Шашков Серафим Серафимович
Эпизод из новейшей истории Германии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Статья первая.

ЭПИЗОДЪ ИЗЪ НОВѢЙШЕЙ ИСТОРІИ ГЕРМАНІИ *).

   *) Scherr, Blücher, seine Zeil und sein Leben, 3 Band., 1865.-- Springer, Geschichte Oesterreichs seit dem wiener Frieden 1809, 2 B., 1863--1865.-- Varnhagen von Ense, Blätter aus der preussischen Geschichte, 5 B., 1868--1869.-- Ilse, Geschichte der politischen, Unteruchungen welche durch die neben der Bundesversammlung errichteten Commissionen, der Central-Untersuchungs-Commission zu Mainz und der Ihindes-Central-Bchörde zu Frankfurt in den Jahren 1819 bis 1827 und 1833 bis 1842 geführt sind. 1860.-- Гервинусъ, Исторія Девятнадцатаго Вѣка.-- Шерръ, Исторія Цивилизаціи въ Германіи, 1860-- ѣерне, Сочиненія, 2 ь., 1870.-- Шерръ, Комедія Всемірной Исторіи, 1870, и др.

I.

   "Грустную картину, говоритъ Беккеръ въ своей исторіи реакціи Германіи, представляла изъ себя Германія XVIII вѣка. Раздѣленная на множество крупныхъ и мелкихъ государствъ, безгласная и безправная, опутанная интригами и бюрократіей, раззоряемая и продаваемая, она спала такимъ глубокимъ и самодовольнымъ сномъ, который могло нарушить, по выраженію Верне, развѣ только одно землетрясеніе.
   Послѣ реформаціи и народнаго движенія, вызваннаго вліяніемъ ея на общественное мнѣніе и въ лицѣ Мюнцера давшаго генеральное сраженіе грубому феодальному порядку, Германія, побѣжденная и измученная изувѣрскими воинами, опять надолго заснула. Мюнцеръ погибъ, а съ нимъ погибла и великая мысль его. Народъ попрежнему сдѣлался орудіемъ политической и религіозной эксплуатаціи, и не было того произвола, того рабства, котораго бы онъ не вынесъ".
   Такъ продолжалось дѣло до конца XVIII вѣка, когда въ самомъ воздухѣ стали носиться новыя идеи, новыя гуманныя стремленія, новыя потребности лучшей общественной жизни. Это обще-европейское движеніе коснулось и Германіи.
   Нѣсколько государственныхъ дѣятелей пытались было произвести необходимыя реформы, по реакція дворянства, духовенства и бюрократіи оказалась сильнѣе прогрессивныхъ стремленій нѣмецкаго общества и тѣхъ немногихъ правителей, которые хотѣли идти въ уровень съ вѣкомъ. Таковъ былъ, напр., Іосифъ фонъ-Брейтенбахъ, курфюрстъ-архіепископъ майнцскій (1763--1774). Онъ поднялъ до высокой степени матеріальное благосостояніе и народное образованіе своей страны, ненавидѣлъ іезуитовъ, преслѣдовалъ развратъ духовенства, старался искоренять суевѣрія, запретилъ продажу мощей, амулетовъ и индульгенцій, ввелъ въ учебныя заведенія философію Лейбница и Вольфа и т. д. Но эта свѣтлая личность была больномъ на глазу высшаго сословія Майнца, и въ 1774 г. архіепископъ внезапно заболѣлъ и умеръ, поѣвъ супа, который былъ отравленъ іезуитами. Вся его реформаціонная дѣятельность погибла. Въ Пруссіи король-философъ, Фридрихъ II, объявившій при своемъ воцареніи, что главною задачею своей жизни онъ ставитъ борьбу съ невѣжествомъ и предразсудками, просвѣщеніе умовъ, смягченіе нравовъ, былъ однимъ изъ полезнѣйшихъ миссіонеровъ науки, разума и вѣротерпимости въ своемъ отечествѣ. Поднявъ Пруссію до степени первостепеннаго государства въ Европѣ, Фридрихъ реформировалъ ея законы, улучшилъ военное устройство, содѣйствовалъ развитію земледѣлія, промышленности и торговли, допустилъ свободу рѣчи и прессы. И хотя при всемъ этомъ Фридрихъ былъ до того деспотиченъ, что, по выраженію Альфіери, прусское королевство тогдашняго времени, было огромной казармой, -- но никто не рѣшится отнять у этого государя великихъ заслугъ цивилизатора своей страны. Самый деспотизмъ Фридриха естественно объясняется характеромъ того апатичнаго общества, въ средѣ котораго ему довелось дѣйствовать. "Пруссаки, писалъ лордъ Мальмесбюри, вообще бѣдны, тщеславны, невѣжественны и безнравственны. Въ тщеславіи своемъ, они воображаютъ видѣть собственное величіе въ величіи своего монарха. Невѣжество заглушаетъ въ нихъ всякое понятіе о свободѣ и о возможности сопротивленія насилію. Отсутствіе нравственности дѣлаетъ ихъ готовыми орудіями для исполненія какихъ бы то ни было приказаніи. Они никогда не размышляютъ, насколько справедливы эти приказанія". Понятны послѣ этого предсмертныя слова Фридриха, что онъ "усталъ царствовать надъ рабами". Реформаторская дѣятельность Фридриха II кончилась вмѣстѣ съ его жизнію, а затѣмъ дѣла пошли даже хуже, чѣмъ шли они прежде. Въ Австріи умственное и общественное движеніе XVIII вѣка произвело "деспотичнаго какъ солнце" императора, Іосифа И. Это былъ честнѣйшій изъ государей своего времени и своими нравственными правилами могъ бы служить поучительнымъ примѣромъ для всѣхъ тогдашнихъ вѣнценосцевъ. Онъ уменьшилъ наполовину придворный штатъ своей матери и вмѣсто 6 милліоновъ, расходуемыхъ ежегодно на содержаніе двора, назначилъ только 500,000 талеровъ. Онъ не держалъ любовницъ, какъ это дѣлали всѣ тогдашніе государи, и никогда не игралъ въ карты на томъ основаніи, что "государь проигрываетъ деньги своихъ подданныхъ". "Онъ, говоритъ Шерръ, уважалъ то, что дѣйствительно достойно уваженія въ народѣ". "Безсмысленно думать, писалъ Іосифъ II въ одномъ изъ своихъ манифестовъ, что земля принадлежала властямъ прежде, чѣмъ явились подданные, и что эти власти уступили имъ часть своей собственности на извѣстныхъ условіяхъ. Развѣ власти не умерли бы съ голода, еслибы некому было обработывать землю?" Онъ ввелъ свободу прессы, гражданскую равноправность протестантовъ съ католиками, уничтожилъ крѣпостное право, реформировалъ гражданское и уголовное законодательства, распространилъ на всѣхъ гражданъ обязанность нести государственныя тягости, значительно поднялъ народное образованіе, ограничилъ власть церкви, уничтожилъ 700 монастырей и т. д. Эти реформы и централизаціонная дѣятельность императора, желавшаго объединить разнородныя земли своего государства, создали ему множество враговъ, особенно среди дворянства и духовенства, которые, по выраженію Шерра, и приготовили ему преждевременную могилу.
   Вслѣдъ за эпохою упомянутыхъ реформаторовъ, въ Германіи настаетъ періодъ глухой и темной реакціи. Умныхъ и просвѣщенныхъ властителей смѣняютъ вялые правители, служащіе игрушками въ рукахъ феодальныхъ партій. Пруссія изъ государства европейски-просвѣщеннаго, какимъ хотѣлъ сдѣлать ее Фридрихъ II, снова превратилась въ феодально-грубое и отсталое государство. "Этотъ долговязый герой въ штиблетахъ, по выраженію Гейне, эта чопорная, лицемѣрная, ханжествующая Пруссія", пожираемая и развращаемая феодальными паразитами, разлагалась заживо и постепенно умирала отъ внутренняго истощенія, подобно всей остальной Германіи. Особенно плохо дѣла шли въ Австріи, императоръ которой былъ главою "священно-римской имперіи нѣмецкой націи". При ничтожномъ преемникѣ Іосифа, Леопольдѣ II, дворянство австрійскихъ земель поспѣшило возстановить многія изъ своихъ привилегій, нарушенныхъ Іосифомъ, и употребило всѣ усилія, чтобы погубить брошенныя имъ сѣмена прогресса. Эта реакція съ особенною силою выразилась на провинціяльныхъ сеймахъ. Ландтаги явно стремились къ возстановленію крѣпостного права и другихъ сословныхъ привилегій, уничтоженныхъ Іосифомъ, къ отмѣнѣ законовъ, обязывавшихъ всѣхъ гражданъ къ несенію государственныхъ тягостей, къ лишенію правъ, данныхъ евреямъ, протестантамъ и свободнымъ мыслителямъ, къ дарованію духовенству прежней его силы, къ введенію строгой цензуры и т. д. Помѣщичій и католически изувѣрскій духъ явно былъ замѣтенъ во всѣхъ этихъ требованіяхъ, хотя онъ и прикрывался маскою чешскаго и венгерскаго патріотизма. Въ своихъ столкновеніяхъ съ этою реакціонною оппозиціей, прикрытой плащомъ сепаратическаго и конституціоннаго либерализма, австрійское правительство могло дѣйствовать двоякимъ образомъ. Во-первыхъ, продолжая "дѣло Іосифа, оно могло значительно ослабить и дворянскую оппозицію и духъ сепаратизма, уничтоживъ всѣ феодальныя" привилегіи, заботясь преимущественно о свободѣ и благосостояніи народныхъ массъ, и ограждая ихъ отъ всякихъ хищническихъ притязаніи аристократіи. По идти по этому пути, значило воспитывать народъ для самостоятельной жизни и разрушать режимъ личнаго или корпоративнаго самоуправства. Между тѣмъ полное возстановленіе феодальнаго крѣпостничества было невозможно даже и въ томъ случаѣ, если бы оно не грозило вызвать энергическое сопротивленіе со стороны освобожденныхъ крестьянъ. Возвращая дворянству всѣ его старыя привилегіи, австрійскій абсолютизмъ самъ бы приготовилъ сильнаго соперника себѣ и опаснаго помощника сепаративнымъ стремленіямъ Венгріи и Богеміи. Оставался третіи путь дѣйствіи: признавая дворянство опорою тропа и сдерживая какъ конституціонныя, такъ и сепаратистическія стремленія его, направлять весь ходъ государственныхъ дѣлъ къ выгодамъ дворянской корпораціи, и не лишая крестьянъ окончательно всѣхъ пріобрѣтенныхъ ими льготъ, ограничить послѣднія такъ, чтобы ихъ свободное состояніе было только новою формою уничтоженныхъ Іосифомъ подневольныхъ отношеній къ аристократіи. Слѣдуя такой системѣ, предумышленно поддерживая въ государствѣ разрозненность сословныхъ интересовъ и вражду между крестьянами и дворянствомъ, прикидываясь поперемѣнно защитникомъ то тои, то другой стороны, надѣляя дворянство выгодными привилегіями и въ то же время поддерживая въ массахъ народа вѣру въ правительственную помощь, центральная власть могла бы пользоваться для своихъ выгодъ то той, то другой стороной, смотря по обстоятельствамъ. Австрійское правительство приняло именно такую систему дѣйствій и, поближая реакціоннымъ стремленіямъ дворянства и духовенства, съумѣло водворить въ государствѣ такіе порядки, что одно названіе Австріи надолго сдѣлалось ненавистнымъ для каждаго порядочнаго нѣмца. Основанію и поддержкѣ этихъ порядковъ много содѣйствовали страхъ, наведенный французской революціей, и система запугиванья общества мнимыми интригами "якобинцевъ", какъ называли тогда всѣхъ людей съ прогрессивнымъ образомъ мыслей. "Какъ прежде іезуитамъ, говоритъ Ширингеръ, такъ теперь либераламъ приписывались самые несбыточные планы, и выдумывались самыя нелѣпыя сказки о степени ихъ вліянія и распространенія". Мало понятное для большинства австрійцевъ названіе якобинецъ послужило удобнымъ орудіемъ для реакціонной интриги. Венгерскіе магнаты, хлопотавшіе о конституціи, члены оппозиціи на рейхстагѣ, юноши, читавшіе запрещенныя книги или увлекавшіеся теоретическими принципами французской революціи, члены тайныхъ обществъ, неимѣвшихъ никакого политическаго-характера, каждый честный писатель, каждый чиновникъ, имѣвшій дерзость защищать права и интересъ народа, каждый обыватель, непреклонявшій своей головы передъ авторитетомъ католическаго духовенства, -- всѣ обвинялись въ якобинствѣ, всѣ преслѣдовались съ тою утонченною жестокостью, съ какою вплоть до послѣдняго времени Австрія карала своихъ добрыхъ гражданъ, какъ "политическихъ преступниковъ". И кто только не былъ имъ въ глазахъ тогдашняго австрійскаго правительства! Даже извѣстный покрой штановъ и толстый галстухъ навлекали на носителей ихъ серьезное подозрѣніе въ революціонныхъ замыслахъ. Организованная при Леопольдѣ II тайная полиція, по выраженію Шпрингера, играла въ государствѣ роль провидѣнія. Поощреніе доносовъ въ конецъ развращало общественную нравственность. Всѣ отрасли народной жизни были отданы подъ надзоръ сыскныхъ канцелярій. Школы подчинены духовенству. Въ 1801 г. цензура поручена полицейской власти; въ 1803 г. учреждена цензурная комиссія для строжайшаго пересмотра всѣхъ изданій, вышедшихъ въ свѣтъ при Іосифѣ II; она запретила болѣе 2,500 книгъ, напечатанныхъ въ Австріи. Застой въ промышленности и торговлѣ и раззореніе народныхъ массъ вели за собою голодъ, страшную дороговизну и разстройство финансовъ. Ни введеніе новыхъ налоговъ, ни ревностное изысканіе недоимокъ, ни многочисленныя преобразовательныя комиссіи, посредствомъ которыхъ правительство думало поправить дѣла, преднамѣренно удаляя въ то-же время всякую мысль о какой бы то ни было существенной реформѣ, -- ничто не помогало. Реакціонерно-юнкерская партія имѣла даже наглость воспользоваться разстройствомъ народнаго хозяйства, и всеобщею дороговизною для возбужденія общественнаго мнѣнія противъ крестьянской реформы. Чешское дворянство, напримѣръ, сваливало на освобожденіе крестьянъ всю вину экономическихъ бѣдствій страны, доказывая, что причина дороговизны лежитъ ни въ чемъ иномъ, какъ въ томъ, что освобожденные крестьяне слишкомъ ужь зазнались, а причину скудости хлѣбныхъ запасовъ -- въ природной лѣности глупаго мужика, неспособнаго безъ помѣщичьяго надзора ни къ какой дѣятельности! Въ этомъ хаосѣ реакціонной анархіи австрійское правительство, какъ и правительства всей остальной Германіи, опирались главнымъ образомъ на полицію и военную силу. "Грубая, ограниченная солдатчина, говоритъ Шерръ, считалась единственною опорою власти и привиллегій высокомѣрнаго дворянства и нетерпимаго духовенства... Поэтому старались систематически расширять пропасть, отдѣлявшую военныхъ отъ массы гражданъ. Едва прикрытою безнаказанностью нарочно поощряли солдатскую грубость. Офицеры совершали безнаказанно чуть не убійства, и позволяли себѣ выдѣлывать надъ беззащитными гражданами такія штуки, терпѣливо сносить которыя могло только нѣмецкое добродушіе". По годныя для поддержанія реакціонныхъ стремленій внутри государствъ, эти войска совершенно негодились для защиты отечества отъ его дѣйствительныхъ враговъ. Нерасчетливое управленіе, раззоряя страну, лишало ее богатства, этого перваго условія для успѣшнаго веденія войны. Оно деморализировало и офицеровъ и солдатъ, лишенныхъ всякихъ гражданскихъ доблестей, превращенныхъ въ ходячія машины, служившихъ начальству, а не отечеству, воевавшихъ по приказу и непонимавшихъ, за что и противъ чего они сражаются. Офицерство, состоявшее почти исключительно изъ пустого и невѣжественнаго юнкерства, смотрѣвшаго на службу, какъ на доходную статью и на знакъ своего отличія,-- офицерство это было вполнѣ достойно тѣхъ несчастныхъ солдатъ, которые вербовались насильно и которыхъ заставляли служить розгами, шпицрутенами и страхомъ разстрѣлянія. Реакціонная партія, вытѣснивъ честныхъ, способныхъ и образованныхъ людей изъ гражданской службы, вытѣснила ихъ и изъ военной, наполнивъ ту и другую такими друзьями отечества, съ невѣжествомъ и бездарностью которыхъ могла поспорить только ихъ безнравственность. Естественно, что весь контингентъ правительственныхъ агентовъ состоялъ изъ людей сомнительной честности и ума. Подавляя всякую самодѣятельность общества, лишая его всякой надежды на улучшеніе дѣлъ, нѣмецкія реакціи подавляли въ народѣ и въ арміяхъ и довѣріе къ правительству, и патріотическое чувство, столь необходимыя для успѣховъ борьбы съ внѣшнимъ врагомъ. Народъ оставался тѣмъ болѣе равнодушнымъ къ войнамъ, что эти войны затѣвались правительствами изъ-за ихъ личныхъ разсчетовъ и приносили народу только одно раззореніе. Люди развитые и всѣ великіе представители нѣмецкаго генія, и Кантъ, и Шиллеръ, и Гете, и Гегель такъ мало находили привлекательнаго въ окружавшихъ ихъ порядкахъ, что патріотическое чувство вовсе не волновало ихъ сердца. "Я, говорилъ Лессингъ, не имѣю никакого понятія о любви къ отечеству, и она кажется мнѣ одною только героическою слабостью, безъ которой я охотно обхожусь". При подобныхъ порядкахъ возможенъ только одинъ казенный патріотизмъ чиновниковъ, получающихъ за него плату. Это понимало даже, австрійское правительство и, приготовляясь къ войнѣ съ Наполеономъ, рѣшилось подкупить народное чувство своимъ двусмысленнымъ либерализмомъ, объявляя, что оно идетъ сражаться во имя свободы и блага народовъ!...
   Но ничто уже не могло спасти Германіи, которая вслѣдъ за коалиціонными войнами съ новорожденной французской республикой была вовлечена въ борьбу съ геніальнымъ солдатомъ, рѣшившимся "вымести европейскій соръ" своей желѣзной метлой.
   Подъ напоромъ наполеоновскихъ армій гибли, какъ мухи, несчастныя нѣмецкія войска, разваливались, какъ старые, сгнившіе домишки, германскія государства, повелители которыхъ превращались въ раболѣпныхъ прислужниковъ новѣйшаго Аттилы. Особенно постыдную роль играли при этомъ правительства Рейнскаго союза, "которыя изъ-за титула королевства, великаго герцогства, изъ-за позволенія завладѣть жалкими лохмотьями свободы, остававшимися еще у ихъ подданныхъ отъ всего ихъ наслѣдственнаго достоянія, изъ-за полученія права разыгрывать роль независимыхъ хозяевъ въ своихъ префектурахъ,-- продавали Наполеону свои владѣнія и помогали ему угнетать ихъ собственныхъ соотечественниковъ и уничтожать Пруссію, которая защищала ихъ отъ Австріи, и Австрію, вассалами которой они были" (Верне). Такую-же жалкую роль играли въ эту трудную для Германіи годину и всѣ остальныя нѣмецкія правительства, безумно разсчитывавшія на сильную поддержку аристократіи, которая выдавала себя за самую надежную опору престоловъ. Даже въ то самое время, какъ наполеоновская гроза готова уже была разразиться надъ Германіей, нѣмецкое дворянство и нѣмецкіе государи не дѣлали ничего серьезнаго для защиты отечества,-- да и что могъ сдѣлать серьезнаго этотъ исхудалый народъ, совершенно выродившійся вслѣдствіе своей вѣковой пригнетенной жизни! Въ виду самого врага и грозной опасности, прусское высшее общество развратничало, кутило напропалую и своею безпутною роскошью въ конецъ раззоряло страну. Гнилое государство безцѣльно блуждало изъ стороны въ сторону подъ управленіемъ тріумвирата Гаугвица, Ломбарда и Лукезини. Напрасно принцъ Людвигъ предсказывалъ, что Пруссія не устоитъ противъ силы Франціи, что она падетъ безъ помощи, можетъ быть, даже безъ чести. Его пророчество исполнилось. Несчастная разрозненность Германіи, дѣлавшая возможнымъ злорадство Пруссіи во время аустерлицкаго пораженія Австріи, пала теперь тяжелымъ гнетомъ на самую Пруссію. Наполеонъ не могъ надивиться быстротѣ и легкости своихъ побѣдъ въ походѣ 1806 г., разрушившемъ монархію Фридриха Великаго. "Пруссаки еще глупѣе австрійцевъ, говорилъ онъ.-- Подлая трусость, съ которой знатные прусскіе генералы, почти безъ выстрѣла, сдавали сильнѣйшія крѣпости королевства во власть враговъ, показала, какую ненадежную опору для трона составляла въ минуты опасности гордая феодальная аристократія" (Шерръ). Пруссія по тильзитскому миру лишилась половины своей территоріи, да и другую-то половину Наполеонъ оставилъ за королемъ только "изъ уваженія къ императору всероссійскому". У Австріи по вѣнскому трактату 1809 г. было отнято 2,000 кв. миль земли, 3,500,000 жителей и она была совершенно отрѣзана отъ моря. Нѣмецкія клячи были припряжены къ побѣдной колесницѣ завоевателя и поволокли ее въ походъ противъ Россіи.
   Нѣмецкія дѣла были доведены до того, что не только народъ плохо поддерживалъ въ борьбѣ съ Франціей свои правительства, которымъ онъ не довѣрялъ и не сочувствовалъ, но многіе даже радовались политическому паденію своего отечества, видя въ иностранномъ завоеваніи единственное средство для своего возрожденія и прогресса. Когда, напр., ключъ священной римско-германской имперіи, Майнцъ, былъ отданъ французамъ, то Герресъ въ своемъ журналѣ разразился цѣлымъ градомъ злорадныхъ насмѣшекъ. "Неприкосновенность имперіи разрушена! Граждане, Майнцъ нашъ! Да здравствуетъ французская республика! 30 декабря 1797 г., въ день передачи Майнца въ 3 часа по полудни, въ Регенсбургѣ скончалась тихо и спокойно священная римская имперія, тяжелой памяти, имѣя отъ роду 955 лѣтъ, 5 мѣсяцевъ, 28 дней. Смерть послѣдовала отъ общаго разслабленія и удара. Боже мой, ничему это гнѣвъ твой обратился прежде всего на это добродушное существо? Оно такъ безвредно и спокойно паслось на пажитяхъ отцовъ своихъ, такъ покорно давало стричь себя по десяти разъ въ годъ, было постоянно такъ же тихо и терпѣливо, какъ то презрѣнное длинноухое животное, которое бѣсится и лягается только тогда, когда рѣзвые мальчишки вздумаютъ засунуть ему въ уши трутъ или помазать задъ терпентиномъ".
   Наполеоновскій погромъ былъ именно тѣмъ землетрясеніемъ, которое могло разбудить Германію; онъ открылъ ей глаза на глубокія язвы, разъѣдавшія страну. Сверженіе наполеоновскаго ига и внутренняя нѣмецкая свобода, гарантированная хорошими политическими учрежденіями, скоро сдѣлались завѣтною мечтою нѣмцевъ. Пробужденіе общества выразилось въ основаніи союзовъ, цѣлью которыхъ были не только изгнаніе французовъ и внутреннія реформы, но также физическое и нравственное развитіе народа, такъ долго изнывавшаго подъ давленіемъ всеотупляющаго и всеразвращающаго деспотизма. По всей Германіи возникли многочисленныя гимнастическія общества (Turnengesellschaften), цѣлью которыхъ было не только развитіе тѣлесной силы и ловкости, но также пробужденіе общественныхъ и національныхъ чувствъ, подавленіе обособляющаго сословнаго духа, пріученіе юношества къ самостоятельной дѣятельности. Янъ, знаменитый руководитель этихъ обществъ, направлялъ ихъ прямо къ тому, чтобы "возстановить нѣмецкое отечество и возродить народъ, душа, воля и дѣятельная сила котораго были подавлены рабствомъ". Того-же направленія держался и Союзъ Добродѣтели, имѣвшій многочисленныхъ членовъ во всѣхъ классахъ общества. "Цѣль союза, говоритъ его уставъ, утвержденный правительствомъ,-- цѣль союза есть исправленіе нравственности и развитіе благосостоянія прусскаго и всего нѣмецкаго народа соединенными и общими трудами безупречныхъ людей. Средства союза -- слово, письмо и примѣръ". Французы заставили прусскаго короля запретить это общество, но королевское запрещеніе было только пустою формальностью и союзъ совершенно благополучно продолжалъ свою патріотическую дѣятельность и приготовилъ для Германіи лучшихъ героевъ войны за освобожденіе и лучшихъ дѣятелей на поприщѣ внутреннихъ реформъ. Благородное одушевленіе, охватившее собою нѣмецкое общество, увлекло не только литературу, но даже и философію. Знаменитыя "Рѣчи къ Нѣмецкому народу", которыя Фихте произносилъ въ Берлинѣ подъ звуки барабановъ французскаго гарнизона, имѣли громадное вліяніе на пробужденіе національнаго чувства и на развитіе общественнаго самосознанія.
   Германія пробуждалась и будила своихъ правителей, которые, особенно въ Пруссіи, волей-неволей принуждены были подчиниться всеобщему настроенію. Прусская королева Луиза писала своему отцу: "я все болѣе и болѣе прихожу къ сознанію, что все случилось именно такъ, какъ должно было случиться. Божественно провидѣніе ясно ведетъ міръ на новые пути: настаетъ новый строй жизни, ибо старый отжилъ свое время и падаетъ подъ тяжестью собственной дряхлости. Мы заснули на лаврахъ Фридриха Великаго, мы не пошли за новымъ вѣкомъ, имъ сосланнымъ, и вѣкъ обогналъ насъ". Въ Пруссіи, отставшей даже отъ Австріи, наступила эпоха замѣчательныхъ реформъ, руководителемъ которыхъ явился извѣстный Штейнъ. Въ войскахъ было уничтожено варварское наказаніе палками, по возможности ограниченъ прежній грубый характеръ солдатчины, отмѣнена привиллегія дворянъ на званіе офицеровъ, обязанность военной службы распространена на всѣхъ гражданъ, въ системѣ ландвера и ландштурма дана государству возможность быстро собирать въ нужное время многочисленную и сильную армію. Гражданскія реформы Штейна обнимали собою всю государственную жизнь. "Все нужно передѣлать заново, говорилъ онъ.-- Всѣ граждане должны имѣть одинаковыя нрава и одинаковыя обязанности. Всѣ должны быть лично свободными. Пріобрѣтеніе поземельной собственности въ государствѣ должно быть доступно каждому. Судъ долженъ быть отдѣленъ отъ администраціи". Съ особенною энергіею нападалъ Штейнъ на бюрократію. "Правительства, основанныя на личномъ произволѣ, портятъ характеръ народа, говорилъ онъ,-- удаляя его отъ общественныхъ дѣлъ и поручая его интересы толпѣ корыстолюбивыхъ чиновниковъ". Онъ всѣми силами стремился къ развитію народнаго самоуправленія и хотѣлъ "посредствомъ литературы и воспитанія поддерживать здоровое и сильное общественное мнѣніе". Конечною же цѣлью штейновскихъ реформъ было объединеніе всего нѣмецкаго народа посредствомъ общихъ для націи представительныхъ учрежденій. И хотя въ концѣ 1808 г. Штейнъ, по приказанію Наполеона, былъ удаленъ отъ управленія, но несмотря ни на французовъ, ни на яростное противодѣйствіе дворянъ и бюрократовъ, ему удалось все-таки совершить нѣсколько реформъ первостепенной важности. Крѣпостная зависимость крестьянъ была окончательно отмѣнена и вмѣстѣ съ нею уничтожена крупная поземельная аристократія; право землевладѣнія распространено и на крестьянъ и на бюргеровъ. Города получили новое устройство, основанное на началахъ общиннаго самоуправленія. Коронныя земли были пущены въ продажу. Во всѣхъ этихъ и другихъ реформахъ Штейну принадлежитъ не только заслуга ихъ иниціативы, но и заслуга исполненія, при которомъ онъ долженъ былъ бороться съ противодѣйствіемъ не только юнкерской и бюрократической партій, но и самого короля. "Въ дѣлѣ обновленія государственной организаціи и администраціи, говоритъ Гервинусъ,-- король, только уступая неизбѣжной необходимости, шелъ шагъ за шагомъ; тутъ дѣйствовало не свободное желаніе духа, а пассивное малодушіе; потому и дѣятельность прекратилась, какъ только облегчился вынуждающій гнетъ... Какъ-только съ отставкою Штейна кончилось тяготѣніе принциповъ надъ королемъ, правительство отложило всю реформу, какъ дѣло несвоевременное". Но вскорѣ оказалось, что совершенно повернуть на старую дорогу пока еще невозможно, тѣмъ болѣе, что съ часу на часъ угрожала война съ французами. И началась та жалкая система колебаній и двусмысленныхъ распоряженій, которая въ концѣ концовъ и привела къ полной реакціи. Преемникъ Штейна, Гарденбергъ, убѣждалъ правительство, что государство должно или погибнуть или взять за основаніе своей внутренней политики демократическіе принципы французской революціи. Гарденбергъ обложилъ налогами дворянство и королевскіе домены, конфисковалъ церковныя имѣнія и назначилъ ихъ вмѣстѣ съ коронными на погашеніе государственныхъ долговъ, уничтожилъ цехи и доставилъ промышленности полную свободу; отдалъ крестьянамъ въ собственность всѣ дворы и земли, которыми они владѣли до тѣхъ поръ только на правѣ пользованія, установилъ выкупъ работъ и свободу отчужденія поземельной собственности; наконецъ, Гарденбергъ задумалъ отмѣнить и послѣдній остатокъ крѣпостного права, вотчинную судебно-полицейскую власть помѣщиковъ, но это ему окончательно не удалось вслѣдствіе противодѣйствія короля и дворянства. Реакціонеры уже и въ это время подкапывались подъ неоконченное еще зданіе реформъ и готовы были бы разрушить его каждую минуту, но предстояла война за независимость и реформы пока были необходимы для того, чтобы поднять и увлечь народъ въ битву "за свободу". И не только въ Пруссіи, гдѣ уже были совершены столь важныя реформы, но даже въ такихъ государствахъ Германіи, гдѣ застой царилъ во всей своей неприкосновенности, когда пробилъ часъ войны за освобожденіе, наперерывъ начали обѣщать народу множество такихъ льготъ и вольностей, самая мысль о которыхъ считалась до той поры государственнымъ преступленіемъ. Народъ повѣрилъ. Самые умѣренные люди твердо надѣялись, что война 1813 г., освободивъ Германію отъ французовъ, водворитъ въ ней внутреннюю свободу и такія конституціонныя учрежденія, которыя, объединивъ нѣмецкую націю, дадутъ ей возможность быстраго и успѣшнаго развитія. И народъ съ героическою отвагою всталъ и пошелъ отстаивать свою національную независимость, надѣясь впослѣдствіи пріобрѣсти и внутреннюю свободу. Патріотическій энтузіазмъ, охватившій Германію, былъ такъ силенъ, что растрогалъ даже безчувственное сердце того геніальнаго человѣка, который совмѣщалъ въ себѣ достоинства. царя поэзіи съ должностью придворнаго слуги. Даже Гете увлекся немного и обмолвился въ своемъ "Пробужденіи Эпименида": "возстаньте братья, освободите міръ! Кометы указываютъ вамъ, что великій часъ насталъ. Разорвите сѣти тиранновъ и вырвитесь на свободу".
   Французы изгнаны изъ Германіи, народъ спасъ страну, чуть не погибшую отъ своихъ неспособныхъ и мелко-эгоистическихъ правителей. Парижъ взятъ союзниками, имперія разрушена. Наполеонъ обезоруженъ изгнаніемъ. За эпохой великой революціи настала эпоха великой реакціи, великой по своему безобразію и по тому убійственному мраку, въ который она погрузила Европу. Всѣ розовыя надежды наивнаго Михеля разлетѣлись въ прахъ, всѣ данныя ему обѣщанія были нарушены.
   

II.

   Для многихъ государствъ наполеоновскій погромъ имѣлъ цивилизующее значеніе. Онъ поколебалъ вѣками освященную рутину, вводя въ покоренныхъ странахъ французскіе законы и учрежденія и прививая къ побѣжденнымъ тѣ плодотворныя идеи, которыя были результатомъ движенія XVIII вѣка. Даже самый деспотизмъ Наполеона и его намѣстниковъ былъ ничѣмъ не хуже деспотизма многихъ правителей Германіи, позаботившихся о какомъ бы то ни было измѣненіи разъ установившагося порядка. И еслибы народныя массы, удаленныя отъ образованія и отъ участія въ общественной жизни, не были лишены всякаго политическаго смысла, то войны за освобожденіе Европы отъ Наполеона приняли бы болѣе разумное направленіе и довершили бы дѣло внѣшняго освобожденія внутренней свободой государствъ. Но народы, воспитанные въ чувствахъ того національнаго эгоизма, который, прикрываясь патріотической маской, ставитъ честь, достоинство и благоденствіе націи въ одной только ея внѣшней самостоятельности и даже въ тиранніи надъ другими націями, -- народы вовсе не обладали тѣмъ истиннымъ патріотизмомъ, который ищетъ своей опоры прежде, всего во внутреннемъ благоденствіи и развитіи общества. И какъ легко всѣ сторонники старыхъ порядковъ, разрушенныхъ новыми движеніемъ, воспользовались псевдо-патріотическими инстинктами народовъ для того, чтобы реставрировать полу-низверженную систему! Патріотическая ненависть къ французамъ, направленная реакціонерами, разстроила все, что они принесли съ собою благодѣтельнаго, и возстановила все, что они разрушили вреднаго. Она доходила до того, что, напр., въ Папской Области было уничтожено, какъ французское учрежденіе, ночное освѣщеніе городскихъ улицъ, прекращено оспопрививаніе, раззорены заведенныя французами рисовыя пашни! Въ Сардиніи выбрасывали въ канцеляріяхъ изъ оконъ французскія вещи, а въ туринскомъ ботаническомъ саду вырывали растенія, посаженныя французами. Мостъ черезъ По, начатый Наполеономъ, хотѣли взорвать; не давали паспортовъ для проѣзда по наполеоновской дорогѣ черезъ Монсени; Фр. Массимино не дозволили открыть музыкальную школу потому только, что просьба объ этомъ была написана имъ на французскій образецъ. Какъ легко было среди такого хаоса патріотическихъ галлюцинацій возстановлять отечественный режимъ произвола и насилія. Тотъ же порядокъ начался и во Франціи со времени реставраціи. Все, что казалось прогрессивнымъ, подвергалось сильному гоненію со стороны этихъ реакціонеровъ, озлобленныхъ отъ голода и униженія, которымъ они подвергались во время изгнанія, и пылавшихъ чувствомъ мести ко всѣмъ виновникамъ, участникамъ и пособникамъ переворота, разстроившаго ихъ жизнь. Во Франціи насталъ періодъ реакціоннаго терроризма, періодъ жестокихъ преслѣдованій, совершаемыхъ надъ личностями, заподозрѣнными реставрированными Бурбонами. Въ Италіи не удовольствовались даже и судебными приговорами, истребляющими по приказанію власти всѣхъ ненравившихся ей лицъ; правительства начали организовать здѣсь тайныя общества убійцъ; такъ въ Неаполѣ былъ основанъ союзъ кальдераріевъ; въ Римѣ -- католическо-апостольское общество саифедистовъ, которые обязывались клятвою убивать всѣхъ либераловъ безъ различія сословія, пола и возраста. Привилегіи дворянства, пагубная власть и всеобщая опека католической церкви, произволъ бюрократіи, средневѣковые законы и судопроизводство, безчеловѣчныя наказанія, система всесторонней эксплуатаціи народа въ пользу кутившихъ на пропалую высшихъ классовъ, даже наряды и шутовскія манеры XVIII вѣка, даже произношеніе въ носъ, которое почему-то считалось признакомъ легитимности и религіозности,-- все возстановлялось съ такою мелочною вѣрностью старинѣ, что, казалось, все пережитое и реформированное будетъ вырвано съ корнемъ. Когда, напр., сардинскій король, который, по его собственному признанію, спокойно проспалъ все время французскаго владычества, снова сѣлъ на престолѣ отцовъ своихъ, окруженный дворянами, чиновниками, патерами и солдатами, которые всѣ осаждали его просьбами и требованіями о возстановленіи прежнихъ нравъ и привилегій, о наградѣ за свои лишенія, то правительство совершенно растерялось и не знало, какъ удовлетворить желаніямъ реставраціи. Графъ Черрути рѣшился помочь королю, указалъ ему на альманахъ Пальмоверди 1798 года и посовѣтовалъ возстановить всѣ поименованныя тамъ должности и достоинства вмѣстѣ съ лицами, занимавшими ихъ въ то время. Затѣмъ королевскій эдиктъ отмѣнилъ огуломъ всѣ французскіе законы и учрежденія, не перечисливъ даже ихъ, и предписавъ соблюденіе однихъ только "королевскихъ учрежденій 1770 г.", ввелъ старое варварское законодательство и нелѣпое судоустройство, возстановилъ колесованіе и четвертованіе преступниковъ, возвращалъ заповѣдныя имѣнія, маіораты, феодальныя привилегіи, уничтожалъ долговыя обязательства дворянъ, возобновлялъ десятинную подать, монастыри и духовныя общества, лишалъ правъ всѣхъ некатоликовъ, объявлялъ прелюбодѣяніемъ всѣ гражданскіе браки, уничтожалъ всѣ прежніе судебные приговоры, подвергая ихъ произвольному перерѣшенію и т. д. Католическій монахъ снова сдѣлался всесильнымъ, а народное просвѣщеніе поручено было полицейскому сыщику, кавалеру Сеска. который въ одномъ только Туринѣ выгналъ изъ службы двадцать пять талантливѣйшихъ профессоровъ за то единственно, что они получили свои мѣста во время французскаго владычества. И при всемъ этомъ, сардинская реставрація была еще мягче реставраціи во многихъ другихъ государствахъ. Слабыя попытки прогрессивной партіи противодѣйствовать этому безобразію кончались неудачно и подавали правителямъ поводъ къ новымъ жестокостямъ. До чрго простиралось безуміе реставраціи, можно видѣть изъ сочиненій апостоловъ ея, Вональда, Де-Местра и др. Европу хотѣли вернуть къ среднимъ вѣкамъ и возстановить въ ней такіе порядки, при которыхъ церковь абсолютно владычествовала бы надъ государствомъ, государи были бы верховными собственниками своихъ земель и подданныхъ, дворяне пользовались бы всѣми своими старинными привилегіями, крестьяне находились бы подъ "отеческой" властью дворянъ, а палачи были бы первыми охранителями всѣхъ этихъ "священныхъ основъ общества".
   Германія, такъ далеко отставшая отъ Европы въ дѣлѣ соціальныхъ преобразованій, пошла наряду съ ней въ дѣлѣ реставраціи. Всѣ высшіе классы хлопотали о возстановленіи своихъ прежнихъ привилегій, нарушенныхъ реформами Іосифа, Фридриха, Штейна и другихъ,-- дворяне о своихъ крѣпостническихъ нравахъ, чиновники -- о бюрократическомъ произволѣ, разные барышники -- и монополіяхъ, полицейскіе -- о расширеніи круга своей дѣятельности, духовенство -- объ оффиціальной обязательности своего авторитета и о стѣсненіи свободнаго анализа мысли. Полчище реакціонеровъ было громадно, ихъ похотливость при видѣ добычи -- необузданна. Тогдашніе иностранные и туземные наблюдатели германской жизни не находятъ красокъ достаточно мрачныхъ для характеристики юнкерской партіи, "этихъ дворянъ, никогда ничему неучивишхся,-- шулеровъ, фокусниковъ, лошадиныхъ барышниковъ, способныхъ только своимъ гаерскимъ искуствомъ морочить крестьянъ на ярмаркѣ", какъ выражается о нихъ Гейне. Клеймо бездарности давно уже легло на эту феодальную расу, выродившуюся вслѣдствіе вѣковой, отупляющей праздности, отвращенія отъ умственныхъ занятій и всевозможныхъ насилій надъ нисшими классами. Ограниченіе феодальныхъ привилегій и освобожденіе крестьянъ еще болѣе развратило эту касту, непривыкшую къ самостоятельной жизни посредствомъ своего труда. Разстройство дворянскихъ хозяйствъ, вслѣдствіе войны и крестьянской реформы, сильно увеличило число подлоговъ, мошенничествъ, кражъ и другихъ преступленій противъ собственности, совершаемыхъ дворянами. Въ Берлинѣ, напр., дворяне не только силою забирали товары въ кредитъ и не платили своихъ долговъ, но даже знатныя дамы, разъѣзжая по магазинамъ за покупками, воровали при этомъ разныя вещи и попадались (Varnhagen, I, 65--68)! Университетскій судья въ Дрезденѣ, Краузе, укралъ у легаціонссекретаря Кюстера штаны (id., II, 349). Люди знатные, офицеры гвардіи, писали къ разнымъ особамъ, къ банкирамъ, даже къ принцамь, безымянныя письма, въ которыхъ угрожали смертью, если они не принесутъ въ извѣстное мѣсто и въ извѣстное время требуемое количество денегъ. И. аристократія громко защищала подобныхъ негодяевъ, считая поступки ихъ "легкомысленными шалостями молодежи". Прусскій посланникъ въ Брюсселѣ, графъ фонъ-Шляденъ, былъ уличенъ въ шулерствѣ. Такіе факты вовсе не были исключеніями. Упадокъ нравственныхъ силъ и гражданской чести чувствовался на каждомъ шагу; эта искуственно развитая потребность праздной жизни на чужой счетъ доводила дворянство и до воровства, и до шулерства, и до казнокрадства, которымъ, какъ увидимъ ниже, такъ ревностно занимались даже первостепенные государственные дѣятели того времени. Роскошная обстановка, пиры и банкеты, трата на любовницъ -- все это требовало большихъ расходовъ, которые далеки не покрывались приходами, и промотавшаяся, но жадная до эпикурейскихъ наслажденій, аристократія прибѣгала, для удовлетворенія ихъ, къ самымъ неблаговиднымъ средствамъ. Потомки гордыхъ феодальныхъ бароновъ превращались въ мелкихъ спекуляторовъ, торговавшихъ и словомъ и честію. Фарнгагенъ фонъ-Энзе передаетъ въ своемъ дневникѣ нѣсколько характеристическихъ случаевъ, рисующихъ тогдашнее берлинское общество. Такъ, няпр., однажды офицеры затащили къ себѣ одну дѣвушку изъ почтеннаго семейства и хотѣли ее изнасиловать; она выскочила въ окно и расшиблась чуть не до смерти. Вообще, все высшее общество, всѣ государственные дѣятели этой мрачной эпохи ставили единственною цѣлью своей жизни чувственныя наслажденія, доходившія до отвратительнаго цинизма. Вотъ какъ описываетъ одинъ, достойный полнаго довѣрія современникъ правы высшаго берлинскаго общества: "Кутежи военнаго сословія развиты здѣсь до высшей утонченности. Офицеры, и прежде вполнѣ преданные праздности и чуждые научныхъ занятій, перещеголяли всѣхъ въ искуствѣ наслаждаться. Эти привилегированные нарушители порядка попираютъ ногами все -- религію, супружескую вѣрность, всѣ добродѣтели семейной жизни. Жены у нихъ считаются общимъ достояніемъ. Они ихъ продаютъ, мѣняютъ, увозятъ другъ у друга. Женщины до того испорчены, что даже знатныя дамы привлекаютъ къ себѣ молодыхъ женщинъ и дѣвушекъ высшаго круга и соблазняютъ ихъ. Часто цѣлый кружокъ развратныхъ аристократокъ складывается вмѣстѣ и нанимаетъ меблированную квартиру, куда являются ихъ любовники, чтобы тамъ, ничѣмъ не стѣсняясь, справлять вакханаліи и оргіи, которыя бы изумили своимъ цинизмомъ даже регента Франціи. Такъ какъ Берлинъ составляетъ центръ общественной жизни, изъ котораго распространяется на провинцію все, и злое и хорошее, то и испорченность столицы постепенно сообщилась всей странѣ". Австрійская аристократія была еще хуже прусской. Невѣжество и праздная жизнь были особенными привилегіями этого сословія. И хотя дворяне постоянно путешествовали по Европѣ, хотя венгерскіе магнаты прикидывались даже англоманами, но вліяніе Европы ограничивалось только внѣшнею стороною жизни и выражалось лишь въ томъ, что полудикіе бары заводили жокеевъ-и конюшни на англійскій образецъ. А между тѣмъ гордость ихъ и изолированность отъ другихъ классовъ общества были такъ велики, что даже самъ Меттернихъ считалъ это однимъ изъ величайшихъ золъ своей имперіи. До чего доходила эта надменность невѣжественныхъ баръ, показываетъ слѣдующій случай. Въ 1826 г. прусское министерство перетревожилось тѣмъ обстоятельствомъ, что со времени войны за освобожденіе, развился пагубный обычай и дворянскихъ и бюргерскихъ дѣвушекъ титуловать одинаково "барышня?.. Fräulein. Всѣ министры подавали свои мнѣнія по столь важному вопросу, а берлинское дворянство хлопотало изо всѣхъ силъ, чтобы посредствомъ королевскаго ордера воспретить упомянутое злоупотребленіе, предписавъ титуловать дворянскихъ дочерей Fräulein, а бюргерскихъ demoiselle!
   Такъ ничтожно было нѣмецкое юнкерство, выродившееся изъ феодальной аристократіи и овладѣвшее въ періодъ реставраціи ходомъ государственныхъ дѣлъ. Ничтожно было оно въ своей массѣ, ничтожно и въ тѣхъ отдѣльныхъ личностяхъ, которымъ оно поручило "спасеніе отечества" и водвореніе въ немъ "законнаго порядка". Мы остановимся здѣсь на характеристикѣ главнѣйшихъ изъ этихъ личностей.
   Лишенный всякой оригинальности ума и характера и глубоко ненавидѣвшій эти свойства въ другихъ людяхъ, императоръ Францъ былъ консерваторомъ до мозга костей и окружалъ себя самыми ограниченными людьми. Всѣ его политическіе принципы сводились на безусловное охраненіе старыхъ порядковъ. "Держитесь старины, говорилъ онъ въ своей рѣчи профессорамъ лаибахскаго лицея, потому что старое хорошо и отцы наши благоденствовали при немъ, почему же не благоденствовать и намъ? Теперь бродятъ новыя идеи, которыхъ я никакъ не могу одобрить, никогда не одобрю. Берегитесь ихъ и держитесь положительнаго, ибо мнѣ нужны не ученые, а честные бюргеры; таковыхъ вы и обязаны приготовлять изъ юношей. Кто служитъ мнѣ, тотъ долженъ учить лишь тому, что я повелѣваю. Кто не можетъ этого сдѣлать или подходитъ ко мнѣ съ новыми идеями, тотъ можетъ убираться, а иначе я самъ удалю его." Эгоистической и бездушной натурѣ Франца были глубоко противны всѣ движенія мысли и чувства; онъ ненавидѣлъ въ особенности студентовъ, ученыхъ и литераторовъ; "къ чему столько поповъ, адвокатовъ, лекарей", съ досадою говаривалъ онъ, сознавая невозможность уничтожить ихъ однимъ почеркомъ своего королевскаго пера. Всякая мысль о необходимости какой нибудь самой незначительной перемѣны въ порядкахъ австрійской имперіи ужасала его и одно слово конституція приводило его въ бѣшенство. Однажды онъ простудился, и лейбъ-медикъ Штифтъ сказалъ, что это ничего не значитъ, такъ какъ у его величества хорошая конституція. "Какая тамъ конституція! закричалъ разгнѣванный императоръ, что вы за чушь порете, Штифтъ! Смотрите, чтобы я больше не слышалъ отъ васъ этого слова. Скажите, крѣпкая натура, хорошая комплекція или тамъ какъ ее... А хорошей конституціи, пріятель, не бываетъ. У меня нѣтъ конституціи, и я не хочу ея, не хочу". Онъ, выражаясь словами Гервинуса, "своимъ острымъ чутьемъ угадывалъ все, что могло способствовать развитію обновляющаго политическаго духа: каждая свободная школа, каждое толкованіе религіозныхъ истинъ, философія и исторія, литература и ученость, малѣйшее сомнѣніе въ непогрѣшимости его правленія -- все это было ненавистно ему." Всякое проявленіе либеральнаго духа онъ преслѣдовалъ съ жестокостью, и его обожатели хвастались при этомъ, что "въ Австріи живо порѣшаютъ со всякою новизной". Преисполненный сознанія своей непогрѣшимости, проникнутый цезарскимъ высокомѣріемъ, вѣрившій въ восторженную любовь къ себѣ подданныхъ и въ то. что въ самыхъ отдаленныхъ уголкахъ имперіи все дѣлается по его державной волѣ, онъ упивался своимъ величіемъ и съ большимъ удовольствіемъ дозволялъ воскури вать себѣ такой фиміамъ, отъ котораго было бы тошно каждому неиспорченному человѣку. Его въ глаза называли "земнымъ богомъ", а піита Эйпельдауеръ пѣлъ, что онъ, подобно Христу, пострадавшему за грѣхи всего міра, былъ посланъ провидѣніемъ спасти Европу, пострадать за нее, искупить всѣ ея прегрѣшенія, избавить міръ отъ узъ сатанинскихъ, и "воскреснуть во славѣ и блескѣ, какъ Христосъ, Господь нашъ!.." {Die Sünden von Europa abzubüssen
   Warst Du bestimmt durch zwanzig Jahr,
   Du hast allein für Alle leiden müssen,
   Weil Alles von Dir g'wichen war.
   Jetzt bist Du aber glorreich auferstandten
   Voll Glanz, wie Christus, unser Herr;
   Du hast die Welt erlöst von Satans Banden
   Und ziehst jetzt in Dein Reich, wie Erl...}. Считая государственный порядокъ Австріи совершеннѣйшимъ и разумнѣйшимъ подъ луною механизмомъ, Францъ считалъ всѣхъ своихъ чиновниковъ подмастерьями, а самъ разыгрывалъ роль главнаго машиниста и съ усердіемъ бюрократа занимался ежедневно государственными дѣлами, по занимался единственно отъ скуки, какъ отъ той же скуки онъ вырѣзывалъ бумажныя фигурки для тѣней, приготовлялъ транспаранты, дѣлалъ игрушки. Корыстолюбіе одолѣвало его; его капиталъ былъ громаденъ"; всѣ французскія контрибуціи, всѣ остатки отъ государственныхъ доходовъ поступали въ его собственную шкатулку, а потомъ онъ ихъ давалъ за хорошіе проценты въ долгъ государственному казначейству. Въ началѣ своего царствованія Францъ сжигалъ всѣ анонимные доносы, но потомъ, говоритъ Гормайръ, "они сдѣлались драгоцѣннѣйшимъ достояніемъ его кабинета". Въ немъ постепенно развивались боязливость и подозрительность, которыя ревностно поддержи вались и направлялись Меттернихомъ и другими безсовѣстными реакціи мерами. Вся имперія была отдала подъ надзоръ тайной полиціи, главное управленіе которой находилось въ рукахъ самого Франца. Даже члены его собственнаго семейства были подъ надзоромъ, напр., эрцгерцогъ Карлъ, слова котораго подслушивались и замки сламывались въ стѣнахъ собственнаго его дома. Чтеніе доносовъ и распечатанныхъ на почтѣ писемъ сдѣлалось главнымъ и любимѣйшимъ его занятіемъ, а наиболѣе искусные по этой части люди -- его лучшими друзьями и совѣтниками. Несмотря, однакожъ, на все это, императоръ пользовался любовью своихъ подданныхъ, и они, въ свою очередь, вѣрили въ отеческую любовь къ нимъ императора. Эта вѣра оправдалась. Когда въ 1835 г. разнеслась вѣсть о смерти Франца, наивные австрійцы вообразили, что покойникъ долженъ завѣщать народу накопленные имъ милліоны. И велико было ихъ разочарованіе, когда въ 14 § завѣщанія, который одинъ только и былъ обнародованъ, императоръ завѣщалъ имъ только "свою любовь!.."
   Главнымъ дѣятелемъ и исполнителемъ личнаго произвола Франца былъ князь Меттернихъ. Лучшій ученикъ Талейрана, свѣтскій любезникъ, салонный болтунъ, отчаянный развратникъ и мотъ, реакціонеръ и человѣкъ безъ всякихъ нравственныхъ правилъ, Меттернихъ былъ воплощеніемъ всѣхъ недостатковъ современной ему аристократіи. Не обладая ни талантами, ни знаніями, онъ въ совершенствѣ изучилъ одно только искуство интриги и, съ помощію ея обдѣлывалъ важныя дѣла. Для своихъ дипломатическихъ затѣй онъ пользовался всѣмъ безъ разбора, даже своими многочисленными любовницами. Зная слабость Меттерниха къ женскому полу, противники его перазъ задумывали поддѣть его на эту удочку. Такъ въ бытность его австрійскимъ посланникомъ въ Парижѣ, Наполеонъ, замѣтивъ его ухаживанье за своей сестрой Каролиной, началъ поддерживать эти отношенія, убѣждая сестру "позаняться этимъ щеголемъ, потому-что онъ нуженъ теперь". У Меттерниха не было даже твердыхъ политическихъ убѣжденій, и онъ готовъ былъ еженедѣльно мѣнять ихъ, соображаясь съ обстоятельствами. Онъ велъ заразъ переговоры со всѣми партіями, стараясь всѣхъ обмануть и оставляя за собою лазейки, черезъ которыя онъ отступалъ, коль-скоро находилъ выгоднымъ измѣнить своимъ союзникамъ. Спекулируя всѣмъ на свѣтѣ, Меттернихъ продавалъ себя каждому, распространяя свою нравственную заразу на всѣхъ, кого ему только удавалось захватить въ свои дипломатическія объятія. Отъ неаполитанскаго короля онъ получалъ 60,000 въ годъ; герцогъ нассаускій подарилъ ему Іоганнисбергъ, король виртембергскій -- Оксенгаузенъ и т. д. Безцеремонность Меттерниха была такъ велика, что возмущала собою даже тогдашнихъ дипломатовъ. Наполеонъ презиралъ его, а императоръ Александръ отказывался одно время вести переговоры съ такимъ господиномъ, о чемъ и заявилъ сердечному другу Меттерниха, императору Францу. Во внутреннихъ дѣлахъ Австріи тридцатилѣтнее царствованіе Меттерниха было ознаменовано ужасными злоупотребленіями. Этотъ великій визирь, не довольствуясь взятками и пенсіонами, получаемыми отъ иностранныхъ государей, проматывалъ австрійскую казну, какъ свою собственную, и на одни только полицейскія и дипломатическія издержки истратилъ 13,000,000. Онъ жилъ съ восточною пышностью. Будучи первымъ другомъ своего императора, онъ съумѣлъ захватить въ свои руки всѣ нити европейской дипломатіи и руководить политикою иностранныхъ государствъ, особенно германскихъ. Бездарные дѣятели европейской реакціи стушевывались передъ этой олицетворенной интригой, и многіе изъ нихъ считали его даже геніемъ. Онъ успѣлъ овладѣть всѣми пружинами реакціонной интриги и, вполнѣ удовлетворяя господствующему направленію эпохи, наживалъ и прокучивалъ милліоны, наслаждаясь ролью "спасителя" Европы и вершителя судебъ Германіи.
   Но этотъ вершитель судебъ Германіи находился въ рукахъ у Фридриха Гонца. Корыстолюбіемъ, продажностью, страстью къ чувственнымъ наслажденіямъ и положительнымъ отсутствіемъ нравственныхъ правилъ и убѣжденій Генцъ равнялся своему барину, дарованіями же далеко превосходилъ его. Въ началѣ своей литературно-политической дѣятельности Генцъ былъ поклонникомъ французской революціи; но протершись въ общество большихъ господъ, которымъ не могло нравиться его революціонное направленіе и заручившись значительною субсидіей отъ графа Шуленбургъ-Поперта, онъ началъ громить французскую революцію, насколько хватало у него силъ. Но онъ все-таки остался либераломъ, превратившись въ аристократическаго конституціоналиста, преклоняясь передъ свободными учрежденіями Англіи, проповѣдуя о народномъ самоуправленіи, объ отвѣтственности министровъ, о правахъ парламента, гласности, свободѣ прессы и т. я Большіе господа ласкали Гонца, ухаживали за нимъ, и онъ, который еще въ юности называлъ себя "слабымъ, безумнымъ и легковѣрнымъ поклонникомъ житейскаго шума", всецѣло погрузился въ великосвѣтскую жизнь, съ ея мотовствомъ, роскошью, волокитствомъ, картежною игрой. Искуственныя потребности Гонца постепенно возрастали, его доходы безумно проматывались, долги увеличивались до огромной суммы. Генцъ совершенію промотался и находился въ отчаяніи, когда англійское и австрійское правительства предложили ему купить его "бойкое перо". "Бойкое перо" съ радостью продало себя англичанамъ, но, промотавъ англійскія гинеи, оно снова продало себя Австріи и въ 1803 году переселилось въ Вѣну. Для бездарныхъ реакціонеровъ талантъ Генца былъ настоящимъ кладомъ. Онъ защищалъ и оправдывалъ реакцію, вооружался противъ всѣхъ проявленій свободы, отстаивалъ строгую цензуру и строчилъ литературные доносы на "демагоговъ". Будучи секретаремъ на конгрессахъ ланбахскомъ, карлсбадскомъ, вѣнскомъ, онъ составлялъ и обработывалъ здѣсь тѣ несчастныя постановленія, которыми реакція хотѣла задушить пробуждавшуюся политическую и умственную жизнь Германіи. Генцъ руководилъ и Меттсрнихомъ; они были до того солидарны между собою, что послѣдняго называли въ шутку Оберъ-Генцомъ, а перваго Генцъ былъ мыслительною машиною Меттеринха, и послѣдній безъ него никогда не пріобрѣлъ бы той незаслуженной славы, которою онъ пользовался, благодаря своему талантливому секретарю, отъ котораго онъ принужденъ былъ выносить всевозможныя грубости. Генцъ обходился съ нимъ, какъ съ тупымъ и невѣжественнымъ ученикомъ. "Это не годится, кричалъ онъ на министра: вѣдь я уже говорилъ вамъ, какъ это нужно сдѣлать; я не понимаю, какъ вы можете такъ поступать, зная уже мое мнѣніе!" "Что это такое? выговаривалъ онъ Меттерниху по другому поводу; неужели растолковывать вамъ каждую мелочь? это никуда не годится: это нелѣпо!" Цѣлью всей жизни Генца, цѣлью всѣхъ его стремленій были деньги да роскошь и развратъ, на которыя онъ тратилъ все, что ни пріобрѣталъ. Кромѣ австрійскаго жалованья, у него было много побочныхъ доходовъ, на вѣнскомъ конгрессѣ имъ получилъ въ видѣ субсидій и взятокъ по 300 дукатовъ съ каждаго двора, 5,000 дукатовъ съ франкфуртскихъ евреевъ, всего же, больше 30,000 талеровъ. Въ 1814 г. его годовой доходъ простирался уже до 14,000 дукатовъ, кромѣ экстраординарныхъ пріобрѣтеній. Безнравственность Генца доходила до возмутительнаго цинизма, и онъ нисколько не старался скрывать ее. Чувствуя, что ему нѣтъ возврата въ общество порядочныхъ людей, злобствуя на либераловъ за ненависть, презрѣніе и оскорбленія, которыми они награждали его, Генцъ мстилъ имъ, работая на пользу реакціи, и, но собственному его признанію, "дьявольски радовался, что такъ-называемыя великія дѣла кончились такъ комично". Но ни эта радость, ни чувственныя наслажденія, которымъ такъ неудержимо предавался Генцъ, не могли задушить въ немъ страха и подозрительности, отравлявшихъ его жизнь. Зная, какую ненависть возбудилъ онъ къ себѣ въ представителяхъ прогрессивнаго направленія, этотъ Іуда трепеталъ при одномъ словѣ "якобинецъ". Постоянно запугивая власть и общество доносами и выдумками о несуществовавшей въ Германіи "демагогической интригѣ", онъ самъ, наконецъ, сталъ вѣрить въ эту интригу и дошелъ до болѣзненной трусливости, которая развилась съ особенною силою послѣ того, какъ вслѣдъ за убійствомъ Коцебу Геицъ получилъ письмо, угрожавшее ему смертью. Мрачная физіономія, смѣлая и рѣшительная походка, большая борода, усы и бакенбарды внушительныхъ размѣровъ -- все пугало его, всюду грезились ему "интрига", измѣна, отрава, кинжалы студентовъ. Онъ жилъ въ мірѣ ужасныхъ призраковъ и ради собственной. безопасности ревностно поддерживалъ дѣло реакціонной партіи, будучи въ то-же время глубоко убѣжденъ въ непрочности и безуспѣшности своего дѣла.
   Таковы были главные представители реакціи, сгруппировавшіе около себя цѣлый легіонъ подобныхъ себѣ креатуръ.
   Когда эта клика захватила въ свои руки дѣла Европы, началась эпоха мрачнаго застоя.
   

III.

   Призывая народы къ войнѣ противъ Наполеона, нѣмецкія правительства торжественно обѣщали дать имъ свободныя учрежденія и устроить внутреннія дѣла согласно съ новымъ духомъ времени. Такія-же обѣщанія давались и касательно международныхъ отношеній. Между прочимъ было обѣщано, что "націи съ этихъ поръ будутъ взаимно уважать свою независимость, что ни одно политическое зданіе не воздвигнется на развалинахъ государствъ, прежде бывшихъ независимыми, что цѣль войны и мира состоитъ въ томъ, чтобы защищать права, свободу и независимость народовъ".
   Но когда опасность миновала, обѣщанія были забыты, и реакція, но выраженію Гервинуса, вошла въ свою обычную колею. Всѣ были рады, что возвращается доброе старое время! Дипломаты, со бравшіеся на вѣнскій конгрессъ, пировали. А между тѣмъ, среди этихъ пировъ и банкетовъ слышались вовсе не праздничные стоны и жалобы народа. Австрійскія провинціи раззорены; нѣтъ хлѣба, нѣтъ скота, нѣтъ денегъ; въ однихъ мѣстахъ голодъ, въ другихъ тифозная эпидемія и всюду страшная дороговизна, нищенство; въ Трансильваніи нѣсколько тысячъ народа погибаетъ голодною смертью; 50,000 инвалидовъ побирается по міру; имперія потрясена случившимся за три года до того государственнымъ банкротствомъ. Но стоитъ-ли заботиться о такихъ пустякахъ! И никто не заботится, а императоръ Францъ тратитъ на угощеніе своихъ дорогихъ гостей 30,000,000 гульденовъ и потомъ собираетъ ихъ съ народа посредствомъ усиленныхъ налоговъ. "Всѣ великіе результаты конгресса, пишетъ въ своемъ дневникѣ Ностицъ, въ концѣ концовъ сводятся на ту же политическую спекуляцію людьми, которая преобладала на аугсбургскихъ и регенсбургскихъ конференціяхъ, когда люневильская медіатизація раздѣляла страну по кусочкамъ. Все. это ничѣмъ не лучше того, что дѣлалъ и Наполеонъ." "Настало время ничтожества, время посредственностей, писалъ Штейнъ, всѣ они вылѣзаютъ впередъ и занимаютъ свои старыя мѣста; тѣ же, кто всѣмъ жертвовалъ для дѣла, забыты и устранены".
   Данныя въ минуту опасности обѣщанія были нарушены. Вліятельные члены конгресса заботились только объ одномъ усиленіи синихъ государствъ посредствомъ захвата земель и подданныхъ. Австрія захватила себѣ Тироль, Зальцбургъ, Ломбардію, Венецію, сдѣлалась владычицею Адріатическаго моря и законодательницею всей Италіи. Вездѣ, въ завоеванныхъ земляхъ, она разводила своихъ чиновниковъ, своихъ грубыхъ солдатъ, своихъ шпіоновъ. При занятіи въ 1814 г. Ломбардіи и Венеціи, императоръ обѣщалъ этимъ странамъ конституцію, но вскорѣ же ломбардцамъ было объявлено, что они обязаны безусловно повиноваться своимъ новымъ повелителямъ, а въ 1816 г. Меттернихъ возвѣстилъ, что "императоръ желаетъ искоренить духъ итальянскаго якобинства и даровать Италіи миръ". Въ томъ же году Австрія обязала неаполитанское правительство не совершать никакихъ существенныхъ реформъ безъ австрійскаго соизволенія. Безграничный, опьяняющій деспотизмъ австрійцевъ надолго утвердился въ Италіи, и тупые, невѣжественные слуги Франца и Меттерниха дошли до полнаго сумасбродства, вообразивъ, что они могутъ германизировать эту великую страну! Примѣръ Италіи показалъ, чего нужно ожидать Гер маніи подъ давленіемъ Австріи и Пруссіи. Вмѣсто обѣщанной народу конституціи вѣнскій конгрессъ далъ нѣмцамъ Союзный Актъ, въ силу котораго нѣмецкій союзъ являлся "соединеніемъ государей и свободныхъ городовъ, въ которомъ, кромѣ императора австрійскаго и короля прусскаго, принимаютъ участіе 4 короля, 8 великихъ герцоговъ, 9 герцоговъ, 11 князей и 4 вольныхъ города". Цѣлью союза было прежде всего подчиненіе мелкихъ государствъ крупнымъ и внѣшняя безопасность, а потомъ, "охрана внутренней безопасности Германіи, т. е. возстановленіе и поддержка старыхъ порядковъ и борьба противъ народныхъ стремленіи къ внутреннимъ реформамъ. Основнымъ закономъ союза поставленъ принципъ неподвижности. Но такъ какъ реакціонеры чувствовали себя еще не совсѣмъ твердыми на ногахъ, то полное осуществленіе ихъ предначертаній было отложено до болѣе благопріятнаго случая. Въ союзномъ актѣ, поэтому, были снова обѣщаны свобода прессы и конституція. Но эти обѣщанія давались съ заднею мыслію никогда не исполнять ихъ, хотя въ южногерманскихъ государствахъ, въ Нассау, Баваріи, Баденѣ, Виртёмбергѣ, конституціонное устройство было введено немедленно, къ ужасу всѣхъ крайнихъ реакціонеровъ, особенно австрійскихъ и прусскихъ. Въ другихъ государствахъ конституціонное устройство замѣняли собою земскія собранія (Provinzialstände). Но эти собранія, не имѣли никакого самостоягельнаго государственнаго значенія и приносили выгоды только одному, заправлявшему ими дворянству. ІОжногерманскія конституціи, вслѣдствіе преобладанія того же дворянства, вслѣдствіе раздора партій, неумѣренныхъ притязаній государей и бюрократіи, а особенно, вслѣдствіе ожесточенной борьбы противъ нихъ Австріи и Пруссіи, также оказались вскорѣ мыльными пузырями, неудовлетворявшими даже самымъ скромнымъ требованіямъ либеральныхъ патріотовъ. Это было совершенно въ порядкѣ вещей. Силы реакціонеровъ значительно превосходили силы прогрессистовъ. Во главѣ первыхъ стоялъ австрійско-прусскій военный произволъ, упоенный своими побѣдами надъ Наполеономъ. Для него невыносима была самая мысль о свободныхъ учрежденіяхъ. Даже въ конституціонныхъ государствахъ правительства не скрывали своей ненависти къ народному представительству и герцогъ веймарскій объявилъ членамъ палатъ, чтобъ народъ не смѣлъ ничего просить всею массою; "какъ бы ни былъ я склоненъ изъявить на то или другое дѣло свое согласіе, но никогда не исполню того, чего будутъ просить у меня многіе, а тѣмъ болѣе всѣ". Главною пособницею этого порядка вещей была бюрократія. Духовенство находилось также подъ его вліяніемъ. Возвративъ духовенству многія права и привиллегіи, утраченныя имъ вслѣдствіе іосифовскихъ реформъ, австрійское правительство сдѣлало его своимъ сильнымъ союзникомъ въ борьбѣ противъ гражданской свободы и просвѣщенія. Духовенство протестантское отличалось еще большимъ сервилизмомъ, чѣмъ католическое, и вмѣстѣ съ послѣднимъ стремилось захватить въ свои руки умственное воспитаніе народа и положить предѣла" свободному развитію разума. Такой же компромиссъ былъ заключенъ съ дворянствомъ, которое будучи вынуждено отказаться отъ своихъ притязаній на полную феодальную самостоятельность, обязалось поддерживать королевскую власть, но съ тѣмъ, чтобы быть самому верховнымъ, командирскимъ сословіемъ въ государствѣ. Дворянство хотѣло удержать или возвратить себѣ все, что можно было удержать или возвратить изъ его средневѣковыхъ привиллегій. Дворянство заправляло ходомъ дѣлъ, вся реакціонная интрига была направлена въ его пользу, и даже гордый аристократъ Штейнъ жаловался, что на вѣнскомъ конгрессѣ слишкомъ много заботятся о дворянствѣ и нисколько о народѣ. Раздраженное освобожденіемъ крестьянъ въ Австріи, Пруссіи и нѣкоторыхъ другихъ государствахъ, дворянство хотѣло вознаградить себя за это лишеніе другими преимуществами, возстановить обязательный трудъ крестьянъ, управлять страной и въ своихъ помѣстьяхъ и на земскихъ собраніяхъ, занимать первыя мѣста и въ арміи и въ гражданскомъ управленіи, избавиться изъ-подъ власти законовъ, общихъ для всѣхъ другихъ сословій, имѣть свой отдѣльный судъ, не подлежать ни податямъ, ни повинностямъ, ни даже личному задержанію за долги и т. д. Въ тѣхъ же мѣстахъ Германіи, гдѣ крѣпостное право еще существовало, дворянство и государи устремляли всѣ свои усилія на поддержаніе этой "священной основы общества". Когда, напр., на мекленбургскомъ сеймѣ одинъ депутатъ не дворянинъ подалъ записку объ уничтоженіи крѣпостного права, го великій герцогъ Стрелицкій запретилъ ему "такія дерзкія глупости", а когда онъ повторилъ свое представленіе, въ сеймѣ было предложено исключить его изъ депутатовъ. И хотя въ Мекленбургѣ крѣпостное право было уничтожено только въ 1820 г., но крестьяне, какъ это было почти во всей Германіи, освобождены безъ земли, къ вящей выгодѣ благороднаго дворянства, которое, удержавъ за собою свои земли, пользовалось обстоятельствами, чтобы устроить ихъ на счетъ раззореннаго народа. Въ Пруссіи, напр., Фридрихъ Вильгельмъ III выдалъ дворянамъ болѣе 20,000,000 талеровъ "на устройство упавшихъ помѣстій". Словомъ, дворянство хотѣло попрежнему жить на счетъ народа. Стремленія эти хороню выразилъ въ своихъ сочиненіяхъ продажный писака д-ръ Беиценбергъ, проповѣдывавшій, что "кто не придаетъ важности породѣ, тотъ санкюлотъ, что только землевладѣльцы составляютъ государство, и что они, ни мало не медля, должны всѣхъ якобинцевъ и бездомовниковъ устранить отъ всякаго участія въ политическихъ правахъ, а если понадобится, то и немножечко поубавить!.."
   На сторонѣ реакціоннаго направленія были и представители капитала. Банкиры и цари биржи, Ротшильды, Берингъ, Лабуше и др. начинаютъ играть въ дѣлахъ Европы роль державъ и оказывать на рѣшенія конгрессовъ и кабинетовъ столь-же сильное вліяніе, какъ короли и министры.
   Противъ этой лиги всѣ другія сословія были безсильны. Невѣжественное крестьянство играло, по обыкновенію, пассивную роль, по временамъ лишь заявляя свои страданія посредствомъ мѣстныхъ бунтовъ, которые навлекали на него только новыя несчастія, притѣсненія и лишенія. Городское сословіе было лишено всякаго духа свободы и политической предпріимчивости. Когда въ 1817 г. изъ Гессена и Дармштата была распространена петиція о германской конституціи, то люди, руководившіе этимъ дѣломъ, едва отваживались разсчитывать, что по всей Германіи можно будетъ собрать 1,000 подписей, но даже въ этой своей надеждѣ они обманулись до такой степени, что принуждены были вовсе бросить это дѣло.
   За свободу и развитіе народа стояла одна только интеллигенція края,-- люди, получившіе солидное образованіе, герои войны за независимость, члены Союза Добродѣтели и гимнастическихъ обществъ, многіе профессора, ученые, литераторы, большинство университетской молодежи. Духъ общественной самодѣятельности, возбужденный въ войну за независимость и поддерживаемый либеральными движеніями заграницей, не умиралъ въ этихъ людяхъ. Они хотѣли получить то, что такъ торжественно обѣщали имъ всѣ правительства. Они желали единства Германіи, народнаго представительства, уничтоженія остатковъ крѣпостного нрава, свободы слова, равенства всѣхъ передъ закономъ, гласнаго суда, отвѣтственности министровъ, отчетности въ государственныхъ финансахъ. Всѣ эти люди хотѣли того же, чего за нѣсколько лѣтъ хотѣли или показали, что хотѣли сами нѣмецкія правительства и что въ то самое время обѣщалъ, хотя въ крайне общихъ и двусмысленныхъ выраженіяхъ, нѣмецкій союзный актъ.
   Въ этихъ либеральныхъ стремленіяхъ не было ничего крайняго и разрушительнаго, они были совершенно законны, такъ какъ иниціатива ихъ принадлежала самимъ правительствамъ и союзный актъ обѣщалъ удовлетворить имъ. Реакціонеры, поэтому, не рѣшались прямо преслѣдовать прогрессистовъ, хотя и рады были, по совѣту д-ра Бенценберга, "немножечко поубавить" либераловъ. Нужно было устроить такъ, чтобы выставить прогрессистовъ, какъ людей крайне опасныхъ для общества, а ихъ идеи -- какъ вздорныя, утопическія, разрушительныя теоріи. Напугавъ общество красными призраками, нужно было выступить его спасителемъ противъ внутреннихъ враговъ; тогда уже можно было "и немножечко поубавить" и совершенно покончить съ либеральными идеями и со страстью къ ненавистнымъ конституціямъ, на которыхъ, по выраженію императора Франца, помѣшался весь міръ.
   Интрига началась литературными доносами. Наемные писаки и полицейскіе литераторы въ родѣ Генца, вооружаясь клеветой и находясь подъ казенною защитою, начали указывать проявленія революціоннаго духа во всѣхъ прогрессивныхъ кружкахъ, въ каждой лекціи либеральнаго профессора, въ каждой студенческой сходкѣ или университетской демонстрація, даже въ бородахъ, толстыхъ палкахъ и платьѣ, которыя вошли тогда въ моду между университетскою молодежью. Студентъ, членъ Союза Добродѣтели или гимнастическаго общества у этихъ сикофантовъ значило то-же, что измѣнникъ, а благородныхъ героевъ воины за освобожденіе они не стѣсняясь называли "якобинцами". Все, что было честнаго, живого, прогрессивнаго въ Германіи, -- все это подвергалось самой возмутительной клеветѣ Генца, Ярко, Шмальца и другихъ литературныхъ сыщиковъ, которые дѣйствовали тѣмъ болѣе, безцеремонно, что нѣкоторыя правительства запрещали всякую литературную полемику прочивъ нихъ. Такая клевета, оффиціальная поддержка ложныхъ доносовъ, строгости противъ университетовъ и очевидное для всѣхъ намѣреніе правительствъ водворить въ Германіи старый, феодальный порядокъ,-- все это крайне раздражало и возмущало прогрессистовъ, особенно впечатлительную университетскую молодежь. Либералы громко высказывали свое негодованіе на вѣроломство разныхъ Меттерниховъ, просили обѣщаннаго, и хотя во всемъ этомъ не было ничего опаснаго и революціоннаго, по полицейская литература пользовалась этимъ, какъ матеріаломъ для своихъ клеветъ и инсинуацій. Съ особеннымъ успѣхомъ воспользовались реакціонеры праздникомъ въ честь реформаціи и лейпцигской битвы, устроеннымъ іенскими студентами съ разрѣшенія правительства въ Вартбургѣ 18 октября 1817 г. На этотъ праздникъ собралось со всей Германіи до 500 молодыхъ людей, профессоровъ, литераторовъ. Праздникъ начался и кончился духовными пѣснями, заключился мессою и конфирмаціей присутствовавшихъ. Пѣлись невинные гимны, говорились рѣчи, исполненныя "благочестивыхъ и боголюбивыхъ словъ"; ораторы вооружались противъ космополитизма, подражанія французамъ, сластолюбія и себялюбія; хотя при этомъ нѣкоторые ораторствовали противъ нѣмецкихъ государей, нарушившихъ свои обѣщанія, но и это было въ сущности совершенно мирною и ни для кого неопасною выходкою, какую тогда можно было встрѣтить въ каждомъ университетскомъ городѣ. Въ заключеніе праздника, подражая тому, какъ Лютеръ сжегъ буллу, въ знакъ своей "злобной ненависти ко всѣмъ злымъ и подлымъ людямъ въ отечествѣ", студенты сожгли на кострѣ нѣсколько "позорныхъ сочиненій, писанныхъ противъ буршей, Союза Добродѣтели, гимнастическихъ обществъ, "Нѣмецкую исторію", Коцебу, "Кодексъ жандармеріи" прусскаго полицейскаго сыщика Капица, доносы Шмальца и т. д. Вся эта исторія, бывшая невинною шуткою студентовъ, которые уже не одно столѣтіе устрояли и не такія еще демонстраціи,-- вся эта исторія, благодаря интригѣ нѣмецкой полиціи и литературнымъ доносамъ, переполошила не только всю Германію, но даже всю Европу! Генцъ, Шмальцъ, Коцебу, Камицъ, даже самъ Штейнъ не жалѣли мрачныхъ красокъ, чтобы изобразить вартбургскій праздникъ въ самомъ ужасномъ видѣ, а участвовавшихъ на немъ юношей представить кровожадными революціонерами и свирѣпыми разрушителями алтарей и троновъ. Камицъ написалъ по этому поводу цѣлую книгу, въ которой, жалуясь на "одичалыхъ профессоровъ и совращенныхъ ими студентовъ", находилъ упомянутое ауто-да-фе преступнѣйшимъ дѣломъ и предлагалъ сожигать еретическія книги вмѣстѣ съ ихъ авторами, подвергнувъ этому опыту прежде всего "публичныхъ учителей и комедіянтовъ", напитывающихъ молодежь ядомъ своихъ демагогическихъ принциповъ. Громче и громче начали раздаваться голоса реакціонеровъ о необходимости строгой опеки надъ университетами, литературой и журналистикой, объ усиленіи охранительныхъ началъ. Конституціонныя движенія въ южной Германіи давали новый матеріялъ для той системы запугиванья, которую приняли теперь австрійское, прусское и др. нѣмецкія правительства. Меттернихъ оффиціально говорилъ уже о революціонной интригѣ, которая будтобы раскидываете свои сѣти по всей Европѣ", проявляясь въ Германіи въ такихъ, напр., событіяхъ, какъ вартбургскій праздникъ и конституціонныя движенія въ южныхъ государствахъ. Раздраженіе прогрессистовъ росло, поддерживаемое, стѣсненіемъ печати, литературными доносами, полицейскими преслѣдованіями. Особенную ненависть ихъ навлекали на себя русскій публицистъ Стурдза, напоминающій собою Аскоченскаго, и Коцебу, слѣдившій по порученію своего правительства за умственнымъ и общественнымъ движеніемъ Германіи. Экзальтированный студентъ Зандъ убилъ Коцебу въ мартѣ 1819 г. Вслѣдъ за этимъ въ Півальбахѣ молодой аптекарь. Лемингъ сдѣлалъ неудачную попытку умертвить ненавистнаго административнаго президента фонъ Ибелля. Около того-же времени въ Парижѣ сѣдельникъ Лувель закололъ герцога Беррійскаго. И хотя всѣ эти убійства были одиночными преступленіями политическихъ фанатиковъ, дѣйствовавшихъ совершенно самостоятельно, что доказано и производившимися надъ ними слѣдствіями, но напуганное общество видѣло въ нихъ только проявленія всеобщаго революціоннаго заговора, а полиція старалась еще болѣе нагнать страху на перепугавшихся обывателей. Этотъ страхъ поддерживался и усиливался народными волненіями въ Дармштадтѣ, революціоннымъ броженіемъ въ Испаніи и Италіи, и особенно тѣмъ обстоятельствомъ, что вслѣдъ за убійствомъ Коцебу разныя лица начали получать письма, угрожавшія имъ смертью. Неизвѣстно, кто писалъ эти письма, но скоро было оффиціяльно доказано, что въ составленіи и разсылкѣ нѣкоторыхъ изъ нихъ была виновна полиція, воспользовавшаяся ими для терроризаціи общественнаго мнѣнія. Такъ, напр., разослалъ государямъ нѣсколько такихъ угрожающихъ инеемъ фонъ-Мангеръ, директоръ полиціи въ Касселѣ; по вслѣдствіе своего излишняго усердія и неосторожности, этотъ баринъ попался, былъ для виду присужденъ къ пожизненному тюремному заключенію и въ скорости помилованъ (Varnliagen, III, 120). Наказывать его было не за что, потому что то же самое дѣлали и вся нѣмецкая полиція, и всѣ наемные писаки, и всѣ реакціонеры. Поднялся страшный гвалтъ о какомъ-то всемірномъ заговорѣ, къ которому будтобы принадлежали Зандъ, Ленингъ и Лувель; преступленія этихъ людей выставлялись, какъ неизбѣжные результаты принциповъ, вызвавшихъ къ жизни конституціонныя идеи, Союзъ Добродѣтели, общества буршей и гимнастовъ. "Всюду интрига, измѣна, кричали реакціонеры, -- нужно спасать отечество посредствомъ охранительныхъ мѣръ". Этимъ "спасителямъ отечества" много помогли въ ихъ дѣлѣ либеральныя движенія за-границей и въ особенности революціонныя волненія въ Италіи.
   Грубая, тупая реакція всюду возбуждала революціонное броженіе, которое, при своей слабости, только содѣйствовало усиленію реакціонныхъ мѣръ и тиранніи. Но нигдѣ реакціонный деспотизмъ не доходилъ до такихъ ужасающихъ размѣровъ, какъ въ Италіи, порабощенной австрійцами. Отданная въ руки нѣмецкихъ чиновниковъ, ненавидѣвшихъ и угнетавшихъ все итальянское, эта прекрасная страна скоро была доведена до нищенства, вслѣдствіе конскрипцій, тяжелыхъ податей и повинностей, административныхъ грабежей и паденія промышленности, задавленной австрійскою опекой. Надъ школой, наукой, литературой, надъ домашней жизнью гражданъ, -- надо всѣмъ тяготѣла желѣзная рука нѣмецкой полиціи. Австрійцы хотѣли германизировать Италію и перевоспитать ее на свой ладъ; одно уже это намѣреніе вызывало негодованіе въ душѣ каждаго итальянца, которому народный учебникъ "Объ обязанностяхъ подданныхъ" внушалъ съ малолѣтства, что австрійскаго императора слѣдуетъ чтить, какъ отца и мать, и относиться къ нему, какъ вѣрный слуга къ господину, потому-что онъ господинъ своихъ подданныхъ, имѣющій, "полное право располагать ихъ имуществомъ и жизнью". Горячка свободы волновала итальянцевъ. Въ Неаполѣ произошла революція. Въ Венеціи, Пьемонтѣ, въ Римѣ, Ломбардіи патріоты волновались; демонстраціи и прокламаціи нагоняли страхъ на австрійское правительство, которое еще болѣе тревожилось преувеличенными извѣстіями своихъ агентовъ о силѣ и распространенности тайныхъ обществъ карбонаріевъ. Система тайной полиціи была доведена до неслыханныхъ размѣровъ. Шпіонамъ дозволялись всякія беззаконія и неистовства, а главный начальникъ ихъ. кавалеръ Торрезани, вмѣшивался рѣшительно во всѣ дѣла администраціи и старался укрѣпиться на своемъ мѣстѣ посредствомъ преувеличенныхъ доносовъ. Для надзора за шпіонами была устроена особая полиція графомъ Паста, раззорившимся игрокомъ и воромъ. Въ Италіи происходило то-же, что я въ остальныхъ частяхъ имперіи, гдѣ тайная полиція, со времени назначенія ея директоромъ ненавистнаго графа Сѣдльницкаго, по выраженію Меттерниха, "тѣсно соединилась съ политикой и даже въ нѣкоторомъ родѣ владычествовала надъ этой послѣдней". Итальянскими волненіями пользовались, какъ орудіемъ для австрійской и общенѣмецкой реакціи. Преслѣдуя, арестуя, казня и подвергая пожизненному тюремному заключенію карбонаріевъ и другихъ итальянскихъ патріотовъ, австрійское правительство завѣдомо лгало, ставя этихъ людей, желавшихъ только освобожденія Италіи отъ австрійцевъ, въ тѣсную связь съ революціонерами Франціи, Швейцаріи и др. странъ. Желая запугать европейское общество, оно всюду указывало на "итальянскую интригу" и происки карбонаріевъ. Въ нѣмецкихъ студенческихъ демонстраціяхъ, въ либеральныхъ лекціяхъ профессоровъ и сочиненіяхъ литераторовъ, въ сепаратизмѣ венгерскихъ дворянъ, въ крестьянскихъ бунтахъ противъ помѣщиковъ, даже въ вѣнскомъ ученомъ обществѣ, въ статутахъ котораго полиція нашла сходство съ принципами франкмасонства,-- всюду, по оффиціальнымъ и оффиціознымъ завѣреніямъ, дѣйствовала коварная "итальянская интрига".
   Созданные полиціей и разукрашенные наемною литературой призраки "всемірнаго заговора", "нѣмецкихъ демагоговъ" и "итальянской интриги", терроризировавъ общественное мнѣніе, развязали руки реакціонерамъ, которые, подъ предлогомъ спасенія отечества, начали выдѣлывать тѣ ужасныя вещи, которыя неминуемо вели къ антиправительственнымъ движеніямъ 1830 и къ революціонному взрыву 1848 г.

С. Шашковъ.

"Дѣло", No 9, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru