Lib.ru/Классика: Шелгунов Николай Васильевич. Основы рационального воспитания

ОСНОВЫ РАЦІОНАЛЬНАГО ВОСПИТАНІЯ.

(Эмиль XIX вѣка. Сочиненіе Альфонса Эскироса. Переводъ съ французскаго подъ редакціей М. Цебриковой. Санктъ-Петербургъ, 1871 г.)

IV.

Деревня конечно самая лучшая и удобная школа для первоначальнаго воспитанія. Лучшая она потому, что владѣетъ такими богатыми естественными пособіями, какихъ ни дома, ни въ городской школѣ имѣть нельзя. Какія у васъ пособія въ городѣ? Модели, рисунки. Вы показываете ребенку нарисованныхъ коровъ, овецъ, воронъ, жуковъ и вводите его въ бумажный міръ, понять который онъ можетъ, работая воображеніемъ. Одно время были въ модѣ коллекціи животныхъ изъ бумажной массы; многія учебныя заведенія обзавелись такими коллекціями, стоившими порядочныхъ денегъ, чтобы показывать своимъ воспитанникамъ игрушечныхъ слоновъ, мышей, верблюдовъ, носороговъ. Чучелы животныхъ еще имѣютъ смыслъ. Но какой смыслъ въ этихъ бумажныхъ игрушкахъ, пригодныхъ только для дѣтей трехъ-четырехъ лѣтъ? Ребенка нужно вводить въ настоящій міръ, знакомить его съ живою дѣйствительностью. Ему нужно показывать не рисованныхъ животныхъ, а живыхъ, чтобы онъ почувствовалъ въ нихъ живыя существа. Его симпатіи къ жеребятамъ, къ котятамъ, къ щенкамъ и маленькимъ птичкамъ должны перейти въ болѣе зрѣлое чувство, въ болѣе точное представленіе. Природа для ребенка не игрушка, а школа и онъ долженъ научиться чувствовать свою связь съ міромъ. Въ комнатномъ воспитаніи, даже съ самыми богатыми пособіями, ребенокъ видитъ природу или нарисованную или издали, какъ въ панорамѣ, и выростаетъ тѣмъ одностороннимъ городскимъ продуктомъ, образчики котораго русское общество видѣло въ былыхъ институткахъ. А сколько еще и теперь людей,-- женщинъ и мужчинъ.-- которые бѣгутъ въ паническомъ страхѣ, отъ лягушки или мыши, которые не могутъ смотрѣть на слизняковъ, для которыхъ земляной червь -- гадость. Если можно, обзаведитесь микроскопомъ или увеличительнымъ стекломъ. Покажите ребенку, ну хоть лягушечью лапу, кусокъ лягушечьей кожи, разсмотрите съ ребенкомъ земляного червя, плесень, грибъ; показывайте все, что можно уложить подъ увеличительное стекло, не пренебрегая даже простымъ пескомъ. Пріучите ребенка не верхоглядничать и скользить глазами по предметамъ, а глядѣть и замѣчать все, что попадается ему на глаза. Идете-ли вы по дорожкѣ, останавливайтесь надъ каждымъ новымъ для ребенка предметомъ; попадется-ли маленькое едва замѣтное отверстіе, не обходите его, не изслѣдовавъ. Увеличительное стекло покажетъ ребенку, что это не простая случайная дырочка, а искуственный ходъ, подземелье, въ которомъ живетъ какая-нибудь личинка или насѣкомое. Устраивайте экскурсіи въ лѣсъ и въ поле, пріучайте ребенка отличать цвѣты, травы, деревья; объясняйте ихъ значеніе и употребленіе, собирайте гербаріи, насѣкомыхъ, выкармливайте въ коробочкахъ червей, пусть они превращаются у васъ въ куколокъ и въ совершенныхъ насѣкомыхъ. Чѣмъ разнообразнѣе растительность вами наблюдаемая, тѣмъ разнообразнѣе міръ насѣкомыхъ. На огородныхъ овощахъ живутъ одни, на плодовыхъ деревьяхъ другіе, въ хвойныхъ лѣсахъ третьи, на разныхъ лиственныхъ породахъ четвертые. Одно знакомство съ насѣкомыми -- цѣлая школа. А жизнь муравьевъ, или пчелъ? Ребенокъ проходитъ мимо муравейника и называетъ его кучей: покажите ему, что это не просто куча, а цѣлое государство съ трудолюбивымъ, промышленнымъ, умнымъ и храбрымъ населеніемъ. Вотъ поперегъ дорожки ползутъ муравьи. Вы предлагаете ребенку посмотрѣть, куда это они ползутъ. Оказывается, что одни муравьи ползутъ въ одну сторону, другіе имъ навстрѣчу; одни ползутъ простые, другіе съ тяжестями. Очевидно, что это не безцѣльное движеніе. Встрѣчающіеся муравьи иногда останавливаются, дотрогиваются другъ до друга усиками; послѣ такого дотрогиванія одинъ изъ муравьевъ измѣняетъ первоначальное направленіе и ползетъ въ другую сторону, или, переговоривъ, муравьи отправляются вмѣстѣ. Вотъ нѣсколько муравьевъ тащатъ соломенку; поперегъ дороги лежитъ бревно. Какъ они преодолѣютъ это препятствіе? Муравьи съ необычайными усиліями начинаютъ втаскивать соломенку на бревно; работа такъ трудна, что имъ съ нею не справиться, по навстрѣчу попадаются свободные муравьи и съ этой покой помощью соломенна перетаскивается черезъ бревно. Помогшіе муравьи идутъ затѣмъ своей дорогой. Но куда-же муравьи тащатъ соломенки, песчинки, хвоинки и всякую другую дрянь? Мы идемъ за муравьями и доходимъ до муравейника. Мы снимаемъ верхнюю часть кучи и въ муравейникѣ обнаруживается сильное движеніе; муравьи озадачены неожиданной для нихъ катастрофой; они въ очевидномъ недоумѣніи и смущеніи; они суетятся, бѣгаютъ въ разныя стороны повидимому безъ цѣли и не зная что дѣлать. Но первое смущеніе проходитъ и муравьи принимаются за исправленіе муравейника; муравьи дѣйствуютъ по извѣстному плану и каждый знаетъ свое дѣло. Мы оставляемъ муравьевъ въ покоѣ, приходимъ на другой день и находимъ муравейникъ въ прежнемъ видѣ. Мы снова снимаемъ часть муравейника, на этотъ разъ уже большую, мы наблюдаемъ ходы, отыскиваемъ тѣ болѣе теплыя части муравейника, въ которыхъ муравьи держатъ свои коконы, мы добираемся до кладовыхъ, въ которыхъ муравьи хранятъ свои запасы. Муравейная куча получаетъ для ребенка смыслъ, а маленькій муравей является почтеннымъ животнымъ съ общественными инстинктами и смысломъ, живущимъ стройно организованною жизнію. Конечно, вашъ сынъ никакъ не подозрѣвалъ, что въ муравьиной кучѣ онъ найдетъ такія диковинки. Мнѣ случилось разъ наблюдать муравейникъ съ однимъ десятилѣтнимъ мальчикомъ. До этихъ поръ ребенокъ не наблюдалъ муравьевъ; нашъ муравейникъ былъ садовый. Муравьи только закладывали муравейникъ и работали изъ песку. Въ разныхъ мѣстахъ были возведены уже неправильныя возвышенія -- будущіе подвальные этажи и кладовыя. Мы разсмотрѣли эти возвышенія въ лупу и ребенокъ пришелъ въ восторгъ отъ красивой и правильной кладки песчинокъ. Каждый муравей былъ занятъ своимъ дѣломъ: одни строили, другіе удаляли изъ ходовъ постороннія тѣла. Во время разсматриванія ребенокъ сказалъ мнѣ съ сожалѣніемъ: "а я вчера раззорилъ все это!" Потомъ, подумавъ немного, прибавилъ: "значитъ они живутъ обществомъ -- вотъ какіе умные". Когда же мы пришли домой, мальчикъ мнѣ сказалъ: "а вѣдь я глупѣе муравья"! Я не разспрашивалъ ребенка, какимъ умозаключеніемъ онъ пришелъ къ такому выводу.

Кромѣ животной и растительной жизни -- деревня наиболѣе удобное мѣсто, чтобы познакомить ребенка съ жизнію земной коры. Вездѣ можно найти овраги, рѣки, ручьи, ключи. Если въ вашей мѣстности разработывается каменный уголь, то это еще лучше; но если разработки нѣтъ, не пренебрегайте оврагами, рѣками и ключами. Конечно, вы, можетъ быть, и не найдете ископаемыхъ и не покажете всей системы напластованія -- ни эоцена, ни юры, ни вакки. Но это и неважно. За то вы найдете безъ сомнѣнія известковыя напластованія. Если же вы имѣете возможность показать ребенку наливчатыхъ, то владѣете превосходнѣйшимъ случаемъ познакомить ребенка съ однимъ изъ изумительнѣйшихъ явленій въ жизни земли и съ тою ролью, какую играетъ вода. Цѣлыя горы и пласты обширныхъ областей состоятъ преимущественно изъ остатковъ труповъ и скелетовъ микроскопическихъ животныхъ, билліоны которыхъ нужны, чтобы образовать кубическій дюймъ какой-нибудь мѣловой породы. При благопріятныхъ условіяхъ животныя эти размножаются съ такой быстротой, что если-бъ имъ достало пищи, то, по словамъ Эренберга, потомство одного микроскопическаго животнаго могло-бы въ восемь дней наполнить пространство равное объему земнаго шара, а въ слѣдующій часъ -- вдвое большее. И этотъ погребенный или живой міръ вездѣ --въ водѣ морей и во льду, въ болотахъ и на высочайшихъ горахъ, въ пыли воздуха и въ водѣ, которую мы пьемъ. Маменьки, одѣвающія своихъ дѣтей въ щегольскія платья, очень огорчаются, когда мальчики напихиваютъ, полные карманыкамней. Конечно, это бываетъ иногда убыточно. Но въ такомъ случаѣ ужь лучше шейте дѣтямъ простое платье, а собирать камней не запрещайте: пусть собираютъ все и пріучаются замѣчать, сравнивать и наблюдать; пусть научаются отличать песчаникъ отъ известняка, известнякъ отъ кварца, гранитъ отъ сіенита и гнейса. И тутъ прибѣгайте къ увеличительному стеклу, чтобы ребенокъ усвоивалъ различіе не поверхностно, но по одному цвѣту, а чтобы, напр., въ гранитѣ онъ ясно различалъ слюду, кварцъ, полевой шпатъ и замѣтилъ ихъ строеніе.

Учить ребенка геологіи конечно рано и я говорю не о ней. Заставлять ребенка недоумѣвать надъ пространствомъ и постигать безконечное -- глупо, ибо ребенокъ не знаетъ еще, что значитъ верста. Ребенку нужно давать факты и именно тѣ, которые у него передъ глазами. Прохожу я на дняхъ мимо одной дачи, сидитъ молодой человѣкъ лѣтъ 20 и читаетъ дѣвочкѣ лѣтъ 7 какую-то книгу большую и толстую. Я слышу слова: " Поганель ", "Робертъ". Значитъ, читаются "Дѣти капитана Гранта". Неужели это лѣтнее занятіе? Молодой человѣкъ конечно изъ развивателей и думаетъ, что приноситъ дѣвочкѣ пользу, тогда-какъ онъ положительно ее портитъ. Вокругъ живая природа, нужно показать ее, а развиватель тащитъ дѣвочку за воображеніе на южный полюсъ. И съ этого-то раппяго возраста мы уже портимъ дѣтей! Ошибка развивателя въ томъ, что онъ не самъ опускается до ребенка, а ребенка хочетъ поднять до себя. Вмѣсто того, чтобы показывать предметы, заставлять ребенка сравнивать и думать своимъ умомъ, развиватели пріучаютъ его къ чужимъ словамъ и къ фразамъ. "Не говорите ребенку рѣчей, которыхъ онъ не можетъ понять; прочь описанія, прочь краснорѣчіе, прочь образы, прочь поэзію", говоритъ Руссо. И кто не повторяетъ этой мысли? Всѣ противъ словъ, всѣ хотятъ фактовъ и дѣла; но только одинъ изъ тысячи понимаетъ, что онъ говоритъ, потому-что всѣ мы уже съ молоду испорчены книжками и раннимъ многочтеніемъ. Въ большинствѣ случаевъ намъ только кажется, что мы понимаемъ, когда произносимъ извѣстныя слова и извѣстныя фразы, въ сущности-же мы ихъ повторяемъ на намять, какъ попугаи. Я знаю одного очень способнаго мальчика, къ сожалѣнію уже очень давно испорченнаго книжками. Это ребенокъ съ сильнымъ воображеніемъ, съ стремленіемъ къ образности. Читаетъ онъ, напр., "Дѣтей капитана Гранта: его поражаетъ фраза "Аэртонъ неподвижно стоялъ на скалѣ"; и онъ заучиваетъ эту фразу. Затѣмъ найдя въ какой-нибудь водомоинѣ выдающееся сухое мѣсто, онъ становится на него, вытягивается какъ статуя, складываетъ крестомъ руки и произноситъ торжественнымъ тономъ: "Аэртонъ неподвижно стоялъ на скалѣ". Въ "Мамаевомъ побоищѣ" (Петрушевскаго) его плѣнила фраза: "скоро показались татары, какъ туча двигались ихъ полки". И онъ твердилъ эту фразу нѣсколько дней сряду. Во всемъ, что-бы онъ ни читалъ, онъ выищетъ непремѣнно какую-либо громкую фразу. Если не задержать эту привычку, изъ мальчика выростетъ человѣкъ красивыхъ словъ, будетъ онъ говорить умно, складно, повидимому логично, но во всемъ, что онъ будетъ говорить, половина будетъ готовыя заученыя фразы. Красивыхъ болтуновъ развелось у насъ такъ много, что нужно противодѣйствовать всѣми силами этому несчастному направленію. А противодѣйствовалъ ему можно только однимъ -- инымъ воспитаніемъ дѣтей,-- воспитаніемъ ихъ на фактахъ, подальше отъ книгъ. Книги, превышающія дѣтскія понятія, всегда пріучаютъ дѣтей къ готовымъ фразамъ, пріучаютъ ихъ еще и воспитатели и развиватели, желающіе говорить дѣтямъ умныя вещи. Умной вещи ребенокъ не пойметъ, а фразу заучитъ. Если вы хотите, чтобы вашъ ребенокъ былъ уменъ, прежде всего уберегите его отъ книгъ. Не учите его читать по крайней мѣрѣ до 8 лѣтъ, а пожалуй и того дольше. Руссо справедливо замѣчаетъ, что злоупотребленіе книгами убиваетъ науку и усиленное чтеніе образуетъ лишь самодовольныхъ невѣждъ. Когда дѣло касается наблюденій всякаго рода, нужно не читать, а видѣть. "И такъ предоставимъ довольствоваться книгами тѣмъ, которыхъ это удовлетворяетъ. Онѣ годны лишь на то, чтобы научить болтать, о томъ, чего не знаешь онѣ годны лишь на то, чтобы образовать плтпадцатилѣтнихъ Платоновъ, философствующихъ въ гостиныхъ". Пусть вашъ ребенокъ живетъ безъ вычуръ на лонѣ природы, пріучается всматриваться и наблюдать, крѣпнетъ физически, привыкаетъ чувствовать природу.

Научить чувствовать природу весьма важно, но, уча ее чувствовать, пожалуйста не резонерствуйте. Не говорите ребенку: "посмотри, какъ величествененъ этотъ закатъ солнца". Если ребенокъ не восхищается самъ, не говоритъ вамъ: "папа, какъ это хорошо", вы никакъ не научите его восхищаться величіемъ природы, а заставите только заучивать фразы. Будетъ дѣйствительнѣе, если ребенокъ самъ увидитъ и восходъ и закатъ солнца, а это сдѣлать не трудно. У каждаго изъ насъ есть свои воспоминанія о какомъ-либо свѣтломъ днѣ или о поразившей насъ картинѣ природы. Отчего свѣтлое весеннее утро, въ какой-нибудь вологодской или архангельской трущобѣ, переноситъ васъ иногда лѣтъ за десять назадъ, совсѣмъ въ другую страну, въ другую природу, въ другой бытъ. И знаешь, что идешь по вологодской трущобѣ, но чувствуешь другое чувство -- свободное, легкое, отрадное, молодое. Вотъ именно это-то чувство природы и нужно поселять въ дѣтяхъ. Ваше дѣло умѣть выбрать мѣсто и время, хорошій видъ, веселую прогулку. Хорошо устроить ночную поѣздку, такъ чтобы ребенокъ увидѣлъ восходъ солнца на дальнемъ горизонтѣ. Не бойтесь утомить ребенка. Какъ только начнетъ свѣтать, онъ и самъ не станетъ спать. Для ребенка тутъ все ново -- и постепенное появленіе свѣта и яркое солнце и игра свѣта на зелени деревъ; а колокольчикъ звенитъ, ямщикъ ѣдетъ бойко и близко ужь станція, а тамъ -- чай, булки, ягоды съ молокомъ -- ну какъ-же не весело! Восходъ и закатъ солнца важно видѣть еще и потому, чтобы дать ребенку урокъ космографіи. Въ какомъ-нибудь Петербургѣ такой урокъ невозможенъ; тамъ, я думаю, дѣти и не воображаютъ, что солнце восходитъ и заходитъ и узнаютъ объ этомъ только изъ книгъ. Я знаю одну подобную поѣздку, въ которую шестилѣтній мальчикъ отлично понялъ, что земля ходитъ вокругъ солнца, что она стоитъ не на подпоркахъ, а такая-же круглая какъ солнце, и также безъ подпорокъ, какъ оно; что земля вертится очень скоро, такъ скоро, такъ скоро, что пока мы произносимъ: "земля вертится вокругъ солнца" она пробѣжала такое разстояніе, которое намъ на почтовыхъ не проѣхать и въ два часа.

Научить чувствовать природу нужно, конечно, не для того, чтобы вспоминалось весело о ягодахъ съ молокомъ, а для того, чтобы испытанное чувство свѣжести и простора научило впослѣдствіи лучше понимать весь вредъ тѣсноты. Задеретъ ребенка въ городѣ, не показывая ему природы, значитъ совершать надъ нимъ не процессъ воспитанія, а процессъ нравственнаго калеченья. Не научившись чувствовать природы, никогда не поймешь жизни. Эскиросъ приводитъ слѣдующія слова Вашингтона Ирвинга. "Я могу, говорилъ онъ, приписать все, что есть лучшаго въ разнородныхъ свойствахъ моей природы, дѣтской любви моей къ Гудзоновой рѣкѣ. Въ пылу моего молодого восторга, я придавалъ ей нравственныя свойства, душу; я удивлялся ея смѣлому открытому прямому теченію. Поверхность Гудзона не походила на обманчивую и свѣтлую поверхность другихъ водъ, которыя скрываютъ коварныя отмели, безчувственныя скалы. Нѣтъ, это былъ прекрасный водяной путь, такъ-же глубокій, какъ и широкій и который вѣрно несъ суда, довѣрявшіяся его волнамъ; я гордился этимъ величественнымъ спокойствіемъ, силой и прямизной его теченія". "Я глубоко убѣжденъ, говоритъ дальше Эскиросъ, что впечатлѣнія мѣстности, среди которой растетъ ребенокъ, имѣютъ большее или меньшее вліяніе на складъ его ума и на его дальнѣйшее развитіе. То, что мы видѣли въ дѣтствѣ, растетъ съ нами и становится частью насъ самихъ. Виды и творенія природы, которые были спутниками нашего дѣтства, не могутъ не вліять на складъ нашего характера и на развитіе нашихъ понятій. Далеко не каждая мѣстность можетъ способствовать развитію здороваго духа. Разсказываютъ, что Мильтонъ, во время своего ученія въ кембриджскомъ университетѣ, горько жаловался, что окрестностямъ города не доставало плѣнительной тѣни рощъ, "которая привлекла-бы музъ". Полтора вѣка послѣ Мильтона, Робертъ Галлъ, извѣстный англійскій писатель, приписалъ свой первый припадокъ сумашествія отсутствію живописныхъ холмовъ, покрытыхъ рощами, въ томъ-лее уныломъ и плоскомъ графствѣ Кембриджшейрѣ. Положимъ, это поэты и писатели, которымъ нужна природа, какъ вдохновляющая сила; но мы знаемъ и обыкновенныхъ людей, которыхъ первыя впечатлѣнія природы научили понимать соціальную тѣсноту такъ хорошо, какъ-бы ихъ никогда не научили понимать ее никакія книжки. Что не воспринято чувствами, то всегда сухое и мертвое слово, какъ-бы оно ни было красиво.

Мать Эмиля XIX вѣка пользуется какъ воспитательнымъ средствомъ волшебнымъ фонаремъ; она разсуждаетъ такъ: "Китайскій фонарь невиноватъ, если его до сихъ поръ употребляли только на то, чтобы показывать въ свѣтломъ кругѣ грубыя и каррикатурныя фигуры. Фонарь этотъ могъ-бы быть весьма полезенъ въ рукахъ лица, умѣвшаго приноровить его къ серьезнымъ цѣлямъ. Я думаю, что если-бы ученые удостоили дать нѣсколько совѣтовъ артистамъ въ выборѣ сюжетовъ и рисунковъ на стеклышкахъ, то тѣ и другіе оказали-бы дѣтству истинную услугу. Я слышала, что въ нѣкоторыхъ школахъ въ Англіи уже обращались къ этому средству, чтобы дать молодымъ ученикамъ первоначальныя понятія объ астрономіи, географіи и исторіи". Слѣдовательно, и сама мать Эмиля признаетъ, что ея мысль не новая. Лѣтъ 20 назадъ въ Германіи и въ Англіи волшебнымъ фонаремъ уже пользовались съ воспитательною цѣлію. Думаю, что и Петербургъ не забылъ еще представленій Годе. Но мать Эмиля хочетъ сдѣлать изъ волшебнаго фонаря средство домашняго воспитанія. Едва-ли это возможно такъ легко, особенно для насъ, русскихъ, и еще особеннѣе для нашихъ провинціальныхъ маменекъ. Во-первыхъ, мать Эмиля совѣтуется съ англійскими геологами, а во-вторыхъ -- рисуетъ сама. У насъ въ провинціи геологовъ нѣтъ, а чтобы рисовать на стеклахъ и особенно для волшебнаго фонаря нужно спеціально знать это дѣло. Рисовать на стеклѣ совсѣмъ не то, что рисовать ни. бумагѣ. Во-первыхъ, требуется необычайная точность микроскопическаго рисунка, потому что волшебный фонарь увеличиваетъ всякую ошибку, а во-вторыхъ обыкновенными водяными красками на стеклѣ рисовать нельзя. Поэтому проще всего купить фонарь со всѣми тѣми рисунками, о которыхъ говоритъ мать Эмиля. Но увы!-- фонарь съ коллекціею стеколъ геологическаго или космографическаго содержанія стоитъ въ Петербургѣ не меньше 60 руб. Кромѣ того и полагаю, что мать Эмиля, несмотря на свое искуство въ рисованіи, все-таки была не въ состояніи сдѣлать тѣхъ механическихъ приспособленій, которыми показывается затмѣніе лупы, движеніе планетъ и т. д. Слѣдовательно, волшебный фонарь является не больше какъ счастливою случайностію, доступной людямъ со средствами или же людямъ спеціально знакомымъ съ тѣми искуствами и пріемами, безъ которыхъ нельзя приготовить стеколъ. Не отрицая образовательной пользы волшебнаго фонаря, мы думаемъ, что нашему русскому горю можно помочь нѣсколько иначе. Въ прошедшую зиму, напр., разъѣзжалъ по Госсіи съ волшебнымъ фонаремъ какой-то нѣмецъ. Нѣмецъ показывалъ астрономическія картины, объяснялъ движеніе планетъ, показывалъ путешествіе къ сѣверному полюсу Мекклинтона, виды живописныхъ мѣстностей и зданій, комическія сцены и т. д. Публика оставалась очень довольна и взрослые чуть-ли не больше дѣтей. У насъ теперь явилось немало людей вполнѣ отдавшихся дѣлу воспитанія и спеціальныхъ педагоговъ. Я предполагаю, что такой человѣкъ обзаводится хорошимъ волшебнымъ фонаремъ, богатой коллекціей рисунковъ по геологіи, космографіи, зоологіи, этнографіи, землевѣденію, конечно, въ совершенно полномъ и систематическомъ порядкѣ и затѣмъ разъѣзжаетъ по русскимъ уѣзднымъ и губернскимъ городамъ и показываетъ картины, сопровождая ихъ толковыми объясненіями. Тотъ нѣмецъ, о которомъ я упоминалъ, для объясненій бралъ чтеца. Чтецъ стоялъ за полотномъ и зачастую случалось, что ошибившись въ номерѣ, читалъ не то. Напр., на полотнѣ являлись земля и луна, а онъ читаетъ о Марсѣ; часто ошибался, перевиралъ слова, читалъ канцелярскимъ пріемомъ, точно онъ свѣряетъ казенную бумагу и вообще напоминалъ чревовѣщателя. Изображенія на полотнѣ были превосходны, картины безукоризненны и вообще нѣмецъ владѣлъ механизмомъ въ совершенствѣ. Но по милости приказнаго, котораго онъ нанялъ читать, изображенія потеряли свое образовательное значеніе и приняли характеръ чисто-увеселительный. Нѣтъ, не такъ слѣдуетъ показывать китайскія тѣни! За это дѣло должны браться не фокусники, а педагоги. Пусть педагогъ располагаетъ свои картины въ строгомъ систематическомъ научномъ порядкѣ, отдѣльно по предметамъ; пусть онъ изъ этого показыванія сдѣлаетъ рядъ публичныхъ лекцій; пусть онъ стоитъ не за полотномъ, а впереди его и читаетъ свои лекціи толково, вразумительно и интересно, какъ профессоръ знающій свое дѣло. Послѣ перваго вечера или даже послѣ первой картины пусть онъ объяснитъ механизмъ фонаря, средства, употребляемыя для его освѣщенія, механизмъ непостижимыхъ для дѣтей перемѣнъ въ картинахъ, псстепевность перехода ихъ изъ однѣхъ въ другіе, однимъ словомъ, пусть познакомитъ съ теоріей и практикой фонаря, такъ чтобы онъ представлялся не волшебной штукой, а очень простою вещью, результатомъ простыхъ и доступныхъ каждому знаній.

Но и въ такомъ видѣ мы смотримъ на волшебный фонарь все-таки какъ на подспорье, какъ на комнатное средство. Пора фонаря наступаетъ тогда, когда ребенокъ получилъ уже предварительныя знанія и познакомился достаточно съ природой его окружающей. Въ фонарѣ показывается уже не то, что можетъ ребенокъ видѣть и наблюдать непосредственно, а то, что далеко отъ него и ему недоступно, съ чѣмъ можно познакомиться или изъ путешествій или изъ книгъ. Конечно, фонарь лучше книгъ.

Я знаю, что найдутся читательницы, которыя въ томъ, что я говорилъ въ предыдущей главѣ, усмотрятъ непреодолимыя для себя воспитательныя трудности. Но это трудности воображаемыя, а не дѣйствительныя. Конечно, если читать ребенку систематически курсъ ботаники, энтомологіи, геологіи, минералогіи и физики, то это было-бы непреодолимой трудностію и но для однѣхъ маменекъ-институтокъ. Для ребенка такой курсъ вовсе и не требуется. Ребенокъ еще не въ состояніи обнять однимъ взоромъ всей природы, онъ видитъ только то, что у него подъ ногами, ближайшее предпочитаетъ отдаленному и не всегда даже способенъ замѣчать факты и явленія, если его на нихъ не наводятъ. Поэтому главнѣйшая обязанность воспитателя наводить ребенка на наблюденія, пріучить его видѣть и замѣчать и поселить въ немъ желаніе знать. А это сдѣлать вовсе не такъ трудно. Почему-бы маменькамъ не собирать съ дѣтьми цвѣтовъ, бабочекъ, букашекъ, жуковъ, червей? Почему-бы имъ не запастись увеличительнымъ стекломъ и не разсматривать съ дѣтьми всего того, что ни соберется. Предположите, что мы выбрали такое мѣсто, гдѣ крапива и дѣти обожглись. Прекрасно. Мы беремъ тотчасъ-же крапиву и желаемъ знать, отчего она жжется. Разсмотрѣвъ въ стекло стебли и листья, мы видимъ, что они покрыты волосками, между которыми расположены неправильно твердыя, короткія и острыя колючки. Если маменька въ состояніи объяснить, что жгучая боль происходитъ отъ заключающейся въ волоскахъ и колючкахъ муравьиной кислоты -- хорошо, если-жъ маменька этого не знаетъ и если вопросъ дѣтей: отчего-же уколъ иголки не производитъ жгучей боли, ставитъ ее въ неисходное затрудненіе, пусть она и скажетъ прямо дѣтямъ, что не знаетъ. Или предъ нами едва возникающій муравейникъ. Почему-бы маменькѣ не усѣсться съ своими дѣтьми вокругъ этого муравейника и не наблюдать вмѣстѣ съ дѣтьми за муравьями, а наблюдать такъ просто и легко. Вотъ одинъ муравей выползаетъ изъ входа и несетъ въ челюстяхъ что-то. Мы слѣдимъ за нимъ. Отойдя отъ муравейника, муравей выбрасываетъ ношу изъ челюстей и бѣжитъ назадъ къ входу. Мы приставляемъ стекло къ выброшенному предмету и оказывается, что это шелуха, которая устранилась какъ предметъ посторонній, мѣшающій постройкѣ. Мы устанавливаемъ стекло надъ отверстіемъ хода и то, что казалось панъ простой дырочкой, представляется теперь изумительной постройкой. Прозрачныя песчинки кварцоваго песку блестятъ разнообразными цвѣтами, а ходы и своды точно волшебные гроты, о которыхъ разсказывается въ сказкахъ. Если маменька разскажетъ при этомъ, какъ живутъ муравьи, какіе изъ нихъ работаютъ, какіе не работаютъ, какъ муравьи ведутъ свое хозяйство, какъ выводятъ дѣтей, то конечно, это будетъ еще полезнѣе простого наблюденія того, что видитъ глазъ. Къ сожалѣнію, и такое простое дѣло кажется нашимъ русскимъ маменькамъ очень труднымъ и онѣ думаютъ, что свято исполняютъ свой долгъ, если ограничиваютъ свою дѣятельность однимъ надзоромъ и нравственнымъ воспитаніемъ, т. е. смотрятъ, чтобы дѣти не шалили, не дрались, не пачкались. Отвлекайте вниманіе дѣтей отъ грубыхъ игръ къ наблюденію -- никакихъ дракъ не будетъ. Правда, многія матери говорятъ съ тоской -- "какъ-же мнѣ учить и разсказывать, когда я сама ничего не знаю". Вотъ противъ этого-то незнанія вамъ и предлагается средство. Вы думаете, что дѣлаете все, покупая дѣтямъ книжки съ картинками и читая имъ всякій вздоръ. Нѣтъ, читайте только сами, а дѣтямъ разсказывайте. Первоначальное воспитаніе должно быть исключительно устное и это -- лѣтъ до 8.

Родители, сокрушающіеся, что они не могутъ нанять гувернантокъ и считающіе себя на столько невѣждами, что даже не рѣшаются говорить съ дѣтьми о природѣ, ограничиваютъ, какъ я уже сказалъ, всѣ свои отношенія къ дѣтяхъ родительскими нѣжностями, надзоромъ за благопристойностію и устройствомъ дѣтскихъ игръ. Говорятъ, что игра есть дѣло ребенка, что игры воспитываютъ дѣтей. Теоретически это вѣрно, но въ русской практикѣ это вовсе не такъ. Въ русской практикѣ игры въ большинствѣ случаевъ -- порча, потому-что онѣ утратили свой первоначальный смыслъ и превратились въ простое шаловство. "Чтобы укрѣпить душу ребенка, нужно, говоритъ Монталь, слова котораго цитируетъ Руссо, -- укрѣпить его мускулы. Пріучая его къ труду, его пріучаютъ къ боли; нужно пріучить его къ трудности упражненій, чтобы облегчить ему чувствительность вывиха, колики и всѣхъ другихъ страданій. Мудрый Локкъ, добрый Ролленъ, ученый Флери, педантъ де-Круза, столь отличающіеся другъ отъ друга во всемъ остальномъ, всѣ сходятся на томъ пунктѣ, что нужно много упражнять тѣло ребенка". Но къ сожалѣнію, это разумное правило находилось и находится въ полнѣйшемъ пренебреженіи. Вмѣсто того, чтобы укрѣплять ребенка играми, сдѣлать его отважнымъ, смѣлымъ, ловкимъ, у насъ напротивъ играми воспитываютъ дѣтей въ слабодушіи и въ безцѣльномъ легкомысленномъ препровожденіи времени. "Чѣмъ меньше необыкновенныхъ вещей будетъ для человѣка въ жизни, тѣмъ суровѣе и неуязвимѣе сдѣлается его душа. Тѣло его будетъ бронею, которая оградитъ отъ ударовъ, могущихъ больно поранить его. Приближеніе смерти, не будучи еще самою смертію, едва почувствуется имъ; онъ, такъ сказать, не будетъ умирать; онъ будетъ или живъ или мертвъ -- ничего больше. Монтень могъ-бы сказать о такомъ человѣкѣ то, что онъ сказалъ объ одномъ мароккскомъ королѣ, что никто не захватилъ такъ много жизни у смерти. Постоянство и твердость, также какъ и другія добродѣтели, должны изучаться въ дѣтствѣ. Но дѣтей научаютъ имъ не тогда, когда знакомятъ съ ихъ именами, а когда заставляютъ испытывать ихъ, не называяихъ". Вотъ въ чемъ величайшій реализмъ практическаго воспитанія. Наши книжные изнѣженные дѣти знакомятся со всѣми доблестями человѣческими только на словахъ и, произнося названіе добродѣтелей, они не пріучаются чувствовать ни одной изъ нихъ. Всякій ребенокъ преувеличенно смотритъ на свои силы и считаетъ себя героемъ, потому-что живетъ воображеніемъ и но учится жить дѣломъ. Отъ этого они растутъ хвастунами и въ то-же время изнѣженными трусами. Хвастовство -- обыкновенный недостатокъ дѣтей нашего воспитанія. На дняхъ я слышалъ хвастовство трехъ дѣтей, плѣнившихся деревенскимъ быкомъ. За день передъ тѣмъ они слышали разсказъ объ испанскихъ бояхъ быковъ и каждый ребенокъ вообразилъ себя матадоромъ. Хвастунишки до того увлеклись воображеніемъ, что деревенскій быкъ казался имъ такъ-же ничтожнымъ, какъ мышь. Читайте нашимъ дѣтямъ о Муціѣ Сцеволѣ и каждый изъ нихъ въ восторгъ и каждый считаетъ себя Муціемъ. И въ то-же время они ревутъ, если имъ брызнетъ на руку капля кипятку! Вотъ въ какомъ смыслѣ игра должна имѣть воспитательное значеніе. Она должна, пріучать ребенка къ трудности, къ боли, къ ловкости, смѣлости и отвагѣ. Въ этомъ смыслѣ никакая гимнастика не въ состояніи замѣнить игръ. Посмотрите на народныя игры; развѣ это то, во что играютъ паши дѣти? Нѣтъ, это игры въ томъ первоначальномъ смыслѣ, которыми воспитывали нѣкогда спартанцевъ и римлянъ. Если-бы вмѣсто мужчинъ намъ были нужны барышни,-- противъ игръ съ первоначальнымъ смысломъ слѣдовало-бы конечно возставать. Но нѣтъ, намъ и нынче также нужны люди сильные, ловкіе, терпѣливые, выносливые въ страданіяхъ, отважные и смѣлые, какіе были нужны и прежде. Деревенскій мальчикъ выноситъ затрещину непоморщившись, въ лаптѣ его пятнаютъ такъ, что мячикъ отскакиваетъ отъ него на пять сажень. Онъ можетъ спать одинаково хорошо на голой землѣ и на перинѣ, ѣсть черный хлѣбъ онъ не считаетъ несчастіемъ и не выдастъ своего товарища, какъ-бы вы его ни били.

Лѣтъ десять назадъ у насъ вошло въ моду преслѣдовать общественное кадетское воспитаніе. Я знаю, что въ немъ было много дурного, но и было въ немъ много хорошаго, чего теперь рѣшительно недостаетъ ни въ открытыхъ общественныхъ заведеніяхъ, ни въ домашнемъ воспитаніи. Теперь пошли какіе-то кисло-сладкіе дѣти, воспитываемые въ панталончикахъ и на сахарныхъ булочкахъ. Возставая противъ прежней грубости, кинулись въ противоположную крайность; возставая противъ закрытаго воспитанія, стали создавать индивидуалистовъ, слабыхъ изнѣженныхъ дѣтей, совершенно незнакомыхъ съ духомъ товарищества. Если вы не воспитываете своихъ дѣтей въ былыхъ лишеніяхъ, создающихъ малокровіе, вы поступаете хорошо. Но если. питая тѣло, вы не укрѣпляете и не развиваете его -- вы поступаете худо. Отстранившись отъ общественнаго воспитанія и отъ того хорошаго, что оно въ себѣ заключаетъ, вы стали учить своихъ дѣтей гимнастикѣ и превратили ее въ лекціи и въ науку. Дѣтямъ же нужно, чтобы игра была дѣломъ, а во-вторыхъ ваша гимнастика слишкомъ одностороння, потому-что готовитъ акробатовъ, а вовсе не мужественныхъ и отважныхъ людей. Что-же касается до теперешнихъ игръ нѣжныхъ и деликатныхъ, то онѣ заключаютъ въ себѣ всѣ тѣ недостатки, противъ которыхъ говорилъ еще Руссо. Изъ такихъ деликатныхъ игръ ни къ чему не ведущихъ, Руссо говоритъ, напримѣръ, противъ волана вотъ что: "Вы предпочитаете воланъ, потому-что онъ менѣе утомляетъ и совершенно безопасенъ. Вы не правы и но той и но другой причинѣ. Воланъ -- женская игра; но лѣтъ ни одной женщины, которая-бы не обратилась въ бѣгство при видѣ летящаго мяча; ихъ бѣлая кожа не можетъ подвергаться загрубѣнію отъ ушибовъ, и не ушибовъ ждутъ ихъ лица. Но мы, созданные для того, чтобы быть сильными, ужь не воображаемъ-ли, что сдѣлаемся сильными безъ труда? И на какую защиту мы будемъ способны, если никогда не будемъ подвергаться нападенію? Въ тѣ игры, гдѣ можно съ безопасностію быть неловкимъ -- играютъ всегда вяло: падающій воланъ никого не ушибетъ. Но ничто такъ не развиваетъ рукъ, какъ необходимость защищать голову; ничто такъ не изощряетъ глазъ, какъ необходимость защищать глаза. Бросаться съ одного конца залы на другой, разсчитать скачокъ мячика, когда онъ еще въ воздухѣ, отбросить его сильною и мѣткою рукою -- вотъ въ чемъ польза подобныхъ игръ для дѣтой... У дѣтей нѣтъ никакой ловкости въ рукахъ, потому-то и нужно, чтобы они ее пріобрѣли. Человѣкъ, который такъ-же-бы мало упражнялся, какъ они, не имѣлъ-бы больше ихъ силы. Мы не можемъ знать, на что годны наши органы, не употребивъ ихъ въ дѣло. Только долгій опытъ научаетъ насъ извлекать пользу изъ самихъ себя и опытъ этотъ долженъ составлять настоящую науку, заняться которой никогда не рано". Ребенку для упражненія его органовъ нѣтъ другого средства, какъ упражнять ихъ разнообразными играми. Въ этомъ смыслѣ такъ распространенная игра въ лошадки одна изъ глупыхъ игръ. Конечно, она упражняетъ нѣсколько ноги и пріучаетъ бѣгать, но въ этой игрѣ недостаетъ во-первыхъ элемента соревнованія, а во-вторыхъ она пріучаетъ дѣтей ломаться и гнуть тѣло. Въ деревняхъ въ лошадки играютъ только самые маленькіе дѣти, да дѣвочки-подростки; у насъ-же, напротивъ, въ лошадки играютъ даже двѣнадцати и четырнадцатилѣтніе дѣти. А почему? Только потому, что лошадки -- игра довольно безопасная и деликатная и маменьки вполнѣ покойны за своихъ дѣтей. Другая игра, въ обручъ -- тоже изящная игра: въ ней не запачкаешься, не разшибешься, но за то не пріобрѣтешь ни ловкости, ни смѣлости, ни вѣрной руки, ни вѣрнаго глаза. Серсо -- игра совсѣмъ женская, и даже не просто женская, а игра барышень и кавалеровъ. Игра эта такъ размѣренна и порядочна, что дѣти въ ней положительно скучаютъ. Мячъ,-- но теперь игры въ мячъ по существуетъ. Съ тѣхъ поръ, какъ явились мягкіе мячи изъ вулканизированнаго каучука, игра эта потеряла весь свой прежній геройскій характеръ. Веревочка, -- игры этой не видно, или-же она такая нѣжная игра, что для мальчика не представляетъ никакого интереса: въ кресты уже не скачутъ, сдваиванья, т. е, когда на два поворота веревки прыгаютъ одинъ разъ -- нѣтъ, и вообще героическій элементъ отъ веревочки отлетѣлъ. Кошка и мышка, -- но позвольте спросить, развитію какихъ органовъ способствуетъ эта игра? Не знаю, какъ въ Петербургѣ и на петербургскихъ дачахъ, но въ провинціи тоска и скука смотрѣть на дѣтей: они или сидятъ съ родителями, или гуляютъ съ ними степенно, какъ большіе, или бѣгаютъ, гоняясь другъ за другомъ съ салонной благопристойностью. Десятилѣтній мальчикъ -- теперь уже гимназистъ, онъ носитъ мундиръ и читаетъ чуть-ли не Цицерона, готовясь въ адвокаты. Но десятилѣтній мужъ вовсе и не подозрѣваетъ, что Цицеронъ въ его лѣта еще не сочинялъ своихъ рѣчей, а укрѣплялъ свое тѣло играми, какъ пристойно молодому римлянину. Въ степенности провинціальныхъ дѣтей виною всего, конечно, чопорность родителей. Провинція и до сихъ поръ больна барскими привычками и помѣщичьимъ аристократизмомъ. Поэтому родители неохотно позволяютъ своимъ дѣтямъ играть съ другими дѣтьми, если неизвѣстенъ чинъ и соціальное положеніе ихъ отца. И аристократизмъ несетъ самъ въ себѣ наказаніе за предразсудокъ. Въ большинствѣ случаевъ дѣти играютъ въ одиночку, но развѣ игры въ одиночку имѣютъ смыслъ? Ребенокъ, играя одинъ, всегда скучаетъ: ему нужны товарищи, ему нужна игра бойкая; чѣмъ больше кутерьмы, тѣмъ веселѣе; чѣмъ больше ребенокъ преодолѣваетъ опасностей и трудностей, тѣмъ онъ довольнѣе.

Со времени послѣдней реформы мы точно вколотили клинъ между своимъ прошлымъ и настоящимъ. Клинъ этотъ замѣтенъ и въ играхъ нашихъ дѣтей, потому-что въ дѣтскихъ играхъ всегда отражается жизнь взрослыхъ. Русское общество до реформъ, можетъ быть, менѣе было гражданскимъ, чѣмъ теперь; его общественные идеалы были, быть можетъ, ниже и ближе подходили къ идеаламъ древняго Рима, зато и игры были больше римскія, больше пригодныя для дѣтскаго возраста и для развитія физическихъ силъ. Теперь-же, превратившись въ цивилизованныхъ гражданъ, мы изъ шестилѣтнихъ мальчиковъ стали приготовлять будущихъ членовъ суда, солидныхъ, самоувѣренныхъ, преждевременно-зрѣлыхъ и затупленныхъ книжками. Сдѣлавшись сами очень умны, мы стали готовить умниковъ и изъ своихъ дѣтей, но зато у насъ нѣтъ дѣтей. Какъ умные люди, отрекшіеся отъ своихъ прошлыхъ заблужденій и дикой грубости, мы стали культировать головной элементъ. Этотъ-же головной элементъ ввели мы и въ дѣтскія игры фребелевской системой. Фребелевская система въ своихъ основаніяхъ совершенно вѣрна. Исходя изъ Песталоцци, Фребель начинаетъ воспитаніе ребенка играми съ колыбели. Его воспитаніе расположено въ систематическомъ порядкѣ и заключается въ стройномъ развитіи всѣхъ врожденныхъ силъ человѣка. Это возбужденіе впечатлѣній онъ производитъ постепенно, такъ, чтобы не подавлять насильственно природы ребенка, а напротивъ развивать дитя исподволь, соотвѣтственно его личнымъ свойствамъ. Такъ-какъ личность ребенка можетъ знать лучше всего сама мать, то она и должна быть его воспитательницей. Игры и игрушки являются при этомъ не больше, какъ средствомъ для опредѣленія личныхъ свойствъ ребенка, его наклонностей и способностей. Въ этомъ-то и заключается ихъ воспитательное значеніе. но какъ изъ ребенка долженъ быть воспитанъ. человѣкъ, т. е. существо общественное и разумное, слѣдовательно и игры должны являться не случайностью, а стройнымъ, систематическимъ цѣлымъ. Воспитаніе играми должно имѣть чисто наглядный характеръ. Ребенокъ воспитывается на природѣ и чтобы возбуждать его внимательность, его пріучаютъ копать землю, рыть гряды, сажать цвѣты, растенія, овощи. Возбуждая постепенно способности ребенка, мы пробуждаемъ въ немъ и большую дѣятельность. Эта разширяющаяся дѣятельность должна быть удовлетворена нагляднымъ знакомствомъ съ послѣдующими предметами и постепеннымъ переходомъ чрезъ рисованіе, письмо, чтеніе и поэзію родного языка къ научному образованію. Многіе-ли, однако, изъ нашихъ родителей въ состояніи понять Фребеля такимъ образомъ и понимаютъ его систему такъ, какъ понималъ ее онъ самъ? У насъ извѣстны больше фребеловскія игрушки, чѣмъ фребелевская система. Изъ чистаго подражанія, какъ-бы отвѣчая запросу моды, мы выписываемъ изъ Москвы дорогія фребелевскія игрушки и самодовольно хвастаемся ими передъ своими знакомыми, которые ихъ купить не могутъ. Это не система, а злоупотребленіе. Возьмемъ хотя стереометрію. Игрушка эта стоитъ 2 р. 50 к., что очень дорого; ее покупаютъ и даютъ ребенку пяти лѣтъ, точно онъ понимаетъ, какое умственное сокровище ему ввѣряется! Ребенокъ немедленно распоряжается стереометріей по своему, вовсе не подозрѣвая, что это не простые кусочки дерева, а тѣла. Послѣ стереометріи даютъ ребенку пробки, и послѣ пробокъ составляютъ съ нимъ цвѣтныя фигуры. Развѣ есть въ этомъ хоть какой-нибудь смыслъ и развѣ такая чепуха -- система Фребеля? Я попросилъ-бы провинціальныхъ маменекъ объяснить мнѣ, чего думаютъ достигнуть онѣ своими случайными урывчатыми покупками дорогихъ фребелевскихъ игрушекъ, или -- чѣмъ-бы дитя ни тѣшилось, лишь-бы не плакало? И выходитъ, что, отставъ отъ стараго, мы не пристали къ новому, переставъ воспитывать спартанцевъ, мы не научились воспитывать европейцевъ. Я думаю, русскимъ дѣтямъ никогда не жилось такъ скучно, какъ нынче.

Но если-бы фребелевская система прилагалась и правильно, не слѣдуетъ пренебрегать тѣми играми, которыя развиваютъ смѣлость, ловкость, вѣрность руки, глазомѣръ, самообладаніе; не слѣдуетъ пренебрегать этими играми потому, что въ нихъ есть житейскій смыслъ, потому, что онѣ учатъ практичности и находчивости, пріучаютъ тѣло ко всякимъ движеніямъ. По фребелевой методѣ вы не научите ребенка смѣло идти по краю обрыва или перейти по жерди черезъ глубокій ручей, или перескочить черезъ широкую канаву. Кстати разскажу такой случай. Идутъ два мастеровыхъ -- одинъ помоложе, другой постарше. Мастеровой постарше пьянъ и едва идетъ: голова качается изъ стороны въ сторону, ноги путаются. Впереди мельничная плотина, еще но совсѣмъ готовая, и для перехода положены сходни. "Смотри, вѣдь онъ пьянъ, чтобы не упалъ", говорятъ трезвому.-- "А можетъ и перейдетъ", отвѣчаетъ онъ. И дѣйствительно, когда пьяный вступилъ на доску и увидѣлъ подъ ногами чуть не пропасть, онъ подобрался, пересталъ шататься и прошелъ такъ-же твердо и увѣренно, какъ и его трезвый товарищъ. Для такой штуки нужна большая привычка, управлять своимъ тѣломъ. По той-же доскѣ не отваживаются проходить цивилизованные граждане, живущіе на данахъ близь мельницы, и не позволяютъ ходить никому изъ своихъ дѣтей. И маменьки правы, потому-что онѣ не пріучили своихъ дѣтей ни къ ловкости, ни къ смѣлости.

Только еще въ деревнѣ сохранились тѣ русскія народныя игры, въ которыя нѣкогда играли въ нашихъ закрытыхъ заведеніяхъ, и которыя теперь, къ сожалѣнію, вытѣснены изъ городовъ. Я напомню читателю объ этихъ играхъ, если онъ въ нихъ игралъ въ молодости; если-же онъ не игралъ, то пусть подберетъ компанію своимъ дѣтямъ изъ мальчиковъ и убѣдится, что игры эти дѣйствительно превосходное воспитательное средство для развитія физическихъ силъ ребенка. Играя въ деревенскія игры, ваши дѣти будутъ неизмѣримо счастливѣе, чѣмъ играя въ благовоспитанныя лошадки, кошку и мышку, и вы черезъ три мѣсяца не узнаете своихъ дѣтей -- такъ они разовьются и такими они станутъ. молодцами. Не забудьте, что учить гимнастикѣ шести -- осьми-лѣтняго мальчика рано, а играть въ ярку, въ лапту, въ шлаки онъ можетъ. Всѣ народныя игры основаны на ловкости, смѣлости, силѣ и самообладаніи; другой неизбѣжный элементъ ихъ -- наказаніе за неловкость.

Вабки -- очень хорошая игра, пріучающая согласовать движенія руки съ угломъ зрѣнія. Есть нѣсколько способовъ игры въ бабки (мѣстами эту игру зовутъ шляки, козны). Напр., при игрѣ въ конъ бабки ставятся въ гнѣзды вдоль и попарно, потомъ съ извѣстнаго мѣста, отступя нѣсколько, бьютъ поставленныя на конъ бабки и сбившій беретъ сбитыя имъ козны. Въ какомъ порядкѣ бить и какой рукою опредѣляется тѣмъ, на которую сторону передъ игрою упадутъ брошенпыя бабки. Если бабка упадетъ правой стороной, это называется плоцка, и у кого плоцка, тотъ бьетъ раньще другихъ; если бабка упадетъ къ верху спинкой,-- это жохъ; жохи бьютъ послѣ плоцокъ. Ничка или противоположная сторона жоха должна бить лѣвой рукой; тѣ-же кто не доброситъ своей бабки до кона, играютъ слѣпышами, т. е. зажмуривъ глаза.

Въ игрѣ въ мячъ то-же начало. Но въ этой игрѣ кромѣ рукъ упражняются еще и ноги и пріобрѣтается смѣлость и ловкость. Мячъ, можетъ быть, одна изъ лучшихъ игръ. Сначала ребенокъ бѣжитъ въ паническомъ страхѣ, боясь, чтобы его не запятнали; онъ не наблюдаетъ за своимъ противникомъ, не умѣетъ слѣдить за его движеніями, не умѣетъ увернуться отъ удара, подскочить или прилечь во время и вообще обмануть своего противника. Но стыдъ быть запятнаннымъ, общія насмѣшки надъ неуклюжестію и надъ ловко полученнымъ ударомъ, а иногда и боль, заставляютъ ребенка понять наконецъ, въ чемъ сущность дѣла и усвоить необходимыя тѣлодвиженія. Игра въ мячъ бываетъ разныхъ сортовъ, напр., въ лапту играющіе дѣлятся на двѣ партіи; роль одной партіи пассивная или подчиненная, другой -- активная или торжествующая. Партія болѣе ловкая болѣе и первенствуетъ. Игроки размѣщаются по партіямъ не по предварительному уговору, а жребіемъ. Болѣе сильные и проворные игроки, въ числѣ двухъ, управляющіе ходомъ игры выбираются въ представители той и другой партіи. Такіе игроки зовутся матками. Къ маткѣ подходятъ попарно играющіе, назвавшись предварительно какимъ-нибудь названіемъ, напр., подходятъ двое и спрашиваютъ: "дуба или липы"? Матка говоритъ "дуба" и "липа" отходитъ къ другой маткѣ. Когда образовались партіи, рѣшаютъ, которой партіи играть. Вопросъ рѣшается такъ: приставляется лапта къ пальцамъ ноги и отталкивается; также кидаетъ лапту и другая матка и у которой лапта улетитъ дальше, та партія играетъ прежде. Я не стану вдаваться въ подробности этой игры, но скажу, что все въ ней рѣшается ловкостію и силой. Чтобы попасть палкой по мячику, который поддаютъ и чтобы сдѣлать такой ударъ, который-бы далъ партіи возможность сбѣгать взадъ и впередъ и воротиться на сало, нужно имѣть и силу, и большую ловкость. Чтобы дать хорошую свѣчку, иногда такую, что мячъ совершенно исчезаетъ изъ виду, требуется еще большій навыкъ. А поймать свѣчку, пріучиться ловить ее съ оттяжкой, чтобы ослабить силу падающаго мяча! Но больше всего ловкости требуется при пятнаніи и въ умѣньи ускользнуть или увернуться.. Есть смѣльчаки, которые даже и при неудачномъ ударѣ лаптой бѣгутъ съ сала, разсчитывая на свою ловкость. Ни въ одной-игрѣ не развивается такъ ловкость и самообладаніе, какъ въ лаптѣ, и почему эта игра вышла изъ употребленія, понять рѣшительно нельзя, если причины этого не заключаются въ недостатокъ мѣста. Дѣйствительно экстернамъ, приходящимъ на лекціи, и послѣ уроковъ торопящимся домой, играть въ лапту не при-ходится. Но оттого-то и нужно стараться, чтобы въ эту игру играли дѣти еще до гимназіи и до гимназіи пріобрѣли-бы ту ловкость и смѣлость, какую имъ въ гимназіи пріобрѣсти уже не удастся. Въ прежнихъ закрытыхъ заведеніяхъ и особенно въ кадетскихъ корпусахъ, играли въ лапту всѣ -- отъ десятилѣтнихъ мальчиковъ до двадцатилѣтнихъ. Иногда играло въ лапту человѣкъ до ста и вмѣстѣ съ воспитанниками ихъ гувернеры. Послѣ четырехъ-часового сидѣнья въ классахъ это была превосходнѣйшая рекреація, лучше которой нельзя ничего и придумать. Ну а чѣмъ расправляютъ свои члены нынѣшніе экстерны, возвратившись домой и сидя въ четырехъ стѣнахъ своей квартиры?

При игрѣ въ ярки копаютъ по прямой линіи недалеко одна отъ другой столько ямокъ, сколько играющихъ. Кому принадлежатъ крайнія ямки, тѣ катаютъ вдоль ярокъ мячъ и въ чьей яркѣили лункѣ остается мячикъ, тотъ пятнаетъ разбѣгающихся игроковъ; если пятнающій ne пои идетъ ни въ кого, то въ его ярку кладутъ камушекъ, а если попадетъ, то камушекъ кладется въ ярку запятнаннаго. У кого накопится пять или десять камушковъ -- смотря по уговору -- того наказываютъ. Наказываемый садится на мячъ и ему ерошатъ волосы съ извѣстнымъ, приговоромъ. Послѣ этого всѣ разбѣгаются въ разныя стороны, а наказываемый долженъ вскочить, схватить мячикъ и запятнать кого-нибудь. Ярку наказываютъ и другимъ образомъ:-- ставятъ его лицомъ къ стѣнѣ, подкладываютъ подъ ногу мячикъ и онъ долженъ оттолкнуть мячикъ йогой назадъ. Гдѣ мячикъ остановится, съ того мѣста пятнаютъ. Промахнувшійся становится на мѣсто ярки и служитъ мишенью для новаго пятнанія.

При игрѣ въ кругъ играющіе становятся большимъ кругомъ и кидаютъ другъ другу мячъ. Непоймавшій уходитъ въ середину круга; перекидываніе мяча продолжается, и всякій кто поймаетъ мячъ, можетъ его пятнать.

При игрѣ въ чушки ставятся деревянные цилиндры, выпиленные изъ жердей и ихъ выбиваютъ изъ черты палками. Играютъ обыкновенно въ двѣ партіи. Если одна партія обыграла другую, т. е. выбила всѣ чушки, это называется сдѣлать ѣзду. Проигравшіе собираютъ разбросанныя чушки и ставятъ ихъ на мѣсто и игра продолжается. Когда одна партія выиграла три игры или три ѣзды, выигравшіе садятся на спины проигравшихъ и тѣ должны провезти отъ одного города до другого. Чехарда читателю конечно извѣстна. Противъ нея, а также противъ обычая возить побѣдителя въ чушкахъ дѣлаются возраженія. Въ такомъ случаѣ я напомню читателю о глупѣйшей игрѣ, явившейся нынче въ петербургскихъ пансіонахъ. Игра эта называется слонъ. Становятся положимъ четыре взрослыхъ ученика одинъ за другимъ и каждый, сзади стоящій, кладетъ руки на плечи впереди стоящаго. На протянутыя руки садятся въ видѣ второго этажа три нѣсколько меньшихъ мальчика и точно также кладутъ руки на плечи другъ друга. На второй этажъ садятся два мальчика, изображающіе третій этажъ и на нихъ одинъ. Такимъ образомъ образуется четырех-этажная башня, въ которой ужь и не разберешь, кому хуже -- самому верхнему или самымъ нижнимъ. Если игра въ чехарду считается неудобной потому, что мальчику приходится иногда выносить на своей спинѣ 4 пуда, то слонъ неизмѣримо неудобнѣе, ибо четыре пуда приходится держать на однихъ рукахъ, да и не четыре пуда, а много больше. Этого неудобства чехарда не имѣетъ. Кто игралъ въ чехарду, тѣ знаютъ, что вся тяжесть прыгающихъ ложится не на спину, а на лопатки, что сколько-бы играющихъ ни принимало участіе -- тяжесть ихъ не составляетъ вопроса и опасность игры заключается въ томъ, чтобы прыгающій не ударилъ каблукомъ въ голову. Выводъ изъ сравненія тотъ, что забракованная чехарда, сущность которой въ томъ, что пріучаетъ къ высокому прыганью, гораздо умнѣе моднаго "слона", ровно ни къ чему непріучающаго и только лишь растягивающаго ручныя связки.

Разберите народныя игры и вы увидите, что каждая изъ нихъ имѣетъ свою спеціальную воспитательную особенность: одна игра учитъ прыгать, другая бѣгать, третья пріучаетъ къ смѣлости и къ хладнокровію, четвертая къ проворству, пятая къ самохраненію и находчивости, шестая упражняетъ руки и т. д.

Чтобы деревня принесла всю ожидаемую отъ нея пользу, нужны два условія:-- умѣть расположить занятія и самимъ большимъ, т. е. родителямъ принимать во всемъ непремѣнное участіе. Утро удобнѣе всего посвящать плаванію, экскурсіямъ въ полѣ и въ лѣсу и наблюденіямъ. Это будутъ часы уроковъ, но не тѣхъ скучныхъ и монотонныхъ книжныхъ уроковъ, которые наводятъ снотворную тоску на дѣтей, а уроковъ живыхъ, пріучающихъ ребенка читать книгу природы непосредственно. Послѣ обѣда -- игры. Но ни утромъ, ни послѣ обѣда не оставляйте дѣтей однихъ и это вотъ почему. Дѣти, при всей своей кажущейся остротѣ и находчивости, вовсе не такъ изобрѣтательны, какъ кажется. Предоставленные себѣ, особенно въ сообществѣ съ деревенскими мальчиками, они легко отдаются своимъ дурнымъ инстинктамъ и даютъ поводъ къ такимъ столкновеніямъ, которыя не должны быть допускаемы. Въ присутствіи большихъ игры идутъ стройнѣе, не переходятъ въ безсмысленную кутерьму, въ запальчивые споры о мелочахъ и всѣ недоразуменія рѣшаются гораздо скорѣе и спокойнѣе; дѣти лучше владѣютъ собою и пріучаются къ сдержанности и уступчивости. Наконецъ, дѣти въ присутствіи большихъ играютъ охотнѣе.

VI.

Неясность понятій современнаго русскаго общества наблюдается удобнѣе всего на воспитаніи дѣтей. Новое время началось съ отрицанія всего стараго. Было рѣшено, что все старое никуда не годится и только то хорошо и безошибочно,-- что діаметрально ему противоположно. Крѣпостное право есть рабство -- и вотъ мы явились проповѣдниками свободы. Грубость и сѣченіе признакъ варварства -- и вотъ мы захотѣли быть гуманными. Авторитетъ подавляетъ мысль и развитіе -- и вотъ мы отвернулись отъ авторитета. Отсутствіе руководящаго соціальнаго принципа заставляетъ насъ играть въ жмурки -- и вотъ мы провозгласили утилитаризмъ. Все это очень хорошо, но все это къ сожалѣнію не больше какъ слова. Мы провозгласили право лица и непонятый утилитаризмъ привелъ насъ къ самому узкому и черствому индивидуализму. Недовольные своимъ воспитаніемъ и всѣмъ своимъ прошлымъ, мы захотѣли вести своихъ дѣтей новой свѣтлой дорогой и приложили къ ихъ воспитанію свои смутныя непереваренныя понятія. Многимъ показалось, что это значитъ воспитывать дѣтей по американски. Русскіе американцы забыли только одно, что настоящихъ американцевъ воспитываетъ и выдѣлываетъ иная общественная жизнь и иныя учрежденія. Свобода -- великое дѣло, а самодѣятельность -- основной принципъ реальнаго воспитанія. Но если то, что мы стали понимать подъ свободой и самодѣятельностію, должно создавать черствыхъ самодуровъ и холодныхъ, резонерствующихъ эгоистовъ, -- лучше отказаться отъ такой свободы. Намъ показалось, что прежде воспитывались только наковальни, и вотъ мы стали воспитывать молотковъ.

Ошибка шла и со стороны матерей, и со стороны отцовъ; кто больше ошибался и вредилъ, сказать трудно. Новыя матери прониклись сознаніемъ своихъ священныхъ обязанностей и захотѣли быть воспитательницами. Онѣ слышали, что у великихъ людей первыми ихъ воспитателями были матери и каждая русская мать вообразила, что ея сынъ -- будущій великій человѣкъ. Я нисколько не отрицаю великаго значенія матери въ дѣлѣ первоначальнаго воспитанія, по думаю, что Вашингтонъ, Гете, Наполеонъ І-й выросли-бы геніальными людьми и совсѣмъ безъ матерей. Вліяніе матерей отражается скорѣе на людяхъ посредственныхъ, изъ которыхъ легче выходятъ дурные или хорошіе люди, чѣмъ на дѣтяхъ исключительной способности и исключительной силы. Сила всегда проложитъ себѣ дорогу и дастъ себя чувствовать. Возьмите Ломоносова, возьмите міровыхъ геніевъ среднихъ вѣковъ -- Галилея, Гусса, Джіордано Врупо, Мюнцера, Ньютона. Тогда даже и не существовало понятія о гуманномъ воспитаніи, не явились еще ни Руссо, ни Песталоцци, ни Фребель; воспитаніе было скорѣе порчею, чѣмъ развитіемъ; матери не сознавали своихъ священныхъ обязанностей -- и все-таки геніальныхъ людей являлось больше, чѣмъ нынче. Матери, воображающія себя воспитательницами будущихъ геніевъ, больше портятъ своихъ дѣтей, чѣмъ ихъ воспитываютъ. Чадолюбіе -- вещь превосходная, гуманность еще лучше. Но если чадолюбіе переходитъ въ обезьянью любовь, а гуманность въ баловство, то въ результатѣ вмѣсто геніальныхъ людей получаются дрянные и самолюбивые эгоисты.

Послѣ того, что уже писалось по этому предмету, я думаю не зачѣмъ доказывать, что главная хранительница традицій и семейнаго особнячества есть женщина. Женщина неразвитая общественно отдается всѣми силами своихъ чувствъ семьѣ и если она еще но совсѣмъ счастлива въ бракѣ, уходитъ вся въ любовь къ дѣтямъ. Это значитъ, надѣть на себя очки своекорыстія и черезъ нихъ смотрѣть на міръ божій и на людей. Такая мать на все смотритъ черезъ головы своихъ дѣтей и цѣнитъ все по отношенію къ дѣтямъ. Вы можете быть человѣкомъ превосходныхъ принциповъ, твердымъ, честнымъ, благороднымъ. Но если чадолюбивая мать не видитъ въ васъ ласки къ ея дѣтямъ, она предпочтетъ вамъ внимательнаго плута. Она цѣнитъ всѣхъ людей по отношенію ихъ къ ея дѣтямъ. Та прислуга хороша, которая любитъ ея ребенка и которая видитъ въ немъ лишь достоинства. Но горе горничной, нянѣ или кухаркѣ, если онѣ въ будущемъ геніи находятъ недостатки, а тѣмъ болѣе противъ нихъ протестуютъ!

Дѣти, какъ ни глупы, но они отлично понимаютъ свои выгоды и скоро пріучаются опредѣлять свои отношенія къ окружающимъ; они скоро понимаютъ, что окружающіе -- ихъ оружіе, пользоваться которымъ въ ихъ власти. "Не нужно долгаго опыта, чтобы почувствовать, какъ пріятно дѣйствовать чужими руками и пошевеливъ языкомъ, приводить въ движеніе всю вселенную", говоритъ Руссо. Ребенокъ, окруженный внимательностію, скоро привыкаетъ къ требовательности; онъ хочетъ, чтобы его выслушивали, предупреждали его желанія, -- ъно уже почувствовалъ свою власть, когда еще у него нѣтъ никакой силы.

Какъ только человѣкъ пріучился къ тому, чтобы повиновались мановенію его глазъ и рукъ -- это человѣкъ несвободный. Онъ зависитъ отъ другихъ; у него явились желанія раньше, чѣмъ онъ имъ въ состояніи удовлетворять. А имѣя возможность заставить за себя работать другихъ и дѣлая другихъ орудіемъ своихъ желаній, ребенокъ ростетъ уже въ ложныхъ потребностяхъ и утрачиваетъ свое мѣсто въ природѣ. "Разумный человѣкъ умѣетъ оставаться на своемъ мѣстѣ, говоритъ Руссо, но ребенокъ, незнающій своего мѣста, не можетъ на немъ удержаться. Онъ находитъ тысячу лазеекъ, чтобы выдти изъ него. Руководитель ребенка долженъ удерживать его на мѣстѣ, а это не легкое дѣло. Ребенокъ не долженъ быть ни животнымъ, ни человѣкомъ,-- онъ долженъ быть ребенкомъ; нужно, чтобы онъ чувствовалъ свою слабость, а не страдалъ отъ нея; нужно, чтобы онъ находился въ зависимости, а не въ повиновеніи; нужно, чтобы онъ просилъ, а не приказывалъ. Онъ подчиняется другимъ только вслѣдствіе своихъ нуждъ, и потому, что взрослые лучше его видятъ, что для него полезно, что лучше можетъ обезпечить его или повредить ему. Но никто, даже и самъ отецъ, не имѣетъ права приназывать ребенку того, что ему ни на что не нужно. Пока предразсудки и человѣческія учрежденія не измѣнили еще нашихъ природныхъ стремленій, счастіе дѣтей, также какъ и взрослыхъ, заключается въ пользованіи свободою. По у. первыхъ свобода эта ограничивается ихъ слабостію. Даже въ естественномъ состояніи дѣти пользуются свободою неполною, на подобіе той, какою пользуется человѣкъ въ гражданскомъ быту. Каждый изъ насъ, не будучи въ состояніи обойтись безъ другихъ, становится слабымъ и несчастнымъ. Мы созданы, чтобы быть взрослыми, законы и общества снова, превращаютъ насъ въ дѣтей. Богачи, это -- дѣти, которые, видя, какъ спѣшатъ помочь ихъ слабости, тщеславятся этимъ и гордятся попеченіями, которыхъ-бы имъ не оказывали, если-бы они были взрослыми людьми". Такимъ образомъ, ребенка съ самаго начала ставятъ въ зависимость, но не въ зависимость отъ внѣшнихъ вліяній, не только не мѣшающую свободѣ, а напротивъ, создающую ее, а въ деморализирующую зависимость отъ людей. Если человѣкъ зависитъ отъ предметовъ, у которыхъ нѣтъ ни ушей, ни рукъ, онъ остается господиномъ самого себя и направляетъ свои силы на борьбу съ этими предметами -- только потому человѣкъ и царь природы. Если окружающая природа сильнѣе человѣка, это его не раздражаетъ и не унижаетъ. Мнѣ мѣшаетъ гора, но я не могу ни сдвинуть ее съ мѣста, ни проковырять насквозь; я только понимаю, что мои силы слабѣе силъ природы. Но если я ставлю себя въ зависимость отъ силъ людей, если я хочу пользоваться людьми, какъ своими орудіями, я росту эксплуататоромъ, я завишу не отъ себя, а отъ другихъ, и я раздражаюсь на этихъ другихъ, когда они не хотятъ быть моими орудіями.

Вкусивъ власти, ребенокъ хочетъ повелѣвать; онъ уже понялъ, что есть люди повинующіеся; тогда гуманная маменька начинаетъ учить ребенка вѣжливому обращенію съ людьми ему подчиненными. Но къ чему ведетъ, что вашъ сынъ не иначе говоритъ горничной или кухаркѣ, какъ "пожалуйста", если это "пожалуйста" больше ничего какъ мягкая форма грубаго чувства? Конечно, прежняя прислуга, воспитанная въ крѣпостномъ правѣ, много помогала воспитанію маленькихъ деспотовъ. Но нужно думать, что этотъ сортъ унижающейся, прислуги скоро исчезнетъ и во второмъ поколѣніи его уже не будетъ. Съ этой точки зрѣнія можно оправдывать нѣсколько матерей, отыскивающихъ такую прислугу, на какую дѣти не жалуются. Такъ-какъ у дѣтей голова относительно больше чѣмъ у взрослыхъ, органы чувствъ и нервная система воспріимчивѣе, то они гораздо легче раздражаются. Поэтому все то, что сердитъ и раздражаетъ дѣтей, должно быть тщательно удаляемо; въ няни нужно брать женщинъ спокойныхъ, хорошаго, кроткаго характера, чтобы дѣтей ничто не поддразнивало и не злило. Но поставить въ замѣнъ раздражающей прислуги, прислугу унижающуюся и рабски покорную, значитъ не воспитывать ребенка, а развращать его.

Излишняя заботливость о здоровьѣ идетъ рядомъ съ слѣпымъ чадолюбіемъ. Желая охранить отъ опасностей здоровье ребенка, создаютъ изнѣженныхъ людей. Боясь малокровія, пріучаютъ къ обжорству, къ чувству насыщенія, Всѣ эти односторонности являются въ чадолюбивыхъ маменькахъ отъ отрывочнаго чтенія и отъ поверхностныхъ безсвязныхъ знаній. Совершенно справедливо, что малокровіе ведетъ къ многимъ печальнымъ послѣдствіямъ, къ разнымъ опаснымъ болѣзнямъ, создаетъ хилые, преждевременно умирающіе организмы. Но малокровіе не нынѣшняя болѣзнь -- ее только нынче замѣтили. Желая предупредить малокровіе, чадолюбивая мать поощряетъ ребенка къ поумѣренной ѣдѣ, заставляетъ его ѣсть какъ можно больше говядины и какъ можно меньше хлѣба и ребенокъ пріучается къ скверной привычкѣ ощущенія сытости. Этимъ чадолюбивымъ матерямъ я напомню слѣдующія слова Вирхова: "чувство голода происходитъ весьма разнообразно; не всегда оно бываетъ однимъ лишь выраженіемъ инстинктивныхъ потребностей въ пищѣ; оно довольно часто происходитъ отъ привычки набивать желудокъ, отъ чувства относительной пустоты въ немъ... Нѣчто подобное обыкновенію дикихъ народовъ замѣчается и у нашихъ работниковъ, которые предпочтительно питаются чернымъ хлѣбомъ и другими объемистыми явствами, затѣмъ начинается та пищеварительная и испражнительная работа, которая нѣкоторыми лже-физіологами -- принимается за весьма существенный мотивъ здоровья и которая однакожъ есть ничто иное какъ дурная привычка". Эта привычка имѣетъ вліяніе и на умственное развитіе ребенка. Вотъ примѣръ. Я знаю одну компанію, которая каждый день ходитъ купаться. Отправляется компанія въ восемь часовъ утра, приходитъ въ 9 и садится за кофе. Въ этой компаніи есть мальчикъ систематически пріученный къ многоядѣнію. Однажды, по особому случаю, купающейся компаніи пришлось кончить свое дѣло въ полчаса вмѣсто часа. На возвратномъ пути компанія встрѣчаетъ нѣсколько крестьянъ съ лѣстницами, веревками и съ какими-то странными снарядами. Оказывается, что крестьяне идутъ вынимать изъ бортеваго дерева дикій рой. Дѣти заинтересованы покой невиданной для нихъ штукой, общество остана, вливается, но не прошло и десяти минутъ, какъ мальчикъ, привыкшій къ многоядѣнію, почувствовалъ пустоту въ желудкѣ, онъ сказалъ, что очень голоденъ и пошелъ домой. А между тѣмъ этотъ мальчикъ вовсе не глупый, а способный и даровитый.

Баловство является очень часто отъ того, что матери и сами не знаютъ, что можно позволить и что слѣдуетъ запретить. Съ одной стороны жаль лишить ребенка той небольшой доли свободы, какой онъ пользуется, а съ другой боязно злоупотреблять своимъ родительскимъ правомъ и заставить ребенка почувствовать, что все зависитъ отъ каприза родителей. Родителямъ приходится колебаться между двумя крайностями -- или создать робкаго, жалкаго, какъ-бы загнаннаго ребенка или воспитать высокомѣрнаго деспота, незнающаго ничего выше своего каприза и прихоти. Стѣсненный ребенокъ легко видитъ во-всемъ недоброжелательность, онъ начинаетъ бояться людей и растетъ преждевременнымъ мизантропомъ. Но и ребенокъ не знающій отказа выростаетъ не лучшимъ. Избалованный исполненіемъ всѣхъ его желаній, онъ не переноситъ ни малѣйшаго отказа и если необходимость принуждаетъ повторять подобные отказы, ребенокъ видитъ въ этомъ простое упрямое сопротивленіе, несправедливость и также ожесточается. Такимъ образомъ и въ томъ и въ другомъ случаѣ мы будемъ вмѣсто добрыхъ ростить дѣтей злыхъ. Злыми-же мы ихъ сдѣлали потому, что не пріучили соразмѣрять свои желанія съ своими собственными силами, а напротивъ того пріучили пользоваться чужими руками. Безсильные люди, привыкшіе къ угодливости, всегда будутъ недовольны; имъ всегда кажется, что для нихъ сдѣлано мало. Отъ этого въ большинствѣ случаевъ они злы, завистливы, раздражительны. Если хотите, чтобы вашъ ребенокъ былъ добръ, сдѣлайте его сильнымъ, сдѣлайте его господиномъ самого себя и пріучите его къ страданіямъ, ибо въ умѣньи переносить ихъ -- начало нравственной силы и мужества. Когда ребенокъ упалъ, разбилъ себѣ носъ или обрѣзалъ себѣ палецъ -- не пугайтесь, не суетитесь, не бѣгите къ нему съ пластырями и примочками. Ребенку конечно больно, но онъ больше страдаетъ отъ страха, который вы своею суетливостью только въ немъ усиливаете и укореняете. Пусть потерпитъ, пусть учится безъ страха переносить боль, чтобы потомъ имѣть силу переносить страданія. Справедливо говорилъ Руссо: "Не нелѣпо-ли вокругъ ребенка устроивать цѣлый арсеналъ разныхъ орудій съ цѣлью оградить его съ головы до ногъ отъ боли, такъ-что, сдѣлавшись взрослымъ и не имѣя ни мужества, ни опытности, онъ при первой царапинѣ считаетъ себя умирающимъ и падаетъ въ обморокъ при видѣ первой капли своей крови".

Но если мы не мастера воспитывать своихъ дѣтей въ физической и нравственной силѣ, за то мы великіе мастера заставлять дѣтскій мозгъ работать преждевременно. Мы, реалисты, воображая, что даемъ дѣтямъ реальное воспитаніе, въ сущности уже шестилѣтнихъ дѣтей ростамъ классиками. Что такое классицизмъ? Классицизмъ есть преждевременное головное развитіе, при которомъ ребенокъ заучиваетъ слова и понятія, не воспринимая ихъ смысломъ. Такое воспитаніе есть обыкновенная слабость родителей, желающихъ сдѣлать своихъ дѣтей геніями. Я припоминаю одного либеральнаго литератора, впослѣдствіи однако вовсе неоказавшагося твердымъ въ либеральныхъ принципахъ, пятилѣтній сынъ котораго отпускалъ заученыя фразы о свободѣ, говорилъ, что онъ ненавидитъ деспотизмъ, рабство. Этотъ будущій Брутъ рѣшительно отвергалъ всякую власть и практическое примѣненіе либеральныхъ принциповъ началъ съ отрицанія власти своихъ родителей. Здѣсь порча въ томъ, что ребенку говорятъ о такихъ вещахъ, которыхъ онъ понять не въ состояніи. И десятилѣтній мальчикъ не скажетъ вамъ, что значитъ свобода, деспотизмъ, рабство. А между тѣмъ, заставляя заучивать ребенка то, чего онъ не понимаетъ, этимъ самымъ предполагаютъ въ немъ понятія выше дѣйствительныхъ, льстятъ его самолюбію и заставляютъ его сравнивать себя не съ самимъ собою, а съ другими. Въ глазахъ и одобряющихъ улыбкахъ своихъ родителей, ребенокъ постоянно чувствуетъ похвалу, читаетъ постоянно, что онъ уменъ и лучше другихъ. Въ ребенкѣ зарождается самолюбіе со всѣми его дурными послѣдствіями. Примѣръ либеральнаго литератора не единственный примѣръ. Вы ихъ встрѣтите на каждомъ шагу, на каждомъ шагу вы натолкнетесь на дѣтей, заучившихъ слова и готовыя фразы, смысла которыхъ они не понимаютъ. Такой ребенокъ уже потерялъ свое мѣсто въ природѣ, онъ выдѣлился изъ другихъ людей, онъ -- первый человѣкъ; онъ первый всегда и во-всемъ, точно на свѣтѣ и нѣтъ другихъ дѣтей. Идетъ-ли онъ по улицѣ -- онъ ни передъ кѣмъ не сторонится. За чаемъ, за обѣдомъ, онъ беретъ себѣ самое лучшее и самое большое, вовсе и не задумываясь надъ тѣмъ, что и другіе могутъ также хотѣть ѣсть. Съ прислугой онъ невысокомѣренъ потому, что его учили вѣжливому обращенію, но онъ смотритъ на нее какъ на людей изъ другой глины. Въ играхъ онъ хочетъ управлять всѣми и чтобы исполнялась только его воля; онъ не выноситъ никакого превосходства, онъ краснѣетъ, если хвалятъ другого, для него не существуетъ равенства и подъ равенствомъ онъ понимаетъ только то, что выгодно ему. Онъ, можетъ быть, и не лгунъ, но на каждомъ шагу дѣлаетъ подлоги, чтобы настоять на своемъ и быть правымъ. Когда у него нѣтъ силы дѣйствовать прямо, онъ прибѣгаетъ къ интригамъ и лукавству, лишьбы сдѣлалось то, что онъ хочетъ. Товарищи его понимаютъ и не любятъ. Избѣгая ссоры, они отъ него отстраняются и не хотятъ съ нимъ играть.

Плоды такого воспитанія вкушаютъ прежде всего сами родители. Вотъ мальчикъ, воспитанный одиночкой, непріученный согласовать свои интересы съ интересами другихъ, -- мальчикъ, воспитанный на похвалахъ и считающій себя первымъ человѣкомъ. Уже 10 лѣтъ онъ сталъ заноситься сначала надъ своею матерью, а потомъ и надъ отцомъ. Когда онъ началъ готовиться въ гимназію и заучилъ кое-что изъ географіи и изъ грамматики, онъ сталъ пріурочивать себя не къ дѣтямъ, а къ большимъ, и первый опытъ борьбы совершилъ надъ своими родителями. Съ сардоническими, а иногда и съ добродушными улыбками онъ предлагалъ имъ вопросы изъ географіи и латинской грамматики, чтобы убѣдиться, могутъ-ли его родители знать то, что знаетъ онъ. Мать долго переносила эти экзамены, не противодѣйствуя и даже не дѣлая сыну замѣчаній, но отецъ видѣлъ, что этой заносчивости нужно, наконецъ, положить предѣлъ. Разъ за обѣдомъ мальчикъ предлагаетъ своему отцу вопросъ: -- "Нашъ домъ издаетъ звуки отъ ужаснаго грома"; какой падежъ "ужаснаго грома" -- родительный или дательный?" Отецъ, вмѣсто отвѣта, сказалъ сыну такую рѣчь: "Ты, вѣрно, замѣтилъ, что когда дѣти подростутъ и станутъ умны, они живутъ отдѣльно отъ родителей; я нахожу, что ты знаешь больше, чѣмъ мы съ мамой, и потому ты можешь уже жить одинъ. Послѣ обѣда найми себѣ квартиру и переѣзжай". Все это было сказано такимъ тономъ, что мальчикъ видѣлъ, что съ нимъ не шутятъ; онъ затихъ и не ѣлъ ничего до конца обѣда. Послѣ обѣда отецъ сказалъ прислугѣ, чтобы помогли мальчику найдти квартиру и переѣхать, а самъ ушелъ изъ дому. Все время, пока отца не было дома, ребенокъ сидѣлъ мрачный и задумчивый; онъ не плакалъ; было очевидно, что онъ подавленъ и раздумываетъ. Онъ понялъ свое относительное безсиліе. Подтруниваніе надъ родителями и экзамены кончились.

Подобная порча, происходитъ только отъ того, что дѣтей поощряютъ похвалами и заставляютъ ихъ сравнивать себя не съ самими собой, а съ другими. Нужно, чтобы для ребенка мѣриломъ его силъ служило сравненіе его прошлаго съ его настоящимъ. Онъ не долженъ учиться ничему изъ зависти и тщеславія; онъ долженъ пріучиться оцѣнятъ вѣрно только свои собственныя силы. Пятилѣтнимъ мальчикомъ, напр., онъ не умѣлъ еще прыгать, шестилѣтнимъ онъ перепрыгиваетъ узенькую канавку. Обратите вниманіе его на этотъ успѣхъ, пусть онъ знаетъ, насколько прибавилось у него силъ, и что ему нужно упражнять свои силы еще энергичнѣе, чтобы достигнуть еще большаго успѣха. Пятилѣтнимъ мальчикомъ онъ еще не умѣлъ лѣзть на дерево, а шестилѣтнимъ онъ влѣзаетъ на первые сучья яблони, растущей въ вашемъ саду. Обратите его вниманіе и на это. Пятилѣтпимъ мальчикомъ онъ поднимаетъ.10 фунтовъ, шестилѣтнимъ -- уже 20, и опять пусть ребенокъ знаетъ, какой онъ сдѣлалъ успѣхъ. Придерживаясь этой системы во всемъ, вы заставите ребенка вѣрно относиться къ своимъ силамъ и если онъ въ игрѣ или въ ученьѣ будетъ встрѣчать соперниковъ болѣе сильныхъ, онъ будетъ смотрѣть на нихъ не съ той безсильной завистью, которая портитъ чувство, а понимая, что эти мальчики сильнѣе потому, что они больше. Совсѣмъ другое, если ребенокъ сравниваетъ себя не съ самимъ собою, а съ другими: онъ всегда ухитрится дѣлать сравненіе въ свою пользу и выискать свое превосходство по отношенію къ чужой слабости. Какъ только разъ ребенокъ сдѣлалъ подобное выгодное для себя сравненіе, онъ уже заразился неизлечимымъ самолюбіемъ. Ребенокъ, сравнивающій себя съ другими, никогда не удовлетворенъ; онъ считаетъ себя лучше другихъ и хочетъ, чтобы такимъ-же признавали его и другіе, а это невозможно. Тогда въ ребенкѣ начинаетъ появляться неудовлетворенное злое чувство, жестокія страсти, зависть, злорадство, своекорыстіе. Если всѣмъ этимъ дурнымъ страстямъ не будетъ положено предѣла, если горькими испытаніями ребенокъ не найдетъ своего истиннаго мѣста въ природѣ, онъ выростетъ окончательно испорченнымъ и негоднымъ человѣкомъ.

Человѣкъ, испорченный самолюбіемъ, не можетъ быть добръ, или, вѣрнѣе, онъ на столько добръ, на сколько доброта не дѣлаетъ его вторымъ человѣкомъ. Человѣкъ завистливый, тщеславный и славолюбивый никогда не переноситъ никакого превосходства. Всякій, кто лучше -- его врагъ. Конечно, отъ дурныхъ страстей нельзя уберечь, потому-что вся соціальвая жизнь построена на конкуренціи, на борьбѣ, на своекорыстной погонѣ за лучшимъ. Пусть пороки неизбѣжны при такихъ отношеніяхъ, но пусть ихъ создаетъ сама жизнь, а не домашнее воспитаніе. Воспитывая ребенка въ вѣрной оцѣнкѣ своихъ собственныхъ силъ и вслѣдствіе того въ хорошихъ чувствахъ, вы заложите въ немъ начало совѣсти и не подавите соціальныхъ инстинктовъ.

Рядомъ съ самолюбіемъ неизбѣжно злорадство. Человѣкъ, воспитанный на похвалахъ, на вѣчномъ сравненіи себя съ другими, теряетъ всякую мѣрку и приходитъ къ результатамъ, совершенно противоположнымъ тѣмъ, къ какимъ хотѣло вести его воспитаніе. Вмѣсто того, чтобы отыскивать въ людяхъ хорошее и рости въ соревнованіи съ этимъ хорошимъ, ребенокъ, напротивъ, привыкаетъ замѣчать недостатки, изучать ихъ въ другихъ и радоваться, если онъ ихъ открываетъ. Во всѣхъ этихъ случаяхъ первою жертвою становятся сами родители; они -- тотъ пробный камень, на которомъ ребенокъ дѣлаетъ свои соціальные опыты, и сами родители кладутъ своимъ ошибочнымъ воспитаніемъ начало тому семейному разрыву, который потомъ переходитъ въ антагонизмъ отцовъ и дѣтей.

Самолюбивый человѣкъ не можетъ быть правдивъ; онъ, можетъ быть, не сдѣлается грубымъ лжецомъ, по незамѣтно для себя онъ будетъ прибѣгать къ подлогамъ, чтобы быть всегда правымъ и сохранить за собою свое первое мѣсто. Вотъ дѣти играютъ; явилось какое-то недоразумѣніе, а затѣмъ и ссора, Попробуйте разспросить самолюбиваго ребенка, какъ это случилось. Онъ, конечно, не признаетъ вины за собою, онъ о нѣкоторыхъ фактахъ умолчитъ, другіе изобразитъ въ иномъ свѣтѣ, свое поведеніе смягчитъ, ошибки товарищей представитъ въ болѣе рѣзкомъ видѣ и въ концѣ концовъ окажется, что виноваты всѣ, кромѣ него. Въ своихъ показаніяхъ ребенокъ, можетъ быть, вполнѣ искрененъ и но говоритъ преднамѣренной лжи; но онъ уже привыкъ смотрѣть на себя всегда мягкимъ, оправдывающимъ образомъ, а на другихъ жесткимъ, обвинительнымъ окомъ, нисколько не предполагая, что его подлоги -- ложь. Это вѣчное выгораживаніе себя убиваетъ, наконецъ, всякую правдивость и пріучаетъ человѣка къ той мелочной недобросовѣстности, которая мѣшаетъ ему быть вполнѣ честнымъ. Ложь въ маленькихъ дѣтяхъ не такъ опасна, какъ подлоги. Дѣти 3, 4 и даже 5 лѣтъ лгутъ очень часто, но это еще не лживость. Ребенокъ, положимъ, съѣлъ кусокъ пирога и на вопросъ матери: кто съѣлъ -- отвѣчаетъ: "не знаю, не я". Или онъ сломалъ игрушку, разбилъ стаканъ и тоже говоритъ -- "не я". Это ложь неопасная -- она пройдетъ. Самый откровенный и прямой ребенокъ можетъ сказать иногда неправду. Кромѣ того, маленькіе дѣти очень часто выдумываютъ то, чего не бывало. Все это не лживость -- это дѣтское непониманіе. Чаще всего, конечно, дѣти говорятъ неправду отъ страха, потому-что какъ-бы ни были родители добры и ласковы, они все-таки власть, внушающая страхъ. Подобная лживость проходитъ обыкновенно безъ слѣда, тогда какъ привычка къ подлогамъ, чтобы выгородить себя и сохранить свое внѣшнее достоинство, усиливается вмѣстѣ съ ростущимъ самолюбіемъ.

Самолюбивый человѣкъ всегда эксплуататоръ, но его эксплуатація не экономическая, а нравственная. Весьма вѣроятно, что онъ не станетъ употреблять грубыхъ средствъ, чтобы пользоваться плодами чужой экономической дѣятельности, но онъ пользуется чужими силами, чтобы сохранить свое первое мѣсто. Вотъ нѣсколько дѣтей играютъ вмѣстѣ, и между ними ребенокъ, выросшій первымъ человѣкомъ. Посмотрите, къ какимъ ловкимъ и изворотливымъ средствамъ прибѣгаетъ онъ, чтобы заставить всѣхъ дѣлать то, что ему хочется. Онъ предлагаетъ свое мнѣніе, по большинство не соглашается; тогда онъ начинаетъ уговаривать по одиночкѣ, ластится къ менѣе согласнымъ, катитъ мячекъ по лункамъ, чтобы плѣнить этой игрой, въ которую играть хочется ему одному, и вообще прибѣгаетъ ко всякому лукавству, чтобы переманить всѣхъ на свою сторону. Я зналъ чадолюбивую мать, которая въ подобной лукавой изворотливости своего сына видѣла доказательство его ума. Не стану отрицать, что тутъ дѣйствуетъ умъ, но это умъ не соціальный, а своекорыстный, умъ мелочный и лукавый, доказывающій не нравственную силу, а напротивъ -- безсиліе. Привычка всегда быть первымъ, привычка заставлять дѣлать все то, что хочется самому, а не другимъ -- ведетъ къ неуступчивости даже въ самыхъ ничтожныхъ мелочахъ, къ вѣчному желанію упрямо настаивать только на своемъ. Можетъ-ли подобный самолюбиво-неуступчивый ребекомъ вырости хорошимъ гражданиномъ, когда для него нѣтъ другихъ людей, кромѣ него и не существуетъ другихъ соображеній, кромѣ его личныхъ соображеній. Говорятъ, что самолюбіе является иногда могучимъ рычагомъ общественной дѣятельности. Едва-ли это такъ, ибо то искалеченное самолюбіе, о которомъ здѣсь говорится, не совмѣщается съ сильнымъ умомъ. Это самолюбіе маленькихъ, средненькихъ людей, образующихъ обыкновенную цивилизованную чернь, ни къ какимъ общественнымъ подвигамъ неспособную. Настойчивость выдающихся умныхъ людей, желающихъ заставить поступать толпу по-своему, происходитъ не изъ преувеличенной оцѣнки своихъ собственныхъ силъ, а вытекаетъ изъ твердо-выработаннаго убѣжденія. Корень этого самолюбія кроется не въ исканіи похвалы и поощренія, а въ стремленіи быть полезнымъ и въ убѣжденіи, что общей пользы можно достигнуть лишь тѣмъ, если заставить всѣхъ поступать по-своему. Это самолюбіе можно назвать историческимъ, самолюбіемъ общественнаго дѣятеля, тогда какъ самолюбіе людей образованной толпы есть простая погоня за популярностію въ своемъ кружкѣ, погоня за мелочною похвалою.

Самолюбіе ведетъ къ ложному достоинству, къ боязни казаться хуже чѣмъ есть, къ вѣчной игрѣ въ нравственный маскарадъ. Чтобы казаться лучше, человѣкъ прибѣгаетъ къ нравственнымъ подлогамъ; онъ сдерживаете и затаиваетъ свои чувства, онъ молчитъ съ ложной скромностію; онъ возмущается искуственно противъ всего дурного; онъ напускаетъ на себя и честность, и гуманность, и состраданіе. Есть люди стремительные отъ природы, которые изъ чувства ложнаго достоинства воспитали въ себѣ сосредоточенность. Это худшій недостатокъ, который только можно вообразить въ людяхъ. Въ такомъ человѣкѣ все искуственно и нѣтъ ни тѣни искренности и правдивости. Владѣя собою, онъ хлопочетъ о томъ, чтобы его не прочитали, а самъ постоянно наблюдаетъ за другими. Подобное вѣчное шпіонство за другими, засматриваніе въ чужую душу, холодное выгораживаніе себя изъ людей, съ которыми онъ живетъ, и вѣчное держаніе себя на веревочкѣ вноситъ въ общественную жизнь такой разъѣдающій элементъ, такое обоюдное недовѣріе и подтачиваніе другъ подъ друга,-что если это несчастное направленіе является господствующимъ, общество очевидно вступаетъ въ моментъ соціальнаго регресса. Мнѣ случилось видѣть одного восьмилѣтняго мальчика, который владѣлъ собою такъ хорошо, шпіонилъ за другими съ такимъ совершенствомъ, не показывая. никогда своей собственной души, точно онъ вполнѣ зрѣлый дипломатъ школы Талейрана или воспитанникъ Фуше, Мать его говорила, что это оттого, что онъ родился слабымъ и хилымъ, и что его нужно было удерживать и предостерегать отъ всякихъ случайностей, но едва-ли это такъ. Скорѣе это противоположная воспитательная крайность, въ которую кинулись нѣкоторыя новыя матери. Самодурство Китъ-Китычей неоспоримое общественное зло, а ноздревская распущенность ведетъ ко многимъ соціальнымъ неудобствамъ. Но уже лучше имѣть дѣло съ распущеннымъ самодуромъ, котораго все-таки видишь и знаешь, и противъ котораго можно принять свои мѣры, чѣмъ съ человѣкомъ, выросшимъ на нравственныхъ подлогахъ, на двуличныхъ чувствахъ и на вѣчномъ подсматриваніи за другими. Такому человѣку не только нельзя довѣрять -- его слѣдуетъ бояться.

Неосторожное развитіе самолюбія приноситъ иногда огромное семейное зло. Есть такіе факты. У женщины родится первый ребенокъ, поглощающій все ея вниманіе; онъ ея радость въ настоящемъ, онъ ея будущая надежда. Неумѣлостію превращаютъ его въ перваго человѣка, и затѣмъ онъ ростетъ семейнымъ бичемъ для всѣхъ своихъ послѣдующихъ братьевъ и сестеръ. Онъ рѣшительный тираннъ всѣхъ тѣхъ, кто его меньше; онъ заставляетъ ихъ дѣлать все по-своему. Играютъ-ли дѣти вмѣстѣ, онъ заставляетъ другихъ служить себѣ, подавать ему что нужно, посылаетъ ихъ подавать то или другое, и вообще держитъ себя полнымъ повелителемъ. У подобныхъ деспотовъ бываетъ иногда привычка поддразниванія. Я знаю случай, гдѣ старшій братъ вѣчными поддразниваніями совершенно испортилъ характеръ младшаго брата и сдѣлалъ его нервнымъ, раздражительнымъ и слабымъ. Я знаю другой случай, когда старшій братъ, избалованный похвалами, возненавидѣлъ своего младшаго брата, когда младшій оказался добрымъ, кроткимъ, славнымъ мальчикомъ, и на него перешли симпатіи родителей. Избалованный старшій не могъ перенести этого предпочтенія, и не только сталъ обижать всѣми средствами, всѣми способами младшаго, но втихомолку его колотилъ -- и постоянно въ грудь. Разъ онъ ударилъ младшаго брата такъ сильно, что у того пошла горломъ кровь. Младшій хирѣетъ, постоянно подавленъ чувствомъ страха и пересталъ рости. Мать не знаетъ, что и дѣлать, потому-что всякая строгость, всякое взысканіе озлобляетъ старшаго еще болѣе.

Ссоры между братьями очень обыкновенное явленіе, и балующія матери обыкновенно говорятъ: "выростутъ, станутъ умнѣе и пройдетъ". И дѣйствительно проходитъ. Но, во-первыхъ, не всегда безъ слѣдовъ, а иногда слѣдовъ непоправимыхъ, такъ-что сама семья культируетъ въ себѣ разъѣдающій ее элементъ, а во-вторыхъ, дурныя, грубыя, эгоистическія привычки проходятъ, только въ такихъ дѣтяхъ, въ которыхъ есть хорошія наслѣдственныя качества и только тогда, когда школой становится сама жизнь. Если жизнь должна поправлять воспитаніе, то ясно, что вмѣсто воспитыванія дѣтей, мы ведемъ ихъ путемъ порчи.

Въ человѣкѣ замѣчаются два паралельные ряда инстинктовъ: одни соціальные, другіе антисоціальные или животно-эгоистическіе. Соціальные инстинкты выработались путемъ постепенныхъ общежительныхъ привычекъ и общимъ сознаніемъ ихъ соціальной выгодности. Антисоціальные, напротивъ, составляютъ наслѣдственный остатокъ тѣхъ эгоистическихъ свойствъ, которыми отличался первобытный человѣкъ. Они больше ничего, какъ регрессивное наслѣдство, несмотря на культуру, упорно сохраняющіеся до-сихъ-поръ и проявляющіеся не только въ частномъ поведеніи отдѣльныхъ людей, но и въ общественномъ поведенія цѣлыхъ народовъ. Сущность воспитанія заключается въ томъ, чтобы подавить въ дѣтяхъ импульсы эгоистическихъ инстинктовъ и создать привычку импульсовъ соціальныхъ.

Извѣстно, что дѣти воспитываются подражаніемъ взрослыми. и у дѣтей есть множество такихъ особенныхъ инстинктивныхъ движеній, причина происхожденія которыхъ объяснима лишь тогда, если мы обратимся къ сферѣ низшихъ животныхъ. Въ этомт отношеніи дѣти во многомъ напоминаютъ обезьянъ и, можетъ быть, къ обезьянамъ они гораздо ближе, чѣмъ къ взрослымъ и вполнѣ развитымъ людямъ. Обезьяны отличаются подвижностію, живостію, быстрой перемѣной настроеній. Отъ этого онѣ безпрестанно ссорятся и дерутся и также скоро мирятся, чтобы отъ ласки снова перейти къ ссорѣ. Обезьяны любятъ лазить по деревьямъ, у нихъ страсть кидать другъ въ друга орѣхами, отломками вѣтвей и вообще всѣмъ тѣмъ, что попадается имъ подъ руку. Подобныя-же свойства замѣчаются и въ маленькихъ дѣтяхъ. Мальчики съ особеннымъ наслажденіемъ кидаютъ каменьями и вы видите, что они дѣлаютъ это безъ всякой цѣли, безъ всякаго размышленія, повинуясь чисто-инстинктивному импульсу. Съ такимъ-же удовольствіемъ мальчики лазятъ на деревья, даже никогда не видовъ, чтобы другіе лазили. Я знаю одного мальчика очень выдержаннаго, котораго систематически удаляли отъ всего того, что можетъ вызывать грубые рефлексы. И несмотря на то, онъ пріучился кидать каменьями, пескомъ и его невозможно отучить отъ этой привычки. Если онъ идетъ съ отцемъ и разговариваетъ и повидимому поглощенъ разговоромъ, но на глаза его попадается камень, онъ совершенно инстинктивно, внезапно, безъ всякой предварительной мысли беретъ этотъ камень и бросаетъ его. Этотъ-же мальчикъ вышелъ драчуномъ. Надобно сказать, что онъ отличается кровянымъ сложеніемъ и легко горячится. Какъ только кровь ударила ему въ голову, глаза его дѣлаются неподвижными, тусклыми и онъ идетъ въ драку. На эти свойства дѣтей Дарвинъ указываетъ какъ на наслѣдственные грубые инстинкты, доставшіеся намъ отъ нашихъ первыхъ грубыхъ родичей. Если не принять этого объясненія, то конечно подражательность и грубые инстинкты дѣтей останутся непонятными. А чѣмъ вы объясните, что изъ всѣхъ игръ прививается скорѣе всего игра въ солдатики? Оттого-то такъ и часто, что дѣти понимаютъ и замѣчаютъ въ книгахъ совсѣмъ не то, что хотѣли-бы заставить ихъ замѣчать ихъ родители. Въ родителяхъ развитіе уже подавило тѣ инстинкты, которые еще сильны въ дѣтяхъ. Родители нерѣдко удивляются, откуда дѣти узнаютъ разныя бранныя слова и недоумѣваютъ, изъ какого источника они почерпаютъ свою воинственность. Да изъ тѣхъ-же самыхъ книгъ, которыми вы думаете воспитывать ихъ въ гражданскихъ чувствахъ. Ваши дѣти, положимъ выдумали игру въ "казаки и поляки", въ концѣ концовъ передрались и пришли къ вамъ съ жалобой. Вы не понимаете, кто научилъ ихъ этому, но подумавъ немного, вы припомнили, что наканунѣ читали имъ о подвигахъ Богдана Хмѣльницкаго. А всѣ наши сказки -- о разныхъ Полканахъ богатыряхъ, Добрыплхъ Никитичахъ и т. д.-- развѣ дѣти замѣчаютъ въ нихъ что-либо другое, кромѣ процесса дракъ, да побоищъ? Первобытный человѣкъ всегда поклонялся физической силѣ, всегдапроникался инстинктивнымъ уваженіемъ къ храбрости и героизму. Поэтому-же и ребенокъ приходитъ въ восторгъ отъ подвиговъ Ильи Муромца и въ немъ возбуждается естественный инстинктъ, по которому онъ такъ легко воображаетъ себя богатыремъ и готовъ немедленно примѣнить свою богатырскую силу, чтобы поколотить своего младшаго брата. Или вы слышите, что ваши дѣти употребляютъ бранныя слова. Я думаю, вы замѣчали, что бранныя слова легче обращаютъ на себя вниманіе дѣтей, чѣмъ ласковыя. Это оттого, что ласковое слово не шевелитъ въ ребенкѣ его воинственнаго инстинкта. Оттого и въ вашихъ книжкахъ, которыя вы ему читаете для просвѣщенія его понятій, онъ легче всего выискиваетъ слова подобнаго рода. Мы удивляемся иногда, что дѣти въ ссорѣ начинаютъ бранить другъ друга: "мѣдный лобъ", "пустая голова". Откуда они могли узнать эти бранныя выраженія? И оказывается, что или изъ "Роднаго слова" или изъ "басенъ Крылова".

Рядомъ съ этими первобытными инстинктами живутъ въ дѣтяхъ инстинкты соціальные, выходящіе изъ симпатическихъ чувствъ. Эти послѣдніе выработались путемъ прогрессивной наслѣдственности въ противоположность первымъ, которые сохранились въ насъ путемъ наслѣдственности регрессивной. Задача воспитанія заключается въ томъ, чтобы задержать первые и постояннымъ рядомъ упражненій воспитать привычку ко вторымъ. Какъ человѣкъ отдается совершенно безсознательно импульсу эгоистическаго инстинкта, -- напр: ребенокъ, кидающій безсознательно каменья или бросающійся съ сжатыми кулаками на своего противника,-- такъ симпатическое чувство побуждаетъ человѣка совершенно инстинктивно, безъ размышленій, помогать своему ближнему. Вотъ пожаръ и люди бѣгутъ со всѣхъ концовъ, чтобы тушить его. Вы думаете, они дѣйствуютъ изъ эгоизма, желая этимъ не допустить огня до своихъ домовъ? Нѣтъ. Спросите ихъ и вы узнаете, что они о себѣ думали меньше всего. Отчего человѣкъ, неумѣюшій плавать, бросается въ воду, чтобы спасти утопающаго? Онъ пренебрегаетъ даже самымъ сильнымъ, основнымъ инстинктомъ -- чувствомъ самосохраненія. Изъ этого-же источника вытекаетъ наша радость при видѣ чужого счастія и соболѣзнованіе къ чужому страданію. Во всѣхъ подобныхъ случаяхъ людьми управляетъ импульсъ взаимной помощи. Тѣ-же самые симпатическіе инстинкты заставляютъ насъ дорожить одобреніемъ себѣ подобныхъ и бояться порицанія и презрѣнія.

Получая въ свое распоряженіе ребенка съ подобными противоположными инстинктивными побужденіями, воспитатель долженъ умѣть пользоваться ими такъ, чтобы не сдѣлать ихъ источникомъ нравственной порчи. Мы знаемъ, что человѣкъ нуждается въ одобреніи и боится порицанія; мы знаемъ, что это чисто-соціальный инстинктъ, вытекающій изъ симпатіи человѣка къ себѣ подобнымъ. но какъ-же мы пользуемся этимъ превосходнымъ средствомъ для соціальнаго воспитанія ребенка? Вмѣсто того, чтобы сдѣлать его средствомъ для развитія гуманныхъ чувствъ, мы, напротивъ, его дѣлаемъ орудіемъ для развитія антисоціальныхъ эгоистическихъ инстинктовъ. Одобреніе становится источникомъ порчи вслѣдствіе нашей неумѣлости и если оно не навсегда портитъ человѣка, то только потому, что соціальные инстинкты въ немъ прочнѣе и дѣйствуютъ постояннѣе, чѣмъ инстинкты антисоціальные. Только поэтому ребенокъ, испорченный воспитаніемъ, можетъ впослѣдствіи выработаться въ хорошаго человѣка. Предположите, что ребенокъ обиженъ другимъ ребенкомъ и въ обиженномъ является чувство мести. Это чувство не можетъ быть продолжительно; оно или успокоивается немедленнымъ удовлетвореніемъ или, въ случаѣ невозможности скораго удовлетворенія, смѣняется болѣе прочнымъ и постояннымъ инстинктомъ, заставляющимъ человѣка искать расположенія и симпатіи себѣ подобныхъ. Или чувство голода и воровство? Ребенокъ съ голода укралъ булку. На первое время инстинктъ самосохраненія взялъ въ немъ верхъ, но какъ только онъ удовлетворился, -- вступаютъ въ свои права другіе инстинкты -- соціальные. Эта смѣна ощущеній, при которой человѣкъ, отдаваясь болѣе сильному импульсу, можетъ дѣйствовать во вредъ ближнему, не составляетъ безслѣднаго процесса. Ребенокъ, какъ и большой, сравниваетъ свои ощущенія, сравниваетъ слабое ощущеніе съ болѣе сильнымъ и отдаетъ предпочтеніе ощущенію болѣе продолжительному и слѣдовательно болѣе пріятному. Онъ чувствуетъ довольство или недовольство и путемъ подобныхъ сравненій выработываетъ себѣ рѣшеніе, какъ поступать на будущее время. Чтобы рѣшеніе поступать выгодно и пріятно для себя выработалось у ребенка, въ твердое поведеніе, нуженъ продолжительный рядъ повторительныхъ процессовъ. Вотъ почему дѣти милліонъ разъ повторяютъ одинъ и тотъ-же поступокъ, вѣчно ссылаясь на то, что они забыли. Чтобы явилась возможность сравненія, нужно, чтобы повторился поступокъ; а чтобы явилась привычка изъ двухъ паралельныхъ импульсовъ подчиняться одному наиболѣе выгодному, нуженъ длинный рядъ опытовъ въ одномъ направленіи. Какъ только явилась эта привычка, ребенокъ дѣйствуетъ уже совершенно инстинктивнымъ образомъ, и также какъ прежде онъ поступалъ инстинктивно худо, теперь онъ будетъ поступать инстинктивно-хорошо. Вотъ почему хорошій воспитатель долженъ быть терпѣливъ и вотъ почему онъ долженъ быть непремѣнно послѣдовательно настойчивъ. Въ борьбѣ между двумя противоположными импульсами, о которой сейчасъ говорилось,-- импульсомъ личнымъ, эгоистическимъ, по которому ребенокъ отъ голода стянетъ булку и импульсомъ симпатическаго тяготѣнія къ людямъ, лежитъ начало общественнаго мнѣнія, которымъ дорожитъ всякій человѣкъ и которое поэтому имѣетъ важное воспитательное значеніе.

Но общественное мнѣніе и само идетъ путемъ той-же борьбы эгоистическихъ и соціальныхъ инстинктовъ. Оно слагается путемъ грубаго опыта и рядомъ ошибокъ. Общественное мнѣніе не есть нѣчто безошибочное, правильно руководящее и чуждое невѣжества. Можно безошибочно сказать, что въ большинствѣ случаевъ оно само руководится дурными, а не хорошими инстинктами. Поэтому-то оно еще и др сихъ поръ идетъ въ разрѣзъ съ истиннымъ благосостояніемъ большинства и такъ легко помогаетъ развитію дурныхъ наклонностей. Противодѣйствовать вредному воспитательному вліянію общественнаго мнѣнія можетъ только благотворное вліяніе домашняго воспитанія и благотворные примѣры умныхъ и добрыхъ матерей. Въ этомъ причина, что вліяніе хорошей матери такъ сильно способствуетъ воспитанію хорошихъ людей и поселяетъ въ человѣкѣ благотворныя чувства на всю жизнь. Ребенокъ -- существо подражательное; онъ поступаетъ такъ, какъ поступаютъ другіе. Вы. зрѣлый, установившійся человѣкъ, ведите себя такъ, чтобы путемъ простого инстинктивнаго подражанія ребенокъ усвоилъ себѣ привычку поступать по хорошимъ импульсамъ. Благотворное вліяніе хорошей доброй матери еще и въ томъ, что она постоянной лаской и кротостію дѣйствуетъ на симпатическіе инстинкты ребенка и онъ, не раздражаемый ничѣмъ, привыкая. упражнять преимущественно ихъ, усвоиваетъ чисто-практическимъ путемъ доброжелательство и перевѣсъ импульсовъ симпатическихъ надъ эгоистическими. Рѣшительно всѣ хорошія чувства, умѣренность, гуманность, самообладаніе, самоотверженіе, настойчивость можно укрѣпить въ ребенкѣ путемъ чистаго навыка. А когда явился въ ребенкѣ этотъ навыкъ -- въ немъ уже укоренилась совѣсть -- этотъ высшій критерій, который всегда укажетъ человѣку его ошибку, если онъ будетъ увлеченъ въ своемъ поведеніи инстинктомъ антисоціальнымъ. Совѣсть естъ то чувство недовольства или сожалѣнія, которое является въ человѣкѣ вслѣдствіе сравненія своихъ собственныхъ поступковъ. Уклонившись отъ усвоенной привычки., т. е. поступивъ противъ соціальнаго инстинкта, отдавшись эгоистическому, человѣкъ испытываетъ чувство недовольства или страданія, а чтобы подобное страданіе не повторялось, ему нужно будетъ пробудить въ себѣ новую вспомогательную силу -- самообладаніе. Итакъ самообладаніе есть совсѣмъ не то ложное чувство, вытекающее изъ мелочного самолюбія, о которомъ я говорилъ раньше. То самообладаніе есть ложь, результатъ эгоистическаго регрессивнаго инстинкта, а самообладаніе, вытекающее изъ соціальнаго инстинкта, есть симпатическое чувство, недопускающее человѣка дѣлать другимъ зло и вредъ. Человѣкъ подавляетъ себя не для того, чтобы только казаться лучше, а для того, чтобы не дать перевѣса дурнымъ, инстинктамъ и побѣдитъ въ себѣ импульсъ соціально-вредныхъ душевныхъ движеній.

Воспитываясь существомъ соціальнымъ, человѣкъ долженъ получить привычку служить интересамъ общаго блага, а для этого онъ кромѣ самообладанія долженъ владѣть еще самоотверженіемъ и настойчивостію, т. е. воспитать въ себѣ неуклонный характеръ. Почему во всѣ времена и у всѣхъ народовъ пользовались уваженіемъ люди энергическіе, настойчивые, сильные и смѣлые? Только потому, что именно эти люди и могли успѣшнѣе другихъ дѣйствовать въ направленіи общаго блага. Вотъ почему воспитаніе дѣтей въ нѣжныхъ привычкахъ, разслабляющихъ тѣло, и всякое баловство -- не воспитаніе, а порча. Воспитать самоотверженіе и настойчивость вовсе не такъ трудно, потому-что въ каждомъ ребенкѣ эти инстинкты довольно уже сильны. Еслибы этихъ инстинктовъ не было въ дѣтяхъ, они не воображалибы себя такъ легко героями. Но чтобы изъ ребенка вышелъ не теоретическій герой, онъ долженъ познакомиться съ героизмомъ и страданіями практически, потому-что только тотъ, кто самъ страдалъ, въ состояніи понимать страданія другихъ. Надъ однимъ графомъ литераторомъ подсмѣивались у насъ нѣкогда, что онъ, желая изобразить положеніе бѣднаго человѣка, не нашелъ ничего сказать, какъ то, что у него въ квартирѣ нѣтъ ковра, а за обѣдомъ бутылки хереса. Состраданіе есть процессъ перенесенія на себя чужого страданія, а для этого нужно пострадать хотя немножко и самому. Какъ вы хотите, чтобы человѣкъ никогда не голодавшій, понималъ, что такое голодъ; человѣкъ, никогда не испытавшій боли -- понималъ, что такое боль; человѣкъ не испытавшій бѣдности -- понималъ, что такое бѣдность. Кто не терпѣлъ самъ нужды -- тотъ не пойметъ чужой нужды. Вотъ почему простые люди не только сострадательнѣе насъ, образованныхъ, головныхъ людей, но и далеко способнѣе насъ на самоотверженіе. Сравните крестьянина, испытавшаго нужду, и барина, невидѣвшаго ее никогда. Первый всегда добрѣе и меньше эгоистъ, мы же, образованные -- всегда черствѣе. Секретъ этой разницы въ томъ, что симпатическія чувства простыхъ людей развиваются на фактахъ ихъ собственной жизни, тогда-какъ наши чувства воспитываются преимущественно на идеальныхъ представленіяхъ о людскихъ страданіяхъ, которыхъ мы сами никогда не испытывали. Поэтому акты самоотверженія очень обыкновенное явленіе въ жизни простыхъ людей, которымъ не придается даже никакого значенія. Въ деревнѣ, гдѣ мы воспитываемъ своихъ дѣтей, случился пожаръ. Всѣ бросились тушить его. Трое крестьянъ дѣлаютъ чудеса и, только благодаря имъ, пожаръ не распространился. Мы тоже на пожарѣ. Намъ залили наши триковые пальто, мы серьезно воображаемъ, что мы свершили подвигъ, что мы общественные дѣятели, достойные національной награды. Три-же крестьянипа, сдѣлавшіе все и дѣйствительно спасшіе деревню, измокли и оборвались, какъ нищіе; одному раздавили колесомъ пальцы ноги, другому обожгли руку -- и посмотрите, какъ эти дѣйствительно пострадавшіе люди относятся къ своему поведенію -- точно они ничего и не сдѣлали, да никто изъ крестьянъ и не думаетъ ихъ благодаритъ или считать ихъ героями,-- такъ просто кажется имъ поведеніе этихъ людей. Я знаю одного кучера -- на видъ онъ какъ всѣ, но онъ вовсе не какъ всѣ. Онъ пробылъ 10 мѣсяцевъ въ Севастополѣ и хоть-бы когда-нибудь обронилъ слово тщеславія. Начните его распрашивать объ осадѣ, онъ такъ просто разсказываетъ объ ней, точно французы стрѣляли горохомъ, а война такое повседневное, будничное и всѣмъ извѣстное дѣло, о которомъ и говорить-то не стоитъ. Вотъ при какомъ воспитаніи возможны люди дѣйствительнаго самоотверженія.

VII.

Слово наказаніе нужно совершенно изгнать изъ воспитательнаго словаря, потому-что наказаніе предполагаетъ возмездіе. Въ той системѣ наказаній, какая существуетъ, неизбѣженъ произволъ и онъ всегда въ ней замѣчается въ большей или меньшей степени. Въ кодексѣ домашнихъ наказаній практика и обычай установили:-- розги, лишеніе обѣда, чая или ужина, вообще ѣды; запираніе въ чуланъ или въ темную комнату, ставленіе въ уголъ и на колѣни. Кодексъ существующихъ дѣтскихъ наказаній есть уменьшенная копія наказаній уголовныхъ и основанъ на томъ-же принципѣ. Степень и размѣръ наказанія зависятъ отъ воспитателя и отъ личнаго состоянія его духа -- слѣдовательно отъ произвола. Послѣдовательные педагоги, желая устранить произволъ, думали привести наказанія въ строгую, полную систему. Но они забыли только то, что ребенокъ легко сноситъ, когда его потреплютъ сгоряча и озлобляется, подвергаясь хладнокровнымъ истязаніямъ.

Новыя матери отвернулись отъ этой системы, онѣ забраковали ее всю огуломъ и единственнымъ средствомъ воспитанія признали ласку, просьбу, внушеніе. Вмѣсто запрещеній и строгихъ приказаній, чадолюбивая мать говоритъ ребенку: "если ты меня любишь, ты этого не сдѣлаешь". Ребенку хочется большой кусокъ жирнаго слоенаго пирога съ вареньемъ, а ему даютъ маленькій и прибавляютъ: "если ты меня любишь, то просить больше не станешь". Такая логика робенку совершенно непонятна. Въ томъ, что его заставляютъ не ѣсть, онъ усматриваетъ произволъ и больше ничего. Чѣмъ этотъ произволъ лучше того произвола, при которомъ ребенку говорили: "если ты съѣшь, я те" бя выпорю". Или ребенку говорятъ: если ты меня любишь, ты не станешь обижать Сашу". Но ребенокъ и любитъ мать, и въ то-же время колотитъ Сашу, потому-что дѣйствуетъ подъ вліяніемъ болѣе сильнаго импульса. Если ему не напомнить, что ради любви къ матери онъ не долженъ бить Сашу, то онъ объ этомъ никогда и не подумаетъ, потому что въ немъ самомъ не возбуждается никакихъ внутреннихъ причинъ, которыя-бы его воздерживали.

Въ прежней системѣ было больше смыслу. Во-первыхъ въ ней былъ элементъ страданія, а во-вторыхъ ребенку приходилось выбирать между извѣстнымъ поступкомъ и возмездіемъ. Теперь-же вмѣсто такой осязаемой вещи, какъ лишеніе обѣда или розги, ему предлагаютъ абстракцію и ради абстракціи хотятъ, чтобы онъ жертвовалъ тѣмъ, что кажется ему выгоднѣе. Значитъ-ли это дать ребенку хотя какой-нибудь руководящій принципъ? И какой соціальный смыслъ заключается въ этой исправительной формулѣ; "если ты меня любишь"? Это принципъ эгоистическій, выдѣляющій ребенка изъ общества и указывающій ему связь только съ однимъ лицомъ, ради произвола котораго онъ долженъ дѣйствовать. Если мать говоритъ ребенку: "я больна; если ты меня любишь, не шуми", онъ это понимаетъ. Но когда ему хочется съѣсть кусокъ сладкаго пирога* и мать ему говоритъ: "не ѣшь, если ты меня любишь", онъ этого не понимаетъ. Чадолюбивыя матери забываютъ еще, что любовь ребенка къ матери вовсе не такое всепоглощающее чувство, какъ любовь матери къ ребенку. Слѣдовательно, ошибочно приписываютъ дѣтской любви такую силу, какой въ ней нѣтъ. Наконецъ, если мать кромѣ своей формулы не прибѣгаетъ больше ни къ какимъ средствамъ, дѣло кончается тѣмъ, что ребенокъ разнуздывается и мать теряетъ въ его глазахъ всякое авторитетное значеніе. Что дѣлать въ этомъ случаѣ? Мать въ отчаяніи прибѣгаетъ къ угрозамъ. Она говоритъ своему непослушному сыну: "я съ вами не знакома", или: "вы скверный мальчишка", или: "я васъ посажу въ стулъ", или: "я вамъ запрещаю играть". Что же это такое какъ не обращеніе къ тому-же самому началу, отъ котораго мы только-что отвернулись? Развѣ это не смягченныя розги, темный чуланъ и т. д.? Принципъ тотъ-же, но лишь въ болѣе слабомъ примѣненіи. И вотъ мы опять на порогѣ старины.

Но съ другой стороны чадолюбивыя матери и правы; онѣ не нашли себѣ только точки опоры. Наказаніе, какъ возмездіе, не должно существовать, но это вовсе не исключаетъ ряда причинъ и ихъ послѣдствій. А этого принципа и не заключается въ формулѣ: "если ты меня любишь". Еще Руссо рѣшилъ настоящій вопросъ, сказавъ: "Держите ребенка въ зависимости отъ однихъ только внѣшнихъ явленій и вы будете идти естественнымъ путемъ въ дѣлѣ его воспитанія. Противопоставляйте его неразумнымъ желаніямъ только физическія препятствія или наказанія, вытекающія изъ самихъ поступковъ. Нѣтъ надобности запрещать ему дурной поступокъ, достаточно помѣшать совершенію такого поступка. Опытъ или безсиліе одни должны служить ему закономъ. Уступайте его желаніямъ, соображаясь не съ требованіями его, а съ нуждами. Когда онъ дѣйствуетъ, ему должно быть незнакомо послушаніе, когда за него дѣйствуютъ другіе, ему не должна, быть знакома власть. Пусть онъ равно чувствуетъ свободу какъ въ своихъ такъ и въ вашихъ дѣйствіяхъ. Вознаграждайте въ немъ недостатокъ силы именно настолько, насколько это нужно ему, чтобы быть свободнымъ, а не повелительнымъ. Пусть пользуясь вашими услугами съ нѣкотораго рода уничиженіемъ, онъ стремится къ той минутѣ, когда онъ можетъ обойтись безъ нихъ, когда онъ будетъ имѣть честь самъ служить себѣ". Ребенокъ именно долженъ подчиняться закону необходимости и этотъ законъ долженъ олицетворяться въ его воспитателѣ. Не личный капризъ, а сила вещей воспитываетъ человѣка и эту силу вещей ребенокъ долженъ постоянно чувствовать надъ собою. Зависимость отъ внѣшнихъ явленій не портитъ ребенка и не порождаетъ въ немъ злыхъ чувствъ, тогда-какъ зависимость отъ произвола и личной воли воспитателя -- развращаетъ. Не всѣ дѣти наслѣдуютъ кроткіе инстинкты; есть дѣти очень злые, упрямые и хитрые. Употреблять съ ними личный произволъ, значитъ ростить изъ нихъ озлобленныхъ эгоистовъ. Быть съ ними слабыми -- значитъ дѣлать изъ нихъ разнузданныхъ самодуровъ. Дѣти отлично подмѣчаютъ слабости своихъ воспитателей, отлично умѣютъ пользоваться обстоятельствами для своей выгоды, а если ребенокъ подмѣтилъ вашу слабость, онъ уже взялъ верхъ надъ вами и ваша воспитательная роль кончена. Я беру у Руссо одинъ примѣръ, который достаточно объяснитъ всю систему практическаго воспитанія безъ наказанія возмездіемъ, но заставляя только ребенка понимать связь причинъ съ ихъ невыгодными послѣдствіями. Обыкновенный камень преткновенія для родителей составляютъ дѣтскіе капризы. Есть матери, которыя рѣшительно впадаютъ въ отчаяніе, не зная, какъ отучить дѣтей отъ капризовъ -- сердятся, выходятъ изъ себя, разстраиваютъ себѣ нервы -- дѣти же не становятся лучше. Капризы, это -- слѣдствіе дурного воспитанія. Они всегда слѣдствіе неудовлетвореннаго дѣтскаго властолюбія и неизбѣжны при той системѣ воспитанія, при которой приказываютъ или повинуются. Мы сами учимъ дѣтей капризамъ и затѣмъ сердимся на нихъ, а не на себя. "Однажды, говоритъ Руссо, я взялъ на себя заботы на нѣсколько недѣль объ одномъ ребенкѣ, который привыкъ не только всегда исполнять свою нолю, но въ добавокъ заставлять всѣхъ повиноваться ей и который слѣдовательно былъ преисполненъ прихотей. Въ первый же день, чтобы испытать мою снисходительность, онъ захотѣлъ встать въ полночь. Во время самаго крѣпкаго моего сна, онъ соскакиваетъ съ постели, надѣваетъ халатъ и зоветъ меня. Я встаю, зажигаю свѣчку; ему только это и было нужно; черезъ четверть часа сонъ началъ его клонить и онъ улегся, весьма довольный своимъ испытаніемъ. Два дня спустя, онъ возобновилъ его съ такимъ же успѣхомъ, но не увидѣлъ съ моей стороны никакого знака нетерпѣнія. Въ то время, какъ онъ, ложась, цѣловалъ меня, я сказалъ ему весьма спокойно: мой маленькій другъ, все это прекрасно, но не возобновляйте этою больше. Эти слова подстрекнули его любопытство, и на слѣдующій же день, желая поглядѣть, какъ я посмѣю не послушаться его, онъ не преминулъ встать въ томъ же самомъ часу и позвать меня. Я спросилъ у него, что ему нужно? Онъ сказалъ мнѣ, что не можетъ спать. Тѣмъ хуже, отвѣтилъ я и замолчалъ. Онъ попросилъ меня зажечь свѣчу. Зачѣмъ? сказалъ я и замолчалъ. Лаконическій тонъ началъ приводить его въ смущеніе. Онъ ощупью принялся отыскивать огниво, дѣлая видъ, что выбиваетъ огонь, и я не могъ не смѣяться, слыша, какъ онъ бьетъ себя по пальцамъ. Наконецъ, убѣдившись, что это ему не удается, онъ поднесъ огниво къ моей кровати; я сказалъ, что оно мнѣ не нужно и повернулся на другой бокъ. Тогда онъ принялся бѣгать по комнатѣ съ крикомъ и пѣніемъ, шумѣть на пропалую, ударяясь о столы и стулья, однако очень старательно умѣряя удары; при каждомъ изъ нихъ онъ громко кричалъ, надѣясь возбудить во мнѣ безпокойство. Все это не имѣло никакою дѣйствія, и я видѣлъ, что разсчитывая на краснорѣчивыя увѣщанія или гнѣвъ, онъ совсѣмъ не приготовился къ такому хладнокровію. Однако, рѣшившись побѣдить мое терпѣніе своимъ упрямствомъ, онъ продолжалъ гвалтъ съ такимъ успѣхомъ, что я наконецъ. разгорячился и предчувствуя, что испорчу все дѣло неумѣстною вспыльчивостью, принялъ новое рѣшеніе. Я всталъ, не говоря ни слова, и отправился за огнивомъ,-- котораго не нашелъ. Я спросилъ его у ребенка, который подалъ его съ радостнымъ трепетомъ, ибо думалъ, что восторжествовалъ надо мной. Я высѣкъ огонь, зажегъ свѣчу, взялъ за руку моего молодчика и спокойно отвелъ его въ сосѣднюю комнату, гдѣ ставни были плотно закрыты и гдѣ нечего было ломать. Я оставилъ его тамъ въ потьмахъ, потомъ заперъ дверь на ключъ и легъ, не промолвивъ съ нимъ ни словечка. Нечего и говорить, что сначала поднялся крикъ, но я этого ожидалъ и нимало не смутился. Наконецъ шумъ утихъ. Я сталъ прислушиваться и убѣдившись, что ребенокъ укладывается, успокоился. На слѣдующій день я вхожу съ разсвѣтомъ въ комнату и нахожу моего маленькаго упрямца лежащимъ на диванѣ и спящимъ крѣпкимъ сномъ, въ которомъ онъ очень нуждался послѣ такой усталости". Ребенокъ послѣ этого.было вздумалъ притвориться больнымъ и приглашеяпый докторъ, понявъ въ чемъ дѣло, посадилъ его на діету и продержалъ его въ постелѣ. Послѣ этого капризный ребенокъ пересталъ мѣшать Руссо спятъ и уже не притворялся больнымъ. Съ капризными дѣтьми лучшее средство -- заставить ихъ раздѣться и лечь въ постель, чтобы ребенокъ понялъ, что капризничанье -- болѣзнь. Еще не было случаевъ, чтобы капризные дѣти не вылечивались отъ этого средства. Конечно, его приходится повторить нѣсколько разъ.

Чадолюбивыя матери бываютъ рѣдко настойчивы и послѣдовательны и, воображая, что гуманность есть безграничная кротость и всепрощаемость, онѣ поступаютъ наиболѣе негуманнымъ образомъ. Если цѣль воспитанія создать человѣка для общества и смолоду пріучить его жить съ людьми и подготовить къ перенесенію трудностей и страданій, которыя встрѣтятся ему въ дѣйствительной жизни, то человѣчно-ли ростить ребенка въ порокахъ и недостаткахъ, которые легко искоренить въ молодости, но за которые дѣйствительная жизнь даетъ жестокіе уроки? Будьте тверды безъ уступчивости; будьте строги безъ жестокости; будьте непреклонны, какъ сама сила вещей. Система причинъ и послѣдствій самое могущественное орудіе воспитанія и истинная гуманность заключается именно въ томъ, чтобы воспользоваться надлежащимъ образомъ этимъ орудіемъ. Какая мать теперь уже не знаетъ, что когда ребенокъ тянется къ горящей свѣчкѣ, то нужно дать ему обжечься? Но многіе-ли умѣютъ провести эту систему послѣдовательно во всемъ остальномъ? Назиданія наводятъ тоску -- избѣгайте ихъ; пусть ребенокъ воспитывается чисто практически, пусть онъ самъ первый испытываетъ на себѣ неудобства тѣхъ или другихъ поступковъ. Если ребенокъ ломаетъ или портитъ свои вещи, пусть онъ самъ и почувствуетъ все неудобство небережливости. Играя неосторожно въ мячъ и не обративъ вниманія на ваше предостереженіе, ребенокъ разбиваетъ стекло -- заставьте его почувствовать это неудобство и не вставляйте стекло нѣсколько дней. Одинъ этотъ случай научитъ его лучше осторожности, чѣмъ сотни назиданій. Е'ли разъ было сказано ребенку, чтобы онъ по дѣлалъ того или другого, не измѣняйте никогда своего слова. Дозволяйте, что можно дозволять, но разъ отказавши, не измѣняйте своего рѣшенія, не смотря ни на какія докуки и ни на какія просьбы. Каждое сказанное слово должно быть твердо, и тогда ребенокъ не привыкнетъ играть словами на.вѣтеръ и пойметъ нераздѣльность слова и дѣла. Что ты сказалъ -- ты долженъ сдѣлать, а чего не можешь дѣлать -- не говори. Одинъ запальчивый мальчикъ, озлившись на своего товарища, сказалъ: "я убью его". "Ты хочешь убить его, спрашиваетъ спокойно отецъ -- чѣмъ? я думаю, лучше топоромъ; ступай, возьми топоръ и убей". Отецъ беретъ за руку сына и ведетъ. Сынъ упирается, но отецъ твердо держитъ его за руку. Наконецъ, сынъ разревѣлся. "Ну что, убьешь?" спрашиваетъ отецъ --."Нѣтъ".-- "Зачѣмъ-же ты говоришь глупыя слова, говоришь то, чего не можешь сдѣлать"? Одного этого урока было достаточно. Или -- два брата безпрестанно между собою ссорятся -- одинъ поддразниваетъ, другой пѣтушится и лѣзетъ въ драку. "Вамъ нельзя жить вмѣстѣ", говоритъ имъ отецъ. Онъ уводитъ старшаго сына къ своему знакомому я оставляетъ его жить тамъ. Братья начинаютъ скучать другъ о другѣ, они привыкли играть вмѣстѣ, они понимаютъ, что имъ выгоднѣе не ссориться, чѣмъ жить отдѣльно. Или: избалованный мальчикъ, выросшій первымъ человѣкомъ, требуетъ, чтобы въ играхъ все дѣлалось по его. Отецъ устраиваетъ заговоръ противъ него и товарищи объявляютъ ему, что играть съ нимъ не хотятъ. Ребенокъ наказанъ во-первыхъ тѣмъ, что противъ него порицающее общественное мнѣніе, что его чуждаются; а во-вторыхъ -- скучаетъ, играя одинъ. Мальчикъ драчунъ, разгорячившись, лѣзетъ драться или грозитъ кулакомъ -- пусть его побьютъ товарищи -- это будетъ очень хорошій урокъ. Одного запальчиваго мальчика, который, разсердившись, грозилъ бросить камнемъ, палкой, а иногда и кидалъ дѣйствительно, товарищи валили на полъ, держали его за руки и за ноги и не выпускали его до тѣхъ поръ, пока онъ не засмѣется. Немногихъ опытовъ было достаточно, чтобы отучить его отъ глупой привычки.

Здѣсь мы выступаемъ изъ области домашняго воспитанія и вступаемъ въ область воспитанія общественнаго. Изолированное домашнее воспитаніе никогда не можетъ отвѣчать всѣмъ соціальнымъ инстинктамъ ребенка и потому оно всегда одностороннее и неполное. Въ немъ неизбѣжно преобладаетъ единоличный элементъ и ребенокъ растетъ не членомъ общества, а членомъ семьи. Это своего рода эгоизмъ и выдѣлившійся изъ семьи человѣкъ становится полнымъ эгоистомъ. Только при общественномъ воспитаніи возможны всѣ зачатки общественныхъ комбинацій и полное подготовленіе ребенка къ предстоящей ему общественной жизни.

При сравненіи теперешней системы воспитанія вообще съ системою прежнею, оказывается, что прежде общественное воспитаніе брало перевѣсъ надъ семейнымъ, теперь же семейное преобладаетъ надъ общественнымъ; прежде общество ставилось выше лица и какъ-бы преобладалъ принципъ римскаго государства, теперь же замѣчается стремленіе выдѣлить воспитаніемъ лицо изъ общества.

Проводить параллели между той и другой системами и касаться нашего современнаго больного мѣста -- общественнаго образованія -- не входило въ планъ автора настоящей статьи. Но чтобы не оставить читателя неудовлетвореннымъ относительно такого важнаго вопроса, неразрѣшеннаго еще практически ни однимъ изъ государствъ Европы,-- впрочемъ близкаго къ разрѣшенію въ сѣверо-американскомъ Союзѣ -- авторъ сообщаетъ читателю утопическій проектъ Эскироса, который и самъ говоритъ о немъ, какъ о видѣніи во снѣ. Видно, даже и во Франціи подобныя мысли не больше какъ утопія! "Что это за странный сонъ пригрезился мнѣ! пишетъ Эскиросъ.

"Я ѣхалъ верхомъ по какой-то неизвѣстной мнѣ странѣ. Принадлежала-ли она къ материку Стараго или Новаго свѣта? Право не знаю, но, судя по нѣкоторымъ признакамъ, страна эта должна была находиться на границахъ Утопіи или Эльдорадо... Видъ городовъ столько-же поразилъ меня, какъ и видъ деревень. Въ одномъ изъ нихъ мнѣ указали два зданія, построенныя еще въ эпоху, которую жители этой страны называли эпохою варварства. Первое изъ нихъ была тюрьма, второе -- богадѣльня. Въ одинъ прекрасный день тюрьма опустѣла, потому-что въ странѣ не было болѣе воровъ, а богадѣльня оказалась не нужной, потому-что не было болѣе бѣдныхъ. Хотя оба эти зданія стояли безъ всякаго употребленія, однако старѣйшины города распорядились сохранить ихъ и показываютъ ихъ иностранцамъ, какъ памятникъ своей старины... Одинъ старикъ, съ которымъ я познакомился, взялся объяснить мнѣ устройство этой страны и показать мнѣ общественныя зданія, которыя всѣ были сооружены для какого нибудь мирнаго и полезнаго употребленія... Онъ повелъ меня за городъ и на склонѣ холма, поросшаго лѣсомъ, я увидѣлъ родъ храма или дворца, который рѣзко обозначался подъ лучами восходящаго солнца. Я рѣшительно затрудняюсь передать словами общее впечатлѣніе, произведенное на меня этимъ обширнымъ зданіемъ, размѣры котораго вполнѣ соотвѣтствовали его великолѣпію. Во внутренности, каждая изъ его частей, построенныхъ по покой системѣ, была до такой степени изукрашена картинами, статуями и разными произведеніями искуствъ, что одинъ видъ стѣнъ долженъ былъ до извѣстной степени воспитывать и внѣшнія чувства, и умъ. Воспитанники были раздѣлены на нѣсколько націй, изъ которыхъ каждая изображала извѣстный возрастъ человѣчества. Зданіе это стояло посреди восхитительной мѣстности, изобиловавшей контрастами: лѣса, скалы, водопады, а вдали, на заднемъ плацѣ -- море. Въ одномъ изъ дворовъ я увидѣлъ группу дѣтей, предававшихся различнымъ атлетическимъ упражненіямъ: бѣгу, борьбѣ, стрѣльбѣ изъ лука. Что меня всего болѣе удивило это -- что учителя, подъ руководствомъ которыхъ они упражнялись, были краснокожіе индѣйцы. Я тотчасъ-же узналъ ихъ по цвѣту кожи, по сухопарымъ членамъ и по фантастическимъ головнымъ уборамъ. "Это племя дикарей, объяснилъ мнѣ мой путеводитель, недавно было привлечено на нашу границу миролюбивыми нравами нашихъ поселенцевъ. Вмѣсто того, чтобы встрѣтить ихъ какъ враговъ, мы пригласили ихъ раздѣлить съ нами блага цивилизаціи, показавъ имъ всѣ выгоды, которыя она намъ доставляетъ и всѣ преимущества ея надъ жизнію въ пустынѣ. Съ другой стороны, замѣтивъ въ нихъ нѣкоторыя природныя дарованія, которыхъ намъ недостаетъ, мы предложили имъ обмѣнъ услугъ и нѣкоторые изъ нихъ охотно пошли на подобнаго рода сдѣлку. Они пріучаютъ нашихъ дѣтей терпѣливо переносить страданія, упражняютъ ихъ слухъ и зрѣніе въ распознаваніи всѣхъ могущихъ встрѣтиться внѣшнихъ опасностей; они сообщаютъ гибкость ихъ членамъ и знакомятъ ихъ съ правами животныхъ въ дикомъ состояніи". Осматривая внутренность этого зданія, раздѣленнаго, какъ я уже сказалъ, на нѣсколько воспитательныхъ отдѣловъ, я напалъ на одно изъ празднествъ, которыя по временамъ устраиваются въ каждомъ изъ этихъ отдѣловъ. Мѣсто дѣйствія находилось, если не ошибаюсь, въ Афинахъ; передъ нами на скалѣ, увѣнчанной храмами, статуями, мраморными и бронзовыми богами, щставалъ Акрополисъ; на западъ тянулись Пропилеи, сооруженные Перикломъ. Группы юношей, одѣтыхъ греками и говорившихъ на греческомъ языкѣ, расхаживали по городу или направлялись къ гаванямъ -- Пирейской, Мунихейской и Фалернской. Хотя человѣкъ во снѣ и ничему не удивляется, однако я поклялся самой богиней Афиной, что ничего не понимаю въ этой загадкѣ.-- "То. что вы видите, сказалъ мнѣ мой путеводитель, очень просто. Убѣдившись на опытѣ, что тѣнь исторіи большею частію скользитъ по уму дѣтей, не оставляя на немъ яснаго слѣда, мы старались придать осязательность этой тѣни. Наши воспитанники не ограничиваются однимъ изученіемъ предшествовавшихъ эпохъ,-- они живутъ въ нихъ... Обитатели не стараются сформировать умъ и характеръ своихъ дѣтей въ виду какой нибудь опредѣленной системы государственнаго устройства. Примирившись заранѣе съ тѣмъ результатомъ, который получится отъ вольнаго воспитанія, основаннаго на законахъ природы и на принципахъ науки, они смѣло довѣрили будущее своей страны просвѣщенію новыхъ поколѣній. Школа у нихъ есть ничто иное, какъ зачатокъ общества. Она, также, какъ государство, имѣетъ свои учрежденія, которыя, такъ сказать, служатъ предисловіемъ для настоящихъ государственныхъ учрежденій. Въ воспитанникахъ съ раннихъ лѣтъ развиваютъ мужественныя доблести демократизма. Учителя не употребляютъ никакихъ наказаній, а между тѣмъ нарушенія школьникомъ обычаевъ и законовъ не остаются безна--казанными, потому-что дѣти сами судятъ другъ друга. Виновныхъ призываютъ передъ судилище, члены котораго, избранные на извѣстный срокъ своими товарищами, заинтересованы въ томъ, чтобъ безпристрастно произносить приговоры -- такъ-какъ они очень хорошо знаютъ, что нарушеніе правъ другого рано или поздно обратится противъ нихъ-же самихъ. Два адвоката, одинъ за истца, другой за отвѣтчика, излагаютъ обстоятельства дѣла. Приговоръ присяжныхъ всегда уважается и наказанія, хотя и очень легкія, внушаютъ тѣмъ большій страхъ, что они служатъ выраженіемъ порицанія не учащаго персонала, а всей школы. Дѣвочки помѣщаются въ другомъ зданіи, отдѣльно отъ мальчиковъ, но онѣ присутствуютъ въ классахъ и на нѣкоторыхъ изъ публичныхъ лекцій, которыя читаются въ теченіе дня. Въ нашей системѣ воспитанія, добавилъ мой спутникъ, мы много разсчитываемъ на нравственное вліяніе женщинъ. Награды раздаются ими; чтобы понравиться имъ, наши юные атлеты пытаютъ свои силы въ области гимнастическихъ упражненій, а будущіе наши ораторы состязаются на школьномъ форумѣ въ краснорѣчіи. Такъ-какъ женщины извѣстны за превосходныхъ судей въ вопросахъ искуства, то къ нимъ обращаются за совѣтомъ въ конкурсахъ на произведенія поэзіи, музыки и живописи. Обладая рѣшающимъ голосомъ во всемъ касающемся эстетической стороны жизни, онѣже награждаютъ и за нравственно-црекрасные поступки. Наши молодые люди пріучаются такимъ образомъ совѣтоваться съ женщинами и искать въ одобрительной улыбкѣ той, которую они любятъ, подтвержденіе внушеніямъ своей собственной совѣсти."

Н. Шелгуновъ.

"Дѣло", No 8, 1871

Оставить комментарий Шелгунов Николай Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1871 Обновлено: 13/05/2024. 125k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Эмиль XIX века. Сочинение Альфонса Эскироса. Перевод с французского под редакцией М. Цебриковой. Санкт-Петербург, 1871 г.)

Шелгунов Николай Васильевич Основы рационального воспитания

ОСНОВЫ РАЦІОНАЛЬНАГО ВОСПИТАНІЯ.

Шелгунов Николай Васильевич
Основы рационального воспитания