Русская Старина, ежемѣсячное историческое изданіе, вып. 1, 2 и 3.
Въ Петербургѣ издавна существовалъ кружокъ людей усердно занимавшихся русскою исторіей послѣднихъ вѣковъ и собиравшихъ нужные къ тому матеріалы. Однимъ изъ наиболѣе ревностныхъ въ этомъ кружкѣ былъ М. И. Семевскій, извѣстный многими историческими статьями появлявшимися въ журналахъ въ концѣ пятидесятыхъ и началѣ шестидесятыхъ годовъ, а въ послѣдствіи переведшій записки Корба и издавшій нѣсколько другихъ матеріаловъ для отечественной исторіи. Подобно ему собирали историческіе матеріалы М. Д. Хмыровъ и нѣсколько другихъ лицъ принявшихъ нынѣ участіе въ изданіи Русской Старины, редакція которой не безъ основанія, слѣдовательно, заявляетъ, что она располагаетъ большимъ количествомъ матеріала заслуживающаго быть обнародованнымъ. Вопросъ лишь въ томъ какъ будетъ издаваться новый историческій сборникъ: для удовлетворенія только любопытства дилеттантовъ, или съ истинно-серіозною, ученою цѣлію? Мы думаемъ что для историческаго дилеттантизма сдѣлано уже достаточно. Свѣдѣнія о русской исторіи двухъ послѣднихъ вѣковъ настолько распространились въ публикѣ что она охладѣла къ иностраннымъ сочиненіямъ по этому предмету и научилась отличать анекдотическую болтовню отъ серіозныхъ извѣстій. Она еще охотно читаетъ такія извѣстія въ сыромъ видѣ, но уже начинаетъ предъявлять требованія на ихъ обработку; а для того чтобы будущій историкъ могъ принять во вниманіе издаваемый нынѣ матеріалъ, необходимы обстоятельныя указанія къ статьямъ удостоиваемымъ печатанія: надо чтобы читатель зналъ кѣмъ, когда и при какихъ обстоятельствахъ составленъ предлагаемый ему матеріалъ, и какими путями онъ перешелъ изъ первыхъ рукъ въ послѣднія. Требуется не только занимательность, но и достовѣрность: таинственность, которою нѣкоторые издатели любятъ окружать пріобрѣтеніе ими памятниковъ прежнихъ лѣтъ возбуждаетъ только недовѣріе. Далѣе необходимо чтобы въ такомъ серіозномъ дѣлѣ какъ обнародованіе матеріала полагаемаго въ основаніе исторіи не могло быть мѣста малѣйшему сомнѣнію относительно точности изданія; желательно чтобы впредь не повторялись случаи невѣрнаго чтенія старинныхъ рукописей и обнародованія ихъ въ извращенномъ видѣ.
Судя по началу, можно думать что издатели Русской Старины имѣютъ въ виду требованія исторической науки, и что это изданіе будетъ служить ей серіознымъ образомъ. Мы думаемъ что съ этою же цѣлію они предполагаютъ помѣщать указанія на печатаемые въ другихъ изданіяхъ изслѣдованія и матеріалы по русской исторіи. Намъ кажется что этому отдѣлу полезно было бы дать значительное развитіе и допустить въ него, если не критику въ обширномъ значеніи этого слова, то подробные разборы по крайней мѣрѣ фактической стороны нѣкоторыхъ книгъ, статей и матеріаловъ. Это, можетъ-быть, положило бы конецъ анархіи именъ, чиселъ и событій, на которую такъ часто приходится наталкиваться въ нашей исторической литературѣ.
Вотъ тѣ пожеланія которыми мы напутствуемъ новое изданіе, успѣвшее уже обратить на себя вниманіе живымъ интересомъ многихъ напечатанныхъ въ немъ матеріаловъ. Таковы отчеты Лагарпа, воспитателя великихъ князей Александра и Константина Павловичей, о ходѣ занятій и свойствахъ своихъ питомцевъ; таковы отчасти записки Нозье, придворнаго брилліантщика при Аннѣ Іоанновнѣ, Елисаветѣ и Екатеринѣ II, а равно записки Болотова, которыя были напечатаны нѣкогда въ Отечественныхъ Запискахъ, но съ большими выпусками (особенно въ тѣхъ главахъ которыя относятся къ царствованію Петра III), и теперь впервые появляются вполнѣ. Такими же обѣщаютъ быть собранія бумагъ Шишкова и Кутузова-Смоленскаго, начало которыхъ уже напечатано. Вотъ, для примѣра, извлеченіе изъ письма Шишкова къ императрицѣ Маріи Ѳеодоровнѣ по поводу экзамена въ одномъ изъ женскихъ учебныхъ заведеній въ 1816 году.
"....Я почитаю заведеніе сіе самымъ полезнѣйшимъ и благотворнымъ для вашего отечества. Мы по сіе время имѣли совершенный въ томъ недостатокъ; но что можетъ быть хуже какъ недостатокъ въ воспитаніи дѣтей? Однако еще хуже замѣнять оный иностранными воспитателями. Не отъ того я такъ думаю чтобы презиралъ иностранцевъ, или бы почиталъ ихъ худшими насъ людьми: сохрани меня Боже отъ столь самолюбивой и несправедливой мысли! Но я мню, что всякая нація должна имѣть свое честолюбіе, свою народную гордость, безъ чего не можетъ быть ни любви къ отечеству, ни твердаго и благороднаго духа. Какъ можетъ не упасть въ уничиженіе духъ такого народа который самъ въ себѣ отвергаетъ способность воспитывать своихъ дѣтей, словно какъ бы природа лишила его возможности быть просвѣщеннымъ и благонравнымъ народомъ, и что для пріобрѣтенія сихъ достоинствъ долженъ онъ непремѣнно прибѣгать къ помощи иностранцевъ? Можетъ ли отецъ, при толь уничижительныхъ объ отечествѣ своемъ мысляхъ, вложить въ душу сына своего возвышеннѣйшее, поучительнѣйшее о народѣ своемъ мнѣніе?... Есть науки, но нѣтъ ихъ корня; есть просвѣщеніе, но не собственное свое, а потому не позволяющее быть намъ самими нами: мы почитаемъ себя какъ бы твореніемъ рукъ чуждыхъ народовъ. Отселѣ начало нравственнаго нашего рабства, отъ котораго мы, при всей силѣ и торжествѣ оружія, освободиться не можемъ; ибо отъ сего не силою оружія освобождаются, но духомъ честолюбія и народной гордости, тогда только раждающейся въ душахъ нашихъ, когда воспитываютъ насъ собственные наши отцы, матери и наставники."
Во второмъ выпускѣ Старины напечатано письмо Вигеля къ митрополиту Серафиму О философическихъ письмахъ Чаадаева, вслѣдствіе котораго преосвященный обратилъ на нихъ вниманіе графа Бенкендорфа. Кстати замѣтить здѣсь, что письмо это находится въ черновомъ подлинникѣ собственной руки автора у пишущаго эти строки, и что напечатанный нынѣ текстъ дословно сходенъ съ нимъ. Повидимому, Чаадаеву было извѣстно кто былъ причиной посыпавшихся на него непріятностей за его Письма; московскіе старожилы говорятъ что онъ и Вигель не выносили присутствія другъ друга, и одинъ изъ нихъ тотчасъ же удалялся, завидѣвъ другаго....
Очень любопытны въ Старинѣ нѣкоторыя біографическія очерки объ Аракчеевѣ, о великомъ князѣ Константинѣ Павловичѣ, объ Александрѣ I. Чрезвычайно симпатичны нѣсколько страницъ объ этомъ государѣ продиктованныя нынѣ слѣпою старухой, бывшею красавицей, внушившею Пушкину нѣсколько превосходныхъ стихотвореній и рядъ писемъ, гдѣ страсть и остроуміе сверкаютъ какъ фейерверкъ,-- гжою Кернъ....