Шекспир Вильям
Цимбелин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ЦИМБЕЛИНЪ.

ТРАГЕДІЯ

ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА.

Переводъ Н. И. Шульгина.-- Вступительная статья В. В. Чуйко.-- Изъ Декамерона Боккачіо.-- На родинѣ Шекспира.

БЕЗПЛАТНАЯ ПРЕМІЯ ЖУРНАЛА

"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"

за 1880 годъ.

САНКТПЕТБРБУРГЪ.

ТИПОГРАФІЯ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМІИ НАУКЪ.

(Bac. Остр., 9 л., No 12.)

1880.

http://az.lib.ru

OCR Бычков М. Н.

  

ЦИМБЕЛИНЪ

ТРАГЕДІЯ ШЕКСПИРА

ПЕРЕВОДЪ Н. И. ШУЛЬГИНА.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

  
   Цимбелинъ, король Британіи.
   Клотенъ, сынъ королевы отъ перваго мужа.
   Леонтусъ Постумусъ, мужъ Иможены.
   Беларіусъ, изгнанный лордъ; скрывается подъ именемъ Моргана.
   Гвидериусъ, Арвирагусъ, сыновья Цимбелина, скрывающіеся подъ именами Полидора и Кадвеля, какъ сыновья Беларіуса.
   Филаіо, другъ Постумуса, Іахимо, другъ Филаріо, Римляне.
   Французскій дворянинъ, другъ Филаріо.
   Кай Луціусъ, главнокомандующій римскихъ войскъ.
   Римскій военачальникъ.
   Два британскихъ военачальника.
   Пизаніо, оруженосецъ Постумуса.
   Корнеліусъ, врачъ.
   Два дворянина, изъ придворныхъ Цимбелина.
   Два тюремщика.
   Иможена, дочь Цимбелина отъ первой жены;
   Елена, прислужница Иможены.
   Лорды, леди, римскіе сенаторы, трибуны, духи, предсказатель, музыканты, офицеры, военачальники, солдаты, вѣстники и разные другіе служители.

Дѣйствіе происходить -- частію въ Британіи, частію въ Римѣ.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Британіи.Садъ при дворцѣ Цимбелина.

Входятъ два Дворянина.

   Первый дворянинъ. Вы встрѣтите здѣсь только пасмурныя лица; наша кровь не повинуется небесамъ настолько, насколько каждый придворный старается показать, что онъ находится въ такомъ же настроеній, какъ и король.
   Второй дворянинъ. Въ чемъ же дѣло?
   Пер. двор. Наслѣдница его престола, его единственная дочь, которую онъ хотѣлъ выдать за сына своей жены, -- вдовы, съ которой онъ недавно повѣнчался, -- отдалась бѣдному, но достойному дворянину: она вышла за него замужъ. Ея мужъ изгнанъ, она въ заточеніи; всѣ горюютъ на показъ; король же, я полагаю, дѣйствительно огорченъ.
   Вт. двор. Только одинъ король?
   Пер. двор. Конечно, и тотъ, кто потерялъ ее, и королева, очень желавшая этого союза. Но изъ придворныхъ, представляющихся передъ королемъ печальными, нѣтъ ни одного, который не радовался бы втайнѣ тому, что огорчаетъ короля.
   Вт. двор. Почему?
   Пер. двор. Потому, что потерявшій невѣсту слишкомъ дряненъ даже для дрянной славы; а тотъ, кто женился на ней и за это изгнанъ, таковъ, что другого подобнаго не сыщешь, хотя бы пришлось обойдти весь свѣтъ; всегда найдется какое-нибудь несовершенство въ томъ, кого вздумаютъ съ нимъ сравнивать. Не думаю, чтобы въ какомъ-нибудь другомъ человѣкѣ нашлось такое сочетаніе наружной красоты съ внутренними достоинствами.
   Вт. двор. Не слишкомъ ли расхваливаете вы его?
   Пер. двор. Я нисколько не преувеличилъ его достоинствъ; и скорѣе сжалъ, чѣмъ развилъ свою похвалу.
   Вт. двор. Какъ его имя? Это происхожденіе?
   Пер. двор. Трудно было дорыться до самаго корня. Его отца звали Сициліусомъ; онъ съ честью сражался противъ римлянъ подъ начальствомъ Касибелана: но всѣ отличія свои онъ получилъ отъ Тенанціуса, которому служилъ со славой и успѣхомъ, и за xpaбрость прозвалъ былъ Леонатусомъ. Кромѣ сына, о которомъ мы говоримъ, Сициліусъ имѣлъ еще двоихъ, но оба они погибли съ мечемъ въ рукахъ во время воинъ того времени. Сициліусъ былъ старъ; смерть сыновей такъ его огорчила, что онъ умеръ отъ тоски, оставивъ жену беременною тѣмъ самымъ дворяниномъ, о которомъ у насъ идетъ рѣчь. Родивъ его, она умерла. Король взялъ сироту подъ свое покровительство; назвалъ его Постумусомъ Леонатусомъ; онъ воспиталъ его, сдѣлавъ его своимъ пажемъ, а когда пришло время, -- засадилъ его за науку. Постумусъ поглощалъ познанія, какъ мы вдыхаемъ воздухъ, и уже весна его жизни дала богатую жатву. Онъ жилъ при дворѣ всѣми любимый и превозносимый, что большая рѣдкость; онъ былъ образцомъ для юнѣйшихъ себя; для возмужалыхъ -- зеркаломъ, ихъ украшавшимъ; а для старцевъ -- балованнымъ ребенкомъ, ведущимъ ихъ, куда онъ захочетъ. Что касается его супруги, виновницы его изгнанія, своимъ выборомъ она показала, какъ высоко цѣнитъ его и его добродѣтели, и тѣмъ самымъ оцѣнила свои достоинства. По ея выбору каждый можетъ судить, каковъ человѣкъ Постумусъ.
   Вт. двор. Я уже уважаю его изъ вашихъ словъ. Но скажите, эта принцесса единственное дитя короля?
   Пер. двор. Она одна у него. Если это васъ интересуетъ, узнайте, что у короля было еще два сына; ихъ украли изъ дѣтской и въ то время старшему шелъ третій годъ, а младшій былъ еще въ пеленкахъ. До сихъ поръ нѣтъ никакого указанія на то, что съ ними сталось.
   Вт. двор. Давно это случилось?
   Пер. двор. Лѣтъ двадцать тому назадъ,
   Вт. двор. Удивительно, что могли тамъ легко похитить дѣтей короля;чти содержали ихъ такъ небрежно, а розыскъ дѣлали такъ плохо, что не напали ни на какой слѣдъ!
   Пер. двор. Какъ ни странно все это, какъ ни смѣшна подобная небрежность, но на дѣлѣ это было такъ.
   Вт. двор. Я вамъ вѣрю.
   Пер. двор. Удалимся. Сюда идутъ Постумусъ, королева и принцеса. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Входятъ Королева, Постумусъ и Иможена.

   Королева. Нѣтъ, дочь моя, повѣрь, никогда не найдешь ты во мнѣ враждебности, обыкновенно приписываемой мачихамъ; не увидишь отъ меня даже суроваго взгляда. Ты моя плѣнница; но я, твоя тюремщица, отдаю тебѣ ключи, которыми замыкается твоя темница. И какъ только мнѣ удастся смягчить гнѣвъ короля, я явлюсь, Постумусъ, вашимъ ходатаемъ передъ нимъ. Теперь же онъ сильно раздраженъ противъ васъ и вамъ лучше склониться передъ его приговоромъ съ тѣмъ терпѣніемъ, какое внушить намъ мудрость.
   Постумусъ. Если угодно вашему величеству, я удалюсь сегодня же.
   Королева. Вы знаете опасность. Я пройдусь по саду; я способна чувствовать жалость, когда насильственно разлучаютъ влюбленныхъ, хотя король и запретилъ вамъ больше видѣться. (Королева уходитъ.)
   Иможена. О, лицемѣрная снисходительность! Съ какою нѣжностью эта мучительница гладитъ ею же нанесенную рану! Любезный супругъ мой, меня, конечно, безпокоитъ гнѣвъ моего отца, но, сохраняя къ нему все мое уваженіе, не за себя боюсь я вспышекъ его ярости. Тебѣ необходимо уѣхать; я же останусь здѣсь подъ непрестаннымъ огнемъ его свирѣпыхъ взглядовъ, но меня будетъ постоянно поддерживать мысль, что есть въ мірѣ сокровище, съ которымъ я могу когда-нибудь свидѣться.
   Постумусъ. О, моя королева, моя любовь, не плачь, иначе я могу подать поводъ къ предположенію, что я болѣе чувствителенъ, чѣмъ подобаетъ быть мужчинѣ. Я останусь вѣрнѣйшимъ изъ мужей, когда либо дававшихъ клятву въ вѣрности своимъ женамъ. Я поселюсь въ Римѣ, у Филаріо, друга моего отца, котораго знаю только по письмамъ. Адресуй туда твои письма, моя королева; каждое слово, тобою написанное, я буду поглощать глазами, хотя бы оно было написано чернилами изъ желчи.

(Королева возвращается.)

   Королева. Прошу васъ, не медлите. Если сюда придетъ король, не знаю, до чего можетъ дойдти гнѣвъ его противъ меня. (Въ сторону) Сюда-то я и приведу его. Что бы я ни совершила противъ него, онъ всегда самъ хлопочетъ о примиреніи; не дешевой цѣной приходится ему искупать мои вины.

(Уходитъ.)

   Постумусъ. Если бы мы прощались столько времени, сколько намъ суждено жить, горесть разлуки только усиливалась бы. Прощай.
   Иможена. О, нѣтъ, останься еще немного! Если бы ты ѣхалъ только на прогулку, мы и тогда не прощались бы такъ коротко. Посмотри, любовь моя, вотъ бриліантъ, доставшійся мнѣ отъ моей матери; прими его, мое сердце, и сохраняй, пока не возьмешь другой жены. когда умретъ Иможена.
   Постумусъ. Какъ! Какъ другой! О, милосердные боги, сохраните мнѣ только ту, которая мнѣ принадлежитъ, и отъ объятій другой жены удержите меня цѣпями смерти! (Надѣваетъ кольцо на свой палецъ) Оставайся здѣсь, оставайся, пока не покинутъ меня чувства! А ты, дражайшая моя красавица, -- недостаточно, что ты много потеряла при обмѣнѣ твоей любви на мою ничтожность, ты опять въ ущербѣ при обмѣнѣ нашихъ даровъ, -- носи это въ намять моей любви; пусть это будетъ любовными узами, которыя я налагаю на прелестнѣйшую изъ узницъ.

(Надѣваетъ браслетъ на ея руку.)

   Иможена. О, боги, когда-же мы снова увидимся!

Входятъ Цимбелинъ и лорды.

   Постумусъ. Увы, король!
   Цимбелинъ. Прочь, подлое созданіе! прочь съ глазъ моихъ! Если и послѣ этого приказа ты будешь тяготить нашъ дворъ твоимъ недостоинствомъ -- ты умрешь! Вонъ! Ты ядъ для моей крови!
   Постумусъ. Да хранятъ васъ боги и благословятъ добрыхъ людей, остающихся при при дворѣ. Я ухожу. (Уходитъ.)
   Иможена. Сама смерть не причинитъ такихъ тяжелыхъ мукъ, какъ эта.
   Цимбелинъ. Безсовѣстная, ты могла-бы возвратить мнѣ юность, а ты удручаешь меня годами старости!
   Иможена. Прошу васъ, государь, не разстраивайте себя сами вашимъ гнѣвомъ; я безчувственна къ нему; скорбь болѣе сильная подавляетъ собою всякое другое горе, всякій страхъ.
   Цимбелинъ. А также приличіе, послушаніе?
   Иможена. Потерявъ всякую надежду, я потеряла и приличіе.
   Цимбелинъ. А ты могла сдѣлаться женою единственнаго сына королевы.
   Иможена. И очень счастлива, что не сдѣлалась. Отвергнувъ ястреба, я избрала орла.
   Цимбелинъ. Ты избрала нищаго; ты желала сдѣлать мой престолъ сѣдалищемъ безчестія.
   Иможена. Нѣтъ, скорѣе я придала-бы ему еще большій блескъ.
   Цимбелинъ. Негодная!
   Иможена. Государь, не сами-ли вы виноваты, что я полюбила Постумуса; вы воспитывали его вмѣстѣ со мною; теперь это мужчина, достойный любви каждой женщины; онъ превосходитъ мою цѣнность почти на всю ту сумму, которой я стою.
   Цимбелинъ. Какъ? Да ты съ ума сошла!
   Иможена. Почти, государь. Да исцѣлятъ меня небо! Зачѣмъ я не дочь волопаса, а мой Леонатусъ не сынъ сосѣдняго пастуха!

Входитъ Королева.

   Цимбелинъ. Безумная! Они опять были вмѣстѣ; почему ты не исполнила моего приказа? Возьми ее и запри.
   Королева. Прошу тебя, успокойся. А ты, милая дочь, не возражай. Оставь насъ вдвоемъ, мой добрый государь, и въ развлеченіи постарайся найдти утѣшеніе въ своей горести.
   Цимбелинъ. А она пусть сохнетъ здѣсь каждый день хотя на каплю крови и, состарѣвшись, умретъ отъ своего безумія.

(Онъ уходить.)

Входитъ Пизаніо.

   Королева. Фи! Ты должна уступить. Вотъ твой служитель. Что скажешь новаго?
   Пизаніо. Милордъ, вашъ сынъ напалъ на моего господина.
   Королева. А! Надѣюсь не случилось никакого несчастія?
   Пизаніо. Могло-бы быть и оно, но мой господинъ не поддался гнѣву; онъ скорѣе шутилъ, чѣмъ сражался; присутствовавшіе розняли ихъ.
   Королева. Я этому очень рада.
   Иможена. Вашъ сынъ другъ моего отца и держитъ его сторону. О, храбрецъ! Нападаетъ на изгнанника. Хотѣла-бы я видѣть ихъ лицомъ къ лицу въ Африкѣ и сама-бы я находилась подлѣ нихъ съ иглою, чтобы колоть ею отступающаго... Зачѣмъ оставилъ ты своего господина?
   Пизаніо. Онъ такъ приказалъ; онъ не позволилъ мнѣ провожать его до гавани. Онъ подробно объяснилъ мнѣ, какъ служить вамъ, если только вы захотите принять мои услуги.
   Королева. Онъ былъ вѣрнымъ твоимъ служителемъ, готова ручаться моей честью, что онъ такимъ и останется.
   Пизаніо. Покорно благодарю, ваше величество.
   Королева. Пойдемъ, дочь моя, погуляемъ.
   Иможена. Черезъ полчаса я поговорю съ тобою; хорошо, если-бы ты сходилъ въ гавань и посмотрѣлъ, какъ супругъ мой отправится въ путь. Иди! (Уходятъ.)
  

СЦЕНА III.

Площадь.

Входятъ Клотенъ и два Лорда.

   Первый лордъ. Принцъ, совѣтую вамъ перемѣнить рубашку; отъ сильной борьбы вы дымитесь, точно жертва. Воздухъ, выходящій изъ васъ, замѣняется другимъ; а всякій внѣшній воздухъ не такъ здоровъ, какъ тотъ, который вы выдѣляете.
   Клотенъ. Если-бы моя рубашка была окровавлена, тогда я перемѣнилъ-бы ее. Ранилъ я его?
   Второй лордъ (въ сторону). Нисколько, не задѣлъ даже его терпѣнія.
   Пер. лордъ. Ранили. Сквозной скелетъ его тѣло, если онъ не раненъ; проѣздъ для стали, если онъ не раненъ.
   Вт. лордъ (въ сторону). Мечъ его былъ по уши въ долгу; спасаясь отъ кредитора, пробирался сторонкой къ городу.
   Клотенъ. Подлецъ не дождался моего натиска.
   Вт. лордъ (въ сторону). Удиралъ впередъ, прямо на тебя.
   Пер. лордъ. Куда ему ожидать! У васъ много земельной собственности; но онъ захотѣлъ увеличить ваши владѣнія, уступивъ вамъ и тотъ клочекъ земли, который былъ подъ нимъ.
   Вт. лордъ (въ сторону). Столько дюймовъ, сколько у тебя океановъ. Глупцы!
   Клотенъ. Хотѣлъ-бы я лучше, чтобы насъ не разнимали.
   Вт. лордъ (въ сторону), И я-бы хотѣлъ, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока ты, растянувшись на землѣ, не показалъ-бы, какой длины бываетъ дуракъ.
   Клотенъ. И она любитъ этого болвана и отказываетъ мнѣ.
   Вт. лордъ (въ сторону). Если грѣхъ сдѣлать хорошій выборъ -- она осуждена.
   Пер. лордъ. Принцъ, не разъ уже я говорилъ вамъ, что ея красота находится въ разладѣ съ ея умомъ; она красивая картинка, но въ ней не замѣчается отраженія ума.
   Вт. лордъ (съ сторону). Не свѣтитъ она на дураковъ изъ опасенія, что отраженіе можетъ повредить ой.
   Клотенъ. Пойдемъ въ мою комнату. Жалѣю, что не случилось большой бѣды.
   Вт. лордъ (въ строну). Какой-же? Развѣ упалъ бы оселъ, такъ эта бѣда еще не большая.
   Клотенъ. А вы пойдете съ нами?
   Вт. лордъ. Буду вслѣдъ за вашимъ высочествомъ.
   Клотенъ. Пойдемте вмѣстѣ.
   Вт. лордъ. Охотно, ваше высочество.
  

СЦЕНА IV.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Иможена и Пизаніо.

   Иможена. Я желала-бы, чтобы ты приросъ къ берегу, точно камень, и спрашивалъ-бы каждый корабль. Что если онъ напишетъ мнѣ, а я не получу, не будетъ-ли это тоже самое, что потеря помилованія для осужденнаго. Какія были его послѣднія слова, сказанныя имъ тебѣ?
   Пизаніо. Они были "моя королева! моя королева!"
   Иможена. Затѣмъ махалъ платкомъ?
   Пизаніо. И цѣловалъ его, принцеса.
   Иможена. Бездушный холстъ, ты счастливѣе меня! И это все?
   Пизаніо. Нѣтъ, пока я могъ глазомъ или ухомъ отличать его отъ другихъ, я слѣдилъ за нимъ; онъ махалъ мнѣ то платкомъ, то перчаткой, то шляпой, какъ бы желая выразить своимъ душевнымъ волненіемъ, какъ медленно удалялось отсюда его сердце и какъ быстро уходилъ корабль.
   Иможена. Ты долженъ былъ слѣдить за нимъ до тѣхъ поръ, пока твоимъ глазамъ онъ не казался-бы съ ворону или даже меньше ея.
   Пизаніо. Я такъ и сдѣлалъ, принцеса.
   Иможена. Я порвала-бы глазные нервы, слѣдя за нимъ до тѣхъ поръ, пока разстояніе между нами не уменьшило-бы его до толщины острія моей иглы; да, я слѣдила бы за нимъ, пока, не умалившись до величины самой крошечной мошки, онъ не исчезъ-бы въ пространствѣ; только тогда я отвела-бы глаза и заплакала. Добрый Пизаніо, когда мы услышимъ о немъ?
   Пизаніо. Будьте увѣрены, принцеса, при первомъ удобномъ случаѣ.
   Иможена. Мнѣ не привелось проститься съ нимъ, а такъ много хорошаго нужно было сказать ему. Прежде, чѣмъ я успѣла объяснить ему, какъ я буду думать о немъ въ извѣстные часы; прежде, чѣмъ я взяла съ него клятву, что красавицы Италіи не сдѣлаютъ его нарушителемъ моихъ правъ и измѣнникомъ его чести; прежде, чѣмъ я уговорила его встрѣчаться со мною молитвами въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь, потому что въ эти часы я буду просить за него небо; прежде, чѣмъ я успѣла дать прощальный поцѣлуй, завернутый въ два волшебныя слова, -- пришелъ мой отецъ и, подобно тираническому урагану сѣвера, убилъ нашъ цвѣтокъ, готовый распуститься

Входитъ Леди.

   Леди. Королева желаетъ видѣть ваше высочество.
   Иможена. Исполни все, что я тебѣ сказала. Я иду къ королевѣ.
   Пизаніо. Все исполню, принцеса.

(Уходятъ)

  

СЦЕНА V.

Римъ. Комната въ донѣ Филаріо.

Входятъ Филаріо, Іахимо и Французъ.

   Іахимо. Повѣрьте мнѣ, я зналъ его въ Британіи; и тогда уже слава его росла и нельзя было не замѣтить въ немъ тѣхъ достоинствъ, которыя признаются за нимъ теперь, но я смотрѣлъ-бы на него безъ удивленія даже и тогда, еслибъ къ нему былъ привѣшенъ каталогъ его совершенствъ, который я могъ-бы прочитать но параграфамъ.
   Филаріо. Вы говорите о томъ времени, когда онъ еще не вполнѣ обладалъ тѣми совершенствами, и внутренними, и наружными, какими отличается онъ теперь.
   Французъ. Я видѣлъ его во Франціи; у насъ много такихъ, которые, какъ и онъ, могутъ прямо смотрѣть на солнце.
   Іахимо. Женитьба его на дочери короля, побуждающая оцѣнивать его скорѣе по ея, а не по его достоинствамъ, стала причиной преувеличенныхъ похвалъ ему.
   Французъ. Затѣмъ его изгнанье.
   Іахимо. Да; оплакивающіе, изъ сочувствія къ принцесѣ, эту печальную разлуку, безмѣрно его восхваляютъ, хотя-бы для того, чтобы укрѣпить ея выборъ, который не выдержалъ-бы и самаго легкаго обстрѣливанія, если бы предпочтенный ею нищій обладалъ меньшими достоинствами. Но почему онъ поселился у васъ? Гдѣ познакомились вы съ нимъ?
   Филаріо. Его отецъ былъ моимъ товарищемъ по оружію и часто я былъ ему обязанъ не менѣе, чѣмъ жизнью.

Входитъ Постумусъ.

   Филаріо. Вотъ нашъ британецъ. Примите его, какъ слѣдуетъ людямъ вашего образованія принимать иностранца съ его достоинствами. Прошу васъ познакомиться покороче съ этимъ господиномъ, котораго я представляю вамъ, какъ своего благороднаго друга. Лучше пусть время познакомитъ васъ съ его достоинствами, чѣмъ я стану исчислять ихъ вамъ при немъ.
   Французъ. Мы были знакомы съ вами въ Орлеанѣ.
   Постумусъ. И съ той поры я считаю себя вашимъ должникомъ за ваше одолженіе и сколько бы я ни старался расплатиться съ вами, я все таки останусь у васъ въ долгу.
   Французъ. Вы слишкомъ преувеличиваете мою слабую услугу; я счелъ себя счастливымъ, когда успѣлъ примирить васъ съ моимъ соотечественникомъ. Было-бы грустно, еслибъ между вами произошла кровавая схватка, въ сущности, изъ-за ничтожной причины.
   Постумусъ. Извините меня, я былъ тогда еще очень юный путешественникъ; я былъ болѣе склоненъ противорѣчить мнѣнію другихъ, чѣмъ въ своихъ дѣйствіяхъ руководиться ихъ опытностію. Но и теперь, когда я сталъ разсудительнѣе, -- прошу не считать этого хвастовствомъ съ моей стороны, -- я смѣю утверждать, что поводъ къ ссорѣ не былъ совсѣмъ ничтожнымъ.
   Французъ. Все-таки не настолько важенъ, чтобы рѣшать его оружіемъ, особенно когда оба противника таковы, что каждый уложилъ бы одинъ другого, или свалились бы оба.
   Іахимо. Не будетъ нескромностью, если я спрошу изъ за чего вышелъ споръ?
   Французъ. Ссора была публичной и разсказъ о ней не можетъ считаться нескромностью. Она очень похожа на нашъ вчерашній споръ, когда каждый изъ насъ восхвалялъ красавицъ своей страны. Этотъ господинъ утверждалъ тогда, готовый дать кровавое доказательство вѣрности его утвержденія, что дама его сердца прекраснѣе, добродѣтельнѣе, умнѣе, цѣломудреннѣе, скромнѣе и постояннѣе самой лучшей по своимъ качествамъ изъ француженокъ.
   Іахимо. Безъ сомнѣнія, эта дама умерла, или, можетъ быть, мнѣніе этого господина о ней теперь измѣнилось.
   Постумусъ. Она и до сихъ поръ сохраняетъ свою добродѣтель, а я свое мнѣніе.
   Іахимо. Надѣюсь, вы не ставите ее выше нашихъ итальянскихъ женщинъ.
   Постумусъ. Если-бы я былъ вызванъ здѣсь, такъ-же, какъ тогда во Франціи, я-бы ни слова не измѣнилъ въ своемъ мнѣніи, при чемъ заявляю, что я не любовникъ ея, а только поклонникъ.
   Іахимо. Столько-же прекрасна, сколько и добродѣтельна, -- неизбѣжное сопоставленіе, -- не слишкомъ-ли это прекрасно для каждой британской дамы. Если-бы она настолько превосходила другихъ женщинъ, которыхъ я зналъ, насколько вашъ бриліантъ превосходитъ видѣнные мною бриліанты, я сказалъ ему что она только превосходитъ многихъ женщинъ. Но я не видѣлъ болѣе драгоцѣннаго бриліанта, чѣмъ вашъ, такъ-же, какъ и вы не видѣли болѣе совершенной женщины, чѣмъ ваша дама.
   Постумусъ. Я цѣню ее по своей оцѣнкѣ, такъ-же, какъ и этотъ бриліантъ.
   Іахимо. А какъ высоко вы цѣните его?
   Постумусъ. Выше всѣхъ сокровищъ міра.
   Іахимо. Или ваша несравненная умерла или стала для васъ дешевле этой бездѣлушки.
   Постумусъ. Ошибаетесь; одну можно продать тому кто имѣетъ достаточно богатствъ, чтобы купить ее или подарить достойному такого подарка; другая-же не можетъ быть предметомъ продажа, она только даръ боговъ.
   Іахимо. Который и получили вы отъ боговъ.
   Постумусъ. Который я сохраню при ихъ помощи.
   Іахимо. Вы можете считать ее своею; но, знаете, чужія птицы садятся на прудъ сосѣда. Вашъ перстень можетъ быть украденъ; такимъ образомъ изъ двухъ вашихъ безцѣнныхъ сокровищъ одно слабо, а другое невѣрно: ловкій воръ или искусный волокита могутъ васъ лишить и того и другого.
   Постумусъ. Въ вашей Италіи не найдется такого искуснаго волокиты, который могъ-бы восторжествовать надъ честью моей возлюбленной, если, какъ я полагаю, вы считаете ее слабой именно въ отношеніи сохраненія ея чести. Что-же касается воровъ, я не сомнѣваюсь, что у васъ ихъ довольно, и тѣмъ не менѣе, я не боюсь за свой перстень.
   Филаріо. Оставьте этотъ споръ, господа.
   Постумусъ. Охотно. Я очень благодаренъ этому синьору, что онъ не обходится со мною, какъ съ чужимъ; мы съ перваго слова сблизились.
   Іахимо. Достаточно мнѣ разговора въ пять разъ длиннѣе этого съ вашей милой и я овладѣлъ-бы ея сердцемъ; я заставилъ-бы ее слаться, еслибъ имѣлъ случай ухаживать за нею.
   Постумусъ. Нѣтъ, нѣтъ.
   Іахимо. Я готовъ прозакладывать половину моего состоянія противъ вашего перстня, хотя она, я увѣренъ, стоитъ болѣе. Держу пари не столько противъ чести вашей дамы, сколько противъ вашего къ ней довѣрія, а чтобы вы не считали моего заклада личнымъ для себя оскорбленіемъ, заявляю, что готовъ на такую-же попытку съ любой женщиной въ мірѣ.
   Постумусъ. Вы заблуждаетесь въ вашей чрезмѣрной самонадѣянности и не сомнѣваюсь, что вы получите то, чего заслуживаете.
   Іахимо. Что именно?
   Постумусъ. Пораженіе; хотя ваша попытка, какъ вы ее называете, заслуживаетъ большаго -- наказанія.
   Филаріо. Довольно, господа, будетъ вамъ спорить! Вашъ споръ возникъ внезапно; пусть и умретъ онъ, какъ родился; прошу васъ, познакомьтесь прежде покороче.
   Іахимо. Я такъ увѣренъ, что исполню то, что говорю, что готовъ отвѣчать не только своимъ состояніемъ, но и имѣніемъ моего сосѣда.
   Постумусъ. Какую-же даму избираете вы для своей попытки?
   Іахимо. Вашу, если вы такъ твердо увѣрены въ ея вѣрности. Доставьте мнѣ доступъ ко двору, гдѣ находится ваша дама, и я держу десять тысячъ дукатовъ противъ вашего перстня, что послѣ второго свиданія моего съ нею, я привезу вамъ ея честь, которую вы считаете непоколебимой.
   Постумусъ. Золотомъ-же я могу отвѣчать противъ вашего золота; но перстень такъ-же дорогъ мнѣ, какъ мой палецъ, онъ составляетъ часть его.
   Іахимо. Вы любовникъ и это дѣлаетъ васъ осторожнымъ. Еслибъ вы могли заплатить миліонъ за каждую драхму женскаго тѣла, -- и тогда вы не въ состояніи были-бы охранить его отъ порчи. Вижу, что религіозное чувство вызываетъ въ васъ боязнь.
   Постумусъ. Вы болтаете по привычкѣ, но, надѣюсь, мы мыслите совсѣмъ иначе.
   Іахимо. Я господинъ своего слова; клянусь, я готовъ исполнить то, что обѣщалъ.
   Постумусъ. Вы готовы. Въ такомъ случаѣ довѣряю вамъ мой бриліантъ до вашего возвращенія, но мы должны заключить формальный договоръ. Моя возлюбленная въ своей добродѣтели стоитъ выше вашихъ чудовищно-грязныхъ мыслей. Я принимаю вашъ закладъ. Вотъ мой перстень.
   Филаріо. Я не желаю, чтобы состоялось это пари.
   Іахимо. Клянусь богами, оно состоялось. Не представлю я вамъ достаточнаго доказательства, что я овладѣлъ нѣжнѣйшей частью тѣла вашей возлюбленной, мои десять тысячъ дукатовъ принадлежатъ вамъ, какъ и вашъ бриліантъ. Если я возвращусь, оставивъ ея честь непоколебимой, въ чемъ вы такъ увѣрены, вашъ бриліантъ, она, тоже вашъ бриліантъ, и мое золото -- ваши; но вы должны дать мнѣ рекомендацію, которая открыла-бы мнѣ свободный доступъ къ ней.
   Постумусъ. Извольте; такъ вотъ въ чемъ наши условія: если вы оправдаете ваше хвастовство и доставите мнѣ ясное доказательство, что вы успѣли, -- я не буду болѣе вашимъ врагомъ: тогда она не стоитъ, чтобы мы изъ-за нея ссорились. Но если она не поддастся соблазну и вы не докажете мнѣ противнаго, вы отвѣтите мнѣ съ мечемъ въ рукахъ за ваше оскорбительное мнѣніе о ней и за ваше покушеніе на ея цѣломудріе.
   Іахимо. Вашу руку; условія утверждены. Скрѣпимъ нашъ договоръ законнымъ порядкомъ и я тотчасъ-же отправлюсь въ Британію, чтобы нашъ договоръ не простудился и не заглохъ. Пойду за моимъ золотомъ и поручу составить для насъ письменное условіе.
   Постумусъ. Рѣшено.

(Постумусъ и Іахимо уходятъ.)

   Французъ. Какъ вы думаете, состоится это пари?
   Филаріо. Синьоръ Іахимо не отступится отъ него. Прошу васъ, послѣдуемъ за ними.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА VI.

Британія. Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входитъ Королева, ея дамы и Корнеліусъ.

   Королева. Нарвите мнѣ цвѣтовъ, пока не сошла ночная роса; поторопитесь. У кого списокъ?
   Первая дама. У меня, государыня.
   Королева. Не медлите. (Дамы уходятъ) Ну, докторъ, принесли вы тѣ зелья?
   Корнеліусъ. Принесъ, чтобъ угодить вашему величеству; вотъ они; (подаетъ ей небольшой ящикъ) прошу вашу милость не оскорбляться, если я спрошу, -- совѣсть заставляетъ меня это сдѣлать, -- для какой цѣли потребовали вы у меня эти ядовитыя зелья, причиняющія томительную смерть; они убиваютъ медленно, но вѣрно.
   Королева. Меня удивляетъ твой вопросъ, докторъ. Не твоя-ли я ученица? Развѣ не ты научилъ меня, какъ составлять духи, перегонять ихъ, сохранять? И я такъ успѣла, что даже самъ великій нашъ король похвалилъ мои составы. Но если я пріобрѣла эти знанія, такъ почему-же, -- если только ты не предполагаешь во мнѣ какихъ-нибудь дьявольскихъ затѣй, -- ты не хочешь допустить, что я желаю увеличить мои познанія новыми опытами. Я хочу испытать силу твоихъ составовъ на существахъ, которыхъ мы не считаемъ достойными даже веревки, но не на людяхъ. Узнавъ это, я постараюсь найдти противоядіе; такимъ образомъ я узнаю качества и дѣйствіе каждаго изъ нихъ.
   Корнеліусъ. Но эти опыты могутъ ожесточить сердце вашего величества; къ тому-же смотрѣть на дѣйствіе ядовъ и вредно, и противно.
   Королева. О, не безпокойтесь!

Входитъ Пизаніо.

   Королева (про себя). Вотъ этотъ негодный льстецъ; съ него я и начну мой первый опытъ; онъ преданъ своему господину и ненавидитъ коего сына. (Громко) Ну, Пизаніо? Докторъ, вы мнѣ болѣе не нужны; можете идти.
   Корнеліусъ (про себя). Я не довѣряю вамъ. сударыня, но никакого зла вы не причините.
   Королева (Пизаніо). Сюда, на одно слово! (Говоритъ съ нимъ тихо.)
   Корнеліусъ (въ сторону). Не люблю я ее. Она думаетъ, что получила отъ меня неизвѣстные никому медленно умерщвляющіе яды. Знаю я ея правъ и никогда подобнымъ ей людямъ не довѣрю я снадобьевъ такого проклятаго свойства. Я дать ей такіе составы, которые только на время притупляютъ и ослабляютъ чувства; конечно, она сперва попробуетъ ихъ надъ кошками и собаками, а затѣмъ примется и за людей. Они произведутъ омертвенье, но въ томъ большей бѣды не будетъ: окованныя на время чувства оживутъ и станутъ болѣе бодрыми. Она будетъ обманута ихъ ложнымъ дѣйствіемъ; но чѣмъ болѣе я буду обманывать ее такимъ образомъ, тѣмъ буду правѣе.
   Королева. Можешь идти, докторъ; я позову, когда ты будешь мнѣ нуженъ.
   Корнеліусъ. Мой нижайшій поклонъ. (Уходитъ.)
   Королева. Ты говоришь, она постоянно плачетъ. Неужели ты думаешь, что время не утишитъ ея горя и благоразуміе не возьметъ въ ней верхъ надъ безуміемъ. Старайся; если ты доложишь мнѣ, что она полюбила моего сына, я скажу тебѣ тогда: "Пизаніо, я возвышаю тебя, какъ быть возвеличенъ твой господинъ!" Ты будешь даже выше его, потому что его счастіе лежитъ поверженное и безмолвно; его имя при послѣднемъ издыханіи; возвратиться ему нельзя; нельзя и оставаться тамъ, гдѣ онъ живетъ теперь; перемѣнить мѣсто для него значитъ смѣнить одно горе другимъ. Каждый новый день наступаетъ для него затѣмъ, чтобы уничтожить весь трудъ его въ день прошлый. Чего ты можешь ожидать, служа тому, что падаетъ и не можетъ подняться, что не имѣетъ даже друзей (роняетъ ящикъ; Пизаніо поднимаетъ его), которые могли-бы поддержать его. Ты не знаешь, что поднялъ; возьми себѣ за трудъ; здѣсь лекарство, которымъ я пять разъ спасла короля отъ смерти. Ничто такъ не укрѣпляетъ, какъ оно; прошу тебя, возьми его; пусть это будетъ задаткомъ награды, которую получишь отъ меня. Объясни твоей госпожѣ, какъ будто отъ себя, ея положеніе. Подумай, какое счастье можетъ выпасть на твою долю; ты, не утрачивая милостей своей госпожи, можешь пріобрѣсти также расположеніе моего сына. Но моей просьбѣ король согласится на всякое повышеніе, какое ты пожелаешь. Наконецъ, я сама, требующая отъ тебя услуги, сочту себя обязанной вознаградить тебя какъ можно лучше. Позови моихъ дамъ! Подумай о томъ, что я тебѣ сказала. (Пизаніо уходитъ) Упорный плугъ; онъ преданъ своему господину; его трудно совратить; онъ постоянно напоминаетъ ей о вѣрности ея избраннику. Но приметъ онъ то, что я ему дала, и она лишится вѣстовщика о своемъ возлюбленномъ; если же затѣмъ она будетъ упрямиться по прежнему, и сама попробуетъ того-же.

Входятъ Пизаніо и дамы.

   Королева. Такъ, такъ, прекрасно! Фіалки, скороспѣлки и буквицы -- отнесите ихъ въ мой кабинетъ. прощай, Пизаніо, подумай о томъ, что я тебѣ сказала. (Уходить съ дамами.)
   Пизаніо. Да, я подумаю. Но если я когда-нибудь измѣню своему доброму господину, я задушу себя; вотъ все, что я могу сдѣлать для васъ. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА VII.

Другая комната во дворцѣ.

Входитъ Иможена.

   Иможена. Отецъ жестокъ, мачиха лукава, и еще глупый вздыхатель, добивающійся руки жены, мужъ которой находится въ изгнаньи. О, мой мужъ, вѣнецъ моего горя, сколько страданій я претерпѣваю за тебя! Зачѣмъ не похитили меня такъ же, какъ моихъ двухъ братьевъ, я была бы счастливѣе! Какъ жалки помышляющіе о величіи. И какъ счастливы тѣ, хотя-бы они были въ низкой долѣ, которые находятъ удовлетвореніе своимъ скромнымъ желаніямъ. Кто еще идетъ ко мнѣ? Досадно!

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

   Пизаніо. Благородный римлянинъ привезъ къ вамъ письмо отъ моего господина.
   Іахимо. Вы поблѣднѣли, принцеса. Не пугайтесь. Достойный Леонатусь здоровъ и посылаетъ вамъ свой сердечный поклонъ. (Подаетъ ей письмо.)
   Иможена. Благодарю и очень рада вамъ.
   Іахимо (про себя). Все, что можно видѣть снаружи, въ ней восхитительно; если она одарена такой-же прекрасной душей, то она единственна, какъ аравійская птица Фениксь, и я проигралъ пари. Смѣлость, будь мнѣ другомъ; отвага, вооружи меня отъ головы до ногъ; иначе, подобно парфянамъ, я принужденъ буду сражаться, обратившись въ бѣгство, или, скорѣе, бѣжать, не испробовавъ битвы.
   Иможена (читаетъ). "Онъ одинъ изъ благороднѣйшихъ людей, дружбѣ котораго я много обязанъ. Прими его хорошо, если дорожишь твоимъ вѣрнымъ Леонатусомъ". О! прочла вслухъ только эти строки; остальное согрѣваетъ мое сердце и наполняетъ его признательностію. Я рада вамъ, выражаю это словами и докажу вамъ на дѣлѣ, если въ состояніи буду что нибудь для васъ сдѣлать.
   Іахимо. Благодарю, прелестная принцеса... Что это? Обезумѣли люди? Природа дала имъ глаза, чтобы видѣть небесный своди, и любоваться сокровищами земли и моря; чтобы различать звѣзды на небосклонѣ и камешки на морскомъ берегу; и мы, при помощи такихъ совершенныхъ органовъ, не умѣемъ отличить прекрасное отъ безобразнаго.
   Иможена. Что привело васъ въ удивленье?
   Іахимо. Тутъ вина не глазъ; и обезьяна, посаженная между двухъ самокъ, съ одной заигрываетъ, а другую отталкиваетъ; не виновато тутъ и сужденье, потому что даже идіотъ съумѣетъ выбрать красивѣйшую; нельзя винить и апетитъ, потому что противопоставленное такой чистой красотѣ грязное безобразіе возбудитъ тошноту, а нежеланіе.
   Иможена. Что вы хотите этимъ сказать?
   Іахимо. Только пресытившаяся воля -- это насытившееся, но не сытое желаніе, этотъ сосудъ наполненный, но съ течью, -- сожравъ ягненка, пожираетъ и его внутренности.
   Иможена. Что раздражаетъ васъ? Здоровы ли вы?
   Іахимо. Благодарю, принцеса, я здоровъ (Пизаніо). Прошу васъ, скажите моему слугѣ, чтобы онъ ожидалъ меня тамъ, гдѣ я его оставилъ; онъ никого здѣсь не знаетъ и застѣнчивъ.
   Пизаніо. Я и самъ хотѣлъ пойдти поздороваться съ нимъ. (Уходить.)
   Иможена. Хорошо-ли живется моему мужу? Здоровъ-ли онъ?
   Іахимо. Онъ здоровъ.
   Иможена. Веселъ онъ? Надѣюсь, что веселъ?
   Іахимо. Удивительно веселъ; изъ иностранцевъ онъ у насъ самый веселый и большой проказникъ; его прозвали британскимъ кутилой.
   Иможена. Здѣсь онъ чаще бывалъ грустенъ, хотя иногда онъ самъ не могъ понять причины своей грусти.
   Іахимо. Я никогда не видѣлъ его печальнымъ. Есть у него пріятели французъ, знатнаго рода, какъ кажется, сильно влюбленный въ гальскую дѣвушку, оставшуюся на родинѣ; онъ вѣчно вздыхаетъ, точно кузнечный мѣхъ, а веселый британецъ -- я говорю о вашемъ супругѣ -- хохочетъ надъ его страстью. "Можно-ли, говоритъ онъ, -- не лопнуть отъ смѣха, когда подумаешь, что мужчина, знающій по книгамъ, по слухами или по собственному опыту, что такое женщина и чѣмъ она не можетъ не быть, на свободѣ тоскуетъ по рабствѣ".
   Иможена. И это сказалъ мой мужъ?
   Іахимо. Да, на глазахъ его были слезы отъ смѣха. Забавно присутствовать въ то время, когда онъ насмѣхается надъ французомъ. Но, знаетъ небо, многіе люди заслуживаютъ сильнаго порицанія.
   Иможена. Не онъ, надѣюсь.
   Іахимо. Не онъ. Но ему слѣдовало бы быть болѣе признательнымъ за даръ, ниспосланный ему небомъ въ васъ, которую я считаю драгоцѣннѣйшимъ изъ всѣхъ даровъ. Принужденный удивляться, я принужденъ также и сожалѣть.
   Иможена. Сожалѣть? Кого?
   Іахимо. Я отъ души сожалѣю двухъ людей.
   Иможена. Не я ли одна изъ нихъ? Вы смотрите на меня; что именно во мнѣ вызываетъ вашу жалость?
   Іахимо. Постыдно! Убѣжать отъ лучезарнаго солнца и утѣшиться въ тюрьмѣ тусклымъ ночникомъ!
   Иможена. Прошу васъ яснѣе отвѣчать на мои вопросы. Почему вы жалѣете меня?
   Іахимо. Потому, что другія, хотѣлъ я сказать, пользуются вашимъ... Но карать за то обязанность боговъ; разсказывать о томъ -- не моя.
   Иможена. Вижу, вамъ извѣстно что нибудь, что касается меня. Говорите же все. Опасеніе зла бываетъ нерѣдко мучительнѣе увѣренности, что оно существуетъ. Знаніе его или убѣждаетъ въ томъ, что нѣтъ средствъ его поправить, или же, добытое во время, указываетъ на нихъ. Откройте мнѣ все: и тайну, которую хотѣли открыть, и что именно васъ отъ того удерживало.
   Іахимо. Если-бы я имѣлъ право впиваться моими губами въ эту щеку; если-бъ я могъ пожимать эту руку, каждое прикосновеніе къ которой должно укрѣплять въ мужчинѣ данное обѣщаніе въ вѣрности; если-бы было моимъ это лицо, плѣнившее мои блуждающіе взоры и приковавшее мои чувства; и если-бы тогда -- будь я проклятъ -- я слюнявилъ бы себя прикосновеніемъ съ губами, доступными всѣмъ на столько же, на сколько доступны ступени Капитолія; если-бы я пожималъ руки, загрубѣвшія отъ ежечаснаго обмана, какъ отъ трудной работы; если-бы я впивался въ глаза, мутные и тусклые, какъ коптящій свѣтъ, питающійся вонючимъ саломъ, -- такая гнусная измѣна заслуживала бы всѣхъ адскихъ мукъ разомъ.
   Иможена. Я опасаюсь, что мужъ мой забылъ Британію.
   Іахимо. И самого себя. Я не предполагалъ разсказывать вамъ объ его жалкой перемѣнѣ; но ваши прелести, очаровали меня, вызвали изъ глубины души моей вѣсть о томъ на мой языкъ.
   Иможена. Ничего болѣе не разсказывайте мнѣ,
   Іахимо. О, дивная душа! Ваше горе до боли наполняетъ мое сердце состраданіемъ. Женщину, такую прекрасную, что и на тронѣ она могла бы удвоить славу величайшаго изъ королей, приравнивать къ развратницамъ, покупаемымъ залогомъ изъ вашихъ же сундуковъ и платящимъ за это золото всѣми болѣзнями, которыми природа поражаетъ испорченныхъ созданій, -- болѣзнями, способными отравить и самый ядъ! Отомстите, или мать ваша не была королевой, или вы сами выродились,
   Иможена. Отомстить! Какъ могу я отомстить? Если правда, что вы говорите, мое сердце не можетъ такъ скоро повѣрить тому, что слышатъ уши; если справедливы ваши слова, какъ же я буду мстить?
   Іахимо. Не заставилъ бы онъ меня жить, подобно жрицамъ Діаны, между двухъ холодныхъ простынь, въ то время, какъ самъ, на смѣхъ вамъ и на вашъ же счетъ, развлекается съ развратницами! Отомстите ему такъ же. Я посвящаю себя для вашего развлеченія; я болѣе буду достоинъ вашего ложа, чѣмъ этотъ измѣнникъ; я не обману вашего расположенія; я буду молчаливъ и вѣренъ.
   Иможена. Сюда, Пизаніо!
   Іахимо. Позвольте скрѣпить поцѣлуемъ мой обѣтъ.
   Иможена. Прочь! Я осуждаю мои уши за то, что они такъ долго слушали тебя. Если бы ты былъ честенъ, ты передалъ бы мнѣ эту вѣсть только изъ желанія мнѣ добра, а не съ цѣлью, столько же низкой, сколько и странной. Ты чернишь человѣка, который такъ же далекъ отъ того, что ты о немъ разсказываешь, какъ ты отъ чести, и предлагаешь свою любовь женщинѣ, которая гнушается тобою наравнѣ съ дьяволомъ... Пизаніо!.. Я разскажу королю, моему отцу, о твоемъ постыдномъ поступкѣ. Если онъ найдетъ благопристойными такую наглость дерзкаго иноземца, приличную развѣ въ римской банѣ, и его скотское покушеніе на мою честь, значитъ онъ не дорожитъ ни своимъ дворомъ, ни своей дочерью и не уважаетъ ее... Пизаніо, сюда!
   Іахимо. О, счастливый Леонатусъ! могу я сказать. Вѣра твоей супруги въ тебя такъ же заслуживаетъ твоего довѣрія къ ней, какъ твоя рѣдкая добродѣтель ея непоколебимой вѣры. Живите долго счастливые! Вы жена достойнаго изъ мужей, которымъ когда либо гордилась страна, и онъ вполнѣ достоинъ васъ. Простите мнѣ. Я говорилъ съ вами такъ, чтобы испытать, какъ глубоко укоренилось ваше довѣріе къ нему; теперь я представлю вамъ вашего мужа такимъ, каковъ онъ въ дѣйствительности: онъ человѣкъ самый совершенный, какого я знаю; святой чудакъ, умѣющій очаровать всякое общество; половина сердца каждаго принадлежитъ ему.
   Иможена. Вы исправляетесь.
   Іахимо. Онъ въ кругу людей точно богъ, спустившійся на землю; въ немъ есть какое-то величіе, заставляющее видѣть въ немъ болѣе, чѣмъ смертнаго. Не оскорбляйтесь, могущественная принцеса, что я осмѣлился испытать вѣру лживымъ разсказомъ; это испытаніе подтвердило только, что, при вашемъ высокомъ умѣ, вы не ошиблись въ выборѣ такого рѣдкаго супруга, который, какъ вамъ извѣстно, на подлость не способенъ. Изъ любви къ нему я провѣялъ ваши чувства; но боги создали васъ, въ отличіи отъ другихъ женщинъ, безъ плевелъ. Прошу васъ, простите.
   Иможена. Все забыто. Пользуйтесь моимъ вліяніемъ при дворѣ.
   Іахимо. Нижайше благодарю. Я совсѣмъ позабылъ, что у меня къ вамъ есть маленькая просьба, впрочемъ, важная потому, что она касается дѣла, въ которомъ участвуетъ вашъ мужъ вмѣстѣ со мною и нѣсколькими нашими благородными друзьями.
   Иможена. Скажите, въ чемъ дѣло?
   Іахимо. Насъ двѣнадцать римлянъ и вашъ мужъ -- лучшее перо нашего крыла -- сложились на покупку подарка императору, который я, ихъ довѣренный, купилъ во Франціи; это серебрянный сервизъ изящной работы, осыпанный драгоцѣнными камнями въ превосходной отдѣлкѣ; онъ большой цѣны и я, какъ чужеземецъ, не знаю, гдѣ найдти для него безопасное помѣщеніе; не можете-ли вы принять его къ себѣ на сохраненіе?
   Иможена. Охотно возьму и честью поручусь за его сохранность; мой мужъ участвуетъ въ подаркѣ и я могу поставить его въ моей спальнѣ.
   Іахимо. Онъ въ сундукѣ, который охраняется моими слугами. Я беру смѣлость поставить его у васъ только на одну ночь; а завтра я буду уже на кораблѣ.
   Иможена. О, нѣтъ, нѣтъ!
   Іахимо. Извините; я измѣню моему слову, если отложу отъѣздъ. Изъ Галліи я переплылъ море только затѣмъ, чтобы сдержать свое слово: увидѣть ваше высочество.
   Иможена. Благодарю за трудъ, но не уѣзжайте завтра.
   Іахимо. Я долженъ уѣхать, принцеса, и потому, если вы захотите письменно привѣтствовать вашего супруга, сегодня же вечеромъ напишите письмо. Я и безъ того уже промедлилъ; важно во время поднести нашъ подарокъ.
   Иможена. Напишу. Присылайте вашъ сундукъ; онъ будетъ сбереженъ и возвращенъ въ цѣлости. Желаю вамъ всего лучшаго.

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА I.

Дворъ передъ дворцомъ Цимбелина.

Входитъ Клотенъ и два лорда.

   Клотенъ. Бывало-ли съ кѣмъ-нибудь такое несчастье! Мой шарь приближался уже къ цѣли и вдругъ его отбили; ставка была сто фунтовъ, а тутъ гадкая обезьяна вздумала упрекать меня за ругательства, точно я занялъ ихъ у него и не могъ пользоваться ими, какъ мнѣ вздумается.
   Первый лордъ. Что же онъ выигралъ этимъ? Вы разбили ему голову вашимъ шаромъ.
   Второй лордъ (про себя). Если бы въ его головѣ было столько же ума, сколько у разбившаго ее, то онъ бы весь вытекъ.
   Клотенъ. Если знатному человѣку пришла охота ругаться, развѣ имѣютъ правоприсутствующіе требовать, чтобы онъ укоротилъ ругательства, а?
   Вт. лордъ. Нѣтъ, принцъ; (про себѣ) такъ же, какъ и ты терзать имъ слухъ.
   Клотенъ. Проклятая собака! Я дамъ ему удовлетвореніе! Будь еще онъ равнаго со мною званія!
   Вт. лордъ (про себя). Тогда онъ былъ бы равенъ глупцу.
   Клотенъ. Ничто въ мірѣ меня такъ не раздражаетъ! Чортъ побери! Лучше бы мнѣ не быть такого знатнаго рода; никто не смѣетъ со мной подраться, потому что моя мать королева; всякая ничтожность дерется сколько ему угодно, а я хожу, какъ пѣтухъ, къ которому никто не смѣетъ подступить.
   Вт. лордъ (про себя). Пѣтухи ты и каплунъ съ гребнемъ на головѣ и вѣчно ты пѣтушишься.
   Клотенъ. Что ты говоришь?
   Вт. лордъ. Не слѣдуетъ вашему высочеству драться со всякимъ, кого вы оскорбляете.
   Клотенъ. Нѣтъ, не слѣдуетъ; не слѣдуетъ мнѣ оскорблять низшихъ себя.
   Вт. лордъ. Это можно только вамъ однимъ.
   Клотенъ. Я такъ и думаю.
   Пер. лордъ. А слышали вы о чужеземцѣ, прибывшемъ сегодня вечеромъ ко двору?
   Клотенъ. Чужеземецъ? и я ничего не знаю.
   Вт. лордъ (про себя). Чужеземецъ ты своего ума -- не знаешь и этого.
   Пер. лордъ. Онъ итальянецъ и, говорятъ, одинъ изъ друзей Леонатуса.
   Клотенъ. Леонатуса! изгнаннаго негодяя! Кто бы онъ ни быль, онъ вѣрно такой же. Отъ кого узналъ ты объ этомъ чужеземцѣ?
   Пер. лордъ. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.
   Клотенъ. Будетъ ли прилично, если я пойду взглянутъ на него, не унижу-ли я себя этимъ?
   Пер. лордъ. Вы не можете унизить себя ваше высочество.
   Клотенъ. Не легко, я полагаю.
   Вт. лордъ (про себя). Ты отъявленный дуракъ и ничто не сдѣлаетъ тебя ниже того, что ты есть.
   Клотенъ. Пойдемь; я хочу видѣть этого итальянца; что я проигралъ въ шары сегодня днемъ, я отыграю у него вечеромъ.
   Вт. лордъ. Я послѣдую за вашимъ высочествомъ. (Клотенъ и первый лордъ уходятъ). Какъ это такая лукавая чертовка, его мать, подарила міру такого осла! Она -- женщина, до всего достигающая своимъ умомъ; а сынъ ея не вычтетъ двухъ изъ двадцати такъ, чтобы въ остаткѣ получилось восемнадцать. Увы! бѣдная принцеса, божественная Иможена, что должна выносить ты между отцомъ, управляемымъ твоею мачихой; матерью, ежечасно придумывающей новыя козни; и женихомъ, ненавистнымъ тебѣ болѣе даже, чѣмъ самая ссылка твоего любезнаго супруги. Да сдѣлаютъ небеса твердыню твоей чести незыблемою противъ ужаснаго развода, ими замышляемаго; да укрѣпятъ они храмъ твоей чистой души, чтобы ты могла устоять для своего изгнаннаго мужа и для обширной страны нашей!
  

СЦЕНА II.

Спальня; въ углу стоитъ сундукъ.

Иможена, въ постели, читаетъ; въ отдаленіи Елена.

   Иможена. Кто здѣсь? Ты, Елена?
   Елена. Что прикажете, принцеса?
   Иможена. Который часъ?
   Елена. Почти полночь, принцеса.
   Иможена. Цѣлыхъ три часа я читала; глаза мои устали; загни листокъ, на которомъ я остановилась и иди спать. Не уноси свѣчу, пусть горитъ. Если проснешься въ четыре часа, прошу, разбуди и меня. Сонъ меня одолѣваетъ. (Елена уходитъ) Ввѣряю себя вашему покровительству, боги! Молю, охраните меня отъ фей и злыхъ духовъ ночи! (Засыпаетъ.)

Іахимо вылѣзаетъ изъ сундука.

   Іахимо. Сверчки поютъ и утомленныя чувства людей возстановляются сномъ.Такъ нашъ Тарквиній прокрадывался по тростнику прежде, чѣмъ разбудилъ оскорбленное имъ цѣломудріе. О, Цитерея {Цитерея -- островъ въ Лаконіи, у берега котораго родилась изъ морской пѣны Венера, богиня любви. Поэтому Венеру и вообще красавицъ женщинъ зовутъ Цитерея или Цитера.}, какъ украшаешь ты собою твое ложе, роскошная лилія, болѣе бѣлая, чѣмъ твоя простыня. Если бъ я могъ коснуться тебя... Только поцѣлуемъ, однимъ поцѣлуемъ! Несравненные рубины, вы дѣлаете его еще болѣе желательнымъ. Это ея дыханіе наполняетъ комнату такимъ благоуханіемъ; и пламенъ свѣчи склонялся къ ней, точно желаетъ пробраться подъ ея вѣки, чтобы взглянуть на закрытыя этими завѣсами свѣтила бѣло-лазурныя, окаймляющія небесную синеву... Но займусь своимъ дѣломъ. Чтобы сохранить въ памяти эту комнату, запишу все. Такія-то и такія картины... тамъ окно... такъ-то убрана кровать... ковры съ такими-то и такими изображеніями -- все это должно войдти въ мой разсказъ. Ахъ! какая-нибудь примѣта на ея тѣлѣ подкрѣпляла бы его гораздо внушительнѣе тысячи подробностей о мебели: она бы обогатила мою опись... О, сонъ, ты, обезьяна смерти, навались на нее всей твоей тяжестью, чтобы ея чувства сдѣлались такими же, какъ у статуи въ храмѣ! (Снимаетъ браслетъ съ ея руки) Податливъ, какъ нѣкогда, былъ неподатливъ гордіевъ узелъ. Онъ мой! Это внѣшнее доказательство, такъ же внушительное, какъ и внутреннее сознаніе, доведетъ мужа до бѣшенства. На лѣвой груди у нея родинка, точно пять пурпурныхъ капелекъ въ чашечкѣ скороспѣлки; вотъ свидѣтель, убѣдительнѣе котораго и самъ судъ не представитъ; онъ заставитъ мужа повѣрить, что я сорвалъ замокъ и похитилъ сокровище ея чести. Ничего болѣе. Чего-жъ еще? Записывать не стану; достаточно врѣзалось, внѣдрилось въ мою занять. Она читала повѣсть о Тереѣ {Фракійгкій царь Терей былъ женатъ на Прогніи, дочери афинскаго царя, отъ которой имѣлъ сына Итиса. Влюбившись въ Филомелу, Терей заманилъ ее въ лѣсъ и тамъ изнасиловалъ; опасаясь, что она разскажетъ объ этомъ, онъ отрѣзалъ ей языкъ и заключилъ въ башню. Однакожъ, Филомела нашла случай увидѣться съ Прогніей и передала ей знаками о преступленіи ея мужа. Затѣмъ вмѣстѣ онѣ убили Итиса и накормили его мясомъ Терея. Въ наказаніе за эти преступленія, боги обратили Терея въ коршуна; Филомелу и Прогнію въ соловья и ласточку и онѣ днемъ и ночью клевали Терея.}; листъ загнутъ на томъ самомъ мѣстѣ, когда Филомела сдается. Довольно; полѣзу въ сундукъ и замкну пружину. Спѣшите вы, драконы ночи {Древніе представляли ночь въ видѣ женщины, летящей по нему въ колесницѣ, запряженной драконами.}; разсвѣтъ, протри глаза ворону. Мнѣ страшно! хотя она и ангелъ небесный, но здѣсь все-таки адъ. (Бьютъ часы) Разъ, два, три; теперь пора! (Влѣзаетъ въ сундукъ.)
  

СЦЕНА III.

Комната передъ спальней Иможены.

Входятъ Клотенъ и Лорды.

   Первый лордъ. Ваше высочество, при проигрышѣ вы самый терпѣливѣйшій и хладнокровнѣйшій изъ людей, который когда-либо бросалъ кости.
   Клотенъ. При проигрышѣ всякому бываетъ холодно.
   Пер. лордъ. Но не всякаго онъ дѣлаетъ до такой степени благородно-терпѣливымъ, какъ ваше высочество. Только когда вы выигрываете, вы горячитесь и раздражаетесь.
   Клотенъ. Выигрышъ каждому придаетъ храбрость. Добыть бы мнѣ только эту глупую Иможену и золота у меня будетъ въ волю. Кажется, утро наступило?
   Пер. лордъ. Уже день, ваше высочество.
   Клотенъ. Что же не идутъ музыканты? Мнѣ посовѣтовали развлекать ее по утрамъ музыкой; увѣряютъ, будто музыка тронетъ ее.

Входятъ Музыканты.

   Клотенъ. Сюда! Настраивайте ваши инструменты; удастся вамъ растрогатъ ее вашими пальцами -- прекрасно; мы попробуемъ и языкомъ; не понравится ей ни то, ни другое, пусть она останется при своемъ, но я отъ нея не откажусь. Начинайте какой-нибудь ловко придуманной штукой; а потомъ давайте сладенькую пѣсенку съ забористыми словами; посмотримъ тогда, что она подумаетъ на свободѣ.
  
                       Пѣсня *)
  
   Чу! Жаворонка пѣснь звучитъ,
             И Фебъ ужь въ путь готовъ:
   Коней росою онъ поитъ
             Изъ вѣнчиковъ цвѣтовъ.
   Стряхнувши сонъ свой, ноготки
             Глядятъ на небеса;
   Всѣ улыбаются цвѣтки....
             Вставай, моя краса,
   Вставай, вставай!
   {* Стихотворный переводъ этой пѣсни принадлежитъ Ѳ. Б. Миллеру; заимствованъ нами изъ изданія H. В. Гербеля и покойнаго Н. А. Некрасова.}
  
   Клотенъ. Теперь ступайте. Подѣйствуетъ ваша музыка, тѣмъ больше для васъ чести; не подѣйствуетъ -- значитъ у нея уши съ изъяномъ, котораго не исправятъ ни волосяныя, ни кишечныя струны, ни даже самый лучшій изъ голосовъ кастратовъ {Во время Шекспира дисканты кастратовъ въ пѣвческомъ хорѣ замѣняли женскіе голоса.}. (Музыканты уходятъ.)

Входятъ Цимбелинъ и Королева.

   Вт. лордъ. Сюда идетъ король.
   Клотенъ. Отлично, что я еще не ложился, иначе не быть бы мнѣ на ногахъ такъ рано: король не можетъ не похвалить отечески такого моего усердія. Добраго утра вашему величеству и моей дражайшей мамашѣ!
   Цимбелинъ. Не ожидаешь-ли ты тутъ у дверей упорную дочь нашу? Вѣрно, не хочетъ выйдти?
   Клотенъ. Я осаждалъ ее музыкой, но она не удостоила обратить вниманіе.
   Цимбелинъ. Ея милый изгнанъ еще такъ недавно; она еще не успѣла забыть его; пройдетъ еще немного времени и воспоминаніе о немъ изгладится въ ея умѣ; тогда она будетъ твоею.
   Королева. Ты такъ много обязанъ королю, который пользуется всѣмъ, что можетъ возвысить тебя въ глазахъ его дочери. Старайся же ты и самъ ей понравиться; не пропускай ни одного удобнаго случая; отказы ея должны служить для тебя еще большимъ побужденіемъ къ ухаживанію; увѣрь ее, что во всемъ, что ты дѣлаешь для нея, ты ею вдохновляешься; повинуйся ей во всемъ, исключая ея требованій, имѣющихъ цѣлію твое удаленіе; къ такимъ оставайся нечувствительнымъ.
   Клотенъ. Нечувствительнымъ? Не могу.

Входить Вѣстникъ.

   Вѣстникъ. Государь, послы изъ Рима; между ними Кай Луціусъ.
   Король. Достойный человѣкъ и не его вина, если онъ является теперь по непріятному дѣлу. Мы должны принять его со всѣмъ уваженіемъ, какое подобаетъ пославшимъ его нему лично; мы помнимъ добрыя его услуги. Милый сынъ, пожелавъ добраго утра твоей возлюбленной, приходи къ матери и къ намъ; ты понадобишься мнѣ во время переговоровъ съ римлянами. Идемте, королева. (Король, королева, вѣстникъ и придворные уходятъ).
   Клотенъ. Если она встала -- поговорю съ нею; если еще не встала -- пусть лежитъ и грезитъ. (Стучитъ въ дверь.) Послушайте! Я знаю, при ней всегда находятся прислужницы; что если я подмажу лапу одной изъ нихъ? За золото можно будетъ получить пропускъ; золотомъ можно заставить и діаниныхъ лѣсничихъ измѣнить своимъ обязанностямъ и они погонятъ дичь прямо на вора, Золото убиваетъ честнаго человѣка и спасаетъ бездѣльника; подчасъ оно посылаетъ на висѣлицу вмѣстѣ и честнаго человѣка и разбойника. Чего не дѣлаетъ оно и чего не уничтожаетъ? Сдѣлаю одну изъ ея женщинъ моимъ адвокатомъ, потому что въ этомъ дѣлѣ я ровно ничего не смыслю. (Стучится) Послушайте!

Входитъ Придворная Дама.

   Пр. дама. Кто стучится?
   Клотенъ. Дворянинъ.
   Пр. дама. Не больше?
   Клотенъ. И сынъ дворянки.
   Пр. дама. Не всякій, кому портной стоитъ такъ же дорого, какъ вамъ, можетъ этимъ похвалиться. Что же угодно вашей милости?
   Клотенъ. Вашу госпожу. Она готова?
   Пр. дама. Готова... остаться въ своей комнатѣ.
   Клотенъ. Вотъ вамъ золото. Продайте мнѣ добрую славу.
   Пр. дама. Какъ! Мою добрую славу? Или же славить васъ тамъ, гдѣ для васъ будетъ это нужно? Но вотъ сама принцеса.

Входить Иможена.

   Клотенъ. Добраго утра, прелестнѣйшая; вашу нѣжную ручку, сестрица.
   Иможена. Добраго утра, принцъ; вы слишкомъ много трудитесь, пожиная однѣ непріятности; за это я могу благодарить васъ только признаніемъ, что я такъ бѣдна благодарностью, что не имѣю никакой возможности дарить ее.
   Клотенъ. И все-таки, клянусь, я васъ люблю.
   Иможена. И безъ клятвы ваши слова подѣйствовали бы одинаково. Вы вѣчно клянетесь и за то вамъ одна моя награда: ни во что я ихъ не ставлю.
   Клотенъ. Это не отвѣтъ.
   Иможена. Я не сказала бы вамъ ни слова, еслибъ не опасалась, что вы способны принять мое молчаніе за согласіе. Прошу, пощадите меня; сколько бы вы ни угождали мнѣ, вы ничего не добьетесь отъ меня, кромѣ нелюбезности, какъ теперь. Такой умный человѣкъ, какъ вы, долженъ бы, послѣ столькихъ уроковъ, понять, что ему надо отстать.
   Клотенъ. Грѣшно оставлять васъ въ нашемъ сумасшествіи и я васъ не оставлю.
   Иможена. Дураки съ ума не сходятъ.
   Клотенъ. Не меня-ли вы называете дуракомъ?
   Иможена. Да вѣдь я сумасшедшая. Отстанете вы, пройдетъ и мое сумасшествіе; это вылѣчитъ насъ обоихъ. Мнѣ досадно, что вы заставляете меня забыть приличную женщинѣ сдержанность и отвѣчать вамъ слишкомъ рѣзко. Разъ навсегда скажу вамъ, я знаю свое сердце и искренно повторю вамъ, что я о васъ нисколько не думаю и настолько лишена состраданія къ вамъ, -- въ чемъ и винюсь, -- что ненавижу васъ; вами слѣдовало самимъ давно догадаться, а не заставлять меня это высказывать.
   Клотенъ. Вы грѣшите противъ повиновенія, которымъ вы обязаны своему отцу. Бракъ вашъ съ презрѣннымъ нищимъ, вскормленнымъ подаяніями, объѣдками и крохами двора, не есть бракъ; если людямъ низкаго происхожденія, -- а кто ниже его, -- плодящихъ только нищихъ и бродягъ, и дозволяется заключать союзы по влеченію сердца, то этого не можетъ допустить для васъ корона, чтобы вы не осквернили ея блеска союзомъ съ подлымъ рабомъ, годнымъ только для ливреи, для обносковъ съ плеча барина, съ конюхомъ, нѣтъ, даже ниже.
   Иможена. Скверный человѣкъ, будь ты даже сыномъ Юпитера, въ остальномъ такимъ же, какъ теперь, ты все-таки былъ бы слишкомъ низокъ даже для того, чтобы служить ему лакеемъ. Для тебя было бы слишкомъ достаточно, тебѣ оказали бы даже милость, назначивъ тебя, сообразуясь съ твоими качествами на должность помощника палача въ его королевствѣ; тебя по заслугамъ возненавидѣли бы за такое отличіе.
   Клотенъ. Пусть сгложетъ его чума.
   Иможена. Величайшимъ для него несчастіемъ служить уже одно произнесеніе тобою его имени. Самая худшая изъ ого одеждъ, облекавшихъ его тѣло, для меня дороже всѣхъ волосъ твоихъ, хотя бы каждый изъ нихъ превратился въ человѣка, подобнаго тебѣ... Пизаніо!

Входитъ Пизаніо.

   Клотенъ. Его одежда? Чортъ побери!
   Иможена. Бѣги скорѣе къ Доротеѣ, моей горничной.
   Клотенъ. Его одежда?
   Иможена. Дуракъ меня все хуже и хуже преслѣдуетъ, сердитъ и пугаетъ. Ступай, скажи моей горничной, чтобы она поискала браслетъ, который, вѣроятно, соскользнулъ съ моей руки; онъ подаренъ мнѣ твоимъ господиномъ и я не промѣняю его даже на доходъ любого изъ королей Европы. Кажется, я видѣла его сегодня утромъ и хорошо помню, что онъ былъ на мнѣ вчера вечеромъ; я его цѣловала; не улетѣлъ же онъ къ мужу съ вѣстью, что кромѣ него я цѣлую и другого.
   Пизаніо. Едва-ли онъ можетъ пропасть.
   Иможена. Надѣюсь; иди и поищи его. (Пизаніо уходитъ.)
   Клотенъ. Вы оскорбили меня. Самая худшая изъ его одеждъ?
   Иможена. Да, я сказала это; хотите судиться со мною -- зовите свидѣтелей.
   Клотенъ. Я сообщу объ этомъ вашему отцу.
   Иможена. И вашей матери. Она такъ любитъ меня, что, надѣюсь, постарается перетолковать все въ самую дурную сторону. Оставляю васъ, увѣренная въ вашемъ жесточайшемъ негодованіи. (Уходитъ)
   Клотенъ. Я отомщу тебѣ... Самая худшая изъ его одеждъ!... Хорошо! (Уходитъ.)
  

СЦЕНА IV.

Римъ. Комната въ домѣ Филаріо.

Входить Постумусъ и Филаріо.

   Постумусъ. Не бойтесь, сэръ; желалъ-бы я быть увѣреннымъ въ возвращеніи ко мнѣ расположенія короля столько же, сколько я увѣренъ въ томъ, что честь ея при мой останется.
   Филаріо. Какими средствами думаете вы подѣйствовать на короля.
   Постумусъ. Никакими; я жду, что время сдѣлаетъ перемѣну; дрожу отъ зимняго холода въ надеждѣ на теплые лѣтніе дни. Этими сомнительными надеждами я нищенски отплачиваю вамъ за вашу дружбу; не сбудутся онѣ и я умру вашимъ должникомъ.
   Филаріо. Вашей любезностью и вашимъ обществомъ вы съ лихвой платите мнѣ за все, что я могу для васъ сдѣлать. Теперь вашему королю, вѣроятно, уже предъявлены требованія великаго Августа; Кай Луціусъ очень точно исполнитъ данное ему порученіе. Думаю, король согласится на дань и уплатить недоимку; иначе онъ снова увидитъ римлянъ, скорбное воспоминаніе о которыхъ до сихъ поръ еще живетъ въ его народѣ.
   Постумусъ. Я не государственный человѣкъ и едва-ли когда нибудь буду имъ, но думаю, что это требованіе вызоветъ войну, и вы скорѣе услышите о высадкѣ въ нашу безстрашную Британію вашихъ легіоновъ, стоящихъ теперь въ Галліи, чѣмъ о присылкѣ хотя одного пенса дани. Мои соотчичи теперь лучше, искуснѣе, чѣмъ въ то время, когда Юлій Цезарь, подсмѣиваясь надъ ихъ неустройствомъ, хмурилъ однакожъ брови отъ ихъ мужества. Теперь это мужество, соединенное съ искуствомъ, покажетъ нашимъ порицателямъ, что нашъ народъ не отсталъ отъ вѣка.

Входитъ Іахимо.

   Филаріо. Смотрите, Іахимо!
   Постумусъ. По землѣ мчали васъ быстрые олени, а по морю вѣтры со всѣхъ сторонъ лобызали ваши паруса, чтобы дать быстрѣйшій ходъ вашему кораблю.
   Филаріо. Привѣтъ вамъ.
   Постумусъ. Полагаю, краткій отвѣтъ такъ ускорилъ ваше возвращеніе.
   Іахимо. Ваша жена -- прелестнѣйшая изъ женщинъ, которыхъ я видѣлъ.
   Постумусъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ и самая лучшая; иначе она въ окно приманивала бы къ себѣ лживыя сердца и обманывала бы ихъ.
   Іахимо. Вотъ къ вамъ письмо.
   Постумусъ. Надѣюсь, отраднаго содержанія?
   Іахимо. Полагаю.
   Филаріо. Встрѣтились вы при дворѣ съ Каемъ Луціусомъ?
   Іахимо. Нѣтъ, его ждали, но онъ еще не прибылъ.
   Постумусъ. До сихъ поръ все хорошо. Мой камень блеститъ по прежнему. Не находите ли вы, что онъ потускнѣлъ и не годится вамъ?
   Іахимо. Еслибы я проигралъ, я выдалъ-бы вамъ его цѣнность золотомъ. Но я готовъ съѣздить и вдвое далѣе, чтобы насладиться другой такой пріятной, хотя краткой ночью, какою была ночь, проведенная мною въ Британіи; я выигралъ перстомъ.
   Постумусъ. Не такъ легко онъ поддастся вамъ.
   Іахимо. Не думаю, если супруга ваша оказалась очень податливой.
   Постумусъ. Напрасно вы отдѣлываетесь шуткой отъ вашего проигрыша. Вы не забывайте, что мы не можемъ уже быть друзьями,
   Іахимо. Должны, добрѣйшій, остаться ими, если вы сдержите условіе. Еслибъ я возвратился, не познакомившись съ вашей супругой, конечно, мы встрѣтились бы съ оружіемъ въ рукахъ. Теперь-же объявляю, я выигралъ и ея честь и вашъ перстень и не считаю себя виновнымъ ни передъ ней, ни передъ вами, потому что дѣйствовалъ съ согласія васъ обоихъ.
   Постумусъ. Когда вы докажете, что дѣлили съ ней ложе, моя рука и перстень ваши; иначе за позорную клевету насчетъ ея чистоты, вы встанете противъ меня съ мечомъ въ рукѣ; или мой, или вашъ лишится хозяина, или оба останутся безъ хозяевъ, пока кто-нибудь не подберетъ ихъ.
   Іахимо. Мои доказательства такъ убѣдительны, что вы непремѣнно повѣрите; я готовъ подтвердить ихъ и клятвой, но, надѣюсь вы избавите меня отъ нея, такъ какъ она будетъ излишня.
   Постумусъ. Начинайте.
   Іахимо. Начну съ спальни. Сознаюсь, въ ней я не спалъ, а пользовался тѣмъ, что стоило бодрствованія. Спальня обвѣшана коврами, затканными шелкомъ съ серебромъ; на нихъ изображенія: гордая Клеопатра, встрѣчающая своего римлянина, и Циднусъ, вздымающій свои волны выше береговъ отъ гордости или отъ тяжести судовъ; работа ихъ необыкновенно искусна, такъ что мастерство споритъ съ цѣнностью; я былъ очарованъ точностію и вѣрностью изображеній, казавшихся живыми.
   Постумусъ. Описаніе вѣрно, но вы могли слышать отъ меня, отъ нея или отъ кого-нибудь другого.
   Іахимо. Для полнаго убѣжденія вы хотите еще большихъ подробностей?
   Постумусъ. Давайте, иначе на васъ падетъ позоръ.
   Іахимо. На южной сторонѣ комнаты каминъ; на немъ статуя купающейся цѣломудренной Діаны; никогда не приходилось видѣть имъ такого изваянія; статуя точно говоритъ; въ этомъ твореніи ваятель превзошелъ самую природу; не достаетъ только дыханія и движеніи.
   Постумусъ. И объ этомъ вы могли узнать изъ разсказовъ; у насъ много говорятъ объ этой статуѣ.
   Іахимо. Потолокъ украшенъ золотыми херувимами; позабылъ еще о каминномъ таганѣ; два дремлющіе купидона изъ серебра стоять на одной ногѣ, нѣжно опершись на факелы.
   Постумусъ. Дѣло идетъ объ ея чести! Вѣрю, что все это вы видѣли и удивляюсь вашей памяти; но вѣрнымъ описаніемъ ея спальни вы еще не выиграли заклада.
   Іахимо. Ну такъ блѣднѣйте, если можете; (вынимаемъ браслетъ) позвольте провѣтрить эту драгоцѣнность; смотрите! Теперь давайте назадъ; соединю его съ вашимъ перстнемъ; они оба мои.
   Постумусъ. Юпитеръ! Дайте посмотрѣть, тотъ-ли это, что я ей далъ.
   Іахимо. Спасибо ей, тотъ самый! Она сама сняла его съ своей руки; и теперь я вижу ея прелестное движеніе, которое сдѣлало подарокъ еще драгоцѣннѣе. Отдавая его мнѣ, она сказала, что когда-то онъ былъ ей дорогъ.
   Постумусъ. Можетъ быть, она переслала его мнѣ.
   Іахимо. Пишетъ она объ этомъ, не правда-ли?
   Постумусъ. О, нѣтъ, нѣтъ; вы говорите правду. (Отдаетъ ему перстень) Возьмите его, онъ василискъ для моихъ глазъ; взглядъ его убьетъ меня. Правда, нѣтъ чести тамъ, гдѣ красота, истины -- гдѣ только видимость; любви -- гдѣ есть другой мужчина; клятвы женщинъ столько-же связываютъ ихъ, сколько и добродѣтель; т. е. нисколько. О, безмѣрное вѣроломство!
   Филаріо. Успокойтесь и возьмите назадъ свой перстень; онъ еще не проигралъ; быть можетъ, она потеряла браслетъ или, что также вѣроятно, онъ похищенъ у нея подкупленной служанкой.
   Постумусъ. Правда; легко могло случиться, что браслетъ добытъ этимъ путемъ. Давайте назадъ мой перстень. Въ доказательство проведите какую-нибудь изъ ея тѣлесныхъ примѣть, что будетъ убѣдительнѣе браслета, который могъ быть украденъ.
   Іахимо. Клянусь Юпитеромъ, я получилъ его прямо съ ея руки.
   Постумусъ. Слышите, онъ клянется, -- клянется Юпитеромъ. Онъ правду говоритъ; оставьте перстень у себя -- я вѣрю вамъ. Потерять браслета она не могла; всѣ служанки ея вѣрны и честны; трудно, въ особенности иностранцу, подкупомъ склонить которую-нибудь изъ нихъ на кражу. Ясно, она отдалась ему и браслетъ выставка ея измѣны; дорого она заплатила за имя развратницы. Бери твой выигрышъ и пусть всѣ демоны ада оспариваютъ его у тебя.
   Филаріо. Не горячитесь, другъ мой; всего этого недостаточно для убѣжденія въ ея...
   Постумусъ. Молчите, она была его.
   Іахимо. Хотите еще доказательствъ? Подъ ея грудью, достойной пожатія, есть родинка, гордящаяся своимъ пріятнымъ помѣщеніемъ. Клянусь моей жизнію, я цѣловалъ ее и она возбуждала во мнѣ новыя желанія, хотя я былъ достаточно пресыщенъ. Припоминаете вы это пятнышко?
   Постумусъ. Да, и оно говоритъ о другомъ пятнѣ, такомъ громадномъ, что ему не умѣститься въ аду, если бы оно одно наполнило его.
   Іахимо. Не хотите-ли еще?
   Пустумусъ. Избавьте меня отъ вашей арифметики; не зачѣмъ перечислять вашихъ продѣлокъ и одна стоитъ миліона.
   Іахимо. Клянусь.
   Постумусъ. Не нужно клятвъ; поклянетесь, что ничего не было -- вы солжете, и я убью тебя, если ты отречешься, что сдѣлалъ меня рогоносцемъ.
   Іахимо. Я и не думаю отрекаться.
   Постумусъ. Будь она здѣсь, я разорвалъ бы ее на куски. Поѣду туда и на глазахъ ея отца и всего двора сдѣлаю это. Надо сдѣлать что-нибудь. (Уходитъ.)
   Филаріо. Онъ до крайности раздражонъ!.. Вы выиграли. Пойдемте за нимъ, не то онъ можетъ что-нибудь сдѣлать надъ собою.
   Іахимо. Идемъ. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА V.

Тамъ-же; другая комната въ домѣ Филаріо.

Входитъ Постумусъ.

   Постумусъ. Человѣкъ не можетъ родиться безъ участія на половину женщины. Всѣ мы незаконнорожденные и тотъ почтенный человѣкъ, котораго я считаю своимъ отцомъ, былъ неизвѣстно гдѣ во то время, когда меня чеканили; поддѣлалъ меня какой-нибудь фальшивый монетчикъ; а еще мать моя въ свое время слыла Діаной, какъ теперь моя жена слыветъ чудомъ совершенства. О, мщеніе, мщеніе! Она сдерживала мои законныя ласки, толковала объ умѣренности съ такой розовой стыдливостью, что воспламенила бы и стараго Сатурна, и я считалъ ее цѣломудренной, какъ снѣгъ, котораго не пригрѣвали еще солнечные лучи... О, дьяволы!.. И этотъ желтый Іахимо въ какой-нибудь часъ, можетъ быть и скорѣе -- въ первую-же минуту; можетъ быть, онъ и не говорилъ ничего, а только, какъ упитанный германскій боровъ, прохрюкалъ "о!" и -- не встрѣтилъ сопротивленія, котораго ожидалъ. Если бы я могъ отыскать въ себѣ и уничтожить все, что ко мнѣ перешло отъ женщины. Всякій порокъ въ мужчинѣ есть часть, доставшаяся ему отъ женщины; я это утверждаю; лживость перешла къ нему отъ женщины; лесть -- отъ нея; коварство -- отъ нея; похоть и грязныя побужденія -- отъ нея, отъ нея; мстительность -- отъ нея; честолюбіе, жадность, капризы, тщеславіе, мелочность, измѣнчивость, предательство, все, что носитъ названіе порока или, лучше, извѣстно только одному аду, -- все, вполнѣ или частію, скорѣе вполнѣ -- отъ нея. Даже въ самомъ порокѣ она непостоянна; не просуществуетъ онъ минуты, она мѣняетъ его на другой еще моложе. Буду писать противъ нихъ, ненавидѣть ихъ, проклинать. Нѣтъ, самое лучшее молить, чтобъ исполнялись ихъ желанія; самые дьяволы не могутъ придумать для нихъ муки ужаснѣе этой. (Уходитъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Зала во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ: въ одну дверь -- Цимбелинъ, Королева, Клотенъ и Лорды; въ другую -- Кай Луціусъ и его Свита.

   Цимбелинъ. Скажи теперь, чего хочетъ отъ насъ Августъ Цезарь.
   Луціусъ. Когда Юлій Цезарь -- который до сихъ поръ живетъ въ памяти людей и имя его будетъ вѣчно на языкахъ и въ ушахъ ихъ -- приходилъ въ вашу Британію и покорилъ ее, Кассибеланъ {Кассибеланъ дядя Цимбелина. Онъ согласился платить дань только послѣ энергическаго и даже послѣ успѣшнаго сраженія съ римлянами. Въ хроникѣ Голиншеда разсказывается, что Кассибеланъ запрудилъ Темзу бревнами, скрѣпленными желѣзомъ, на которые налетѣли корабли Юлія Цезаря и разбились. Цезарь высадился на берегъ, вступилъ въ сраженіе съ британцами и былъ разбитъ. Объ этихъ пораженіяхъ королева и напоминаетъ послу Августу.}, твой дядя, -- удостоившійся похвалы Цезаря, что заслужилъ своими достоинствами, -- обязался, за себя и за своихъ наслѣдниковъ, платить Риму ежегодную дань въ три тысячи фунтовъ; въ послѣдніе годы ты не высылалъ ее.
   Королева. Чтобы отнять у васъ поводъ удивляться, скажу -- она и впредь не будетъ высылаться.
   Клотенъ. Будетъ еще много Цезарей пока явится другой Юлій. Британія совсѣмъ отдѣльный міръ и мы не желаемъ ничего платить за право носить собственный носъ.
   Королева. Благопріятныя обстоятельства помогли вамъ вынудить у насъ дань, они-же помогутъ намъ ее отвергнуть. Вспомните, государь, мой повелитель, вашихъ предковъ, королей, и о томъ, что островъ нашъ самой природой огражденъ, какъ паркъ Нептуна, частоколомъ неприступныхъ скалъ, ревущими волнами и песчаными отмелями, которыя всосутъ въ себя вражескія суда до самыхъ верхушекъ ихъ мачтъ. Да, Цезарь добился здѣсь чего-то похожаго на покореніе, но не здѣсь привелось ему хвастаться своимъ: "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ!" Здѣсь, дважды разбитый, онъ въ первый разъ почувствовалъ стыдъ пораженія и принужденъ былъ уйдти отъ нашихъ береговъ; его суда, жалкія игрушки, неслись волнами нашихъ страшныхъ морей точно яичная скорлупа, и такъ-же легко, какъ она, разбивались о наши скалы. Обрадованный побѣдой, знаменитый Кассибеланъ, едва не завладѣвшій -- о, обманчивая судьба!-- мечомъ самого Цезаря, освѣтилъ потѣшными огнями городъ Людъ {Людъ древнее названіе Лондона. Король Людъ былъ братомъ Кассибелана и его предшественникомъ на тронѣ. Людъ вновь построилъ разрушенный городъ, который, по преданію, былъ сооруженъ внукомъ Гектора, подъ именемъ "Новой Трои". О Людѣ, какъ строителѣ Лондона на мѣстѣ "Новой Трои", упоминаетъ Спенсеръ въ своей поэмѣ "Королева Фей". Въ Лондонѣ и до сихъ поръ одна улица носитъ имя Людгетъ (ворота Люда).} и сердца британцевъ наполнились мужествомъ.
   Клотенъ. Короче сказать, мы не будемъ болѣе платить дани. Наше королевство теперь сильнѣе, чѣмъ было въ то время; а такого Цезаря, какъ тотъ, теперь нѣтъ; у нѣкоторыхъ, можетъ быть, явится носъ съ такимъ-же горбомъ, но такихъ мощныхъ рукъ ни одинъ изъ нихъ имѣть не будетъ.
   Цимбелинъ. Сынъ, не мѣшай кончить твоей матери.
   Клбтенъ. Между нами теперь найдется не мало людей, способныхъ сражаться не хуже Кассибелана; я не говорю, что я одинъ изъ такихъ, но руки есть и у меня. Какая это дань? Зачѣмъ намъ платить дань? Вотъ если Цезарь въ состояніи закрыть солнце простыней или спрятать луну въ карманъ, тогда мы будемъ давать ему дань за свѣтъ; а безъ того прошу болѣе не толковать о дани -- не къ чему!
   Цимбелинъ. Вы должны знать, что пока несправедливые римляне не вынудили у насъ дани, мы были свободны; честолюбіе Цезаря, разросшееся почти до концовъ міра, вопреки всякой справедливости, наложило на насъ ярмо, стряхнуть которое обязанъ воинственный народъ, какимъ мы себя считаемъ. Передай же Цезарю, что нашъ предокъ Мульмуціусъ {Мульмуціусъ, сынъ Клотена, одержавъ верхъ надъ многочисленными князьками, сталъ властителемъ всей британской монархіи въ 3529 году отъ сотворенія міра. Онъ издалъ много хорошихъ законовъ, которые были въ употребленіи долгое время послѣ его смерти, нося имя "законовъ Мульмуціуса". Эти законы впослѣдствіи были переведены съ британскаго языка на латинскій Джильдой Принусомъ, а съ латинскаго на англійскій Альфредомъ, королемъ англійскимъ. Онъ первый назвался королемъ британскимъ.} издалъ для насъ законы;они искалѣчены мечомъ Цезаря, но мы считаемъ благимъ дѣломъ возстановить ихъ нашей властью; хотя это и не угодно Риму. Мульмуціусъ создалъ ваши законы; онъ первый изъ британцевъ увѣнчалъ себя золотой короной и назвался королемъ.
   Луціусъ. Съ грустью объявляю тебѣ, Цимбелинъ, что Августъ Цезарь, къ услугамъ котораго больше королей, чѣмъ у тебя придворныхъ, отнынѣ становится врагомъ тебѣ. Узнай же это отъ меня. Именемъ Цезаря объявляю тебѣ войну и раззоренье; жди безпощаднаго гнѣва. Сдѣлавъ этотъ вызовъ, благодарю тебя за себя.
   Цимбелинъ. Тебѣ я радъ, Кай. Твой Цезарь сдѣлалъ меня рыцаремъ {Комментаторъ Дусъ упрекаетъ Шекспира въ историческомъ анахронизмѣ; по его словамъ, рыцарство въ Англіи явились гораздо позже; но онъ забываетъ, что Цимбелина сдѣлалъ рыцаремъ Августъ, что несомнѣнно.}; моя юность прошла на службѣ у него; онъ внѣдрилъ въ меня честь, которую хочетъ насильно отнять у меня, но я буду отстаивать ее всѣми возможными средствами. Мнѣ извѣстно, что панноны и далматы взялись за оружіе для защиты своей свободы; если бы британцы не послѣдовали этому примѣру, они оказались бы трусами; такими не найдетъ ихъ Цезарь.
   Луціусъ. Пусть скажетъ за себя самое дѣло.
   Клотенъ. Его величество радъ вамъ. Погостите у насъ день, другой, а то и больше; когда же вы потомъ появитесь сюда съ другими намѣреніями, вы найдете насъ опоясанными солено-воднымъ поясомъ; вы бьете насъ изъ него -- онъ вашъ; не удастся вамъ ваша попытка, наши вороны пообѣдаютъ вами отлично; таковъ будетъ конецъ.
   Луціусъ. Вы правы, принцъ.
   Цимбелинъ. Я знаю требованія твоего повелителя, онъ знаетъ теперь мои и мнѣ остается только повторить: я тебѣ радъ.
  

СЦЕНА II.

Другая комната по дворцѣ.

Входитъ Пизаніо, читая письмо.

   Пизаніо. Какъ! въ прелюбодѣяніи? Что же ты не написалъ имя чудовища, ее обвиняющаго... Леонатусъ! о, господинъ мой! какой иностранный ядъ попалъ въ твои уши. Какой лживый итальянецъ -- у нихъ ядъ и въ рукахъ, и на языкѣ -- склонилъ къ довѣрію твой слухъ. Она невѣрна? Нѣтъ. За вѣрность ее караютъ и она переноситъ, скорѣе какъ богиня, чѣмъ смертная женщина, страданія, какими вѣрно сломили бы иную добродѣтель. О, мой господинъ, душой теперь ты сталъ такъ же ниже ея, какъ прежде былъ ниже своимъ положеніемъ... Какъ! Мнѣ поручено убить ее; повиноваться тебѣ во имя любви къ тебѣ, вѣрности и данной клятвы!... Я! ее?... ея кровь? Если ты это называешь услугой тебѣ, никогда не считая меня услужливымъ. Развѣ я настолько лишенъ всякой человѣчности, насколько требуется для такого дѣла. Исполни это, пишетъ онъ; письмо, которое я посылаю тебѣ для нея, заставитъ ее саму помочь тебѣ исполнить мое приказаніе... О, проклятая бумага, черная, какъ высохшія на тебѣ чернила. Безчувственная тряпка! ты смотришь такой чистой невинностью, а участница въ этомъ дѣлѣ... Она идетъ сюда! Я не знаю ничего о томъ, что мнѣ поручено.

Входитъ Иможена.

   Иможена. Что новаго, Пизаніо?
   Пизаніо. Письмо къ вамъ отъ моего господина.
   Иможена. Отъ кого! Отъ твоего господина. Стало быть и отъ моего. Отъ Леонатуса. О, какъ ученъ былъ бы астрономъ, еслибы онъ зналъ звѣзды такъ, какъ знаю него почеркъ; съумѣлъ бы онъ предсказывать и будущее... О, милосердные боги, сдѣлайте такъ, чтобы письмо говорило только о любви, этомъ, что здоровъ мой супругъ, что онъ доволенъ, -- но только не разлукой нашей; ею пусть онъ будетъ огорченъ, -- нѣкоторыя огорченія бываютъ цѣлебны; это изъ числа такихъ, потому что оно усиливаетъ любовь... такъ, онъ доволенъ всѣмъ, кромѣ нашей разлуки... Позволь снять тебя, добрый воскъ... Да будетъ благословеніе надъ нами, пчелы, приготовляющія эти замки тайнъ. Любовники и люди, связанные не исполненнымъ обязательствомъ, возносятъ къ вамъ неодинаковыя мольбы. Ввергая должниковъ въ тюрьму, вы замыкаете собою и письмо юнаго Купидона. Боги! дайте добрыхъ вѣстей. (Читаетъ) "Судъ и гнѣвъ твоего отца, еслибъ онѣ схватилъ меня въ своихъ владѣніяхъ, не могутъ поразить меня до такой степени, чтобы ты, милѣйшая изъ всѣхъ существъ, не оживила меня своимъ взоромъ. Знай, что я теперь въ Камбріи, въ Мидьфордской гавани. Что подскажетъ тебѣ твоя любовь при этой вѣсти, то и дѣлай. Желаю тебѣ всякаго счастія и остаюсь, вѣрный своему обѣту, съ постоянно возрастающей любовью, твой Леонатусь Постумусъ"... О, дайте крылатаго коня! Слышишь, Пизаніо! Онъ въ Мильфордской гавани; прочти и скажи, какъ далеко она отсюда. Если по неважнымъ дѣламъ туда можно дотащиться въ недѣлю, то почему же я не могу примчаться туда въ одинъ день? Слушай, вѣрный Пизаніо, ты такъ же, какъ и я, горишь желаніемъ увидѣть моего супруга... нѣтъ, не такъ, какъ я, горишь желаніемъ, но слабѣе. О, нѣтъ, не такъ, какъ я, потому что мое желаніе сильнѣе самаго сильнѣйшаго; говори, говори скорѣе -- повѣренные любви должны наполнять отверстія слуха до его изнеможенія -- какъ далеко отсюда этотъ благословенный Мильфордъ; между прочимъ скажи, почему Уэльсу выпало счастіе обладать такой гаванью. Но прежде всего скажи, какъ ускользнуть намъ отсюда; какъ объяснить время отлучки -- со дня отъѣзда до возвращенія; нѣтъ, прежде всего -- какъ уѣхать? Зачѣмъ заранѣе придумывать извиненіе; о немъ поговоримъ послѣ. Прошу, скажи, сколько десятковъ миль можно проѣхать отъ часу до часу?
   Пизаніо. Для васъ, принцеса, отъ солнца до солнца и двухъ десятковъ достаточно, даже много.
   Иможена. Такъ тихо не возятъ даже и на казнь. Слыхала я, что на скачкахъ иныя лошади бѣгаютъ быстрѣе песка въ часахъ... Все это пустяки... Ступай, прикажи моей служанкѣ, чтобы она притворилась больной и отпросилась домой, къ отцу, и поскорѣе добудь мнѣ должное платье, попроще, приличное женѣ мызника.
   Пизаніо. Не лучше-ли подумать, принцеса.
   Иможена. Я смотрю только впередъ; ни на право, ни на лѣво, ни позади я ничего не вижу, все покрыто туманомъ, черезъ который ничего нельзя разсмотрѣть. Иди же, прошу тебя, и дѣлай, что я сказала. Больше говорить нечего; одна для меня дорога -- въ Мильфордъ. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА III.

Уэльсъ. Гористая мѣстность; пещера.

Уходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. День такой славный, грѣшно оставаться подъ кровлей, въ особенности такой низкой, какъ наша. Нагибайтесь, дѣти; этотъ низкій входъ учитъ васъ поклоняться небу въ часъ утренней молитвы. Двери у королей такъ высоки, что въ нихъ пройдетъ и гигантъ, не снимая поганой чалмы и не привѣтствуя солнце добрымъ утромъ... Привѣтъ тебѣ, благое небо! Мы живемъ въ скалѣ, но признательнѣе къ тебѣ, чѣмъ живущіе во дворцахъ.
   Гвидеріусъ. Привѣтъ тебѣ, небо!
   Арвирагусъ. Привѣтъ тебѣ, небо!
   Беларіусъ. Теперь идемъ на нашу горную охоту. Туда, на самую вершину; у васъ ноги молодыя, а я пойду по долинѣ. Когда я буду казаться вамъ оттуда не болѣе вороны, помните, что мѣсто уменьшаетъ и увеличиваетъ человѣка, и припомните, что я разсказывалъ вамъ о дворахъ, о короляхъ, о продѣлкахъ на воинѣ, о томъ, что услуга не тогда услуга, когда она оказана, а когда ее признаютъ. Размышленія обо всемъ этомъ очень полезны; часто въ свое утѣшеніе мы скажемъ, что и жесткокрылый жукъ бываетъ лучше обезпеченъ отъ случайностей, чѣмъ ширококрылый орелъ. О, въ нашей жизни болѣе благородства, потому что намъ не приходится ждать ни лести, ни осужденія; она богаче жизни празднолюбцевъ, въ ней болѣе достоинства, чѣмъ въ шелестѣ шелка, притомъ неоплаченнаго -- только нарядившій въ него портной снимаетъ передъ такимъ франтомъ шапку, пока счетъ не оплаченъ. Нѣтъ жизни лучше нашей.
   Гвидеріусъ. Все это вы извѣдали опытомъ; мы же, бѣдные еще не оперившіеся птенцы летали только въ виду нашего гнѣзда; не знаемъ даже, каковъ воздухъ вдали отъ нашего жилья. Быть можетъ, наша жизнь и болѣе счастливая, если счастіе въ покоѣ; она вамъ милѣе, потому что вы знали болѣе горькую жизнь; она соотвѣтствуетъ вашему преклонному возрасту; но для насъ она -- убѣжище невѣжества, тюрьма должника, несмѣющаго переступить ея порогъ.
   Арвирагусъ. О чемъ мы станемъ говорить, когда состаримся подобно вамъ? Когда дожди и вѣтры примутся бичевать суровый декабрь и настанутъ морозные дни, какъ мы будемъ коротать ихъ въ нашей тѣсной пещерѣ? Мы ничего не видѣли; мы точно животные; мы хитры, какъ лисица, подстерегающая добычу; мы воинственны, какъ волки изъ за пищи; вся наша храбрость въ томъ, что мы преслѣдуемъ тѣхъ, кто бѣжитъ отъ насъ; нашу клѣтку мы превращаемъ въ клиросъ, какъ запертая въ ней птица, и поемъ въ ней, воспѣвая нашу неволю.
   Беларіусъ. Какъ вы говорите! Еслибъ вы знали лихоимство города, испытавъ его на самихъ себѣ; интриги двора, съ которымъ разстаться также тягостно, какъ и сжиться; гдѣ взобраться на вершину равносильно паденію или самое взбиранье такъ скользко, что опасеніе упасть оттуда хуже самаго паденія; тягости войны, гдѣ во имя славы и чести ищутъ только опасностей, умираютъ во время поиска и часто вмѣсто славы добываютъ себѣ позорную эпитафію; совершившій хорошее дѣло часто порицается и -- что хуже всего -- ему приходится чуть не благодарить за порицаніе. О, дѣти, эту исторію свѣтъ можетъ прочесть и на мнѣ; тѣло мое изсѣчено римскими мечами и я считался когда-то первымъ изъ славныхъ. Цимбелинъ любилъ меня и когда заводили рѣчь о воинахъ, мое имя было впереди всѣхъ; тогда я былъ деревомъ, сучья котораго гнулись отъ плодовъ; но въ одну ночь ураганъ или грабежъ, назовите это, какъ хотите, обилъ всѣ плоды мои, обнажилъ даже отъ листьевъ и оставилъ меня на жертву непогодамъ.
   Гвидеріусъ. Счастіе измѣнчиво!
   Беларіусъ. Моя единственная вина, какъ я часто вамъ разсказывалъ, заключалась въ томъ, что два негодяя, ложныя клятвы которыхъ пересилили мою незанятнанную честь, поклялись Цимбелину, что я въ союзѣ съ римлянами. За то я былъ изгнанъ; здѣсь я живу двадцать лѣтъ; эта пустыня, эта скала -- мой міръ; здѣсь, пользуясь честной свободой, я уплатилъ небу болѣе благочестивыхъ долговъ, чѣмъ во всю мою прошлую жизнь... Но ступайте въ горы! Не по охотничьи мы бесѣдуемъ... Кто первый сразитъ дичь, будетъ королемъ пира; двое остальныхъ будутъ ему прислуживать; намъ нечего бояться яда, которымъ, случается, угощаютъ въ пышныхъ чертогахъ. Мы сойдемся въ долинѣ. (Гвидеріусъ и Арвирагусъ уходятъ) Какъ трудно затушить искры природы! Не знаютъ они, что они дѣти короля, и Цимбелину не снится, что они живы. Они считаютъ себя моими дѣтьми, но не смотря на то, что они взросли въ низкой долѣ, сгибаются при входѣ въ пещеру, мысль ихъ обнимаетъ потолки дворцовъ; природа учитъ ихъ въ самыхъ простыхъ обыденныхъ вещахъ проявлять царственное величіе, чего въ другихъ не замѣтишь. Полидоръ -- наслѣдникъ Цимбелина и Британіи, котораго отецъ назвалъ Гвидеріусомъ -- о, Юпитеръ! когда я, сидя на моемъ треножномъ стулѣ, разсказываю о моихъ военныхъ подвигахъ, весь обращается въ слухъ и если я говорю: "такъ упалъ врагъ мой и такъ наступилъ я ему на шею" -- царственная кровь приливаетъ къ его щекамъ, лобъ его покрывается потомъ, юныя мышцы его напрягаются и они своими движеніями выражаетъ мои слова. Меньшой его братъ Кадвалъ, названный Арвирагусомъ, оживляетъ мои слова, еще болѣе волнуясь, и выдаетъ свои мысли... Чу! они спугнули дичь! О, Цимбелинъ, небо и моя совѣсть знаютъ, что ты изгналъ меня несправедливо; за это я похитилъ обоихъ твоихъ сыновей, одного по третьему, другого по второму году; я желалъ лишить тебя наслѣдниковъ, какъ ты лишилъ меня моихъ земель. Ихъ вскормила Эврифила, они считаютъ ее матерью и ежедневно чествуютъ ея могилу. И меня, Беларіуса, принявшаго имя Моргана, принимаютъ они за родного отца. Дичь поднята. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА IV.

Близъ Мильфордской гавани.

Входятъ: Пизаніо и Иможена.

   Иможена. Когда мы сошли съ лошадей, ты мнѣ сказалъ, что отсюда очень близко. И моя мать, жаждавшая меня увидѣть впервые, не стремилась такъ нетерпѣливо ко мнѣ, какъ я стремлюсь къ нему. Пизаніо, гдѣ-же Постумусъ? Что у тебя на умѣ, что ты смотришь на меня такъ пристально? Что значитъ твой тяжелый вздохъ. Нарисовать тебя теперь и всякій скажетъ, что въ тебѣ застыло выраженіе тревожнаго недоумѣнія; измѣни свое ужасное выраженіе, иначе безуміе омрачитъ мое здравое сужденіе. Но случилось? Почему передаешь ты мнѣ эту бумагу съ такимъ зловѣщимъ взглядомъ? Если въ ней вѣсть о веснѣ -- улыбнись; извѣщеніе о зимѣ -- оставайся съ этимъ выраженіемъ. Рука моего мужа? Его околдовала Италія, производительница ядовъ, и ему грозитъ бѣда... Да говори же; твои слова смягчатъ ударъ, который, при чтеніи, можетъ убить меня.
   Пизаніо. Прочтите и вы увидите, до какой степени меня, несчастнаго, презрѣла Фортуна.
   Иможена (читаетъ). "Твоя госпожа, Пизаніо, развратница, она опозорила мое ложе; я имѣю доказательства и они залили мое сердце кровью. Я говорю это не по слабому подозрѣнію, а по убѣжденію, столько же сильному, какъ мое горе, и такому же вѣрному, какимъ, надѣюсь, будетъ мое мщеніе. Ты, Пизаніо, долженъ исполнить его за меня, если только твоя вѣрность не заразилась еще ея коварствомъ. Отними у нея жизнь собственными руками; она сама поможетъ тебѣ исполнить это въ Мильфордской гавани; cъ этой цѣлью я посылаю письмо и ей. Если ты побоишься убить ее и не дашь мнѣ увѣренности, что ея не существуетъ, я буду считать тебя сводникомъ ея безчестія и такимъ же вѣроломнымъ, какъ она".
   Пизаніо. Зачѣмъ я буду вынимать мечъ? Письмо уже перерѣзало ей горло. Нѣтъ, ее убиваетъ клевета, жало которой острѣе всякаго меча, языкъ ядовитѣе всѣхъ змѣй Нила; дыханіе ея, летя на крыльяхъ всѣхъ вѣтровъ, разноситъ позоръ во всѣ концы міра: королямъ, королевамъ, вельможамъ, дѣвамъ, женамъ; даже въ тайники могилъ вползаетъ эта ехидна клеветы... Какъ вы чувствуете себя, принцеса?
   Иможена. Невѣрна его ложу! Что значитъ быть невѣрной? Лежать на ложѣ, бодрствуя и думая только о немъ, плакать каждый часъ; или если сонъ преодолѣетъ природу, прерывать его страшнымъ сновидѣніемъ о немъ, вскакивать въ испугѣ отъ собственнаго крика. Это значитъ быть невѣрной его ложу? Это?
   Пизаніо. Увы! добрая принцеса!
   Иможена. Я невѣрна? Твоя совѣсть свидѣтельствуетъ... Іахимо, когда ты обвинялъ его въ развратѣ, ты мнѣ казался мерзкимъ, но теперь ты сталъ лучшимъ въ моемъ мнѣніи. Какая-нибудь итальянская сорока, размазанная своей матерью, прельстила его, а я, бѣдная, отвержена, я стала вышедшей изъ моды одеждой, но слишкомъ еще богатой, чтобы висѣть на стѣнѣ и потому надо распороть меня... изрѣзать въ куски!.. О, клятвы мужчинъ! вы предательницы женщинъ! Твоя невѣрность, о, мой супругъ! заставляетъ меня думать, что все хорошее по виду въ сущности дрянь; не тамъ оно, гдѣ блеститъ ярко для приманки женщинъ.
   Пизаніо. Выслушайте меня, добрая принцеса.
   Иможена. Послѣ вѣроломства Энея {Во время Энея было такъ много изгнанниковъ, и честныхъ людей, и плутовъ, что мѣстные жители, часто обманываясь, наконецъ, стали считать всѣхъ поголовно изгнанниковъ обманщиками. Синонъ-же, грекъ, былъ извѣстенъ тѣмъ, что своими слезами тронулъ троянцевъ. Онъ разсказалъ, что греки его выгнали и умолялъ впустить въ Трою. Его приняли и онъ обманомъ ввезъ въ Трою огромную деревянную лошадь, въ которой были спрятаны вооруженные греки.}, въ его время всѣхъ, и честныхъ, и безчестныхъ людей одинаково принимали за вѣроломныхъ. Плачъ Синона заставилъ не довѣрять слезамъ искреннимъ; много истинныхъ скорбей онъ лишилъ состраданія; такъ и ты, Постумусъ, подбавишь своей закваски въ закваску самыхъ чистыхъ людей. Твое страшное паденіе сдѣлаетъ то, что отнынѣ люди добрые и правдивые пойдутъ за лживыхъ и вѣроломныхъ. Хоть ты будь честенъ, Пизаніо, исполни приказаніе твоего господина. Когда увидишь его, скажи, что я была покорна; смотри, я сама вынимаю твой мечъ; возьми его и вонзи сюда, въ сердце, въ эту невинную обитель моей любви. Не бойся, въ немъ ничего не осталось, кромѣ скорби. Нѣтъ въ немъ и твоего господина, который прежде былъ истиннымъ его сокровищемъ. Дѣлай, что тебѣ приказано: рази. Ты, можетъ быть, и храбръ въ дѣлѣ честномъ, но теперь, я вижу, ты трусишь.
   Пизаніо. Прочь, подлое орудіе, ты не осквернишь моей руки!
   Иможена. Но должна-же я умереть. Если не умру отъ твоей руки, значитъ ты нечестно служишь твоему господину. Противъ самоубійства существуетъ священный запретъ, сдерживающій мою слабую руку. Ну, вотъ мое сердце. Что это я чувствую на немъ? Не нужно ему никакой защиты; оно покорно, какъ ножны. Что это? письма вѣрнаго Леонатуса; они стали теперь ересью. Прочь, прочь, губители моей вѣры! вы болѣе не будете служить мнѣ нагрудникомъ. Такъ легко простушки могутъ быть обмануты лживыми наставниками. Какъ ни жестоко страдаютъ отъ измѣны обманутые, но и обманщики испытываютъ еще большее горе. И ты, Постумусъ, для котораго я отказала въ повиновеніи моему отцу, презрительно отвергла царственныхъ искателей моей руки, ты увидишь впослѣдствіи, что то былъ не пустой капризъ, а рѣдкое къ тебѣ расположеніе; грустно мнѣ подумать, какъ сильно будитъ мучитъ тебя воспоминаніе обо мнѣ, когда ты охладѣешь къ той, за которой теперь ухаживаешь... Прошу тебя, поторопись; ягненокъ умоляетъ мясника; гдѣ-же ножъ твой? Ты слишкомъ медлишь исполнить приказъ твоего господина; но вѣдь и я того-жъ желаю.
   Пизаніо. О, добрѣйшая госпожа, съ той поры, какъ пришло ко мнѣ это приказаніе, я не сомкнулъ глазъ ни на минуту.
   Иможена. Исполни его и ложись.
   Пизаніо. Лучше ослѣпну отъ безсонницы!
   Иможена. Зачѣмъ-же начиналъ ты дѣло? Зачѣмъ подъ лживымъ предлогомъ завезъ меня какъ далеко? Зачѣмъ мы здѣсь? Зачѣмъ трудилъ ты даромъ лошадей? Зачѣмъ обманулъ и себя, и меня, и случай, тебѣ благопріятствующій? Зачѣмъ произвелъ тревогу при дворѣ, къ которому я не могу болѣе возвратиться? Зачѣмъ опускаешь ты лукъ, когда намѣченный тобою олень передъ тобой?
   Пизаніо. Я хотѣлъ только выиграть время, чтобы избавиться отъ ужаснаго порученія, и я придумалъ средство. Выслушайте меня, добрая принцеса.
   Иможена. Болтай языкомъ до утомленья; говори. Я выслушала уже названіе развратницы и ничто не можетъ поранить такъ мое ухо, какъ эта ложь, и ничто не можетъ излечить эту рану. Говори.
   Пизаніо. И полагаю, вы не можете вернуться назадъ.
   Иможена. И я полагаю; ты привелъ меня сюда затѣмъ, чтобы убить.
   Пизаніо. Нѣтъ, этого не будетъ. Если я такъ-же смѣтливъ, какъ и честенъ, мой планъ приведетъ непремѣнно къ добру. Невозможно, чтобы мой господинъ не былъ обмануть. Какой-нибудь негодяй, искусившійся въ хитрости, нанесъ вамъ обоимъ это адское оскорбленіе.
   Иможена. Скорѣе римская распутница.
   Пизаніо. Нѣтъ, клянусь моей жизнью! Я извѣщу его, что вы убиты, и вмѣстѣ съ тѣмъ пошлю ему какой-нибудь кровавый знакъ, потому что таково его приказаніе. Васъ не будетъ при дворѣ и это послужитъ удостовѣреніемъ моего извѣстія.
   Иможена. Но, мой другъ, что-же я буду дѣлать въ это время? Гдѣ я буду жить? И какая радость мнѣ въ жизни, когда я мертва для моего мужа.
   Пизаніо. Если вы возвратитесь ко двору...
   Иможена. Ни ко двору, ни къ отцу; не хочу видѣть это грубое, знатное, пошлое ничтожество, этого Клотена, ухаживанье котораго для меня страшнѣе осады.
   Пизаніо. Если не при дворѣ, такъ въ Британіи вамъ жить нельзя.
   Иможена. Гдѣ-же? Солнце сіяетъ развѣ въ одной Британіи? Развѣ въ ней одной смѣняются день и ночь? Наша Британія только часть міра, -- лебединое гнѣздо въ большомъ пруду; люди живутъ и не въ одной Британіи.
   Пизаніо. Я очень радъ, что вы думаете о другихъ странахъ. Римскій посолъ Лудіусъ завтра пріѣдетъ въ Мильфордскую гавань. Если-бы вы могли затемнить, ваши намѣренія такъ-же, какъ затемнѣно ваше счастье, скрыть то, что вамъ теперь опасно обнаруживать, для васъ откроется путь таинственный, но полный надежды; онъ можетъ васъ настолько близко привести къ Постумусу, что хотя его дѣйствія и не будутъ вамъ видны, но до вашихъ ушей будетъ достигать глухъ о каждомъ его движеніи.
   Иможена. Назови мнѣ это средство; я рѣшусь на него, только-бы не представлялась смертельная опасность для моей скромности.
   Пизаніо. Вотъ въ чемъ дѣло: вамъ слѣдуетъ забыть, что вы женщина; привычку повелѣвать замѣните повиновеніемъ; робость и нѣжность, этихъ спутницъ всѣхъ женщинъ, вѣрнѣе, прелестную ихъ сущность, надо смѣнить смѣлой отвагой; вамъ слѣдуетъ быть острой, находчивой, дерзкой и задорной, какъ ласточка; наконецъ, пожертвовать красой вашихъ щекъ, подвергнуть ихъ, -- какъ ни жаль, а безъ этого нельзя, -- подвергнувъ ихъ жаркому прикосновенію все-лобызающаго Титана; отказаться отъ мудреной прелестной прически, которой вы вызывали зависть въ великой Юнонѣ.
   Иможена. Покороче. Я догадываюсь какой конецъ будетъ твоей рѣчи и я уже почти мужчина.
   Пизаніо. Прежде постарайтесь имъ казаться. Остановившись на твоемъ планѣ, я захватилъ съ собою въ дорожномъ мѣшкѣ для васъ кафтанъ, штаны и шляпу и все остальное, что нужно для полнаго костюма; переодѣвшись и принявъ, насколько съумѣете, видъ юноши вашихъ лѣтъ, отправляйтесь къ благородному Луціусу и просите его, чтобы онъ принялъ васъ къ себѣ въ услуженіе; скажите ему, какими способностями вы обладаете, и онъ ихъ тотчасъ-же признаетъ, если его уши способны воспринимать музыку. Я увѣренъ, онъ приметъ васъ съ радостію; онъ честенъ и къ тому-же благочестивъ. О средствахъ для вашего содержанія не безпокоитесь; у васъ никогда не будетъ въ нихъ недостатка, ни теперь, ни впослѣдствіи; все что есть у меня -- ваше.
   Иможена. Ты единственная поддержка, оставленная мнѣ богами. Идемъ, прошу тебя. О многомъ еще надо размыслить; мы все устроимъ, если позволятъ обстоятельства. Я рѣшаюсь на эту попытку и буду дѣйствовать съ царственной отвагой. Идемъ, прошу тебя.
   Пизаніо. Мы должны разстаться поскорѣе, принцеса. Если замѣтятъ мое отсутствіе; скажутъ, что я содѣйствовалъ вашему побѣгу. Возьмите, моя благородная госпожа, этотъ ящикъ, который я получилъ отъ королевы. Въ немъ драгоцѣнное лекарство; если заболѣете на морѣ или почувствуете себя нехорошо на сушѣ -- примите его немного и болѣзнь пройдетъ... Зайдемте въ чащу и вы переодѣнетесь мужчиной. Да приведутъ васъ боги къ успѣху!
   Иможена. Аминь! Благодарю тебя. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА V.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ, Луціусъ и Лорды.

   Цимбелинъ. Здѣсь распростимся, пожелавъ вамъ счастливаго пути.
   Луціусъ. Мой императоръ требуетъ, чтобы я уѣзжалъ отсюда; грустно, что на меня выпало объявить, что вы врагъ ему.
   Цимбелинъ. Наши подданные не желаютъ оставаться подъ его игомъ; и было-бы не по королевски, если-бы мы, менѣе ихъ, дорожили своимъ достоинствомъ.
   Луціусъ. Прошу дать мнѣ провожатыхъ до Мильфордской гавани. Желаю всякихъ благъ вамъ, королева, такъ же, какъ и вамъ, государь.
   Цимбелинъ. Васъ, господа, назначаю сопутниками послу; позаботьтесь, чтобы ему былъ оказанъ должный почетъ. Счастливаго пути, благородный Луціусъ.
   Луціусъ. Вашу руку, принцъ.
   Клотенъ. Протягиваю ее вамъ, какъ другъ, а потомъ буду дѣйствовать ею, какъ врагъ.
   Луціусъ. Принцъ, исходъ борьбы покажетъ, кто останется побѣдителемъ. Прощайте.
   Цимбелинъ. Господа, не оставляйте достойнаго Луціуса до переѣзда его черезъ Севернъ. Будьте счастливы. (Луціусъ и лорды уходятъ.)
   Королева. Онъ ушелъ въ досадѣ; честь намъ, что мы дали ему поводъ къ ней.
   Клотенъ. Тѣмъ лучше; этого именно и желали ваши храбрые британцы.
   Цимбелинъ. Луціусъ уже написалъ императору обо всемъ, что здѣсь произошло. Надо поскорѣе приготовить коней и колесницы; въ Галліи расположены римскія войска и не трудно будетъ перевезти ихъ въ Британію,
   Королева. Теперь нужно не дремать; все дѣло въ дѣятельной и быстрой подготовкѣ.
   Цимбелинъ. Предвидя, что такъ случится, мы заранѣе начали приготовляться. Но, любезная королева, гдѣ наша дочь? Она не вышла къ римлянамъ и не исполнила своего ежедневнаго долга къ намъ. Въ ней, кажется, болѣе злобы, чѣмъ почтительности; я это замѣтилъ. Позовите ее къ намъ; мы были слишкомъ терпѣливы съ нею.

(Одинъ изъ придворныхъ уходитъ.)

   Королева. Государь, со времени изгнанія Постумуса она избѣгаетъ всякаго общества; только время можетъ излечить ее. Прошу, государь, не пугайте ее слишкомъ суровымъ обращеніемъ; она такъ чувствительна къ упрекамъ, что каждое слово дѣйствуетъ на нее, какъ ударъ; а каждый ударъ для нея -- смерть.

Придворный возвращается.

   Цимбелинъ. Гдѣ же она? Чѣмъ оправдываетъ свое упорство?
   Придворный. Комнаты ея заперты, государь; мы стучались, но намъ никто не отвѣтилъ.
   Королева. Государь, когда я видѣла ее въ послѣдній разъ, она просила меня извинить предъ вами ея уединеніе, вызванное болѣзнію, чрезъ что она лишена возможности ежедневно оплачивать долгъ почтенія, которымъ она обязана вамъ; она просила меня довести объ этомъ до вашего свѣденія, но постоянныя хлопоты выкинули у меня это изъ памяти,
   Цимбелинъ. Двери ея заперты? Въ послѣднее время ее совсѣмъ не видно. О, боги, устройте, чтобы мое подозрѣніе оказалось неосновательнымъ. (Уходитъ.)
   Королева. Мой сынъ, ступай за королемъ.
   Клотенъ. Уже два дня я не видѣлъ и ея стараго слугу, Пизаніо.
   Королева. Иди и обо всемъ развѣдай. (Клотенъ уходитъ). Пизаніо преданъ Постумусу. Я дала ему зелья; что если онъ исчезъ потому, что проглотилъ его; онъ, конечно, повѣрилъ, что это драгоцѣнное лекарство. Но она? Что съ нею сталось? Можетъ быть, ею овладѣло отчаянье? Или не полетѣла ли она на крыльяхъ любви къ своему милому Постумусу? Пошла-ли она на смерть или на безчестье? И то и другое полезно для моихъ цѣлей. Ея не будетъ -- я располагаю британской короной.

Клотенъ возвращается.

   Королева. Ну что, мой сынъ?
   Клотенъ. Несомнѣнно, она бѣжала. Пойди, успокой короля, онъ такъ бѣснуется, что никто къ нему не смѣетъ подойти.
   Королева. Тѣмъ лучше! если бы послѣ сегодняшней ночи не наступалъ для него слѣдующій день. (Уходитъ)
   Клотенъ. И люблю я ее и ненавижу; потому что она прекрасна и держитъ себя по королевски; потому что она обладаетъ всѣми качествами знатной дамы и надѣлена ими лучше, чѣмъ всякая другая, чѣмъ всѣ женщины, все лучшее, чѣмъ можетъ похвалиться та или другая женщина, соединено въ ней одной, она превосходитъ всѣхъ. За это я люблю ее. Но она пренебрегаетъ мною и отдаетъ предпочтеніе низкому Постумусу -- этимъ она унижаетъ себя до того, что уничтожаетъ въ себѣ все прекрасное. За это я ненавижу ее и буду мстить ей. Потому что если глупцы...

Входитъ Пизаніо.

   Клотенъ. Кто это? А, такъ это ты мутишь, негодяй? Подойди сюда, безцѣнный сводникъ! Куда дѣвалась твоя госпожа, плутъ? Отвѣчай, или я сейчасъ же отправлю тебя къ чертямъ!
   Пизаніо. О, достойный принцъ!
   Клотенъ. Гдѣ твоя госпожа? Клянусь Юпитеромъ, я не повторю болѣе своего вопроса. Нѣмой негодяй, я вырву эту тайну изъ твоего сердца или твое сердце, чтобы отыскать ее тамъ. Она у Постумуса, этого вмѣстилища подлости, изъ котораго не выжать и золотника доблести.
   Пизаніо. Увы, принцъ! Какъ можетъ быть она у него. Давно-ли она исчезла, а онъ въ Римѣ.
   Клотенъ. Гдѣ же она? Подойди ближе, Безо всякихъ увертокъ скажи, что съ нею сталось?
   Пизаніо. О, достойный господинъ!
   Клотенъ. Достойный ты негодяй! тотчасъ же говори, гдѣ твоя госпожа, первымъ словомъ, безо всякихъ "достойныхъ"; говори, или твое молчаніе будетъ тебѣ и приговоромъ и смертью.
   Пизаніо (подавая ему письмо). Въ этой бумагѣ вы найдете все, что знаю я объ ея бѣгствѣ.
   Клотенъ. Посмотримъ. Я буду преслѣдовать ее до самаго трона Августа.
   Пизаніо (про себя). Или это или гибель. Она достаточно далеко; то, что онъ узнаетъ изъ письма, заставитъ его отправиться въ путешествіе, для нея не опасное.
   Клотенъ. Гм!
   Пизаніо (про себя). Своему господину я напишу, что она умерла. О, Иможена! да будетъ благополучно твое путешествіе, благополучно и возвращеніе.
   Клотенъ. Настоящее это письмо, плутъ?
   Пизаніо. Полагаю, что настоящее, принцъ?
   Клотенъ. Это рука Постумуса; я знаю ее... Слушай, мошенникъ, если ты дашь согласіе болѣе не бездѣльничать, а вѣрно служить мнѣ, исполнять, что бы я ни потребовалъ, ревностно и старательно;-- то есть какое бы плутовство я тебѣ ни поручилъ исполнить его точно и добросовѣстно, -- въ такомъ случаѣ я буду считать тебя честнымъ человѣкомъ и ты можешь надѣяться всегда, какъ на денежную помощь отъ меня, такъ и на хлопоты о твоемъ повышеніи.
   Пизаніо. Хорошо, мой добрый господинъ.
   Клотенъ. Хочешь служить мнѣ? Если ты такъ терпѣливо и постоянно оставался привязаннымъ къ нищенской судьбѣ голыша Постумуса, ты, уже изъ одной благодарности, долженъ вѣрно служить мнѣ. Хочешь быть моимъ слугою?
   Пизаніо. Охотно, принцъ.
   Клотенъ. Давай руку, вотъ мой кошелекъ. Есть у тебя какое-нибудь платье твоего прежняго господина?
   Пизаніо. У меня въ комнатѣ находится то самое платье, которое было на немъ въ-тотъ день, когда онъ прощался съ моей госпожей.
   Клотенъ. Для начала службы, принеси мнѣ это платье. Это будетъ твоя первая служба. Стѵпай.
   Пизаніо. Иду, принцъ. (Уходитъ.)
   Клотенъ. Встрѣчу ее въ Мильфордской гавани... Забылъ спросить у него объ одномъ, ну спрошу еще... Тамъ низкій Постумусъ и я убью его... Поскорѣе бв принесъ онъ платье. Она сказала мнѣ какъ-то, -- и горечь этихъ словъ до сихъ поръ отзывается у меня на сердцѣ, -- что самое худшее изъ платьевъ Постумуса она цѣнитъ дороже моей благородной особы, со всѣми ея достоинствами. Въ этомъ самомъ платьѣ я совершу надъ нею насиліе; но прежде убью его на ея глазахъ; тутъ она увидитъ мою храбрость и будетъ она ей мученіемъ за ея презрѣніе ко мнѣ. Затѣмъ, когда онъ будетъ у моихъ ногъ и я, наругавшись всласть надъ его трупомъ, утолю мою страсть, -- что, какъ я сказалъ, въ насмѣшку ей, я сдѣлаю въ томъ самомъ платьѣ, которое она расхваливала, -- я погоню ее пинками домой, ко двору. Тѣшилась она своимъ презрѣніемъ ко мнѣ, потѣшусь же и я своею местью.

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

   Клотенъ. То-ли это платье?
   Пизаніо. То самое, принцъ.
   Клотенъ. Давно-ли она уѣхала въ Мильфодскую гавань?
   Пизаніо. Едва-ли она доѣхала туда.
   Клотенъ. Снеси это платье въ мою комнату; это будетъ вторая твоя служба; третья -- никому ни слова о моихъ намѣреніяхъ. Будь старателенъ и твое повышеніе не заставитъ себя долго ждать. Месть моя теперь въ Мильфордѣ; зачѣмъ у меня нѣтъ крыльевъ, чтобы летѣть за нею. Пойдемъ, будь мнѣ вѣренъ. (Уходитъ.)
   Пизаніо. Ты требуешь моей погибели; быть тебѣ вѣрнымъ, значитъ обмануть -- чего я никогда не сдѣлаю -- честнѣйшаго изъ людей. Ступай въ Мильфордъ; ты не найдешь тамъ ту, которую преслѣдуешь. Изливайтесь, изливайтесь на нее благословенія небесъ! Пусть встанутъ преграды на пути этому дураку и мука будетъ ему вознагражденіемъ.
  

СЦЕНА ѴІ.

Передъ пещерой Беларіуса.

Входишь Иможена въ мужскомъ платье.

   Иможена. Я вижу, тяжела жизнь мужчины; я страшно утомилась, двѣ ночи земля служила мнѣ постелью; я непремѣнно заболѣла бы, еслибъ не поддержала меня моя рѣшимость. Мильфордъ, когда съ вершины горы мнѣ показалъ тебя Пизаніо, ты казался мнѣ совсѣмъ близко. О, Юпитеръ! самыя зданія, кажется, бѣгутъ отъ бѣдняка, ищущаго въ нихъ пріюта. Двое нищихъ сказали мнѣ, что я не могу сбиться съ пути. Лгали эти бѣдняки, удрученные нуждой и знающіе, что она наказаніе или испытаніе? Можетъ быть; въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго, когда и богачи такъ рѣдко говорятъ правду. Лгать въ довольствѣ преступнѣе лганья отъ нужды. Лживость въ короляхъ позорнѣе, чѣмъ въ нищихъ... О, мой милый супругъ, и ты одинъ изъ лживыхъ. Вспомнила я б тебя, исчезъ и мой голодъ, а сейчасъ только я готова была упасть отъ слабости... Что это такое? тропинка; вѣрно она ведетъ къ жилищу какого-нибудь дикаря. Не кликнуть-ли? Нѣтъ, страшно; но голодъ прежде, чѣмъ обезсилитъ совершенно, придаетъ храбрости. Довольство и миръ рождаютъ трусовъ, а нужда -- мать смѣлости. Эй! кто здѣсь? Если существо образованное -- отвѣчай; если одичалое -- возьми или дай... Эй!.. Нѣтъ отвѣта! Войду! Выну прежде мечъ; если мой врагъ боится меча такъ же, какъ и я, онъ не посмѣетъ на него взглянуть. Такого именно врага даруй мнѣ небо! (Уходитъ въ пещеру.)

Входятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. Ты, Полидоръ, оказался лучшими, стрѣлкомъ изъ насъ; стало быть, ты король пиршества; Кадвалъ и я будемъ поваромъ и слугою -- такъ мы уговорились. Трудовой потъ осушается только тогда, если работа впереди имѣетъ цѣль. Идемъ: голодъ и самое грубое блюдо дѣлаетъ вкуснымъ; усталость стоитъ и на камнѣ; упрямой лѣни и пуховая перина кажется жестка. Миръ тебѣ, бѣдное жилище, само себя стерегущее.
   Гвидеріусъ. Я сильно усталъ.
   Арвирагусъ. И я порядкомъ ослабѣлъ, но апетитъ во мнѣ усилился.
   Гвидеріусъ. Въ пещерѣ есть холодное мясо, поѣдимъ его, пока приготовимъ то, что убили.
   Беларіусъ. Стойте, не входите. (Засматриваетъ въ пещеру.) Еслибъ онъ не ѣлъ нашихъ принасовъ, я бы подумалъ, что это фея.
   Гвидеріусъ. Что тамъ такое, отецъ?
   Беларіусъ. Клянусь Юпитеромъ, это ангелъ; если не онъ, то земное чудо! Посмотрите на это божество -- не старше мальчика.

Входитъ Иможена.

   Иможена. Добрые люди, но обижайте меня. Прежде чѣмъ войдти, я звалъ кого-нибудь и расчитывалъ попросить или купить то, что я взялъ. Честное слово, я ничего не укралъ! я не взялъ бы и золота, еслибъ нашелъ его разсыпаннымъ по землѣ. Вотъ деньги за то, что я съѣлъ; насытившись, я хотѣлъ оставить ихъ на столѣ и, уходя, помолился бы за хозяевъ.
   Гвидеріусъ. Деньги, юноша?
   Арвирагусъ. Пусть все золото и серебро обратится въ грязь; оно дорого тому, кто поклоняется ему, какъ богу.
   Иможена. Я вижу, вы сердитесь. Если за мой проступокъ вы хотите убить меня, знайте же, что я умеръ бы, еслибъ и не совершилъ его.
   Беларіусъ. Ты куда идешь?
   Иможена. Въ Мильфордскую гавань.
   Беларіусъ. Какъ тебя зовутъ?
   Иможена. Фиделіо. Мой родственникъ отправился въ Италію; онъ, сядетъ на корабль въ Мильфордѣ; идя къ нему, я такъ истомился голодомъ, что невольно совершилъ этотъ проступокъ.
   Беларіусъ. Прошу тебя, прекрасный юноша, не принимай насъ за дикарей; не измѣряй нашихъ добрыхъ намѣреній убогостью нашего жилища. Будь гостемъ нашимъ. Прежде, чѣмъ ты уйдешь, мы угостимъ тебя хорошимъ ужиномь и поблагодаримъ, если отъ него не откажешься. Дѣти, просите его!
   Гвидеріусъ. Если бы юноша ты былъ женщиной, я сталъ бы ухаживать за тобой, чтобы сдѣлаться твоимъ женихомъ. По чести я бы добивался твоего расположенія этой цѣной.
   Арвирагусъ. А я доволенъ и тѣмъ, что онъ мужчина. Я буду любить его, какъ брата; прими же отъ меня тотъ привѣтъ, какимъ я встрѣтилъ бы его послѣ долгой разлуки. Прошу къ намъ; будь веселъ, ты между друзьями.
   Иможена (Про себя) Между друзьями! Зачѣмъ не братьями? Будь они сыновьями моего отца, я понизилась бы въ цѣнѣ, но за то приблизилась къ тебѣ, Постумусъ.
   Беларіусъ. У него есть какое-то горе.
   Гвидеріусъ. Какъ бы я желалъ помочь ему.
   Арвирагусъ. И я, чего бы то не стоило, видятъ боги!
   Беларіусъ. Послушайте дѣти. (Они шепчутся между собою.)
   Иможена. Великіе люда, имѣвшіе своимъ дворцомъ подобную же пещеру, служившіе себѣ сами и обладавшіе достоинствами, признанными за ними ихъ собственнымъ сознаніемъ. а не пустой лестью измѣнчивой молвы, -- не превосходили этихъ двухъ. Простите мнѣ боги! я желала-бы измѣнить свой полъ, чтобы сдѣлаться ихъ товарищемъ, потому что Леонатусъ измѣнилъ мнѣ.
   Беларіусъ. Такъ и сдѣлаемъ. Идемъ приготовлять нашу дичь. Пойдемъ, прекрасный юноша; на голодный желудокъ не до разсказовъ; когда поужинаемъ, мы дружески тебя попросимъ передать о себѣ, что можешь.
   Гвидеріусъ. Прошу, пойдемъ.
   Арвирагусъ. Не такъ пріятна совѣ ночь, жаворонку утро, какъ ты намъ.
   Иможена. Благодарю васъ.
   Арвирагусъ. Прошу, или впередъ.

(Уходятъ въ пещеру.)

  

СЦЕНА VII.

Римъ.

Входятъ два Сенатора и Трибуны.

   Первый сенаторъ. Вотъ содержаніе распоряженія императора: такъ какъ большая часть войска занята теперь войною съ панонами и далматами, а легіоновъ, стоящихъ въ Галліи, недостаточно для войны съ возставшими британцами, то призывается принять участіе въ войнѣ и высшее сословіе. Луціусъ назначенъ проконсуломъ; а вы, трибуны, должны немедленно заняться наборомъ войскъ. Да здравствуетъ Цезарь!
   Трибунъ. Начальникомъ войскъ будетъ Луціусъ?
   Второй сенаторъ. Да.
   Трибунъ. Онъ теперь въ Британіи.
   Пер. сенаторъ. Онъ тамъ съ легіонами, о которыхъ я вамъ говорилъ и которые мы должны пополнить новымъ наборомъ. Въ приказахъ, вамъ данныхъ, точно обозначены число людей и время ихъ отправки.
   Трибунъ. Мы исполнимъ нашу обязанность. (Уходятъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СЦЕНА I.

Лѣсъ вблизи пещеры.

Входитъ Клотенъ.

   Клотенъ. Я близко отъ того мѣста, гдѣ они хотѣли сойтись, если Пизаніо вѣрно описалъ мнѣ его. Какъ идетъ ко мнѣ платье Постумуса, почему же мнѣ не быть подъ стать его возлюбленной, созданной тѣмъ же, кто создалъ портного. Къ тому же говорятъ, что женщины всегда руководятся своимъ капризомъ; надо попытаться раздразнить его. Я могу сказать про себя, -- вѣдь это не тщеславіе разговаривать со своимъ зеркаломъ, въ своей комнатѣ, -- сложенъ я такъ же хорошо, какъ и онъ; я такъ же молодъ, но сильнѣе его; мое состояніе не меньше его, а положеніе въ свѣтѣ значительнѣе; я знатнѣе его родомъ; не хуже его понимаю дѣла общественныя, а въ единоборствѣ превзойду его; и всетаки эта легкомысленная душонка, на зло мнѣ, любитъ его.... Таковъ удѣлъ смертнаго! Твоя голова, Постумусъ, еще держится на твоихъ плечахъ, а черезъ какой нибудь часъ я снесу ее; твоя возлюбленная подвергнется насилію; твое платье изрѣзано будетъ въ куски передъ твоими глазами! Когда же все это будетъ сдѣлано, я погоню ее пинками къ ея отцу; онъ, можетъ быть, и разсердится на меня за такую грубость; но мать моя, управляющая расположеніемъ его духа, обратитъ все въ мою пользу. Я привязалъ мою лошадь въ надежномъ мѣстѣ. Выходи мой мечъ на кровавую работу!... Фортуна, отдай ихъ въ мои руки! По описанію это то самое мѣсто, гдѣ они должны встрѣтиться; плутъ не посмѣетъ обмануть меня. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА II.

Передъ пещерой.

Изъ пещеры выходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ и Иможена.

   Беларіусъ (Иможенеѣ). Тебѣ нездоровится; останься здѣсь, въ пещерѣ; по окончаніи охоты мы возвратимся къ тебѣ.
   Арвирагусъ.Останься, братъ; вѣдь мы братья?
   Иможена. Люди должны быть братьями между собою; но глина разнится отъ глины своимъ значеніемъ, хотя обѣ изъ одной пыли. Мнѣ очень нездоровится,
   Гвидеріусъ. Вы идите на охоту, я съ нимъ останусь.
   Иможена. Не до такой ужь степени я боленъ, хотя мнѣ и не по себѣ; не изъ тѣхъ я изнѣженныхъ горожанъ, которые кажутся умирающими, не успѣвъ еще захворать. Прошу, оставьте меня одного, а сами принимайтесь за ваши обычныя занятія; нарушая привычку, вы все нарушаете. Я нездоровъ, но ваше присутствіе не поможетъ мнѣ; общество не послужитъ утѣшеніемъ человѣку не общительному. Не такъ еще важна моя болѣзнь, если я могу разсуждать о нея. Прошу васъ, вѣрьте мнѣ и оставьте меня одного; я могу украсть здѣсь только самого себя; умру -- не большая это будетъ кража.
   Гвидеріусъ. Я люблю тебя, я говорилъ уже тебѣ объ этомъ; люблю такъ же искренно, какъ моего отца.
   Беларіусъ. Что? какъ? какъ?
   Арвирагусъ. Если грѣхъ говорить это, я присовокупляю свой грѣхъ къ братнему. Не знаю, почему я полюбилъ этого юношу; слыхалъ я отъ тебя, что причина любви безпричинна; но если бы поставили гробъ у нашего входа и одинъ изъ васъ долженъ бы умереть, я бы сказалъ: "отецъ мой, не этотъ юноша!"
   Беларіусъ (про себя). О, благородный порывъ! о, достоинство натуры! о, величіе породы! Трусы порождаютъ трусовъ; отъ подлаго происходитъ подлое. Природа даетъ и муку и мякину; красоту и безобразіе; я не отецъ имъ, это правда; но какое чудо заставило ихъ полюбить его болѣе, чѣмъ меня... Уже девять часовъ утра.
   Арвирагусъ. Прощай, братъ.
   Иможена. Желаю вамъ удачной охоты.
   Арвирагусъ. А тебѣ здоровья. Идемъ.
   Иможена (про себя). Добрыя созданія! Боги, сколько лжи я наслушалась! Наши придворные увѣряютъ, что все дико, что не при дворѣ. О, опытъ, ты открываешь мнѣ иное. Большія моря населены чудовищами, а впадающія въ нихъ небольшія рѣки доставляютъ къ нашему столу вкусную рыбу. А я все еще больна, больна душой. Пизаніо, я попробую твое лекарство.
   Гвидеріусъ. Не могъ я разговорить его; онъ сказалъ мнѣ только, что онъ хорошаго рода, что онъ несчастливъ; что его безчестно гонятъ люди, но самъ онъ честенъ.
   Арвирагусъ. Тоже самое онъ сказалъ и мнѣ; прибавилъ только, что послѣ я узнаю больше.
   Беларіусъ. Въ поле, въ поле! Мы оставимъ тебя не на долго; ступай и отдохни.
   Арвирагусъ. Мы скоро возвратимся.
   Беларіусъ. Прошу, не хворай; ты остаешься нашей хозяйкой.
   Иможена. Здоровый и больной я равно привязанъ къ вамъ.
   Беларіусъ. И мы также. (Иможена уходитъ) Этотъ юноша, какъ онъ ни бѣдствуетъ, очевидно, имѣлъ хорошихъ предковъ.
   Арвирагусъ. Онъ поетъ, какъ ангелъ.
   Гвидеріусъ. И отлично стряпаетъ. Онъ нарѣзалъ коренья красивыми фигурками, а похлебку приправилъ такъ, что ее можно бы подать даже больной Юнонѣ.
   Арвирагусъ. Какъ прелестно у него сочетаніе улыбки со вздохомъ; точно вздохъ груститъ о томъ, что онъ не улыбка, а улыбка подсмѣивается надъ вздохомъ, что вылетаетъ онъ изъ такого божественнаго храма, чтобы смѣшиваться съ вѣтрами, раздражающими моряковъ.
   Гвидеріусъ. Я замѣтилъ, что терпѣніе въ немъ такъ соединилось съ горемъ, что корни ихъ сплелись.
   Арвирагусъ. Рости же тернѣніе! И да отстранятъ свои засыхающіе корни горе, эта вонючая бузина, давъ мѣсто росткамъ винограда.
   Беларіусъ. Уже день! идемъ. Кто это тамъ?

Входитъ Клотенъ.

   Клотенъ. Я не отыскалъ бѣглецовъ. Плутъ посмѣялся надо иной. Какъ я усталъ!
   Беларіусъ. Бѣглецовъ! Не o насъ-ли онъ говоритъ? Кажется, я его узнаю. Это Клотенъ, сынъ королевы. Боюсь, нѣтъ-ли засады. Много лѣтъ я не видалъ его, но увѣренъ, что это онъ. Мы поставлены внѣ закона. Уйдемъ!
   Гвидеріусъ. Онъ одинъ. Ступай съ братомъ и осмотри, нѣтъ-ли тамъ еще кого нибудь въ окрестностяхъ; прошу, идите, оставьте меня съ нимъ. (Беларіусъ и Арвирагусъ уходятъ.)
   Клотенъ. Стойте! Кто вы? Чего отъ меня бѣжите; вѣрно горные разбойники. О нихъ ходятъ слухи Ты кто, негодяй?
   Гвидеріусъ. Не на столько еще негодный, чтобы не отвѣтить негодяю ударомъ.
   Клотенъ. Ты воръ, нарушитель закона, бездѣльникъ! Сдавайся, грабитель!
   Гвидеріусъ. Кому? Тебѣ? Ты кто такой? Развѣ у меня не такая же крѣпкая рука, какъ у тебя; сердце не такое же горячее? На словахъ ты, пожалуй, тароватъ, но я не ношу своего кинжала во рту. Скажи, кто ты такой и почему я долженъ тебѣ сдаться.
   Клотенъ. Не догадываешься по платью, подлый негодяй?
   Гвидеріусъ. Не знаю, мошенникъ, и твоего портного, который приходится тебѣ дѣдомъ; онъ отецъ твоего платья, сдѣлавшаго тебя тобою.
   Клотенъ. Гнусный хамъ, это платье сшито не моимъ портнымъ.
   Гвидеріусъ. Убирайся и поблагодари того, кто подарилъ его тебѣ. Ты набитый дуракъ и мнѣ противно даже поколотить тебя.
   Клотенъ. Узнай мое имя, дерзкій воръ и трепещи.
   Гвидеріусъ. Назови его.
   Клотенъ. Клотенъ, негодяй.
   Гвидеріусъ. Хотя имя твое Клотенъ, двойной ты негодяй, оно не заставляетъ меня трепетать; назовись ты жабой, ехидной или паукомъ, тогда, можетъ быть, я скорѣе смутился бы.
   Клотенъ. Чтобы совершенно смутить тебя и навести на тебя ужасъ, скажу тебѣ: я сынъ королевы.
   Гвидеріусъ. Жалѣю о ней; не дѣлаешь ты чести своему роду.
   Клотенъ. И ты не ужасаешься?
   Гвидеріусъ. Я боюсь тѣхъ, кого уважаю, а уважаю только умныхъ; надъ глупцами же я только смѣюсь.
   Клотенъ. Умри же. Убивъ тебя собственной рукой, я отыщу и тѣхъ, бѣжавшихъ, и выставятъ ваши головы на воротахъ Люда. Сдавайся, дикій горецъ! (Уходятъ, сражаясь.)

Входятъ Беларіусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. Никого.
   Арвирагусъ. Никакой свиты. Не ошибся ли ты?
   Беларіусъ. Врядъ-ли. Много лѣтъ прошло съ той поры, какъ я его видѣлъ, но черты его лица остались тѣже, и рѣзкій голосъ, и порывистая рѣчь. Я увѣренъ, что это Клотенъ.
   Арвирагусъ. Мы оставили его здѣсь съ братомъ; не поссорились-ли они; ты говоришь, что Клотенъ золъ.
   Беларіусъ. Еще не доразвившись до мужчины, онъ не боялся самыхъ ужасныхъ опасностей; для боязни необходимо разсужденіе... Смотри, твой братъ.

Возвращается Гвидеріусъ съ головой Клотена.

   Гвидеріусъ. Этотъ Клотенъ былъ дуракъ, пустой кошелекъ, безъ денегъ. Самъ Геркулесъ не выбилъ бы мозга изъ его головы, потому что его не было въ ней ни капли; но сдѣлай я этого, дуракъ носилъ бы теперь мою голову, какъ я его.
   Беларіусъ. Что ты сдѣлалъ!
   Гвидеріусъ. Хорошо знаю, что: отрубилъ голову какому-то Клотену, называвшему себя сыномъ королевы; меня онъ ругалъ измѣнникомъ, разбойникомъ; клялся, что всѣхъ насъ поймаетъ, сниметъ наши головы съ мѣста. на которомъ онѣ -- благодареніе богамъ -- находятся, и выставитъ ихъ на показъ на воротахъ города Люда.
   Беларіусъ. Мы погибли.
   Гвидеріусъ. Что же мы можемъ потерять дорогой отецъ, кромѣ жизни, которой онъ клялся лишить насъ? Законъ насъ не защищаетъ; зачѣмъ же малодушно, изъ боязни этого закона, мы будемъ позволять какому-нибудь куску мяса надменно грозитъ намъ и представлять изъ себя нашего судью и палача. Видѣли вы кого-нибудь въ окрестностяхъ?
   Беларіусъ. Ни души, какъ только можетъ видѣть глазъ, но, по всѣмъ соображеніямъ, съ нимъ должна быть свита. Правда, онъ всегда былъ безтолковъ, бросаясь отъ дурного къ худшему, но едва ли и въ прихотливомъ безумствѣ, онъ рѣшился бы показаться сюда одинъ. Можетъ быть, при дворѣ разнесся слухъ, что какіе-то люди живутъ здѣсь въ пещерѣ, охотятся; что это изгнанники, которые, современемъ, могутъ составить изъ себя опасную шайку; услышавъ объ этомъ, Клотенъ, по обыкновенію, разгорячился и поклялся, что самъ переловитъ насъ; невѣроятно, однакожъ, чтобы онъ отправился сюда одинъ, на столько у него не хватило бы дерзкой смѣлости, и они не допустили бы его до этого. Все это побуждаетъ меня бояться, что у этого трупа есть хвостъ, который опаснѣе его головы.
   Арвирагусъ. Пусть съ нами совершится то, что предопредѣляли боги, но братъ мой правъ.
   Беларіусъ. Не хочется мнѣ сегодня идти на охоту; меня тревожитъ болѣзнь Фиделіо.
   Гвидеріусъ. Его собственнымъ мечомъ, которымъ онъ угрожалъ моей шеѣ, я отсѣкъ его голову. Пойду брошу ее въ заливъ, за нашей скалой; пускай она плыветъ въ море и разсказываетъ рыбамъ, что она голова Клотена, сына королевы. Въ этомъ пока вся моя забота. (Уходитъ.)
   Беларіусъ. Боюсь, не вызвало-бы это мести. Зачѣмъ, Полидоръ, ты сдѣлалъ это, хотя не могу не признать за тобой мужества.
   Арвирагусъ. Жалѣю, что это сдѣлалъ нея, тогда честь обратилась-бы противъ меня. Люблю тебя, Полидоръ, братской любовью, но на этотъ разъ завидую тебѣ -- укралъ ты у меня это дѣло. Я хотѣлъ-бы, чтобы месть, какой только могутъ противостать человѣческія силы, обрушилась на насъ и потребовала у насъ отвѣта.
   Беларіусъ. Ну, дѣло уже сдѣлано; сегодня мы не будемъ охотиться; не будемъ также искать безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру. Помоги Фиделіо въ стряпнѣ, а я подожду здѣсь проворнаго Полидора и приведу его обѣдать.
   Арвирагусъ. Бѣдный больной Фиделіо! Съ радостью иду къ нему. Чтобъ возвратить ему здоровый румянецъ, я охотно пустилъ бы кровь цѣлому приходу такихъ Клотеновъ и еще похвалился-бы своимъ человѣколюбіемъ. (Уходить)
   Беларіусъ. О, богиня! о, божественная природа, какъ чудно ты проявилась въ этихъ двухъ царственныхъ юношахъ! Они также нѣжны, какъ зефиръ, лобызающій фіалку, едва колебля ея благоухающіе вѣнчики; вмѣстѣ съ тѣмъ, когда вскипитъ въ нихъ царственная кровь, они также бурны, какъ сильнѣйшій ураганъ, пригибающій верхушки горныхъ сосенъ къ долинѣ. Удивительно, какъ невидимый инстинктъ развиваетъ въ нихъ царственное величіе безъ ученія, достоинство -- безъ наставленій, приличіе -- безъ примѣровъ, и мужество, которое хотя и растетъ дико, но даетъ плодъ, какъ посѣянное... А все-таки безпокоитъ меня появленіе здѣсь Клотена; что послѣдуетъ для насъ за его смертью.

Возвращается Гвидеріусъ.

   Гвидеріусъ. Гдѣ-же братъ? Глупую голову Клотена я пустилъ по теченію посломъ къ его матери; тѣло-же останется у насъ залогомъ ея возвращенія. (Слышна торжественная музыка)
   Беларіусъ. Мой замысловатый инструментъ! Слышишь, Полидоръ, его звуки. Но съ чего это вздумалось Кадвелю пустить его въ ходъ? Слышишь?
   Гвидеріусъ. Онъ тамъ?
   Беларіусъ. Сейчасъ туда пошелъ.
   Гвидеріусъ. Чтожь это онъ дѣлаетъ? Со времени смерти вашей матери инструментъ не издавалъ звука. Торжественное вызывается торжественнымъ. Что тамъ можетъ быть? Восторгъ безъ причины и стоны изъ пустяковъ -- это веселье обезьяны или горе дитяти. Кадвель, должно быть, сошелъ съ ума.

Входитъ Арвирагусъ, неся на рукахъ безчувственную Иможену.

   Беларіусъ. Смотри, онъ идетъ сюда и несетъ на рукахъ горестное извиненіе нашихъ упрековъ ему.
   Арвирагусъ. Умерла птичка, которой мы такъ дорожили. Лучше-бы мнѣ съ шестнадйати перескочить на шестьдесятъ, промѣнять мой быстроногій возрастъ на костыль, чѣмъ видѣть это.
   Гвидеріусъ. О прелестная лилія! Ты вдвое была лучше на своемъ стеблѣ, чѣмъ теперь, на рукахъ у брата.
   Беларіусъ. О, скорбь! кто можетъ проникнуть въ твою глубину? кто можетъ найдти твое дно, чтобы узнать, къ какому берегу лучше направить твою ладью? Благословенное созданіе! Юпитеръ знаетъ, какимъ мужчиной ты могъ бы быть, но ты умеръ съ горя прекраснымъ юношей... Какъ ты нашелъ его?
   Арвирагусъ. Лежалъ онъ недвижимъ, какъ и теперь, и улыбался, точно муха щекотала его сонъ, а не быть онъ сраженъ стрѣлою смерти; онъ лежалъ, прижавшись правою щекой къ подушкѣ.
   Гвидеріусъ. Гдѣ?
   Арвирагусъ. На полу, сложивъ такъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ и снялъ мой деревянные подбитые гвоздями башмаки, которые стукомъ своимъ выдавали каждый мой шагъ.
   Гвидеріусъ. Въ самомъ дѣлѣ онъ кажется спящимъ, но заснулъ онъ на вѣки, могила -- его постель; ее будутъ посѣщать феи и червь не осмѣлится приблизиться.
   Арвирагусъ. Пока стоитъ лѣто и пока я здѣсь живу, я буду убирать цвѣтами твою печальную могилу, Фиделіо; будетъ у тебя блѣдная, какъ твое лицо, буквица, и лазоревый, какъ твои жилки, гіацинтъ, и шиповникъ, не въ обиду ему будь сказано, менѣе благоухающій, чѣмъ твое дыханіе. И реполовъ своимъ носикомъ, которымъ онъ стыдитъ богатыхъ наслѣдниковъ, оставляющихъ своихъ отцовъ безъ надгробныхъ памятниковъ, натаскаетъ тебѣ эти цвѣты, а когда ихъ не будетъ, прикроетъ твой трупъ мохомъ {Во времена Шекспира существовало повѣрье, что реполовъ, найдя непогребенный человѣческій трусъ, покрываетъ его цвѣтами и мохомъ.}, чтобъ защитить его отъ зимней стужи,
   Гвидеріусъ. Довольно, прошу тебя, перестань; не пристало бабье нытье въ такомъ серьезномъ дѣлѣ. Приступимъ къ погребенію, не замедляя причитаньями нашего священнаго долга.
   Арвирагусъ. Гдѣ мы его положимъ?
   Гвидеріусъ. Рядомъ съ нашей доброй матерью Эврифилой.
   Арвирагусъ. Хорошо. Хотя голоса наши нѣсколько огрубѣли отъ возмужалости, Полидоръ, мы все-таки споемъ ему ту самую пѣсню, которую мы пѣли нашей матери; споемъ мы тѣмъ-же напѣвомъ и тѣже слова, замѣнивъ только имя Еврифилы именемъ Фиделіо.
   Гвидеріусъ. Кадвель, я не могу пѣть; я буду говорить за тобой, рыдая; выйдетъ разладица, а она хуже лганья жрецовъ.
   Арвирагусъ. Тогда проговоримъ ее.
   Беларіусъ. Вижу и, при большемъ горѣ забывается меньшее; мы забыли о Клотенѣ. Дѣти, онъ сынъ королевы; хотя онъ и пришелъ къ намъ врагомъ, но тяжко поплатился за это. И знатный и слуга одинаково сгниваютъ въ могилѣ и одинаково превращаются въ прахъ; но уваженіе, этотъ ангелъ міра, дѣлаетъ разницу между знатнымъ и незнатнымъ. Нашъ врагъ быль принцемъ и хотя онъ лишенъ жизни однимъ изъ насъ за вражду къ намъ, мы все-таки должны похоронить его, какъ принца.
   Гвидеріусъ. Прошу принеси его сюда. Тѣло Терсита равно тѣлу Аякса {Терситъ, одно изъ дѣйствующихъ лицъ "Иліады", Гомера, -- уродъ, плутъ и насмѣшникъ. Его убилъ ударомъ кулака Ахилесъ за насмѣшки надъ плачущими у изголовья умирающей Пентезилеи. Аяксъ, послѣ Ахилеса, красивѣйшій и храбрѣйшій изъ грековъ, осаждавшихъ Трою.}, когда они оба перестали жить.
   Арвирагусъ. Пока ты сходишь за тѣломъ, мы проговоримъ нашу пѣсню. Начинай, братъ. (Беларіусъ уходитъ.)
   Гвидеріусъ. Погоди, Кадвель; надо положить его головой къ востоку; отецъ насъ такъ училъ,
   Арвирагусъ. Ты правъ.
   Гвидеріусъ. Подсоби мнѣ переложить его
   Арвирагусъ. Такъ хорошо. Ну, начинай.
  
             Пѣсня*).
   *) Стихотворный переводъ этой пѣсни принадлежитъ Ѳ. В. Миллеру.
  
             Гвидеріусъ.
  
   Тебѣ не страшенъ лѣтній зной,
   Ни зимней стужи цѣпененье;
   Ты свой окончилъ путь земной,
   Нашелъ трудамъ отдохновенье.
   И юность съ прелестью въ чертахъ,
   И трубочистъ -- одинъ все прахъ.
  
             Арвирагусъ.
  
   Тебѣ не страшенъ сильныхъ гнётъ,
   Не страшенъ бичъ тиранской злости;
   О хлѣбѣ, платьѣ нѣтъ заботъ;
   Дубъ для тебя сталъ равенъ трости.
   Мудрецъ, и врачъ, и властелинъ,
   И бѣдный рабъ -- все прахъ одинъ.
  
             Гвидеріусъ.
  
   Ни молній не боишься ты,
  
             Арвирагусъ.
  
   Ударамъ грома не внимаешь;
  
             Гвидеріусъ.
  
   Спасенъ отъ жала клеветы,
  
             Арвирагусъ.
  
   Скорбей и радостей не знаешь.
  
             Оба.
  
   Любовь и счастіе сердецъ --
   Все стало прахъ, всему конецъ!
  
             Гвидеріусъ.
  
   Волшебникъ удались тебя!
  
             Арвирагусъ.
  
   Заклятье не коснись тебя!
  
             Гвидеріусъ.
  
   Бродячій духъ не знай тебя!
  
             Арвирагусъ.
  
   Злой демонъ не смущай тебя!
  
             Оба.
  
   Святой покой найди себѣ!
   Будь память вѣчная тебѣ!

Возвращается Беларіусъ, съ трупомъ Клотена.

   Гвидеріусъ. Мы кончили погребеніе Фиделіо. Клади его сюда.
   Беларіусъ. Вотъ немного цвѣтовъ, въ полночь наберу больше. Цвѣты, покрытые холодной росой, лучше для обсыпанія ими могилъ. Сыпьте ихъ на трупы. И вы, теперь увядшіе, были цвѣтами; тоже будетъ и съ тѣми, которые васъ осыпаютъ. Уйдемъ подальше и тамъ преклонимъ колѣни. Изъ земли они вышли, земля ихъ и беретъ; не чувствовать имъ больше ни радостей, ни страданій. (Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ уходятъ)
   Иможена (просыпаясь). Да, сэръ, въ мильфордскую гавань; но какой дорогѣ мнѣ идти?.. Благодарю... Подлѣ того куста?.. Далеко еще?.. Боги, цѣлыхъ шесть миль!.. Цѣлую ночь и шла... прилягу здѣсь и усну. (Увидавъ трупъ) Нѣтъ, нѣтъ, не нужно мнѣ товарища... О, боги и богини! эти цвѣты подобны радостямъ земнымъ; а этотъ трупъ -- горю. Надѣюсь, все это я вижу во снѣ; да, и то, что я будто сторожу пещеру и стряпаю для добрыхъ людей; ничего этого не было; это стрѣла изъ ничего въ ничто пущенная и созданная изъ испареній мозга. Наши глаза, какъ и наши сужденія, бываютъ иногда слѣпы... Но я все еще дрожу отъ страха. Если на небесахъ осталась капля состраданія, хотя такая маленькая, какъ глазъ крапивника, грозные боги, дайте частичку ея!.. Сонъ все еще продолжается; я просыпаюсь, но онъ вокругъ меня и во мнѣ; я уже не воображаю, но ощущаю... человѣкъ безъ головы!.. Одежда Постумуса!.. Я узнаю форму его ноги; его рука; его стопа Меркурія, его бедра Марса, его плечи Геркулеса; но гдѣ его лицо Юпитера? Развѣ убиваютъ ли небѣ?.. Какъ?.. Оно исчезло... Пизаніо да падутъ на тебя всѣ проклятія, которыми обезумѣвшая Гекуба осыпала грековъ, съ прибавленіемъ моихъ! Сговорившись съ подлымъ дьяволомъ, Клотеномъ, ты убилъ моего мужа... Отнынѣ и письмо и чтеніе -- предательство! Будь проклятъ Пизаніо, съ твоими фальшивыми письмами! Проклятый Пизаніо, ты срубилъ главную мачту лучшаго изъ кораблей міра... О, Постумусъ! Гдѣ голова твоя? гдѣ она?.. Ахъ, гдѣ-же она? Пизаніо могъ поразить тебя въ сердце и оставить тебѣ голову!.. Кто могъ это сдѣлать? Пизаніо? Или онъ и Клотенъ, корысть и злоба виновники этого преступленія. О, это ясно, очень ясно. Онъ далъ мнѣ лекарство, назвавъ его превосходнымъ крѣпительнымъ, и оно оказалось убійственнымъ для моихъ чувствъ! Теперь все ясно; это дѣло Клотена и Пизаніо. О, зарумянь твоей кровью мои блѣдныя щеки, чтобы мы казались еще болѣе ужасными тому, кто найдетъ насъ. О, мой супругъ! супругъ мой!

Входятъ Люціусъ, Римскій военачальникъ, Офицеры и Гадатель.

   Военачальникъ. По вашему приказанію легіоны, стоявшіе въ Галліи, переплыли море; они ожидаютъ васъ въ мильфордской гавани и совершенно готовы.
   Люціусъ. Нѣтъ-ли извѣстій изъ Рима?
   Военачальникъ. Сенатъ призвалъ на службу союзниковъ и знатныхъ римлянъ, рвеніе которыхъ много обѣщаетъ. Они выступятъ подъ начальствомъ храбраго Іахимо, брата Сіенны.
   Луціусъ. Когда, вы думаете, они будутъ здѣсь?
   Военачальникъ. Съ первымъ попутнымъ вѣтромъ.
   Луціусъ. Эта быстрота позволяетъ надѣяться на успѣхъ. Осмотрите уже прибывшее войско; пусть всѣ будутъ готовы къ бою. Ну, а вы, достойный, предсказатель, что снилось вамъ объ этой войнѣ?
   Гадатель. Постомъ и молитвой просилъ я боговъ просвѣтить меня и они послали мнѣ видѣніе: птица Юпитера, римскій орелъ прилетѣлъ съ юга въ эту часть запада и скрылся въ солнечныхъ лучахъ; если грѣхи не затемняютъ моей вѣщей способности, это видѣніе предвѣщаетъ успѣхъ римскому войску.
   Луціусъ. Желаю вамъ грезить такъ почаще и не ошибаться въ предсказаніяхъ... Чей это трупъ безъ головы? Эта развалина говоритъ, что она была хорошимъ зданіемъ... Какъ! здѣсь и намъ! Мертвъ онъ или спитъ? Скорѣе мертвъ, потому что природа не допуститъ раздѣлить ложе съ усопшимъ. Покажите мнѣ лицо юноши.
   Военачальникъ. Онъ живъ.
   Луціусъ. Тогда отъ него мы узнаемъ, чей это трупъ. Юноша, познакомь насъ съ твоей судьбой; она, повидимому, любопытна. Кто служилъ тебѣ кровавымъ изголовьемъ? Кто исказилъ это прекрасное изображеніе, начертанное мудрой природой? Какое участіе принималъ ты въ этомъ горестномъ событіи? Какъ оно случилось? Кто онъ и кто ты?
   Иможена. Я ничто; но если я что-нибудь, то лучше бы мнѣ остаться ничѣмъ. Это былъ мой господинъ, добрый и храбрый британецъ; его убмли горцы. Увы! нѣтъ болѣе подобныхъ господъ. Пройду я отъ запада до востока, умоляя о службѣ, испытаю ее у многихъ и хорошихъ господъ, буду служить имъ честно, но такого господина. какъ этотъ, мнѣ уже не найдти.
   Луціусъ. Бѣдный добрый юноша, ты трогаешь меня своимъ горемъ не менѣе, чѣмъ видъ истекающаго кровью твоего господина. Скажи его имя, любезный.
   Иможена. Ричардъ дю-Шанъ. (Про себя) Я лгу, но безвредно; надѣюсь, боги простятъ меня. (Въ слухъ) Вы что-то сказали, господинъ.
   Луціусъ. Твое имя?
   Иможена. Фиделіо.
   Луціусъ. Ты доказалъ, что оно къ тебѣ подходитъ; оно вполнѣ соотвѣтствуетъ твоей вѣрности; а вѣрность -- твоему имени. Хочешь попытать счастія у меня? Не скажу, что я такъ же хорошъ, какъ и онъ, но, можешь быть увѣренъ, буду любить тебя не менѣе его. Самое письмо римскаго императора, пересланное мнѣ черезъ сенатъ, не могло бы убѣдить меня въ твоихъ достоинствахъ такъ, какъ убѣдилъ меня ты самъ. Иди со мной.
   Иможена. Я послѣдую за вами. Но прежде, если это будетъ угодно богамъ, позвольте мнѣ укрыть моего господина отъ мухъ такъ глубоко, какъ только смогутъ эти жалкія лопаты. Потомъ, засыпавъ могилу листьями и дикими растеніями, прочитавъ сотни молитвъ, пока я буду въ силахъ, влача и вздыхая, -- я окончу свою службу ему и перейду къ вамъ, если вамъ угодно будетъ взять меня.
   Луціусъ. Непремѣнно возьму, добрый юноша, и буду для тебя скорѣе отцомъ, чѣмъ господиномъ... Друзья, этотъ юноша напоминаетъ намъ о нашихъ обязанностяхъ. Отыщемъ хорошее, усѣянное маргаритками мѣсто и нашими копьями и мечами выроемъ могилу. Поднимите тѣло. Юноша, ты расположилъ насъ къ нему, и мы похоронимъ его, какъ воина. Утѣшься, осуши свои глаза. Иногда паденіе служитъ только средствомъ встать счастливѣе. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА III.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Лорды и Пизаніо.

   Цимбелинъ. Иди, узнай, въ какомъ она положеніи и возвращайся скорѣе. Исчезновеніе сына уложило ее въ постель, она въ жару и жизни ея угрожаетъ опасность. О, небо, сколько ударовъ обрушилось на меня разомъ! Иможена, мое лучшее утѣшеніе, бѣжала; королева на одрѣ опасной болѣзни и въ такое время, когда мнѣ грозитъ жестокая война. Ея сынъ, такъ нужный мнѣ теперь, тоже исчезъ; все это доводитъ меня до отчаянія... Ты, негодный, знаешь куда она скрылась, только притворяешься незнающимъ; жестокой пыткой мы заставимъ тебя говорить.
   Пизаніо. Государь, моя жизнь -- ваша, покорно отдаю ее въ ваше распоряженіе; но гдѣ госпожа моя -- не знаю; неизвѣстно мнѣ, зачѣмъ она скрылась и когда возвратится. Умоляю, ваше величество, повѣрить, что я вашъ преданный слуга.
   Первый лордъ. Государь, въ тотъ день, когда замѣтили ея исчезновеніе, онъ былъ здѣсь; я могу поручиться, что онъ говоритъ правду и всегда честно исполнялъ обязанности вѣрнаго подданнаго.Что касается Клотена, его ищутъ очень усердно и вѣроятно скоро отыщутъ.
   Цимбелинъ. Столько заботъ мнѣ теперь; на этотъ разъ ты ускользнулъ, но подозрѣніе съ тебя еще не снято.
   Пер. лордъ. Осмѣлюсь доложить вашему величеству, что римскіе легіоны, изъ Галліи, высадились на нашихъ берегахъ и къ нимъ послано изъ Рима подкрѣпленіе.
   Цимбелинъ. Какъ нуженъ мнѣ теперь совѣтъ королевы и ея сына. У меня голова идетъ кругомъ во всей этой сумятицѣ.
   Пер. лордъ. Мой добрый государь, вы настолько приготовились, что смѣло можете встрѣтить врага; придутъ къ нему подкрѣпленія -- мы и тогда будемъ достаточно сильны. Остается только двинуть войска, которыя жаждутъ вступить въ бой.
   Цимбелинъ. Благодарю васъ. Встрѣтимъ же грозу, которая насъ ищетъ; не того мы боимся, чѣмъ угрожаетъ Италія; тревожитъ насъ-то, что происходитъ здѣсь, дома. Идемъ! (Уходятъ.)
   Пизаніо. Ни одного письма отъ моего господина съ той поры, какъ я извѣстилъ его о смерти Иможены. Это странно. Ничего не слышу и о ней, хотя она обѣщала часто извѣщать о себѣ; не знаю, куда пропалъ Клотенъ. Все это приводитъ меня въ недоумѣніе.... Много дѣла будетъ небу.... Мнѣ приходится лгать, чтобы быть честнымъ; измѣнять, чтобы оставаться вѣрнымъ. На воинѣ я докажу, что люблю отечество и король въ томъ увѣрится; можетъ быть, я паду на полѣ битвы. Всѣ остальныя подозрѣнія противъ меня разсѣетъ время. При счастьи, ботъ и безъ руля приходить къ пристани. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА IV.

Передъ пещерой.

Входятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Гвидеріусъ. Вокругъ насъ вездѣ тревога.
   Беларіусъ. Надо укрыться отъ нея.
   Арвирагусъ. Какое-же удовольствіе найдете вы въ жизни, если станете скрываться отъ дѣла и опасности.
   Гвидеріусъ. И что выиграемъ мы, скрывшись? Или римляне убьютъ насъ, какъ британцевъ; или, принявъ насъ за подлыхъ перебѣзчиковъ, заставятъ служить имъ и потомъ все-таки убьютъ.
   Беларіусъ. Дѣти, мы подымемся выше, въ горы, и будемъ тамъ въ безопасности. Мы не можемъ пристать къ войску короля; васъ никто не знаетъ, въ списки воиновъ мы не внесены, а исчезновеніе Клотена побудитъ ихъ спросить васъ, гдѣ мы жили; мы можемъ обмолвиться признаніемъ, что сдѣлали, и за это насъ постигнутъ мучительныя пытки и смерть.
   Гвидеріусъ. Такое опасеніе недостойно тебя, отецъ, и твои слова нисколько насъ не убѣждаютъ.
   Арвирагусъ. Невѣроятно, чтобы слыша ржаніе римскихъ коней, видя огни ихъ лагерей; когда ихъ глаза и уши развлечены такими важными событіями, они стали терять время на допросы, кто мы и откуда пришли.
   Беларіусъ. О, многіе знаютъ меня въ войскѣ. Вы видѣли, много лѣтъ прошло, а черты Клотена не изгладились изъ моей памяти. Кромѣ того, король не стоитъ ни моей службы, ни вашей любви. Мое изгнаніе не позволило мнѣ дать вамъ должнаго воспитанія, осудило васъ на тяжелую жизнь, отнявъ отъ васъ все, на что вы имѣли право надѣяться уже въ самой колыбели; и въ лѣтній зной и въ зимнюю стужу у васъ нѣтъ настоящаго убѣжища.
   Гвидеріусъ. Лучше совсѣмъ не жить, чѣмъ жить такъ, какъ мы живемъ. Прошу, присоединимся къ арміи. Насъ съ братомъ никто не знаетъ; тебя же такъ давно не видали. и ты такъ состарился, что едва-ли кто-нибудь признаетъ.
   Арвирагусъ. Клянусь этимъ яснымъ солнцемъ, я пойду туда. Я даже никогда еще не видѣлъ, какъ умираетъ человѣкъ въ бою; я видѣлъ только кровь робкихъ зайцевъ, быстроногихъ козъ и оленей; верхомъ я ѣздилъ только на клячѣ, хозяиномъ которой былъ ѣздокъ, какъ и я, не знавшій шпоръ. Мнѣ стыдно пользоваться блестящими лучами благодатнаго солнца, пребывая въ жалкомъ ничтожествѣ.
   Гвидеріусъ. Клянусь небомъ, иду и я. Если ты благословишь меня, отецъ, и дашь мнѣ свое позволеніе, я стану охотнѣе заботиться о своей жизни, не дашь -- пусть послѣдствія твоего отказа падутъ на меня и я погибну отъ руки римлянъ.
   Арвирагусъ. Тоже скажу и я. Аминь.
   Беларіусъ. Если вы не дорожите своей молодой жизнью, съ чего-же дорожить мнѣ моей, дряхлой. Пойду и я съ вами, дѣти. Сложите мы свои головы за родину, рядомъ съ вами будетъ а моя постель; тамъ же лягу и я. Идемъ! идемъ! (про себя) Время кажется имъ такимъ длиннымъ; ихъ кровь бурлитъ, желая излиться и доказать, что они родились принцами. (Уходятъ.)
  

ДѢЙСТВІЙ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Поле между британскимъ и римскимъ лагерями.

Входить Постумусъ съ окровавленнымъ платкомъ.

   Постумусъ. Да, окровавленный холстъ, я сохраню тебя, потому что самъ желалъ, чтобы былъ ты такъ окрашемъ. Если бы всѣ женатые вздумали послѣдовать моему примѣру, сколько было бы убито женъ, болѣе достойныхъ, чѣмъ ихъ мужья, и притомъ за самую ничтожную вину. О, Пизаніо, хорошій слуга исполняетъ не всякое приказаніе своего господина; онъ обязанъ исполнять только честныя его приказанія. Если бы, боги, за каждый мой проступокъ вы наказывали меня, не дожилъ бы я до такого дѣла; тогда вы сохранили бы благородную Иможену для раскаянія, а покарали бы меня, несчастнаго, болѣе достойнаго вашей кары. Увы! однихъ вы отзываете съ этого свѣта за легкіе проступки и это служитъ доказательствомъ вашей любви къ нимъ, ибо вы желаете избавить ихъ отъ новыхъ паденій; другимъ же позволяете накоплять зло, причемъ каждое послѣдующее хуже предъидущаго, и дѣлаться ужасомъ для людей. Вы взяли Иможену, ваша воля, но даруйте мнѣ смиреніе! Я пріѣхалъ сюда съ итальянской знатью воевать съ королевствомъ моей жены. Британія, я убилъ твою королеву! будетъ, болѣе я тебѣ ранъ не нанесу. Боги, выслушайте терпѣливо, на что я рѣшился. Я сброшу эту римскую одежду и переодѣнусь въ платье простого крестьянина и пойду противъ тѣхъ, съ кѣмъ я пріѣхалъ сюда, и умру я за тебя, о, Иможена, потому что каждый вздохъ мой о тебѣ, есть смерть. Такъ, никому неизвѣстный, не возбуждающій ни въ комъ ни жалости, ни злобы, я буду искать опасностей. Я желаю, чтобы люди признали во мнѣ болѣе мужества, чѣмъ можно было бы предполагать, судя по моей одеждѣ. Боги! дайте мнѣ силы Леонатусовъ! Я пристыжу обычай свѣта судить человѣка по его внѣшности, а не по его внутреннимъ достоинствамъ. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Съ одной стороны входятъ Луціусъ, Іахимо и римское войско; съ другой -- британское; Постумусъ слѣдуетъ за нимъ какъ простой воинъ. Они проходятъ черезъ сцену. Шумъ битвы. Возвращаются, сражаясь, Іахимо и Постумусъ; послѣдній обезоруживаетъ своего противника и удаляется.

   Іахимо. Тяжелый грѣхъ гнететъ мою совѣсть и отнимаетъ у меня мужество. Я оклеветалъ женщину, принцесу этой страны, и ея воздухъ, въ отмщеніе, ослабляетъ меня; иначе, развѣ бы могъ простой мужикъ, отребіе природы, одолѣть меня въ моемъ ремеслѣ? Санъ и почести, если они пользуются такъ, какъ пользуюсь я, только позорятъ. Если, Британія, твоя знать настолько-же мужественнѣе этого болвана, насколько онъ мужественнѣе нашей знати, придется признать, что мы едва люди, а они боги. (Уходитъ.)

Сраженіе продолжается: британцы бѣгутъ; Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ, къ нему на выручку приходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. Стойте! стойте! поле за нами! проходъ занятъ; насъ выбить нельзя, лишь бы мы подло не струсили.
   Гвидеріусъ, Арвирагусъ. Стойте, стойте и сражайтесь!

Входитъ Постумусъ и намекаетъ британцамъ; они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ. Затѣмъ входятъ Луціусъ, Іахимо и Иможена.

   Луціусъ. Уходи изъ этой сумятицы, юноша, и спасайся; друзья убиваютъ друзей и безпорядокъ такой, точно у всѣхъ завязаны глаза.
   Іахимо. Къ нимъ подоспѣло подкрѣпленіе.
   Луціусъ. Какъ внезапно измѣнилась участь боя. Если не подоспѣютъ наши подкрѣпленія, мы принуждены будемъ бѣжать.
  

СЦЕНА III.

Другая часть поля битвы.

Входятъ Постумусъ и Британскій Лордъ.

   Лордъ. Ты оттуда, гдѣ наши устояли?
   Постумусъ. А вы, кажется изъ числа тѣхъ, что бѣжали?
   Лордъ. Да.
   Постумусъ. Вы не заслуживаете за то порицанія, потому что все было потеряно; затѣмъ вступилось за насъ небо и мы устояли. Самъ король былъ отрѣзанъ отъ войска; ряды наши смѣшались; британцы показали врагу свои спины и побѣжали узкимъ проходомъ; ободренный этимъ врагъ вскорѣ убѣдился, что ему предстоитъ болѣе работы, чѣмъ у него имѣется рукъ для ея исполненія и потому однихъ онъ разилъ на смерть, другихъ-же задѣвалъ только слегка; многіе же изъ нашихъ сами падали, изъ одного только страха; прошло не много времени и узкій проходъ былъ запруженъ мертвецами, пораженными въ спину, и трусами, сберегшими свою жизнь затѣмъ, чтобы продлить свой позоръ.
   Лордъ. Гдѣ этотъ проходъ?
   Постумусъ. Недалеко отъ поля сраженія; онъ окопанъ рвомъ и обнесенъ валомъ; имъ съумѣлъ воспользоваться одинъ старый воинъ, можно поручиться, честный, услугой родинѣ, заслужившій ту долгую жизнь, о которой свидѣтельствуетъ его бѣлая борода. Съ нимъ были двое юношей, почти мальчики, которымъ приличнѣе было отличаться въ сельскихъ играхъ, чѣмъ въ бою, -- съ лицами нѣжными, даже красивѣйшими тѣхъ, которыя скрываютъ подъ маской изъ скромности или отъ загара; въ сопровожденіи этихъ двухъ молодцовъ старикъ протѣснился въ проходъ, между бѣгущими, и закричалъ имъ: "убѣгая умираютъ олени, а не войны нашей Британіи; души бѣглецовъ устремляются прямо въ преисподнюю! Остановитесь! или мы присоединимся къ римлянамъ и поступимъ съ вами, какъ съ звѣрями на охотѣ, потому что вы удираете подобно имъ. Васъ можетъ только спасти, если вы снова рѣшительно обернетесь назадъ. Остановитесь, остановитесь!" Эти трое стоили трехъ тысячъ своимъ мужествомъ и вѣрой въ успѣхъ дѣла. Когда всѣ опускаютъ руки, трое дѣятельныхъ, умѣющихъ воодушевить другихъ, составляютъ цѣлое войско. Эти трое однимъ словомъ "остановитесь!" умѣньемъ воспользоваться удобной мѣстностью и, еще болѣе, своимъ чарующимъ примѣромъ, который и веретено обратилъ бы въ копье, возвратили бодрость упавшимъ духомъ; многихъ изъ нихъ сдѣлалъ трусами примѣръ, -- о, на войнѣ великій грѣхъ тому, кто первый подастъ его; -- они осмотрѣлись, имъ стало стыдно своего проступка и они зарычали, какъ львы, на копья охотниковъ. Преслѣдователи, при такомъ неожиданномъ сопротивленіи, остановились, начали отступать, смѣшались, и произошла страшная схватка; затѣмъ они побѣжали какъ циплята по той самой дорогѣ, но которой летѣли орлами; рабами бѣжали они послѣдамъ, сдѣланныхъ ими-же, но побѣдителями. Тогда и наши трусы, -- какъ крохи оставшейся провизіи въ концѣ длиннаго путешествія, -- оказали свою пользу; увидавъ, что задняя дверь ничѣмъ не защищенныхъ сердецъ отворена, они разразились страшными ударами; они били мертвыхъ, умирающихъ; доставалось отъ нихъ даже и своимъ, въ общей свалкѣ; прежде одинъ римлянинъ гналъ ихъ передъ собой десятокъ; теперь каждый изъ нихъ убивалъ по двадцати; и тѣ, которые еще недавно готовы были лучше умереть, чѣмъ сопротивляться, стали грозою для враговъ.
   Лордъ. Какой странный случай. Узкій проходъ. Старикъ и два мальчика.
   Постумусъ. Нечего вамъ удивляться; вы созданы скорѣе для того, чтобы слушать разсказъ о подвигахъ, а не совершать ихъ.
   Лордъ. Полно, не сердитесь.
   Постумусъ. Зачѣмъ сердиться мнѣ? Кто струситъ предъ врагомъ, съ тѣмъ я скорѣе готовъ дружиться, потому что, по своей трусости, онъ тотчасъ же оставитъ меня.
   Лордъ. Прощайте; вы сердитесь. (Уходитъ.)
   Постумусъ. Снова убѣжалъ. И это лордъ. О, благородное ничтожество! Находится на полѣ битвы и развѣдываетъ о ней у меня. Какъ многіе сегодня пожертвовали честью для спасенія своей кожи; пустились въ бѣгство и все-таки многіе изъ нихъ погибли. А я точно заколдованъ своимъ несчастьемъ, я не могъ найдти себѣ смерти, хотя искалъ ее вездѣ, гдѣ только слышалъ ея стоны; не попалъ подъ ея удары и тамъ, гдѣ она разила. Странно, это отвратительное чудовище скрывается въ свѣтлыхъ кубкахъ, на пуховыхъ перинахъ, въ льстивыхъ словахъ; тамъ у нея болѣе слугъ, чѣмъ у насъ, разящихъ ея мечемъ, но я хочу ее найдти и найду; до сихъ поръ я дрался за британцевъ; перестаю быть британцемъ и занимаю мое прежнее мѣсто между римлянами, не стану болѣе драться и сдамся послѣднему рабу, который коснется моего плеча. Очень много британцевъ убили сегодня римляне; британцы не остались и не останутся долѣе въ долгу; смерть моя будетъ моимъ выкупомъ. На обоихъ сторонахъ я только затѣмъ, чтобы разстаться съ ненавистной для меня жизнью. Я и разстанусь съ нею за Иможену!

Входятъ два Британскіе военачальника и Солдаты.

   Пер. военачальникъ. Хвала великому Юпитеру! Луціусъ взятъ въ плѣнъ. Старика и его сыновей принимаютъ за ангеловъ.
   Вт. военачальникъ. Съ ними былъ еще четвертый, одѣтый въ платье крестьянина, который храбро помогалъ имъ.
   Пер. военачальникъ. Такъ разсказываютъ, но ни одного изъ нихъ не могутъ найдти. Стой! Кто это?
   Постумусъ. Римлянинъ, который не бродилъ бы здѣсь, еслибъ его поддержали.
   Вт. военачальникъ. Возьми его, собаку! Не останется ни одной римской ноги, чтобы вернуться въ Римъ и разсказывать, какія вороны клевали здѣсь римлянъ. Онъ хвалится своими подвигами, вѣрно кто-нибудь изъ знати; отведите его къ королю.

Входятъ Цимбелинъ со свитой; Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ, Пизаніо и римскіе плѣнные. Военачальники подводятъ къ королю Посшумуса; онъ велитъ тюремщику взятъ его и затѣмъ всѣ уходятъ.

  

СЦЕНА IV.

Тюрьма.

Входятъ Постумусъ и два Тюремщика.

   Пер. тюремщикъ. Теперь тебя не украдутъ, ты хорошо запакованъ. Пасись, если найдешь здѣсь траву.
   Вт. тюремщикъ. Когда проголодаешься.

(Уходятъ )

   Постумусъ. Будь благословенно заключеніе; ты, я думаю, для меня путь къ свободѣ. Счастливѣе я больного подагрой, который предпочитаетъ вѣчныя страданія излеченію искуснѣйшимъ врачемъ -- смертію, которая обладаетъ ключомъ ото всѣхъ замковъ. Моя совѣсть, ты закована сильнѣе моихъ рукъ и ногъ; милосердные боги, дозвольте моему раскаянію быть отмычкой ея оковъ и тогда я буду свободенъ навсегда! Достаточно-ли для этого моей скорби? Ею дѣти смягчаютъ земныхъ отцовъ, а боги милосерднѣе людей. Если я долженъ принести покаяніе, всего лучше исполнить его въ цѣпяхъ, желанныхъ для меня, но не насильственныхъ; если, болѣе всего для умилостивленія васъ, я лишилъ себя свободы, согласитесь взять все мое. Я знаю, вы снисходительнѣе жадныхъ людей, которые принимаютъ отъ своихъ должниковъ третью, шестую, десятую часть, давая тѣмъ возможность имъ на остальное поправить ихъ положеніе. За драгоцѣнную жизнь Иможены возьмите мою жизнь, хотя она не такъ цѣнна, какъ ея, но все же и моя жизнь вами вычеканена. Не всякую монету люди взвѣшиваютъ и берутъ легкую, ради изображенія, на ней вычекансннаго; возьмите же монету съ моимъ изображеніемъ, такъ какъ она вашей работы. И такъ, всемогущіе, согласитесь на такую уплату, возьмите мою жизнь и тѣмъ снимите съ меня тяжелыя путы. О, Иможена! а буду говорить съ тобой, безмолствуя. (Засыпаетъ.)

Торжественная музыка. Входятъ, какъ видѣнія: Сициліусъ Леонатусъ, отецъ Постумуса, старикъ, въ одеждѣ воина; онъ ведетъ за руку старую женщину, Мать Постумуса; музыканты впереди нихъ;за ними идутъ Два юные Леонатуса, съ открытыми ранами отъ которыхъ они пали въ сраженіи. Они окружаютъ Постумуса.

  
             Сициліусъ *).
   *) Стихотворный переводъ видѣнія принадлежитъ Ѳ. Б. Миллеру.
  
   О, громовержецъ! не рази
             Ничтожнаго червя:
   На Марса, на Юнону пусть
             Прольется месть твоя
                       И весь твой гнѣвъ.
   Мой сынъ такъ чистъ и кротокъ былъ
             Отца онъ не знавалъ!
   Когда я умеръ -- рокъ ему
             Лучъ свѣта показалъ.
   Отцомъ гонимыхъ и сиротъ
             Тебя считаетъ свѣтъ:
   Зачѣмъ же ты не спасъ его
             Отъ горькихъ жизни бѣдъ?
  
             Мать.
  
   Луцина *) мнѣ не помогла
             Я въ мукахъ умерла.
   Его ножомъ рука врача
             Для жизни извлекла...
                       Мой бѣдный сынъ!
   *) Луцина -- богиня родильницъ и новорожденныхъ дѣтей, считалась дочерью Юноны.
  
             Сициліусъ.
  
   Какъ предки доблестные, онъ
             Былъ силенъ и высокъ;
   Моею отраслію свѣтъ
             Вполнѣ гордиться могъ.
  
             Старшій братъ.
  
   Когда онъ зрѣлымъ мужемъ сталъ,
             Въ странѣ своей родной,
   Себѣ онъ равныхъ не встрѣчалъ
             По доблести прямой;
   И дочь монарха взоръ на немъ
             Остановила свой.
  
             Мать.
  
   И что-жъ? за свой союзъ святой
             Пошелъ въ изгнанье онъ
   Лишенъ наслѣдія отцовъ
             И счастія лишенъ,
                       И ласкъ жены!
  
             Сициліусъ.
  
   Какъ ты дозволилъ хвастуну
             Іахимо клеветой
   Въ немъ муки ревности разлить,
             Смутить его покой?
   Зачѣмъ такъ долженъ онъ страдать
             Отъ подлости чужой?
  
             Младшій братъ.
  
   Отецъ и мать къ нему пришли
             Изъ области тѣней,
   И мы, стяжавшіе почетъ
             И смерть среди мечей,
   Храня Тенанція права
             И честь земли своей.
  
             Старшій братъ.
  
   Такъ Цимбелину Постумъ вашъ
             Мечомъ своимъ служилъ:
   Зачѣмъ-же ты, о царь боговъ,
             Его не наградилъ,
   И все, чего достигъ герой
             Въ страданье обратилъ?
  
             Сициліусъ.
  
   Открой кристальное окно,
             Внемли мольбамъ моимъ:
   Не дай, чтобъ древній, славный родъ
             Подъ гнѣвомъ палъ твоимъ.
  
             Мать.
  
   Зевесъ! мой сынъ благочестивъ --
             О; сжалься же надъ нимъ!
  
             Сициліусъ.
  
   Взгляни изъ мраморныхъ палатъ --
             Внемли мольбѣ духовъ --
   Не то мы съ жалобой своей
             Придемъ въ совѣтъ боговъ.
  
             Оба брата.
  
   Внемли! не то мы вознесемъ
             Къ богамъ свой горькій зовъ.

Юпитеръ спускается на орлѣ съ громомъ и молніею. Духи падаютъ на колѣна.

  
             Юпитеръ.
  
   Умолкни сонмъ блуждающихъ тѣней!
   Какъ смѣли вы въ безумномъ ослѣпленьи,
   Винить того, кто молніей своей
   Разитъ мятежъ, караетъ преступленье?
   Вамъ данъ Элизій -- на лугахъ своихъ
   Покойтесь тамъ, другихъ заботъ не зная:
   Забудьте всѣ дѣла земного края:
   Не вамъ, а мнѣ заботиться о нихъ.
   Кто мной любимъ, пусть приметъ испытанье --
   И тѣмъ цѣна награды возрастетъ;
   Довѣрьтесь мнѣ: вашъ сынъ прошелъ страданье,
   И для него вновь счастье зацвѣтетъ.
   Явился въ свѣтъ онъ подъ моей звѣздою,
   И бракъ его благословилъ мой храмъ;
   Онъ счастіе скрѣпилъ себѣ бѣдою,
   Вновь Иможену я ему отдамъ.
   Летите въ свой пріютъ! вотъ книга вамъ,
   Ее на грудь ему вы положите:
   Въ ней заключенъ судьбы его залогъ --
   Впередъ меня роптаньемъ не гнѣвите.
   Орелъ! лети въ кристальный мой чертогъ!

(Улетаетъ.)

             Сициліусъ.
  
   Онъ съ громомъ къ намъ слетѣлъ, и сѣрный дымъ
   Его объялъ, орелъ его священный
   Такъ грозенъ былъ: но въ высь его полетъ
   Былъ сладостенъ, какъ райскій ароматъ;
   Онъ мощнымъ клювомъ крылья расправлялъ:
   Знать, богъ его доволенъ.
  
             Всѣ.
  
   О! Юпитеръ! Благодаримъ!
  
             Сициліусъ.
  
             Сводъ мраморный сомкнулся:
   Онъ въ свой чертогъ сіяющій влетѣлъ.
   Прочь, прочь скорѣй! исполнимъ повелѣье
   Царя боговъ для нашего спасенья.

(Духи исчезаютъ )

   Постумусъ (просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ дѣломъ; ты мнѣ далъ отца; ты создалъ мать и двухъ братьевъ. Но -- о, насмѣшка!-- ничего не осталось, они исчезли! скрылись тотчасъ, какъ родились, и я проснулся. Я такъ же грезилъ, какъ грезятъ бѣдняки, полагающіеся на милость сильныхъ; проснутся -- и ничего не находятъ. Но я говорю не то; многіе надѣляются счастіемъ, не помышляя о немъ и не заслуживая его; вотъ и я, не знаю за что, обрадованъ этимъ золотымъ сномъ. Это что? Какія феи посѣщаютъ это мѣсто. Книжка? Красивая! Не будь же ты, по обычаю свѣта, богаче снаружи, чѣмъ внутри; не походи на нашихъ придворныхъ и будь тѣмъ, что обѣщаетъ твоя наружность. (Читаетъ.) "Когда львенокъ, найдетъ, не ища, самъ того не зная, струю нѣжнаго воздуха, и будетъ обнятъ ею; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, послѣ долголѣтней смерти снова оживутъ, приростутъ къ старому пню и зазеленѣютъ, -- тогда окончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и процвѣтетъ въ благоденствіи и мирѣ! И это сонъ или чепуха, сорвавшаяся съ языка безумца; то или другое, или просто ничто; безсмыслица это или же то, что выше нашего пониманія? Она тоже, что моя жизнь; хотя ради симпатіи сохраню ее.

Входитъ Тюремщикъ.

   Тюремщикъ. Ну, сэръ, готовы вы къ смерти?
   Постумусъ. Скорѣе пережарился. Я уже давно готовъ.
   Тюремщикъ. Дѣло идетъ о висѣлицѣ для васъ, сэръ; если вы готовы для нея, значитъ сготовлены какъ слѣдуетъ.
   Постумусъ. Если буду хорошимъ блюдомъ для зрителей, этимъ и покроются расходы.
   Тюремщикъ. Тяжелый это будетъ счетъ для васъ, сэръ; одно развѣ утѣшеніе, что болѣе уже не придется расплачиваться, не будутъ тревожить трактирные счеты, которые иногда вызываютъ досаду, хотя сперва и было очень весело; входишь въ трактиръ ослабѣвшій отъ недостатка пищи, а выходишь, шатаясь отъ излишка выпитаго; разбираетъ досада, что много выпилъ и много заплатилъ; и голова и кошелекъ пусты; голова тяжела, потому что была слишкомъ легка; кошелекъ легокъ, потому что освобожденъ отъ тяжести. Вотъ вы и избавитесь отъ всѣхъ этихъ противорѣчій. Какъ милостива копеечная веревка! она въ одну минуту уничтожаетъ тысячные счеты; она самый лучшій счетчикъ; она очиститъ разомъ и прошлое, и настоящее и будущее; ваша шея, сэръ, и перо, и книга, и деньги, -- живо счетъ покончите.
   Постумусъ. Умереть мнѣ легче, чѣмъ тебѣ жить.
   Тюремщикъ. Справедливо, сэръ, кто спитъ, тотъ не страдаетъ зубной болью. Но тотъ, кому, какъ вамъ, приходится спать уложеннымъ въ постель палачемъ, тотъ охотно помѣняется мѣстомъ съ своимъ прислужникомъ, потому что, видите-ли вы, сэръ, вы не знаете, по какой дорогѣ вамъ придется идти.
   Постумусъ. Хорошо знаю, пріятель.
   Тюремщикъ. Выходитъ, ваша смерть съ глазами во лбу; никогда не видалъ, чтобы ее такъ изображали; вамъ или придется идти по указаніямъ тѣхъ, кто знаетъ, или самому выбирать дорогу, которой не знаете и поплететесь вы на удачу; ну, а какъ окончите путешествіе, объ этомъ, я полагаю, вы не вернетесь разсказывать.
   Постумусъ. Скажу тебѣ, пріятель, что у всякаго найдутся глаза, чтобы отыскать дорогу, по которой я пойду, кромѣ развѣ того, который зажмуривается, не желая ими пользоваться.
   Тюремщикъ. Мудреная штука! какъ это человѣкъ можетъ пользоваться глазами, чтобы видѣть дорогу, которая ослѣпляетъ! Я знаю, что висѣлица заставитъ по неволѣ зажмуриться.

Входитъ Вѣстникъ.

   Вѣстникъ. Снимите оковы съ арестанта и веди его къ королю.
   Постумусъ. Ты принесъ мнѣ добрую вѣсть; меня призываютъ, чтобы дать свободу.
   Тюремщикъ. Тогда пусть меня повѣсятъ.
   Постумусъ. И ты будешь свободнѣе тюремщика; для мертваго нѣтъ замковъ. (Вѣстникъ и Постумусъ уходятъ.)
   Тюремщикъ. Кажется и тотъ, который женился бы на висѣлицѣ и наплодилъ съ нею маленькихъ висѣлицъ, не былъ бы къ ней такъ расположенъ, какъ этотъ. Говоря по совѣсти, хоть онъ и римлянинъ, сколько есть бездѣльниковъ, худшихъ, чѣмъ онъ, которые сильно привязаны къ жизни и умираютъ противъ своей воли; такъ же бы умеръ и я, еслибъ принадлежалъ къ ихъ числу. Желалъ бы я, чтобы всѣ были одного мнѣнія, и притомъ хорошаго; худо пришлось бы тогда тюремщикамъ и висѣлицамъ. Говорю противъ своей выгоды, но то, чего я желаю, имѣетъ свою выгоду.
  

СЦЕНА V.

Палатка Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ, Пизаніо, лорды, военачальники и свита.

   Цимбелинъ. Боги сдѣлали васъ спасителями моего трона; останьтесь же при мнѣ. Грустно мнѣ, что не могутъ найдти того бѣдняка, который сражался съ такой доблестью, что его лохмотья стыдили позолоченные латы, а обнаженная грудь опереживала непроницаемые щиты. Счастливъ будетъ тотъ, кто найдетъ его, если наша милость можетъ сдѣлать его счастливымъ.
   Беларіусъ. Никогда я не видалъ такого благороднаго рвенія въ существѣ такомъ жалкомъ на видъ; такихъ блестящихъ дѣлъ, совершенныхъ человѣкомъ, отъ котораго скорѣе можно было ожидать робости нищаго.
   Цимбелинъ. И ничего о немъ не слышно?
   Пизаніо. Его искали между живыми и мертвыми -- нигдѣ ни слѣда.
   Цимбелинъ. Къ сожалѣнію, я сталъ наслѣдникомъ его награды; присоединяю ее къ вашей; вы -- печень, сердце и мозгъ Британіи, которая, признаюсь, жива только благодаря вамъ. Пора теперь спросить: откуда вы? Скажите.
   Беларіусъ. Государь, мы родились въ Камбріи; мы дворяне; хвалиться еще чѣмъ-нибудь было бы нескромно; прибавлю только, что мы честны.
   Цимбелинъ. Преклоните колѣна!.. Встаньте, мои боевые рыцари; вы отнынѣ при моей особѣ и будете удостоены почестей, соотвѣтственно вашему званію.

Входятъ Корнеліусъ и Придворныя дамы.

   Цимбелинъ. На вашихъ лицахъ видна тревога. Почему вы такъ печально привѣтствуете нашу побѣду? Можно подумать, что вы изъ римлянъ, а не принадлежите къ британскому двору.
   Корнеліусъ. Да здравствуетъ великій король! Но, государь, я принужденъ омрачить вашу радость вѣстью о смерти королевы.
   Цимбелинъ. Врачу менѣе всѣхъ удобно являться съ такой вѣстью. Но, я знаю, лекарства могутъ продлить только жизнь; смерть же беретъ и самого врача. Какъ умерла она?
   Корнеліусъ. Ужасно; бѣснуясь, какъ и жила; жестокая ко всѣмъ, она окончила жестокостью къ самой себѣ. Если вамъ будетъ угодно, я передамъ ея признанія; если я ошибусь въ чемъ-нибудь, мою ошибку могутъ исправить эти дамы; онѣ со слезами присутствовали при ея кончинѣ.
   Цимбелинъ. Прошу, говори.
   Корнеліусъ. Прежде всего она призналась что никогда васъ не любила; она любила только величіе, которымъ пользовалась черезъ васъ; она сказала, что вышла замужъ за вашъ королевскій санъ, а васъ она ненавидѣла.
   Цимбелинъ. Объ этомъ она одна только знала; не признайся она въ этомъ, умирая, не повѣрилъ бы я ея словамъ. Продолжай.
   Корнеліусъ. Ваша дочь, которую наружно она такъ ласкала, была ненавистна ей, какъ скорпіонъ, и, если бы не скрылась, была бы ею отравлена.
   Цимбелинъ. О, хитрый демонъ! Кто можетъ прочесть въ сердцѣ женщины? Все?
   Корнеліусъ. Нѣтъ, есть еще худшее. Она призналась, что для васъ у нея былъ приготовленъ ядъ, который непрерывно точилъ бы вашу жизнь, и медленно васъ умерщвляя; въ это время, она предполагала, слезами, поцѣлуями, заботами, совершенно овладѣть вами, а когда окончательно расположила бы васъ къ себѣ, избравъ удобную минуту, склонила бы васъ объявить ея сына наслѣдникомъ вашего престола. Когда-же сынъ ея такъ странно исчезъ и тѣмъ разстроилъ ея планы, ею овладѣло безстыдное отчаянье, она, въ укоръ богамъ и людямъ, открыла свои замыслы, сожалѣя только о томъ, что не осуществила задуманнаго зла, и умерла въ отчаяніи.
   Цимбелинъ. И вы также все это слышали.
   Дама. Слышали, ваше величество.
   Цимбелинъ. Не виноваты тутъ ни глаза мои -- она была красива; ни уши -- она такъ убѣдительно говорила; ни сердце -- оно считало ее тѣмъ, чѣмъ она казалась. Но ты, о дочь моя! ты можешь сказать, что это было безуміемъ съ моей стороны; доказательствомъ служитъ то, что ты на себѣ испытала. Да исправитъ все это небо!

Входятъ подъ стражей Луціусъ, Іахимо, Гадатель и другіе Римляне; сзади ихъ Постумусъ и Иможена.

   Цимбелинъ. Теперь, Кай, пришелъ ты не за данью; британцы сложили ее, хотя и съ потерей многихъ храбрыхъ; родные погибшихъ просятъ успокоить ихъ благородныя душа истребленіемъ васъ, плѣнниковъ; мы дали на это согласіе; подумай-же теперь о своей участи.
   Луціусъ. Подумайте, государь, и вы о превратностяхъ войны; на этотъ разъ случай отдалъ вамъ побѣду; останься она за нами, мы не грозили-бы мечомъ нашимъ плѣнникамъ, когда кровь уже остыла. Но если богамъ такъ угодно, что нашимъ выкупомъ будетъ только смерть -- мы ждемъ ее; римлянинъ всегда съумѣетъ умереть римляниномъ. Августъ живъ и отмститъ за насъ; вотъ все, что касается меня. Попрошу васъ объ одномъ: возьмите выкупъ за этого мальчика; онъ родомъ британецъ; едва-ли можно отыскать другого такого скромнаго, исполнительнаго, заботливаго къ своему дѣлу, способнаго и вѣрнаго пажа, какъ онъ. Не отвергайте моей просьбы, вполнѣ подкрѣпляемой его достоинствами; къ тому-же онъ не нанесъ никакого ущерба британцамъ, хотя и служилъ римлянину. Спасите его, государь, и не щадите остальныхъ.
   Цимбелинъ. Я увѣренъ, что гдѣ-то видѣлъ его; лицо совсѣмъ знакомое. Юноша, своимъ взглядомъ ты побѣдилъ мое расположеніе; беру тебя. Не знаю, почему и съ какой цѣлью, но я говорю тебѣ: живи, но жизнью обязанъ ты не своему господину; можешь просить у меня, чего хочешь; все, что зависитъ отъ моей милости и прилично твоему положенію, я обѣщаю тебѣ, даже еслибъ ты просилъ оставить жизнь знатнѣйшему изъ плѣнниковъ.
   Иможена. Благодарю, ваше величество.
   Луціусъ. Не проси за мою жизнь, милый мальчикъ; я знаю ты будешь просить.
   Иможена. Нѣтъ, нѣтъ; увы! на мнѣ лежитъ иная забота; я вижу то, что для меня хуже смерти; твоя жизнь, мой добрый господинъ, сама будетъ говорить за себя.
   Луціусъ. Мальчикъ пренебрегъ мною; онъ отказывается отъ меня, отвергаетъ. Скоро умираетъ радость, основанная на вѣрности дѣвушекъ и мальчиковъ. Но чѣмъ онъ такъ смущенъ?
   Цимбелинъ. Чего-же ты хочешь, мальчикъ? Любовь моя къ тебѣ все усиливается; подумай-же хорошенько прежде, чѣмъ выскажешь свою просьбу. Ты знаешь того, на котораго такъ пристально смотришь? Говори; ты хочешь, чтобы онъ жилъ; не родственникъ-ли онъ тебѣ или другъ?
   Иможена. Онъ римлянинъ и такой-же мнѣ родственникъ, какъ и вашему величеству, хотя, какъ вашъ подданный, я все-таки къ вамъ ближе, чѣмъ онъ.
   Цимбелинъ. Но зачѣмъ-же ты такъ пристально на него смотришь?
   Иможена. Я объясню это вамъ одному, если вамъ угодно будетъ выслушать меня.
   Цимбелинъ. Охотно выслушаю и съ полнымъ вниманіемъ. Какъ твое имя?
   Иможена. Фиделіо, государь.
   Цимбелинъ. Ты добрый юноша, мой пажъ; я желаю быть твоимъ господиномъ; отойдемъ; говори свободно.

Цимбелинъ и Иможена отходятъ въ сторону.

   Беларіусъ. Нашъ юноша воскресъ изъ мертвыхъ.
   Арвирагусъ. Двѣ песчинки не бываютъ похожи другъ на друга такъ, какъ этотъ похожъ на того милаго, розоваго мальчика, что умеръ у насъ; того тоже звали Фиделіо.Что вы думаете.
   Гвидеріусъ. Умершій ожилъ.
   Беларіусъ. Молчите! молчите! Увидимъ, что будетъ дальше; онъ не смотритъ на васъ, подождемъ! Бываютъ изумительныя сходства! Если-бы это былъ онъ, я увѣренъ, онъ заговорилъ-бы съ нами.
   Гвидеріусъ. Но вѣдь мы видѣли его мертвымъ.
   Беларіусъ. Молчи! лучше подождемъ.
   Пизаніо (про себя). Она! моя госпожа! Она жива, а тамъ будь что будетъ.

Цимбелинъ и Иможена выходятъ впередъ.

   Цимбелинъ. Стань подлѣ меня и спрашивай вслухъ. (Іахимо) Сэръ, подойдите сюда и отвѣчайте этому юношѣ вполнѣ искренно, или, клянусь моимъ величіемъ и честью, жестокой пыткой мы вытянемъ правду изъ вашей лжи... Спрашивай его.
   Иможена. Я хочу знать, отъ кого онъ получилъ этотъ перстень?
   Постумусъ (про себя). Какое ему дѣло до этого?
   Цимбелинъ. Скажите, откуда получили вы бриліантъ, что на вашемъ пальцѣ?
   Іахимо. Тебѣ слѣдовало подвергнуть меня пыткѣ, чтобы я не говорилъ о томъ; ибо что я скажу тебя самого подвергнетъ пыткѣ.
   Цимбелинъ. Какъ! меня?
   Іахимо. Я радъ, что меня заставляютъ высказать то, о чемъ молчать составляетъ для меня муку. Подлостью достался мнѣ этотъ перстень; онъ принадлежитъ названному тобою Леонатусу, самому благороднѣйшему человѣку, -- и это особенно должно терзать тебя, -- котораго только можно найдти между небомъ и землею. Желаешь знать болѣе, государь.
   Цимбелинъ. Все, что къ этому относится.
   Іахимо. Дочь твоя совершенство; при воспоминаніи объ ней мое сердце обливается кровью и мой лживый духъ ослабѣваетъ. Извините, мнѣ дурно.
   Цимбелинъ. Моя дочь? Что же она? Собери всѣ твои силы; я хочу. Чтобы ты жилъ пока природа дозволяетъ, но до тѣхъ поръ пока ты всего не откроешь. Ободрись и говори.
   Іахимо. Однажды... пагубенъ былъ этотъ часъ... это было въ Римѣ... Будь проклятъ этотъ домъ... мы пировали... о, зачѣмъ не была отравлена пища, хотя бы только для меня... добрый Постумусъ... что я говорю? онъ былъ слишкомъ добръ для нашего испорченнаго общества; онъ былъ бы лучшимъ въ самой лучшей средѣ... сидѣлъ грустный и слушалъ, какъ мы расхваливали нашихъ итальянскихъ возлюбленныхъ: за красоту, такъ что и самое краснорѣчивое изображеніе ея показалось бы блѣднымъ предъ нашей напыщенной похвалой; за стройность, равную неподражаемой прелести Венеры и Минервы; за душевныя качества, находя цѣлую лавку качествъ, чарующихъ мужчинъ и помимо красоты. которою женщина, какъ удочкою, притягиваетъ мужчину на женитьбу.
   Цимбелинъ. Я стою, какъ на огнѣ. Къ дѣлу.
   Іахимо. Дойцу еще слишкомъ скоро, если ты не желаешь испытать горе еще скорѣе. Постумусъ, какъ слѣдовало благородному мужу.его царственной супруги, -- принялъ участіе въ бесѣдѣ и, не охуждая восхваляемыхъ нами -- онъ былъ воздерженъ, какъ сама добродѣтель -- начерталъ портретъ своей супруги съ такимъ одушевленіемъ и такъ ярко, что мы должны были убѣдиться, что хвастались служанками и были передъ нимъ совершенными дураками.
   Цимбелинъ. Поскорѣе къ дѣлу.
   Іахимо. Тутъ дѣло коснулось цѣломудрія твоей дочери. Упомянувъ о немъ, Постумусъ сказалъ, что и сама Діана имѣла нечистыя сновидѣнія, но что твоя дочь и ихъ не знаетъ; я, негодяй, сталъ смѣяться надъ этимъ и предложилъ пари, -- мое золото противъ этого перстня, который былъ тогда на его благородной рукѣ, ~ что я буду на ея брачномъ ложѣ и выиграю перстень ея и моимъ прелюбодѣяніемъ. Онъ, какъ истинный рыцарь, столько же убѣжденный въ ея вѣрности, сколько убѣдился впослѣдствіи и я, -- отдалъ бы самый карбункулъ съ колесницы Феба, не остановился бы и тогда, еслибъ въ закладъ пошла и вся лучезарная колесница. Для выполненія моего замысла, я тотчасъ же отправился въ Британію, -- вы, можетъ быть, вспомните, государь, что видѣли меня при вашемъ дворѣ. Ваша цѣломудренная дочь очень убѣдительно объяснила мнѣ, какая разница существуетъ между истинной любовью и распутствомъ. Я былъ лишенъ надежды, но желаніе осталось при мнѣ и мой итальянскій мозгъ, пользуясь вашимъ британскимъ простодушіемъ, придумалъ подлѣйшее средство, но превосходное для моихъ цѣлей. Словомъ, хитрость моя удалась и я возвратился съ запасомъ лживыхъ доказательствъ, способныхъ снести съ ума благороднаго Леонатуса. Я убѣдилъ его различными примѣтами, описаніемъ ковровъ, картинъ въ его спальнѣ, этимъ браслетомъ, -- о, какой хитростью я овладѣлъ имъ!-- наконецъ, описаніемъ сокровеннаго знака на ея тѣлѣ.-- и онъ не могъ не повѣрить. Что она порвала узы цѣломудрія -- и пари было выиграно мною. Затѣмъ... мнѣ кажется, я вижу его...
   Постумусъ (выступая впередъ). Да, видишь, итальянскій демонъ! О, я легковѣрный дуракъ, чудовищный убійца, воръ, я все то, что достойно злодѣевъ прошлаго, настоящаго и будущаго. Дайте мнѣ веревку, ножъ, ядъ, осудите меня, Подвергни меня, государь, самымъ ужаснѣйшимъ мученіямъ; я хуже всего ужаснаго въ мірѣ. Я, Постумусъ, убилъ твою дочь;-- я безсовѣстно лгу; совершилъ это негодяй, не такой позорный, какъ я, святотатственный разбойникъ. Она была храмомъ добродѣтели: нѣтъ, самой добродѣтелью. Плюй на меня! бросай въ меня камнями, грязью, натрави на меня уличныхъ собакъ; пусть каждый мерзавецъ зовется Постумусомъ Леонатусомъ и его подлость будетъ меньшая, чѣмъ моя. О, Иможена! моя королева, жизнь моя, моя жена! О, Иможена! Иможена! Иможена!
   Иможена. Успокойтесь, милордъ, послушайте...
   Постумусъ. Не играешь-ли ты комедію? (Бьетъ ее; она падаетъ) Вотъ твоя роль, дерзкій пажъ.
   Пизаніо. О, помогите, помогите! Это моя и ваша госпожа. О, Постумусъ, господинъ мой, вы только теперь убили Иможону. Помогите! помогите! моя добрая госпожа.
   Цимбелинъ. Ужь не перевернулся-ли свѣтъ?
   Постумусъ. Откуда нашло на меня это бѣшенство?
   Пизаніо. Пробудитесь, госпожа моя.
   Цимбелинъ. Если это такъ, боги хотятъ убить меня смертельное радостію.
   Пизаніо. Какъ чувствуете вы себя, госпожа моя?
   Иможена. Прочь съ глазъ моихъ! ты далъ мнѣ ядъ; бѣги отсюда, измѣнникъ; не смѣй дышать тамъ. гдѣ находятся принцы.
   Цимбелинъ. Это голосъ Иможены.
   Пизаніо. Пусть боги поразятъ меня своими громами, если я не предполагалъ, что въ переданномъ мною вамъ ящичкѣ находится драгоцѣнное лекарство. Мнѣ дала его королева.
   Цимбелинъ. Еще новая тайна.
   Иможена. Оно отравило меня.
   Корнеліусъ. О, боги! я позабылъ объ одномъ признаніи королевы, которое оправдываетъ этого человѣка. Если Пизаніо, сказала она, передалъ своей госпожѣ лекарство, которое я ему дала, то я окормила ее, какъ окормила бы крысу.
   Цимбелинъ. Объясни. Корнеліусъ.
   Корнеліусъ. Государь, королева нерѣдко заставляла меня приготовлять яды; она говорила, что изъ любознательности желаетъ испытывать ихъ дѣйствіе надъ кошками, собаками и другими ничтожными животными; опасаясь, что она таитъ въ умѣ опасные замыслы, я приготовилъ ей вещество, которое, по принятіи, повидимому, прекращаетъ жизнь на короткое время, но затѣмъ, по истеченіи извѣстнаго времени, она возстановляется безъ вреда организму. Приняли вы это зелье?
   Иможена. Полагаю, что приняла, если была мертвою.
   Беларіусъ. Вотъ, дѣти, почему мы ошиблись.
   Гвидеріусъ. Это Фиделіо, теперь уже нѣтъ сомнѣнія.
   Иможена. Зачѣмъ отвергнулъ ты свою жену? (Обнимаетъ его) Представь, что мы стоимъ на скалѣ; ну, сбрось меня теперь.
   Постумусъ. Виси на мнѣ, какъ плодъ на деревѣ, пока оно живетъ.
   Цимбелинъ. Что жь это! моя кровь! моя дочь! Неужто я долженъ оставаться простымъ зрителемъ и у тебя не найдется для меня слова?
   Иможена (становясь передъ нимъ на колѣна). Благословите меня, государь.
   Беларіусъ. Я не порицаю вашей восторженности къ этому юношѣ, у васъ есть на то причина.
   Цимбелинъ. Пусть мои падающія на тебя слезы будутъ для тебя святой водою! Иможена, твоя мачиха умерла.
   Иможена. Мнѣ это прискорбно, государь.
   Цимбелинъ. О, она была преступна; она причиною, что намъ пришлось такъ странно встрѣтиться; и сынъ ея исчезъ, неизвѣстно куда и за чѣмъ.
   Пизаніо. Государь, теперь, когда уже нечего страшиться, я скажу всю правду. Когда госпожа моя скрылась, принцъ Клотенъ подошелъ ко мнѣ съ обнаженнымъ мечомъ въ рукѣ, съ пѣной у рта, и поклялся, что тотчасъ же убьетъ меня, если я не скажу ему, куда она скрылась; случайно, въ карманѣ у меня было письмо моего господина; изъ него принцъ узналъ, что ее слѣдуетъ искать въ горахъ, близъ Мильфорда; переодѣвшись въ платье моего господина онъ отправился туда съ гнуснымъ намѣреніемъ совершить надъ мою насиліе; что же было затѣмъ, я не знаю.
   Гвидеріусъ. Я докончу твой разсказъ. Я убилъ Клотена.
   Цимбелинъ. О, боги, не хотѣлось бы мнѣ произносить суровый приговоръ надъ тобою; доблестный юноша, отрекись отъ твоего признанія.
   Гвидеріусъ. Что я сказалъ, то и сдѣлалъ.
   Цимбелинъ. Онъ былъ принцемъ.
   Гвидеріусъ. Самымъ наглымъ. Въ оскорбленіяхъ его не видать было принца; онъ раздражалъ меня такими словами, что я не спустилъ бы и морю, если бы оно вздумало такъ ревѣть противъ меня. Я отрубилъ ему голову и радъ, что его нѣтъ здѣсь и онъ не разсказываетъ этого про меня.
   Цимбелинъ. Я жалѣю о тебѣ. Ты самъ себя осудилъ своимъ языкомъ и подвергнешься законной карѣ. Ты умрешь.
   Иможена. И его безголовый трупъ я приняла за трупъ моего мужа.
   Цимбелинъ. Закуйте и уведите преступника.
   Беларіусъ. Не торопись, государь. Онъ лучше убитаго, не хуже тебя родомъ и оказалъ тебѣ такую услугу, какую не могла бы оказать и тебѣ цѣлая банда Клотеновъ. Не трогайте его рукъ; онѣ рождены не для цѣпей.
   Цимбелинъ. Зачѣмъ, старикъ, не получивъ еще награды, ты хочешь вызвать противъ себя нашъ гнѣвъ? По твоему, не хуже насъ онъ родомъ?
   Арвирагусъ. Зашелъ онъ слишкомъ далеко.
   Цимбелинъ. И умретъ за это.
   Беларіусъ. Умремъ всѣ трое, но я докажу, что двое изъ насъ таковы, какъ я сказалъ о немъ. Дѣти, я поведу рѣчь, для себя опасную, для васъ счастливую.
   Арвирагусъ. Мы раздѣлимъ съ тобой опасность.
   Гвидеріусъ. Такъ-же, какъ и счастье.
   Беларіусъ. Государь, былъ у тебя подданный, по имени Беларіусъ...
   Цимбелинъ. Дальше. Онъ измѣнникъ и изгнанъ.
   Беларіусъ. Онъ дожилъ до моихъ преклонныхъ лѣтъ. Что онъ изгнанъ -- это правда, но какъ попалъ въ измѣнники -- не знаю.
   Цимбелинъ. Возьмите его; цѣлый міръ не спасетъ его.
   Беларіусъ. Зачѣмъ такъ горячиться. Прежде заплати мнѣ за вскормленіе твоихъ сыновей и затѣмъ возьми все, что я получу за это.
   Цимбелинъ. За вскормленіе сыновей моихъ?
   Беларіусъ. Я грубъ и дерзокъ, но преклоняю передъ тобой колѣна и не встану до тѣхъ поръ, пока не возвеличу моихъ сыновей, а затѣмъ ты не щади меня старика. Государь, не я отецъ этихъ двухъ юношей, называющихъ меня отцомъ и считающихъ себя моими сыновьями; они твое порожденье, твоей они крови, государь.
   Цимбелинъ. Мое порожденье?
   Беларіусъ. Какъ ты -- твоего отца. Я, старый Морганъ, тотъ самый Беларіусъ, который былъ изгнанъ тобою. Твой произволъ былъ единственнымъ моимъ преступленіемъ; оттуда-же мое наказанье и моя измѣна; вина моя въ томъ, что я страдалъ невинно. Двадцать лѣтъ я воспитывалъ этихъ прекрасныхъ принцевъ -- и они дѣйствительно прекрасны; всему, что я могъ, я ихъ научилъ, а тебѣ извѣстны, государь, мои знанія. Послѣ моего изгнанія они были похищены ихъ кормилицей, Эврифилой, и за это я женился на ней. Я совершилъ эту измѣну потому, что былъ наказанъ за нее ранѣе, чѣмъ совершилъ ее; преслѣдованіе за преданность побудило меня на измѣну. Чѣмъ больше горевалъ ты, тѣмъ больше дорожилъ я похищеніемъ. Теперь, государь, возвращаю тебѣ твоихъ сыновей и лишаю себя безцѣннѣйшихъ товарищей въ этомъ мірѣ. Да ниспошлетъ небо благословеніе на ихъ головы; они достойны блестѣть на немъ звѣздами.
   Цимбелинъ. Ты говоришь, рыдая. Услуга, которую вы мнѣ оказали, еще невѣроятнѣе твоего разсказа. Я потерялъ двоихъ дѣтей; если это они, я не могу желать болѣе достойныхъ сыновей.
   Беларіусъ. Позвольте. Этотъ юноша, названный мной Полидоромъ, достойнѣйшимъ изъ принцевъ, -- твой Гвидеріусъ; а братъ его, мой Кадвель -- твой меньшой сынъ Арвирагусъ: онъ былъ завернутъ въ прекрасное покрывало, искусно сотканное его матерью, королевой; если хочешь, я могу представить и его.
   Цимбелинъ. У Гвидеріуса на шеѣ была родинка въ видѣ кровавой звѣздочки.
   Беларіусъ. Есть она. Его премудро надѣлила его природа; точно для того, чтобы сегодня легче было признать его.
   Цимбелинъ. Что это? Я мать, разомъ родившая троихъ дѣтей? И мать не обрадовалась-бы такъ разрѣшенію. Да благословитъ васъ небо; вырванные такъ странно изъ вашей сферы, войдите снова въ нее. О, Иможена, чрезъ это, ты лишаешься королевства.
   Иможена. О, нѣтъ, я пріобрѣла два міра! Мои милые братья, вотъ какъ мы свидѣлись опять. Я правдивѣе васъ; вы называли меня братомъ, когда я ваша сестра; я-же называла васъ братьями, которыми вы и были для меня.
   Цимбелинъ. Развѣ вы уже встрѣчались.
   Арвирагусъ. Да, государь.
   Гвидеріусъ. И съ перваго-же взгляда полюбили ее и любили, пока не сочли умершей.
   Корнеліусъ. Отъ зелія, даннаго королевой.
   Цимбелинъ. О, дивный инстинктъ! Когда же я узнаю все въ подробностяхъ. Въ этомъ спѣшномъ пересказѣ встрѣчаются столько частностей, которыя хотѣлось-бы освѣтить болѣе подробнымъ разсказомъ. Гдѣ и какъ ты жила? Какъ попала ты къ римлянамъ? какъ разсталась съ братьями? гдѣ встрѣтилась съ ними? куда бѣжала ты отъ двора? Почему эти трое явились во время битвы. Обо всемъ этомъ о другихъ побочныхъ обстоятельствахъ хотѣлось-бы мнѣ переспросить, но ни время, на мѣсто не позволяютъ мнѣ это сдѣлать. Смотрите, Постумусъ бросилъ якорь подлѣ Иможены, а она, какъ зарница, озаряетъ блескомъ восторженнаго взгляда то его, то братьевъ, то меня, ея повелителя. Всѣ отвѣчаютъ ей тѣмъ-же. Идемъ и да воскурится наша жертва въ храмѣ. (Беларіусу). Ты сталъ мнѣ братомъ и будешь имъ всегда.
   Иможена. А мнѣ отцомъ; еслибъ не твоя помощь, я не дожила-бы до сегодняшняго дня.
   Цимбелинъ. Всѣ радуются, исключая обремененныхъ оковами; пусть и они порадуются и раздѣлятъ наше счастье.
   Иможена. Теперь, мой добрый господинъ, я готова служить вамъ.
   Луціусъ. Будьте счастливы.
   Цимбелинъ. Какъ было-бы хорошо, еслибы явился пропавшій герой, который такъ доблестно сражался, и далъ возможность королю достойно вознаградить его.
   Постумусъ. Государь, этотъ воинъ я; я сражался рядомъ съ этими тремя въ простой одеждѣ, что нужно было для моей цѣли.Это можетъ подтвердить Іахимо; я обезоружилъ его и, если-бы хотѣлъ, могъ-бы покончить съ нимъ.
   Іахимо (падая на колѣни). Тогда повергла меня ваша сила, теперь повергаетъ передъ вами моя совѣсть. Прошу возьмите мою жизнь, которой я вамъ обязанъ; но прежде возьмите вашъ перстень и браслетъ вѣрнѣйшей изъ принцесъ, которыя когда-либо клялись въ вѣрности.
   Постумусъ. Не преклоняйте колѣнъ передо мной. Моя власть надъ вами -- пощада; моя месть -- прощеніе. Живите, только будьте съ другими честнѣе.
   Цимбелинъ. Благородный приговоръ. Нашъ зять научилъ насъ нашему долгу. Прощенье всѣмъ!
   Арвирагусъ. Вы помогали намъ, какъ могли бы помочь только братьямъ; радуемся, что вы дѣйствительно нашъ братъ.
   Постумусъ. Вашъ слуга, принцы... Достойный римскій вождь, позовите вашего гадателя. Я видѣлъ во снѣ Юпитера, слетѣвшаго ко мнѣ на орлѣ и призраки моихъ родныхъ; проснувшись я нашелъ на груди этотъ пергаментъ; содержаніе его такъ темно, что я ничего не понялъ; пусть онъ покажетъ свое искуство, растолковавши этотъ сонъ.
   Луціусъ. Филармоніусъ!
   Гадатель. Я здѣсь.
   Луціусъ. Прочти и объясни.
   Гадатель (Читаетъ). "Когда львенокъ, не ища, найдетъ, самъ того не зная, струю нѣжнаго воздуха и будетъ обнятъ ею; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, послѣ долголѣтней смерти снова, оживутъ, приростутъ къ старому пню и зазеленѣютъ, тогда окончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и процвѣтетъ въ благоденствіи и мирѣ". Ты, Леонатусъ, львенокъ, какъ показываетъ твое имя Leo natus, львомъ рожденный. (Цимбелину) Струя нѣжнаго воздуха -- твоя добродѣтельная дочь; по-римски нѣжный воздухъ -- mollis aer, а mollis aer -- mulier -- жена; сейчасъ вѣрнѣйшая твоя жены, Леонатусъ, тебѣ невѣдомая и тобою неотыскиваемая, обняла тебя, какъ нѣжный воздухъ.
   Цимбелинъ. Объяснено ловко.
   Гадатель. Величественный кедръ, король Цимбелинъ, ты, а отрубленные вѣтви -- двое твоихъ сыновей. похищенныхъ Беларіусомъ; много лѣтъ они считалась мертвыми, но теперь ожили и приросли къ величественному кедру, потомство котораго обѣщаетъ Британіи миръ и благоденствіе.
   Цимбелинъ. Прекрасно; мы и начнемъ съ міра. Луціусъ, хотя мы и побѣдили, но мы покоряемся Цезарю и римской имперіи; мы обѣщаемъ платить обычную дань, отъ чего отказались по внушенію преступной королевы, вмѣстѣ съ сыномъ, пораженной карой боговъ.
   Гадатель. Персты небесныхъ силъ настроятъ струны этого мира! Видѣніе, объясненное мною Луціусу передъ началомъ этой, еще не успѣвшей остыть битвы, оправдывается. Римскій орелъ, высоко летѣвшій съ юга на западъ, затѣмъ исчезнувшій въ сіяніи солнечныхъ лучей, предвѣщалъ, что нашъ царственный орелъ, великій Цезарь, пока соединится любовью съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, который сіяетъ на западѣ.
   Цимбелинъ. Восхвалимъ боговъ и да подымется фиміамъ съ священныхъ нашихъ алтарей до ихъ ноздрей. Объявимъ о мирѣ нашимъ подданнымъ. Пусть дружно развѣваются рядомъ римскія и британскія знамена; вмѣстѣ войдемъ мы въ Людъ и тамъ, утвердивъ миръ въ храмѣ Юпитера, закончимъ общимъ торжествомъ. Идемъ! Еще наши руки дымятся кровью, а миръ уже заключенъ. Никогда война не кончалась такимъ миромъ. (Уходятъ)
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru