Шашков Серафим Серафимович
Русские реакции (1762 - 1796 г.)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

РУССКІЯ РЕАКЦІИ.

III.

(1762 -- 1796 г.)

   Шестимѣсячное царствованіе Петра III задѣло нѣсколько самихъ существенныхъ вопросовъ русской жизни и въ этомъ отношеніи его можно считать прелюдіей екатерининскаго вѣка. Идеаломъ Петра былъ Фридрихъ Великій, и этимъ только и можно объяснить происхожденіе нѣкоторыхъ реформъ государя, старавшагося во всемъ подражать Фридриху.
   Петръ даровалъ всѣмъ раскольникамъ полную амнистію и свободу вѣры, остановилъ всѣ гоненія противъ нихъ и велѣлъ назначить къ раскольничьимъ обществамъ особыхъ попечителей для защиты ихъ отъ православнаго духовенства. Хлысты и скопцы провозгласили его за это Христомъ, а православное духовенство вознегодовало.
   Еще болѣе либеральною, болѣе благодѣтельною мѣрою было уничтоженіе тайной канцеляріи, бывшей втеченіе полувѣка страшилищемъ народа. Всѣ дѣла, подлежавшія вѣдѣнію этого инквизиціоннаго трибунала, велѣно разсматривать и рѣшать въ сенатѣ; "ненавистное израженіе слово и дѣло" вовсе запрещено, а доноси но политическимъ дѣламъ приказано подавать въ обыкновенныя судебныя мѣста.
   Духовенство, неблаговолившее къ Петру за его терпимость и убѣжденное въ его неправославіи, еще болѣе возмутилось указомъ 21 марта 1762 г., которымъ отобраны отъ церквей и монастырей всѣ крестьяне и вся земля, которую они обработывали, отдана имъ въ собственность.
   Съ этими мѣрами мало гармонировалъ манифестъ 18 февраля 1762 г., которымъ "на вѣчныя времена и въ потомственные роды пожалована всему благородному россійскому дворянству вольность и свобода." Дворянинъ могъ служить и не служить, выѣзжать въ другія государства, поступать на иностранную службу.
   "Вольность дворянства" необходимо вела за собою окончательное порабощеніе крестьянъ. Прежде государство давало крестьянъ помѣщику и дозволяло ему владѣть ими только за его службу; когда послѣдняя обязанность была снята, крестьяне превратились въ полную собственность своихъ владѣльцевъ.
   Но дарованная дворянству вольность, освобожденіе монастырскихъ и церковныхъ крѣпостныхъ, а также запрещеніе покупать къ фабрикамъ и заводамъ деревни, -- все это возбудило надежды крестьянства на свободу. Въ губерніяхъ московской, тверской, смоленской, казанской и на уральскихъ заводахъ вспыхнули крестьянскіе бунты, которые пришлось усмирять войеками и пушками. Крестьянамъ объявлено, что о- свободѣ нечего и думать, а помѣщикамъ дана петолько полицейская, но и судебная власть въ деревняхъ, и военныя команды обязаны наказывать крестьянъ по одному лишь требованію ихъ владѣльцевъ.
   Дворянство, такимъ образомъ, получило не только полную вольность, но и совершенную своевольность.
   Между тѣмъ 28 іюня 1762 г., Екатерина, скакавшая изъ Петергофа въ Петербургъ и провозглашенная здѣсь императрицею, въ мужскомъ военномъ мундирѣ, верьхомъ на лошади, съ саблею на голо повела войска на Ораніенбаумъ, гдѣ сидѣлъ тогда Петръ съ своими голштинцами. Императоръ отрекся отъ престола и черезъ семь дней умеръ въ Ропшѣ... Разсказавъ въ манифестѣ объ обстоятельствахъ своего воцаренія, осудивъ Петра III за "пренебреженіе всѣхъ законовъ государственныхъ, за безполезныя воины, за истощеніе казны, за неправославности, Екатерина откровенно заявила, что самый способъ ея восшествія на престолъ заставляетъ ее всѣми силами стараться о поправленіи государственныхъ дѣлъ, о пріобрѣтеніи любви подданныхъ, объ искорененіи причинъ, возбуждавшихъ неудовольствія протонъ ея мужа и ведшихъ за собою его устраненіе отъ престола.
   Дѣйствіе указовъ о вольности дворянской и объ освобожденіи монастырскихъ крестьянъ было пріостановлено, чтобы успокоить волненіе ннешихъ классовъ и недовольство духовенства. Но отмѣна указа о монастырскихъ крестьянахъ возбудила во многихъ мѣстахъ сильные бупты, и вслѣдствіе этого, въ маѣ 1763 г., законъ Петра III былъ возстановленъ, крестьяне освобождены, а болѣе всѣхъ протестовавшій противъ этого ростовскій митрополитъ Арсеній Мацѣевичъ, но суду синода, разстриженъ, и подъ именемъ Андрея Враля, посланъ въ Ревель на вѣчное заточеніе.
   Подтвердивъ указъ Петра объ уничтоженіи тайной канцеляріи, Екатерина не разъ торжественно заявляла, что она считаетъ своимъ первымъ долгомъ искоренить "язву неправды и лихоимства," ограничить произволъ правителей, поправить экономическія дѣла государства, принять всѣ мѣры для развитія торговли и "къ облегченію народному" издать прочные и человѣколюбивые законы, поднять уровень народнаго образованія, ограничить деспотизмъ помѣщиковъ, ввести порядокъ въ администрацію и т. я Съ свойственнымъ ей тактомъ и умомъ, Екатерина II поняла, что дѣло, начатое Петромъ I, нельзя остановить, и потому она, послѣ цѣлаго ряда реакцій и государственныхъ интригъ, явилась представительницей идей Петра Великаго. Она не мало сдѣлала для Россіи, -- припомнимъ только ея заботы о народномъ образованіи, о развитіи промышленности и литературы, о законодательствѣ, о внесеніи порядка въ хаосъ администраціи; припомнимъ ея борьбу противъ ханжества, суевѣрія, жестокостей и пытокъ, ея вѣротерпимость, дарованіе льготъ раскольникамъ и т. д. Теоритическій либерализмъ государыни шелъ еще дальше. Другъ Вольтера, Дидро и д'Аламбера, поклонница Беккаріа, Екатерина въ этомъ отношеніи стояла на ряду съ самыми передовыми людьми своего вѣка, и ея "Наказъ" былъ запрещенъ во Франціи, какъ возмутительная, подрывающая "священныя основы общества" книга... Безграничное славолюбіе было одною изъ главнѣйшихъ пружинъ дѣятельности Екатерины; она хотѣла быть не только самымъ могущественнымъ изъ государей, но и самымъ образованнымъ, самымъ передовымъ изъ коронованныхъ лицъ. Ей хотѣлось затмить славу Петра Великаго. Но, равняясь съ Петромъ страстностью своей натуры, Екатерина не обладала ни его непреклонной энергіей, ни его беззавѣтною преданностью идеѣ. На первомъ планѣ у нея всегда стояли личные интересы, а государственная дѣятельность служила ей прежде всего средствомъ для славы и для упроченія своего положенія. Люди, окружавшіе тронъ ея, были отраженіемъ ея собственныхъ качествъ и недостатковъ, и никто лучше не могъ руководить государственными дѣятелями этой эпохи.
   Нужно однако замѣтить, что дѣлая и сочиняя такъ много для внѣшняго блеска, для шума и славы, Екатерина никогда не прочь была осуществлять свои либеральныя идеи, если только онѣ не шли въ разрѣзъ съ интересами ея положенія. Но при этомъ, она дѣйствовала не такъ рѣшительно, какъ Петръ I, а болѣе практически, или обходила встрѣчавшіяся препятствія или, видя невозможность выполненія своей мысли, подчинялась ходу обстоятельствъ.
   Первая половина царствованія Екатерины была періодомъ усиленной умственной дѣятельности. Академія наукъ, московскій университетъ, вновь открытыя учебныя заведенія, ученыя экспедиціи, поѣздки русскихъ за-границу и ихъ занятія въ иностранныхъ университетахъ, просвѣтительная дѣятельность Новикова и его друзей, развитіе журналистики, призванной помогать правительству въ его реформахъ, оживленіе литературы, переводъ на русскій всѣхъ замѣчательнѣйшихъ произведеній европейскаго ума, -- все это не могло не отозваться самымъ благотворнымъ образомъ на умственномъ развитіи общества. Реноме свободнаго мыслителя было самымъ желательнымъ титуломъ порядочнаго русскаго человѣка. Правда, весь этотъ либерализмъ былъ наружнымъ лакомъ, и М. Димитріевъ, желавшій написать екатерининскому вѣку панегирикъ а вмѣсто того сочинившій что-то въ родѣ сатиры, справедливо хотя и съ неумѣстнымъ восторгомъ, восклицаетъ, что --
   
   Здѣсь пріютъ послѣдній славы
   Вѣкъ минувшій находилъ,
   И подъ сѣнію державы,
   Философствуя, шутилъ...
   
   Дѣйствительно, большинство шутило и забавлялось гуманными идеями XVIII вѣка. Но были люди, къ которымъ вполнѣ приви вались научныя и гуманныя идеи Запада, у которыхъ слово не расходилось съ дѣломъ и теоретическій либерализмъ переходилъ въ практику. Таковъ былъ, напр., Радищевъ.
   Переносясь на русскую практическую почву, либеральная мысль съ перваго же шага наталкивалась на одну изъ основъ тогдашняго государства, на крѣпостное право. Сама Екатерина не прочь была отдѣлаться отъ этой язвы, очень хорошо понимая не только весь вредъ ея для государственнаго организма, но и то, что въ рабствѣ крестьянъ заключается роковая причина ужасныхъ смутъ, періодически потрясавшихъ Россію, и постояннаго колебанія ея между реакціей и прогрессомъ. Въ одномъ изъ своихъ писемъ къ оберъ-прокурору кн. Вяземскому, она, вооружаясь противъ "несноснаго и жестокаго ига" помѣщиковъ, увеличиваемаго еще нѣкоторыми распоряженіями сената, говоритъ, что при такихъ порядкахъ "бунтъ всѣхъ крѣпостныхъ деревень воспослѣдуетъ... Всякая малость можетъ привесть крестьянъ въ отчаяніе... Прошу быть весьма осторожну, дабы не ускорить и безъ того довольно грозящую бѣду, ибо если мы не согласимся на уменьшеніе жестокостей и умѣреніе человѣческому роду нестерпимаго положенія, то и противъ нашей воли сами оную (т. е. волю) возьмутъ рано или поздно" (XVIII вѣкъ, III, 390). J
   Но положеніе Екатерины въ этомъ вопросѣ было самое критическое.-- Взошедша на тронъ при помощи дворянства, будучи окружена богатѣйшими помѣщиками государства, она опасалась приступить къ дѣлу прямо и рѣшительно, а начала постепенно приготовлять къ нему общественное мнѣніе, стараясь въ то же время измѣрять силы враговъ эманципаціи. Въ журналистикѣ была допущена нѣкоторая, весьма, впрочемъ, слабая, пропаганда противъ крѣпостничества. Въ 1766 г. по мысли и съ участіемъ Екатерины и гр. Орлова вольноэкономтіческое общество предложило премію за лучшее рѣшеніе вопроса объ освобожденіи крестьянъ. Премію получилъ иностранецъ Веарде Делабей, который хотя и рѣшаетъ вопросъ въ положительномъ смыслѣ и яркими красками рисуетъ ужасы рабства, но въ то же время настаиваетъ, что вдругъ освобождать "рабовъ" нельзя, а "нужно пріуготовить ихъ къ принятію вольности прежде, нежели дана имъ будетъ какая нибудь собственность". Въ такомъ же умѣренномъ смыслѣ рѣшалъ вопросъ и образованный русскій законовѣдъ того времени, Полѣновъ. Доказывая, что "къ одобренію и поправленію крестьянства" необходимо дать ему право поземельной собственности, что "конечное угнетеніе не только вредно для общества, но и опасно", такъ какъ порождаетъ бунты и смуты, Полѣновъ самыми мрачными чертами обрисовываетъ положеніе крестьянъ, "которые не имѣя ни малой отъ законовъ защиты, подвержены всевозможнымъ не только въ разсужденіи имѣнія, но и самой жизни, обидамъ, и претерпѣваютъ безпрестанныя наглости, истязанія и насильства... Но истинѣ сказать, сколь много должны мы быть обязаны такимъ людямъ, которые, будучи всегда готовы на защищеніе отечества, проливаютъ за него кровъ свою, которые, избавляя прочихъ отъ тяжкихъ трудовъ и безпокойствій, питаютъ ихъ изобильно, которые, не имѣя сами почти ничего, снабдѣваютъ другихъ такъ щедро, которые во все время своей жизни, не видя сами себѣ никакой отрады, единственно упражняются въ пріумноженіи посторонней пользы; однимъ словомъ, наша жизнь, наша безопасность, всѣ паши выгоды состоятъ въ ихъ власти и неразрушеннымъ союзомъ совокуплены съ ихъ состояніемъ. Но мы, позабывъ всѣ сіи великія благодѣянія, вмѣсто почтенія платимъ презрѣніемъ, вмѣсто благодаренія воздаемъ обиды, вмѣсто попеченія, ничего кромѣ раззоренія не видно." Полѣновъ предлагалъ -- куплю-продажу людей "неотмѣнью уничтожить", обезпечить за крестьянами полныя права движимой и недвижимой собственности, обязательныя работы на помѣщика "учредить такъ, чтобы крестьянинъ одинъ день въ недѣлю работалъ на своего господина, а въ прочіе на себя." "Просвѣтить народъ ученіемъ, сохранить его здравіе, наставить при помощи здраваго нравоученія на путь добродѣтельной жизни -- главные должны быть законовъ предметы". Для этого Полѣновъ считалъ необходимымъ завести всюду школы, лева рей, аптеки. Проектъ Нолѣпова въ очень многомъ сходенъ съ положеніемъ 19 февраля (Р. Арх., 1865, стр. 510 -- 541).
   Но немного было тогда въ Россіи людей, подобныхъ Полѣнову, и вопросъ, предложенный Екатериной и экономическимъ обществомъ, возбудилъ въ большинствѣ одно только чувство негодованія и раздраженія противъ посягателей на "священное право собственности". Какъ отстаивали крѣпостники свои "священныя нрава", можетъ показать слѣдующая записка, присланная однимъ помѣщикомъ въ Экономическое общество по поводу вышеупомянутой преміи:
   "Понеже сдѣлана въ прошломъ 1766 г. амблематъ, т. е. задачи: рѣшить, что полезнѣе ради поселянъ, быть ли имъ обладателями одного движимаго имѣнія или недвижимаго къ пользѣ государства, на что всепокорно доношу и нижайше прошу двѣ причины мнѣ зачесть въ отпущеніе: 1) опоздалъ я нышерѣченный амблематъ утѣшитъ за болѣзнію моего, что я пролежалъ весь прошлый годъ жестокой лихорадкой; 2) штиль мой, т. е. композиція, не очень исправна, идеографіи во ономъ композическомъ штилѣ не имѣется. Того для прошу смотрѣть на мое мнѣніе, а не на композицію, понеже я человѣкъ не граматикальный и никакихъ исторій отъ роду не читывалъ..."
   "3) При свободѣ крестьяне будутъ огурничать еще больше, какъ нынѣ, и на обширной россійской землѣ будутъ переходить съ мѣста на мѣсто, дѣлая помѣшательство въ государственныхъ сборахъ, а за моремъ, у неправославныхъ христіанъ, за грѣхи ихъ, по числу людей земли имѣется весьма малая толика, такъ что каждый крестьянинъ радъ тому, что отжухарится."
   "4) У крестьянъ съ помѣщиками, если бы крестьяне были на заморскомъ основаніи, была бы тяжба безконечная, и ихъ сіятельства фельдмаршалы и фельдцейхмейстеры, командующіе славною россійскою арміей, были бы принуждены на огурщиковъ бить челомъ коммиссарамъ"...
   "5) Изъ крестьянъ помѣщики научаютъ не только камардинству, но и столярству и партесному пѣнію; того ради, ежели бы поселяне по заморскому отъ господъ зависѣли, такъ бы у иного помѣщика некому было и студено искрошить, а не только сдѣлать какой фракасей, т. е. поливай, или супа, т. е. похлебки, или паштета, т. е. пирога. А за моремъ фракасейскихъ мастеровъ имѣется довольное число, и не надобно тамъ ни ложки, ни плошки, понеже, какъ слышно, тамъ въ трактирахъ все сыщешь".
   "6) Какъ наша Россія многонародна столько будетъ, какъ Галанское королевство, попы паши такъ грамотны будутъ, какъ попы пноземческіе, дворяне -- такіе острономы, какъ аглинскіе и французскіе, а крестьяне знать будутъ букварь, и слѣдовательно, будутъ совѣстнѣй и больше будутъ повиноваться страху божію и чаще будутъ ходить въ церкви, нежели въ питейные дома, не будутъ на Волгѣ разбивать струговъ, и наша чернь о мастерствахъ заморскихъ лучшее понятіе получитъ, умнѣе станетъ, тогда можно будетъ имъ, крестьянамъ, быть на заморскомъ основаніи. Я сіе мое комнозическое сочиненіе -- сущая, неложнал правда!" (Р. Арх., 1870, 288--291).
   Мысли этого нелѣпаго "комнозическаго" сочинителя раздѣляли даже образованнѣйшіе люди того времена, напр., Сумароковъ, писавшій Екатеринѣ, что крестьяне не созрѣли еще до освобожденія, которое должно повергнуть страну въ анархію. "Гдѣ же брать деньги, когда крестьяне будутъ свободны?" Не видѣлъ онъ никакой надобности и въ томъ, чтобы учить "подлый народъ", а совѣтовалъ государынѣ лучше награждать знаменитыхъ писателей, т. о. его, Сумарокова. Точно такими же доводами отстаивала крѣпостное право и кн. Дашкова въ своемъ разговорѣ съ Дидро. "Свобода безъ образованія непремѣнно вызоветъ безначаліе и смуту. Когда низшіе классы моихъ соотечественниковъ будутъ просвѣщешш, тогда они сдѣлаются достойными свободы, потому что будутъ умѣть пользоваться ею, не вредя своимъ согражданамъ и не нарушая необходимой во всякомъ цивилизованномъ обществѣ подчиненности" (XVIII вѣкъ, I, 271).
   Рѣшеніе упомянутой задачи, предложенной экономическимъ обществомъ, происходило одновременно съ коммиссіеи для составленія проекта новаго уложенія. Эта коммиссія созвана была не для одного составленія, а и для того, чтобы познакомиться съ состояніемъ, силою и стремленіями разныхъ классовъ общества. Въ своемъ, Наказѣ", данномъ коммиссіи, Екатерина выражала мысль о необходимости улучшенія быта крѣпостныхъ людей, но при этомъ замѣчала, что "не должно вдругъ и чрезъ узаконеніе общее дѣлать великаго числа освобожденныхъ; но законы могутъ учредить нѣчто полезное для собственнаго рабовъ имущества". Даже это умѣренное требованіе было встрѣчено враждебно почти всѣми дворянскими депутатами коммиссіи, и вопросъ объ улучшеніи быта крѣпостныхъ рѣшенъ въ отрицательномъ смыслѣ. Изъ преній и депутатскихъ наказовъ оказалось, что общество стремится не къ уничтоженію, а къ расширенію и развитію крѣпостного права. Дворянство ходатайствовало объ усиленіи для крестьянъ наказаній и пытокъ, о возстановленіи смертной казни, о передачѣ въ руки дворянства суда и администраціи, объ учрежденіи дворянскихъ собраній и предводителей; оно желало забрать въ свои руки не только всю земледѣльческую, но и фабричную промышленность. И не одни дворяне, даже пахотные солдаты, разночинцы, купцы ходатайствовали о распространеніи на нихъ рабовладѣльческихъ привиллегій {Подробности см. въ моей статьѣ, "Дѣло" 1870.}.
   Реакціонныя притязанія дворянскихъ депутатовъ коммиссіи не остались безъ результата. Вопросъ объ улучшеніи быта крестьянъ отложенъ въ долгій ящикъ, дворянству предоставлена полная возможность для дальнѣйшаго развитія своихъ сословныхъ привилегій; жалованною гранатою 21 апрѣля 1785 г. подтверждена, вольность", дарованная ему Петромъ III, отмѣнена обязательная служба, и вмѣстѣ съ тѣмъ поземельная собственность, имѣвшая значеніе царскаго жалованья за службу, отдана дворянству въ полную частную собственность вмѣстѣ съ крестьянами1 Державинъ совершенно справедливо замѣчаетъ объ Екатеринѣ, что "она царствовала политично, наблюдая свои выгоды или ноблажая вельможамъ, дабы не раздражить ихъ и противъ себя не поставить". (Записки Дери., 345). Она, но своимъ разсчетамъ, развивала и поддерживала крѣпостное право даже въ либеральный періодъ своей дѣятельности, а во вторую половину царствованія стояла совершенно на сторонѣ помѣщиковъ.
   Послѣ коммиссіи и особенно послѣ изданія дворянской граматы правительство въ своихъ узаконеніяхъ гораздо смѣлѣе, чѣмъ прежде пошло по крѣпостной дорогѣ. Въ 1767 г. изданъ указъ, предписывавшій крестьянамъ слушаться и безпрекословно повиноваться помѣщикамъ и объявлявшій, что никакой воли имъ не будетъ: указъ этотъ велѣно ежегодно читать по церквамъ въ храмовые праздники. Всѣ прежнія права помѣщиковъ подтверждены, и они получили еще нѣсколько новыхъ,-- ссылать крѣпостныхъ "за дерзости" въ Сибирь на поселеніе и въ каторжную работу "на толикое время, насколько помѣщики похотятъ" и т. д.
   Въ первое время своего царствованія Екатерина охотно принимала прошенія и жалобы какъ отъ крестьянъ, такъ и отъ частныхъ лицъ вообще. Но но настоянію своихъ вельможъ, она скоро прекратила "таковой непорядокъ" и возобновила законъ о неподачѣ прошеній самому государю (Р. Арх., 1865, 482). Крестьянамъ были запрещены всякія жалобы на своихъ господъ. "А буде, которые люди и крестьяне" -- говорилъ сенатъ въ своемъ указѣ -- "на помѣщиковъ своихъ челобитныя, а нашіаче въ собственныя руки императрицы подавать отважатся, то какъ челобитчики, такъ и сочинители сихъ челобитень наказаны будутъ кнутомъ и сошлются въ вѣчную работу въ Нерчинскъ, съ зачетомъ ихъ помѣщикамъ въ рекруты" (Полн. Собр. Зак., No 12,966). Этотъ указъ дѣятельно приводился въ исполненіе. Между тѣмъ, Екатерина хорошо знала, какія жестокости творятся помѣщиками, и въ первые годы царствованія она показала на Салтычихѣ, какъ слѣдуетъ относить-' ея къ самоуправству помѣщиковъ. Салтычиха, помѣщица, имѣвшая 600 душъ, впродолженіе десяти лѣтъ своими истязаніями отправила на тотъ свѣтъ 139 человѣкъ своихъ крестьянъ, преимущественно женщинъ, навлекавшихъ на себя гнѣвъ госпожи нечистымъ мытьемъ платья или половъ. Въ числѣ забитыхъ и засѣченныхъ были дѣвочки лѣтъ 11 и 12. Преданіе говоритъ даже, что Салтычиха употребляла себѣ на жаркое вмѣсто сладкаго мяса женскія груди. Екатерина велѣла посадить ее въ темную подземную тюрьму на всю жизнь (Р. Арх., 1865, 642). Но это былъ почти единственный примѣръ строгости противъ помѣщиковъ, и самый законъ, запрещая жаловаться на нихъ, гарантировалъ ихъ произволъ и самодурство. Если же какъ нибудь злодѣяніе дворянина раскрывалось, то его наказывали слегка. Въ 1772 г. генеральша фонъ-Эттингеръ засѣкла до смерти своего крестьянина, и императрица утвердила сенатскій приговоръ, -- посадить ея цревосходитель тво въ тюрьму ua 1 мѣсяцъ (П. С. З., Д: 13,758). И правительство, вооружаясь иногда противъ помѣщичьихъ злоупотребленій, въ большинствѣ случаевъ -- скажемъ словами Бѣляева -- "ограничивалось однимъ убѣжденіемъ, проповѣдью, какъ-будто не имѣло права дѣйствовать въ формахъ принудительнаго закона и какъ-будто признавало за помѣщиками право такихъ поступковъ, которые само же нравственно порицало, какъ безчеловѣчные" (Крестьяне на Руси, стр. 311).
   Между тѣмъ, крестьяне страдали невыносимо. Въ русскихъ помѣстьяхъ не стояли висѣлицы, какъ въ дворянскихъ имѣніяхъ западнаго края (Р. Арх, 1869, 921), но за-то были цѣлые арсеналы кошекъ, плетей, кнутовъ, палокъ, колодокъ и другихъ орудій истязанія. Злодѣйства Салтичихи были далеко не исключеніями; помѣщики не казнили своихъ крестьянъ, за-то сплошь и рядомъ засѣкали ихъ. Тѣлесное истязаніе рабовъ было однимъ изъ главныхъ занятій и развлеченій грубаго деревенскаго дворянина. Вотъ что, напр., разсказываетъ въ своихъ запискахъ Даниловъ о своей родственницѣ-вдовѣ, у которой онъ жилъ. "Охотница великая была кушать щи съ бараниной; какъ скоро примется свои щи любимыя кушать, то кухарку притаща люди въ ту горницу, гдѣ мы обѣдаемъ, положатъ на полъ и станутъ сѣчь батожьемъ немилосердно, и потуда сѣкутъ и кухарка кричитъ, пока не перестанетъ вдова щи кушать. Это такъ уже введено было во всегдашнее обыкновеніе, видно для хорошаго аппетиту". Сама Екатерина считала крѣпостное право "несноснымъ и жестокимъ игомъ". Имущество крестьянина, ею личность, невинность дѣвушки, даже самая жизнь крѣпостного находились во власти помѣщика. Торговля людьми дошла до самаго возмутительнаго безобразія, крѣпостныхъ людей вмѣстѣ со скотомъ выводили для продажи на ярмарки; случалось, что дворяне за одну собаку давали двухъ мужиковъ (Бѣляевъ, 320; Мордовцевъ, Самозванцы, 1, 131). "Рабство -- говоритъ аббатъ Шаппъ -- разрушило въ Россіи всѣ естественныя нрава; человѣкъ здѣсь -- товаръ, иногда продаваемый но ничтожной цѣнѣ; часто изъ объятій матери вырываютъ дѣтей для того, чтобы продавать ихъ лицамъ, преданнымъ разврату" (XVIII Вѣкъ, IV, 409). Невыносимые оброки раззоряли крестьянъ въ корень и большинство помѣщиковъ, не понимая собственныхъ выгодъ, слѣдовало упоминаемому у Носошкова правилу: "крестьянину не давай обрости, но стриги его, яко овцу до-гола".
   Къ разъѣдавшей Россію язвѣ крѣпостного нрава присоединялось еще безчисленное множество другихъ золъ. Постоянные рекрутскіе наборы лишали страну лучшихъ производительныхъ силъ ея; по вычисленію кн. Щербатова съ 1718 но 1768 г. съ одной только Великороссіи "взято 1,132,000 рекрутъ, т. е. 6-й человѣкъ изъ положенныхъ въ подушный окладъ, а конечно, не меньше третьяго изъ работниковъ. "Сборы, повинности, баснословное взяточничество, самое наглое казнокрадство, чисто азіатское неправосудіе, воровства и разбои, болѣзни и голодъ -- все это, по признанію оффиціальныхъ актовъ самаго правительства -- водворяло въ Россіи нищету, анархію, всеобщее недовольство. Раскольники, солдаты, крестьяне, инородцы, каторжные, семинаристы--все нищее, голодное, озлобленное составляло многочисленныя бѣглыя шайки, разносившія всюду огонь, смерть, опустошеніе, ужасъ. Противъ разбойниковъ принимались ужасныя мѣры; 12,000 шпицрутеновъ было однимъ изъ обыкновенныхъ наказаній; атамана Заметаева, дѣйствовавшаго по всему Поволжью отъ Саратова до моря, велѣно бить нещадно кнутомъ во всѣхъ мѣстахъ, куда только проникала слава Заметаева и заходила его шайка (Мордовцевъ, II, 68). Но всѣ эти жестокости не веди ни къ чему, а военныя команды, посылаемыя для сыска, искорененія и наказанія воровъ и разбойниковъ дѣйствовали немногимъ лучше послѣднихъ, нападая на правыхъ и виноватыхъ. Въ тѣсной связи съ разбоями стояли крестьянскіе движенія и бунты, шедшіе черезъ все царствованіе Екатерины. Крестьяне то тамъ, то здѣсь поднимались противъ помѣщиковъ и ждали свободы, волнуясь разными слухами и подложными манифестами. Такъ, напр., въ 1764 г. былъ распространенъ фальшивый высочайшій указъ, начинавшійся словами: "время уже настало, чтобы лихоимство искоренить, что весьма желаю въ покоѣ пребывать, однако весьма наше дворянство пренебрегаетъ" и проч. (П. С. З.; No 12,313). При этомъ, по тогдашнему обыкновенію, начальство нерѣдко дѣлало бунтомъ самое невинное событіе крестьянской жизни. По свидѣтельству самой Екатерины были "такіе начальники, которые слово бунтъ употребляли тамъ, гдѣ его признаковъ нѣтъ, отчего только излишняя тревога и всякое злоупотребленіе происходили" (Р. Арх., 1867 512). Самозванцы росли, какъ грибы, и Петры III и то и дѣло появлялись не только въ разныхъ концахъ Россіи, но даже заграницей, въ Черногоріи. Самозванство сдѣлалось чѣмъ-то въ родѣ промысла, на который человѣкъ пускался иногда "безъ дальняго замысла, въ пьянствѣ, съ дурости" (Мордовц., II, 96). Жестоко карали самозванцевъ и ихъ послѣдователей: даже женщинъ, за одни только разговоры о самозванцахъ, "во унятіе и въ подлежащій всѣмъ страхъ, дабы перестали непристойные плодить разговоры и совсѣмъ предали оное вкоренившееся зло забвенію -- учиня публичное съ барабаннымъ боемъ жестокое плетьми наказаніе и подрѣзавъ платье, яко нетерпимыхъ въ обществѣ, черезъ профосовъ выгоняли за-городъ метлами" (id, 94).
   Непрестанные крестьянскіе бунты, самозванство, разбои, казачество, расколъ -- все это соединилось наконецъ въ одно и разразилось пугачовщиной, во время которой, какъ и въ Смутное время, какъ и при Стенькѣ Разинѣ, Россія снова распалась на два лагеря: въ одномъ стояла бунтующая чернь, въ другомъ дворянство и служилые люди, желавшіе сохранить крѣпостное право.
   Извѣстно, какихъ трудовъ и усилій стоило усмиреніе пугачовщлны, какими звѣрствами, какимъ истребленіемъ людей и хозяйствъ сопровождались дѣйствія обѣихъ сторонъ. Всюду -- казни, экзекуціи, гонка сквозь строй, висѣлицы, голодъ, пожары, тюрьмы переполненныя арестантами, умирающими отъ тѣсноты и голода; тысячи народа, идущаго но канату на каторгу и въ ссылку; если кто изъ этихъ колодниковъ оказывалъ "хотя малѣйшее беззаконіе", то "такого, яко уже недостойнаго совсѣмъ жить, кололи" (Мордовцевъ, I, 107, 212). Помѣщики ревностно разыскивали бунтовщиковъ, жестоко наказывали ихъ сами или представляли въ канцеляріи съ просьбою "о наказаніи кнутомъ и плетьми и объ отнятіи членовъ, т. е. ушей, а если достойны будутъ, то и о лишеніи живота" (I". Арх., 1868 г., стр. 1864).
   Пугачовщина не только раззорила Россію, подвергнувъ ее всѣмъ ужасамъ нищеты и голода, но и послужила мотивомъ для усиленія реакціи. Мало того, что всѣ рыцари крѣпостничества, обуянные страхомъ, начали кричать и проповѣдовать о необходимости для "подлаго народа" ежовыхъ рукавицъ и самой строгой опеки, пугачевщину старались приписать даже вліянію иностранныхъ происковъ! Графъ Орловъ, Вольтеръ, сама императрица были не прочь думать, что пугачовщина затѣяна французскими агентами; другіе подозрѣвали тутъ интригу какой нибудь придворной партіи (Щебальскій, Пугачовщина, 7, 92). Пугачовщина породила въ высшихъ сферахъ крайнюю подозрительность и дала матеріалъ для системы запугиванья,-- системы, окончательно вошедшей въ силу подъ шумъ грозныхъ событій французской революціи. Екатерина еще до революціи отвергла всѣ политическія стремленія энциклопедистовъ, какъ "разрушительныя утопіи". Когда въ 1773 г. Дидро, посѣтившій императрицу, развивалъ ей основныя мысли свои о свободѣ и правахъ народа, то Екатерина, считавшая все это мальчишествомъ и несбыточными теоріями, отвѣчала ему: "со всѣми вашими великими правилами хорошо писать книги, но плохо дѣйствовать. Во всѣхъ своихъ планахъ преобразованій вы забываете различіе нашихъ положеній; вы имѣете дѣло съ бумагой, которая все терпитъ; я же, бѣдная императрица, работаю на человѣческой кожѣ, которая чувствительнѣе и щекотливѣе бумаги" (XVIII Вѣкъ, I, 289). Когда же "несбыточныя теоріи" начали осуществляться на практикѣ, когда началась французская революція, то Екатерина окончательно отказалась отъ очень многихъ своихъ прежнихъ либеральныхъ увлеченій и открыто объявила себя защитницею всего стараго порядка. "Мы не должны -- говорила она -- предавать добродѣтельнаго короля въ жертву варваровъ. Ослабленіе монархической власти во Франціи подвергнетъ опасности всѣ другія монархіи. Безначаліе есть злѣйшій бичъ, особливо когда дѣйствуетъ подъ личиною свободы, сего обманчиваго призрака народовъ. Европа вскорѣ погрузится въ варварство, если не поспѣшатъ ее отъ онаго предохранить". Получивъ извѣстіе о казни Людовика XVI, Екатерина даже заболѣла, слегла въ постель и два дня никого къ себѣ не принимала. Раздраженіе противъ "варварства французовъ" доходило у нея до того, что она выражала желаніе "совершенно уничтожить даже самое названіе французы!" Въ то же время она дала указъ сенату о прекращеніи сношеній съ Франціей и о высылкѣ изъ Россіи всѣхъ обоего пола французовъ, которые не принесутъ присяги но образцу, приложенному при указѣ, и не отрекутся отъ республики (Зап. Храповицкаго; Грибовск., 48). Ненависть къ новымъ порядкамъ и боязнь якобинской интриги, ревностно поддерживаемыя французскими эмигрантами и домашними реакціонерами, быстро заражали собою все общество. Всюду грезились якобинцы, и генералъ-адъютантъ Пассекъ, услышавъ сплетню, что французскіе демагоги разослали въ разныя страны своихъ агентовъ для умерщвленія государей, удвоилъ караулы при всѣхъ входахъ во дворецъ (Грибовск., 51). Екатерина усилила дѣятельность тайнаго полицейскаго надзора, но розыски отечественныхъ якобинцевъ кончались иногда весьма комически. "Императрица -- разсказываетъ кн. Голицынъ -- призвала петербургскаго оберъ-полицеймейстера Рылѣева и сказала ему, что во Франціи есть партія якобинцевъ, которые ходятъ въ красныхъ шапкахъ, и чтобы онъ смотрѣлъ, нѣтъ ли въ Петербургѣ такихъ же. Рылѣевъ вышелъ изъ дворца и ѣдетъ разъ по адмиралтейской площади, на которой въ третьемъ этажѣ жилъ отставной генералъ; этотъ генералъ въ халатѣ и въ красномъ колпакѣ сидѣлъ у окна. Рылѣевъ остановился, пошелъ къ нему и велѣлъ ему ѣхать съ нимъ во дворецъ. Старикъ испугался, но поѣхалъ". Рылѣевъ представилъ императрицѣ пойманнаго имъ якобинца, арестованнаго, какъ объяснялъ онъ государынѣ, за то, что сидѣлъ въ красномъ колпакѣ. Императрица разбранила Рылѣева, а генералу удвоила пенсію (Р. Арх., 1869, 688).
   Не менѣе страху и подозрительности нагоняло сильное распространеніе масонства и другихъ мистическихъ доктринъ и обществъ. Масонство было и прежде противно императрицѣ своими бреднями, своею оппозиціей наукѣ; теперь же она сдѣлалась его открытымъ врагомъ, тѣмъ болѣе, что оно было сильно заподозрѣно въ Германіи, гдѣ подъ маскою преслѣдованія иллюминатства было начато самое остервенѣлое гоненіе противъ всѣхъ свѣтлыхъ взглядовъ и благородныхъ стремленій общества. Въ невѣжественной же Россіи было еще хуже; слова фармазонъ и волтерьянецъ, проникшія даже въ народную массу, нагоняли несравненно болѣе ужаса и тупоумнаго негодованія, чѣмъ въ послѣднее время изобрѣтенное на смѣну имъ слово нигилистъ. Общество считало масоновъ "отступниками отъ вѣры, еретиками, богохульниками, преданными антихристу, о которыхъ разглашали невѣроятныя басни, что они заочно за нѣсколько тысячъ верстъ непріятелей своихъ умерщвляютъ и т. п." (Дмитріевъ. Мелочи изъ моей памяти, 49; Записки Держав., 25). Хотя масонская филантропія была совершенно безвредна, хотя масонскій мистицизмъ былъ положительною реакціей либеральнымъ доктринамъ запада, а піетизмъ масоновъ боролся съ невѣріемъ и равнодушіемъ къ религіи, но люди, понимавшіе все это, не могли простить свободнымъ каменьщикамъ ихъ идеи равенства и особенно ихъ мыслей о свободѣ крестьянъ. Каждое слово, каждое дѣйствіе, мало-мальски направленныя къ общенародной пользѣ, возбуждали доносы и обвиненія въ фармазонствѣ. Даже губернаторы и намѣстники, защищавшіе иногда угнетаемыхъ крестьянъ, обвинялись въ масонствѣ (Р. Арх., 1865, 884), подобно тому, какъ въ наши дни провозглашали нигилистами нѣкоторыхъ мировыхъ посредниковъ.
   Страхъ крестьянскихъ волненій и новой пугачовщины былъ также однимъ изъ главныхъ мотивовъ реакціи. Къ этому присоединялись еще заговори, напр., попытка офицера Мировича освободить изъ Шлиссельбурга и возвести на престолъ Ивана Антоновича, заговоръ Гурьевыхъ и Хрущовыхъ, притязанія неизвѣстной авантюристики, которая была похищена гр. Орловымъ изъ Ливорно и умерла въ петропавловской крѣпости, и т. д. Все это нагоняло страхъ, вселяло подозрительность, заставляло серьезно относиться даже къ бабьимъ сплетнямъ и толкамъ черни. Въ Москвѣ и въ Петербургѣ то-и дѣло сожигались черезъ палачей разные "пасквили," а державшіе ихъ у себя лица ссылались въ Нерчинскъ (II. С. 3., Лі 12,089; 12,313; 12,890). Въ 1785 г. участницы въ распространеніи каррикатуръ и пасквилей, фрейлина Эльмитъ и мадамъ Дивова были даже высѣчены домашнимъ образомъ (Р. Арх., 1865, 442). Екатерина въ своихъ письмахъ къ губернаторамъ и намѣстникамъ постоянно рекомендуетъ имъ слѣдить за политическими толками и сплетнями и немедленно прекращать ихъ. "Прошу васъ" -- пишетъ, напр., она въ Москву кн. Волконскому -- "прошу васъ, чтобы вы держались моего правила, т. е. не пропускать вракъ безъ наслѣдованія. Какъ нынѣ въ Москвѣ оранья безъ конца и безъ счету, того для, если вы усмотрите, что сіи врали не унимаются, прикажите враля-другого высѣчь плетьми публично, сказавъ въ сентенціи, что то дѣлается для воздержанія вралей отъ вранья'" (XVIII Вѣкъ, I, 63).
   Всѣ упомянутые страхи, большею частію ложные и поддерживаемые реакціонерами, заставили Екатерину возстановить тайную канцелярію, противъ которой она такъ вооружалась въ началѣ своего царствованія. На сцену выступилъ знаменитый Ніишковскій, при каждой встрѣчѣ съ которымъ Потемкинъ спрашивалъ его: "каково кнутобойничаешь?" -- "Помаленьку, ваша свѣтлость, по маленьку-съ", отвѣчалъ обыкновенно Шишковскій. Этотъ Шишковскій иногда собственноручно пыталъ и наказывалъ знатныхъ арестантовъ; въ рукахъ его бывали даже дамы (Р. Арх., 1866, 264). Сѣти тайнаго надзора были раскинуты всюду, и запрещенное Екатериной слово и дѣло воскресло, только въ новой формѣ. Еще въ началѣ своего царствованія, по поводу уничтоженія тайной канцеляріи, Екатерина завѣряла "точно -- своимъ императорскимъ словомъ, что за справедливый доносъ всегда учинено будетъ, смотря по важности дѣла, достойное награжденіе" (П. С. З., No 1,687), теперь же это средство вошло въ прежнюю свою силу. Въ Петербургѣ надъ полиціей была еще полиція въ лицѣ жившей при дворѣ шутихи Матрены Даниловны, черезъ которую Екатерина знала все, что дѣлается въ городѣ (Р. Арх., 1869, 639). То и дѣло предписывала она столичной и провинціальной полиціи "наисекретнѣйшимъ и безпримѣтнымъ образомъ наблюдать" за такими-то, выслать туда-то такого-то, "подъ видомъ контробанды" обыскать такихъ-то, "осмотрѣть" такія-то письма, "отобрать, подъ видомъ таможеннаго осмотра, всѣ имѣющіяся" у такихъ-то "бумаги и письма, и по освидѣтельствованіи оныхъ извѣстнымъ способомъ въ почтамтѣ, буде въ нихъ ничего сумнительнаго не найдется, доставя намъ списки, подлинныя имъ возвратить и самихъ ихъ отпустить въ путь имъ предлежащій, а въ противномъ случаѣ всѣ бумаги намъ представить съ нарочнымъ, а путешественниковъ, подъ предлогомъ утайки или же провоза вещей законами запрещенныхъ, задержать впредь до указа" (Р. Арх. 1864, 426, 455; XVIII Вѣкъ, I, 96, 391, 395).
   Все это придало новыя силы воспитанной у насъ вѣками ябедѣ. Доносъ по-прежнему сталъ орудіемъ личныхъ или корпоративныхъ разсчетовъ, средствомъ для отличія. Все было можно вознести на степень государственнаго преступленія. "Нерѣдко правиломъ пріемлется" -- говоритъ Радищевъ -- "что даже противорѣчіе власти начальника есть оскорбленіе верховной власти. Мысль несчастная, тѣснящая духъ и разумъ и на мѣсто величія, водворяющая робость, рабство и замѣшательство подъ личиною устройства и покоя" (XVIII В., II, 303). Съ какими натяжками сочинялись государственныя преступленія, показываетъ дѣло Новикова и его друзей. Они были мистики, филантропы и, по свидѣтельству митрополита Платона, примѣрные христіане; чтеніе публичныхъ лекцій, изданіе книгъ по разнымъ отраслямъ знанія, доставленіе средствъ жизни бѣднымъ университетскимъ студентамъ и отправка ихъ въ заграничные университеты, вспомоществованіе крестьянамъ, изданіе журналовъ, особенно сатирическихъ -- вотъ незабвенныя заслуги Новикова, Шварца и ихъ сотрудниковъ. Но эти благородные дѣятели осмѣливались мечтать о свободѣ крестьянъ, но оно толковали о какомъ-то равенствѣ, но новиковская сатира дерзостно хлестала пороки и тупоуміе общества, но масонскія ложи вооружали противъ себя духовенство, но издаваемыя Новиковымъ книги разсѣвали измышленія "лжеимегшаго разума",-- и эти люди сдѣлались государственными измѣнниками, злодѣями, атеистами, даже мазуриками!.. Для арестованія Новикова былъ посланъ въ его деревню цѣлый эскадронъ гусаръ. Когда его привезли въ Москву, то Прозоровскій началъ допросы тѣмъ, что указывая на одну изъ изданныхъ Новиковымъ книгъ нравственнаго содержанія, въ которой внизу страницъ находились обычныя краткія ссылки на главы и мѣста библіи, сказалъ: "вотъ тутъ-то, подъ этими знаками и скрываются ваши зловредныя разсужденія. Все это разберутъ и узнаютъ ваши умыслы!" (Русск, Вѣстн., т. XI, 572). Понятно, что съ такими нелѣпыми вопросами Прозоровскій немногое могъ открыть изъ "адскихъ замысловъ тонкаго плута" Новикова, хотя есть извѣстіе, что онъ подвергалъ его пыткѣ. Новиковъ былъ отправленъ въ Петербургъ, къ Шишковскому.
   Вотъ нѣкоторыя изъ вопросовъ, заданныхъ Новикову, и взведенныхъ на него обвиненій.
   "Предлагалъ ты сборищу (т. е. масонскому обществу), чтобы составить комитетъ для перевода (религіозныхъ) системъ древнихъ народовъ и богослуженія; а какъ въ Россіи богослуженіе и обряды уже установлены, то за симъ никакое богослуженіе и обряды, а паче египетскіе и жидовскіе, кои на евангеліи не основаны, терпимы быть не могутъ", то слѣдовательно, переводамъ упомянутыхъ системъ масоны хотѣли "развращать ученіе россійской церкви1'.
   Масонское общество, называвшееся орденомъ, подало поводъ къ разспросамъ, какой такой орденъ носятъ масоны? "Объ орденѣ хотя и говорятъ, что у нихъ никакого ордена не возлагаютъ, но сіе сказано неправда, потому что изъ бумагъ ихъ видно, что они называютъ его святымъ и дѣлаютъ ему присягу съ ужасною клятвою, а скрываютъ о ношеніи онаго потому, чтобъ избѣгнуть за самовольное его ношеніе законнаго осужденія!.."
   Новикову поставлено въ вину, что вся его дѣятельность "клонилась къ благополучію людей., т. е. равенству!" Поставлено въ вину, что съ просьбою о наученіи его закону божію онъ прибѣгалъ "въ невѣдомому человѣку Рсихелю, а не къ россійскимъ пастырямъ, конечно, просвѣщеннымъ и свѣдущимъ законъ божій." Сношенія масоновъ со своими магистрами, принцами брауншвейгскимъ и кассельскимъ было выставляемо въ такомъ видѣ, что они, я будучи подданными самодержицѣ, нарушили свои обязательства государю и государству" и вступили въ иностранное подданство!-- Мало того, Новиковъ оказался грабителемъ и мошенникомъ." Самъ онъ показалъ, что въ четыре года барыша (отъ книжной торговли) получилъ 150,000 р., а изъ сего довольно ясно, какъ онъ продажею книгъ грабилъ публику, а потому можно ли его благонамѣреннымъ и непорочнымъ назвать!" Изъ одного того, что нѣкто Походяшинъ далъ повиковскому обществу 50,000 р., было выведено, "что Походяшинъ имъ (Новиковымъ) коварно обольщенъ и обманутъ, ибо 50,000 р. таковому, каковъ есть Новиковъ, повѣрить, да еще безъ всякаго обязательства, никакъ нажегся невозможно!" Главное же обвиненіе новиковцевъ основывалось на томъ обстоятельствѣ, что великій князь Павелъ, заинтересовавшись обществомъ, познакомился съ однимъ изъ его членовъ, который и доставилъ ему нѣсколько масонскихъ книгъ. Изъ этого вывели, что они, какъ "совершенные іезуиты", всѣ положенія которыхъ о равенствѣ направлены противъ "персоны государевой", хотѣли завлечь въ свое общество "персону," т. е. Павла, "чтобы привести конецъ злому своему намѣренію и сдѣлать хуже, чѣмъ съ французскимъ вралемъ" (Людвикомъ XVI); Екатерина же была настроена такъ, что видѣла въ этомъ умыселъ возвести Павла на престолъ! (Сборн. Р. Историч. Общ., II, 99--140). Какъ обходились съ арестованными, показываетъ исторія студента Невзорова. Онъ не хотѣлъ отвѣчать Шишковскому безъ присутствія университетскаго депутата или "командира" университета. "Наконецъ, сказано ему, Невзорову, было, что если онъ отвѣтствовать не будетъ, то яко ослушникъ власти, но повелѣнію ея нмперат. велич., будетъ сѣченъ..." Невзоровъ сошелъ съ ума; всюду грезились ему "шпіоны и іезуиты, кои мучатъ его составами Каліостро, горючими матеріями." Онъ переведенъ въ сумасшедшій домъ, изъ котораго освобожденъ уже при Павлѣ, (id., 142, 144).
   Въ родѣ же новиковскаго было и дѣло Радищева, напечатавшаго свою извѣстную книгу "Путешествіе изъ Петербурга въ Москву", въ которой онъ болѣе всего нападалъ на крѣпостное право. Дѣло началось по доносу Державина. Екатерина увидѣла въ этой книгѣ "разсѣеваніе французской заразы," нашла, что "авторъ мартинистъ, бунтовщикъ, хуже Пугачева; хвалитъ Франклина, какъ начинщика и себя такимъ же представляетъ" (Зап. Храповицк). Радищевъ отданъ Шишковскому, который довелъ его до того, что онъ въ своихъ отвѣтахъ показывалъ: писалъ книгу "по самасбродству своему;" на помѣщиковъ клеветалъ, ибо "у хорошаго помѣщика крестьяне благоденствуютъ больше, нежели гдѣ либо"; на цензуру нападалъ по глупости; "чтобы прослыть писателемъ и заслужить гораздо лучшую репутацію, нежели какъ объ немъ думали, издалъ эту книгу, относительно которой понялъ теперь самъ, какими гнусными, дерзкими и развратными выраженіями наполнена она". Сенатъ приговорилъ его къ смерти; императрица помиловала десятилѣтнею ссылкою въ Илимскъ. Новикову досталось хуже: его посадили на 15 лѣтъ въ шлиссельбургскую крѣпость.
   Въ самую либеральную пору екатерининскаго царствованія, литература далеко не пользовалась тою свободой слова, которой такъ боялась партія крѣпостниковъ и реакціонеровъ. Если можно такъ выразиться, то литература состояла при Екатеринѣ "по особымъ порученіямъ" и императрица пользовалась ею для проведенія своихъ реформъ. Обличать, охуждать, бить можно было только то, что преслѣдовалось правительствомъ,-- никакъ не болѣе. Нападать на недостатки и злоупотребленія можно было только заднимъ числомъ. "Прежде было все худо; нынѣ, къ изумленію міра, все исправляется и идетъ къ лучшему" -- вотъ общая тема и тогдашнихъ оффиціальныхъ актовъ и литературныхъ произведеній. Знаменитая сатира екатерининскаго вѣка поневолѣ позолочивалась лестью и окуривалась фиміамомъ панегирика. Но и подслащенная такимъ образомъ сатира возбуждала сильное негодованіе въ обществѣ, и Новикову замѣчали, что онъ "не въ свои-де сани садится, зачиная писать сатиры на придворныхъ господъ, бояръ, дамъ, судей именитыхъ и на всѣхъ. Такая-де смѣлость ничто иное есть, какъ дерзновеніе". При этомъ намекали даже, что автора могутъ "послать потрудиться для пользы государственной описывать нравы какого ни на есть царства русскаго владѣнія", т. е. Сибири. Къ концу царствованія сатира совершенно замолкла, и вся почти литература превратилась въ панегирикъ, воспѣвавшій, главнымъ образомъ, какъ Екатерина, выражаясь словами Державина, --
   
   Стамбулу бороду ерошитъ,
   На Таврѣ ѣздитъ чехардой,
   Задать Берлину перцу хочетъ, и т. д.
   
   Въ началѣ екатерининскаго царствованія у насъ были переведены сочиненія почти всѣхъ замѣчательныхъ французскихъ писателей XVIII и нѣкоторыхъ англійскихъ XVII и XVIII в. в.,-- Вольтера, д'Аржанса, Вольнея, Гельвеція, Гоббса, Даламбера, Дидро, Локка, Рейналя, Ж. Ж. Руссо, Гуго Гроція, Кондильяка, Мабли, Пенна, Свифта, Юма и др. Эти переводы встрѣчали многочисленныхъ противниковъ. Всѣ эти "книги суть самыя зловредныя", писалъ императрицѣ митрополитъ Платонъ. "Сіи гнусныя и юродивыя порожденія такъ называемыхъ энциклопедистовъ слѣдуетъ исторгать, какъ пагубныя плевелы между добрыми сѣменами" (Русск. Вѣстн., XI, 567). И бывшая поклонница, покровительница и другъ энциклопедистовъ начала "исторгать"... "Слышно", писала Екатерина,-- "что въ академіи наукъ продаютъ книги противъ закона, добраго нрава, насъ самихъ, противъ націи, которыя во всемъ свѣтѣ запрещены (I), какъ, напр., Эмиліи Руссовы, Меморіи Петра III, письмы жидовскія по французскому и много другихъ подобныхъ" (XVIII В., III, 692)... Вольныя типографіи закрыты, яри таможняхъ учреждены цензурныя управленія для просмотра иностранныхъ книгъ и газетъ, усилена цензура внутренняя. До чего была стѣснена печать, можно видѣть изъ слѣдующихъ фактовъ. Въ 1784 г. за напечатаніе въ "Московск. Вѣдомостяхъ" неблагопріятной для іезуитовъ исторіи ихъ ордена, Екатерина была крайне раздражена этимъ и велѣла конфисковать листы "Вѣдомостей". "Давъ покровительство наше сему ордену" -- писала она -- "не можемъ дозволить, чтобъ отъ кого либо малѣйшее предосужденіе оному учинено было." Капнистовская комедія "Ябеда", дозволенная даже при Павлѣ, не могла быть издана при Екатеринѣ. Въ 1793 г. разразилась гроза надъ Княжнинымъ за его трагедію "Вадимъ"; авторъ не попалъ въ руки Шишковскому только благодаря своей смерти. Даже Державинъ чуть-чуть избавился отъ Шишковскаго, которому уже было поручено допросить его по поводу "якобинскихъ стиховъ", оказавшихся переложеніемъ 81-го псалма {Вотъ самые рѣзкіе изъ этихъ стиховъ:
   Возсталъ всевышній Богъ, да судитъ
   Земныхъ боговъ во сонмѣ ихъ.
   "Доколѣ, рекъ, доколь вамъ будетъ
   "Щадить неправедныхъ и злыхъ!.."
   -- Не внемлютъ, видитъ и не знаютъ,
   Покрыты мздою очеса,
   Злодѣйства землю потрясаютъ,
   Неправда зыблеть небеса!..
   Воскресни Боже, Боже правыхъ,
   И ихъ моленію внемли:
   Приди, суди, карай лукавыхъ
   Я будь единъ царемъ земли!..}.
   При такомъ умонастроеніи общества мѣры императрицы относительно народнаго образованія не могли не подчиниться реакціонному духу времени. Объ образованіи народа нечего было и думать. Его старались воспитывать въ чувствахъ зависимости, и дворянство объ этомъ разсуждало такъ. "Прежде всего надлежитъ стараться, чтобы земледѣльцы и бобыли о своихъ дѣлахъ разсуждали такъ, что они трудятся не для одной только своей пользы, но обязаны быть безпрекословными данниками, не воображая никакихъ въ своемъ званіи невозможныхъ случаевъ, а притомъ представлять себѣ въ примѣръ военныхъ людей, которые за отечество предаются во всѣ опасности и жертвуютъ самою жизнію. Они исполняютъ по волѣ повелителя все, что до ихъ должности принадлежитъ и ни въ какихъ случаяхъ невозможностью не отрекаются, и изъ сего видно, до чего можно довести людей чрезъ порядокъ и внушеніемъ приличныхъ до званія ихъ мыслей". Даже одинъ изъ самыхъ образованныхъ помѣщиковъ XVIII в., Рычковъ, ставившій русское простонародье, за его невѣжество, ниже татаръ, требуетъ, чтобы "только наиболѣе попятныхъ и надежныхъ мальчиковъ обучать грамотѣ и то столько, чтобы въ деревнѣ, имѣющей 100 душъ, писать умѣющихъ крестьянъ болѣе 2 или 8 человѣкъ не было, ибо примѣчается, что изъ такихъ людей научившіеся писать знаніе свое нерѣдко во зло употребляютъ" (Щаповъ, 86, 87). Подобныхъ же мыслей подъ конецъ своего царствованія держалась и сама Екатерина. "Черни не должно давать образованія", писала она одному изъ дѣятелей по части народнаго просвѣщенія, "ибо, если она будетъ знать столько же, сколько я и вы, то не будетъ повиноваться намъ въ такой степени, какъ повинуется теперь" (Schere: Blücher und Seine Zeit, I, 53). Доступъ простонародья въ высшія учебныя заведенія былъ крайне затрудненъ тѣмъ, что при поступленіи въ университетъ требовалось непремѣнно представленіе свидѣтельства о правѣ на законную свободу и объ исключеніи изъ подушнаго оклада. Въ среднихъ и низшихъ заведеніяхъ дворянство старалось, по крайней мѣрѣ, совершенно изолировать своихъ дѣтей отъ дѣтей разночинцевъ и крѣпостныхъ людей; въ нѣкоторыхъ губерніяхъ оно не отдавало даже своихъ дѣтей въ народныя училища. При учрежденіи казанской гимназіи было положено, что "дѣти дворянъ и разночинцевъ должны различаться по форменной одеждѣ; въ классахъ сидѣть дворянамъ за особливымъ отъ разночинцевъ столомъ, обѣдъ и ужинъ, а также и постели имѣть въ особливыхъ комнатахъ, наблюдая, сколь возможно пристойности, въ отличіе ихъ благороднаго происхожденія" (Ж. М. Н. Пр., 1865, X, 57, 127). Самый характеръ общественнаго образованія получилъ односторонній оттѣнокъ. Усилія тогдашней педагогіи были направлены не на развитіе разума, не на распространеніе реальныхъ знаній, какъ при Петрѣ, а на развитіе добродѣтели и "изящнаго сердца".
   Изъ направляемаго такимъ образомъ просвѣщенія старались сдѣлать оплотъ противъ "французской заразы", и въ этомъ стремленіи сходились всѣ враждебныя партіи. Объ этомъ хлопотали и духовенство и раскаявшіеся въ своемъ либерализмѣ дворяне, въ родѣ Фонвизина, и масоны. "Цѣлое море душеспасительныхъ книгъ было противопоставлено адской волѣ вольнодумческихъ и безбожныхъ сочиненій", восклицаетъ сотрудникъ Новикова, Невзоровъ. Эта боязнь французской заразы была не что иное, какъ рѣшительная реакція европеизму и началамъ петровскихъ реформъ. Модный европейскій либерализмъ и увлеченіе западомъ оказались горькими ошибками, отъ которыхъ не только нужно предохранять средніе и низшіе классы, но необходимо освободиться и высшимъ. Либерализмъ и "мода на умы", какъ выражались тогда, были игрушками занимательными и пикантными, но опасными. Тягостныя воспоминанія о преобладаніи съ Петра иностранцевъ надъ русскими, борьба съ ними во всѣхъ отрасляхъ общественной дѣятельности, предпочтеніе, всюду оказывавшееся иностранцамъ, начиная съ арміи и кончая кухнею, наконецъ пренебреженіе къ "русскимъ варварамъ" и ихъ похвальбы тѣмъ, что Петръ просвѣтилъ "московитянъ" посредствомъ ихъ,-- все это содѣйствовало упомянутой реакціи и выдвигало на сцену "славянофильскій патріотизмъ. Сама Екатерина, Бецкій, кн. Дашкова, Фонвизинъ, Щербатовъ, Болтинъ, Державинъ -- всѣ болѣе или менѣе отрицательно относились къ реформамъ Петра, и хотя это дѣлалось иногда для того только, чтобы повторять на разные лады ходячій тогда комплиментъ государынѣ --
   "Петръ россамъ далъ тѣла, Екатерина -- душу",-- но антипетровское направленіе все-таки въ весьма сильной степени овладѣло людьми того времени. Петръ хотѣлъ какъ можно скорѣе сдѣлать изъ Россіи европейскую страну и вести ее наряду съ Европой, Екатерина же, особенно въ концѣ своего царствованія, отреклась отъ великой идеи Петра, считая опасными всѣ "поспѣшныя и преждевременныя реформы", "противныя умоначертанію націи." "Не созрѣли", "непримѣнимо къ Россіи", эти столь хорошо знакомыя намъ фразы были"изобрѣтены еще въ то время. Реформа Петра, но мнѣнію Щербатова, развратила русскіе нравы, "истребила мысли благородной гордости"'въ дворянахъ, ибо стали не роды почтенны, но чины и заслуги и выслуги", т. е. прислуживанье; "искренняя привязанность къ вѣрѣ стала изчезать, твердость уменьшилась, уступая мѣсто нагло стремящейся лести; роскошь и сластолюбіе положили основаніе своей власти, а симъ побужденіемъ и корыстолюбіе къ разрушенію законовъ и ко вреду гражданъ начало проникать въ судебныя мѣста". Болтинъ шелъ еще дальше и открыто стоялъ за допетровскую Русь. "До Петра русскій народъ былъ единообразенъ въ своихъ обычаяхъ", -- говоритъ онъ, -- "твердъ въ правилахъ, благоразуменъ, прозорливъ и осмотрителенъ въ своихъ дѣйствіяхъ; онъ имѣлъ собственный свой характеръ, суровый, можетъ быть, для нашего вѣка, но прямой, честный, умѣвшій чувствовать свое достоинство". Этою же славянофильскою любовью въ старинѣ былъ одержимъ и Новиковъ, который, издавая свою "Вивліоешсу", надѣялся найти полное сочувствіе въ людяхъ, которые, не будучи "заражены Франціей, съ великимъ любопытствомъ будутъ читать описанія обрядовъ, въ сожитіи предковъ нашихъ употреблявшихся, съ неменьшимъ удовольствіемъ увидятъ начертаніе нравовъ ихъ и обычаевъ и съ восхищеніемъ познаютъ великость духа ихъ, украшеннаго простотою". Это славянофильничанье заразило и такъ называемую "изящную словесность". Напр. въ драмѣ Богдановича "Славяне" Александръ Македонскій бесѣдуетъ съ русской огородницей Потапьевной, восхищается "добронравіемъ, простотою, вѣрностію славянъ и ставитъ эти добродѣтели выше "афинской премудрости", превознося славянъ насчетъ афинянъ, подъ которыми авторъ разумѣлъ французовъ. Изображенію древнерусскихъ доблестей и опроверженію "клеветъ" иностранцевъ на допетровскую Россію Екатерина посвятила свои "Записки касательно Россійской Исторіи" и многія мѣста въ своемъ "Антидотѣ", полемическомъ сочиненіи, написанномъ противъ извѣстнаго путешественника аббата Шаппа (426), и т. д., и т. д... Да, не въ одной Германіи "толки о національной вѣрности благочестіи, объ естественномъ историческомъ развитіи государства начинались каждый разъ, какъ только нужно было противодѣйствовать либеральнымъ теоріямъ" (Шерръ, Ист. Цивилиз. Герм., 563)... Наше славянофильство не разъ играло ту же ретроградную роль, и еще при Екатеринѣ оно провозгласило, что Западъ гніетъ, что мы, русскіе, величайшій народъ въ подсолнечной. Фонвизинъ, напр., остался недоволенъ всѣмъ, что онъ ни видѣлъ во Франціи, Германіи, Италіи. "Если кто изъ молодыхъ моихъ согражданъ" -- писалъ онъ -- "вознегодуетъ, видя въ Россіи злоупотребленія и неустройства, и начнетъ въ сердцѣ своемъ отъ нея отчуждаться, то для обращенія его въ должную любовь къ отечеству нѣтъ вѣрнѣе способа, какъ скорѣе послать его во Францію. Здѣсь, конечно, узнаетъ онъ самымъ опытомъ очень скоро, что въ нашемъ отечествѣ можно быть столько же счастливу, сколько и во всякой другой странѣ". "Въ Германіи во всемъ генерально хуже нашего; у насъ все лучше и мы больше люди, нежели нѣмцы. Итальянская жизнь, въ которой весьма много свинства", хуже даже нѣмецкой, а ужь не только нашей. Словомъ, "если здѣсь (на Западѣ) прежде насъ начали жить, то мы, начиная жить, можемъ дать себѣ такую форму, какую хотимъ, и избѣгнуть тѣхъ неудобствъ и золъ, которыя здѣсь вкоренились. Nous commenèons et ils finissent!" (Галаховъ, Ист. P. Словесн., I, 544).
   Эти славянофильскія похвальбы были только отдѣломъ того панегирическаго концерта, которымъ въ вѣкъ Екатерины занималась почти вся образованная и пишущая Россія. Державинъ громогласно заявляетъ о себѣ --
   
   Я памятникъ себѣ воздвигъ чудесный, вѣчный,
   Металловъ тверже онъ и выше пирамидъ!
   
   Сумароковъ находитъ въ Европѣ равнаго себѣ писателя только въ Вольтерѣ. "Что только видѣли Афины и видитъ Парижъ, то нынѣ Россія стараніемъ моимъ увидѣла. До чего въ Германіи многими стихотворцами не достигли, того я одинъ однимъ перомъ достигнуть могъ, Авторъ въ Россіи -- я одинъ" и т. д. Если такъ восхваляли себя, то въ похвалахъ другимъ были рѣшительно необузданны. Вся поэзія состояла изъ одъ и придворныхъ панегириковъ, и фиміамный дымъ похвалъ, наполняя атмосферу, не только скрывалъ всѣ бѣдствія, недостатки и уродливости жизни, но даже представлялъ ихъ зрителю совершенно въ превратномъ видѣ въ обманчивыхъ размѣрахъ и краскахъ иллюзіи.
   Къ концу XVIII вѣка тщеславіе, бывшее главною страстью эпохи, нашло себѣ достаточную пищу въ блестящихъ подвигахъ арміи, въ раздѣлѣ Полыни, въ пріобрѣтеніи Крыма, въ радужныхъ мечтаніяхъ о завоеваніи Кавказа и объ изгнаніи турокъ изъ Европы. "Громъ побѣды раздавался, храбрый Россъ торжествовалъ", панегиристы бряцали на своихъ казенныхъ лирахъ, Россія благоденствовала и даже дикари, покрытые "шерстью, рыбьей чешуей, одѣтые листьемъ и корою",
   
   "Сошедшися къ ея престолу
   "И кроткихъ внявъ законовъ гласъ,
   "Но желтосмуглымъ лицамъ долу
   "Струили токи слезъ изъ глазъ!" (Державинъ.)
   
   Подъ "громъ побѣдъ" и разглагольствія о національныхъ добродѣтеляхъ система бюрократическаго хищничества развилась до ужасающихъ размѣровъ. "Непомѣрная роскошь"' -- говоритъ гр. Воронцовъ -- "послабленіе всѣмъ злоупотребленіямъ, жадность къ обогащенію и награжденія участвующихъ во всѣхъ сихъ злоупотребленіяхъ довели до того, что люди едва ли уже не желали въ 1790 г. скорой перемѣны, которая по естественной кончинѣ сей государыни и воспослѣдовала" (Чт. въ Общ. Ист. и Древи., 1859,1, 96). 11о этой части подвизался особенно всемогущій "великолѣпный князь Тавриды," "а на него глядя"-- замѣчаетъ гр. Воронцовъ -- "и видя, что не только нѣтъ взысканія и отчета на обогащеніе людей, но и къ почестямъ и къ вознагражденіямъ было лучшею дорогою, рѣдкій не находилъ для себя выгоднымъ по тѣмъ же слѣдамъ идти" (id., 100). Однажды изъ государственнаго банка было похищено 600,000 р. директорами Завидовскимъ и Зайцовимъ и кассиромъ Кельбергомъ, которые "вошли между собою въ толь короткую связь, что брали казенныя деньги на покупку брилліантовъ, дабы, продавъ ихъ императрицѣ съ барышомъ, взнести въ казну забранныя суммы и сверхъ того имѣть себѣ прибытокъ." Докладъ объ этомъ злоупотребленіи "но самую кончину государыни пролежалъ у нея въ кабинетѣ нерѣшеннымъ, а, по воцареніи Павла, Безбородко съ Трощпискимъ такъ смастерили сіе воровское дѣло, что Зайцову и прочимъ, будто за напрасное претерпѣніе, даны въ награжденіе деревни." (Зап. Держ., 378). Въ другой разъ было расхищено до 2,000,000 р., которые банкиръ Сутерландъ получалъ изъ государственнаго казначейства для перевода заграницу и, вмѣсто того, раздавалъ вельможамъ -- Потемкину, Безбородко, Остерману, Вяземскому, Маркову, Великому Князю. Одинъ Потемкинъ взялъ 800,000 р., которые Екатерина велѣла отнести на счетъ казначейства, "извинивъ, что онъ многія надобности имѣлъ по службѣ и нерѣдко издерживалъ свои деньги" (id. 337). Тѣже послѣдствія реакціоннаго движенія обнаружились и въ провинціяхъ, особенно послѣ того, какъ съ учрежденіемъ о губерніяхъ число чиновниковъ увеличилось противъ прежняго въ нѣсколько разъ, а въ лицѣ намѣстниковъ провинціальная администрація получила такое полновластіе. Взяточничество, казнокрадство, вымогательства! притѣсненія сектантовъ были обыкновеннымъ источникомъ обогащенія. Кстати при ведемъ здѣсь одинъ примѣръ, какъ относились къ сектантамъ въ этотъ пресловутый вѣкъ вѣротерпимости, человѣчности, въ эту эпоху разглагольствій о чести, добродѣтели и "изящномъ сердцѣ." Въ 1792 г. въ южной Россіи началось судебное преслѣдованіе духоборцевъ, некатеринославскій губернаторъ писалъ поэтому случаю, что "всѣ, зараженные иконоборствомъ, не заслуживаютъ человѣколюбія," такъ какъ ересь эта особенно "опасна и лакома для послѣдователей" тѣмъ, что "образъ жизни духоборцевъ основанъ на честнѣйшихъ правилахъ и важнѣйшее ихъ попеченіе относится ко всеобщему благу, и спасеніе они чаютъ только отъ благихъ дѣлъ". Духоборцы приговорены къ сожженію, но помилованы ссылкою въ Сибирь (Р. Арх. 1865, 818). Это преслѣдованіе людей за то, что "образъ ихъ жизни основанъ на честнѣйшихъ правилахъ" отлично характеризуетъ тогдашнюю администрацію.
   Громадные расходы на войны, на иностранные дѣла, на затѣи роскошной жизни, на путешествія, постоянныя выдачи денежныхъ наградъ разнымъ сановникамъ -- все это въ конецъ истощило государственное казначейство. Прибѣгли къ выпуску ассигнацій, курсъ которыхъ постепенно падалъ, и наконецъ ассигнаціонный рубль стоилъ только 68 коп. Въ 1788 г., разсказываетъ Щербатовъ, оказался недостатокъ даже въ мѣдной монетѣ. "Банкъ прекратилъ уплаты, заперъ ворота и поставилъ къ нимъ караулъ, чтобы никого не пускать на дворъ". Въ нѣкоторыхъ городахъ ассигнацію мѣняли на мѣдь съ уплатою 13, даже 20 коп. промѣна съ рубля (Щербатовъ, въ Отеч. Записи., т. СXXVII, 416). Такое разстройство финансовъ было тѣмъ знаменательнѣе, что государственные доходы при Екатеринѣ увеличились съ 20 до 50 милліоновъ р. въ годъ. Для увеличенія доходовъ прибѣгали нерѣдко и къ такимъ мѣрамъ, которыя были радикально противоположны духу "Наказа", и прибѣгали еще въ первый, либеральный періодъ царствованія. Въ 1764 г. расколѣпики, освобожденные Петромъ III отъ двойного подушнаго оклада, были снова подвергнуты ему. Въ 1765 г. началось усиленное покровительство винному откупу. Откупщикамъ предоставлено "столько кабаковъ имѣть и въ такихъ мѣстахъ, сколько и гдѣ сами нохотятъ... Такъ какъ отъ произшедшихъ злоупотребленій названіе кабака сдѣлалось подло и безчестно, то называть ихъ впредь питейными домами и поставить на нихъ гербы, яко на домахъ, подъ Нашимъ защищеніемъ находящихся. Откупщики обнадеживаются монаршимъ покровительствомъ и служба ихъ признается казенною, а они именуются коронными повѣренными служителями и носятъ шпаги". (И. С. 3. No 12,445). Въ Москвѣ и Петербургѣ сумма виннаго сбора, составлявшая при Елисаветѣ 700,000 р., въ 1785 г. простиралась уже до 10,000,000 р.! Въ лицѣ откупщиковъ въ Россіи водворилась корпорація, не только разорявшая и развращавшая страну, но сдѣлавшаяся одною изъ главныхъ силъ ретроградной интриги.
   Рекрутскіе наборы, подати и повинности, всевозможныя злоупотребленія, чума и пугачевщина, усиленная раздача земель помѣщикамъ, непомышлявшимъ объ ихъ воздѣлываніи, своевольство крѣпостниковъ, разбои, неумѣренный отпускъ хлѣба заграницу и истребленіе его винокуренными заводами,-- все это довело страну до положительной нищеты, до такого ужаснаго голода, при которомъ то и дѣло приходилось судить людей "за грабежъ хлѣба", вырѣзывать имъ ноздри, бить кнутомъ и ссылать въ Сибирь. (Р. Арх., 881). Въ московской губерніи въ 1760 г. четверть ржи стоила 86 коп., въ 1763 г. 95 коп., 1773 г.-- 2 р. 19 к., въ 1787 г. 7 руб.! Сообразно съ этимъ поднимались цѣны и во всѣхъ другихъ мѣстностяхъ, такъ что въ 1785 и 1786 г. "даже сыскать хлѣба было негдѣ; люди ѣли листъ, сѣно, мохъ и съ голоду помирали, а вызябшій весь хлѣбъ въ зиму съ 1786 на 1787 г. въ плодоноснѣйшихъ губерніяхъ не оставлялъ и надежды, чѣмъ бы обсѣменить къ будущему году землю" (Кн. Щербатовъ). Въ ярославскомъ генералъ-губернаторствѣ люди питались пихтовою корою и умирали съ голода. (Р. Арх., 1865, 884). Въ Литвѣ, "между тѣмъ, какъ въ городахъ царствовали безпутная роскошь и сластолюбивая праздность," во многихъ деревняхъ невозможно было найти куска хлѣба (Заи. Мертваго, 134). "Нынѣ" -- писалъ въ 1788 г. кн. Щербатовъ -- "когда большая, часть государства съ голоду помираетъ и когда монета, ходящая въ государствѣ, до крайности возвысилась цѣною, кажется, что на все сіе правительство наихолоднѣйшимъ духомъ смотритъ. Московская, калужская, тульская, казанская, бѣлогородская, тамбовская губерніи и вся Малороссія претерпѣваютъ непомѣрный голодъ, ѣдятъ солому, мякину, листья, сѣно, лебеду; но и сего уже не достаетъ, ибо, къ несчастію, и лебеда не родилась, и оной четверть по 4 рубля покупаютъ. И никакого распоряженія донынѣ не сдѣлано о прокормленіи бѣднаго народа, для прокормленія того народа, который составляетъ силу имперіи, котораго въ самое сіе время родственники и свойственники идутъ сражаться со врагами, которые въ степяхъ, въ холодѣ, въ нуждѣ и въ сырыхъ землянкахъ безъ ропоту умираютъ, который даетъ доходы не токмо на нужды государственныя, но и на самую роскошь... Отдаленный стонъ народный не бываетъ внушаемъ среди роскошей столичныхъ городовъ. Но здѣсь и сей отговорки быть не можетъ. Толпы нищихъ наполняютъ перекрестки, останавливаютъ проѣзжающія кареты; содрогшіе отъ холода младенцы, среди холода и вьюги, единое чувствіе глада имѣютъ и милостыни просятъ, которой еще и не получаютъ довольно; ибо частные люди всѣхъ прокормить не могутъ, и случайная милостыня не иное что можетъ произвести, какъ умножить число нищихъ. А правительство глухо, и слѣпо и нечувствительно на сіе является." (От. Зап., CXXVII, 415).
   Все это реакціонеры старались скрыть отъ глазъ императрицы и не допускать ее до пониманія истиннаго положенія вещей. Когда Екатерина совершала свое знаменитое путешествіе въ Крымъ, изумившее своимъ блескомъ всю Европу, начальство позаботилось удалить съ ея глазъ все нечистое, бѣдное, голодное, особенно, многочисленныя толпы нищихъ. Было предписано, чтобы, какъ всѣ другіе обыватели, такъ и крестьяне, ожидали государыню "въ лучшей ихъ одеждѣ, а особливо дѣвки въ уборѣ на головахъ, наблюдая, чтобъ отнюдь никого въ раздранной одеждѣ, а паче пьяныхъ не было". Дорогу дѣвки должны "усыпать цвѣтами, а прочіе изъявлять свои восхищенія приличными поступками и привѣтствіями". Строжайше предписывалось также наблюдать полнѣйшую чистоту и нарядность во всемъ, а особенно, чтобы "не явились таковые иродерзкіе, которые прошенія свои подавати будутъ самой Ея И. B." (XVIII В., I, 306"-- 313). Вездѣ но дорогѣ, гдѣ предположены были дневки, въ наскоро построенныхъ дворцахъ или въ старыхъ, но передѣланныхъ и роскошно украшенныхъ зданіяхъ, были торжественныя, великолѣпныя встрѣчи, праздники, балы, фейерверки и т. д. Въ Полтавѣ войско, раздѣленное на двѣ арміи, представило полтавскую битву. По берегамъ Днѣпра были выставлены въ отдаленіи фальшивыя деревни изъ декорацій, паслись стада, ликовалъ народъ. Въ Херсонѣ императрица въѣхала въ тріумфальные ворота съ надписью: дорога въ Византію. Каждый день былъ ознаменованъ раздачею брилліантовъ и другихъ наградъ. Вся дорога но ночамъ иллюминовалась верстъ на десять въ обѣ стороны. "Сначала горѣли лѣса на горахъ" -- говоритъ принцъ де-Линь -- "потомъ мелкіе кустарники свѣтились; по приближеніи же нашемъ все пылало" (Р. Арх. 1865, 623, и др.). Во время этого-то путешествія Георгій Конисскій и сказалъ Екатеринѣ свою знаменитую привѣтственную рѣчь: "оставимъ астрономамъ доказывать, что земля вокругъ солнца обращается, -- наше солнце вокругъ насъ ходитъ, и ходитъ для того, да мы въ благополучіи почиваемъ!.."
   Если сравнить вѣкъ Екатерины съ эпохою 1726--1761 годовъ, то, конечно, результатъ будетъ благопріятенъ для того времени. Ея умъ, таланты, образованность не подлежатъ сомнѣнію и имѣли свою долю вліянія на исторію русскаго прогресса. Но, независимо отъ всѣхъ личныхъ недостатковъ и условій, въ которыя она была поставлена своимъ положеніемъ, Екатерина должна была подчиниться тѣмъ ретрограднымъ вліяніямъ, которыя такъ сильно дѣйствовали въ предыдущую эпоху и казались государынѣ лучшею опорою для упроченія ея власти. Эти вліянія дѣйствовали частію въ формѣ искренне-реакціонныхъ стремленій, но преимущественно въ формѣ той системы интригъ, которая, служа личнымъ или корпоративнымъ интересамъ, водворяетъ въ государствѣ міръ обворожительныхъ иллюзій и ужасныхъ призраковъ, режимъ напрасной боязливости, недоразумѣній, недовѣрчивости, колебаніи, сбивчивости и насильственнаго застоя въ народномъ развитіи. До Екатерины ретрограды дѣйствовали гораздо болѣе въ личныхъ, чѣмъ въ корпоративныхъ интересахъ; при Екатеринѣ же ретроградно-корпоративный элементъ значительно развился и усилился введеніемъ въ составъ государства помѣщиковъ присоединенныхъ отъ Польши провинцій. Противостоять этой силѣ Екатерина не могла изъ одной уже своей личной безопасности. Еслибы Екатерина обладала волею и умомъ Петра, то она навѣрное освободила бы крестьянъ, а ея "Наказъ" не остался бы мертвою буквою и чисто-литературнымъ памятникомъ. Конечно, освобожденіе крестьянъ вызвало бы также сильную реакцію, которая создала бы свои страхи, устроила бы сбои призраки, чтобы замедлить ходъ дальнѣйшаго развитія народа и удержать за ретроградными корпораціями хоть какія нибудь изъ выгодъ и привиллегій, несовмѣстимыхъ съ условіями той жизни, путь къ которой проложился бы освобожденіемъ крестьянъ. Могло случиться даже, что и въ томъ пунктѣ, изъ котораго вышла бы иниціатива освобожденія и другихъ подобныхъ реформъ, произошло бы такое же понятное движеніе, и реакція была бы не менѣе сильна, чѣмъ была она при Екатеринѣ, но вслѣдъ за этою реакціей необходимо должны были слѣдовать другія реформы, не менѣе существенныя и важныя, чѣмъ крестьянская. Крѣпостное право и при Екатеринѣ и при Александрѣ I было подводнымъ камнемъ для правильнаго развитія народной жизни. Можно ли было думать о какихъ нибудь либеральныхъ учрежденіяхъ, о непрерывности интеллектуальнаго развитія страны, о развитіи общественно-утилитарной литературы, когда все это, и либеральныя учрежденія, и интеллектуальное развитіе и мало-мальски независимая литература еще въ пеленкахъ начали бы выражать свою вражду къ крѣпостничеству. Пока существовало послѣднее, пока и сила привиллегій, и сила богатствъ, и сила образованія сосредоточивались въ рукахъ одного сословія, стремившагося если не къ олигархіи, то, по крайней мѣрѣ, къ сохраненію существующаго statu quo, до тѣхъ поръ общественный организмъ долженъ былъ подвергаться жесточайшимъ, непрерывнымъ страданіямъ перемежающейся лихорадки либеральныхъ увлеченій и реакціоннаго застоя.

С. Шашковъ.

"Дѣло", No 8, 1870

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru