Шассен Шарль-Луи
Хроника парижской жизни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    I. Заседание палат.- Свобода сходок, усиленная сенатом.- Законопроект Лисбона о свободе печати в первом чтении.- Схватка по поводу 24 статьи законопроекта.- Флокэ, Мадье де-Монжо и Марку.- Второе чтение законопроекта и его принятие.- Прения о разводе: временная победа Накэ и Леона Рено, и отсрочка закона по требованию министра Казо и депутата Бриссона.- Списочное и окружное избирательство.- Завтраки Гамбетты.- Вылазки против Гамбетты и двойной запрос о проданных Греции ружьях и о "скрытом правительстве".- Речь Гамбетты 21-го февраля.- Нападение де-Брольи.- Победа патриотизма.
    II. Театральныя новости:- "Принцесса Багдадская", Александра Дюма-сына.- "Зоя-собаченка" Арну и Бюзнака.- "Сказки Гофмана", посмертное произведение Оффенбаха на сцене театра Комической Оперы.- Торжество в честь Виктора Гюго 27-го февраля.
    Перевод Е. Г. Бартеневой(?).


   

ХРОНИКА ПАРИЖСКОЙ ЖИЗНИ.

I.
Засѣданіе палатъ.-- Свобода сходокъ, усиленная сенатомъ.-- Законопроэктъ Лисбона о свободѣ печати въ первомъ чтеніи.-- Схватка по поводу 24 статьи законопроэкта.-- Флокэ, Мадье де-Монжо и Марку.-- Второе чтеніе законопроэкта и его принятіе.-- Пренія о разводѣ: временная побѣда Накэ и Леона Рено, и отсрочка закона по требованію министра Казо и депутата Бриссона.-- Списочное и окружное избирательство.-- Завтраки Гамбетты.-- Вылазки противъ Гамбетты и двойной запросъ о проданныхъ Греціи ружьяхъ и о "скрытомъ правительствѣ".-- Рѣчь Гамбетты 21-го февраля.-- Нападеніе де-Брольи.-- Побѣда патріотизма.

   Февраль начался у насъ при самыхъ благопріятныхъ предзнаменованіяхъ. Одна изъ существеннѣйшихъ и основныхъ свободъ демократическаго управленія -- свобода сходокъ -- получила законодательную санкцію обѣихъ палатъ. Законопроэктъ о сходкахъ, принятый въ прошломъ году депутатами, подвергся весьма раціональнымъ измѣненіямъ, въ смыслѣ расширенія свободы, въ сенатской комиссіи. Такъ, комиссія эта внесла въ него первую статью въ такой редакціи: "публичныя собранія признаются свободными". Утвердивъ отмѣну всякаго предварительнаго административнаго разрѣшенія для такихъ собраній, взамѣнъ котораго законопроэктъ вводитъ только простое увѣдомленіе, по крайней мѣрѣ, двумя участниками сходокъ о днѣ, часѣ и мѣстѣ собранія, сенатская комиссія дала возможность устроителямъ сходокъ обходиться даже и безъ росписокъ отъ властей въ полученіи такого увѣдомленія, еслибы таковыя не могли быть выданы немедленно или по отсутствію, или по нежеланію уполномоченныхъ на это лицъ, префектовъ или мэровъ. Въ законопроэктѣ срокъ отъ заявленія о собраніи до его осуществленія былъ означенъ суточный. Комиссія сократила его для избирательныхъ періодовъ такимъ образомъ, что сходки могутъ происходить въ тотъ же самый день, когда сдѣлано заявленіе. Мало того, избирательныя сходки, для назначенія сенаторовъ въ баллотировочное время, могутъ открываться немедленно вслѣдъ за увѣдомленіемъ. Можетъ быть, вы не забыли, какъ сильно нѣкогда приходилось скомпрометироваться министерству Фрейсинэ и радикальному министру Леперу, ради полученія большинства въ пользу присутствія въ бюро публичныхъ собраній полицейскаго комиссара, повязаннаго трехцвѣтнымъ шарфомъ и сохранявшаго власть давать предостереженія, а при третьемъ изъ нихъ и закрывать собранія. Сенатская комиссія по этому поводу ограничилась вотъ какимъ постановленіемъ: "административный или судебный агентъ можетъ быть допускаемъ на собраніе для присутствія на немъ и выбора себѣ мѣста". Такой агентъ правомъ предостерегать уже не обладаетъ и если еще и можетъ закрывать собраніе, то, по словамъ закона, "не долженъ приступать къ этому иначе, какъ по требованію бюро или если въ собраніи произойдутъ раздоры, угрожающіе перейти въ драку". Закономъ, такимъ образомъ измѣненнымъ, не дозволены только тайныя общества и клубы, т. е. постоянныя политическія собранія, назначаемыя въ опредѣленные сроки подъ управленіемъ однихъ и тѣхъ же бюро. Организація подобныхъ клубовъ отстранена въ новомъ законѣ тѣмъ условіемъ, что о каждомъ собраніи должно быть отдѣльное заявленіе, а бюро должно назначаться каждый разъ вслѣдъ за открытіемъ собранія.
   8-го февраля никто не требовалъ слова и присутствовавшіе порѣшили перейти въ узаконенный срокъ ко 2-му чтенію простымъ вставаніемъ и сидѣніемъ. 14-го, когда этотъ срокъ наступилъ, засѣданіе прошло также совершенно спокойно, и только сенаторъ Батби потребовалъ, чтобы статья о клубахъ была снова отправлена въ комиссію для исправленія. Комиссія, однакожъ, не сочла такихъ исправленій нужными и возвратила 16-го законопроэктъ не тронутымъ въ сенатъ, а вслѣдъ затѣмъ онъ, въ цѣломъ своемъ составѣ, и былъ принятъ простымъ вставаніемъ и сидѣніемъ.
   Во всѣхъ тетрадяхъ представителей средняго сословія и въ большей части тетрадей дворянства, заключавшихъ въ себѣ обязательныя требованія отъ генеральныхъ штатовъ французской монархіи, помѣщалось и требованіе введенія свободы печати. Учредительное собраніе 1789 года поручило аббату Сійэсу составить такой законъ о печати, чтобы онъ, вполнѣ обезпечивъ ея свободу, воспрепятствовалъ бы лишь тому вреду, какой можетъ производить печать въ общественныхъ дѣлахъ. Ровно черезъ годъ послѣ этого, опытнѣйшій изъ составителей конституцій и законовъ появился на трибунѣ съ великолѣпнымъ и подробнымъ докладомъ по этому поводу, заключавшимся въ томъ, что "для печати не можетъ быть закона". Та же истина была понята и въ Америкѣ, и въ началѣ конституціи Соединенныхъ Штатовъ помѣщается слѣдующая статья: "Запрещается всѣмъ будущимъ конгрессамъ вводить законы въ дѣлѣ печати, точно такъ же, какъ и въ дѣлѣ религіи". Было бы, такимъ образомъ, вполнѣ просто и послѣдовательно, еслибы комиссія о печати, назначенная въ 1876 году, послѣдовала подобному примѣру и рѣшила бы общую отмѣну всѣхъ безчисленныхъ стѣснительныхъ законоположеній противъ журналовъ, книгъ и писателей. Это, казалось бы, ей было еще тѣмъ легче сдѣлать, что предсѣдательствовалъ ею Эмиль де-Жирарденъ, проповѣдующій безнаказанность прессы на основаніи предполагаемаго имъ ея совершеннаго безсилія. Но комиссія, вмѣсто этого, нѣсколько лѣтъ вырабатывала кодексъ законодательства для печати въ 60 параграфовъ, куда вошло извлеченіе изъ всѣхъ существовавшихъ законовъ, и которое, по словамъ докладчика Лисбона. "вполнѣ соотвѣтствуетъ, какъ установившимся правамъ, такъ и условіямъ республиканскаго управленія, представляя собою законъ полной свободы и въ то же время вполнѣ гарантирующій отвѣтственность печати".
   Только 24-го января настоящаго года началось въ палатѣ депутатовъ первое чтеніе этого законопроэкта. Докладчикъ Лисбонъ не удовольствовался составленіемъ одного доклада, но, снабдивъ его множествомъ комментаріевъ, направленныхъ противъ тѣхъ изъ республиканцевъ, которые, согласно традиціи 1789 года, требовали простой отмѣны всѣхъ существующихъ законовъ о печати и примѣненія общаго права ко всѣмъ проступкамъ и преступленіямъ, которые могутъ быть совершены при пособіи печати, какъ и всякаго другого орудія для преступленія.
   Если, изъяснялъ онъ, комиссія не захотѣла остановиться на примѣненіи общаго права къ проступкамъ печати, то произошло это изъ боязни, чтобы подобное примѣненіе не послужило "смертью для прессы", такъ какъ, во многихъ случаяхъ, подобное примѣненіе было бы для нея тяжелѣе самыхъ суровыхъ спеціальныхъ законовъ о печати, а съ другой стороны, частые случаи значительной денежной отвѣтственности, подъ условіемъ невозможности ихъ взысканія, породили бы только напрасное недовольство и несостоятельность обвиненныхъ. Комиссія примѣнялась къ общему праву при опредѣленіи проступковъ, но отклонялась отъ него въ дѣлѣ юрисдикціи отвѣтственностей и въ особенности наказуемости. Поставивъ своей цѣлью не регламентацію прессы, а стремленіе сдѣлать печать "свободною и отвѣтственною за свою свободу", она радикально уничтожила всякія предварительныя мѣры противъ печати; она отмѣнила залоги и штемпелеваніе отдѣльныхъ номеровъ періодическихъ изданій, всякія предварительныя разрѣшенія и рѣшительно всякую цензуру, даже для рисунковъ и графическихъ изображеній, точно такъ же, какъ отмѣнила всякія стѣсненія относительно разносной продажи и вывѣшиванія печатныхъ заявленій. Принципъ, на основаніи котораго она квалифицировала и классифицировала проступки печати, заключался въ томъ, чтобы сдѣлать наказуемыми только дѣйствительныя нарушенія общественнаго порядка, свободы и чести гражданъ. Она стремилась достигнуть возможно большей справедливости въ опредѣленіи различной степени виновности разныхъ лицъ, какъ участниковъ преступленія. Такимъ образомъ, главнѣйшими виновниками она признала редакторовъ, а затѣмъ уже, какъ сообщниковъ, авторовъ, а въ случаѣ ихъ неразысканія, типографщиковъ и даже продавцевъ, никогда, впрочемъ, не привлекая всѣхъ ихъ вмѣстѣ къ общей отвѣтственности, какъ это дѣлалось прежними законами. Если она распространила денежную отвѣтственность и на собственниковъ изданій, то вынуждена была это сдѣлать потому, что, при отсутствіи залоговъ, было бы невозможно никакимъ другимъ способомъ добиться полученія штрафовъ и судебныхъ издержекъ. Короче, заключилъ докладчикъ: "Изложеніе доктринъ будетъ совершенно свободно, а преслѣдоваться будутъ только проступки, заключающіе въ себѣ всѣ необходимые элементы для состава преступленія, а при такомъ законѣ печать будетъ совершенно свободна".
   Докладчику на это никто не возражалъ. Только бонапартистъ Кюнео д'Орнано внесъ контръ-проэктъ, которымъ требовалъ отмѣны законовъ о печати Дюфора-Бюффе и декабрьскихъ законовъ 1875 года, съ возвращеніемъ къ предшествовавшимъ законодательствамъ. Но этотъ законопроэктъ, разумѣется, былъ немедленно отвергнутъ. Четыре первыя статьи новаго закона, которыми заявляется свобода печатанія и продажи печатныхъ произведеній, предписывается типографщикамъ выставленіе ихъ именъ и означеніе склада печатныхъ произведеній, разумѣется, прошли безъ всякихъ опроверженій, точно такъ же, какъ пятая, которой отмѣняются залоги, и шестая, которою всякое періодическое изданіе обязывается имѣть редактора, не лишеннаго гражданскихъ и политическихъ правъ. Изъ седьмой -- десятой статей, гдѣ идетъ дѣло о заявленіяхъ о новыхъ изданіяхъ, депутаты Рибо, Марсеръ и Дувилль-Майльфё добились исключенія обязательства заявлять объ именахъ предпринимателей и собственниковъ изданій, такъ что подъ ними будетъ обязательною только подпись одного редактора. Штрафы, назначенные одиннадцатой статьей за невѣрное заявленіе или на случаи, еслибы редакторы не выставили свое имя подъ какимъ-либо отдѣльнымъ номеромъ своего изданія, были приняты депутатами. Двѣнадцатая статья обязываетъ всякое изданіе къ напечатанію поправокъ, какія будетъ доставляться имъ представителями общественныхъ властей на невѣрно изложенные факты. Тринадцатая статья предоставляетъ право каждому частному лицу, названному или указанному въ изданіи, право требовать напечатанія отвѣта, въ томъ же отдѣлѣ изданія и тѣмъ же шрифтомъ, даромъ, если такой отвѣтъ не будетъ превосходить самой статьи больше, чѣмъ вдвое, и съ платой по таксѣ судебныхъ объявленій за каждую излишнюю строку. Никто не возражалъ противъ этого права оправданія въ принципѣ, но (при второмъ уже чтеніи законопроэкта) Локруа добился внесенія въ законъ обязательства для администраціи не превосходить въ отвѣтахъ тройного объема статей.
   Четырнадцатой статьей отмѣняется привилегія судебныхъ объявленій, которыми правительство имперіи такъ злоупотребляло въ ущербъ заинтересованныхъ сторонъ, дѣлая изъ нея субвенцію оффиціозныхъ журналовъ. Эту старую систему, разумѣется, никто не рѣшился отстаивать. Пятнадцатою статьею комиссія предоставляла правительству право запрещенія ввоза во Францію заграничныхъ изданій, въ нѣкоторыхъ, строго опредѣленныхъ случаяхъ, и за статью въ этомъ смыслѣ высказалось министерство юстиціи, но депутаты Жоржъ Перренъ и Альфредъ Накэ, при первомъ же чтеніи, добились ограниченія права администраціи въ этомъ смыслѣ только относительно публикацій, явно непристойныхъ и оскорбляющихъ общественную нравственность.
   Вся III глава закона (16--28 ст.) была принята цѣликомъ, такъ какъ она представляетъ собой только воспроизведеніе спеціальнаго закона 1877 года, принятаго палатой относительно свободы вывѣшиванія объявленій и публикацій, разносной и уличной продажи произведеній печати всякаго рода.
   Серьёзная борьба началась только съ 24-й статьи, которою начинается глава "о проступкахъ и преступленіяхъ печати" и гдѣ они спеціализированы. Флокэ предложилъ просто замѣнить всѣ статьи отъ 24-й до 38-й слѣдующимъ правиломъ: "Никакихъ спеціальныхъ преступленій печати не существуетъ; всякій, участвующій въ прессѣ или прибѣгающій къ какой-либо публикаціи, отвѣтственъ на основаніи общаго права". Для поддержанія своей поправки и для доказательства, что и въ этомъ случаѣ, какъ и во всякомъ другомъ, гражданская отвѣтственность француза достаточно обезпечена 1382-ю статьею гражданскаго кодекса, а уголовная 60-го статьею кодекса о наказаніяхъ, Флокэ произнесъ чрезвычайно убѣдительную и логическую рѣчь. Комиссія и министерство пробовали возражать, но Алленъ Тарже разбилъ ихъ аргументацію и, при пособіи части лѣваго центра, съ участіемъ бывшаго министра де-Марсера, противъ бывшаго секретаря Дюфора, Рибо, подъ конецъ весьма оживленнаго засѣданія палаты 27-го января, добился того, что депутаты, большинствомъ 271-го голоса противъ 233-хъ, высказались за препровожденіе поправки Флокэ въ комиссію.
   При открытіи засѣданія, 29-го января, докладчикъ комиссіи заявилъ отъ ея имени, что она намѣрена отстаивать свои статьи. Флокэ сказалъ на это, что, такъ какъ такимъ заявленіемъ вопросъ переносится на почву общаго права, то онъ и не имѣетъ ничего возразить противъ того, чтобы къ обсужденію этихъ статей приступили прежде, чѣмъ къ голосованію его предложенія.
   24-я статья, наказывающая какъ сообщниковъ тѣхъ, кто рѣчами, криками, печатными воззваніями, объявленіями и публикаціями прямо способствуетъ совершенію проступка или преступленія, если затѣмъ они дѣйствительно воспослѣдуютъ или вызовутъ покушеніе на преступленіе -- была принята большинствомъ 240 голосовъ противъ 223-хъ.
   31-го января, статья 25-ая, подвергающая наказанію воззванія къ войскамъ для совращенія ихъ отъ исполненія долга, принята 281-мъ голосомъ противъ 138-ми, но въ вопросѣ объ оскорбленіи республики всѣ доводы Лисбона были низвергнуты краснорѣчіемъ Мадье де-Монжо, доказавшаго, что побѣдоносная республика достаточно сильна, чтобы оставлять безъ вниманія оскорбленія и клеветы, взводимыя на нее ея обезсиленными врагами. Когда другой испытанный республиканецъ, Марку, попытался провести въ болѣе мягкой формѣ мысль этой же статьи, отвергнутой палатою согласно требованію Мадье де-Монжо, то противъ него возстали его товарищи по крайней лѣвой, Локруа, Перренъ и Клемансо, и, въ концѣ-концовъ, свобода позорить республику сколько угодно была предоставлена монархистамъ 278-ью голосами противъ 187-ми.
   Въ засѣданіи 5-го февраля палата, уступивъ, какъ дипломатическую необходимость, подсудность судамъ исправительной полиціи нападокъ на иностранныхъ государей и ихъ представителей, дошла и до обсужденія 68-ой и послѣдней статьи, которая и была единогласно принята, такъ какъ ею окончательно отмѣняются всѣ предшествовавшіе законы о печати и дополненія къ нимъ и отъ судовъ отнимается право вчиненія исковъ противъ писателей за все, что не опредѣлено въ новомъ законѣ.
   405-ью голосами противъ одного, палата рѣшила перейти ко второму чтенію закона. Это второе чтеніе началось 14-го февраля и окончилось 17-го. На второмъ чтеніи количество проступковъ печати было еще уменьшено; для всѣхъ безъ исключенія случаевъ признанъ судъ съ присяжными и исключено изъ закона все, что могло бы хоть сколько-нибудь затруднить вполнѣ свободное печатное обсужденіе и проповѣдываніе всевозможныхъ политическихъ, соціальныхъ или религіозныхъ доктринъ. Такъ, напримѣръ, изъ опасенія создать для министра внутреннихъ дѣлъ привилегію въ дѣлѣ запрещенія заграничныхъ порнографическихъ изданій, было введено въ новый законъ, что запрещеніе обращенія въ публикѣ безнравственныхъ и противунаціональныхъ произведеній печати можетъ быть произведено только по рѣшенію совѣта министровъ (ст. 15-ая). Депутаты де-Баллю и Жоржъ Перренъ добились въ 23-ей статьѣ поправки, которою ограничивается пассивное послушаніе солдатъ ихъ начальству только относительно "исполненія военныхъ законовъ и уставовъ", такъ что воззванія къ солдатамъ даже съ прямымъ обвиненіемъ ихъ начальниковъ, если распоряженія послѣднихъ противны конституціи или демократическому направленію -- не будутъ наказуемы. При обсужденіи 26-ой статьи, Марку снова заговорилъ объ оскорбленіи республики и внесъ поправку при поддержкѣ нѣсколько фанатизированнаго республиканца Мэня. Но Клемансо снова блистательно разбилъ ихъ доводы, напомнивъ, между прочимъ, что при ея принятіи можетъ повториться случай, подобный происшедшему съ Гамбеттой, когда онъ, высказавъ о Макъ-Магонѣ истину, впослѣдствіи осуществившуюся, что ему не предстоитъ ничего другого, какъ "подчиниться или удалиться", былъ за это приговоренъ судомъ въ тюрьму. Такимъ образомъ, оскорбленіе республики не было признано проступкомъ большинствомъ 264-хъ голосовъ противъ 217-ти. Оскорбленіе палаты было отвергнуто простымъ поднятіемъ рукъ, но оскорбленіе президента республики было поддержано 286-ью голосами противъ 195-ти, подобно тому, какъ и оскорбленіе иностранныхъ государей или ихъ представителей, съ тѣмъ, однако, измѣненіемъ противъ перваго чтенія, что дѣла этого рода рѣшено поручать разсмотрѣнію уже не судовъ исправительной полиціи, а ассизныхъ съ присяжными, чему сильно противился министръ юстиціи Казо, но былъ побѣжденъ громаднымъ большинствомъ 346-ти голосовъ противъ 147-мы. Несмотря на сопротивленіе крайней лѣвой, была вставлена новая 30-ая статья, наказующая диффамацію учрежденій и чиновниковъ, но, разумѣется, съ правомъ представленія вѣскихъ доказательствъ, что, какъ извѣстно, запрещается при диффамаціи частныхъ лицъ. Когда палата дошла до послѣдней 67-ой статьи измѣненнаго во второмъ чтеніи закона, то анжерскій епископъ Фреппель заявилъ, что онъ не станетъ голосовать новаго закона, такъ какъ имъ не защищены религія, папа и самъ Богъ. Поль де-Кйсаньякъ, напротивъ, высказался, что онъ подастъ за него свой голосъ, потому что, по его мнѣнію, съ его обнародованія начнется "дѣйствительно свободное управленіе страной". Бонне-Дювердье, подобно тому, какъ Сійэсъ, 90 лѣтъ тому назадъ, снова повторилъ, что онъ "не считаетъ возможнымъ никакого закона о печати". Наконецъ, Флокэ сказалъ, что законъ принимается самыми радикальными изъ его товарищей, такъ какъ онъ, если и не осуществляетъ всѣхъ ихъ стремленій, то, по крайней мѣрѣ, освобождаетъ печать отъ всѣхъ стѣснительныхъ законодательствъ 1852, 1868 и 1875 годовъ, отмѣняетъ множество поводовъ къ обвиненіямъ печати, къ какимъ прибѣгали всѣ до сихъ поръ существовавшія правительства, и самымъ очевиднымъ образомъ расширяетъ свободу писателей. Затѣмъ законъ былъ принятъ большинствомъ 444-хъ голосовъ противъ 4-хъ. Такое большинство, разумѣется, дѣлаетъ уже почти невозможною оппозицію противъ него въ сенатѣ и даже самое промедленіе въ его принятіи.
   Между первымъ и вторымъ чтеніями закона о печати, происходило весьма интересное преніе о разводѣ, введеніе котораго въ законодательство было предложено въ 1877 году Накэ, а впослѣдствіи было поддерживаемо какъ имъ самимъ, такъ и безчисленнымъ множествомъ ораторовъ на публичныхъ чтеніяхъ, и въ Парижѣ, и въ провинціяхъ. Казалось бы, что послѣ агитаціи, возникшей въ обществѣ, поддержанной извѣстной брошюрой Александра Дюма-сына и давшей сценическій матеріалъ для серьёзной комедіи Эмиля Ожье и фарса Викторьена Сарду, вопросъ о разводѣ получитъ въ палатѣ законодательную санкцію. Въ комиссіи разводъ, который можетъ быть введенъ въ законодательство простымъ возстановленіемъ 6-го параграфа гражданскаго кодекса, вычеркнутаго изъ него въ 1876 году, имѣлъ за себя большинство сторонниковъ, а докладчикомъ законопроэкта былъ выбранъ членъ лѣваго центра, бывшій полицейскій префектъ Леонъ Рено. При открытіи преній 5 февраля, противъ развода выступилъ съ рѣчью депутатъ лѣвой стороны Луи Легранъ, который, признавая необходимость пересмотра законодательства о раздѣлѣ имуществъ и разъѣздѣ супруговъ, утверждалъ въ тоже самое время, что разводъ "обратитъ бракъ въ родъ конкубината". Разводъ, по его мнѣнію, будетъ несчастіемъ для дѣтей, гибелью для женъ; совершенно разрушитъ бракъ, какъ учрежденіе, составляющее основу всякаго общества, и повліяетъ самымъ вреднымъ образомъ на нравы, "что гораздо важнѣе въ республикѣ, чѣмъ при всякомъ другомъ политическомъ устройствѣ страны". При этомъ онъ весьма ехидно напомнилъ слушателямъ, что Накэ нѣкогда издалъ книгу, подъ названіемъ "Религія, семья и собственность", заключающую въ себѣ апологію свободнаго сожительства и радикальное отрицаніе нерасторгаемаго брака.
   Леонъ Рено заявилъ, что онъ нисколько не раздѣляетъ увлеченій молодости Накэ, которыя, весьма вѣроятно, оставлены и самимъ авторомъ названной брошюры, но что онъ стоитъ за разводъ именно въ видахъ охраненія брака и нравственнаго значенія противъ скандальности узаконеннаго разъѣзда супруговъ, безъ права вступленія ихъ во второй бракъ, причемъ, они какъ бы приговариваются къ адюльтеру, а отъ несчастныхъ дѣтей приходится скрывать имена ихъ настоящихъ родителей. Онъ весьма доказательно объяснялъ, что комиссія не имѣла въ виду устранять ни одной изъ предосторожностей, принятыхъ кодексомъ 1809 года, противъ разводовъ по пустымъ поводамъ и, допуская его только въ случаѣ обличеннаго адюльтера, жестокаго обращенія мужей съ женами и наложенія на кого-либо изъ супруговъ позорящаго наказанія, прибавила, въ видахъ нравственности, постановленіе, что лица, вступившія послѣ развода во второй бракъ, вторично правомъ развода уже не могутъ пользоваться. Выступившій противъ развода Легранъ пытался доказать вредъ развода статистическими данными. Рено разбилъ и эту аргументацію и цифрами доказалъ, что во Франціи, при допущеніи развода, разводилось только 48 супружествъ изъ 10,000, а разъѣзжаются жить отдѣльно 90. Такимъ образомъ нерасторжимость брака только выиграетъ отъ введенія новаго закона. Раздѣлъ имуществъ и мѣстожительствъ, прибавилъ онъ, весьма удобенъ для лицъ богатаго класса, но мелкая буржуазія и народъ, гдѣ супругамъ по большей части нечего дѣлить въ имущественномъ смыслѣ, нуждаются въ разводѣ, который одинъ можетъ гарантировать имъ взаимную независимость безъ уступокъ противъ нравственности, къ какимъ въ настоящее время имъ приходится прибѣгать. Впечатлѣніе рѣчи Рено было очень сильное, и большинствомъ 241 голоса, противъ 213 было рѣшено перейдти къ обсужденію законопроэкта по статьямъ.
   Но въ то время, Легранъ внесъ поправку, въ которой, заимствовавъ всѣ условія для развода изъ закона Накэ, приложилъ ихъ къ существующему разлученію супруговъ съ удешевленіемъ процедуры такого разлученія, и предоставленіемъ разлученнымъ женамъ права, въ коммерческихъ и другихъ дѣлахъ личнаго интереса, дѣйствовать самостоятельно безъ испрашиванія разрѣшенія номинальнаго мужа.
   Для опроверженіи этого контръ-проэкта выступилъ Накэ, который уже не руководствовался при этомъ взглядами, высказанными въ его брошюрѣ 1868 года, написанной во время деспотизма Имперіи, доводящими послѣдовательность воззрѣній до утопичности. Онъ вовсе не упоминалъ даже о свободныхъ сожительствахъ, а настаивалъ только на тяжести и неопредѣленности положенія дѣтей, особенно въ средѣ народныхъ массъ, участь которыхъ, конечно, гораздо болѣе гарантируется присутствіемъ въ семьѣ заботливой мачихи, чѣмъ присутствіемъ случайной любовницы, или отсутствіемъ всякой хозяйки, причемъ отцы, занятые внѣ дома, оставляютъ ихъ часто безъ всякаго присмотра и осуждаютъ такимъ образомъ въ жертву всевозможныхъ соблазновъ уличной жизни и бродяжничества. При этомъ онъ замѣтилъ, что такъ какъ законъ 1816 года былъ какъ бы первымъ дѣйствіемъ наступавшей клерикальной реакціи, то принятіе закона о разводѣ какъ нельзя болѣе кстати при совершающейся въ настоящее время секуляризаціи Франціи.
   Затѣмъ, противъ Леграна выступилъ снова Леонъ Рено, высказавъ, что для отстраненія внесенной поправки комиссія готова отказаться отъ всѣхъ своихъ дополненій, и удовольствоваться только простымъ возстановленіемъ 6-го параграфа кодекса Наполеона.
   Тогда въ пренія вмѣшался министръ юстиціи Казо, который, хотя и заявилъ, что религія не причемъ при обсужденіи гражданскаго закона, однако, съ истинно-католическимъ упорствомъ сталъ отстаивать нерасторжимость брака, прибавивъ при томъ, что идея развода вовсе не пользуется популярностью въ народныхъ массахъ, и что безъ искуственной агитаціи Накэ "никто въ настоящее время о разводѣ и не думалъ бы". Кромѣ того, онъ высказался за несвоевременность этой реформы наканунѣ законодательныхъ выборовъ, опасаясь, чтобы враги демократіи не стали эксплуатировать наивныхъ избирателей низшихъ классовъ, выставляя законъ о разводѣ, какъ прямое покушеніе на существованіе семьи въ смыслѣ ея пониманія народомъ.
   Противъ Казо выступаетъ бывшій министръ де-Марсеръ, нынѣ депутатъ лѣваго центра, и представляетъ самые незыблемые аргументы въ пользу возвращенія къ "великимъ традиціямъ французской революціи". Его рѣчь производитъ очень сильное впечатлѣніе на палату, противники развода смущены, но увы!-- ихъ глашатаемъ всходитъ на трибуну уже не епископъ Фреппель съ дешевыми громами Ватикана, а одинъ изъ самыхъ ярыхъ враговъ клерикализма, де-Бриссонъ, развивающій цѣлую теорію, сущность которой заключается въ томъ, что свободное сожительство представляетъ собою только первую ступень развитія человѣческой общественности, нерасторжимый же бракъ составляетъ такую форму совершенства человѣческихъ обществъ, которая всегда будетъ соотвѣтствовать самому идеальному развитію общественной цивилизаціи. Далѣе этотъ пуританинъ якобинизма утверждаетъ, что разводъ "внесетъ смуту въ умы и нравы" и, сдѣлавшись какъ бы "преміей за дурныя супружества, отниметъ отъ республики ея естественную почву -- семью". Весьма краснорѣчиво онъ усиливаетъ основной доводъ Казо о томъ, что массы избирателей не поймутъ значенія этой реформы, а враги свободы ею воспользуются. "Не подвергайте-же, заканчиваетъ онъ:-- сомнительному испытанію единственную соціальную ячейку, оставленную временемъ не тронутою, и не дѣлайте изъ этого вопроса опасности для дальнѣйшаго существованія республики". Напрасно послѣ этой рѣчи Леонъ Рено упрекаетъ оратора за его приверженность къ католическимъ преданіямъ реставраціи, палата большинствомъ 261-го голоса отказывается отъ предшествовавшаго голосованія и не соглашается на отмѣну закона 1816 года. И такимъ образомъ, принятіе закона о разводѣ отстрачивается до организованія новой палаты. Необходимо замѣтить, что двумя этими засѣданіями, практически не приведшими ни къ чему, но важными въ нравственномъ смыслѣ, предсѣдательствовалъ не Гамбетта, а Флокэ.
   Заботѣ о выборахъ въ будущую палату и о выборахъ въ сенатъ посвящаетъ Гамбетта большую часть своего времени. Если цѣлью прежнихъ выборовъ была борьба съ коалиціей монархистовъ 16-го мая, то предстоящіе выборы имѣютъ уже совершенно другую задачу, а именно созданіе палатъ такого характера, чтобы при содѣйствіи ихъ республика могла вполнѣ упрочиться и уже смѣло идти по пути прогресса. Настоящее большинство палаты не удовлетворяетъ своимъ составомъ ея президента, такъ какъ, въ средѣ этого состава, говоря его собственныхъ выраженіемъ, "слишкомъ много устарѣлыхъ полезностей и провинціаловъ, черезчуръ преданныхъ узкимъ интересамъ тѣхъ мѣстностей, представителями которыхъ они служатъ". Вотъ почему Гамбетта считаетъ необходимымъ поддерживать предложеніе Барду о замѣнѣ одноимянной системы окружнаго избирательства системою избранія по департаментскимъ спискамъ. Я уже разсказывалъ, какую оппозицію встрѣтило въ палатѣ предложеніе о списочномъ избирательствѣ въ средѣ депутатовъ, избранныхъ округами. Гамбетта устроилъ особенные завтраки, на которые приглашалъ по нѣскольку депутатовъ для интимныхъ совѣщаній о полезнѣйшей формѣ выборовъ въ интересахъ республики. Этимъ онъ достигъ того, что предложеніе Барду, прямо отвергнутое въ прошломъ году, было въ настоящемъ принято въ соображеніе палатою. Кромѣ того, онъ отнесся сочувственно къ предложенію правыхъ объ исключеніи изъ парламентскаго регламента права тайной подачи голосовъ, такъ какъ надѣется, что при явномъ голосованіи многіе депутаты не осмѣлятся высказаться противъ списочнаго избирательства. Бюро комиссій для разсмотрѣнія обѣихъ этихъ предложеній было организовано 2 5-го февраля. Въ комиссію по второму вопросу выбраны въ число одинадцати членовъ десять противниковъ предложенія, въ комиссію же о предложеніи Барду выбрано тоже только три сторонника, хотя Барду и не потерялъ еще окончательной надежды на успѣхъ, зная, что Гамбетта будетъ его поддерживать всею силою своего краснорѣчія на публичномъ засѣданіи палаты.
   Какъ бы то ни было, оба эти выбора въ комиссіи значительно разстраиваютъ гамбеттистскій избирательный планъ, и замѣчательно, что неблагопріятный для Гамбетты выборъ въ эти комиссіи произошелъ какъ разъ на той недѣлѣ, когда ему, какъ оратору, удалось достигнуть одного изъ самыхъ блестящихъ успѣховъ.
   Въ Синей Книгѣ, недавно опубликованной англійскимъ правительствомъ, заключаются двѣ депеши изъ Аѳинъ отъ сэра Корбета къ графу Грэнвиллю, отъ 7-го и 19-го августа. Въ нихъ заключаются жалобы Трикуписа, бывшаго въ то время министромъ, такъ же, какъ и ламентаціи грековъ на "тонъ французской печати", на замедленіе пріѣзда французскихъ офицеровъ для преобразованія греческой арміи и на "неисполненіе французскимъ правительствомъ обѣщанія доставки въ Грецію 30,000 ружей". Эти документы, немедленно же переведенные роялистскою "Union" и радикальною "Justice", вызвали, само собою разумѣется, самыя неблагопріятныя толкованія въ средѣ непримиримыхъ и клерикаловъ, встревожившія общественное мнѣніе. Бюро умѣренной лѣвой палаты, даже не собравъ предварительно на совѣщаніе своихъ сторонниковъ, отправилось, въ воскресенье, 20-го, къ президенту совѣта и министру иностранныхъ дѣлъ для объясненій. Результатомъ этого свиданія было то, что при открытіи засѣданія 21-го, Девэсъ заявилъ о своемъ желаніи интерпеллировать, на что и получилъ немедленно согласіе.
   "Франція, высказалъ весьма сжато представитель республиканской лѣвой: -- ставъ республикой, полагала, что она и во внѣшней политикѣ управляетъ самостоятельно своими дѣйствіями, какъ и во внутренней политикѣ. Палата имѣла уже случай высказаться громко за политику нейтралитета въ греческомъ вопросѣ. Между тѣмъ, на основаніи англійскихъ документовъ и достовѣрныхъ слуховъ, должно думать, что правительство позволило себѣ нѣкоторое отклоненіе съ этого пути. Такъ говорятъ о цѣломъ транспортѣ оружія, уступленнаго чрезъ какихъ-то посредниковъ эллинскому правительству".
   Президентъ совѣта, Жюль Ферри, произнесъ длинную рѣчь, переполненную выдержками изъ различныхъ оффиціальныхъ документовъ, и прямо утверждалъ, что "французское правительство никогда не обѣщало Греціи 30,000 ружей, что если послѣднее и просило Францію о снабженіи его оружіемъ и присылкѣ инструкторовъ-офицеровъ, то правительство, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ требованіи отказало". Онъ призналъ, что "ничего не было бы возмутительнѣе, какъ проповѣдывать миръ, посѣевая войну", и сказалъ, что еслибы министерство такъ дѣйствовало, то заслуживало бы не запроса, а "преданія суду". Но онъ не отрицалъ, однако же, что Греція, въ погонѣ за оружіемъ, могла обратиться къ посредникамъ-комиссіонерамъ для закупки тѣхъ ружей стараго образца, которыми завалены арсеналы Франціи со времени войны 1870 и 1871 годовъ и продажу которыхъ разрѣшило закономъ версальское собраніе, о чемъ Тьеромъ и былъ составленъ декретъ въ 1872 году. "Но, окончилъ свою рѣчь Ферри:-- едва правительство узнало, дней съ пятнадцать тому назадъ, что за счетъ Греціи производятся систематическія закупки оружія, какъ оно тотчасъ прекратило такой торгъ, какъ могущій принести вредъ государству".
   Дѣло идетъ не столько о продажѣ бракованныхъ ружей, возразилъ Паскаль Дюпре, сколько объ обѣщаніи, о которомъ упоминается въ депешѣ Корбета. Остановленное общественнымъ мнѣніемъ, правительство не выдало ружей, но "не увлеклось ли оно весьма, впрочемъ, естественною симпатіею, чтобы нѣсколько необдуманно обѣщать то, чего не могло исполнить?" И если этого не сдѣлало оффиціальное правительство, то не совершилось ли это подъ вліяніемъ "правительства скрытаго", какъ это инсинуируютъ многія газеты? Такъ они называютъ, продолжалъ онъ, "одну личность, играющую вполнѣ заслуженно весьма вліятельную роль въ республикѣ, но громадное честолюбіе которой заставляетъ ее направлять судьбы Франціи, не открыто, оставаясь въ тѣни".
   Оставивъ быстро свое кресло и передавъ президентство одному изъ вице-предсѣдателей, Гамбетта появляется на трибунѣ со словами: "Я никогда не имѣлъ привычки обращать вниманіе на вздорныя басни, распускаемыя противъ меня, и на всевозможныя нелѣпыя обвиненія, Богъ знаетъ въ чемъ, пока они касались моей личности или внутренней политики. Теперь же дѣло идетъ о политикѣ внѣшней, и оставлять въ этомъ смыслѣ какія-либо сомнѣнія о себѣ было бы, по моему мнѣнію, равносильно преступленію -- оскорбленія отечества. Поэтому я долженъ объясниться.
   "Никогда и ни на одну минуту, ни косвенно, ни предложеніемъ какихъ-либо мѣръ, я не вмѣшивался ни въ предположенія, ни въ рѣшенія министровъ... Никогда, рядомъ съ правительствомъ республики, не существовало, сколько я знаю, никакого скрытаго кабинета или тайной политики, которая была бы политикой противунаціональной... Въ тотъ день, когда я буду призванъ играть дѣятельную роль въ моей странѣ, я буду требовать для себя и отвѣтственности за мои дѣйствія, но до тѣхъ поръ я считаю своимъ первымъ долгомъ оставлять свободною и неприкосновенною отвѣтственность другихъ, что я всегда и исполнялъ".
   Войдя въ подробности и предлагая всѣмъ желающимъ опровергнуть его, представить доводы (которыхъ, однако, не оказалось и все дѣло ограничилось грубою выходкою Поля де-Кассаньяка и ироническимъ шушуканьемъ правыхъ), могучій ораторъ объясняетъ, что "не онъ былъ въ Берлинѣ, не онъ совѣтовалъ принимать участіе въ извѣстномъ конгрессѣ и конференціи и также не принималъ рѣшительно никакого участія въ миссіи Томассена, какъ и въ демонстраціи при Дульциньйо".
   Въ своей шербургской рѣчи онъ вовсе не стремился выказать воинственность, сопровождая миролюбиво настроеннаго главу государства. Онъ пытался только выразить то, что думаетъ каждый патріотъ, т. е. что "Франція, послѣ всѣхъ постигшихъ ее невзгодъ, обязывается сама передъ самой, передъ потомствомъ и исторіей, никогда не отчаяваться въ своихъ будущихъ судьбахъ; и всѣ ея дѣти обязываются единодушно заботиться о возстановленіи ея военнаго могущества, чтобы ей снова не подвергнуться такимъ событіямъ и кровавымъ случайностямъ, среди которыхъ она могла погибнуть; что Франція всегда должна быть готова на защиту того, что осталось ей отъ разчлененнаго отечества, но вовсе не для того, чтобы позволять кому бы то ни было дѣйствіе, которое не могло бы быть одобрено здравомыслящими людьми, одушевленными истиннымъ патріотизмомъ".
   Въ первый еще разъ, по словамъ самого оратора, ему приходится высказывать публично и оффиціально всю свою національную и международную политику въ одной формулѣ. И формула эта слѣдующая: онъ желаетъ, чтобы Франція съ мудростью, предусмотрительностью и послѣдовательностью заняла законно принадлежащее ей мѣсто въ средѣ другихъ державъ и въ ихъ совѣтѣ, что столько же необходимо и для другихъ націй, сколько и для нея самой.
   "Выдавать такую политику, вскричалъ онъ, среди дружныхъ рукоплесканій депутатовъ:-- за политику воинственную можно только въ видахъ избирательнаго манёвра, и я жалуюсь странѣ на такой недостойный манёвръ... Но такой разсчетъ побѣжденныхъ партій будетъ разбитъ націей, которая съумѣетъ различить тѣхъ, кто желаетъ ее обмануть и ввести въ заблужденіе, и тѣхъ, кто ее любитъ до готовности пожертвовать за нее жизнью!"
   Ни одинъ изъ непримиримыхъ депутатовъ не позволилъ себѣ возражать Гамбеттѣ; болтовня же бонапартистовъ, что-то толковавшихъ снова о "скрытомъ правительствѣ" и заранѣе придуманной комедіи, была быстро прекращена предложеніемъ простого очереднаго перехода, который и былъ принятъ безъ баллотировки. На слѣдующій день Ланглэ (отъ бонапартистовъ) и де-Ларошфуко-Бизаччіа (отъ роялистовъ) заявили недовольство недостаточностью правительственныхъ объясненій о ружьяхъ, но предложенное ими производство слѣдствія по этому вопросу было немедленно отвергнуто даже безъ преній, большинствомъ 300 голосовъ противъ 139.
   Черезъ день въ лондонскомъ "Times" появилась корреспонденція, дополненная объяснительными замѣчаніями и написанная точно такъ же, какъ и переводъ ея, напечатанный въ "Temps", очевидно, подъ вліяніемъ бывшаго министра Фрейсинэ. Требованіе, заявленное французскому правительству греческимъ королемъ во время его проѣзда черезъ Парижъ, въ 1880 году, и поддержанное его повѣреннымъ въ дѣлахъ Деліанисомъ, въ этой корреспонденціи не отрицается, но въ то же время доказывается, что французское правительство, хотя и раздѣляло въ то время симпатіи общества къ Греціи, но не сдѣлало рѣшительно ничего въ этомъ смыслѣ, что могло бы его скомпрометировать.
   Несмотря на это, 24-го февраля, герцогъ де Брольи съ полнѣйшимъ отсутствіемъ патріотизма внесъ въ сенатъ торжественную интерпелляцію, успѣхъ которой нетолько причинилъ не мало непріятностей "диктатору", но доставилъ много радости всѣмъ врагамъ отечества. Герцогъ д'Одиффре-Пакье поддержалъ своего товарища, пытаясь дать закону 1872 года совершенно не то объясненіе, какое далъ ему Ферри. Ядовитый Бюффе и крикливый Бараньонъ тоже выступили на защиту запроса такъ, что заставили военнаго министра, до того времени молчавшаго, бросить имъ въ лицо обвиненіе въ разрѣшеніи правительствомъ 16-го мая продажи оружія наканунѣ восточной войны. Въ этомъ бурномъ засѣданіи можно было опасаться неблагопріятнаго для правительства голосованія сенаторовъ, но вышло напротивъ, и большинствомъ 166 голосовъ противъ 112, былъ принятъ простой переходъ къ очереднымъ дѣламъ.
   Въ тотъ же самый день, въ парижскомъ муниципальномъ совѣтѣ непримиримые стремились обвинить полицейскаго префекта за то, что въ Гаврѣ и Дюнкирхенѣ оказались на желѣзныхъ дорогахъ транспорты ружей, купленныхъ въ Венсенскомъ арсеналѣ. Но и здѣсь протестанты были побѣждены простымъ переходомъ къ очередному порядку. Такимъ образомъ, все это дѣло окончилось благополучно. Изъ объясненій президента совѣта и военнаго министра оказалось, что правительство хотѣло воспользоваться случаемъ избавиться отъ бракованнаго оружія, котораго 10 лѣтъ нельзя было сбыть съ рукъ, но тотчасъ же оставила объ этомъ всякую мысль, какъ только вопросъ осложнился, и готовъ былъ принять размѣры чуть не международнаго событія.
   Громадное большинство французской націи вполнѣ на сторонѣ Гамбетты въ этомъ дѣлѣ и такъ же, какъ палаты, съ негодованіемъ осуждаетъ тѣхъ, кто для удовлетворенія своихъ личныхъ политическихъ антипатій не останавливается передъ тѣмъ, чтобы опозорить или скомпрометировать свое отечество передъ иностранными государствами.
   

II.
Театральныя новости:-- "Принцесса Багдадская", Александра Дюма-сына.-- "Зоя-собаченка" Арну и Бюзнака.-- "Сказки Гофмана", посмертное произведеніе Оффенбаха на сценѣ театра Комической Оперы.-- Торжество въ честь Виктора Гюго 27-го февраля.

   Новая пьеса Александра Дюма "Принцесса Багдадская", до представленія которой было въ журналистикѣ такъ много толковъ и появленія на сценѣ которой парижане ожидали съ такимъ нетерпѣніемъ -- испытала весьма печальную участь. На первое представленіе ея собрался, по обыкновенію, "весь Парижъ", но, несмотря на все уваженіе, какимъ пользуется въ публикѣ нашъ первый драматургъ, академикъ, несмотря на всѣ заслуги, какія онъ принесъ нашей сценѣ, его произведеніе было просто на-просто освистано. Во-второе и третье представленіе, когда, взамѣнъ "всего Парижа", зрителями были обычные посѣтители и абоненты театра "Французской Комедіи", пьеса снова была освистана. Такое фіаско, однако, не помѣшало распорядителямъ театра давать "Принцессу Багдадскую" каждый вечеръ въ теченіи всего февраля и дѣлать полные сборы. Обыкновенной публикѣ пьеса очень понравилась, и она толпами осаждала кассу, на основаніи разнесшагося слуха, что г-жа Круазетъ поразительна въ этой пьесѣ какъ своимъ соблазнительнымъ туалетомъ, такъ и чрезвычайною нервностью своей игры. Авторъ-академикъ сначала нѣсколько смутился отъ неожиданныхъ свистковъ, но потомъ съумѣлъ вывернуться изъ своего неловкаго положенія, напечатавъ въ "Figaro" цѣлый рядъ писемъ, въ которыхъ объяснялъ, что онъ и самъ не придавалъ своему произведенію никакого литературнаго значенія, а писалъ его исключительно для доставленія г-жѣ Круазетъ случай выставить всѣ ея богатыя средства въ полномъ блескѣ и что въ этомъ смыслѣ онъ вполнѣ достигъ предположенной цѣли.
   Эмиль Зола и Александръ Дюмй вышли изъ двухъ противоположныхъ полюсовъ интеллигентнаго міра, чтобы встрѣтиться на одной и той же почвѣ грубаго до бестіальности натурализма. Подобно автору "Нана", авторъ "Принцессы Багдадской" сдѣлалъ своей героиней какую-то родовую носительницу физіологически-фатальной случайности своего рожденія. Появленію своему на свѣтъ она обязана случайной встрѣчѣ на парижскихъ бульварахъ багдадскаго принца съ жертвой общественнаго темперамента. Поэтому, ея кровь представляетъ собой помѣсь королевской крови съ кровью блудницы, чѣмъ и должны объясняться всѣ противорѣчія и непослѣдовательности ея характера, моментальные порывы величія и безумныя выходки самаго низменнаго свойства. Ліонетта (имя героини) замужемъ по любви за нѣкіимъ графомъ де-Гюномъ, но супруги такъ бурно провели медовый мѣсяцъ своего супружества и разбросали столько денегъ для поддержанія неслыханной роскоши, что близки къ совершенному раззоренію. Способенъ ли графъ на что либо для поддержанія многоцѣннаго существованія своей дорогой подруги жизни, объ этомъ авторъ умалчиваетъ, но за то Ліонетта высказывается такимъ образомъ: "Я не способна жить въ конурахъ, шататься по рынкамъ, сводить счеты съ прачкой и совѣщаться объ ежедневныхъ расходахъ съ единственной служанкой". Я, какъ породистая охотничья собака, могу быть, пожалуй, собакой пастуха, но собаки, водящей слѣпого нищаго изъ меня никому и никогда не удастся выдрессировать!" И вотъ когда супруги продолжаютъ давать балы и вечера, несмотря на то, что на нихъ каждый день и со всѣхъ сторонъ сыплются судебныя взысканія, на одномъ изъ этихъ вечеровъ появляется какая-то темная и сомнительная личность молодого милліонера, носящаго загадочное имя де-Нурвади, которой, по уходѣ другихъ гостей, зная въ совершенствѣ матеріальное положеніе хозяевъ дома, и, обращаясь небрежно къ графинѣ, говоритъ слѣдующее: "Не знаю, помните ли вы, какъ однажды, прогуливаясь втроемъ съ вашимъ мужемъ и мною въ коляскѣ по Елисейскимъ Полямъ, вы замѣтили одинъ отель, тогда еще не достроенный, подъ 29 номеромъ и высказали мысль, что были бы не прочь обладать такой изящной игрушкой? Я купилъ этотъ домъ и меблировалъ его насколько могъ роскошно. Входная дверь отворяется вотъ этимъ самымъ ключемъ, а найдете вы ее очень легко, такъ какъ надъ нею находится вашъ вензель. Вамъ стоитъ только потрудиться отпереть эту дверь, и далѣе уже не будетъ предстоять надобности трудиться надъ отпираніемъ другихъ дверей въ вашемъ помѣщеніи, такъ какъ онѣ всѣ сами собой будутъ отпираться передъ вами. Въ одномъ изъ салоновъ вы замѣтите большой арабскій сундукъ и я совѣтую вамъ обратить вниманіе на это художественное произведеніе; въ немъ на милліонъ золотыхъ монетъ, выбитыхъ собственно для васъ. Это золото -- дѣвственное, такое именно, которое достойно прикосновенія вашихъ маленькихъ рукъ. Золото это вы можете бросать полными горстями; когда оно исчезнетъ, на его мѣсто явится новый милліонъ. Арабскій ящикъ съ секретомъ". Слушая эти слова, Ліонетта, дочь проститутки, какъ бы незамѣтно для самой себя, овладѣваетъ клюнемъ; но вслйдъ затѣмъ просыпается Ліонетта дочь короля, и съ неподражаемымъ величіемъ выбрасываетъ ключъ за окно. Однако, соблазнитель знаетъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло. "Я позволю себѣ замѣтить, говоритъ онъ: -- что окно, въ которое вы выбросили ключъ, выходитъ въ садъ, а не на улицу. Ключъ же, брошенный въ садъ, всегда легко найти". И съ этими словами онъ уходитъ, не обращая особаго вниманія на негодующее восклицаніе графини: "наглецъ!"
   Въ это время возвращается графъ де-Гюнъ, страшно раздраженный. Онъ только что узналъ, что всѣ его долги уплачены и росписки кредиторовъ доставлены его повѣренному по дѣламъ. Онъ знаетъ и то, что уплату произвелъ Нурвади, почему и разражается громами гнѣва противъ своей жены. Графиня не удостаиваетъ своего супруга ни оправданіями, ни опроверженіями, а довольствуется только величественно презрительнымъ пожатіемъ плечей и произнесеніемъ полу-шопотомъ: "глупецъ!"
   Въ антрактѣ между первымъ и вторымъ дѣйствіями, дочь проститутки, должно быть, нашла время для прогулки по саду, гдѣ, вѣроятно, нашла и волшебный ключъ, такъ какъ при поднятіи занавѣса во второмъ дѣйствіи мы видимъ Ліонетту уже въ очарованномъ отелѣ Елисейскихъ полей. Въ качествѣ дочери короля, она заявляетъ, что явилась туда только для того, чтобы самолично побросать все дѣвственное золото въ лицо "наглецу". Но на бѣду туда же является "глупецъ" и портитъ весь этотъ великолѣпный планъ. Дочь проститутки начинаетъ опасаться и подозрѣвать, не привелъ ли съ собой ревнивый мужъ и не спряталъ ли гдѣ-нибудь за дверями полицейскаго комиссара для составленія протокола о недозволенномъ законами препровожденіи времени своей супруги съ постороннимъ человѣкомъ, хотя она и Нурвади ни о какихъ поступкахъ этого рода еще не входили въ соглашеніе. Такая мысль раздражаетъ Ліонетту и ея королевская кровь бросается ей въ голову. "Я должна отмстить свой позоръ", шипитъ она и, въ качествѣ дочери блудницы, наскоро придумываетъ весьма оригинальный родъ отмщенія. Она быстро распускаетъ и путаетъ свои волосы, разрываетъ своей корсажъ и съ обнаженною грудью и руками, захватываетъ въ нихъ сколько можетъ золота, являясь любовницей Нурвади. Сцена эта нелѣпа до абсурда, но, должно сознаться, г-жа Круазетъ въ ней восхитительна!
   Но вотъ въ слѣдующемъ дѣйствіи Ліонетта почему-то опятъ въ домѣ своего мужа. Чуть ли она не появилась за своими вещами и платьями, желая, конечно, совершить переѣздку на новое пепелище съ комфортомъ, и со всѣми своими чемоданами. Туда же, по щучьему велѣнію, появляется и Нурвади, вѣроятно, чтобы усладить для Ліонетты горькія минуты окончательнаго разставанія съ супружескимъ кровомъ. Но они такъ долго хороводятся, что невинный младенецъ графини, маленькій Баульчикъ, просыпается и видитъ, что мамаша куда-то собирается, начинаетъ просить и его взять съ собою. Ребенокъ этотъ не возбуждаетъ, однакожъ, особенныхъ симпатій нетерпѣливаго обожателя графини, и Нурвади, желая его отцѣпить отъ матери, толкаетъ его не очень нѣжно, при чемъ Раульчикъ падаетъ носомъ объ полъ. При видѣ такого пассажа, въ Ліонеттѣ пробуждается львица: "Какъ! онъ осмѣлился коснуться до моего ребенка, величественно произноситъ она: -- негодный! Я должна, я обязана его выгнать!" Во время этой сцены, какъ нельзя болѣе кстати, въ дверяхъ появляется графъ, и просмаковавъ возвышенный порывъ чадолюбія своей супруги, заключаетъ ее, трепещущую и раскаивающуюся, въ свои объятія. Мало того, съ Ліонеттой совершается тутъ же моментальное просіяніе: отнынѣ и навсегда она торжественно обѣщается посвятить всю свою остальную жизнь труду и, въ видѣ искупленія своихъ недавнихъ грѣховъ, устроить себѣ наивозможно бѣднѣйшую обстановку!
   На сценѣ всѣ эти нелѣпости пьесы значительно скрадываются великолѣпнымъ исполненіемъ артистовъ и въ особенности, какъ я сказалъ уже, г-жи Круазетъ; но тѣмъ не менѣе фіаско "Принцессы Багдадской" вполнѣ заслуженно.
   Вильямъ Бюснахъ не удовлетворился лаврами своей передѣлка "Нана" и поставилъ на "Театрѣ Націй" новую пьесу реалистическаго пошиба, подъ оригинальнымъ названіемъ: "Зоя-Собаченка" (Zoé Chien-Chien), которая ему, впрочемъ, болѣе удалась, чѣмъ "Нана". Правда, часть зрителей "первыхъ представленій" нашла, что онъ значительно злоупотребилъ грубою реалистичностью въ сценѣ бесѣды публичныхъ женщинъ, попавшихъ въ тюрьму Сен-Лазаръ, такъ что два вечера сряду въ театрѣ происходили какъ бы слабыя попытки чего-то въ родѣ манифестаціи въ честь агентовъ полиціи нравовъ; но въ цѣломъ пьеса понравилась публикѣ и имѣла успѣхъ.
   Сюжетъ для своей пьесы Бюснахъ взялъ изъ пользующагося значительной популярностью романа Артура Арну, одного изъ бывшихъ членовъ коммуны, но умѣлъ сценически воспользоваться взятымъ имъ матеріаломъ. Вотъ вкратцѣ содержаніе пьесы: "Въ Парижѣ внезапно умираетъ таинственнымъ образомъ нѣкая г-жа Мориссе. Врачи подозрѣваютъ, что она отравлена, и дѣйствительно находятъ на одномъ изъ пальцевъ ея рукъ небольшую царапину, произведенную отравленнымъ перстнемъ. Никакихъ поводовъ къ отравленію въ обстоятельствахъ жизни слѣдователи найти не могутъ и подозрѣніе можетъ пасть только на ея двоихъ дѣтей Клару и Рене. Ихъ арестуютъ, но потомъ, за недостаткомъ уликъ, выпускаютъ. Затѣмъ, однако, суду представляются новыя обстоятельства, усиливающія подозрѣніе слѣдователей, и выпущенную пару снова арестуютъ. Клара попадаетъ въ тюрьму Сен-Лазаръ одновременно съ арестованными, по другому преступленію обитательницами публичнаго дома. Penè, пытавшійся защитить сестру, тоже попадаетъ въ другую тюрьму. Дѣвушка, попавшая совершенно безвинно въ заключеніе и въ среду самыхъ развращенныхъ женщинъ, совершенно теряется, и въ умѣ ея возникаетъ безумный планъ: если ей удастся оправдаться, сдѣлаться самой проституткой, чтобы, при различныхъ случайныхъ встрѣчахъ, попытаться напасть на слѣды виновника погибели своей матери. Когда ее оправдываютъ, то она приводитъ свой планъ въ исполненіе, принимаетъ вымышленное имя Зои и пріобрѣтаетъ скандальную извѣстность въ Парижѣ, подъ кличкою "собаченки". Случай помогаетъ ей, и она, послѣ долгихъ мытарствъ, узнаетъ, что владѣлецъ кольца нѣкто графъ Орсанъ. Она близка къ своей цѣли, но увы! преступный графъ оказывается въ тоже время ея отцомъ. Положеніе ея безвыходное и она рѣшается, для сохраненія тайны отъ Рене, готовящагося вступить въ бракъ по любви, отравиться при посредствѣ того же перстня, которымъ отравилась ея мать, между тѣмъ, какъ испуганный ея открытіемъ графъ, изъ опасенія судебныхъ преслѣдованій, застрѣливается.
   На сценѣ театра "Комической Оперы" появилось, наконецъ, посмертное произведеніе Оффенбаха, музыкальная партиція, написанная имъ на пьесу Жюля Барбье и Мишеля Kappe "Сказки Гофмана", пользовавшуюся значительнымъ успѣхомъ на сценѣ Одеона" въ началѣ 50-хъ годовъ. Пьеса эта -- ни драма, ни комедія, ни опера, ни водевиль, а нѣчто совсѣмъ особое. Это -- цѣлый рядъ фантастическихъ картинъ, связанныхъ между собою только личностью самого великаго нѣмецкаго разсказчика, дѣйствующаго самолично въ средѣ типовъ, созданныхъ его творческой фантазіей. Ничего удобнѣе подобнаго сюжета, представляющаго цѣлую серію всевозможныхъ сценическихъ положеній и контрастовъ, не могло быть для талантливаго музыканта, а въ особенности для Оффенбаха, чтобы дать возможность выказать всѣ стороны его музыкальнаго творчества, такъ какъ въ этой партиціи буффонадная музыка смѣняется безпрестанно то легкой музыкой комической оперы, то самой серьёзной оперной музыкой. Оффенбахъ, обязанный первыми своими успѣхами исполненію строгой музыки на классическомъ віолончелѣ, показалъ своимъ послѣднимъ произведеніемъ, что еслибы онъ не увлекся окончательно блестящими успѣхами своихъ "Орфеевъ въ аду" и "Герцогинь Герольштейнскихъ", то былъ бы въ силахъ создать серьёзную оперу и помѣряться силами даже съ такими композиторами, какъ Гуно. Особенно удалась ему музыка третьяго акта "Сказокъ Гофмана", въ которомъ драматизовапа страшная и трогательная легенда объ Антоніи. Въ ней чрезвычайно хороши пѣсня, страстный дуэтъ и весьма драматическое тріо -- блистательно переданныя г-жами Исаакъ и Югальдъ, Талазакомъ и Таскеномъ. Послѣдній, являясь передъ публикой то Линдорфомъ, то Коппеліусомъ, то докторомъ Миракулусомъ, доказалъ, что онъ -- такой же хорошій актеръ, какъ и пѣвецъ. Оркестровка "Сказокъ" осталась послѣ смерти Оффенбаха неоконченною, и трудъ доведенія ея до конца взялъ на себя скромный музыкантъ Жиро, исполнившій взятое имъ на себя дѣло такъ добросовѣстно, что партиція чуть ли даже не выиграла отъ того, что не была закончена самимъ Оффенбахомъ!
   Въ средѣ парижскихъ радикальныхъ журналистовъ существуетъ нѣкто Эдмонъ Базиръ, посвящающій свое время иногда и поэзіи. Выступилъ онъ въ журналистику въ 1869 г. въ "Marseillaise" и хотя не принималъ особенно большого участія въ коммунѣ, былъ, однако же, въ 1871 году изгнанъ изъ Франціи. Поселился онъ въ Брюсселѣ, но былъ возвращенъ раньше амнистіи и сталъ сначала сотрудникомъ "Rappel"'я, а потомъ "Justice". Этому лицу первому пришла мысль отпраздновать народной демонстраціей день вступленія Виктора Гюго въ 80-ти-лѣтіе, о чемъ онъ и заявилъ въ началѣ января въ еженедѣльномъ журнальчикѣ "Beaumarchais". Большая пресса сначала отнеслась къ этой мысли несочувственно, но взгляды ея быстро перемѣнились, когда за организацію исполнительнаго комитета взялись Луи Бланъ, въ качествѣ почетнаго предсѣдателя, и Анатоль де-ла-Форжъ, бывшій директоръ печати, а нынѣ сотрудникъ "Siècle", въ качествѣ предсѣдателя дѣйствительнаго. Затѣмъ почетное предсѣдательство разрослось въ почетный предсѣдательскій комитетъ, куда вошло множество лицъ, начиная съ президента республики Греви, Гарибальди и президентовъ обѣихъ палатъ, редакторовъ журналовъ всего міра, синдиковъ парижской, департаментской и заграничной прессы, поэтовъ и писателей разныхъ странъ (напримѣръ, вашъ Тургеневъ) и знаменитостей разнаго рода нетолько изъ міра ученаго (какъ путешественникъ Норденшёльдъ), но и политическихъ (какъ ирландскій агитаторъ Парнелль).
   Праздникъ Виктора Гюго былъ назначенъ на день его рожденія 27-го февраля, происшедшаго 79 лѣтъ тому назадъ въ Безансонѣ въ 1802 году, но начался еще 25-го февраля. Въ этотъ день первый министръ, Жюль Ферри, явился отъ имени правительства республики въ небольшой отель, занимаемый поэтомъ въ "Avenue d'Eylau" для поздравленія, и привезъ ему въ даръ отъ имени республики одну изъ тѣхъ изящныхъ и многоцѣнныхъ севрскихъ вазъ, какія въ прежнее время изготовлялись только для поднесенія королямъ и императорамъ. Министръ народнаго просвѣщенія издалъ въ этотъ день распоряженіе, которымъ, въ честь поэта, слагалъ всѣ наказанія съ воспитанниковъ лицеевъ и коллежей Франціи. 26-го, президентъ республики прислалъ творцу "Châtiments" великолѣпный букетъ, а въ театрѣ "Gaîté", открывшаго въ этотъ вечеръ свою сцену для драматическихъ представленій, была поставлена "Лукреція Борджіа".
   Наконецъ, наступилъ и великій день. Погода была весьма неблагопріятная. Было очень холодно, небо хмурилось и время отъ времени падалъ даже небольшой снѣгъ.
   "Avenue d'Eylau" простирается отъ тріумфальной Арки Звѣзды вплоть до каменныхъ воротъ въ Пасси, а 130 номеръ дома, гдѣ живетъ поэтъ, граничитъ почти съ Булонскимъ Лѣсомъ. Эта широкая и длинная улица, съ 10-ти часовъ утра до 6-ти вечера, была переполнена безчисленными массами публики всѣхъ профессій, состояній и возрастовъ, выражавшей самымъ сердечнымъ образомъ свой энтузіазмъ и уваженіе великому поэту. Публика эта покоряясь распоряженіямъ журналистовъ, писателей и поэтовъ, украсившихъ небольшими бантами изъ бѣлыхъ и голубыхъ лентъ свои фраки, дефилировала стройными рядами передъ окнами жилища Виктора Гюго, и, при полномъ невмѣшательствѣ полиціи, строжайшій порядокъ въ средѣ толпы не былъ нарушенъ ни малѣйшей случайностью, ни однимъ непристойнымъ столкновеніемъ или неумѣстнымъ крикомъ.
   При входѣ въ "Avenue d'Eylau", городомъ была воздвигнута тріумфальная декорація, на которой были перечислены названія всѣхъ главнѣйшихъ произведеній чествуемаго писателя. Передъ домомъ Виктора Гюго возвышались цвѣточныя эстрады, а у входной двери былъ поставленъ громадный бюстъ республики, весь прикрытый золотыми листьями огромнаго лавра.
   Предъ началомъ шествія торжественной процессіи, изъ 4 или 500 тысячъ человѣкъ, въ дверь дома поэта вошла депутація дѣтей. Поздравительное стихотвореніе "Дѣдушкѣ", прелестно написанное Катулломъ Мендесомъ, трогательно прочла маленькая дѣвочка, дочь секретаря редакціи "фонаря". Чествуемый дѣдушка до того растерялся отъ такой деликатной формы привѣтствія, что не могъ ничего даже отвѣчать, и только весь въ слезахъ перецѣловалъ этихъ "маленькихъ зябликовъ". Затѣмъ Гюго посѣтили сенскій префектъ Герольдъ съ семьею, и президентъ муниципальнаго парижскаго совѣта, Сигизмундъ Лакруа, который тотчасъ же ушелъ отъ него, такъ какъ по программѣ долженъ былъ находиться во главѣ процессіи, долженствовавшей двинуться ровно въ 12 часовъ. Когда процессія достигла до дома Гюго, то Лакруа остановилъ ее; поэтъ съ своимъ внукомъ Жоржемъ и внучкой Жанной вышелъ на балконъ, а Лакруа произнесъ въ его честь короткую рѣчь. Гюго, глубоко взволнованный, отвѣчалъ слѣдующимъ образомъ: "Привѣтствую Парижъ -- великій городъ -- не отъ своего имени, но отъ имени всѣхъ, кто живетъ, разсуждаетъ, мыслитъ, любитъ и надѣется въ мірѣ... То, чѣмъ были Аѳины для древней Греціи, чѣмъ былъ Римъ во время владычества римлянъ, тоже составляетъ Парижъ въ настоящее время для Европы, Америки и всего цивилизованнаго міра... Привѣтствую тебя и прославляю, исполненный любви къ тебѣ, о, священный городъ Парижъ, отъ имени всѣхъ городовъ отъ Аѳинъ до Нью-Іорка, отъ Лондона до Москвы".
   Выслушавъ эту рѣчь, Лакруа далъ знакъ процессіи двинуться и она тянулась до самыхъ сумерекъ мимо дома Гюго. Почетныя знамена и хоругви появляются одни за другими, участники процессіи бросаютъ цвѣты и вѣнки подъ окна отеля, 104 хора различныхъ музыкальныхъ обществъ гремятъ время отъ времени. Отряды 500 различныхъ делегацій отъ академиковъ и рабочихъ, отъ гимнастическихъ и литературныхъ обществъ. Изъ послѣднихъ обращаетъ на себя особенное вниманіе делегація отъ международной литературной ассоціаціи, а за нею делегація отъ колоніи чеховъ, живущихъ въ Парижѣ, которая въ видѣ трофея несетъ переводъ произведеній Виктора Гюго на чешскій языкъ.
   Первые 7 тысячъ участниковъ процессіи имѣютъ возможность взойти въ Трокадерскій Дворецъ, гдѣ происходитъ литературное торжество въ честь виновника праздника. Открывается оно рѣчью Луи Блана, начинающеюся такою счастливою фразою: "Есть нѣчто еще болѣе великое, чѣмъ геній Виктора Гюго -- это то употребленіе, какое онъ изъ него сдѣлалъ". Затѣмъ Кокленъ-старшій своимъ симпатичнымъ голосомъ произноситъ звучныя строфы Теодора де-Банвилля, посвященныя "утѣшителю всѣхъ несчастныхъ". Форъ поетъ арію; молодой артистъ, Альбертъ Ламберъ, вызываетъ положительный восторгъ всѣхъ присутствующихъ чтеніемъ отрывка изъ "Châtiments". Праздникъ заканчиваетъ г-жа Круазетъ чтеніемъ "Лизы" изъ "Contemplation".
   Вечеромъ, во всѣхъ театрахъ и безчисленныхъ кафе-шантанахъ читаются или отрывки изъ произведеній Виктора Гюго, или стихи, нарочно въ честь его написанные. Такихъ стихотвореній появилось, безъ преувеличенія, нѣсколько сотъ. Реакціонеры, само собою разумѣется, при видѣ такого чествованія Виктора Гюго, безконечно злобствовали. Чтобы сколько нибудь утѣшиться, они прозвали великаго поэта "масляничнымъ быкомъ 1881 года", такъ какъ день торжества поэта совпалъ съ воскресеньемъ карнавала, когда въ прежнее всемя обыкновенно происходила процессія масляничнаго быка. Сочинивъ свою злую остроту, реакціонеры, конечно, упустили изъ виду, что они высказали невольно въ то же время величайшую похвалу умственному и нравственному росту парижскаго населенія, которое, вмѣсто того, чтобы отдаваться, какъ въ прежнее время, безцѣльному маскирадному шутовству и разгулу, добровольно устраиваетъ торжественную процессію для чествованія великаго двигателя гуманныхъ идей и величайшаго поэта Франціи.

Людовикъ.

   Парижъ 28-го февраля 1881 года.

"Отечественныя Записки", No 3, 1881

   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru