Шекспир Вильям
Венецианский купец

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ШЕСТОЙ.

I. Жизнь и смерть короля Ричарда III.-- II. Венеціанскій купецъ.-- III. Троилъ и Крессида.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

http://az.lib.ru

  

ВЕНЕЦІАНСКІЙ КУПЕЦЪ.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Герцогъ Венеціи.
   Принцъ Мароккскій, Принцъ Арагонскій, искатели руки Порціи.
   Антоніо, купецъ Венеціанскій.
   Бассаніо, его другъ.
   Саланіо, Саларино, Граціано, друзья Антоніо и Бассаніо.
   Лоренцо, влюбленный въ Джессику.
   Шейлокъ, жидъ.
   Тубалъ, жидъ, его другъ.
   Ланцелотъ Гоббо, клоунъ, слуга Шейлока.
   Старикъ Гоббо, отецъ Ланцелота.
   Салеріо, венеціанскій гонецъ.
   Леонардо, слуга Бассаніо.
   Балтазаръ, Стэфано, слуги Порціи.
   Порціа, богатая наслѣдница.
   Нэрисса, ея прислужница.
   Джессика, дочь Шейлока.

Вельможи Венеціи, судьи, тюремщикъ, слуги и другіе.

Дѣйствіе происходитъ поочередно то въ Венеціи, то въ Бельмонтѣ, гдѣ, на материкѣ, живетъ Порція,

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Венеція. Улица.

Входятъ Антоніо, Саларипо и Саланіо.

   Антоніо. Честное слово, не знаю, откуда у меня такая тоска. Вы говорите, что она дѣйствуетъ на васъ удручающимъ образомъ, на меня -- тоже. Но какъ она успѣла завладѣть мною? Нашелъ-ли я ее или она попалась мнѣ навстрѣчу, изъ какого вещества она создана, откуда родилась -- вотъ чего я до сихъ поръ не могу себѣ объяснить. Я отъ нея тупѣю до такой степени, что просто не узнаю самъ себя.
   Слларино. Всѣ ваши мысли направлены на океанъ, по которому, подъ гордыми парусами, плывутъ ваши большіе корабли, словно синьоры или именитые граждане влажной стихіи, или великолѣпные властелины моря, презрительно смотрящіе на мелкія купеческія суда, привѣтствующія ихъ и преклоняющіяся передъ ними въ то время, когда они носятся мимо нихъ на своихъ вытканныхъ крыльяхъ.
   Саланіо. И если-бы мое имущество подвергалось такимъ опасностямъ, какъ ваше, большая часть моихъ думъ странствовало-бы вмѣстѣ съ моими надеждами. Я безпрестанно срывалъ-бы былинки травы, чтобы узнать, съ которой стороны дуетъ вѣтеръ; отыскивалъ-бы на ландкартахъ порты, молы и рейды и, конечно, все, что могло-бы внушить даже ни на чемъ не основанный страхъ за мои грузы, повергало-бы меня въ глубокую тоску.
   Саларино. Если-бы я сталъ дуть на горячій бульонъ, чтобы его остудить, я-бы непремѣнно додулся до лихорадки при одной мысли о тѣхъ бѣдахъ, которыя могли-бы произойти на морѣ отъ слишкомъ сильнаго вѣтра. Глядя, какъ песокъ пересыпается въ часахъ, я-бы не могъ удержаться отъ мысли о днѣ морскомъ и о песчаныхъ отмеляхъ. Мнѣ постоянно грезилось-бы, что мой богатый, но поврежденный "Андреа" накреняетъ свою главную мачту ниже бортовъ корабля, цѣлуя свою могилу. Могъ-ли бы я ходить въ церковь и видѣть сооруженныя изъ камня священныя зданія безъ того, чтобы мнѣ тотчасъ не пришли на умъ опасные утесы, которые, отъ одного прикосновенія къ нимъ дорогого моего корабля, разсѣяли-бы по волнамъ весь запасъ моихъ пряностей и одѣли-бы морскія волны моими шелковыми тканями,-- словомъ, не думая о томъ, что все мое пышное благосостояніе, казавшееся до сихъ поръ такимъ прочнымъ, теперь обращено уже въ ничто? Могъ-ли я остановиться умомъ на этой мысли безъ того, чтобы подобная тревога не повергла меня въ тоску? Мнѣ кажется совершенно излишнимъ говорить объ этомъ: я знаю, что Антоніо печаленъ потому, что Антоніо тревожится за свои корабли.
   Антоніо. Повѣрьте мнѣ, что нѣтъ. Благодарю судьбу за то, что товары свои я довѣрилъ не одному кораблю и отправляются они не въ одно и то же мѣсто, да и за то, что все мое состояніе не находится въ зависимости отъ одного настоящаго года. Поэтому причиной моей тоски не могутъ быть торговые обороты.
   Саланіо. Значитъ, вы влюблены.
   Антоніо. Полно, полно!
   Саланіо. Какъ! Даже и не влюблены? Тогда придется рѣшить, что вы печальны потому, что вы не веселы. Такъ-же легко было-бы вамъ смѣяться, сказать и увѣрять, будто вы веселы только потому, что не печальны. Клянусь двулицымъ Янусомъ, природа, по временамъ, создаетъ очень странныхъ людей: одни готовы безъ умолка мигать глазами и смѣяться, какъ попугаи, при звукахъ волынки; у другихъ-же, напротивъ, такой кислый видъ, что они, улыбаясь, не показали-бы своихъ зубовъ, если-бы даже самъ Несторъ клялся, что шутка дѣйствительно забавна.

Входятъ Бассапіо, Лоренцо и Граціано.

   Саланіо. Вотъ идетъ Бассаніо, благородный вашъ родственникъ, а съ нимъ Граціано и Лоренцо. Прощайте, мы оставляемъ васъ въ болѣе пріятномъ обществѣ.
   Саларино. Я остался-бы съ вами, пока мнѣ не удалось-бы васъ развеселить, если-бы меня не предупредили болѣе достойные друзья.
   Антоніо. Вашу доброту ко мнѣ я цѣню очень высоко. Я думаю, что васъ призываютъ собственныя ваши дѣла и вы не безъ удовольствія пользуетесь случаемъ уйти отъ меня.
   Саларино. Здравствуйте, добрѣйшіе синьоры!
   Бассаніо. Добрѣйшіе синьоры, когда-же мы посмѣемся вмѣстѣ? Скажите-же, когда? Васъ почему-то видно очень рѣдко. Неужто такъ будетъ всегда?
   Саларино. Каждую свою свободную минуту мы предоставляемъ къ услугамъ каждой вашей минутѣ свободной (Саларино и Саланіо уходятъ).
   Лоренцо. Синьоръ Бассаніо, такъ какъ вы нашли Антоніо, то мы оставляемъ васъ съ нимъ. Однако, прошу васъ, не забывайте, что въ часъ обѣда мы рѣшили собраться вмѣстѣ.
   Бассаніо. За мной дѣло не станетъ.
   Граціано. Вамъ, синьоръ Антоніо, какъ будто не по себѣ? У васъ въ жизни черезъ-чуръ много заботъ, а слишкомъ усиленно отдаваться заботамъ -- значитъ прямо портить жизнь. Повѣрьте мнѣ, вы измѣнились самымъ изумительнымъ образомъ.
   Антоніо. Этотъ міръ, Граціано, я считаю тѣмъ, что онъ есть, то есть театральными подмостками, на которыхъ каждый долженъ играть свою роль и гдѣ моя роль -- тоскливая.
   Граціано. А мнѣ нравится роль шута. Пусть старческія морщины избороздятъ мое лицо при взрывахъ веселья и смѣха пусть лучше вино горячитъ мою печень, чѣмъ тоскливые вздохи леденятъ мое сердце. Зачѣмъ человѣку, у котораго кровь еще горячо переливается въ жилахъ, изображать изъ себя своего, высѣченнаго изъ алебастра, дѣда! Зачѣмъ ему спать, когда слѣдуетъ бодрствовать, и постояннымъ ворчаньемъ наживать себѣ желтуху! Вотъ и я тебѣ скажу, Антоніо, я тебя люблю и говорить будетъ моя любовь:-- существуетъ извѣстный родъ людей, лица которыхъ словно молоко, подернутое сливками, подернуты плесенью, какъ стоячія воды, они постоянно сохраняютъ добровольную неподвижность, чтобы заполучить репутацію людей мудрыхъ, положительныхъ и глубокихъ, которые какъ будто говорятъ: "вы видите во мнѣ самого оракула. Когда я разжимаю губы, пусть ни одна собака не смѣетъ лаять". Ахъ, другъ мой Антоніо, знаю я многихъ, которыхъ считаютъ за людей умныхъ за то, что они не говорятъ ни слова. А заговори они только, я увѣренъ, что они ввели-бы въ грѣхъ уши каждаго, кто-бы ихъ ни услышалъ, заставивъ этого слушавшаго назвать своихъ ближнихъ дураками. Въ другой разъ сказку тебѣ на этотъ счетъ болѣе. Повѣрь мнѣ: не старайся только поймать пискаря, называемаго общественнымъ мнѣніемъ, на удочку, гдѣ червякъ замѣненъ меланхоліей. Идемъ, Лоренцо. До свиданія. Проповѣдь свою я окончу послѣ обѣда. Прощайте до обѣда.
   Лоренцо. Хорошо, мы покидаемъ васъ до обѣда. Я поневолѣ долженъ разыгрывать изъ себя одного изъ нѣмыхъ мудрецовъ, такъ какъ Граціано никогда не даетъ мнѣ вымолвить ни слова.
   Граціано. Хорошо, поживи въ моемъ обществѣ еще года два и ты самъ перестанешь узнавать звукъ своего голоса.
   Антоніо. Прощайте. А я-бы въ этой школѣ сдѣлался болтуномъ.
   Граціано. Это было-бы недурно. Съ молчаньемъ можно помириться въ копченномъ бычачьемъ языкѣ или въ непродажной дѣвѣ (Граціано и Лоренцо уходятъ).
   Антоніо. Подъ всѣмъ этимъ что-то скрывается.
   Бассаніо. Во всей Венеціи не отыщешь другого человѣка, который умѣлъ-бы говорите столько пустяковъ, сколько Граціано. Его разсужденія похожи на два зерна пшеницы, затерянныя въ цѣлыхъ четверикахъ мякины. Вы проищите ихъ цѣлый день прежде, чѣмъ найти, а когда ихъ найдете, окажется, что искать ихъ не стоило.
   Антоніо. Быть можетъ, и такъ. Теперь объясни мнѣ, кто та синьора, которой ты далъ обѣтъ отправиться на это таинственное богомолье, и о которой ты хотѣлъ поговорить сегодня со мной?
   Бассаніо.Тебѣ извѣстно, Антоніо, какъ сильно я разстроилъ свое состояніе, живя болѣе широко, чѣмъ позволяли мои сродства. Но мысль о томъ, что я не могу уже жить такъ роскошно, какъ прежде, нисколько меня не сокрушаетъ. Единственная моя забота о томъ, какъ бы честно раздѣлаться съ крупными долгами, въ которые втянула меня въ свое время излишняя расточительность. Тебѣ, Антоніо, я задолжалъ болѣе чѣмъ кому либо другому, какъ деньгами, такъ и любовью. Твоя-же любовь служитъ порукой, что я могу открыть тебѣ всѣ планы и предположенія, какъ расплатиться со всѣми моими долгами.
   Антоніо. Прошу тебя, добрѣйшій Бассаніо, будь со мной откровененъ. Если твои долги такъ-же честны, какъ и ты самъ, то мой кошелекъ, я самъ, и послѣднее, что я имѣю -- къ твоимъ услугамъ.
   Бассаніо. Когда я былъ еще школьникомъ и не могъ отыскать пущенную стрѣлу, я пускалъ другую съ той же силой и по тому же направленію, только слѣдилъ за нею внимательнѣе и, рискуя лишиться обѣихъ, находилъ обѣ. Припоминаю эти дѣтскія попытки потому, что и слѣдующія также простодушны. Я много тебѣ долженъ и, благодаря моей юношеской вѣтренности, все, что я тебѣ долженъ, потеряно для тебя навсегда. Но, если ты согласенъ, я пущу вторую стрѣлу по тому же направленію, какъ и первую, и, такъ какъ буду зорко слѣдить за ея полетомъ, я не сомнѣваюсь, что найду обѣ или, по крайней мѣрѣ, принесу тебѣ обратно вторую, оставшись относительно первой твоимъ благодарнымъ должникомъ.
   Антоніо. Ты хорошо меня знаешь и только напрасно тратишь время, стараясь опутать мою дружбу разными обходами. Ты своимъ сомнѣньемъ въ несомнѣнной моей преданности приносишь мнѣ болѣе огорченія, чѣмъ если бы лишилъ меня всего, что я имѣю. Скажи мнѣ только, что надо сдѣлать; тебѣ извѣстно, что я въ силахъ сдѣлать и готовъ на все, что отъ меня зависитъ. Итакъ, говори.
   Бассаніо. Въ Бельмонтѣ живетъ богатая наслѣдница, красоту которой еще болѣе украшаютъ ея изумительныя добродѣтели. Благодаря ея глазамъ, я уже получилъ нѣсколько, хотя и нѣмыхъ, но весьма пріятныхъ посланій. Зовутъ ее Порціей и увѣряю тебя, что она ни въ чемъ не уступаетъ дочери Катона, бывшей женою Брута. Цѣна ея не безъизвѣстна всему міру; поэтому всѣ четыре вѣтра гонятъ къ ней со всѣхъ сторонъ знатныхъ искателей ея руки. Ея блестящія кудри, ниспадающія на ея щеки, словно золотое руно, превращаютъ Бельмонтъ -- мѣсто ея пребыванія -- въ берега Колхиды, куда является не мало Язоновъ, чтобы завоевать его. Дорогой мой Антоніо, еслибъ у меня оказалось настолько ловкости, чтобы выдержать соперничество съ ними, въ моей душѣ есть предчувствіе, что она непремѣнно была-бы моей.
   Антоніо. Ты знаешь, что все мое состояніе на морѣ. Нѣтъ у меня ни денегъ, ни средствъ собрать немедленно значительную сумму. Итакъ, отправься на розыски, узнай, что можетъ сдѣлать въ Венеціи мой кредитъ. Чтобы снарядить тебя и какъ слѣдуетъ отправить къ Бельмонтъ къ прекрасной Порціи, я готовъ воспользоваться этимъ кредитомъ до послѣдней степени. Я-же, со своей стороны, тоже буду отыскивать денегъ. Я пользуюсь въ городѣ довѣріемъ и сочувствіемъ, поэтому увѣренъ, что поиски мои не пропадутъ даромъ (Оба уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Бельмонтъ,-- Комната въ домѣ Порціи.

Входятъ Порціа и Нэрисса.

   Порціа. Увѣряю тебя, Нэрисса, что большой этотъ свѣтъ сильно утомляетъ мою маленькую особу.
   Нэрисса. Было бы совершенно понятно, дорогая моя синьора, если бы вы и горемъ были настолько богаты, какъ и радостями. На сколько я вижу, переполненіе желудка влечетъ за собою болѣзнь, какъ и голодъ; поэтому умѣренное счастье лучше, чѣмъ его избытокъ. Избытокъ скорѣй доводитъ до сѣдыхъ волосъ и довольство только необходимымъ много надежнѣе.
   Порціа. Нравоученіе недурное и выражено оно прекрасно.
   Нэрисса. Было бы оно еще лучше, если бы вы ему послѣдовали.
   Порціа. Если бы поступать, какъ слѣдуетъ, было бы также легко, какъ знать, что хорошо, что дурно -- часовни обратились бы въ храмы, а лачуги бѣдняковъ въ царственныя палаты. Отличный тотъ проповѣдникъ, кто умѣетъ исполнять то, что проповѣдуетъ. Мнѣ было бы много легче хоть двадцать человѣкъ научить тому, что хорошо или худо, чѣмъ быть одною изъ двадцати умѣющихъ слѣдовать даваемымъ наставленіямъ. Мозгъ можетъ выдумывать законы, способные обуздывать страсть, но пылкій нравъ отважно перескакиваетъ черезъ холодное правило. Сумасбродная молодость превращается въ зайца, чтобы перепрыгивать черезъ сѣти, разставленныя ему старымъ калѣкой, называемымъ полезнымъ совѣтомъ. Однако не время прибѣгать къ такимъ соображеніямъ, когда дѣло идетъ о выборѣ мужа. Но, Боже мой, что я говорю! Какъ стану я выбирать? Я не могу выбрать ни того, кого бы мнѣ хотѣлось, ни отказать тому, кто мнѣ не нравится: воля живой дочери должна преклониться передъ волею умершаго отца. Скажи, Нэрисса, развѣ не горько не имѣть воли ни при выборѣ, ни при отказѣ?
   Нэрисса. Вашъ батюшка всегда былъ человѣкомъ добродѣтельнымъ, а на людей благочестивыхъ въ часъ смерти всегда слетаютъ самыя высокія вдохновенія; поэтому, въ придуманной имъ лоттерѣ, выборъ между тремя ящиками: золотымъ, серебрянымъ и свинцовымъ долженъ повести васъ къ счастью. Повѣрьте, что, согласно волѣ вашего родителя, настоящій ящикъ выберетъ только тотъ, кого вы полюбите настоящимъ образомъ. Скажите, однако, какъ вы находите уже прибывшихъ сюда царственныхъ искателей вашей руки.
   Порція. Перечисляй ихъ, и по мѣрѣ того, какъ ты станешь ихъ называть, я выскажу тебѣ мнѣніе о каждомъ. По этимъ описаніямъ суди потомъ, какъ я нахожу этихъ господъ.
   Нэрисса. Во первыхъ, принцъ неаполитанскій.
   Порціа. Это какой-то конюхъ, онъ только и говоритъ о своей лошади и въ главное достоинство себѣ ставитъ то, что самъ умѣетъ ее ковать. Сильно подозрѣваю, что госпожа его родительница вела не совсѣмъ позволительную игру съ какимъ нибудь кузнецомъ.
   Нэрисса. Потомъ здѣсь-же находится графъ Палатинъ.
   Порціа. Этотъ.только хмуритъ брови, какъ-бы желая сказать: "Не хотите избрать меня въ мужья, ну, и не надо"! Онъ слушаетъ самые веселые разсказы, даже не улыбнувшись. Боюсь, какъ бы онъ подъ старость не превратился въ слезоточиваго философа, когда онъ и въ молодости отличается такой неумѣренною грустью. Я бы скорѣе согласилась выйти замужъ за мертвую голову, у которой въ зубахъ торчитъ кость, чѣмъ за одного изъ этихъ двухъ искателей моей руки. Избави меня Богъ отъ этихъ людей!
   Нэрисса. Что скажете вы о французскомъ дворянинѣ, то есть о monsieur Лебонъ?
   Порціа. Пусть онъ слыветъ себѣ человѣкомъ, когда его такимъ создалъ Богъ. Я, правда, знаю, что насмѣхаться грѣшно, но какъ-же не смѣяться надъ нимъ, когда у него лошадь лучше даже, чѣмъ у неаполитанца, а хмурить брови онъ умѣетъ еще искуснѣе, чѣмъ Палатинъ. Въ немъ сливаются всѣ люди, но это все-таки еще не дѣлаетъ изъ него человѣка. Стоитъ запѣть дрозду, какъ онъ тотчасъ-же начинаетъ скакать и готовъ драться съ собственною своей тѣнью. Если-бы я вышла за него замужъ, у меня оказалось-бы двадцать человѣкъ мужей. Если-бы онъ относился ко мнѣ съ пренебреженіемъ, я бы ему это простила, но онъ влюбленъ въ меня до сумасшествія, а отвѣчать ему взаимностью я никогда не буду въ силахъ.
   Нэрисса. А что скажете вы о Фольконбриджѣ, молодомъ англійскомъ баронѣ?
   Порціа. Ты знаешь, я не говорю съ нимъ ни слова, потому что мы совсѣмъ не понимаемъ другъ друга. Онъ не умѣетъ говорить ни по латыни, ни по французски, ни по итальянски, а ты можешь даже передъ судомъ принять присягу, что я пикнуть не съумѣю по англійски. Онъ человѣкъ очень благообразный! Но, Боже мой, есть-ли какая нибудь возможность разговаривать съ нѣмымъ истуканомъ! И потомъ, какъ странно онъ одѣвается: камзолъ, какъ я предполагаю, онъ купилъ въ Италіи, широкія штаны во Франціи, шляпу въ Германіи, а умѣнье держать себя въ обществѣ вывезъ изъ всѣхъ странъ.
   Нэрисса. А что думаете вы о ближайшемъ его сосѣдѣ, шотландскомъ лордѣ?
   Порціа. Что онъ не лишенъ своего рода любви къ ближнимъ, потому что онъ получилъ пощечину отъ англичанина и поклялся отдать ее, когда будетъ въ состояніи. Мнѣ кажется, что за него поручился французъ и поклялся расплатиться за него вдвое.
   Нэрисса. Какъ находите вы молодого нѣмца, племянника герцога Саксонскаго?
   Порціа. Натощакъ утромъ онъ противенъ, а послѣ обѣда, когда пьянъ, еще противнѣе. Въ самыя лучшія свои минуты онъ немного похуже человѣка, а въ худшія -- немного похуже скота. Какое-бы несчастіе меня ни постигло, я все-таки надѣюсь отыскать случай избавиться отъ него.
   Нэрисса. А если у него дѣло дойдетъ до выбора и ему подъ руку попадется настоящій ящикъ, не откажетесь-ли вы отъ исполненія воли вашего родителя, отказавшись выйти замужъ за нѣмца?
   Порціа. Во избѣжаніе всякихъ несчастій, сдѣлай одолженіе, поставь стаканъ рейнвейна на ящикъ какъ разъ противоположный тому, который слѣдуетъ выбрать. Если-бы въ ящикѣ сидѣлъ самъ чортъ, внѣшнее искушеніе будетъ такъ сильно, что нѣмецъ непремѣнно выберетъ его. Я готова рѣшиться на все на свѣтѣ, милая Нэрисса, чтобы избавиться отъ необходимости выйти замужъ за губку.
   Нэрисса. Вамъ нечего бояться никого изъ нихъ, они всѣ сообщили мнѣ, что намѣрены возвратиться домой, чтобы долѣе не безпокоить васъ своими исканіями, если ужь нельзя добиться вашей руки какимъ нибудь инымъ способомъ, кромѣ того, который придумалъ вашъ родитель, то есть, при помощи выбора ящика.
   Порціа. Нѣтъ, Нэрисса, меня добудутъ или тѣмъ способомъ, который былъ предсмертнымъ желаніемъ моего отца, или я умру дѣвственной, какъ Діана, еслибы даже и пришлось дожить до возраста Сивиллы. Я очень рада, что эта часть искателей моей руки такъ разсудительна. Между ними нѣтъ ни одного, чьего отъѣзда я не желала-бы страстно. Поэтому молю у Бога счастливаго имъ пути.
   Нэрисса. А не помните-ли, еще при жизни вашего батюшки, сюда, вмѣстѣ съ маркизомъ Монферра, пріѣзжалъ одинъ, венеціанецъ родомъ, и ученый, и воинъ?
   Порціа. Помню, помню! Ты говоришь о Бассаніо. Такъ, вѣдь, кажется, его звали?
   Нэрисса. Такъ. Вотъ онъ-то изъ всѣхъ видѣнныхъ моими глупыми глазами, мнѣ кажется, болѣе достоинъ самой лучшей невѣсты.
   Порціа. Я помню его очень хорошо, помню также, что онъ вполнѣ достоинъ твоихъ похвалъ.

Входитъ слуга.

   Что скажешь новаго?
   Слуга. Четверо чужестранцевъ желаютъ васъ видѣть, чтобы съ вами проститься. Да еще пріѣхалъ передовой гонецъ отъ пятаго, именно отъ принца Мароккскаго съ извѣстіемъ, что его повелитель, принцъ, будетъ здѣсь сегодня къ ночи.
   Порціа. Если-бы я могла поздороваться съ пятымъ съ такимъ-же удовольствіемъ, съ какимъ прощаюсь съ четырьмя первыми, я была-бы очень рада его прибытію. Если у него не лицо праведника, а лицо дьявола, я желала-бы, чтобы онъ былъ лучше моимъ духовникомъ, чѣмъ мужемъ. Идемъ, Нэрисса!-- А ты ступай впередъ. Не успѣешь запереть воротъ за однимъ искателемъ руки, какъ въ нихъ стучится другой! (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Площадь въ Венеціи.

Входятъ: Бассаніо и Шейлокъ.

   Шейлокъ. И такъ, три тысячи червонцевъ?-- хорошо.
   Бассаніо. Да, синьоръ, и на три мѣсяца.
   Шейлокъ. На три мѣсяца?-- хорошо.
   Бассаніо. И за меня, какъ я вамъ уже сказалъ, поручится Антоніо.
   Шейлокъ. Антоніо поручится... Хорошо.
   Бассаніо. Отвѣтишь-ли ты, наконецъ, можешь ты помочь мнѣ и дать денегъ?
   Шейлокъ. Три тысячи дукатовъ на три мѣсяца и поручителемъ будетъ Антоніо?
   Бассаніо. Что-же ты на это отвѣтишь?
   Шейлокъ. Антоніо человѣкъ хорошій.
   Бассаніо. Слыхалъ-ли ты когда нибудь о немъ что либо противоположное?
   Шейлокъ. О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Сказавъ, что онъ человѣкъ хорошій, я хотѣлъ вамъ дать понять, что человѣкъ онъ достаточный. Но, тѣмъ не менѣе, размѣры его средствъ можно только предполагать, а вполнѣ положиться на нихъ нельзя. Одинъ корабль находится у него на пути въ Триполи, другой въ Индію; кромѣ того, я только что слышалъ на Ріальто, что будто еще третій на пути въ Мексику, четвертый въ Англію и еще много другихъ разсѣяны по разнымъ морямъ. Но корабли не болѣе, вѣдь, какъ доски, а матросы люди. Крысы есть и земляныя, есть и водяныя, есть воры земляные, есть и водяные,-- я говорю о пиратахъ,-- потому случаются несчастія и отъ волнъ, и отъ бурь, и отъ скалъ. Но все-таки человѣкъ онъ достаточный. Три тысячи дукатовъ? Полагаю, что его поручительствомъ удовольствоваться можно.
   Бассаніо. Увѣряю тебя, что можно.
   Шейлокъ. Нѣтъ. Можно или нельзя, надо увѣриться хорошенько, а чтобы увѣриться, надо хорошенько подумать. Можно мнѣ поговорить съ Антоніо?
   Бассаніо. Если хочешь, приходи обѣдать съ нами.
   Шейлокъ. Да, чтобы имѣть удовольствіе нюхать свинину, наѣсться того жилища, куда вашъ пророкъ Назареянинъ вогналъ дьявола. Я охотно могу продавать вамъ, покупать у васъ, что угодно, разговаривать съ вами, идти съ вами по дорогѣ и такъ далѣе, но ѣсть съ вами, пить съ вами, молиться съ вами -- ни за что на свѣтѣ. Что новаго на Ріальто? Кто это, однако, идетъ сюда?

Входитъ Антоніо.

   Бассаніо. Это какъ разъ синьоръ Антоніо.
   Шейлокъ (про себя). Какимъ онъ смотритъ раболѣпнымъ мытаремъ. Ненавижу я его за то, что онъ христіанинъ, и еще болѣе за то, что онъ по гнусной подлости даромъ даетъ взаймы деньги и тѣмъ сильно понижаетъ въ Венеціи нашъ процентъ. Попадись онъ только ко мнѣ въ лапы, я досыта удовлетворю мою застарѣлую къ нему злобу. Онъ ненавидитъ весь нашъ священный народъ, и тамъ, гдѣ сходится наибольшее число купцовъ, во всеуслышаніе издѣвается надо мной, надъ моей торговлей, надъ тѣмъ, что я пріобрѣтаю, называя все это ростовщичествомъ. Да будетъ проклято все мое племя, если я ему прощу!
   Бассаніо. Что же, Шейлокъ?
   Шейлокъ. Я соображаю, сколько у меня въ настоящее время наличныхъ денегъ. Если моя память меня не обманываетъ, я по приблизительному счету едва-ли могу разомъ выдать вамъ всѣ три тысячи червонцевъ. Но это ничего: Тубалъ, богатый еврей одного со мной колѣна, ссудитъ меня, сколько понадобится. Однако, позвольте, вы на сколько же мѣсяцевъ желаете занять? (обращаясь къ Антонію). Желаю вамъ всего хорошаго, почтенный синьоръ, а мы какъ разъ о васъ разговаривали.
   Антоніо. Шейлокъ, хотя я, занимая деньги и давая ихъ въ займы, не плачу и не беру процентовъ, но, чтобы помочь моему другу въ нуждѣ, я готовъ отступить отъ своей привычки. Объяснилъ-ли онъ тебѣ, сколько мнѣ нужно?
   Шейлокъ. Какже, какже, три тысячи дукатовъ.
   Антоніо. И на три мѣсяца?
   Шейлокъ. Совсѣмъ было забылъ. Значитъ, на три мѣсяца, такъ вѣдь вы, кажется, сказали? Прекрасно... Къ тому же съ вашимъ поручительствомъ,-- объ этомъ можно подумать. Однако, послушайте, вы, кажется, сказали, что не берете и не платите процентовъ?
   Антоніо. Никогда до сихъ поръ этого не дѣлалъ.
   Шейлокъ. Когда, но наущеніямъ разумной матери, Іаковъ пасъ овецъ своего дяди Лавана... А Іаковъ этотъ былъ третьимъ патріархомъ послѣ святѣйшаго нашего Авраама, да онъ былъ третьимъ...
   Антоніо. Что же изъ этого? Развѣ онъ тоже отдавалъ деньги подъ проценты?
   Шейлокъ. Нѣтъ, процентовъ онъ не бралъ, то есть, не бралъ того, что вы собственно называете процентами. Но замѣтьте, что дѣлалъ онъ: онъ условился съ Лаваномъ, что всѣ ягнята, которые родятся пестрыми или полосатыми, будутъ наградой Іакову за труды. Въ концѣ осени, когда въ овцахъ разыгралась похоть и онѣ принимались бѣгать за баранами, и когда между этою покрытою волнистою шерстью породой происходило дѣло оплодотворенія, хитрый пастухъ на половину сдиралъ кору съ извѣстныхъ ему прутиковъ, и когда природа совершала актъ оплодотворенія, держалъ эти прутики передъ глазами охваченной сладострастіемъ овцы. Когда въ извѣстную минуту весь новорожденный приплодъ оказался пестрымъ и полосатымъ, весь онъ долженъ былъ доставаться Іакову. Это была своего рода нажива, а всякая нажива благословенна, если она не плодъ воровства.
   Антоніо. Почтеннѣйшій Шейлокъ, Іаковъ служилъ за весьма сомнительную награду, такъ какъ то, чего онъ добивался, было не въ его власти, а устраивалось рукою Творца. Поэтому можно-ли на этомъ основаніи оправдывать лихоимство? Развѣ твое золото и серебро -- бараны и овцы?
   Шейлокъ. Не знаю, что вамъ отвѣтить, но то и другое распложается у меня также быстро. Однако, слушайте меня далѣе, синьоръ.
   Антоніо. Замѣть, Бассаніо, что дьяволъ ради достиженія своей цѣли способенъ брать цитаты изъ священнаго писанія. Злая душа, опираясь на священное доказательство, бываетъ похожа на злодѣя съ улыбающимся лицомъ или на красивое яблоко съ прогнившей сердцевиной. О, въ какія красивыя формы облекается иногда коварство!
   Шейлокъ. Три тысячи червонцовъ -- сумма значительная, почтенная. А если на три мѣсяца по двѣнадцати процентовъ, сколько же выйдетъ?
   Антоніо. Что жь, Шейлокъ, намѣренъ ты дать намъ денегъ взаймы?
   Шейлокъ. Вспомните, синьоръ Антоніо, сколько разъ и какъ зло поносили вы меня на Ріальто за то, что я, давая взаймы деньги, беру проценты? Я терпѣливо, пожимая плечами, переносилъ все, потому что умѣнье переносить безмолвно страданіе -- отличительная черта нашего племени. Вы называли меня поганымъ, злымъ псомъ, плевали на мой жидовскій плащъ -- и все за то, что я пользуюсь своею собственностью. Но вамъ теперь вдругъ понадобилась моя помощь. Дѣло, кажется, ясно. Вы приходите ко мнѣ и говорите: "Шейлокъ, намъ нужны деньги!" И это говорите вы! Вы избавлялись отъ слюны, харкая мнѣ въ бороду, и, словно чужую собаку, отталкивали меня ногой отъ вашего порога! Теперь вы просите денегъ. Что-бы мнѣ слѣдовало вамъ сказать? Не слѣдовало бы отвѣтить вамъ: развѣ у пса есть деньги? Развѣ собака можетъ дать взаймы три тысячи червонцевъ? Или не слѣдуетъ-ли мнѣ глубоко склониться передъ вами и, затаивъ дыханіе, едва слышнымъ, покорнымъ лепетомъ и раболѣпнымъ тономъ сказать вамъ: "прекраснѣйшій синьоръ, прошлую среду вы плевали на меня, а въ такой-то день прогнали меня пинками, а еще въ такой-то день назвали меня псомъ, и за всѣ эти любезности я готовъ дать вамъ взаймы денегъ!"
   Антоніо. Да, я виноватъ въ томъ, что опять готовъ называть тебя такъ же, готовъ опять на тебя плевать, выталкивать тебя, но говорю: если ты дашь мнѣ взаймы денегъ, не думай, что ты ссужаешь друга. Когда бывало, чтобы дружба давала другу безплодный металлъ за проценты? Нѣтъ, лучше считай, что ты даешь взаймы деньги личному своему врагу. Если онъ не исполнитъ обязательства, тебѣ удобно будетъ подвергнуть его законной отвѣтственности.
   Шей докъ. Ну, вотъ смотрите, какъ вы опять вспылили! Мнѣ бы хотѣлось помириться съ вами, добиться вашего расположенія, забыть всѣ обиды, которыя вы мнѣ наносили, и вывесть васъ изъ настоящей нужды, не требуя отъ васъ ни одной полушки процента за свои деньги, а вы совсѣмъ и слушать меня не хотите. Однако, мое предложеніе нельзя назвать злонамѣреннымъ.
   Антоніо. Это дѣйствительно было бы верхомъ доброжелательства.
   Шейлокъ. Вотъ это-то доброжелательство я и желалъ-бы вамъ высказать. Пойдемте со мною къ нотаріусу и подпишите мнѣ тамъ самый простой вексель отъ одного вашего лица. Но ради шутки прибавимъ, что въ томъ случаѣ, если вы не расплатитесь со мной въ такой-то день и въ такой-то часъ, не внесете мнѣ суммы, означенной на векселѣ, вы, въ видѣ неустойки, отдадите мнѣ ровно фунтъ вашего выхоленнаго мяса, который будетъ вырѣзанъ, изъ какой мнѣ вздумается части вашего тѣла.
   Антоніо. Пожалуй, я подпишу даже и такое обязательство и вмѣстѣ съ тѣмъ скажу: какъ много добродушія у жида.
   Бассаніо. Нѣтъ, ради меня ты такого обязательства не подпишешь! Я лучше согласенъ терпѣть нужду!
   Антоніо. Полно, не бойся, другъ мой! Самому-же мнѣ рѣшительно бояться нечего, такъ какъ я знаю, что не просрочу. Черезъ два мѣсяца, то есть ровно за мѣсяцъ до срока мнѣ предстоитъ получка въ девять разъ больше, чѣмъ та сумма, которая означена будетъ на векселѣ.
   Шейлокъ. О, отче Авраамъ, и это христіане! Сами въ своихъ поступкахъ они такъ безсердечны и жестки, что научаются относиться подозрительно къ намѣренію другихъ. -- Скажите, пожалуйста, въ томъ случаѣ, когда онъ окажется неаккуратнымъ въ расплатѣ, какая польза мнѣ взыскивать съ него неустойку? Фунтъ мяса, вырѣзанный изъ тѣла человѣка, далеко не имѣетъ той стоимости и не прибыленъ, какъ фунтъ мяса бараньяго, бычачьяго или козлинаго. Повторяю: услугу эту я предлагаю ему затѣмъ, чтобы войти къ нему въ милость. Если онъ согласенъ -- хорошо, если нѣтъ -- прощайте. Только прошу васъ не обижать меня за мою доброту.
   Антоніо. Хорошо, Шейлокъ, я подпишу обязательство.
   Шейлокъ. Ступайте-же къ нотаріусу и ждите меня тамъ; пусть онъ заранѣе напишетъ это странное условіе. Я-же отправляюсь перехватить гдѣ нибудь требуемыя три тысячи дукатовъ, да загляну къ себѣ въ домъ, неосторожно оставленный мною подъ охраной безпечнаго слуги, а затѣмъ тотчасъ-же явлюсь къ вамъ.
   Антоніо. Ступай, любезный жидъ. Въ этомъ евреѣ проявилась доброта: это значитъ, что онъ скоро перейдетъ въ христіанство.
   Бассаніо. Я не люблю, когда мысль мошенника выражается въ красивыхъ словахъ.
   Антоніо. Полно, чего намъ бояться! Мои корабли вернутся въ Венецію за цѣлый мѣсяцъ до дня расплаты по обязательству (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Бельмонтъ. У Порціи.

При звукахъ трубъ входятъ: принцъ Мароккскій со свитой, Порціа, Нэрисса и другіе ея служители.

   Принцъ Мароккскій. Не относись ко мнѣ съ отвращеніемъ за цвѣтъ моей кожи, за темную ливрею моего сосѣда, жгучаго солнца, вблизи котораго я выросъ. Призови сюда самаго красиваго рожденнаго на сѣверѣ человѣка, гдѣ отъ пламени Феба едва способны таять ледяныя сосульки, и изъ за любви къ тебѣ мы каждый сдѣлаемъ у себѣ разрѣзы, чтобы увидать, у кого изъ насъ кровь краснѣе. Говорю тебѣ, прелестная синьора, что лицо мое устрашало самыхъ храбрыхъ людей и моей любовью къ тебѣ клянусь, что юныя дѣвы, вызывавшія въ нашихъ странахъ наиболѣе восторговъ, любили меня за него еще сильнѣе. Разстаться со своимъ цвѣтомъ лица я не согласился-бы ни за что на свѣтѣ,-- впрочемъ, развѣ только въ томъ случаѣ, если-бы мнѣ удалось завладѣть твоими мыслями, моя прекрасная царица!
   Порціа. Въ моемъ выборѣ мною руководитъ не одно только поверхностное впечатлѣніе, вызванное взглядомъ молодой женщины, къ тому-же та лотерея, которой должна подвергнуться моя судьба, отнимаетъ у меня право дѣлать свободный выборъ. Но если-бы мой отецъ не ограничилъ моей воли и на смертномъ одрѣ не обязалъ меня стать женою того, кто добудетъ меня тѣмъ способомъ, о которомъ я вамъ уже говорила, вы, прославленный принцъ, на мои глаза не менѣе достойны моего расположенія, какъ любой изъ искателей моей руки, видѣнныхъ мною до сихъ поръ.
   Принцъ Мароккскій. Этого достаточно, чтобы вызвать мою благодарность. Прошу тебя, веди меня къ ящикамъ, дай попытать счастья. Клянусь вотъ этимъ мечемъ, убившимъ Софи и персидскаго принца, три раза разбивавшаго на полѣ битвы султана Солимана, что я готовъ, какъ громомъ, поразить своимъ взглядомъ самыхъ дерзкихъ нахаловъ и своимъ мужествомъ сокрушить самую дерзкую отвагу, оторвать дѣтенышей отъ сосцовъ медвѣдицы или даже вызвать на бой самого льва, рычащаго въ ожиданіи добычи,-- и все это для того, прелестная синьора, чтобы остаться побѣдителемъ и надъ тобою. Но, увы! Если-бы Геркулесъ вздумалъ играть въ кости съ Лихасомъ, чтобы рѣшить, кто изъ нихъ сильнѣе, легко вѣдь могло-бы случиться, что наиболѣе слабая рука выкинула наибольшее количество очковъ; такимъ образомъ Алкидъ былъ-бы побитъ своимъ пажемъ. Вотъ такъ и я, руководимый слѣпой фортуной, могу не достичь того, что, пожалуй, выпадетъ на долю менѣе достойнаго. А такая неудача сведетъ меня въ могилу.
   Порціа. Надо примириться съ судьбой. Или откажитесь совсѣмъ отъ выбора, или еще до выбора поклянитесь, дайте слово, что если на вашу долю выпадетъ неудача, никогда не приступать съ разговоромъ о бракѣ ни къ какой другой женщинѣ. И такъ, поразмыслите хорошенько.
   Принцъ Мароккскій. Согласенъ на все! Ведите меня къ ящикамъ и дайте испытать судьбу!
   Порціа. Нѣтъ, отправимтесь прежде въ храмъ, а послѣ обѣда испытайте свое счастье.
   Принцъ Мароккскій. Да не откажетъ мнѣ счастье въ своемъ покровительствѣ! Оно можетъ превратить мою жизнь или въ полную радостей, или въ полную проклятій (Уходитъ при звукахъ трубъ).
  

СЦЕНА II.

Улица въ Венеціи.

Входитъ Ланцелотъ Гоббо.

   Ланцелотъ. Такъ или иначе, а моей совѣсти придется согласиться на мой уходъ отъ жида, у котораго я живу. Дьяволъ толкаетъ меня подъ локоть и нашептываетъ мнѣ: "Гоббо, Ланцелотъ Гоббо, или добрѣйшій Ланцелотъ, или добрѣйшій Ланцелотъ Гоббо, бери ноги подъ мышки и давай скорѣй тягу, бѣги безъ оглядки!" А совѣсть говоритъ: "нѣтъ, честный Ланцелотъ, берегись! Берегись, честный Гоббо, или, какъ я сейчасъ говорилъ, честный Ланцелотъ Гоббо, не смѣй давать тягу, а заставь дать тягу самое это намѣреніе бѣжать". Невозмутимый демонъ, однако, продолжаетъ нашептывать мнѣ, чтобы я собирался въ дорогу. Онъ говоритъ мнѣ, чтобы я уложилъ свои вещи и тотчасъ отправился-бы въ дорогу. "Да,-- говоритъ онъ,-- ради самого неба, прибѣгни къ рѣшительнымъ средствамъ и бѣги безъ оглядки". Такъ говоритъ демонъ, а совѣсть схватываетъ меня за самое горло моего сердца и очень мудро говоритъ: "честный другъ мой Ланцелотъ, ты сынъ честнаго человѣкъ (или, скорѣе, честной женщины, потому что на моемъ отцѣ остались кое какія пятнышки: онъ иногда давалъ слишкомъ много воли себѣ и своимъ вкусамъ). И такъ, совѣсть говоритъ мнѣ: "Ланцелотъ, ни шагу отсюда"! "Улепетывай"! говоритъ демонъ. "Ни съ мѣста"! говоритъ совѣсть. Совѣсть, говорю я, ты подаешь мнѣ отличный совѣтъ, да и тебѣ, демонъ, говорю я, что твой совѣтъ хорошъ. Если я захочу послушаться своей совѣсти, я обязанъ остаться у жида, которому служу, а онъ, прости меня Господи, совсѣмъ вродѣ чорта; а чтобы уйти отъ жида, я обязанъ послушаться дьявола, который, съ позволенія сказать, самъ дьяволъ и есть. Но, во всякомъ случаѣ, нѣтъ сомнѣнія, что и жидъ воплощенный дьяволъ и по совѣсти, моя совѣсть очень жестокосердная совѣсть, когда она даетъ совѣтъ оставаться у жида, наиболѣе дружественный совѣть даетъ мнѣ дьяволъ. И такъ, господинъ дьяволъ, я намѣренъ улизнуть: возьму подъ мышки свои пятки и улизну.

Входитъ старикъ Гоббо; въ рукахъ у него корзина.

   Гоббо. Эй, синьоръ! Молодой человѣкъ! Я обращаюсь къ вамъ: гдѣ мнѣ пройти къ синьору жиду?
   Ланцелотъ (Про себя). О, Боже мой, это мой отецъ самолично. Онъ долженъ быть полуслѣпъ и слѣпъ совершенно, если не узнаетъ меня. Попытаюсь-же я продѣлать съ нимъ одну штучку.
   Гоббо. Добрѣйшій молодой человѣкъ, милѣйшій синьоръ, прошу васъ, укажите мнѣ дорогу, какъ пройти мнѣ къ синьору жиду.
   Ланцелотъ. Когда дойдешь до ближайшаго поворота, возьми направо, а у слѣдущаго возьми налѣво, а затѣмъ, чортъ возьми, опять у слѣдующаго не бери ни налѣво ни направо, но прямо спускайся къ жиду.
   Гоббо. Клянусь путями Всевышняго, найти этотъ путь будетъ не легко. Скажите мнѣ, пожалуйста, нѣкто, жившій у него, Ланцелотъ, все еще у него или нѣтъ?
   Ланцелотъ. Ты говоришь о молодомъ синьорѣ Ланцелотѣ? (про себя) Смотрите на меня, я пущу въ ходъ все свое остроуміе (Громко). Ты говоришь о юномъ синьорѣ Ланцелотѣ?
   Гоббо. Нѣтъ, синьоръ, онъ совсѣмъ не синьоръ, а сынъ бѣднаго человѣка. Отецъ его -- хотя и говорю это я -- человѣкъ честный. Онъ очень, очень бѣденъ, но, благодареніе Богу, у него все-таки есть, чѣмъ жить.
   Ланцелотъ. Ну, полно! Его отецъ можетъ быть всѣмъ чѣмъ ему угодно, мы все-таки поговоримъ о юномъ синьорѣ Ланцелотѣ.
   Гоббо. Будемъ говорить о Ланцелотѣ. Къ вашимъ услугамъ, синьоръ.
   Ланцелотъ. Однако, старичокъ, прошу тебя или, вѣрнѣе, молю тебя сказать мнѣ, о комъ ты говоришь? О юномъ синьорѣ Ланцелотѣ?
   Гоббо. Да, о Ланцелотѣ, не во гнѣвъ будь вамъ сказано;
   Ланцелотъ. Ergo, о синьорѣ Ланцелотѣ. Не говори о синьорѣ Ланцелотѣ, потому что юный этотъ синьоръ, но волѣ судебъ и предопредѣленія, по волѣ трехъ сестеръ и другихъ отраслей науки, на самомъ дѣлѣ скончался или, чтобы выразиться болѣе ясно, онъ отправился на небеса.
   Гоббо. О, чортъ возьми! Избави меня отъ этого Богъ! Молодецъ этотъ былъ единственнымъ старческимъ посохомъ, единственной опорой.
   Ланцелотъ (Про себя). Развѣ я, похожъ на костыль, на столбъ, на палку, на подпорку? Узнаешь ты меня, отецъ?
   Гоббо. Увы, нѣтъ, не узнаю, милѣйшій синьоръ. Но прошу васъ, скажите мнѣ, юный мой другъ, сынъ мой,-- да упокоитъ Господь его душу,-- въ самомъ дѣлѣ живъ или умеръ?
   Ланцелотъ. Развѣ ты не узнаешь меня, отецъ?
   Гоббо. Увы, синьоръ, зрѣніе у меня плохое и я васъ не узнаю.
   Ланцелотъ. Нѣтъ, честное слово, если-бы у тебя зрѣніе было и хорошее, ты, пожалуй, и тогда не узналъ-бы меня. Премудръ тотъ отецъ, который знаетъ свое дѣтище. Такъ и быть, старикъ, ужь сообщу тебѣ кое-что новое о твоемъ сынѣ. Благослови меня! Правда не можетъ не обнаружиться, а убійство не можетъ скрываться долго: сынъ смертнаго можетъ скрывать его нѣкоторое время, но правда въ концѣ концовъ все-таки выйдетъ наружу.
   Гоббо. Прошу васъ, встаньте, синьоръ. Я убѣжденъ, что вы не мой сынъ, не Ланцелотъ.
   Ланцелотъ. А я прошу тебя, перестанемъ пустословить и дай мнѣ свое благословеніе. Я Ланцелотъ, то-есть тотъ, кто и былъ твоимъ сыномъ, который и теперь твой сынъ, и который останется имъ всегда.
   Гоббо. Не думаю, чтобы вы были моимъ сыномъ.
   Ланцелотъ. Я еще и самъ не знаю, что объ этомъ подумаю, но я Ланцелотъ, слуга жида, и убѣжденъ, что Маргарита,-- твоя жена,-- мнѣ мать.
   Гоббо. Жену, въ самомъ дѣлѣ, зовутъ Маргаритой, и если ты Ланцелотъ, я поклянусь, что ты и плоть моя, и кровь. Прими мои восхваленія, Создатель! Какая борода-то у тебя выросла... У тебя на подбородкѣ волосъ больше, чѣмъ у Доббина, коренной моей лошади, на хвостѣ.
   Ланцелотъ. Если такъ, хвостъ у Доббина растетъ, должно быть, внутрь, потому что у него на хвостѣ, когда я послѣдній разъ его видѣлъ, волосъ было больше, чѣмъ у меня на лицѣ.
   Гоббо. Господи, какъ ты перемѣнился! Ну, сказки, какъ ты ладишь съ своимъ хозяиномъ? Я принесъ ему подарокъ... Какъ-же ты съ нимъ ладишь?
   Ланцелотъ. О, отлично, отлично! Что-жь касается меня то, рѣшившись убѣжать отъ него, я не остановлюсь до тѣхъ поръ, пока не оставлю за собой хоть какой-нибудь доли пространства. Хозяинъ мой -- сущій жидъ, и ему ты принесъ подарокъ, хотя веревка -- единственный подарокъ, котораго онъ стоитъ. Я у него на службѣ умираю съ голоду, ты можешь пальцами пересчитать всѣ мои ребра. Отецъ, я очень радъ, что ты пришелъ. Отдай подарокъ мнѣ, а я его передамъ нѣкоему синьору Бассаніо. Вотъ этотъ наряжаетъ своихъ слугъ въ великолѣпныя, новыя ливреи! Если онъ не возьметъ меня къ себѣ въ услуженіе, я буду все бѣжать и бѣжать, пока не пробѣгу всей созданной Богомъ земли. О, какое рѣдкое счастье: вотъ онъ самъ идетъ сюда. Обратись къ нему, отецъ, потому что я хочу сдѣлаться жидомъ, если долѣе останусь у жида.

Входитъ Бассаніо; за нимъ Леонардо и другіе слуги.

   Бассаніо (Одному изъ слугъ). Можешь и такъ, но поторопись, чтобы ужинъ непремѣнно былъ готовъ не позже какъ къ пяти часамъ; вели отнести эти письма по адресамъ; вели всѣмъ слугамъ одѣться въ ливреи и попроси Граціано, чтобы онъ немедленно пришелъ сюда ко мнѣ (Слуга уходитъ).
   Ланцелотъ. Подойди къ нему, отецъ.
   Гоббо. Да благословитъ Господь вашу свѣтлость!
   Бассаніо. Благодарю. Нужно тебѣ что-нибудь отъ меня?
   Гоббо. Вотъ мой сынъ, синьоръ, бѣдный мальчикъ...
   Ланцелотъ. Нѣтъ, не бѣдный мальчикъ, синьоръ, но слуга богатаго жида и ему хотѣлось-бы, синьоръ, какъ вамъ объяснитъ мой отецъ...
   Гоббо. У него, можно сказать, есть великій зудъ быть слугою.
   Ланцелотъ. Дѣйствительно, если вамъ въ сущности передать мое дѣло, окажется, что я служу у жида и что я желалъ-бы, какъ вамъ объяснитъ мой отецъ...
   Гоббо. Не во гнѣвъ будь сказано вашей милости, онъ и его хозяинъ относятся другъ къ другу далеко не по родственному.
   Ланцелотъ. Говоря коротко, сущая правда въ томъ, что хозяинъ обходится со мной не хорошо и вынуждаетъ меня, какъ, я надѣюсь, мой отецъ, въ качествѣ старика, объяснить вполнѣ ясно и многословно...
   Гоббо. Вотъ у меня здѣсь на жаркое изготовлены голуби, и я желалъ-бы предложить ихъ вашему превосходительству. Просьба-же моя заключается въ томъ...
   Ланцелотъ. Коротко и ясно: просьба моя, какъ вы узнаете отъ этого честнаго старика, который, не смотря на то, что онъ мнѣ отецъ, хоть и старъ, и бѣденъ...
   Бассаніо. Да пусть говоритъ одинъ изъ васъ: что вамъ нужно?
   Ланцелотъ. Чтобъ вы приняли меня въ услуженіе, синьоръ.
   Гоббо. Въ этомъ-то, синьоръ, и все содержаніе дѣла.
   Бассаніо. Я тебя знаю и просьбу твою исполню. Твой хозяинъ Шейлокъ сегодня-же говорилъ мнѣ о тебѣ и согласился тебя пристроить, если только можно себя считать пристроеннымъ, покинувъ службу у богатаго жида и поступивъ къ такому бѣдному дворянину, какъ я.
   Ланцелотъ. Между вами, синьоръ, и моимъ господиномъ Шейлокомъ можно отлично подѣлить старинную пословицу: съ вами благодать Божья, а съ нимъ туго набитая мошна.
   Бассаніо. Сказано недурно. Ступай съ своимъ сыномъ, старикъ, проститесь съ своимъ прежнимъ хозяиномъ и приходите ко мнѣ (Слугамъ). Дать ему ливрею, расшитую богаче другихъ. Смотрите-же, чтобы это было исполнено.
   Ланцелотъ. Вотъ все и устроилось, отецъ. Ну что, развѣ я не умѣю отыскивать мѣста, и неужто у меня во рту нѣтъ языка? Превосходно! (Смотритъ себѣ на ладонь). Ну, найдется-ли у кого въ Италіи ладонь лучше моей. Глядя на одну эту линію, можно поклясться на Библіи, что мнѣ повезетъ. Вотъ она, линія-то жизни. Женъ на ней не много, всего штукъ пятнадцать, а пятнадцать женъ почти что ничего; кромѣ того, одиннадцать вдовъ и девять дѣвушекъ, это тоже почти что только необходимое для человѣка. Потомъ оказывается, что я буду тонуть три раза и три раза спасусь, и что я буду подвергаться очень большой опасности, лежа на краю перины -- но все это только счастливыя случайности. Впрочемъ, если фортуна женщина, дѣвка на этотъ разъ она славная! Идемъ, отецъ.Ты и мигнуть не успѣешь, какъ я уже распрощусь съ жидомъ (Уходитъ со старикомъ Гоббо).
   Бассаніо. Пожалуйста, любезный Леонардо, позаботься обо всемъ хорошенько. Когда ты всѣмъ распорядишься и все купишь, возвращайся какъ можно скорѣе, потому что вечеромъ у меня въ гостяхъ будутъ самые близкіе мои пріятели. Ступай-же и поторопись.
   Леонардо. Пущу въ дѣло все мое стараніе.

Входитъ Граціано.

   Граціано. Гдѣ твой господинъ?
   Леонардо. Да вотъ онъ прохаживается (Уходитъ).
   Граціано. Синьоръ Бассаніо!
   Бассаніо. Граціано.
   Граціано. У меня есть къ вамъ просьба.
   Бассаніо. Она будетъ исполнена непремѣнно.
   Граціано. Но вы можете мнѣ въ ней отказать: мнѣ необходимо отправиться съ вами въ Бельмонтъ.
   Бассаніо. Если необходимо, отправимся. Но, послушай, Граціано, ты слишкомъ неосмотрителенъ, слишкомъ смѣлъ и рѣзокъ на языкъ. Такое обращеніе очень тебѣ идетъ и оно не кажется недостаткомъ въ глазахъ такихъ людей, какъ мы, но для тѣхъ, кто тебя не знаетъ, оно можетъ показаться вольнымъ. Поэтому постарайся нѣсколькими холодными каплями скромности немного поумѣрить не въ мѣру кипучій твой духъ, иначе, благодаря твоимъ сумасброднымъ выходкамъ, тамъ, куда мы отправляемся, могутъ составить дурное мнѣніе обо мнѣ. Тогда всѣ мои надежды разлетятся прахомъ.
   Граціано. Выслушайте меня, синьоръ Бассаніо: если я не напущу на себя степеннаго вида, не стану говорить осмотрительно, не стану сквернословить только самымъ умѣреннымъ образомъ, если въ моемъ карманѣ не окажется молитвенника, а на лицѣ богобоязненнаго выраженія, если въ то время, когда станутъ читать послѣобѣденныя молитвы, я не буду, вотъ какъ теперь, прикрывать лицо шляпой и говорить "аминь", какъ человѣкъ превосходно изучившій искусство казаться солиднымъ, чтобы угодить своей бабушкѣ,-- не вѣрьте мнѣ никогда ни въ одномъ словѣ!
   Бассаніо. Посмотримъ, какъ будешь ты себя держать.
   Граціано. Но только сегодняшній вечеръ въ счетъ не идетъ. Но немъ обо мнѣ не судите и не считайте задаткомъ того, что я буду дѣлать сегодня.
   Бассаніо. Нѣтъ, видѣть тебя другимъ сегодня было-бы прискорбно. Напротивъ, я попросилъ-бы тебя запастись, на сколько возможно, самой разнузданной веселостью, такъ какъ наши пріятели придутъ не за тѣмъ, чтобы скучать. Затѣмъ, до свиданія, у меня еще дѣло есть.
   Граціано. А мнѣ еще надо повидаться съ Лоренцо и съ другими, но, когда настанетъ часъ ужина, ждите насъ къ себѣ (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Въ Венеціи. Комната у Шейлока.

Входитъ Джессика и Ланцелотъ.

   Джессика. Мнѣ очень жаль, что ты отходишь отъ моего отца! Нашъ домъ настоящій адъ, а ты, вѣчно веселый дьяволенокъ, хоть немного разсѣивалъ его скуку. Ну, прощай, вотъ тебѣ червонецъ. Ахъ, да, вотъ что еще, Ланцелотъ: скоро за ужиномъ ты увидишь Лоренцо; онъ будетъ въ числѣ гостей у новаго твоего господина, передай ему вотъ это письмо, но только по секрету. Затѣмъ прощай; мнѣ не хотѣлось-бы, чтобъ мой отецъ видѣлъ, что я разговариваю съ тобой.
   Ланцелотъ. Прощайте! У меня нѣтъ другихъ словъ кромѣ слезъ. О, прелестная язычница, очаровательная жидовка! Если ради того, чтобы завладѣть вами, любой христіанинъ не прибѣгнетъ къ какому нибудь мошенничеству, то я жестоко ошибусь. Однако, все-таки прощайте, въ этихъ глупыхъ слезахъ почти совсѣмъ утонула моя мужественная отвага. Прощайте (Уходитъ).
   Джессика. Будь здоровъ, добрый Ланцелотъ. Боже мой, какой крупный грѣхъ съ моей стороны, что я краснѣю за свое происхожденіе, что я стыжусь быть дочерью своего отца! Но, хотя я его дочь по крови, по духу я ему совсѣмъ не родня. О, Лоренцо, если ты сдержишь свое обѣщаніе, я положу конецъ борьбѣ,-- сдѣлаюсь христіанкой, чтобы стать твоей женою! (Уходитъ.)
  

СЦЕНА IV.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Граціано, Лоренцо, Саларино и Саланіо.

   Лоренцо. Да, мы ускользнемъ во время ужина, переодѣнемся у меня и не пройдетъ часа, какъ мы уже вернемся назадъ.
   Граціано. Но у насъ далеко не все приготовлено, какъ слѣдуетъ.
   Саларино. Мы даже не подговорили факельщиковъ.
   Салаіно. Когда балъ устроенъ самымъ великолѣпнымъ образомъ, онъ становится крайне пошлымъ. По моему, ужь лучше ничего не затѣвать.
   Лоренцо. Теперь только четыре часа; передъ нами, чтобы позаботиться обо всемъ остальномъ, еще цѣлыхъ два часа времени (Входитъ Ланцелотъ съ письмомъ).
   Лоренцо. Что новаго, пріятель Ланцелотъ?
   Ланцелотъ. Если вамъ угодно будетъ сломать печать, вы, вѣроятно, скоро это узнаете.
   Лоренцо. Я узнаю почеркъ! Такъ пишетъ хорошенькая ручка. Да, эта ручка даже бѣлѣе той бумаги, на которой она пишетъ.
   Граціано. Вѣроятно, какое-нибудь любовное извѣстіе?
   Ланцелотъ. Если вы позволите, синьоръ...
   Лоренцо. Куда-же ты?
   Ланцелотъ. Извѣстно куда, синьоръ:-- бѣгу пригласить стараго своего хозяина-жида на ужинъ къ новому моему хозяину-христіанину.
   Лоренцо. Постой, возьми вотъ это. Скажи хорошенькой Джессикѣ, что я непремѣнно явлюсь въ назначенное время; только переговори съ ней по секрету. Ступай (Ланцелотъ уходитъ). Ну, господа, угодно вамъ будетъ приготовиться къ ожидающему насъ уже маскараду? Факельщика я уже добылъ.
   Саларино. Конечно угодно, даже хоть сію минуту.
   Саллніо. Я тоже готовъ!
   Лоренцо. Присоединитесь ко мнѣ и Граціано приблизительно черезъ часъ. Мы будемъ ждать васъ у Граціано.
   Саларино. Хорошо (Саларино и Саланіо уходятъ).
   Граціано. Это письмо, разумѣется, отъ Джессики?
   Лоренцо. Я волей-неволей долженъ тебѣ открыть все. Она въ письмѣ объясняетъ мнѣ, какъ мнѣ похитить ее изъ дома отца, сколько припасла она золота и драгоцѣнностей и, наконецъ, что костюмъ пажа у нея совершенно готовъ. Если ея отцу-жиду когда-нибудь удастся попасть на небеса, онъ будетъ этимъ обязанъ своей прелестной дочери. Если-же когда-нибудь несчастье дерзнетъ преградить ей дорогу, въ этомъ исключительно будетъ виновато то, что она дочь некрещенаго жида. Ну, хорошо, идемъ со мною, а дорогой ты прочтешь вотъ это. Моимъ факельщикомъ будетъ сама красавица Джессика (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Въ Венеціи. Породъ домомъ Шейлока.

Входятъ Шейлокъ и Ланцелотъ

   Шейлокъ. Ну, теперь вотъ посмотришь и собственными глазами увидишь, какая разница между старикомъ Шейлокомъ и Бассаніо. Эй, Джессика! У него тебѣ уже не придется такъ обжираться, какъ у меня. Джессика! Не придется такъ спать, такъ храпѣть и такъ рвать на себѣ одежду. Джессика, гдѣ-же ты?
   Ланцелотъ. Эй, Джессика!
   Шейлокъ. Кто приказалъ тебѣ ее звать? Я ничего не говорилъ.
   Ланцелотъ. Но, ваша милость, вы не разъ говорили, что я безъ приказа ничего не умѣю сдѣлать.

Входитъ Джессика.

   Джессика. Ты звалъ меня, отецъ, что тебѣ угодно?
   Шейлокъ. Джессика, я званъ сегодня ужинать въ гости; -- вотъ тебѣ ключи. А впрочемъ, зачѣмъ я пойду? Приглашали меня не изъ расположенія ко мнѣ, а только чтобъ мнѣ польстить.Однако, я все-таки пойду, изъ ненависти къ нимъ, чтобы наѣсться на счетъ расточительнаго христіанина. Джессика, дочь моя, сторожи хорошенько за домомъ. Мнѣ, право, какъ-то особенно не хочется уходить: я убѣжденъ, что противъ моего покоя замышляютъ какую-нибудь гадость; не даромъ мнѣ снились сегодня ночью мѣшки съ серебромъ.
   Ланцелотъ. Умоляю васъ, синьоръ, не отказывайтесь пойти. Мой молодой господинъ очень огорчится, если ошибется въ своемъ ожиданіи.
   Шейлокъ. Какъ и я въ своемъ.
   Ланцелотъ. Они тамъ сговорились. Не говорю вамъ заранѣе, что вы тамъ увидите маскарадъ, но если увидите, значитъ, не даромъ текла у меня кровь изъ носа въ послѣдній понедѣльникъ святой недѣли и какъ разъ въ шесть часовъ утра, чему въ среду первой недѣли великаго поста нынѣшняго года, въ шесть часовъ послѣ обѣда, исполнилось ровно четыре года.
   Шейлокъ. Какъ, тамъ будетъ маскарадъ? Слушай, Джессика! Когда услышишь громъ барабановъ и гнусное пищанье кривыхъ дудокъ, не лѣзь къ окнамъ, не высовывай головы на улицу, чтобы глазѣть на христіанскихъ олуховъ съ замазанными рожами. Запри уши моего дома,-- я подразумѣваю окна,-- чтобы отклики пустого сумасбродства не проникли въ мое степенное жилище. Клянусь жезломъ Іакова, что я нынѣшнюю ночь совсѣмъ не расположенъ пировать. Однако, я все-таки пойду. Ступай, шалопай, впередъ и скажи, что я сейчасъ буду.
   Ланцелотъ. Иду впередъ, почтеннѣйшій.-- А вы все-таки въ окна-то поглядывайте:
  
   Здѣсь мимо васъ пройдетъ христіанинъ,
   Достойный взглядовъ миленькой жидовки (Уходитъ).
  
   Шейлокъ. Что говорилъ тебѣ этотъ олухъ изъ племени Агари?
   Джессика. Онъ мнѣ сказалъ: "прощайте, синьора", вотъ и все.
   Шейлокъ. Малый онъ, пожалуй, недурной, но, къ несчастью, страшный обжора, исполняющій каждую работу, словно улитка, и даже днемъ спящій болѣе, чѣмъ дикая кошка. Для трутней въ моемъ ульѣ мѣста нѣтъ. Поэтому я съ ними разстаюсь и уступаю его нѣкоему господину, чтобы онъ помогъ разсорить занятыя у меня деньги. Ну, Джессика, ступай къ себѣ. Быть можетъ, я вернусь почти сейчасъ-же. Поступай-же, какъ я тебѣ говорилъ, и, запри за собою дверь. Справедливо гласить пословица: чѣмъ крѣпче заперта дверь, тѣмъ легче найти въ цѣлости свое имущество (Уходитъ).
   Джессика. Прощай. Судьба относится къ намъ не враждебно: я, правда, лишилась отца, а ты дочери (Уходитъ).
  

СЦЕНА VI.

Тамъ-же.

Появляются: Граціано и Саларино въ маскахъ.

   Граціано. Вотъ именно тотъ навѣсъ, подъ которымъ Лоренцо просилъ насъ подождать его.
   Саларино. Часъ-то, кажется, уже прошелъ.
   Граціано. Удивленіе, что его до сихъ поръ нѣтъ: влюбленные всегда опережаютъ часы.
   Саларнно. О, голуби Венеры летаютъ, вдесятеро скорѣе, когда приходится скрѣплять новыя узы любви, чѣмъ когда дѣло идетъ о сохраненіи неприкосновенности данныхъ клятвъ.
   Граціано. Всегда бываетъ такъ. Кто-же уходить съ пира съ такимъ-же аппетитомъ, съ какимъ садился за столъ! Гдѣ такой конь, который, пробѣжавъ порядочное пространство, пробѣжалъ-бы его и обратно съ такимъ-же неослабѣвающимъ огнемъ, какъ въ первый разъ! Мы больше гоняемся за тѣмъ, что для насъ ново, чѣмъ наслаждаемся, добившись желаемаго. Какое большое сходство между блуднымъ сыномъ и разукрашеннымъ судномъ, когда оно, обнимаемое и лобызаемое безпутнымъ вѣтромъ, выходитъ изъ родной бухты, и какъ оно сильно похоже на блуднаго-же сына, когда, жалкое, оборванное и ограбленное безпутнымъ вѣтромъ, оно возвращается съ ребрами, избитыми непогодой, и когда всѣ паруса его въ клочьяхъ.

Входитъ Лоренцо.

   Саларино. Вотъ Лоренцо. Мы будемъ продолжать этотъ разговоръ послѣ.
   Лоренцо. Простите, друзья, я кажется опоздалъ, но ждать васъ заставилъ не я, а мои дѣла. Если сами вздумаете похищать женщину, я готовъ прождать васъ столько-же. Здѣсь живетъ отецъ мой, жидъ. Эй, кто тамъ есть?

Джессика, одѣтая въ мужское платье, показывается у окна.

   Джессика. Кто вы? Хотя я готова поклясться, что узнаю вашъ голосъ, но все-таки желала-бы быть болѣе увѣренной.
   Лоренцо. Я твоя любовь -- Лоренцо.
   Джессика. Что ты Лоренцо -- вѣрно, что ты моя любовь, тоже вѣрно. Кого-же люблю я наравнѣ съ тобой? Но кто-же, кромѣ тебя, Лоренцо знаетъ, что я тебя люблю?
   Лоренцо. Небо и сердце свидѣтели, что ты моя.
   Джессика. Лови-же вотъ этотъ ящикъ, онъ того стоитъ. Какъ я рада, что теперь уже ночь, и что ты меня не видишь: мнѣ такъ стыдно оттого, что я переодѣлась. Впрочемъ, любовь слѣпа, а любовники не видятъ тѣхъ прелестныхъ глупостей, которыя сами-же совершаютъ, потому что, если-бы они могли это видѣть, самъ Купидонъ покраснѣлъ-бы увидя, что я переодѣлась въ мальчика.
   Лоренцо. Сойди внизъ, такъ какъ ты будешь освѣщать мнѣ мой путь факеломъ.
   Джессика. Какъ, неужто я должна держать свѣчу, чтобы освѣщать свой позоръ, когда онъ и безъ того слишкомъ, слишкомъ замѣтенъ! Какъ, ненаглядный мой, ты возлагаешь на меня должность освѣтителя, когда я должна-бы скрываться?
   Логенцо. Развѣ, моя прелесть, ты недостаточно скрыта подъ этимъ красивымъ костюмомъ пажа? Иди-же, однако, скорѣй, темнота глухой ночи бываетъ мимолетна: насъ ждутъ на ужинъ къ Бассаніо.
   Джессика. Я запру дверь, позлащу себя еще нѣсколькими червонцами и затѣмъ я вся твоя (Отходитъ отъ окна).
   Граціано. Клянусь моимъ колпакомъ капуцина, что она не жидовка, а прелесть.
   Лоренцо. Клянусь, я люблю ее всѣми силами души. Насколько я могу судить -- она умна и прекрасна -- насколько вѣренъ мой глазъ, а что она мнѣ вѣрна, это она мнѣ сейчасъ доказала. А потому что она умна, прекрасна и вѣрна, она водворилась въ моемъ сердцѣ на продолжительный срокъ.

Входитъ Джессика.

   А, ты уже здѣсь! Идемте-же, господа, идемте, замаскированные наши товарищи, вѣрно, уже насъ заждались (Уходитъ съ Джессикой и Саларино).

Появляется Антоніо.

   Антоніо. Кто здѣсь?
   Граціано. Это вы, Антоніо?
   Антоніо. Какъ не стыдно такъ медлить, Граціано? Гдѣ-же всѣ остальные? Уже девять часовъ, и всѣ собесѣдники васъ ждутъ. Маскарада не будетъ: вѣтеръ повернулъ въ другую сторону. Бассаніо сейчасъ-же отправляется на корабль. Человѣкъ двадцать разослалъ онъ васъ разыскивать.
   Граціано. Очень радъ. Никакая забава не можетъ быть для меня пріятнѣе необходимости выйти въ море сегодня-же ночью (Уходитъ).
  

СЦЕНА VII.

Бельмонтъ. Комната въ домѣ Порціи.

При звукахъ трубъ входятъ: Порціа, принцъ Мароккскій и ихъ свита.

   Порціа. Откиньте занавѣску и пусть благородный принцъ увидитъ ящики.-- Теперь выбирайте.
   Принцъ Мароккскій. Первый ящикъ золотой и на немъ надпись: "Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего желаютъ многіе". Второй серебряный и на немъ такое-же обѣщаніе: "Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ". Третій невзрачный свинцовый и съ такимъ неутѣшительнымъ предостереженіемъ: "Тотъ, кто выберетъ меня, долженъ приготовиться къ возможности лишиться всего, что имѣетъ". Какъ же узнаю я, что выбралъ именно тотъ ящикъ, какой слѣдуетъ?
   Порціа. Въ одномъ изъ нихъ, принцъ, мой портретъ. Если выберете его съ нимъ, я и портретъ -- оба ваши.
   Принцъ Мароккскій. Пусть какое-нибудь божество руководитъ моимъ выборомъ. Пересмотрю еще разъ надписи. Что говоритъ свинцовый ящикъ:-- "Тотъ, кто выберетъ меня, долженъ приготовиться къ возможности лишиться всего, что имѣетъ". Неужто отдать все, и изъ-за чего? Изъ за свинца. Ото всего отказаться ради свинца! Вотъ чѣмъ угрожаетъ этотъ ящикъ. Если люди и отказываются отъ всего цѣннаго, то не иначе, какъ въ надеждѣ на значительную прибыль. Золотая душа не прельстится негоднымъ металломъ, поэтому я не отдамъ ничего изъ-за свинца, ни на что не отважусь. Посмотримъ, что своимъ дѣвственнымъ свѣтомъ говорить серебро? "Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ". Подожди немного, Мароккскій принцъ, и безпристрастною рукою взвѣсь то, чего ты стоишь. Если тебя оцѣнятъ по собственному твоему о себѣ мнѣнію, то цѣна тебѣ будетъ большая, но этой цѣны, быть можетъ, окажется недостаточно, чтобы добиться руки такой прекрасной синьоры. Но и сомнѣніе въ своихъ достоинствахъ не -- болѣе, какъ глупое самоуничиженіе. Чего-же я достоинъ? Достоинъ руки прекрасной Порціи и достоинъ я ея по рожденію, по богатству, по свойствамъ, по воспитанію, а всего болѣе изъ-за моей любви. Не остановиться-ли на этомъ? Нѣтъ, посмотримъ прежде надпись на золотомъ: "Кто выберетъ меня, тотъ получить то, чего желаютъ многіе". Рѣчь, очевидно, идетъ о ней, потому что ее желаетъ весь міръ. Со всѣхъ концовъ свѣта стекаются люди, чтобы облобызать раку святой праведницы, дышащей здѣсь. Пустыня Гирканіи, необъятныя, безлюдныя пространства Аравіи теперь превратились въ торныя дороги, проложенныя принцами, желающими посѣтить красавицу Порцію; водяное царство, гордая голова котораго плюетъ въ лицо небу, уже не служитъ преградой для чужестранцевъ, желающихъ узрѣть прекрасную Порцію. Они переправляются черезъ него, какъ черезъ ручей. Въ одномъ изъ этихъ ящиковъ таится ея прекрасный образъ! Возможно-ли предположить, что онъ таится въ свинцѣ. Такое низкое предположеніе стоило-бы проклятія; было-бы слишкомъ грубо, чтобы свинецъ служилъ ей саваномъ и могилой. Или онъ таится въ серебрѣ, цѣнность котораго въ десять разъ дешевле золота, такая мысль тоже нелѣпа. Подобному безцѣнному брилліанту достойной оправой можетъ служить только золото. У англичанъ есть монета съ изображеніемъ ангела, вычеканеннаго на золотѣ. Но ангелъ находится снаружи, а здѣсь онъ долженъ покоиться внутри на золотомъ ложѣ. Давайте ключъ. Будь, что будетъ, я избираю вотъ этотъ.
   Порціа. Вотъ ключъ, принцъ, и если мой портретъ тамъ -- я ваша.
   Принцъ Марокісскій (Открываетъ золотой ящикъ). О, адъ, что здѣсь такое? Голый черепъ, въ пустой глазницѣ котораго я вижу свернутый и исписанный клочокъ бумаги. Прочтемъ: "Ты, вѣроятно, не разъ слыхалъ, что не все то золото, что блеститъ. Не мало людей пожертвовало жизнью изъ-за того только, чтобъ на меня взглянуть; червь водится даже и въ золотыхъ могилахъ. Если-бы ты оказался на столько-же мудрымъ, на сколько смѣлымъ, тѣломъ юнымъ, а разсудкомъ зрѣлымъ,-- въ отвѣтъ тебѣ не попалась-бы эта бумага. Прощай, твое исканіе окончилось ничѣмъ"! Да, дѣйствительно, окончилось ничѣмъ и весь трудъ мой потерянъ. Прощай-же, пламя страсти! Въ удѣлъ мнѣ достается одинъ душевный ледъ. Прощай, Порціа, у меня слишкомъ тяжело на сердцѣ, чтобы медлить прощаньемъ. Такъ удаляется проигравшій (Уходитъ).
   Порціа. Слава Богу, отдѣлалась прекрасно. Задерните занавѣску. Ахъ, если бы всѣ, ему подобные, выбирали также удачно (Уходитъ).
  

СЦЕНА VIII.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Саларино и Саланіо.

   Саларино. Да, я видѣлъ, какъ Бассаніо садился на корабль. Граціано уѣзжалъ съ нимъ, но вполнѣ вѣрно, что Лоренцо тамъ не было.
   Саланіо. Проклятый жидъ своими криками встревожилъ герцога и они вмѣстѣ отправились отыскивать корабль Бассаніо.
   Саларино.Однако, явились поздно: корабль успѣлъ уже выйти въ море. Тутъ герцогу сообщили, будто видѣли Лоренцо вмѣстѣ съ его возлюбленной Джессикой въ одной изъ гондолъ. Кромѣ того, Антоніо поручился герцогу, что на кораблѣ Бассаніо нѣтъ ни бѣглянки, ни ея возлюбленнаго.
   Саланіо. Никогда ни слыхивалъ я такого безсвязнаго, безсмысленнаго, безумнаго неистовства, съ какимъ этотъ жидовскій песъ оралъ на улицѣ: "Дочь моя! О, мои червонцы! О, моя дочь! Бѣжала съ христіаниномъ! О, мои христіанскіе червонцы! Правосудіе! Законы! Моя дочь и червонцы мои! Она, моя дочь, украла у меня запечатанный мѣшокъ, нѣтъ, цѣлыхъ два запечатанныхъ мѣшка червонцевъ, двойныхъ червонцевъ! Украла и брилліанты! А мои брилліанты, два драгоцѣннѣйшихъ камня,-- ихъ тоже украла дочь! Правосудіе, отыщи мою дочь, у ней и камни, и червонцы!
   Саларино. А всѣ мальчишки въ Венеціи бѣгали за нимъ и кричали: "Его камни! Его дочь! Его червонцы"!
   Саланіо. Но теперь, Антоніо, держи ухо остро, не пропускай срока, иначе онъ поплатится непремѣнно.
   Саларино. Ахъ, вотъ ты напомнилъ кстати. Вчера я разговаривалъ съ однимъ французомъ и узналъ отъ него, что въ узкомъ проливѣ, раздѣляющемъ Францію отъ Англіи, погибъ какой-то изъ нашихъ богато нагруженныхъ кораблей. Я невольно подумалъ объ Антоніо и мысленно пожелалъ, чтобы корабль этотъ былъ не его.
   Саланіо. Лучше-бы сказать тебѣ объ этомъ прямо нашему другу Антоніо, но только не разомъ: это можетъ сильно его огорчить.
   Саларино. На свѣтѣ нѣтъ человѣка добрѣе его. Я видѣлъ, какъ онъ прощался съ Бассаніо. Бассаніо говорилъ, что поспѣшитъ вернуться, а онъ ему на это: "не торопись, не порти изъ-за меня своего дѣла, Бассаніо; дождись, пока оно совсѣмъ созрѣетъ. Что-же касается до моего условія съ жидомъ, не дозволяй, чтобы мысль о немъ смущала помыслы твоей любви. Будь веселъ и думай только о томъ, какъ-бы понравиться, и обо всемъ, что для тебя будетъ нужно". Затѣмъ, такъ какъ на глаза его выступили слезы, онъ отвернулся, протянулъ руку Бассаніо. Такъ они и простились.
   Саланіо. Мнѣ кажется, что онъ только и живетъ на свѣтѣ, что ради любви къ ближнему. Пойдемъ, утѣшимъ его и постараемся хоть чѣмъ-нибудь разсѣять его мрачное уныніе.
   Саларино. Идемъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА IX.

Бельмонтъ. Комната въ домѣ Порціи.

Входятъ: Нэрисса и слуга.

   Нэрисса. Прошу тебя, скорѣй, отдерни сейчасъ-же занавѣску. Принцъ Арагонскій уже произнесъ обѣтъ и сейчасъ явится сюда выбирать ящики.

Трубы гремятъ, входятъ:принцъ Арагонскій, Порціа и ихъ свтпа.

   Порціа. Смотрите, благородный принцъ, вотъ ящики. Если вы выберете тотъ, гдѣ нахожусь я, вашъ брачный пиръ будетъ отпразднованъ немедленно, но если вашъ выборъ окажется неудачнымъ, вамъ безъ дальнѣйшихъ разговоровъ придется уѣхать отсюда.
   Принцъ Арагонскій. Давая обѣтъ, я, во-первыхъ, поклялся не сообщать никому, какой именно ящикъ я выбралъ; во-вторыхъ, если я выбралъ не тотъ, какой нужно,-- никогда не ухаживать за дѣвушкой, имѣя въ виду бракъ; наконецъ, въ-третьихъ, если я промахнусь,-- немедленно проститься съ вами и уѣхать.
   Порціа. Каждый пріѣзжій даетъ клятву исполнить условіе и изъ за-моей недостойной личности подвергать себя риску неудачи.
   Принцъ Арагонскій. Я уже готовъ исполнить все это. Теперь, фортуна, помоги надеждѣ моего сердца! Золото, серебро и гнусный свинецъ. "Тотъ, кто выберетъ меня, долженъ приготовиться къ возможности лишиться всего, что имѣетъ". Нѣтъ, сдѣлайся сначала покрасивѣе, а потомъ, быть можетъ, я рѣшусь кое-чѣмъ для тебя рискнуть и кое-на что отважиться для тебя. А какая надпись на золотомъ ящикѣ? Посмотримъ. "Тотъ, кто выберетъ меня, получить то, чего желаютъ многіе". Здѣсь подъ словомъ "многіе" подразумѣвается грубая толпа, выбирающая только по наружному виду, знающая только то, чему ее научаетъ безразсудный глазъ; внутреннимъ-же содержаніемъ она не дорожитъ, а, словно стрижъ, лѣпитъ свое гнѣздо на наружной стѣнѣ, открытой всѣмъ непогодамъ и стоящей на пути всѣхъ гибельныхъ случайностей. Только одно это ей и доступно. Не выберу-же я того, чего желаютъ многіе, потому что не хочу разсуждать, какъ недалекіе люди, не смѣшаюсь съ невѣжественной толпой. Да, но теперь обращаюсь къ тебѣ, серебряная сокровищница, посмотримъ, что говоришь ты. "Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ". Это хорошо сказано, потому что кто-же на самомъ дѣлѣ вздумаетъ обманывать счастье и добиваться почета, не имѣя на себѣ клейма истиннаго достоинства? Никто не долженъ надѣяться возвеличиться при помощи незаслуженныхъ почестей. О, если-бы богатства, чины, мѣста не распредѣлялись неправильно, если-бы блестящія почести выпадали на долю только достойнымъ, сколько людей теперь, или совсѣмъ нагихъ или одѣтыхъ въ рубище, оказались-бы въ пышныхъ нарядахъ, вмѣсто того, чтобы повиноваться -- повелѣвали-бы другими. Сколько мякины отдѣлилось-бы тогда отъ цѣннаго зерна чести и сколько зародышей чести, отысканныхъ въ навозѣ и отбросахъ времени, всплыли-бы на свѣтъ Божій. Однако, приступимъ къ выбору. "Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ". Вотъ я и хочу посмотрѣть, чего я достоинъ. Дайте-же мнѣ ключъ отъ этого ящика и откройте тотчасъ-же мое счастье.
   Порціа. То, что вы нашли въ немъ, не стоитъ такого продолжительнаго молчанія.
   Принцъ Арагонскій. Что-же это такое? Изображеніе какого-то подмигивающаго дурака, подающаго мнѣ бумагу. Прочту ее. Какъ не похоже ты на Порцію, и какъ мало соотвѣтствуешь и надеждамъ моимъ, и достоинствамъ. "Кто выберетъ меня, тотъ получитъ то, чего достоинъ". Неужто я ужь ровно ничего не стою, кромѣ этой глупой головы? Неужто я достоинъ только этого и не заслуживаю ничего лучшаго?
   Порціа. Не нужно смѣшивать мѣсто виноватаго съ мѣстомъ судьи: обѣ эти роли совершенно противоположны одна другой.
   Принцъ Арагонскій. Что-же тутъ написано?-- "Огонь испытывалъ меня уже семь разъ. Семь разъ долженъ быть испытанъ и разумъ для того, чтобы никогда не ошибаться въ выборѣ. Есть люди, схватывающіе только тѣни, и имъ достается только тѣнь счастья. Я знаю, что на свѣтѣ не мало глупцовъ, какъ и я, посеребреныхъ снаружи. Добудь себѣ, какую угодно жену, но главой твоей все-таки буду оставаться я. Съ этимъ и отправляйся: все для тебя кончено". Если оставаться здѣсь долѣе, покажется еще глупѣе! Пріѣхалъ свататься съ одной дурацкой головой, а уѣзжать приходится съ двумя. Прощай, прелестная; я сдержу клятву терпѣливо переносить свое несчастіе (Уходитъ со своей свитой).
   Порціа. Такъ мотыльки обжигаютъ крылья о пламя свѣчи. Охъ, ужь эти глубокомысленные глупцы! Когда имъ приходится дѣлать выборъ -- ихъ мудрость портитъ имъ все.
   Нэрисса. Не лжетъ значитъ старинная пословица: судьба и вѣшаетъ, и женитъ по своему усмотрѣнію.
   Порціа. Задерни занавѣску, Нэрисса.

Входитъ слуга.

   Слуга. Гдѣ синьора?
   Порціа. Здѣсь. Что тебѣ нужно?
   Слуга. У воротъ соскочилъ съ лошади молодой венеціанецъ, чтобы возвѣстить о приближеніи своего господина, отъ котораго онъ привезъ чувствительнѣйшее заявленіе его уваженія къ вамъ. Заявленіе высказано отборнѣйшими словами и его сопровождаютъ богатѣйшіе подарки. Я никогда еще не видывалъ такого любезнаго посланника любви, никогда не видывалъ, чтобы апрѣльскій день сулилъ такъ весело приближеніе чуднаго лѣта, какъ этотъ передовой гонецъ своего господина.
   Порціа. Довольно, прошу тебя! Боюсь, что ты сейчасъ скажешь, что онъ такъ или иначе тебѣ сродни, до того ты щедро расточаешь свой празднично-настроенный умъ на похвалы ему. Идемъ, идемъ, Нэрисса, я сгораю отъ нетерпѣнія увидать этого хваленнаго гонца купидона.
   Нэрисса. О, Богъ любви, устрой такъ, чтобы это оказался Бассаніо! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Улица въ Венеціи.

Входятъ; Саланіо и Саларино.

   Саланіо. Что новаго на Ріальто?
   Саларино. Да только и разговоровъ о томъ, что богато нагруженный корабль Антоніо погибъ въ проливѣ,-- кажется, называемомъ Гудуинскими мелями,-- въ мѣстѣ, крайне опасномъ и гибельномъ, и гдѣ,-- если только кумушка молва -- женщина правдивая и честная,-- затонуло уже множество остововъ большихъ кораблей.
   Саланіо. Желалъ бы я, чтобы кумушка оказалась такой же лживой, какъ любая баба, увѣряющая своихъ сосѣдей, пожевывая пряникъ, будто оплакиваетъ смерть третьяго мужа. Однако, говоря безъ дальнихъ околичностей и не сворачивая съ большой дороги разговора, несомнѣнная правда, что добрый Антоніо, честный Антоніо -- не знаю, какой еще достойный эпитетъ прибавить къ его имени...
   Саланино. Что же онъ, наконецъ'?
   Саланіо. А то, наконецъ, что онъ лишился корабля!
   Саларино. Дай Богъ, чтобы это была его послѣдняя потеря.
   Саланіо. Спѣшу сказать: аминь, чтобы дьяволъ не перешелъ дороги моей молитвѣ. Вѣдь вотъ онъ самъ въ образѣ жида.

Входитъ Шейлокъ.

   Ну, что Шейлокъ, что слышно новаго среди купцовъ?
   Шейлокъ. Вы лучше всякаго другого и лучше всѣхъ знаете, что дочь моя бѣжала.
   Саларино. Это вѣрно, по крайней мѣрѣ, я знаю, и портнаго, изготовлявшаго крылья, на которыхъ она улетѣла.
   Саланіо. А Шейлокъ въ свою очередь, безъ сомнѣнія, знаетъ, что птица оперилась, а въ природѣ всѣхъ птицъ покидать въ это время родное гнѣздо.
   Шейлокъ. Она за это проклята.
   Саларино. И это было бы вѣрно, если-бы судьею ея оказался дьяволъ.
   Шейлокъ. Плоть и кровь мои отчаянно взбунтовались.
   Саларино. Полно, старый грѣховодникъ, развѣ кровь можетъ бунтовать въ твои годы?
   Шейлокъ. Плотью моею и кровью я называю свою дочь.
   Саларино. Однако, между твоею и ея плотью разница еще больше, чѣмъ между агатомъ и слоновой костью, между твоею и ея кровью она больше, чѣмъ между краснымъ и рейнскимъ винами. Скажи лучше, что ты слышалъ новаго? Въ самомъ дѣлѣ потерялъ Антоніо что нибудь на морѣ, или это вздоръ?
   Шейлокъ. Вотъ еще для меня неудачное дѣло. Несостоятельный этотъ должникъ, мотъ теперь едва смѣетъ показывать носъ на Ріальто. Онъ, постоянно приходившій чваниться на площадь, теперь сталъ нищимъ. Берегись онъ своего обязательства! Онъ имѣлъ обыкновеніе постоянно называть меня ростовщикомъ,-- берегись онъ своего обязательства! Онъ имѣлъ обыкновеніе давать деньги безъ процентовъ изъ-за одной любви къ ближнему,-- берегись онъ своего обязательства.
   Саларино. Вздоръ! Я убѣжденъ, что если онъ даже окажется неисправнымъ плательщикомъ, ты не потребуешь куска его мяса. На что онъ былъ-бы тебѣ нуженъ?
   Шейлокъ. Чтобы сдѣлать изъ него приманку для рыбы! Если отъ него не будетъ никакой иной пользы, это, по крайней мѣрѣ, насытить мое мщенье. Онъ позорилъ меня, заставилъ меня потерять, по крайней мѣрѣ, полъ-милліона, смѣялся надъ моими потерями, смѣялся надъ моими барышами, срамилъ мой народъ, портилъ устраиваемыя мною дѣла, охлаждалъ расположеніе моихъ друзей и разгорячалъ ненависть моихъ враговъ. А что заставляло его поступать такимъ образомъ:-- то, что я жидъ. А развѣ у жида нѣтъ глазъ? Развѣ у него нѣтъ рукъ, другихъ органовъ, другихъ потребностей, чувствъ, привязанностей, страстей? Развѣ онъ питается не тою-же пищей, развѣ, ему наносятъ раны не тѣмъ же оружіемъ, развѣ онъ страдаетъ не тѣми-же болѣзнями, излечивается не тѣми же средствами, не такъ-же грѣется лѣтомъ, и не такъ-же дрожитъ отъ холода зимою, какъ христіане? Когда вы наносите намъ удары острымъ оружіемъ, развѣ изъ насъ не течетъ кровь; когда вы насъ щекочите, развѣ мы не смѣемся; когда отравляете, развѣ не умираемъ? А когда вы насъ обижаете, мы не должны мстить? Если мы похожи на васъ во всемъ остальномъ, то хотимъ походить на васъ и въ этомъ. Если жидъ обидитъ христіанина, что дѣлаетъ христіанское смиреніе?-- Мститъ. Если христіанинъ обидитъ жида,-- что же ему дѣлать, какъ не мстить, по примѣру тѣхъ-же христіанъ? То вѣроломство, которому вы меня научаете, я выкажу на самомъ дѣлѣ и для меня будетъ большимъ несчастіемъ, если я не превзойду своихъ учителей.

Входитъ слуга.

   Слуга. Синьоры, мой хозяинъ Антоніо дома и проситъ васъ къ себѣ. Ему необходимо переговорить съ вами.
   Саларино. Мы искали его всюду.
   Саланіо. Вотъ идетъ еще другой того-же племени, ему подстать; третьяго не найдешь, если только самъ дьяволъ не сдѣлается жидомъ (Саларино, Саланіо и слуга удаляются).

Входитъ Тубалъ.

   Шейлокъ. Ну, что, Тубалъ, какія вѣсти изъ Генуи? Отыскалъ ты мою дочь?
   Тубалъ. Я перебывалъ во многихъ мѣстахъ, часто о ней слышалъ, но найти ее не могъ.
   Шейлокъ. Что ты! что ты! что ты! Значитъ, брилліантъ, который обошелся мнѣ во Франкфуртѣ въ двѣ тысячи червонцевъ, пропалъ? Видно, еще не было на нашемъ народѣ настоящаго проклятія, по крайней мѣрѣ, никогда до ныняшняго дня я не чувствовалъ его такъ сильно!.. Въ немъ двѣ тысячи червонцевъ помимо другихъ драгоцѣнныхъ, очень драгоцѣнныхъ брилліантовъ. Я желалъ-бы, чтобы дочь моя лежала у ногъ моихъ мертвою, но только съ тѣмъ условіемъ, чтобы въ ушахъ ея были брилліантовыя серьги. Я, пожалуй, готовъ былъ-бы видѣть ее въ гробу, но съ тѣмъ, чтобы тамъ лежали и червонцы. И никакого о нихъ извѣстія? Почему-же? Я уже и счетъ потерялъ тому, что стоили мнѣ поиски. Потеря за потерей! Воръ и такъ уже унесъ много, а сколько нужно еще денегъ, чтобы отыскать его? И никакого удовлетворенія, никакого мщенія! Да, всѣ бѣдствія ложатся на одни только мои плечи! Рыданія вырываются только изъ моей груди, слезы текутъ только по моимъ щекамъ.
   Тубалъ. Нѣтъ, и съ другими случаются несчастія... Антоніо, какъ я слышалъ въ Генуѣ...
   Шейлокъ. Что, что? Несчастіе? несчастіе?
   Тубалъ. Онъ лишился корабля, шедшаго изъ Триполи.
   Шейлокъ. Благодарю, благодарю тебя, Боже! Да правда-ли это, правда-ли?
   Тубалъ. Я имѣлъ случай говорить съ нѣсколькими матросами, спасшимися послѣ кораблекрушенія.
   Шейлокъ. Спасибо, спасибо, добрый Тубалъ! Хорошая вѣсть, хорошая вѣсть! Ха, ха, ха! Гдѣ, въ Генуѣ?..
   Тубалъ. Въ Генуѣ, какъ я слышалъ, дочь твоя въ одинъ вечеръ издержала восемьдесятъ червонцевъ.
   Шейлокъ. Ты вонзаешь кинжалъ мнѣ въ сердце. Никогда ужь не увидать мнѣ моего золота! Восемьдесятъ червонцевъ въ одинъ разъ, восемьдесятъ червонцевъ!
   Тубалъ. Въ Венецію вмѣстѣ со мною пріѣхало еще нѣсколько человѣкъ заимодавцевъ Антоніо. Они увѣряютъ, будто ему неминуемо придется объявить себя несостоятельнымъ.
   Шейлокъ. Очень этому радъ. Помучу-же я его теперь, потерзаю. Очень я этому радъ.
   Тубалъ. Одинъ изъ нихъ показывалъ мнѣ перстень, который получилъ отъ твоей дочери въ уплату за обезьяну.
   Шейлокъ. Будь она проклята! Ты терзаешь меня, Тубалъ. Это должно быть мой бирюзовый перстень... Я получилъ его отъ Ліи, когда былъ еще холостымъ. Я не отдалъ-бы его за цѣлый лѣсъ, населенный обезьянами.
   Тубалъ. А Антоніо разорился, это вѣрно.
   Шейлокъ. Это вѣрно; совершенно вѣрно. Ступай, Тубалъ, найми мнѣ ходатая, приговори его за двѣ недѣли до суда. Если онъ просрочитъ, я потребую его сердце, потому что когда его больше не будетъ въ Венеціи, я могу вести дѣла, какъ мнѣ угодно. Ступай, ступай, Тубалъ, ты найдешь меня въ синагогѣ. Итакъ въ синагогѣ, Тубалъ! (Оба угодятъ).
  

СЦЕНА II.

Бельмонтъ. Комната въ домѣ Порціи.

Входятъ: Бассаніо, Порцій, Граціано, Нэрисса и слуги.
Ящики открыты.

   Порціа. Прошу васъ, не торопитесь. Ранѣе, чѣмъ дѣйствовать на удачу, подождите еще день или два. Выбравъ не тотъ ящикъ, который-бы слѣдовало, вы лишите меня своего общества. Уже по одному этому, пожалуйста, не спѣшите. Что-то, хотя, конечно, не любовь, говорить мнѣ, что я не желала-бы васъ лишиться, а ненависть, какъ вамъ извѣстно, такихъ совѣтовъ не даетъ.Однако, чтобы вы лучше меня поняли, хотя дѣвушка и можетъ высказывать только то, что у нея въ мысляхъ, мнѣ хотѣлось задержать васъ здѣсь еще на мѣсяцъ или на два, прежде чѣмъ вы изъ-за меня подвергнетесь испытанію. Я могла-бы подсказать вамъ, какой выбрать ящикъ, но тогда я оказалась-бы клятвопреступницею, а взять этотъ грѣхъ на душу я не хочу. Но вы можете выбрать не тотъ ящикъ, какой слѣдовало-бы, и тѣмъ заставите меня жалѣть, что я не впала въ грѣхъ, не сдѣлалась клятвопреступницей. Проклятіе вашимъ глазамъ, они меня очаровали и какъ будто раздѣлили на двѣ половины: одна изъ нихъ принадлежитъ вамъ, другая -- вамъ, нѣтъ -- мнѣ, хотѣла я сказать, но если она принадлежитъ мнѣ -- она ваша. И такъ, все цѣлое принадлежитъ вамъ. О, жестокая судьба, ставящая преграды между собственниками и собственностью! И такимъ образомъ я, будучи вашей, все-таки не ваша. Если-же таково положеніе, пусть счастье отправляется въ адъ, а не я. Я говорю слишкомъ много, но это для того, чтобы выиграть время, чтобы продлить его, затянуть и насколько возможно отдалить васъ отъ минуты выбора.
   Бассаніо. Нѣтъ позвольте мнѣ приступить къ выбору, потому что положеніе, въ которомъ я нахожусь, просто пытка.
   Порціа. Какъ Бассаніо, оно для васъ пытка? Признавайтесь, какая измѣна примѣшалась къ вашей любви?
   Бассаніо. Никакой измѣны, кромѣ мучительной неувѣренности, заставляющей меня трепетать за успѣхъ моей любви; скорѣе огонь и снѣгъ сдружатся и сживутся между собою, чѣмъ измѣна и моя любовь.
   Порціа. Такъ, но я боюсь, что говорить васъ заставляетъ пытка, а подъ ея вліяніемъ чего не скажетъ человѣкъ.
   Бассаніо. Обѣщайте мнѣ жизнь и я во всемъ вамъ признаюсь.
   Порціа. Итакъ, признавайтесь и живите.
   Бассаніо. Говоря мнѣ: "признавайтесь и живите", вы уже подводите настоящій итогъ моимъ признаніямъ. О, какое сладостное терзаніе, когда сама терзающая научаетъ, какъ отвѣчать, чтобы спастись. Пусти-же меня къ ящикамъ, то есть, къ моей судьбѣ.
   Порціа. Пожалуй, идите: я заключена въ одномъ изъ нихъ. Вы найдете меня, если меня любите. Нэрисса и вы всѣ остальные держитесь въ сторонѣ. Пусть, пока онъ будетъ выбирать, играетъ музыка. Если онъ ошибется, онъ кончитъ какъ лебедь, который изливается въ музыкѣ. Но, чтобы сравненіе было-бы болѣе точно, мои глаза окажутся ручьемъ, который доставитъ ему влажное ложе смерти, но онъ можетъ сдѣлать удачный выборъ, а тогда будетъ-ли ему до музыки? Но тогда музыка будетъ тѣмъ громкимъ возгласомъ трубъ, которыми вѣрноподданые привѣтствуетъ новаго вѣнчаннаго короля; она будетъ сладостною, утреннею, свадебною пѣснею, которая проскользаетъ въ ухо мечтающаго жениха и зоветъ его въ храмъ для совершенія брачнаго обряда. Смотрите, вотъ онъ выступаетъ впередъ, хотя не менѣе величавый, но съ несравненно большимъ запасомъ любви, чѣмъ юный Алкидъ, когда онъ искупилъ дань дѣвственницами, платимую стонущей Троей безпощадному морскому чудовищу. Я безгласная жертва, обреченная на гибель, а эти стоящія въ сторонѣ женщины,-- дарданскія жены съ мрачными лицами, вышедшія взглянуть, чѣмъ окончится подвигъ. Иди-же, Геркулесъ! Если ты останешься живъ, буду жить и я. Я смотрю на битву съ большимъ страхомъ, чѣмъ ты, когда приступаешь къ ней (Пока Бассаніо разсматриваетъ ящики, начинается сопровождаемое музыкой пѣніе):
  
   Повѣдай, гдѣ-же зарождается
   У насъ любовь -- въ умѣ иль въ сердцѣ?
   Скажи мнѣ, гдѣ ея зачатіе
   И чѣмъ она потомъ питается?
   Повѣдай это мнѣ, повѣдай!
   Она впервые зарождается
   Въ глазахъ; восторгами питается,
   А въ колыбели все кончается.
   По ней вотъ погребальный звонъ
   Послышался:-- динь-динь, донъ-донъ!
  
   Всѣ. Да, динь-динь-динь, донъ-донъ-донъ-донъ.
   Бассаніо. То, что внѣшнимъ своимъ блестящимъ видомъ сулить самое большое,-- на самомъ дѣлѣ бываетъ наиболѣе обманчиво. Въ мірѣ постоянно вводятся обманъ внѣшними украшеніями. Такъ въ судѣ, какъ-бы подкуплена и безсовѣстна ни была защита, она непремѣнно затмитъ очевидность зла, если приправлена вкрадчивымъ звукомъ голоса; такъ и въ религіи, какое достойное порицанія заблужденіе не съумѣетъ скрыть свои грубыя лживости подъ изяществомъ украшеній, если его поддерживаетъ величавое чело старца или вкривь перетолкованный текстъ писанія. Ни одинъ порокъ не настолько простъ, чтобы не принимать на себя внѣшность добродѣтели. У сколькихъ трусовъ, у которыхъ сердца также ненадежны, какъ песочныя ступени лѣстницы, подбородки, между тѣмъ, украшены бородою Геркулеса или грознаго Марса. Взгляните во внутренность такихъ людей и вы увидите, что печень у нихъ бѣла, какъ молоко. Они придаютъ себѣ видъ возмужалости только затѣмъ, чтобы наводить на другихъ страхъ. Посмотрите на красоту и вы увидите, что она часто пріобрѣтается вѣсомъ украшеній. Этимъ объясняется то чудо природой, что наиболѣе вѣско украшенныя бываютъ въ то же время и самыми легковѣсными; такъ змѣеобразный вьющійся золотистый локонъ, такъ весело играющій съ вѣтромъ на головѣ мнимой красавицы, часто бываетъ собственностью другой головы, между тѣмъ какъ трупъ, на которомъ онъ выросъ, давно уже лежитъ въ могилѣ. Такимъ образомъ, прикрасы являются обманчивымъ берегомъ самаго опаснаго моря: оно великолѣпное покрывало, за которымъ таится лицо индіанки; словомъ украшеніе служитъ подобіемъ правды, въ которое облекается нашъ коварный вѣкъ, чтобы ввести въ обманъ самыхъ разумныхъ людей. Поэтому-то блестящее золото, жесткая пища Мидаса, мнѣ тебя не нужно. Не нуженъ мнѣ и ты, обычный и блѣдный посредникъ между человѣкомъ и человѣкомъ. Но ты, жалкій свинецъ, болѣе грозящій, чѣмъ обѣщающій, и трогающій меня своею простотою болѣе, чѣмъ краснорѣчіемъ, тебя-то я и избираю. Пусть радость будетъ послѣдствіемъ моего выбора.
   Порціа. Какъ быстро улетучиваются въ воздухъ всѣ ощущенія: и сомнѣніе, и мгновенно охватившее насъ отчаяніе, и леденящій страхъ, и зеленоглазая ревность! О, любовь, будь сдержаннѣе, умѣрь свой восторгъ, излейся въ мѣру дождемъ радости, не вдавайся въ крайности. Я слишкомъ живо чувствую восторгъ, умѣрь-же его, иначе онъ меня задушитъ! (Бассаніо открываетъ свинцовый ящикъ).
   Бассаніо. Что я вижу! портретъ красавицы Порціи! Какой полубогъ такъ близко подошелъ къ совершенству творчества? Эти глаза движутся или только кажутся движущимися, но они заставили сверкать мои зрачки? Кажется будто изъ этихъ полураскрытыхъ устъ вылетаетъ дыханіе благовонное, какъ медъ; только такая сладостная преграда можетъ раздѣлять такихъ сладостныхъ друзей. Рисуя эти волосы, художникъ, подражая Арахнеи, выткалъ изъ нихъ золотую сѣтку, въ которую сердца мужчинъ попадаются чаще, чѣмъ комары въ паутину. Но глаза ея,-- какъ у него хватило силъ рисовать, когда онъ на нихъ смотрѣлъ? Мнѣ кажется, что и одинъ изъ этихъ глазъ долженъ былъ-бы лишить его обоихъ и тѣмъ поставить его въ невозможность дорисовать другой. Но, смотрите, насколько самая суть моихъ похвалъ унижаетъ эту тѣнь своей ничтожностью и насколько сама тѣнь ниже дѣйствительной. Вотъ свитокъ, въ немъ заключается содержаніе, перечень моего счастья: "Ты, выбравъ не по наружности, сдѣлалъ прекрасный, вполнѣ вѣрный выборъ. Когда это счастье выпало тебѣ на долю, будь имъ доволенъ и не ищи другого. Если самъ ты доволенъ, или если ты въ томъ, что тебѣ посылаетъ судьба, видишь счастье, обратись къ дамѣ своего сердца и требуй, чтобы она поцѣлуемъ скрѣпила свое согласіе". О, чудныя строки! Красавица моя, съ вашего позволенія -- (цѣлуетъ ее), я исполняю данный мнѣ совѣтъ, то есть получаю то, что мнѣ обѣщано. Какъ одинъ боецъ, состязаясь съ другимъ изъ за награды, услыхавъ всеобщія рукоплесканія и возгласы восторга, предполагая, что побѣдителемъ въ глазахъ публики остался онъ,-- вдругъ совсѣмъ ошеломленный, съ глазами, устремленными въ пространство, не зная къ кому относится весь этотъ громъ похвалъ: къ нему или не къ нему,-- вдругъ останавливается въ недоумѣніи,-- такъ и я теперь стою передъ вами, трижды прекрасная синьора, не смѣя вѣрить дѣйствительности того, что вижу, пока все это не будетъ подтверждено, подписано и скрѣплено вами.
   Порціа. Вы видите меня, синьоръ Бассаніо, такою, какъ я есть. Лично для себя я-бы не отдалась честолюбивому желанію казаться лучше, чѣмъ я есть на самомъ дѣлѣ; но для васъ я желала-бы, чтобы то, чего я стою, увеличилось въ трижды двадцать разъ, быть въ тысячу разъ красивѣе, въ десять тысячъ разъ богаче и только затѣмъ, чтобы пріобрѣсти въ вашихъ глазахъ большую цѣну, обладать цѣлымъ сокровищемъ добродѣтели, красоты, денегъ и друзей. Но итогъ того, что я есть,-- итогъ не особенно крупный: все сводится почти исключительно къ тому, что я простая, невоспитанная, неученая и неопытная дѣвушка, счастливая тѣмъ, что не такъ еще стара, чтобы не научиться тому, чего я пока не знаю. Но всего болѣе я счастлива тѣмъ, что смиренный свой умъ я подчиняю вамъ, моему руководителю, повелителю и царю. Все, что до сихъ поръ было моимъ, стало вашимъ; еще сейчасъ я была владѣлицей этого прекраснаго помѣстья, госпожей своихъ слугъ и царицей надъ собой. Теперь, мой властелинъ, и эти помѣстья, и слуги, и я сама -- принадлежатъ вамъ. Передаю вамъ все это вмѣстѣ съ этимъ кольцомъ; если вы разстанетесь съ нимъ, потеряете или отдадите его кому нибудь, это послужитъ предвѣстіемъ, что я утратила вашу любовь, а такая мысль дастъ мнѣ право на васъ негодовать.
   Бассаніо. Вы, синьора, совсѣмъ лишили меня слова; теперь говорить только кровь въ моихъ жилахъ, въ головѣ моей такое-же смѣшеніе, какое проявляется въ очарованной толпѣ послѣ удачной рѣчи любимаго монарха; въ головѣ моей хаосъ всевозможныхъ чувствъ, перемѣшанныхъ между собою, которыя сливаются въ одну необъятную радость, и которыя высказываются, не высказываясь опредѣленно. Когда это кольцо исчезнетъ съ моего пальца, значить я разстался съ жизнью. О, тогда вы можете смѣло сказать: Бассаніо умеръ.
   Нэрисса. Синьоръ и добрѣйшая синьора, вотъ теперь для насъ, постороннихъ зрителей того, какъ исполнилось ваше желаніе, настала минута воскликнуть: о, какое счастье, и да пошлетъ Господь счастье вамъ, синьоръ и синьора.
   Граціано. И вамъ, синьоръ Бассаніо, и вамъ, прелестная синьора, я желаю всего того счастья, какого вы можете пожелать себѣ сами, потому что я убѣжденъ, что ваши желанія не пойдутъ въ разрѣзъ съ моимъ счастьемъ. Въ то время, когда вы торжественно станете справлять союзъ любви, позвольте жениться и мнѣ.
   Бассаніо. Съ величайшею радостью, если ты съумѣешь найти себѣ жену.
   Граціано. Благодарю васъ, синьоръ, жену отыскали вы мнѣ сами; глаза мои также быстры, какъ и ваши: вы смотрѣли на госпожу, я присматривался къ прислужницѣ; вы влюбились, влюбился и я, потому что проволочки въ такомъ дѣлѣ мнѣ такъ-же мало по вкусу, какъ и вамъ. Ваше счастье зависѣло отъ тѣхъ ящиковъ; оказывается, что и мое зависѣло отъ того-же, потому что послѣ долгихъ ухаживаній въ потѣ лица, надсадивъ себѣ горло безпрестаннымъ повтореніемъ любовныхъ клятвъ, я, наконецъ, добился обѣщанія -- если обѣщанія къ чему нибудь обязываютъ -- что эта прелестная особа сдѣлается моей женой, но только въ томъ случаѣ, если вамъ удастся добиться согласія ея госпожи.
   Порціа. Правда-ли это, Нэрисса?
   Нэрисса. Правда, если вы противъ этого ничего не имѣете.
   Бассаніо. И ты, Граціано, тоже не шутишь?
   Граціано. Нисколько.
   Бассаніо. Ваша свадьба еще болѣе украситъ наше счастье.
   Граціано. Давайте, побьемся съ обоими нами объ закладъ на тысячу червонцевъ, у кого прежде родится мальчикъ.
   Нэрисса. Какъ съ обоими?
   Граціано. Только такъ и можно выиграть закладъ. Однако, кто это идетъ сюда? Лоренцо и его некрещеная. Какъ, и мой старинный венеціанскій пріятель, Саланіо, тоже тутъ!

Входятъ: Лоренцо, Джессика и Саланіо.

   Бассаніо. Милости просимъ, Лоренцо и Саланіо. Если недавность моего новаго здѣсь положенія даетъ мнѣ право васъ приглашать, съ твоего позволенія, милая Порціа, я приглашаю истинныхъ своихъ друзей и соотечественниковъ.
   Порціа. То-же дѣлаю, мой другъ, и я. Повѣрь, что я рада имъ отъ души.
   Лоренцо. Благодарю васъ, синьора. Самъ я, Бассаніо, не располагалъ быть здѣсь, но Саланіо, котораго я встрѣтилъ на дорогѣ, настоятельно потребовалъ, чтобы я непремѣнно отправился съ нимъ сюда.
   Саланіо. Да, синьоръ, я потребовалъ, и не безъ основанія (Подавая ему письмо). Синьоръ Антоніо вамъ кланяется.
   Бассаніо. Прежде чѣмъ я распечатаю письмо, скажите, какъ поживаетъ кой другъ?
   Саланіо. Если онъ синьоръ и боленъ, то только нравственно: изъ письма вы узнаете все.
   Граціано. Нэрисса, будь привѣтлива съ гостемъ, приласкай его. Давай руку, Саланіо. Что новаго въ Венеціи, что подѣлываетъ именитый купецъ Антоніо? Я знаю, его сильно обрадуетъ нашъ успѣхъ: вѣдь мы, какъ Язоны, добыли золотое руно.
   Саланіо. Лучше было-бы, если-бы вы добыли руно, потерянное имъ.
   Порціа. Въ этомъ письмѣ, должно быть, заключается нѣчто страшное, потому что оно согнало краску съ лица Бассаніо. Умеръ какой нибудь дорогой тебѣ другъ? Едва-ли что другое въ мірѣ могло-бы такъ сильно измѣнить твердаго духомъ мужчину. Все хуже и хуже... Позволь, Бассаніо, вѣдь я половина тебя; поэтому половина того, что принесла тебѣ эта бумага, безспорно должна принадлежать мнѣ.
   Бассаніо. О, кроткая моя Порціа, никогда бумага не передавала такихъ безотрадныхъ словъ, какія стоятъ здѣсь. Когда я впервые заговорилъ съ тобою о моей любви, я откровенно признался, что все мое богатство заключается во мнѣ самомъ, что я человѣкъ честный -- и говорилъ тогда правду. А теперь, не смотря на то, что цѣнилъ я себя крайне скромно, ты увидишь, что я хвалился болѣе, чѣмъ слѣдовало. Когда я признался тебѣ, что у меня ничего нѣтъ, мнѣ-бы слѣдовало сказать, что у меня хуже чѣмъ ничего, потому что я, желая поправить свои средства, отдалъ себя въ залогъ дорогому другу, а его заложилъ злѣйшему его врагу. Это письмо, дорогая моя, эта бумага -- тѣло моего друга. Каждое слово письма -- зіяющая рана, изъ которой сочится кровь жизни. Но вѣрны-ли слухи, Саланіо? Неужто всѣ корабли погибли и не сохранилось ни одного изъ всѣхъ, шедшихъ изъ Триполи, изъ Мексики, изъ Англіи, изъ Лиссабона, отъ береговъ Варварійскихъ и изъ Индіи? Неужто ни одинъ не ускользнулъ отъ страшнаго прикосновенія къ утесамъ, разоряющаго купцовъ?
   Саланіо. Ни одинъ. Да, кажется, если-бы даже у него были теперь деньги, чтобы уплатить жиду, жидъ ихъ-бы не взялъ. Никогда не видывалъ я звѣря въ человѣческомъ образѣ такъ жадно добивающагося гибели человѣка. Онъ съ утра до ночи пристаетъ къ герцогу, кричитъ, что свобода республики погибнетъ, если ему не окажутъ правосудія. Человѣкъ двадцать купцовъ, самъ герцогъ и значительнѣйшіе изъ сановниковъ,-- всѣ старались его уговорить, но никому не удалось отклонить его отъ злобнаго иска неустойки и правосудія по имѣющемуся у него обязательству.
   Джессика. Когда еще я жила у отца, я слыхала какъ онъ клялся своимъ соотечественникамъ Тубалу и Хусу, что кусокъ мяса изъ тѣла Антоніо возьметъ съ большимъ наслажденіемъ, чѣмъ должную ему сумму, увеличенную въ двадцать разъ, и я знаю, синьоръ, что не сдобровать бѣдному Антоніо, если за него не вступятся законъ, судъ и власти.
   Порціа. И въ такой бѣдѣ дорогой твой другъ?
   Бассаніо. Самый дорогой другъ, лучшій, добрѣйшій изъ людей, неутомимо готовый дѣлать добро. Въ комъ изъ нынѣ дышащихъ сыновъ Италіи древняя римская честь проявлялась-бы такъ полно, какъ въ немъ!
   Порціа. Сколько-же долженъ онъ жиду?
   Бассаніо. Три тысячи червонцевъ, занятыхъ для меня.
   Порціа. Какъ, только-то? Заплати ему шесть и уничтожь обязательство; удвой эти шесть тысячъ, устрой, чтобы по винѣ Бассаніо не пострадалъ ни одинъ волосокъ у такого отличнаго друга. Пойдемъ сперва со мною въ церковь, назови меня своей женою, а затѣмъ тотчасъ-же поѣзжай въ Венецію къ своему другу. Не на радость будетъ тебѣ лежать рядомъ съ Порціей, если на душѣ у тебя непокойно. Золота у тебя будетъ достаточно, чтобы хоть двадцать разъ уплатить такой ничтожный долгъ. Когда уплатишь, привози своего вѣрнаго друга сюда. Мы съ Нэриссой станемъ жить дѣвицами и вдовами. Идемъ, ты уѣдешь въ самый день свадьбы. Привѣтствуй своихъ пріятелей веселѣе и не показывай имъ такого угрюмаго лица. Ты пріобрѣтенъ мною такою дорогой цѣною, что вѣчно будешь дорогъ моему сердцу. Однако, прочти мнѣ письмо твоего друга.
   Бассаніо (Читать). "Любезный Бассаніо, всѣ мои корабли погибли, я разоренъ окончательно. Заимодавцы становятся жестокосердыми, а обязательство жиду просрочено. Такъ какъ послѣ расплаты немыслимо, чтобы я остался живъ,-- всѣ счеты между нами покончены. Одного только хотѣлось-бы мнѣ: увидать тебя передъ смертью. Тѣмъ не мѣнѣе поступай, какъ тебѣ заблагоразсудится: пусть твоя дружба заставитъ тебя пріѣхать въ Венецію, а не мое письмо".
   Порціа. Ахъ, ненаглядный мой, кончай скорѣй дѣла и уѣзжай.
   Бассаніо. Когда ты даешь мнѣ позволеніе уѣхать, я стану торопиться, но съ этой минуты и до моего возвращенія никакое ложе не задержитъ меня и никакое отдохновеніе не станетъ между тобою и мною (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Шейлокъ, Саларино, Антоніо и тюремщикъ.

   Шейлокъ. Ты, тюремщикъ, смотри за нимъ въ оба и пусть никто не толкуетъ мнѣ о снисхожденіи. Только одни дураки даютъ взаймы безъ процентовъ. Повторяю,-- смотри за нимъ, тюремщикъ, строже.
   Антоніо. Послушай, однако, любезный Шейлокъ...
   Шейлокъ. Я требую неустойки. Не смѣй ничего говорить противъ моего права на неустойку: я поклялся, что получу ее. Ты называлъ меня собакой раньше, чѣмъ имѣлъ на то основаніе. Я, дѣйствительно, собака -- берегись-же моихъ зубовъ! Герцогъ окажетъ мнѣ правосудіе. Удивляюсь твоей глупости, негодный тюремщикъ, что ты по его просьбѣ шатаешься съ нимъ по улицамъ.
   Антоніо. Прошу, выслушай меня...
   Шейлокъ. Я требую неустойки, а поэтому не говори ничего болѣе. Не превратить вамъ меня въ мягкосердечнаго, тупоумнаго глупца, готоваго покачать головой, смягчиться вздохнуть и уступить христіанскимъ посредникамъ. Не ходи за мной, разговаривать я съ тобой не хочу, а хочу неустойки (Уходитъ).
   Саларино. Живалъ-ли когда среди людей песъ злѣе этого!
   Антоніо. Пусть себѣ идетъ, не надоѣдай ему болѣе безполезными просьбами. Онъ хочетъ моей жизни; я отлично знаю, почему именно: я нерѣдко спасалъ отъ его неустоекъ людей, обращавшихся ко мнѣ за помощью, за это онъ и меня ненавидитъ.
   Саларино. Я убѣжденъ, что герцогъ никогда не допуститъ, чтобы взыскали такую неустойку.
   Антоніо. Герцогъ не можетъ воспротивиться дѣйствію закона, потому что всякое нарушеніе льготъ, которыми у насъ, въ Венеціи, пользуются иноземцы, породитъ недовѣріе къ правосудію республики, а торговля ея и доходы въ полной зависимости отъ другихъ націй. Оставь-же меня, уйди. Горе и недавняя потеря до того меня изнуряютъ, что къ завтрашнему дню я едва-ли сохраню и фунтъ мяса, чтобы удовлетворить кровожаднаго моего заимодавца. Дай только создатель, чтобы Бассаніо во-время пріѣхалъ -- взглянуть, какъ я уплачиваю его долгъ, а зачѣмъ будь, что будетъ (Уходитъ),
  

СЦЕНА IV.

Бельмонтъ. Комната въ домѣ Порціи.

Входятъ: Порціа, Нэрисса, Лоренцо, Джессика и Бальтазаръ.

   Лоренцо. Синьора, я даже въ вашемъ присутствіи не колеблюсь говорить, что вы имѣете благородное и истинное понятіе о святынѣ дружбы и доказываете это тѣмъ, что такъ твердо переносите отсутствіе вашего супруга. Но если бы вы знали, для кого приносите такую жертву, какому истинно прекрасному человѣку подаете помощь и какъ глубоко преданъ этотъ человѣкъ вашему супругу, я убѣжденъ, что вы такимъ поступкомъ гордились-бы болѣе, чѣмъ обыкновеннымъ благодѣяніемъ.
   Порціа. Я никогда не жалѣла, когда мнѣ случалось сдѣлать добро, и не положу этому начало сегодня. Между товарищами, живущими или проводящими время вмѣстѣ, и души которыхъ одинаково переносятъ ярмо любви, необходимо должно существовать сходство въ чертахъ, пріемахъ и нравахъ. Это заставляетъ меня думать, что Антоніо, бывшій задушевнымъ другомъ моего повелителя, непремѣнно долженъ походить на этого повелителя. Если это такъ, то какъ ничтожно все, что я сдѣлала для выкупа подобія моей души изъ когтей адскаго жестокосердія! Такое заявленіе нѣсколько похоже на самохвальство, потому я не скажу объ этомъ болѣе ни слова. Поговоримъ о другомъ. Лоренцо, до возвращенія моего супруга поручаю вамъ все хозяйство и управленіе моимъ домомъ. Что-же касается меня, то я втайнѣ дала небесамъ обѣтъ, пока не возвратится мой супругъ, проводить время въ молитвахъ и въ созерцаніи, имѣя при себѣ одну только Нэриссу. Миляхъ въ двухъ отсюда есть монастырь; въ немъ то мы и поселимся. Прошу не отказываться отъ порученія, которое возлагаетъ на васъ моя дружба, а отчасти и необходимость.
   Лоренцо. Съ величайшимъ удовольствіемъ, синьора, готовъ исполнить все, что вы прикажете.
   Порціа. Моимъ слугамъ уже извѣстно мое желаніе, они и вамъ, и Джессикѣ будутъ повиноваться такъ нее, какъ Бассаніо и мнѣ. Прощайте-же, до свиданія.
   Лоренцо. Да сопровождаютъ васъ пріятныя мысли и счастливые часы!
   Джессика. Желаю вамъ, синьора, полнѣйшаго душевнаго спокойствія.
   Порціа. Благодарю за твое желаніе, желаю того-же и тебѣ. Прощай-же, Джессика (Лоренцо и Джессика уходятъ). Теперь рѣчь о тебѣ, Бальтазаръ. Я всегда знала тебя за вѣрнаго и честнаго слугу, окажись такимъ-же и теперь. Возьми это письмо и, насколько это возможно человѣку, спѣши въ Падую, отдай его въ руки, въ собственныя руки двоюроднаго моего брата Белларіо и, получивъ отъ него кое-какія бумаги, а также платья, доставь все это какъ можно скорѣе къ перевозу въ Венецію. Отправляйся сейчасъ-же, не трать времени на разговоры. Я буду тамъ прежде тебя.
   Бальтазаръ. Потороплюсь, синьора, насколько хватитъ силъ (Уходитъ).
   Порціа. Пойдемъ, Нэрисса, я задумала дѣло, о которомъ ты не имѣешь ни малѣйшаго понятія; мы нашихъ мужей увидимъ ранѣе, чѣмъ они воображаютъ.
   Нэрисса. А они-то насъ увидятъ?
   Порціа. Увидятъ, Нэрисса, но въ такой одеждѣ, которая заставитъ ихъ подумать, будто мы имѣемъ то, чего у насъ даже нѣтъ. Бьюсь объ закладъ, на сколько хочешь, что мы обѣ одѣнемся молодыми мужчинами; при этомъ я окажусь молодцоватѣе тебя, буду носить кинжалъ ловчѣе, буду говорить такимъ голосомъ, какимъ говоритъ юноша, когда онъ находится въ переходномъ возрастѣ отъ отрочества къ юности, то-есть сиплымъ фальцетомъ; измѣню свою робкую женскую походку на мужскую; словно хвастливый юнецъ, стану толковать о поединкахъ и примусь отлично лгать, разсказывая, какъ знатныя барыни добивались моей любви, какъ я пренебрегалъ ими, какъ онѣ отъ этого заболѣвали и умирали, потому что вѣдь нельзя-же отвѣчать всѣмъ; примусь затѣмъ каяться и сожалѣть о томъ, что мнѣ суждено было быть ихъ убійцей; наскажу еще двадцать другихъ жалкихъ лжей, такъ что всякій побожится, что я, по крайней мѣрѣ, уже мѣсяцевъ двѣнадцать, какъ оставилъ школу. Въ головѣ у меня тысячи глупыхъ продѣлокъ, свойственныхъ хвастливымъ этимъ дурнямъ, и я ими воспользуюсь.
   Нэрисса. Какъ, мы притворимся мужчинами?
   Порціа. Фи, какой вопросъ! Что если бы по близости былъ злой языкъ и подслушалъ тебя? Ну, идемъ, у воротъ парка дожидается насъ карета, тамъ разскажу я тебѣ все, что придумала. Времени терять нельзя! намъ нынче-же надо проѣхать цѣлыхъ двадцать миль (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Тамъ-же. Садъ.

Входитъ: Ланцелотъ и Джессика.

   Ланцелотъ. Да, право, такъ, потому что, видите-ли, грѣхи отцовъ обрушиваются на дѣтей, и даю вамъ честное слово -- мнѣ за васъ страшно. Я всегда бывалъ съ вами откровененъ, вотъ и высказываю по этому поводу то, что меня волнуетъ. Вооружитесь-же терпѣніемъ, потому что, право, мнѣ кажется, вамъ не миновать преисподней. Только одна надежда для васъ и остается, да и та, какъ мнѣ кажется, надежда незаконнорожденная.
   Джессика. Скажи, сдѣлай одолженіе, какая-же это надежда?
   Ланцелотъ. Вотъ въ чемъ дѣло: вы на худой конецъ можете предположить, что не вашъ отецъ былъ виноватъ въ вашемъ зачатіи и что вы не дочь жида.
   Джессика. Да, это въ самомъ дѣлѣ было-бы чѣмъ-то вродѣ незаконнорожденной надежды: въ такомъ случаѣ надо мной тяготѣлъ-бы грѣхъ матери.
   Ланцелотъ. Поэтому-то я и боюсь, что на васъ падетъ проклятіе и за отца, и за мать. И вотъ, когда я стараюсь выбиться изъ Сциллы, то есть, отдѣлаться отъ вашего отца,-- я попадаю къ Харибдѣ, то есть къ вашей матери. Вамъ и тѣмъ, и другимъ путемъ не уйти отъ гибели.
   Джессика. Меня спасетъ мужъ: онъ обратилъ меня въ христіанскую вѣру.
   Ланцелотъ. Въ самомъ дѣлѣ? Въ такомъ случаѣ онъ еще болѣе достоинъ порицанія. Насъ и безъ того достаточно христіанъ для того, чтобы мы могли ладно жить другъ подлѣ друга. А вотъ, благодаря этой прибавкѣ къ христіанству, теперь вздорожаетъ свинина. Если мы всѣ примемся ѣсть свинину, то ни одинъ смертный и въ глаза не увидитъ даже крошечнаго ломтика поджаренной ветчины (Входитъ Лоренцо).
   Джессика. Я передамъ мужу то, что ты говоришь,-- вотъ онъ идетъ сюда.
   Лоренцо. Я скоро начну тебя ревновать: ты, Ланцелотъ, постоянно завлекаешь мою жену въ разные уголки.
   Джессика. Нечего тебѣ бояться Ланцелота, мы съ нимъ не въ ладу; онъ прямо заявляетъ, что мнѣ не можетъ быть спасенія, потому что я дочь жида; увѣряетъ онъ также, что и ты плохой гражданинъ республики, потому что, обращая жидовъ въ христіанство, ты поднимаешь цѣну на свинину.
   Лоренцо. Мнѣ будетъ легче очиститься отъ этого грѣха передъ республикой, чѣмъ тебѣ отъ того, что формы африканки принимаютъ ужь черезъ-чуръ округлые размѣры: эта дочь Мавра беременна отъ тебя, Ланцелотъ.
   Ланцелотъ. Тѣмъ лучше. То, что она теряетъ въ добродѣтели, она пріобрѣтаетъ въ объемѣ; это доказываетъ, что я не боюсь чернокожихъ.
   Лоренцо. Какъ теперь всякій дуракъ научается играть словами. Я думаю, что доказательствомъ истиннаго краснорѣчія скоро будетъ служить молчаніе, а многословіе станетъ только достоинствомъ попугаевъ. Ступай, дурень, скажи, чтобы скорѣе готовились къ обѣду.
   Ланцелотъ. Кто, попугай? Они, дѣйствительно, всѣ проголодались.
   Лоренцо. Боже мой, ты совсѣмъ помѣшался на остроуміи. Скажи-же, чтобы готовили обѣдъ.
   Ланцелотъ. Обѣдъ, синьоръ, готовъ. И такъ, вы, вѣроятно, хотите сказать, чтобы накрывали на столъ?
   Лоренцо. Вмѣсто того, накрой-ка прежде голову.
   Ланцелотъ. Ни за что, синьоръ. Я вѣдь знаю, какое уваженіе долженъ оказывать вамъ.
   Лоренцо. Ты опять придираешься къ словамъ, кажется, разомъ хочешь выказать все богатство твоего остроумія. Прошу, понимай простую рѣчь просто: ступай къ своимъ товарищамъ, скажи, чтобы накрыли на столъ, подали кушанье и мы отправимся обѣдать.
   Ланцелотъ. О, будьте покойны, синьоръ: столъ подадимъ, а кушанье накроемъ. Что-же до того, отправитесь-ли вы обѣдать или нѣтъ, пусть это будетъ вполнѣ зависѣть отъ вашего желанія (Уходитъ).
   Лоренцо. Да здравствуетъ умъ! Какая послѣдовательность въ потокѣ его словъ! Олухъ этотъ собралъ въ памяти цѣлое войско остротъ, и я знаю не мало глупцовъ, стоящихъ выше, чѣмъ онъ, и такъ-же, какъ онъ, начиненныхъ словами, и также, изъ за краснаго словца, готовыхъ жертвовать смысломъ. Ну, а теперь, ненаглядная моя, сказки мнѣ откровенно, какъ нравится тебѣ жена Бассаніо?
   Джессика. Такъ нравится, что и высказать нельзя. Теперь Бассаніо необходимо вести образцовую жизнь, потому что, узнавъ съ такою женой полное счастье, онъ на землѣ найдетъ всѣ небесный радости; если онъ оцѣнилъ ихъ на землѣ, ему незачѣмъ будетъ отправляться за ними на небо. Если-бы какихъ нибудь два бога побились объ закладъ и закладомъ оказались двѣ женщины, изъ которыхъ одна-бы была Порціей, къ другой непремѣнно надо было-бы что нибудь прибавить, потому что. другой подобной Порціи едва-ли отыщешь въ этомъ грубомъ и жалкомъ мірѣ.
   Лоренцо. Я, какъ мужъ, совершенно одно и то-же, что Порціа, какъ жена.
   Джессика. Какъ-бы не такъ, спроси лучше мое мнѣніе на этотъ счетъ.
   Лоренцо. Спрошу, но послѣ, а теперь пойдемъ обѣдать.
   Джессика. Нѣтъ, нѣтъ, дай мнѣ расхвалить тебя, пока я еще чувствую аппетитъ.
   Лоренцо. Сдѣлай одолженіе, не нужно. Прибережемъ эти разговоры къ обѣденному времени; тогда все, чтобы ты ни сказала, я переварю со всѣмъ остальнымъ.
   Джессика. Хорошо, хорошо, я выведу тебя на свѣжую воду (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Зала суда въ Венеціи.

Входятъ: герцогъ, сенаторы, Антоніо, Бассаніо, Граціано, Саларино, Саланіо и другіе.

   Герцогъ. Ты здѣсь, Антоніо?
   Антоніо. Здѣсь, ваша свѣтлость.
   Герцогъ. Жаль мнѣ тебя: ты пришелъ давать отвѣтъ безчеловѣчному противнику, негодяю съ каменнымъ сердцемъ, не знающимъ жалости, и которому чуждо всякое состраданіе.
   Антоніо. Я слышалъ, ваша свѣтлость, чтобы силой старались смягчить его жестокость, но такъ какъ онъ остается непреклоненъ и такъ какъ нѣтъ никакихъ законныхъ средствъ, чтобы избавить меня отъ послѣдствій его ненависти я противопоставляю мое терпѣніе его ярости и готовъ спокойно перенести всю необузданность его злобы.
   Герцогъ. Позовите жида.
   Саланіо. Онъ ждетъ у дверей, вотъ и онъ.

Входитъ Шейлокъ.

   Герцогъ. Дайте ему мѣсто, пусть онъ станетъ передъ нами. Шейлокъ, я,-- впрочемъ, какъ и всѣ до сихъ поръ,-- думалъ что ты на злобномъ требованіи будешь настаивать только до развязки дѣла и что тогда ты выкажешь болѣе состраданія и снисхожденія, которыя будутъ еще страшнѣе твоей кажущейся жестокости. Всѣ были убѣждены, что тогда вмѣсто того чтобы, какъ теперь, требовать неустойки, то есть, куска мяса, вырѣзаннаго изъ несчастнаго этого купца, ты не только откажешься отъ своего права, но еще, движимый кроткимъ человѣколюбіемъ, простишь ему половину его долга, видя сострадательнымъ окомъ всѣ бѣдствія, обрушившіяся на его плечи и достаточныя, чтобы разорить даже царственнаго купца. Этихъ бѣдствій было-бы достаточно, чтобы возбудить состраданіе къ его положенію въ мѣдной груди и каменныхъ сердцахъ турокъ и татаръ, совсѣмъ не пріученныхъ къ кротости и состраданію. Мы отъ тебя, жидъ, ждемъ хорошаго отвѣта.
   Шейлокъ. Я уже объяснилъ вашей свѣтлости, чего я хочу. Святымъ нашимъ субботнимъ днемъ я поклялся, что добьюсь неустойки, слѣдуемой мнѣ по обязательству. Если вы мнѣ въ ней откажете, вы подвергнете опасности права и вольность вашего города. Если вы меня спросите, почему я лучше хочу взять кусокъ негоднаго мяса, чѣмъ три тысячи червонцевъ, я вамъ на это не отвѣчу, а скажу только, что такова моя прихоть. Этотъ отвѣть васъ не удовлетворяетъ, но что сказали-бы вы, если-бы у меня въ домѣ завелась крыса и я на то, чтобы отравить ее, вздумалъ-бы истратить три тысячи червонцевъ? Не удовлетворяетъ васъ и это? Такъ знайте, что есть люди, которые не любятъ видѣть на столѣ поросенка съ открытой пастью, а другіе сходятъ съ ума, увидавъ кошку; есть и такіе, которые, услыхавъ гнусливые звуки волынки, не могутъ удержать въ себѣ мочи, потому что наклонность царитъ надъ страстью и управляетъ ею согласно своему расположенію или отвращенію. На это я вамъ отвѣчу: какъ нѣтъ основательной причины на то, что одинъ не терпитъ поросенка съ разинутой пастью, а другой, безвредной, глупой кошки, третій,-- гнусливой волынки и почему всѣ волей-неволей, уступая неизбѣжной слабости, заставляютъ другихъ страдать отъ того, что заставило страдать ихъ самихъ, потому и я не представлю вамъ никакихъ другихъ причинъ, кромѣ вполнѣ обдуманной ненависти и застарѣлаго моего отвращенія къ Антоніо. Пусть это объяснитъ вамъ, почему я продолжаю вести это разорительное для меня дѣло. Ну, а этотъ отвѣтъ васъ удовлетворяетъ?
   Бассаніо. Нѣтъ, безчувственный человѣкъ, такой отвѣтъ нисколько не оправдываетъ твою необузданную жестокость.
   Шейлокъ. Я не обязанъ угождать никому кромѣ себя.
   Бассаніо. Но развѣ каждый обязанъ убивать то, чего не любитъ?
   Шейлокъ. А развѣ тотъ умѣетъ ненавидѣть, кто въ тоже время не желаетъ убить ненавистное существо?
   Бассаніо. Никакое оскорбленіе не вызываетъ ненависти сразу.
   Шейлокъ. Такъ тебѣ, вѣроятно, хотѣлось-бы, чтобы змѣя ужалила тебя не одинъ, а два раза?
   Антоніо. Прошу васъ не забывать, что вы спорите съ жидомъ; это все равно, что выйти на берегъ и просить приливъ не достигать обычнаго своего уровня; это то-же, что требовать отъ волка отвѣта, зачѣмъ онъ заставилъ блеять овцу по ягненкѣ, и запретить горнымъ соснамъ колыхать высокія свои макушки и шумѣть, когда ихъ раскачиваютъ бурные порывы неба. Нѣтъ на свѣтѣ предпріятія труднѣе, чѣмъ смягчить жидовское сердце, такъ какъ тверже его нѣтъ ничего на свѣтѣ; поэтому, прошу васъ, не обращайтесь къ нему болѣе ни съ какими предложеніями, не прибѣгайте ни къ чему, произнесите просто, какъ слѣдуетъ, приговоръ мнѣ, а жиду разрѣшите взыскивать желаемое.
   Бассаніо. Вмѣсто трехъ тысячъ червонцевъ вотъ тебѣ шесть.
   Шкйлокъ. Если-бы каждая изъ этихъ шести тысячъ монетъ распалась-бы на шесть частей и каждая ея часть сдѣлалась-бы червонцемъ, я и тогда-бы ихъ не принялъ, а сталъ-бы требовать неустойки.
   Герцогъ. Какой-же милости можешь ты ожидать для себя, когда самъ такъ немилосердъ къ другимъ?
   Шейлокъ. Я ничего противузаконнаго не совершаю, поэтому никакой судъ мнѣ не страшенъ. Почти у каждаго изъ васъ есть множество рабовъ, на которыхъ вы смотрите, какъ на своихъ ословъ, на своихъ собакъ, на своихъ муловъ, и посылаете ихъ на самыя гнусныя, самыя тяжелыя работы. А почему? Потому, что вы ихъ купили. Развѣ я рѣшусь вамъ говорить: освободите ихъ; пожените ихъ на вашихъ дочеряхъ. Зачѣмъ они обливаются потомъ подъ непосильными ношами? Пусть и они питаются такими-же лакомыми блюдами, которыми вы услаждаете свой вкусъ. Вы-бы мнѣ на это отвѣтили: эти рабы -- наша собственность. Вотъ ни отвѣчаю то же самое: за тотъ фунтъ мяса, который я требую, я заплатилъ дорогою цѣною, оно -- мое и я его требую. Если вы мнѣ откажете, позоръ вашему закону! Значить постановленія Венеціи не имѣютъ никакой силы. Я требую правосудія! Добьюсь-ли я его, отвѣчайте!
   Герцогъ. Я могу своею властью закрыть засѣданіе, если ученый докторъ Бэлларіо, котораго я выписалъ для рѣшенія этого дѣла, сегодня не пріѣдетъ.
   Саланіо. Ваша свѣтлость, у дверей стоитъ только что прибывшій изъ Падуи посланный съ письмомъ отъ доктора Бэлларіо.
   Герцогъ. Зовите посланнаго и давайте сюда письмо.
   Бассаіно. Мужайся, Антоніо, ободрись. Жидъ скорѣе возьметъ мою плоть, кровь, крестъ,-- все, чѣмъ изъ-за меня прольется хоть одна капля твоей крови.
   Антоніо. Я въ стадѣ зараженная овца, годная только на то, чтобы ее убили. Самый слабый плодъ падаетъ на землю ранѣе другихъ, такъ и не мѣшайте-же мнѣ упасть. Ты, Бассаніо, живи, чтобы написать мнѣ эпитафію, это лучшее, что ты можешь сдѣлать (Входитъ Нэрисса, одѣтая клэркомъ-законовѣдомъ).
   Герцогъ. Ты явился изъ Падуи, отъ Бэларіо?
   Нэрисса. Да, синьоръ Бэларіо шлетъ привѣтъ вашей свѣтлости (Подаетъ герцогу письмо).
   Бассаніо (Шейлоку). Зачѣмъ ты такъ усердно точишь поясъ?
   Шейлокъ. Чтобы вырѣзать то, что мнѣ приходится получить съ несостоятельнаго должника.
   Граціано. Такъ не объ этотъ ремень, жестокій жидъ, слѣдовало тебѣ точить свой поясъ, а о твою безжалостную душу. Никакой металлъ, ни даже топоръ палача и на половину не такъ отточенъ, какъ твоя звѣрская ненависть. Неужто тебя не могутъ тронуть никакія просьбы?
   Шейлокъ. Никакія или, по крайней мѣрѣ, ни одна изъ тѣхъ, на которыя у тебя хватить ума.
   Граціано. Будь-же проклятъ, неумолимый песъ! Живи и будь укоромъ правосудію. Тебѣ, того гляди, удастся поколебать во мнѣ вѣру и вмѣстѣ съ Пиѳагоромъ заставить меня думать, что души животныхъ переселяются въ тѣла людей. Твоя собачья душа когда-то управляла волкомъ, когда-то повѣшеннымъ за то, что убилъ человѣка. Мятежный духъ свой онъ испустилъ на висѣлицѣ, пока ты еще лежалъ въ утробѣ своей нечестивой матери, и онъ вселился въ тебя, поэтому всѣ мысли у тебя волчьи, кровавыя, алчныя, хищныя.
   Шейлокъ. Пока ты своими ругательствами не сорвешь печати съ моего обязательства, ты, говоря такъ громко, только надсаживаешь свои легкія. Милѣйшій юноша, дай отдохнуть своему остроумію, иначе оно дойдетъ до неизлечимаго истощенія. Здѣсь я ищу только правосудія.
   Герцогъ. Этимъ письмомъ Бэлларіо рекомендуетъ суду молодого ученаго доктора. Гдѣ-же онъ?
   Нэрисса. Онъ здѣсь и только ждетъ вашего соизволенія принять его.
   Герцогъ. Я приму его съ величайшею радостью. Пусть изъ васъ отправятся трое или четверо и приведутъ его сюда съ почетомъ, а между тѣмъ послушаемъ письмо Бэлларіо.
   Клэркъ (Читаетъ). "Изъ моихъ строкъ вы, ваша свѣтлость, увидите, что письмо ваше застало меня очень больнымъ. Но въ то время, какъ прибыло ваше посланіе, у меня сидѣлъ дружески посѣщающій меня молодой докторъ изъ Рима; имя его Бальтазаръ. Я разсказалъ ему спорное дѣло жида съ купцомъ Антоніо. Мы просмотрѣли съ нимъ не мало юридическихъ книгъ; я сообщилъ ему свое мнѣніе, а онъ, усовершенствовавъ его своею собственной ученостью до того обширной, что я не нахожу словъ для достойной ея оцѣнки, явится къ вашей свѣтлости, чтобы вмѣсто меня исполнить ваше желаніе. Прошу васъ, не смотря на его молодость, не отказать ему въ надлежащемъ уваженіи, потому что я никогда не встрѣчалъ такого молодого тѣла съ такою вполнѣ зрѣлой головой. Поручаю его вашему милостивому вниманію и надѣюсь, что моя рекомендація лучше всего оправдается на дѣлѣ".
   Герцогъ. Вы слышите, что пишетъ мнѣ ученый Бэлларіо; но вотъ, кажется, идетъ и самъ ученый докторъ.

Входитъ Порціа въ одеждѣ доктора правъ.

   Вашу руку, вы отъ стараго Бэлларіо?
   Порціа. Да, ваша свѣтлость, отъ него.
   Герцогъ. Добро пожаловать, займите свое мѣсто. Извѣстна вамъ тяжба, которую сегодня предстоитъ разбирать суду?
   Порціа. Извѣстна вполнѣ. Кто-же здѣсь купецъ, а кто жидъ?
   Герцогъ. Антоніо и старый Шейлокъ, выйдите впередъ.
   Порціа. Ваше имя Шейлокъ?
   Шейлокъ. Да, Шейлокъ мое имя.
   Порціа. Предъявленный вами искъ страненъ, но по законамъ Венеціи его нельзя оставить безъ вниманія (Обращаясь къ Антоніо). Вы у него въ долгу,-- такъ вѣдь, въ долгу?
   Антоніо. Да, онъ это утверждаетъ.
   Порціа. А вы признаете обязательство?
   Антоніо. Признаю.
   Порціа. Къ такомъ случаѣ жиду необходимо прибѣгнуть къ милосердію.
   Шийлокъ. Необходимо! Скажите, по какому это вынужденію?
   Порціа. Милосердіе не должно быть вынужденнымъ: оно падаетъ какъ съ неба на поля теплый дождь; въ немъ двойная благодать: оно оказывается благословеннымъ и для того, кто его оказываетъ, и для того, кому оно оказывается. Чѣмъ выше поставленъ человѣкъ, тѣмъ выше его милосердіе; оно украшаетъ монарха на престолѣ болѣе, чѣмъ его вѣнецъ. Царственный скипетръ только признакъ временнаго могущества, онъ только знакъ величія и власти, внушающій и страхъ, и благоговѣніе къ властямъ, но милосердіе выше его. Оно царитъ въ самыхъ сердцахъ властелиновъ, оно благодать, влагаемая властителемъ небесъ въ сердца властителей земли. Земная-же власть тогда становится наиболѣе похожей на Божью, когда она смягчается милосердіемъ. И такъ, жидъ, хотя твои притязанія основываются на правѣ, подумай вотъ о чемъ: если-бы на свѣтѣ существовало одно суровое правосудіе, намъ никому не было-бы спасенія. Мы молимъ о милосердіи, и эта молитва въ то же время самихъ насъ научаетъ милосердію. Я затѣмъ распространился объ этомъ, чтобы убѣдить тебя смягчить справедливость твоего иска. Если ты будешь на немъ настаивать, ты поневолѣ заставишь строгій судъ Венеціи произнести приговоръ противъ этого купца.
   Шейлокъ. За дѣла мои отвѣтчикомъ явится моя голова. Я требую законнаго, именно неустойки по приговору.
   Порціа. Развѣ онъ не можетъ уплатить денегъ?
   Бессаніо. Можетъ. Вотъ я представляю за Антоніо сумму, вдвое превышающую его долгъ; если недостаточно этого, я отвѣчаю и моими руками и головой, и сердцемъ за уплату вдесятеро болѣе крупной суммой. Если этого будетъ недостаточно, окажется очевиднымъ, что злоба хочетъ сокрушитъ честность, и я прошу васъ нѣсколько подчинить законъ вашей власти, ради большей справедливости допустить небольшую несправедливость и отказать свирѣпому этому дьяволу.
   Порціа. Прибѣгнуть къ этому невозможно. Въ Венеціи нѣтъ власти, которая могла-бы измѣнить разъ установленный законъ. Такимъ образомъ создалась-бы возможность ссылаться на это въ будущемъ и, благодаря этому примѣру, много неправды вкралось-бы въ республику. Этому не бывать.
   Шейлокъ. Это Даніилъ явился въ судъ, да, самъ Даніилъ! О, мудрый, хоть и юный, судья, какъ глубоко я тебя уважаю.
   Порціа. Прошу тебя, дай мнѣ взглянуть на обязательство.
   Шейлокъ. Вотъ оно, достойнѣйшій докторъ, вотъ оно.
   Порціа. Шейлокъ, тебѣ вѣдь предлагаютъ вдвое болѣе того, что тебѣ должны.
   Шейлокъ. Я поклялся, поклялся, поклялся небу! за всю Венецію не рѣшусь я взвалить на душу клятвопреступленіе.
   Порціа. Обязательство просрочено, поэтому жидъ вправѣ требовать фунтъ мяса, который долженъ самъ-же вырѣзать у купца около самаго сердца. Будь-же милосердъ, согласись взять сумму втрое большую и позволь мнѣ разорвать обязательство.
   Шейлокъ. Да, когда я получу по немъ то, что долженъ получить. Кажется, судья вы достойный, законы знаете, и вашъ взглядъ на дѣло отличался замѣчательнымъ здравомысліемъ. Вы надежнѣйшая опора закона, и я именемъ закона требую, чтобы вы произнесли приговоръ. Клянусь душей, у человѣческаго языка нѣтъ такой силы, которая могла-бы заставить меня измѣнить свое намѣреніе. Я требую неустойки.
   Антоніо. Обязательно прошу судъ произнести рѣшеніе.
   Порціа. Когда такъ, вотъ это рѣшеніе: приготовь грудь для его ножа.
   Шейлокъ. О, благороднѣйшій судья, о, чудный молодой человѣкъ!
   Порціа. Какъ по буквѣ, такъ по смыслу закона вполнѣ ясно, что обязательная по этому обязательству неустойка должна быть взыскана.
   Шейлокъ. Совершеннѣйшая истина. О, мудрый и славный судья, на сколько твой умъ зрѣлѣе твоей наружности!
   Порціа. Поэтому, Антоніо, обнажи свою грудь.
   Шейлокъ. Да, грудь -- такъ сказано въ обязательствѣ; вѣдь сказано, благороднѣйшій судья "около самаго сердца" -- это подлинныя слова,
   Порціа. Такъ. Есть у тебя вѣсы, чтобы взвѣсить мясо?
   Шейлокъ. Они у меня готовы.
   Порціа. Вызови, Шейлокъ, на свой счетъ и врача, чтобы перевязать раны, иначе отвѣтчикъ истечетъ кровью.
   Шейлокъ. Развѣ это означено въ обязательствѣ?
   Порціа. Нѣтъ, но что-же такое? Было-бы недурно позаботиться объ этомъ изъ человѣколюбія.
   Шейлокъ. Не нахожу. Вѣдь въ обязательствѣ этого не значится.
   Порціа. А ты, купецъ, имѣешь что сказать?
   Антоніо. Весьма немного: я вооружился терпѣніемъ и отлично приготовился къ смерти. Дай мнѣ руку, Бассаніо, прощай, не тоскуй, что я изъ за тебя подвергаюсь такой невзгодѣ, такъ какъ на этотъ разъ фортуна милостивѣе обыкновеннаго: разорившагося она обыкновенно заставляетъ тягостно пережить утраченное богатство; отъ цѣлыхъ годовъ нищеты глаза впадаютъ, чело покрывается морщинами. Mеня-же судьба избавила отъ такой томительной муки. Передай мой привѣтъ твоей достойной женѣ, разскажи ей, какой конецъ постигъ Антоніо, какъ я тебя любилъ, какъ бодро умеръ. А когда кончишь, спроси, любилъ-ли кто тебя, Бассаніо, такъ, какъ я. Не жалѣй, что теряешь друга, какъ не жалѣю я, что уплачиваю твой долгъ. Если ножъ жида проникнетъ достаточно глубоко, я уплачу долгъ тотчасъ-же всѣмъ сердцемъ.
   Бассаніо. Антоніо, я женатъ на женщинѣ, которая дороже мнѣ самой жизни, но и моя жизнь, и жена, и весь міръ не дороже мнѣ тебя. Я готовъ лишиться всего, пожертвовать всѣмъ, чтобы только освободить тебя отъ этого дьявола.
   Порціа. Если-бы ваша жена была здѣсь, по близости, и слышала такое предложеніе, она-бы васъ за него не поблагодарила.
   Граціано. У меня есть тоже жена, которую я, честное слово, люблю искренно, но я все-таки желалъ-бы, чтобы она въ данную минуту была на небѣ; ей, быть можетъ, удалось-бы умолить какое нибудь божество укротить душу этого кровожаднаго пса.
   Нэрисса. Вы хорошо дѣлаете, что высказываете это желаніе безъ нея, иначе оно породило-бы скуку въ вашей семейной жизни,
   Шейлокъ (Про себя). Вотъ они каковы, христіанскіе-то эти мужья. У меня есть дочь, и я глубоко былъ-бы признателенъ небу, если-бъ мужемъ у нея оказался потомокъ Варравы, чѣмъ христіанинъ (Громко Порціи). Мы, однако, даромъ тратимъ время, возвратимся къ приговору суда.
   Порціа. Фунтъ мяса отъ этого купца -- твой. Судъ присуждаетъ, а законъ даруетъ тебѣ его.
   Шейлокъ. О, правосуднѣйшій судья...
   Порціа. И ты можешь вырѣзать этотъ фунтъ изъ его груди. Законъ тебѣ это дозволяетъ, а судъ присуждаетъ.
   Шейлокъ. Ученѣйшій изъ судей! Рѣшено, приготовься-же.
   Порціа. Повремени немного, еще не все: въ обязательствѣ вполнѣ опредѣленно сказано: фунтъ мяса,-- но это не даетъ тебѣ нрава пролить ни одной капли крови. Сказано -- фунтъ мяса, такъ и бери его согласно обязательству; бери свой фунтъ, но если, вырѣзывая его, ты прольешь хоть одну каплю христіанской крови,-- и твои земли, и все твое имущество будетъ взято въ пользу республики.
   Граціано. О, правосуднѣйшій судья,-- замѣть это жидъ,-- о, ученѣйшій судья!
   Шейлокъ. Развѣ законъ это говоритъ?
   Порціа. Можешь взглянуть самъ. Ты требуешь правосудія и, будь увѣренъ, тебѣ его окажутъ даже въ болѣе широкихъ размѣрахъ, чѣмъ ты желаешь.
   Граціано. О, ученѣйшій судья, самый ученый изъ всѣхъ судей, замѣть это, жидъ!
   Шейлокъ. Если такъ, то я соглашаюсь на предложеніе чтобы мнѣ заплатили по обязательству втрое, а затѣмъ ступай себѣ, христіанинъ, куда хочешь.
   Бассаніо. Вотъ деньги.
   Порціа. Постойте, жиду окажется полнѣйшее правосудіе; подождите, не спѣшите, онъ не получитъ ничего, кромѣ неустойки.
   Граціано. Видишь, жидъ, какой это справедливый, какой ученый судья.
   Порціа. Поэтому готовься вырѣзать кусокъ мяса, не проливать только крови, и вырѣзать ровнехонько фунта, ни болѣе, ни менѣе. Если кусокъ на вѣсахъ окажется тяжелѣе или легче на двадцатую долю скрупула, мало того, если отклонится стрѣлка на волосокъ въ сторону, тебѣ -- смерть, а все имущество твое перейдетъ въ казну.
   Граціано. Вѣдь это второй Даніилъ, жидъ, второй Даніилъ! Попался ты теперь, нехристь!
   Порціа. Что-же ты стоишь, жидъ, бери свою неустойку.
   Шейлокъ. Отдайте мнѣ только мой капиталъ и отпустите меня.
   Бассаніо. Готовъ, вотъ онъ.
   Порціа. Онъ отказался отъ него въ присутствіи всего суда. Онъ требовалъ только правосудія и неустойки.
   Граціано. Даніилъ и только! Второй Даніилъ! Благодарю тебя, жидъ, что напомнилъ мнѣ о немъ.
   Шейлокъ. Такъ я и капитала своего не получу?
   Порціа. Не получишь, жидъ, ничего, кромѣ неустойки: бери-же ее подъ страхомъ собственной отвѣтственности.
   Шейлокъ. Такъ пусть-же дьяволъ разсчитывается съ нимъ, нечего мнѣ здѣсь болѣе дѣлать.
   Порціа. Постой, жидъ, судъ отпуститъ тебя не такъ скоро. Въ законахъ Венеціи значится слѣдующее: если будетъ доказало, что чужестранецъ прямо или косвенно покушался на жизнь кого нибудь изъ гражданъ, тотъ, противъ кого онъ замышлялъ, получитъ одну половину его имущества, а другая поступаетъ въ особую казну республики. Жизнь-же виноватаго зависитъ отъ милосердія герцога, который имѣетъ въ этомъ дѣлѣ рѣшающій голосъ. Я утверждаю, что ты находишься именно въ такомъ положеніи, такъ какъ изъ всего производства дѣла ясно до очевидности, что ты косвенно и прямо замышлялъ на жизнь отвѣтчика и потому заслужилъ наказаніе, о которомъ я сейчасъ говорилъ. Бросайся-же къ ногамъ герцога и моли о помилованіи.
   Граціано. Моли о позволеніи повѣситься самому. Впрочемъ, все твое имущество пошло въ казну республики и у тебя не на что купить веревки; придется, слѣдовательно, повѣсить тебя на счетъ республики.
   Герцогъ. Чтобы дать тебѣ понять различіе между нашими нравами, дарю тебѣ жизнь даже ранѣе, чѣмъ ты успѣлъ о ней попросить. Половина твоего имущества принадлежитъ Антоніо, другая -- идетъ въ казну республики, но ты своею покорностью можешь заставить насъ удовольствоваться простою пенею.
   Порціа. Республика, пожалуй, можетъ удовольствоваться, но не Антоніо.
   Шейлокъ. Нѣтъ, берите и жизнь мою, и все, не прощайте ничего; когда вы отнимаете опору поддерживающую мой домъ,-- берите и его. Вы отнимаете у меня жизнь, когда отнимаете средства, которыми я живу.
   Порціа. Какое снисхожденіе можете оказать ему вы, Антоніо.
   Граціано. Ради самого Бога, дай ему веревку и ничего болѣе.
   Антоніо. Когда угодно будетъ вашей свѣтлости и всему суду замѣнить половину его имущества пени, я удовлетворюсь вполнѣ, если онъ согласится отдать другую въ мое распоряженіе, чтобы, послѣ его смерти, я могъ передать ее молодому дворянину, недавно похитившему его дочь, и это съ двумя еще условіями: во первыхъ, чтобы онъ за такую милость немедленно принялъ христіанство, а во вторыхъ чтобы здѣсь-же въ судѣ составилъ дарственную запись, по которой все, что окажется у него послѣ смерти, перешло къ его сыну Лоренцо и къ его дочери Джессикѣ.
   Герцогъ. Онъ это сдѣлаетъ, иначе я беру назадъ только что дарованное ему прощеніе.
   Порціа. Согласенъ ты на это, жидъ, что скажешь?
   Шейлокъ. Согласенъ.
   Порціа. Пиши дарственную запись.
   Шейлокъ. Позвольте мнѣ уйти отсюда: мнѣ нехорошо. Пришлите мнѣ бумагу, я ее подпишу.
   Герцогъ. Можетъ уйти, но бумагу подпиши непремѣнно.
   Граціано. При крещеніи у тебя будутъ два воспріемника. Если-бы я былъ судьею, у тебя оказалось-бы вдесятеро болѣе, но для того, чтобы вести тебя на висѣлицу (Шейлокъ уходитъ).
   Герцогъ (Порціи). Синьоръ, не откажитесь отобѣдать у меня.
   Порціа. Смиренно прошу извиненія у вашей свѣтлости: я долженъ сегодня вечеромъ быть въ Падуѣ, поэтому мнѣ надо уѣхать сегодня же.
   Герцогъ. Очень жалѣю, что недосугъ лишаетъ васъ свободы. Антоніо, вознаградите хорошенько этого синьора, потому что, по моему мнѣнію, вы ему очень обязаны (Герцогъ и его свита уходятъ).
   Бассіано. Достойнѣйшій синьоръ, благодаря вашей мудрости я и мой другъ избавлены отъ жестокаго взысканія. Позвольте-же намъ должными жиду тремя тысячами червонцевъ выразить вамъ нашу истинную признательность за вашъ великодушный трудъ.
   Антоніо. Помимо этого мы всегда остаемся у васъ въ неоплатномъ долгу, какъ относительно любви нашей, такъ и признательности.
   Порціа. Я вознагражденъ вполнѣ тѣмъ, что избавилъ васъ отъ бѣды; другихъ наградъ я никогда не искалъ. Прошу васъ только объ одномъ; не отворачиваться отъ меня при встрѣчѣ, притворяясь, будто вы меня не узнаете. Желаю вамъ всего хорошаго, а затѣмъ прощаюсь съ вами.
   Бассаніо. Позвольте, любезнѣйшій синьоръ, настаивать передъ вами на своей просьбѣ; примите что нибудь отъ насъ, какъ дань, если не какъ вознагражденіе. У меня къ вамъ всего только двѣ просьбы: первая -- не отказать, мнѣ, а вторая -- меня простить.
   Порціа. Вы просите такъ настойчиво, что я вынужденъ согласиться. Подарите мнѣ ваши перчатки, синьоръ Антоніо, я стану ихъ носить въ память о васъ. А на память о васъ, синьоръ Бассаніо, я готовъ принять вотъ это кольцо. Не отдергивайте руки; кромѣ этого я не возьму ничего, и вы изъ расположенія ко мнѣ не откажите мнѣ въ этой просьбѣ.
   Бассаніо. Мое кольцо, дражайшій синьоръ, это такая бездѣлица, что мнѣ было-бы совѣстно вамъ ее подарить.
   Порціа. Кромѣ этого я ничего не возьму. Кольцо мнѣ такъ понравилось, что я хочу имѣть его, во что бы то ни стало.
   Бассаніо. Для меня оно несравненно дороже своей дѣйствительной стоимости. Я велю отыскать самое дорогое кольцо, какое только есть въ Венеціи; но этого, извините, отдать вамъ не могу.
   Порціа. Я вижу, синьоръ, что щедры вы только на обѣщанія. Вы сперва научили меня выпрашивать, а теперь, какъ мнѣ кажется, хотите меня научить, какъ слѣдуетъ отдѣлываться отъ попрошайки.
   Бассаніо. Добрѣйшій синьоръ,это кольцо было мнѣ подарено женою. Надѣвая мнѣ его на палецъ, она заставила меня поклясться, что я его никогда не иродамъ, не подарю и не потеряю.
   Порціа. Такое извиненіе избавляетъ многихъ дѣлать подарки. Оказалось-бы, что жена ваша сумасшедшая, еслибы она, зная, какъ я заслужилъ это кольцо, вѣчно-бы стала сердиться на васъ за то, что вы подарили его мнѣ. Такъ и быть, оставайтесь съ миромъ (Порціа и ІІэрисса уходятъ).
   Антоніо. Дорогой Бассаніо, отдай ему кольцо. Позволь его услугѣ и моей дружбѣ перевѣсить завѣтъ твоей жены.
   Бассаніо. Ступай, Граціано, бѣги, догони его, отдай ему это кольцо и, если можешь, приведи его въ домъ къ Антоніо. Скорѣй-же (Граціано уходитъ). Идемъ сейчасъ-же туда, а завтра раннимъ утромъ отправимся оба въ Бельмонтъ; идемъ-же, Антоніо (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Улица въ Венеціи.

Входятъ: Порціа и Нэрисса.

   Порціа. Отыщи жилище жида и заставь его подписать эту бумагу, мы сегодня-же вечеромъ отправимся въ путь и будемъ дома цѣлымъ днемъ раньше нашихъ мужей. Какъ обрадуетъ Лоренцо эта дарственная запись (Входитъ Граціано).
   Граціано. Какъ я радъ, синьоръ, что догналъ васъ. Бассаніо, одумавшись, посылаетъ вамъ это кольцо и проситъ васъ съ нимъ отобѣдать.
   Порціа. Отобѣдать съ нимъ не могу, кольцо-же принимаю съ величайшей благодарностью. Такъ ему и скажите, а затѣмъ будьте настолько добры, покажите моему клэрку, гдѣ живетъ жидъ.
   Граціано. Съ удовольствіемъ.
   Нэрисса. Синьоръ, мнѣ нужно сказать вамъ еще нѣсколько словъ (тихо Порціи). Я попытаюсь и у мужа выманить кольцо, которое онъ также поклялся хранитъ вѣчно.
   Порціа. Ручаюсь тебѣ, что ты въ этомъ успѣешь. Они будутъ клясться намъ честью, что отдали наши кольца мужчинамъ, но мы имъ не уступимъ и еще громче будемъ класться, что это неправда. Ступай-же скорѣй, ты знаешь, гдѣ станутъ тебя ожидать.
   Нэрисса. Идемте, дорогой синьоръ; угодно будетъ вамъ показать мнѣ домъ, гдѣ живетъ жидъ? (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА І.

Бельмонтъ. Цвѣтникъ передъ домомъ Порціи.

Входятъ: Лоренцо и Джессика.

   Лоренцо. Какъ ярко свѣтитъ мѣсяцъ. Въ такую-то ночь, какъ сегодняшняя, когда нѣжный зефиръ ласково лобзалъ деревья, не выдавая даже шелеста въ ихъ листьяхъ,-- да, въ такую-то ночь Троилъ вѣроятно взбирался на стѣны Трои и вздохи его неслись къ шатрамъ грековъ, гдѣ покоилась Крессида.
   Джессика. Въ такую ночь Тизбэ, робко ступая по росѣ, завидѣла вдругъ тѣнь льва ранѣе, чѣмъ самого льва, и убѣжала въ ужасѣ,
   Лоренцо. Въ такую ночь Дидона, держа въ рукахъ ивовую вѣтку, стояла на пустынномъ берегу и дѣлала своему возлюбленному знаки, чтобы онъ вернулся въ Карѳагенъ.
   Джессика. Въ такую ночь Медея собирала волшебныя травы, которыя вернули молодость старику Язону.
   Лоренцо. Въ такую ночь Джессика украдкой ушла отъ богатаго жида и изъ Венеціи съ бѣднымъ возлюбленнымъ бѣжала въ Бельмонтъ.
   Джессика. Въ такую ночь юный Лоренцо обѣщалъ Джессикѣ любить ее вѣчно и завладѣлъ ея душою при помощи безчисленныхъ клятвъ, изъ которыхъ ни одной не суждено было осуществиться.
   Лоренцо. Въ такую ночь маленькая, хорошенькая и сварливая Джессика клевещетъ на своего возлюбленнаго, который впрочемъ все ей прощаетъ.
   Джессика. Я бы всю ночь стала съ тобою спорить, если-бы никто не помѣшалъ. Слышишь, сюда кто-то идетъ?

Входитъ Стэфано.

   Лоренцо. Кто такъ быстро идетъ сюда въ молчаньи тихой ночи?
   Стэфано. Свой.
   Лоренцо. Свой, но кто-же именно? Какъ-же тебя зовутъ?
   Стэфано. Меня зовутъ Стэфано. Я принесъ вамъ извѣстіе, что еще до разсвѣта моя госпожа будетъ здѣсь въ Бельмонтѣ. Она и теперь уже въ окрестности, гдѣ преклоняетъ колѣни передъ каждымъ святымъ крестомъ, моля, чтобы замужество принесло ей счастье.
   Лоренцо. Кто-же находится при ней?
   Стэфано. Всего только святой отшельникъ и ея прислужница. Сдѣлайте одолженіе, скажите мнѣ, вернулся-ли мой господинъ?
   Лоренцо. Нѣтъ еще, не вернулся, мы отъ него не имѣемъ никакого извѣстія. Пойдемъ отсюда, Джессика, и постараемся, на сколько возможно, устроить пышный пріемъ владѣтельницѣ этого палаццо.

Входитъ Ланцелотъ.

   Ланцелоть. Sol la, solia, ho, ha, sol la, sol la.
   Лоренцо. Кто тамъ зоветъ?
   Ланцелотъ. Sol la! Не видалъ-ли кто нибудь синьору и синьора Лоренцо? Sol la! Ау!
   Лоренцо. Перестань аукаться, дуралей, мы здѣсь.
   Ланцелотъ. Ау! Гдѣ-же, гдѣ?
   Лоренцо. Здѣсь.
   Ланселотъ. Если здѣсь, то передайте ему, что отъ моего господина прискакалъ посланный съ цѣлымъ рогомъ самыхъ пріятныхъ извѣстій: мой господинъ будетъ здѣсь еще до разсвѣта (Уходитъ).
   Лоренцо. Вернемся въ домъ, моя дорогая, и будемъ ждать ихъ возвращенія; или нѣтъ, не стоитъ, зачѣмъ намъ уходить отсюда? Любезный Стэфано, сдѣлай одолженіе, оповѣсти всѣхъ въ домѣ, что ваша госпожа скоро пріѣдетъ. Приведи также музыкантовъ, пусть они играютъ въ саду (Стэфано уходитъ). Какъ чудно покоится лунный свѣтъ на этой скамьѣ. Сядемъ здѣсь, моя дорогая, и пусть звуки музыки долетаютъ до нашего слуха. Тишина и молчаніе ночи какъ нельзя болѣе подходятъ для перелива дивной музыки. Сядь-же, Джессика, смотри, какъ сводъ небесный роскошно усѣянъ блестками, сверкающими золотомъ. Нѣтъ ни одной, даже самой маленькой звѣздочки, мерцающей у тебя передъ глазами, которая въ своемъ движеніи не пѣла-бы, словно ангелъ, постоянно сливаясь съ хоромъ юноокихъ серафимовъ. Такая-же гармонія существуетъ въ безсмертныхъ душахъ, но пока ихъ оковываетъ своимъ грубымъ покровомъ бренная глиняная оболочка, мы слышать ее не можемъ (Входятъ музыканты). Играйте, разбудите Діану гимномъ, пусть самые пріятные звуки коснутся слуха вашей госпожи и привлекутъ ее домой (Музыка).
   Джессика. Я никогда не бываю весела, когда слушаю пріятную музыку.
   Лоренцо. Это отъ напряженнаго вниманія. Взгляни на дикое рѣзвое стадо, на табунъ молодыхъ еще не выѣзженныхъ жеребятъ, полюбуйся, какъ, вслѣдствіе горячей крови, они скачутъ, словно бѣшеные, какъ ржутъ, какъ ревутъ. Но стоитъ имъ вдругъ услышать звукъ трубы или до нихъ долетитъ откуда нибудь музыка, и ты увидишь, какъ они разомъ присмирѣютъ, какъ дико сверкающіе глаза принимаютъ отъ чаръ музыки кроткое выраженіе. Поэтъ недаромъ сочинилъ, будто Орфей зачаровалъ деревья, камни и потоки, потому что на свѣтѣ нѣтъ ничего настолько упорнаго, твердаго и свирѣпаго, что бы на время не укрощалось музыкой. Тотъ, въ комъ нѣтъ музыки, кого не трогаетъ согласіе сладостныхъ звуковъ, способенъ къ измѣнѣ, къ коварству, къ хищности. Движенія души его темны, какъ ночь, а наклонности мрачны, какъ Эребъ; не довѣряй такому человѣку. Слушай-же музыку.

Входятъ: Порціа съ Нэриссой; обѣ останавливаются въ глубинѣ сада.

   Порціа. Этотъ свѣтъ видѣнъ у меня изъ зала; какъ далеко проникаетъ свѣтъ отъ небольшой свѣчи, такъ сіяютъ добрыя дѣла, среди мрака этого злого міра.
   Нерисса. Когда свѣтилъ мѣсяцъ, мы не видали свѣчи.
   Порціа. Такъ большая слава затмѣваетъ меньшую, и намѣстникъ сіяетъ такъ же ярко, какъ король, пока не явится самъ король. А явится король, власть намѣстника исчезаетъ, какъ ручей въ океанѣ. Слышишь музыку?
   Нэрисса. Это, синьора, ваша домашняя музыка.
   Порціа. Все на свѣтѣ, какъ я вижу, хорошо только относительно: музыка, какъ мнѣ кажется, звучитъ ночью несравненно пріятнѣе, чѣмъ днемъ.
   Нэрисса. Эту прелесть придаетъ ей тишина.
   Порціа. Даже и вороны поютъ такъ-же хорошо, какъ жаворонки, когда ихъ не слышишь. Я думаю, что пой самъ соловей днемъ, когда гогочетъ каждый гусь, люди нашли-бы, что и крапивникъ поетъ не хуже. Какъ многіе удостаиваются должной оцѣнки, только благодаря своему своевременному и умѣстному появленію! Пусть музыка умолкнетъ: теперь Діана покоится съ Эндиміономъ, и я не хотѣла-бы, чтобы ее разбудили (Музыка умолкаетъ).
   Лоренцо. Или я жестоко ошибаюсь, или это голосъ Порціи.
   Порціа. Онъ меня узналъ, какъ слѣпой узнаетъ кукушку по дурному голосу.
   Лоренцо. Привѣтъ вамъ, прекрасная синьора.
   Порціа. Мы молились за успѣхъ нашихъ мужей и надѣемся, что молитвы оказались не напрасными. Возвратились они?
   Лоренцо. Нѣтъ еще, но пріѣхалъ гонецъ съ извѣстіемъ, что они скоро будутъ.
   Порціа. Ступай, Нэрисса, въ комнаты и скажи моимъ слугамъ, чтобы они ничего не говорили о нашемъ отсутствіи; не говорите также ни вы, Лоренцо, ни вы, Джессика (За сценой трубятъ).
   Лоренцо. Вотъ и вашъ супругъ, я слышу его трубы. Не бойтесь, синьора, мы не изъ болтливыхъ.
   Порціа. Мнѣ эта ночь кажется больнымъ днемъ; она только немного поблѣднѣе; такимъ бываетъ день, когда спрячется солнце.

Входятъ: Бассаніо, Антоніо, Граціано и ихъ слуги,

   Бассаніо. У насъ день былъ-бы въ одно время съ антиподами, если-бы ты появлялась всегда, когда солнце не свѣтитъ.
   Порціа. Я желала-бы свѣтить, какъ солнечные лучи, но не быть такими-же измѣнчивыми, какъ они, потому что измѣнчивая жена дѣлаетъ мужа пасмурнымъ, а такимъ по моей милости Бассаніо не будетъ никогда. Все, впрочемъ, въ волѣ Божіей. Поздравляю тебя съ возвращеніемъ, дорогой мой повелитель.
   Бассаніо. Благодарю. Привѣтствуй-же моего друга, вотъ онъ, тотъ самый Антоніо которому я такъ много обязанъ.
   Порціа. Тебѣ слѣдуетъ быть ему обязаннымъ во всѣхъ смыслахъ, потому что я слышала, чѣмъ онъ за тебя ручался.
   Антоніо. Онъ уже расплатился со мною за все.
   Порціа. Синьоръ, я отъ всей души вамъ рада; доказать это слѣдуетъ не словами, поэтому я прекращаю словесныя выраженія вѣжливости.
   Граціано (Нэриссѣ). Клянусь вотъ этой луной -- ты меня обижаешь, я отдалъ его клэрку судьи. Если ужь ты, моя милая, такъ сильно принимаешь это къ сердцу, я желалъ-бы, чтобъ получившій кольцо сдѣлался евнухомъ.
   Порціа. Какъ, у васъ ссора? Уже? Изъ-за чего-бы?
   Граціано. Изъ-за золотого ободочка, изъ-за ничтожнаго колечка, подареннаго мнѣ ею, съ надписью вродѣ тѣхъ, какія для услажденія всего міра, встрѣчаются на ножахъ: "люби меня и не покидай".
   Нэрисса. Нечего толковать о надписи на ножѣ и о его цѣнности. Когда я его тебѣ отдавала, ты мнѣ поклялся, что будешь носить его до самой смерти и что онъ сойдетъ съ тобою въ могилу. Тебѣ бы слѣдовало беречь его, если не изъ любви ко мнѣ, то хоть ради страшныхъ клятвъ. Онъ, видите-ли, будто-бы отдалъ его клэрку судьи; а я навѣрное знаю, что это вздоръ и что бороды у этого клэрка никогда не будетъ.
   Граціано. Будетъ, если онъ только доживетъ до возмужалости.
   Нэрисса. Иди-же доживетъ до превращенія въ мужчину.
   Граціано. Клянусь вотъ этой рукой, что я отдалъ его юношѣ, почти мальчику, не выше тебя ростомъ. Назойливый этотъ мальчишка такъ выпрашивалъ его себѣ въ награду, что я никакъ не могъ ему отказать.
   Порціа. Скажите откровенно, что вы поступили дурно, такъ легко разставшись съ первымъ подаркомъ вашей жены, съ тѣмъ, что клятвами было прикрѣплено къ вашему пальцу и вѣрностью приковано къ вашему тѣлу. Я тоже подарила мужу кольцо, заставивъ его поклясться, что онъ никогда съ нимъ не разстанется и за всѣ сокровища міра не сниметъ его съ пальца. Позвольте, Граціано, вы подали вашей женѣ жестокій поводъ къ огорченію; если-бы это случилось со мной, я просто сошла-бы съ ума.
   Бассаніо (про себя). Лучше-бы мнѣ отрубить лѣвую руку, чтобъ клясться, будто лишился кольца, отстаивая его.
   Граціано. Бассаніо отдалъ свое кольцо судьѣ, который настойчиво его выпрашивалъ и дѣйствительно заслужилъ; а затѣмъ мальчишка, его клэркъ, написавшій нѣсколько словъ, выпросилъ у меня и мое. Ни онъ, ни судья не хотѣли ничего принять отъ насъ, кромѣ колецъ.
   Порціа. Какое-же кольцо ты отдалъ, повелитель,-- надѣюсь, не мое?
   Бассаніо. Если бы я къ своей винѣ способенъ былъ прибавить еще ложь, я сталъ-бы запираться. Но ты видишь -- на пальцѣ у меня кольца нѣтъ,-- да, его нѣтъ.
   Порціа. Какъ нѣтъ и правды въ лживомъ твоемъ сердцѣ. Клянусь небомъ, никогда мнѣ не раздѣлить съ тобой ложа, пока я не увижу моего кольца.
   Нэрисса. Не раздѣлить и мнѣ, пока я не увижу своего.
   Бассаніо. Если-бы ты знала, милая Порціа, кому я отдалъ кольцо, если-бы знала, за кого его отдалъ, если-бы поняла, за что и какъ неохотно разставался съ нимъ! Законовѣдъ ничего не хотѣлъ принять отъ меня, кромѣ кольца. Жестокость твоего неудовольствія навѣрное-бы смягчилась, если-бы ты знала, какъ велика была услуга, оказанная мнѣ законовѣдомъ.
   Порціа. Если-бы ты зналъ цѣну кольца, или хоть половину той, которая тебѣ его подарила, или, наконецъ, понялъ, что хранить его тебя заставила честь,-- ты-бы съ нимъ не разстался. Если-бы тебѣ заблагоразсудилось отстаивать его съ большею ревностью, кто былъ-бы до того безумно назойливъ, чтобы и затѣмъ выпрашивать вещь, которую считаютъ священной? Нэрисса навела на мысль, у кого теперь это кольцо: ручаюсь, что оно у какой-нибудь женщины.
   Бассаіно. Нѣтъ, клянусь жизнью и душою, оно не у женщины, а у доктора правъ, который отказался отъ вознагражденія въ три тысячи червонцевъ и желалъ получить только это кольцо. Я сначала отказалъ ему и даже того, кто спасъ жизнь дорогого моего друга, допустилъ уйти въ негодованіи. Что-же сказать тебѣ еще? Я былъ вынужденъ послать кольцо ему въ догонку, такъ поступить заставили меня совѣсть и приличіе. Не могъ-же запятнать свою честь черной неблагодарностью. Прости меня, добрая моя Порціа, клянусь благодатнымъ свѣтиломъ этой ночи, что если-бъ ты сама была при этомъ, ты сама выпросила-бы у меня кольцо и отдала его достойному доктору правъ.
   Порціа. Не допускай-же, чтобы этотъ докторъ близко подходилъ къ моему дому. Такъ какъ онъ выпросилъ сокровище, которое я такъ любила, которое ты изъ любви ко мнѣ поклялся хранить вѣчно, то и я буду такъ же щедра, какъ ты, не откажу ему ни въ чемъ, ни въ самой себѣ, ни въ ложѣ моего мужа. А узнать его я узнаю, я въ этомъ убѣждена. Не проводи ни одной ночи внѣ дома, стереги меня, какъ Аргусъ. Если не будешь стеречь и оставишь меня одну, клянусь честью, которую я еще не утратила, докторъ раздѣлитъ со мной ложе.
   Нэрисса. А его клэркъ -- мое; поэтому смотри, не предоставляй меня моему собственному надзору.
   Граціано. Хорошо, попробую! Но тогда пусть онъ мнѣ не попадается, а попадется -- не сдобровать и его перу.
   Антоніо. И я, несчастный, виноватъ во всемъ этомъ разладѣ.
   Порціа. Не огорчайтесь, синьоръ, мы все-таки рады вамъ отъ души.
   Бассаніо. Прости мнѣ, Порціа, эту вынужденную вину. Вотъ въ присутствіи всѣхъ друзей клянусь тебѣ собственными твоими прекрасными глазами, въ которыхъ вижу себя...
   Порціа. Обратите на это вниманіе: въ двухъ моихъ глазахъ онъ видитъ себя вдвойнѣ, по одному въ каждомъ глазѣ. Клянись своей двуличностью, это будетъ самая ненарушимая клятва.
   Бассаніо. Да полно-же, выслушай меня. Прости мнѣ эту вину и клянусь душою, никогда болѣе не нарушу никакой данной тебѣ клятвы.
   Антоніо. Я для его счастья уже ручался разъ своимъ тѣломъ, которое погибло-бы непремѣнно, если-бъ не тотъ, у кого ваше кольцо. Поручусь теперь всѣмъ, что для меня есть святою, что супругъ вашъ никогда уже умышленно не нарушить данной вамъ клятвы.
   Порціа. Вы ручаетесь за него? Такъ, отдайте-же ему вотъ это и скажите ему, чтобы онъ берегъ его лучше, чѣмъ прежде.
   Антоніо. Вотъ тебѣ кольцо, Бассаніо, клянись его хранить, какъ зеницу ока.
   Бассаніо. Боже мой, да вѣдь это то самое, что я отдалъ доктору!
   Порціа. Отъ котораго я получила его обратно. Прости меня, Бассаніо. За это кольцо докторъ провелъ со мной ночь.
   Нэрисса. Прости и меня, мой милый Граціано, потому что и я провела эту ночь именно съ тщедушнымъ мальчишкой, съ клэркомъ доктора.
   Граціано. Да это тоже, что починка большихъ дорогъ лѣтомъ, когда онѣ и безъ того достаточно хороши. Вы приставили намъ рога раньше, чѣмъ мы ихъ заслужили.
   Порціа. Не говорите такихъ грубыхъ словъ. Вы всѣ удивлены? Вотъ письмо, прочтите его на досугѣ, оно изъ Падуи, отъ Бэлларіо, и вы узнаете, что докторъ-законовѣдъ никто иной, какъ Порціа, а клэркъ его -- Нэрисса. Лоренцо засвидѣтельствуетъ вамъ, что я уѣхала слѣдомъ за вами и что только сейчасъ возвратилась и даже не входила еще въ домъ. Отъ души рада вамъ, Антоніо; есть у меня и для васъ новости, какихъ вы не ожидаете. Распечатайте сейчасъ-же это письмо, изъ него вы узнаете, что три изъ вашихъ богато нагруженныхъ кораблей неожиданно вернулись въ гавань. По какому-же странному случаю это письмо попало мнѣ въ руки -- вы не узнаете.
   Антоніо. Я нѣмѣю отъ удивленія.
   Бассаніо. Такъ это ты была докторъ? Какъ-же я тебя не узналъ?
   Граціано. А ты тотъ клэркъ, который, будто-бы сдѣлалъ меня рогоносцемъ?
   Нэрисса. Да, тотъ самый клэркъ, который никогда этого не сдѣлаетъ, если не превратится въ мужчину.
   Бассаніо. Милѣйшій докторъ, ты раздѣлишь со мною ложе, а въ мое отсутствіе съ моей женой.
   Антоніо. Прекрасная синьора, вы даровали мнѣ жизнь и средства, чѣмъ жить. Неужто справедливо извѣстіе, будто корабли мои благополучно прибыли въ гавань!
   Порціа. И для васъ, Лоренцо, у моего клэрка есть кое-что пріятное.
   Нэрисса. И я отдамъ ему это пріятное, не требуя за него никакой награды. Вотъ, вручаю вамъ, Джессика, дарственную запись богатаго жида, по которой все, что онъ имѣетъ, переходить послѣ его смерти къ вамъ.
   Лоренцо. Прекрасная синьора, вы небесной манной усыпаете путь голодающихъ.
   Порціа. Утро почти уже настало, и я убѣждена, что вы не вполнѣ удовлетворены объясненіями всего, что случилось. Пойдемте въ комнаты, тамъ можете допрашивать насъ, сколько угодно, и мы на все отвѣтимъ вамъ добросовѣстно.
   Граціано. Прекрасно, первымъ допросомъ, которому подъ присягой подвергнется Нэрисса, будетъ: что лучше для нея -- ждать-ли слѣдующей ночи, или теперь-же отправляться спать въ два часа утра. Если-бы даже насталъ день, я желалъ-бы, чтобы онъ былъ теменъ до тѣхъ поръ, пока я буду спать съ клэркомъ доктора. Затѣмъ, пока буду живъ, я не буду знать большей заботы, какъ храненіе кольца Нэриссы (Всѣ уходятъ).

КОНЕЦЪ.

  

ПРИМѢЧАНІЯ

   Вслѣдъ за Ричардомъ III" былъ написанъ "Венеціанскій купецъ" -- первая изъ романтическихъ драмъ Шекспира. "Превосходная исторія о венеціанскомъ купцѣ, съ изображеніемъ чрезвычайной жестокости жида Шейлока къ упомянутому купцу, у котораго онъ хочетъ вырѣзать фунтъ его мяса. Съ разсказомъ также о томъ, какъ рука Порціи получена посредствомъ выбора трехъ ящиковъ. Написана В. Шекспиромъ". Такъ гласило полное заглавіе этой пьесы въ первомъ ея изданіи, появившемся in-quarto въ 1600 г. Подъ тѣмъ же заглавіемъ, только съ прибавленіемъ, что она была представлена "много разъ слугами лорда-канцлера", пьеса эта была напечатана въ томъ же году другимъ типографщикомъ. Тѣмъ не менѣе, мы не знаемъ достовѣрно года появленія этой, одной изъ самыхъ блестящихъ, пьесъ Шекспира. Нѣкоторые изъ критиковъ указываютъ на 1594 г., исходя изъ того предположенія, что пьеса, внесенная въ этомъ году въ дневникъ Генсло, подъ названіемъ "Венеціанская комедія", вѣроятно, и есть пьеса Шекспира. Гервинусъ считаетъ это предположеніе весьма вѣроятнымъ, такъ какъ въ то время блэкфрайерская труппа, въ составъ которой входилъ и самъ Шекспиръ, была соединена уже съ обществомъ актеровъ, состоявшимъ подъ управленіемъ Генсло, и играла на Ньювингтонъ-Буттсѣ. Доказательства болѣе ранняго происхожденія этой пьесы, относимой Деліусомъ къ 1595 г., правильнѣе искать но столько во внѣшнихъ ея формахъ,-- въ версификаціи, сколько въ нѣкоторыхъ внутреннихъ признакахъ, которые приближаютъ эту пьесу къ болѣе раннимъ произведеніямъ Шекспира. Такъ, намеки на античные миѳы встрѣчаются здѣсь чаще, чѣмъ гдѣ-либо; въ разговорахъ "благородныхъ" женщинъ замѣтна еще та безцеремонность, которую Шекспиръ съ теченіемъ времени все болѣе и болѣе устранялъ изъ своихъ произведеній,-- все это черты, свойственныя первымъ произведеніямъ Шекспира. Тѣмъ не менѣе пьеса эта, по цѣльности обработки сюжета, заимствованнаго изъ разныхъ источниковъ, и по удивительной связности отдѣльныхъ частей, смѣло можетъ быть отнесена къ однимъ изъ самыхъ удачныхъ произведеній Шекспира. "Венеціанскій купецъ" не избѣгъ нѣкоторыхъ излишнихъ "мудрствованій" критиковъ, старавшихся найти въ личности Шейлока и въ характеристикѣ другихъ дѣйствующихъ лицъ пьесы какой-то отвлеченный образъ, какую то глубоко скрытую идею. Такъ, Шлегель въ Шейлокѣ усматриваетъ проявленіе вѣковой ненависти евреевъ къ христіанамъ. Другой критикъ, Ульрици, видитъ во всей этой пьесѣ одну идею -- summum jus summa iniuria -- высшее право -- высшая несправедливость... Можно сказать только одно: Шекспиръ былъ слишкомъ художникъ и совершенно не былъ способенъ къ созданію такихъ отвлеченныхъ типовъ, какіе приписываютъ ему нѣкоторые услужливые критики.
   Стр. 112. "Если-бы даже самъ Несторъ клялся". Несторъ -- одинъ изъ героевъ Трои, мудрый и справедливый старецъ, изъ устъ котораго "рѣчи слаще меда текли", любитъ давать молодому поколѣнію мудрые совѣты, почерпнутые изъ богатой сокровищницы житейскаго опыта. Мнѣнія Нестора пользовались такимъ авторитетомъ, что не допускали возраженій или сомнѣній.
   Стр. 115. "Она ни въ чемъ не уступаетъ дочери Катона, бывшей женой Брута".-- Порція, дочь стоика Катона и жена республиканца М. Брута, съ которой Бассаніо сравниваетъ бельмонтскую красавицу Порцію, была женщина замѣчательно мужественнаго характера и рѣдкихъ нравственныхъ качествъ.
   Стр. 118. "Молю у Бога счастливаго имъ пути". Въ 1604 г. былъ опубликованъ статутъ Іакова I, которымъ запрещалось упоминать на сценѣ слово Богъ. Въ изданіяхъ in-quarto еще встрѣчается слово -- Богъ, но въ in-folio 1623 г. оно замѣнено уже какимъ нибудь другимъ выраженіемъ. Такъ, въ первомъ изданіи "Венеціанскаго купца" мы читаемъ: "I pray God grant а faire departure", а въ in-folio "I pray God" замѣнено выраженіемъ "I wish" -- желаю.
   Стр. 118. "Мнѣ кажется, что за него поручился французъ".-- Шотландцы, во время своихъ политическихъ недоразумѣній съ англичанами, нерѣдко искали помощи у французовъ, которые, впрочемъ, обыкновенно отдѣлывались одними обѣщаніями быть союзниками шотландцевъ. Здѣсь, по мнѣнію комментатора Варбюртона, Шекспиръ подсмѣивается надъ этимъ неудачнымъ союзомъ Франціи съ Шотландіей.
   Стр. 126. "Алкидъ былъ бы побитъ своимъ пажемъ". Въ одномъ изъ миѳовъ о Геркулесѣ-Алкидѣ мы находимъ разсказъ о томъ, какъ Деіанира, одна изъ женъ Геркулеса, желая его болѣе привязать къ себѣ, посылаетъ ему черезъ Лихаса великолѣпную одежду, насыщенную какимъ-то любовнымъ зельемъ. Но зелье это оказалось ядовитымъ, и одежда эта, надѣтая Геркулесомъ, стала причинять ему такія ужасныя страданія, что онъ схватилъ принесшаго ему этотъ подарокъ "пажа" Лихаса и бросилъ его въ море.
   Стр. 127. "По волѣ трехъ сестеръ".-- По ученію древнихъ грековъ, судьба людей была въ рукахъ трехъ сестеръ-Паркъ,-- Кіото, Лахезисъ и Атропосъ. Поэтъ Гезіодъ изображаетъ Клото съ веретеномъ, Лахезисъ -- или съ шаромъ, на которомъ она намѣчаетъ участь людей, или со сверткомъ, содержащимъ опредѣленія судьбы, Атропосъ -- съ ножницами, которыми она отрѣзаетъ нить жизни, вытканную Клото, по указанію Лахезисъ.
   Стр. 134. "Не даромъ текла у меня кровь изъ носа въ послѣдній понедѣльникъ святой подѣли".-- Понедѣльникъ святой недѣли назывался "злосчастнымъ понедѣльникомъ", и суевѣрные люди считали этотъ день несчастнымъ днемъ. Хроникеръ Ховъ такъ объясняетъ происхожденіе этого "злосчастнаго понедѣльника": 4 апрѣля 1360 г., на второй день пасхи, король Эдвардъ расположился лагеремъ передъ Парижемъ, и къ вечеру на дворѣ сдѣлался такой холодъ, что нѣсколько всадниковъ замерзло, сидя на лошадяхъ. Съ тѣхъ поръ второй день пасхи названъ злосчастнымъ понедѣльникомъ".
   Стр. 138. "У англичанъ есть монета, съ изображеніемъ ангела".-- Золотая монета съ изображеннымъ на ней ангеломъ была въ большомъ ходу въ Англіи. Нѣкоторые изъ англійскихъ лингвистовъ предполагаютъ даже, что слово Englich, обозначающее англійскую расу, есть сокращеніе слова Angellike -- ангело-подобный и такимъ образомъ слово "Англія" производятъ отъ названія старинной монеты, бывшей въ ходу еще въ древне-саксонской монархіи.
   Стр. 146. "Это должно быть мой бирюзовый камень".-- Бирюзѣ приписывали въ тѣ времена магическое свойство -- предотвращать между супругами ссоры и измѣны.
   Стр. 148. "Когда Алкидъ искупилъ дань дѣвственницами"... Геркулесъ побѣдилъ морское чудовище, которому Гезіона, дочь троянскаго царя Лаомедонта, была обречена на съѣденіе.
   Стр. 148. "То, что внѣшнимъ своимъ блестящимъ видомъ сулитъ самое большое,-- на самомъ дѣлѣ бываетъ наиболѣе обманчиво".-- Вся эта рѣчь, произнесенная Бассаніо при выборѣ имъ шкатулки, и обращеніе его къ золоту, серебру и свинцу представляетъ одно изъ самыхъ лучшихъ мѣстъ этой пьесы и, по мнѣнію Гервинуса, здѣсь именно и слѣдуетъ уловить основную мысль "Венеціанскаго купца": Извѣдать то, какъ человѣкъ относится къ деньгамъ, значитъ взвѣсить его внутреннее достоинство и опредѣлить, что въ немъ зависитъ отъ "Внѣшнихъ предметовъ" и что въ его внутренней породѣ имѣетъ высшее назначеніе.
   Стр. 162. "Что подѣлываетъ именитый купецъ Антоніо".-- Именитыми или царственными купцами, "Royal merchant", называли въ Венеціи тѣхъ купцовъ, которые имѣли владѣнія на островахъ Архипелага.
   Стр. 169. "У тебя будетъ два воспріемника"... Присяжныхъ въ шутку называли крестными отцами, воспріемниками, и ихъ, по закону, требовалось двѣнадцать человѣкъ, для произнесенія смертнаго приговора.
   Стр. 171. "Въ такую ночь Тизбэ, ступая по росѣ, завидѣла вдругъ тѣнь льва"... Овидій, въ своихъ "Метаморфозахъ", разсказываетъ трогательную исторію красивой вавилонской дѣвушки Тизбэ и ея возлюбленнаго -- Пирама, Такъ какъ родители Тизбэ не соглашались на ихъ бракъ, то имъ приходилось встрѣчаться тайкомъ. Однажды свиданіе было назначено въ лѣсу, подъ тутовымъ деревомъ. Тизбэ пришла первая, но, увидавъ льва, который по близости съѣдалъ быка, убѣжала и впопыхахъ уронила свой плащъ, который левъ разорвалъ и запятналъ кровью растерзаннаго быка. Пирамъ, пришедшій на свиданіе, счелъ Тизбэ погибшей и закололъ себя тутъ-же, подъ тутовымъ деревомъ, плоды котораго съ тѣхъ поръ сдѣлались красными.
   Стр. 171. "Въ такую ночь Дидона, держа въ рукахъ ивовую вѣтку"... Образъ Дидоны, царицы финикійской, Шекспиръ заимствовалъ изъ "Энеиды" Вергилія. Эней, увлекши Дидону, по волѣ боговъ неожиданно долженъ былъ оставить Карѳагенъ,-- несчастная царица не перенесла этой разлуки и покончила съ собою тутъ-же на берегу моря, глядя на удаляющійся флотъ Энея.
   Стр. 172. "Sol-la, sol-la, ho, ha, ho".. Ланчелотъ подражаетъ здѣсь звуку трубы, которымъ, во времена Шекспира, почтальоны извѣщали о своемъ приближеніи.
   Стр. 173. "Нѣтъ ни одной, даже самой маленькой звѣздочки, которая въ своемъ движеніи не пѣла бы, словно ангелъ".-- Это явно пантеистическое представленіе въ духѣ Джіордано Бруно, идеями котораго Шекспиръ очень часто пользуется, выражая ихъ въ поэтическихъ образахъ и картинахъ. Идеи Бруно были очень популярны, и нѣтъ сомнѣнія, что Шекспиръ интересовался ученіемъ итальянскаго философа, который въ такой увлекательной формѣ представлялъ самую сущность въ духѣ Возрожденія.
   Стр. 173. На свѣтѣ нѣтъ ничего, чтобы на время "не укрощалось-бы музыкой".-- Къ музыкѣ вообще Шекспиръ относится съ громадною любовью и говоритъ о ней, объ ея чарующей силѣ, очень часто въ своихъ произведеніяхъ. Во время Шекспира Англія была передовымъ народомъ въ музыкѣ, и композиторъ Доулендъ, обучавшій Елизавету игрѣ на лютнѣ, пользовался европейскою извѣстностью.
   Стр. 173. "Наклонности мрачны, какъ Эребъ".-- Хаосъ, зіяющее, неизмѣримое міровое пространство, существовавшее прежде всѣхъ вещей, создалъ Эреба -- мрачный, первоначальный источникъ всякой жизни въ мірѣ.
   Стр. 174. "Теперь Діана покоится съ Эндиміономъ".-- Прелестный, поэтическій образъ Эндиміона Шекспиръ заимствовалъ у Овидія. Эндиміонъ -- красивый, спящій юноша, предметъ страсти божества луны -- Селены. Селена любитъ юношу и каждую ночь спускается съ неба, чтобы цѣловать его и отдыхать съ нимъ.
   Стр. 175. "Съ надписью, вродѣ тѣхъ, которыя встрѣчаются на ножахъ".-- На ножахъ было обыкновеніе вырѣзывать какія нибудь слова и даже цѣлые стихи, выражающіе какіе-нибудь совѣты или пожеланія.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru