Lib.ru/Классика: Шелгунов Николай Васильевич. Социально-экономический талант

СОЦІАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКІЙ ТАЛАНТЪ.

Разсказываютъ, что одинъ русскій поэтъ писалъ стихи, особенно захватывавшіе за душу и рисовалъ страданія народа съ особенной силой, когда проигрывался въ карты и чувствовалъ себя несчастнымъ.

Это не частный фактъ, а общій, психологическій. Личное несчастіе -- сильнѣйшій двигатель для возбужденія мысли въ прогрессивномъ направленіи. Люди, даже съ небольшой энергіей, способны въ такихъ случаяхъ озлобляться; а нѣтъ лучшей прогрессивной силы, какъ злоба.

Вотъ вы несчастны. Отчего вы несчастны? Вы размышляете и находите, что лучшія ваши желанія не исполняются, лучшія ваши стремленія не удаются. Васъ беретъ злость на человѣческую глупость. Вы видите, что всему причиной только она, что она стоитъ предъ вами стѣною. Такъ бы и надѣлъ на эту глупость ослиный колпакъ и провелъ бы ее напоказъ людямъ! Но кому напоказъ? Вы думаете, что вашъ колпакъ на одномъ Иванѣ, но всмотритесь и увидите, что повсюду торчатъ головы, изобличаемыя нечеловѣческими ушами. Кого вести, кому надѣвать колпакъ? Вы прямой въ странѣ хромыхъ. Бороться? Но личная отдѣльная борьба съ длинными ушами напоминаетъ разсказъ Сисмонди. Одинъ крестьянинъ, пріютивши у себя волшебника, видѣлъ, что тотъ бралъ каждое утро вѣникъ, произносилъ надъ нимъ какія-то магическія слова и вѣникъ, превратившись въ водоноса, отправлялся на рѣку за водою. Крестьянинъ спрятался, подслушалъ слова, которыми волшебникъ превращалъ вѣникъ въ водоноса; но словъ, которыми волшебникъ превращалъ водоноса въ вѣникъ, подслушать ему не удалось. Какъ только волшебникъ вышелъ изъ дому, крестьянинъ взялъ вѣникъ и произнесъ надъ нимъ магическія слова. Вѣникъ превратился немедленно въ водоноса, который и отправился за водой. Водоносъ принесъ воды разъ, два, три, четыре; кадки крестьянина были уже полны, но водоносъ опять отправился на рѣку и напрасно крестьянинъ кричалъ ему: довольно, довольно!-- водоносъ все ходилъ на рѣку и, казалось, хотѣлъ залить весь домъ водою. Крестьянинъ взялъ топоръ и сталъ рубить водоноса; но отъ него только падали прутья, какъ отъ вѣника, и каждый прутикъ превращался въ новаго водоноса и всѣ они бѣжали на рѣку за водою. Чѣмъ больше крестьянинъ рубилъ и чѣмъ неистовѣе нападалъ на водоносовъ, тѣмъ становилось ихъ больше и больше, и казалось, что они вольютъ въ домъ всю рѣку. Къ счастію, явился волшебникъ и, проговоривъ магическія слова, превратилъ водоносовъ въ вѣникъ. Тоже самое случается и въ личной борьбѣ съ неразумными людьми. Въ такой борьбѣ, вмѣсто одного водоноса, вы возбудите противъ себя тысячи, вы раскидаетесь, измельчаете, обезсилите и, наконецъ, у васъ опустятся руки и сами вы окажетесь Иваномъ, достойнымъ колпака.

Есть борьба выше этой мелочной личной борьбы отдѣльныхъ лицъ между собою,-- борьбы, въ которой упражняются, напр., провинціальные корреспонденты, вооружающіеся противъ отдѣльныхъ фактовъ, отдѣльныхъ личныхъ случаевъ, составляющихъ лишь результатъ другихъ болѣе широкихъ общихъ причинъ. Эта высшая борьба есть борьба съ принципомъ, борьба противъ коллективной неразумности, выгораживающая отдѣльныхъ лицъ; борьба, которую ведетъ публицистъ. Публицистъ, обобщая и группируя факты, пользуется отдѣльными случаями, какъ матеріаломъ. Кругозоръ публициста шире, дѣятельность его плодотворнѣе; но за то она требуетъ большихъ внутреннихъ силъ и знаній и подвергаетъ большей опасности. Корреспонденты и фельетонисты, подобно поэтамъ, отдаются преимущественно чувству; они могутъ ограничить всю свою дѣятельность однимъ выраженіемъ негодованія, преданіемъ гласности глупости и пошлости. Но публицистъ долженъ отдавать перевѣсъ мысли надъ чувствомъ; онъ долженъ убѣждать, расширять кругозоръ читателя и указывать ему отдаленные идеалы. Такимъ образомъ публицистъ является пророкомъ своего народа.

Но чтобы пророкъ могъ приносить пользу своему народу, нужно условіе -- чтобы были желающіе его слушать. Нѣтъ публицистики, если не находится желающихъ слушать. Ошибочно мнѣніе, будто желаніе слушать зависитъ отъ силы и таланта публициста. Конечно, талантъ -- сила великая. Но если бы Демосфенъ вздумалъ говорить свои рѣчи каменнымъ стѣнамъ или стаду коровъ, то его краснорѣчіе пропало бы безслѣдно. Бываютъ и въ жизни обществъ моменты, когда люди уподобляются каменной стѣнѣ и никакой Демосфенъ не прошибетъ ее.

Но жизнь идетъ своимъ порядкомъ и соціально-экономическое движеніе въ народѣ продолжается. Онъ думаетъ свою думу, онъ трудится и работаетъ, онъ создаетъ новыя комбинаціи, требуемыя новыми обстоятельствами. Однимъ словомъ, жизнь идетъ впередъ; съ нею идетъ впередъ и наука.

Движеніе назадъ никогда не было движеніемъ постояннымъ. За отливомъ всегда слѣдуетъ приливъ; за остановкой новое поступательное движеніе. И потому я строю силлогизмъ и говорю: слѣдовательно наша публицистика и публика должны подчиниться общему ходу исторіи, ибо не они создаютъ исторію, а исторія творитъ ихъ -- большее увлекаетъ меньшее.

Конечно, мы еще не вступили въ моментъ сознанія. Даже такой фактъ,, какъ минувшій голодъ, не пробудилъ наше общество. Что же значитъ голосъ одного или двухъ публицистовъ? Не слѣдуетъ ли изъ этого, что и послѣднимъ публицистамъ нужно замолчать, какъ будто бы все вокругъ нихъ вымерло и исторія человѣчества остановилась? Нѣтъ. Будемъ говорить и говорить. Послушаетъ насъ сначала одинъ человѣкъ, потомъ два, потомъ четыре, восемь и т. д. въ геометрической прогрессіи. И наведется общество на полезныя размышленія и пойдетъ вмѣстѣ съ жизнью, а не противъ нея.

Въ чемъ же ходъ влекущей насъ народной жизни и исторіи человѣчества? Движеніе ихъ только въ одномъ направленіи -- соціально-экономическомъ; оно заключается въ стремленіи людей построить свое благосостояніе по среднему уровню большинства. Кто не знаетъ этого, кто хочетъ идти инымъ путемъ, тотъ не человѣкъ современно-исторической эпохи; тотъ не человѣкъ своего времени.

Что таковъ именно ходъ исторіи, что волей и неволей всякое общество и публицистика должны ему подчиниться, даже и при отсутствіи сознанія, я хочу попытаться доказать настоящею статьею. Или иначе я хочу доказать, что если мы опустили руки и думаемъ, ужь не ошиблись ли наши публицисты и мы сами, говоря прежде о соціально-экономическихъ вопросахъ и не поступаемъ ли мы теперь умнѣе не говоря ни о чемъ -- я хочу доказать, что наше настоящее размышленіе ошибочно и что намъ нѣтъ другого выхода, какъ думать въ прогрессивномъ направленіи. Не станемъ мы дѣйствовать и думать сознательно, уведетъ насъ впередъ соціально-экономическій фатализмъ и не устоимъ мы на мѣстѣ, какъ бы мы сильно ни упирались. Соціально-экономическій фатализмъ есть сила роковая; ничто не можетъ устоять противъ нея: какъ она вела человѣчество до сихъ поръ, такъ поведетъ она его впередъ и въ будущемъ.

II.

Потребности, удовлетвореніе ихъ и слѣдовательно экономически производительный трудъ -- вотъ основная форма соціально-экономической дѣятельности человѣка. Читатель скажетъ мнѣ, что я говорю ему азбучную истину. Да; но знаетъ ли читатель, что прошла тысяча вѣковъ прежде чѣмъ люди выработали эту азбучную истину? Все древнее человѣчество погибло только оттого, что не знало ея и конечно негодующій на меня читатель самъ бы не додумался до нея, если бы не помогъ ему Адамъ Смитъ. Слѣдовательно напомнить азбучную истину не только полезно, но и необходимо, ибо только ею разрѣшаются всѣ соціально-экономическіе вопросы, уясняются всѣ самыя сложныя и запутанныя экономическія комбинаціи въ отношеніяхъ труда къ капиталу.

Еще въ древнѣйшихъ письменныхъ памятникахъ мы встрѣчаемъ изрѣченія, что человѣкъ только трудомъ можетъ добыть хлѣбъ свой. Такимъ образомъ уже въ древности передовые мыслители признавали трудъ основой всей дѣятельности человѣка. Но только спустя многое множество вѣковъ явилось сознательное представленіе о выгодномъ направленіи труда. Мало ли какой можетъ быть трудъ; наприм., трудъ переливать изъ пустого въ порожнее. Первое человѣчество считало трудомъ только войну, рѣшало всѣ вопросы силой и раздѣлило общество на рабовъ и господъ. Такое дѣленіе общества и эксплуатація однихъ другими въ постепенно-умягчающейся формѣ существовала, какъ безсознательная сила, долгое время. Но соціально-экономическій фатализмъ, помимо воли отдѣльныхъ людей и сословій, обнаруживалъ свою силу въ явленіяхъ повидимому вовсе не экономическаго характера. Сила этого фатализма именно въ томъ, что онъ обращаетъ все на пользу соціально-экономическаго прогресса. Очень можетъ быть, что желѣзныя дороги и телеграфы послужили прежде всего для разрушительныхъ цѣлей. Очень можетъ быть, что по желѣзнымъ дорогамъ проѣхало прежде всего больше воиновъ, чѣмъ мирныхъ экономическихъ производителей. Очень можетъ быть, что телеграфныя проволоки передали вначалѣ болѣе военныхъ распоряженій, чѣмъ коммерческихъ депешъ. Но въ концѣ концовъ полезный результатъ будетъ чисто соціально-экономическаго характера. Такъ изобрѣтатели пороха и огнестрѣльнаго оружія думали только о войнѣ и разрушеніи, какъ продолжаютъ думать еще и до нынѣ военные изобрѣтатели. Но посмотрите ближе на результатъ изобрѣтенія пороха. Вотъ онъ: какъ только порохъ оказался дѣломъ пригоднымъ для войны, измѣнилась и теорія войны и способъ ея веденія. Прежде каждый гражданинъ отбывалъ военную повинность натурой, каждый былъ воиномъ и обязанъ былъ защищать свою страну. Когда каждый превращается такимъ образомъ въ воина и является представителемъ военной силы, то неизбѣжнымъ результатомъ этого -- общая грубость нравовъ и перевѣсъ военныхъ занятій надъ всѣми остальными. И мы видимъ въ дѣйствительности, что старая Европа распадалась на два сословія: одно военное, другое духовное; что даже духовные были заражены духомъ воинственности и какой нибудь Петръ пустынникъ, обнаживъ мечъ, велъ крестоносцевъ на гибель и разрушеніе вмѣсто того, чтобы умиротворять ихъ словомъ любви къ ближнему. Бокль справедливо говоритъ, что было много военныхъ и священниковъ, битвъ и проповѣдей, но не было ни промысловъ, ни торговли, ни фабрикъ, не было ни наукъ, ни литературы; полезныя ремесла были неизвѣстны и даже интеллектуальные представители общества были незнакомы не только съ обыкновеннымъ комфортомъ, но даже съ простѣйшими приличіями цивилизованной жизни. Изобрѣтеніе пороха и огнестрѣльнаго оружія круто повернуло жизнь на новый путь. Правда, войны стали губительнѣе и явились спеціалисты военнаго дѣла, но за то вмѣсто прежнихъ двухъ слоевъ, общество выдѣлило изъ себя третій -- мирныхъ / экономическихъ производителей. Теперь прежнюю грубую милицію смѣнила постоянная армія; а вмѣстѣ съ тѣмъ огромная масса людей, оказавшись безполезной для военныхъ цѣлей, могла употребить свой трудъ для экономической производительности и отвыкла постепенно отъ своихъ прежнихъ воинственныхъ привычекъ. Этимъ путемъ европейскій интеллектъ, устремлявшій прежде всѣ свои силы на войну или теологію, началъ думать въ новомъ направленіи, создались новыя знанія, положилось начало привычки думать экономически полезнымъ образомъ, смягчились нравы и европейское общество приняло небывалую до того физіономію:-- начали развиваться промышленные города, ремесленный трудъ, большій досугъ дозволилъ людямъ устремить свои мысли въ направленіи экономически выгодномъ и явился рядъ новыхъ изобрѣтеній, приведшихъ къ тому же соціально-экономическому результату.

Въ числѣ изобрѣтеній этого рода, можетъ быть, болѣе плодотворное по своимъ результатамъ, есть книгопечатаніе. Когда Гуттенбергъ выдумалъ свои деревянныя подвижныя буквы, то онъ задался только мыслію облегчить трудъ какой нибудь сотни переписчиковъ. Гуттенбергу и въ голову не приходило, что его простая мысль можетъ имѣть такія громадныя соціально-экономическія послѣдствія. Въ благочестивомъ душевномъ настроеніи, онъ плѣнялся только тѣмъ, что библія сдѣлается гораздо дешевле и доступнѣе и что, можетъ быть, большее число людей усвоятъ себѣ ея спасительныя истины. Но вотъ прошло четыре вѣка и тысячи типографій покрыли землю; миріады книгъ, далеко уже не библейскаго содержанія, наполнили общественныя библіотеки и частныя книгохранилища; дорогой пергаментъ смѣнялся дешевой бумагой изъ тряпки и повидимому простая мысль изобрѣтателя создала громадную массу людей, посвятившихъ свои силы новому невѣдомому прежде дѣлу; журналисты, публицисты, романисты, ученые, занятые кабинетнымъ трудомъ, типографщики, наборщики, словолитчики составляютъ милліоны, явилась, невѣдомая до того книжная торговля, привлекшая огромные капиталы и потребовавшая, въ свою очередь, огромную массу людей. И все это благодаря только простой мысли Гуттенберга: облегчить трудъ сотни переписчиковъ. Рыцарство, утратившее свое значеніе съ изобрѣтеніемъ пороха, еще долго жило въ нравахъ европейскаго населенія. Служеніе дамамъ своего сердца прекратилось и авантюризмъ пробилъ новую дорогу. Прежде рыцари странствовали для того, чтобы истреблять невѣрныхъ и, воодушевляясь любовью къ дамѣ своего сердца, убивали людей и сѣяли повсюду смерть и разрушеніе. Съ изобрѣтеніемъ пороха, безпокойные люди, принужденные отказаться отъ прежнихъ рыцарскихъ привычекъ, кинулись въ авантюризмъ и стали мечтать въ экономическомъ направленіи. Хотя это нѣсколько и странно, но совершенно справедливо. Издревле жило преданіе о громадномъ островѣ, поглощенномъ моремъ. Издревле жило преданіе объ обѣтованныхъ уголкахъ, лежащихъ гдѣ-то тамъ, очень далеко. И вотъ люди, неимѣвшіе постоянныхъ мирныхъ занятій, предпріимчивые, смѣлые, неустрашимые, рыцари въ полномъ смыслѣ слова, задумали отыскивать изчезнувшую Атлантиду, обѣтованные уголки, золотоносное Эльдорадо. Люди не могли употреблять уже прежнихъ рыцарскихъ пріемовъ для удовлетворенія своихъ потребностей или, попросту говоря, не могли уже разбойничать, чтобы жить трудомъ ближняго; и такимъ образомъ болѣе мирное общественное настроеніе побудило отважныхъ людей отыскивать иныхъ средствъ для существованія и превратиться изъ разбойниковъ въ изобрѣтателей и открывателей новыхъ міровъ. Это новое направленіе создалось тоже изобрѣтеніемъ пороха.

Мы видимъ цѣлый рядъ людей, выступившихъ на этотъ новый путь: Васко-де-Гама, Кабраля, Франциско д'Альмейду, Альбукерке, Магеллана, Кабота, Кортеса, Веласкеса, Пизарро, Альмагро, Христофора Колумба. Благодаря направленію, овладѣвшему этими замѣчательными людьми, физіономія цивилизованнаго міра совершенно измѣнилась и явились такія послѣдствія, о которыхъ меньше всего они сами мечтали. А между тѣмъ, что двигало этими людьми? Простая ненасытность передвиженія, возбуждаемая къ лучшему удовлетворенію своихъ личныхъ потребностей. Мореплаватель, пускавшійся въ отдаленный путь, думалъ только о томъ, какъ бы ему найдти гдѣ нибудь золотую гору или яму съ драгоцѣнными. каменьями. И Колумбъ воодушевлялся только этою мыслью; только этимъ однимъ ему удалось убѣдить Изабеллу Кастильскую дать ему три корабля. Испанская королева не меньше Колумба мечтала о золотѣ и, снарядивъ для Колумба флотъ, великодушно выговорила себѣ девять десятыхъ изъ доходовъ новооткрытыхъ странъ и острововъ. Экипажъ сформировался тоже изъ людей, жаждавшихъ богатства, и только надежда на удовлетвореніе этой жадности поддерживала отважныхъ моряковъ въ ихъ плаваніи. Не всѣ надежды исполнились: золота нашлось меньше чѣмъ думали; но новый свѣтъ былъ открытъ, а вмѣстѣ съ новымъ свѣтомъ перестроилась и вся европейская жизнь. Европейскій бытъ былъ прежде простъ и немногосложенъ, потребности удовлетворялись тѣмъ, что давала скудная европейская почва. Но вотъ Америка познакомила европейцовъ съ новыми невѣдомыми имъ предметами, создала такъ называемые колоніальные товары: кофе, сахаръ, табакъ, хлопчатую бумагу. Если читатель обратитъ вниманіе на то, что Америка въ теченіи трехъ съ половиною столѣтій дала 10 милліардовъ золота и серебра, въ то время какъ во всѣ средніе вѣка европейскій запасъ серебра и золота составлялъ всего 280 милліоновъ талеровъ, если читатель обратитъ вниманіе на то, что изъ Америки привозится въ Европу около 1,500,000 тоннъ сахара, Около 8 милліоновъ центнеровъ кофе, около 4 ¹/₂ милліоновъ тюковъ хлопка, около 150 милліоновъ фунтовъ табаку; если читатель обратитъ вниманіе наконецъ на то, что хлопчато-бумажная производительность измѣнила совершенно характеръ прежней одежды и создала новыя небывалыя до того матеріи, что благодаря хлопку явились нетолько новыя матеріи, но и Аркрайтова машина и милліоны людей нашли себѣ новое невѣдомое занятіе, то читатель и самъ собой сообразитъ то громадное значеніе, какое имѣлъ новый свѣтъ для старой Европы. Европа стала пить и ѣсть не то, что она пила и ѣла прежде. Она познакомилась съ красильными веществами, которыхъ у нея не было, и вмѣсто прежней бѣдной по внѣшности жизни усвоила новую блестящую обстановку и новыя болѣе удобныя привычки.

Но не одно только матеріальное вліяніе обнаружилъ новый свѣтъ на Европу. Америка, хотя и привлекла къ себѣ всякихъ авантюристовъ и пройдохъ, думавшихъ только о золотѣ, но вмѣстѣ съ ними явились и хорошіе трудолюбивые люди, имѣвшіе болѣе мирныя и высокія стремленія. Эти хорошіе люди шли въ Америку не на время, чтобы только разбогатѣть и за тѣмъ возвратиться въ Европу,-- проживать добытое богатство,-- но они явились колонизаторами новой страны и піонерами цивилизаціи. Явившись въ странѣ, изобильной всѣми естественными богатствами и землей, колонисты не имѣли причинъ придерживаться сословныхъ и родовыхъ предразсудковъ старой Европы. Каждый колонистъ получалъ въ свое распоряженіе столько земли, сколько могъ обработать и, при передачѣ своихъ владѣній своимъ наслѣдникамъ, не имѣлъ нужды придерживаться англійскаго майората. Изъ этого вытекало непосредственно иное чѣмъ въ Англіи имущественное отношеніе, экономическое равенство всѣхъ дѣтей одного отца и выработался тотъ демократическій принципъ, который въ своемъ окончательномъ развитіи создалъ изъ Америки вполнѣ демократическое государство. Въ тоже время экономическая независимость каждаго колониста, работавшаго лично на себя, а не на владѣльца земли, какъ въ Англіи, дозволила каждому пользоваться всѣми результатами своего труда. А непосредственнымъ слѣдствіемъ этого явилось скорое обогащеніе колоній. Итакъ, потому что каждый колонистъ явился собственникомъ, создалась въ Америкѣ имущественная равноправность и выработались демократическія учрежденія; а потому что каждый работалъ лично на себя -- общее экономическое благосостояніе.

Эти два обстоятельства вызвали скоро послѣдствія, весьма важныя по своимъ результатамъ для всего цивилизованнаго міра. Англія, смотрѣвшая на американцевъ; какъ на своихъ дѣтей, хотѣла пользоваться ихъ силами и эксплуатировать въ свою пользу ихъ трудъ. Англія хотѣла заставить Америку работать на себя и богатѣть, загребая жаръ чужими руками. Съ этою цѣлью англичане издали цѣлый рядъ стѣснительныхъ для американцевъ постановленій и пытались забрать въ свои руки ихъ торговлю. Такая безцеремонность англичанъ непонравилась американцамъ по двумъ причинамъ: считая себя взрослыми, они не желали, чтобы ими распоряжался кто нибудь другой кромѣ ихъ самихъ; и во-вторыхъ для нихъ было совершенно очевидно, что стѣсненіе ихъ торговли и промышленности отразится чувствительнымъ образомъ на ихъ карманахъ. Поэтому, при первыхъ же попыткахъ Англіи распоряжаться экономическою судьбою американцевъ, послѣдніе обнаружили противодѣйствіе, и начались немедленно ссоры между метрополіей и ея колоніями.

Въ тѣ времена экономическія воззрѣнія не были еще выработаны въ строгую теорію и потому для самихъ американцевъ было не совсѣмъ ясно значеніе и важность экономическихъ причинъ, лежавшихъ въ основѣ ихъ противодѣйствія. Большинство образованныхъ людей и представители американскаго интеллекта были юристы и потому весь споръ съ метрополіей былъ поставленъ юридическимъ образомъ. Американцы затѣяли споръ о правахъ, говорили зажигательныя рѣчи, толковали о достоинствѣ человѣка и тому подобныхъ отвлеченностяхъ и какъ будто бы совершенно не понимали, что сущность обоюдныхъ столкновеній есть чисто экономическая и что юридическая постановка вопроса есть только внѣшняя сторона дѣла. Тѣмъ не менѣе даже и при такой постановкѣ вопроса получились полезные результаты, ибо народъ, задѣтый въ самыхъ ближайшихъ своихъ интересахъ, пользовался всякимъ предлогомъ и всякимъ средствомъ для ихъ огражденія, если они вели къ цѣли. А какъ юриспруденція была орудіемъ достаточно пригоднымъ, то юристы сдѣлались представителями народа и его революціонными предводителями. Дѣло кончилось тѣмъ, что юристы сочинили декларацію правъ, а народъ взялся за оружіе и началась война съ Англіей, окончившаяся торжествомъ колонистовъ. Освободившаяся Америка создала республику небывалаго размѣра. И такимъ образомъ простое авантюристское желаніе Колумба найдти кусокъ золота привело къ результату громадной міровой важности, котораго Колумбъ, конечно, никакъ не ожидалъ.

Но не этимъ однимъ кончилось открытіе Колумбомъ Америки. Американское движеніе обнаружило непосредственное вліяніе на старую Европу и американскія идеи нашли въ ней весьма плодородную почву. Первой страной, воспользовавшейся этими идеями была Франція, революціонное движеніе которой въ концѣ прошедшаго столѣтія находилось въ непосредственной связи съ американской войной за независимость. Но и во Франціи, какъ въ Америкѣ, передовыми дѣятелями явились юристы и всѣ толковали о правахъ въ то время, какъ сущность заключалась въ соціально-экономическомъ вопросѣ. Поэтому французская революція получила характеръ юридически-политическій и изъ всѣхъ революціонныхъ предводителей Франціи только одинъ Робеспьеръ, и то какъ бы случайно, сказалъ рѣчь, что послѣ переворота во Франціи не будетъ бѣдныхъ. Въ этомъ причина, что французская революція, вышла только половиною дѣла и исключительно политическимъ явленіемъ, не смотря на свою экономическую сущность. Но даже и при этой неполнотѣ она дала экономическимъ силамъ Франціи возможность вступить въ новыя экономическія комбинаціи; она дала возможность проявиться личному труду болѣе совершенно и успѣшно, чѣмъ это было прежде, и въ этомъ причина почему, несмотря на страшныя внутреннія потрясенія и огромныя внѣшнія войны, Франція вынесла легко не только революцію и царствованіе Наполеона, но и явилась въ десять разъ богаче, чѣмъ была прежде.

Если читатель обратитъ вниманіе на связь причинъ и послѣдствій, то онъ усмотритъ въ нихъ легко тотъ законъ соціально-экономическаго фатализма, который рядомъ постепенно увеличивающихся причинъ создаетъ рядъ постепенно увеличивающихся послѣдствій, имѣющихъ своимъ окончательнымъ результатомъ большее благополучіе постепенно большей массы людей. Такъ скромный монахъ изобрѣтаетъ порохъ, нисколько не думая о военныхъ преобразованіяхъ, а между тѣмъ огнестрѣльное оружіе освобождаетъ огромную массу людей отъ необходимости непроизводительнаго труда и устремляетъ ея силы на мирныя экономическія занятія. Этимъ развивается ремесленность, является привычка къ полезному труду и мысль большаго числа людей получаетъ направленіе чисто экономическое. Такое новое направленіе мысли заставляетъ людей думать объ облегченіи труда и объ взысканіи средствъ для возможно легчайшаго пользованія результатами своей экономической дѣятельности. Но европейская природа скудна, дѣйствительность не удовлетворяетъ человѣка и вотъ воображеніе создаетъ идеалъ земнаго рая и возбуждаетъ дѣятельность человѣка къ отысканію этого рая. Являются предпріимчивые люди, способные переносить всякія лишенія и трудности, и одному изъ нихъ удается дѣйствительно открыть подобный земной рай. Разсказы моряковъ о чудесахъ новооткрытыхъ земель возбуждаютъ жадность и любопытство людей, подобно имъ предпріимчивыхъ или недовольныхъ своимъ настоящимъ. Людямъ, гонимымъ за свои убѣжденія, является мысль искать спасенія въ этой отдаленной странѣ. Тѣ и другіе переплываютъ океанъ, созидаютъ колоніи и мечтаютъ объ организаціи спокойной жизни, чуждой европейскихъ треволненій. Не преслѣдуемые своими гонителями, переселенцы быстро достигаютъ экономическаго благосостоянія, возможнаго только при отсутствіи всякихъ внѣшнихъ помѣхъ. Они создаютъ новую небывалую промышленность и новые незнакомые европейцамъ предметы потребленія и потребности. Завязываются небывалыя торговыя сношенія между старымъ и новымъ свѣтомъ; а ввозъ американскихъ произведеній въ Европу создаетъ небывалую до того массу новыхъ экономическихъ производителей, въ образѣ новыхъ ремесленниковъ, купцовъ и торговцевъ. Но экономическое развитіе требуетъ отсутствія вмѣшательствъ и помѣхъ; а между тѣмъ старая Европа не даетъ покоя Америкѣ. И вотъ американцы вырабатываютъ принципъ экономическаго невмѣшательства и свободы, берутся за оружіе, потому что словами убѣдить старую Европу не въ состояніи; торжествуютъ надъ своимъ врагомъ и преподаютъ Европѣ урокъ политико-экономической мудрости. Міръ совершенно измѣняетъ свою физіономію. Вмѣсто прежняго исключительнаго военнаго населенія, является населеніе мирныхъ тружениковъ, нежелающихъ убыточной для нихъ войны; вмѣсто небольшаго числа ремесленниковъ, переработывавшихъ скудные дары европейской природы, является масса новыхъ производителей, переработывающихъ американское сырье. Хлопчатая бумага привлекаетъ огромную массу рукъ и даетъ дѣятельности европейскаго населенія совершенно новое направленіе. Повидимому такой ничтожный предметъ измѣняетъ совершенно всѣ экономическія отношенія и весь порядокъ экономической жизни Европы. Не боясь преувеличенія, можно сказать, что именно хлопчатая бумага создала тѣ чудеса цивилизаціи и изобрѣтенія, которыми пользуется Европа въ настоящій моментъ. Теперь вы не найдете ни одной женщины и ни одного мужчины, ни старца, ни ребенка, который бы не одѣвался въ матеріи изъ хлопчатой бумаги взамѣнъ прежнихъ холстинъ и подобныхъ имъ безобразныхъ и грубыхъ матерій изъ грубаго европейскаго сырья. А если мы примемъ европейское населеніе среднимъ числомъ только въ 250 милліоновъ, то читатель и самъ сообразитъ, какъ велика должна быть масса потребленія и какое множество рукъ занято хлопчато-бумажнымъ производствомъ.

Хлопчато-бумажное производство создало совершенно новую промышленность, самую громадную по размѣру числа лицъ, занятыхъ ею, и по размѣру потребленія. Причину этого нужно искать въ свойствахъ хлопчатника, легко выдѣлывающагося въ прочную тонкую нитку, какой нельзя произвести съ тѣми же усиліями изъ льна, пеньки, и вообще изъ европейскихъ волокнистыхъ растеній. Легкость разработки хлопка и приготовленія изъ него ткани привлекла къ новому производству огромную массу людей, а вмѣстѣ съ тѣмъ заставила подумать объ облегченіи труда. Прежде хлопокъ пряли или веретеномъ или самопрялкой. Самопрялка была уже значительнымъ шагомъ впередъ и изображала изъ себя, хотя несовершенную машину, а все-таки машину, облегчавшую трудъ. Теперь же, когда -- и по преимуществу въ Англіи -- почти въ каждомъ деревенскомъ домѣ завелось пряденіе, люди болѣе способные начали думать о томъ, какъ бы замѣнить самопрялку машиной, еще болѣе выгодной. Этому стремленію удовлетворили очень скоро Гергравъ, Аркрайтъ и Кромтонъ, придумавшіе совершенно новые снаряды для пряденія бумаги и для тканья. Новое изобрѣтеніе привлекло немедленно огромную массу новыхъ силъ, потому что трудъ оплачивался вдвое и втрое выгоднѣе прежняго. Старымъ системамъ съ старыми двигателями оказалось совершенно невозможнымъ существовать, особенно когда явилась паровая машина Уатта. Ломка стараго порядка совершилась съ быстротой необычайной и съ рѣзкостью революцій. Прежде тканьемъ и пряжей занимались сельскіе жители у себя на дому, теперь же явились громадныя фабрики и сельскій житель, покинувъ свою деревню, потянулся къ мануфактурамъ и создалъ новые небывалые громадные города и промышленные центры. Прежнія патріархальныя отношенія порвались; прежній скромный деревенскій ткачъ исчезъ и смѣнился новымъ фабричнымъ рабочимъ, чуждымъ прежней деревенской простоты и способнымъ къ болѣе широкой общественной и политической дѣятельности. Промышленные города начали рости въ Англіи съ изумительною быстротою. Вновь построенная фабрика оттягивала немедленно населеніе изъ сельскихъ мѣстностей. Съ наплывомъ рабочихъ на фабрику являлись и новыя потребности, а для удовлетворенія ихъ являлись и новые люди. И вотъ рядомъ съ фабрикой строились дома для рабочихъ, возводились лавки и магазины для удовлетворенія ихъ потребностей, созидалась полиція и судъ, поселялись адвокаты и маклера, являлись рабочіе для построекъ и изготовленія предметовъ домашней жизни и такимъ образомъ вслѣдъ за фабрикой, построенной въ какой либо глухой мѣстности, выростахъ подлѣ нея, какъ бы волшебствомъ, небывалый городъ. Если мѣстность оказывалась выгодной, то подлѣ первой фабрики строилась другая, къ этой бывало подобное же городское населеніе, за второй фабрикой являлась третья и въ какіе нибудь пять, шесть лѣтъ маленькій городокъ превращался въ громадный городъ съ населеніемъ въ нѣсколько сотъ тысячъ человѣкъ.

Громадные города, явившіеся этимъ способомъ И усилившаяся промышленность и торговля быстро создали огромные капиталы, которые пошли частью на развитіе той же хлопчато-бумажной промышленности, а частью начали искать себѣ другихъ, не менѣе выгодныхъ помѣщеній. Духъ промышленной предпріимчивости обхватывалъ все большую и большую массу людей и заставлялъ ихъ способности работать въ экономическомъ направленіи. Мысль людская, направленная въ старину исключительно на военныя размышленія, избрала теперь для себя экономическую дорогу. Ближайшимъ послѣдствіемъ этого было то, что потребовалось облегчить торговыя и коммерческія сношенія и придумать что нибудь болѣе удобное прежняго паруснаго плаванія. И вотъ Фультонъ изобрѣтаетъ пароходъ, который далъ возможность переплывать изъ Европы въ Америку вмѣсто прежнихъ трехъ мѣсяцевъ въ три недѣли, и наконецъ Георгій Стефенсонъ примѣнилъ машину Уатта къ движенію на сухомъ пути. Судьба этихъ изобрѣтеній, не смотря на всю ихъ громадную важность, конечно, не была бы такъ блистательна, если бы въ Европѣ не имѣлось достаточно капиталовъ для широкаго практическаго ихъ примѣненія. Такъ какъ силы отдѣльныхъ людей, какъ бы ни были велики отдѣльные капиталы, были все-таки. недостаточны, чтобы за постройки желѣзныхъ дорогъ принимались отдѣльныя лица, то у европейскихъ капиталистовъ явилась мысль соединять свои капиталы для одного общаго предпріятія. Создались акціонерныя компаніи и Европа покрылась быстро сѣтью желѣзныхъ дорогъ.

Желѣзныя дороги больше всѣхъ другихъ изобрѣтеній и открытій способствовали прогрессу и развитію европейскаго интеллекта. Ничто такъ неспособствуетъ спячкѣ мысли какъ мирное патріархальное сидѣніе на одномъ мѣстѣ и, напротивъ, ничто такъ не развиваетъ человѣка какъ общеніе съ людьми. Общеніе же тѣмъ больше и вліяніе его тѣмъ плодотворнѣе, чѣмъ легче возможность передвиженія и чѣмъ чаще видятся люди съ новыми людьми и усвоиваютъ отъ нихъ новыя понятія. Ничто не способствовало въ такой мѣрѣ подобному сближенію, какъ желѣзныя дороги. Ихъ воспитательное значеніе не только въ томъ, что они переносятъ быстро огромныя массы людей въ новыя мѣстности и знакомятъ съ новыми обычаями; дороги важны еще и потому, что уничтожаютъ сословные предразсудки и пріучаютъ людей къ сближенію, при прежнихъ условіяхъ невозможному. На станціяхъ и въ вагонахъ желѣзныхъ дорогъ знатная барыня по необходимости садится съ простолюдинкою, а баринъ рядомъ съ мужикомъ и такимъ образомъ отвыкаютъ постепенно отъ своей сословной исключительности. Борьба съ предразсудками теоретическими средствами, т. е. при посредствѣ книгъ и журнальныхъ статей, могла бы тянуться безплодно цѣлые вѣка, а между тѣмъ желѣзныя дороги сломили нѣкоторые изъ нихъ сразу и въ какіе нибудь полстолѣтія измѣнили внѣшнія привычки европейскаго общества. Аристократу, нежелающему мѣшаться съ толпой, остается только одно средство: путешествовать на лошадяхъ; но вѣдь глупо и невыгодно ѣздить на лошадяхъ, когда есть желѣзныя дороги. Общественно-воспитательное значеніе желѣзныхъ дорогъ заключается не только въ томъ, что онѣ нанесли ударъ аристократической спѣси, но еще и въ томъ, что онѣ уничтожили индивидуальную замкнутость отдѣльныхъ людей. Наприм., мы русскіе и до сихъ поръ держимъ себя съ олимпійскимъ величіемъ, очутившись въ обществѣ людей намъ незнакомыхъ и думаемъ заявлять свою порядочность тѣмъ презрительнымъ молчаніемъ, съ какимъ относимся къ своему сосѣду. Русскіе джентльмены и не подозрѣваютъ, какъ они глупы и смѣшны своимъ олимпійскимъ величіемъ и въ своемъ неудачномъ подражаніи англійскимъ джентльменамъ. Въ Германіи и во Франціи желѣзныя дороги давно уже выкурили эту чепуху и каждый нѣмецъ или французъ, садясь въ вагонъ, безбоязненно завязываетъ общій разговоръ, съ увѣренностью, что найдетъ въ своихъ сосѣдяхъ людей, а не медвѣдей. Правда, что у нѣмцевъ и французовъ есть предметы для общаго разговора; правда, что у насъ такихъ предметовъ очень мало или вовсе нѣтъ; но правда также и то, что сословная рознь, индивидуализмъ и общественное разномысліе не имѣютъ ни въ одномъ народѣ такихъ глубокихъ корней, какъ у насъ.

Сводя все, что я говорилъ въ этой главѣ въ одно, я попрошу читателя нарисовать въ своемъ воображеніи двѣ картины: картина первая -- пустынная печальная мѣстность, болота и лѣса, кое-гдѣ раскинутыя бѣдныя печальныя деревни; народъ, живущій патріархальнымъ бытомъ, незнающій никакихъ удобствъ жизни, одѣвающійся скверно, въ грубыя ткани, питающійся простой, грубой нищей и услаждающій всѣ свои досуги пьянствомъ и грубыми потѣхами. Проще, посмотрите на сельскія мѣстности Сибири и затѣмъ перенеситесь внезапно въ любой оживленный центръ англійской жизни. Вы видите тамъ блестящій городъ съ громадными каменными зданіями, вы видите ряды блестящихъ магазиновъ со всѣми возможными предметами, созданными промышленностью всѣхъ странъ міра, вы видите читальни, книжные магазины, театры, кофейни, рестораны, гостинницы, какъ царскіе дворцы, васъ поражаетъ энергія и движеніе населенія, васъ поражаетъ его промышленная экономическая дѣятельность. И этотъ поразительный контрастъ между мертвою сибирскою деревнею и жизнію англійскаго города создалъ соціально-экономическій фатализмъ. Какая сила могла бы остановить это развитіе? Какая сила могла помѣшать устройству желѣзныхъ дорогъ, изобрѣтенію Аркрайта, Уатта, открытію Америки, книгопечатанію? Одно движеніе мысли вызывало другое, за изобрѣтеніемъ слѣдовало изобрѣтеніе, за развитіемъ -- развитіе. И жизнь европейскаго человѣчества катилась, какъ комъ снѣга, постепенно увеличиваясь и человѣческій интеллектъ по закону инерціи, стремясь впередъ, долженъ былъ придти къ тѣмъ результатамъ, къ которымъ онъ пришелъ и такъ же неизбѣжно придетъ онъ къ тому, что на землѣ не будетъ ни голодныхъ ни недовольныхъ и никакія помѣхи не удержатъ человѣчество въ его постепенномъ прогрессивномъ шествіи.

Но не нужно забывать еще и того, что рядомъ съ поразительнымъ богатствомъ стоитъ поразительная бѣдность, рядомъ съ развитіемъ -- тупость, рядомъ съ умомъ -- безуміе; что если человѣчество двигается въ прогрессивномъ направленіи, то въ тоже время дѣйствуютъ въ немъ и силы ретроградныя, парализующія соціально-экономическій прогрессъ.

III.

На земномъ шарѣ есть и до сихъ поръ еще уголки, въ которыхъ можно наблюдать жизнь человѣчества въ такомъ видѣ, какой она имѣла въ каменный періодъ. Въ этихъ уголкахъ земли удовлетвореніе потребностей и экономическихъ побужденій совершается путемъ насилія. Человѣкъ не знаетъ другого средства пріобрѣтенія, какъ отнять силой отъ другого человѣка то, что ему нужно. Трудъ считается занятіемъ позорнымъ и унижающимъ человѣка и по мнѣнію людей гораздо почетнѣе убить своего ближняго, завладѣть силой его имуществомъ, чѣмъ создать своимъ трудомъ необходимое. Дикое общество, организованное на принципѣ насилія, распадается очень скоро на угнетенныхъ и угнетателей. Первые являются работниками и рабами вторыхъ и по мѣрѣ развитія такого общества является очень скоро имущественное неравенство и скопленіе богатствъ въ рукахъ людей болѣе сильныхъ.

Совершенно тоже начало лежало и въ основѣ европейскаго общества, наслѣдовавшаго отъ Рима принципъ насилія и военной расправы. Порядокъ жизни какого нибудь Лукулла, поѣдавшаго съ своими пріятелями въ одинъ день то, чѣмъ могли бы существовать тысячи въ теченіи года, имѣлъ слишкомъ много привлекательности, чтобы не вызвать подражателей. И вотъ сильные люди Европы ухватились за этотъ выгодный для нихъ принципъ и организовали у себя такой порядокъ, при которомъ общество раздѣлилось на двѣ неравныя части: одни наслаждались, пользуясь мускульнымъ трудомъ другихъ; другіе несли на себѣ всѣ тяжести жизни.

Изобрѣтеніе пороха, хотя и способствовало увеличенію массы экономическихъ производителей, но было безсильно предъ принципомъ насилія и скорѣе даже помогло ему. Явившаяся большая масса экономическихъ производителей облегчила скопленіе богатствъ въ однихъ рукахъ и способствовала развитію роскоши, а съ тѣмъ вмѣстѣ и всѣмъ ея печальнымъ послѣдствіямъ. Не устранили зла и послѣдующія изобрѣтенія и поворотъ, созданный въ экономической дѣятельности человѣка открытіемъ Америки. Конечно, индустріальное развитіе, создавъ огромную массу людей, для дѣятельности которыхъ былъ необходимъ миръ, способствовало ослабленію "военныхъ наклонностей. Но, съ другой стороны, промышленная революція вызвала цѣлый рядъ новыхъ явленій и создала еще большія крайности нищеты и богатства. Если успѣхи цивилизаціи, если промышленные города, поражающіе своимъ величіемъ и развитой жизнью, если сѣти желѣзныхъ дорогъ и телеграфовъ, покрывающіе поверхность Европы, одолжены своимъ появленіемъ именно скопленію капиталовъ въ рукахъ немногихъ, то съ другой стороны тоже скопленіе произошло насчетъ труда рабочихъ людей и въ результатѣ его явились крайности нищеты и богатства, которыхъ не знала прежняя патріархальная Европа.

Чтобы показать читателю нагляднѣе, какимъ образомъ, вмѣстѣ съ изумительнымъ экономическимъ прогрессомъ, росла бѣдность, я разскажу ему коротко исторію промышленнаго развитія Англіи.

Англія есть классическая страна бѣдности и богатства, крайности образованія и невѣжества, крайности довольства и лишеній. Ни въ одной странѣ вы не найдете, чтобы люди умирали съ голоду въ такомъ количествѣ какъ въ Англіи. И все это именно создано въ Англіи ея изобрѣтеніями, ея мануфактурными городами, ея эксплуатаціей богатымъ бѣднаго.

Изобрѣтеніе паровой машины и введеніе машинной обработки хлопчатой бумаги дало толчекъ промышленной революціи, революціи, измѣнившей всѣ гражданскія отношенія страны. Англія первая создала пролетаріатъ, котораго не знала Европа. Правда, бѣдные были въ Европѣ и прежде, и прежде люди умирали съ голоду, но при всемъ тонъ Европа пролетаріата не знала. Поэтому знакомство съ промышленною Англіею является поучительнымъ для всѣхъ тѣхъ странъ и народовъ, которые не желаютъ пройти ея путемъ, которые хотятъ отстранить отъ себя то экономическое бѣдствіе, которое высасываетъ изъ Англіи лучшіе ея соки и покрываетъ струпьями ея общественный организмъ.

До изобрѣтенія машинъ пряденіе производилось рабочими на дому. Женщины пряли, а мужчины или продавали изготовленную ими пряжу или ткали у себя на дому. Ткачи жили обыкновенно семействами по деревнямъ, близь городовъ и заработывали столько, что могли жить безбѣдно. По мѣрѣ увеличенія запроса росло и число ткачей; но число ихъ обыкновенно держалось въ такой пропорціи, что сильной конкуренціи не бывало. Отъ этого, во-первыхъ, плата рабочему была довольно высока, а во-вторыхъ, онъ пользовался всѣми результатами своего труда. Такимъ образомъ рабочій могъ откладывать кое-что не только на черный день, но и для веденія своего сельскаго хозяйства. Конечно, ткачъ не являлся при этомъ особенно замѣчательнымъ агрономомъ, можно сказать даже, что онъ былъ плохимъ земледѣльцемъ; тѣмъ не менѣе онъ обработывалъ свой участокъ, имѣлъ отъ него доходъ и не былъ пролетаріемъ. Онъ имѣлъ корни въ своей землѣ.

Сельскіе ткачи вели скромную патріархальную жизнь, чуждую волненій, посѣщали прилежно храмъ божій, не знали пьянства и разврата, охотно занимались тканьемъ, не обременяя и не истощая своихъ силъ, имѣли здоровое занятіе въ полевомъ трудѣ и въ садоводствѣ, по праздникамъ проводили время въ мирныхъ бесѣдахъ съ сосѣдями въ своемъ деревенскомъ кабачкѣ, содержимомъ такимъ же почтеннымъ, но только болѣе богатымъ односельцемъ и вообще вели жизнь мирную, патріархальную, здоровую. Въ тѣ времена рабочее населеніе Англіи отличалось крѣпкимъ сложеніемъ и ткачи по своему здоровому виду не отличались ничѣмъ отъ земледѣльцевъ. Дѣти ихъ росли на чистомъ воздухѣ и если помогали своимъ родителямъ въ работѣ, то во всякомъ случаѣ дѣтямъ былъ неизвѣстенъ двѣнадцати-часовой безостановочный, трудъ.

Что касается до характера и моральнаго развитія ткачей, то оно угадывается легко изъ этого образа жизни. Ткачи знали обыкновенно только свою деревню, изрѣдка посѣщали городъ, были чужды его соблазновъ, находились въ почтительныхъ отношеніяхъ къ своему землевладѣльцу и вообще вели мирную, нравственную, спокойную жизнь. Если хотите, жизнь эта была прозябаніемъ, но тѣмъ не менѣе англійскій ткачъ былъ ею доволенъ. Онъ имѣлъ кое-что на черный день, не зналъ ни голода, ни нищеты и не былъ экономически оторванной одиночкой.

Изобрѣтеніе машинъ и особенно Дженни, придуманной ткачемъ Гергравомъ, нанесло первый ударъ патріархальному быту англійскаго ткача. Этой машиной можно было работать сразу на 16--18 веретенахъ и слѣдовательно приготовлять значительно большее количество пряжи. Прежде одинъ ткачъ, занимая трехъ прядильщицъ, сидѣлъ иногда безъ дѣла, теперь же его началъ подавлять избытокъ матеріала. Облегченный способъ пряжи понизилъ цѣну матерій, вызвалъ на нихъ большій запросъ и привлекъ большее число рабочихъ рукъ. Ремесло ткача сдѣлалось много выгоднѣе и семейство изъ четырехъ взрослыхъ и двухъ дѣтей, при десятичасовой работѣ въ день, могло заработывать четыре фунта стерлинговъ въ недѣлю. Такая выгода заставила ткача оставить свое не. особенно выгодное сельское хозяйство и обратить всѣ свои силы на особое дѣло. Классъ ткачей-земледѣльцевъ началъ исчезать постепенно и сталъ превращаться въ чистыхъ ткачей, жившихъ исключительно задѣльной платой. Землевладѣніе исчезло, ткачи перестали арендовать земли и превратились въ чистыхъ Working men или попросту говоря въ пролетаріевъ. До изобрѣтенія Дженни ткачи и прядильщицы жили подъ одной крышей. Теперь же, когда пряденіе требовало такихъ же сильныхъ рукъ, какъ и тканье, мужчины принялись за пряжу и явилось дѣленіе рабочаго населенія на ткачей и прядильщиковъ.

Вмѣстѣ съ промышленнымъ пролетаріатомъ создался и пролетаріатъ земледѣльческій. Прежде было большое число мелкихъ землевладѣльцевъ или іоменовъ, прозябавшихъ также тихо и безмятежно, какъ и ткачи-земледѣльцы. Эти іомены обработывали кусочекъ земли стариннымъ прадѣдовскимъ способомъ, упорно противились всѣмъ нововведеніямъ, передавали изъ рода въ родъ свою землю и поддерживали въ чистотѣ старые нравы. Но когда явились машины, когда ткачи оставили свои участки, то постепенно явился новый классъ крупныхъ арендаторовъ, которые брали въ аренду цѣлую массу мелкихъ участковъ, имѣли возможность вводить земледѣльческія улучшенія, вести хозяйство въ большихъ размѣрахъ и выгоднѣе, а земледѣльческіе продукты продавать дешевле. Цѣны на земли поднялись. Іоменамъ оставалось только одно: или, продавая свои произведенія дешевле, нести убытокъ, или же, продавъ свой участокъ, превратиться въ ткачей и прядильщиковъ, или же, наконецъ, наняться въ рабочіе къ богатымъ арендаторамъ. Такимъ образомъ прежній обезпеченный іоменъ превратился постепенно или въ фабричнаго пролетарія или въ пролетарія земледѣльческаго.

Быстрый переходъ прежнихъ земледѣльческихъ ткачей и земледѣльцовъ въ пролетаріевъ совершился потому, что введеніе полнаго комплекта машинъ бумагопрядильнаго и ткацкаго производства и примѣненіе паровой машины Уатта -- произошло въ короткій промежутокъ времени -- въ теченіи 19 лѣтъ (съ 1764 по 1785 г.). Этотъ промежутокъ времени былъ слишкомъ коротокъ для того, чтобы рабочій могъ бороться съ новой производительной силой, выступившей противъ него и онъ былъ оторванъ сразу отъ прежняго порядка вещей, не успѣвъ даже оглянуться на прошлое и не будучи въ состояніи понять это новое, его увлекшее. Машины вдругъ, сразу, убили ручную работу и такъ же мгновенно создали всѣ тѣ поразительный слѣдствія, которыми Англія изъ прежней патріархальной страны превратилась въ новый промышленный міръ. Съ введеніемъ машинъ быстро упали цѣны мануфактурныхъ товаровъ, развилась торговля и промышленность; англійскія произведенія завалили всѣ свободные рынки, и капиталы и національныя богатства возросли до необычайной величины. Но въ тоже время и, можетъ быть, еще. скорѣе, создался пролетаріатъ, разрушилась прежняя собственность, исчезла всякая безопасность для рабочаго класса, явилась деморализація и начались въ странѣ политическія волненія. Въ какой мѣрѣ росла въ Англіи мануфактурная промышленность, читатель увидитъ изъ слѣдующей таблицы. Съ 1771 до 1775 г. ввозилось въ Англію среднимъ числомъ въ годъ 5 милліоновъ фунтовъ хлопчатой бумаги, въ 1841 году 528 милліоновъ фунтовъ, а въ 1858 году, 923,519,800 фунтовъ. Въ тотъ же періодъ сила машинъ равнялась 33 тысячамъ лошадиныхъ силъ,а въ 1861 г. она дошла до 2,580,000 силъ. Въ 1858 году въ Англіи было 69.000 паровыхъ машинъ, а въ 1861 г.-- 94,000.

Такое необычайное развитіе замѣчается не въ одной хлопчатобумажной промышленности. Съ подобной же быстротой развилось машинное чулочное производство, кружевное, шерстяное, шелковое, желѣзное, изготовленіе стальныхъ издѣлій, разработка каменнаго угля.

Машины, придуманныя и введенныя во всѣ эти отрасли промышленности, сразу привлекли огромное число рабочихъ рукъ, ибо первоначальная плата рабочему, вслѣдствіе запроса на него, поднялась очень быстро. И вотъ массы рабочихъ потянулись изъ земледѣльческихъ округовъ въ города. Населеніе увеличилось въ нихъ быстро и почти исключительно насчетъ пролетарія. Такъ, Братфордъ, имѣвшій въ 1801 году 13,264 человѣка жителей, въ 1831 году считалъ 77,000, а въ 1851 г. 103,000. Манчестеръ, имѣвшій въ 1801 году 94,000 жителей, въ 1851 г. считалъ 401,000; Бирмингемъ въ томъ же періодѣ изъ 70,670 выросъ до 232,800; Ливерпуль изъ 82,000 до 375,000. Все это громадное увеличеніе народонаселенія, какъ я уже сказалъ, создалось наплывомъ пролетаріевъ, составляющихъ въ этихъ городахъ по меньшей мѣрѣ три четверти всего населенія. Машины производили переломъ въ жизни рабочихъ почти во всѣхъ отрасляхъ промышленности. Повсюду ручная работа смѣнялась машинной, повсюду средній классъ превращался въ рабочаго пролетарія; а бывшій въ то время крупный торговецъ въ фабриканта. Даже ремесленныя производства сложились на фабричный манеръ и прежнихъ мастеровъ съ ихъ учениками смѣнили капиталисты и рабочіе. Въ ремесленное производство введено было строгое раздѣленіе труда и мелкіе мастера, не будучи въ состояніи бороться съ большими заведеніями, превратились тоже въ пролетаріевъ. Въ тоже время, съ исчезновеніемъ мелкой буржуазіи, исчезла для рабочаго всякая возможность сдѣлаться со временемъ самому буржуа. Прежде каждый рабочій имѣлъ въ виду сдѣлаться со временемъ хозяиномъ и даже завести учениковъ и рабочихъ; теперь же, когда фабрикантъ сталъ грозить всякому мастеру и для самостоятельнаго существованія требовался большой капиталъ, общество должно было распасться на капиталистовъ и пролетаріевъ и послѣдніе составили особенный классъ населенія, а не такъ какъ прежде, переходную ступень къ буржуазіи. Теперь, кто родился въ Англіи рабочимъ, ему нѣтъ въ будущемъ никакихъ другихъ видовъ, какъ быть весь свой вѣкъ пролетаріемъ. Оторвавшись отъ прежней почвы, пролетаріи скопились огромными массами въ городахъ и составили то безпокойное населеніе, которое уже не разъ грозило и правительству и сословію англійскихъ богачей. Читатель пойметъ значеніе этой новой силы изъ слѣдующихъ цифръ: чисто промышленное населеніе Англіи составляетъ 14,100,000 человѣкъ или 48,8% всего населенія, земледѣльческое же только 9,700,000. Но и это населеніе тотъ же пролетаріатъ, только земледѣльческій, ибо землевладѣльцы составляютъ въ немъ лишь 239,000 человѣкъ и въ томъ числѣ крупные землевладѣльцы 33,000. Изъ этого видно, что въ Англіи число людей, обезпеченныхъ собственностью, составляетъ какіе нибудь жалкіе десятки тысячъ на нѣсколько милліоновъ голоднаго необезпеченнаго пролетаріата. Понятно, что вопросъ о рабочемъ классѣ является такимъ образомъ основнымъ вопросомъ страны и народа. Что выйдетъ изъ этихъ милліоновъ людей безъ собственности, проѣдающихъ сегодня то, что они заработали вчера и все сильнѣе и сильнѣе заявляющихъ свое притязаніе на право находиться въ иномъ, лучшемъ положеніи и пользоваться общественными и житейскими выгодами. Для Англіи вопросъ о ея рабочемъ есть главный основной вопросъ, заслоняющій собой всѣ остальные. И вотъ почему въ парламентскихъ преніяхъ вопросъ этотъ никогда не сходитъ со сцены. Ропотъ рабочаго народа слышится въ Англіи повсюду безъ умолку и заставляетъ волей и неволей государственныхъ дѣятелей страны и даже капиталистовъ думать объ успокоеніи голодающаго безпомощнаго рабочаго населенія. Но Англія неспособна рѣшить этого вопроса съ той быстротой, послѣдовательностію и энергіей, съ какой она создала свой пролетаріатъ. Пролетарій явился въ ней почти мгновенно, въ столѣтіе возросъ до цифры 20 милліоновъ; а передовые и государственные люди Англіи успокоиваютъ эти голодающіе милліоны только красивыми словами и ничтожными палліативными средствами.

Такъ какъ въ этой соціальной войнѣ капитала, составляющаго источникъ жизни и производительности, вся сила исключительно на его сторонѣ, то, конечно, всѣ невыгоды падаютъ на бѣднаго. Никто не думаетъ о немъ, никто не старается дать рабочему производительныя средства и, предоставленный самъ себѣ, онъ долженъ бороться съ водоворотомъ жизни, какъ самъ знаетъ. Если онъ такъ счастливъ, что достанетъ себѣ работу или, говоря правильнѣе, если буржуазія желаетъ воспользоваться пролетаріемъ, какъ орудіемъ, для своего собственнаго обогащенія, то онъ получаетъ задѣльную плату, едва достаточную для его существованія; но если работы нѣтъ, то онъ можетъ воровать или же умирать съ голоду. Въ первомъ случаѣ полиція позаботится о томъ, чтобы отыскать негодяя, нанесшаго оскорбленіе праву собственности; а во-второмъ, она приметъ мѣры, чтобы бѣднякъ умеръ возможно благоприлично, не дѣлая ни скандала, ни шума я не нарушая мирнаго покоя богачей. Любопытно, что въ Англіи умираютъ ежегодно десятки людей буквально съ голоду и въ судебныхъ или полицейскихъ актахъ, составляемыхъ по этому случаю, о причинѣ ихъ смерти невысказывается никогда прямо. Въ этомъ случаѣ Англія обнаруживаетъ легкомысліе, недостойное ея политической зрѣлости, и закрываетъ добровольно глаза отъ такихъ явленій, съ которыми, ради собственнаго спасенія, ей слѣдовало бы вступить въ прямой рѣшительный бой.

Конечно, голодаютъ или умираютъ съ голоду только отдѣльныя лица. Но какую имѣетъ гарантію любой изъ пролетаріевъ, что завтра не наступитъ его очередь? Что обезпечиваетъ его въ томъ, что желаніе работать достаточно для полученія работы, что честность, прилежаніе, бережливость, рекомендуемыя людьми обезпеченными, какъ высшія человѣческія добродѣтели, дѣйствительно пробьютъ ему дорогу къ счастью? Ничто. Пролетарій знаетъ только то, что онъ имѣетъ сегодня; но онъ рѣшительно не знаетъ, будетъ ли имѣть что нибудь завтра. Случайности, совершенно отъ него независящія: какая нибудь американская война, внезапно усилившаяся конкуренція, новый родъ спекуляціи, коммерческій или промышленный кризисъ могутъ выбить его изъ колеи и выбросить на улицу безъ всякаго дѣла, обрекая голодной смерти. Пролетарій знаетъ только свой сегодняшній день и ничего не знаетъ о завтрашнемъ. Его положеніе въ жизни хуже, чѣмъ положеніе солдата на войнѣ, и смѣшно толковать о бережливости и другихъ подобныхъ добродѣтеляхъ человѣку, которому сберегать нечего, человѣку, неувѣренному въ своемъ завтрашнемъ существованіи. Не въ томъ главное зло Англіи, что въ ней умираетъ человѣкъ 20 съ голоду, а въ томъ, что за ними стоять милліоны людей голодающихъ, живущихъ въ нищетѣ, болѣзняхъ,-- и умирающихъ громадными массами преждевременно. Конечно, Англія сдѣлала много для уменьшенія смертности въ своихъ фабричныхъ городахъ. Явилось въ Англіи довольно и великодушныхъ фабрикантовъ, помѣстившихъ своихъ рабочихъ въ хорошихъ домахъ; но одного только не сдѣлала Англія, она не приняла никакихъ мѣръ противъ того, чтобы конкуренція между фабрикантами на рабочихъ была бы сильнѣе конкуренціи между рабочими на работу. Отъ этого буржуазія устанавливаетъ между собою, какъ бы по согласію, минимумъ рабочей платы, являющейся для рабочаго максимумомъ вознагражденія. А все то, что составляетъ въ трудѣ рабочаго избытокъ, буржуазія, откладываетъ въ свой карманъ, скапливаетъ громадные капиталы, обращаемые ею на новое производство,, и являющіеся, такимъ образомъ, новой враждебной силой для пролетарія.

Такимъ образомъ пролетарій не можетъ никогда выкрутиться изъ своего положенія. Чтобы сдѣлаться самостоятельнымъ, ему нужно имѣть орудія производства и средства существованія, которыя бы поддержали его во время работы, ибо всякій будущій экономическій продуктъ есть результатъ предъидущаго накопленія. Но какъ у пролетарія нѣтъ ничего отъ прошлаго и накопленіе для него невозможно, то онъ и не въ состояніи произвести ничего для будущаго. Конечно, есть средство, но и оно только для богатаго, а не для пролетарія: средство это кредитъ. Но кто дастъ пролетарію въ долгъ, когда онъ не въ состояніи ничѣмъ его обезпечить и не въ состояніи платить процентовъ. И вотъ пролетарій, лишенный возможности пользоваться не только безпроцентнымъ, но и всякимъ другимъ кредитомъ, лишается съ тѣмъ вмѣстѣ главнаго основнаго орудія производства и долженъ оставаться вѣчнымъ пролетаріемъ. Чтобы выйдти изъ этого положенія, опираясь исключительно на свои собственныя силы, ему остается только одно средство, услужливо предлагаемое обезпеченной буржуазіей -- копить. Но копить для пролетарія, значитъ не доѣдать своего хлѣба, жить впроголодь и работать больше, чѣмъ позволяютъ силы. Это такой героизмъ, для котораго требуется быть, если не совершеннымъ титаномъ, то силой очень исключительной. Сколько же такихъ исключительныхъ личностей можно отыскать въ десяткахъ милліоновъ пролетаріевъ? Какихъ нибудь нѣсколько единицъ. И вотъ почему средства сбереженія оказываются совершенно непрактичными по отношенію, къ пролетарію, который долженъ отъ своего ломтя черстваго хлѣба недоѣдать половины.

Англія есть спасительный примѣръ для всѣхъ, ибо спасительный опытъ ея купленъ милліонами жертвъ и незачѣмъ ему повторяться въ другихъ странахъ.

Но если экономическій переворотъ, созданный человѣческими изобрѣтеніями, раздѣлилъ и долженъ раздѣлить повсюду людей на два враждебные лагеря, то развѣ не заключается въ этомъ та сила соціально-экономическаго фатализма, которая должна была привести человѣчество къ подобному состоянію. Нѣтъ, читатель. Это сила не прогресса, а регресса. Это сила ретроградная, и фатализмъ заключается не въ ней, а въ томъ свѣтломъ будущемъ, къ которому стремится человѣчество. Настоящее худшее есть только временное уклоненіе отъ прямого пути къ общему благосостоянію. Соціально-экономическій фатализмъ, создавшій чудеса цивилизаціи, которыми до сихъ поръ не воспользовался однако рабочій и пролетарій, дѣйствуетъ съ своею неуклонною силой и сдѣлаетъ всѣхъ довольными. Истинный прогрессивный источникъ и начало человѣческаго счастія заключается въ собственномъ умѣ человѣка. Давно оказано, что хлѣбъ человѣка не въ землѣ, а въ головѣ. И эту истину придется повторить еще разъ. Умомъ человѣчество достигло полной перемѣны быта каменнаго періода на бытъ современной цивилизаціи и тѣмъ же умомъ оно уничтожитъ современное зло.

Переломъ, созданный машинами и изобрѣтеніями создалъ совершенно безсознательно и нынѣшнее дѣленіе общества на буржуа и рабочихъ. Противъ ломки нравовъ, по крайней мѣрѣ съ ихъ внѣшней стороны, созданной желѣзными дорогами, не могъ бороться никакой человѣкъ, какъ бы онъ ни былъ могущественъ. Аристократы невольно усвоили нѣкоторыя демократическія привычки и утратили свою наружную спѣсь. Но это внѣшнее вліяніе машинъ и изобрѣтеній далеко еще не совершило перелома въ мысляхъ; да и совершить его не въ состояніи. Человѣческое спасеніе заключается въ сознаніи необходимости внутренняго умственнаго перерожденія. И въ этомъ-то внутреннемъ перерожденіи главная сила соціально-экономическаго фатализма. Люди узнаютъ то, чего они не знали прежде; они поймутъ то, чего не понимали. А человѣкъ понявшій не можетъ поступать вредно Для себя и для другихъ. Онъ неизбѣжно оставитъ старый, темный путь и пойдетъ новой свѣтлой дорогой.

Бѣдствія пролетарія вызвали небывалое напряженіе европейскаго экономическаго интеллекта и подвинули пониманіе экономическихъ законовъ, которыхъ прежде никто не зналъ. Это-то пониманіе показало, что хотя современное экономическое бѣдствіе и велико, но въ немъ же самомъ заключается и его цѣлебная сила. Объ этихъ новыхъ законахъ я буду говорить въ слѣдующей главѣ.

IV.

Человѣческій умъ есть главный факторъ прогресса. Ему обязано человѣчество машинами, открытіемъ Америки со всѣми ея послѣдствіями, необычайному накопленію богатствъ и онъ же откроетъ путь спасенія.

Давно уже передовые мыслители старались понять и объяснить законъ экономическаго благосостоянія. Строились системы и теоріи, но до Адама Смита неудалось никому его открыть.

Адамъ Смитъ, не смотря на переворотъ, который онъ произвелъ своимъ "опытомъ о богатствѣ народовъ", далеко еще не сказалъ послѣдняго слова и, принеся громадную пользу уясненіемъ нѣкоторыхъ экономическихъ законовъ, въ тоже время принесъ и не малый вредъ. Смитъ прочиталъ только первую часть экономической книги жизни и только ея содержаніе повѣдалъ міру. Это произошло не отъ того, чтобы Адамъ Смитъ не могъ прочесть и второй части, а потому, что второй части въ такой полнотѣ, какая требовалась для опредѣленія экономическихъ законовъ, тогда еще не было.

Смитъ занимался изслѣдованіемъ законовъ богатства въ то время, когда паровая машина не была примѣнена къ фабричному дѣлу и когда только машины едва начинали прилагаться къ производствамъ. Поэтому Адамъ Смитъ не предвидѣлъ и не предугадывалъ пролетаріата со всѣми его печальными послѣдствіями, и, говоря о законахъ производства, очень легко коснулся законовъ распредѣленія. Адамъ Смитъ смотрѣлъ на экономическую дѣятельность не по отношенію къ вліянію ея на отдѣльныхъ людей, а, такъ сказать, по ея общему итогу. Онъ принималъ богатства всего народа за богатство отдѣльныхъ личностей и, изслѣдуя условія успѣшности труда, обошелъ тѣ послѣдствія, которыя создаются этими самыми условіями въ быту отдѣльныхъ людей.

Мальтусъ и Рикардо разъяснили только кое-что въ ученіи Адама Смита, но, также какъ и онъ, не прочитали второй части. И всѣ вообще англійскіе экономисты оставались вѣрны традиціи творца "Опыта о народномъ богатствѣ". Подводя экономическую науку подъ строгіе математическіе законы -- что совершенно и вѣрно -- они въ тоже время какъ бы лишали ее соціальнаго момента.

По ученію англійскихъ экономистовъ экономическая наука занимается только изслѣдованіемъ производства и останавливается на томъ моментѣ, когда начинается вліяніе экономическихъ законовъ на общественный бытъ человѣка. Заслуга изслѣдованія вліянія экономическихъ законовъ въ этомъ новомъ направленіи принадлежитъ писателямъ континентальнымъ и преимущественно экономистамъ французской школы. Только французскіе экономисты показали, что нельзя говорить объ экономическихъ законахъ безотносительно и что невозможно отдѣлять экономическій бытъ страны отъ ея соціальнаго быта. Такимъ образомъ по изслѣдованію французскихъ экономистовъ обнаруживается, что послѣдствія экономическихъ комбинацій проникаютъ такъ глубоко въ жизнь и въ весь соціальный бытъ народовъ, какъ можетъ быть того и не подозрѣвали экономисты англійскіе.

По ученію Адама Смита соперничество есть одинъ изъ главнѣйшихъ элементовъ успѣшности производства. Соперничество способствуетъ и болѣе усиленной экономической дѣятельности. Оно побуждаетъ человѣка къ экономическимъ изобрѣтеніямъ и улучшеніямъ; оно же удешевляетъ производство и удешевляетъ рыночную цѣну товаровъ. Такъ какъ англійскіе экономисты только константировали и разъясняли факты современной имъ экономической жизни Англіи, то эта сторона усмотрѣннаго ими закона пожалуй и справедлива. Но если мы взглянемъ на тотъ же законъ во всѣхъ его соціальныхъ послѣдствіяхъ, то увидимъ, что принципъ соперничества есть основное зло соціально экономическаго быта человѣчества и что только онъ создалъ всѣ бѣдствія рабочаго и пролетарія. Ученіе о соперничествѣ есть ученіе о враждѣ; оно есть ученіе о войнѣ каждаго противъ каждаго. Дѣйствительно, при существованіи соперничества производство удешевляется. Но отчего оно удешевляется?

Извѣстно, что число снискивающихъ работу гораздо многочисленнѣе того, какое обусловливается размѣрами производящаго капитала. Поэтому при запросѣ на трудъ является гораздо большее предложеніе услугъ, чѣмъ какое нужно. Если, напр., требуется только десять рабочихъ, то ихъ можетъ явиться пятьнадцать, двадцать. Дѣйствуя подъ принципомъ соперничества и борясь за свое существованіе, рабочіе начнутъ немедленно понижать цѣну своему труду и собьютъ его до минимума. Это значитъ, что цѣну установитъ самый низшій уровень потребности рабочаго. Тотъ, кому нужны деньги, или тотъ, кто въ состояніи ограничить наибольше свои потребности, понизитъ плату до послѣдняго размѣра возможности. И такая пониженная плата послужить нормою для оцѣнки рабочаго труда. При этомъ можетъ случиться, что рабочій холостой или, можетъ быть, бездѣтный установить норму, которой долженъ будетъ подчиниться рабочій съ многочисленной семьей. Что же это значитъ? Это значитъ, что многосемейный рабочій долженъ будетъ удовольствоваться тѣмъ размѣромъ вознагражденія, которое далеко ниже потребностей его семьи. Конечно, если установившаяся цѣна будетъ для него недостаточна, то онъ можетъ отказаться отъ работы. Но въ этомъ случаѣ рабочему грозитъ опасность остаться совершенно безъ дѣла и подвергнуть себя и всю свою семью риску голода. Рабочій соображаетъ, что хотя въ проголодь жить и скверно, но голодать еще хуже. И вотъ онъ соглашается на низкую плату, ибо низкая плата все-таки лучше чѣмъ ничего. Что же хорошаго въ такомъ порядкѣ вещей?

Англійскіе экономисты утверждаютъ еще, что принципъ соперничества помогаетъ распространенію усовершенствованій и побуждаетъ производителей работать лучше и лучше. Но справедливо-ли это? Дѣйствительно, если существуетъ запросъ на предметы извѣстнаго довольно высокаго качества и если такого качества предметы могутъ производить только нѣкоторые мастера, то понятно, что и всѣ остальные, если они не хотятъ остаться безъ дѣла, должны будутъ работать также хорошо. Но вѣдь для мастера важно въ этомъ случаѣ не только то, чтобы онъ самъ работалъ хорошо, но и то, чтобы другой работалъ хуже его. Понятно, что каждый хорошо работающій мастеръ будетъ стараться о томъ, чтобы не только сохранить въ секретѣ способы своего, болѣе совершеннаго производства, но чтобы вмѣстѣ съ тѣмъ и уронить репутацію своего соперника. Каждый постарается сохранять въ секретѣ то, что онъ знаетъ и вмѣсто того чтобы распространять знанія, онъ будетъ ихъ задерживать. Такимъ образомъ принципъ соперничества, способствующій съ одной стороны усовершенствованію производства, съ другой стороны вредитъ ему.

Если же мы посмотримъ на этотъ принципъ во всемъ его соціальномъ развѣтвленіи, то увидимъ, что вредныя его послѣдствія составляютъ главнѣйшую помѣху прогрессу. Экономическая дѣятельность есть основа всей соціальной дѣятельности человѣка. Одинъ законъ управляетъ всѣмъ. Соперничество экономическое является вмѣстѣ съ тѣмъ и соперничествомъ соціальнымъ. Если поэтому вы признаете соперничество закономъ въ экономической дѣятельности, то вмѣстѣ съ тѣмъ вы должны его признать закономъ и для дѣятельности соціальной. Что же произойдетъ изъ этого? Произойдетъ то, что соперничество явится основнымъ принципомъ всѣхъ обоюдныхъ человѣческихъ отношеній; что на немъ воспитаются поколѣнія, что мы еще дѣтьми выучимся бороться одинъ съ другимъ и подставлять другъ другу ногу. Посмотрите на ребенка. Едва только онъ начнетъ ходить, почтенные наставники стараются уже возбудить въ немъ самолюбіе и поучаютъ его дѣлать все лучше другихъ. Лицевая сторона развивается лучше внутренней. Ребенокъ долженъ быть непремѣнно умнѣе, молодцоватѣе, красивѣе, чѣмъ его товарищъ. Его пріучаютъ непремѣнно быть первымъ и брагь перевѣсъ надъ другими. Нравственное баловство является такимъ образомъ уже тогда, когда ребенокъ только началъ ходить. Въ школѣ его ведутъ тѣмъ же порядкомъ. И тамъ онъ долженъ быть лучше другихъ, и тамъ онъ долженъ быть первымъ. Чтобы быть первымъ въ познаніяхъ, ребенокъ старается скрывать отъ своихъ товарищей то, что онъ знаетъ. Чтобы быть лучше, ему нужно, чтобы другіе были хуже. Не внутреннее качество служитъ мѣриломъ достоинства, а сравненіе; хорошее хорошо не само по себѣ, а потому что есть худшее. Когда ученику не помогаютъ его познанія и не вывозятъ вверхъ его умственныя способности, тотъ же принципъ соперничества заставляетъ его прибѣгать къ окольнымъ средствамъ, портящимъ характеръ. Ребенокъ заискиваетъ, льститъ, подличаетъ. Онъ пріучается къ наушничеству, къ интригѣ и ко всякимъ гадостямъ, портящимъ и его лично и всѣ его школьныя отношенія. Воспитавъ въ себѣ стремленіе къ первенству такимъ похвальнымъ путемъ, школьникъ внесетъ свою систему и въ жизнь. Сдѣлавшись членомъ общества, онъ "точно также стремится къ первенству и точно также для достиженія его готовъ на всѣ средства, изученныя имъ практически и теоретически еще въ школѣ. Школьная порча вносится такимъ образомъ въ жизнь и портитъ всѣ общественныя отношенія. Откуда та затаенная и замаскированная вражда, которую мы замѣчаемъ въ обществѣ? Откуда вѣчное подкапываніе другъ подъ друга, сепаратизмъ и злорадство, возбуждаемое страданіями и бѣдствіями ближняго? Начало ихъ исключительно въ томъ принципѣ соперничества, который англійскіе экономисты провозгласили закономъ экономической дѣятельности. Но мы видѣли, что онъ вредитъ успѣху экономическихъ отношеній, ибо, во-первыхъ, если и способствуетъ экономическимъ усовершенствованіямъ, то въ тоже время можетъ быть еще больше ихъ задерживаетъ. Мы видѣли, что онъ дѣйствуетъ подавляющимъ образомъ на рабочую плату; мы видѣли, наконецъ, что онъ портитъ всѣ соціальныя отношенія и порождаетъ индивидуализмъ и такимъ образомъ является враждебнымъ началомъ той коллективности и сотрудничества, которыя сами англійскіе экономисты провозглашаютъ однимъ изъ непремѣнныхъ условій успѣшности труда. Слѣдовательно принципъ соперничества англійскихъ экономистовъ впадаетъ въ противорѣчіе самъ съ собою. Его выгоды лишь призрачныя. Сущность же его глубоко вредная. Онъ не помогаетъ прогрессу, а задерживаетъ его. И вотъ почему, заключая самъ въ себѣ разрушительное начало, онъ долженъ наконецъ будетъ смѣниться принципомъ сотрудничества, указаннымъ тѣми же англійскими экономистами к составляющимъ дѣйствительную основу и начало экономическаго благосостоянія. Чтобы принципъ сотрудничества выступилъ со всею силою, какъ новый соціальный двигатель, нужно чтобы люди повяли все зло принципа соперничества. Это пониманіе уже начинается. Кооперативный трудъ уже смѣняетъ трудъ индивидуальный и коллективности недостаетъ только всеобщности сознанія. Но роковая сила соціально-экономическаго фатализма, положившая уже начало кооперативности и ассоціація, дастъ окончательный перевѣсъ этому новому принципу въ соціально-экономическихъ отношеніяхъ. Какимъ путемъ принципъ сотрудничества обнаружитъ свою фаталистическую силу и подчинитъ себѣ соперничество -- я скажу дальше. Теперь же перейду къ другому фактору успѣшности труда.

По ученію Адама Смита раздѣленіе труда способствуетъ больше всего его успѣшности, ибо сообщаетъ рабочему необычайную ловкость. Это совершенно справедливо. Человѣкъ, занимающійся постоянно однимъ и тѣмъ же несложнымъ дѣломъ, пріобрѣтаетъ въ немъ большой навыкъ. Такъ, если вы заставите рабочаго пробивать въ иголкахъ ушки, то занимаясь весь свой вѣкъ, онъ, ко* нечно, достигнетъ великаго совершенства въ этомъ дѣлѣ. Но станетъ ли рабочій отъ этого умнѣе? Нѣтъ. Онъ положительно поглупѣетъ. Если, допустивъ всеобщность принципа раздѣленія труда, мы заставимъ каждаго человѣка заниматься только однимъ спеціальнымъ дѣломъ, то въ концѣ концовъ создадимъ самый крайній сепаратизмъ и человѣчество утратитъ всякій смыслъ коллективности. Предположите, что въ Англіи двадцать милліоновъ рабочаго населенія, воспитываясь подъ принципомъ раздѣленія труда, достигаютъ высокой степени спеціальности. Одинъ пріобрѣтетъ необычайную способность вытягивать проволоку, другой проколачивать дырки, третій нарѣзать винты и т. д. Очевидно, что каждый спеціалистъ, превосходно изучившій свое дѣло, утратитъ способность понимать общій ходъ производства. Двадцать милліоновъ англійскихъ рабочихъ затупѣютъ и уподобятся стаду барановъ, неспособныхъ ни къ чему безъ пастуха. Очевидно, что для экономическаго и соціальнаго процвѣтанія страны потребуются пастухи, управляющіе этимъ стадомъ барановъ. Общество раздѣлится на силу интеллектуальную и мускульную, на управляющихъ и управляемыхъ. Съ пониженіемъ умственнаго уровня двухъ третей населенія, понизится и весь интеллектуальный уровень народа. Отсталые потянутъ назадъ передовыхъ и упадетъ не только уровень экономической, но и всей соціальной жизни. Вообразите себѣ общество въ тридцать милліоновъ людей, изъ которыхъ двадцать милліоновъ дураки? Что можно ожидать отъ такого общества? Какъ можно допустить въ немъ соціальный прогрессъ?

Принципъ раздѣленія труда, какъ принципъ экономическій, ляжетъ вмѣстѣ съ тѣмъ въ основѣ и всей соціальной жизни народовъ. Строгое раздѣленіе труда, лежащее въ основѣ экономической дѣятельности, явится, по закону послѣдовательности, и въ основѣ всего соціальнаго быта. Иначе и быть неможетъ. Чтоже мы найдемъ въ обществѣ, построенномъ на такомъ началѣ? Мы найдемъ, что оно состоитъ изъ разнаго рода дѣятелей-спеціалистовъ. Каждый будетъ знать только свое частное дѣло: фабричный ли онъ рабочій, инженеръ ли, механикъ ли -- это все равно. Общій взглядъ на соціальную жизнь утратится и каждый будетъ знать только свое насиженное мѣсто. Но какъ для общаго благосостоянія страны все-таки нужно гармоническое направленіе всѣхъ силъ къ одной общей цѣли, то очевидно, что эту обязанность возьмутъ на себя нѣкоторые, наиболѣе развитые люди или люди находящіеся въ болѣе благопріятныхъ для того обстоятельствахъ. Какія же послѣдствія отъ этого обнаружились бы въ соціальномъ бытѣ страны или въ нашемъ примѣрѣ -- Англіи? Общество раздѣлилось бы на господъ и не господъ и уподобилось бы древней афинской республикѣ, въ которой 20,000 гражданъ наслаждались жизнью на счетъ 200,000 рабовъ. Куда бы дѣлось англійское самоуправленіе и стоило ли Европѣ изживать исторически послѣдніе десять вѣковъ, чтобы снова возвратиться къ соціальному быту древняго Рима и Греціи.

Слѣдовательно очевидно, что принципъ раздѣленія труда, взятый и въ экономическомъ и въ соціальномъ смыслѣ, не долженъ быть ни проводимъ послѣдовательно въ жизнь, ни провозглашаемъ, какъ всеобщее начало соціально-экономическаго благополучія человѣчества. Онъ есть принципъ враждебный благосостоянію и долженъ быть замѣненъ другимъ принципомъ, не дѣйствующимъ такимъ подавляющимъ образомъ на человѣческія способности. И тутъ мы повторомъ, что спасителемъ человѣчества явится соціально-экономическій фатализмъ, который укажетъ иныя болѣе выгодныя условія сочетанія человѣческаго труда. Эти условія ясны и теоретически уже разъяснены даже самимъ Адамомъ Смитомъ. Онъ говоритъ, что качество труда зависитъ отъ качества работника. Прогрессъ улучшеній зависитъ отъ умственнаго развитія производителей. Но если строгое раздѣленіе труда имѣетъ тенденцію понижать умственныя качества рабочаго, то очевидно, что оно является враждебной силой экономическому прогрессу, къ которому стремится человѣчество. Такимъ образомъ, съ одной стороны стремясь, посредствомъ раздѣленія труда, къ экономическому прогрессу, съ другой, на основанія того же принципа, достигая пониженія умственнаго уровня производителей, мы впадаемъ въ противорѣчіе и создаемъ двѣ противоположныя, взаимно уничтожающія силы. Вотъ тутъ-то и является новый спасительный элементъ, дѣйствующій фаталистически и заставляющій людей принять для своей соціально-экономической дѣятельности тѣ основанія, которыми бы обусловливался прогрессъ и устранялись всѣ его помѣхи.

Такъ какъ качество труда зависитъ отъ качества рабочаго, а производительныя качества рабочаго суть энергія и умственное развитіе, то очевидно, что для соціально-экономическаго благосостоянія общества необходимо, чтобы каждый рабочій находился именно въ этихъ благопріятныхъ условіяхъ. Мы видимъ, что основнымъ агентомъ экономической дѣятельности есть капиталъ; не тотъ капиталъ, который обыкновенные читатели представляютъ себѣ въ видѣ денегъ, но капиталъ въ смыслѣ научно-экономическомъ.

Капиталъ, по самой своей внутренней сущности, имѣетъ тенденцію къ необычайно-быстрому возрастанію. Скопляясь въ однихъ рукахъ, онъ, при значительной прибыли, въ короткое число лѣтъ можетъ возрасти до необычайнаго размѣра. Въ быстротѣ увеличенія капитала читатель можетъ убѣдиться изъ ежедневныхъ фактовъ быстраго обогащенія купцовъ. Въ какіе нибудь десять лѣтъ фабрикантъ или торговецъ создаетъ себѣ милліоны. Причина этого заключается въ томъ, что увеличеніе капитала совершается по закону прогрессіи. А какъ такая математическая прогрессія способствуетъ быстрому увеличенію первоначальнаго капитала, читатель можетъ увидѣть изъ того примѣра, что 100 рублей, положенные на 100 лѣтъ изъ прибыли 40% возрастаютъ до суммы, которую пожалуй и не выговоришь -- 41,000,950,000,000,000. Вотъ причина, что капиталы, сосредоточивающіеся въ однихъ рукахъ, возрастаютъ до такого подавляющаго размѣра и создаютъ Ротшильдовъ.

Но въ тоже время на основаніи того же экономическаго закона прибыль обнаруживаетъ тенденцію поглощать рабочую плату и по мѣрѣ своего разростанія въ началѣ способствуетъ возвышенію рабочей платы, а потомъ начинаетъ ее захватывать и роняетъ до нуля. Въ Англіи, когда только явились машины, ткачъ-земледѣлецъ покинулъ свое сельское хозяйство, потому что находилъ для себя выгоднѣе работать на фабрикѣ. Но когда рабочій оторвался окончательно отъ своей родной почвы и число пролетаріевъ увеличилось, цѣна упала и настоящій рабочій стоитъ уже на минимумѣ задѣльной платы.

Такимъ образомъ капиталъ, увеличиваясь на счетъ труда, скопляется наконецъ въ огромныхъ размѣрахъ въ рукахъ немногихъ. Постоянно накопляющійся капиталъ требуетъ или новаго помѣщенія или расширенія прежнихъ дѣлъ. Изъ этого возникаютъ новыя обстоятельства и новыя комбинаціи, обнаруживающія на капиталъ свойство противоположное. Во-первыхъ прогрессивность увеличеній капитала не соотвѣтствуетъ прогрессивности его размѣра или, говоря яснѣе, малый капиталъ приноситъ большій процентъ, чѣмъ большой. Мелочной торговецъ, торгующій на какую нибудь тысячу рублей, не согласится брать на свой капиталъ меньше 30, 40, 50 процентовъ, тогда какъ человѣкъ дѣлающій милліонные обороты, очень доволенъ двумя или тремя процентами. Въ этомъ лежитъ начало того, что тенденція къ накопленію постепенно ослабѣваетъ, а во-вторыхъ, что обширное дѣло не можетъ сосредоточиться въ однѣхъ рукахъ и требуетъ большаго числа лицъ для его управленія.

У англичанъ есть поговорка -- если хочешь, чтобы твое дѣло, было испорчено, поручи его другому. Этой народной мудростью, созданной, можетъ быть, многовѣковымъ опытомъ и наблюденіемъ, объясняется, почему постепенно возрастающій капиталъ не можетъ поглотить окончательно рабочей платы и поставить рабочаго въ невозможность существованія. Такъ какъ для успѣха веденія дѣлъ необходимо напряженіе дѣятельности въ возможно выгодномъ для дѣла направленіи, и такъ какъ только свое дѣло создаетъ это выгодное направленіе, то очевидно, что, по мѣрѣ привлеченія къ дѣлу людей, заинтересованныхъ имъ менѣе чѣмъ хозяинъ, являются именно тѣ обстоятельства, которыя заставили англичанъ придумать свою поговорку. Исполнители ведутъ дѣло нетолько небрежнѣе хозяина, но къ ихъ рукамъ прилипаетъ многое, недоходящее до его кармана. Читатель можетъ провѣрить правильность этой мысли, если обратитъ вниманіе на тотъ фактъ, что приказчики богатаго купца дѣлаются всегда сами богатыми купцами.

Этимъ путемъ громадный капиталъ кладетъ самъ себѣ предѣлъ и создаетъ себѣ новые центры. Въ этихъ новыхъ центрахъ онъ подвергается тому же закону распаденія и образуетъ еще новые центры. Число людей со средствами увеличивается этимъ путемъ все больше и больше и распадающійся капиталъ отыскиваетъ себѣ всякій разъ новое дѣло, новое выгодное помѣщеніе, въ которомъ снова подвергается тому же процессу.

Наиболѣе выгодное помѣщеніе для капитала есть промышленное производство и торговля. Торговля есть одно изъ наименѣе сложныхъ занятій: требуются только деньги, а особенныхъ знаній не спрашивается. Отъ этого мы видимъ, что каждый человѣкъ, владѣющій даже капиталомъ ничтожнаго размѣра, желая получить на него наивозможно большую прибыль, принимается за торговлю. Тканой нибудь отставной солдатъ или безпомощная старуха, считающая въ своемъ кошелькѣ не болѣе десяти рублей, уже покушаются заняться торговлей. Каждый, мечтающій о скоромъ обогащеніи, кидаетъ взоры, полные упованія, непремѣнно на торговлю. И вотъ причина почему число лицъ, занимающихся торговлей, растетъ все больше и больше и, наконецъ, достигаетъ такого размѣра, что, при принципѣ соперничества, дѣйствуетъ подавляющимъ образомъ на торговую прибыль и купеческій процентъ начинаетъ падать.

Другое выгодное помѣщеніе для капитала есть промышленность и преимущественно мануфактурная. Промышленность тоже дѣло не хитрое, нетребующее большихъ знаній и мало подвергающееся невыгоднымъ для производителей случайностямъ. Возьмемъ для примѣра хлопчато-бумажное производство. Ассортиментъ всѣхъ машинъ для этого дѣла придуманъ уже въ полномъ комплектѣ. Процессъ производства не отличается особенной многосложностью и находится внѣ вліянія естественныхъ силъ природы. Поэтому для человѣка, владѣющаго свободнымъ капиталомъ и желающаго употребить его на хлопчато-бумажное производство, нужно только выстроить зданіе для фабрики, купить машины, пригласить механика и нанять рабочихъ. Выгоды явятся уже сами собой въ его карманѣ.

Но по мѣрѣ обращенія капиталовъ на торговлю и фабричную промышленность отвлекаются руки отъ земледѣлія, какъ это мы и видимъ на примѣрѣ Англіи. Когда отвлеченіе достигнетъ такого размѣра, что уменьшится количество земледѣльческаго продукта и поднимется на него цѣна, а въ тоже время упадутъ цѣны мануфактурныхъ товаровъ, то начнется явленіе обратное. Капиталы и руки отъ мануфактурной и торговой промышленности начнутъ обращаться къ земледѣлію и недостатокъ пищи, явившейся вслѣдствіе усиленнаго фабричнаго производства и торговли, побудитъ, наконецъ, людей дать земледѣлію такое же значеніе, какое дается теперь фабричному производству.

Изъ этого возникаютъ новыя послѣдствія: частью экономическаго, частью соціальнаго характера. Изъ мальтусовой экономической теоремы извѣстно, что по мѣрѣ увеличенія числа людей является усиленный запросъ на пищу, возвышается цѣна земледѣльческаго продукта сравнительно съ цѣнами мануфактурныхъ издѣлій; а количество земледѣльческаго продукта растетъ въ менѣе слабой прогрессіи, несоотвѣтственной увеличенію числа земледѣльцевъ. Это значитъ, что если съ даннаго пространства земли десять человѣкъ рабочихъ получали десять четвертей хлѣба, то двадцать человѣкъ получатъ съ того же пространства не двадцать четвертей, а меньше. Такимъ образомъ уменьшеніе количества пищи будетъ привлекать къ себѣ постепенно большее и большее количество людей и руки отъ непроизводительныхъ занятій обратятся къ производительнымъ. Необходимость въ большемъ производствѣ земледѣльческихъ продуктовъ заставитъ всѣхъ тѣхъ, кто занимался ранѣе тунеядствомъ, праздными забавами, производствомъ предметовъ роскоши, обратиться къ земледѣлію и производству предметовъ основной необходимости. Если у васъ было два лакея, то одинъ непремѣнно уйдетъ отъ васъ, чтобы сдѣлаться полезнымъ производителемъ. Если вы одѣвались въ кружева, то ихъ, наконецъ, придется вамъ лишиться, потому что руки кружевницъ потребуются для другого, болѣе существенно-необходимаго дѣла. Такимъ образомъ привычки роскоши смѣнятся постепенно привычками порядочными и человѣкъ, способствующій отвлеченію рукъ отъ труда полезнаго къ труду убыточному, сдѣлается невозможнымъ, ибо будетъ преслѣдоваться общественнымъ мнѣніемъ.

Но еще раньше, чѣмъ совершится такой поворотъ въ мысляхъ людей, капиталы, обратившіеся отъ мануфактурной промышленности къ земледѣльческой, подвергнутся распаденію, о которомъ я говорилъ выше. Богатый мануфактуристъ совершенно неспособенъ вести хозяйство выгоднымъ образомъ, онъ не соединяетъ въ себѣ условій успѣшности труда. Онъ можетъ вести свое дѣло только поручая его другимъ. А поручить его другимъ значитъ ввѣрить его людямъ неэнергичнымъ, невнимательнымъ и недостаточно заботящимся объ интересахъ своего хозяина.

Общій результатъ этого поворота будетъ тотъ, что, вслѣдствіе пониженія прибыли крупныхъ капиталистовъ, уничтожится въ людяхъ стремленіе къ большимъ накопленіямъ; а вслѣдствіе необходимости завѣдыванія каждымъ своимъ дѣломъ явятся мелкіе собственники, а трудъ, достигшій наибольшей интенсивности, извлечетъ изъ силъ природы все то, что нужно для человѣка. Капиталъ перестанетъ увеличиваться. Народонаселеніе придетъ въ равновѣсіе съ количествомъ добываемой пищи и наступитъ, такъ называемое экономистами, неподвижное состояніе.

Повторю коротко, что я сказалъ о капиталѣ, чтобы читатель не потерялъ нити. Въ экономической судьбѣ капитала совершается круговоротъ. На какое бы употребленіе ни Йель капиталъ, онъ, по существу потребности человѣческаго организма, имѣетъ тенденцію устремляться отъ неполезнаго къ полезному, отъ ненужнаго къ существенно-необходимому. По мѣрѣ своего возрастанія и скопленія въ однѣхъ рукахъ, капиталъ, по законамъ успѣшности труда, начинаетъ распадаться на постепенно большее число отдѣльныхъ производительныхъ единицъ и вмѣсто небольшаго числа крупныхъ капиталистовъ является масса мелкихъ. Трудъ, постепенно освобождающійся отъ зависимости капитала, достигаетъ высшей энергіи и каждый производитель является хозяиномъ своего производства.

Но подобное состояніе общества не есть идеалъ, на которомъ бы можно было успокоиться. Изъ изслѣдованія Адама Смита мы знаемъ, что подобное условіе не есть условіе успѣшности труда, ибо только большой размѣръ производства дастъ наиболѣе выгодный результатъ и наибольшее количество продуктовъ. Не индивидуализмъ есть производительная сила, а сочетаніе труда. Поэтому распавшееся общество неизбѣжно приходитъ къ мысли о сотрудничествѣ и сепаратизмъ смѣняется коллективностью. Уже и нынче идея сотрудничества очень сильна и выражается въ разнаго рода кооперативныхъ занятіяхъ и акціонерныхъ компаніяхъ. Но акціонерное сотрудничество тоже что монополь и крупный личный капиталъ. Оно невыгодно и для общества, невыгодно и само для себя. Акціонерныя предпріятія ведутся распорядителями по найму и потому ихъ неизбѣжно должна постигнуть судьба распаденія. Только есть одна прочная форма сотрудничества, слабый зародышъ которой появился уже на Западѣ,-- ассоціація.

Указывая направленіе, въ какомъ пойдетъ соціально-экономическая жизнь человѣчества, мы должны указать всѣ прогрессивные элементы этого поступательнаго движенія. А потому, указывая на силу соціально-экономическаго фатализма, творящаго соціально-экономическій круговоротъ, мы не можемъ не обратиться еще разъ къ основному фактору прогресса -- къ человѣческому уму. Только умъ есть двигающая сила, только интеллектъ двигаетъ человѣчество. Прочно не то, что создается фатализмомъ, а что создается сознаніемъ. Мы должны совершать сознательно свой путь и замѣнить фаталистическую силу силою собственнаго сознающаго ума. Тогда на помощь прогрессивнаго фатализма явится новый элементъ, который выразится въ руководящемъ принципѣ, и вотъ тотъ пунктъ, съ котораго совершится поворотъ умственной жизни человѣчества. Темная фаталистическая сила смѣнится сознаніемъ.

Признаки этой поворотной точки уже явились. Если мы обратимся даже къ нашему обществу, то увидимъ и въ немъ появленіе людей принципа, сознательно перестраивающихъ свою соціально-экономическую жизнь, ограничивающихъ свою дѣятельность полезно экономическимъ образомъ. Эти лучшіе люди суть истинно новые люди. Постепеннымъ увеличеніемъ ихъ числа облегчаются условія прогресса и расширяется вліяніе и размѣръ элементовъ, дѣйствующихъ въ направленіи общаго блага.

Н. Шелгуновъ.

"Дѣло", No 9, 1868

Оставить комментарий Шелгунов Николай Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1868 Обновлено: 21/09/2019. 91k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Шелгунов Николай Васильевич Социально-экономический талант

СОЦІАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКІЙ ТАЛАНТЪ.

Шелгунов Николай Васильевич
Социально-экономический талант