Шекспир Вильям
Цимбелин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Шекспиръ

Цимбелинъ

  
   Переводъ Ѳ. Миллера, съ предисл. прив.-доц. Е. В. Аничкова
   Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 4, 1904.
  
  

0x01 graphic

  

0x01 graphic

  

ЦИМБЕЛИНЪ.

  
   Въ "Много шуму изъ ничего" и въ "Отелло" трагедія ревности оказалась одновременно трагедіей клеветы и несправедливости. Жертвой вопіющей и безсмысленной клеветы пала Дездемона; отъ такой же злобной клеветы страдаетъ и Геро; но не будь такъ рѣшительно и порывисто знойное сердце мавра Отелло, не будь такъ легко воспламенимъ пылкій Клавдіо, ядъ предательскихъ навѣтовъ Яго и донъ Жуана не могъ бы въ нихъ такъ свободно проникнуть. Причина бѣдствій, постигшихъ этихъ нѣжныхъ, преданныхъ и безотвѣтныхъ существъ -- Дездемону и Геро, коренится въ самомъ характерѣ ревнивцевъ. Особенно тщательно обработана психологія ревности въ "Отелло". И когда Шекспиръ вновь обратится къ трагедіи ревности въ своей комедіи "Зимняя Сказка", мотивъ клеветы уже будетъ совершенно отсутствовать. Самаго пустого, ничего незначущаго предлога будетъ достаточно Леонату, чтобъ осудить Герміону на смерть. Зловѣщій порывъ ревности вызванъ тутъ уже одной игрой слишкомъ стремительнаго воображенія.
   Такъ же быстро, въ какомъ-то умственномъ ослѣпленіи, безудержно и страстно вѣритъ и Постумъ Леонатъ въ "Цимбелинѣ", что благодарная и любящая жена его, Имогена, отдалась въ его отсутствіи другому.
   Постумъ Леонатъ такая же импульсивная натура, какъ и воинственный Отелло. Онъ также человѣкъ дѣла, а не словъ и размышленій. Онъ также склоненъ лишь къ быстрымъ душевнымъ движеніямъ. Онъ также храбрый воинъ. Еще раньше, чѣмъ мы видимъ его на полѣ брани, гдѣ онъ выказалъ свою отвагу, ужо въ томъ первомъ разговорѣ въ домѣ Филарія въ Римѣ, куда онъ только что прибылъ, изгнанный Цимбелиномъ, съ первыхъ его словъ ярко очерчиваются его рѣшительность, смѣлость и вспыльчивость. Встрѣча съ французомъ заставляетъ Постума вспомнить, какъ однажды въ Орлеанѣ онъ горячо заспорилъ о превосходствѣ своей возлюбленной надъ всѣми остальными женщинами міра, и дѣло тогда чуть не дошло до поединка; теперь Постуму приходится благодарить своего собесѣдника, француза, за то, что тотъ съумѣлъ тогда отвратить это столкновеніе, грозившее принять серьезный оборотъ. Постумъ увѣряетъ, что тогда онъ былъ еще "молодымъ путешественникомъ, гораздо болѣе склоннымъ протестовать противъ всего, что слышитъ, чѣмъ руководствоваться въ поступкахъ чужой опытностью". Но онъ очевидно говоритъ это лишь изъ любезности. И теперь еще поводъ тогдашней ссоры кажется ему далеко не маловажнымъ, вполнѣ достаточнымъ для того, чтобъ схватиться за оружіе. Дѣйствительно, довольно было итальянцу, Іахимо, возобновить этотъ споръ и усомниться, что дама Постума "лучше, умнѣй, добродѣтельнѣй и постояннѣй" любой женщины, и вотъ онъ снова отдается цѣликомъ подобной же распрѣ, забывается до того, что соглашается биться объ закладъ о чести своей жены и доставить Іахимо возможность ее увидѣть, разстается даже съ перстнемъ, который онъ получилъ отъ Икогены.
   Еще характернѣй та сцена, когда Іахимо хвастливо и съ дѣланной усмѣшкой разсказываетъ Постуму о своей мнимой побѣдѣ надъ Имогеной. Увидя подаренный имъ Имогенѣ браслетъ въ рукахъ Іахимо, Постумъ уже теряетъ всякую вѣру въ честность жены. Онъ уже отчаивается, всюду видитъ обманъ и грустно восклицаетъ, что "нѣтъ правды въ клятвахъ женщинъ!". Простое предположеніе, что браслетъ могъ быть потерянъ или украденъ, не приходитъ ему даже въ голову. Это приходится подсказать ему Филарію. Но, вотъ Іахимо клянется Юпитеромъ, что получилъ браслетъ въ подарокъ въ минуту страсти, и уже никакія убѣжденія Филарія не могутъ остановить воображенія Постума. Главное доказательство Іахимо о его близости съ Имогеной, это родимое пятнышко, которое онъ подсмотрѣлъ ночью, пока Имогена спала, Постуму въ сущности вовсе не нужно; онъ даже не хочетъ и слушать Іахимо; теперь онъ уже безповоротно увѣренъ, что Имогена измѣнила ему. И эта мысль поглотила его цѣликомъ; она не позволяетъ ему ни на минуту опомниться; его влечетъ къ ней какимъ-то злобнымъ порывомъ. Въ его глазахъ уже все измѣнилось, и весь міръ показался ему такимъ мрачнымъ, насквозь пропитаннымъ порокомъ.
   Въ монологѣ, слѣдующемъ непосредственно за разговоромъ съ Іахимо, Постумъ сомнѣвается даже въ честности своей родной матери, ненавидитъ всѣхъ женщинъ и въ больной его душѣ тогда зарождается мысль отмщеніи. Приказъ Пизаніо убить Имогену и предательское, лживое письмо, которое заманиваетъ ее въ Мильфордъ-Гэвенъ якобы на свиданіе съ мужемъ, уже послѣдняя низшая степень нравственнаго паденія когда-то благородной натуры Постума. И до него доходитъ этотъ Постумъ Леонатъ, о которомъ въ первой же сценѣ мы узнаемъ, что при дворѣ Цимбелина
  
   Для мальчиковъ онъ добрымъ сталъ примѣромъ,
   Для взрослыхъ вѣрнымъ зеркаломъ, съ которымъ
   Они свѣряли качества свои,
   И даже тѣ, которые достигли
   Ужъ старыхъ лѣтъ, охотно сознавались,
   Что этотъ баловень во многомъ
   Былъ выше ихъ!
  
   Таковы послѣдствія вспыльчивости и легкомысленной порывистости души этого героя. Вѣдь бѣда именно въ томъ легкомысліи.съ какимъ Постумъ рѣшился биться объ закладъ, въ той стремительности, съ какой онъ отдается каждому минутному увлеченію.
   Горестныя испытанія Имогены объясняются такимъ образомъ психологически изъ душевныхъ особенностей Постума, и образъ его свободно возникъ въ воображеніи Шекспира рядомъ со сродными ему образами Клавдіо, Отелло и Леонта. Напротивъ, самыя обстоятельства этихъ испытаній, т. е. самая завязка комедіи, заимствованы великимъ драматургомъ изъ извѣстнаго бродячаго разсказа о женской вѣрности и наказаніи хвастуна, дерзко посягнувшаго на честь неприступной красавицы.
   Въ средневѣковой европейской литературѣ разсказъ этотъ встрѣчается въ двухъ различныхъ версіяхъ. Одна изъ нихъ, т. наз. "сказка о розѣ", пересказана дважды, и въ стихахъ, и въ прозѣ въ романѣ XIV в. "Perceforest". Другая легла въ основу болѣе древнихъ романовъ: Guilaume de Dole, le Roman de la Violette, Girard de Nevers, и болѣе широкую извѣстность пріобрѣла тогда, когда ее обработалъ Боккаччіо въ девятой новеллѣ 2-ого дня "Декамерона". Обѣ версіи разсказа проникли довольно рано и въ Англію: первую мы находимъ въ поэмѣ XIV в. "The Wright's chaste wоfe" какого то Адама де-Кобзама, а вторую въ повѣсти начала XVI в. "Westward for Smelts". По обѣимъ версіямъ, мужъ, надолго уѣхавшій изъ дому, бьется объ закладъ, что жена его устоитъ въ его отсутствіе противъ всякихъ ухаживателей и останется вѣрной ему. Находятся смѣльчаки, готовые поставить все свое состояніе на карту и попытаться склонить неприступную красавицу къ измѣнѣ.
   Побѣдителемъ изъ этой распри выходитъ однако неизмѣнно мужъ, и хвастливые искатели любовныхъ приключеній получаютъ достойное возмездіе.
   Такова общая схема разсказа, но развивается она различно. Въ "Сказкѣ о розѣ" мужъ ни минуты не сомнѣвается въ томъ, что побѣда останется за нимъ. Онъ бережно хранитъ въ особой коробочкѣ чудесную розу, которая не увянетъ до тѣхъ поръ, пока жена его сохранитъ свою вѣрность. И роза эта не блекнетъ; какъ только назойливые ухаживатели попадаютъ въ домъ красавицы она не только не слушаетъ ихъ любовныхъ рѣчей, но хитростью завлекаетъ ихъ въ особый подвалъ, гдѣ они должны, чтобы не умереть съ голоду, заготовлять ей пряжу. Мужъ спокойно возвращается такимъ образомъ домой и освобождаетъ своихъ опозоренныхъ и проигравшихъ закладъ противниковъ. Совершенно иначе представляется дѣло по другой версіи. Тутъ, какъ и въ Цимбелинѣ, мужъ не только сомнѣвается въ добродѣтели жены, но противнику его удается даже доставить повидимому несомнѣнное доказательство того, что онъ обладалъ ею. И въ средневѣковыхъ романахъ родимое пятнышко на тѣлѣ красавицы, которое удалось подсмотрѣть лукавому ухаживателю, описывается, во всѣхъ подробностяхъ. Оно, оказывается напоминаетъ своей формой либо розу, либо фіалку. Только послѣ ряда испытаній удается несчастной женщинѣ доказать лживость обвиненій противъ нея и наказать по заслугамъ обманщика.
   Вниманіе Шекспира остановилось лишь на второй версіи. Онъ уже пользовался для своихъ "Виндзорскихъ Кумушекъ" повѣстью Westward for Smelts, а теперь въ "Цимбелинѣ" послѣдовалъ шагъ за шагомъ вслѣдъ за Боккаччіо, подставивъ только вмѣсто итальянскаго купца изъ Генуи, Амброджіуло, британскаго воина, Леоната-Постума, и вмѣсто купеческой жены Джиневры дочь древняго короля Британіи, Цимбелина. И первая версія, конечно, не представляетъ такого психологическаго интереса, какъ вторая. Она не болѣе, какъ забавный разсказецъ. Мотивъ неблекнущей розы уже слишкомъ сказоченъ. Я упомянулъ однако объ обѣихъ версіяхъ разсказа, потому что, при сопоставленіи ихъ яснѣе выступаетъ то, съ какимъ собственно разсказомъ мы имѣемъ дѣло. Повѣсть объ испытаніи вѣрности жены прежде всего -- повѣсть о ея добродѣтели. Этотъ чудесный символъ неблекнущей розы, хотя онъ и не играетъ собственно никакой почти роли въ разсказѣ, указываетъ на его внутренній основной смыслъ. Женщина здѣсь превознесена, окружена ореоломъ не только вѣрности, но неприступности, твердости, энергіи и изворотливости; этими ея качествами объясняется посрамленіе и униженіе ея ухаживателей. При этомъ въ той версіи, къ которой принадлежитъ новелла Боккаччіо и "Цимбелинъ" Шекспира, до извѣстной степени, униженъ и наказанъ еще и мужъ красавицы.
   Эта черта, проходящая красною нитью черезъ тотъ сюжетъ, на которомъ построилъ Шекспиръ свою комедію, для насъ въ высшей степени важна. Она наложила свою печать на характеръ Имогены.
   По самому замыслу Имогена не могла быть уже такой пассивной, исключительно любящей, неприступной своей преданностью и чистотой женщиной, какъ Геро, Дездемона, Герміона. Имогена натура сильная. Ея нравственныя достоинства коренятся не въ одной любви, не въ одной преданности. Она горда и рѣшительна, стойка и смѣла. Имогена не боится своей злой мачихи; она споритъ съ отцомъ, открыто и твердо отстаиваетъ свое право любить Постума. Прощаясь съ нимъ, она даже говоритъ ему:
  
             Иди жъ скорѣй! пускай
   Я выдержу одна грозу упрековъ
   И гнѣвный взоръ.
  
   Рѣшимость Имогены мы видимъ также не только въ сценѣ съ безпощадно изгнаннымъ ею глупымъ Клотеномъ, за котораго, стоятъ однако, и отецъ, и мачиха, готовые отомстить ей за обиду. Когда Постумъ зазвалъ ее въ Мильфоръ-Гавенъ, и Пизаніо не можетъ болѣе скрывать отъ нея приговора надъ ней ея мужа, Имогена не боится смерти. Она колеблется наложить сама на себя руку, но безстрашно открываетъ грудь передъ Пизаніо и искренно хочетъ смерти. Письмо Постума ужъ въ сущности убило ее. Оттого ей остается только съ горькой усмѣшкой спросить Пизаніо:
  
             Когда о смерти я
   Прошу сама, то что-жъ тебѣ-то медлить
   Исполнить долгъ послушнаго слуги?
  
   Чтобы дать Имогенѣ развернуться передъ нами во всемъ блескѣ ея богатой и высокой натуры, Шекспиръ отступилъ отъ текста Боккаччіо и ввелъ сцену заискиваній Іахимо. У Боккаччіо обманщикъ сразу подкупаетъ одну женщину, чтобы пробраться къ Джиневрѣ. Но Шекспиру было необходимо поставить Іахимо и Имогену лицомъ къ лицу. Въ этой сценѣ Имогена какъ-бы торжествуетъ свое нравственное превосходство даже надъ Постумомъ. Когда Іахимо хочетъ увѣрить ее, что Постумъ ее забылъ, что онъ увлекается легко достающимися прелестями итальянокъ, Имогена не вѣритъ этимъ навѣтамъ. Въ ней больше довѣрія и больше хладнокровія, чѣмъ въ ея слишкомъ импульсивномъ мужѣ. Ея нравственный обликъ возвышеннѣе. Она стоитъ выше клеветническихъ обвиненій. И Іахимо хорошо чувствуетъ, что если, послѣ того, какъ онъ пустилъ въ ходъ свои лживые намеки на легкомысліе Постума, онъ заговоритъ о своей любви, ничего кромѣ презрѣнія онъ не дождется отъ этой гордой, неприступной женщины.
   Создать величавый обликъ Имогены Шекспиру, можетъ быть, помогли его старые милые образы немного строптивыхъ, умѣющихъ постоять за себя и рѣшительныхъ дѣвушекъ вродѣ Розалинды и Беатриче, Порціи и Віолы. Имогена также появляется передъ нами въ мужскомъ костюмѣ, и она умѣетъ заставить уважать себя въ непривычной ей роли прислужника, Фиделія, къ которому сразу такъ привязался римскій военачальникъ Кай Луцій.
   Перипетіи любви Постума и Имогены разыгрываются среди героическихъ нравовъ временъ древняго британскаго короля Цимберлина или Кунобелина. О его судьбѣ Шекспиръ узналъ изъ той же хроники Голиншеда, которою онъ часто пользовался для своихъ историческихъ хроникъ. Правда, историческая обстановка ни мало не стѣсняла здѣсь великаго драматурга, и кромѣ развѣ того, что герои его стали клясться Юпитеромъ и др. языческими богами, въ "Цимбелинѣ" было-бы напрасно искать хотя бы малѣйшей попытки перенести насъ въ эпоху Юлія Цезаря и Августа -- и соблюсти историческое правдоподобіе. Вся пьеса остается строго романтической и по замыслу, и по внѣшнему строю. Дѣйствіе поминутно переносится изъ Британіи въ Римъ, изъ одной части Англіи въ другую. Въ одномъ и томъ же актѣ гонцы, и даже дѣйствующія лица, успѣваютъ проѣхать черезъ всю Европу на пути между Италіей и Англіей. Отдѣльныя приключенія, встрѣчи и переодѣванія, ведущія къ ошибкамъ и запутывающія дѣйствіе, свободно рождаются въ воображеніи поэта. Все причудливо, пестро и неправдоподобно въ этой комедіи. Съ самаго "Сна въ лѣтнюю ночь" Шекспиръ только въ одной комедіи, "Какъ вамъ это понравится", такъ свободно бросалъ одинъ за другимъ то потрясающіе, то необычайные образы, эпизоды и сцены. Однако, несмотря на романтическій складъ "Цимбелина", въ него вложены и героическія черты, сказывающіяся въ прославленіи храбрости бриттовъ, въ ихъ побѣдѣ надъ войсками римскаго императора, въ страстномъ влеченіи сбросить съ себя чужеземное иго.
   Событія при дворѣ короля Цимбелина также, какъ нельзя лучше, подходятъ къ трагедіи ревности и клеветы. Какъ заявляетъ одинъ придворный лишь только подымается занавѣсъ:
  
                       унылый видъ успѣли
   Принять здѣсь всѣ.
  
   Цимбелинъ попалъ въ руки своей второй жены, коварной женщины, затѣвающей темныя дѣла. Она велитъ приготовлять себѣ разные яды и ждетъ удобнаго случая, чтобы отравить даже самого короля. Ея пустой, заносчивый и ничтожный сынъ занимаетъ при дворѣ чуть не первое мѣсто. Цимбелинъ хочетъ насильно выдать за него дочь и изъ-за этого шлетъ своего любимаго воспитанника. Постума, въ изгнаніе. И это не первая несправедливость Цимбелина. Двадцать лѣтъ тому назадъ, по лживому навѣту, заподозривъ въ измѣнѣ, онъ изгналъ и честнаго Беларія, и тотъ въ отместку похитилъ его сыновей, законныхъ наслѣдниковъ британскаго престола. Въ такой обстановкѣ живетъ Имогена. На ея личное горе еще болѣе мрачную тѣнь налагаетъ эта семейная неурядица, всѣ эти коварные замыслы ея мачихи, нелѣпыя честолюбивыя заискиванія Клотена и преступная слабость ея отца.
   И по мѣрѣ того, какъ развивается дѣйствіе, все болѣе и болѣе становится, казалось-бы, неизбѣжной трагическая катастрофа. Въ первомъ изданіи соч: Шекспира (in folio 1623 г.) "Цимбелинъ" и названъ трагедіей. Когда поддерживаемый королевой Цимбелинъ отказывается платить дальше дань римскому императору и римское войско быстро вторгается въ Британію, уже ничего, казалось-бы, не можетъ остановить полной гибели Цимбелина. Гроза, казалось, надвигается и мракъ ея уже охватилъ короля, осиротѣлаго безъ поддержки всѣхъ тѣхъ, кто могъ бы помочь ему.
   И къ 2-ой сценѣ V дѣйствія трагическая катастрофа уже какъ будто и наступила. Британскія войска бѣгутъ передъ римскими легіонами и Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ.
   Но катастрофа эта только мнимая. Зритель невольно ждетъ иного исхода. Онъ ужъ предупрежденъ. Онъ знаетъ, что Имогена жива, хотя она и выпила ядъ, приготовленный ей королевой, и подружившіеся съ ней такъ быстро Гвидерій и Арвирагъ видѣли ее мертвой; она жива и скоро появится, несмотря на то, что въ рукахъ Постума окровавленный платокъ, присланный ему Пизаніо въ доказательство того, что приговоръ его приведенъ въ исполненіе. И живъ также и Постумъ. Вѣдь, не на его обезглавленномъ трупѣ плакала Имогена, а на трупѣ жалкаго и низкаго Клотена. Зрители также ужъ знаютъ, кто такіе Гвидерій и Арвирагъ. И отважныя сердца этихъ юношей, воспитанныхъ честнымъ Беларіемъ, уже встрепенулись при шумѣ битвы. Самое раскаяніе Іахимо, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда римское войско готово разбить на голову британцевъ, служитъ уже зловѣщимъ признакомъ того, что удача не должна оставаться на сторонѣ насильниковъ.
   Потому-то, когда Беларій, Гвидерій и Арвирагъ врываются на сцену, когда они своимъ крикомъ: "Ни съ мѣста, трусы! въ бой!" внезапно возбуждаютъ храбрость въ дрогнувшихъ сердцахъ британскихъ воиновъ, когда они освобождаютъ Цимбелина, ихъ появленіе не такъ не ожиданно. Иначе и не могло быть. Подвигъ спасенія отечества принадлежитъ имъ по праву, какъ наслѣдникамъ престола. Истинную помощь Цимбелинъ могъ получить только отъ нихъ и отъ избранника своей дочери, Постума. Цимбелинъ долженъ разстаться съ чужими ему и тайно ненавидящими его королевой и Клотеномъ. Они причина всѣхъ его несчастій. Смерть королевы логически необходима въ тотъ самый моментъ, когда побѣда остается за британцами. Цимбелина ждетъ близость съ истинными друзьями и настоящей семьей. Отъ нихъ онъ получитъ истинное, а не воображаемое, основанное на насиліи, счастье.
   И счастливый исходъ этой драмы Шекспира въ высшей степени характеренъ для того момента, когда она возникла.
   Въ творчествѣ Шекспира съ "Цимбелиномъ" начинается новый періодъ. Его зовутъ обыкновенно періодомъ "примиренія". Время великихъ трагедій уже прошло. Въ "Тимонѣ Аѳинскомъ" Шекспиръ излилъ уже жгучій пессимизмъ, охватившій его душу со времени "Юлія Цезаря" и "Гамлета". Теперь его сердце стало биться ровно и спокойно. "Не много найдется въ литературѣ, пишетъ Дауденъ, болѣе интересныхъ переходовъ, чѣмъ тотъ рѣзкій переломъ, который отдѣляетъ въ творчествѣ Шекспира трагедіи страстей отъ этихъ серьезныхъ и въ то же время столь радостныхъ романтическихъ пьесъ послѣднихъ лѣтъ его писательской дѣятельности. Это переходъ отъ бури съ ея раскатами грома и съ блескомъ молній къ широкому простору свѣтлаго затишья. Въ авторѣ "Цимбелина", "Зимней Сказки" и "Бури" уже нѣтъ и помину свойственнаго молодости легкаго отношенія къ явленіямъ жизни; онъ твердо знаетъ зло жизни; онъ видитъ пороки людей, но онъ какъ будто бы обрѣлъ теперь душевное спокойствіе въ любви, надеждѣ и упованіи на возможность счастья".
   Когда собственно написанъ "Цимбелинъ", въ точности неизвѣстно. Астрологъ д-ръ Форманъ, отмѣтившій въ своихъ запискахъ, что 15 мая 1611 г. онъ присутствовалъ при представленіи въ Шекспировскомъ театрѣ Глобусъ "3имней сказки", помѣтилъ "Цимбелина" подъ 1610--1611 годомъ. Но первое изданіе этой комедіи есть лишь изданіе in folio 1623 года, и чужая рука прошлась по этому созданію Шекспира. Всѣ критики согласны между собою въ томъ, что сцена видѣнія Постума написана не великимъ драматургомъ. Да и по ходу дѣйствія въ ней и не чувствуется ни малѣйшей надобности. Она введена лишь для того, чтобы усилить патріотическіе мотивы комедіи. Равнымъ образомъ въ самой послѣдней сценѣ между словами Постума къ принцу Арвирагу: "Я готовъ быть вамъ слугою, принцы" и словами Цимбелина: "Да будетъ такъ! Начнемъ-же съ мира," несомнѣнно также вставка, введенная посторонней рукой только для того, чтобы вновь напомнить сцену видѣній. По мнѣнію Флея, "Цимбелина" вовсе не играли при жизни Шекспира, потому что онъ былъ оконченъ какъ разъ къ 1609 году, когда Англія страдала отъ моровой язвы, и придворные спектакли, для которыхъ писалъ въ то время Шекспиръ, были прекращены; объ этомъ совершенно достовѣрно свидѣтельствуютъ дошедшіе до насъ списки придворныхъ спектаклей. Очевидно именно при постановкѣ "Цимбелина", когда Шекспира уже не было въ живыхъ, и сдѣлана вставка.
   Возникла ли эта комедія между "Бурей" и "Зимней Сказкой", какъ думали въ 70-ыхъ годахъ, или какъ, предполагаютъ теперь, "Цимбелинъ" открылъ собою серію этихъ трехъ комедій, слѣдовавшихъ быстро одна за другою, во всякомъ случаѣ онъ вмѣстѣ съ "Зимней Сказкой" и "Бурей" входитъ въ совершенно особую категорію художественныхъ замысловъ Шекспира. Всѣ эти комедіи не только отвѣчаютъ тому настроенію спокойнаго примиренія съ жизнью, какое отмѣтилъ Дауденъ, но въ нихъ сказались и новые, еще не затронутые до тѣхъ поръ Шекспиромъ мотивы. Въ центрѣ ихъ стоитъ родительское чувство. Черезъ призму его разсматриваются и самыя сцены любви. Назвавши свою комедію по имени самого Цимбелина, Шекспиръ, очевидно, считалъ его фигурой центральной. Это его судьба приковала къ себѣ вниманіе великаго драматурга. Черезъ всѣ свои перипетіи дѣйствіе шло къ спокойному счастью престарѣлаго короля,когда онъ вновь соберетъ вокругъ себя своихъ дѣтей и станетъ въ долгіе вечера слушать разсказы Гвидерія и Арвирага, Имогены и Постума. Особой задушевностью вѣетъ отъ этихъ словъ Цимбелина:
  
   Когда о всемъ узнаю я подробно?
   Изъ быстрыхъ словъ, какія слышалъ я.
   Понятно мнѣ, что есть о чемъ вамъ много
   Но разсказать.
  
   Тутъ чувствуется тихая радость счастливой встрѣчи съ близкими послѣ долгой разлуки.
   Послѣдніе пять лѣтъ своей жизни Шекспиръ провелъ въ Стратфордѣ, гдѣ онъ уже давно сталъ крупнымъ домовладѣльцемъ и землевладѣльцемъ. Свою часть въ театрѣ, Глобусѣ, онъ въ то время уже продалъ и въ Лондонѣ бывалъ только наѣздомъ. Еще не старый поэтъ, такъ недавно еще другъ Бенъ Джонсона и другихъ завсегдатаевъ таверны "Краснаго Льва", становится теперь семьяниномъ. Онъ жилъ теперь постоянно со своими двумя дочерьми, и вѣроятно проснувшееся въ немъ родительское чувство и отразилось въ его комедіяхъ. Вѣдь счастливые отцы его послѣднихъ произведеній: Цимбелинъ, Леонтъ, Просперо, съ особенно теплымъ чувствомъ относятся именно къ дочерямъ, къ Имогенѣ, Мирандѣ и Пердиттѣ. Старшая дочь Шекспира, Сусанна, 5 іюня 1607 года вышла замужъ за доктора Джона Голля, а въ сентябрѣ 1608 года Шекспиръ сталъ дѣдушкой. Если во всѣхъ этихъ послѣднихъ комедіяхъ радость отца просыпается именно отъ супружества дочери, то тутъ такимъ образомъ можно видѣть черту личныхъ душевныхъ ощущеній Шекспира. Какое глубокое различіе между торжественной и холодной рѣчью, съ какой привѣтствуетъ Цимбелинъ своихъ сыновей, и тѣми словами, какія относятся къ Имогенѣ и Постуму:
  
                       Смотрите, вотъ Постумъ:
   За Имогену держится съ восторгомъ
   Какъ якорь онъ, она же на него.
   На насъ на всѣхъ, на братьевъ и на Кая,
   Изъ свѣтлыхъ глазъ потоки мечетъ искръ.
   Какъ молній рядъ, но молній безопасныхъ.
   Такой огонь приноситъ только радость,
   И тѣмъ же ей мы отвѣчаемъ всѣ.
  
   И семейныя радости во всѣхъ этихъ трехъ послѣднихъ комедіяхъ еще оттѣняются любовью къ затишью, къ природѣ, къ тихой жизни вдали отъ городской сутолоки. Пастушеская обстановка, которая такъ заманчиво просіяла передъ нами въ "Какъ вамъ это понравится", теперь опять манитъ къ себѣ воображеніе драматурга. Въ "Зимней Сказкѣ" онъ переноситъ дѣйствіе въ настоящую пастушескую среду, какъ ее изображали пасторальные романы того времени, а въ "Цимбелинѣ" и въ "Бурѣ" поэтъ ведетъ насъ на немного сказочное лоно природы, вглубь какихъ-то древнихъ, дремучихъ лѣсовъ. Это лоно природы, очевидно, придумано; дѣло не въ немъ -- все, дѣло въ удаленіи отъ города и отъ городскихъ заботъ, отъ всей осложненности современнаго строя жизни.
   Городскую сутолоку Шекспиръ называетъ въ своихъ комедіяхъ "придворной хитрой жизнью". И что такое дворъ съ его интригами, отсутствіемъ искренности въ отношеніяхъ, съ его дѣланностью и манерностью въ правахъ, Шекспиръ, конечно, не могъ не знать по опыту, особенно въ первые годы царствованія Якова I, когда ему такъ часто приходилось играть передъ королемъ. Но разумѣетъ Шекспиръ подъ "хитрой жизнью" не только дворъ. Это ясно видно изъ словъ Беларія, бѣжавшаго вглубь лѣсовъ и размышляющаго о суетѣ міра. Беларій говоритъ:
  
   Ничтожный жукъ броней своей бываетъ
   Прикрыть отъ зла вѣрнѣе, чѣмъ орелъ.
   Да! жить, какъ мы, почетнѣй, чѣмъ гоняться
   За милостью! Пріятнѣй, чѣмъ гоняться
   Вездѣ корысть, и лучше, чѣмъ рядиться
   Въ шелка и бархатъ, забранные въ долгъ.
  
   Такъ говорилъ и герцогъ въ "Какъ вамъ это понравится", но онъ говорилъ это только себѣ въ утѣшеніе. Беларій не только изгнанникъ, пострадавшій отъ несправедливости Цимбелина: онъ еще воспитатель его дѣтей. Правда онъ похитилъ Гвидерія и Арвирага изъ мести, но за то и онъ, и жена его всѣ силы свои отдали на то, чтобы сдѣлать изъ королевичей настоящихъ мужей, смѣлыхъ и простыхъ, бодро и трезво смотрящихъ на жизнь. Мысль о правильномъ воспитаніи молодого поколѣнія, очевидно, стала теперь вкрадываться въ сознаніе поэта вмѣстѣ съ проснувшимся чувствомъ отца, и этотъ интересъ Шекспира къ вопросамъ воспитанія стоитъ въ самой тѣсной связи со всѣмъ его міровоззрѣніемъ. Онъ уже читалъ въ это время Монтэня, и французскій мыслитель влилъ въ его міровоззрѣніе то спокойное созерцательное отношеніе къ великой загадкѣ міра, къ тѣмъ нравственнымъ проблеммамъ, которыя такъ взволновали тревожную душу Гамлета. Шекспиръ вѣритъ теперь въ добро и въ его силу. Онъ вѣритъ въ то, что въ душѣ человѣка испорченность и закоснѣлость, о которыя разбиваются реформаторскія затѣи Брута, не составляютъ неисправимаго закона мірозданія, какъ это думалъ Тимонъ Аѳинскій. Поэтъ думаетъ также, что правду людямъ можно говорить не только въ шутовскомъ колпакѣ, какъ увѣрялъ насъ меланхоликъ Жакъ. Правда сама по себѣ должна восторжествовать. Коварство и злоба людей не болѣе, какъ посторонній налетъ. Такъ же точно, какъ сама природа хороша въ своей постоянной, не тронутой человѣческой рукой, непосредственной, хотя и немного дикой, красотѣ, такъ же точно и человѣкъ въ глубинѣ себя не можетъ не быть добръ и справедливъ. И эта врожденная доброта человѣка и облегчаетъ задачу воспитателя.
   Но Беларій только слабый набросокъ болѣе могучей фигуры ученаго Просперо въ "Бурѣ". Когда въ лицѣ Просперо Шекспиръ разобьетъ свой волшебный жезлъ, чтобы навсегда уйти изъ міра, онъ завѣщаетъ ему утѣшенія, уже въ болѣе продуманныхъ словахъ, чѣмъ слова Беларія. И черезъ полтора вѣка человѣчество вспомнитъ воспитательныя затѣи изгнаннаго британскаго полководца и кудесника-отшельника. Онѣ произведутъ тогда чудеса обновленія, раскроютъ передъ человѣчествомъ новый просторъ упованій на лучшія времена. Идеи наслѣдника Беларія и Просперо, великаго женевскаго философа, повлекутъ за собой цѣлый переворотъ въ жизненныхъ устояхъ человѣчества,

Евг. Аничковъ.

0x01 graphic

  

ЦИМБЕЛИНЪ,

Дѣйствующія лица:

   Цимбелинъ, король Британіи.
   Клотенъ, сынъ королевы отъ перваго брака.
   Леонатъ Постумъ, дворянинъ, супругъ Имогены.
   Белаpiй, изгнанный вельможа, подъ именемъ Моргана.
   Гвидерій, Арвирагъ -- сыновья Цимбелина, подъ именами Полидора и Кадвала, мнимыхъ сыновей Беларія.
   Филаріо, другъ Постума, Іахимо, пріятель Филаріо -- итальянцы.
   Кай Луцій, римскій полководецъ.
   Пизаніо, слуга Постума.
   Корнеліи, врачъ.
   Фpанцузъ, пріятель Филаріо.
   Римскій военачальникъ.
   Два британскихъ военачальника.
   Два лорда.
   Два дворянина.
   Гадатель.
   1-ый тюремщикъ.
   2-ой тюремщикъ.
   Королева, супруга Цимбелина,
   Имогена, дочь Цимбелина отъ перваго брака.
   Елена, прислужница Имогены,
  

Лорды, придворныя дамы, римскіе сенаторы, трибуны, духи, голландецъ, испанецъ, музыканты, военачальники, солдаты, вѣстники и свита.

Мѣсто дѣйствія -- частію въ Британіи, частію -- въ Римѣ.

0x01 graphic

  

0x01 graphic

ДѢЙCТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Садъ при дворцѣ Цимбелина.

Входятъ два дворянина.

  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Да, пасмуренъ тутъ каждый! Наша кровь
             Не болѣе покорна небесамъ,
             Чѣмъ королю придворный: каждый хочетъ
             Такимъ, какъ онъ, казаться.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                           Въ чемъ же дѣло?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Онъ дочь свою, наслѣдницу престола,
             Хотѣлъ отдать за сына королевы,
             Съ которою недавно сочетался;
             Но дочь сама себѣ избрала мужа:
             Онъ не богатъ, но духомъ благороденъ.
             И вотъ онъ изгнанъ, дочь заключена;
             На видъ всѣ въ горѣ, а король, конечно,
             Скорбитъ въ душѣ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Ужели онъ одинъ?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             И тотъ, кто изгнанъ; ну, и королева,
             Желавшая союза. Но за то
             Изъ всѣхъ придворныхъ нѣтъ ни одного --
             Хотя они предъ королемъ всѣ грустны --
             Который бы не радовался тайно
             Ихъ общей скорби.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Это почему жъ?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Тотъ, кто невѣсту потерялъ -- такая
             Дрянная тварь, что хуже быть не можетъ;
             А тотъ, кто сталъ ей мужемъ и за это
             Въ изгнаніи -- такое совершенство,
             Что если-бъ свѣтъ пришлося обойти,
             Подобнаго другого не отыщешь.
             Мнѣ кажется, что нѣтъ ни у кого
             Такой души прекрасной въ сочетаньи
             Съ тѣлесной красотой.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                           Вы захвалили!
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Нисколько; я скорѣй не дохвалилъ:
             Скорѣе съузилъ, чѣмъ расширилъ кругъ
             Его достоинствъ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Какъ его зовутъ
             И родомъ онъ откуда?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                           Я не знаю
             Его происхожденья; но Сицилій,
             Его отецъ, ходилъ съ Кассибеланомъ
             Противъ римлянъ и славой увѣнчался.
             Потомъ его Тенанцій отличалъ,
             Которому служилъ онъ съ рѣдкимъ счастьемъ,
             И призванъ былъ за храбрость Леонатомъ.
             Онъ, кромѣ сына этого, имѣлъ
             Еще двоихъ, но оба, въ цвѣтѣ лѣтъ,
             Съ мечомъ въ рукахъ, на полѣ чести пали,
             И старецъ такъ былъ этимъ потрясенъ,
             Что умеръ отъ тоски. Его жъ вдова,
             Родивъ на свѣтъ младенца, о которомъ
             Идетъ здѣсь рѣчь, скончалась; но король,
             Взявъ сироту-младенца подъ защиту,
             Назвалъ его Постумомъ-Леонатомъ.
             Онъ воспиталъ его и сдѣлалъ пажемъ,
             И путь ему открылъ ко всѣмъ познаньямъ,
             Уму его доступнымъ. Онъ науки
             Впивалъ въ себя, какъ мы впиваемъ воздухъ,
             И ужъ весной далъ жатву; при дворѣ жъ,
             Что рѣдкость, былъ любимъ и восхваляемъ:
             Для юношей -- примѣръ, для возмужалыхъ --
             Зерцало всѣхъ душевныхъ совершенствъ,
             И поводырь для стариковъ,которые ужъ сами
             Итти не могутъ; а его супруга,
             Виновница изгнанья, показала
             Достоинства души своей вполнѣ,
             Избравъ и чтя его за добродѣтель.
             По выбору ея судить вамъ можно,
             Что онъ за человѣкъ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                           Я уважаю
             Его изъ словъ ужъ вашихъ. Но скажите
             Одна ли дочь у короля?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                           Одна.
             Двухъ сыновей имѣлъ онъ... Если вамъ
             О нихъ узнать желательно, то я
             Вамъ разскажу. Трехъ лѣтъ былъ старшій сынъ,
             Второй еще въ пеленкахъ, какъ изъ дѣтской
             Похитили обоихъ -- и донынѣ
             Не вѣдаетъ никто объ ихъ судьбѣ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
             И ужъ давно?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                 Лѣтъ двадцать ужъ тому.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
             Какъ дѣти короля могли исчезнуть!
             Какъ можно было ихъ беречь такъ дурно
             И не найти потомъ?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                           Какъ ни странна,
             Какъ ни смѣшна подобная небрежность,
             А такъ оно на дѣлѣ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Я вамъ вѣрю.
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Намъ нужно удалиться: королева
             Идетъ сюда, съ ней Постумъ и принцесса.
                       (Уходятъ).
  

Входятъ королева, Имогена и Постyмъ.

  
                       Королева.
  
             Нѣтъ, дочь моя, повѣрь, ты не найдешь
             Враждебныхъ чувствъ во мнѣ, какъ говоритъ
             О мачехахъ молва. Хотя покуда
             Ты узница моя, но твой тюремщикъ
             Тебѣ самой вручитъ ключи темницы.
             О васъ же, Постумъ -- только лишь удастся
             Мнѣ усмирить волненье короля --
             Ходатаемъ я буду; но теперь
             Онъ сильно раздраженъ, а потому
             Велѣнью покоритесь и терпите,
             По указанью мудрости.
  
                       Постумъ.
  
                                           Я, ваше
             Величество, сегодня же уѣду.
  
                       Королева.
  
             Вы знаете опасность. Я пройдусь
             Здѣсь по саду. Любви гонимой горе
             Меня гнететъ, хотя и приказалъ
             Король, чтобъ вы ужъ больше не видались.
                       (Уходитъ).
  
                       Имогена.
  
             О, доброта притворная! Змѣя
             Щекочетъ нѣжно тамъ, гдѣ уязвляетъ!
             Супругъ мой милый, мнѣ хотя и страшенъ
             Отцовскій гнѣвъ, но, нашъ союзъ священный
             Храня, я не боюсь его ударовъ,
             Ты долженъ ѣхать, я останусь здѣсь --
             Всегдашней цѣлью взоровъ раздраженныхъ.
             Останется одно мнѣ утѣшенье.
             Что міръ хранитъ сокровище мое,
             Чтобъ возвратить ко мнѣ.
  
                       Постумъ.
  
                                           Моя царица,
             Мой милый другъ, не плачь, чтобъ не сказали,
             Что слабости душевной я поддался,
             Столь недостойной мужа! Я останусь
             Тебѣ навѣкъ супругомъ неизмѣннымъ.
             Я въ Римѣ жить намѣренъ, у Филарьо:
             Онъ друженъ былъ съ отцомъ моимъ, но мнѣ
             По письмамъ лишь знакомъ. Пиши туда --
             Я буду пить слова твои глазами,
             Хоть желчью будь чернила!
  
                       Королева (возвращается).
  
                                           Поспѣшите!
             Когда король придетъ, то на меня
             Весь гнѣвъ его обрушится (Въ сторону).
                                           Но лучше
             Я подведу сама его сюда:
             Поссорившись со мною, всякій разъ
             Онъ щедро искупаетъ примиренье.
                       (Уходитъ).
  
                       Постумъ.
  
             Когда-бъ всю жизнь прощанье наше длилось,
             Разлуки горе все росло-бъ. Прощай.
  
                       Имогена.
  
             О, не спѣши! Когда-бъ ты уѣзжалъ
             Лишь на прогулку получасовую,
             Такъ коротко мы вѣрно-бъ не прощались.
             Мой другъ, вотъ перстень матери моей!
             Возьми его и сохраняй, пока
             Другой жены себѣ не изберешь,
             Когда меня не станетъ.
  
                       Постумъ.
  
                                           Какъ! другой?
             О, боги, мнѣ лишь эту сохраните,
             Меня жъ избавьте смертью отъ объятій
             Другой жены! (Надѣваетъ кольцо).
                                 О, оставайся тутъ,
             Пока я живъ! О, милая моя,
             Когда свою ничтожность далъ въ обмѣнъ я
             Твоей любви, ты много потеряла:
             Такъ и теперь я въ прибыли отъ дара.
             Носи вотъ эти нѣжныя оковы,
             Которыя хочу я наложить
             На узницу прелестную.
                       (Надѣваетъ ей браслетъ).
  
                       Имогена.
  
                                           О, боги,
             Когда опять мы свидимся!
  

Входитъ Цимбелинъ со свитою.

  
                       Постумъ.
  
                                           Король!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Прочь съ глазъ моихъ, презрѣнный! Если будешь
             Еще нашъ дворъ собою тяготить,
             То смерть тебѣ! Ступай: твой видъ несносный
             Отрава мнѣ.
  
   !                    Постумъ.
  
                                 Да сохранятъ васъ боги
             И съ вами всѣхъ достойныхъ при дворѣ
             Иду. (Уходитъ).
  
                       Имогена.
  
                       Такихъ тяжелыхъ мукъ, какъ эта,
             У смерти нѣтъ!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Преступное созданье,
             Ты юность мнѣ могла бы возвратить,
             А между тѣмъ мнѣ прибавляешь годы.
  
                       Имогена.
  
             Не сокрушайте, государь, себя
             Отдавшись гнѣву; онъ меня не тронетъ.
             Подъ игомъ скорби тяжкой и глубокой
             Исчезъ мой страхъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 А кротость, послушанье?
  
                       Имогена.
  
             Да, нѣтъ надежды -- нѣтъ и состраданья.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Какъ! сыну королевы отказать!
  
                       Имогена.
  
             Я поступила хорошо: орла
             Я избрала, а ворона отвергла.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ты нищаго взяла, чтобъ сдѣлать тронъ мой
             Сѣдалищемъ ничтожности.
  
                       Имогена.
  
                                           О, нѣтъ!
             Я новый блескъ ему бы придала.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Презрѣнная!
  
                       Имогена.
  
                                 Вы сами, о родитель,
             Виновны въ томъ, что Постума люблю я
             Его со мной вы вмѣстѣ воспитали.
             Онъ стоитъ каждой женщины и, вѣрно,
             Меня собой далеко превосходитъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что? не сошла ли ты съ ума?
  
                       Имогена.
  
                                                     Почти.
             Будь Небо мнѣ защитой! О, когда бы
             Отецъ мой былъ пастухъ, а Леонатъ --
             Сосѣда сынъ.
  

Входитъ королева.

  
                       Цимбелинъ.
  
                                 О, глупая дѣвчонка!
             Они опять сходились тутъ: опять
             Приказъ мой не исполненъ. Взять ее
             И запереть!
  
                       Королева.
  
                                 Молю васъ, успокойтесь!
             Дочь милая, молчи. Мой государь,
             Оставьте насъ однѣхъ и развлекитесь,
             На сколько можно.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Ну, такъ пусть же сохнетъ
             Она на каплю крови каждый день,
             И въ старости умретъ въ своемъ безумьѣ!

(Цимбелинъ и свита уходятъ).

0x01 graphic

                       Королева.
  
             Ты уступить должна.
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Королева.
  
                                 Вотъ твой служитель.
             Что новаго намъ скажешь?
  
                       Пизаніо.
  
                                           Принцъ, вашъ сынъ,
             На господина моего напалъ.
  
                       Королева.
  
             Несчастья не случилось ли?
  
                       Пизаніо.
  
                                           Могло бы
             Оно случиться, но мой господинъ
             Скорѣй шутилъ, а не дрался серьезно
             И не увлекся гнѣвомъ; постороннимъ
             Разнять ихъ удалось.
  
                       Королева.
  
                                           Ахъ, какъ я рада!
  
                       Имогена.
  
             Да, сынъ вашъ другъ отцу и за него
             Готовъ стоять. Великое геройство --
             На бѣднаго изгнанника напасть!
             Вотъ лучше бъ въ Африкѣ они сошлися,
             А я бы тутъ съ иголкою стояла
             Колоть того, кто будетъ отступать.
             Зачѣмъ же ты ушелъ отъ господина?
  
                       Пизаніо.
  
             Онъ такъ велѣлъ и не позволилъ мнѣ
             Итти за нимъ до гавани; при этомъ
             Мнѣ предписанье далъ, какъ вамъ служить,
             Коль служба вамъ моя угодна будетъ.
  
                       Королева.
  
             Онъ былъ тебѣ всегда слугою вѣрнымъ
             И -- я ручаюсь -- будетъ имъ и впредь.
  
                       Пизаніо.
  
             Примите благодарность, королева!
  
                       Королева.
  
             Пойдемъ гулять.
  
                       Имогена.
  
                                 А ты зайди ко мнѣ
             Чрезъ полчаса: ты сходишь на корабль
             Къ супругу моему. Теперь оставь насъ.
                       (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же. Площадь.

Входитъ Клотенъ съ двумя лордами.

   1-ый лордъ. Принцъ, я бы вамъ совѣтовалъ перемѣнить сорочку: вслѣдствіе сильнаго движенія, отъ васъ идетъ паръ, какъ отъ жертвы. Гдѣ воздухъ выходитъ, тамъ онъ и входитъ, и никакой внѣшній воздухъ не можетъ быть такъ здоровъ, какъ тотъ, который вы отдѣляете.
   Клотенъ. Если бы рубашка моя была окровавлена, то я перемѣнилъ бы ее. Что? ранилъ я его?
   2-ой лордъ (про себя). Нисколько, ни даже его терпѣнья.
   1-ый лордъ. Ранили ль его? Да его тѣло сквозной скелетъ, если онъ не раненъ; столбовая дорога для стали, если онъ не раненъ.
   2-й лордъ (про себя). А его мечъ обходилъ его, какъ должникъ избѣгающій встрѣчи съ кредиторомъ и пробирался сторонкой.
   Клотенъ. Негодяй! онъ не могъ устоять противъ меня.
   2-й лордъ (про себя). Конечно, потому что бѣжалъ впередъ, прямо тебѣ на встрѣчу.
   1-ый лордъ. Гдѣ ему! У васъ самихъ довольно земли, а онъ захотѣлъ еще увеличить ваши владѣнія: онъ уступилъ вамъ и ту, которая была подъ нимъ.
   2-ой лордъ (про себя). Да, ровно столько дюймовъ, сколько у тебя, океановъ; олухъ!
   Клотенъ. Эхъ, досадно, что намъ помѣшали!
   2-ой лордъ (про себя). Да и мнѣ досадно, а то бы ты доказалъ намъ, какой длины дуракъ, когда онъ лежитъ на землѣ.
   Клотенъ. И она могла полюбить этого олуха и отвергнуть меня!
   2-ой лордъ (про себя). Да, если грѣшно сдѣлать хорошій выборъ, то не спастись ей отъ проклятія.
   1-ый лордъ. Принцъ, я всегда вамъ говорилъ, что красота ея не соотвѣтствуетъ уму; она прелестная картина, но я не замѣтилъ въ ней отраженія ума.
   2-ой лордъ (про себя). Она не свѣтитъ на дураковъ, чтобъ ей не повредило отраженье.
   Клотенъ. Пойдемъ въ мою комнату. А жаль, что не случилось бѣды.
   2-ой лордъ (про себя). Нисколько; развѣ палъ бы оселъ -- такъ это еще небольшая бѣда.
   Клотенъ. Вы пойдете съ нами?
   1-ый лордъ. Я слѣдую завами,принцъ.
   Клотенъ. Нѣтъ, ужъ пойдемте всѣ вмѣстѣ.
   2-ой лордъ. Извольте, ваше высочество.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

Входятъ Имогена и Пизаніо.

                       Имогена.
  
             О, какъ бы я желала, чтобы ты
             Приросъ, какъ камень, къ берегу морскому
             И говорилъ бы съ каждымъ кораблемъ.
             Что, если онъ напишетъ мнѣ, а я
             Не получу письма? Его утрата
             Сравнится лишь съ утратою прощенья,
             Котораго съ тоскою ждетъ преступникъ.
             Что было у него послѣднимъ словомъ?
  
                       Пизаніо.
  
             Послѣднимъ было: "о, моя царица!"
  
                       Имогена.
  
             И онъ махалъ платкомъ?
  
                       Пизаніо.
  
                                           И цѣловалъ его.
  
                       Имогена.
  
             Бездушный холстъ счастливѣе меня!
             И это было все?
  
                       Пизаніо.
  
                                 О, нѣтъ, принцесса!
             Пока я могъ и слухомъ, и глазами
             Его отъ прочихъ отличить на декѣ,
             Онъ все стоялъ, махая мнѣ платкомъ,
             Перчатками и шляпой, чѣмъ тревогу
             Своей души печальной выражалъ --
             Какъ медленно онъ сердцемъ удалялся
             Отъ этихъ странъ, какъ быстро плылъ корабль!
  
                       Имогена.
  
             Ты-бъ долженъ былъ слѣдить за нимъ,покуда
             Онъ сдѣлался-бъ не болѣе вороны.
  
                       Пизаніо.
  
             Я такъ за нимъ, принцесса, и слѣдилъ.
  
                       Имогена.
  
             Я надорвала-бъ всѣ глазные нервы,
             Чтобъ услѣдить за нимъ, пока онъ сталъ бы
             Величиной съ конецъ моей иглы;
             Смотрѣла бы за нимъ, пока въ эѳирѣ,
             Какъ мошка, онъ исчезъ бы, и тогда
             Я отвернулась бы и стала плакать.
             Когда о немъ получимъ мы извѣстье?
  
                       Пизаніо.
  
             Увѣренъ я, что съ первымъ кораблемъ.
  
                       Имогена.
  
             Я не простилась съ нимъ, а мнѣ хотѣлось
             Сказать ему такъ много дорогого:
             Какъ буду я о немъ воспоминать
             Въ извѣстный часъ, и клятву взять забыла,
             Что правъ моихъ и чести онъ своей
             Не подаритъ красоткамъ итальянскимъ...
             Я не успѣла вымолить, чтобъ въ полдень,
             Въ полночный часъ и утромъ въ шесть часовъ
             Встрѣчался онъ молитвами со мной,
             Затѣмъ, что въ это время въ небесахъ
             Я буду за него; еще хотѣла
             Я дать ему прощальный поцѣлуй
             И два волшебныхъ слова; но отецъ мой,
             Какъ сѣверный суровый вѣтеръ, сдулъ
             Цвѣтокъ любви, готовый распуститься.
  

Входить придворная дама.

  
                       Придворная дама.
  
             Пожалуйте, принцесса, къ королевѣ.
  
                       Имогена.
  
             Исполни все, что я тебѣ велѣла --
             Меня ждетъ королева.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Все исполню. (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Римъ. Въ домѣ Филаріо.

Входятъ Филаріо, Іахимо, французъ,           голландецъ и испанецъ.

  
   Іахимо. Повѣрьте мнѣ, я зналъ его въ Британіи; тогда слава его росла, и всѣ ожидали отъ него тѣхъ достоинствъ, которыя теперь приписываютъ ему; но я и тогда смотрѣлъ бы на него безъ удивленія, если-бъ къ нему пришпиленъ былъ реэстръ всѣхъ его совершенствъ и я могъ бы прочитать его по статьямъ.
   Филaріо. Ты говоришь о томъ времени, когда еще онъ не вполнѣ обладалъ тѣми совершенствами, какія отличаютъ его теперь въ духовномъ и тѣлесномъ отношеніи.
   Французъ. Я видѣлъ его во Франціи; но тамъ было много такихъ, которые могли столь-же твердо смотрѣть на солнце.
   Іахимо. Онъ женился на дочери короля -- и его должно цѣнить не столько по его собственнымъ, сколько по ея достоинствамъ: вотъ главная причина, почему его такъ превозносятъ.
   Французъ. И потомъ его изгнанье...
   Іахимо. Но и тѣ, которые сочувствуютъ этой печальной разлукѣ и горю принцессы, превозносятъ его выше всякой мѣры, быть можетъ, только потому, чтобы укрѣпить ея выборъ, который бы, конечно, не устоялъ противъ слабаго обстрѣливанія, если бы избранный ею нищій не былъ украшенъ всѣми совершенствами. Но отчего же онъ будетъ жить у васъ? Какъ вы съ нимъ познакомились?
   Филаріо. Я былъ товарищемъ его отца по оружію и не разъ былъ ему обязанъ болѣе, чѣмъ жизнью.
  

Входитъ Постумъ.

  
   Филaріо. Вотъ идетъ этотъ британецъ. Примите его, какъ прилично людямъ съ вашимъ образованіемъ принимать иностранца съ такими достоинствами. Прошу васъ всѣхъ покороче познакомиться съ этимъ господиномъ, котораго представляю вамъ, какъ моего благороднаго друга. Пусть лучше время выкажетъ его достоинства, чѣмъ мнѣ вычислять ихъ при немъ.
   Французъ. Мы, кажется, были знакомы съ вами въ Орлеанѣ.
   Постумъ. Да, и съ тѣхъ поръ я вашъ должникъ въ тѣхъ любезностяхъ, которыя вы мнѣ оказали, и сколько бы ни старался -- все-таки останусь имъ навѣки.
   Французъ. О, вы цѣните слишкомъ высоко мои ничтожныя дружескія услуги. Душевно радъ, что успѣлъ примирить васъ съ моимъ землякомъ: было бы жаль, если-бы дошло до кровавой развязки изъ-за такого ничтожнаго дѣла.
             Постумъ. Извините меня -- я былъ тогда молодой путешественникъ, нѣсколько упрямый, чтобы безусловно соглашаться съ тѣмъ, что мнѣ говорятъ, и мало расположенный въ каждомъ дѣйствіи руководиться опытомъ другихъ. Впрочемъ, и теперь, когда мой умъ уже созрѣлъ -- не сочтите это за хвастовство -- дѣло это представляется мнѣ не совсѣмъ ничтожнымъ.
   Французъ. Но во всякомъ случаѣ, оно не стоило того, чтобы рѣшать его оружіемъ, особенно для такихъ противниковъ, изъ которыхъ одинъ сразилъ бы другого, или оба пали бы вмѣстѣ.
   Іахимо. Не будетъ ли нескромнымъ, если я спрошу, о чемъ былъ этотъ споръ?
   Французъ. О, нѣтъ! это дѣло происходило публично, и нѣтъ никакого препятствія разсказать его. Оно похоже на нашъ вчерашній споръ, въ которомъ каждый изъ насъ превозносилъ красавицъ своей родины. Этотъ господинъ утверждалъ тогда, и притомъ съ готовностью подтвердитъ слова свои кровью, что его дама прекраснѣе, добродѣтельнѣе, умнѣе, цѣломудреннѣе, скромнѣе -и постояннѣе, чѣмъ лучшая изъ француженокъ.
   Іахимо. Конечно, эта дама уже умерла, или увѣренность этого господина стала теперь слабѣе.
   Постумъ. Она осталась при своей добродѣтели, а я при своемъ мнѣніи.
   Іахимо. Но вы, конечно, не рѣшитесь поставить ее выше нашихъ итальянокъ.
   Постумъ. Если-бъ меня такъ же раздражили, какъ тогда во Франціи, я не оцѣнилъ бы ея ни на волосъ ниже, хотя-бы это придало мнѣ видъ не любовника ея, а обожателя.
   Іахимо. Утверждать, что она столь же прелестна и добродѣтельна какъ наши итальянки -- хотя это слишкомъ общее сравненіе -- было бы черезчуръ много для каждой британской дамы. Если она на столько превосходитъ другихъ, которыхъ я зналъ, на сколько этотъ брилльянтъ сіяетъ лучше другихъ, которые я видѣлъ, то я долженъ согласиться, что она только лучше многихъ. Но между многими драгоцѣнностями, какія есть на свѣтѣ, я навѣрное, не видалъ самой дорогой, такъ же какъ и вы между женщинами самой совершенной.
   Постумъ. Я цѣню ее по собственной оцѣнкѣ, какъ и этотъ камень.
   Іахимо. А какъ высоко вы его цѣните?
   Постумъ. Выше всего, чѣмъ можетъ похвалиться міръ.
   Іоахимо. Или ваша несравненная любезная не существуетъ, или какая-нибудь ничтожная вещица можетъ быть ея дороже.
   Постумъ. Вы въ заблужденіи: одну можно продать или подарить, если у кого достанетъ богатствъ, чтобы пріобрѣсть ее, или заслугъ, чтобы получить ее въ подарокъ; другую же получить не такъ легко: она даръ боговъ.
   Iaхимо. Который подарили вамъ боги?
   Постумъ. Да, и она останется моею по милости боговъ.
   Іахимо. Вы можете ее считать своею по имени; но вы знаете -- чужія птицы спускаются на прудъ сосѣда. Вашъ перстень можетъ также быть украденъ. Значитъ, изъ вашихъ двухъ безцѣнныхъ сокровищъ одно слабо, а другое подвержено случайностямъ. Искусный воръ или ловкій въ подобныхъ дѣлахъ волокита могутъ попытаться отнять у насъ и то и другое.
   Постумъ. Во всей Италіи нѣтъ того искуснаго волокиты, который могъ бы быть опасенъ для чести моей любезной, если вы считаете ее слабою въ сохраненіи своей чести. Я нисколько не сомнѣваюсь, что воровъ у насъ очень много -- и я все-таки не боюсь за свой перстень.
   Филaріо. Остановимся на этомъ, друзья мои.
   Постyмъ. Съ большимъ удовольствіемъ Этотъ уважаемый синьоръ, спасибо ему, не обходится со мною, какъ съ чужимъ: мы сблизились съ первыхъ же словъ.
   Iaхимо. Въ пять такихъ бесѣдъ я приложилъ бы себѣ путь къ сердцу вашей любезной и заставилъ бы ее отступить и поколебаться, если бы имѣлъ только доступъ и случай.
   Постумъ. Нѣтъ, нѣтъ!
   Іахимо. Я готовъ держать половину моего имѣнія противъ вашего перстня -- оно, по моему мнѣнію, стоитъ болѣе -- но я держу свой закладъ болѣе противъ вашей увѣренности, чѣмъ противъ чести вашей дамы, и чтобы исключить тутъ всякое оскорбленіе я готовъ сдѣлать это испытаніе съ какою угодно дамою на свѣтѣ.
   Постумъ. Вы крайне заблуждаетесь въ своей слѣпой самонадѣянности, и я не сомнѣваюсь, что вы за подобную попытку получите то, чего достойны.
   Іахимо. А что же именно?
   Постyмъ. Отказъ; хотя эта попытка, какъ вы её называете, заслуживаетъ большаго, а именно: наказанія.
   Филаріо. Господа, оставьте этотъ споръ. Онъ возникъ такъ внезапно; пусть онъ и умретъ, какъ родился, и -- прошу васъ -- узнайте лучше другъ друга.
   Іахимо. Я готовъ отвѣчать имѣніемъ своимъ и моего сосѣда, что подтвердилъ бы слова свои дѣломъ.
   Постумъ. Какую же даму избираете вы для своего опыта?
   Iaхимо. Вашу, которой постоянство считаете вы такимъ несокрушимымъ. Я держу десять тысячъ червонцевъ противъ вашего перстня, съ тѣмъ условіемъ, чтобъ вы отрекомендовали меня при дворѣ, гдѣ живетъ ваша дама; мнѣ болѣе ничего не нужно, кромѣ случая къ вторичному свиданію, и я привезу вамъ оттуда ея честь, которую вы считаете такою неприступною.
   Постумъ. Я готовъ держать золото противъ вашего золота; но перстнемъ моимъ я такъ же дорожу, какъ пальцемъ. онъ часть его.
   Іахимо. Вы любовникъ, а потому и осторожны. Но если вы заплатите милліонъ за золотникъ женскаго мяса, то и тогда не предохраните его отъ порчи. Впрочемъ, я вижу, что это для васъ святыня, а потому и трусите.
   Постумъ. Вашъ языкъ болтаетъ по привычкѣ, и я считаю ваши намѣренія болѣе честными.
   Іахимо. Я полный властелинъ своихъ словъ и готовъ исполнить то, что сказалъ; клянусь въ томъ моей честью.
   Постумъ. Исполнили бы? Ну, такъ я довѣрю вамъ мой перстень до вашего возвращенія -- пусть будетъ между нами заключенъ формальный договоръ. Моя любезная въ своей добродѣтели стоитъ безконечно выше вашихъ грязныхъ мыслей. Я вызываю васъ на этотъ закладъ: вотъ мой перстень!
   Филaріо. Не нужно никакого заклада.
   Iaхимо. Клянусь богами, онъ состоялся! Если я представлю вамъ достаточныя доказательства, что я овладѣлъ лучшимъ сокровищемъ вашей любезной, то мои десять тысячъ червонцевъ остаются при мнѣ, вмѣстѣ съ вашимъ перстнемъ. Но если я получу отказъ и она сохранитъ свою честь, за которую вы такъ стоите, то она -- ваше сокровище, и тогда этотъ перстень и мое золото -- ваши, но съ условіемъ: вы дадите мнѣ рекомендацію, чтобъ получить къ ней доступъ.
   Постумъ. Я согласенъ на эти условія; составимъ нашъ договоръ. Вотъ въ чемъ вы мнѣ отвѣтите: если вы оправдаете ваше хвастовство и представите мнѣ ясныя доказательства, что вы побѣдили, то я не буду вамъ врагомъ, ибо тогда она не стоитъ вражды; но если она останется непорочною и вы мнѣ не докажете противнаго, то за дурное мнѣніе и нападеніе на ея невинность вы мнѣ отвѣтите мечомъ.
   Іахимо. По рукамъ; идетъ! Мы скрѣпимъ этотъ договоръ законнымъ образомъ, и я тотчасъ отправлюсь въ Британію, чтобъ предпріятіе не простыло и не заглохло. Я принесу свое золото и велю составить письменное условіе.
   Постумъ. Согласенъ.

(Постумъ и Іахимо уходятъ).

   Французъ. Какъ вы думаете, состоится ли это дѣло?
   Филаріо. Синьоръ Іахимо отъ него не отступится. Пойдемте за ними.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Британія. Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ королева, придворныя дамы и Корнелій.

                       Королева.
  
             Пока роса ночная не обсохла,
             Скорѣй цвѣтовъ нарвите мнѣ. Гдѣ списокъ?
  
                       Придворная дама.
  
             Онъ у меня.
  
                       Королева.
  
                                 Такъ поскорѣе.
             (Придворныя дамы уходятъ).
                                                     Докторъ,
             Принесъ ли ты мнѣ зелій?
  
             Корнелій (подавая ей коробку).
  
                                           Королева,
             Я вашъ приказъ исполнилъ -- вотъ они;
             Но смѣю ли спросить -- не разсердитесь
             На мой вопросъ: его внушаетъ совѣсть --
             Зачѣмъ составъ вамъ нуженъ ядовитый,
             Который смерть наноситъ неизбѣжно,
             Хоть медленно, но вѣрно?
  
                       Королева.
  
                                           Удивляюсь
             Вопросу твоему: не у тебя ли
             Училась я? не ты ль мнѣ показалъ,
             Какъ смѣшивать, перегонять духи,
             Такъ что не разъ великій нашъ король
             Хвалилъ мои составы. Не считая
             Меня въ связи съ нечистымъ, ты не долженъ
             Тому дивиться, что свои познанья
             Хочу развить я въ опытахъ другихъ,
             Такъ и теперь хочу искусства силы
             Лишь на такихъ животныхъ испытать,
             Которыхъ мы и вѣшать не желаемъ,
             Но не на людяхъ. Дѣйствіе узнавъ,
             Я примѣню его противоядье
             И разныхъ силъ вліянье испытаю.
  
                       Корнелій.
  
             Но опыты такіе ваше сердце
             Ожесточатъ, а видъ подобныхъ дѣйствій
             И вреденъ, и противенъ.
  
                       Королева.
  
                                           Будь покоенъ.
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Королева (про себя).
  
             А вотъ и льстецъ лукавый. Такъ съ него-то
             Я и начну: онъ преданъ господину
             И ненавидитъ сына моего.
             (Громко). А, это ты, Пизаніо! Ну, докторъ,
             Теперь ступай: ты больше мнѣ не нуженъ.
  
                       Корнелій (про себя).
  
             Не вѣрю я тебѣ; но не удастся
             Твой замыселъ.
  
                       Королева (къ Пизанію).
  
                                 Тебѣ сказать хочу я...
  
                       Корнелій (про себя).
  
             Ее проникъ я. Пусть воображаетъ,
             Что я ей далъ медлительнаго яда:
             Я никому, съ подобною душой,
             Не ввѣрилъ бы отравы. Что я далъ ей,
             То чувства лишь на время притупляетъ.
             Она сперва надъ кошкой иль собакой
             Попробуетъ, а самъ пойдетъ и выше;
             Но въ омертвѣньи томъ вреда не будетъ,
             И жизни духъ, окованный на время,
             Вновь оживетъ еще свѣжѣе. Пусть
             Обманется она, въ моемъ коварствѣ
             Я буду правъ.
  
                       Королева.
  
                                 Ну, докторъ, удались,
             Пока тебя не позовутъ.
  
                       Корнелій.
  
                                           Иду. (Уходитъ).
  
                       Королева.
  
             Ты говоришь, все слезы льетъ она?
             Ужель ее не успокоитъ время
             И глупости не превозможетъ умъ?
             Ты дѣлай все, что можешь. Если скажешь,
             Что, наконецъ, ей сынъ мой сталъ любезенъ,
             Тогда тебѣ скажу я, что ты сталъ
             Такимъ, какъ Постумъ былъ, и даже выше:
             Его теперь уже безмолвно счастье,
             А имя съ нимъ умретъ. Ни возвратиться
             Не можетъ онъ, ни жить, гдѣ онъ живетъ;
             Мѣнять мѣста ему -- мѣнять лишь горе,
             И дня труды день новый разрушаетъ.
             Чего ты ожидаешь, опираясь
             На то, что упадетъ и можетъ
             Быть поднято, и даже не имѣетъ
             Друзей, чтобъ поддержать его?
             (Королева роняетъ коробку. Пизаніо поднимаетъ ее).
                                           Ты поднялъ,
             Чего и самъ не знаешь; но за трудъ
             Возьми ее себѣ; я составляла
             Сама лѣкарство это и пять разъ
             Спасала имъ отъ смерти короля:
             Нѣтъ лучшаго крѣпительнаго въ мірѣ.
             Возьми его въ задатокъ той награды,
             Которая назначена тебѣ.
             Ты госпожѣ своей представь, какъ должно,
             Ея судьбу -- какъ-будто отъ себя.
             Какое счастье ждетъ тебя, подумай:
             Ты милостей принцессы не утратишь, .
             Пріобрѣтешь благоволенье сына
             И короля, супруга моего,
             Который -- я объ этомъ постараюсь --
             Исполнитъ все, чего ни пожелаешь;
             И, наконецъ -- ручаюсь въ томъ -- примѣрно
             Твои труды сама я награжу.
             Пошли ко мнѣ придворныхъ дамъ и помни
             Мои слова. (Пизаніо уходитъ).
                       Упорный, хитрый плутъ:
             Онъ, какъ скала, стоитъ за господина
             И вѣрность въ ней питаетъ; но едва
             Онъ приметъ то, что я ему дала --
             И у нея вѣстовщика не будетъ
             Для милаго дружка; а не смирится,
             То и сама попробуетъ лѣкарства.
  

Пизаніо и придворныя дамы возвращаются.

  
                       Королева.
  
             Все такъ, все такъ; прекрасно:
             Фіалки, ноготки, ушки медвѣжьи --
             Снесите въ спальню ихъ. Прощай и помни
             Слова мои, Пизаніо.
             (Королева уходитъ въ сопровожденіи дамъ).
  
                       Пизаніо.
  
                                           Постараюсь.
             Но если измѣнить меня заставитъ свѣтъ,
             Я задушу себя -- вотъ мой тебѣ обѣтъ!
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА ѴІ.

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

Входитъ Имогена.

                       Имогена.
  
             Отецъ жестокъ, а мачеха лукава,
             Женихъ -- дуракъ: онъ сватаетъ жену,
             Которой мужъ въ изгнаньи. О, несчастный!
             Вѣнецъ моей тоски! Ахъ, сколько мукъ
             Я за него терплю! Зачѣмъ, какъ братьевъ,
             Не унесли меня? Вотъ было-бъ счастье!
             Мучительно томиться на престолѣ!
             Блаженны тѣ, хотя и въ низкой долѣ,
             Чьи скромныя сбываются желанья
             На радость имъ. Кто тамъ опять ко мнѣ?
  

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

  
                       Пизаніо.
  
             Принцесса, вотъ изъ Рима господинъ
             Привезъ письмо отъ вашего супруга.
  
                       Iaхимо.
  
             Вы, кажется, испуганы, принцесса?
             Достопочтенный Леонатъ здоровъ
             И вамъ поклонъ сердечный посылаетъ.
                       (Подаетъ ей письмо).
  
                       Имогена.
  
             Благодарю. Я рада вамъ душевно.
  
                       Іахимо (про себя).
  
             Въ ней все, что видно глазу -- совершенство.
             Когда жъ прекрасна также и душа,
             То предо мною фениксъ аравійскій.
             Я проигралъ! Будь мнѣ подругой, смѣлость,
             И съ головы до ногъ вооружи,
             Не то, какъ парсъ, я убѣгая долженъ биться,
             Иль, попросту, бѣжать позорно съ поля.
  
                       Имогена (читаетъ).
   "Это одинъ изъ благороднѣйшихъ людей, котораго дружбѣ я безконечно обязанъ. Прими его такъ, какъ велитъ тебѣ долгъ твой.

Леонатъ*.

             Вотъ это вслухъ; но дальше что онъ пишетъ,
             То сердце мнѣ восторгомъ наполняетъ,
             И благодарна я ему за то.
             Привѣтъ вамъ отъ меня. Что на словахъ
             Могу сказать, исполню то на дѣлѣ,
             По мѣрѣ силъ.
  
                       Іахимо.
  
                                 Благодарю, принцесса!
             О, какъ. безумны люди! Имъ природа
             Дала глаза, чтобъ видѣть небеса --
             Роскошный сводъ надъ моремъ и землею;
             Они умѣютъ звѣзды различать
             И на кремнистомъ берегу каменья --
             И отличить не можетъ этотъ органъ
             Дурное отъ прекраснаго!
  
                       Имогена.
  
                                           Синьоръ,
             Что заставляетъ васъ такъ удивляться?
  
                       Iaхимо.
  
             Не зрѣнье тутъ виною: павіанъ
             Межъ двухъ подобныхъ самокъ предпочелъ бы
             Одну другой; и умъ нельзя винить:
             Вѣдь, идіотъ судьею былъ бы мудрымъ
             Предъ красотой; и чувственность невинна:
             Всю грязь ея предъ блескомъ непорочнымъ
             Подавитъ страсть сама, и къ пищѣ гнусной
             Манить ее не будетъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Сэръ, что съ вами?
  
                       Iaхимо.
  
             Пресыщенная воля, жадность страсти
             И сытой, но все алчущій, сосудъ
             Наполненный, но съ течью, пожираетъ
             Сперва ягненка, а потомъ еще
             Бросается на внутренность.
  
                       Имогенa.
  
                                           Скажите,
             Что раздражило васъ? Вы не больны ли?
  
                       Iaхимо.
  
             Благодарю, принцесса, я здоровъ.
                       (Къ Пизаніо).
             Прошу васъ, другъ: слуга мой тамъ -- сыщите
             Его; онъ здѣсь не знаетъ никого.
  
                       Пизаніо.
  
             Я самъ хотѣлъ итти къ нему съ привѣтомъ.
                       (Уходитъ).
  
                       Имогена.
  
             Что мой супругъ? Скажите, онъ здоровъ?
  
                       Іахимо.
  
             Да, онъ здоровъ, достойная принцесса.
  
                       Имогена.
  
             И веселъ онъ? Надѣюсь, что онъ веселъ?
  
                       Іахимо.
  
             О, какъ еще! Тамъ нѣтъ ни одного,
             Кто-бъ такъ любилъ шутить и веселиться,
             Какъ онъ, и всѣ за то его зовутъ,
             "Повѣсою-британцемъ".
  
                       Имогена.
  
                                           Здѣсь, напротивъ
             Онъ больше грустенъ былъ, хотя и самъ
             Не зналъ тому причины.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Никогда
             Я грустнымъ не видалъ его. Тамъ есть
             Одинъ французъ, его пріятель. Онъ
             Отличный господинъ и очарованъ
             Землячкою своею; то и дѣло
             Вздыхаетъ о ней; а нашъ "повѣса-
             Британецъ", вашъ супругъ, надъ нимъ хохочетъ
             И говоритъ: "Я со смѣха бы лопнулъ,
             Представивъ, что мужчина -- зная самъ
             Изъ опыта и чтенья, что такое
             Всѣ женщины и чѣмъ имъ должно быть --
             Въ свободные часы свои тоскуетъ
             О вѣрномъ рабствѣ".
  
                       Имогена.
  
                                 Такъ сказалъ мой мужъ?
  
                       Iaхимо.
  
             Да, и при этомъ плакалъ онъ отъ смѣха.
             И весело послушать, какъ трунитъ
             Онъ надъ французомъ тѣмъ! Но видитъ Небо,
             Тамъ многіе съ грѣхомъ.
  
                       Имогена.
  
                                           Не онъ, надѣюсь.
  
                       Іахимо.
  
             О, нѣтъ, не онъ; но къ дару Неба должно
             Быть болѣе признательнымъ. И странно
             Все это въ немъ -- при васъ, не по заслугамъ
             Дарованной ему. Какъ удивляюсь
             Я этому, такъ долженъ я, конечно,
             И сострадать.
  
                       Имогена.
  
                                 Кому же это, сэръ?
  
                       Iaхимо.
  
             Двумъ существамъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Не я ль одно изъ нихъ?
             Вы на меня глядите,-- иль нашли вы
             Во мнѣ причину сострадать?
  
                       Iaхимо.
  
                                           О, горе!
             Бѣжать отъ блеска солнца и услады
             Искать въ тюрьмѣ, при свѣтѣ ночника!
  
                       Имогена.
  
             Прошу васъ, сэръ, скажите откровенно,
             Что вамъ велитъ жалѣть такъ обо мнѣ?

0x01 graphic

                       Iaхимо.
  
             То, что другіе...
             Сказать хотѣлъ я... васъ лишаютъ... Но
             Обязанность боговъ карать за это,
             А не моя разсказывать.
  
                       Имогена.
  
                                           Случайно
             Вамъ что-нибудь провѣдать удалось,
             Что до меня касается. Нерѣдко
             Сильнѣе мучитъ опасенье зла,
             Чѣмъ убѣжденье въ немъ. Иной бѣды
             Не избѣжишь; но, во-время узнавъ,
             Уврачевать ея мы можемъ рану;
             А потому скажите, что хотѣли
             Вы мнѣ открыть и что васъ удержало?
  
                       Iaхимо.
  
             Когда-бъ я могъ устами прикоснуться
             Къ такой щекѣ, къ такой рукѣ лилейной,
             Которой лишь одно прикосновенье
             Въ душѣ обѣтъ быть вѣрнымъ укрѣпляетъ;
             Когда-бъ моимъ былъ этотъ ликъ, манящій
             Къ себѣ мой взоръ блуждающій: ужель,
             О, стыдъ!-- себя дерзнулъ бы осквернить,
             Касаясь губъ, всѣмъ общихъ, какъ ступени
             У Капитолія; сжимая руки,
             Которыя въ коварствѣ постоянномъ --
             Коварство -- ихъ работа -- загрубѣли;
             Впиваясь въ глаза, которыхъ взглядъ
             Такъ тусклъ, какъ свѣтъ отъ сальнаго огарка!
             Я стоилъ бы тогда, чтобъ на меня
             Обрушились всѣ муки преисподней
             За грѣхъ такой!
  
                       Имогена.
  
                                 Ужъ не забылъ ли мужъ мой
             Британію?
  
                       Іахимо.
  
                       И самого себя.
             Я самъ не сталъ бы о его паденьи
             Вамъ говорить, когда бы ваша прелесть
             Не вызвала, отъ скорби, тяжкихъ словъ
             На мой языкъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Другихъ не нужно болѣ.
  
                       Іахимо.
  
             О, дивное созданье, ваше горе
             Сжимаетъ сердце мнѣ! Жену такую
             Прелестную, наслѣдницу царя,
             Которая могла-бъ удвоить славу
             Великаго монарха, приравнять
             Къ прелестницамъ, заплаченнымъ дарами,
             Которые отъ васъ онъ получилъ,
             Къ бродягамъ зараженнымъ, изъ корысти
             Вкусить готовымъ всякую болѣзнь,
             Которой соки могутъ отравить
             И самый ядъ! Отмстите жъ за себя!
             Иль ваша мать была не королева,
             И вы пошли не въ свой высокій родъ.
  
                       Имогена.
  
             Отмстить -- но какъ? будь это даже правда --
             Хотя такое сердце у меня,
             Что не легко ушамъ повѣрить -- какъ
             Я буду мстить?
  
                       Iaхимо.
  
                                 Заставилъ бы меня
             Онъ жить весталкой на холодномъ ложѣ,
             Межъ тѣмъ, какъ самъ купается въ утѣхахъ,
             Какъ на смѣхъ вамъ, на вашъ же счетъ! Отмстите!
             Я самъ готовъ вамъ предложить себя
             Взамѣнъ того, кто кинулъ ваше ложе --
             И сохранять любовь я вашу буду
             И въ вѣрности, и въ тайнѣ.
  
                       Имогена.
  
                                           Эй, Пизаньо!
  
                       Іахимо.
  
             Могу ль скрѣпить обѣтъ мой поцѣлуемъ?
  
                       Имогена.
  
             Прочь отъ меня! Проклятіе моимъ
             Ушамъ, что долго такъ тебѣ внимали!
             Когда-бъ ты честенъ былъ, ты мнѣ сказалъ бы,
             Такую вѣсть съ желаніемъ добра,
             А не съ такой постыдно низкой цѣлью.
             Ты мужа благороднаго чернишь,
             Который такъ далекъ отъ клеветы
             Твоей, какъ ты -- отъ чести; предлагаешь
             Свою любовь женѣ, которой ты
             Противнѣе, чѣмъ дьяволъ. Эй, Пизаньо!
             Я королю скажу про твой поступокъ,
             И если онъ найдетъ благопристойнымъ,
             Чтобъ велъ себя здѣсь, при его дворѣ,
             Какъ въ римской банѣ, дерзкій чужеземецъ
             И обнажалъ бы скотскій свой порывъ,
             То онъ дворомъ своимъ не дорожитъ
             И дочь не уважаетъ. Эй, Пизаньо!
  
                       Iaхимо.
  
             Счастливецъ Леонатъ! Теперь скажу я:
             Увѣренность супруги благородной
             Вполнѣ достойна вѣрности твоей,
             А блескъ твоихъ достоинствъ отвѣчаетъ
             Увѣренности этой. О, живите
             Въ блаженствѣ долговѣчномъ, вы, супруга
             Достойнѣйшаго мужа на землѣ!
             Царица вы того, кто васъ достоинъ!
             Простите, я хотѣлъ лишь испытать,
             Глубоко ли укоренилась въ васъ
             Довѣренность къ нему. Теперь супругъ вашъ
             Сталъ снова тѣмъ, кѣмъ былъ: всѣхъ превосходитъ
             По нравственности онъ, и такъ собою
             Сердца людей чаруетъ, что ему
             Всѣ преданы.
  
                       Имогена.
  
                                 Я съ вами примирюсь.
  
                       Іахимо.
  
             Онъ точно богъ въ кругу своихъ друзей,
             И высоко возноситъ уваженье
             Надъ смертными его. О, не сердитесь,
             Достойная принцесса, что дерзнулъ я
             Васъ ложью испытать! Но ваша мудрость
             Явилась въ этой твердости и въ томъ,
             Что вами избранъ лучшій изъ мужей
             И слабостей всѣхъ чуждый. Изъ любви
             Къ нему я клеветалъ; но Небесами
             Вы созданы превыше всѣхъ. Простите жъ!
  
                       Имогена.
  
             Теперь ужъ все забыто. Чѣмъ могу я
             Служить вамъ при дворѣ -- исполню все.
  
                       Iaхимо.
  
             Благодарю, принцесса. Я едва
             Не позабылъ просить васъ о бездѣлкѣ,
             Но важной тѣмъ, что къ вашему супругу
             Относится она. Я самъ съ друзьями
             Участникъ тутъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Скажите, что жъ такое?
  
                       Іахимо.
  
             Двѣнадцать насъ, римлянъ, и вашъ супругъ --
             У насъ въ крылѣ онъ лучшее перо --
             Купить подарокъ Цезарю сложились.
             Я, ихъ агентъ, во Франціи досталъ
             Изъ серебра работы рѣдкой утварь,
             Каменьевъ разныхъ въ дорогой оправѣ
             И, какъ пріѣзжій здѣсь, не знаю, гдѣ
             Ихъ лучше уберечь: нельзя ли вамъ
             На сохраненье взять ихъ?
  
                       Имогена.
  
                                           О, съ охотой!
             И въ цѣлости ихъ вамъ я поручусь.
             А такъ какъ мужъ мой въ долѣ тутъ, то въ спальню
             Поставлю ихъ къ себѣ.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Они въ сундукъ
             Уложены; онъ у моей прислуги.
             Могу ль прислать его на эту ночь?
             Я завтра долженъ ѣхать.
  
                       Имогена.
  
                                           О, нѣтъ, нѣтъ!
  
                       Iaхимо.
  
             Простите мнѣ -- я долженъ, или слово
             Нарушу я. Изъ Галліи сюда
             Я плылъ затѣмъ, что видѣть васъ желалъ
             И обѣщалъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Благодарю за трудъ!
             Но завтра вы не ѣдете.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Я долженъ,
             А потому прошу васъ, если будетъ
             Отъ васъ письмо къ супругу, напишите
             Сегодня же: я ужъ и такъ промедлилъ;
             Намъ очень важно поднести подарокъ
             Ко времени.
  
                       Имогена.
  
                                 Я напишу. Пришлите
             Ко мнѣ сундукъ. Онъ будетъ сбереженъ
             И въ цѣлости вамъ отданъ. До свиданья!
                       (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

  

СЦЕНА I.

Британія. Дворъ предъ дворцомъ Цимбелина.

Входятъ Клотенъ и два лорда.

   Клотенъ. Ну, было ли съ кѣмъ такое несчастіе! мой шаръ уже приближался къ другимъ -- и вдругъ его отшибли! Я готовъ былъ поставить сто фунтовъ; а тутъ еще проклятый ротозѣй привязался къ моимъ ругательствамъ, какъ-будто я занялъ ихъ у него и не могу сорить ими, какъ мнѣ вздумается.
   1-ый лордъ. И что онъ выигралъ этимъ? Вы разбили ему голову шаромъ.
   2-ой лордъ (про себя). Будь у него въ головѣ столько ума, сколько у разбившаго ее, то онъ, конечно, бы вытекъ.
   Клотенъ. Если человѣку знатнаго рода придетъ охота ругаться, то прилично ли присутствующимъ вмѣшиваться и препятствовать его ругательствамъ? А?
   2-ой лордъ. Нѣтъ, принцъ! (Про себя). Такъ же, какъ и тебѣ терзать имъ слухъ.
   Клотенъ. Проклятая собака! И требуетъ еще удовлетворенія! Вотъ если бъ онъ былъ мнѣ равный!
   2-ой лордъ (про себя). То-есть такой же дуралей, какъ ты?
   Клотенъ. Чортъ побери! ничто на свѣтѣ не можетъ разсердить меня такъ! Лучше бы я былъ не такого знатнаго рода: никто и подраться-то со мною не смѣетъ, оттого что я сынъ королевы; каждый дуракъ дерется, сколько душѣ угодно, а я хожу одинъ, какъ пѣтухъ, къ которому никто не смѣетъ подступить.
   2-ой лордъ (про себя). Ты и похожъ на пѣтуха, потому что пѣтушишься.
   Клотенъ. Ну, что ты скажешь?
   2-ой лордъ. Вашей свѣтлости неприлично драться со всякимъ, кого вы оскорбили.
   Клотенъ. Я самъ это знаю; но развѣ я не могу оскорблять тѣхъ, кто ниже меня?
   2-ой лордъ. Да, это можно только вамъ однимъ.
   Клотенъ. Ну вотъ, я самъ такъ думаю.
   1-ый лордъ. Вы слышали объ иностранцѣ изъ-за моря, который сегодня вечеромъ пріѣхалъ ко двору?
   Клотенъ. Изъ-за моря -- и я объ этомъ ничего не знаю?
   2-ой лордъ (про себя). Онъ самъ заморскій звѣрь -- и этого не знаетъ!
   1-ый лордъ. Это италіанецъ, и какъ говорятъ, другъ Леоната.
   Клотенъ. Леоната? этого выгнаннаго негодяя? Стало-быть, и этотъ такая же птица, кто бы онъ ни былъ. Кто сказалъ тебѣ объ этомъ иностранцѣ?
   1-ый лордъ. Одинъ изъ пажей вашей свѣтлости.
   Клотенъ. Прилично ли будетъ, если я пойду посмотрѣть на него? Не унижу ли я этимъ себя?
   2-ой лордъ. Вамъ, принцъ, нельзя себя унизить.
   Клотенъ. Да, я думаю, что это не такъ легко.
   2-ой лордъ (про себя). Ты такой отъявленный дуракъ и на столько ниже всѣхъ по уму, что тебя ничто не сдѣлаетъ ниже, что бы ты ни сдѣлалъ.
   Клотенъ. Пойдемъ, я хочу взглянуть на этого италіанца. Что проигралъ я въ шары, то ворочу съ него сегодня же вечеромъ. Пойдемъ.
   2-ой лордъ. Къ вашимъ услугамъ, принцъ!

(Клотенъ и 1-ый лордъ уходятъ).

             Могла же мать, лукавая, какъ дьяволъ,
             Родить осла! Она своимъ умомъ
             Всего достигнуть можетъ; сынъ ея же
             Вовѣкъ не вычтетъ двухъ изъ двадцати,
             Чтобы въ остаткѣ вышло восемнадцать.
             О, бѣдная принцесса Имогена!
             Что ты должна терпѣть! Тутъ -- твой отецъ
             Рабъ мачехи, тамъ -- мать съ сѣтями козней,
             А тутъ -- женихъ, который ненавистнѣй
             Тебѣ, чѣмъ ссылка милаго супруга
             И съ нимъ разводъ. Да укрѣпитъ Всевышній
             Въ тебѣ твердыню чести и избавитъ
             Отъ оскверненья храмъ твоей души!
             Да наградятъ за вѣрность, наконецъ,
             Тебя возвратъ супруга и вѣнецъ!
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же. Спальня Имогены. Въ углу стоитъ сундукъ.

Имогенa читаетъ, лежа въ постели. Въ отдаленіи Елена.

                       Имогена.
  
             Кто здѣсь? Елена, ты?
  
                       Елена.
  
                                           Я здѣсь, принцесса!
  
                       Имогена.
  
             Который часъ?
  
                       Еленa.
  
                                 Теперь почти что полночь.
  
                       Имогена.
  
             Ужъ три часа читала я: устали
             Глаза. Загни тутъ листъ и спать ложись.
             Свѣчу оставь -- пускай она горитъ;
             А если ты часа въ четыре встанешь,
             То разбуди меня. Сонъ такъ и клонитъ.
                       (Елена уходитъ).
             Подъ свой покровъ меня примите, боги,
             И сохраните бѣдную меня
             Отъ духовъ злыхъ и грѣшныхъ искушеній!
                       (Она засыпаетъ).
  

Iaхимо выходитъ изъ сундука.

  
                       Іахимо.
  
             Сверчки поютъ; уставшій отъ трудовъ
             Крѣпитъ покоемъ силы. Такъ Тарквиній,
             По тростнику подкравшись, разбудилъ
             Невинность злодѣяньемъ. О, Цитера,
             Какъ можешь ты свое украсить ложе!
             Ты -- лилія, бѣлѣе всѣхъ покрововъ!
             Могу ль тебя коснуться поцѣлуемъ --
             Однимъ лишь поцѣлуемъ? Вы, рубины
             Небесные, какъ нѣжно вы сомкнулись!
             Все здѣсь ея дыханья ароматомъ
             Наполнено. Огонь свѣчи -- и тотъ
             Склонился къ ней и хочетъ заглянуть
             Подъ сѣнь рѣсницъ, чтобы увидѣть звѣзды,
             Закрытыя завѣсами окна:
             Лазурь и бѣлизну подъ мракомъ неба.
             Однако, мнѣ пора заняться дѣломъ;
             Замѣчу все кругомъ и запишу:
             Картины тѣ и тѣ; вотъ здѣсь окно;
             Постели пологъ, тутъ коверъ, фигуры --
             Все матерьялъ для моего разсказа.
             Ахъ, если бъ мнѣ открыть на ней примѣту,
             Которая скрѣпила бы вѣрнѣе,
             Чѣмъ тысячи другихъ, мои слова!
             Ты, обезьяна смерти, сонъ, сильнѣе
             Сдави ее: пускай она лежитъ,
             Какъ статуя во храмѣ! Снять скорѣе!
             (Снимаетъ съ нея браслетъ).
             Онъ, точно узелъ гордіевъ, запутанъ.
             Ты мой! Вотъ онъ, наглядный мой свидѣтель!
             Могучій, какъ сознанье, онъ, навѣрно,
             До бѣшенства супруга доведетъ.
             А, пятнышко на лѣвой груди! Точно
             Пять капелекъ пурпурныхъ на вѣнцѣ
             У ноготка. Вотъ этотъ мой свидѣтель
             Сильнѣе, чѣмъ судейскій приговоръ:
             Онъ вмигъ его увѣритъ въ томъ, что я
             Сорвалъ замокъ и чести кладъ похитилъ.
             Довольно! Что жъ -- чего недостаетъ?
             Къ чему писать, что врѣзалъ и замкнулъ
             Я въ памяти! Она сейчасъ читала
             Исторію Терея: листъ заложенъ
             На мѣстѣ, гдѣ сдается Филомела.
             Теперь скорѣй въ сундукъ: замкнись пружина!
             Впередъ, драконы ночи! Пусть отъ лучей разсвѣта
             Ослѣпнутъ очи ворона! Мнѣ страшно!
             Тамъ ангелъ спитъ, а здѣсь бушуетъ адъ.
                       (Бьютъ часы).
             Разъ, два, три! Ну, теперь пораложиться
                       (Скрывается въ сундукъ).

0x01 graphic

  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Передъ комнатою Имогены.

Клотенъ и два лорда.

   1-й лордъ. Ваша свѣтлость при проигрышѣ самый терпѣливый и хладнокровный человѣкъ, какой только вскрывалъ карты.
   Клотенъ. Я думаю, каждому холодно, когда онъ проигрываетъ.
   1-й лордъ. Но не каждый такъ терпѣливъ, какъ показали вы, принцъ, своимъ благороднымъ примѣромъ, вы горячитесь и раздражаетесь только тогда, когда выигрываете.
   Клотенъ. Выигрышъ придаетъ храбрости..Еслибъ мнѣ только удалось овладѣть этой своенравной Имогеной, то у меня было бы довольно золота. Никакъ ужъ утро?
   1-й лордъ. Ужъ день на дворѣ, ваша свѣтлость.
   Клотенъ. Когда-бъ скорѣе пришла музыка; мнѣ присовѣтывали позабавить ее утромъ музыкою; говорятъ, это пройметъ ее.
  

Входятъ музыканты.

  
   Клотенъ. Эй, сюда! настройте инструменты! Если вамъ удастся пробрать ее пальцами -- тѣмъ лучше; тогда мы попытаемся и языкомъ. Если же и это не поможетъ, то пусть она дѣлаетъ, что хочетъ, а я отъ нея не откажусь. Сперва отличную, ловко-подлаженную штучку, а потомъ -- чудно-сладостную арію съ эдакими забористо-чувствительными словами -- тогда посмотримъ, что будетъ.
  
                       ПѢСНЯ.
  
             Чу! жаворонка пѣснь звучитъ,
                  И Фебъ ужъ въ путь готовъ:
             Коней росою онъ поитъ
                  Изъ вѣнчиковъ цвѣтовъ.
             Стряхнувши сонъ свой, ноготки
                  Глядятъ на небеса,
             И улыбаются цвѣтки.
                  Вставай, моя краса,
                       Вставай, вставай!
  
   Клотенъ. Ну, теперь, ступайте! Если это подѣйствуетъ -- тѣмъ болѣе чести вашей музыкѣ, а нѣтъ, то уши у нея съ изъяномъ, котораго не исправятъ ни волосяныя, ни кишечныя струны, ни голоса всѣхъ на свѣтѣ кастратовъ.

(Музыканты уходятъ).

Уходятъ Цимбелинъ и королева.

  
   2-ой лордъ. Вотъ идетъ король.
   Клотенъ. Я очень радъ, что до такой поздней поры оставался на ногахъ, потому что теперь чуть свѣтъ, а я уже на ногахъ. Онъ, какъ отецъ, приметъ это за доказательство моей любви. Честь имѣю пожелать вашему величеству и вамъ, матушка, добраго утра.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Не ждешь ли нашей дочери суровой
             Здѣсь у дверей? Она не выходила?
  
   Клотенъ. Я попытался атаковать ее музыкой; но она не удостоила меня своимъ вниманіемъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Да, въ ней свѣжо еще изгнанье друга:
             Онъ въ памяти у ней; но скоро время
             Его изгладитъ изъ ея души --
             Тогда она твоя.
  
                       Королева.
  
                                 Къ тебѣ король
             Такъ милостивъ: ходатаемъ твоимъ
             У дочери онъ будетъ; но и ты
             Старайся самъ понравиться; ищи
             Удобный часъ; отказы пусть усилятъ
             Услужливость твою, чтобъ ей казалось,
             Что ею лишь одной въ своихъ услугахъ
             Ты вдохновленъ, лишь ей во всемъ покоренъ,
             И лишь когда уйти тебѣ велитъ,
             Не обращай вниманья,-- какъ будто ты мертвецъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Ну вотъ еще -- мертвецъ!
  

Входитъ вѣстникъ.

  
                       Вѣстникъ.
  
             Тамъ, государь, пришли послы изъ Рима;
             Одинъ изъ нихъ Кай Луцій.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Честный мужъ!
             Онъ съ цѣлью здѣсь недоброю; но въ этомъ
             Не виноватъ. Онъ будетъ нами принятъ,
             Какъ санъ того, кѣмъ посланъ онъ, велитъ.
             Когда-то намъ онъ оказалъ услугу --
             И это помнимъ мы. Любезный сынъ,
             Увидѣвшись съ невѣстой, поспѣши
             Ко мнѣ и къ матери. Ты будешь нуженъ
             При римлянахъ. Пойдемте, королева!
             (Цимбелинъ, королева, лорды и вѣстникъ уходятъ).
  
                       Клотенъ.
  
             Поговорю я съ нею, если встала;
             А, нѣтъ, такъ пусть лежитъ и грезитъ.
             (Стучится въ дверь). Эй!
             При ней всегда есть женщины. Что, если
             Одной изъ нихъ подсунуть? Очень часто
             Даетъ намъ доступъ золото: оно
             Діаниныхъ лѣсничихъ подкупаетъ,
             Такъ что они пригонятъ сами къ вору
             На встрѣчу дичь; чрезъ золото и честный
             Находитъ смерть, а воръ спасаетъ шею;
             А часто воръ и честный человѣкъ
             Изъ-за него равно кончаютъ петлей.
             Чего, чего не сдѣлаетъ оно --
             Не сдѣлаетъ -- и снова уничтожитъ?
             Итакъ, одну изъ женщинъ этихъ нужно
             Мнѣ въ адвокаты взять, затѣмъ что самъ
             Плохой знатокъ я въ этомъ дѣлѣ. Эй!
             Кто тамъ? (Стучится).
  

Входитъ придворная дама.

  
                       Дама.
  
                       Кто здѣсь стучится?
  
                       Клотенъ.
  
                                           Дворянинъ.
  
                       Дама.
  
             Не больше?
  
                       Клотенъ.
  
                       Да -- и знатной дамы сынъ.
  
                       Дама.
  
             Не всякій можетъ этимъ похвалиться!
             Другимъ портной обходится дешевле,
             Чѣмъ вамъ. Но что же вамъ угодно, сэръ?
  
                       Клотенъ.
  
             Принцессу. Что -- готова ли она?
  
                       Дама.
  
             Она готова -- въ комнатѣ остаться,
  
                       Клотенъ.
  
             Вотъ золото: продайте мнѣ любовь.
  
                       Дама.
  
             Какъ? васъ любить, иль только говорить
             Другимъ о васъ съ любовью? Вотъ принцесса.
  

Входитъ Имогена.

  
                       Клотенъ.
  
             Сестрица, съ добрымъ утромъ! вашу ручку.
                       (Придворная дама уходитъ).
  
                       Имогена.
  
             Принцъ, съ добрымъ утромъ. Вы несете много
             Изъ-за меня трудовъ и безпокойства;
             Моя же благодарность заключаться
             Лишь будетъ въ томъ, что я скажу вамъ прямо:
             "Я ею такъ бѣдна, что не могу
             Ее дарить".
  
                       Клотенъ.
  
                                 Клянусь, я васъ люблю.
  
                       Имогена.
  
             Клянитесь ли, иль просто говорите --
             Мнѣ все равно; не надо мнѣ ни словъ,
             Ни вашихъ клятвъ; за нихъ одна награда
             Я ихъ не слушаю.
  
                       Клотенъ.
  
                                 То не отвѣтъ.
  
                       Имогена.
  
             Я не молчу, чтобъ моего молчанья
             Согласьемъ не сочли. Прошу, оставьте
             Меня въ покоѣ: ваши угожденья
             Лишь могутъ вызвать грубость, какъ теперь.
             Кто такъ уменъ, какъ вы, тому бы должно
             Умѣть себѣ отказывать въ желаньяхъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Васъ бросить въ сумасшествіи -- не грѣхъ ли?
             Нѣтъ, я не брошу васъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Вотъ дураки, такъ тѣ ужъ
             Съума не сходятъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Такъ значитъ -- я дуракъ?

0x01 graphic

  
                       Имогена.
  
             Такъ говорить мнѣ, сумасшедшей, можно!
             Уймитесь вы -- и мой недугъ пройдетъ:
             Мы оба исцѣлимся. Мнѣ досадно,
             Что изъ-за васъ забыть должна я скромность
             И рѣзко отвѣчать. Разъ навсегда
             Я вамъ скажу, свое извѣдавъ сердце,
             Что я про васъ и слышать не хочу
             И до того чуждаюсь снисхожденья --
             Въ чемъ и винюсь -- что ненавижу васъ.
             Когда-бъ о томъ вы сами догадались,
             Мнѣ этимъ бы хвалиться не пришлось.
  
                       Клотенъ.
  
             Вы преступили долгъ повиновенья
             Родителю. Вашъ бракъ съ презрѣннымъ нищимъ,
             Котораго вскормили подаяньемъ
             И крохами двора, совсѣмъ не бракъ.
             И если низкому породой -- кто же
             Ничтожнѣе его?-- дозволить нужно
             Скрѣплять узломъ по произволу сердце,
             Вся цѣль кого -- плодить свое отродье
             Для нищенской сумы, то какъ же васъ
             Не удержалъ отъ этакого срама
             Престолъ отца? Вы не должны сквернить
             Достоинство его рабомъ ничтожнымъ,
             Наемникомъ, лакеемъ, свинопасомъ,
             Которому и это званье -- честь.
  
                       Имогена.
  
             Презрѣнный, будь Юпитера ты сыномъ,
             А въ остальномъ такимъ же, какъ теперь,
             То и тогда не стоилъ бы назваться
             Его рабомъ; и если по заслугамъ
             Обоихъ васъ цѣнить, высокой честью
             Ты былъ бы облеченъ, когда бы сталъ
             Подручнымъ палача въ его владѣньяхъ --
             И былъ бы ты противенъ всѣмъ за это
             Отличіе.
  
                       Клотенъ.
  
                       Убей его чума!
  
                       Имогена.
  
                                 Быть названнымъ тобою -- для него
             Всего ужаснѣе. Сквернѣйшая одежда,
             Какую могъ носить онъ, для меня
             Дороже всѣхъ волосъ твоихъ, хотя бы
             Изъ каждаго родился ты. Пизаньо!
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Клотенъ.
  
             Его одежда? Чортъ меня возьми!
  
                       Имогена (Пизаніо).
  
             Ступай скорѣй -- сыщи мнѣ Доротею.
  
                       Клотенъ.
  
             Его одежда!
  
                       Имогена.
  
                                 Словно домовой,
             Дуракъ меня преслѣдуетъ и сердитъ.
             Вели браслетъ ей поискать -- онъ какъ-то
             Съ руки моей свалился: онъ супругомъ
             Мнѣ подаренъ, и я не промѣняю
             Его на всѣ сокровища царей.
             Онъ, кажется, при мнѣ былъ нынче утромъ,
             Но съ вечера -- я помню хорошо --
             Онъ былъ на мнѣ: его я цѣловала.
             Не убѣжалъ же къ мужу онъ сказать,
             Что безъ него другого я цѣлую.
  
                       Пизаніо.
  
             Онъ сыщется.
  
                       Имогена.
  
                                 Надѣюсь. Поищи же!
                       (Пизаніо уходитъ).
  
                       Клотенъ.
  
             Обидно мнѣ: "сквернѣйшая одежда"...
  
                       Имогена.
  
             Да, такъ сказала я; когда хотите
             Начать процессъ -- свидѣтелей зовите.
  
                       Клотенъ.
  
             Я вашему отцу скажу.
  
                       Имогена.
  
                                           Да кстати
             И матери; она жъ меня такъ любитъ,
             Что ей пріятно будетъ на меня
             Позлобствовать. Имѣю честь остаться
             Подъ вашей злобой. (Уходитъ).
  
                       Клотенъ.
  
                                           О, я отомщу!
             "Сквернѣйшая одежда!" Хорошо же!
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Римъ. Комната въ домѣ Филаріо.

Входятъ Постумъ и Филаріо.

                       Постумъ.
  
             Не бойся, другъ; когда бъ я былъ увѣренъ
             Такъ въ возвращеньи милостей монарха,
             Какъ въ вѣрности жены!
  
                       Филaріо.
  
                                           Но что же ты
             Для примиренья сдѣлалъ?
  
                       Постумъ.
  
                                           Ничего!
             Жду, что придетъ, и дрогну на морозѣ
             Въ надеждѣ теплыхъ дней. Прими пока
             Признательность мою: когда надежда
             Обманетъ -- должникомъ твоимъ умру.
  
                       Филаріо.
  
             Ты дружбою и обществомъ своимъ
             Мнѣ заплатилъ съ избыткомъ. Вашъ король
             Теперь съ послами Августа. Кай Луцій
             Исполнитъ порученье, и король
             Заплатитъ дань свою и недоимки,
             Не то -- опять увидитъ наше войско,
             А память ихъ у васъ еще свѣжа.
  
                       Постумъ.
  
             Я не политикъ и не буду имъ,
             Но думаю, что быть войнѣ, и вы
             Услышите скорѣй, что ваше войско
             Въ безстрашную Британію вступило,
             Чѣмъ тамъ хоть пенсъ внесутъ. Народъ британскій
             Теперь искуснѣй въ ратномъ дѣлѣ сталъ,
             Чѣмъ былъ въ тѣ времена, какъ Юлій Цезарь
             Смѣялся надъ незнаніемъ его,
             Съ досадою дивясь его отвагѣ.
             Теперь искусство, слитое съ отвагой,
             Всѣмъ можетъ доказать, что нашъ народъ
             Идетъ впередъ за вѣкомъ.
  

Входитъ Іахимо.

  
                       Филаріо.
  
                                           А, Іахимо!
  
                       Постумъ.
  
             Знать, быстрые олени васъ несли,
             А паруса всѣ вѣтры цѣловали,
             Чтобъ вашъ корабль быстрѣй летѣлъ.
  
                       Филаріо.
  
                                                     Съ пріѣздомъ!
  
                       Постумъ.
  
             Надѣюсь, что такъ скоро вы вернулись
             Отъ скораго отвѣта.
  
                       Іахимо.
  
                                 Признаюсь,
             Супруга ваша, благородный Постумъ,
             Прелестнѣй всѣхъ, кого я только зналъ.
  
                       Постумъ.
  
             И лучше всѣхъ, а то бы красотой
             Она въ окно манила лишь сердца,
             Обманывая ихъ.
  
                       Iахимо.
  
                                 Вотъ вамъ и письма.
  
                       Постумъ.
  
             Пріятныя?
  
                       Іахимо.
  
                       Надѣюсь, что пріятны.
  
                       Филаріо.
  
             Кай Луцій былъ въ Британіи, когда
             Вы были тамъ?
  
                       Iахимо.
  
                                 Его тамъ ожидали,
             Но онъ еще не прибылъ.
  
             Постумъ (прочитавъ письмо).
  
                                           Хорошо.
             Что -- камень мой попрежнему блеститъ,
             Иль плохъ для васъ?
  
                       Iахимо.
  
                                 Когда-бъ я проигралъ,
             То золота-бъ на столько не лишился.
             Но я готовъ свершить вторичный путь
             Для ночи, столь пріятной и короткой,
             Какъ ночь въ Британіи. Вашъ перстень мой.
  
                       Постумъ.
  
             Трудненько вамъ добраться до него.
  
                       Iахимо.
  
             Супруга ваша трудъ мнѣ облегчила.
  
                       Постумъ.
  
             Ну, не шутите проигрышемъ такъ:
             Вы знаете, намъ быть нельзя друзьями.
  
                       Iахимо.
  
             Зачѣмъ же нѣтъ, когда мы сохранимъ
             Условіе? Вотъ если-бъ я пріѣхалъ
             Сюда, ни съ чѣмъ, то мы дрались бы съ вами;
             Но, выигравъ супруги вашей честь,
             Я выигралъ и перстень; я невиненъ
             Предъ ней и предъ вами, поступая
             Съ согласія обоихъ.
  
                       Постумъ.
  
                                           Если вы
             Докажете, что съ ней дѣлили ложе,
             То перстень вашъ; не то -- за клевету
             Позорную мой мечъ иль вашъ лишится
             Хозяина, а можетъ быть, и оба
             Падутъ изъ рукъ и будутъ тамъ лежать,
             Пока ихъ подберутъ.
  
                       Іахимо.
  
                                           Что я открою,
             То къ правдѣ близко такъ, по всѣмъ примѣтамъ,
             Что вы повѣрите; но я готовъ
             Все клятвой подтвердить, хотя, надѣюсь,
             Вы отъ нея избавите меня,
             Найдя ее ненужной.
  
                       Постумъ.
  
                                           Говорите.

0x01 graphic

                       Iахимо.
  
             Такъ слушайте жъ: во-первыхъ, спальня. Въ ней,
             Я сознаюсь, не спалъ; ну, да и было
             Изъ-за чего не спать. Она обита
             Обоями изъ шелку съ серебромъ;
             На нихъ искусно выткана шелками
             Исторія свиданья Клеопатры
             Съ Антоніемъ, возлюбленнымъ ея;
             Подъ ними Киднъ свои вздымаетъ волны
             Отъ гордости иль тяжести судовъ.
             Работа такъ искусна и богата,
             Что мастерство въ ней борется съ цѣной.
             Довольно надивиться я не могъ,
             Какъ въ ней все ярко, тщательно и нѣжно
             И, вмѣстѣ, полно жизни.
  
                       Постумъ.
  
                                           Такъ, но это
             Вы услыхать могли и отъ меня,
             Иль отъ другихъ.
  
                       Iaхимо.
  
                                 Слова мои скрѣпятъ
             Подробности другія.
  
                       Постумъ.
  
                                           Дайте ихъ,
             Не то -- вы чести клеветникъ.
  
                       Iaхимо.
  
                                                     На югъ
             Стоитъ каминъ, украшенный Діаной
             Въ купальнѣ. Я прелестнѣй изваянья
             Не видывалъ. Творя его, художникъ
             Природу превзошелъ -- и только нѣтъ
             Дыханья и движенья.
  
                       Постумъ.
  
                                           И про это
             Могли узнать вы также изъ разсказовъ:
             Оно извѣстно всѣмъ.
  
                       Іахимо.
  
                                           На потолкѣ
             Красуются амуры золотые.
             Чуть не забылъ -- луцерны для огня:
             Изъ серебра два милыхъ Купидона
             Стоятъ и дремлютъ, нѣжно опершись
             На факелы.
  
                       Постумъ.
  
                                 И это честь ея!
             Ну, пусть вы это видѣли -- хвалю
             Я вашу память; только описаньемъ
             Того, что было въ комнатѣ, закладъ
             Еще не выигранъ!
  
             Iaхимо (показывая браслетъ).
  
                                 Ну, такъ блѣднѣйте,
             Коль можете! Я эту драгоцѣнность
             На воздухъ выпущу: смотрите -- вотъ!
             Ну, спрятано. Ее мы съ вашимъ перстнемъ
             Соединимъ: теперь они мои.
  
                       Постумъ.
  
             Юпитеръ! Дайте, дайте мнѣ взглянуть:
             Онъ тотъ ли, что я далъ ей?
  
                       Iaхимо.
  
                                           Да, тотъ самый.
             Спасибо ей: она его сняла.
             Вотъ какъ теперь смотрю: ея движенье
             Милѣй подарка было, возвышая
             Достоинство его. Она сказала,
             Вручая мнѣ его, что ей когда-то
             Онъ дорогъ былъ.
  
                       Постумъ.
  
                                 Быть можетъ, ей хотѣлось
             Послать его ко мнѣ.
  
                       Iaхимо.
  
                                 Она такъ пишетъ?
  
                       Постумъ.
  
             О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Вы правы. Вотъ возьмите!
                       (Отдаетъ ему перстень).
             Для глазъ моихъ онъ василискъ и взглядомъ
             Убьетъ меня. Нѣтъ чести въ красотѣ,
             Нѣтъ вѣрности въ смиреніи наружномъ,
             И нѣтъ любви, гдѣ есть другой мужчина.
             Обѣты женщинъ такъ же ненадежны,
             Какъ добродѣтель ихъ; они -- ничто,
             О, верхъ коварства!
  
                       Филаріо.
  
                                 Успокойся, другъ!
             Оставь себѣ кольцо; оно покуда
             Еще твое; быть можетъ потеряла
             Она браслетъ, иль кто-нибудь изъ слугъ,
             Подкупленный, укралъ его.
  
                       Постумъ.
  
                                           Да, правда --
             И, вѣрно, такъ достался онъ ему.
             Вы мнѣ представьте признакъ болѣ вѣрный.
             Чѣмъ эта вещь, украдена она.
  
                       Iaхимо.
  
             Клянусь Юпитеромъ, онъ мною снятъ
             Съ ея руки.
  
                       Постумъ.
  
                                 Ты слышишь: онъ клянется,
             Юпитеромъ клянется! Да, я вѣрю!
             Возьмите перстень мой: я вѣрю вамъ!
             Нельзя ей было потерять: прислуга
             У ней вѣрна -- поддастся ли на подкупъ,
             Притомъ отъ иностранца? Нѣтъ, она
             Была его: вотъ знакъ ея паденья
             Какъ дорого позоръ она купила!
             Возьми свое -- и пустъ барышъ раздѣлятъ
             Всѣ дьяволы съ тобой!
  
                       Филаріо.
  
                                           Другъ, успокойся:
             Все это недостаточно, чтобъ быть
             Увѣрену.
  
                       Постумъ.
  
                                 Нѣтъ! болѣе ни слова!
             Она была его.
  
                       Iaхимо.
  
                                 Угодно вамъ
             Сильнѣйшихъ доказательствъ? На груди,
             Горячихъ ласкъ достойной, есть значокъ,
             Гордящійся столь сладостнымъ мѣстечкомъ.
             Я цѣловалъ его, клянусь, и голодъ
             Вновь возбудилъ въ себѣ, хотя и былъ
             Сытехонекъ. Вамъ памятно, конечно,
             То пятнышко?
  
                       Постумъ.
  
                                 Оно -- пятно позора,
             Какой въ себѣ вмѣстить лишь можетъ адъ,
             Хотя бы адъ его лишь и вмѣщалъ.
  
                       Iaхимо.
  
             Хотите ль вы еще меня послушать?
  
                       Постумъ.
  
             Оставьте ариѳметику свою,
             Оставьте перечень; скажите разомъ --
             Милльонъ.
  
                       Iaxимo.
  
                       Клянусь...
  
                       Постумъ.
  
                                 И этого не нужно:
             Въ противномъ поклянетесь -- будетъ ложь,
             И я убью тебя, коль отречешься,
             Что мнѣ нанесъ позоръ.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Не отрекусь.
  
                       Постумъ.
  
             Будь здѣсь она, ее бы на куски
             Я разорвалъ. Да, я пойду туда
             И во дворцѣ, въ глазахъ ея отца
             Исполню это... не оставлю такъ!
                       (Уходитъ).
  
                       Филаріо.
  
             Онъ внѣ себя! Вы выиграли споръ.
             Пойдемъ за нимъ, чтобъ съ горя надъ собою
             Не сдѣлалъ онъ чего.
  
                       Іахимо.
  
                                 О, я готовъ! (Уходятъ).

0x01 graphic

  

СЦЕНА V.

Тамъ же. Другая комната въ домѣ Филаріо.

  
                       Постумъ.
  
             Ужели безъ участія жены
             Нельзя родиться? Всѣ мы незаконны --
             И тотъ почтенный мужъ, кого отцомъ
             Я называлъ, былъ Богъ вѣсть гдѣ въ то время,
             Какъ зачали меня: я былъ чеканенъ
             Монетчикомъ фальшивымъ. Мать моя
             Слыла тогда Діаною, какъ нынѣ
             Слыветъ моя жена. О, мщенье, мщенье!
             Она отъ ласкъ законныхъ устранялась,
             Воздержности просила отъ меня
             И розовой стыдливостью своей
             Воспламенить могла бы и Сатурна;
             Она была, казалось мнѣ, чиста,
             Какъ снѣгъ, не знавшій солнечныхъ лучей.
             О, дьяволы! Іахимо смуглый -- въ часъ --
             Не правда ль? нѣтъ, скорѣе въ мигъ едва ли
             Успѣлъ промолвить слово, точно вепрь
             Откормленный, прохрюкалъ только "о" --
             И овладѣлъ. Препятствіе одно
             Нашелъ онъ, что подумалъ, какъ могла бы
             Она его сдержать и что могло
             Препятствовать ему. О, если бъ мнѣ
             Все женское въ себѣ искоренить!
             Клянусь, въ мужчинахъ нѣтъ такихъ пороковъ,
             Которыхъ онъ не получилъ-бы
             Отъ женщины въ наслѣдіе: обманъ --
             Есть свойство женщинъ; лесть и лживость ихъ же;
             Плотская страстность ихъ же, мщенье ихъ же,
             Коварство, скупость, честолюбье, спѣсь,
             Предательство, измѣнчивость, капризы --
             Все, что клеймимъ названіемъ порока,
             Что аду лишь извѣстно одному --
             Все это ихъ, иль частью, иль вполнѣ,
             Вѣрнѣе, что вполнѣ, затѣмъ что въ нихъ
             Нѣтъ постоянства даже и въ порокахъ:
             Одинъ изъ нихъ, прожившій только мигъ,
             Смѣняется другимъ, еще моложе.
             Я стану противъ нихъ писать -- и загремятъ
             Проклятія. Нѣтъ, чтобъ насытить мщенье,
             Хочу молить, дать волю ихъ влеченью:
             Сильнѣе кары не найдетъ и адъ!
                       (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Зала во дворцѣ Цимбелина,

Входятъ съ одной стороны Цимбелинъ, королева, Клотенъ и свита; сь другой -- Кай Луцій и его свита.

                       Цимбелинъ.
  
             Скажи, чего желаетъ Августъ Цезарь?
  
                       Луцій.
  
             Когда здѣсь Юлій Цезарь былъ -- который
             На памяти у многихъ и навѣкъ
             Здѣсь пищу далъ и языку, и слуху --
             И покорилъ страну, Кассибеланъ,
             Твой дядя, чтимый Цезаремъ самимъ,
             Какъ онъ того и стоилъ по заслугамъ,
             И за себя, и за своихъ потомковъ,
             Ему въ уплатѣ Риму обязался
             Трехъ тысячъ фунтовъ ежегодной дани.
             И вотъ теперь ее ты прекратилъ.
  
                       Королева.
  
             И впредь ея не будетъ, чтобъ дивиться
             Вы перестали, наконецъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                           Мы много
             Увидимъ цезарей, пока на свѣтъ
             Другой родится Юлій. Край британскій --
             Отдѣльный міръ; мы за свои носы
             Платить не будемъ вамъ.
  
                       Королева.
  
                                           Удача, время,
             Что помогли вамъ насъ поработить,
             Теперь и намъ помогутъ дать отпоръ.
             О, государь, подумайте о предкахъ,
             А также и о томъ, что островъ нашъ
             Весь укрѣпленъ природой! Онъ стоитъ,
             Какъ паркъ Нептуна, всюду окруженный
             Скалами неприступными, пучиной
             Клокочущей, грядою мелей, гдѣ
             Проходу нѣтъ судамъ врага, иль будутъ
             До вымпеловъ они поглощены.
             Да, родъ побѣды одержалъ здѣсь Цезарь,
             Но не пришлось ему тутъ похвалиться
             Своимъ "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ".
             Нѣтъ, со стыдомъ, испытаннымъ впервые,
             Онъ два раза бѣжалъ отъ береговъ.
             Его суда на нашемъ страшномъ морѣ,
             Какъ скорлупа, носились, и валы
             Ихъ безъ труда разбили объ утесы.
             Кассибеланъ, успѣхомъ ободренный,
             Ужъ былъ готовъ -- обманчивое счастье --
             У Цезаря изъ рукъ исторгнуть мечъ,
             Огнями городъ Люду освѣтилъ,
             И бриттъ возсталъ, гордясь своей побѣдой.
  
   Клотенъ. Ну, да что тутъ толковать! Дань платить мы больше не будемъ; теперь наше государство сильнѣе, чѣмъ было тогда, и, какъ я уже сказалъ, нѣтъ больше такихъ цезарей: иные могутъ имѣть такіе же горбатые носы, но ни у кого нѣтъ такихъ сильныхъ рукъ.
   Цимбелинъ. Сынъ, не мѣшай говорить королевѣ.
   Клотенъ. Между нами найдутся люди, которые постоятъ за себя не хуже Кассибелана; я не говорю, что я одинъ изъ такихъ, но и у меня есть кулаки. Что за дань! За что мы будемъ платить ее? Вотъ если Цезарь можетъ закрыть отъ насъ простынею солнце или спрятать въ карманъ мѣсяцъ -- ну, тогда мы станемъ платить ему за свѣтъ; а иначе, сэръ, дани не будетъ; коротко и ясно.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Припомни самъ: пока съ насъ не взялъ дани
             Насильно Римъ, народъ свободенъ былъ.
             Но честолюбье Цезаря росло,
             Такъ что почти расторгло все строенье
             Вселенной. Онъ безъ права и предлога
             Надѣлъ на насъ ярмо; его стряхнуть,
             Народъ отважный долженъ, а такимъ
             Считаемъ мы себя. Итакъ, повѣдай
             Ты Цезарю, что предкомъ нашимъ былъ
             Мульмуцій: онъ законы создалъ намъ:
             Мечъ Цезаря изранилъ ихъ, но мы
             Возстановить должны ихъ нашей властью.
             Пускай за это гнѣвается Римъ --
             Мульмуцій далъ законы намъ и первый
             Изъ бриттовъ былъ, который увѣнчалъ
             Себя вѣнцомъ и королемъ назвался.
  
                       Лyцій.
  
             Съ прискорбіемъ я долженъ, Цимбелинъ,
             Тебѣ сказать при всѣхъ, что Цезарь Августъ,
             Тотъ, у кого царей подвластныхъ больше,
             Чѣмъ у тебя придворныхъ, сталъ отнынѣ
             Тебѣ врагомъ. Отъ имени его
             Британіи войну и разоренье
             Провозглашаю я. Тебя постигнетъ
             Весь гнѣвъ его за вызовъ; за себя же
             Благодарю.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Я радъ тебѣ, Кай Луцій.
             Твой Цезарь сдѣлалъ воиномъ меня!
             Я юношей служилъ при немъ; онъ далъ
             Мнѣ честь -- теперь отнять ее желаетъ;
             Но за нее я на смерть буду биться.
             Я знаю, что паннонцы и далматы
             Завоевать хотятъ себѣ свободу:
             Не возбуди примѣръ ихъ и британцевъ --
             Ихъ трусами сочтутъ; но никогда
             Насъ не найдетъ такими Августъ Цезарь.
  
   Луцій. Дѣло все рѣшитъ.
   Клотенъ. Его величество вамъ радъ. Погостите у насъ день, два или долѣе; а если вы потомъ пожалуете къ намъ съ другою цѣлью, то найдете насъ затянутыми въ поясъ изъ соленой воды; если вамъ удастся выбить насъ изъ него, то онъ вашъ; а если вы ляжете при этой попыткѣ, то доставите отличный обѣдъ нашимъ воронамъ. Вотъ и все.
   Луцій. Такъ точно, принцъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Мысль Цезаря я знаю, онъ -- мою;
             А въ остальномъ я всѣмъ вамъ радъ душевно.
                       (Уходятъ).

0x01 graphic

  

СЦЕНА II.

Другая комната во дворцѣ.

Входитъ Пизаніо съ письмами.

                       Пизаніо.
  
             Что? какъ невѣрность? Что же ты не пишешь?
             Какой подлецъ ее оклеветалъ?
             О, Леонатъ, мой господинъ, какою
             Наносною чумою зараженъ
             Твой слухъ? Какой коварный итальянецъ --
             У нихъ, вѣдь, ядъ въ рукахъ и языкѣ --
             Смутилъ твой умъ? Невѣрность! Нѣтъ, за вѣрность
             Она теперь, скорѣе, какъ богиня,
             Чѣмъ какъ жена, страдаетъ и несетъ
             Нападки ихъ, которыя другую
             Сломить могли бы. О, мой господинъ!
             Ты ниже сталъ ея душой, чѣмъ прежде
             Рожденьемъ былъ. И мнѣ ль ее убить,
             Во имя клятвы вѣрности и долга,
             Что мной дана? Мнѣ ль кровь ея пролить?
             Коль служба эта честная, то честнымъ
             Слугой меня не называй. Каковъ же
             Передъ людьми я съ виду долженъ быть,
             Когда ты мнѣ даешь такое дѣло?
             (Читаетъ). "Исполни это; въ томъ она сама,
             По моему письму, тебѣ поможетъ".
             Проклятый листъ, ты черенъ, какъ чернила!
             Безчувственная тряпка, въ этомъ дѣлѣ
             Участница и ты, а непорочной
             Такою кажешься. А! вотъ она.
  

Входитъ Имогена.

  
                       Пизаніо.
  
             Я притворюсь, какъ-будто неизвѣстно
             Мнѣ ничего.
  
                       Имогена.
  
                                 Что у тебя, Пизаньо?
  
                       Пизаніо.
  
             Мой господинъ письмо вамъ посылаетъ.
  
                       Имогена.
  
             Какъ? господинъ твой? Стало быть, и мой!
             О, какъ бы тотъ прославился астрономъ,
             Который звѣзды зналъ бы такъ, какъ я
             Его письмо: онъ будущее зналъ бы.
             О, боги, пусть, что здѣсь хранитъ бумага,
             Мнѣ говоритъ лишь о любви, о томъ,
             Что онъ здоровъ, доволенъ; но разлукой
             Лишь огорченъ. Цѣлительна бываетъ
             Для насъ печаль, и здѣсь она усилитъ
             Его любовь. Пускай онъ всѣмъ доволенъ,
             Но только бы не этимъ. Милый воскъ,
             Позволь мнѣ снять тебя. Благословенье
             Да будетъ, пчелы, вамъ, что вы слѣпили
             Такой замокъ любовныхъ тайнъ! Молитвы
             Любовниковъ и должниковъ различны.
             Виновныхъ вы бросаете въ тюрьму,
             А рѣчь любви скрѣпляете привѣтно.
             О, боги, вѣсть пріятную мнѣ дайте!
                       (Читаетъ).
   "Судъ игнѣвъ твоего отца, если-бъ онъ схватилъ меня въ своихъ владѣньяхъ, не могутъ такъ жестоко поразить меня, чтобъ взоръ твой, моя дорогая, не возвратилъ меня къ жизни. Знай, что я теперь въ Кембріи, въ Мильфордской гавани. Слѣдуй совѣту, какой подастъ тебѣ любовь при этомъ извѣстіи. Желая тебѣ всевозможнаго счастія и, вѣрный своимъ обѣтамъ, остаюсь съ возрастающею къ тебѣ любовію, твой Леонатъ Постумъ".
  
             Скорѣй! коня крылатаго! Ты слышалъ,
             Пизаніо? Въ Мильфордѣ онъ: скажи,
             Далеко ль это? Вѣдь, иной туда
             Изъ пустяковъ въ недѣлю доползаетъ,
             Такъ не могу ли въ день я долетѣть?
             Пизаніо мой вѣрный, вѣдь и ты
             Его желаешь видѣть, хоть не такъ,
             Какъ я, слабѣй, чѣмъ я, однако
             Желаешь же, хоть все не такъ, какъ я:
             Я -- безконечно! О, скажи скорѣе --
             Ты, какъ любви союзникъ, былъ бы долженъ
             Для словъ моихъ открыть всѣ входы слуха.
             Далеко ли счастливый тотъ Мильфордъ?
             И какъ Валлисъ такъ счастливъ сталъ, что въ немъ
             Такая гавань есть! Иль нѣтъ! во-первыхъ,
             Скажи, какъ намъ отсюда ускользнуть
             И чѣмъ отлучки время до возврата
             Намъ извинить? Но прежде -- какъ уйти?
             Къ чему впередъ объ извиненьяхъ думать?
             Ихъ послѣ мы пріищемъ. О, скажи,
             Мы много ли проѣхать можемъ въ часъ
             Десятковъ миль?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Десятка одного,
             Принцесса, вамъ на цѣлый день достанетъ.
  
                       Имогена.
  
             И тотъ, кого ведутъ на казнь, не будетъ
             Тащиться такъ. Про скачки я слыхала,
             Гдѣ лошади бѣгутъ быстрѣй песка
             Въ часахъ. Но нѣтъ, ребячество, вѣдь, это.
             Скажи моей служанкѣ, чтобъ она
             Прикинулась больной и отпросилась
             Домой къ отцу. Ты припаси мнѣ платье
             Дорожное, попроще, чтобъ годилось
             Для мызницы.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Подумайте, принцесса!
  
                       Имогена.
  
             Я лишь впередъ гляжу, но ни направо,
             Ни влѣво, ни назадъ: повсюду тамъ
             Слѣпитъ меня туманъ. Прошу, скорѣе
             Исполни все, пусть будетъ страхъ забытъ.
             Въ Мильфордъ! Туда мнѣ путь одинъ открытъ.
                       (Уходятъ).

0x01 graphic

  

СЦЕНА III.

Валлисъ. Гористая страна съ пещерою.

Беларій, Гвидерій и Арвирагъ выходятъ изъ пещеры.

                       Беларій.
  
             Какъ ясенъ день: зачѣмъ сидѣть подъ кровлей,
             Гдѣ такъ она низка? Нагнитесь, дѣти!
             Васъ эта дверь молиться Небу учитъ --
             Она склоняетъ васъ къ святой молитвѣ
             Въ часъ утренній. Царей могучихъ двери
             Такъ высоки, что въ нихъ пройдетъ гигантъ,
             Не снявъ чалмы надменной, чтобы утру
             Отдать поклонъ. Привѣтъ тебѣ, о, Небо!
             Мы, дѣти горъ, къ тебѣ не такъ суровы,
             Какъ жители дворцовъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Привѣтъ тебѣ, о, Небо!
  
                       Арвирагъ.
  
             Привѣтъ тебѣ, о, Небо голубое!
  
                                 Беларій.
  
             Теперь на ловъ. На этотъ холмъ взнесутъ
             Васъ молодыя ноги; я жъ въ долинѣ
             Останусь тутъ. Замѣтьте же, когда я
             Вамъ покажусь не болѣе вороны,
             Что мѣсто все роститъ и уменьшаетъ --
             Припомните, что я вамъ говорилъ
             О короляхъ, дворахъ, дѣлахъ военныхъ:
             Та служба, что исполнена, не служба,
             Пока ее такою не признали.
             Сужденіемъ такимъ изо всего
             Мы пользу извлекаемъ: въ утѣшенье
             Самимъ себѣ, мы часто сознаемъ,
             Что скорлупой покрытый жукъ счастливѣй
             Парящаго орла. О, эта жизнь
             Достойнѣе, чѣмъ лесть и униженье;
             Богаче, чѣмъ бездѣлье и застой;
             Важнѣе, чѣмъ шелковъ заемныхъ шелестъ.
             Хоть щеголю поклонъ отвѣситъ тотъ,
             Кѣмъ онъ одѣтъ, но счетъ все будетъ счетомъ.
             Всѣхъ лучше наша жизнь.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Вы говорите
             По опыту; но мы, еще птенцы
             Безкрылые, далеко отъ гнѣзда
             Не отлетали и не знаемъ даже,
             Каковъ и воздухъ тамъ. Пусть наша жизнь
             Всѣхъ лучше, если лучшее покой.
             Тебѣ милѣй она затѣмъ, что зналъ
             Ту худшую; но намъ она лишь склепъ
             Незнанія, тюрьма, гдѣ заключенный
             Переступить границъ ея не смѣетъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             О чемъ же будемъ говорить, когда
             Состаримся? когда снаружи будутъ
             Декабрьскій дождь и вѣтеръ бушевать?
             Какъ намъ тогда, въ пещерѣ заключеннымъ,
             Дни зимніе бесѣдой коротать?
             Мы ничего не видѣли; мы -- звѣри:
             Лукавы, какъ лиса на ловлѣ; смѣлы,
             Какъ волкъ на травлѣ; наша храбрость вся
             Лишь въ томъ, что мы преслѣдуемъ бѣгущихъ;
             А наша пѣснь, какъ въ клѣткѣ пѣсня птицы
             Звучитъ свободно о своей неволѣ.
  
                       Беларій.
  
             Въ васъ говоритъ неопытность. Когда бы
             Узнали вы пороки городовъ,
             Извѣдали тщету придворной жизни,
             Съ которою такъ сжиться тяжело
             И, вмѣстѣ съ тѣмъ,такъ тягостно разстаться,
             Гдѣ вѣрное паденье -- быть вверху,
             Гдѣ скользко такъ, что страхъ упасть оттуда
             Несноснѣе паденья самого,
             А тягости войны, гдѣ, ради славы,
             Опасностей лишь ищутъ, чтобъ потомъ
             Найти въ нихъ смерть и часто вмѣсто славы
             Позорное надгробіе стяжать;
             Гдѣ часто подвигъ чести ненавистенъ
             И долженъ злобѣ уступить! Ахъ, дѣти!
             Все это свѣтъ на мнѣ увидѣть можетъ:
             Я весь изсѣченъ римскими мечами,
             Я выше всѣхъ когда-то былъ по славѣ,
             Самъ Цимбелинъ любилъ меня, и въ войскѣ
             Во всѣхъ устахъ мое звучало имя.
             Какъ дерево, покрытое плодами,
             Я былъ тогда; но какъ-то темной ночью,
             Иль ураганъ, иль воры -- назовите,
             Какъ можете -- плоды съ меня обили
             И самый листъ -- и нагъ остался я
             Подъ стужею.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Измѣнчивое счастье!
  
                                 Беларій.
  
             Проступокъ мой, какъ я вамъ говорилъ,
             Былъ только тотъ, что два коварныхъ плута,
             Которыхъ клевета верхъ одержала
             Надъ честностью моей, сказали королю,
             Что я въ союзѣ съ Римомъ. И за это
             Я изгнанъ былъ, и вотъ ужъ двадцать лѣтъ,
             Какъ этотъ лѣсъ и скалы -- мой пріютъ.
             Я здѣсь живу въ свободѣ благородной
             И небесамъ плачу молитвы долгъ
             Усерднѣе, чѣмъ прежде. Но довольно!
             Ступайте въ лѣсъ; то не языкъ ловцовъ.
             Кто первый дичь сразитъ стрѣлой пернатой,
             Тотъ будетъ нынче нашимъ королемъ
             На празднествѣ; ему жъ другіе оба
             Служить должны, и мы не побоимся
             Предательской отравы, что порой
             За пышными столами угрожаетъ.
             Въ долинѣ здѣсь сойдемся мы опять.
                       (Гвидерій и Арвирагъ уходятъ).
             Какъ трудно скрыть природы искры! Имъ
             Не грезится, что ихъ отецъ -- властитель,
             И Цимбелинъ не знаетъ, что они
             Еще живутъ; отцомъ своимъ считаютъ
             Они меня. Хотя въ пещерѣ тѣсной
             Въ ничтожествѣ взросли они, но мыслью
             Они парятъ къ величію дворцовъ.
             Природа учитъ ихъ въ дѣлахъ ничтожныхъ
             Свой царскій духъ являть, къ чему другой
             Искусствомъ не дойдетъ. Вотъ Полидоръ,
             Наслѣдникъ Цимбелина и короны
             Британской -- онъ Гвидеріемъ былъ названъ
             Своимъ отцомъ вѣнчаннымъ. О, Юпитеръ!
             Когда я, сѣвъ на свой трехногій стулъ,
             Начну разсказъ о подвигахъ военныхъ,
             Свершенныхъ мною въ юности -- онъ весь
             Проникнется восторгомъ; какъ скажу я:
             "Такъ палъ мой врагъ,такъ придавилъ ногой
             Я грудь ему!" -- вдругъ царственная кровь
             Къ щекамъ его прихлынетъ, на челѣ
             Проступитъ потъ, и молодые члены
             Мои слова движеньемъ выражаютъ.
             Меньшой Кадвалъ, онъ звался Арвирагомъ,
             Не менѣе стремителенъ въ движеньяхъ
             И рѣчь мою живитъ, волнуясь больше,
             Чѣмъ слушая. Но чу! спугнули дичь!
             О, Цимбелинъ! Зевесъ и совѣсть знаютъ,
             Что изгнанъ я невинно -- и за то
             Твоихъ дѣтей, двухъ первенцовъ твоихъ --
             По третьему и по второму году --
             Я у тебя похитилъ: мнѣ хотѣлось
             Лишить тебя потомковъ, какъ тобой
             Былъ я лишенъ всего. Ты, Эврифила,
             Вскормила ихъ -- и матерью считали
             Они тебя и чтутъ твою могилу;
             Меня жъ, Беларія -- теперь Моргана --
             Зовутъ отцомъ. Но началась охота.
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Близъ Мильфорда.

Входятъ Иногена и Пизаніо.

                       Имогена.
  
             Когда съ коней сошли мы, ты сказалъ,
             Что скоро мы на мѣстѣ. Никогда
             И мать моя ко мнѣ такъ не стремилась,
             Какъ я къ нему. Пизаньо, гдѣ же Постумъ?
             Что у тебя въ душѣ, что такъ ты мраченъ?
             Что значитъ твой глубокій вздохъ? Когда-бы
             Нарисовать кого такимъ, то въ немъ
             Отчаянья нашли-бъ изображенье.
             Ахъ, измѣни свой видъ ужасный, прежде
             Чѣмъ чувства мнѣ безуміе осилитъ!
             Что сдѣлалось съ тобой? зачѣмъ даешь
             Мнѣ этотъ листъ съ такимъ зловѣщимъ взоромъ?
             Вѣсть о веснѣ -- такъ улыбайся ей;
             А о зимѣ -- то къ ней твой видъ подходитъ.
             Его рука! Отравленъ онъ дыханьемъ
             Италіи, бѣда ему грозитъ?
             Да говори жъ! Твои слова, быть можетъ,
             Смягчатъ ударъ губительный, который
             Меня убьетъ при чтеньи.
  
                       Пизаніо.
  
                                           Нѣтъ, прочтите:
             Увидите тогда, какое горе
             Готовитъ мнѣ, несчастному, судьба.
  
                       Имогена (читаетъ).
  
   "Госпожа твоя, Пизаніо, какъ потаскушка, опозорила мое брачное ложе; доказательства этого облили кровію мое сердце. Я говорю это не изъ слабаго подозрѣнія, но изъ полнаго убѣжденія, которое сильно, какъ моя скорбь, и вѣрно, какъ мое мщеніе. Ты долженъ исполнить его за меня, Пизаніо, если вѣрность твоя не поколебалась отъ ея вѣроломства. Убей ее собственною рукою: я доставлю тебѣ къ тому случай въ гавани Мильфорда. Для этой цѣли она получитъ отъ меня письмо. Если ты побоишься убить ее и удостовѣрить меня въ исполненіи моего приказа, то ты соучастникъ ея безчестія и измѣнникъ передо мною".
  
                       Пизаніо.
  
             Къ чему мнѣ трогать мечъ? Уже пронзило
             Ей грудь письмо. Нѣтъ, это клевета!
             Она разитъ сильнѣе всѣхъ мечей;
             Она всѣхъ нильскихъ гадовъ ядовитѣй;
             Ея слова, летя на крыльяхъ бури,
             Позорятъ каждый край: царей, царицъ
             И дѣвъ, и женщинъ; даже въ сѣнь могилы
             Ползетъ ехидна клеветы. Что съ вами?
  
                       Имогена.
  
             Я невѣрна? Что значитъ быть невѣрной?
             Безъ сна лежать и думать лишь о немъ?
             И плакать каждый часъ? А одолѣетъ
             Природу сонъ -- дрожать отъ страшной грезы
             О немъ и вскакивать въ испугѣ? Это ль
             Невѣрной ложу значитъ быть? Скажи,
             Не это ли?
  
                       Пизаніо.
  
                       О, добрая принцесса!
  
                       Имогена.
  
             Я невѣрна? Гдѣ жъ совѣсть тутъ? Іахимо,
             Когда его въ распутствѣ ты винилъ,
             Ты мнѣ казался низкимъ; но теперь
             Ты лучше сталъ. Знать, римская сорока,
             Обязанная красотой румянамъ
             Опутала его; а я ему
             Не хороша: я -- платье не по модѣ.
             Но слишкомъ дорога, чтобъ такъ висѣть,
             Съ презрѣньемъ отвергала -- ты узнаешь,
             Что это былъ поступокъ не пустой.
             А подвигъ рѣдкій; грустно бы мнѣ было
             Подумать, какъ, насытившись своей
             Преступною любовью, будешь ты
             Терзаться, вспомнивъ обо мнѣ. Скорѣе!
             Ягненокъ ободряетъ мясника.
             Рази! Гдѣ мечъ? Что жъ медлишь ты исполнить
             Его приказъ, когда и я сама
             Прошу тебя объ этомъ?
             А потому -- въ куски меня разрѣзать!
             Предатели -- мужскія клятвы намъ!
             О, мой супругъ! черезъ твое паденье
             Все стало зломъ, что носитъ видъ добра;
             Не тамъ его отчизна, гдѣ оно
             Блеститъ: оно приманкой лишь для женщинъ
             Положено.
  
                       Пизаніо.
  
                       Послушайте, принцесса.
  
                       Имогена.
  
             Въ тѣ времена, когда Эней скитался
             И честныхъ за обманщиковъ считали;
             Синона плачъ позорилъ честныхъ слезы,
             И горе состраданія лишалъ:
             Такъ, Постумъ, ты всѣхъ честныхъ запятналъ!
             Да, благородство, доблесть -- ложь, измѣна
             Съ тѣхъ поръ, какъ палъ ты. Ну, ступай, исполни,
             Какъ слѣдуетъ, велѣнье господина.
             Когда его увидишь, похвали
             Слегка мою покорность. Вотъ, смотри,
             Твой мечъ сама я вынула: рази
             Любви пріютъ невинный -- это сердце!
             Что медлишь? Въ немъ все пусто; лишь осталась
             Одна тоска, въ немъ нѣтъ и господина.
             А прежде онъ хранился въ немъ, какъ кладъ.
             Исполни же приказъ: рази! Быть можетъ,
             Ты былъ бы храбръ въ другомъ, честнѣйшемъ дѣлѣ,
             А въ этомъ -- трусъ.
  
                       Пизаніо (бросая мечъ).
  
                                           Прочь, подлое орудье!
             Не оскверню тобой руки.
  
                       Имогена.
  
                                           Но я
             Должна же умереть. Когда не ты
             Меня убьешь, то не слуга ты честный;
             Святой законъ клянетъ самоубійство,
             И слабая рука моя дрожитъ,
             Вотъ грудь моя! Что это? Прочь, не нужно
             Ей никакой охраны -- пусть она
             Покорна будетъ, какъ ножны. Что это?
             А, письма Леоната! Вы теперь
             Не ересью ли стали? Вы сгубили
             Мою святую вѣру. Прочь отсюда --
             Вамъ не лежать у сердца моего!
             Такъ вѣритъ лжи невинное дитя;
             Обманутый страдаетъ отъ обмана,
             Но и обманщикъ кары не уйдетъ.
             Да, Постумъ, ты, который къ ослушанью
             Родителю увлекъ меня, что я
             Руки моей искателей вѣнчанныхъ
  
                       Пизаніо.
  
                                                     О, принцесса,
             Съ тѣхъ поръ, какъ я приказъ тотъ получилъ,
             Я глазъ не могъ сомкнуть!
  
                       Имогена.
  
                                           Ну что жъ? исполни,
             Потомъ засни.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Нѣтъ, лучше пусть отъ бдѣнья
             Глаза мои ослѣпнутъ!
  
                       Имогена.
  
                                           Такъ зачѣмъ же
             Ты соглашался съ нимъ? зачѣмъ напрасно
             Проѣхалъ столько миль? зачѣмъ мы здѣсь?
             Къ чему клонились всѣ твои старанья,
             И лошадей безплодная усталость,
             И поздній часъ, и это безпокойство
             Двора, куда нельзя мнѣ возвратиться?
             Зачѣмъ зашелъ такъ далеко и вдругъ
             Оставилъ цѣль въ виду желанной дичи?
  
                       Пизаніо.
  
             Мнѣ время лишь хотѣлось протянуть,
             Чтобъ устранить себя отъ злого дѣла!
             И вотъ, принцесса, я придумалъ планъ,
             Который васъ я выслушать съ терпѣньемъ
             Прошу.
  
                       Имогена.
  
                       Болтай, пока не истощишься!
             Я слышала названье потаскушки,
             И эта ложь такъ сердце мнѣ пронзила,
             Что раны я измѣрить не могу.
  
                       Пизаніо.
  
             Я думаю, что вы не возвратитесь.
  
                       Имогена.
  
             Ну, да!-- ты самъ привелъ меня сюда,
             Чтобъ умертвить.
  
                       Пизаніо.
  
                                 О, нѣтъ, не оттого!
             Когда бы такъ уменъ я былъ, какъ честенъ,
             Мой планъ повелъ бы къ счастью; я увѣренъ,
             Мой господинъ сталъ жертвою обмана:
             Какой-нибудь мерзавецъ, ловкій плутъ,
             Обоихъ васъ предательски опуталъ.
  
                       Имогена.
  
             Да, римская любовница скорѣе.
  
                       Пизаніо.
  
             Клянусь, что нѣтъ! Я извѣщу его,
             Что вы убиты и пошлю ему
             Окровавленный признакъ, какъ велѣлъ онъ.
             Васъ при дворѣ не будетъ, это слуху
             Скорѣй заставитъ вѣрить.
  
                       Имогена.
  
                                           Но, мой другъ,
             Что жъ буду дѣлать я? куда я скроюсь?
             И что за радость жизнь, когда мертва
             Для мужа я?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Хотите ль ко двору?

0x01 graphic

                       Имогена.
  
             Нѣтъ, ни къ отцу, ни ко двору, гдѣ мучилъ
             Меня надменный, грубый тотъ пошлякъ,
             Клотенъ. Его искательство страшнѣе
             Осады мнѣ.
  
                       Пизаніо.
  
                       Когда не при дворѣ --
             Въ Британіи вамъ мѣста нѣтъ.
  
                       Имогена.
  
                                                     Но гдѣ же?
             Иль солнце лишь въ Британіи сіяетъ?
             Иль день и ночь лишь тутъ? Для всей вселенной
             Британія побочное звено;
             Въ большомъ пруду -- гнѣздо лебяжье: люди
             Живутъ и внѣ Британіи.
  
                       Пизаніо.
  
                                           Я радъ,
             Что вы о томъ припомнили. Кай Луцій,
             Посланникъ римскій, завтра же прибудетъ
             Сюда въ Мильфордъ. Когда бы вы свой духъ
             Такъ затемнить могли, какъ вашу долю,
             И скрыть могли бы то, что обнаружить
             Опасно вамъ: тогда вамъ путь открытъ,
             Исполненный надежды; онъ, быть можетъ,
             Васъ къ Постуму приблизитъ хоть на столько,
             Что вы о немъ, не видя дѣлъ его,
             Услышите извѣстья и притомъ
             Правдивыя.
  
                       Имогена.
  
                       О, назови мнѣ средство!
             И если отъ него не гибнетъ скромность--
             Рѣшусь на все!
  
                       Пизаніо.
  
                                 Такъ вотъ въ чемъ дѣло: вы
             Должны забыть свой полъ; въ повиновенье
             Господствовать привычку обратить;
             Застѣнчивость и робость, слабыхъ женщинъ
             Сопутницу, или; трчнѣй, ихъ прелесть
             Врожденную, смѣнить отвагой смѣлой;
             Быть острой, дерзкой, быстрой на отвѣты,
             Сварливою, какъ ласочка; должны
             Забыть красу ланитъ своихъ прелестныхъ,
             Предать ихъ -- хоть и жаль, но неизбѣжно --
             Прикосновенью жадному Титана,
             Который все цѣлуетъ, и забыть
             Нелегкое искусство заплетать
             Волосъ прелестныхъ шелковыя пряди,
             Которыми вы пробуждали зависть
             Въ самой Юнонѣ.
  
                       Имогена.
  
                                  Ахъ, кончай скорѣе:
             Я вижу цѣль -- и стала ужъ почти
             Мужчиной.
  
                       Пизаніо.
  
                       Прежде надо имъ казаться.
             Предвидя это все, я взялъ съ собой,
             Въ мѣшкѣ, для васъ кафтанъ, штаны и шляпу,
             И весь нарядъ; одѣвшись въ это платье
             И юноши принявши видъ, явитесь
             Вы къ Луцію съ желаньемъ, чтобъ на службу
             Онъ принялъ васъ; скажите тутъ ему,
             Въ чемъ вы искусны. Если у него
             Есть къ музыкѣ любовь, онъ самъ все смѣтитъ
             И, вѣрно, васъ возьметъ. Онъ мужъ достойный
             И строгихъ правилъ -- что всего важнѣй.
             Я дамъ вамъ средства къ жизни на чужбинѣ
             Теперь и впредь.
  
                       Имогенa.
  
                                 Ты мнѣ на утѣшенье
             Богами данъ. Прошу, пойдемъ: о многомъ
             Еще подумать надо; мы устроимъ,
             Какъ время намъ позволитъ. Я рѣшаюсь
             На этотъ планъ и съ царскою отвагой
             Въ немъ дѣйствовать хочу. Пойдемъ, пойдемъ!
  
                       Пизаніо.
  
             Принцесса, васъ оставить долженъ я:
             Когда мое отсутствіе замѣтятъ,
             То вашъ побѣгъ припишутъ мнѣ. Возьмите
             Вотъ эту скляночку: ее дала
             Мнѣ королева; въ ней составъ безцѣнный:
             Когда болѣзнь на морѣ или слабость
             На сушѣ васъ постигнутъ -- лишь пріемъ
             И все пройдетъ. Теперь подите въ чащу
             И сдѣлайтесь мужчиной. Да хранятъ
             Васъ Небеса!
  
                       Имогена.
  
                                 Аминь! Благодарю. (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Комната во дворцѣ Цимболнна.

Входятъ Цимбелинъ, королева. Клотенъ, Луцій и свита.

                       Цимбелинъ.
  
             Такъ путь счастливый вамъ!
  
                       Луцій.
  
                                           Благодарю
             Васъ, государь! Меня зоветъ мой цезарь.
             Мнѣ жаль, что васъ я долженъ объявить
             Его врагомъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Не хочетъ мой народъ
             Подъ игомъ оставаться, да и самъ я
             Унизилъ бы свой санъ, когда бы меньше
             Былъ твердъ, чѣмъ онъ.
  
                       Луцій.
  
                                           Позвольте, государь,
             Мнѣ до Мильфорда взять проводниковъ.
             Всѣхъ благъ желаю вамъ и королевѣ!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Вы, господа, сопутствуйте послу
             И чтобъ ни въ чемъ почетъ, ему приличный
             Нарушенъ не былъ вами. Ну, прощай,
             Достойный Луцій.
  
                       Луцій.
  
                                 Руку вашу, принцъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Даю ее, какъ другъ вашъ; но отнынѣ
             Какъ врагъ владѣть я буду ею.
  
                       Луцій.
  
                                                     Дѣло
             Покажетъ намъ, кто побѣдитъ. Прощайте.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Вы, господа, достойнаго посла
             Проводите за Севернъ. Путь счастливый!
                       (Луцій уходитъ со свитою).
  
                       Королева.
  
             Съ досадою ушелъ онъ; но при насъ
             Вся честь ея причины.
  
                       Клотенъ.
  
                                 И тѣмъ лучше:
             Того желалъ и храбрый нашъ народъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ужъ Луцій къ Цезарю писалъ о томъ,
             Какъ дѣло здѣсь идетъ. Не надо медлить.
             Скорѣй сбирать коней и колесницы.
             Его войскамъ, что въ Галліи стоятъ,
             Собраться, вѣдь, не долго и оттуда
             Нахлынуть къ намъ.
  
                       Королева.
  
                                 Медлительность опасна;
             Намъ быстротой и силой должно взять.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Готовиться къ войнѣ внушило намъ
             Предчувствіе. Но, милая супруга,
             Гдѣ жъ наша дочь? При римлянахъ она
             Не вышла къ намъ и утреннимъ привѣтомъ
             Почтить насъ не хотѣла: знать, она
             Къ строптивости склоннѣй, чѣмъ къ послушанью --
             Мы это видимъ. Эй, позвать принцессу!
                       (Одинь изъ придворныхъ уходитъ).
             Мы слишкомъ терпеливы.
  
                       Королева.
  
                                           Государь,
             Съ тѣхъ поръ, какъ изгнанъ Постумъ, Имогена
             Сидитъ одна. Такую рану можетъ
             Лишь время излѣчить. О, государь!
             Не будьте съ ней суровы: ей упреки
             Чувствительны, они наносятъ раны,
             А раны -- смерть.
  

Придворный возвращается.

  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Ну, гдѣ жъ она? Чѣмъ можетъ
             Въ упорствѣ оправдаться?
  
                       Придворный.
  
                                           Государь,
             Дверь въ комнату принцессы заперта,
             И намъ на стукъ нашъ не дали отвѣта.
  
                       Королева.
  
             Она меня просила передъ вами
             Уединенье это извинить:
             Ея болѣзнь -- она мнѣ говорила --
             Мѣшаетъ ей поутру исполнять
             Свой долгъ почтенья къ вамъ. Она просила
             Вамъ доложить о томъ; но въ хлопотахъ
             Забыла я.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Дверь заперта? Она
             Скрывается? Дай Богъ, чтобъ я напрасно
             Подозрѣвалъ.
                       (Уходитъ).
  
                       Королева.
  
                                 Мой сынъ, ступай за нимъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Я не видалъ два дня ея слуги
             Пизаніо.
  
                       Королева.
  
                       Поди и все развѣдай.
                       (Клотенъ уходитъ).
             Пизаніо? наперстникъ Леоната?
             Конечно -- онъ! Составъ мой у него.
             О, если-бъ онъ причиной былъ того,
             Что онъ исчезъ! Должно быть, онъ повѣрилъ
             Цѣлебности его. Но гдѣ жъ она?
             Отчаянье ль вдругъ ею овладѣло,
             Иль, можетъ быть, увлекшися любовью,
             Она бѣжала къ Постуму? Ну что жъ?
             Ей предстоитъ безчестье или смерть:
             Все въ пользу мнѣ: когда ея не будетъ,
             Въ моихъ рукахъ Британіи вѣнецъ.
  

Клотенъ возвращается.

  
                       Королева.
  
             Ну что, мой сынъ?
  
                       Клотенъ.
  
                                 Все такъ: она бѣжала.
             Подите къ королю: онъ внѣ себя;
             Никто къ нему приблизиться не смѣетъ.
  
                                 Королева.
  
             Тѣмъ лучше. Если-бъ нынѣшній ударъ
             Скрылъ отъ него день завтрашній навѣки!
                       (Уходитъ).
  
                       Клотенъ.
  
             Я и люблю ее, и ненавижу:
             Въ ней прелести и царскій видъ, и все
             Разительнѣй, чѣмъ въ сотнѣ дамъ придворныхъ,
             Чѣмъ въ нихъ во всѣхъ; все лучшее отъ каждой
             Соединилось въ ней, и всѣхъ собою
             Она затмитъ: за то ее люблю;
             Но презирать меня и отдавать
             Свою любовь холопу -- это такъ
             Ея позорить вкусъ, что помрачаетъ
             Всѣ прелести ея -- и вотъ за это
             Я ненависть питаю къ ней и буду
             Ей мстить. Когда глупцы хотятъ...
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Клотенъ.
  
                                                     Кто тамъ?
             Такъ это ты, негодный, строишь козни?
             Поди сюда, продажный сводникъ! Гдѣ
             Твоя принцесса? Говори, не то -- я
             Пошлю тебя ко всѣмъ чертямъ!
  
                       Пизаніо.
  
                                                     О, принцъ!
  
                       Клотенъ.
  
             Принцесса гдѣ? не то, клянусь Зевесомъ,
             Не повторю вопроса. Плутъ упорный,
             Я эту тайну вырву у тебя,
             Или изъ сердца вырѣжу кинжаломъ;
             Она теперь у Постума -- скажи?
             У Постума, въ которомъ пудъ позора
             Не дастъ и грана чести.
  
                       Пизаніо.
  
                                           Но, милордъ,
             Какъ быть ей съ нимъ? Давно-ль ея здѣсь нѣтъ,
             А онъ, вѣдь, въ Римѣ.
  
                       Клотенъ.
  
                                           Гдѣ жъ она? Скорѣе!
             Оставь свои увертки -- отвѣчай,
             Что съ нею сдѣлалось?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Свѣтлѣйшій принцъ!
  
                       Клотенъ.
  
             Свѣтлѣйшій ты мерзавецъ! Говори:
             Гдѣ госпожа твоя? сейчасъ же,
             Безъ всякихъ тамъ свѣтлѣйшихъ, а не то --
             Твое молчанье будетъ приговоромъ
             И смертью для тебя.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Сэръ, вотъ письмо:
             Вы въ немъ найдете все, что о побѣгѣ
             Извѣстно мнѣ.
                       (Подаетъ ему письмо).
  
                       Клотенъ.
  
                                 Посмотримъ. Я за нею
             Пойду до трона Августа.
  
                       Пизаніо (про себя).
  
                                           Что дѣлать?
             Иль это, или смерть. Теперь принцесса
             Ужъ далеко. Что онъ прочтетъ -- ему
             Доставитъ трудъ, а ей безвредно.
  
                       Клотенъ.
  
                                                     А!
  
                       Пизаніо (про себя).
  
             Я извѣщу его, что все исполнилъ.
             О, Имогена, путь тебѣ счастливый!
             Ступай же въ Римъ и возвратись въ отчизну!
  
                       Клотенъ.
  
             Въ письмѣ подлога нѣтъ?
  
                       Пизаніо.
  
                                           Я въ томъ увѣренъ.
  
   Клотенъ. Это рука Постума -- я ее знаю. Ну, слушай: если ты перестанешь быть мошенникомъ, а будешь вѣрно служить мнѣ, исполнять всѣ мои порученія съ полнымъ усердіемъ, то-есть, какое бы плутовство ни поручилъ я тебѣ, исполнить его вѣрно и добросовѣстно, то я буду считать тебя за честнаго человѣка; ты можешь тогда разсчитывать на мою помощь и на содѣйствіе къ твоему возвышенію.
   Пизаніо. Я готовъ, благородный принцъ.
   Клотенъ. Ну, такъ ты согласенъ мнѣ служить? Если ты такъ терпѣливо и вѣрно служилъ нищенскому счастью Постума, то, по долгу благодарности, будешь вѣрнымъ моимъ слугою. Хочешь служить мнѣ?
   Пизаніо. Хочу, принцъ.
   Клотенъ. Протягивай руку: вотъ тебѣ мой кошелекъ. Есть ли у тебя что изъ платья твоего прежняго господина?
   Пизаніо. У меня спрятано то самое, принцъ, въ которомъ онъ былъ въ день разлуки съ моей госпожою.
   Клотенъ. Такъ начни службу свою тѣмъ, что принеси мнѣ это платье. Вотъ это будетъ твоя первая служба. Ступай.
   Пизаніо. Сію минуту, принцъ. (Уходитъ).
   Клотенъ. Мнѣ нужно застать ее въ Мильфордской гавани. Я забылъ спросить его еще объ одномъ; ну, да это не уйдетъ. Вотъ тамъ то я убью этого негодяя -- Постума. Поскорѣе бы только достать его платье. Она сказала мнѣ разъ -- и горечь этихъ словъ до сихъ поръ у меня въ сердцѣ -- что самое послѣднее платье у Постума для нея дороже моей собственной благородной особы, со всѣми ея совершенствами. Въ этомъ самомъ платьѣ хочу я овладѣть ею; но прежде убью его въ ея же глазахъ: пусть увидитъ она мою храбрость, и это будетъ ей мученіемъ за ея высокомѣріе. Когда же будетъ онъ у ногъ моихъ, и я, наругавшись порядкомъ надъ его трупомъ, утолю свою страсть -- что, какъ сказалъ я, исполню ей въ насмѣшку въ томъ же самомъ платьѣ -- я пинками погоню ее домой. Ей доставляло удовольствіе презирать меня, такъ и я же наслажусь своимъ мщеніемъ.
  

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

  
   Клотенъ. То ли это платье?
   Пизаніо. То самое, принцъ.
   Клотенъ. А давно ли отправилась она въ Мильфордъ?
   Пизаніо. Она едва ли тамъ теперь.
   Клотенъ. Отнеси это платье ко мнѣ въ комнату: вотъ вторая тебѣ служба; третья -- чтобъ ты никому не говорилъ о моемъ намѣреніи. Будь только вѣренъ -- и ты достигнешь высшихъ почестей. Мое мщеніе теперь въ Мильфордѣ: если-бъ у меня были крылья летѣть туда за нею! Пойдемъ -- и будь мнѣ вѣренъ! (Уходитъ).
  
                       Пизаніо.
  
             Совѣтъ плохой: тебѣ чтобъ вѣрнымъ быть,
             Я господину долженъ измѣнить.
             Ступай въ Мильфордъ! Не будетъ исполненья
             Твоимъ мечтамъ. Пошли благословенье,
             О Небо, ей! Глупцу пошли преграды,
             Чтобъ онъ не зналъ въ дѣлахъ своихъ отрады.

0x01 graphic

  

СЦЕНА VI.

Валлисъ. Передъ пещерой Беларія.

Входитъ Имогена въ мужскомъ платьѣ.

                       Имогена.
  
             О, тяжела, я вижу, жизнь мужчины:
             Устала я. Двѣ ночи мнѣ постелью
             Была земля, и я изнемогла бы,
             Когда-бъ меня мой планъ не ободрялъ.
             Мильфордъ, когда Пизаньо указалъ мнѣ
             Тебя съ горы, ты близокъ мнѣ казался.
             О, Небо, даже домы убѣгаютъ
             Отъ бѣдняка, въ нихъ ищущаго крова!
             Мнѣ на пути сказали двое нищихъ,
             Что сбиться невозможно. Бѣдняки!
             На нихъ, какъ казнь, ложатся испытанья,
             А тоже лгутъ; такъ диво ли, что правды
             Не говоритъ богачъ? Грѣшить въ богатствѣ
             Позорнѣе, чѣмъ лгать отъ нищеты;
             Ложь въ короляхъ презрѣннѣе, чѣмъ въ нищихъ.
             О, мой супругъ -- и ты одинъ изъ лживыхъ!
             При мысли о тебѣ проходитъ голодъ:
             Еще сейчасъ была готова я
             Отъ слабости упасть. Что тутъ такое?
             Тропинка тутъ, какая-то пещера.
             Не кликнуть ли? Нѣтъ, я боюсь; но голодъ
             Природѣ храбрость придаетъ, пока
             Совсѣмъ ея не побѣдитъ. Избытокъ
             И миръ рождаютъ трусовъ, а нужда --
             Мать смѣлости. Эй! кто тамъ? Отвѣчай,
             Коль общества не чуждъ; а если дикій --
             Возьми иль дай! Все тихо. Я войду.
             Но прежде выну мечъ -- и если врагъ мой
             Боится такъ меча, какъ я сама,
             То на него сробѣетъ и взглянуть.
             Такого мнѣ врага пошлите, боги! (Уходитъ).
  

Входятъ Белapiй, Гвидерій.и Арвирагъ.

  
                       Беларій.
  
             Ты, Полидоръ, охотился. всѣхъ лучше:
             Будь пира королемъ, а я съ Кадваломъ --
             Слугой и поваромъ. Такъ мы рѣшили.
             Искусство и старанье безъ награды
             Погибли бы. Пойдемте: голодъ славно
             Приправитъ бѣдный нашъ обѣдъ. Усталость
             На камнѣ спитъ; для лѣни и перина
             Жестка. Привѣтъ тебѣ, пріютъ нашъ бѣдный!
             Ты самъ себя хранишь.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Какъ я усталъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Я силой слабъ, но голодомъ силенъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Тамъ есть холодное -- съѣдимъ его,
             Пока поспѣетъ дичь.
  
             Беларій (заглядывая вь пещеру).
  
                                 Стой! не входите!
             Когда бы онъ не ѣлъ, я могъ бы думать,
             Что это эльфъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Отецъ, что тамъ такое?
  
                       Беларій.
  
             О, это ангелъ; если жъ нѣтъ, то чудо
             Земли! Смотрите: это божество,
             Но въ лѣтахъ отрока.
  

Имогенa выходитъ изъ пещеры.

  
                       Имогена.
  
                                           О, господа,
             Не обижайте бѣднаго меня!
             Я, прежде чѣмъ вошелъ сюда, окликнулъ:
             Я попросить хотѣлъ или купить,
             Что взялъ у васъ. Клянусь, что я не воръ:
             Я золота бы не взялъ, если-бъ тамъ
             Его нашелъ. Вотъ деньги вамъ за хлѣбъ:
             Насытившись, я ихъ хотѣлъ оставить
             Тамъ на столѣ и снова въ путь итти
             Съ молитвой за хозяевъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Деньги, мальчикъ?
  
                       Арвирагъ.
  
             Все золото и серебро на свѣтѣ
             Пусть грязью станетъ! Такъ оно и есть --
             И дорого лишь тѣмъ, что эту грязь
             За божество считаетъ.
  
                       Имогена.
  
                                           Вы, я вижу,
             Раздражены. Но если за проступокѣ
             Хотите вы убить меня; то знайте:
             Я умеръ бы, когда-бъ его не сдѣлалъ.
  
                       Беларій.
  
             Куда твой путь?
  
                       Имогена.
  
                                 Въ Мильфордъ.
  
                       Белaрiй.
  
                                                     А имя какъ?
  
                       Имогена.
  
             Фиделіо. Мой родственникъ въ Мильфордѣ
             Готовится въ Италію отплыть;
             Къ нему я шелъ -- и, голодомъ томимый,
             Въ проступокъ этотъ впалъ.
  
                       Беларій.
  
                                           Прекрасный отрокъ,
             Насъ не считай за дикихъ, а сердецъ
             Суровыми, по этому жилищу.
             Будь гостемъ намъ: теперь почти ужъ ночь.
             Мы угостимъ тебя передъ разлукой
             И благодарны будемъ, если съ нами
             Останешься на ужинъ. Дѣти, будьте
             Съ нимъ ласковы.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Будь дѣвушкой ты, мальчикъ,
             Я за тобой ухаживать бы сталъ,
             Клянусь въ томъ честью: все бы отдалъ я,
             Чтобъ обладать тобой.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           А я такъ радъ,
             Что онъ мужчина: онъ мнѣ милъ, какъ братъ!
             И, какъ мы брата по разлукѣ долгой
             Встрѣчаемъ, какъ привѣтствую тебя!
             Будь веселъ: ты съ друзьями.
  
                       Имогена.
  
                                           Да, съ друзьями! (Про себя).
             Зачѣмъ не съ братьями? Тогда-бъ отецъ мой
             Былъ ихъ отцомъ, и я въ цѣнѣ упала-бъ,
             За то съ тобой сравнилась бы, мой Постумъ.
  
                       Беларій.
  
             Есть горе у него.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Когда бъ я могъ
             Ему помочь!
  
                       Арвирагъ.
  
                                 И я: во что-бъ ни стало,
             Опасности, труды -- все снесъ бы я.
  
                       Белaрій.
  
             Послушайте-ка, дѣти! (Говорять шопотомъ).
  
                       Имогена.
  
                                           Государи,
             Которыхъ дворъ съ пещерой этой равенъ,
             Которые, себѣ самимъ служа,
             Всѣ доблести, скрѣпленныя сознаньемъ,
             Въ себѣ хранятъ и не даютъ цѣны
             Пустой толпы ничтожному тщеславью --
             Не превзошли бы этихъ двухъ. О, боги!
             Желала бы свой полъ я измѣнить,
             Чтобъ съ ними тутъ остаться, испытавъ
             Измѣну Леоната.
  
                       Беларій.
  
                                 Такъ и будетъ.
             Пойдемъ готовить дичь. Ступай за нами!
             Кто голоденъ, тому не до разсказовъ
             Вотъ поѣдимъ, тогда тебя попросимъ
             Намъ разсказать, что можешь, о себѣ.
  
                       Гвидерій.
  
             Войди жъ*
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Не такъ пріятна ночь совѣ,
             А жаворонку утро, какъ ты намъ.
  
                       Имогена.
  
             Благодарю, друзья!
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Войди же къ намъ. (Уходятъ).

0x01 graphic

  

СЦЕНА VII.

Римъ. Площадь.

Входять два сенатора и трибуны.

                       1-ый сенаторъ.
  
             Вотъ содержанье Цезаря письма:
             Такъ какъ войска отправились смирять
             Возстаніе паннонцевъ и далматовъ,
             А въ Галліи стоящихъ легіоновъ
             Не станетъ, чтобъ вести войну съ отпавшей
             Британіей, то призываетъ онъ
             Патриціевъ къ походу. Онъ Люція
             Проконсуломъ назначилъ. Васъ, трибуны,
             Уполномочилъ онъ скорѣй, какъ можно,
             Собрать полки. Да здравствуетъ нашъ цезарь!
  
                       1-ый трибунъ.
  
             Начальникомъ ихъ будетъ Луцій?
  
                       2-ой сенаторъ.
  
                                                               Да.
  
                       1-ый трибунъ.
  
             Онъ въ Галліи?
  
                       1-ый сенаторъ.
  
                                 Онъ тамъ при легіонахъ,
             Которые наборомъ вашимъ будутъ
             Пополнены. Приказъ укажетъ вамъ
             Число всѣхъ войскъ и время ихъ отправки.
  
                       1-ый трибунъ.
  
             Мы поспѣшимъ исполнить повелѣнье.
                       (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Валлисъ. Близъ пещеры Беларія.

Входитъ Клотенъ.

  
   Клотенъ. Мѣсто, гдѣ они хотѣли сойтись, должно быть здѣсь поблизости, если Пизаніо мнѣ вѣрно описалъ его. Какъ впору мнѣ его платье! Отчего бы не быть мнѣ впору и его любезной, которую создалъ тотъ же, кто и портного? . Вѣдь, говорятъ же, что всякая женщина придется впору тому, кто съумѣетъ въ пору къ ней подбиться; а ужъ это теперь мое дѣло. Я самъ могу сознаться -- вѣдь, тутъ нѣтъ никакого тщеславія, если наединѣ заглянешь въ зеркало -- что всѣ формы тѣла у меня такъ же правильны, какъ у него: я такъ же молодъ, но сильнѣе его, не ниже, а выше его по своему положенію, знатнѣе его родомъ и такъ же искусенъ во всѣхъ дѣлахъ, а въ одиночной схваткѣ, пожалуй, превзойду его -- и все-таки эта своенравная дура любитъ его, мнѣ на зло. Смертный, что ты такое? Голова твоя, Постумъ, которая пока сидитъ еще на плечахъ, черезъ часъ должна слетѣть долой; твою любезную постигнетъ насиліе; твое платье будетъ изорвано въ куски предъ ея глазами, и потомъ, когда все это кончится, я погоню ее пинками домой къ отцу, который, можетъ быть, и посердится на меня за эту грубость; но мать моя, которая умѣетъ управлять его прихотями, все поведетъ къ лучшему. Я привязалъ свою лошадь. Выходи, мечъ мой, на кровавую работу! Фортуна, пошли ихъ въ мои руки! Это, должно быть, то самое мѣсто, гдѣ хотѣли они сойтись: этотъ глупецъ не посмѣлъ бы обмануть меня.

(Уходитъ).

0x01 graphic

  

СЦЕНА II.

Передъ пещерою Беларія.

Изъ пещеры выходятъ Беларій, Гвидерій, Арвирагъ и Имогена.

                       Беларій.
  
             Ты не здоровъ: останься здѣсь въ пещерѣ;
             Съ охоты мы опять къ тебѣ придемъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Останься, братъ! Вѣдь, братья мы, не такъ ли?
  
                       Имогена.
  
             Да, братьями всѣ люди быть должны;
             Но часто прахъ гордится передъ прахомъ,
             Хоть оба только прахъ. Я нездоровъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Ступайте вы одни: я съ нимъ останусь.
  
                       Имогена.
  
             Я нездоровъ, но не въ такой ужъ мѣрѣ...
             Я не такой роскошный горожанинъ,
             Чтобъ до болѣзни видѣть смерть. Оставьте
             Меня, свой трудъ обычный исполняя:
             Привычку нарушать -- все нарушать.
             Я нездоровъ, но помощи не будетъ
             Мнѣ отъ того, что будете со мной.
             Нѣтъ, общество не будетъ утѣшеньемъ
             Несчастному; не такъ еще я боленъ,
             Когда могу о томъ судить. Оставьте
             Меня здѣсь одного стеречь жилище:
             Могу украсть лишь самого себя --
             Умру, но это кража не большая.
  
                       Гвидерій.
  
             Я такъ тебя люблю, что и отецъ
             Родной мнѣ такъ не милъ.
  
                       Белaрій.
  
                                           Какъ? что такое?
  
                       Арвирагъ.
  
             Коль грѣхъ такъ говорить, что вмѣстѣ съ братомъ
             И я грѣшу; не знаю, почему
             Я юношу люблю. Ты говорилъ намъ,
             Что нѣтъ въ любви причины. Стой тутъ гробъ
             И умереть одинъ бы долженъ былъ,
             То я сказалъ бы: пусть умретъ отецъ --
             Не юноша.
  
                       Белaрій (про себя).
  
                                 О, высшее влеченье!
             Природное величіе породы!
             Ничтожность производитъ лишь ничтожность;
             Въ природѣ есть мякина и мука,
             Презрѣнье и почетъ. Я не отецъ имъ,
             Но странно, что чужой сталъ имъ дороже,
             Чѣмъ я. Девятый часъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Прощай же, братъ.
  
                       Имогена.
  
             Счастливый путь вамъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 А тебѣ желаемъ
             Въ болѣзни облегченья. Ну, пойдемте!
  
                       Имогенa (про себя).
  
             Какъ добры эти люди! Сколько лжи
             Я слышала, о боги, отъ придворныхъ!
             Тотъ грубъ и дикъ, кто не изъ круга ихъ;
             Но опытъ мнѣ другое открываетъ;
             Морская глубь чудовищъ порождаетъ,
             А ручейки намъ вкусныхъ рыбъ даютъ.
             О, я больна, истомлена. Пизаньо,
             Приму твое лѣкарство. (Пьетъ изъ склянки).
  
                       Гвидерій.
  
                                           Ничего
             Я не узналъ: что родомъ знаменитъ,
             Намъ онъ сказалъ, но бѣдствуетъ;безчестно
             Гонимъ людьми, но честенъ самъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                                     Мнѣ то же
             Отвѣтилъ онъ, прибавивъ, что потомъ
             Узнаю больше я.
  
                       Беларiй.
  
                                 Пора намъ въ лѣсъ!
             Ну, мы идемъ; ты жъ отдохни въ пещерѣ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Мы скоро возвратимся.
  
                       Беларій.
  
                                           Не хворай же:
             Вѣдь, ты хозяйка наша.
  
                       Имогена.
  
                                           И здоровый,
             Какъ и больной -- я много вамъ обязанъ.
  
                       Белaрій.
  
             Тебѣ и впредь готовы мы служить.
                       (Имогена уходитъ).
             Какъ онъ ни бѣдствуетъ, но крови знатной
             Онъ долженъ быть.
  
                       Aрвирaгъ.
  
                                 Поетъ онъ -- точно ангелъ!
  
                       Гвидерій.
  
             А какъ въ стряпнѣ искусенъ, какъ умѣетъ
             Коренья рѣзать, приправлять похлебку --
             Что хоть больной Юнонѣ подавай.
  
                       Арвирагъ.
  
             Какъ у него прелестно сочетанье
             Улыбки съ тихимъ вздохомъ -- точно вздохъ
             Груститъ о томъ, что не улыбка онъ;
             Улыбка же надъ вздохомъ тѣмъ смѣется,
             Что хочетъ онъ такой оставить храмъ,
             Чтобъ слиться съ бурей, страшной морякамъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Терпѣнье въ немъ и скорбь такъ сочетались,
             Что корни ихъ сплелись.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Рости, терпѣнье,
             Чтобъ корень скорби свой утратилъ ядъ
             И изъ него далъ плодъ свой виноградъ.
  
                       Беларій.
  
             Ужъ солнце высоко. Пойдемъ. Кто это?
  

Входитъ Клотенъ.

  
             Я не нашелъ бродягъ; подлецъ меня,
             Знать, обманулъ. Какъ я усталъ!
  
                       Беларій.
  
                                           Бродягъ?
             Не насъ ли ужъ? Онъ будто мнѣ знакомъ?
             А, то Клотенъ, сынъ королевы. Нѣтъ ли
             Измѣны тутъ? Его я не видалъ
             Ужъ много лѣтъ; но знаю -- это онъ.
             Законъ насъ не хранитъ: уйдемъ скорѣе!
  
                       Гвидерій.
  
             Онъ, вѣдь одинъ; подите съ братомъ въ лѣсъ,
             Еще кого тамъ нѣтъ ли -- посмотрите,
             А съ этимъ я раздѣлаюсь.
                       (Беларій и Арвирагъ уходятъ).
  
                       Клотенъ.
  
                                           Стой! Кто вы?
             Кто тамъ бѣжитъ? Разбойники вы, что ли?
             О нихъ есть слухъ. Ты что за негодяй?
  
                       Гвидерій.
  
             Но не такой негодный, чтобъ на это
             Ударомъ не отвѣтить.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Ты разбойникъ,
             Мошенникъ, плутъ. Сдавайся, воръ!
  
                       Гвидерій.
  
                                                     Кому?
             Тебѣ? Ты кто такой? Слабѣе, что ли,
             Тебѣ рукою я? слабѣй душою?
             Вотъ на словахъ сильнѣе ты, затѣмъ,
             Что свой кинжалъ во рту я не ношу. Кто жъ ты,
             Чтобъ сдался я тебѣ?
  
                       Клотенъ.
  
                                 Подлецъ негодный!
             Не узнаешь меня по платью?
  
                       Гвидерій.
  
                                           Нѣтъ,
             Ни даже дѣда твоего портнягу,
             Который, сшивъ нарядъ тебѣ, подумалъ,
             Что платье человѣка родитъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                           Врешь, мошенникъ!
             Не мой портной шилъ это.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Такъ ступай,
             Скажи тому спасибо, кто тебѣ
             Пожаловалъ его. Ты пошлый олухъ --
             И жаль мнѣ бить тебя.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Ахъ, ты мерзавецъ!
             Узнай сперва, кто я, и трепещи!
  
                       Гвидерій.
  
             Такъ назовись мнѣ.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Я -- Клотенъ, мошенникъ!
  
                       Гвидерій.
  
             Будь ты Клотенъ двойной мошенникъ, этимъ
             Меня не испугаешь; назовись
             Ты жабою иль паукомъ -- скорѣй бы
             Смутился я.
  
                       Клотенъ.
  
                       Такъ вотъ, чтобъ доконать
             Тебя совсѣмъ, скажу тебѣ, что я
             Сынъ королевы.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Очень жаль, что ты
             Не вышелъ въ свой высокій родъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                                     Ну что же?
             Ты не дрожишь?
  
                       Гвидерій.
  
                                 Кого я уважаю,
             Тѣхъ и боюсь -- лишь умныхъ; а глупцамъ
             Смѣюсь въ глаза!
  
                       Клотенъ.
  
                                 Ну, такъ умри жъ, негодный!
             Убивъ тебя своей рукой, сыщу я
             И тѣхъ двоихъ, которые ушли,
             И въ Людѣ ваши головы повѣшу
             На воротахъ. Сдавайся, или -- смерть
             Тебѣ, разбойникъ! (Уходятъ, сражаясь).
  

Беларій и Арвирагъ возвращаются.

  
                       Беларій.
  
                                           Никого тамъ нѣтъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Нѣтъ ни души: ты, вѣрно, въ немъ ошибся.

0x01 graphic

                       Беларій.
  
             Его давно я не видалъ -- не знаю;
             Но время съ той поры не измѣнило
             Въ немъ ни одной черты: и голосъ тотъ же --
             Порывистый и грубый. Я увѣренъ,
             Что это онъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Они остались тутъ:
             Не сдѣлалъ бы чего-нибудь онъ брату --
             Онъ золъ, ты говоришь?
  
                       Беларій.
  
                                           Да, онъ такъ мало
             Развитъ для человѣка, что не знаетъ,
             Что значитъ страхъ: иной бываетъ страшенъ
             Отсутствіемъ ума. Но вотъ и братъ твой!
  

Входитъ Гвидерій съ головою Клотена.

  
                       Гвидерій.
  
             Клотенъ былъ олухъ: кошелекъ безъ денегъ;
             И Геркулесъ не могъ бы выбить мозгу
             Изъ головы его: она пуста.
             Не сдѣлай я того, глупецъ носилъ бы
             Такъ голову мою, какъ я его.
  
                       Беларій.
  
             Что сдѣлалъ ты?
  
                       Гвидерій.
  
                                 Я знаю, что я сдѣлалъ:
             Снялъ голову я съ сына королевы,
             Какъ назвалъ онъ себя; меня ругалъ онъ
             Мошенникомъ, разбойникомъ и клялся,
             Что онъ всѣхъ насъ изловитъ и убьетъ,
             И наши головы повѣситъ въ Людѣ
             На воротахъ.
  
                       Беларій.
  
                                 О, горе! мы пропали!
  
                       Гвидерій.
  
             О, дорогой отецъ, чего жъ лишиться
             Мы можемъ, кромѣ жизни той, которой
             Онъ клялся насъ лишить? Намъ отъ закона
             Защиты нѣтъ: къ чему же слабодушно
             Сносить, чтобы намъ говядины кусокъ
             Надменно здѣсь грозилъ, былъ намъ судьею
             И палачомъ -- лишь потому, что страшенъ
             Намъ тотъ законъ? Нашли ли вы кого?
  
                       Беларій.
  
             Нѣтъ, ни души; по всѣмъ соображеньямъ,
             Съ нимъ свита быть должна бы. Нравъ его
             Измѣнчивъ былъ всегда, бросаясь часто
             Отъ гадкаго на худшее; но прихоть
             И дерзкое безумство не могли же
             Такъ одолѣть его, чтобъ онъ рѣшился
             Притти сюда одинъ. Значитъ, при дворѣ
             Провѣдали, что здѣсь живутъ въ ущельяхъ
             Опальные бродяги, что изъ нихъ
             Со временемъ собраться можетъ шайка.
             Онъ услыхалъ про это и, вспыливъ,
             Какъ и всегда, насъ изловить поклялся.
             Невѣроятно лишь, что онъ сюда
             Пришелъ одинъ: и самъ онъ не посмѣлъ бы,
             Да и едва ль пустили бы его.
             А потому причина есть бояться,
             Что хвостъ у тѣла этого опаснѣй,
             Чѣмъ голова.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Пускай придетъ бѣда,
             Какую Небо намъ пошлетъ, но братъ мой
             Былъ въ этомъ правъ.
  
                       Беларій.
  
                                 Охотиться сегодня
             Не буду я: Фиделіо недугъ
             Тревожилъ бы меня.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Его жъ мечомъ,
             Которымъ онъ убить меня хотѣлъ,
             Я голову отсѣкъ ему. Я брошу
             Ее въ заливъ -- пускай умчится въ море
             И рыбамъ говоритъ, что онъ Клотенъ,
             Сынъ королевы -- что мнѣ до того.
                       (Уходитъ).
  
                       Белaрій.
  
             Боюсь, что мстить намъ будутъ за него.
             О, Полидоръ! зачѣмъ ты это сдѣлалъ?
             Отвагой ты богатъ...
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Нѣтъ, лучше бъ я
             Его убилъ и месть одинъ понесъ бы!
             О, Полидоръ, тебѣ я братски преданъ,
             Но тутъ тебѣ завидую, что отнялъ
             Ты подвигъ у меня; пускай на насъ
             Падетъ ихъ месть -- лишь были-бъ силы ей
             Противустать, мы ей дадимъ отвѣтъ.
  
                       Беларій.
  
             Ну, хорошо; все кончено; сегодня
             Охоты нѣтъ; безъ выгоды не нужно
             Опасностей искать. Ступай въ пещеру:
             Готовь обѣдъ съ Фиделіо; а я
             Здѣсь Полидора быстраго дождусь
             И съ нимъ приду къ обѣду.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Бѣдный мальчикъ,
             Иду къ тебѣ. Чтобъ влить въ твои ланиты
             Румянецъ, я охотно бы убилъ
             Толпу такихъ Клотеновъ и не счелъ бы
             Себя безчеловѣчнымъ.
                       (Уходитъ).
  
                       Беларій.
  
                                           О, святая
             Природа! какъ ты дивно проявилась
             Въ двухъ этихъ юношахъ-князьяхъ! Они
             Такъ кротки, какъ зефиръ, когда лобзаетъ
             Фіалку онъ, цвѣтокъ едва колебля;
             Но чуть вскипитъ въ нихъ царственная кровь,
             Они -- свирѣпый ураганъ, который
             Въ долину гнетъ сосны нагорной темя.
             Какъ дивно образуетъ въ нихъ инстинктъ
             Духъ царственный безъ всякихъ наставленій,
             Приличье, честь безъ нравственныхъ примѣровъ!
             Въ нихъ мужество растетъ и въ дикомъ видѣ,
             И плодъ даетъ, какъ тщательный посѣвъ.
             Но страшенъ мнѣ приходъ сюда Клотена;
             И что насъ ждетъ за смерть его?
  

Гвидерій возвращается.

  
                       Гвидерій.
  
                                                     Гдѣ жъ братъ?
             Я голову Клотена по теченью
             Послалъ гонцомъ къ его двору, а трупъ
             Останется залогомъ возвращенья.
                       (Торжественная музыка).
  
                       Беларій.
  
             Чу, Полидоръ, мой чудный инструментъ!
             Но для чего жъ на немъ теперь играетъ
             Кадвалъ?
  
                       Гвидерій.
  
                       Онъ тамъ?
  
                       Беларій.
  
                                 Сейчасъ туда ушелъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Что это значитъ? Съ матушкиной смерти
             Онъ не звучалъ. Торжественные звуки
             Торжественному дѣлу отвѣчаютъ.
             Что жъ это онъ? Восторгъ изъ ничего
             И плачъ изъ пустяковъ -- ребячья скорбь,
             Забава обезьяны. Неужели
             Рехнулся нашъ Кадвалъ?
  

Входитъ Арвирагъ, неся на рукахъ безчувственную Имогену.

  
                       Беларій.
  
                                           Вотъ онъ идетъ
             И на рукахъ несетъ вину печали,
             Что непонятно намъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Скончалась птичка,
             Лелѣянная нами! Лучше мнѣ бы
             Въ шестнадцать лѣтъ стать вдругъ на шестьдесятъ
             И бодрый шагъ клюкою замѣнить,
             Чѣмъ видѣть это горе!
  
                       Гвидерій.
  
                                           О, лилея
             Прелестная, была ты вдвое краше,
             Цвѣтя на стеблѣ, чѣмъ теперь, покоясь
             У брата на рукахъ!
  
                       Белaрій.
  
                                           О, злое горе!
             Кто въ глубину твою проникнетъ? кто
             Измѣритъ дно твое, чтобъ указать,
             Гдѣ лучше для заботъ тяжелыхъ пристань?
             О, милое дитя, извѣстно Небу,
             Какимъ бы ты достойнымъ мужемъ .сталъ.
             Но, ахъ, тоска свела тебя въ могилу!
             Какъ ты нашелъ его?
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Безъ жизни онъ
             Съ улыбкою лежалъ -- какъ будто былъ
             Лишь мухою во снѣ обезпокоенъ,
             А не стрѣлой смертельною сраженъ,
             Склонясь къ подушкѣ правою щекою.
  
                       Гвидерій.
  
             Гдѣ?
  
                       Арвирагъ.
  
                       На полу, и руки такъ сложивъ.
             Я думалъ, что онъ спитъ и скинулъ обувь
             Тяжелую свою, чтобъ сна его
             Не потревожить стукомъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Да, онъ спитъ --
             Уснулъ навѣкъ, и гробъ ему постель;
             Пусть вкругъ его могилы пляшутъ эльфы,
             И червь ея не тронетъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Я цвѣтами,
             Пока цвѣтутъ луга и здѣсь живу я,
             Твою могилу буду украшать.
             Тебѣ достану я подснѣжникъ блѣдный,
             Похожій на тебя, и гіацинтъ
             Лазоревый, какъ жилки у тебя,
             И розовыхъ листковъ, которыхъ запахъ
             Не сладостнѣй дыханья твоего.
             Къ тебѣ носить все это будутъ пташки...
             О, стыдъ сынамъ, которымъ отъ богатства
             Жаль удѣлить на памятникъ отца!
             Когда жъ цвѣтовъ не будетъ -- мягкій мохъ
             Тебя зимой украситъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Перестань!
             Зачѣмъ играть такъ женственно словами
             Въ такомъ серьезномъ дѣлѣ? Поспѣшимъ
             Его похоронить, чтобъ любованьемъ
             Къ нему мы долгъ нарушить не могли.
             Къ могилѣ!
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Гдѣ жъ положимъ мы его?
  
                       Гвидерій.
  
             Близъ матери любезной.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Хорошо!
             Да вотъ что, Полидоръ,-- хотя нашъ голосъ
             Грубѣе сталъ теперь, споемъ ему,
             Какъ матери, свой похоронный гимнъ,
             Весь, какъ онъ есть, лишь вмѣсто Эврифилы
             Мы назовемъ Фиделіо.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Кадвалъ,
             Я пѣть не въ силахъ -- буду за тобою
             Слова, рыдая, повторять: печалью
             Разстроенное пѣнье хуже лжи
             Жреца во храмѣ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Ну, такъ говори.
  
                       Белaрій.
  
             Скорбь большая -- цѣлительна для меньшей;
             Забыли вы Клотена. Былъ онъ, дѣти,
             Сынъ королевы. Правда, врагъ нашъ -- но
             Онъ получилъ ужъ должное за это.
             Высокій съ низкимъ, превратившись въ прахъ,
             Становятся равны. Такъ удѣлите
             Отъ уваженья ангелу земному
             Частицу для высокаго предъ низкимъ.
             Нашъ врагъ былъ принцъ, и если вамъ онъ
             Убитъ, какъ врагъ, его похороните,
             Какъ принца.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Принеси его сюда;
             Терсита трупъ Аякса трупу равенъ,
             Когда въ нихъ жизни нѣтъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                                     Сходи за нимъ,
             А мы пока споемъ свой гимнъ,
             Начни. (Беларій уходитъ).
  
                       Гвидерій.
  
                       Мы повернемъ его лицомъ къ востоку.
             Такъ говорилъ отецъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Да, это правда.
  
                       Гвидерій.
  
             Такъ подсоби.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Вотъ такъ; ну, начинай.
  
                       ПѢСНЬ.
  
                       Гвидерій.
  
             Тебѣ не страшенъ лѣтній зной,
             Ни зимней стужи цѣпенѣнье!
             Ты свой окончилъ путь земной,
             Нашелъ трудамъ отдохновенье!
             И юность съ прелестью въ чертахъ,
             И трубочистъ -- одинъ все прахъ!
  
                       Арвирагъ.
  
             Тебѣ не страшенъ сильныхъ гнетъ,
             Не страшенъ бичъ тиранской злости;
             О хлѣбѣ, платьѣ нѣтъ заботъ;
             Дубъ для тебя сталъ равенъ трости.
             Мудрецъ и врачъ, и властелинъ,
             И бѣдный рабъ -- все прахъ одинъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Ни молній не боишься ты!
  
                       Арвирагъ.
  
             Ударамъ грома не внимаешь!
  
                       Гвидерій.
  
             Спасенъ отъ жала клеветы!
  
                       Арвирагъ.
  
             Скорбей и радостей не знаешь!
  
                       Oбa.
  
             Любовь и счастіе сердецъ --
             Все стало прахъ, всему конецъ!
  
                       Гвидерій.
  
             Кудесникъ удались тебя!
  
                       Арвирагъ.
  
             Заклятье не коснись тебя!ѵ
  
                       Гвидерій.
  
             Бродячій духъ не знай тебя!
  
                       Арвирагъ.
  
             Злой демонъ не смущай тебя!
  
                       Оба.
  
             Святой покой найди себѣ!
             Будь память вѣчная тебѣ!
  

Входитъ Беларій съ трупомъ Клотена.

  
                       Гвидерiй.
  
             Исполненъ долгъ! Клади сюда Клотена.
  
                       Беларій.
  
             Вотъ и цвѣты -- достану больше въ полночь:
             Они, ночной омытые росой,
             Всѣхъ лучше для могилъ. Они вѣщаютъ:
             Вы, какъ цвѣты, теперь увяли; такъ
             Увянетъ здѣсь лишенный почвы злакъ.
             Уйдемъ и тамъ колѣни преклонимъ.
             Ихъ, какъ свой даръ, земля беретъ обратно,
             И радость ихъ, какъ горе, невозвратно.
             (Беларій, Гвидерій и Арвирагь уходятъ).
  
                       Имогенa (просыпаясь).
  
             Да, сэръ, въ Мильфордъ. Туда ли я иду?
             Благодарю. Тутъ лѣсомъ? а далеко?
             О, небеса, ужель еще шесть миль?
             Я шла всю ночь: хотѣлось бы уснуть.
             И нѣтъ мнѣ здѣсь товарища!
                       (Увидѣвь трупъ).
             О, боги! Цвѣты -- вотъ образъ радостей земныхъ,
             А этотъ мужъ убитый -- горе. Нѣтъ,
             Все это сонъ! надѣюсь, это сонъ!
             Мнѣ помнится, я стерегла пещеру
             И стряпала для честныхъ душъ; но это
             Была одна мечта, ничто, стрѣлою
             Попавшее въ ничто, созданье мозга,
             Возникшее изъ испареній. Часто
             Глаза бываютъ слѣпы, какъ и умъ.
             Я вся дрожу отъ страха. Если въ небѣ
             Отыщется хоть капля состраданья,
             Не больше, чѣмъ зрачекъ у коноплянки,
             Мнѣ часть ея, о боги, удѣлите!
             Но сонъ -- все сонъ, внутри меня и внѣ,
             И не въ мечтахъ, а въ чувствѣ. Трупъ безглавый,
             И Постума одежда! О, я вижу:
             Его нога, а вотъ его рука,
             Нога Меркурія и бедра Марса,
             И Геркулеса руки! Ахъ, но гдѣ же
             Зевесовъ ликъ его? Убійство въ небѣ?
             Какъ? Нѣтъ его! Пизаніо злодѣй!
             Проклятія отчаянной Гекубы
             На грековъ -- пусть разятъ тебя съ моими!
             Ты съ дьяволомъ, съ Клотеномъ въ заговорѣ,
             Убилъ супруга моего! Отнынѣ
             Предательство -- и чтенье, и письмо!
             Ты адскій духъ, Пизаніо, съ поддѣльнымь
             Своимъ письмомъ. Пизаніо проклятый.
             Ты съ лучшаго на свѣтѣ корабля
             Срубилъ гротъ-мачту! О, мой милый Постумъ!
             Гдѣ голова твоя? ахъ! гдѣ она?
             Пизаньо могъ сразить тебя и въ сердце,
             А голову оставить. Какъ же это?
             Онъ и Клотенъ, корысть и злоба, здѣсь
             Убійство совершили. О, все ясно!
             Питье, что далъ онъ мнѣ и называлъ
             Цѣлительнымъ -- не ядомъ ли мнѣ было?
             Вотъ доводъ новый, что все это сдѣлаль
             Пизаніо съ Клотеномъ. О, позволь
             Въ твоей крови мнѣ блѣдность щекъ окрасить,
             Чтобъ мы страшнѣй казались тѣмъ, кто здѣсь
             Увидитъ насъ! О, Постумъ! о, супругъ мой!
                       (Припадаетъ къ mpyny).
  

Входятъ Луцій, нѣсколько римскихъ военачальниковъ и гадатель.

  
                       Военачальникъ.
  
             Изъ Галіи войска уже приплыли,
             Какъ приказали вы -- и на судахъ
             Васъ въ гавани Мильфорда ожидаютъ
             Въ готовности.
  
                       Луцій.
  
                                 Какая вѣсть изъ Рима?
  
                       Военачальникъ.
  
             Тамъ всѣхъ патриціевъ и пограничныхъ
             Призвалъ сенатъ на службу. Рвенье ихъ
             Успѣхъ намъ обѣщаетъ. Ихъ ведетъ
             Военачальникъ доблестный Іахимо,
             Сіенны братъ.
  
                       Луцій.
  
                       Когда жъ они прибудутъ?
  
                       Военачальникъ.
  
             Примчитъ ихъ первый вѣтеръ.
  
                       Луцій.
  
                                                     Скорость эта
             Надежду намъ даетъ. Я осмотрю
             Теперь войска: пусть будутъ всѣ готовы.
                       (Гадателю).
             Ну, другъ, ты что провидишь о войнѣ?
  
                       Гадатель.
  
             Мнѣ боги въ ночь видѣніе послали --
             Я передъ тѣмъ постился и молилъ
             О просвѣтленьи свыше -- и я видѣлъ,
             Что нашъ орелъ, юпитерова птица,
             Покинувъ югъ, на западъ прилетѣлъ
             Сюда и скрылся въ солнечныхъ лучахъ:
             Коль не мрачитъ мой умъ грѣховность, это
             Хорошій знакъ для римлянъ.
  
                       Луцій.
  
                                                     Пусть всегда
             Видѣнья посѣтятъ тебя такія
             И пусть они и сбудутся всегда.
             Но тише, что за стволъ тутъ безъ вершины?
             Останки говорятъ о славѣ зданья.
             А вотъ и пажъ! Онъ мертвый или спитъ?
             Вѣрнѣе, что онъ мертвый: вѣдь, природа
             Чуждается подобнаго одра
             Близъ мертвеца, на ложѣ смерти. Дайте
             Мнѣ на лицо его взглянуть!
  
                       Военачальникъ.
  
                                           Онъ живъ.
  
                       Луцій.
  
             Ну, такъ онъ дастъ намъ вѣсть о мертвомъ. Мальчикъ,
             Открой свою судьбу -- она, какъ видно,
             Достойна любопытства. Кто служилъ
             Здѣсь для тебя кровавымъ изголовьемъ,
             И кто дерзнулъ разрушить такъ работу
             Природы благородной? Что при этомъ
             Ты потерялъ? Какъ это все случилось?
             Кто онъ? кто ты?
  
                       Имогена.
  
                                 Ничто -- и было-бъ лучше
             Остаться имъ. Онъ былъ мой господинъ,
             Британецъ доблестный; меня любилъ онъ;
             Его убили горцы. Ахъ, такого
             Другого нѣтъ на свѣтѣ господина!
             И западъ, и востокъ я обойду,
             О службѣ плача; многихъ я найду
             Хорошихъ -- и служить имъ вѣрно буду,
             Но не найду такого.
  
                       Луцій.
  
                                 Добрый мальчикъ,
             Ты трогаешь меня своей печалью
             Не менѣе, чѣмъ онъ своею кровью.
             Но кто жъ твой господинъ?
  
                       Имогена.
  
                                           Ричардъ дю Шанъ.
             (Про себя). Я лгу; но ложь моя безвредна; если
             Ее услышатъ боги, то простятъ.
  
                       Луцій.
  
             А какъ тебя зовутъ?
  
                       Имогена.
  
                                           Фидельо, сэръ.
  
                       Луцій.
  
             Ты показалъ себя такимъ на дѣлѣ;
             По вѣрности ты имени достоинъ.
             Не хочешь ли служить мнѣ? Если я
             Не такъ хорошъ, какъ былъ онъ, то повѣрь,
             Тебя любить никакъ не меньше буду.
             Мнѣ Цезаря письмо черезъ сенатъ
             Не такъ въ твою бы пользу говорило,
             Какъ самъ ты за себя. Пойдемъ со мной.
  
                       Имогена.
  
             Извольте, сэръ. Но прежде, если Небу
             Угодно это будетъ, я сокрою
             Мнѣ милый трупъ отъ мухъ такъ глубоко,
             Какъ смогутъ эти бѣдныя лопаты.
             Осыпавъ холмъ цвѣтами и травою
             И прочитавъ два раза сто молитвъ,
             Какія мнѣ извѣстны, я поплачу
             И съ нимъ прощусь, и въ службу къ вамъ вступлю,
             Когда возьмете.
  
                       Луцій.
  
                                 Да, мой добрый мальчикъ.
             Отцомъ тебѣ -- не господиномъ буду.
             Нашъ долгъ, друзья, намъ отрокъ указалъ.
             Отыщемъ лугъ красивыхъ маргаритокъ
             И выроемъ концами нашихъ копій
             Просторную могилу для него.
             О, мальчикъ, онъ мнѣ милъ изъ-за тебя!
             Возьмите трупъ: его мы похоронимъ,
             Какъ воина. Утѣшься, другъ! Пойдемъ:
             Порой, упавъ, возвысишься потомъ.
                       (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, лорды, Пизаніо и свита.

  
                       Цимбелинъ.
  
             Скорѣй узнайте объ ея здоровьѣ.
                       (Одинъ изъ свиты уходитъ).
             Съ тѣхъ поръ какъ сынъ исчезъ, она въ жару,
             Въ безпамятствѣ опасномъ. Боги, боги,
             Какой ударъ внезапный! Имогены,
             Моей отрады, нѣтъ; моя супруга
             Слегла на смертный одръ, когда грозитъ
             Мнѣ страшная война; исчезъ Клотенъ,
             Который мнѣ такъ нуженъ. Всѣ несчастья
             Обрушились -- и нѣтъ надежды! Ты же,
             Лукавый рабъ -- ты знаешь, гдѣ она
             И, притворясь, молчишь. Я пыткой выжму
             Признанье у тебя.
  
                       Пизaніо.
  
                                 Я въ вашей власти,
             И жизнь покорно вамъ готовъ отдать,
             Но, право, я не знаю, гдѣ принцесса,
             Зачѣмъ ушла и скоро ль возвратится.
             Молю, повѣрьте вѣрности моей!
  
                       1-ый лордъ,
  
             Онъ, государь былъ здѣсь въ тотъ самый день,
             Когда принцесса скрылась; въ этомъ я
             Порукой вамъ. Я знаю, онъ всегда
             Былъ вѣрнымъ вамъ слугой. Клотена
             Старательно разыскиваютъ всюду --
             И, безъ сомнѣнья, скоро будетъ онъ
             Отысканъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Тяжкое настало время!
                       (Къ Пизаиіо).
             На этотъ разъ ты вырвался; но знай,
             Что ты подъ подозрѣньемъ.
  
                       1-ый лордъ.
  
                                           Государь,
             Ужъ легіоны галльскіе на берегъ
             Сошли съ судовъ,и въ подкрѣпленье къ нимъ
             Отрядъ дворянъ сенатъ прислалъ изъ Рима.
  
                       Цимбелинъ.
  
             О, вотъ теперь мнѣ былъ бы очень нуженъ
             Совѣтъ жены и сына! Я теряюсь!
  
                       1-ый лордъ.
  
             Но, государь, мы не слабѣй врага;
             Пусть и еще придутъ -- мы всѣ готовы;
             Велите лишь войскамъ итти въ походъ.
             Котораго всѣ ждутъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Благодарю!
             Мы встрѣтимъ рокъ, какъ насъ онъ самъ застанетъ.
             Не страшно намъ, чѣмъ Римъ намъ угрожаетъ:
             Насъ мучитъ то, что ближе къ намъ. Пойдемъ!
                       (Всѣ, кромѣ Пизаніо, уходятъ).
  
                       Пизaніо.
  
             Ни слова мнѣ не пишетъ господинъ мой
             На вѣсть мою о смерти Имогены.
             Не странно ли? Нѣтъ вѣсти и о ней,
             Хотя она писать мнѣ обѣщала;
             Клотенъ пропалъ куда-то: это все
             Меня тревожитъ. Да поможетъ Небо!
             Въ обманѣ честенъ я, въ измѣнѣ вѣренъ;
             Я въ битвѣ докажу, какъ я люблю
             Британію: иль честь найду, иль смерть.
             А время пусть разсѣетъ мракъ сомнѣнья;
             Вотъ безъ руля несетъ домой теченье.
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Валлисъ. Передъ пещерою Беларія.

Входитъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

                       Гвидерій.
  
             Кругомъ тревога.
  
                       Беларій.
  
                                 Скроемся подальше.
  
                       Арвирагъ.
  
             Но что за радость убѣгать оттуда,
             Гдѣ предстоитъ и подвигъ, и опасность?
  
                       Гвидерій.
  
             Чего намъ ждать отъ бѣгства? Насъ римляне,
             Какъ бриттовъ, умертвятъ; не то, принявъ
             Насъ за бродягъ-бунтовщиковъ, заставятъ
             Ихъ службу несть, а подъ конецъ убьютъ.
  
                       Белaрій.
  
             Уйдемте въ горы -- тамъ мы безопасны.
             Намъ къ войску короля пристать нельзя;
             Клотена смерть -- вѣдь, насъ никто не знаетъ,
             Мы чужды всѣмъ -- насъ приведетъ къ отвѣту,
             Гдѣ жили мы: заставятъ насъ сознаться
             И въ дѣлѣ томъ, а за сознаньемъ -- смерть
             Подъ муками.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Отецъ, то -- страхъ пустой!
             Въ такое время онъ къ тебѣ нейдетъ
             И насъ не убѣдитъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Нельзя и думать,
             Чтобъ, слыша ржанье вражескихъ коней
             И видя ихъ костры, когда и зрѣнье,
             И слухъ ослѣплены, оглушены
             Тѣмъ, что важнѣй, для нихъ осталось время
             Замѣтить насъ, развѣдывать, кто мы.
  
                       Беларій.
  
             Но въ войскѣ знаютъ многіе меня.
             Прошли года -- тогда Клотенъ былъ молодъ,
             А я его узналъ. Да и король
             Любви не стоитъ вашей, ни услугъ.
             Изгнаніе мое виною было,
             Что выросли безъ воспитанья вы,
             Какъ дикіе; что счастье вы лишились,
             Которымъ васъ ласкала колыбель;
             Что солнце васъ пекло; что вы дрожали
             Зимою какъ рабы.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Нѣтъ, лучше смерть,
             Чѣмъ эта жизнь! Прошу, пойдемъ къ войскамъ;
             Меня и брата тамъ никто не знаетъ,
             А ты давно забытъ ужъ, и никто
             Съ разспросами къ тебѣ не обратится.
  
                       Арвирагъ.
  
             Клянуся этимъ яснымъ солнцемъ, я
             Иду туда! Мнѣ не случалось видѣть,
             Какъ умираетъ мужъ: я видѣлъ кровь
             Лишь робкихъ зайцевъ, ланей и оленей,
             И на такомъ конѣ я только ѣздилъ,
             Простой ѣздокъ котораго не вѣдалъ
             Желѣзныхъ шпоръ. Мнѣ стыдно и смотрѣть
             На солнца ликъ: я пользуюсь сіяньемъ
             Его лучей святыхъ -- и остаюсь
             Въ ничтожествѣ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Клянусь, и я иду!
             Благослови меня и отпусти --
             И веселѣй пойду я, а не хочешь,
             То пусть меня за это покараетъ
             Враждебный мечъ!
  
                       Арвирагь.
  
                                 И я съ тобой: аминь!
  
                       Беларій.
  
             Когда такъ мало дорожите жизнью
             Своей, зачѣмъ же мнѣ беречь мою,
             Увядшую? Иду я съ вами, дѣти!
             И если васъ постигнетъ смерть въ бою,
             Сложу и я тамъ голову свою.
                       (Про себя).
             Они спѣшатъ. Въ нихъ пышетъ раздраженье:
             Оно въ дѣлахъ покажетъ ихъ рожденье.
                       (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Римскій лагерь.

Входитъ Постумъ, съ окровавленнымъ платкомъ въ рукахъ.

  
                       Постумъ.
  
             Я сберегу тебя, платокъ кровавый:
             Я самъ хотѣлъ такимъ тебя имѣть.
             Мужья, когда-бъ вы всѣ такъ поступали,
             То многіе изъ васъ убили бъ женъ,
             Достойнѣйшихъ, чѣмъ сами, за ничтожный
             Проступокъ! О, Пизаніо! не все
             Служитель вѣрный исполнять обязанъ,
             Но только то, что честно. Если-бъ вы,
             О боги, такъ грѣхи мои карали,
             Не дожилъ бы до этого я дѣла!
             Для благородной Имогены жизнь
             Осталась бы для скорби, а меня бы,
             Преступнаго, постигла кара Неба.
             Но вы иныхъ берете изъ любви,
             За малый грѣхъ, чтобы не пасть имъ глубже;
             Другіе жъ, накопляя зло на зло
             И водворяя ужасъ, остаются.
             Она у васъ: да будетъ ваша воля,
             Чтобъ свой удѣлъ въ смиреніи я несъ.
             Я здѣсь съ войсками римскими, чтобъ биться
             Съ землей моей супруги. Но тебѣ,
             Британія, довольно и того,
             Что я убилъ твою царицу -- больше
             Я ранъ тебѣ не нанесу. О, боги!
             Примите благосклонно мой обѣтъ:
             Сложу съ себя я римскую одежду
             И наряжусь британскимъ селяниномъ.
             Такъ буду я сражаться противъ тѣхъ,
             Съ кѣмъ я сюда, въ отчизну, возвратился,
             И за тебя паду я, Имогена,
             Затѣмъ что каждый вздохъ мой для тебя
             Не жизнь -- а смерть. Незнаемый ни кѣмъ,
             Не возбудивъ ни зависти, ни скорби
             Ни въ комъ, себя на гибель я предамъ.
             Я покажу, что высшій духъ царилъ
             Подъ этой бѣдной одеждой. Боги,
             Мнѣ ниспошлите силу Леонатовъ!
             И, устыдясь, увидитъ міръ надменный
             Простой сосудъ, но съ влагой драгоцѣнной.
                       (Уходитъ).

0x01 graphic

  

СЦЕНА II.

Поле сраженія между римскимъ и британскимъ лагерями.

Съ одной стороны входятъ Луцій, Іахимо и римскія войска, съ другой -- британское войско. Леонатъ Постумъ слѣдуетъ за нимъ, какъ простой воинъ. Они проходятъ черезъ сцену. Тревога. Іахимо и Постумъ возвращаются, сражаясь; послѣдній побѣждаетъ и обезоруживаетъ Іахимо, послѣ чего удаляется.

                       Іахимо.
  
             Тяжелый грѣхъ, мою гнетущій душу,
             Лишилъ меня отваги. Честь жены --
             Принцессы здѣшней честь -- я очернилъ
             Позорной клеветой; за то и воздухъ
             Здѣсь силъ меня лишилъ; а то какъ могъ бы
             Простой поденщикъ побѣдить меня
             Въ искусствѣ ратномъ? Санъ мой и почетъ --
             Отнынѣ мнѣ стыда тяжелый гнетъ.
             Британія, когда твои дворяне
             На столько выше мужика того,
             Кто посрамить патриція такъ могъ,
             То мы -- ничто, изъ васъ же каждый -- богъ.
                       (Уходитъ).
  

Сраженіе продолжается; британцы бѣгутъ; Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ; Беларій, Гвидерій и Арвирагъ спѣшатъ къ нему на помощь.

  
                       Беларій.
  
             Стой, стой! за нами поле битвы: тамъ
             Проходъ у насъ въ рукахъ; ничто не можетъ
             Оттуда выбить насъ -- одна лишь трусость.
  
                       Гвидерій и Арвирагъ.
  
             Да стойте жъ крѣпче! бейте ихъ смѣлѣй!
  

Постумъ возвращается и помогаетъ британцамъ, они освобождаютъ Цимбелина и уходятъ. Входятъ Луцій, Іахимо и Имогена.

  
                       Луцій.
  
             Прочь, мальчикъ! здѣсь тебѣ не мѣсто: здѣсь
             Друзья друзей въ смятеньи поражаютъ!
             Бой слѣпъ и глухъ.
  
                       Іахимо.
  
                                 Къ нимъ помощь подоспѣла.
  
                       Луцій.
  
             Какъ счастье перемѣнчиво! Пора
             Искать намъ подкрѣпленья, иль бѣжать.
                       (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Другая часть поля.

Входятъ Постумъ и британскій лордъ.

                       Лордъ.
  
             Оттуда ты, гдѣ бились наши?
  
                       Постумъ.
  
                                                     Да;
             А вы, какъ видно, изъ бѣжавшихъ?
  
                       Лордъ.
  
                                                     Да.
  
                       Постумъ.
  
             Вины тутъ нѣтъ. Потеряно все было --
             Намъ помогло лишь Небо. Самъ король
             Отбитъ былъ отъ своихъ, ряды смѣшались,
             И только тылъ британцевъ виденъ былъ.
             Стѣснились всѣ въ проходѣ; непріятель
             Разилъ, алкая крови -- видя больше
             Для бойни жертвъ, чѣмъ самъ имѣлъ мечей --
             Того слегка, другого на смерть; многихъ
             Сражалъ и страхъ; убитыми заваленъ
             Былъ весь проходъ; ихъ спины были въ ранахъ,
             А трусовъ смерть постыдная ждала.
  
                       Лордъ.
  
             Гдѣ жъ этотъ былъ проходъ?
  
                       Постумъ.
  
                                           У мѣста битвы,
             На вскопанномъ лугу, которымъ съ пользой
             Одинъ почтенный воинъ овладѣлъ.
             Клянусь, то былъ мужъ доблестный! Онъ этой
             Заслугою отчизнѣ показалъ
             Себя вполнѣ сѣдинъ своихъ достойнымъ.
             Онъ сталъ въ проходъ, съ нимъ двое молодыхъ,
             По лѣтамъ -- дѣти: имъ скорѣй пристало
             Подъ музыку плясать, чѣмъ биться въ сѣчѣ,
             Съ лицомъ на видъ красивѣй всякой маски,
             Скрывающей стыдливость или прелесть,
             Онъ сталъ въ проходъ и крикнулъ на бѣгущихъ:
             "У насъ лишь зайцы въ бѣгствѣ умираютъ,
             Не воины: вы, трусы, въ адъ бѣжите!
             Назадъ, не то -- мы римлянами станемъ
             И, какъ скотовъ, васъ будемъ бить за то,
             Что скотски вы бѣжите! Васъ спасетъ
             Лишь гнѣвный взглядъ назадъ. Ни съ мѣста! Стойте!-
             Три этихъ, какъ три тысячи героевъ --
             Не менѣе по дѣлу и по силѣ,
             Затѣмъ что три такихъ героя стоятъ
             Отряда нерѣшительныхъ бойцовъ,
             Лишь возгласомъ: "ни съ мѣста!" и удобствомъ
             Той мѣстности, но больше видомъ смѣлымъ,
             Который прялку обратилъ бы въ дротикъ,
             Вспламенили вдругъ потухшій взоръ.
             Проснулся стыдъ, проснулась и отвага:
             Иные, лишь сробѣвши отъ примѣра --
             Проклятье тѣмъ, кто первый въ томъ виновенъ!--
             Возстали вновь и бросились, какъ львы
             На дротики ловцовъ. Остановились
             Враги, смѣшались, стали отступать,
             И тотъ, кто прежде, какъ орелъ, стремился
             Впередъ, теперь, какъ голубь, улеталъ.
             Вдругъ сталъ рабомъ надменный побѣдитель,
             И трусы, какъ обломки корабля,
             Намъ подали спасительную помощь,
             Открывши тылъ врага неохраненный.
             О, боги! какъ ударили они
             На раненыхъ, на мертвыхъ, на своихъ,
             Которыхъ смылъ послѣдній валъ. Гдѣ прежде
             Десятерыхъ преслѣдовалъ одинъ,
             Теперь изъ нихъ вдругъ каждый сталъ убійцей
             Двадцатерыхъ, трепещущихъ предъ ними:
             Кто прежде смерть предпочиталъ борьбѣ,
             Тотъ сталъ теперь грозою битвы.
  
                       Лордъ.
  
                                                     Странно:
             Одинъ проходъ, два мальчика и старецъ!
  
                       Постумъ.
  
             Вамъ это странно. Легче вамъ дивиться
             Дѣламъ другихъ, чѣмъ самому ихъ дѣлать.
             Угодно ль вамъ, чтобъ я скропалъ стишки
             На этотъ случай -- такъ, для смѣху? Вотъ:
             "Два мальчика, старикъ и узкій ходъ въ горахъ
             Намъ дали торжество, врагамъ бѣду и страхъ".
  
                       Лордъ.
  
             Ну, не сердись.
  
                       Постумъ.
  
                                 "Да я и не сержусь.
             Кто предъ врагомъ трусливъ, съ тѣмъ подружусь,
             Затѣмъ что онъ по трусости своей
             Какъ-разъ отъ дружбы убѣжитъ моей".
             Вотъ какъ плету я вирши^
  
                       Лордъ.
  
                                           Ну, прощай --
             Ты сердишься.
                       (Уходитъ).
  
                       Постумъ.
  
                                 Ушелъ! Вотъ это лордъ!
             Герой! на битвѣ хочетъ знать про битву!
             Иной изъ нихъ и честь отдать готовъ,
             Чтобъ кожу лишь спасти. Иной бѣжалъ,
             А все-таки погибъ. Я, закаленный
             Своей тоской, искалъ напрасно смерти,
             Гдѣ слышалъ стонъ ея, и не попалъ
             Подъ градъ ея губительныхъ ударовъ.
             Она, чудовище, порой таится
             Въ бокалахъ пиршества, на ложѣ нѣги
             И въ ласковыхъ словахъ; она прислугой
             Богаче насъ, ея мечомъ разящихъ.
             Но что-бъ ни стало, отыщу ее!
             До этихъ поръ за бриттовъ я сражался,
             Но далѣе быть бриттомъ не хочу
             И прежнее мое надѣну платье.
                       (Онъ переодѣвается).
             Сражаться я не стану; я отдамся
             Послѣднему изъ здѣшнихъ мужиковъ.
             Здѣсь римляне пролили много крови --
             И бритты имъ за это отомстятъ.
             Пусть будетъ.смерть мой выкупъ. Я напрасно
             Искалъ ее на каждой сторонѣ;
             Но не уйти ей отъ меня -- и я
             Возмездіе приму за Имогену.
  

Входятъ два британскихъ военачальника и воины.

  
                       1-ый военачальникъ.
  
             Хвала богамъ: взятъ Луцій въ плѣнъ, а старца
             И мальчиковъ за ангеловъ считаютъ!
  
                       2-ой военачальникъ.
  
             Еще четвертый былъ въ простой одеждѣ
             И съ ними гналъ врага.
  
                       1-ый военачальникъ.
  
                                           Такъ говорятъ;
             Но всѣ исчезли. Эй! ты кто такой?
  
                       Постумъ.
  
             Я римлянинъ и здѣсь бы не блуждалъ,
             Когда бы всѣ такъ дѣлали, какъ я.
  
                       2-ой военачальникъ.
  
             Эй! взять его, собаку! Въ Римъ ему
             Ужъ не вернуться,чтобъ сказать, какъ галки
             Клевали ихъ. Онъ свысока отвѣтилъ:
             Должно быть, знатный. Къ королю его!
  

Входятъ Цимбелинъ со свитою, Беларій,Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, воины и римскіе плѣнники. Военачальники представляютъ Постума Цимбелину, который велитъ тюремщику взять его. Потомъ всѣ уходятъ.

  

СЦЕНА IV.

Британская тюрьма.

Входитъ Постумъ съ двумя тюремщиками.

                       1-ый тюремщикъ.
  
             Теперь тебя никто здѣсь не украдетъ:
             Пасись, коль есть трава.
  
                       2-ой тюремщикъ.
  
                                           Иль аппетитъ.
                       (Оба уходятъ).
  
                       Постумъ.
  
             О, милы вы мнѣ, цѣпи! Въ васъ я вижу
             Къ свободѣ путь. Я счастливѣе вдвое
             Подагрика, которому пріятнѣй
             Весь вѣкъ страдать, чѣмъ исцѣленнымъ быть
             Врачомъ надежнымъ -- смертью: лишь она
             Есть ключъ отъ всѣхъ оковъ. О, совѣсть! ты
             Закована сильнѣе рукъ и ногъ.
             Пошлите мнѣ, о боги, искупленье
             И вѣчную свободу отъ оковъ!
             Довольно ли для васъ моихъ страданій?
             Земныхъ отцовъ смягчаютъ этимъ дѣти,
             А боги, вѣдь, добрѣй. Когда я долженъ
             Покаяться, такъ лучше ужъ въ цѣпяхъ,
             Желанныхъ,не насильственныхъ: расплата --
             Условіе свободы. Большей кары
             Не требуйте, возьмите все мое.
             Въ васъ больше милости, чѣмъ въ жадныхъ людяхъ;
             Но вѣдь, и тѣ порою съ должника
             Берутъ въ уплату долга треть, шестую,
             Десятую лишь часть, давая средства
             Поправиться ему. Мнѣ это много;
             За жизнь жены возьмите жизнь мою.
             Она не такъ цѣнна, но все же жизнь;
             Она нашъ даръ. Не всякую монету
             По вѣсу цѣнятъ: часто сходитъ съ рукъ
             И легкая, когда на ней есть штемпель.
             Возьмите же меня, какъ свой чеканъ.
             О, вѣчныя, благія силы Неба!
             Принявъ отчетъ, возьмите жизнь мою
             И счетъ мой уничтожьте! Имогена,
             Теперь къ тебѣ въ молчаньи обращусь.
                       (Засыпаетъ).
  

Торжественная музыка. Видѣніе: является Сицилій Леонатъ, отецъ Постума, старецъ въ одеждѣ воина; онъ ведетъ за руку жену свою, мать Постума. За ними слѣдуютъ два молодыхъ Леоната, братья Постума, съ отверстыми ранами, какъ пали они па полѣ битвы. Они окружаютъ спящаго Постума.

  
                       Сицилій.
             О, громовержецъ! не рази
                  Ничтожнаго червя:
             На Марса, на Юнону пусть
                  Прольется месть твоя
                       И весь твой гнѣвъ!
  
             Мой сынъ такъ чистъ и кротокъ былъ,
                  Отца онъ не знавалъ!
             Когда я умеръ -- рокъ ему
                  Лучъ свѣта показалъ.
             Отцомъ гонимыхъ и сиротъ
                  Тебя считаетъ свѣтъ:
             Зачѣмъ же ты не спасъ его
                  Отъ горькихъ жизни бѣдъ?
  
                       Мать.
  
             Луцина мнѣ не помогла --
                  Я въ мукахъ умерла:
             Его ножомъ рука врача
                  Для жизни извлекла.
                       Мой бѣдный сынъ!
  
                       Сицилій.
  
             Какъ предки доблестные, онъ
                  Былъ силенъ и высокъ;
             Моею отраслію свѣтъ
                  Вполнѣ гордиться могъ.
  
             Старшій братъ.
  
                  Когда онъ зрѣлымъ мужемъ сталъ,
                       Во странѣ своей родной
             Себѣ онъ равныхъ не встрѣчалъ
                       По доблести прямой;
                  И дочь монарха взоръ на немъ
                       Остановила свой.
  
                       Mать.
  
             И что жъ? За свой союзъ святой
                  Пошелъ въ изгнанье онъ,
             Лишенъ наслѣдія отцовъ
                  И счастія лишенъ,
                       И ласкъ жены!
  
                       Сицилій.
  
             Какъ ты дозволилъ хвастуну
                  Іахимо клеветой
             Въ немъ муки ревности разлить,
                  Смутить его покой?
             Зачѣмъ такъ долженъ онъ страдать
                  Отъ подлости чужой?
  
                       Младшій братъ.
  
             Отецъ и мать къ нему пришли
                  Изъ области тѣней,
             И мы, стяжавшіе почетъ
                  И смерть среди мечей,
             Храня Тенанція права
                  И честь земли своей.
  
                       Старшій братъ.
  
             Такъ Цимбелину Постумъ нашъ
                  Мечомъ своимъ служилъ;
             Зачѣмъ же ты, о царь боговъ,
                  Его не наградилъ
             И все, чего достигъ герой,
                  Въ страданье обратилъ?
  
                       Сицилій.
  
             Открой кристальное окно,
                  Внемли мольбамъ моимъ:
             Не дай, чтобъ древній, славный родъ
                  Подъ гнѣвомъ палъ твоимъ.
  
             Mать.
  
             Зевесъ, мой сынъ благочестивъ --
                  О, сжалься же надъ нимъ!
  
                       Сицилій.
  
             Взгляни изъ мраморныхъ палатъ --
                  Внемли мольбѣ духовъ --
             Не то -- мы съ жалобой своей
                  Придемъ въ совѣтъ боговъ,
  
                       Оба брата.
  
             Внемли! не то -- мы вознесемъ
                  Къ богамъ свой горькій зовъ.
  

Юпитеръ спускается на орлѣ съ громомъ и молніею. Духи падаютъ на колѣни.

  
                       Юпитеръ.
  
             Умолкни, сонмъ блуждающихъ тѣней!
             Какъ смѣли вы, въ безумномъ ослѣпленьи,
             Винить того, кто молніей своей
             Разитъ мятежъ, караетъ преступленье?
             Вамъ данъ Элизій -- на лугахъ своихъ
             Покойтесь тамъ, другихъ заботъ не зная;
             Забудьте всѣ дѣла земного края:
             Не вамъ, a мнѣ заботиться о нихъ.
             Кто мной любимъ, пусть приметъ испытанье --
             И тѣмъ цѣна награды возрастетъ;
             Довѣрьтесь мнѣ: вашъ сынъ прошелъ страданье,
             И для него вновь счастье зацвѣтетъ.
             Явился въ свѣтъ онъ подъ моей звѣздою,
             И бракъ его благословилъ мой храмъ;
             Онъ счастіе скрѣпилъ себѣ бѣдою --
             Вновь Имогену я ему отдамъ.
             Летите въ свой пріютъ! Вотъ книга вамъ:
             Ее на грудь ему вы положите.
             Въ ней заключенъ судьбы его залогъ --
             И впредь меня роптаньемъ не гнѣвите.
             Орелъ, лети въ кристальный мой чертогъ!
                       (Улетаетъ).
  
                       Сицилій.
  
             Онъ съ громомъ къ намъ слетѣлъ, и сѣрный дымъ
             Его объялъ; орелъ его священный
             Такъ грозенъ былъ; но въ высь его полетъ
             Былъ сладостенъ какъ райскій ароматъ,
             При чемъ онъ клювомъ крылья расправлялъ:
             Знать, богъ имъ былъ доволенъ.
  
                       Всѣ.
  
                                                     О, Юпитеръ!
             Благодаримъ!
  
                       Сицилій.
  
                                 Сводъ мраморный сомкнулся:
             Онъ въ свой чертогъ сіяющій влетѣлъ.
             Прочь, прочь скорѣй: исполнимъ повелѣнье
             Царя боговъ для нашего спасенья.
                       (Духи исчезаютъ).
  
                       Постумъ (проснувшись).
  
             О, сонъ! ты былъ мнѣ дѣдомъ: ты мнѣ создалъ
             Отца и мать и братьевъ двухъ; но, ахъ!
             Ихъ нѣтъ со мной; я ихъ опять лишился;
             Едва родясь, исчезли вдругъ они!
             Такъ и бѣднякъ, который положился
             На милость сильныхъ, грезитъ, какъ и я;
             Проснется онъ -- и нѣтъ ужъ ничего,
             Иного жъ безъ заслугъ и не во снѣ
             Сама судьба дарами осыпаетъ.
             Вотъ такъ и я вдругъ счастье золотое
             Теперь нашелъ, и самъ не знаю какъ.
             Не феи ли тутъ были? Что за книга?
             О, чудный даръ, не будь на щеголя похожъ ты
             Въ комъ лучше всѣ снаружи, чѣмъ внутри;
             Будь все, что ты содержишь, не въ примѣръ
             Придворнымъ нашимъ, также драгоцѣнно!
             Исполни жъ то, что обѣщаешь мнѣ.
                       (Читаетъ).
   "Когда львенокъ, самъ того не зная и безъ поисковъ, найдетъ струю нѣжнаго воздуха и будетъ обнятъ ею; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, послѣ многолѣтней смерти, снова оживутъ, приростутъ къ старому дереву и зацвѣтутъ свѣжею зеленью -- тогда окончатся страданія Постума, Британія будетъ счастлива, и процвѣтутъ въ ней миръ и изобиліе".
  
   Все это -- сонъ, иль просто бредъ безумный!
   Здѣсь что-нибудь изъ двухъ, или ничто:
   Иль это рѣчь безъ смысла, иль загадка,
   Которой смыслъ непостижимъ; но въ ней
   Подобіе судьбы моей несчастной --
   И потому я сберегу ее.
  

Входитъ тюремщикъ.

  
   Тюремщикъ. Пойдемте, сударь! Готовы ли вы къ смерти?
   Постумъ. Давно готовъ: почти ужъ пережарился.
   Тюремщикъ. Вашъ конецъ -- висѣлица; если вы къ ней готовы -- значитъ, изжарены, какъ слѣдуетъ.
   Постумъ. А если зрители найдутъ меня вкуснымъ, то кушанье само заплатитъ расходы.
   Тюремщикъ. Тяжелый счетъ для васъ, сударь; но вы можете утѣшиться тѣмъ, что отъ васъ никогда больше не потребуютъ никакихъ уплатъ; нечего бояться вамъ и трактирныхъ счетовъ, которые такъ портятъ разставанье, хотя сначала и было весело. Вы пришли, еле-еле таща ноги, потому что хотѣлось ѣсть, a уходите шатаясь, потому что лишнее выпили; жалѣете, что много выдали, жалѣете, что много приняли; и въ головѣ, и въ кошелькѣ пустота; голова тяжела, потому что была слишкомъ легка; кошелекъ легокъ, потому что былъ слишкомъ тяжелъ. О, теперь вы избавитесь отъ всѣхъ этихъ противорѣчій! О, человѣколюбіе копѣечной веревки! она въ одну минуту похѣриваетъ тысячные счеты; она -- самый аккуратный бухгалтеръ, она завершаетъ все прошедшее, настоящее и будущее; ваша шея -- все: и перо, и книга и деньги -- и разсчетъ поконченъ въ минуту.
   Постумъ. Мнѣ пріятнѣе умереть, чѣмъ тебѣ жить.
   Тюремщикъ. Совершенно справедливо, сударь; кто спитъ, тотъ не чувствуетъ зубной боли. Но тотъ, кому бы пришлось уснуть вашимъ сномъ и кого бы палачъ уложилъ въ постель, охотно бы помѣнялся мѣстомъ съ своимъ прислужникомъ, потому что, видите ли, вы не знаете, по какой дорогѣ пойдете.
   Постумъ. О, нѣтъ,пріятель, я хорошо ее знаю.
   Тюремщикъ. Ну, такъ ваша смерть съ глазами; я никогда не видывалъ, чтобъ ее такъ писали. Вамъ должно будетъ или положиться на проводниковъ, которые утверждаютъ, что знаютъ эту -дорогу, или взять это на себя; но такъ какъ я знаю, что вы не знаете этой дороги, то вамъ придется пуститься въ путь напропалую; ну, a какъ вы покончите свое путешествіе, то навѣрно объ этомъ никому не разскажете, потому что не вернетесь.
   Постумъ. A я скажу тебѣ, что y всякаго есть глаза, чтобъ разсмотрѣть дорогу, по которой я пойду, кромѣ тѣхъ, кто зажмуриваетъ и не пользуется своимъ зрѣніемъ.
   Тюремщикъ. Вотъ была бы штука, если-бъ человѣкъ могъ употреблять глаза свои тамъ, гдѣ ничего нельзя видѣть! Я увѣренъ, что висѣлица заставитъ всякаго зажмуриться.
  

Входить вѣстникъ.

  
   Вѣстникъ. Сними оковы съ этого плѣнника и отправь его къ королю.
   Постумъ. Ты принесъ добрую вѣсть: меня зовутъ для того, чтобъ дать мнѣ свободу.
   Тюремщикъ. Тогда я дамъ себя повѣсить.
   Постумъ. И тогда ты будешь свободнѣе всякаго тюремщика: для мертвыхъ нѣтъ замковъ. (Постумъ уходить съ вѣстникомъ).
   Тюремщикъ. Если-бъ кто хотѣлъ жениться на висѣлицѣ и наплодить висѣльниковъ -- и тотъ, кажется, не былъ бы такъ въ нее влюбленъ, какъ этотъ. Но, сказать по совѣсти, хотя онъ и римлянинъ, a есть негодяи похуже его, которымъ хочется пожить, a между ними есть такіе, которые умираютъ противъ своей воли -- такъ было бы и со мной, если-бъ я былъ негодяемъ. Я желалъ бы, чтобъ мы всѣ имѣли одинъ образъ мыслей, и чтобъ онъ былъ хорошъ; о, тогда бы уничтожились всѣ тюремщики и висѣлицы! Я говорю противъ своихъ собственныхъ выгодъ, но мое желаніе все-таки выгодно. (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Въ ставкѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, лорды,воины и свита.

                       Цимбелинъ.
  
             Сюда, ко мнѣ, вы, посланные Небомъ
             Спасти мой тронъ! Душѣ моей прискорбно,
             Что тотъ бѣднякъ, который такъ сражался,
             Что рубищемъ сіянье латъ затмилъ,
             Нагую грудь предъ ними поставляя,
             Нигдѣ не могъ быть найденъ. Счастливъ, кто
             Его найдетъ: его ждетъ наша милость.
  
                       Беларій.
  
             Я не встрѣчалъ подобнаго геройства
             Въ смиреніи такомъ, ни столь высокихъ
             Дѣяній въ томъ, кто нищенскую робость
             Лишь могъ явить.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 И нѣтъ его нигдѣ?
  
                       Пизаніо.
  
             Межъ мертвыхъ и живыхъ его искали --
             И нѣтъ слѣдовъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Я, къ сожалѣнью, сталъ
             Наградъ его наслѣдникомъ
             (Беларію, Гвидерію и Арвирагу) и вамъ
             Ихъ отдаю,-- вамъ сердце, мозгъ и печень
             Британіи: чрезъ васъ она жива.
             Теперь пора спросить мнѣ васъ, откуда
             Вы родомъ. Говорите.
  
                       Беларій.
  
                                 Государь,
             Изъ Кембріи мы родомъ и дворяне;
             Инымъ же чѣмъ хвалиться -- было-бъ ложно
             И непристойно намъ. Прибавлю только,
             Что честны мы.
  
   \                    Цимбелинъ.
  
                                 Склоните же колѣна!

(Беларій, Гвидерій и Арвирагъ становятся на колѣни, Цимбелинъ посвящаетъ ихъ рыцари).

             Теперь вставайте, рыцари мои!
             Отнынѣ вы мнѣ ближе всѣхъ изъ свиты,
             И васъ почетъ, достойный сана, ждетъ.
  

Входятъ Корнелій и придворныя дамы.

  
                       Цимбелинъ.
  
             На вашихъ лицахъ грусть! Зачѣмъ печалью.
             Встрѣчаете побѣды нашей день?
             Вы римляне на видъ, a не британцы.
  
                       Корнелій.
  
             Привѣтъ тебѣ, великій государь!
             Твою смутить я долженъ радость вѣстью
             О смерти королевы.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Вѣсть такая
             Врачу идетъ всѣхъ меньше. Но мы знаемъ,
             Что длятъ лѣкарства жизнь, хотя отъ смерти
             Не убѣжитъ и лѣкарь. Какъ она
             Скончалась?
  
                       Корнелій.
  
                                 Какъ жила: ужасно, въ полномъ
             Безуміи. Жестокая для міра,
             Она въ жестокихъ мукахъ умерла.
             Я вамъ открою всѣ ея признанья.
             Пусть эти дамы обличатъ меня
             Во лжи, когда скажу не такъ: онѣ
             При ней стояли, плача.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Говори.
  
                       Корнелій.
  
             Она призналась мнѣ, что никогда
             Васъ не любила. Ей хотѣлось только
             Возвыситься чрезъ васъ: она съ престоломъ
             Вступила въ бракъ, a къ вамъ всегда питала
             Лишь ненависть.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 То знала лишь она,
             И, не признайся въ этомъ, умирая,
             Я ей самой бы не повѣрилъ. Дальше!
  
                       Корнелій.
  
             A ваша дочь, которую притворно
             Ласкала такъ, была ей ненавистна,
             Какъ скорпіонъ, и если-бъ не побѣгъ
             Ей помѣшалъ, она бы ей отравой
             Пресѣкла жизнь.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 О, хитрый демонъ! Кто ,
             Проникнетъ въ сердце женщинъ? Что дальше?
  
                       Корнелій.
  
             И хуже есть! Она призналась мнѣ,
             Что y нея былъ ядъ для васъ, который
             Точилъ бы вашу жизнь ежеминутно,
             По дюймамъ умерщвляя; a межъ тѣмъ
             Заботами и лаской, и слезами
             Васъ обмануть надѣялась, чтобъ вы,
             Подъ дѣйствіемъ отравы, укрѣпили
             За пасынкомъ свой тронъ. Но планъ ея
             Разстроился его исчезновеньемъ.
             Тогда она, забывши всякій стыдъ,
             Съ отчаянья, въ укоръ богамъ и людямъ,
             Свой замыселъ открыла, сожалѣя,
             Что не свершился онъ,-- и умерла
             Съ проклятіемъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Все правда ль это, дамы?
  
                       1-ая дама.
  
             Все правда, государь!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Мои глаза
             Невинны тутъ -- она была прекрасна,
             Ни уши -- рѣчь ея была привѣтна,
             Ни сердце -- омрачилъ его обманъ.
             Одинъ порокъ питаетъ подозрѣнье!
             Но, дочь моя, ты вправѣ мнѣ сказать,
             Что я безумецъ былъ: твое несчастье
             То подтвердило. Помоги намъ Небо!
  

Входятъ Луцій, Іахимо, гадатель и римскіе плѣнники подъ стражею; потомъ -- Постумъ и Имогена.

  
                       Цимбелинъ.
  
             Теперь ты, Кай, не дань пришелъ сбирать --
             Ее сложили мы, хотя и многихъ
             Намъ это храбрыхъ стоило; друзья ихъ
             И кровные насъ просятъ примирить
             Еще неуспокоенныя души
             Почившихъ смертью всѣхъ военноплѣнныхъ --
             И я на то согласье наше далъ.
             Такъ взвѣсь теперь судьбу свою.
  
                       Луцій.
  
                                                     Подумай
             О всѣхъ превратностяхъ войны. Лишь слушай
             Побѣду далъ тебѣ; будь благосклоненъ
             Онъ намъ, то мы не стали-бъ хладнокровно
             Такъ плѣнникамъ грозить. Но если боги
             Хотятъ, чтобъ жизнь намъ выкупомъ была --
             Пусть будетъ такъ; но знай, что всѣ мученья
             Съ душою римской римлянинъ снесетъ;
             Но Августъ живъ и отомститъ за это.
             Что до меня, лишь объ одномъ прошу:
             Здѣсь пажъ со мной, британецъ родомъ, мальчикъ --
             Позволь внести мнѣ выкупъ за него.
             Никто слугой подобнымъ не владѣлъ:'
             Онъ вѣренъ, кротокъ, женственно-заботливъ,
             Внимателенъ, услужливъ и прилеженъ.
             Пусть подтвердятъ достоинства его
             Ходатайство мое -- и, я надѣюсь,
             Его ты не отвергнешь, государь.
             Хотя служилъ онъ римлянину, но
             Британцамъ не вредилъ. Казни другихъ,
             Но пощади его.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Его я гдѣ-то видѣлъ:
             Его лицо знакомо мнѣ. Ну, мальчикъ,
             Твой взоръ запалъ мнѣ въ сердце -- и отнынѣ
             Ты мой. Меня влечетъ -- не знаю что --
             Сказать тебѣ "живи!" Не господину
             Обязанъ этимъ ты. Проси, что хочешь,
             У Цимбелина -- дастся все тебѣ,
             Что твоему прилично положенью
             И милости моей, хотя бы даже
             То жизнь была славнѣйшаго врага.
  
                       Имогена.
  
                                                     Государь,
             Благодарю въ смиреніи глубокомъ.
  
                       Луцій.
  
             Прошу, моей не требуй жизни: знаю,
             Что ты, дитя, о ней попросишь.
  
                       Имогена.
  
                                                     Нѣтъ,
             Тутъ есть другое; вижу я, оно
             Страшнѣе смерти мнѣ: ему уступитъ
             И жизнь твоя.
  
                       Луцій.
  
                                 Отвергнулъ онъ меня,
             Оставилъ, презрѣлъ! Быстро исчезаетъ
             То счастіе, которымъ утѣшаетъ
             Насъ мальчиковъ и дѣвочекъ любовь.
             Но что жъ онъ такъ смущенъ?
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Чего жъ ты хочешь?
             Ты такъ мнѣ милъ... Подумай хорошенько,
             Чего-бъ тебѣ хотѣлось. Ты глядишь
             Все на него? Спасти его желаешь
             Отъ смерти? Онъ родной тебѣ иль другъ?
  
                       Имогена.
  
             Онъ римлянинъ и мнѣ родня не ближе,
             Чѣмъ вы, иль нѣтъ, я къ вамъ гораздо ближе,
             Какъ подданный.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Что жъ на него ты смотришь?
  
                       Имогена.
  
             Я вамъ однимъ открою, коль угодно
             Вамъ выслушать.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Съ охотою, мой милый:
             Я весь -- вниманье. Какъ тебя зовутъ?
  
                       Имогена.
  
             Фиделіо.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ты -- пажъ мой, милый мальчикъ;
             Я -- господинъ твой: говори смѣлѣй.
             (Цимбелинъ и Имогена говорятъ шопотомъ).
  
                       Белaрій.
  
             Не всталъ ли ужъ изъ мертвыхъ этотъ мальчикъ?
  
                       Арвирагъ.
  
             Не такъ бываютъ схожи двѣ песчинки:
             Ну, точно нашъ Фиделіо прекрасный,
             Что умеръ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Онъ предъ нами, какъ живой.
  
                       Беларій.
  
             Но онъ на насъ не смотритъ. Погодите!
             Бываютъ люди схожи: если-бъ это
             Былъ точно онъ, заговорилъ бы съ нами.
  
                       Гвидерій.
  
             Мы сами мертвымъ видѣли его.
  
                       Беларій.
  
             Молчите, подождемъ.
  
                       Пизaніо (про себя).
  
                                           Она! принцесса!
             Ну, будь что будетъ, доброе иль злое --
             Она жива!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Стань подлѣ насъ и дѣлай
             Вопросы вслухъ. (Іахимо) Ты подойди сюда
             И мальчику свободно отвѣчай;
             Не то, клянусь и саномъ я, и властью,
             Что пыткою жестокой отдѣлю
             Я истину отъ лжи. Ну, говори же.
  
                       Имогена.
  
             Пусть онъ откроетъ намъ, какъ этотъ перстень
             Попалъ къ нему.
  
                       Постумъ (про себя).
  
                                 Что жъ до него ему?
  
                       Цимбелинъ.
  
             Скажи, откуда перстень ты досталъ?
  
                       Iaхимо.
             Ты пыткой мнѣ грозишь, когда я скрою,
             Но правда будетъ пыткою тебѣ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Какъ? мнѣ?
  
                       Iaхимо.
  
                       Я радъ, что долженъ говорить:
             Молчаніе мнѣ мука. Я обманомъ
             Досталъ кольцо; владѣлъ имъ Леонатъ,
             Изгнанникъ твой -- и для тебя не меньше,
             Чѣмъ для меня, узнать прискорбно будетъ,
             Что не было достойнѣйшаго мужа
             На свѣтѣ никогда. Желаешь больше
             Еще узнать?
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Все говори, что нужно.
  
                       Іоахимо.
  
             Тотъ ангелъ, дочь твоя. Лишь только вспомню
             Я про нее -- заплачетъ сердце кровью,
             И духъ скорбитъ. Мнѣ дурно! Подождите!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Мое дитя? что съ нею? Ободрись:
             Живи, пока не отзоветъ природа,
             Но не умри въ молчаньи: говори!
  
                       Іахимо.
  
             Однажды въ Римѣ -- о, несчастный часъ
             И проклятъ будь тотъ домъ! -- во время пира
             (Зачѣмъ отравы не было въ той пищѣ,
             Хоть только для меня!), достойный Постумъ,
             (Я говорю "достойный", даже слишкомъ,
             Чтобъ межъ негодныхъ быть, когда онъ могъ бы
             Достойнѣйшимъ считаться между лучшихъ),
             Задумчиво сидѣлъ и молча слушалъ,
             Какъ мы своихъ любезныхъ восхваляли
             За красоту, которую не могъ
             Изобразить и тотъ, кто былъ изъ насъ
             Краснорѣчивѣй всѣхъ -- предъ ней ничто
             Была краса Венеры и Минервы,
             Всѣ прелести природы -- и за умъ,
             За чары всѣ, которыми плѣняютъ
             Насъ женщины -- тѣ чары, что сердца
             Какъ удочкою ловятъ...
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Я стою,
             Какъ на огнѣ. Скорѣе!
  
                       Іахимо.
  
                                 Слишкомъ скоро
             Узнаешь все, когда желаешь горя.
             Онъ, Постумъ, полонъ страсти благородной,
             Принцессою любимый, говорилъ
             Съ достоинствомъ, не осуждая тѣхъ,
             Кого хвалили мы; какъ добродѣтель,
             Онъ скроменъ былъ. Онъ намъ представилъ образъ
             Своей любезной ярко такъ и живо,
             Что наши всѣ могли предъ нею быть
             Служанками, a наши всѣ слова
             Пустою болтовней.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Скорѣе къ дѣлу!
  
                       Іахимо.
  
             По чистотѣ дочь вашу -- вотъ начало --
             Онъ выше всѣхъ цѣнилъ, и передъ нею
             Діаны сонъ былъ грѣшенъ, лишь она
             Одна чиста. Надъ этимъ я, глупецъ,
             Смѣяться сталъ и предложилъ закладъ:
             Я золото поставилъ противъ перстня,
             Который онъ носилъ, что обольщеньемъ
             Его жены куплю его позоръ.
             Тогда Постумъ, какъ рыцарь благородный,
             Высоко честь ея цѣня, въ которой
             Потомъ и самъ я убѣдился, перстень
             Поставилъ свой и смѣло могъ то сдѣлать,
             Будь даже онъ карбункулъ дорогой
             Изъ колесницы Феба и цѣной
             Превосходи всю упряжь. Я немедля
             Въ Британію отправился. Быть можетъ,
             Вы помните, какъ былъ я при дворѣ.
             Тутъ ваша дочь, прелестная принцесса,
             Урокъ дала мнѣ строгій въ томъ, что есть
             Различье межъ любовью и распутствомъ.
             Такъ, потерявъ надежду, не желанье,
             Задумалъ обойти британцевъ простоту
             Мой итальянскій мозгъ, позорно, низко,
             Но съ пользой для меня -- и, словомъ, мнѣ
             Такъ удался мой планъ, что, возвратясь,
             Я столько далъ коварныхъ доказательствъ,
             Что Леоната могъ свести съ ума.
             Я ложными примѣтами своими
             Поколебалъ увѣренность его
             Въ невинности жены: я описалъ
             Ковры, картины, показалъ браслетъ --
             Его досталъ я хитростью -- и даже
             Назвалъ примѣту тайную на тѣлѣ.
             Онъ долженъ былъ повѣрить, что она
             Нарушила обязанности чести
             И отдалася мнѣ. И вотъ -- я вижу --
             Онъ точно предо мной.
  
                       Постумъ (выступая впередъ).
  
                                           Онъ предъ тобой,
             О, дьяволъ итальянскій! Горе мнѣ!
             Глупецъ я легковѣрный, злой убійца,
             И воръ, все, чѣмъ лишь міръ клеймитъ злодѣевъ
             Въ прошедшемъ, въ настоящемъ и грядущемъ!
             О, дайте мнѣ веревку, ядъ, кинжалъ,
             Назначьте судъ! Король, вели придумать
             Ужаснѣйшія пытки: я злодѣй,
             Преступнѣе злодѣевъ всѣхъ на свѣтѣ!
             Я, Постумъ -- да, я дочь твою убилъ!
             О, нѣтъ, я лгу безсовѣстно: я далъ
             Другому, худшему чѣмъ я, злодѣю
             И святотатцу совершить убійство.
             Храмъ чистоты была она, иль нѣтъ --
             Она была вся чистота. Заплюйте,
             Каменьями и грязью закидайте
             Преступника и псами затравите!
             Пусть каждый негодяй зовется Постумъ --
             И всякое иное злодѣянье
             Ужъ будетъ не позоръ! О, Имогена!
             Моя жена, царица, жизнь моя!
             О, Имогена, Имогена!
  
                       Имогена.
  
                                           Тише!
             Послушайте, милордъ...
  
                       Постумъ.
  
                                           Что здѣсь такое?
             Комедія? Ты смѣешь, дерзкій пажъ...
             Вотъ роль твоя, возьми.
                       (Онъ ударяетъ ее, она падаетъ).
  
                       Пизаніо.
  
                                           О, помогите!
             То госпожа моя и ваша! Постумъ,
             Ты лишь теперь убилъ ее. Спасите,
             Спасите! О, принцесса дорогая!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Иль свѣтъ идетъ кругомъ передо мной?
  
                       Постумъ.
  
             Иль я въ бреду?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Принцесса, пробудитесь!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Коль это такъ, то радостію боги
             Убить меня хотятъ!
  
                       Пизаніо.
  
                                           Какъ вамъ, принцесса?
  
                       Имогена.
  
             Прочь съ глазъ моихъ! Ты далъ мнѣ яду. Прочь,
             Коварный человѣкъ! Не смѣй дышать,
             Гдѣ короли!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 То голосъ Имогены!
  
                       Пизаніо.
  
             Срази меня небесный громъ, принцесса?
             Коль не считалъ цѣлебнымъ я того,
             Что вамъ давалъ: то даръ былъ королевы.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что тамъ еще?
  
                       Имогена.
  
                                 Мнѣ данъ былъ ядъ.
  
                       Корнелій.
  
                                                               О, боги,
             Еще одно признанье королевы
             Я позабылъ: оно тебя спасетъ.
             "Когда Пизаніо -- она сказала --
             Принцессѣ далъ того, что я ему
             За чудное лекарство подарила,
             То услужилъ онъ этимъ ей, какъ крысамъ".
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что ты сказалъ, Корнелій?
  
                       Корнелій.
  
                                           Государь,
             Не разъ меня просила королева
             Достать ей ядъ для опытовъ ученыхъ:
             Она его хотѣла испытать
             Надъ тварями, которыхъ намъ не жаль --
             Надъ кошкой иль собакой. Опасаясь,
             Что цѣль иная тутъ, я и смѣшалъ
             Такой составъ, который лишь на время
             Духъ жизни подавляетъ, a потомъ
             Вновь пробуждаетъ всѣ природы силы.
             Вотъ не его ль вы приняли?
  
                       Имогена.
  
                                           Конечно:
             Я мертвою была.
  
                       Беларій.
  
                                 Вотъ, что ввело
             Въ ошибку насъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Да, это нашъ Фидельо.
  
                       Имогена.
  
             Зачѣмъ жену свою ты отвергаешь?
             Подумай, что сидишь ты на скалѣ
             И сбрось меня. (Обнимаетъ Постума).
  
                       Постумъ.
  
                                 Виси на мнѣ, какъ плодъ
             На деревѣ, пока оно живетъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что жъ, дочь моя, иль тутъ я только зритель,
             И для меня нѣтъ слова y тебя?
  
             Имогена (бросаясь предъ нимъ на колѣни).
  
             О, государь! благословите!
  
             Беларій (Гвидерію и Арвирагу).
  
                                           Вамъ
             Простительно, что вы его любили:
             Причина есть.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Пусть будутъ эти слезы
             Тебѣ святой водой! О, Имогена!
             Нѣтъ матери!
  
                       Имогена.
  
                                 Мнѣ жаль ее, родитель!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ахъ, зла она была: она виною,
             Что свидѣлись мы такъ; но сынъ ея
             Куда-то вдругъ исчезъ.
  
                       Пизаніо.
  
                                           О, государь,
             Теперь безъ страха все открою! Принцъ,
             Когда принцесса скрылась, внѣ себя
             Отъ бѣшенства и обнаживъ свой мечъ,
             Поклялся мнѣ убить меня на мѣстѣ,
             Когда я не открою, гдѣ она.
             При мнѣ тогда случайно находилось
             Письмо отъ господина. Изъ него
             Узналъ Клотенъ, что въ горы близъ Мильфорда
             Она ушла, и въ ярости туда
             Отправился, въ его одѣвшись платье,
             Которое меня заставилъ выдать.
             Онъ поспѣшилъ туда со злою цѣлью --
             Принцессы честь насиліемъ похитить.
             Что было съ нимъ потомъ -- я не узналъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Я кончу твой разсказъ: онъ мной убитъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Избави Богъ, чтобъ за твои заслуги
             Я осудилъ тебя на смерть! Прошу
             Тебя, мой храбрый юноша, признайся,
             Что ты солгалъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Что я сказалъ, то сдѣлалъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Но онъ былъ принцъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Большой невѣжа былъ онъ!
             Обида мнѣ его не показала,
             Какъ принца. Онъ своей позорной бранью
             Такъ раздражилъ меня, что если бъ море
             Гремѣло такъ, ему-бъ я далъ отпоръ.
             Я голову отсѣкъ ему и радъ,
             Что не придетъ сюда онъ похвалиться,
             Что сдѣлалъ то со мною.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Жаль тебя.
             Свой приговоръ сказалъ ты; по закону
             Тутъ смерть -- умри!
  
                       Имогена.
  
                                           Я трупъ безъ головы
             Считала за супруга.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Заковать
             Преступника и отвести!
  
                       Беларій.
  
                                           Постойте!
             О, государь, онъ лучше, чѣмъ убитый:
             И равенъ онъ тебѣ, и больше стоитъ,
             Чѣмъ цѣлая толпа такихъ Клотеновъ;
             Его рукамъ свободу возврати:
             Не для оковъ онѣ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Зачѣмъ, старикъ,
             Не получивъ еще своей награды,
             Ты на себя навлечь нашъ хочешь гнѣвъ?
             Онъ равенъ намъ?
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Зашелъ онъ далеко.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Такъ смерть ему.
  
                       Беларій.
  
                                 Всѣ трое мы умремъ;
             Но прежде докажу, что оба вы
             Равны ему породою. О, дѣти!
             Открыть я долженъ тайну, для меня
             Опасную -- счастливую для васъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Опасное тебѣ -- опасно намъ.
  
                       Гвидерій.
  
             A наше счастье вмѣстѣ и твое.
  
                       Беларій.
  
             Позвольте! Государь былъ y тебя
             Вассалъ Беларій.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Что о немъ? Онъ изгнанъ,
             Измѣнникъ онъ.
  
                       Беларій.
  
                                 Онъ такъ же старъ, какъ я,
             И точно, онъ изгнанникъ; но какой
             Измѣнникъ онъ -- не знаю.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                                     Взять его!
             Ему пощады нѣтъ.
  
                       Беларій.
  
                                 Не горячись;
             Но заплати сперва за сыновей,
             Которыхъ я вскормилъ, a тамъ, пожалуй,
             Возьми назадъ, что дашь.
  
                       Цембелинъ.
  
                                           За сыновей?
  
                       Беларій.
  
             Я слишкомъ дерзокъ. Вотъ я на колѣняхъ,
             И до тѣхъ поръ не стану я, пока
             Не вознесу дѣтей -- a тамъ не нужно
             Мнѣ, старику, пощады. Государь,
             Не я отецъ двухъ юношей прекрасныхъ,
             Хоть и зовутъ отцомъ они меня.
             Они -- отростки царственнаго древа
             И кровь твоя.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Они -- мои отростки?
  
                       Беларій.
  
             Какъ ты отца родного отрасль. Я,
             Старикъ Морганъ, -- Беларій, твой изгнанникъ.
             Твой произволъ моимъ проступкомъ былъ,
             A наказанье -- вотъ моя измѣна.
             Я все стерпѣлъ -- и вотъ моя вина.
             Обоихъ этихъ принцевъ -- то они
             Дѣйствительно -- растилъ я двадцать лѣтъ.
             Я ихъ училъ, какъ могъ: тебѣ извѣстны
             Мои познанья. Нянька Эврифила
             Похитила дѣтей, когда меня
             Изгнаніе постигло -- и за это
             Женился я на ней: я мстилъ за то,
             Что получилъ заранѣе наказанье
             За сдѣланное послѣ. Пострадавъ
             За преданность, измѣнникомъ я сталъ.
             Чѣмъ болѣе ты чувствовалъ потерю,
             Тѣмъ больше дорожилъ я похищеньемъ.
             О, государь, возьми своихъ дѣтей,
             Хотя я въ нихъ лишаюсь навсегда
             Безцѣннѣйшихъ товарищей на свѣтѣ!
             Да снизойдетъ благословенье Неба
             На ихъ главы: они вполнѣ достойны
             Созвѣздіемъ украсить небеса.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ты говоришь и плачешь. Что вы трое
             Свершили, то чудеснѣй словъ твоихъ.
             Когда они мнѣ дѣти, то могу ли
             Себѣ сыновъ я лучшихъ пожелать?
  
                       Белapiй.
  
              Постой. Вотъ этотъ юноша -- его
             Прозвалъ я Полидоромъ -- принцъ Гвидерій,
             Твой старшій сынъ; а этотъ мой Кадвалъ --
             Твой младшій сынъ, принцъ Арвирагъ. Онъ былъ
             Завернутъ въ пологъ, сотканный искусно
             Рукой царицы-матери. Его
             Могу тебѣ я показать.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Гвидерій
             Имѣлъ пятно на шеѣ -- странный знакъ
             Какъ звѣдочка кровавая.
  
                       Беларій.
  
                                           Природа
             Отмѣтила его съ премудрой цѣлью:
             Она ему дала его, чтобъ нынѣ
             Онъ признанъ былъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 И вотъ я сталъ отцомъ
             Троихъ дѣтей! Не радовалась мать
             Такъ никогда рожденію младенца!
             Благослови васъ Небо, чтобъ сіяли
             Вы такъ въ своемъ кругу, какъ дивно были
             Изъяты изъ него! О, Имогена,
             Чрезъ это ты лишилась королевства!
  
                       Имогена.
  
             О, нѣтъ, родитель, мнѣ даны два міра!
             О, братья милые, какъ мы сошлись!
             Не говорите жъ впредь, что меньше правды
             Во мнѣ, чѣмъ въ васъ: меня вы братомъ звали,
             A я была сестра вамъ; я звала
             Васъ братьями -- вы ими мнѣ и были.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Вы видѣлись и прежде?
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Да, видались.
  
                       Гвидерій.
  
             И, полюбивъ, въ любви все укрѣплялись,
             Пока его умершимъ не сочли.
  
                       Корнелій.
  
                                           Отъ яда королевы.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Чудеса! Когда жъ я все узнаю? Всѣ черты
             Такъ сплетены, и каждая отдѣльно
             Сіяетъ предъ другою. Гдѣ вы жили?
             Какъ ты попала къ Луцію въ пажи?
             Какъ ты нашла, какъ потеряла братьевъ?
             Зачѣмъ отъ насъ бѣжала и куда?
             Что васъ троихъ на битву увлекло?
             И многое спросить еще мнѣ нужно:
             Подробности узнать, какъ все случилось
             Удачно такъ и чудно; но теперь
             Не время и не мѣсто для разспросовъ.
             Я побѣдилъ; но Цазарю и Риму
             Готовъ я подчиниться и платить
             Попрежнему ту подать, отъ которой
             Насъ отстранилъ совѣтъ супруги злобной;
             За то ее и сына поразила
             Тяжелая боговъ правдивыхъ месть.
  
                       Гадатель.
  
             Небесныхъ силъ персты коснулись струнъ
             Гармоніи и мира. То видѣнье,
             Которое я Луцію открылъ,
             Когда еще не начиналась битва,
             Исполнилось теперь. Орелъ нашъ римскій,
             Оставивъ югъ, на западъ полетѣлъ
             И, становясь все меньше, тамъ исчезъ
             Въ сіяніи лучей. Сонъ этотъ значилъ,
             Что царственный орелъ, великій Цезарь,
             Свою любовь съ могучимъ Цимбелиномъ,
             Сіяющимъ на западѣ, сольетъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Хвала богамъ! Да вознесется къ нимъ
             Нашъ ѳиміамъ отъ алтарей священныхъ!
             Всѣмъ подданнымъ да возвѣстится миръ!
             Пойдемъ домой -- пусть вѣютъ вмѣстѣ дружно
             Британскія и римскія знамена!
             И такъ пройдемъ мы Люду -- и во храмѣ
             Юпитера миръ клятвою скрѣпимъ
             И торжествомъ покончимъ все. Въ походъ!
             Не дивно ли: дымятся руки кровью,
             A ужъ сердца враговъ горятъ любовью!
             (Всѣ уходятъ при звукахъ торжественнаго марша).

Ѳ. Миллеръ.

0x01 graphic

  

ЦИМБЕЛИНЪ.

(Cymbeline).

   Стр. 306. Дѣйствующія лица.
   Списокъ ихъ появился впервые въ изданіи Роу (1709 г.).
   Стр. 306. 1-й дворянинъ: Наша кровь
   Не болѣе покорна небесамъ,
   Чѣмъ королю придворный.
   Смыслъ этой фразы таковъ: при дворѣ Цимбелина теперь всякій мраченъ, потому что мраченъ король и потому что придворные такъ же покорно подлаживаются подъ королевское настроеніе, какъ наша кровь (наше состояніе) послушна климатическимъ вліяніямъ неба.
   Ну, королева, желавшая союза.
   То есть брака Имогены съ ея сыномъ отъ перваго брака Клотеномъ.
   Стр. 307. 1-й дворянинъ: ...Сицилій,
   Его отецъ, ходилъ съ Кассибеланомъ.
   Король южной Британіи Кассибеланъ успѣшно боролся съ римскими легіонами Юлія Цезаря, но его преемникъ и племянникъ, отецъ Цимбелина Тенанцій, о которомъ говорится нѣсколько ниже, сдѣлался римскимъ данникомъ.
   И прозванъ былъ за храбрость Леонатомъ.
   Leonatus -- львомъ рожденный.
   Назвалъ его Постумомъ-Леонатомъ.
   Postumus -- по латыни -- рожденный послѣ смерти отца.
   Стр. 308. Постумъ:
   Хотъ желчью будь чернила.
   Точнѣе: "хотя бы чернила были сдѣланы изъ желчи". Это не только фигуральное выраженіе; что чернила дѣлались не только изъ чернильнаго орѣшка, но и изъ бычачей желчи, показываетъ рецептъ чернилъ, приводимый Стивенсомъ.
   Стр. 308. Имогена:
   ...И вѣрно, меня собой далеко превосходитъ.
   Точнѣе: "Онъ уплачивалъ за меня дороже на всю сумму, которую платитъ". То есть: онъ даетъ за меня, ничего не стоющую, себя, стоющаго такъ много.
   Стр. 310. Имогена:
   Вотъ лучше бъ въ Африкѣ они сошлися. То есть въ безлюдной странѣ, гдѣ никто не могъ бы защищать ничтожнаго Клотена, сильнаго не своей силой, a поддержкой другихъ.
   Стр. 312. Входятъ Филаріо, Іахимо, французъ, голландецъ и испанецъ.
   Нѣкоторые издатели устраняютъ двухъ послѣднихъ, такъ какъ они безмолвны въ теченіе всей сцены. Между тѣмъ Шекспиръ очевидно намѣренно сдѣлалъ свидѣтелями заклада Постума представителей разныхъ народностей.
   Стр. 315. Королева:
   Онъ, какъ скала, стоить за господина.
   Упорное молчаніе и мимическая игра Пизаніо должны оправдать это убѣжденіе королевы.
   Стр. 315. Имогена:
   О, несчастный! Вѣнецъ моей тоски.
   Эти слова относятся къ ея мужу Постуму.
   Стр. 315. Іахимо: Не то, какъ парсъ, я убѣгая долженъ биться.
   Но парсъ, a парѳянинъ (Parthian), которые извѣстны своей особой боевой тактикой: превосходные стрѣлки, они въ притворномъ бѣгствѣ метали вдругъ въ ошеломленнаго противника свои мѣткія стрѣлы. До сихъ поръ "парѳянская стрѣла" остается символомъ боевого коварства.
   Стр. 320. Іахимо: ...Такъ Тарквиній
   По тростнику подкравшись, разбудилъ
   Невинность злодѣяньемъ.
   Собственно не Тарквиній, a сынъ его Секстъ (италіянецъ Іахимо называетъ его въ подлинникѣ "нашъ Тарквиній") обезчестилъ жену Коллатина Лукрецію. По тростнику -- т.-е. по камышовой циновкѣ. которой устлана спальня Лукреціи. О, Цитера -- Венера, чтимая на остр. Цитерѣ.
   Стр. 320. Іахимо: Она сейчасъ читала
   Исторію Терея: листъ заложенъ
   На мѣстѣ, гдѣ сдается Филомела.
   На этотъ миѳъ, художественно обработанный въ извѣстныхъ Шекспиру "Метаморфозахъ" Овидія, особенно много намековъ въ трагедіи "Титъ Андроникъ" (ср. т. V).
   Стр. 320. Іахимо:
   Разъ, два, три. Ну, теперь пора ложиться.
   Любопытно, что въ началѣ сцены, по словамъ Елены, еще даже нѣтъ полночи. Такимъ образомъ эта коротенькая сцена занимаетъ болѣе трехъ часовъ.
   Стр. 323. Клотенъ:
   Діаниныхъ лѣсничихъ закупаетъ,
   Такъ что они пригонятъ сами къ вору
   На встрѣчу дичь.
   Діана здѣсь не только богиня охоты, но и невинности и чистоты.
   Стр. 323. Дама
   Другимъ портной обходится дешевле,
   Чѣмъ вамъ.
   Точнѣе: "Этимъ можетъ похвалиться не всякій изъ тѣхъ, чей портной такъ же дорогъ, какъ и вамъ". Это значитъ: многіе люди изъ разодѣтыхъ въ пышныя платья, какъ Клотенъ, не могутъ похвалиться благороднымъ происхожденіемъ со стороны матери, тогда какъ онъ прямо говоритъ о себѣ:
   И знатной дамы сынъ.
   Стр. 326. Іахимо:
   Чуть не забылъ -- люцерны для огня:
   Изъ серебра два милыхъ Купидона.
   Это не люцерны для факеловъ, но два Амура съ опрокинутыми факелами, составляющіе рѣшетку камина и препятствующіе дровамъ выпадать оттуда.
   Стр. 327. Тамъ же. Другая комната въ домѣ Филаріо.
   Монологъ Постума перенесенъ въ другую комнату того же дома позднѣйшими издателями. На шекспировской сценѣ онъ произносился тутъ же м воображенію зрителей предоставлялось найти для него болѣе подходящее время и мѣсто.
   Стр. 327. Постумъ: О, еслибъ мнѣ
   Все женское въ себѣ искоренить.
   Сынъ мужчины и женщины, мужчина носитъ въ себѣ также стихіи женской натуры, которыя Постумъ желалъ бы истребить въ себѣ.
   Стр. 328. Королева:
   И впередъ ея не будетъ, чтобъ дивиться
   Вы перестали, наконецъ.
   Какъ римляне удивлены, что Цимбелинъ такъ запоздалъ съ уплатой дани, то они могутъ перестать удивляться; чтобы убить ваше удивленіе -- говоритъ королева -- такъ оно и впредь будетъ.
   Стр. 329. Луцій:
   За себя же благодарю.
   Заявивъ Цимбелину о враждѣ къ нему своего повелителя, Луцій отъ себя благодаритъ его за пріемъ при дворѣ.
   Стр. 329. Цимбелинъ:
   Твой Цезарь сдѣлалъ воиномъ меня.
   Шекспиръ читалъ y Голиншеда, что Цимбелинъ служилъ въ войскахъ Августа Цезаря, который сдѣлалъ его рыцаремъ.
   Стр. 330. Имогена: Молитвы
   Любовниковъ и должниковъ различны.
   Виновныхъ вы бросаете въ тюрьму.
   Восковыя печати равно скрѣпляютъ письма возлюбленныхъ и обязательства должниковъ, но первыхъ онѣ приводятъ къ тюрьмѣ, вторымъ дарятъ счастіе.
   Стр. 332. Беларій:
   Хоть щеголю поклонъ отвѣситъ тотъ,
   Кѣмъ онъ одѣтъ, но счетъ все будетъ счетомъ.
   Хотя тотъ, кто далъ щеголю въ кредитъ шелкъ на его платье и отвѣситъ ему поклонъ, однако, платить за этотъ шелкъ все-таки придется.
   Стр. 333. Беларій:
   И рѣчь мою живитъ, волнуясь больше,
   Чѣмъ слушая.
   Дословно "вливаетъ жизнь въ мои слова": въ жестахъ Кадвала разсказы Беларія отражаются съ большей силой, чѣмъ та, которой полно ихъ содержаніе.
   Стр. 333. Имогена (читаетъ): "Госпожа твоя, Пизаніо, какъ потаскушка, опозорила мое брачное ложе".
   Одинъ изъ комментаторовъ обращаетъ вниманіе на то, что въ этомъ письмѣ Постума повторяются не буквально, но лишь приблизительно тѣ обращенія его, которыя мы же слышали въ этомъ же дѣйствіи (стр. 330) въ передачѣ Пизаніо.
   Стр. 333. Имогена:
   ...Римская сорока,
   Обязанная красотой румянамъ.
   Jay -- сорока -- въ англійскомъ языкѣ того времени обозначало также женщину легкаго поведенія -- по ея пестрому наряду.
   Стр. 334. Имогена: Синона плачъ позорилъ честныхъ слезы.
   Грекъ Синонъ, притворившись перебѣжчикомъ, явился въ троянскую войну въ крѣпость противниковъ и, разжалобивъ ихъ, предалъ Трою. Плачъ коварнаго предателя лишаетъ довѣрія слезы честныхъ людей.
   Стр. 331. Имогена:
   А, письма Леоната. Вы теперь
   Не ересью ли стали?
   При словахъ Прочь, не нужно ей (груди) никакой охраны, Имогена открываетъ свою грудь -- и находитъ здѣсь письма мужа. Она называетъ ихъ scriptures писанія съ очевиднымъ намекомъ на богословскій смыслъ этого слова. Они были для нея священны, но стали ересью, и "сгубили ея святую вѣру". Конечно, не мѣняетъ дѣла то, что эти намеки произносятся въ дохристіанскую эпоху; это обычный шекспировскій анахронизмъ.
   Стр. 337. Цимбелинъ: Проводите за Севернъ.
   Чтобы дойти до порта Мильфорда на Уэльскомъ побережьѣ, онъ долженъ перейти черезъ рѣку Севернъ.
   Стр. 337. Королева:
   О, еслибъ онъ причиной быль того,
   Что онъ исчезъ.
   То есть: о, если бы мое лѣкарство было причиною того, что Пизаніо скрылся.
   Стр. 339. Клотенъ: Третья -- чтобъ ты никому не говорилъ о моемъ намѣреніи.
   Въ подлинникѣ прибавлено: "какъ добровольный нѣмой" -- намекъ на тѣхъ подневольныхъ нѣмыхъ, которымъ при турецкомъ дворѣ отрѣзывали языки, чтобы сдѣлать ихъ безгласными исполнителями порученій.
   Стр. 340. Имогена:
   Зачѣмъ не братьями? Тогда-бъ отецъ мой
   Былъ ихъ отцомъ, и я въ цѣнѣ упала-бъ.
   Имѣя братьевъ, Имогена не считалась бы наслѣдницей престола и Постумъ былъ бы равенъ ей, простой принцессѣ.
   Стр. 341. 1-ый сенаторъ: Вотъ содержанье Цезаря письма.
   Содержаніе этого письма, излагаемое сенаторомъ, заимствовано почти дословно y Голлиншеда.
   Стр. 342. Имогена: Я не такой роскошный горожанинъ.
   Горожанки -- особенно богатыя жены и дочери лондонскихъ купцовъ -- часто являются въ пьесахъ шекспировскаго времени образцами напыщенности и мотовства.
   Стр. 343. Имогена:
   Могу украсть лишь самого себя
   Умру, но эта кража не большая.
   Въ подлинникѣ не украсть, a обокрасть себя, то есть лишить себя жизни.
   Стр. 344. Гвидерій: Ни даже дѣда твоего портного.
   Такъ какъ Клотена дѣлаетъ человѣкомъ его платье, то онъ -- сынъ своего платья и, стало быть, внукъ отца платья -- своего портного.
   Стр. 345. Гвидерій: Будь ты, Клотенъ, двойной мошенникъ -- этимъ меня не испугаешь.
   Гвидерій притворяется, будто думаетъ, что имя Клотена -- "Клотенъ-мошенникъ".
   Стр. 346. Клотенъ:
   Я въ Людѣ ваши головы повѣшу
   На воротахъ.
   Lud -- старинное названіе Лондона, основаннаго -- какъ сообщаютъ извѣстныя Шекспиру лѣтописи -- королемъ Людомъ, который возстановилъ разрушенный городъ тринобантовъ и назвалъ его своимъ именемъ.
   Стр. 346. Беларій:
   Иной бываетъ страшенъ
   Отсутствіемъ ума.
   Это мѣсто, очень важное для пониманія характера Клотена, возбуждаетъ разныя толкованія. Дословный переводъ текста былъ бы таковъ: "Ибо недостатокъ (defect) разсужденія часто бываетъ причиною страха". Между тѣмъ Шекспиръ очевидно -- и таково мнѣніе переводчика -- хотѣлъ сказать нѣчто противоположное: Клотенъ страшенъ потому, что безстрашенъ и безстрашенъ -- потому что глупъ. Поэтому издатели предлагаютъ весьма различныя исправленія этого явно испорченнаго текста. Деліусъ вслѣдъ за Теобальдомъ печатаетъ effect вм. defect, то есть: "дѣйствіе разсужденія бываетъ причиною страха" н т. д.
   Стр. 347. Арвирагъ:
   ...Лучше мнѣ бы,
   Въ шестнадцать лѣтъ стать вдругъ на шестьдесятъ.
   Одинъ изъ комментаторовъ видитъ въ этихъ словахъ доказательство пренебреженія Шекспира къ мелочной точности: Арвирагъ украденъ двадцать лѣтъ назадъ и потому не можетъ теперь быть шестнадцатилѣтнимъ. Однако, онъ можетъ сказать эту фразу, имѣя двадцать лѣтъ отъ роду.
   Стр. 348. Арвирагъ: Къ тебѣ носитъ все это будутъ пташки...
   Повѣрье, будто одна птичка (ruddock -- плистовка) трясогуска (латин.) покрываетъ непогребенныхъ покойниковъ мхомъ, часто упоминается y современниковъ Шекспира.
   Стр. 348. Гвидерій: Терсита трупъ Аякса трупу равенъ.
   При жизни презрѣнный Терситъ не могъ равняться съ мужественнымъ Аяксомъ; послѣ смерти ихъ бренные останки равны.
   Стр. 349. Беларій:
   Они, ночной омытые росой,
   Всѣхъ лучше для могилъ.
   Въ подлинникѣ слѣдуетъ фраза сыпьте на ихъ лица, пропущенная переводчикомъ, очевидно, по той причинѣ, что y обезглавленнаго трупа Клотена нѣтъ лица. Этотъ недосмотръ Шекспира впервые отмѣтилъ Мэлоне.
   Стр. 349. Имогена: Нѣтъ, все это сонъ! надѣюсь, это сонъ.
   Ходъ мыслей въ этомъ несвязномъ монологѣ Имогены таковъ: увидѣ въ трупъ, она успокаиваетъ себя надеждой, что видитъ все это во снѣ: вѣдь грезилось ей, что она жила въ пещерѣ, и все это оказалось "созданьемъ мозга". Однако, трупъ передъ нею. Тогда она ищетъ успокоенія въ томъ, что не только мысли, но и физическія чувства вводятъ людей въ заблужденіе:
   ...Все сонъ внутри меня и внѣ,
   И не въ мечтахъ, a въ чувствѣ.
   Но несмотря на всѣ эти попытки успокоить себя, ея страхъ растетъ -- и она убѣждается въ страшной дѣйствительности.
   Стр. 349. Имогена: Убійство въ небѣ?
   То есть: если убито созданіе столь божественное, то неужто и на небесахъ совершаются убійства?
   Проклятія отчаянной Гекубы
   На грековъ пусть разятъ тебя съ моими.
   То есть проклятія престарѣлой троянской царицы Гекубы, которыми она осыпала грековъ, перебившихъ ея сыновей.
   Стр. 350. Луцій: Ты показалъ себя такимъ на дѣлѣ,
   Показалъ себя вѣрнымъ, такъ какъ Фиделіо -- имя принятое Имогеной -- означаетъ вѣрный.
   Стр. 351. Пизаніо: Ботъ безъ руля несетъ домой теченье.
   Если счастіе благопріятствуетъ человѣку, то теченіе и безъ руля принесетъ его домой.
   Стр. 354. Постумъ:
   Имъ скорѣй пристало
   Подъ музыку плясать, чѣмъ биться въ сѣчѣ,
   Въ подлинникѣ говорится не о пляскѣ, a о состязаніи въ бѣгѣ, обычномъ y тогдашнихъ крестьянъ; объ ихъ простой одеждѣ, a не объ ихъ молодости говоритъ здѣсь Постумъ.
   Стр. 354. Постумъ:
   Съ лицомъ на видъ красивѣй всякой маски,
   Скрывающей стыдливость или прелесть.
   Лица обоихъ годились бы для масокъ, какія внѣ дома носили современницы Шекспира изъ стыдливости или для сохраненія цвѣта лица ("скрывающей... прелесть").
   Стр. 355. 1-й тюремщикъ:
   Теперь тебя никто здѣсь не украдетъ:
   Пасись, коль есть трава.
   По замѣчанію Джонсона, здѣсь тюремщикъ намекаетъ на обыкновеніе приковывать пасущихся лошадей за ногу.
   Стр. 355. Постумъ: A боги, вѣдь, добрѣй.
   Это мѣсто возбуждаетъ разныя толкованія. Деліусъ объясняетъ: простымъ заявленіемъ, что проступки мучаютъ ихъ, могутъ дѣти умилостивить своихъ земныхъ, "временныхъ" отцовъ; боги въ своей добротѣ не удовлетворяются этимъ и въ интересахъ грѣшника -- требуютъ истиннаго раскаянія. Другіе понимаютъ эти слова иначе: Постумъ старается успокоить себя убѣжденіемъ, что, хотя онъ не можетъ исправить невозмѣстимое, онъ можетъ еще искупить его; если суровые заимодавцы удовлетворяются частью долга, то милостивые боги, получивъ отъ него все, что онъ въ силахъ дать, конечно, помилуютъ его:
   Возьмите же меня, какъ свой чеканъ.
   Если въ обиходѣ не взвѣшиваютъ каждую монету, но принимаютъ ее по вычеканеннымъ на ней знакамъ, то тѣмъ болѣе должны боги принять малоцѣнную жизнь Постума, вычеканенную ими самими.
   Теперь къ тебѣ въ молчаньи обращусь.
   Съ богами онъ говорилъ громко, съ Имогеной молча. По мнѣнію Деліуса, логическое удареніе падаетъ въ этой фразѣ на слово тебѣ.
   Стр. 356. Торжественная музыка. Видѣніе.
   Въ вступительной статьѣ (стр. 302) уже указано общее мнѣніе всѣхъ критиковъ, что сцена видѣнія Постума принадлежитъ не Шекспиру; въ доказательство приводятъ стиль этой сцены, ея риѳмованный стихъ и внѣшнюю сложность ея постановки, мало соотвѣтствующіе художественнымъ и сценическимъ средствамъ великаго поэта. Должно однако отмѣтить, что Деліусъ не раздѣляетъ этого мнѣнія; эта, якобы вставленная впослѣдствіи, сцена необходима для развитія дѣйствія; ея стиль -- обычный условный стиль традиціонныхъ "масокъ", т.-е. миѳологическихъ или аллегорическихъ представленій. Въ "Бурѣ" мы находимъ такую же "Masque", столь же подлинную и дающую намъ возможность отнести созданіе "Цимбелина" къ одной эпохѣ съ "Бурей".
   Стр. 356. Мать:
   Луцина мнѣ не помогла
   И я въ мукахъ умерла.
   Луцина -- богиня дѣторожденія. Мать Постума умерла отъ родовъ.
   Стр. 356. Младшій братъ:
   храня Тенанція права
   И честь земли своей.
   Тенанцій -- отецъ Цимбелнна.
   Стр. 357. Сициній:
   Сводъ мраморной сомкнулся.
   Небосводъ не разъ называется y Шекспира мраморнымъ.
   Стр. 357. Постумъ: ...Но въ ней
   Подобіе судьбы моей несчастной.
   Прорицаніе непонятно, но самая темнота его есть символъ странной, непослѣдовательной судьбы Постума.
   Давно готовъ, почти ужъ пережарился.
   Постумъ говоритъ о себѣ, какъ о блюдѣ, изготовленномъ для того, чтобы его съѣлъ кто-то.
   Стр. 358. Тюремщикъ: Ну, такъ ваша смерть съ глазами, я никогда не видывалъ, чтобъ ее такъ писали.
   Смерть изображается въ видѣ скелета съ пустыми впадинами вмѣсто глазъ.
   Стр. 358. Цимбелинъ: (Беларій, Гвидерій и Арвирагъ становятся на колѣни Цимбелинъ посвящаетъ ихъ въ рыцари).
   Эта ремарка прибавляется далеко не всѣми изданіями. Въ подлинникѣ сказано: "Склоните колѣни. Встаньте, какъ мои рыцари, съ поля битвы". Деліусъ полагаетъ, что они посвящены въ рыцари еще на полѣ сраженія. Анахронизмъ посвященія древняго британца въ рыцари заимствованъ y Голиншеда, который разсказываетъ, какъ Цезарь въ Римѣ посвятилъ въ рыцари Цимбелина.
   Стр. 359. Цимбелинъ: Такъ взвѣсь теперь судьбу свою.
   То есть, приготовься къ смерти. Цимбелинъ, несомнѣнно, обращается не къ одному римскому полководцу, но ко всѣмъ военноплѣннымъ:
   Стр. 359. Имогена:
   Тутъ есть другое; вижу я, оно
   Страшнѣе смерти мнѣ .
   Она говоритъ о судьбѣ Постума.
   Стр. 361. Іахимо: Однажды въ Римѣ -- о, несчастный часъ и т. д.
   Разсказъ Іахимо не вполнѣ совпадаетъ съ д. I., сц. 5, гдѣ Постумъ совсѣмъ не описываетъ красоты Имогены и другіе собутыльники также не изображаютъ своихъ красавицъ. Но все это дѣйствительно происходитъ въ новеллѣ Боккаччіо, которою пользовался Шекспиръ.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru