Шеллер-Михайлов Александр Константинович
Позолоченный позор

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.

ТОМЪ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ.

Приложеніе къ журналу "Нива" за 1905 г.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе А. Ф. МАРКСА.
1905.

   

ПОЗОЛОЧЕННЫЙ ПОЗОРЪ.

РОМАНЪ.

I.

   Въ просторной комнатѣ съ новенькой шаблонной мебелью изъ плохого свѣтлаго дуба, предназначенной рынкомъ исключительно для столовыхъ комнатъ людей средняго достатка, собралась къ утреннему чаю цѣлая семья. За чайнымъ столомъ сидѣли другъ противъ друга два мальчика лѣтъ тринадцати и двѣнадцати и двѣ дѣвочки лѣтъ десяти и девяти и пили чай, распущенно и капризно шаля, болтая и споря между собою. Около самовара помѣщалась мать семейства, женщина лѣтъ тридцати двухъ, съ очень краснымъ и выразительнымъ лицомъ нѣсколько цыганскаго суховатаго типа, съ густыми и волнистыми черными волосами, закрученными на затылкѣ въ едва сдерживаемую шпильками тяжелую косу. Она была тонка и стройна, и ея красивая, гибкая фигура ловко охватывалась узкимъ ярко-краснымъ шанелевымъ капотомъ съ черными шнурами и кистями. Держа въ рукѣ карандашъ, она то закусывала бѣлыми зубами его очиненный кончикъ, очевидно что-то записывая имъ на длинномъ и узенькомъ лоскуткѣ бумаги.
   -- За ужиномъ мороженое?-- вопросительнымъ тономъ проговорила она, обращаясь къ мужу.
   Онъ, господинъ лѣтъ около сорока, съ курчавыми русыми волосами и такими же баками, ходилъ взадъ и впередъ по головой, не выпуская изо рта папиросы и засунувъ руки въ карманы брюкъ. Онъ, повидимому, не разслышалъ вопроса жены и погрузился въ какія-то думы, смотря безцѣльно впередъ большими, круглыми, свѣтло-голубыми глазами.
   -- Я спрашиваю, Егоръ Егоровичъ: мороженое нужно къ ужину?-- повторила она.
   Онъ очнулся.
   -- Да!.. Что?.. Мороженое? Ну, да, надо,-- отрывисто отвѣтилъ онъ и досадливо прибавилъ:-- И какъ все это мнѣ надоѣло, всѣ эти счеты и записи, всѣ эти пиры...
   Она чуть замѣтно, сдержанно пожала плечами. По ея лицу скользнула презрительная гримаса.
   -- Развѣ это пиры?.. Обыкновенный ежемѣсячный jour-fixe... Нельзя же намъ жить безъ нужныхъ людей...
   Она стала что-то записывать и не безъ горечи замѣтила:
   -- Мы еще далеки отъ того положенія, когда люди будутъ нуждаться въ насъ, а не мы въ нихъ.
   -- А мнѣ кажется, что мы и никогда не дойдемъ до этого положенія,-- раздражительно процѣдилъ онъ сквозь зубы и залиберальничалъ:-- мы не титулованное ничтожество, не набитые золотомъ грязные мѣшки, намъ, какимъ-то Никитинымъ, никакая бабушка не ворожитъ, мы самой судьбой предназначены, чтобы тянуть лямку, ни до чего не добившись...
   Она подняла голову и холоднымъ взглядомъ посмотрѣла на мужа.
   -- Ты думаешь? Это было бы очень грустно! Однако, Кусовъ мнѣ обѣщалъ...
   Мужъ вдругъ раздражился еще сильнѣе, услышавъ фамилію Кусова.
   -- Уже не Александръ ли Ивановичъ?-- началъ онъ насмѣшливо.
   -- Иванъ Николаевичъ мнѣ говорилъ,-- твердо произнесла она, не измѣняя холоднаго выраженія лица.-- Онъ видѣлся со мною на общемъ собраніи "Покровителей убогихъ сиротъ", у себя въ домѣ...
   -- А! Кусовъ-père! А то я ужъ думалъ, что этотъ шалопай-сладкопѣвецъ!-- заговорилъ онъ все съ тѣмъ же раздраженіемъ.
   Она опять пожала плечами, точно совсѣмъ не понимая причины его злости.
   -- Въ порядочные дома пускать бы его не слѣдовало,-- продолжалъ онъ горячиться, не замѣчая, что жена смотритъ на него съ холоднымъ изумленіемъ.-- Нѣтъ женщины, которой онъ не компрометировать бы своимъ знакомствомъ. Для него вѣдь нѣтъ ничего святого, ничего завѣтнаго. Онъ желаетъ наслаждаться жизнью, и больше ни до чего ему нѣтъ дѣла. И для чего онъ сталъ шляться къ нимъ? Что здѣсь-то ему нужно?
   Она едва замѣтно презрительно усмѣхнулась.
   -- Всѣ знаютъ, какое мѣсто въ обществѣ занимаетъ его отецъ, и потому понимаютъ, почему принимаютъ сына,-- сухо сказала она и опять съ едва замѣтной ироніей, какъ бы желая подразнить его, пояснила:
   -- Вѣдь вотъ, напримѣръ, ты не можешь же отказать ему отъ дома и долженъ принимать его, если не желаешь выходить въ отставку и испортить свою карьеру.
   Онъ нахмурилъ брови.
   -- Карьера! карьера!-- проговорилъ онъ мрачно.-- Что ты мнѣ говоришь о карьерѣ? Она четырнадцать лѣтъ тому назадъ мною испорчена! Надо было въ адвокаты идти или къ профессурѣ подготовиться, а не въ департаментѣ гдѣ-то стулья просиживать, смотря, какъ меня обгоняютъ матушкины сынки и бабушкины внуки. Еще хорошо, что мои способности и образованіе...
   Она съ скучающимъ выраженіемъ на лицѣ наклонилась опять надъ реестромъ закусокъ и ужина и спокойнымъ голосомъ, не слушая желчныхъ рѣчей своего мужа, какъ чего-то такого, что давно надоѣло ей до тошноты, спросила:
   -- Какихъ винъ купить?
   Отвѣта она не дождалась и, повидимому, рѣшилась не спрашивать больше мужа, нанося на записку все, что, по ея мнѣнію, слѣдовало купить для ужина назначеннаго дня.
   -- А ты знаешь, мама, Александръ Ивановичъ шьетъ платье себѣ у лучшаго портного и сапоги тоже у лучшаго сапожника заказываетъ?-- неожиданно проговорилъ старшій изъ мальчиковъ, удивительно напоминавшій лицомъ мать, только еще дѣтски кругленькій, румяный, а не худощавый и блѣдный, какъ она.
   -- Вѣроятно,-- разсѣянно отвѣтила она.
   -- Я навѣрное знаю,-- утвердительно сказалъ мальчуганъ.-- Мнѣ его братъ Жоржъ говорилъ. "Онъ, говоритъ, все въ лучшихъ магазинахъ покупаетъ".
   Онъ откинулся на спинку стула, засунулъ пухлыя руки въ карманы панталонъ и заговорилъ самоувѣренно:
   -- Всѣ смотрятъ на него, когда онъ по Невскому гуляетъ. Я непремѣнно буду одѣваться такъ, какъ онъ. Шикарно!
   Отецъ раздражительно замѣтилъ:
   -- Смотри, чтобы не пришлось тебѣ безъ штановъ ходить! Набаловали тоже сопляка: сюртучокъ не сюртучокъ, пальто не пальто! Вкусы тоже модные развились! Щенокъ еще, а разсуждаетъ о нарядахъ! Еще, можетъ-быть, по-міру нашляешься! Руку протягивать будешь за милостыней!
   Мать пожала плечами.
   -- Надѣюсь, что отъ этого несчастія мы избавимъ нашихъ дѣтей,-- сухо сказала она.
   -- Несчастіе! несчастіе!-- воскликнулъ запальчиво мужъ, готовый теперь придираться къ каждому ея слову.-- Есть несчастія похуже. Опрохвоститься изъ-за разныхъ благъ, вотъ несчастіе! Размѣнять душу на тряпки, вотъ несчастіе!
   Она нѣсколько презрительно и нетерпѣливо перебила его желчную рѣчь:
   -- Ахъ, все это громкія фразы! Когда ты отучишься отъ нихъ? Кажется, мы не юноши! Ты очень хорошо знаешь, что и преступниковъ, и тряпичныхъ душъ, и холопски унижающихся людей творитъ гораздо чаще бѣдность, чѣмъ богатство и хорошее положеніе въ обществѣ. Воровать, когда сытъ по горло, никто не станетъ, это, кажется, даже у васъ въ ученыхъ сочиненіяхъ самой статистикой доказано.
   Ея тонъ былъ презрительнымъ. Она, казалось, презирала и громкія фразы мужа, и эту статистику, о которой упоминала, и весь тотъ вздоръ, который называется убѣжденіями, направленіями, принципами. Она была твердо самой практикой убѣждена, что это всего этого никому ни тепло, ни холодно, что обо всемъ этомъ говорится только въ книгахъ и что въ жизни никто этому не слѣдуетъ; всѣ знаютъ наизусть всѣ заповѣди и никто не исполняетъ ни одной изъ нихъ. Не ожидая отвѣта мужа, она обратилась къ дѣтямъ:
   -- Хотите еще чаю? Нѣтъ?.. Маша,-- кликнула она горничную.-- Убирайте самоваръ.
   Она встала. Ея фигура была красива, граціозна и гибка, какъ у молодой дѣвушки. Было трудно повѣрить, смотря на нее, что это мать четырехъ дѣтей.
   Въ передней раздался звонокъ.
   -- Кто это ни свѣтъ, ни заря?-- проговорилъ мужъ недовольнымъ тономъ.
   -- Тетя, вѣроятно,-- отвѣтила жена и прошла въ свою спальню, не обративъ вниманія на брезгливую гримасу Егора Егоровича.
   Почти вслѣдъ за нею въ спальню вошла высокая, плотная старуха, съ рѣзкими и угловатыми мужскими манерами, съ твердой и быстрой поступью, довольно безвкусно и пестро одѣтая, въ яркой шали, съ вышитымъ шерстями сакъ-вояжемъ на рукѣ. Взглянувъ на нее, сразу можно было опредѣлить ея профессію женщины-комиссіонерши. Она поцѣловала молодую женщину на ходу, бросила сакъ-вояжъ на стулъ и стала развязывать завязки черной шляпки съ яркими клѣтчатыми бантами, заговоривъ быстро, съ едва замѣтнымъ иностраннымъ акцентомъ:
   -- Отыскала шелковое платье, точно на тебя сшито, надѣвано не болѣе разу, шикарное...
   -- Да, но отъ кого... Ловко ли будетъ купить?.. можетъ-быть, его замѣтилъ кто-нибудь изъ нашихъ знакомыхъ,-- сказала хозяйка дома.
   -- Ну, вотъ, развѣ я не знаю, что ты можешь купить, чего не можешь,-- отрывисто сказала тетка:-- не отъ барыни; отъ француженки одной изъ содержанокъ, Эммы Месмеръ. Кому было замѣтить изъ твоихъ знакомыхъ? Отдаетъ чуть не даромъ. Возлюбленный, который сдѣлалъ ей это платье, бросилъ ее, вотъ она со злости всѣ его подарки и расшвыриваетъ. Новый обожатель другіе дѣлаетъ. Имъ дешево все самимъ достается, такъ и швыряютъ вещами.
   Молодая женщина вздохнула съ оттѣнкомъ зависти.
   -- Счастье!-- проговорила она и, что-то вспомнивъ, торопливо сказала:-- надо будетъ взглянуть теперь же.
   -- Оно у меня,-- отвѣтила тетка.-- Заѣзжай какъ-нибудь. Торопиться, впрочемъ, нечего. До тебя другимъ не покажу.
   -- Нѣтъ, я сегодня, сейчасъ же, съ вами отправлюсь,-- поспѣшно пояснила Никитина.
   -- Какъ знаешь, если дома дѣлать нечего и уйти надо,-- сказала тетка и какъ-то особенно пристально взглянула на племянницу, точно желая заглянуть въ самый грязный уголокъ ея души.
   Та заторопилась переодѣться, скрывшись за ширмами.
   -- Ну, а что у тебя дѣлается?-- спросила усѣвшаяся на стулъ тетка, закуривая папироску и положивъ по-мужски ногу на ногу.
   -- Все то же!-- отрывисто отвѣтила племянница.
   -- Благовѣрный все куксится?
   -- Ахъ, какъ мнѣ все это надоѣло, какъ надоѣло,-- раздражительно воскликнула молодая женщина, переодѣваясь за ширмами.-- Самого заѣло честолюбіе, терзается, когда какой-нибудь Иванъ Ивановичъ обгонитъ его по службѣ или крестъ получитъ, а самъ все брюзжитъ за то, что надо принимать нужныхъ людей у себя, что нужно ѣздить къ вліятельнымъ лицамъ, поддерживать связи. Чуть не до министра въ душѣ хотѣлъ бы дослужиться, да на словахъ желаетъ жить свободнымъ аркадскимъ пастушкомъ въ пустынѣ. Нѣтъ, хочешь добиться чего-нибудь, такъ и бейся, обивай пороги, пускай въ ходъ всѣ средства...
   -- Ждетъ, чтобы жареные рябчики сами въ ротъ влетѣли,-- презрительно проговорила тетка и засмѣялась вульгарнымъ смѣхомъ.-- Слава Богу, и въ дѣвкахъ насмотрѣлась ты на это. Тоже отецъ-то ждалъ, что они влетятъ ему въ ротъ, да такъ и не дождался, до сѣдыхъ волосъ съ разинутымъ ртомъ проходилъ. Съ тѣмъ и въ могилу ушелъ. Всего насмотрѣлась ты тогда.
   -- Да, да, всего!-- воскликнула страстно хозяйка, выходя изъ-за ширмъ, и даже слегка раскраснѣлась отъ волненія.-- Довольно съ меня, вотъ по которыхъ поръ довольно!
   Она провела, какъ ножомъ, ребромъ руки по горлу.
   -- Тоже честнымъ человѣкомъ считался, а жену голодомъ да холодомъ до того довелъ, что съ первымъ встрѣчнымъ сбѣжала,-- заговорила съ насмѣшкой въ голосѣ тетка.-- Каролина не такъ была воспитана, чтобы голодъ да холодъ терпѣть. Тутъ поневолѣ сбѣжишь. Такъ онъ же ее обвинилъ, не принялъ потомъ къ себѣ и тебя ей не отдалъ. Въ больницѣ далъ умереть, точно собакѣ бездомной. А ты-то чего натерпѣлась. Безъ чулокъ хаживала. Люди пальцами указывали: дочь учителя, а чулокъ нѣтъ! Фуй!
   Молодая женщина стиснула зубы, чтобы не расплакаться при воспоминаніи о тяжеломъ прошломъ. Она ненавидѣла это прошлое, ненавидѣла за него своего отца, "помѣшавшагося на честности", какъ говорила она, ненавидѣла всѣхъ, кто проповѣдывалъ всѣ эти "глупости" и "пошлости". Фарисеи! Въ ея глазахъ блеснулъ недобрый огонь.
   -- Люди! Люди! Горло бы имъ перервала!-- воскликнула она съ негодованіемъ и оживленно отдалась горькимъ воспоминаніямъ:-- Помните Машку Сидорову? Лепешка, лавочника дочь, чурбанъ неотесаный, а и она передо мной носъ задирала. А самъ Сидоровъ? Старый, красноносый, лысый, и туда же мнѣ сталъ говорить: "вамъ бы съ вашей красотой въ экипажахъ ѣздить, барышня!" А мнѣ всего пятнадцать лѣтъ тогда было!
   -- И къ Сидорову бросилась бы на шею, если бы еще по мелочнымъ лавкамъ пришлось бѣгать,-- сказала тетка.
   -- И бросилась бы! Очень просто!-- подтвердила племянница.
   -- Что говорить!-- воскликнула старуха.-- Не ты бы первая, не ты бы послѣдняя была. Съ горя на все идутъ. Отецъ честностью своей гордился, а дочь, какъ горничная, трепалась по мелочнымъ лавкамъ, прислуги не имѣя. Пожилъ бы еще -- увидалъ бы тебя чьей-нибудь любовницей. Это какъ пить дать! Въ мелочной-то лавкѣ одинъ сквернословитъ, другой при тебѣ горничную или кухарчонку какую-нибудь облапитъ, третій и тебя самоё щипнетъ. Ну, и научишься всему. Школа! Твое счастье, что я пріѣхала сюда изъ Варшавы да отецъ-то Богу душу отдалъ, а то ходить бы тебѣ по Невскому съ твоей красотой да характеромъ? И твой-то благовѣрный, не пріодѣнь я тебя, не женился бы на тебѣ. Хоть бы и полюбилъ, а безъ чулокъ въ жены не взялъ бы, развѣ полюбовницей при себѣ продержалъ бы годъ-два, а тамъ и бросилъ бы. Ну, а увидалъ тебя на положеніи барышни, на попятный-то и нельзя было безъ скандала отретироваться, хоть ты и была во всемъ сама виновата. Я вѣдь его такъ-то не выпустила бы изъ рукъ, съ грязью смѣшала бы. Онъ это понялъ и струсилъ. Скандалъ-то не радость для ихъ брата. Знаемъ мы ихъ, мужчинъ-то.
   -- Да, женился,-- съ горечью сказала Никитина: -- а теперь глаза колетъ тѣмъ, что ради меня карьеру испортилъ, ни въ ученые не пошелъ, ни въ адвокаты, а поспѣшилъ чиновникомъ сдѣлаться ради вѣрнаго куска хлѣба.
   -- Ну, коли не коли глаза, а не развѣнчается теперь,-- замѣтила спокойно старуха.-- Да и вретъ онъ, ничѣмъ бы онъ не сдѣлался!
   По ея лицу вдругъ скользнула самодовольная улыбка.
   -- А что твой-то новый вздыхатель, Александръ Ивановичъ, все еще влюбленъ въ тебя?
   Молодая женщина испуганно оглядѣлась кругомъ и торопливо проговорила:
   -- Тише! что вы!.. Мужъ и такъ ревнуетъ! И съ чего вы?
   По измѣнившемуся выраженію ея лица было не трудно догадаться, что она испугалась словъ тетки не на шутку.
   -- Какъ не ревновать къ такому красавцу, да еще зная тебя,-- сказала тетка.
   Молодая женщина уже овладѣла собой и холодно отвѣтила своимъ обычнымъ тономъ:
   -- Глупости! мало ли кто ухаживаетъ! За кого вы меня считаете?
   Тетка покачала головой.
   -- Со мной-то что хитришь?
   -- Чего мнѣ хитрить?
   -- Ну, ну, Богъ съ тобой. Мнѣ что теперь до этого за дѣло! Пора бы только за умъ взяться.
   -- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ!-- быстро начала увѣрять старуху Никитина.-- Я же васъ увѣряю, что все это пустяки! Онъ бываетъ у насъ, онъ нужный человѣкъ, сынъ начальника моего мужа, вотъ и все. Мнѣ его отецъ обѣщалъ хлопотать о назначеніи мужа въ учреждаемую комиссію по изслѣдованію чего-то. "Это, говоритъ, его выдвинетъ". Этого назначенія и самъ Егоръ жаждетъ; оно должно состояться не сегодня, такъ завтра...
   Лицо молодой женщины даже разгорѣлось отъ волненія. Ей видимо хотѣлось разсѣять въ душѣ старухи всякія подозрѣнія.
   -- Ты что же сейчасъ ко мнѣ хочешь зайти?-- спросила тетка, немного щуря глаза.
   -- Да, да, теперь,-- поспѣшно отвѣтила племянница.-- Взгляну на платье...
   -- Ну что-жъ, пойдемъ, а я по дорогѣ на минуту заверну въ костелъ. Хлопочу тутъ одного мальчугана пристроить, сирота, на улицѣ остался. Отецъ Доменикъ обѣщалъ пристроить. Жаль бросить, красавецъ писанный ребенокъ-то этотъ.
   -- У себя пріютили?-- спросила молодая женщина, переодѣваясь въ щеголеватый костюмъ.
   -- Да. Онъ ужъ четыре года какъ переходилъ изъ рукъ въ руки. Мать умерла, объѣлась устрицами и холоднымъ шампанскимъ и умерла внезапно, ну, и остался нищимъ на мостовой.
   -- А отца тоже нѣтъ?
   -- Отца и не было; неизвѣстно, отъ кого былъ прижитъ. Мать-то не то въ бонны, не то въ гувернантки сюда пріѣхала, заболталась здѣсь, ну, и нажила ребенка. Какъ-то перебивалась съ нимъ, сперва трудами, потомъ покровители нашла, закрутилась и -- вотъ умерла. Пять лѣтъ ему было. Бланшъ взяла его; знаешь, эта, что у Беклемишева была на содержаніи; понравился ей мальчуганъ. Точно красавецъ. Въ Италіи сейчасъ бы въ натурщики попалъ. Ну, повозилась Бланшъ съ нимъ года два, какъ съ куклой, съ собой на прогулки, на пикники таскала, все равно какъ мопса, а потомъ дѣла у самой пошли подъ гору, не до него стало, попалъ онъ къ Декрэ въ парикмахерскую, тутъ тоже года два проболтался, знаешь: "мальшикъ, огня", "мальшикъ, шипцы", а теперь Декрэ ликвидировали свои дѣла, купили подъ Авиньономь землицу, пропріетерами стали и уѣхали, а его мнѣ по знакомству прикинули, мальчика-то. У меня, конечно, дѣло найдется: и въ булочную сбѣгать, и узелъ съ вещами стащить, и жильцамъ прислужить, да жаль какъ-то ребенка въ лакеи превратить; красавецъ онъ, еще карьеру колетъ сдѣлать, вотъ я и хлопочу, чтобы отецъ Доменикъ его въ люди вывелъ. Отецъ Доменикъ любитъ симпатичныхъ дѣтей. Будь рожа богопротивная, такъ и помирились бы съ тѣмъ, что отъ рожденія на гибель предназначенъ, а о хорошенькомъ каждый горячѣй похлопочетъ.
   Молодая женщина была уже совсѣмъ одѣта я стала заботливо натягивать длинныя перчатки, смотря, какъ старуха торопливо завязала шляпку, порылась потомъ въ сакъвояжѣ, разсуждая вслухъ о томъ, всѣ ли нужныя отцу Доменику бумаги захватила она съ собою.
   -- А вы такая же хлопотунья, какъ и прежде,-- замѣтила она.
   -- Ахъ, матушка, на чужой сторонѣ лежачимъ камнемъ нельзя быть,-- отвѣтила старуха:-- да и нигдѣ подъ лежачій камень и вода не течетъ. Я это и Адольфу теперь говорю каждый день. Это мальчика моего, сироту-то, Адольфомъ зовутъ. Я и тебѣ это всегда говорила, только ты -- въ отца своего ты вся вышла. Русскій байбакъ былъ, говорить только умѣлъ: "честь-честь", ну, и умеръ нищимъ. Не честь это, а лѣнь.
   Онѣ вышли изъ дома и ихъ разомъ охватило яркимъ свѣтомъ октябрьскаго утра. Воскресный день и хорошая погода выманили на улицу массу народа, сновавшаго пѣшкомъ и на дрожкахъ во всѣхъ направленіяхъ. Молодая женщина едва поспѣвала идти за старухой, шагавшей быстрыми и крупными шагами и продолжавшей говорить на ходу. Для разговоровъ у нея всегда былъ неисчерпаемый запасъ новостей. Она знала чуть не весь городъ. Ее интересовало все: политическія событія, дѣла частныхъ лицъ, ея собственныя дѣлишки. Обо всемъ этомъ говорилось горячо и страстно, немного по-театральному, съ сильными жестами, точно все это одинаково чувствительно задѣвало ее за живое.
   Никитина вздохнула свободнѣе, когда на одномъ изъ перекрестковъ тетка поспѣшно сказала, что ей теперь надо свернуть по Невскому къ католической церкви, и оставила племянницу одну. Никитина замедлила шаги и направилась, уже не спѣша, къ жилищу тетки. Странное ощущеніе охватило ее теперь: безъ тетки ей было не только легче идти, такъ какъ она могла не торопиться, не дѣлать большихъ шаговъ; но она теперь не чувствовала и стѣсненія, чего-то въ родѣ стыда, который невольно охватывалъ ее рядомъ съ этой шагающей по-солдатски, одѣтой по старой модѣ, махающей руками и громко говорящей старухой. Мало того, она каждый разъ чувствовала себя безъ этой старухи свободно, самостоятельной, тогда какъ старуха пригнетала ее и своимъ властолюбивымъ характеромъ, и своимъ страннымъ способомъ относиться къ вещамъ: она въ упоръ спрашивала ее о ея любовникѣ; она, не стѣсняясь, говорила, что она, Софья Леонтьевна Никитина, "подцѣпила" мужа случайно; она вообще называла все своими именами и не смущалась ничѣмъ. Съ мужемъ, съ дѣтьми, со знакомыми Софья Леонтьевна сама старалась показать себя женщиной съ сильнымъ характеромъ, самостоятельной, и во всякомъ случаѣ признавалась другими женщиной "скрытной" и "сдержанной", но при теткѣ она чувствовала себя какой-то дѣвчонкой, которую старуха могла каждую минуту словить на словѣ, въ чемъ-нибудь уличить, за что-то пожурить. Въ такія отношенія онѣ встали еще тогда, когда Софьѣ Леонтьевнѣ не было и шестнадцати лѣтъ, и эти отношенія не измѣнились до сихъ поръ. Вотъ и сегодня тетка прямо спросила: "А что твой новый вздыхатель?" Потомъ прибавила: "Чего ты со мною-то хитришь?" Эти же фразы слышала отъ тетки Софья Леонтьевна лѣтъ пятнадцать тому назадъ, когда вздыхателемъ Софьи Леонтьевны явился молодой жилецъ тетки, Егоръ Егоровичъ Никитинъ. Лицо молодой женщины вдругъ покраснѣло при этомъ воспоминаніи и ей вспомнилась еще одна фраза тетки, сказанная ей тогда:
   -- Что, влопалась?
   А затѣмъ полился цѣлый потокъ упрековъ:
   -- Я тебѣ говорила: не юли, не хитри! Я-то умнѣе, я думаю, чѣмъ ты,-- проще, а умнѣе. Книгъ не читала, да людей знаю. У меня вѣдь такого отца-буквоѣда, какъ твой, не было. Теперь кто поправлять-то дѣло будетъ? Ты или я? Онъ поиграетъ тобой и броситъ тебя. А чѣмъ жить будешь? Ты не я, ты лежачій камень. Я не пропала; я наплевала на того, кто меня обманулъ, и пробилась. Я ломовая лошадь. Онъ-то, говорили потомъ, подъ заборомъ издохъ, даромъ что мужчина, а я пробилась, хоть и баба. А ты пробьешься? Что же молчишь? Пробьешься? А? Языкъ-то есть? Вѣдь не пробьешься? Да? А туда же, скрытничала, хитрила, юлила? А теперь что? Поди, и матерью скоро будешь? Ребенка-то кто воспитывать будетъ?
   Софью Леонтьевну и теперь охватывалъ стыдъ при воспоминаніи объ этой сценѣ, не потому, что она стыдилась своего проступка, а потому, что тетка ее тогда унизила, словъ этихъ грубыхъ наговорила. Тетка втоптала ее въ грязь, прежде чѣмъ спасти, то-есть заставить Егора Егоровича жениться на ней. И онъ,-- какимъ мальчишкой оказался онъ передъ ея теткой, хотя онъ и былъ тогда уже кандидатомъ правъ и все толковалъ о научныхъ и общественныхъ вопросахъ, о Шульцѣ-Деличѣ, о связи молочнаго хозяйства съ земледѣліемъ, о мелкомъ народномъ кредитѣ для заведенія машинъ въ деревняхъ, о крупномъ и мелкомъ землевладѣніи. А тутъ передъ ея теткой вдругъ въ мокраго цыпленка превратился. Краснѣлъ, мялся на мѣстѣ, заикался:
   -- Я... я... что же... я готовъ... Говорите, что я...
   -- Тряпка, вы, вотъ вы что!-- кричала на него тетка.-- Только и умѣете, что блудить. Дитя невинное соблазнили и погубили! Вы о послѣдствіяхъ-то думали?
   Потомъ, когда онъ поправилъ грѣхъ, то-есть женился, она пристала къ нему, чѣмъ онъ жить будетъ и чѣмъ содержать жену и ребенка станетъ. Адвокатомъ будетъ? То-есть сидѣть станетъ у моря и ждать погоды, плюя въ потолокъ; сегодня густо, а завтра пусто? Ученую карьеру изберетъ? Говоритъ онъ больше, чѣмъ учится; къ ученой карьерѣ приготовляется, потому что это даетъ возможность ничего не дѣлать покуда и только говорить, что работаешь. Много она на своемъ вѣку лѣнтяевъ видѣла, которые все въ ученые готовились, ничего не дѣлая. Чиновникомъ онъ долженъ быть: въ извѣстный часъ прикажутъ сидѣть, ну, вотъ и будетъ дѣло дѣлать; безъ палки онъ палецъ о палецъ не стукнетъ, а все только говорить будетъ. Охъ, ужъ эти русскіе болтуны! Много она ихъ на своемъ вѣку видѣла!.. И къ мѣсту его опредѣлила тетка же: надѣла свою желтую шаль, шляпку съ пестрыми бантами и пошла хлопотать къ какому-то важному чиновнику, сказавъ, что онъ для нея все сдѣлаетъ, такъ какъ въ былыя времена, когда онъ еще чуть не мальчишкой былъ, онъ у нея комнату нанималъ для тайныхъ любовныхъ свиданій. Не опредѣли она Егора Егоровича, онъ самъ и пальца о палецъ не стукнулъ бы для пріисканія мѣста. И откуда у старухи это знаніе людей, эта наблюдательность? Теперь-то Софья Леонтьевна знаетъ сама своего мужа не хуже, чѣмъ знала его тогда ея тетка. У него все одни слова: брюзжитъ на всѣхъ и на все, то не такъ, это не такъ, а самъ, краснощекій, здоровый, спитъ за двоихъ, въ карты играть или плясать готовъ хоть всю ночь, только бы дѣла не дѣлать; какъ дѣло есть, такъ сейчасъ либеральничать начинаетъ -- и чернильною-то душою его сдѣлали; и въ бѣличьемъ-то колесѣ онъ вертится, и канцелярщиной-то онъ никому ненужной заѣденъ. "Канцелярскія крысы", "строчилы-мученики", "чинодралы", иначе и не называетъ чиновниковъ, а самъ земли подъ собой не слышитъ, когда старикъ Иванъ Николаевичъ Кусовъ скажетъ ему нѣсколько ласковыхъ словъ. И сейчасъ у него пойдетъ бахвальство:
   -- Онъ же видитъ, съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло! Я не писарь, не безграмотный дуракъ, не канцелярская тупица! Въ департаментѣ, кромѣ меня, не на кого положиться: одни заскорузлыя чернильныя души, другіе матушкины сынки изъ лежебоковъ, умѣющіе только фанфаронить, а я человѣкъ съ университетскимъ образованіемъ!
   И пойдетъ, и пойдетъ: "я, я, я", не сознавая даже, что Кусовъ иногда поощряетъ его только ради нея, ради Софьи Леонтьевны. Да, правду говорила ему тетка, что на словахъ онъ города возьметъ, а на дѣлѣ штановъ не сумѣетъ пріобрѣсти. Такъ санкюлотомъ и звала его въ шутку. Не даромъ теткѣ пришлось и мѣсто ему выхлопотать, а теперь если его старикъ Кусовъ и отличаетъ и хлопочетъ о томъ, чтобы пристроить его въ какую-то открывающуюся комиссію, то вовсе не за его услуги...
   Софья Леонтьевна сдвинула немного брови, вспомнивъ о Кусовѣ. На минуту у нея все затуманилось въ головѣ, ее всю охватило волненіе, губы немного полуоткрылись, глаза устремились неопредѣленно въ пространство, точно тамъ, гдѣ-то далеко проносились передъ нею волновавшія ее сцены. Крикъ извозчика: "берегись!" заставилъ ее вздрогнуть всѣмъ тѣломъ и очнуться. Она оглядѣлась кругомъ и замѣтила только теперь, что она прошла домъ, гдѣ жила тетка. Софья Леонтьевна вернулась, дошла до дома, гдѣ было жилище тетки, вошла въ подъѣздъ и поднялась во второй этажъ до дверей съ надписью: "Меблированныя комнаты Денизы Андреевны Дублонъ". Не звоня, она отворила дверь, и ее обдало знакомымъ запахомъ меблированныхъ комнатъ, который распространялся по всему коридору изъ кухни, гдѣ вѣчно шумѣли самовары, кипѣли кофейники, грѣлись на плитѣ утюги, что-нибудь варилось и жарилось, раздавались чьи-то громкіе голоса, слышались шлепанье туфель и скрипъ сапогъ, плюханье капель въ рукомойникѣ и шипѣнье чего-то на плитѣ. Чѣмъ-то знакомымъ, чѣмъ-то роднымъ пахнуло на Софью Леонтьевну въ этомъ жилищѣ, которое она такъ полюбила когда-то послѣ затворнической жизни у отца среди скучныхъ книгъ, среди восторженныхъ толковъ о красотахъ поэзіи, среди вѣчныхъ возвышенныхъ нравоученій, среди постоянныхъ матеріальныхъ лишеній, и ей вспомнилось вдругъ, какъ когда-то, поселившись у тетки, она изучила здѣсь каждый шорохъ, каждый голосъ, каждую походку, какъ она здѣсь познакомилась сразу съ десятками жизненныхъ романовъ и комедій, какъ въ условные часы она шмыгала здѣсь, вонъ въ ту крайнюю дверь, къ Егору Егоровичу, еще неопытная, но уже страшно жаждавшая любви или того, что она считала любовью,-- интрижки съ мужчиной, заигрываній, поцѣлуевъ, ласкъ.
   Она прошла въ комнату тетки, узенькую и неприглядную, съ невзрачной обстановкой, безъ всякихъ претензій на удобства или комфортъ. По ея лицу скользнула брезгливая гримаса: никогда она не могла понять, какъ можетъ тетка такъ жить и для кого она копитъ деньги. Для живущихъ у нея племянницъ и племянниковъ, но она уже поставила всѣхъ ихъ на ноги и потому могла бы отдохнуть, могла бы обставиться съ большими удобствами. Никитина оглядѣла комнату и тотчасъ же ея глаза блеснули радостью, любопытствомъ: она увидала лежавшее на постели тетки темно-синее шелковое платье съ роскошной отдѣлкой изъ черныхъ плетеныхъ кружевъ и синяго бархата. Въ одну минуту оно уже было въ зя рукахъ, и на нее пахнуло сильнымъ ароматомъ какихъ-то духовъ. Она поднесла близко къ лицу лифъ этого платья и жадно впивала его наркотическій ароматъ. Прикинувъ его къ себѣ, она стала искать глазами зеркала, но зеркала не было въ комнатѣ тетки.
   -- Что, хорошо?-- окликнулъ ее голосъ тетки.
   Софья Леонтьевна немного смутилась, точно ее застигли врасплохъ, поймали на мѣстѣ преступленія.
   -- Да, недурно,-- отвѣтила она, равнодушно положивъ платье снова на постель.
   -- Не дурно, а у самой глаза разгорѣлись!-- насмѣшливо сказала тетка.-- Вамъ, чиновницамъ, только развѣ послѣ какихъ-нибудь кокотокъ и заполучить такія сокровища. Лужья такихъ не дарятъ. Это на бѣшеныя деньги дѣлается. Ты кружева-то разсмотрѣла! Настоящій гипюръ. А бархатъ, прямо изъ Ліона вывезенъ. Да, только отъ кокотокъ и можно добывать такія вещи.
   -- Имъ легко достается,-- отвѣтила Софья Леонтьевна съ презрѣніемъ.
   -- Ну, не легко, а съ умѣньемъ. Вы бы и рады добыть да умѣнья нѣтъ.
   Старуха весело засмѣялась.
   -- Колоды неподвижныя! Будь я мужчиной -- минуты около себя не потерпѣла бы такихъ ходячихъ мумій. Въ женщинѣ должна жизнь быть, подвижность, огонь...
   Тетка сняла, шляпку, сбросила свою пеструю шаль съ желтой серединой и присѣла, отдуваясь.
   -- Устали?-- спросила ее Софья Леонтьевна.
   -- Съ чего устать, не возъ везла,-- отвѣтила тетка и позвонила.
   Вошла горничная.
   -- Адольфъ дома!-- спросила хозяйка.
   -- Нѣтъ, изъ перваго номера баринъ послали его за табакомъ въ Морскую.
   -- Хорошо, ступай!
   Горничная вышла.
   -- Хотѣла тебѣ показать его. Славный мальчишка и счастливчикъ: отецъ Доменикъ обѣщалъ пристроить его. Недаромъ въ картишки къ себѣ приглашаю его играть. Теперь и пригодился. Какъ вотъ связи есть, такъ все можно обдѣлать. Безъ связей ничего не сдѣлаешь.
   -- Да, это только мой Егоръ Егоровичъ понять этого не можетъ и брюзжитъ за то, что мы принимаемъ нужныхъ людей,-- замѣтила молодая женщина.
   -- Это на вашихъ-то jours-fixes,-- пренебрежительно спросила тетка, закуривая папиросу.-- Ну, я ихъ никогда не дѣлала, а связи все-таки есть. Да, кстати, въ нынѣшнюю среду вашъ день, значитъ Миша ко мнѣ придетъ ночевать?
   Софья Леонтьевна пожала плечами.
   -- Я не понимаю, для чего онъ взялъ эту привычку,-- сказала она.
   -- Что-жъ ему болтаться среди взрослыхъ до четырехъ часовъ ночи?-- возразила тетка.-- Я очень рада, когда онъ ко мнѣ приходитъ. Любознательный мальчуганъ и бойкій.
   -- Нелюдимъ и неряха,-- замѣтила Софья Леонтьевна.-- Ему бы мастеровымъ быть и бродягой: то возится съ клеемъ, красками, что-то мастеритъ, то пропадаетъ Богъ вѣсть гдѣ. И своеволенъ сталъ, точно взрослый, ему говоришь одно, а онъ и ухомъ не ведетъ, дѣлаетъ свое.
   -- Ахъ, матушка, ты нападаешь на ребенка за то, что онъ не научился еще франтить, какъ твой Володя. И никакого своевольства я не замѣтила въ Мишѣ: придетъ онъ ко мнѣ, выучитъ уроки и цѣлый вечеръ сидитъ со мною и разспрашиваетъ меня обо всемъ.
   -- Да, носъ совать онъ во все умѣетъ -- это его дѣло,-- раздражительно отвѣтила Софья Леонтьевна.
   -- А ты бы жила съ мужемъ такъ, чтобы не бояться того, что дѣти узнаютъ то, чего имъ не слѣдуетъ знать,-- замѣтила Дениза Андреевна.
   Бой часовъ заставилъ Никитину прервать разговоръ и заторопиться.
   -- Домой?-- спросила тетка, смотря на нее немного сощуренными глазами.
   -- Да... То-есть тутъ надо еще зайти по дѣлу одному, а потомъ домой,-- отвѣтила племянница, подавляя смущеніе и стараясь не встрѣчаться со взглядомъ тетки.
   -- Смотри, не попадись,-- проговорила старуха.
   Племянница вспылила.
   -- Что вы придумываете? Кому попасться?
   Старуха усмѣхнулась.
   -- Почему я знаю! я вѣдь не угадчица.
   И еще болѣе насмѣшливымъ тономъ она спросила:
   -- А что же платье? Не понравилось вѣрно? Ты вѣдь ради него и изъ дома со мной вышла, а теперь спѣшишь домой, не спросивъ даже цѣны.
   Софья Леонтьевна съ досадой закусила губу и проговорила:
   -- Нѣтъ, оно мнѣ нравится, но... должно-быть, дорого... а я не при деньгахъ.
   -- Ну, я и въ долгъ повѣрю,-- отвѣтила старуха.-- Нравится, такъ бери; понемногу выплатишь. Не въ первый разъ.
   Она поднялась съ мѣста и стала прощаться съ племянницей, повторивъ снова:
   -- А все же не попадись. Теперь ужъ я не помогу, какъ тогда...
   Софья Леонтьевна сдѣлала нетерпѣливое движеніе и поспѣшила уйти, чувствуя, что старуха читаетъ въ ея душѣ. Еще бы и не читать, когда она, Софья Леонтьевна, теряла всякое самообладаніе въ присутствіи этой старухи и сама выдавала себя на каждомъ шагу. Выйдя изъ коридора, меблированныхъ комнатъ, Софья Леонтьевна поспѣшно спустила густой вуаль и, свернувъ на улицѣ съ набережной Мойки, пошла довольно скорыми шагами по Гороховой, понаправленію къ Большой Морской. Ея глаза смотрѣли въ пространство, но все передъ ними словно застилалось туманомъ отъ охватившаго ее волненія.
   -- Софи,-- тихо окликнулъ ее голосъ.
   Она вздрогнула и подняла глаза на окликнувшаго се человѣка. Это былъ молоденькій, очень красивый господинъ, напоминавшій лицомъ фарфоровую куклу, щегольски одѣтый, по послѣдней модной картинкѣ.
   -- Я тебя ждалъ уже нѣсколько минутъ,-- проговорилъ онъ, предлагая ей руку.
   Она молча взяла его подъ руку, слегка пожимая эту руку, и пошла съ нимъ по направленію къ Александровскому саду. Нѣкоторое время они шли молча, торопясь пройти людныя мѣста.
   -- Я сегодня очень встревожена,-- почти шопотомъ начала она, наконецъ, прерывающимся отъ волненія голосомъ, какъ бы боясь, что кто-нибудь подслушаетъ ея слова и узнаетъ ее по голосу.-- Сегодня утромъ онъ опять раздражился, заговоривъ о тебѣ; потомъ, сейчасъ вотъ, тетка моя высказала подозрѣнія. Положительно я боюсь, что за нами слѣдятъ. Отъ него всего можно ждать.
   Онъ засмѣялся.
   -- А вотъ мы сейчасъ скроемся отъ любопытныхъ глазъ,-- замѣтилъ онъ и сдѣлалъ знакъ кучеру кареты, стоявшей около рѣшетки Александровскаго сада.
   Кучеръ подобралъ вожжи, а молодой человѣкъ отперъ дверцу кареты и посадилъ въ экипажъ Софью Леонтьевну. Черезъ минуту карета понеслась по направленію къ Дворцовой набережной.
   

II.

   Третій часъ былъ въ исходѣ, когда Софья Леонтьевна Никитина съ разгорѣвшимся на воздухѣ лицомъ, немного утомленная прогулкой, какъ бы помолодѣвшая въ это ясное, слегка морозное утро, поднималась нѣсколько лѣнивой походкой по лѣстницѣ къ своей квартирѣ. Въ головѣ ея бродили сладкія мысли о томъ, что она сейчасъ пройдетъ въ свою спальню и крѣпко заснетъ до обѣда, когда вернется мужъ, по обыкновенію, дѣлающій въ воскресные дни разные офиціальные визиты въ "нужнымъ" людямъ, которые онъ проклинаетъ на словахъ и которые любитъ въ душѣ не менѣе самой Софьи Леонтьевны, такъ какъ это даетъ ему возможность говорить "мы толковали объ этомъ съ баронессой Розанкамифъ", или "меня просила объ этомъ графяиня Гапирова".
   Какъ и всегда, Софья Леонтьевна чувствовала сеоя отлично послѣ катанья съ Александромъ Ивановичемъ Кусовымъ.
   Вотъ уже годъ, какъ онъ, увлеченный ея кокетствомъ, началъ ухаживать за нею, въ концѣ-концовъ добившись, почти неожиданно для нея, почти неожиданно для себя ея взаимности. Сперва она испугалась своей "ошибки", потомъ рѣшила, что эта ошибка непоправима, и отдалась теченію событій. Въ сущности, она была очень довольна тѣмъ, что случилось. Онъ молодъ, ловокъ, красивъ собою, и ей очень ладить то, что его не можетъ отбить у нея ни одна француженка, хотя она, Никитина, почти на семь лѣтъ старше его. Она ѣздитъ съ нимъ на свиданія и считаетъ эти свиданія своимъ счастіемъ, и это счастіе немного опьяняетъ ее среди монотонной семейной жизни небогатыхъ людей, для которой она не была ни создана, ни подготовлена и которую она ненавидѣла за необходимость присутствовать при счетѣ горничною грязнаго бѣлья, за неизбѣжное пересматриваніе продырившихся у мужа носковъ, за окрики раздраженнаго мужа: "Ты бы хоть посмотрѣла, всѣ ли у меня пуговицы на нижнемъ бѣльѣ!", за все то, что можетъ скраситься только любовью, что можетъ перенестись только во имя любви, что безъ любви возбуждаетъ или брезгливость, или злобу, и заставляетъ женщину представлять себя не въ высокой и святой роли жены и матери, а въ унизительной роли служанки и рабыни, принужденныхъ рыться въ грязныхъ тряпкахъ ихъ господина. Ее не терзали никакія угрызенія совѣсти, такъ какъ, по ея мнѣнію, всѣ такъ живутъ, и знакомая мужа, баронесса Эльвира Карловна Шольцъ, и кузина мужа, Тото Козлинина, и даже эта лавочница Машка Сидорова, вышедшая замужъ за милліонера-купца Сбоева и возбуждающая во всѣхъ знающихъ ее безпредѣльную зависть, однимъ словомъ, всѣ, всѣ такъ живутъ въ обществѣ, да и нельзя же жить безъ всякихъ радостей. Но она боялась, чтобы никто не узналъ ея близости съ Кусовымъ, потому что тогда все узнаетъ ея мужъ. Эта боязнь подавляла въ ней всѣ другія чувства, и она сама со злобой называла ее въ душѣ "подлой", но побѣдить ее не могла. Вѣдь онъ, ея мужъ, можетъ выгнать ее, какъ ея отецъ выгналъ ея мать,-- выгналъ, какъ собаку, котя она, прося прощенія, обнимала и цѣловала его ноги, ползала передъ нимъ по полу, а онъ, какъ помѣшанный, какъ маніакъ, твердилъ одно: "ты опозорила мое честное имя!" Честное имя какого-то выжившаго изъ ума учителя Иванова! Что за него дадутъ? Съ этимъ честнымъ именемъ отецъ весь вѣкъ жилъ впроголодь, и когда онъ умеръ, его помянули только тѣмъ, что сказали: "неуживчивый былъ человѣкъ". Ея мужу можетъ придти въ голову та же блажь. Онъ фразеръ и въ горячности часто принимаетъ свое фразерство за свои искреннія убѣжденія и за свои настоящія чувства. Отъ него можно ждать всякихъ глупостей, когда онъ раздраженъ, хотя онъ и тряпка,-- или, вѣрнѣе сказать, отъ него именно и можно ждать всякихъ глупостей, потому что онъ тряпка. Имѣя дѣло съ людьми твердаго характера, всегда впередъ знаешь, какъ они поступятъ въ извѣстномъ случаѣ, а люди тряпичные находятся всегда въ рукахъ разныхъ случайностей. Если онъ выгонитъ ее -- что она будетъ дѣлать? Это ее страшно пугало: ея мать нѣсколько ночей ночевала въ ночлежныхъ пріютахъ среди всякаго сброда и, наконецъ, умерла въ городской больницѣ, въ нищетѣ. Она, Софья Леонтьевна, нищеты боялась пуще смерти, натерпѣвшись всего еще въ дѣтствѣ. Если бы не эта боязнь, ничто не смущало бы ее теперь, какъ яачто не смущаетъ тѣхъ женщинъ, которымъ она такъ завидовала въ ранней молодости, всѣмъ этимъ Бланшъ, Эммамъ, Люси. Въ чемъ тутъ преступленіе, если разлюбишь одного и полюбишь другого? Она этого понять не могла. Сердцу приказать нельзя: "люби, не смѣй любить!" Она непремѣнно пошла бы сразу по дорогѣ всѣхъ женщинъ легкомысленнаго поведенія, если бы тетка самовластно не заставила Никитина жениться на ней. Не женился бы онъ -- она сдѣлала бы себѣ карьеру со своей красотой.
   Она позвонила, вошла въ открытую горничною дверь, сбросила верхнюю опушенную мѣхомъ накидку и прошла въ спальню.
   Ходившій большими шагами изъ угла въ уголъ Егоръ Егоровичъ внезапно остановился передъ женою, какъ только она переступила порогъ спальни. Она вскрикнула отъ неожиданности и хотѣла уже сухо упрекнуть его словами: "Ахъ, какъ ты меня испугалъ", но онъ не далъ ей рта разинуть.
   -- Гдѣ ты была? Гдѣ была? Говори! Говори!-- гнѣвно крикнулъ онъ, схвативъ ее больно за руку.
   Она сразу поняла, что говорить нечего, что онъ все знаетъ, въ ужасѣ прижалась къ косяку двери и хотѣла что-то солгать. Языкъ, однако, не повиновался. Въ головѣ молніей проносилась одна трусливая фраза:
   -- Выгонитъ! сейчасъ выгонитъ на улицу!
   -- Молчи! молчи, тварь!-- опять крикнулъ онъ, не дожидаясь ея оправданій и еще больнѣе стискивая ея руку, точно съ мелочно-злымъ желаніемъ изломать, исковеркать ее.-- Я все знаю; я видѣлъ. Тварь! Тварь!
   Онъ съ силой отшвырнулъ ее къ стѣнѣ, такъ что она почти упала на стулъ, и заходи.гь снова, съ трудомъ переводя духъ, такъ что было слышно, какъ онъ тяжело дышитъ. Ей казалось, что онъ сейчасъ станетъ ее бить. Пусть! Только бы не выгонялъ! Только бы не выгонялъ! Какъ ужасно смотрѣла ея мать, когда она въ лохмотьяхъ, разбитая, растрепанная, вернулась къ мужу просить прощенія, угла, куска хлѣба!
   -- Убить бы тебя слѣдовало, какъ и этого мерзавца! Да я его и убью! А тебя слѣдуетъ выгнать, какъ собаку, на улицу, чтобъ ты подохла подъ заборомъ!-- вскрикивалъ онъ въ безсильномъ бѣшенствѣ.-- И чего я ждалъ, чего ждалъ, когда ты уже дѣвчонкой вѣшалась мнѣ на шею! Тварь! Тварь! Тебѣ бы бродячей женщиной быть!
   Она молчала, какъ убитая, неподвижно сидя на стулѣ, куда онъ ее отшвырнулъ, опустивъ на колѣни похолодѣвшія руки, продолжая бояться не того, что онъ ее побьетъ, а все того же, что онъ можетъ ее выгнать изъ дома! Она не раскаивалась, а чувствовала ненависть къ мужу за то, что онъ можетъ по праву ее выгнать. Было время, когда она сама нѣсколько разъ думала бросить все и уйти изъ дому отъ дѣтскаго крика, отъ раздражительныхъ придирокъ мужа, отъ грязнаго бѣлья. Теперь же ее пугала мысль остаться на улицѣ, такъ какъ молодость уже ушла, а тотъ, другой, не возьметъ ее къ себѣ... Это она поняла теперь вдругъ, разомъ, хотя прежде никогда и не думала объ этомъ, и глухая злоба на минуту пробудилась въ ней и къ тому, другому мужчинѣ, связанному съ ней тѣмъ, что еще недавно, сегодня даже, она называла любовью! Въ головѣ мелькнула злая мысль:
   "Всѣ они такіе!"
   Ея молчаніе приводило мужа все болѣе и болѣе въ бѣшенство. У него не было словъ для объясненія того, что онъ давно подозрѣвалъ ее, давно слѣдилъ за нею, и, наконецъ, сегодня увидѣлъ, какъ она садилась въ карету съ Кусовымъ,-- увидалъ совершенно случайно и сразу узналъ ее по опушенной мѣхомъ накидкѣ, вовсе не думая на этотъ разъ выслѣживать ее. Въ теченіе двухъ часовъ, шагая по спальнѣ и готовясь встрѣтить жену, онъ хотѣлъ все это высказать ей, хотѣлъ высказать ей еще что-то, но что именно, онъ самъ не зналъ, хотя только объ этомъ и думалъ. Увидавъ ее, онъ точно съ ума сошелъ и только отрывисто ругалъ ее площадными словами, сотни разъ бросивъ ей въ лицо слово "тварь!" Казалось, это доставляло ему наслажденіе. Въ душѣ шевелилось желаніе набитъ ее, избить больно, до синяковъ...
   Въ сосѣдней комнатѣ послышались бѣготня, говоръ и смѣхъ играющихъ дѣтей.
   Это разомъ измѣнило направленіе мыслей. Ему вспомнилось, что въ теченіе двухъ часовъ, только-что проведенныхъ имъ въ спальнѣ жены, онъ на сотню ладовъ передумалъ, какъ надо ему поступить. Выгнать ее вонъ, оставивъ дѣтей у себя? Но что же дальше? Можетъ ли онъ тогда оставаться на службѣ подъ начальствомъ старика Кусова? Выйти въ отставку ему придется, выйти въ отставку почти наканунѣ полученія новаго назначенія? Чѣмъ онъ будетъ содержать дѣтей? Двое изъ нихъ теперь пристроены на казенный счетъ, дѣвочекъ тоже есть надежда при помощи связей пристроить, а тогда... О, дѣти, дѣти, если бы не было ихъ, тогда совсѣмъ другое дѣло! Онъ вышелъ бы въ отставку, бросилъ бы все. Онъ начиналъ снова перебирать въ умѣ всѣ пути, которые онъ могъ избрать, чтобы выпутаться изъ этой исторіи, и, въ концѣ-концовъ, приходилъ опять къ заключенію, что ради дѣтей приходится если не примириться съ совершившимся несчастіемъ, то молчать. Дѣти! дѣти! никогда онъ не думалъ, что ради нихъ ему придется принести такую жертву. Онъ даже могъ бы сказать, что онъ и вовсе не думалъ о нихъ никогда. Теперь онъ старался увѣрить себя, что онъ приноситъ великую жертву именно ради нихъ, только ради нихъ. Заслышавъ ихъ голоса въ сосѣдней комнатѣ, онъ остановился передъ женою и сдавилъ ей руками плечи съ такой силой, что она стиснула зубы, чтобы не вскрикнуть отъ боли.
   -- Что сидишь, какъ истуканъ?-- шипящимъ голосомъ сказалъ онъ, сильно встряхивая ее, какъ пустой мѣшокъ.-- Слышишь, тамъ дѣти, мои дѣти! Ради нихъ я не выгоню тебя. Я не хочу, чтобъ они знали, какая у нихъ мать. Ты должна будешь всю жизнь имъ отдать, помни, что ради нихъ, только ради нихъ я не хочу тебя позорить. Но мнѣ ты больше не жена. Слышишь?
   Онъ опятъ съ силой потрясъ ее за плечи.
   -- Ты будешь жить здѣсь, какъ наемная холопка, по если когда-нибудь замѣчу еще что-нибудь...
   Онъ съ ярости стиснулъ передъ ея лицомъ кулаки. Онъ повернулся къ ней спиною и вышелъ, хлопнувъ дверью.
   Она вздрогнула, точно пробужденная этимъ стукомъ отъ мрачнаго кошмара, и начала тяжело дышать, словно отдыхая отъ страшной усталости послѣ ходьбы. Ея лицо смотрѣло теперь сурово, почти свирѣпо; оскорбленія, нанесенныя ей мужемъ, вызвали непримиримую вражду къ нему; было ясно, что этого дня, этой сцены она никогда не забудетъ, до самой послѣдней минуты жизни не забудетъ. Когда-то она пошла за него замужъ, потому что это былъ первый молодой человѣкъ, начавшій ухаживать за нею, видя въ ней легкомысленную барышню. Любви онъ къ ней не чувствовалъ вовсе, но любезничалъ съ нею, какъ любезничалъ и съ другими дѣвушками и женщинами, которыя это позволяли. Каждое его слово она принимала за чистую монету, потому, что еще не знала, что въ такихъ случаяхъ всѣ подобные ему молодые люди говорятъ подобнымъ ей молодымъ барышнямъ однѣ и тѣ же пошлыя любезности. Ей даже казалось, что она любитъ его, когда они любезничали еще тайкомъ въ уголкахъ по коридорамъ "меблированныхъ комнатъ" тетки. Это казалось ей началомъ романа ея жизни. Потомъ, когда она, уже сдѣлавшись его женою, увидала, что онъ умѣетъ больше говорить, чѣмъ дѣлать дѣло, то-есть наживать деньги, она стала считать его такой же тряпкой, какой былъ ея отецъ, перестала уважать его, и начала злиться на него въ душѣ за то, что послѣдній поклонникъ доставляетъ болѣе удобствъ и развлеченій любимой женщинѣ, чѣмъ онъ ей, а между тѣмъ у этихъ женщинъ нѣтъ даже и обязанностей никакихъ, ни хозяйства, ни дѣтей; на этихъ женщинахъ не лежитъ обязанности думать о чистой сорочкѣ возлюбленнаго; ихъ не ругаютъ за испорченный обѣдъ, а ей приходилось, кромѣ всего этого, заботиться еще и о карьерѣ мужа. Она была не безъ основанія убѣждена, что только при ея помощи онъ дошелъ уже до извѣстнаго положенія, такъ какъ она умѣла заводить знакомства, связи, кокетничать съ чиновными мужчинами и заискивать въ свѣтскихъ барыняхъ, которыя съ удовольствіемъ помыкали ею и посылали ее вмѣсто себя навѣщать въ вонючихъ подвалахъ опаршивѣвшихъ убогихъ сиротъ, благо, она ради своихъ цѣлей играла роль рьяной филантропки. Другая женщина на ея мѣстѣ не сумѣла бы этого сдѣлать, такъ какъ не у всѣхъ же встрѣчаются разомъ и красота, и довольно солидное образованіе, то-есть то, чѣмъ обладала она, унаслѣдовавшая отъ матери красоту и получившая отъ отца болѣе или менѣе серьезныя и разностороннія научныя познанія.
   -- Что же будетъ теперь?-- вдругъ остановилась она на мысли о будущемъ.-- Убьетъ, говоритъ, Александра? Выгонятъ тогда со службы? Нищими останемся? Нѣтъ, нѣтъ, я уйду, уйду, уйду! Куда? Къ теткѣ уйду! Тетка не выгонитъ тогда. И такъ въ аду живу...
   Горничная пришла сказать, что поданъ обѣдъ и что "баринъ уѣхали". Софья Леонтьевна почти безсознательно прошла въ столовую, гдѣ уже сидѣли за столомъ и дурачились дѣти, болтая ногами и перебрасываясь хлѣбными шариками, шаловливыя, распущенныя, брошенныя безъ всякаго руководства. Мать даже не взглянула на нихъ, радуясь только тому, что мужъ уѣхалъ, и думая о томъ, что будетъ дальше. Куда онъ уѣхалъ? Не къ Александру ли? На дуэль вызоветъ? Отъ него всего можно ждать въ минуты его бѣшенства. Безхарактерный дуракъ, пустой болтунъ! Исковеркаетъ всю жизнь, пуститъ по-міру и ее, и дѣтей. Не написать ли Александру, не предупредить ли его? Кстати пусть онъ поторопитъ отца выхлопотать этому дураку обѣщанное назначеніе...
   Никогда еще не переживала она такого тяжелаго состоянія духа. Голова работала плохо, ничего не могла ясно сообразить. Маленькій умъ былъ не способенъ рѣшать крупныхъ задачъ.
   Тотчасъ послѣ обѣда она прошла въ спальню, написала наскоро Александру: "Мужъ все узналъ, подкарауливъ насъ. Прими мѣры противъ него. Пусть отецъ, какъ можно скорѣй, завтра же выхлопочетъ ему командировку или что онъ тамъ обѣщалъ. Это его усмиритъ. Я, право, ничего не могу сообразить. Я потеряла голову". Она велѣла горничной опустить это письмо въ почтовый ящикъ, и легла спать. Сонъ всегда выручалъ ее, когда у нея начинала болѣть голова отъ непріятностей.
   Былъ уже вечеръ, когда она проснулась. Она не сразу вспомнила, что произошло передъ обѣдомъ. Потомъ, припомнивъ все, она заволновалась, позвала горничную и спросила:
   -- Баринъ пріѣхалъ?
   -- Нѣтъ, не пріѣзжали еще.
   -- Напойте дѣтей чаемъ. Мнѣ нездоровится и я не буду пить чаю.
   -- Слушаю-съ!
   Горничная приготовила барынѣ постель къ ночи и ушла изъ спальни. Софья Леонтьевна стала неторопливо раздѣваться, немного успокоенная тѣмъ, что мужа нѣтъ дома, что онъ хоть не вернется къ ней въ эту минуту. Снявъ платье, она прошла за ширмы, присѣла на постель и задумалась, разглядывая неподвижно опущенныя на колѣни бѣлыя, красивыя руки. Какая-то мысль случайно мелькнула въ ея головѣ, и она невольно презрительно усмѣхнулась.
   -- Хорошо бы, если бы напился...
   И она стала вспоминать, какъ раза два-три во время ея супружеской жизни Егоръ Егоровичъ напивался съ горя по случаю разныхъ неудачъ. Горе какъ рукой снимало при помощи этихъ попоекъ. Она пожала презрительно плечами.
   -- Что-жъ, можетъ-быть, и теперь... Вѣдь, вѣрно, у кого-нибудь изъ друзей застрялъ... Ахъ, хоть бы совсѣмъ пропалъ...
   Она слегка махнула рукой и торопливо начала свертывать волосы на головѣ къ ночи. Ей снова хотѣлось теперь одного -- уснуть крѣпкимъ сномъ, чтобы успокоиться, отдохнуть отъ всей этой передряги.
   Софья Леонтьевна не ошиблась. Егоръ Егоровичъ дѣйствительно былъ у одного изъ своихъ пріятелей, Антона Петровича Кокина, стараго холостяка, тономъ гаера говорившаго всѣмъ и каждому, что жизнь -- это или веселая попойка, или адская скучища. Заплывшій жиромъ, лѣнивый въ движеніяхъ, съ краснымъ лоснящимся лицомъ, съ блестящей лысиной, Кокинъ или старый Фальстафъ, какъ его величали друзья, не подозрѣвавшіе, что это просто старый пошлякъ, напоминалъ скорѣе разжирѣвшаго борова, чѣмъ человѣка. Вся его жизнь внѣ служебныхъ банковскихъ занятій, которыя онъ проклиналъ и исполнялъ кое-какъ, исправно получая за нихъ деньги, состояла изъ путешествій изъ ресторана въ ресторанъ, изъ одного кафе-шантана въ другой такой же кафе-шантанъ, изъ одного игорнаго дома въ другой не менѣе веселый притонъ. Зачѣмъ и для чего отправился Егоръ Егоровичъ именно къ этому человѣку, о которомъ онъ обыкновенно говорилъ съ благороднымъ. презрѣніемъ, какъ о вредномъ коптителѣ неба и о паразитѣ -- онъ и самъ хорошенько не могъ дать себѣ отчетъ; толкнуло его къ этому, вѣроятно, чисто инстинктивное, безсознательное желаніе слабодушнаго человѣка залить иномъ горе, какъ это ужъ не разъ случалось съ нимъ.
   -- Ба-ба-ба! Кого вижу! Егоръ Егоровичъ!-- веселымъ басомъ воскликнулъ Кокинъ, увидавъ Никитина, входившаго въ его меблированную комнату, всегда напоминавшую собою какую-то мусорную яму съ невынесенными помоями.-- На кончикѣ засталъ. Мы вотъ съ Никитой Ивановымъ собрались въ расторяцію пообѣдать.
   Егоръ Егоровичъ пожалъ широкую руку некрасивому и нескладному по фигурѣ гиганту-хозяину, и поздоровался съ бывшимъ у него въ гостяхъ ихъ общимъ знакомымъ, маленькимъ и лысенькимъ неопредѣленныхъ лѣтъ господиномъ съ улыбающимся розовымъ личикомъ.
   -- Ты, Антонъ Петровичъ, не стѣсняйся,-- замѣтилъ Никитинъ, видя, что хозяинъ пересталъ переодѣваться и присѣлъ на кресло въ одной сорочкѣ и еще не застёгнутыхъ панталонахъ.-- Я охотно отобѣдаю вмѣстѣ съ вами.
   -- Ну, и дѣло,-- одобрилъ хозяинъ, поднявшись и натягивая на себя жилетъ и сюртукъ.-- Значитъ, трогаемся.
   Всѣ трое минутъ черезъ пятъ вышли въ коридоръ, пропитанный чадомъ и табачнымъ дымомъ, изъ комнаты, которую хозяинъ замкнулъ, спрятавъ ключъ въ карманъ.
   -- Куда же тронемся? Къ Палкину или въ Ярославецъ?-- спросилъ Никита Ивановичъ, и его круглое, какъ колный мѣсяцъ, личико осклабилось глуповатой улыбкой.
   -- Да мнѣ все равно,-- сказалъ Егоръ Егоровичъ.
   -- А мы, собачка, начнемъ съ Палкина,-- объявилъ Антонъ Петровичъ, называвшій своего неизмѣннаго друга Никиту Ивановича Пастушкова своей "собачкой".
   "Начнемъ" на ихъ языкѣ означало, что за началомъ послѣдуютъ переходы изъ одного трактира въ другой.
   -- Начнемъ и съ Палкина, если угодно, господинъ бегемотъ,-- отвѣтилъ Никита Ивановичъ.
   Егоръ Егоровичъ хорошо зналъ этотъ обычай, и въ обыкновенное время либерально возмущался и имъ, и вообще жизнью этихъ циниковъ. Но въ настоящую минуту ему было все равно, съ кѣмъ идти, куда идти, гдѣ пить. Онъ даже не пробовалъ наводить разговора на какія-нибудь излюбленныя имъ общественныя темы и не обрывалъ ни Кокина, ни Пастушкова, разсказывающихъ на перебой цѣлую массу пикантныхъ анекдотовъ и скабрезныхъ исторій, на которыхъ лежала печать пошлости и тупости. Онъ чувствовалъ себя глубоко несчастнымъ и не безъ рисовки передъ самимъ собою съ трагизмомъ повторялъ мысленно: "Теперь мнѣ все равно".
   Сперва онъ обѣдалъ и пилъ съ пріятелями у Палкина, потомъ закусывалъ и снова пилъ съ ними въ Ярославцѣ, затѣмъ смотрѣлъ, какъ два шуллера играютъ на бильярдѣ у Доминика, свернувъ сюда по дорогѣ, и тоже пилъ, наконецъ, Антонъ Петровичъ поощрительно и фамильярно похлопалъ его по плечу и спросилъ:
   -- А ты, мальчикъ, сегодня молодецъ! Совсѣмъ постромки порвалъ?
   Егоръ Егоровичъ глуповато разсмѣялся, но уже не сознавая, что ему говорятъ.
   -- Порвалъ?-- повторилъ Антонъ Петровичъ вопросительно.,
   -- А что?
   -- Да такъ, мы еще вотъ дальше экскурсію направимъ въ разныя злачныя мѣста, въ "варіэты" и "шатошки" разныя. Съ нами?
   Никита Ивановичъ, ничего уже не соображая и только слыша слова "злачныя мѣста" скоморошества, запѣлъ тоненькимъ дискантикомъ:
   
   -- Ахъ, много есть окрестъ
   Чудесныхъ злачныхъ мѣстъ.
   
   -- Не визжи ты своихъ экспромтовъ, маленькая собачка,-- басовито остановилъ его Антонъ Петровичъ.
   -- Что-жъ, маленькая собачка до старости щенокъ, а вы, господинъ бегемотъ, и въ колыбели уже казались старцемъ,-- огрызнулся Никита Ивановичъ.
   Они, хмелѣя, всегда пикировались другъ съ другомъ, задѣвая одинъ у другого самыя больныя мѣста.
   -- Такъ какъ же?-- обратился Антонъ Петровичъ къ Никитину.
   -- Что-жъ, мнѣ все равно,-- отвѣтилъ Егоръ Егоровичъ безнадежно.
   -- Молодчина! Ей-Богу, молодчина, даромъ что къ бабѣ пришился!-- ободрялъ его Антонъ Петровичъ.
   -- Да, васъ вотъ не сподобилъ Господь этого счастія,-- замѣтилъ не безъ ехидства Никита Ивановичъ, дѣлавшійся по мѣрѣ подпитія все болѣе и болѣе задорнымъ и храбрымъ, несмотря на свою плюгавость.
   -- Можетъ-быть, я самъ не желалъ!-- огрызнулся Антонъ Петровичъ.-- Вотъ тебя такъ ужъ точно что не сподобилъ, потому плюнуть на тебя не на что.
   -- Малъ золотникъ да дорогъ, а велика Ѳедора да дура,-- хвастливо отвѣтилъ Никита Ивановичъ.
   -- Затявкалъ!-- проворчалъ Антонъ Петровичъ и, подражая собачьему лаю, подразнилъ:-- Тявъ! тявъ! На-на, куси!
   Они начали обмѣниваться пошлыми колкостями и перебраниваться, что не помѣшало имъ вмѣстѣ съ Егоромъ Егоровичемъ направиться далѣе...
   Было уже совсѣмъ свѣтло, когда Егоръ Егоровичъ вернулся домой...
   

III.

   Былъ одиннадцатый часъ утра. По широкой лѣстницѣ съ большими пролетами, по длиннымъ коридорамъ и помѣщеніямъ канцелярій обширнаго зданія казенной архитектуры, давно уже ходили съ бумагами курьеры и сторожа, и сновали мелкіе чиновники, по большей части, молодежь съ едва пробивавшейся растительностью на лицахъ. Раскланиваясь болѣе или менѣе почтительно съ медленной и тяжелой поступью направлявшимися къ своимъ обычнымъ мѣстамъ стариками съ орденами въ петлицахъ и на шеяхъ, молодежь то тутъ, то тамъ сходилась въ кучки и перебрасывалась между собою болѣе или менѣе отрывочными фразами.
   Въ одной группѣ вспоминали:
   -- А я вчера на бильярдѣ въ пухъ продулся. Наскочилъ на бестію какую-то. Изъ Москвы пріѣхалъ облопошивать. Вотъ такъ франтъ!
   -- Нѣтъ, меня вчера въ винтъ со старухами усадили играть. Сущая мука. Плачутъ при каждомъ ремизѣ.
   -- Значитъ, я и хорошо сдѣлалъ, что махнулъ прямо къ сапожникамъ въ клубъ. Тамъ хоть позвонить можно съ разными канашками.
   Въ другой группѣ таинственно разсуждали:
   -- Ну, и напоролся!
   -- Такъ-таки прямо на самого?
   -- Прямо на мужа! Могу сказать, вышло табло!
   -- А ты впередъ отъ замужнихъ сторонись. Это мое правило.
   Къ третьей группѣ разговаривающихъ быстро подошелъ какой-то длинноногій молодой человѣкъ, съ узенькимъ лбомъ, съ длинной шеей, съ видомъ ищейки, съ сощуренными подслѣповатыми глазами, pince-nez на носу и быстро заговорилъ:
   -- Господа, кто при деньгахъ? Мнѣ рубль только, извозчику надо отдать.
   -- Что-жъ ты у Мартына не перехватилъ?
   -- Подлецъ ломается, говоритъ, что нѣтъ.
   -- Ну, вотъ, у него-то! Ей-Богу, сейчасъ помѣнялся бы съ нимъ мѣстами: онъ на мое, я на его, въ швейцары. Лафа швейцарамъ!
   -- Рубль-то, рубль у кого есть?-- торопилъ господинъ съ видомъ ищейки.-- Извозчикъ ждетъ!
   Вмѣсто отвѣта одинъ изъ разговаривающихъ запѣлъ вполголоса:
   
   А смотришь, гордый сей испанецъ
   Въ своемъ углу на чердакѣ
   На свой сапогъ наводитъ глянецъ
   Съ сапожной щеткою въ рукѣ.
   
   -- Свинство это одно, господа!-- проговорилъ длинноногій молодой человѣкъ, видя, что рубля никто ему не даетъ.
   Онъ, шагая черезъ двѣ ступени, устремился далѣе разъискивать того, кто далъ бы ему рубль, и на ходу чуть не сшибъ съ ногъ почтеннаго старика, остановившагося на площадкѣ лѣстницы и сосредоточенно расправлявшаго клѣтчатый фуляровый платокъ, чтобы предварительно хорошенько высморкаться, прежде чѣмъ войти въ канцелярію.
   -- А-а-а!-- раздался гдѣ-то чей-то протяжный и сладкій зѣвокъ не выспавшагося человѣка, и сразу десятки людей почувствовали непреодолимую потребность зѣвнуть такъ же сладко и у всѣхъ мелькнула одна мысль:
   -- Соснуть бы теперь еще часокъ-другой!
   Отзвуки и слѣды вчерашняго воскреснаго дня еще лежали на всемъ: измятыя лица, желтизна дряблой кожи, синіе круги вокругъ глазъ, праздничные разговоры, зѣвки невыспавшихся кутилъ и картежниковъ, самое дыханіе людей, еще отдававшее запахомъ вина, все говорило, что надо всѣми еще тяготѣютъ "вчерашній тлѣнъ, вчерашній прахъ"...
   -- Что это съ Егоромъ Егоровичемъ?-- спросилъ товарищей въ одной изъ группъ, стоявшей на площадкѣ, молодой чиновникъ, указывая на Никитина, поднимавшагося усталой походкой по лѣстницѣ.
   -- Нечего сказать, хорошъ! Видно кутнулъ во всю,-- отвѣтилъ другой молодой человѣкъ, взглянувшій мелькомъ черезъ перила на лицо Никитина.
   -- Что же ему и не кутить,-- замѣтилъ третій:-- на него обращаютъ вниманіе, ему чертовски везетъ. Говорятъ, его не сегодня, такъ завтра назначатъ въ открывающуюся комиссію по изслѣдованію платежныхъ силъ... На. виду будетъ стоять!
   Никитинъ былъ дѣйствительно неузнаваемъ. Онъ нимъ опустивъ голову, нахмуривъ брови, не глядя ни на кого, съ измятымъ послѣ кутежа лицомъ, съ безсмысленно сосредоточеннымъ выраженіемъ въ посоловелыхъ голубыхъ глазахъ, напоминавшихъ теперь тупой, бычачій взглядъ. Въ его головѣ происходилъ какой-то сумбуръ, не было никакой опредѣленной мысли, а просто что-то давило его и ему хотѣлось не то плакать, не то снова напиться, уйти куда-то. Открытая имъ измѣна жены, грубо распущенный и ничѣмъ не окрашенный кутежъ наканунѣ, отрывки ни съ того, ни съ сего вдругъ посыпавшихся на него, Никитина, изъ устъ Антона Петровича грубыхъ ругательствъ, легкій ознобъ отъ простуды, горечь и досада на все происшедшее, все смѣшалось вмѣстѣ въ душѣ Никитина, и онъ даже не пробовать разобраться въ этомъ хаосѣ. Онъ былъ словно разбить и едва держался на ногахъ, чувствуя, что вотъ-вотъ онъ заболѣетъ. И зачѣмъ было идти въ должность въ такомъ состояніи? Не лучше ли было остаться дома?..
   -- Кусовъ!-- быстро шепнули другъ другу молодые чиновники, говорившіе о Никитинѣ, завидѣвъ кого-то въ самомъ низу лѣстницы, и вдругъ, какъ отъ дождя, куда-то исчезли, точно разомъ провалились сквозь землю.
   Лѣстница и коридоры вдругъ опустѣли и только Никитинъ, не замѣчая ничего и никого, не спѣша, продолжалъ подниматься въ третій этажъ, да какой-то молодцеватый и бодрящійся старикъ низенькаго роста, съ розовыми щеками, отъ котораго разбѣжались по комнатѣ канцелярскіе чиновники, бодрой походкой направлялся къ бель-этажу. Онъ, мелькомъ окинувъ глазами опустѣвшую лѣстницу, увидалъ медленно идущаго впереди Никитина и сдѣлалъ характерный жестъ рукою съ приподнятымъ указательнымъ навьцемъ, видимо о чемъ-то внезапно вспомнивъ. На площадкѣ бель-этажа онъ свернулъ къ двери, которую особенно торопливо и подобострастно распахнулъ передъ нимъ сторожъ изъ унтеровъ, съ густыми сѣдыми бакенбардами, и пріостановился:
   -- Черезъ полчаса попросить ко мнѣ Егора Егоровича Никитина,-- сказалъ старикъ, обращаясь въ молодому, точно выросшему изъ-подъ земли франтоватому курьеру.-- Не забыть! Когда онъ придетъ, доложить мнѣ!
   -- Слушаю-съ, ваше превосходительство,-- проговорилъ курьеръ.
   Иванъ Николаевичъ Кусовъ прошелъ въ свой кабинетъ. Разсѣянно взглянувъ на бумаги, лежавшія на большомъ письменномъ столѣ и ожидавшія его резолюцій, онъ заходилъ по своему кабинету, неторопливо стягивая съ замѣчательно бѣлыхъ и нѣжныхъ рукъ перчатки и обдумывая съ непривычной ему озабоченностью предстоявшее ему сегодня объясненіе. Необходимость этого объясненія явилась совершенно для него неожиданно, какъ снѣгъ на голову упалъ. Какой-нибудь часъ тому назадъ его избалованный имъ сынъ Александръ -- ce polisson! ce mauvais sujet!-- явился къ нему, Ивану Николаевичу Кусову, и тѣмъ неподражаемо беззаботнымъ тономъ, какимъ умѣлъ говорить только онъ, вполнѣ посвятилъ его, своего отца, въ свои "шалости" и разсказалъ, до чего его довели его "проказы". Уже съ годъ онъ стоить въ извѣстныхъ отношеніяхъ съ madame Никитиной, и эта женщина сводитъ его съ ума своею страстностью и своимъ умѣньемъ притворяться неприступною при другихъ. Вакханка наединѣ съ нимъ, съ Александромъ, она при постороннихъ суровая весталка. Это дразнитъ, подзадориваетъ, опьяняетъ. C'est agaèant! По добродушному, напоминавшему лицо младенца или купидона, розовому лицу старика скользнула улыбка и какія-то шаловливыя мысли пробѣжали въ головѣ. Ради этой женщины Александръ пересталъ даже кутить и путаться съ балетницей Птицыной и съ француженками, и остепенился немного, то-есть пересталъ чрезъ мѣру пить шампанское. Привычка сына пить давно уже серьезно озабочивала Ивана Николаевича, такъ какъ онъ опасался за здоровье своего "шалуна", своего "мальчика", какъ онъ называлъ своего сына, хотя тотъ и былъ уже далеко не мальчикомъ и насчитывалъ себѣ не менѣе двадцати пяти лѣтъ. Старикъ такъ былъ благодаренъ этой madame Никитиной за то, что она немного остепенила Александра, что онъ снизошелъ почти до знакомства съ этой женщиной и не только говорилъ съ нею въ своемъ домѣ на двухъ общихъ собраніяхъ благотворительнаго общества покровителей убогихъ сиротъ, но даже забросилъ ей свою карточку и пообѣщалъ оказать протекцію ея мужу -- хлопотать о назначеніи именно его въ учреждаемую комиссію изслѣдованія. платежныхъ силъ. Исполнить это было тѣмъ легче, что Егоръ Егоровичъ былъ хорошо подготовленъ къ дѣлу университетскимъ образованіемъ. И вдругъ случилась эта неожиданность. Этотъ Никитинъ вчера узналъ, что Александръ близокъ съ его женою, и, какъ извѣстила Александра въ коротенькой запискѣ madame Никитина, сегодня утромъ готовится сдѣлать какой-то скандалъ. Скандалъ? C'est étrange! Этотъ господинъ Никитинъ, кажется, человѣкъ изъ довольно порядочнаго круга, сносно воспитанный? И Александръ, и Иванъ Николаевичъ были увѣрены, что онъ давно уже знаетъ все и относится къ этому несчастію, какъ слѣдуетъ порядочному человѣку изъ общества. C'est la fatalité, судьба, какъ говоритъ прекрасная Елена, и только! Нельзя же запретить сердцу женщины любить! Всѣ эти сцены ревности мужей дѣлаютъ только смѣшными самихъ несчастливцевъ. Нужно философски смотрѣть на вещи. Нужно все понять. Tout comprendre -- tout pardonner! Ахъ, къ сожалѣнію, немногіе это понимаютъ! И что онъ хочетъ сдѣлать, этотъ господинъ Никитинъ? Вызвать Александра на дуэль? Побить? Навязать совсѣмъ ему на шею эту женщину? Не можетъ же Александръ на ней жениться, на этой madame Никитиной! Иванъ Николаевичъ почувствовалъ, что у него начинаетъ ломить високъ отъ непривычныхъ для него думъ. У него всегда дѣлалась мигрень, когда ему надо было думать. Къ счастію, это случалось такъ рѣдко. Да и о чемъ было думать? Съ колыбели у него все было готовое, все было даже въ изобиліи, по горло, черезъ край. По службѣ онъ шелъ отлично, хотя, въ сущности, она была ему вовсе не нужна, такъ какъ въ обществѣ онъ пользовался бы тѣмъ же уваженіемъ и въ томъ случаѣ, если бы такъ и не пошелъ дальше нигдѣ не кончившаго курса недоросля изъ дворянъ, какимъ онъ вступилъ на службу, для пользы которой уже черезъ нѣсколько лѣтъ онъ былъ произведенъ въ статскіе совѣтники. Ему везло и помимо службы; съ самой ранней юности онъ плѣнялъ всѣхъ своею красотою и пользовался успѣхомъ у женщинъ, независимо отъ своего богатства. Il était charmant, ce petit Koussoff! Онъ и до сихъ поръ гордится тѣмъ, что женщины его продолжаютъ баловать, ухаживая за нимъ, какъ за избалованнымъ ребенкомъ. Сказать по правдѣ, онъ и есть ребенокъ -- старый ребенокъ, легкомысленный, добродушный, наивный. Правда, у него тоже есть маленькое огорченіе, тѣсно связанное съ его успѣхами у женщинъ: это ни на чемъ зачастую не основанная ревность его жены. Его жена такъ ревнуетъ его ко всѣмъ, что дѣлаетъ ему чуть не ежедневныя сцены въ теченіе всей ихъ супружеской жизни и называетъ его "чудовищемъ". Но эта ревность отчасти льститъ его самолюбію, особенно теперь, когда онъ сталъ уже почти старикомъ, кромѣ того, нисколько не мѣшаетъ ему невинно фолишонничать. Правда, съ его женой заодно держится его замужняя дочь, наивная биготка изъ великосвѣтскихъ сектантокъ, придумавшая, что молиться нужно непремѣнно уткнувшись лицомъ въ спинку стула; она вѣчно съ мольбою поднимаетъ къ небу глаза, прося отпущенія какихъ-то невѣдомыхъ никому, но подозрѣваемыхъ ею грѣховъ, и не безъ аффектаціи называетъ свою мать страдалицей и "мученицей". Bigotte! Иногда, когда его считаютъ провинившимся, она поселяется на нѣсколько дней въ спальнѣ матери и охраняетъ послѣднюю, какъ въ крѣпости. Какъ смѣшно смотритъ ея птичье лицо съ выпуклыми удивленными глазами, когда она ужасается, слушая шутки отца. Но зато его сынъ Александръ вполнѣ на его сторонѣ. И они оба смѣются безпечнымъ смѣхомъ и надъ женою, и надъ дочерью Ивана Николаевича: кислыя мины и вытянутыя физіономіи этихъ пуританокъ доставили не мало веселыхъ минутъ отцу и сыну. Они вмѣстѣ покучиваютъ, они закадычные друзья, они дѣлятся другъ съ другомъ своими маленькими тайнами, ихъ всѣ видятъ неразлучными въ Зоологическомъ саду, въ Аркадіи, на Крестовскомъ, въ опереткѣ. Послѣднее приводитъ въ ужасъ жену и дочь Ивана Николаевича. Онѣ не понимаютъ, какъ можетъ человѣкъ въ положеніи Ивана Николаевича бывать въ такихъ мѣстахъ, сидѣть гдѣ-то въ буфетѣ Зоологическаго сада, говорить тамъ Богъ вѣсть съ какими женщинами и публично аплодировать этимъ... тиролькамъ!.. И жена, и дочь Кусова почему-то не могутъ говорить безъ содроганія о тиролькахъ, и когда нужно выразить полное презрѣніе къ какому-нибудь увеселительному мѣсту, онѣ говорятъ: "Тамъ какія-то тирольки поютъ". Если въ чемъ иногда не сходились отецъ и сынъ, такъ это только въ пристрастіи Александра не къ однѣмъ женщинамъ, но и къ шампанскому. Иванъ Николаевичъ признавалъ, что "смѣшивать эти два ремесла есть тьма охотниковъ", изъ числа которыхъ самъ онъ никогда не былъ, признавая это гибельнымъ для здоровья. Онъ пилъ вмѣсто шампанскаго сельтерскую воду. Это только освѣжаетъ, бодритъ. Теперь Александръ, увлеченный этой madame Никитиной, сталъ отвыкать отъ шампанскаго, и это радовало отца. Она и точно препикантная особа, и то, что говорилъ о ней Александръ, вполнѣ оправдываетъ его увлеченіе ею, несмотря на то, что она, кажется, на десять лѣтъ старше Александра. Впрочемъ, при чемъ тутъ лѣта: Нинонъ де-Ланкло была чуть не ста лѣтъ! И вдругъ это неожиданное вмѣшательство мужа,-- разумѣется, неожиданное, потому что онъ долженъ же былъ знать и раньше, долженъ же былъ понять, что есть вещи, съ которыми... Ахъ, все это его личное дѣло! Зналъ? не зналъ?-- все это не важно! Важно одно, какъ быть, что сдѣлать въ данную минуту? Иванъ Николаевичъ никогда не находился въ таломъ щекотливомъ положеніи. Александръ, правда, второпяхъ набросалъ ему, отцу, программу дѣйствій, сообщилъ, что Никитинъ карьеристъ, честолюбецъ, что онъ мечталъ о профессурѣ, что ему и теперь хочется только выдвинуться на видное мѣсто, что его можно подкупить самой грубой лестью...
   -- C'est le corbeau de la fable!-- сказалъ, въ концѣ-концовъ, Александръ.
   Но можно ли прямо приступить къ дѣлу, не будетъ ли это рискованно именно сегодня? Отчего же? Надо вообще идти смѣло всему навстрѣчу! Въ эту минуту дверь въ кабинетъ Ивана Николаевича отворилась и въ нее вошелъ съ кипой бумагъ молодой чиновникъ. Онъ былъ свой человѣкъ при Кусовѣ, входилъ безъ доклада, и добрякъ-старикъ допускалъ съ нимъ даже извѣстную фамильярность.
   -- А! это вы,-- проговорилъ Кусовъ, кивнувъ ему головой и дѣлая недовольную гримасу.-- Доклады? Да, да! Но надо подождать...
   -- Вы приказали въ субботу, чтобы сегодня.
   -- Мало ли что я приказалъ вамъ! У меня сегодня... именно теперь спѣшное дѣло тутъ одно... Надо подождать... Я насъ потомъ позову или... ну, отложить слѣдуетъ, что ли... Не могу же я разорваться...
   -- Я думалъ,-- началъ чиновникъ, соображая сразу, что начальникъ противъ обыкновенія не въ духѣ.
   -- Предоставьте мнѣ думать,-- оборвалъ его Кусовъ непривычно рѣзко.-- Ваше дѣло -- только исполнять... Я разорваться не могу. Васъ много, а Иванъ Николаевичъ одинъ... Иванъ Николаевичъ долженъ за все отвѣчать передъ высшимъ начальствомъ. Я долженъ все просмотрѣть, все обдумать... Вы вотъ опять изволите написать "послѣ землетрясенія положеніе жителей было потрясающее", а я съ этими-то вашими докладами могу опять пойти и вызвать ими улыбку... Потрясающее!
   -- Этотъ же докладъ писалъ не я,-- поспѣшилъ замѣтить чиновникъ.
   -- Мнѣ все равно-съ, кто его писалъ, вы или не вы!-- загорячился Кусовъ.-- Я знаю только, что подписалъ его я... Потрясающее!
   Онъ, неумѣвшій никогда никого распекать, немного путался и сбивался, думая вовсе о другомъ, и только мимоходомъ, какъ это бывало всегда, когда онъ находился не въ духѣ, припомнилъ этотъ злополучный докладъ "о потрясающемъ положеніи жителей разрушеннаго землетрясеніемъ города" -- докладъ, который, пройди черезъ нѣсколько рукъ, гдѣ-то еще выше, вмѣсто тяжелаго впечатлѣнія, вызвалъ только насмѣшливую улыбку и замѣчаніе:
   -- Еще бы не быть потрясающимъ, если ихъ трясло!
   -- Такъ я потомъ явлюсь,-- сказалъ молодой человѣкъ.
   -- Да, да, потомъ... вы потомъ!-- болѣе спокойно и привѣтливо проговорилъ Кусовъ, желая поскорѣе отдѣлаться отъ него.
   Чиновникъ поклонился и пошелъ. Въ дверяхъ онъ столкнулся съ курьеромъ, пришедшимъ доложить Кусову о приходѣ Никитина.
   -- Пригласи, пригласи!-- заторопился вдругъ растерявшійся Кусовъ и съ живостью, стараясь скрыть смущеніе, обернулся къ двери, въ которую входилъ теперь Никитинъ.
   Кусовъ сразу замѣтилъ, какъ было измято и желто лицо Никитина, сообразилъ причину этой перемѣны, пожалѣлъ его немного въ душѣ и, любезно протянувъ ему руку, особенно предупредительно пригласилъ его сѣсть, сознавая, что впервые въ жизни чувствуетъ себя неловко и растерянно. Съ одной стороны, все же Александръ виноватъ передъ нимъ, а съ другой...
   "Чортъ знаетъ этого дурака, еще можетъ надѣлать дерзостей!"
   -- А мнѣ давно нужно было, такъ сказать, поговорить съ вами,-- началъ Иванъ Николаевичъ, вертя въ рукахъ костяной ножъ для разрѣзанія книгъ и немного небрежно откинувшись въ своемъ креслѣ.-- Но дѣла, лѣта и вѣчно дѣла, минуты не остается свободной. Сегодня вотъ выдался день, когда... когда, такъ сказать, нѣтъ никакихъ докладовъ, и я воспользовался этимъ, чтобы серьезно поговорить съ вами.
   Онъ немного путался не отъ одного присутствія Никитина, но и отъ неумѣнья разговаривать дѣловымъ тономъ, по-русски и притомъ при такихъ обстоятельствахъ, такъ какъ ему въ частной жизни былъ знакомъ только языкъ милаго ферлакура, а въ служебной спасавшій его отъ ошибокъ лаконизмъ приказаній: "поступить по закону!" "принять къ свѣдѣнію!" "навести справку!"
   -- Вы вѣдь курите?-- неожиданно для самого себя и для своего собесѣдника спросилъ онъ, предлагая Никитину открытый серебряный портсигаръ, испещренный золотыми надписями, и взявъ въ зубы папиросу.
   -- Если позволите, ваше превосходительство!-- отвѣтилъ въ смущеніи Никитинъ и тоже взялъ папиросу.
   Оба закурили. На минуту воцарилось молчаніе. Кусовъ разсматривалъ крышку своего портсигара, на которой среди золотыхъ монограммъ и вензелей красовалась эмальированная муха съ брильянтовыми глазками. Какую прелестную женщину напоминала она. Она, прозванная маленькой мухой -- la petite mouche,-- была очаровательна. Онъ вдругъ очнулся и сконфуженно заторопился.
   -- Я слышу со всѣхъ сторонъ такъ много лестныхъ отзывовъ о васъ и вашей семьѣ,-- заговорилъ Кусовъ:-- что мнѣ искренно хотѣлось бы добиться болѣе широкаго назначенія для васъ, то-есть для вашей дѣятельности. Я уже говорилъ объ этомъ вашей милѣйшей супругѣ. Вы, я знаю это отъ Александра, много работаете...
   У Никитина кровь прихлынула къ головѣ при упоминаніи о Софьѣ Леонтьевнѣ и объ Александрѣ Кусовѣ, и его губы судорожно искривились. Ему хотѣлось крикнуть: "подлецъ, подлецъ вашъ сынъ", но тутъ же почти паническій страхъ за свою судьбу охватилъ его всего, и онъ какъ-то съежился и притихъ, точно боясь, что старикъ можетъ прочитать его сокровенныя мысли. Этотъ страхъ не переставалъ его угнетать вплоть съ той минуты, когда онъ вернулся наканунѣ домой послѣ своего открытія проступка жены и сталъ обдумывать, что ему дѣлать дальше. Выгнать ее? Избить Кусова? Произвести скандалъ? А мѣсто? Чѣмъ жить? Что будетъ съ дѣтьми? Тогда онъ обрадовался почти, вспомнивъ о дѣтяхъ, и началъ увѣрять себя, что ради нихъ онъ долженъ молчать, сказать ей, что она тварь, но не выгонять ее ради дѣтей. Утромъ послѣ непредвидѣнной попойки и кутежа это настроеніе только выросло. Отъ воспоминанія объ Антонѣ Петровичѣ и Никитѣ Ивановичѣ дѣлалось ему омерзительно тошно. Вотъ они, люди безъ цѣли въ жизни, безъ широкой дѣятельности, безъ честолюбія, прожигающіе жизнь. Въ эту тину безшабашной трактирной и кабацкой жизни затянется съ горя и онъ, если его выгонятъ со службы или ему придется самому ее бросить. Нѣтъ, тогда ужъ лучше наложить на себя руки. Умереть? самому придушить себя, какъ собаку? Онъ вздрогнулъ. Да онъ и права не имѣетъ сдѣлать это. У него дѣти. Неожиданно онъ почувствовалъ сильную любовь къ нимъ и разсентиментальничался: "Для дѣтей онъ всѣмъ поступится! Для дѣтей онъ все сдѣлаетъ! Ахъ, дѣти, дѣти!"
   "Пьянъ я еще",-- рѣшилъ онъ мысленно и разсердился на себя на минуту.
   А къ глазамъ подступали слезы, въ душѣ была жажда передъ кѣмъ-то излить свое горе, кому-то пожаловаться на судьбу. Въ то же время ему вдругъ пришла въ голову мысль: не жаловался ли онъ вчера Антону Петровичу и Никитѣ Ивановичу? Не посвятилъ ли онъ этихъ оскотинившихся людей въ свою тайну? Онъ сталъ припоминать все вчерашнее, и снова почувствовалъ отвращеніе ко всему этому грошевому прожиганію ненужной жизни, не наполненнаго ничѣмъ времени. Точно чадъ, носились въ его головѣ всѣ эти мысли, и подъ гнетомъ плаксиваго настроенія онъ, полу-больной, чувствуя начало лихорадки, не могъ ни отдѣлаться отъ нихъ, ни придти къ какому-нибудь рѣшенію.
   -- Да, вы много работаете,-- долетѣлъ до него голосъ Кусова:-- а между тѣмъ этотъ канцелярскій, такъ сказать, трудъ пропадаетъ незамѣтно, когда вы могли бы примѣнить свои знанія на болѣе широкомъ и болѣе замѣтномъ поприщѣ. Здѣсь вы положительно можете затеряться...
   -- Я, я, ваше превосходительство,-- началъ въ волненіи почти плаксивымъ тономъ Никитинъ,-- никогда не жаловался... всякому свой удѣлъ... Моя жизнь, моя пѣсня спѣта...
   Онъ не могъ продолжать далѣе, ему съ чего-то показалось, что вотъ-вотъ Кусовъ-отецъ выгонитъ его со службы за то, что Кусовъ-сынъ сдѣлалъ его несчастнымъ, опозорилъ его,-- выгонитъ подъ тѣмъ предлогомъ, что ему нужна какая-то другая дѣятельность. Старикъ Кусовъ былъ немного удивленъ его плаксивымъ тономъ. Онъ никогда не представлялъ, чтобы обманутый мужъ могъ говорить такимъ тономъ. Ему всегда казалось, что въ этихъ случаяхъ прилично или дѣлать видъ, что ничего не понимаешь, или гремѣть голосомъ Отелло, голосомъ героя французской мелодрамы. Онъ, конфузясь за Никитина, сталъ ободрять его.
   -- Я знаю, что вы не жаловались, но и всегда имѣлъ васъ въ виду, зная васъ и ваши, такъ сказать, силы. Всего вдругъ, конечно, нельзя достигнуть, но я не терялъ васъ изъ виду. У насъ тутъ въ высшихъ сферахъ предполагается, какъ я уже говорилъ вамъ, рядъ изслѣдованій, касающихся народной экономіи и хозяйства... имѣется, такъ сказать, въ виду переустройство... то-есть нѣкоторыя реформы... Вы вѣдь, кажется, прежде политическую экономію спеціально изучали, какъ я слышалъ отъ Александра?
   -- Да,-- глухо отвѣтилъ Никитинъ съ поникшей головой, все еще не понимая, къ чему ведетъ рѣчь Кусовъ:-- политическую экономію...
   -- Да, да, теперь я вспомнилъ, Александръ говорилъ, что вы къ профессурѣ готовились... такъ сказать, къ ученой карьерѣ... Не удалось занять каѳедру, что дѣлать, что дѣлать! Все молодость виновата -- la jeunesse... поторопились, такъ сказать, жениться и должны были... такъ сказать, поступиться завѣтными идеями. Что дѣлать! вотъ и я не ожидалъ, что мой Александръ будетъ такъ долго, такъ сказать, не у дѣлъ и закружится... Кстати, я вамъ очень благодаренъ, что вы отвлекли его хотя немного отъ кутежей, открывъ ему, такъ сказать, свой домъ, семейный, почтенный домъ.
   Иванъ Николаевичъ немного смутился: онъ самъ не зналъ, какъ и для чего онъ говорилъ все это. Вовсе этого не нужно было говорить! Онъ и не хотѣлъ этого говорить, а такъ какъ-то сболтнулъ помимо своей воли. Но Никитинъ смотрѣлъ совсѣмъ осовѣвшими глазами въ пространство, онъ не зналъ, вышучиваетъ ли его старикъ Кусовъ или говоритъ все это въ блаженномъ невѣдѣніи всего происшедшаго; онъ даже не думалъ объ этомъ и только желалъ, чтобы разговоръ кончился какъ можно скорѣе, такъ какъ ему ломило голову и хотѣлось спать. У Ивана Николаевича, между тѣмъ, мелькнула въ головѣ мысль, что Никитинъ не только все знаетъ про жену, но и совсѣмъ примирился, такъ что съ нимъ можно говорить вполнѣ спокойно. Онъ откинулся еще болѣе въ креслѣ и, уже вполнѣ довольный собой, въ роли умиротворяющаго генія, зафантазировалъ немного въ сентиментальномъ тонѣ. Онъ любилъ иногда играть роль добраго пастыря-проповѣдника.
   -- Да, счастливъ тотъ въ молодежи, кого пригрѣютъ, такъ сказать, въ честномъ семейномъ домѣ. Мы всѣ спотыкаемся въ юности... да, да, именно спотыкаемся и только потому, что около насъ нѣтъ честной семьи, гдѣ насъ, такъ сказать, пригрѣли бы, откуда насъ не тянуло бы Богъ вѣсть въ какіе вертепы, заставляющіе иного часто отказываться отъ исполненія своихъ, такъ сказать, завѣтныхъ плановъ...
   Онъ передохнулъ и прервалъ на минуту свою пѣвучую импровизацію, немного утомленный этой необходимостью говорить о такихъ предметахъ, о которыхъ онъ никогда и не думалъ, и чувствующій потребность выбраться какъ-нибудь изъ того лабиринта, куда завело его желаніе охладить и умиротворить сыновняго соперника.
   -- Да, такъ возвратимся, такъ сказать, à nos montons,-- началъ онъ снова.-- Я уже хлопоталъ, чтобы на васъ были возложены нѣкоторыя работы по изслѣдованію народной экономіи и сельскаго хозяйства, которыя могутъ выдвинуть васъ въ глазахъ вліятельныхъ людей, и теперь этотъ вопросъ почти рѣшенный. Конечно, васъ не въ члены комиссіи назначатъ,-- пошутилъ онъ:-- но вы будете правою рукой, такъ сказать, господъ членовъ. Это дѣло почти улаженное. Мнѣ будетъ нужно, такъ сказать, поговорить еще съ вами предварительно у меня на дому. Александръ совѣтовалъ мнѣ просто показать вамъ проектъ этихъ работъ, говоря, что вы поймете все сразу сами, безъ выясненій, такъ сказать, но я думаю, что я долженъ дать вамъ нѣкоторыя руководящія, такъ сказать, инструкціи... нити, такъ сказать...
   -- Ваше превосходительство,-- началъ растерянно Никитинъ, не вполнѣ понимая, что съ нимъ дѣлается, но чувствуя, что ему открываютъ какой-то новый путь къ карьерѣ.-- Ваше превосходительство...
   -- Не благодарите, не благодарите!-- перебилъ его Кусовъ, предчувствуя, что тотъ долженъ теперь начать благодарить его.-- Я былъ радъ для васъ сдѣлать все, что могъ, и отъ васъ будутъ зависѣть ваши дальнѣйшіе успѣхи.
   Кусовъ съ видомъ человѣка, исполнившаго очень затруднявшую его миссію и, въ то же время, сіяющаго отъ сознаніе своего безмѣрнаго благодушія и сдѣланнаго имъ благодѣянія, поднялся съ мѣста и милостиво пожалъ руку Никитину, назначая день и часъ, когда Никитинъ можетъ посѣтить его на дому для полученія свѣдѣній о будущихъ работахъ и выслушанія наставленій. Никитинъ стоялъ передъ нимъ все къ томъ же полусознательномъ состояніи, слушая, какъ Кусовъ развиваетъ передъ нимъ всѣ выгоды и преимущества, связанныя съ работами, къ которымъ по рекомендаціи Кусова должны привлечь его, Никитина. И опять, среди этихъ заманчивыхъ надеждъ и обѣщаній, Кусовъ повторилъ, что Никитина рекомендовалъ Александръ, и при этомъ старикъ чувствительно замѣтилъ, что его "бѣдный" Александръ, къ несчастію, не чувствуетъ себя способнымъ къ подобнымъ трудамъ, требующимъ спеціальныхъ занятій и еще непріобрѣтенной имъ усидчивости...
   -- Нѣтъ, что бы сказалъ Александръ, если бы увидалъ, какой я дипломатъ,-- проговорилъ съ улыбкой, потирая руки, Кусовъ, когда закрылась дверь за Никитинымъ.-- Теперь это все пойдетъ на ладъ: у этого господина будетъ удовлетворено честолюбіе, а у Александра... Этотъ polisson всегда знаетъ, гдѣ зимуютъ раки... Однако, и перевернула же эта передряга этого господина... Бѣдняга...
   Никитинъ же, поднимаясь по лѣстницѣ въ третій этажъ, шелъ какъ въ туманѣ: Александръ Кусовъ обольститель его жены; Александръ Кусовъ хлопочетъ о томъ, чтобы ему было дано занятіе, согласное съ его способностями; старый Кусовъ благодаритъ его за то, что онъ допускаетъ его сына въ свою честную семью; и отецъ, и сынъ Кусовы сожалѣютъ, что Александръ не такъ серьезенъ, какъ онъ, Никитинъ; старикъ Кусовъ сулитъ ему въ будущемъ чуть не золотыя горы, а главное, чуть не прочитъ его въ будущемъ въ министры. Онъ вдругъ усмѣхнулся глуповатой, безсмысленной улыбкой при мысли, мелькнувшей въ его головѣ: "а вѣдь онъ не замѣтилъ, что я еще пьянъ", и тотчасъ же, словивъ себя на этой мысли, онъ сдѣлалъ серьезную, почти сердитую мину. Ему стало досадно, обидно за себя. Онъ взялся за голову; она сильно болѣла. Ахъ, если бы не вчерашняя попойка съ этими прощалыгами,-- онъ, вѣрно, все могъ бы обдумать, обсудить, понять, а теперь онъ сознавалъ, что онъ никогда еще не былъ такой тряпкой, какъ теперь...
   -- Что, братъ, была баня?-- окликнулъ его чей-то голосъ.
   -- Какая баня?-- безсмысленно спросилъ онъ, поднимая посоловѣвшіе глаза на встрѣтившагося съ нимъ товарища.
   -- А у его превосходительства,-- пояснилъ товарищъ.-- Сегодня мы, вѣдь, что-то не въ духѣ. Вонъ Марковъ говорилъ, что какъ онъ принесъ бумаги, такъ мы опять попрекнули его потрясающимъ положеніемъ.
   -- Потрясающимъ положеніемъ?-- переспросилъ Никитинъ, ничего не понимая.
   Пріятель посмотрѣлъ на него съ недоумѣніемъ, широко открывъ глаза, и покачалъ голевой:
   -- Нѣтъ, братъ, ты сегодня невмѣняемъ, и если его превосходительство не попросилъ тебя подать въ отставку, поговоривъ съ тобой, такъ ужъ ты, вѣрно, въ сорочкѣ родился...
   Никитинъ пожалъ плечами, какъ бы желая этимъ выразить свое недоумѣніе и насчетъ потрясающаго положенія, и насчетъ рожденія его въ сорочкѣ...
   

IV.

   Въ квартирѣ Никитиныхъ царила та зловѣщая тишина, которая нерѣдко царствуетъ въ домахъ, гдѣ есть опасно больные. Кухарка и горничная ходили на цыпочкахъ, дворника предупреждали, чтобы онъ не швырялъ дровъ со всего размаху, дѣтей то и дѣло отрывистымъ шопотомъ останавливали: "не шумите", барыня смотрѣла грустной и озабоченной и аккуратно перемѣняла больному компрессы и давала лѣкарства. Когда заболѣлъ Егоръ Егоровичъ, возвратившись домой послѣ свиданія съ Иваномъ Николаевичемъ Кусовымъ, Софья Леонтьевна струсила не на шутку; прежде всего ее испугала мысль: "Что будетъ, если онъ умретъ?" Это не былъ страхъ потерять любимаго человѣка; это былъ ужасъ при мысли остаться безъ поильца и кормильца. Пенсіи онъ еще не выслужилъ, скопленныхъ денегъ у нихъ вовсе нѣтъ, дѣтей у нихъ четверо, и за всѣхъ нужно платить за ученье, что же станетъ она дѣлать. Тотъ, другой, такъ страстно увѣрявшій ее въ любви чуть не наканунѣ, не поможетъ ей ничѣмъ, если она останется вдовою съ четырьмя дѣтьми, а если и поможетъ, то на очень короткое время, пока она не надоѣстъ ему. Ни содержать ее на свой счетъ онъ не станетъ, ни жениться на ней не вздумаетъ. Это сразу теперь стало ей ясно, и опять подняло въ ней злое чувство противъ этого человѣка. До этой минуты, легкомысленно увлекшись молодымъ красавцемъ Кусовымъ, Софья Леонтьевна ни разу не думала о томъ, что бы было, если бы мужъ бросилъ ее или если бы ея мужъ умеръ. Теперь она все это передумала и поняла, что и въ томъ, и въ другомъ случаѣ на Александра Ивановича ей было нечего разсчитывать. У нея было много того мелкаго мѣщанскаго практическаго смысла, который развивается подъ вліяніемъ толковъ въ небогатой средѣ, въ низшихъ классахъ городского общества, въ томъ кругу, въ которомъ она вращалась съ дѣтства, бѣгая во лавкамъ, а потомъ живя въ меблированныхъ комнатахъ тетки. Она могла неосторожно и легкомысленно пасть въ увлеченіи кокетствомъ, могла поскользнуться въ рискованной игрѣ съ огнемъ, но вѣрить въ минуты отрезвленія въ вѣрность Александра Ивановича до гроба не могла. Онъ могъ поиграть съ нею въ любовь и только; поддержкой же ей былъ и останется только мужъ. Въ ея средѣ всѣ знаютъ, начиная отъ кухарки и кончая ея теткой, что мужъ, каковъ бы онъ ни былъ, все же мужъ и развѣнчаться не можетъ. По закону нельзя. Во имя этого разсужденія тетка и замужъ ее поспѣшила выдать за Егора Егоровича. Въ любви-то объясняться всякій умѣетъ, это легко; нѣтъ, а ты женись, чтобъ это крѣпко было, чтобы дѣвчонкѣ потомъ не пришлось мостовую гранить. Онъ и женился, онъ кормитъ ее -- любитъ или не любитъ, а кормить. Значить, она должна сдѣлать все, чтобы спасти его. Въ ея душѣ шевельнулось даже что-то въ родѣ раскаянія, ужаса при мысли, что это она "убила" его, и она нѣкоторое время какъ бы умышленно терзала и мучила сама себя этимъ тяжелымъ сознаніемъ, ругая себя въ душѣ "подлой женщиной". Это ощущеніе, впрочемъ, прошло довольно быстро, когда она поняла, что опасности нѣтъ, что болѣзнь была слѣдствіемъ кутежа и простуды во время того же кутежа. Вслѣдъ за этимъ пошли разсужденія, что она ради него же хлопотала, заискивала, кокетничала и, Богъ вѣетъ, какъ пала. Развѣ она предвидѣла это? Онъ самъ не умѣетъ пробивать дорогу, его надо толкать. Конечно, она виновата, но она сама не знаетъ, какъ случилось, что она зашла слишкомъ далеко на скользкомъ пути. Она почти оправдывала себя, лицемѣрила и лгала сама вередъ собой съ какимъ-то необъяснимымъ, смутнымъ страхомъ въ душѣ передъ кѣмъ-то. Тѣмъ не менѣе, она продолжала усердно ходить за больнымъ и просиживала въ его комнатѣ цѣлые часы, ожидая, что онъ вотъ-вотъ потребуетъ чего-нибудь. Въ эти томительные часы бездѣйствія и скуки она передумала многое, разобралась мысленно въ своемъ положеніи. Что было бы, еслибы мужъ умеръ и она осталась бы нищею? Ну, переѣхала бы она къ теткѣ. Сколько работы взвалила бы на нее тетка? Сколько рѣзкостей наслушалась бы отъ тетки. Эта женщина не умѣетъ щадить людей, не умѣетъ быть снисходительной. А между тѣмъ, кромѣ нея никто и не подумалъ бы объ ней, Софьѣ Леонтьевнѣ. Всѣ ея теперешніе вліятельные знакомые навѣрное отшатнулись бы отъ нея. Перестали бы даже кланяться, увидавъ, что она нищая. Они и теперь третируютъ ее немного свысока. Серафима Степановна Кусова, эта сухая биготка, вѣчно поучающая всѣхъ, что роптать не слѣдуетъ, что нужно покорно нести свой крестъ, что у каждаго человѣка на землѣ есть свое горе, обращается къ ней всегда съ фразой "душа моя" и каждый разъ Софья Леонтьевна чувствуетъ, что она для Кусовой значитъ не болѣе, чѣмъ горничная. Въ душѣ Софьи Леонтьевны поднялась желчь, злоба противъ тѣхъ, въ комъ она заискивала. Всѣ они подлые, подлые люди. Они не человѣка цѣнятъ, а его денежныя средства, его связи, его наряды. Безъ мужа она была бы вышвырнута изъ ихъ среды. Слава Богу еще, что онъ поправляется.
   Дѣйствительно, его здоровье поправлялось. Дня два онъ плохо сознавалъ, что съ нимъ дѣлается, почему онъ лежитъ, что было предъ его болѣзнью. Потомъ, мало-по-малу, онъ припомнилъ все,-- припомнилъ вяло, безъ раздраженія, такъ какъ упадокъ силъ былъ великъ,-- и не безъ удивленія началъ соображать, какъ же это такъ случилось, что онъ чуть но выгналъ жену, а она вотъ сидитъ теперь около него почти цѣлые дни и ночи, не ложась спать, не раздѣваясь. Ужъ не представлялъ ли онъ всего этого въ бреду? Можетъ-быть, все это ему только казалось? Нѣтъ, это все совершилось наяву, все это было въ дѣйствительности. Всматриваясь незамѣтно въ лицо жены, онъ замѣтилъ на этомъ лицѣ слѣды слезъ, усталости, печали. Что это: раскаяніе? притворство? Кто ее разберетъ! Всегда она была для него загадкой. Никогда онъ не могъ заглянуть ей въ душу. Постоянно она, холодная кокетка, умѣла и лгать, и притворяться, какъ никто. И что ему разбирать все это теперь, если онъ все порвалъ съ нею? Да, онъ все порвать съ нею, онъ обошелся съ нею, какъ съ собакой. Онъ закрылъ глаза, и въ воображеніи вставала вся сцена его объясненій съ женой, какъ онъ назвалъ ее тварью, какъ швырнулъ на стулъ, какъ давилъ и трясъ за плечи. Точно ли она такъ виновата? Какъ она дошла до паденія? Отвѣта онъ не находилъ. Его голова работала еще плохо и онъ большею частью дремалъ,-- начнетъ думать и задремлетъ, не обдумавъ ничего. Но, открывая глаза, онъ видѣлъ постоянно ее, только сидящею на креслѣ или перемѣняющею ему компрессы, я ему приходилъ въ голову вопросъ:
   -- Когда же она спитъ?
   Разъ вечеромъ -- его было уже на девятый день его болѣзни -- онъ открылъ глаза и въ полумракѣ увидалъ слегка задремавшую въ креслѣ Софью Леонтьевну. На ея лицо падалъ свѣтъ отъ лампы, заслоненной отъ глазъ больного абажуромъ. Она показалась ему крайне похудѣвшею, очень блѣдною. Ему стало жаль ее и страшно, что за нимъ некому будетъ ходить, если она сляжетъ.
   -- Ты устала?-- окликнулъ онъ ее.-- Шла бы спать!
   Она разомъ очнулась и подошла къ нему.
   -- Нѣтъ, ничего!-- отвѣтила она.-- Тебѣ что-нибудь нужно? пить?
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- слабымъ голосомъ проговорилъ онъ.-- Но ты усни... сляжешь еще сама...
   -- Что я!-- воскликнула она.-- Кому я нужна.
   Она вдругъ снова вспомнила все, что передумала за эти безсонныя дни и ночи,-- вспомнила о томъ, что тотъ, другой, бросилъ бы ее безъ мужа, о томъ, что она осталась бы нищей безъ мужа, о томъ, что всѣ барыни, съ которыми она, надѣясь на разныя связи, играетъ теперь въ благотворительность, не чувствуя никакой склонности къ этому дѣлу, отвернулись бы отъ нея, оставшейся на мостовой, какъ осталась когда-то ея несчастная мать,-- и разрыдалась. Нервы у нея были уже давно разстроены среди всей этой передряги и это сказалось теперь въ истерическомъ плачѣ.
   -- Полно!-- проговорилъ онъ едва слышно съ легкой досадой на то, что она безпокоитъ его, и безъ того больного, своимъ плачемъ.-- Захвораешь еще...
   -- Захвораю! Что-жъ! И пускай, пускай захвораю! Умереть мнѣ надо. Умереть!-- отрывисто заговорила она, рыдая.
   Въ его головѣ мелькнула скверная мысль, что тотъ Александръ Ивановичъ, вѣрно, бросилъ ее, потому она и говоритъ, что она никому не нужна, потому и плачетъ, и онъ на минуту почувствовалъ опять мелочную злобу на нее. Но она продолжала говорить надорваннымъ голосомъ:
   -- На что мнѣ жизнь, когда ты никогда, никогда не простишь мнѣ моего увлеченія, моей ошибки! Я сама знаю, какъ я виновата передъ тобою! Мнѣ нѣтъ оправданій! Это было какое-то безуміе! Мать семейства, почти старуха -- и этотъ позоръ!
   И она нервно, истерично стала объяснять: онъ, Егоръ Егоровичъ, все жаловался на неудачи; ее за сердце хватало сознаніе, что онъ загубилъ свою жизнь, что не можетъ сдѣлать карьеры, что его не умѣютъ цѣнить; тогда она стала выбиваться изъ силъ, чтобы завоевать ему положеніе въ обществѣ, на службѣ; безъ связей, безъ протекцій, въ обществѣ теперь вѣдь нельзя ничего добиться; сколько хитростей нужно было употребить, чтобы попасть въ кружокъ вліятельныхъ дамъ; сколько униженій и обидъ иногда переносила она отъ нихъ; третировали онѣ ее, посылая навещать въ вонючихъ подвалахъ, въ невообразимыхъ трущобахъ разныхъ паршивыхъ дѣтей, разныхъ отвратительныхъ уродовъ, и ничего все-таки не дѣлали для нея; эта Кусова, ихъ предсѣдательница, эта бездушная биготка и лицемѣрка, только умѣетъ говорить, что надо терпѣливо нейти свой крестъ, а сама -- отъ ревности до старости лѣтъ зеленѣетъ, вотъ и весь ея крестъ; о, если бы было завоевано положеніе въ обществѣ ею, Софьей Леонтьевной, она нарядила бы въ шутовской колпакъ эту старую влюбленную въ своего старика-мужа дуру, посмѣшищемъ сдѣлала бы ее; наконецъ, ей пришла въ голову несчастная мысль дѣйствовать черезъ Александра Кусова, такъ какъ его обожаетъ отецъ, готовый сдѣлать для него все; она легкомысленно стала кокетничать съ этимъ мальчишкой, играть съ огнемъ.
   -- Что-жъ, ты добилась своего,-- проговорилъ Егоръ Егоровичъ съ ироніей:-- завоевала любовь!
   -- Любовь! любовь!-- воскликнула она, перебивая его страстно.-- На что мнѣ эта любовь, когда теперь разбита вся моя жизнь, когда ты презираешь меня? Будь она проклята, эта любовь! Развѣ я за ней гналась? Развѣ я ее искала? Я добивалась благополучія нашей семьи. Мнѣ не нужно ничьей любви, мнѣ нужно было, чтобы ты выбился на дорогу, чтобы наши дѣти были счастливы... А теперь -- теперь я не смѣю глядѣть на тебя...
   Онъ вопросительно взглянулъ на нее, удивленный тѣмъ, что она говорила.
   -- А онъ?-- спросилъ онъ.
   -- Что мнѣ онъ? На что мнѣ онъ? Я думала только о тебѣ!
   Она говорила, уже не сознавая, гдѣ ложь, гдѣ правда,-- говорила, не придумывая, не разсчитывая, въ нервномъ волненіи, готовая безсознательно клеветать и на себя, и на другихъ. Она опустилась на колѣни, схватила его руку и прижала къ своимъ губамъ.
   -- О, прости, прости меня!
   Ей вспомнилась опять ея мать, какъ та валялась въ ногахъ мужа и все-таки была вышвырнута на улицу. Это былъ ея вѣчный кошмаръ. Ей стало жутко и въ ея голосѣ зазвучали искреннія ноты. Никогда, ни въ эту минуту, ни послѣ, при воспоминаніи объ этой сценѣ, она не могла опредѣлить, было ли сплошною правдой или сплошною ложью все то, что вылилось сразу въ эту ночь въ ея страстной импровизаціи. Во всякомъ случаѣ, она сознавала, что ею руководитъ отчаяніе быть выгнанной. Трусость передъ нищетой брала въ ней верхъ надо всѣми другими чувствами, такъ какъ хуже нищеты нѣтъ ничего на свѣтѣ: непосильный трудъ, холодъ, голодъ, лохмотья, грязь и, кромѣ всего этого, брезгливое презрѣніе окружающихъ. Она рѣшилась ползать у его ногъ до тѣхъ поръ. пока онъ не простить ея. Онъ былъ слишкомъ слабъ, чтобы бушевать; его мозгъ работалъ еще настолько плохо, что онъ не могъ протестовать.
   -- Я буду твоей вѣрной сторожевой собакой. Я буду твоей служанкой!-- клялась она, унижаясь, подличая, цѣлуя его руки.-- Бей меня, но скажи, что ты простишь меня!..
   Онъ слабымъ голосомъ говорилъ, не то прощая ое, не то желая отдохнуть отъ ея просьбъ:
   -- Да... да... хорошо... Усталъ я, ты видишь...
   Ему теперь было всего дороже его собственное спокойствіе. Эгоизмъ больного бралъ верхъ надъ всѣми остальными чувствами.
   -- О, дорогой, милый! Ты простишь? Ты простилъ?-- воскликнула она, цѣлуя его руки.
   Онъ уже дремалъ, безсознательно положивъ руку на ея голову. Впрочемъ, онъ даже не зналъ, онъ ли положилъ ей на голову свою руку или это она положила себѣ на голову эту руку, какъ бы заставляя его приласкать ее. Она, чтобъ не безпокоить его, осталась сидѣть на коврѣ у его постели, поджавъ подъ себя ноги, склонившись головой къ матрацу.
   На улицѣ уже было совсѣмъ свѣтло, когда проснулся Егоръ Егоровичъ. Утренніе солнечные лучи падали прямо на бѣлыя опущенныя шторы и мягкій спѣть озарялъ всю спальню больного. Егоръ Егоровичъ не безъ удивленія увидалъ, что у его постели, сидя на полу и склонивъ на край матраца голову, спитъ Софья Леонтьевна, на головѣ которой попрежнему лежала его рука. Онъ сразу ясно вспомнилъ все, и въ немъ шевельнулось сожалѣніе къ ней. Она, эта всегда гордая и твердая женщина, относившаяся къ нему постоянно раздражительно, почти съ презрѣніемъ, теперь, словно надломанная, валяется у его ногъ, готовая сдѣлаться его рабой, его вѣрной собакой. Да, она и виновата передъ нимъ, страшно виновата, такъ что ей только и остается, что валяться у его ногъ. Онъ могъ ее выгнать на улицу. Никто не вступился бы за нее и всѣ забросали бы грязью ее, выгнанную мужемъ за измѣну изъ дома.
   Онъ сталъ припоминать, что она говорила о своемъ проступкѣ, какъ объясняла его. Сперва легкомысленно кокетничала, мечтая добиться протекціи черезъ Кусовыхъ для него, Егора Егоровича, потомъ незамѣтно запуталась въ своихъ же сѣтяхъ. Вѣчная исторія всѣхъ женщинъ. Не могутъ онѣ понять, что это такъ легко! Что стоитъ вообще увлечь женщину, что отбитъ довести ее до паденія? Егоръ Егоровичъ зналъ это хорошо по собственному опыту. Сколькихъ онъ увлекалъ, сколькихъ бросалъ! У него это чуть не со школьной скамьи началось, когда онъ, живя на кондиціяхъ въ деревнѣ, встрѣтилъ одну молоденькую горничную. Гдѣ-то она теперь? По какой дорогѣ пошла? Тогда оба они лишились мѣстъ, потому что его соперникомъ, неудачнымъ соперникомъ, какъ онъ сознавалъ съ гордостью -- былъ самъ отецъ ученика, бравый отставной полковникъ. Красивъ былъ тогда онъ, Егоръ Егоровичъ, потому и бросались ему на шею, потому и побѣждалъ онъ сердца, а онъ, конечно, только радовался своимъ успѣхамъ. Всѣ мужчины одинаковы, а женщины -- иная кажется и сильной, и стойкой, и неприступной, а въ сущности всѣ онѣ игрушки въ рукахъ мужчинъ, жалкія игрушки. Вотъ и она, его жена, хотѣла помочь ему, у нея сердце болѣло за его неуспѣхи, а что вышло въ результатѣ? Чуть не убила его, исковеркала всю жизнь...
   Онъ взглянулъ на Софью Леонтьевну, удивился опять, какъ она похудѣла, какъ поблѣднѣла за эти дни. Бѣдняга, тоже не легко, видно, и ей. Устала она, измаялась въ эти дни, это была ея казнь. Онъ безсознательно погладилъ ее по головѣ. Она вздохнула и отрыла глаза, недоумѣвая, гдѣ она я что съ нею, чувствуя, что у нея отъ неловкаго положенія тѣла бѣгаютъ въ ногахъ мурашки. Онъ довольно ласково проговорилъ:
   -- Ступай, усни! Мнѣ лучше, гораздо лучше сегодня...
   Она молча поцѣловала его руку и поднялась, чувствуя, что ои вся точно разбита. Она, съ трудомъ ступая затекшими ногами, которыя теперь покалывало какъ бы иголками, прошла въ свою спальню, раздѣлась и улеглась въ постель. Ее всю охватило сладкое чувство сознанія, что она теперь можетъ долго полежать на постели, вытянуться во весь ростъ, крѣпко выспаться. Давно уже не засыпала она такъ сладко, какъ теперь. Ея тѣло немного ныло отъ усталости, но это было ей даже пріятно, такъ какъ при этомъ отдыхъ и сонъ казались вдвое слаще. Въ головѣ уже не было тяжелыхъ, гнетущихъ мыслей о будущемъ. Это будущее было ясно для нея. Ея мужу лучше, онъ поправится и примется за дѣла. Назначеніе, котораго такъ долго добивались и которое должно выдвинуть его на видъ, получено. Внутренній раздоръ ихъ улаженъ, ей нечего бояться остаться на мостовой... Ей вспомнился молодой Кусовъ. Въ душѣ не пробудилось ни любви, ни увлеченія. Почувствовалось только, что дальше представятся осложненія и неловкости въ ихъ отношеніяхъ. О характерѣ этихъ отношеній она не стала даже и думать. Въ головѣ мелькнула только мысль о томъ, что было бы теперь хорошо, если бы Егору Егоровичу удалось поскорѣй получить видное мѣсто гдѣ-нибудь въ провинціи, чтобы уѣхать отсюда, отъ Александра, а то... Нѣтъ, нѣтъ, съ нея довольно и одной этой передряги!.. Въ душѣ не было въ эту минуту и слѣдовъ того, что она считала любовью къ Александру Ивановичу: она помнила только одно, что изъ-за него ее чуть не выгналъ мужъ и что она не могла бы ожидать никакой поддержки отъ Александра въ случаѣ ея изгнанія мужемъ.
   

V.

   Егоръ Егоровичъ совершенно оправился отъ болѣзни и могъ приняться за дѣло въ открывавшейся комиссіи, куда уже состоялись окончательно всѣ назначенія. Онъ, какъ и многіе другіе чиновники, давно жаждалъ назначенія въ канцелярію этой комиссіи, зная впередъ по слухамъ, изъ какихъ лицъ составится сама комиссія, и понимая, что именно здѣсь онъ можетъ сразу выдвинуться впередъ. Басня о простомъ и дикомъ цвѣточкѣ, попавшемъ въ одинъ пучокъ съ гвоздикой и сдѣлавшемся отъ того душистымъ, никогда не забывается людьми, стремящимися составить себѣ карьеру. Большая часть лицъ, назначенныхъ засѣдать въ комиссіи, состояла изъ такихъ людей, которые нуждаются прежде всего въ дѣловитыхъ и знающихъ секретаряхъ и дѣлопроизводителяхъ и которые обыкновенно не имѣютъ привычки оставаться въ долгу у послѣднихъ за ихъ усердную службу. Назначеніе Никитина вести дѣла въ комиссіи состоялось, благодаря настойчивымъ хлопотамъ старика Кусова, и Егоръ Егоровичъ былъ вполнѣ доволенъ и тѣмъ, что онъ можетъ вращаться среди вліятельныхъ людей, и тѣмъ, что онъ можетъ много говорить о своихъ трудахъ, играя роль виднаго и нужнаго человѣка, и тѣмъ, что въ перспективѣ у него были и повышенія по службѣ, и крупныя протекціи въ будущемъ. Ходя постоянно съ дѣловымъ и озабоченнымъ видомъ, онъ сознательно или безсознательно вовсе не касался дома вопроса объ Александрѣ Ивановичѣ Кусовѣ, о томъ, какъ будетъ далѣе относиться къ этому человѣку Софья Леонтьевна. Она тоже не задѣвала этого больного мѣста и только старалась быть заботливой и предупредительной съ мужемъ, какъ бы выражая этимъ, что она хотя и прощена имъ, но все же чувствуетъ свою вину и старается искупить ее. покорностью я смиреніемъ. Никогда прежде не было въ ихъ отношеніяхъ столько лживости и лицемѣрія, сколько было теперь. Они дѣлали видъ, что вся эта исторія прошла и забылась, и очень хорошо сознавали, что ничто не прошло, ничто не забылось. Софья Леонтьевна сумѣла скрыть все происшедшее между нею и мужемъ даже отъ Денизы Андреевны, хотя послѣдняя завернувъ однажды къ Никитинымъ во время болѣзни Егора Егоровича, съ свойственнымъ ей чутьемъ, видимо поняла, что между мужемъ и женою произошло что-то неладное,-- и даже прямо съ обычною своею рѣзкостью замѣтила племянницѣ:
   -- Что, видно, на хвостъ наступили?
   На это Софья Леонтьевна нетерпѣливо отвѣтила:
   -- У васъ вѣчно какія-то нелѣпыя подозрѣнія!
   И поспѣшила перемѣнить разговоръ.
   Тогда тетка серьезно заговорила съ ней о томъ, что лучше бы она, чѣмъ хвосты по улицамъ трепать и поклонниковъ да вздыхателей заводить, позаботилась о дѣтяхъ. Затѣмъ старуха пересчитала кстати всѣ прорѣхи въ дѣтскомъ гардеробѣ, всѣ незаштопанныя дыры на сорочкахъ и чулкахъ. Софья Леонтьевна сдѣлала гримасу и сказала съ ядовитой ироніей, что она даже и не подозрѣвала того, что Дениза Андреевна такъ усердно роется въ грязномъ бѣльѣ дѣтей. Тетку этими, колкостями и шпильками былому дно смутить. Она стояла выше мелкой обидчивости.
   -- Не роюсь, а вижу,-- рѣзко сказала Дениза Андреевна.-- Заплаты-то и дыры каждому сами въ глаза лѣзутъ.
   Тогда Софья Леонтьевна высказала подозрѣніе, что это, вѣроятно, Миша служитъ шпіономъ и доносчикомъ, постоянно бѣгая къ теткѣ. Это окончательно взбѣсило Денизу Андреевну, и она грубо вступилась за своего любимца: никогда онъ не былъ и не будетъ ни шпіонокъ, ни доносчикомъ, а если мальчикъ часто забѣгаетъ къ ней, такъ это потому, что онъ у нея и ласку видитъ, и въ тишинѣ поработать можетъ, и въ свободные часы ему есть съ кѣмъ поговорить, тогда какъ дома-то на кого дѣти брошены? на прислугу, хуже сиротъ живутъ.
   -- Или ты думаешь, что съ вѣтра взятая прислуга добру дѣтей научитъ?-- воскликнула въ запальчивости Дениза Андреевна.-- Или остерегаться она передъ ними въ свомхъ разговорахъ и шашняхъ будетъ? Нѣтъ, матушка, и тебято передъ дѣтьми не постѣснятся эти люди грязью вымазать, благо ты подолы марать умѣешь, а замывать ихъ не желаешь.
   Старуха взволновалась не на шутку и высказала въ пылу негодованія даже болѣе, чѣмъ хотѣла. Вопросъ объ исторіи между Софьей Леонтьевной и Егоромъ Егоровичемъ такимъ образомъ отошелъ на задній планъ и забылся теткою, заслоненный болѣе важнымъ вопросомъ о дѣтяхъ.
   Не могъ онъ такъ легко забыться самими супругами, но и мужу, и женѣ приходилось теперь оставаться съ глазу на глазъ не часто и не надолго; мужъ былъ занять дѣлами своей комиссіи и свиданіями съ ея членами у нихъ на дому, такъ какъ они то и дѣло приглашали его къ себѣ для объясненія имъ разныхъ мелочей, разныхъ подробностей, почему дважды два четыре, а не пять, а жена волей-неволей должна была усерднѣе прежняго отдаться дѣятельности по обществу покровителей убогихъ сиротъ, такъ какъ наступалъ разгаръ зимняго сезона, когда каждое благотворительное общество наперерывъ другъ передъ другомъ спѣшитъ хотя что-нибудь сорвать съ вовсе не думающаго о какихъ-нибудь убогихъ сиротахъ, но падкаго до развлеченія и удовольствій люда. Чтобы накормить впроголодь десятокъ сиротъ, неизбѣжно нужно дать возможность сотнямъ людей вволю натанцеваться, нагуляться, напиться публично пьяными и накутиться.
   Въ первый же день послѣ выздоровленія и выхода изъ дома Егора Егоровича, Софья Леонтьевна, оставшись дома одна, серьезно задумалась о своихъ дальнѣйшихъ отношеніяхъ къ Александру Ивановичу Кусову, такъ какъ не думать объ этомъ было нельзя: не сегодня, такъ завтра ей придется опять выѣзжать, прядется бывать въ домѣ Серафимы Степановны Кусовой, а, значитъ, придется и встрѣтиться гдѣ-нибудь съ Александромъ Ивановичемъ. Въ какія же отношенія встать къ нему? Порвать все разомъ? Рисковать еще? Ждать того времени, когда она надоѣстъ ему и ожь самъ ее броситъ? Теперь послѣ этой несчастной исторіи она была уже увѣрена, что, въ концѣ-концовъ, онъ ее броситъ. Она даже сердилась на себя за то, что прежде ей не приходило этого въ голову. Надо было просто пококетничать съ нимъ и не болѣе. Конечно, если бы. мужъ сталъ смотрѣть на это сквозь пальцы, тогда... Она задумалась объ Александрѣ Ивановичѣ Кусовѣ и вздохнула. Какъ онъ еще молодъ и красивъ! Сколько страстности въ его отношеніяхъ къ ной! Неужели, онъ дѣйствительно влюбленъ въ нее? Она на семь лѣтъ его старше!..
   Ее вдругъ заставилъ вздрогнуть голосъ горничной, говорившей, какъ послышалось Софьѣ Леонтьевнѣ, что-то про Кусова. Съ чего она назвала эту фамилію? Неужели онъ пріѣхалъ?
   -- Кусовъ? Александръ Ивановичъ?-- торопливо спросила Никитина, оборачиваясь къ горничной, и поблѣднѣла.
   -- Госпожа Кусова пріѣхала,-- громче прежняго повторила горничная, видя, что барыня не поняла ее.
   -- Сейчасъ, сейчасъ, проси!-- заторопилась немного растерявшаяся Софья Леонтьевна и, наскоро оправившись передъ зеркаломъ, вышла въ гостиную къ рѣдко посѣщавшей ее гостьѣ.
   Въ гостиной се ждали немолодая, худощавая высокая дама, напоминавшая по виду идущихъ съ молитвенникомъ въ церковь или съ гидомъ любоваться природою, старыхъ, прямыхъ, какъ палки, и чопорныхъ дѣвъ-англичанокъ, съ сложенными спереди у тальи руками, съ застывшимъ выраженіемъ цѣломудренной холодности на лицѣ, и бѣлокурый, тоже худощавый, поминутно осклабляющійся наглой улыбкой господинъ среднихъ лѣтъ съ землисто-сѣрымъ, почти зеленоватымъ лицомъ, въ форменномъ сюртукѣ.
   -- Простите, ради Бога, я заставила васъ ждать,-- проговорила Софья Леонтьевна, здороваясь съ Кусовой и ея спутникомъ.
   Всѣ трое размѣстились у преддиваннаго стола.
   -- Что съ вами, душа моя, вы на себя не похожи?-- замѣтила Кусова, вглядываясь въ лицо Никитиной безстрастными свинцовыми глазами.-- Вы, вѣрно, были больны?
   -- Мнѣ пришлось провести нѣсколько безсонныхъ ночей у постели больного мужа,-- отвѣтила Софья Леонтьевна.
   -- Но, надѣюсь, вашъ мужъ теперь здоровъ?-- спросила съ обычнымъ холоднымъ безучастіемъ Кусова.
   -- Да, то-есть старается быть здоровымъ,-- нѣсколько желчно отвѣтила Никитина.-- Люди въ его положеніи не имѣютъ права хворать, имѣя на рукахъ четверыхъ дѣтей.
   -- Не ропщите, душа моя! Это большой грѣхъ!-- сухимъ тономъ наставленія проговорила Кусова, уловивъ горечь въ голосѣ Софьи Леонтьевны.-- Богъ дастъ, дѣти подрастутъ и будутъ вамъ утѣшеніемъ въ будущемъ, а служить и работать мы всѣ должны. Это заповѣдь Бога, душа моя.
   -- Да, если я и мужъ доживемъ до того, что наши дѣти подрастутъ, тогда, конечно, будетъ легче,-- вскользь замѣтила Софья Леонтьевна и холоднымъ тономъ прибавила, перемѣняя разговоръ: -- Впрочемъ, что бы ни было, я опять теперь къ вашимъ услугамъ. Теперь, вѣдь, скоро костюмированный балъ, вѣроятно, надо устроить?
   -- Да, комитетъ рѣшилъ въ нынѣшнемъ зимнемъ сезонѣ устроить и костюмированный балъ, и базаръ, и концертъ, и, если можно, гулянье гдѣ-нибудь въ манежѣ,-- пояснила Кусова.-- Дѣла вообще будетъ много. Начнемъ съ костюмированнаго бала. Николай Тарасовичъ беретъ часть хлопотъ, по обыкновенію, на себя; но комитетъ рѣшилъ просить и васъ поработать вмѣстѣ съ нимъ. Вы знаете, душа моя, что большинство членовъ комитета не отличается особенною дѣятельностью и притомъ тутъ нужна практическая опытность.
   Худощавое и желтое лицо спутника Кусовой оскалилось улыбкой.
   -- Мы уже съ Софьей Леонтьевной такъ, вѣрно, и должны быть присяжными устроителями всякихъ увеселеній,-- проговорилъ онъ грубоватымъ и насмѣшливымъ голосомъ.-- Что-жъ, будемъ тѣшить людей!
   -- Ахъ, если бы только у самихъ на душѣ веселѣе было!-- замѣтила Софья Леонтьевна.
   -- Это, душа моя, для добраго дѣла,-- наставительно сказала Кусова.-- Я нарочно сама заѣхала къ вамъ вмѣстѣ съ Николаемъ Тарасовичемъ, чтобы лично отъ имени комитета попросить васъ похлопотать.
   "Хочетъ, чтобы благодарили за оказанную честь", мелькнуло въ головѣ у Никитиной, и злое чувство еще сильнѣе охватило ее.
   -- Вы знаете, Серафима Степановна, что я никогда не отказывалась служить доброму дѣлу, хотя, признаюсь, у меня я безъ того много заботъ,-- замѣтила Софьи Леонтьевна.
   Противъ обыкновенія, въ ея тонѣ звучало раздраженіе, которое никогда не проявлялось прежде въ разговорахъ съ Кусовой.
   -- Это для Бога! это для Бога, душа моя!-- проговорила Кусова.-- Я, душа моя, такъ привыкла на васъ надѣяться.
   -- Я и не отказываюсь, покуда есть силы,-- отвѣтила Никитина и нѣсколько рѣзко прибавила:-- Но вы сами видите, что мое здоровье далеко не блестяще...
   -- Да, да,-- согласилась Кусова и попросила: -- Но ужъ ради Бога, ради Бога, помогите намъ. У насъ такъ истощились средства. Мы совсѣмъ, совсѣмъ безъ денегъ сидимъ...
   -- Еще бы, если господа члены разсчитываютъ только на сборъ и увеселенія и сами ничѣмъ не жертвуютъ,-- сорвалось съ языка у Никитиной.-- Сами богаты, а стараются все съ массы собрать грошами...
   -- Да, нельзя сказать, чтобы насъ баловали деньгами члены комитета или частные жертвователи,-- вставилъ замѣчаніе Николай Тарасовичъ.-- Все потому, что наше общество не можетъ никакихъ орденовъ выхлопатывать и мундировъ не имѣетъ права давать. Эту вотъ статью развить бы.
   -- Подробности комитетскихъ рѣшеній передастъ вамъ Николай Тарасовичъ,-- сухо проговорила Кусова, пропуская мимо ушей сдѣланныя замѣчанія: -- а мнѣ еще нужно по дѣламъ все утро ѣздить сегодня. Я тоже такъ устала, такъ устала!
   -- Всѣмъ приходится уставать!-- холодно сказала Софья Леонтьевна, не безъ ироніи пародируя Кусову.
   Кусова встала, прямая, съ поджатыми губами, съ сложенными на тальѣ спереди руками, похожая на куклу на пружинахъ. Софья Леонтьевна тоже поднялась съ мѣста и вошла провожать ее. Николай Тарасовичъ Ивашинцевъ остался одинъ въ гостиной. Его черные глаза, составляющіе рѣзкій контрастъ съ его свѣтлыми, какъ ленъ, волосами, зорко окинули хищническимъ взглядомъ комнату, какъ бы желая убѣдиться, нѣтъ ли въ ней чего-нибудь новаго, чего онъ еще не видалъ. Этотъ взглядъ былъ непріятенъ, какъ было непріятно все въ этомъ человѣкѣ, начиная съ его свѣтлыхъ, не то желтыхъ, не то сѣрыхъ сухихъ волосъ и кончая его черными холодными и рѣзкими глазами. Николай Тарасовичъ Ивашинцевъ хотя носилъ форменное платье, но, въ сущности, не имѣлъ опредѣленныхъ служебныхъ занятій, а вѣчно куда-то прикомандировывался, куда-то причислялся, къ чему-то пристегивался и дѣлалъ что-то, не имѣвшее ровно ничего общаго съ тѣмъ вѣдомствомъ, форму котораго онъ носилъ. То онъ состоялъ временно чѣмъ-то при какомъ-то театрѣ, въ родѣ замѣстителя отбывшаго за границу надсмотрщика за штукатуркой, то ему поручалось случайно наблюдаетъ за кантонистской школой, гдѣ онъ организовывалъ какія-то чтенія съ туманными картинами и спектаклями, въ которыхъ молоденькіе кантонистики играли и мужскія, и женскія роли, то подъ его наблюденіемъ заводилась швальная мастерская въ обществѣ призрѣваемыхъ бездомныхъ бѣдняковъ и бродягъ, то онъ писалъ декораціи для домашняго спектакля какого-то юнаго богача и проектировалъ рисунки костюмовъ для новой оперетки на частномъ театрѣ. Худощавый, длинноногій, съ вѣчно осклабленной улыбкою физіономіей, быстрый въ движеніяхъ, онъ производилъ впечатлѣніе ищейки, что-то вынюхивающей, что-то разыскивающей. Несмотря на крайнюю любезность и даже льстивость, несмотря на заискивающія улыбки, нельзя было не подмѣтить чего-то жесткаго и злого въ его черныхъ глазахъ, какой-то затаенной зависти, чего-то говорившаго объ оскорбленномъ самолюбіи, о неудовлетворенномъ честолюбіи. Онъ въ числѣ другихъ обязанностей занималъ и должность секретаря общества покровителей убогихъ сиротъ. Вернувшаяся въ комнату, Софья Леонтьевна застала его разсматривающимъ лампу на преддиванномъ столѣ.
   -- А я у васъ не видалъ этой дампы! Новенькая?-- спросилъ онъ, осклабляя свои большіе я крѣпкіе желтые зубы.
   -- Нѣтъ, давно уже куплена,-- отвѣтила какъ бы вскользь Никитина, и по ея лицу мелькнула тѣнь досади.
   -- У Никонова?-- спросилъ Ивашинцевъ, глядя въ упоръ ей въ лицо.
   -- Право, не помню; кажется, у него,-- отвѣтила неохотно Никитина.
   -- Да, вѣроятно, у него; я видѣлъ у него такія лампы. У меня тоже есть отъ него лампа, только я взялъ понаряднѣе. Что ему въ зубы смотрѣть. Вообще онъ и хорошія вещи держитъ, и даетъ выбирать, когда много покупаешь у него. Вы позволите?-- спросилъ онъ, вынимая папиросу.
   -- Пожалуйста, курите!-- сказала хозяйка, подавая ему спички.
   -- Такъ мы, конечно, и нынче по части лотереи къ Никонову же обратимся?-- спросилъ Ивашинцевъ, я какая-то нотка наглости послышалась въ его словахъ.-- Вы тоже вѣдь ничего не имѣете противъ него?
   -- Что-жъ я могу имѣть противъ него?-- сказала Никитина.
   -- Да, сговорчивый человѣкъ и все же меньше надуетъ,-- пояснилъ онъ.-- А и наживается же онъ, бестія, отъ насъ! Обществу на грошъ барышей отъ лотереи выпадетъ, а ему сотни рублей. Всѣ наши затѣи въ сущности не убогимъ сиротамъ прибыль приносятъ, а этому краснощекому коммерсанту.
   И вдругъ совершенно неожиданно онъ спросилъ:
   -- А васъ можно поздравить? Егоръ Егоровичъ въ новооткрывшуюся комиссію назначенъ по пересмотру какихъ-то тамъ обложеній или приложеній, право, ужъ я не знаю, чего. Карьеру, такъ сказать, сдѣлаетъ. Объ этомъ говорятъ съ завистью. Многіе вѣдь добивались попасть на это мѣсто. Разныя мамаши пороги обивали, разъѣзжая по важнымъ особамъ съ просьбами о своихъ сынкахъ. Нечего сказать, въ сорочкѣ Егоръ Егоровичъ родился. Это, вѣроятно, наша добрѣйшая Серафима Степановна за него похлопотала?
   -- Вы ошибаетесь!-- горячо возразила Никитина.-- Серафима Степановна едва ли даже знаетъ объ этомъ! Моего мужа, назначили въ эту комиссію, потому что, наконецъ, уже было невозможно обойти его.
   -- Ну, обойти по службѣ всегда можно!-- вставилъ онъ.
   Но Никитина продолжала горячиться:
   -- Серафима Степановна тутъ вовсе ни при чемъ. Я ни о чемъ ее не просила, ни о чемъ не прошу...
   -- И совсѣмъ напрасно,-- спокойнымъ тономъ возразилъ ей Ивашинцевъ.-- Совсѣмъ напрасно! Для какого же рожна и трудиться?
   Онъ всталъ и заходилъ по комнатѣ, видимо раздражившись близкимъ ему вопросомъ, но стараясь скрыть волненіе.
   -- Подъ лежачій камень и вода не течетъ,-- продолжалъ онъ говорить.-- Случайными людьми нужно пользоваться нашему брату. Не попросите вы ихъ -- они сами не догадаются сдѣлать для васъ что бы то ни было. А не сдѣлаютъ ничего для васъ теперь,-- кто вамъ поручится, что вы и завтра будете стоять съ ними въ хорошихъ отношеніяхъ? Вѣдь не ради же филантропіи мы втираемся, къ нимъ? О чужой крышѣ не намъ заботиться, когда, у насъ сквозь свою каплетъ. Нѣтъ-съ, мы не милліонеры, не вельможи, чтобы намъ пренебрегать протекціями. Да если и будемъ пренебрегать -- никто не повѣритъ, всегда въ подозрѣніи будемъ; не воры, молъ, по суду, а въ подозрѣніи оставлены... Я бы вотъ на вашемъ мѣстѣ, напримѣръ, прямо попросилъ теперь объ опредѣленіи своихъ дочерей куда-нибудь въ институтъ, въ гимназію, мало ли куда. Ничего тутъ постыднаго нѣтъ, и не можете же вы весь вѣкъ безвозмездно работать на этихъ барынь.
   -- Я не для нихъ работаю, а дѣлаю доброе дѣло,-- проговорила Софья Леонтьевна съ досадой.
   Онъ засмѣялся. Когда онъ смѣялся, Софьѣ Леонтьевнѣ всегда казалось, что у него стучатъ и колотятся другъ о друга верхніе и нижніе зубы, какъ у голоднаго волка. Она такъ и звала его "смѣющимся волкомъ".
   -- Да вѣдь и пристройство своихъ дѣтокъ тоже не злое, а доброе дѣло, не все однихъ убогихъ сиротъ къ мѣстамъ пристраивать! Впрочемъ, я о дѣвочкахъ-то вашихъ заговорилъ такъ, кстати, потому что Ѳедоръ Ѳедоровичъ Арцымовъ въ комитетъ третьяго дня выбранъ вмѣсто покойнаго Суслова, а Арцымовъ въ дѣлѣ пристройства дѣвочекъ теперь все. У него по этой части связи большія. Вы бы его какъ-нибудь попросили. Старикъ серьезенъ, суровъ на видъ, но сердце у него доброе. Не упустите случая!
   -- Благодарю васъ за совѣтъ,-- холодно отвѣтила Софья Леонтьевна.
   Ей всегда было досадно, когда этотъ циникъ, какъ она называла мысленно Ивашинцева, судя всѣхъ по себѣ, угадывалъ то, что дѣлалось въ ея душѣ, къ чему она сама тайно стремилась.
   -- А насчетъ переговоровъ съ Никоновымъ,-- продолжалъ Ивашинцевъ, снова осклабляя свои зубы насмѣшливой и нахальной улыбкой и смотря на Никитину наглымъ выразительнымъ взглядомъ: -- такъ если у васъ тутъ много семейныхъ заботъ и хлопотъ, то я и одинъ переговорю, а вы только ужъ съѣздите потомъ пригласить нѣкоторыхъ балетчицъ и актрисъ тамъ разныхъ на вечеръ торговать винами и цвѣтами.
   Онъ посмотрѣлъ на нее злыми глазами, усмѣхаясь гадкой улыбкой.
   -- Нѣтъ, зачѣмъ же! Я не отказываюсь!-- начала она торопливо, и опять ее охватила досада и на него за его предложеніе, и на себя за свою торопливость.
   -- Да вѣдь что-жъ утруждать васъ,-- продолжалъ онъ, видимо глумясь въ душѣ надъ нею.-- Мнѣ ужъ все равно, пусть говорятъ, что я взятки беру съ Никонова. Одной сплетней больше или меньше -- мнѣ все равно.
   Онъ засмѣялся.
   -- И удивительное, право, дѣло: я чуть не воръ; а безъ меня одинъ годъ попробовали устроить разные вечера и базары, и сѣли на мель. Нѣтъ, видно, и воровать надо умѣть, такъ чтобъ и себѣ не въ убытокъ было, и другимъ выгодно.
   Она нетерпѣливо пожала плечами.
   -- Для чего вы говорите эти вещи!-- раздражительно сказала она.-- Воромъ называете себя, о взяткахъ толкуете, вѣдь это...
   -- Это же и другіе говорятъ,-- невозмутимымъ тономъ перебилъ онъ ее съ злой усмѣшкой.-- Въ печати даже проскользнули намеки, въ одной газетишкѣ, что "господинъ Ивашинцевъ опять пристроился въ распорядители такого-то вечера и смотрѣлъ въ немъ самымъ счастливымъ изъ всѣхъ, присутствующихъ, точно одинъ выигралъ безъ билета въ аллегри всѣ выигрыши разомъ". Не въ бровь, а прямо въ глазъ. Это же такъ понятно; со стороны кажется, что у насъ и Богъ вѣсть что къ рукамъ прилипаетъ; чужіе доходы всегда спать другимъ не даютъ. Людей, вѣдь, не увѣришь, что и весь-то барышъ -- какая-нибудь посудина фарфоровая, лампочка какая-нибудь...
   Она, чувствуя безсильную злобу, отвращеніе, презрѣніе къ нему, засмѣялась нервнымъ смѣхомъ, перебивая его.
   -- Нѣтъ, если бы кто-нибудь посторонній подслушалъ васъ, онъ счелъ бы васъ воромъ!-- проговорила она.
   -- Да, вѣдь, и не подслушавъ, считаютъ тѣмъ же,-- отвѣтилъ онъ.
   Она порывисто встала съ мѣста и съ выраженіемъ плохо скрытой брезгливости спросила:
   -- Что-жъ, мы сегодня ѣдемъ къ Никонову?
   -- Да, терять золотого времени нечего,-- отвѣчалъ онъ.
   Она вышла на нѣсколько минутъ изъ гостиной, чтобы взять шляпу и позвать горничную. Никогда еще не было ей такъ противно принимать участіе въ распорядительствѣ костюмированнымъ баломъ и аллегри, какъ теперь. Казалось, она рѣшилась бы на многое, только бы не распоряжаться разными увеселеніями общества рядомъ, рука объ руку съ Ивашницевымъ. Но развѣ можно что-нибудь сдѣлать безъ него! Пробовали въ обществѣ обойтись безъ его помощи и переплатили за все втридорога, не умѣли рекламировать вечеръ, не добились даже хорошихъ публикацій въ газетахъ на видныхъ мѣстахъ. Онъ же все умѣлъ устроить, раздуть вечеръ и надуть публику, взявъ съ нея хорошія деньги. Онъ такъ и говорилъ, что "публикѣ нечего въ зубы смотрѣть", что "съ нея, какъ съ барана, надо шкуру драть", что главное "афишечку саженную тремя красками пустить да названьице вечеру дать позазвонистѣе и конецъ". И снова въ ея головѣ мелькнула мысль: "О, если бы Егоръ Егоровичъ получилъ скорѣе мѣсто въ провинціи, чтобы можно было хоть на-время уѣхать отсюда".
   Софья Леонтьевна одѣлась и вышла изъ дома вмѣстѣ съ Ивашинцевымъ. Они наняли извозчика и усѣлись вмѣстѣ.
   -- Ахъ, да,-- вспомнилъ Николай Тарасовичъ.-- Тутъ надо разныхъ балетчицъ и актрисъ не только изъ знаменитостей, а и изъ смазливенькихъ наприглашать на нашъ праздникъ, такъ вы ужъ, голубушка моя, уступите это дѣло моимъ протеже; у меня тутъ есть нѣсколько безусыхъ мальчугановъ изъ золотой молодежи съ толстыми кармашками; хочется имъ, знаете, начать жить, въ свѣтъ, что называется, пуститься, ну, вотъ я и хочу подстроить имъ это. Пусть хорошимъ знакомствомъ обзаводятся. Вамъ хлопотъ будетъ меньше и успѣхъ вѣрнѣе, потому что этимъ актрисочкамъ тоже интересъ есть познакомиться съ этими неоплетенными еще никѣмъ юнцами, готовыми подносить разные букетики и подарочки въ бенефисы своимъ знакомымъ актрисамъ, ну, а эти -- знаютъ, гдѣ раки зимуютъ. А съ васъ, вѣдь, имъ ни шерсти, ни молока, вы на бенефисы-то ихъ не поѣдете.
   И вдругъ совершенно неожиданно, осклабляя свои зубы, онъ вспомнилъ:
   -- Помню я, какъ лѣтъ шесть-семь тому назадъ Александръ Ивановичъ Кусовъ млѣлъ около этой Птицыной, когда я допустилъ его и пригласить ее, и привезти въ каретѣ къ намъ на вечеръ. Шампанскимъ она и тогда въ кіоскѣ торговала. Всегда она шампанскимъ торгуетъ. Онъ такъ и не отходилъ отъ нея, точно пришёлся, и ужъ какъ потомъ довезъ ее домой -- это одинъ Аллаху вѣдаетъ: лыка не вязалъ. Съ этого дня онъ и шампанское полюбилъ, и жить началъ, пошире. У меня рука легкая. Видно, потому въ нашемъ обществѣ безъ меня и не обойтись. Теперь вотъ только что-то Александръ Ивановичъ поостепенился какъ будто. Вѣрно, какія-нибудь иныя дѣла завелись. Онъ вѣдь сердечкинъ, чуть что -- сейчасъ и размякнетъ, цѣловаться со всякимъ лѣзетъ. Не разъ къ разнымъ проходимцамъ въ лапы изъ-за этой мягкости попадалъ. Въ напашу. Только тотъ насчетъ питья -- ни-ни!
   Она сидѣла ни жива, ни мертва. Она боялась оборвать Ивашинцева, боялась поддержать разговоръ. Въ головѣ вертѣлся одинъ вопросъ: "знаетъ ли онъ что-нибудь про си отношенія въ Александру или нѣтъ? Онъ вездѣ, какъ ищейка, все умѣетъ пронюхать". Она вздохнула свободнѣе, когда они подъѣхали къ магазину Никонова.
   Магазинъ Никонова былъ однимъ изъ тѣхъ магазиновъ, у оконъ которыхъ вѣчно тѣснится толпа праздныхъ зѣвакъ, съ горящими отъ любопытства и зависти жадными глазами, смотрящихъ на всякія блестящія бездѣлушки. Бронза и фарфоръ, серебро и брильянты, письменныя принадлежности и статуи, все перемѣшивается на этихъ окнахъ вмѣстѣ, составляя, одну яркую по блеску и пестротѣ картину, повторяющуюся въ боковыхъ зеркалахъ и кажущуюся не имѣющей конца. Почти все здѣсь поддѣльно; поддѣльные брильянты, поддѣльные цвѣты, поддѣльная бронза, но именно потому, что все это поддѣльно, внѣшность этихъ вещей особенно тщательно отдѣлана, особенно бросается въ глаза. У этихъ оконъ не въ одну молодую душу закрадывались разныя искушенія: "украсть бы деньги у отца или у матери -- и можно бы было купить эту цѣпочку!" Около нихъ въ вечерніе часы не одна дѣвочка изъ магазина, заглядѣвшаяся съ раскраснѣвшимся личикомъ на эти прелести, слышала тихій, ласково сюсюкающій шопотъ какого-нибудь старичка-искусителя: "хотѣлось бы, душечка, имѣть такія сережки?" Переступая порогъ этого магазина, вы поражаетесь еще болѣе, и васъ невольно охватываетъ нѣкоторая робость: вамъ кажется, что вы вотъ-вотъ задѣнете за эти хрупкія бисквитныя статуетки, за эти дрожащіе на тонкихъ стебляхъ фарфоровые цвѣты, за эти украшенныя дрожащими хрусталиками и тонкими вызолоченными цѣпочками люстры, канделябры и бра. Все это точно старается силой овладѣть вашимъ вниманіемъ, вами самими, надвигается на васъ, цѣпляется за васъ, спускается на ваши головы въ узкихъ лабиринтахъ, по которымъ, какъ по траншеямъ, вы должны проходить. Вы идете и видите, что все это словно оживаетъ, колеблется и движется, вы останавливаетесь на минуту и тогда только понимаете, что вы введены въ заблужденіе: всѣ эти вещи твердо стоятъ на своихъ мѣстахъ, но за ними и между ними поставлены зеркала, въ которыхъ отражаются всѣ ваши движенія и движенія вашихъ спутниковъ, что вы и принимаете за движенія и колебанія самихъ ятяхъ вещей. У Софьи Леонтьевны всегда разгоралось лицо среди всѣхъ этихъ бездѣлушекъ, этажерочныхъ мелочей, комнатныхъ украшеній, и въ душѣ пробуждалось алчное желаніе забрать все это, украсить всѣмъ этимъ свои комнаты.
   Она шла по узкому проходу, не зная, на что смотрѣть, спѣша пробраться въ конецъ первой комнаты магазина, гдѣ обыкновенно находился самъ хозяинъ.
   -- Ну-съ, а мы опять къ вамъ,-- фамильярно проговорилъ Ивашинцевъ, увидавъ замѣтившаго ихъ и шедшаго имъ навстрѣчу молодого и довольно красиваго господина, котораго портила только его слишкомъ парикмахерская прическа съ проборомъ во всю голову.
   Это былъ самъ Никоновъ.
   -- Очень радъ, очень радъ!-- проговорилъ онъ, пожимая руки Николаю Тарасовичу и Софьѣ Леонтьевнѣ.
   -- Еще бы не радоваться! Всякій хламъ опять можно будетъ сбыть!-- насмѣшливо сказалъ Николай Тарасовичъ и, прежде чѣмъ немного обидѣвшійся хозяинъ успѣлъ что-нибудь отвѣтить, жадный взглядъ Ивашинцева остановился на крупной фарфоровой группѣ амуровъ, везшихъ цѣлый возъ фарфоровыхъ цвѣтовъ.-- А! вотъ это вещь! Это я понимаю! Э, какіе бутузы!
   Ивашинцевъ, осклабляя желтые зубы, почти съ сластолюбивымъ видомъ похлопалъ одного изъ амуровъ по обнаженному тѣлу. Хозяинъ, стараясь не говорить объ этой группѣ, заторопился и заговорилъ любезнымъ тономъ:
   -- Что нынче думаетъ устроить общество? Базаръ! Аллегри? Или и то, и другое?
   -- Нѣтъ, ужъ вы меня не торопите,-- отвѣтилъ Ивашинцевъ, продолжая алчно разсматривать со всѣхъ сторонъ группу и поглаживать рукою амуровъ.-- Вотъ-то пупочки!.. Ахъ, шельмецы вы этакіе, право, шельмецы! Такъ бы взялъ да и съѣлъ бы васъ. Нѣтъ, я, батенька, не оторвусь отъ этой группы... А что она стоитъ?
   Хозяинъ досадливо закусилъ губу.
   -- Это очень дорогая вещь,-- холодно отвѣтилъ онъ и заговорилъ съ Софьей Леонтьевной о лотереѣ.
   Ивашинцевъ вдругъ обратилъ на него злые, почти свирѣпые глаза, точно чуя, что у него хотятъ силой вырвать добычу.
   -- Да? дорогая? дороже денегъ?-- сказалъ онъ насмѣшливо,-- и въ тонѣ его голоса послышалась угроза.
   -- Нѣтъ, конечно, не дороже денегъ,-- съ натянутой улыбкой и торопливой предупредительностью отвѣтилъ хозяинъ:-- Но она дорога, потому что это единственный экземпляръ, привезенный мною изъ-за границы, показной...
   -- Единственное-то и нравится, на новинку-то и набрасываются,-- проговорилъ Ивашинцевъ и засмѣялся грубымъ смѣхомъ.
   Софья Леонтьевна поспѣшила опять заговорить о дѣлѣ...
   

VI.

   Костюмированный балъ въ пользу общества покровителей убогихъ сиротъ устраивался всегда въ довольно широкихъ размѣрахъ, хотя само общество и было ничтожно по своимъ доходамъ. Немногочисленные богатые члены общества вносили въ его кассу свои пятирублевые взносы и этимъ исчерпывалась ихъ благотворительность; остальныя средства приходилось срывать съ публики, заманивая ее всѣми способами на разныя увеселенія; на это-то дѣло и тратилась, главнымъ образомъ, дѣятельность членовъ комитета, и то далеко не всѣхъ, а двухъ-трехъ дѣльцовъ, которымъ поручалось устройство увеселеній. Устройство бала было сложно и требовало большихъ хлопотъ не только со стороны Николая Тарасовича и Софьи Леонтьевны, бывшихъ главными заправилами этого дѣла, но и нуждалось въ помощи нѣсколькихъ декораторовъ, работавшихъ за деньги, и извѣстнаго числа добровольцевъ-распорядителей изъ молодежи, которыхъ прикомандировалъ Николай Тарасовичъ спеціально въ адъютанты къ разнымъ артисткамъ изъ балета, безъ присутствія которыхъ не могъ обойтись балъ. Широковѣщательная реклама, печатаніе саженныхъ афишъ, заманчивые разсказы о стоимости премій и выигрышей, все пускалось въ ходъ, лишь бы завлечь легковѣрную публику на балъ. Софья Леонтьевна уже не въ первый разъ занималась этимъ хлопотливымъ дѣломъ, но никогда она не чувствовала себя такой раздраженной, такой озлобленной, какъ въ этотъ разъ. До этого времени у нея было только одно желаніе вытянуть при помощи кого-нибудь изъ членовъ общества своего мужа на новую дорогу и устроить свои матеріальныя дѣлишки, теперь же, послѣ случившейся дома передряги, она не могла отдѣлаться отъ одной мысли: она хлопочетъ, выбивается изъ силъ, тратитъ послѣднія деньги на разъѣзды по дѣламъ, а умри завтра ея мужъ, и она останется нищей. Вѣдь только этотъ циникъ Николай Тарасовичъ воображаетъ, что она наживается отъ всѣхъ этихъ вечеровъ, подобно ему, умѣющему срывать подачки, брать комиссіонные проценты и утягивать гроши и у Никонова, и у молодежи, и у рабочихъ, и у содержателя ресторана. Это только онъ ради своихъ выгодъ сумѣлъ сдѣлать такъ, что теперь все, начиная съ буфета и кончая лотереей, сдается на аренду, за грошовую плату, тогда какъ арендаторы-антрепренеры наживаютъ огромные барыши. Она наживается! Ужъ не это ли назвать ея наживой, что Никоновъ "презентовалъ", по его выраженію, ей какую-то лампу, какіе-то бронзовые подсвѣчники? Ивашинцевъ дѣйствительно наживается отъ этихъ увеселеній; онъ не откажется не только отъ подарковъ, но и отъ денежныхъ взятокъ; онъ навѣрное срываетъ большія деньги даже съ той же молодежи, которую онъ прикомандировываетъ къ артисткамъ, такъ какъ ей лестно числиться среди знакомыхъ этихъ дѣвицъ. Ей вспомнился разсказъ Ивашинцева о Птицыной, съ легкой руки которой началъ кутить Александръ Ивановичъ Кусовъ. Эти женщины вотъ умѣютъ обдѣлывать свои дѣла, а она, Софья Леонтьевна, не можетъ даже появиться нынче на вечерѣ, такъ какъ не ѣхать же ей въ тонъ поношенномъ платьѣ, которое она пріобрѣла у тетки за которое еще не заплатила денегъ. Старыя тряпки! Богъ вѣсть съ чьего плеча!
   Въ одинъ изъ такихъ дней, когда ея раздраженіе дошло до послѣднихъ предѣловъ подъ вліяніемъ мелкихъ домашнихъ заботъ и недостатковъ, она поѣхала къ Серафимѣ Степановнѣ съ рѣшительнымъ намѣреніемъ окончательно отказаться отъ всякаго участія въ устраиваемомъ обществомъ вечерѣ. Горничная только-что сообщила ей, что "у барышень калошки и сапожки расхудились", тогда какъ у нея вовсе не. было на покупку новой дѣтской обуви денегъ; ихъ не было даже на то, чтобы дотянуть мѣсяцъ безъ долга въ мясную лавку, и уже нѣсколько дней подъ рядъ она, не глядя на кухарку, говорила особенно небрежнымъ тономъ: "сегодня возьмите мясо безъ денегъ". Все это подняло цѣлую бурю негодованія въ душѣ Софьи Леонтьевны, и она поѣхала къ Кусовой въ такомъ настроеніи, что легко могла бы наговорить послѣдней всякихъ дерзостей. Ничего для нея не сдѣлала эта женщина, а между тѣмъ она называетъ Софью Леонтьевну своей правой рукой, она прикомандировываетъ ее къ Николаю Тарасовичу, чтобы онъ меньше кралъ. Нѣтъ, пора кончить эту игру, тутъ ничего не добиться.
   Поднимаясь но лѣстницѣ въ Кусовой, Софья Леонтьевна неожиданно столкнулась лицомъ къ лицу съ Александрамъ Ивановичемъ, собравшимся выйти изъ дому. Кровь прилила ей въ голову. Она, со времени роковой поѣздки съ нимъ на острова, еще не встрѣчалась ни разу. Два раза онъ писалъ ей, но она даже не рѣшалась ему отвѣтить, не зная, какъ вести себя далѣе по отношенію къ нему.
   -- Наконецъ-то я вижу тебя,-- радостно проговорилъ онъ, протягивая ей руку.-- Вѣдь мы не видались цѣлую вѣчность!
   Она вздрогнула и инстинктивно осмотрѣлась кругомъ, нѣтъ ли кого-нибудь на лѣстницѣ.
   -- Для моего спокойствія мнѣ было бы лучше и никогда не видѣться съ вами,-- сдержанно отвѣтила она.-- Я слишкомъ дорого заплатила за все.
   Она хотѣла уже идти, но онъ задержалъ ея руку въ своей рукѣ.
   -- Куда же ты спѣшишь, подожди минуту,-- сказалъ онъ страстнымъ шопотомъ.-- И что за тонъ!
   -- Или вы хотите, чтобы, кромѣ моего мужа, всѣ знали истину?-- проговорила она строго и, высвободивъ свою руку, пошла дальше.
   Она прошла черезъ залъ и гостиную въ кабинетъ Кусовой. Ее принимали безъ доклада. Въ кабинетѣ кромѣ хозяйки дома присутствовала дочь Кусовой, Аделаида Ивановна Воронихина, молодая женщина съ длинной тонкой шеей, съ остроносымъ профилемъ, съ срѣзаннымъ книзу подбородкомъ, съ выдающимися впередъ губами, съ большими круглыми глазами еще не оперившейся птицы, и сѣдовласый, еще красивый и бодрый старикъ высокаго роста съ неподвижно строгимъ выраженіемъ лица, одѣтый во фракъ съ виднѣющеюся изъ-подъ лацкана звѣздою. Это былъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Арцымовъ, только недавно занявшій мѣсто въ комитетѣ общества покровителей убогихъ сиротъ.
   -- А я васъ ждала еще вчера, душа моя,-- проговорила Серафима Степановна, протянувъ блѣдную и сухую руку Никитиной.
   Софья Леонтьевна, поздоровавшись съ присутствующими и сѣвъ въ кресло, отвѣтила довольно сухо Кусовой;
   -- У меня было такъ много дѣла за эти дни.
   -- Ахъ, душа моя, мы всѣ завалены по горло дѣлами,-- отвѣтила Кусова.
   -- Да, можетъ быть, но у меня ихъ ужъ черезчуръ много,-- сказала Никитина.-- Я, впрочемъ, очень рада, что мнѣ удалось во-время исполнить всѣ возложенныя на меня порученія по устройству костюмированнаго бала. Отъ дальнѣйшихъ хлопотъ мнѣ придется уже отказаться.
   -- То-есть, какъ это, душа моя?-- спросила Кусова.-- Вѣдь у насъ еще предполагается спектакль и базаръ. Общество покровителей убогихъ сиротъ нуждается въ средствахъ.
   -- А!-- перебила ее раздражительно Никитина:-- нельзя же все хлопотать о чужихъ дѣтяхъ, какъ бы они ни нуждались, когда прежде всего нужно подумать о своихъ! У меня на рукахъ двѣ дочери, требующія воспитанія, образованія, ухода! Года уходятъ, а онѣ еще никуда не опредѣлены, и потому мнѣ самой нужно теперь серьезно заниматься съ ними...
   Она постаралась сдѣлать усиліе надъ собой и приняла дѣловой тонъ.
   -- Успѣхи нашего вечера обезпечены вполнѣ, и я сдѣлала все, что лежало на моей обязанности,-- проговорила она.-- Разные мелкіе счеты и отчеты я передала Николаю Тарасовичу, такъ какъ на самомъ вечерѣ я лично не буду.
   -- Какъ же такъ, душа моя?-- съ удивленіемъ и тревогою спросила Кусова.-- Вы знаете, что я безъ васъ, какъ безъ рукъ. Притомъ я же не буду, вѣроятно, на этомъ вечерѣ. И Адочка тоже потеряется безъ васъ. Что же скажетъ Адочка?
   Адочка встрепенулась, сейчасъ же сдѣлала невинное лицо и, какъ эхо, повторила:
   -- Что же я могу!
   Никитина пожала плечами:
   -- Въ вечерѣ будетъ принимать участіе столько дамъ.
   -- Да, но вы знаете, душа моя, что ни я, ни Ада не имѣемъ ничего общаго съ этими дамами,-- почти съ ужасомъ произнесла брезгливымъ тономъ Кусова.
   -- Я тоже, кажется, не имѣю ничего общаго съ ними!-- обидчиво и сухо сказала Никитина, и въ ея глазахъ блеснулъ недобрый огонекъ.
   Ардымовъ. пристально смотрѣлъ на ея красивое лицо, озаренное выраженіемъ гордости.
   -- Ахъ, душа моя, развѣ я это сказала? Я этого никогда не говорила! Я вовсе и не хотѣла сказать,-- заторопилась Кусова, заговоривъ плаксивымъ тономъ.-- Но вы были всегда такъ добры, душа моя, и принимали на себя тяжелую обязанность сноситься съ ними. Богъ видитъ эту жертву!
   -- Теперь меня замѣнитъ Николай Тарасовичъ,-- пояснила Софья Леонтьевна.
   Кусова сдѣлала гримасу и со вздохомъ обратилась по-французски къ Арцымову.
   -- Вотъ человѣкъ, котораго приходится поневолѣ переносить!
   -- Загадочная репутація?-- въ видѣ вопроса сквозь зубы процѣдилъ Арцымовъ.
   -- О, менѣе всего!-- вставила брезгливо Никитина и усмѣхнулась презрительной улыбкой.-- Онъ щеголяетъ циничною откровенностью!
   -- Ужасная откровенность!-- почти съ содроганіемъ произнесла Кусова и опять обратилась къ Никитиной:-- Нѣтъ, нѣтъ, душа моя, ради Бога не оставляйте меня одну съ нимъ, съ этими людьми.
   Аделаида Ивановна уставилась на Арцымова своими птичьими, глупо изумленными глазами и стала пояснять:
   -- Вообразите, мама всегда теряется съ такими людьми, какъ этотъ monsieur Ивашинцевъ!
   -- Да, да, я теряюсь,-- подтвердила Кусова.
   Ада начала жаловаться птичьимъ голоскомъ:
   -- Вообразите, пригласили въ прошломъ году опять устраивать вечеръ, такъ какъ третьяго года былъ одинъ убытокъ, а онъ и говоритъ: "что, ваше превосходительство, видно безъ вора нельзя барышей получить?" Мама даже испугалась и говоритъ: "Какъ безъ вора? Кто это воръ? Гдѣ воръ?" А онъ, вообразите, прямо ей такъ и сказалъ: "Да я воръ! Меня вѣдь устранили, чтобы не кралъ, а получился убытокъ! Видно, надо воровать, да дѣла дѣлать". Мама тогда совсѣмъ растерялась.
   Арцымовъ взглянулъ на Никитину. Она брезгливо пожала плечами и слегка приподняла брови. Ада продолжала жаловаться.
   -- Вообразите, онъ прошлаго года объявилъ, что вечеръ будетъ "Оазисъ и миражъ въ пустынѣ съ шествіемъ каравана". А потомъ, когда мама спросила его на вечерѣ: "А гдѣ же шествіе каравана?" Онъ ей отвѣтилъ: "Караванъ-то? На афишѣ онъ, и вонъ на той сторонѣ это верблюды изображены, а барыши въ кассѣ общества". Мама тогда тоже совсѣмъ растерялась.
   Кусова подняла со вздохомъ глаза къ нотолку.
   -- Къ несчастію, такіе люди только и дѣлаютъ дѣла,-- сказалъ сухо Арцымовъ.
   -- Мама, право, не выдержала бы болѣе работы съ нимъ, если бы не помогала мамѣ madame Никитина,-- проговорила Адочка и опять начала жаловаться:-- И вдругъ теперь мы должны будемъ имѣть дѣло съ нимъ!
   Софья Леонтьевна сухо замѣтила:
   -- Я уже сказала, что я не по капризу отказываюсь отъ дальнѣйшихъ хлопотъ по вечеру...
   Въ эту минуту портьера кабинета раздвинулась и въ комнату безъ доклада вошелъ Александръ Ивановичъ Кусовъ. Лицо Софьи Леонтьевны залилось румянцемъ. Она поняла, что этотъ неосторожный человѣкъ ждалъ ея возвращенія отъ Серафимы Степановны гдѣ-нибудь на улицѣ, у подъѣзда, и наконецъ, рѣшился вернуться домой и зайти въ кабинетъ матери, чтобы только увидать ее, Софью Леонтьевну. Кусова сдѣлала строгое лицо и сказала сыну:
   -- Мы тутъ говоримъ о дѣлахъ.
   -- Я, вѣроятно, не помѣшаю,-- небрежно отвѣтилъ онъ и поздоровался съ Арцымовымъ, сестройи Софьей Леонтьевной.-- Все хлопочете о вечерѣ?-- спросилъ онъ и разсмѣялся.-- Много уже крови испортили?
   -- Ахъ, пожалуйста, не шути серьезными вещами!-- остановила его мать.
   -- Тебѣ хорошо, когда ты только пріѣдешь на этотъ вечеръ, чтобы веселиться!-- упрекнула его сестра, выпячивая и безъ того выдававшіяся впередъ губы.-- А мы вотъ теперь совсѣмъ теряемся: madame Никитина отказывается принимать дальнѣйшее участіе въ вечерѣ, и мы, какъ безъ рукъ, однѣ остаемся.
   -- Вы не будете на вечерѣ?-- поспѣшно спросилъ Александръ Ивановичъ, обращаясь къ Софьѣ Леонтьевнѣ.
   -- Я не могу быть!-- сухо отвѣтила она, не смотря на него.
   Арцымовъ посмотрѣлъ на часы и поднялся съ мѣста. Едва онъ скрылся за портьерой, поднялась и Софья Леонтьевна. Кусова удержала ее за руку.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, душа моя, мнѣ надо поговорить съ вами,-- сказала она и обратилась къ дѣтямъ:-- Мнѣ нужно поговорить съ madame Никитиной.
   Александръ и Ада вышли въ гостиную.
   -- Душа моя, вы чѣмъ-то недовольны, что-то скрываете отъ меня,-- сказала Кусова, оставшись наединѣ съ Никитиной.
   -- Я ничѣмъ не недовольна, ничего не скрываю,-- отцѣтила Никитина;-- Но я уже говорила вамъ, что у меня масса семейныхъ хлопотъ. Мои дѣвочки подрастаютъ, мнѣ. приходится учить ихъ самой, мнѣ надо хлопотать о помѣщеніи ихъ куда-нибудь въ институтъ. Вы знаете, что я жертвовала всѣмъ своимъ временемъ обществу, пока могла, но теперь было бы безбожно и безнравственно забрасывать своихъ дѣтей для чужого дѣла. Я не такъ богата, чтобы нанимать гувернантокъ, чтобы платить за дѣвочекъ куда-нибудь за полный пансіонъ.
   -- Да ихъ же можно пристроить на казенный счетъ, душа моя,-- сообразила Кусова:-- или чьими-нибудь пансіонерками.
   -- У меня нѣтъ протекцій и, признаюсь откровенно, я не привыкла просить;-- сказала гордо Никитина.-- Вы видите, я сама помогала своимъ трудомъ обществу, приносила посильную помощь доброму дѣлу, но просить за себя, за своихъ дѣтей я не хочу и не буду.
   -- Душа моя, кто же этого требуетъ?-- воскликнула Кусова.-- Нашъ святой долгъ позаботиться о нихъ за ваши услуги...
   -- Я не продавала своихъ услугъ!
   -- О, что вы говорите! Я вовсе не хотѣла этого сказать душа моя! Развѣ я это сказала? Я этого никогда не говорила!
   Кусова подняла глаза къ небу, какъ бы призывая его въ свидѣтели чистоты своихъ помысловъ.
   -- Видитъ Богъ, душа моя, что этого никто и не подумаетъ! Наконецъ, хлопотать о вашихъ дѣвочкахъ совсѣмъ пустое дѣло. Мнѣ стоитъ слово сказать Арцымову, и Ѳедоръ Ѳедоровичъ устроитъ вашихъ дѣвочекъ чьими-нибудь пансіонерками въ институтъ. Это ему ничего не стоитъ при его связяхъ.
   -- Я очень благодарна, но...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ради Бога безъ этихъ "но",-- воскликнула Кусова.-- Вы будете попрежнему душою нашего общества, а я ручаюсь за судьбу вашихъ дѣвочекъ. Вы, душа моя, знаете, что я не даю пустыхъ обѣщаній...
   Она протянула руку Софьѣ Леонтьевнѣ и, стараясь быть особенно любезною, что никогда не удавалось ей, пошутила:
   -- Недобрая! хотѣла насъ бросить!
   Онѣ обѣ поднялись съ мѣстъ, и Софья Леонтьевна пошла изъ кабинета Кусовой. Простившись съ хозяйкой дома, Адой и Александромъ Ивановичемъ, Никитина направилась домой. Она еще не успѣла свернуть изъ Милліонной въ Мошковъ переулокъ, какъ ее нагналъ Александръ Ивановичъ.
   -- Нѣтъ, сегодня ты не ускользнешь отъ меня безъ объясненій,-- весело проговорилъ онъ, равняясь съ нею.
   Она вздрогнула отъ испуга и съ строгимъ видомъ напомнила ему:
   -- Мы на улицѣ, кругомъ народъ!
   -- Ахъ, что мнѣ за дѣло до народа! Я тебя не видалъ цѣлую вѣчность!
   -- Да, но мнѣ-то дорога моя репутація, если она не дорога вамъ!-- горячо возразила Софья Леонтьевна.-- Я понимаю, что вамъ все равно, что я пережила за эти дни, что мнѣ приходится переживать теперь?
   -- Мать наговорила чего-нибудь непріятнаго?-- озабоченно спросилъ онъ.
   -- Чего же непріятнаго могутъ сказать эти дамы какой-нибудь госпожѣ Никитиной,-- съ ироніей сказала Софья Леонтьевна.-- Онѣ желаютъ, чтобы я устраивала въ пользу ихъ общества съ какими-то негодяями вечера, базары, лотереи, гулянья.
   -- Это съ Ивашинцевымъ?-- спросилъ онъ.-- Точно негодяй!
   -- Да, это и онѣ знаютъ, и потому поручаютъ мнѣ работать съ нимъ вмѣсто нихъ,-- продолжала желчно Никитина.-- Но этого мало! Я должна еще фигурировать на этомъ вечерѣ, чтобы вмѣсто нихъ быть любезною и предупредительной съ разными француженками, дѣвицами изъ балета, которыя въ видѣ маріонетокъ-приманокъ приглашены продавать вино и цвѣты, должна помогать этому высокому, нравственному дѣлу. Онѣ бы спросили, есть ли у меня туалеты, чтобы стоять рядомъ съ этими дамами.
   -- Ради Бога... У тебя нѣтъ денегъ?-- горячо спросилъ онъ.
   Она окинула его холоднымъ и гордымъ взглядомъ. Онъ еще болѣе торопливо проговорилъ:
   -- Да полно... не сердись! Неужели же все кончено? За что? Я же такъ же безумно...
   -- Ради Бога тише!-- съ искреннимъ страхомъ сказала она.-- Что же мнѣ бѣжать? на помощь звать?
   -- Ахъ, что ты говоришь? Кто тутъ слышитъ? никого нѣтъ здѣсь!-- воскликнулъ онъ.
   Они дѣйствительно шли уже по пустынной мѣстности, по набережной между Мойкою и зданіями конюшеннаго вѣдомства, по направленію къ Михайловскому саду. Суровость и неприступность Софьи Леонтьевны въ это утро, довольно продолжительная разлука послѣ послѣдней ихъ прогулки вмѣстѣ, ея разгорѣвшееся отъ волненія лицо, все это только возбуждало Александра Ивановича. Казалось, онъ впервые старается одержать побѣду надъ этой неприступной женщиной, а трудность побѣды надъ нею была одною изъ главныхъ причинъ того, что онъ для этой женщины забылъ на-время общества разныхъ Птицыныхъ, съ одной стороны, и разныхъ Армаисъ, съ другой. Онъ, несмотря на всѣ кутежи и любовныя похожденія, былъ все еще юнъ, и побѣда надъ замужней, строго державшей себя, по виду порядочной, женщиной очень льстила его самолюбію, казалась ему чѣмъ-то необыкновеннымъ. Долго ли продолжалось бы это очарованіе -- трудно сказать, но послѣднія событія, открытіе мужемъ этой связи, снова раздразнили Александра Ивановича. Опять онъ, во что бы то ни стало, жаждалъ быть около этой женщины, сторонившейся другихъ поклонниковъ.
   -- Нѣтъ, ты должна меня выслушать или я надѣлаю безумствъ!-- страстно говорилъ онъ.-- Ты говоришь: мужъ! люди! Что мнѣ въ нихъ? Развѣ мы виноваты въ томъ, что мы любимъ другъ друга, что мы не можемъ повѣнчаться? Мы мужъ и жена передъ своею совѣстью! Насъ повѣнчала любовь! Вѣдь ты не разлюбила? Нѣтъ? Скажи, скажи одно слово!
   -- Сумасшедшій!-- прошептала она, опять охваченная чувствомъ страсти, той страсти, которой никогда не пробуждать въ ней мужъ.
   Онъ уже не помнилъ себя отъ радости, торопливо возвращаясь съ нею назадъ, къ тому мѣсту, гдѣ стояли кареты.
   

VII.

   Часы пробили одиннадцать, когда Софья Леонтьевна открыла глаза и съ недоумѣніемъ осмотрѣлась вокругъ себя, точно не сознавая, гдѣ она находится, какъ она попала на свою постель, послѣ костюмированнаго бала, бывшаго наканунѣ. Она чувствовала себя крайне усталою, будто разбитою.
   Мало-по-малу, въ ея памяти стали воскресать всѣ событія вчерашняго дня. Съ утра она ѣздила по городу, дѣлая послѣднія распоряженія относительно вечера, покупая послѣднія необходимыя бездѣлушки для своего туалета: цвѣты, перчатки, шнурки, шпильки. Потомъ послѣ обѣда она заторопилась одѣваться, и ей все казалось, что она опоздаетъ. Это ощущеніе, что надо спѣшить и торопиться, вообще не покидало ее въ послѣдніе дни ея дѣятельности, сдѣлавшейся подъ конецъ лихорадочной. Наконецъ, она была одѣта и могла ѣхать. Она вышла въ гостиную, чтобы взглянуть на свое отраженіе въ новомъ платьѣ въ простѣночномъ зеркалѣ. Въ гостиной горѣли двѣ лампы и, кромѣ того, горничная держала въ рукахъ, поднявъ высоко, двѣ свѣчи. Смотрѣть на мать въ новомъ платьѣ прибѣжали дѣти, и дѣвочки, захлопавъ въ ладоши отъ радости, хотѣли обнять мать...Она въ испугѣ поспѣшила замахать руками, проговоривъ:
   -- Нѣтъ, нѣтъ, запачкаете или сомнете. Не подходите.
   Володя съ видомъ взрослаго цѣнителя и знатока нарядовъ тоже вошелъ въ гостиную, сѣлъ верхомъ на стулъ и, опершись подбородкомъ на спинку стула, съ засунутыми въ карманы брюкъ руками, одобрилъ мать:
   -- Шикарно!
   Въ это время вышелъ изъ кабинета Егоръ Егоровичъ и замѣтилъ:
   -- Ты ужъ собралась?
   Она отвѣтила, что ей нужно быть одной изъ: первыхъ, какъ представительницѣ комитета, такъ какъ Кусова навѣрное не пріѣдетъ на балъ подъ предлогомъ болѣзни, и спросила его вскользь, стараясь быть вполнѣ спокойной, будетъ ли онъ на вечерѣ. Онъ, сохраняя дѣловой и озабоченный видъ, сказалъ, что будетъ, попозже пріѣдетъ. У него еще есть доклады, которые надо кончить. Ужасно все это сложно и запутанно!
   Она зачѣмъ-то сказала дѣтямъ обычную фразу: "ну, не шалите" и, вовсе не думая, о нихъ, не замѣчая даже, что Миши опять нѣтъ среди нихъ,-- онъ все пропадалъ у Денизы Андреевны -- пошла къ выходу съ одной тревожной, не покидавшей ее мыслью: "Какъ онъ, ея мужъ, встрѣтится съ Александромъ?" Она не знала, встрѣчался ли мужъ съ Александромъ Ивановичемъ послѣ ихъ "исторіи".
   Странное впечатлѣніе произвели на нее залы собранія въ этотъ вечеръ "Алжирскаго праздника", какъ былъ названъ этотъ костюмированный балъ: ей показалось, что она попала за кулисы въ театръ и видитъ близко все то, что можетъ казаться хоть сколько-нибудь пригляднымъ только издали,-- грубо намалеванныя декораціи бѣлыхъ зданій въ восточномъ вкусѣ на густой зелени невѣдомыхъ растеній: массу изображеній пальмъ, выстроенныхъ, какъ солдаты, въ-рядъ и долженствующихъ изображать перспективу длинныхъ аллей; какія-то намалеванныя фигуры людей въ бѣлыхъ и полосатыхъ бурнусахъ и женщинъ съ закрытыми лицами; какихъ-то накрашенныхъ охотниковъ, прицѣливающихся изъ-за скалъ въ громадныхъ съ косматыми гривами львовъ, роющихъ ярко-желтый песокъ въ пустынѣ и задравшихъ хвосты съ пучками темно-желтой шерсти. Все это было скорѣе смѣшно и противно, чѣмъ характерно, когда приходилось стоять рядомъ съ этими свирѣпыми львами и съ этими храбрыми охотниками. А посреди всего этого стояли палатки, кіоски и бесѣдки, наскоро сколоченные, наскоро сплетенные изъ прутьевъ, досокъ и раскрашенныхъ бумажныхъ тканей, кое-гдѣ продырявившихся, мѣстами съ облѣзлой краской, ясно свидѣтельствовавшихъ о своей долголѣтней службѣ на пользу бѣдныхъ и сиротъ. Нужно было имѣть очень пылкое воображеніе, чтобы всѣ эти доски, парусину и малярныя краски принять за предметы восточной роскоши.
   Когда Никитина явилась въ собраніе, въ залахъ находились еще рабочіе въ грязныхъ, насквозь промокнувшихъ подъ мышками отъ пота рубашкахъ, таща за стволы чахлыя растенія въ горшкахъ, ящики съ винами, посуду, и тутъ же сновали татары-лакеи, съ бритыми головами и въ потертыхъ фракахъ, перебрасываясь отрывистыми гортанными фразами на своемъ языкѣ и точно ругаясь между собою. Она брезгливо приподняла платье, боясь, что ея подолъ сразу покроется слоемъ пыли, и пробралась къ Ивашинцеву. Онъ былъ весь въ поту, раскраснѣлся, растрепался.
   -- Я говорила, что мы опоздаемъ!-- тревожно сказала она.
   -- Не волнуйтесь, барынька, не волнуйтесь!-- охрипнувшимъ голосомъ успокоилъ ее онъ мимоходомъ и устремился къ группѣ рабочихъ, устанавливавшихъ кадки съ цвѣтами около одного изъ кіосковъ.-- Ну, живѣй, живѣй, распротоканальи!-- раздался вдали его осипнувшій отъ криковъ голосъ.-- Я вамъ покажу, какъ у меня копаться!
   И понесся далѣе; онъ, точно вихрь, выметалъ изъ залы весь этотъ рабочій людъ, суетливо спѣшившій кончить дѣло вездѣ, гдѣ появлялся Ивашинцевъ съ крѣпкими, площадными ругательствами. Чрезъ какихъ-нибудь десять-пятнадцать минутъ рабочихъ не было въ залахъ, и вмѣсто нихъ стали появляться, мало-по-малу, люди въ модныхъ фракахъ съ бантами на лацканахъ,-- франтоватая, раздушенная молодежь. Откуда-то послышалось шипѣніе льющейся на что-то горячее, влаги, и по заламъ понесся душистый бѣловатый паръ: это торопливо проносили раскаленные конфорки, поливая на нихъ разведенными водой духами. Въ кіоскахъ, бесѣдкахъ и палаткахъ замелькали, мало-по-малу, дорогіе народы, брильянтовые уборы, красивыя лица улыбающихся заказными улыбками дѣвицъ изъ разныхъ театровъ и изъ балета, ухитряющихся жить такъ экономно и благоразумно, чтобы при шестистахъ рубляхъ годового жалованья дѣлать себѣ десятки тысячныхъ нарядовъ и публично щеголять этой роскошью не безъ внутренней гордости, зная, какую зависть возбуждаетъ она въ другихъ. Около нихъ уже увивались ихъ поклонники -- распорядители. Софья Леонтьевна обошла всѣхъ, пожимая десятки рукъ съ снисходительно любезной улыбкой распорядительницы, обмѣниваясь милыми, ничего не значащими фразами съ этими дѣвицами и дамами, которыхъ она презирала въ душѣ. Она озабоченно осмотрѣла зачѣмъ-то еще разъ уже осмотрѣнную ею въ этотъ вечеръ выставку выигрышей, которая была дѣйствительно очень блестяща на видъ, хотя и Ивашинцевъ, и Никитина знали очень хорошо, что лучшія вещи выставляются Никоновымъ только для вида и никогда никому не достаются. Спустя еще нѣсколько минутъ, Софья Леонтьевна уже сидѣла у колеса лотереи-аллегри и тихо разговаривала съ какимъ-то короткоостриженнымъ, черноволосымъ, широкимъ въ кости, коренастымъ, загорѣлымъ и краснощекимъ юношей, почти мальчуганомъ по виду, прикомандировавшимся помогать ей.
   -- Вы обрекаете себя на эту муку?-- послышался около нея голосъ, заставившій ее вздрогнуть.
   Она подняла голову и увидала Александра Ивановича Кусова. Они пожали другъ другу руки. Она спросила его о матери и сестрѣ. Онъ отвѣтилъ, что мать по обыкновенію не пріѣдетъ, отговариваясь мигренью отъ бала, а сестра уже здѣсь, и стоитъ у другого колеса лотереи-аллегри.
   -- Кстати, Володя,-- обратился онъ къ стоявшему около Софьи Леонтьевны юнцу, походившему на румяный персикъ, едва покрывшійся пушкомъ:-- пройди къ Адѣ и спроси ее, не нужно-ли ей еще помощника.
   Юноша, къ которому обратился Александръ Ивановичъ, съ озабоченнымъ видомъ поспѣшилъ исполнить порученіе Александра Ивановича, довольный тѣмъ, что онъ играетъ дѣятельную роль на этомъ балу.
   -- Я отослалъ этого деревенскаго дурака, чтобы сказать тебѣ, что ты очаровательна сегодня!-- поспѣшилъ сказать Александръ Ивановичъ, глядя влюбленными глазами на Никитину.
   -- Не безумствуй хоть здѣсь,-- отвѣтила она, едва замѣтно шевеля губами и пристально разбирая тетрадь, гдѣ были записаны названія выигрышей.
   -- Этотъ черный бархатъ и эти чайныя розы -- ты не могла придумать ничего лучше,-- продолжалъ онъ, разсматривая ея туалетъ.
   Она почувствовала, что ея щеки покрылись румянцемъ при этихъ словахъ: впервые на ней былъ нарядъ, заказанный на его деньги. Какое чувство стыда, обиды, досады перестрадала она, прежде чѣмъ онъ убѣдилъ ее взять у него деньги. Онъ говорилъ ей страстно, что, вѣдь, взяла бы она у него деньги, если бы была его законной женой? А развѣ она нравственно не жена его? И гдѣ же любовь, если люди считаются грошами? Объ этомъ даже говорить не слѣдуетъ! Этотъ торгъ оскорбляетъ! Онъ убѣдилъ ее тогда взять деньги, онъ прислалъ даже ей въ подарокъ брильянтовыя серьги и брошь. А вотъ теперь, когда онъ похвалилъ ея нарядъ,-- она снова вся раскраснѣлась отъ смущенія. Чтобы скрыть свое волненіе, она стала разспрашивать Кусова, кто этотъ юноша, прикомандированный къ ней.
   -- Володя?-- спросилъ съ гримасой Кусовъ.-- Это мой двоюродный братъ, племянникъ матери, князь Жеребцовъ. Изъ поврежденной семьи. Его братъ помѣшался на любви къ народу и на простотѣ жизни, его хочетъ тоже въ народолюбца превратить и держитъ въ деревнѣ. Теперь оба брата въ Петербургѣ на-время.
   Разговоръ на этомъ оборвался, такъ какъ пришелъ самъ князь Владиміръ Васильевичъ Жеребцовъ.
   Лежа въ постели и перебирая всѣ мелочи прошедшаго вечера, она остановилась мысленно на этомъ моментѣ своего смущенія передъ Кусовымъ ради воспоминанія о его подаркахъ. Ей вспомнилось, что когда-то, давно, Егоръ Егоровичъ, ухаживая за ней, дѣвушкой, дѣлалъ ей мелкіе подарки, и она цѣловала за нихъ его, своего жениха. Ни разу она не устыдилась тогда. Не понимала она тогда, что ли, ничего или тогдашніе подарки Егора Егоровича были не тѣмъ, чѣмъ были полученныя ею теперь деньги отъ Александра Ивановича.
   Она вдругъ съ мучительнымъ выраженіемъ на лицѣ стиснула свои зубы, вспомнивъ что-то. Ей показалось, что она снова совершенно явственно слышитъ хриплый, похожій на звукъ вертящагося несмазаннаго колеса, голосъ Николая Тарасовича: -- А сегодня Птицына такъ-таки всю ночь и не уснетъ,-- проговорилъ онъ, наклоняясь надъ нею съ осклабившимся лицомъ, когда отъ нея на минуту отошелъ Александръ Ивановичъ.
   Она почувствовала, что Ивашинцевъ хочетъ сказать что-то скверное, и коротко отвѣтила ему:
   -- Я ее вовсе не знаю!
   -- Вотъ она въ палевомъ платьѣ, вышитомъ жемчугомъ, въ кіоскѣ съ шампанскимъ,-- указалъ глазами Ивашинцевъ.
   -- Она меня вовсе не интересуетъ!
   -- Еще бы! Зато она съѣсть васъ глазами хочетъ! Сегодня въ плѣнъ вы взяли Александра Ивановича. Онъ все здѣсь, какъ мотылекъ около огня, вьется.
   -- Я никого не удерживаю при себѣ, ни васъ, ни его, такъ какъ мнѣ взялся помогать князь Владиміръ Васильевичъ.
   -- Князь по части лотереи помощникъ, а такъ-то что въ немъ. Мальчуганъ.
   Она взглянула на Ивашинцева холоднымъ, строгимъ взглядомъ, какъ бы желая заставить его. молчать. Но его было трудно испугать взглядами. Онъ продолжалъ:
   -- А знаете, кто еще поднялъ бы сегодня переполохъ? Серафима Степановна, будь только она здѣсь! Вѣдь это у нихъ, въ свѣтѣ, не принято, чтобы молодой человѣкъ находился все при одной и той же дамѣ въ теченіе всего вечера.
   -- Мнѣ иногда кажется, что вы не всегда отдаете себѣ отчетъ въ томъ, что вы говорите;-- сказала она, отвернувшись отъ него....
   Въ ея головѣ мелькала мысль, чего хочетъ отъ нея этотъ человѣкъ. Въ его голосѣ ей слышались какія-то зловѣщія ноты. Его улыбка съ осклаблявшимися отъ нея желтыми зубами казалась особенно гадкой.
   До ея слуха долетѣли громко сказанныя слова Ивашинцева, обращенныя къ князю Владиміру Васильевичу Жеребцову, къ этому краснощекому и безусому здоровяку-юношѣ, который былъ прикомандированъ къ ней или, вѣрнѣе, самъ прикомандировался къ ней и который являлся такимъ рѣзкимъ контрастомъ съ остальной молодежью, по своей крѣпости, свѣжести и здоровью...
   -- Что, князь, продажа-то билетовъ, идетъ на славу у васъ? вотъ что значитъ, когда торговля находится въ рукахъ волшебницы и очаровательницы? Гордиться вы должны тѣмъ, что у этого колеса стоите ассистентомъ.
   -- Я очень доволенъ!-- краснѣя проговорилъ юноша, косясь на красивыя плечи Никитиной.
   -- Еще бы?-- сказалъ Ивашинцевъ и что-то шепнулъ ему на ухо.
   Тотъ покраснѣлъ еще болѣе.
   -- А знаете, у Аделаиды Ивановны, вѣрно, талисмана нѣтъ,-- обратился Ивашинцевъ къ Никитиной.-- У нея совсѣмъ не берутъ билетовъ на лотерею. А ужъ она ли не таращитъ на людей глазъ!
   Никитина промолчала. Она увидала, что къ ней опять направляется Александръ Ивановичъ, и встревожилась. Пусть бы онъ ушелъ; не подходилъ бы къ ней. Однако, онъ подошелъ и заговорилъ съ нею. Тогда, улучивъ минуту, ему, не глядя на него, шепнула:
   -- Уйдите! За нами наблюдаютъ! Подите къ Птицыной.
   Ея выразительные глаза указали въ сторону Ивашинцева. Но она въ волненіи не замѣтила, что за Ивашинцевымъ пробирался въ толпѣ другой человѣкъ, котораго и увидалъ Александръ Ивановичъ. Это былъ Егоръ Егоровичъ. Александръ Ивановичъ сразу понялъ, что означаютъ слова и взглядъ Софьи Леонтьевны, и исчезъ въ многолюдной толпѣ.
   Толпа уже была очень густа; изъ цирка и изъ французскаго театра сразу набралось множество народа; точно волной ихъ сюда прибило, и нѣкоторые изъ пріѣхавшихъ уже были слегка навеселѣ, успѣвъ закусить въ разныхъ буфетахъ до пріѣзда на костюмированный балъ, гдѣ ѣда и вина были дороги и гдѣ притомъ нерѣдко для части незнакомыхъ лакеямъ-татарамъ гостей не находилось нигдѣ мѣстъ. Нѣкоторые изъ молодежи уже расхрабрились до того, что цѣловали ручки продавщицъ, улыбавшихся всѣмъ и каждому однѣми и тѣми же казенно-привѣтливыми улыбками. Александръ Ивановичъ Кусовъ пробрался къ кіоску Птицыной и попросилъ шампанскаго. Она засмѣялась глуповатымъ смѣхомъ балетной танцовщицы, показавъ два ряда бѣлыхъ зубовъ и проговоривъ:
   -- Наконецъ-то!
   Онъ отвѣтилъ:
   -- Лучше поздно, чѣмъ никогда...
   -- Скажите, пожалуйста, какое самомнѣніе!-- проговорила она...
   -- Такъ лучше никогда?-- спросилъ онъ.
   -- Угадайте -- отвѣтила она.
   -- А вы сами не скажете?
   -- Не скажу!
   У нихъ завязалось перебрасыванье двусмысленными намеками, понятными только имъ.
   Въ это время мимо кіоска проходили двѣ личности -- бодрый приземистый старикъ съ розовымъ добродушнымъ лицомъ и высокій статскій блондинъ, почтительно старавшійся казаться ниже ростомъ, чтобы маленькому старику было удобнѣе говорить съ нимъ.
   -- Смотрите, гдѣ шампанское -- тамъ и Александръ!-- шутя проговорилъ старикъ и остановился.-- О, неисправимый мой сынъ!
   Его спутникъ смутился, но, тѣмъ не менѣе, вѣжливо протянулъ руку Александру Ивановичу. Отступленіе уже было невозможно. Это былъ Егоръ Егоровичъ. Александръ Ивановичъ крѣпко сжалъ ему руку и, не выпуская ее изъ своей, сказалъ:
   -- Позвольте съ вами чокнуться!
   Егоръ Егоровичъ молча протянулъ лѣвую руку къ бокалу, чувствуя себя крайне неловко.
   -- И вы тоже!-- покачалъ ему головой старикъ Кусовъ съ шутливымъ упрекомъ и пояснилъ, что онъ уѣзжаетъ, такъ какъ на минуту заглянулъ сюда.
   Александръ Ивановичъ и Егоръ Егоровичъ въ неловкомъ положеніи остались съ глазу на глазъ у кіоска среди шумящей и движущейся толпы. Александръ Ивановичъ протянулъ еще бокалъ Егору Егоровичу и спросилъ его:
   -- Вы давно здѣсь?
   -- Нѣтъ, минутъ десять какъ пріѣхалъ,-- отвѣтилъ Никитинъ немного хриплымъ голосомъ, чувствуя, что ему затруднительно говорить свободно.
   -- Немного скучно здѣсь! На эти балы нужно ѣздить дружеской компаніей, иначе помрешь съ тоски.
   -- Да, это правда,-- согласился Егоръ Егоровичъ.
   -- Я, впрочемъ, вообще предпочитаю интимные ужины гдѣ-нибудь въ отдѣльномъ кабинетѣ въ небольшомъ кружкѣ, безъ церемоній, на распашку.
   -- Это правда!
   -- Однако, насъ затолкали!-- сказалъ Александръ Ивановичъ.-- Допьемъ же и уступимъ мѣсто другимъ.
   -- А ужинцемъ вмѣстѣ?-- спросила Птицына.
   -- Это же рѣшеный вопросъ,-- отвѣтилъ Кусовъ и пояснилъ Никитину: -- Составляется компанія человѣкъ въ пять-шесть. Надо провѣтриться послѣ этой духоты... санный путь отличный...
   Онъ еще разъ чокнулся съ Никитинымъ, осушилъ бокалъ, бросилъ на прилавокъ горсть кредитныхъ билетовъ и, взявъ Никитина подъ руку, затерялся съ нимъ въ толпѣ. Онъ чувствовалъ, что подъ его рукою находится точно одеревянѣвшая несгибающаяся рука, что голосъ его собесѣдника звучитъ сдавленно, сипло, что этотъ человѣкъ не знаетъ, какъ держать себя съ нимъ. Ему вдругъ стало жалко этого человѣка: онъ вотъ готовъ теперь весь міръ обнять, всѣхъ расцѣловать, и Птицыну, и Софью Леонтьевну, и Никитина, а этотъ бѣдняга все еще сердится на него, все еще смотритъ обиженнымъ. Онъ въ невольномъ порывѣ стиснулъ его руку около локтя и прошепталъ сердечно:
   -- Вы не простили меня?
   Это было совершенно неожиданно для Никитина. Въ другое время онъ, быть-можетъ, произвелъ бы скандалъ, разбушевался, но теперь и жена стала для него почти чужою, и привыкъ онъ къ мысли, что прошлаго не воротишь, и вино, выпитое имъ, настроило его, по обыкновенію, на нѣсколько плаксивый тонъ. У него защемило сердце, и онъ не могъ ничего отвѣтить сразу.
   -- Голубчикъ, есть поступки, за которыя мы не можемъ отвѣчать,-- продолжалъ Кусовъ тѣмъ же сердечнымъ голосомъ.-- Если бы вы знали, какъ я люблю васъ и какъ мнѣ горько, что мы сошлись на скользкомъ пути...
   -- Ну, что-жъ теперь говорить объ этомъ!-- печально сказалъ Никитинъ.-- Вы разбили мое счастье!
   -- Нѣтъ, нѣтъ! не говорите такъ! Мнѣ это больно!-- воскликнулъ Кусовъ.
   -- Вы думаете, мнѣ легко?-- сказалъ Никитинъ.
   -- А мнѣ? Нѣтъ мы оба несчастны одинаково! Оба!-- проговорилъ Кусовъ.
   Они безсознательно поднялись на хоры, пробрались въ какой-то уголокъ и приказали подать вина...
   Софья Леонтьевна, осаждаемая весь вечеръ покупателями билетовъ, давно уже должна была прекратить свою торговлю, за распродажею билетовъ, и начинала скучать, выслушивая общія фразы любезныхъ кавалеровъ, отъ которыхъ все болѣе и болѣе отдавало запахомъ вина. Въ залахъ было уже и душно, и угарно отъ смѣси ароматовъ вина, духовъ, цвѣтовъ и людского пота. Кое-гдѣ вмѣстѣ съ щелканьемъ пробокъ раздавались возгласы гулякъ; дамы сомнительнаго свойства уже успѣли завербовать себѣ кавалеровъ; среди паяцевъ, арлекиновъ, полишинелей, пьереттъ и цвѣточницъ появилось уже два-три костюма очень откровеннаго покроя и среди блеска золота А брильянтовъ виднѣлись и такіе украшенные мишурой и фольгой наряды, которые были взяты явно изъ табачной лавки и говорили о малой требовательности ихъ носительницъ,-- то тутъ, то тамъ слышались фразы, отъ которыхъ могли бы покраснѣть и не особенно стыдливые люди; собраніе начинало принимать видъ обыкновеннаго кафе-шантана, гдѣ шли пьянство, разгулъ. Сюда уже ворвалась улица со всею ея грязью и разнузданностью, со всею ея принаряженною для вида бѣдностью и жаднымъ высматриваніемъ, гдѣ бы поѣсть на чужой счетъ. Пробравшись сквозь полупьяную толпу, къ Никитиной подошелъ немного невѣрной походкой Ивашинцевъ и подвелъ подъ руку какую-то даму, одѣтую въ пестрые лоскутья.
   -- Рекомендую: "Общественное мнѣніе" -- моя жена,-- сказалъ онъ и засмѣялся громкимъ смѣхомъ.
   Нарумяненная дама въ пестрыхъ лоскутьяхъ развязно протянула руку Никитиной, обтянутую въ загрязнившуюся и пропотѣвшую насквозь перчатку. Софья Леонтьевна ее пожала не безъ гримасы.
   -- Мы сейчасъ ужинали!-- пояснилъ Ивашинцевъ и опять глупо засмѣялся.-- Никифоровъ...
   "Общественное мнѣніе" ударило его вѣеромъ по носу.
   -- Ну, пооткровенничай еще!-- обрывая его на полусловѣ, сказала дама съ гримасой.-- Онъ у меня такій глупый, когда спьянѣетъ!-- пояснила, она. Толпа оттерла эту пару отъ Софьи Леонтьевны, уже начинавшей негодовать на Ивашинцева и его безцеремонную даму въ лохмотьяхъ... Среди этого хаоса, отъ котораго рябило въ глазахъ и кружилась голова, Софья Леонтьевна, уже давно, тревожившаяся мыслью, почему пропалъ Александръ Ивановичъ и почему не пріѣхалъ на балъ ея мужъ, замѣтила, съ удивленіемъ что-то такое, что ей показалось сначала кошмаромъ, нелѣпымъ видѣніемъ: къ ней шли подъ руку Александръ Ивановичъ Кусовъ и ея мужъ, оба красные, оба улыбающіеся. Она ничего не могла сразу понять, кромѣ того, что они пришли заявить ей, что они ѣдутъ куда-то цѣлой компаніей провѣтриться и поужинать и что они пришли распорядиться насчетъ того, чтобы кто-нибудь ее проводилъ домой. Александръ Ивановичъ все безсмысленно твердилъ:
   -- Володя проводитъ! Володя молодецъ! Ты проводишь, Володя? Володя радъ проводить!
   Въ отвѣтъ на это Егоръ Егоровичъ повторялъ тоже безсвязно:
   -- Такъ это-то Володя и есть? пусть онъ провожаетъ! Онъ проводитъ! молодецъ, Володя!
   Она чувствовала, что они не понимаютъ, что они говорить, и поспѣшила уйти, скрыться въ сопровожденіи князя Владиміра Васильевича и отъ мужа, и отъ Кусова. Князекъ, весь вечеръ услуживавшій ей и таскавшій ей то чай, то мороженое, теперь, весь сіяющій отъ радости, укуталъ ее въ мѣховую ротонду, накинулъ кое-какъ свое пальто, и заботливо сталъ усаживать ее въ карету, очень долго и усердно оправляя неумѣлыми руками ея шлейфъ, чтобы не наступить на него ногами. Она нѣсколько разъ, повторяла ему, чтобы онъ не заботился, что онъ простудится, но онъ былъ такъ счастливъ, что не чувствовалъ холода. Онъ, проведшій все дѣтство въ деревнѣ, впервые игралъ роль на балу, впервые видѣлъ подобный балъ, куда потащили его, чтобы "Адочкѣ не ѣхать одной". Въ каретѣ онъ успѣлъ разсказать, что онъ учился и учится дома въ деревнѣ, готовясь весной держать выпускной экзаменъ въ гимназіи, что ему не особенно нравится въ Петербургѣ, такъ какъ онъ любитъ деревню, что ему уже восемнадцать лѣтъ, что онъ только моложавъ на видъ, и далъ понять, что онъ не кутитъ и ведетъ воздержанную и даже замкнутую жизнь, что этимъ онъ обязанъ, главнымъ образомъ, своему старшему, брату Жоржу -- ахъ, какой это удивительный человѣкъ!-- потому, что онъ самъ привыкъ съ дѣтства глубоко уважать женщинъ, что онъ не только боится, но и не желаетъ затянуться въ тѣ омуты, гдѣ теряется это уваженіе. При этомъ онъ неумышленно осудилъ своего кузена Александра Ивановича Кусова, замѣтивъ, что "вотъ Александръ былъ сегодня совсѣмъ неприличенъ". Все это сообщалось по-юношески, торопливо и безсвязно, какъ будто съ боязнью опоздать познакомить спутницу съ своею особою. Она слышала его только на половину, и когда онъ, прощаясь, сталъ почтительно цѣловать ея руку, она уже думала не о немъ, а объ Александрѣ и мужѣ. Они оба стали ей вдругъ противны, ей казалось, что оба глубоко оскорбили ее.
   Теперь, поутру, ясно вспоминая ихъ лица, ихъ улыбки, ихъ рѣчи, она съ сдвинутыми бровями поднялась съ постели и стала одѣваться. Въ ея головѣ повторялась одна гнѣвная фраза: "Пропили меня, какъ вещь".
   

VIII.

   -- Что это ты, мать моя, разоспалась сегодня?-- раздался грубоватый голосъ Денизы Андреевны, вошедшей въ спальню Софьи Леонтьевны и заставшей послѣднюю еще въ постели.
   -- Поздно вчера съ бала вернулась и страшно устала,-- отвѣтила Никитина, здороваясь съ теткой.
   -- Вотъ, то-то и есть, поздно вернулась, а съ вечера не распорядилась, чтобы Женю сводили сегодня въ церковь, къ обѣднѣ. Чай, дѣти-то у тебя православныя, да и сама не татарка!-- упрекнула племянницу Дениза Андреевна, бывшая строгой католичкой и часто посѣщавшая костелъ, ревниво исполняя всѣ обряды, предписываемые католической церковью.-- Поди, и забыла, что сегодня день рожденія Жени.
   Софья Леонтьевна досадливо закусила губы, она дѣйствительно забыла среди заботъ и хлопотъ о балѣ, что этотъ день былъ днемъ рожденія ея старшей дочери. Не возражая теткѣ и не стараясь оправдываться, она начала одѣваться.
   -- Ахъ, вы, матери, матери! Въ Бога-то не умѣете научить дѣтей вѣровать,-- упрекнула ее ворчливо старуха.-- Къ чему готовите-то ихъ? Чѣмъ объ убогихъ-то сиротахъ хлопотать, ты бы свою семью оберегла, спросила бы, перекрестили ли лбы твои дѣти, вставши поутру. А потомъ сами же жаловаться станете, когда изъ дѣтей негодяи сдѣлаются... У васъ только и заботы, чтобы все показное прилично было, а въ семьѣ хоть кабакъ будь -- вамъ все равно, лишь бы все было шито и крыто. Благодѣтели!.. Однако, ты очень-то долго не копайся, тамъ тебя какой-то господинъ ждетъ,-- закончила Дениза Андреевна, закуривая папиросу.
   -- Какой господинъ?
   -- Развѣ я всѣхъ твоихъ знакомыхъ знаю? Да я его и не видала, горничная сказала, что кто-то ждетъ...
   -- Что же мнѣ не сказали?-- взволновалась Софья Леонтьевна и позвала горничную: -- Кого это ты впустила? Вѣдь видѣла, что я еще не вставала?
   -- Это господинъ Ивашинцевъ,-- объяснила горничная.-- Они сказали, что подождутъ, когда вы встанете... Да отъ нихъ не отдѣлаешься ни крестомъ, ни пестомъ!.. Я ужъ и то обругала ихъ. Много воли рукамъ даютъ!
   Потомъ она въ нѣкоторомъ смущеніи добавила:
   -- И еще пріѣхали молодой господинъ... такъ въ родѣ мальчика... Карточку просили передать... Я и ихъ приняла... потому что вы не приказывали, чтобы отказывать сегодня... И тоже неловко было отказывать, потому они видѣли господина Ивашинцева...
   Софья Леонтьевна уже умывалась въ эту минуту и не могла взять изъ рукъ горничной визитной карточки. Ее взяла прохаживавшаяся, подбоченясь, по спальнѣ Дениза Андреевна и прочла вслухъ, не выпуская изо рта папиросы:
   -- Князь Владиміръ Васильевичъ Жеребцовъ.
   -- Ахъ, Боже мой, что ему надо?-- воскликнула Никитина, волнуясь.-- И какъ ты могла принять?.. Я не одѣта еще, Богъ знаетъ, сколько времени ждать придется... Человѣкъ въ первый разъ пріѣхалъ...
   Она начала быстро вытирать лицо, ворча и сердясь на прислугу. Въ порядочныхъ домахъ не умѣетъ служить, сама не можетъ понять, что нельзя принимать гостей, когда господа спятъ. Она вспомнила что-то.
   -- Ты барина хоть вызови!-- приказала она.
   -- Баринъ-съ не ночевали дома и ихъ еще нѣтъ,-- отвѣтила горничная.
   Софья Леонтьевна обратилась къ теткѣ и строптиво заговорила:
   -- Вотъ жизнь! Женатый человѣкъ, отецъ семейства, и Богъ вѣсть гдѣ ночуетъ! Вы вотъ все меня вините...
   -- Ну, оба вы хороши!-- отвѣтила Дениза Андреевна совершенно равнодушно.-- Одного поля ягоды!.. А ты одѣвайся скорѣе, а то гости-то твои заснутъ тамъ...
   Она вышла въ дѣтскую.
   А въ гостиной въ это время ходили изъ угла въ уголъ Николай Тарасовичъ и Владиміръ Васильевичъ.
   -- А вы, князь, скоропалительный человѣкъ,-- подшучивалъ Николай Тарасовичъ надъ юношей.-- Побѣду прямо хотите одержать? Что-жъ, барынька пикантная.
   Князекъ былъ красенъ, какъ вареный ракъ. Черноволосый, чернобровый, здоровый, какъ откормленный теленокъ, онъ былъ прелестенъ. Въ немъ все говорило, что это еще нетронутое здоровье, что это еще вполнѣ чистое по нравственности существо. Въ отвѣть на двусмысленные намеки Ивашинцева онъ сконфуженно пробормоталъ:
   -- Нѣтъ, что же... я просто очень радъ познакомиться... Я такъ много слышалъ о madame Никитиной отъ тети Серафимы Степановны... Тоже кузина Ада говорила... Я такъ радъ, что вчера мнѣ пришлось быть ассистентомъ у madame Никитиной... Я просилъ позволенія сдѣлать визитъ ей... У меня нѣтъ ни одного знакомаго семейнаго дома здѣсь, а безъ брата я точно осиротѣлъ...
   И, немного тревожась, онъ спросилъ:
   -- Но, можетъ-быть, я поторопился?.. Вы какъ думаете, этого не слѣдовало дѣлать сегодня? Вы знаете, мнѣ не у кого спросить! Братъ никакихъ свѣтскихъ приличій не признавалъ, и потому я...
   -- Пустое! Чего тутъ стѣсняться?-- засмѣялся, осклабляя свои желтые зубы, Ивашинцевъ.-- Одни штурмомъ берутъ крѣпости, другіе голодомъ заставляютъ непріятеля сдаться, изморомъ. Лишь бы цѣли достигнуть, а на остальное наплевать.
   Въ эту минуту въ комнату вошла манерною плавною походкою, съ приподнятой курчавой головкой, нарядно одѣтая дѣвочка лѣтъ десяти съ коробкой монпансье въ рукахъ и сдѣлала чопорный реверансъ гостямъ.
   -- Здравствуйте, барышня, здравствуйте! Ручку дайте!-- слащавымъ голосомъ заговорилъ Ивашинцевъ и, нѣжно гладя дѣтскую руку, наклонился поцѣловать дѣвочку въ губы.--Это что же у васъ, барышня? конфеты?
   -- Да, мое рожденье сегодня,-- жеманно проговорила она.
   -- Такъ это вамъ мамаша и подарила?
   -- Нѣтъ, это мнѣ tante Денизъ принесла.
   -- Жаль, не зналъ я этого,-- не зналъ, а то бы и я вамъ, барышня, подарилъ конфетъ, вотъ и князь подарилъ бы,-- пояснилъ Ивашинцевъ, указывая глазами на Владиміра Васильевича.-- Подарили бы, князь?-- спросилъ онъ, обращаясь къ Жеребцову.
   -- Я... я, отчего-же!-- воскликнулъ князекъ конфузясь.-- Я даже хоть сейчасъ... А вы какъ думаете, это не будетъ неприлично, если я теперь? А?
   Онъ вдругъ громко засмѣялся, обрадованный этой мыслью.
   -- А? вѣдь это хорошо будетъ? А? Я поѣду и привезу?
   Онъ схватился за шляпу и быстро направился къ двери.
   -- Да вы получше!.. куклу, что ли... или отъ ювелира что-нибудь...-- крикнулъ ему вдогонку Ивашинцевъ.-- Чѣмъ дороже, тѣмъ больше благодарности.
   Потомъ онъ снова обратился къ дѣвочкѣ:
   -- Вотъ мы ваше дѣльце и обдѣлали, барышня! И будете вы съ подарочкомъ,-- пояснилъ онъ, цѣлуя ее крѣпко въ щеку, и сталъ ее разспрашивать слащаво, сюсюкая и шепелявя:
   -- А что же мамаша и папаша подарили вамъ, душечка?
   -- Мама еще не видала меня сегодня, а папы нѣтъ дома,-- пояснила Женя.-- Папа не ночевалъ дома.
   -- Развѣ папа не всегда ночуетъ дома?
   -- Да, папа не всегда ночуетъ дома, а мама всегда,-- отвѣтила дѣвочка, жеманно разглаживая рукой оборки своей юбочки.
   -- А кто у васъ чаще всего бываетъ? А?
   -- Всѣ часто бываютъ.
   -- Нѣтъ, а кто чаще другихъ? Всѣ часто, а чаще всѣхъ кто?
   Дѣвочка не успѣла отвѣтить, какъ дверь отворилась и въ гостиную вошла Софья Леонтьевна. Здороваясь съ Ивашиндевимъ, она въ недоумѣніи обвела комнату глазами, не находя въ ней Жеребцова, и мелькомъ, немного рѣзко замѣтила дочери:
   -- Зачѣмъ ты здѣсь?
   -- Да мы вотъ тутъ поздравляли вашу обворожительную барышню,-- пояснилъ Ивашинцевъ.-- Отъ земли не видать, а ужъ манеры есть, приличныя дѣвицѣ. Одно очарованіе! Князь даже ускакалъ за конфетами. О, юность, юность! Безъ ума уже онъ отъ васъ...
   Софья Леонтьевна пожала плечами.
   -- Это вы ему посовѣтовали сдѣлать глупость?-- рѣзко спросила она.
   -- Отчего же глупость? пусть ихъ, эти князьки подносятъ намъ по силамъ и средствамъ свои дары...
   Она отрывисто перебила его, взглянувъ на лежавшій на столѣ портфель Ивашинцева:
   -- Вы, вѣроятно, со счетами?
   -- Да, есть тутъ кое-какіе, подмахнуть вамъ надо,-- сказалъ онъ и въ его голосѣ зазвучали сухія нотки.
   -- Ихъ же нужно сначала просмотрѣть -- провѣрить,-- отвѣтила она.
   -- Ужъ будто я такъ и стану явно воровать,-- проговорилъ онъ, осклабляясь ядовитой улыбкой.-- Нѣтъ, вы ужъ не сомнѣвайтесь, что тутъ проставлено, то вѣрно; комаръ носа не просунетъ. Я на этотъ счетъ аккуратенъ.
   Ее всегда коробило отъ этой манеры Ивашинцева говорить о своей дѣятельности, гдѣ рядомъ съ гаерствомъ шелъ цинизмъ, и у нея всегда являлось только одно желаніе поскорѣй отдѣлаться отъ него. Поймать его на какой-нибудь кражѣ она не могла, да онъ и не кралъ, а только бралъ, гдѣ можно, проценты, подарки и взятки. Она, мелькомъ взглянувъ на счета, стала подписывать ихъ. Онъ въ это время прохаживался по комнатѣ, слегка посвистывая.
   -- А ужъ для барышни вашей конфеты такъ за мной и будутъ,-- сказалъ онъ, наконецъ, видя, что всѣ бумаги подписаны, и забирая счета.-- Какъ же это такъ: былъ на рожденьи у барышни и вдругъ безъ подарка? Это не манера!
   Едва успѣла затвориться за нимъ дверь, какъ пріѣхалъ снова Владиміръ Васильевичъ. Онъ былъ теперь и смѣшонъ, и очарователенъ въ своей растерянности съ дорогою куклою въ коробкѣ и съ изящной бонбоньеркой въ рукахъ. Онъ все еще не сознавалъ, прилично ли онъ дѣлаетъ, таща сюда эти подарки, или нѣтъ, и смотрѣлъ сконфуженнымъ до послѣдней степени. Софья Леонтьевна не могла даже разсердиться на него, такъ комиченъ показался ей онъ, раскраснѣвшійся, улыбающійся и что-то бормочущій въ оправданіе себѣ. Въ эту минуту онъ болѣе чѣмъ когда-либо походилъ на мальчика, еще не превратившагося въ юношу.
   -- Владиміръ Васильевичъ, если бы я имѣла надъ вами какія-нибудь права, ну хоть права старшей кузины, я непремѣнно бы васъ...
   Она взяла себя за кончикъ уха и показала, что она сдѣлала бы съ нимъ.
   -- Ну, извольте, извольте!-- весело воскликнулъ онъ, наклоняя къ ней голову.
   Ему ничего такъ не хотѣлось въ эту минуту, какъ того, чтобы она взяла его за ухо. Она засмѣялась и проговорила:
   -- Ну, ужъ Богъ съ вами!
   Она протянула ему руку, къ которой онъ быстро припалъ своими пунцовыми губами. Не прошло и пяти минутъ, какъ онъ уже перецѣловалъ обѣихъ ея дѣвочекъ и далъ слово Манѣ, что онъ и ей привезетъ такую же куклу, какъ Женѣ. Потомъ онъ опять заговорилъ съ Софьей Леонтьевной о себѣ: у него нѣтъ ни отца, ни матери, но есть братъ старшій, на пятнадцать лѣтъ его старше; ихъ была большая семья, но всѣ умерли и остались только они вдвоемъ; братъ его- очень любитъ, какъ сына, нѣтъ, даже больше, чѣмъ сына.
   -- И потому избаловалъ васъ,-- вставила она
   Онъ засмѣялся.
   -- Вы находите? Нѣтъ, я вовсе не избалованъ, то-есть не привередничаю и не кучу. Меня кузенъ Александръ дѣвчонкой называетъ, желая этимъ уязвить меня. Это потому, что я не кучу съ его друзьями. Привычки нѣтъ! Да мнѣ и не съ кѣмъ кутить въ деревнѣ. Я мало вижу людей. Вы знаете, братъ, если бы онъ былъ здѣсь, и вчера уговорилъ бы меня не ѣздить на этотъ балъ. Онъ всегда говоритъ и шутя и серьезно, что нужно остерегаться во всемъ только первой рюмки. Я самъ это понимаю. Только мнѣ очень ужъ хотѣлось вчера быть на балу, я сказалъ тетѣ Серафимѣ Степановнѣ, что я при Адѣ буду состоять, ну, тетя и обрадовалась.
   -- А вы и обманули ее?
   -- Нѣтъ, что же, я Аду и привезъ и отвезъ,-- скаалъ онъ.
   -- Какъ отвезли?-- удивилась Никитина.-- Вы же со мной ѣхали.
   Онъ засмѣялся съ дѣтскимъ лукавствомъ.
   -- А вы и не замѣтили, что я исчезалъ на полчаса? Я отвезъ Аду и вернулся опять. Ахъ, если бы вы знали, какъ боялся, что вы уѣдете безъ меня или...
   Она вопросительно взглянула на него.
   -- Съ вами могли поѣхать вашъ мужъ или кузенъ Алесандръ,-- пояснилъ онъ.
   Она презрительно усмѣхнулась.
   -- О, имъ вчера было не до меня!
   И вдругъ впала въ наставительный тонъ:
   -- А, право, я посовѣтовала бы вамъ, какъ мать... Я вѣдь, по лѣтамъ, вамъ въ матери гожусь...
   -- Вы-то!-- воскликнулъ онъ, протестуя.
   -- Да, я; мнѣ уже за тридцать лѣтъ... Я посовѣтовала бы вамъ не ѣздить на подобные балы. Если вы теперь смотрите милымъ юношей, то послѣ двухъ-трехъ такихъ баловъ въ васъ не будетъ ни душевной свѣжести, ни душевной чистоты. Вы видѣли, каковы были къ концу вечера тѣ живые цвѣты и букеты, которые вы принесли мнѣ. Такъ вянетъ все свѣжее на этихъ балахъ, разсчитанныхъ только на дурные инстинкты человѣка: они устраиваются съ благотворитѣльной цѣлью, а въ дѣйствительности поощряютъ разгулъ и пьянство молодежи, развиваютъ дурныя стремленія.
   Онъ слушалъ ее чуть не со слезами на глазахъ и восторженно воскликнулъ:
   -- Ахъ, если-бъ васъ слышалъ Жоржъ! Онъ говоритъ то же самое! Жоржъ удивительно чистый и нравственный человѣкъ!
   -- Это кто же Жоржъ?
   -- Мой братъ! Ахъ, да я и не сказалъ вамъ еще, какъ его зовутъ! Да, Жоржь -- мой братъ!
   И онъ восторженно, какъ влюбленные говорятъ о своихъ возлюбленныхъ, началъ говорить о своемъ братѣ: братъ Жоржъ очень умный и ученый человѣкъ; онъ очень добръ и снисходителенъ къ людямъ, но онъ ведетъ очень замкнутую и скромную простую жизнь, такъ какъ... Князекъ замялся на минуту и потомъ, понизивъ голосъ, въ смущеніи и краснѣя, пояснилъ, что Жоржъ долго жилъ съ одной дѣвушкой не изъ ихъ круга и потомъ, послѣ смерти отца и матери, женился на ней: это mésalliance и ее нельзя вывозить въ свѣтъ, но она добрая и честная женщина. Ее уважаютъ всѣ ученые и профессора, посѣщающіе его брата и пріѣзжающіе къ нимъ гостить въ деревню. Жоржъ вѣдь только въ ихъ кругу и вращается. Онъ самъ занимается изслѣдованіями, по археологіи. Его труды по этой части доставили ему уже солидную извѣстность даже за границей, гдѣ его статьи печатаютъ въ ученыхъ журналахъ...
   -- Братъ даже съ Шлиманомъ и Эберсомъ въ перепискѣ. Онъ желалъ бы, чтобы и я шелъ по этой дорогѣ, но я еще не знаю, что меня больше влечетъ. Я и музыку, и живопись люблю, и... Ахъ, какъ мнѣ хотѣлось бы путешествовать, много-много, весь свѣтъ объѣхать!
   -- Ну, въ этомъ вы сошлись бы съ моимъ младшимъ сыномъ,-- съ улыбкой замѣтила Софья Леонтьевна.
   -- А онъ тоже любитъ путешествія?-- обрадовался князекъ.
   -- Какъ всѣ дѣти!-- шутливо пояснила она.-- Начитался Эмаровъ, Берновъ...
   Когда князекъ уѣхалъ, Софья Леонтьевна была убѣждена, что она знаетъ всю жизнь и самой этой еще вполнѣ юной души, и его чудака-брата, гнущаго горбъ надъ какими-то древностями и живущаго просто... Какъ это "жить просто"? Что это значитъ? Голодать, что ли?..
   Она прошла въ дѣтскую, двѣ дѣвочки еще раздѣвали и одѣвали новую куклу Жени, показывая ее со всѣхъ сторонъ Денизѣ Андреевнѣ.
   -- И охота было покупать такую дорогую игрушку,-- небрежно сказала Софья Леонтьевна, только теперь разсмотрѣвъ подарокъ, сдѣланный князькомъ.-- Вѣроятно, рублей двадцать заплатилъ?
   -- Ну, всѣ пятьдесятъ,-- сказала Дениза Андреевна, знавшая цѣну вещамъ.-- Да что же ему значатъ эти деньги. У его брата милліонное маіоратное состояніе, а онъ, кромѣ своихъ сотенъ тысячъ, получитъ и братнинъ капиталъ, когда тотъ умретъ.
   Софья Леонтьевна широко открыла глаза. Этого она не предполагала.
   -- Развѣ его братъ такъ богатъ?-- спросила она съ удивленіемъ.-- Онъ мнѣ говорилъ, что тотъ ведетъ скромную... какую-то простую, какъ онъ сказалъ, жизнь, археологіей занимается... живетъ по большей части въ деревнѣ...
   -- Да, юродствуетъ, какъ говорятъ люди, а въ сущности опротивѣли они ему всѣ,-- ну, и отвернулся отъ нихъ, какъ отъ гадинъ. Счастье еще, что нашелъ жену по себѣ... Дѣтей -- вотъ только жаль, нѣтъ, хвораетѣ она все... Вотъ и теперь повезъ онъ ее за границу по предписанію врачей... Потому и братишка здѣсь болтается... нашъ Вили Шольцъ сапоги на нихъ шьетъ...
   Дениза Андреевна все знала, что касалось богатыхъ людей: объ однихъ отъ знакомыхъ кокотокъ, о другихъ отъ своей родни -- сапожниковъ, перчаточниковъ, модистокъ.
   

IX.

   За шесть дней до рождественскихъ праздниковъ Софью Леонтьевну поразила неожиданная новость.
   Со дня костюмированнаго бала она замѣтила нѣкоторую перемѣну въ отношеніяхъ къ ней Александра Ивановича и Егора Егоровича. Оба они были какъ будто сконфужены и смотрѣли провинившимися школьниками. Первый старался скрыть свое смущеніе особенною поддѣльною ласковостью и цѣлымъ рядомъ разныхъ мелкихъ подарковъ, точно откупаясь за свою вину. Второй выказывалъ необычайную торопливость и суетливость при встрѣчахъ съ женой, постоянно куда-то спѣша съ дѣдами, принимая озабоченный видъ и, повидимому, только желая ускользнуть отъ какихъ-то объясненій съ женой. Сначала это ее раздражало, потомъ она почувствовала къ нимъ обоимъ что-то въ родѣ презрѣнія и мысленно называла ихъ трусами. "Пропили ее, какъ вещь, и сами струсили своего поступка". Однако, долго задумываться надъ этимъ вопросомъ ей было некогда: водоворотъ столичной жизни, этотъ ужасный водоворотъ, заставляющій человѣка дѣлать почти безсознательно цѣлую массу мелкихъ ошибокъ и крупныхъ поступковъ, не имѣя времени предварительно обсудить ихъ или тотчасъ же дать себѣ отчетъ въ нихъ, не давалъ ей покоя, не оставлялъ ее ни на минуту одну съ ея думами, съ ея совѣстью. Засѣданія въ комитетѣ, приготовленія къ благотворительному концерту, посѣщенія бѣдныхъ, выѣзды съ необходимыми визитами, бѣготня по магазинамъ, все это шло одно за другимъ, утомляло, заставляло играть постоянно ту или другую роль, не быть самой собою, и она бывала очень рада тѣмъ минутамъ, когда ее посѣщалъ "князекъ-болтушка", какъ она въ шутку прозвала Владиміра Васильевича Жеребцова. Онъ вносилъ въ домъ какое-то особенное, совершенно своеобразное оживленіе, что-то дѣтски жизнерадостное. Онъ, заѣзжая на часокъ, на полтора вечеромъ послѣ своихъ уроковъ, то возился съ дѣтьми, то игралъ на фортепіано, то разсказывалъ Софьѣ Леонтьевнѣ о себѣ, о братѣ, отъ котораго онъ привозилъ ей поклоны, говоря, что братъ, узнавъ изъ его письма о его знакомствѣ съ хорошимъ семейнымъ домомъ, очень обрадовался этому: братъ, уѣзжая изъ Петербурга, боялся, что онъ, Володя, будетъ скучать въ домѣ Кусовыхъ, гдѣ поселился онъ на зиму и гдѣ у него не было ни съ кѣмъ ничего общаго. Онъ замѣтилъ кстати, что братъ боится только одного, какъ бы онъ, Володя, не надоѣлъ ей, что онъ проситъ ее не стѣсняться его присутствіемъ или прямо гнать его, если онъ придетъ не во-время. Она и не стѣснялась съ нимъ, видя, что это вполнѣ мальчикъ, хотя ему и восемнадцать лѣтъ, что онъ чувствуетъ еще себя одинаково хорошо и съ нею, и съ ея дѣтьми, и съ ея рѣзвымъ молодымъ мопсомъ, который тотчасъ же при появленіи Жеребцова прибѣгаетъ въ гостиную, радостно звеня бубенчиками своей сбруи, и назойливо тычетъ гостя тупымъ рыломъ въ ноги, если тотъ не обращаетъ на него вниманія. Князекъ по привычкамъ, по нравственности былъ вполнѣ ребенокъ,-- болѣе ребенокъ, чѣмъ жеманящіяся и кривляющіяся при взрослыхъ дочери Софьи Леонтьевны и вѣчно ходящій съ засунутыми въ карманы панталонъ руками, постоянно садящійся верхомъ на стулъ съ положеннымъ на спинку стула подбородкомъ, старшій сынъ Никитиной. Софья Леонтьевна это почувствовала сразу. Въ то же время она почувствовала, что этотъ ребенокъ получилъ широкое образованіе, обладаетъ талантами, и можетъ не только играть съ дѣтьми, но и цѣлые часы бесѣдовать съ взрослыми. Душа этого человѣка была открыта для всѣхъ, и ее было не трудно узнать сразу, тѣмъ болѣе, что онъ любилъ поговорить. Никитина узнала всю его жизнь, всѣ его вкусы. Онъ любитъ деревню, любитъ верховую ѣзду, любитъ гимнастику, любитъ переплывать быстрыя мѣста родной рѣки въ родовомъ имѣніи брата; его будущее еще не вполнѣ ясно для него, такъ какъ его манитъ все въ жизни, и наука, и живопись, и музыка. Города, особенно столицы, Москва и Петербургъ, его нѣсколько стѣсняютъ, какъ и его брата: они не привыкли къ своему кругу, изъ котораго братъ давно вышелъ ради своей женитьбы, а онъ, Владиміръ Васильевичъ, бывалъ въ этомъ кругу только мальчикомъ; конечно, братъ сейчасъ же могъ бы завязать прежнія связи, но зачѣмъ ему это, когда онъ въ Петербургъ и въ Москву наѣзжаетъ только на короткое время, когда онъ весь погруженъ въ свои деревенскіе интересы и въ свои археологическія изысканія? Теперь онъ, правда, долженъ былъ съ мѣсяцъ прожить въ Петербургѣ -- Владиміръ пробудетъ здѣсь до лѣта, а братъ его, Жоржъ, прожилъ только ноябрь: жена брата болѣетъ и брать привозилъ ее въ Петербургъ для совѣта съ докторами, которые рѣшили, что нужно скорѣе увезти ее за границу, отъ зимы, отъ весеннихъ непогодъ; за границей ей будутъ дѣлать какую-то операцію. Говорятъ, опасности нѣтъ никакой, но братъ очень тревожится. А онъ, Володя, будетъ здѣсь держать весною экзамены при одной изъ гимназій и послѣ отъѣзда брата поселился у тетки Серафимы Степановны, чтобы не жить одному въ гостиницѣ. Онъ говорилъ такъ откровенно, что Софья Леонтьевна въ какіе-нибудь три-четыре его визита узнала, сколько тысячъ бросаетъ братъ Жоржъ на больницу, на школу, на богадѣльню въ деревнѣ и сколько тратитъ на собраніе древностей, которыя когда-нибудь, вѣроятно, передадутся имъ въ одинъ изъ публичныхъ археологическихъ музеевъ; она узнала и то, что оба князя въ деревнѣ ходятъ въ простой мужицкой одеждѣ, что они держатъ очень неприхотливый столъ, что жена старшаго брата сама шьетъ имъ бѣлье, что у нея въ деревнѣ есть закадычная пріятельница "хроменькая поповна", которую всѣ любятъ и уважаютъ за ея умъ, доброту и дѣятельность. Ахъ, что это за золотое сердце! Ее нельзя не любить, несмотря на ея убожество! Впрочемъ, это и убожествомъ нельзя назвать! Она едва замѣтно хромаетъ!.. Каждый разъ при упоминаніи о хроменькой поповнѣ онъ вспыхивалъ до ушей и его глаза свѣтились особенно яркимъ блескомъ. Похваламъ ей не было конца, и если бы судить о ней только по его разсказамъ, то можно бы было подумать, что это не дѣвушка, а ангелъ, слетѣвшій на землю съ неба... Софья Леонтьевна сразу поняла, что Володя до безумія влюбленъ въ эту хроменькую поповну, и потому можетъ говорить о ной по цѣлымъ часамъ... Вообще же онъ говорилъ сжато и съ одушевленіемъ, довольно мѣтко очерчивалъ двумя-тремя словами личности и искренно радовался и негодовалъ; эти качества его бесѣды поддерживали въ Софьѣ Леонтьевнѣ интересъ къ его пестрымъ разсказамъ, въ которыхъ, въ сущности, все было и чуждо, и непонятно для нея. Вопросъ, удастся ли въ нынѣшнюю зиму отцу Игнатію склонить деревню дать зарокъ не пить и выселить кабакъ; сожалѣніе о томъ, что въ Петербургѣ невозможно ходить въ удобной мужицкой одеждѣ, скакать на неосѣдланной лошади, сближаться съ такими людьми, какъ "хроменькая поповна"; озлобленіе противъ кулаковъ и міроѣдовъ и серьезное раздумье о томъ, какими средствами можно бороться съ этими язвами; обо всемъ этомъ она никогда не думала, ничѣмъ этимъ она не интересовалась, но она слушала эти оживленные и сердечные толки Володи, какъ слушаютъ анекдоты, и не зѣвала, тѣмъ болѣе, что Володю можно было, когда вздумается, прервать, попросить его что-нибудь спѣть и сыграть на фортепіано или напустить на него ребятишекъ и мопса, съ которыми онъ начиналъ по-дѣтски возиться. Но иногда онъ заставлялъ ее смущаться, это именно въ тѣ минуты, когда онъ начиналъ восхищаться ея жизнью: кузина Ада и тетя Серафима Степановна говорятъ, что она главная опора ихъ "общества", что она одна заботится объ увеличеніи средствъ "общества" и о посѣщеніи всякихъ убогихъ сиротъ; въ то же время она у себя дома всегда окружена дѣтьми, они растутъ около нея; эта полная дѣятельности жизнь была тѣмъ идеаломъ, о которомъ всегда мечтаетъ и его братъ, когда говоритъ о людяхъ; любящая семья, отецъ, занятый трудомъ, мать, заботящаяся о дѣтяхъ, дѣти, растущія безъ притѣсненій, и въ то же время посвященіе всѣхъ свободныхъ минутъ на общую пользу, на общественную дѣятельность; да, такова семья Никитиныхъ, такъ какъ даже и отецъ семейства является осуществленіемъ идеальнаго отца -- онъ вѣчно занять работой и, являясь на минуты въ общую комнату, говоритъ горячо и красно, какіе важные вопросы народнаго хозяйства придется ему обдумывать и если не рѣшать, то подготовлять къ рѣшенію. Тетя Серафима Степановна и кузина Ада готовы безъ конца восхвалять Софью Леонтьевну, когда ихъ разспрашиваетъ о ней Арцымовъ, которому все кажется мало разсказовъ о ней, ея характерѣ и ея жизни. Софья Леонтьевна смущалась, когда Володя восхищался всѣмъ этимъ. И съ чего это Арцымовъ разспрашиваетъ объ ней? Ахъ, да, онъ вѣдь хлопочетъ о помѣщеніи ея дѣвочекъ! Хочетъ узнать, достойна ли она этой милости! Боится, что окажетъ благодѣяніе недостойнымъ людямъ! Гдѣ душа, гдѣ сердце у этихъ людей? Еще слава Богу, что Кусовы хвалятъ ее. Пожалуй, и Володя тамъ восторгается ею и ея семейнымъ счастіемъ!.. "Вогь я показала бы ему образчикъ нашего счастія",-- съ горечью думала она въ тотъ роковой день, когда у нея зашелъ въ виду приближавшихся праздниковъ разговоръ съ мужемъ о деньгахъ...
   Она застала врасплохъ Егора Егоровича, спросивъ его, когда онъ получитъ передъ праздникомъ жалованье: завтра или позже: онъ растерялся и проговорилъ:
   -- У меня, видишь ли, Соня, тутъ маленькое несчастье случилось... И чортъ знаегь, какъ это произошло... Вообрази, потерялъ бумажникъ со всѣми деньгами..
   -- Да развѣ жалованье въ декабрѣ уже выдавали?-- спросила она въ недоумѣніи.
   -- Нѣтъ, это въ прошломъ мѣсяцѣ,-- пояснилъ сконфуженно Егоръ Егоровичъ.-- Я, знаешь, не хотѣлъ огорчать тебя и перехватилъ снова у казначея... Ну, а нынче онъ не можетъ дать опять впередъ передъ самымъ праздникомъ... надо обождать...
   Онъ опять повторилъ:
   -- И чортъ знаетъ, какъ это случилось! Въ должности еще, хорошо помню, пересчитывалъ, я вдругъ... Я ужъ у всѣхъ спрашивалъ, думалъ, не подшутили ли...
   Ее страшно это встревожило, сбило съ толку. Она не доставила даже себѣ удовольствія кинуть ему въ лицо упрекъ:
   -- Ты не потерялъ, а пропилъ эти деньги въ ту ночь!
   Вопросы болѣе важные, чѣмъ мелкіе упреки, поднялись сразу въ ея головѣ: къ празднику нужны лишніе расходы, подарки прислугѣ, отдача неотложныхъ лавочныхъ долговъ, наконецъ, эти дѣти начнутъ пищать о елкѣ. Главное, главное, это лавочники и прислуга! Хоть съ голоду умирай, а долги уплати и подарки дай.
   -- Что же мы будемъ дѣлать?-- проговорила она.-- Мы не можемъ остаться безъ денегъ въ праздники.
   -- Надо какъ-нибудь извернуться... заложить что-нибудь,-- началъ онъ.
   -- Что?-- рѣзко спросила она,-- Лампы? Тряпки? Кайенское серебро?
   Ей вдругъ пришло въ голову: "брильянтовыя серьги и брошь", и тутъ же она рѣшила: "ни за что на свѣтѣ! Александръ увидитъ, что ихъ нѣтъ на мнѣ, спроситъ... Нѣтъ, нѣтъ, ни за что не заложу ихъ теперь".
   -- А у тетки нельзя ли перехватить?-- нерѣшительно спросилъ онъ.
   -- Мы и такъ ей должны... Она уже ради того не дастъ, чтобы проучить насъ на праздникъ.
   -- Чортъ знаетъ, что за положеніе!-- проговорилъ онъ и, чтобы только отдѣлаться на-время отъ этого вопроса, замѣтилъ:-- конечно, надо обдумать. Вывернуться всегда можно. Я постараюсь это обдумать!
   И, отговариваясь дѣлами, онъ вышелъ. Въ ея душѣ поднялась буря.
   Онъ обдумаетъ! никогда онъ никакихъ денежныхъ вопросовъ не обдумывалъ! Вѣчно за него изворачивалась она, занимала, закладывала, должала, путалась. Сколько дерзостей она наслушалась отъ лавочниковъ, отъ прислуги, швырявшей на столъ въ кухнѣ по возвращеніи изъ лавки пустую корзину для провизіи и говорившей:
   -- Не отпускаютъ больше въ лавкѣ безъ денегъ! Идите сами за говядиной!
   Онъ ничего этого не переживалъ, никто не терзалъ его этими мелочами, никто не говорилъ ему прямо въ глаза тѣхъ дерзостей, которыя способна говорить только городская прислуга, чувствующая, что ея господа не настоящіе господа, а выжиги, рвань, голь. Не ему подносили почти къ самому лицу разорванную и стоптанную дѣтскую обувь, нахально говоря, что въ этой рвани нельзя барышнямъ ходить. Не онъ ублажалъ фыркавшую прислугу, поясняя ей, что ей нынче не отдадутъ жалованья до будущаго мѣсяца.
   Среди этихъ все болѣе и болѣе разстроивавшихъ ей нервы думъ она вдругъ остановилась на злой мысли: "не вздумаетъ ли онъ занять у своего новаго друга?" Эта мысль заставила ее покраснѣть отъ стыда. Что-жъ, если могли въ пьяномъ видѣ на брудершафтъ выпить, если могли ее пропить, то теперь можно одному занимать, а другому ссужать деньги ради нея. У нея выступили слезы на глазахъ отъ злобы. Нѣтъ, надо бы было воровать такъ, какъ воруетъ Ивашинцевъ, чтобы только не нуждаться, не выносить позора, до котораго доводитъ недостатокъ денегъ!
   Звонокъ въ передней заставилъ ее очнуться и быстро отереть слезы. Это, вѣроятно, Жеребцовъ. Онъ всегда заходитъ въ эту пору. Не во-время сегодня! Тѣмъ не менѣе, она сдѣлала привѣтливое выраженіе лица при видѣ входившаго въ гостиную князька.
   -- Вы нездоровы?-- тревожно спросилъ онъ, здороваясь съ нею и глядя зоркими глазами на ея измѣнившееся лицо.
   Онъ уже изучилъ каждое движеніе, каждую перемѣну этого выразительнаго лица.
   -- Нѣтъ, такъ что-то, голова болитъ немного,-- отвѣтила она, стараясь улыбнуться.
   Въ комнату вошли дѣвочки и, дѣлая низкій реверансъ, протянули руки Владиміру Васильевичу. Горничная каждый разъ при его посѣщеніи насмѣшливо говорила имъ:
   -- Ступайте, ступайте, можетъ-быть, опять конфетъ привезъ.
   Онъ дѣйствительно принесъ имъ двѣ коробки конфетъ.
   -- Что это вы ихъ все балуете!-- проговорила Софья Леонтьевна.-- Я, право, не велю ихъ выпускать къ вамъ.
   -- Тогда я самъ проберусь въ дѣтскую,-- со смѣхомъ сказалъ онъ.-- Это же имъ доставляетъ удовольствіе. Вы знаете, я самъ въ дѣтствѣ до смѣшного любилъ жамки.
   -- Что?-- спросила она.
   -- Жамки. Это такіе скверные пряники у насъ есть въ видѣ коротенькихъ палочекъ. Жмутъ ихъ изъ тѣста въ рукахъ и потомъ ладонями расплющиваютъ. Ну, вотъ они-то и были въ дѣтствѣ лучшимъ моимъ лакомствомъ. И какъ только нашъ староста Трофимъ пріѣдетъ, бывало, изъ города и придетъ съ отчетомъ къ брату, я ужъ сейчасъ и начинаю ходить около старика, какъ котъ около масла, и ужъ непремѣнно онъ вытащитъ фунтикъ съ жамками изъ задняго кармана и пояснитъ стененно: "это Владиміру Васильевичу гостинецъ".
   Въ гостиную вошелъ старшій сынъ Софьи Леонтьевны и, расшаркиваясь съ князькомъ, потрясъ ему руку, какъ взрослый.
   -- А у насъ скоро елка,-- заговорила Женя.
   -- Ну, лучше бы и не дѣлать елки. Это пустяки. Мнѣ просто часы хотѣлось бы имѣть,-- замѣтилъ Володя Никитинъ, презрительно пожимая плечами.-- Елку все равно потомъ выбросить надо будетъ.
   -- Тебѣ и подарятъ часы на елку,-- пояснила Женя.-- А на елкѣ весело.
   -- Николай, елки нынче не будетъ,-- сухо сказала Софья Леонтьевна.-- Не до елки теперь.
   Князекъ посмотрѣлъ на нее пристальнымъ взглядомъ.
   -- Вы это серьезно?-- спросилъ онъ.
   -- Есть болѣе существенныя нужды,-- отвѣтила она.
   -- Нѣтъ, для дѣтей это одно изъ величайшихъ удовольствій,-- сказалъ онъ.
   И затѣмъ разсказалъ, какія елки устраиваетъ его братъ въ деревнѣ. Правда, въ деревнѣ въ ихъ мѣстахъ это у крестьянъ вовсе не въ обычаѣ. Но брать, тѣмъ не менѣе, у себя въ домѣ дѣлаетъ елку для ребятишекъ, сапоги, рубахи, фуфайки даритъ, пряники раздаетъ, туманныя картины показываетъ. Это его самого тѣшитъ, напоминаетъ его собственное дѣтство въ ихъ семьѣ.
   -- Хорошо, когда можно удовлетворять всѣ свои прихоти!-- проговорила Софья Леонтьевна и съ горечью прибавила:-- Темныхъ сторонъ жизни вы не знаете, Владиміръ Васильевичъ! Вы хоть и живете среди голодныхъ, а сущности бѣдности не знаете. Кто самъ не голодалъ, тотъ никогда не пойметъ, что значитъ голодъ...
   Онъ озабоченно спросилъ:
   -- У васъ какое-нибудь горе?
   -- Что же я вамъ стану разсказывать!-- отвѣтила она, пожимая плечами.
   -- Нѣтъ, ради Бога!-- попросилъ онъ.-- Я же хотѣлъ бы, чтобы вы смотрѣли на меня, какъ на близкаго человѣка. Я такъ счастливъ, что чувствую себя у васъ своимъ, близкимъ. Вы знаете, я здѣсь, въ Петербургѣ, очень одинокъ, особенно въ домѣ тети Серафимы Степановны... Тамъ все не по мнѣ... одни очень сухи, другіе слишкомъ распущены...
   На минуту она поколебалась, но въ головѣ уже мелькала мысль, не выручитъ ли онъ. Можетъ-быть, черезъ него можно достать взаймы денегъ у его брата. Правда, писать придется, долго ждать. Но это все же лучше, чѣмъ ничего.
   Она выслала дѣтей въ дѣтскую и заговорила:
   -- Я не хотѣла говорить при дѣтяхъ. Зачѣмъ отравлять имъ жизнь. Горя и впереди много. У насъ несчастіе случилось. Мужъ потерялъ деньги.
   -- Много?-- быстро спросилъ онъ.
   -- Двѣсти съ чѣмъ-то рублей.
   -- О, это же пустяки!-- воскликнулъ князекъ.-- Зачѣмъ вы прямо не сказали мнѣ. Стоило ли объ этомъ плакать. Вы вѣдь плакали? Да? Я сейчасъ же замѣтилъ это, какъ вошелъ. Отъ меня вы ничего не скроете, я ваше лицо изучилъ. Я завезу завтра же вамъ деньги.
   -- Позвольте, позвольте!-- воскликнула она, совсѣмъ растерявшись отъ неожиданности.
   Она никакъ еще не могла освоиться съ мыслью, что этотъ "мальчикъ" можетъ свободно распоряжаться большими суммами денегъ. Для нея двѣсти рублей казались именно такой суммой, такъ какъ ей самой приходилось растягивать ихъ на цѣлый мѣсяцъ, на всѣ домашнія прорѣхи, на всѣ ежедневныя нужды.
   -- За кого же будетъ считать меня вашъ братъ, узнавъ, что я у васъ, у мальчика, беру деньги въ долгъ!-- проговорила она.
   -- Во-первыхъ, я уже не мальчикъ,-- съ улыбкой сказалъ князекъ:-- а во-вторыхъ, братъ вовсе и не узнаетъ объ этомъ. Такія деньги у меня всегда есть въ моемъ безотчетномъ распоряженіи. Я уже вышелъ изъ-подъ опеки, да, въ сущности, и никогда не чувствовалъ ея. Братъ вообще не придаетъ значеніе деньгамъ.
   -- Если бы вы знали, какъ мнѣ горько и стыдно,-- начала она, и дѣйствительно ея лицо залилось краскою стыда.
   -- Да вамъ и точно должно быть стыдно, что вы считаете меня за чужого,-- сердечно сказалъ онъ.-- Я въ вашемъ домѣ обласканъ, я чувствую себя здѣсь такъ же хорошо, какъ дома, а вы стѣсняетесь воспользоваться моими маленькими услугами.
   -- Маленькими!-- воскликнула она.-- Счастливецъ вы, не знаете вы, что значатъ для насъ, небогатыхъ людей, эти двѣсти рублей.
   И она вдругъ разоткровенничалась: горечь за свои вѣчные недостатки, заставлявшіе постоянно жить мыслью среди мелочныхъ расчетовъ и счетовъ и пошлой прозы; зависть ко всѣмъ обезпеченнымъ людямъ, которые могутъ быть честными, могутъ отдаваться возвышеннымъ чувствамъ и мыслямъ, не нуждаясь ни въ чемъ,-- все это разомъ охватило ее и вылилось въ жалобахъ на судьбу. Она всегда одушевлялась, когда начинала жаловаться на свою участь, и дѣлалась страстно краснорѣчивой. Съ дѣтства она знала только нужду и нужду. У нея былъ отецъ,-- высокая, благородная личность!-- выше всего цѣнившій свою честность, твердость своихъ убѣжденій, свою самостоятельность. Онъ умеръ чуть не нищимъ. Надъ нимъ же глумились, что онъ чудакъ, неуживчивый привередникъ, несносный фантазеръ, а чего же было и ждать ему отъ чужихъ, когда его собственная жена не вынесла, въ концѣ-концовъ, бѣдности, когда сама она, Софья Леонтьевна, въ минуту горькой нужды, роптала на него, святого человѣка!.. А ея мужъ! Ея бѣдный мужъ долженъ былъ отказаться отъ своей завѣтной мысли объ ученой карьерѣ ради необходимости поддерживать семью, и это отразилось на немъ, сдѣлало его изломаннымъ, искалѣченнымъ человѣкомъ!.. Она сама вотъ любитъ общественную дѣятельность, жаждетъ приносить пользу ближнимъ, не можетъ жить для одной себя, но все-таки придется, въ концѣ-концовъ, отказаться отъ этой любимой дѣятельности. Гдѣ тутъ спасать бѣдняковъ, когда дома не можешь свести концовъ съ концами, когда порой отъ усталости подкашиваются ноги, а въ карманѣ нѣтъ денегъ даже на извозчика...
   Князь Владиміръ Васильевичъ видѣлъ съ дѣтства много бѣдняковъ и слышалъ толки о нихъ брата, но никогда еще онъ не слышалъ столько горечи и озлобленія изъ устъ нуждающагося люда. Тамъ, въ деревнѣ, нищета просто говорила о недостаткѣ хлѣба, а не о состояніи души, вызванномъ этимъ недостаткомъ хлѣба. Здѣсь на его молодую душу произвела потрясающее дѣйствіе эта страшная вспышка откровенности. Онъ на минуту заглянулъ въ душу Каина, считающаго себя обиженнымъ и обойденнымъ и готоваго убить взысканнаго небомъ Авеля. Ему было глубоко жаль и этого невѣдомаго ему честнаго и стойкаго учителя-старика, погибающаго чуть не съ голоду на глазахъ молоденькой дочери, и эту дочь сироту, которую пріютила изъ жалости тетка, огрубѣвшая среди мелкой борьбы изъ-за хлѣба, добрая по-своему, но не умѣющая щадить людей, и этотъ стремившійся къ наукѣ молодой человѣкъ, поневолѣ промѣнявшій любимую имъ научную дѣятельность на канцелярскій трудъ, ради жены и дѣтей. Слушая Софью Леонтьевну, разгорѣвшуюся, иногда отиравшую слезы, иногда стискивавшую зубы точно отъ нестерпимой боли, онъ то ходилъ быстро по комнатѣ, то сжималъ ей руки и говорилъ въ волненіи:
   -- Успокойтесь! успокойтесь! я понимаю, какъ вамъ тяжело!
   И самъ волновался чуть ли не больше ея.
   -- Нѣтъ, мнѣ легче, когда можно хоть передъ кѣмъ-нибудь высказаться,-- говорила она.
   И точно ей было сладко высказать все, что передумалось, перечувствовалось за много лѣтъ. Она сама не сознавала, что страстно высказываемая ею правда была близка ко лжи: факты не выдумывались ею, но окрашивались иначе, чѣмъ были они окрашены въ дѣйствительности; порой высказывалась только часть тѣхъ или другихъ фактовъ, и они отъ этого казались не такими, какими были въ жизни. Но вся эта не настоящая окраска, все это умолчаніе о нѣкоторыхъ явленіяхъ, все это усиленіе тѣхъ или другихъ обстоятельствъ и красокъ были безсознательными, были такими, какими представлялись въ ея воображеніи, и потому тонъ ея разсказовъ ни на минуту не прозвучалъ фальшью и былъ искреннимъ. Взволнованный до слезъ князекъ, сжимая и цѣлуя ея руку, просилъ ее только объ одномъ:
   -- Ради Бога, въ каждую тяжелую минуту обратитесь ко мнѣ, какъ къ другу. Если я буду не въ состояніи помочь вамъ, то, вѣрьте мнѣ, что мой братъ всегда охотно поможетъ вамъ.
   -- Вы милый, добрый мальчикъ,-- проговорила она, цѣлуя его въ голову.-- Простите, что я такъ васъ называю... Я вѣдь чуть не въ матери вамъ гожусь... Но я, право, боюсь, что скажетъ вашъ братъ.
   -- Я вамъ повторяю, что братъ и любитъ, и уважаетъ васъ, зная васъ по моимъ разсказамъ... Наконецъ, вы знаете, какъ къ вамъ относятся всѣ знающіе васъ, тетя Серафима Степановна, кузина Ада, Арцымовъ, эти строгіе и скупые на похвалы люди.
   Она сжила его руки съ чувствомъ благодарности и со слезами на глазахъ повторила:
   -- Милый, добрый мальчикъ!
   

X.

   Рождественскій базаръ, концертъ, домашній спектакль, гулянье въ одномъ изъ большихъ залъ, всѣ эти увеселенія, долженствовавшія пополнить совершенно истощенную кассу общества покровителей убогихъ сиротъ и еще болѣе обогатить разныхъ антрепренеровъ, русскихъ торгашей и еврейскихъ гешефтмахеровъ, прикрывавшихся флагомъ благотворительнаго общества для устройства въ свою пользу различныхъ кафе-шантанныхъ увеселеній съ тайной продажей водки въ чайникахъ на глазахъ у благотворителей, какъ всегда, тянулись въ продолженіе всего зимняго сезона и требовали много хлопотъ, много заботъ, выпадавшихъ, главнымъ образомъ, на долю Ивашинцева и Никитиной. Но едва ли одни эти хлопоты и заботы вызывали то лихорадочное настроеніе, которое нельзя было не замѣтить въ расположеніи духа Софьи Леонтьевны; она точно утратила свою обычную способность къ самообладанію и то являлась съ строгимъ и суровымъ видомъ, точно, желая перещеголять въ этомъ отношеніи даже Серафиму Степановну, то кокетничала напропалую со всею окружавшею ее на разныхъ благотворительныхъ вечерахъ молодежью, какъ будто стараясь отбить всѣхъ поклонниковъ у всякихъ балеринъ и француженокъ. Она видимо растерялась подъ вліяніемъ совершенно неожиданныхъ событій.
   Сначала она стала замѣчать полное охлажденіе къ ней Александра Ивановича: онъ заѣзжалъ къ ней, дѣлалъ ей кое-какіе подарки, но при этомъ постоянно куда-то спѣшилъ и, казалось, только совѣстился еще порвать все разомъ. Съ той поры какъ онъ неожиданно "побратался" съ Егоромъ Егоровичемъ и опять кутнулъ напропалую съ Птицыной, Софья Леонтьевна, съ одной стороны, потеряла для него главную сторону привлекательности -- она перестала быть запретнымъ плодомъ, а съ другой стороны старая привычка къ вину воскресла въ немъ съ новою силою и повела къ тому, что въ простонародьѣ называется "запоемъ" и только въ высшихъ кружкахъ общества облагораживается названіемъ "кутежа". Оргіи въ обществѣ Птицыной и ея подругъ опять затянули его въ свой водоворотъ, и у него уже не выдавалось ни одного дня, когда онъ могъ бы сказать, что онъ совершенно трезвъ. Никогда не чувствовавшая къ Александру Ивановичу настоящей любви, Софья Леонтьевна тѣмъ не менѣе была оскорблена тѣмъ, что онъ бросаетъ ее, что онъ мѣняетъ ее на какую-то Птицыну. Это была не ревность; это было чувство обиды, уязвленнаго самолюбія, стыда. Она почти раскаивалась, что она не бросила его первая. Охлажденіе Кусова оскорбляло ее тѣмъ болѣе, что такіе люди, какъ Ивашинцевъ, прямо сообщили ей, что Кусовъ опять попалъ въ руки Птицыной, вдавались въ грязныя подробности. За отсутствіемъ серьезныхъ задачъ и интересовъ въ жизни эти люди купаются въ грязи пошлыхъ сплетенъ, мелкаго шпіонства. Знаетъ Ивашинцевъ или не знаетъ, что Александръ Ивановичъ былъ близокъ къ ней, къ Софьѣ Леонтьевнѣ? Этотъ вопросъ неотступно мучилъ Никитину. О, какъ желала бы она, чтобы онъ не зналъ этого. Ей было бы легче, если бы только она одна знала, что она брошена для Птицыной. Она показала бы Александру Ивановичу, что она вовсе не опечалена этимъ, что она сама первая охладѣла къ нему. Эта жажда показать ему, что вовсе не дорожитъ имъ, вовсе не замѣчаетъ его охлажденія къ ней, заставляла ее теперь кокетничать со всѣми, очертя голову, и кандидатовъ въ поклонники находилось не мало. Искатели свободныхъ женщинъ встрѣчались на каждомъ шагу.
   Особенную назойливость въ этомъ отношеніи выказывалъ молодой князь Шеринадзе. Красавецъ, съ восточнымъ типомъ лица, въ затѣйливой національной одеждѣ, онъ уже давно, такъ сказать, мозолилъ глаза Софьѣ Леонтьевнѣ. Онъ постоянно становился на разныхъ балахъ и собраніяхъ вблизи нея въ красивыя позы въ профиль къ ней и какъ бы поощрялъ ее: "Любуйся мною и влюбляйся въ меня". Это была его постоянная манера ухаживать за женщинами. Говорилъ онъ обыкновенно очень мало и очень плохо, что не мѣшало ему высказывать въ немногихъ словахъ много пошлостей, изъ которыхъ каждая совсѣмъ недвусмысленно говорила, что онъ "согласенъ быть любимымъ". Онъ былъ убѣжденъ, что чары его красоты неотразимы, и позировалъ передъ тѣми женщинами, которымъ онъ желалъ дать право влюбиться въ него. Софью Леонтьевну онъ начиналъ бѣсить своею безцеремонностью, и порою ей казалось теперь, что эта безцеремонность вызывается не одною только природною пошлостью и непроходимою глупостью князя Шеринадзе, а и сознаніемъ, что она, Софья Леонтьевна, брошена Александромъ Ивановичемъ. Ужъ не хвасталъ ли Кусовъ передъ пріятелями своею побѣдою надъ ней? Вѣдь въ пьяномъ видѣ они, эти прожигатели жизни, на все способны! Вино побѣждаетъ всякія понятія о чести, и эти люди, гордящіеся своею выдержкою, съ омерзѣніемъ отвернулись бы отъ самихъ себя, если бы они сознавали, что они творятъ въ пьяномъ видѣ. Конечно, въ пьяномъ видѣ и Кусовъ былъ способенъ сдѣлаться подлецомъ. Она пробовала смѣяться надъ влюбленнымъ въ себя красавцемъ Шеринадзе, пробовала бравировать и злилась на себя, чувствуя, что теряетъ самообладаніе.
   Но иногда ее вдругъ охватывалъ просто ужасъ: что ее бросаетъ Александръ -- это еще не грозило ей гибелью, но что ея мужъ началъ кутить -- это угрожало тѣмъ, чего она боялась болѣе всего, нищетою.
   Дѣйствительно, Егоръ Егоровичъ, сблизившись съ Александромъ Ивановичемъ, наконецъ попалъ именно на тотъ путъ, на которомъ онъ сразу почувствовалъ себя какъ рыба въ водѣ: это не были попойки съ какими-то грязными пропойцами въ родѣ Кокина и Пастушкова, чувствующими себя тѣмъ болѣе въ своей сферѣ, чѣмъ грязнѣе обстановка ихъ пьянства; дружескій кружокъ Александра Ивановича Кусова былъ избраннымъ кружкомъ золотой молодежи и самыхъ красивыхъ женщинъ, веселившихся среди роскошной обстановки, серебра, зеркалъ, бронзы и тропическихъ растеній, подъ звуки французскихъ шансонетокъ и музыки Оффенбаха. Самый циничный разгулъ и самый разнузданный развратъ явились здѣсь въ такой блестящей позолоченной рамѣ, что только кружили голову, приводили въ восторгъ, помрачали умъ. Между разгуломъ Кокиныхъ и Пастушковыхъ и кутежами Кусовыхъ существовала та же разница, которая существуетъ между мелкими фотографіями сальнаго содержанія, продающимися тайкомъ за гривенники, и вакханаліями, написанными крупными художниками и смѣло фигурирующими на художественныхъ выставкахъ. Люди, считающіе себя порядочными, находятъ приличнымъ относиться къ первымъ съ видимой брезгливостью, но нисколько не стѣсняются упиваться вторыми, какъ бы ни было разнузданно ихъ содержаніе. Кутежи въ компаніи Кусова два раза заставили Егора Егоровича яко бы потерять деньги, а на третій -- всезнающая Дениза Андреевна произвела цѣлую бурю у Софьи Леонтьевны, объявивъ ей, что она изъ достовѣрнаго источника узнала о займѣ Егоромъ Егоровичемъ подъ вексель пятисотъ рублей. Дениза Андреевна, какъ женщина въ высшей степени практическая, очень хорошо знала, что первый легкомысленно сдѣланный заемъ денегъ подъ большіе проценты является первымъ шагомъ къ полному разоренію, въ полной гибели, и потому не могла не разбушеваться, узнавъ, что мужъ ея племянницы занялъ деньги у ростовщицы.
   -- Въ чью это онъ голову дуетъ?-- кричала она, размахивая руками.-- Изъ чего платить будетъ? Не съ меня ли думаетъ стянуть? Нѣтъ, я за него не плательщица. Хоть при мнѣ онъ петлю на шею надѣнь -- гроша не дамъ. Пусть издохнетъ, а я не дамъ. Собакѣ собачья и смерть.
   Она перевела духъ и опять заговорила:
   -- И нашелъ у кого занять! У Эммы Францовны Шульцъ, благо, когда-то у нея бралъ деньги черезъ Денизу Андреевну! Такъ вѣдь Эмка-то для Денизы Андреевны взяла тогда всего двѣнадцать процентовъ, а такъ-то она рубль на рубль готова взять. И думалъ, что Эмка не скажетъ Денизѣ Андреевнѣ? Да она тотчасъ же прибѣжала къ ней, къ Денизѣ-то Андреевнѣ: дать -- дала деньги, да сейчасъ же и испугалась, прибѣжала, высуня языкъ, справляться, точно ли онъ отдастъ ей долгъ. Подлая душа: обобрать каждаго хочетъ, а труситъ до того, что у самой поджилки трясутся: "ахъ, какъ бы не обманули! ахъ! какъ бы денежки не пропали!" Блудлива, какъ кошка, а труслива, какъ заяцъ! Фуй, что за подлая душа!
   Софью Леонтьевну точно холодной водой облило, когда она услыхала все это, и она могла только заявить теткѣ, что она и не подозрѣвала объ этомъ займѣ, что изъ этихъ денегъ ни гроша не пошло ни на хозяйство, ни на нее лично.
   -- На какихъ-нибудь танцовщицъ ухлопываетъ деньги!-- брезгливо окончила она.-- Эти барышни готовы сорвать послѣднюю сорочку съ человѣка, отца семейства ограбить! Ничего святого для нихъ нѣтъ, привыкли себя, какъ товаръ, выставлять публично: кто больше заплатитъ! Піявки!
   Теперь Софья Леонтьевна особенно желчно говорила о танцовщицахъ. Ради Птицыной всѣ онѣ казались ей личными врагами.
   -- Такъ это что же такое? значитъ, у тебя съ нимъ окончательно все по швамъ расползлось!-- воскликнула Дениза Андреевна, пристально всматриваясь въ лицо Софьи Леонтьевны.-- Что-жъ, теперь того и ждите, что оба кувыркомъ полетите въ яму. Онъ въ одну сторону, ты въ другую.
   И, совсѣмъ обозлившись, она прибавила:
   -- И пенять не на кого будетъ: онъ это по твоей дорожкѣ пошелъ!
   -- Ахъ, что вы мнѣ говорите! Всегда онъ негодяемъ былъ, пользовался тѣмъ, что плохо лежитъ. Я тринадцать лѣтъ съ нимъ честно прожила, а онъ...
   Она съ отвращеніемъ, стиснувъ зубы, проговорила:
   -- Горничными деревенскими не брезгалъ!
   -- Ну, матушка, ты мужчинъ-то на бабью мѣрку не мѣряй!-- оборвала ее тетка: -- что имъ можно, того намъ нельзя. Вотъ мужчины-то лыка иной разъ не вяжутъ, такъ натрескаются, а позорить ихъ за это на всю жизнь никто не станетъ, а попробуй ты, напейся да пройди пьяной по улицѣ, что про тебя станутъ говорить?
   Софья Леонтьевна раздражилась:
   -- Ну да, имъ все позволяется, всякіе...
   -- Не все,-- перебила ее старуха.-- Вотъ иная дѣвушка за дряхлаго старика идетъ замужъ и ничего, ну, а попробуй юноша на беззубой старухѣ жениться,-- на содержаніе пошелъ, скажутъ. Для всѣхъ свой законъ есть: для мужчинъ одинъ, для женщинъ другой... Да мы не объ этомъ, а вотъ какъ вы выкручиваться-то будете? Денегъ-то откуда возьмете? На меня такъ и не надѣйтесь!
   Этотъ вопросъ: "гдѣ взять денегъ?" сталъ теперь неотступно вертѣться и въ головѣ Софьи Леонтьевны. Ужъ не у князя ли Владиміра Васильевича просить снова? Онъ и такъ два раза заставилъ ее взять у него деньги. Положимъ, онъ дѣлаетъ это съ такимъ дѣтскимъ восторгомъ, благодаритъ ее за то, что она беретъ у него деньги, чуть не плачетъ, видя ее грустною, но все же онъ почти мальчикъ! Мальчикъ? Ему восемнадцать лѣтъ минуло! Да, но онъ чистъ, какъ ребенокъ. Ему, кажется, никогда и въ голову не приходитъ никакихъ нечистыхъ помысловъ относительно ея, хотя онъ очевидно чуть не влюбленъ въ нее и только не сознаетъ этого... Ахъ, съ чего это она объ этомъ думаетъ? Ей-то что за дѣло до его помысловъ? Соблазнить она его хочетъ, что ли? Господи, до чего она дошла!.. Она раздражалась на себя, на-время чувствовала къ себѣ что-то въ родѣ презрѣнія и отвращенія, какъ будто она и точно хотѣла соблазнить какого-то ребенка, и тутъ же рѣшила, что она ни за что не спроситъ у него денегъ: каждый разъ и она, и онъ расчувствуются, разсентиментальничаются, и самъ онъ не понимаетъ, какою страстью дышатъ его поцѣлуи, когда онъ цѣлуетъ ей руки, благодаря ее за откровенность съ нимъ. Да, онъ не понимаетъ своихъ отношеній къ ней, но ей стоитъ только сдѣлать шагъ и онъ будетъ въ ея рукахъ. Она, тяжело дыша, устремляла въ пространство неопредѣленный тупой взглядъ. Что-то мрачное было въ выраженіи ея лица, точно она задумывалась надъ вопросомъ, что лучше -- позоръ нищеты или развращеніе этого юноши. "Но откуда же взять денегъ?" опять спрашивала она себя очнувшись. Для спасенія себя пойдешь на все! А спасаться нужно, такъ какъ бѣда близка. Какъ предупредить эту бѣду, какъ вывернуться, когда Егору Егоровичу понадобится платить по векселю? Она снова сдвигала брови и какъ бы застывала отъ тѣхъ страшныхъ видѣній, которыя проносились передъ нею. Опись имущества, потеря всего, необходимость выйти изъ того круга общества, гдѣ она вращалась, охлажденіе къ ней всѣхъ, кто любезничаетъ съ ней теперь, злорадство разныхъ Ивашинцевыхъ... О, все, все пусть будетъ, только не нищета! И чего она боится, если даже князь Владиміръ Васильевичъ сблизится съ ней? Ужъ не воображаетъ ли она, что онъ долженъ быть вѣчно такимъ мальчикомъ? Точно о невинности какой-то барышни идетъ рѣчь. Смѣшно даже! И точно, она начинала смѣяться -- смѣяться до слезъ, до истерики...
   -- Что это я съ ума схожу, что ли?-- спрашивала она себя, очнувшись.
   Въ одну изъ такихъ тяжелыхъ минутъ, когда она, забывъ все на свѣтѣ, сидѣла въ благотворительномъ концертѣ, съ сдвинутыми бровями, смотря суровымъ взглядомъ въ пространство, ее окликнулъ знакомый ей непріятный голосъ:
   -- Вы, кажется, за тысячу верстъ унеслись?
   Она очнулась и увидала желтые, осклабленные зубы Ивашинцева.
   -- Вотъ Богъ не свелъ насъ во-время. Никогда бы не задумывались такъ, если бы были моею женою,-- продолжалъ онъ, смѣясь своимъ наглымъ смѣхомъ.
   -- А вы думаете, что я вышла бы за васъ?-- спросила она съ выраженіемъ нескрываемаго отвращенія къ нему.
   -- Вышли бы!
   -- За васъ?
   -- За меня!
   Она сдѣлала гримасу, съ презрѣніемъ пожимая плечами.
   Къ ней подошли какіе-то молодые люди. Одинъ, совсѣмъ еще юный, розовый, бѣлокурый, былъ женоподобенъ; другой, постарше, брюнетъ, съ восточнымъ типомъ, съ дѣланнымъ презрительнымъ выраженіемъ на лицѣ, видимо гордился своей красотой.
   -- Что это, Ивашинцевъ опять какіе-нибудь смѣлые парадоксы изрекаетъ?-- сказалъ молоденькій блондинъ жиденькимъ голосомъ, здороваясь съ Никитиной.
   -- Не парадоксы, а обычныя глупости,-- отвѣтила Никитина.-- Сожалѣетъ, что онъ не предложилъ мнѣ руки и сердца, когда я еще не была замужемъ.
   -- О, это слишкомъ смѣло!-- глуповато улыбаясь, сказалъ юноша.
   Брюнетъ, остановившійся въ красивой позѣ, видимо рисуясь, немного гортаннымъ голосомъ и съ сильнымъ акцентомъ проговорилъ съ небрежной гримасой:
   -- Онъ, вѣроятно, исходитъ изъ того общаго убѣжденія, что для женщины мужчина красавцемъ кажется даже и тогда, когда онъ немного красивѣе Вельзевула.
   -- Женщины точно часто влюбляются въ умъ,-- сухо отвѣтила Никитина:-- но пошлость даже въ самой красивой оболочкѣ только отталкиваетъ женщинъ.
   -- Отчего же только женщинъ?-- насмѣшливо спросилъ брюнетъ, своеобразно коверкая слова и дѣлая на нихъ неправильныя ударенія.
   -- Отчего?-- не знаю,-- отвѣтила Никитина.-- Но извѣстно, что мужчины очень склонны увлекаться красивыми дурочками.
   Брюнетъ снова насмѣшливо улыбнулся и принялъ еще болѣе граціозную позу, подпершись въ бокъ рукою и видимо щеголяя своей перетянутой, какъ у женщинъ, тальей.
   -- Да, и это служитъ источникомъ мученій для эмансипированныхъ и ученыхъ женщинъ, не имѣющихъ счастія быть красивыми,-- проговорилъ онъ съ ироніей.
   Блондинъ захихикалъ одобрительнымъ смѣхомъ, восторгаясь находчивостью своего друга, съ котораго онъ не спускалъ глазъ.
   -- Да, этихъ женщинъ постигаетъ одна участь съ красивыми глупцами,-- равнодушно отвѣтила Никитина.
   Въ эту минуту неторопливо пробравшись сквозь густую толпу народа, къ ней подошелъ высокій ростомъ и прямо державшійся сѣдой старикъ съ серьезнымъ, почти строгимъ выраженіемъ лица. Это былъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Арцымовъ. Онъ почтительно и холодно поздоровался съ нею.
   -- А я васъ искалъ. Софья Леонтьевна,-- проговорилъ онъ.-- Мнѣ надо было кое-что передать вамъ, и я хотѣлъ даже заѣхать къ вамъ завтра.
   -- Надѣюсь, Ѳедоръ Ѳедоровичъ, что сегодняшняя встрѣча не лишитъ меня удовольствія видѣть васъ у себя завтра.-- съ любезной улыбкой отвѣтила она и, мелькомъ взглянувъ вокругъ себя, прибавила: -- Какая масса народу здѣсь и какъ душно.
   -- Въ гостиныхъ меньше народу,-- замѣтилъ Арцымовъ и спросилъ:-- Вы не имѣете ничего противъ того, чтобы я провелъ васъ туда?
   -- О, нѣтъ!
   Они пошли, осторожно пробиваясь между пестрою толпою публики,-- она, немного раздражительно жалуясь на необходимость посѣщать эти благотворительные концерты и быть окруженной какими-то пошлыми людьми,-- онъ, сосредоточенно и внимательно слушая ея рѣзкія выходки противъ всей этой прикрывавшейся модными костюмами умственной я нравственной черни.
   -- А ты съ ней погрызься бы, если бы не помѣшали,-- глуповато засмѣялся жидкимъ голосомъ молоденькій блондинъ.
   -- Нэнавижу я, душэ моя, эту чиновницу, лэзущую въ аристократію!-- отвѣтилъ черноглазый красавецъ.
   -- Ну, ну, сознавайся, голубчикъ, ты немного пріударялъ за ней тоже!-- сказалъ мягко блондинъ.
   -- Никогда я ни за одной бабой нэ пріударялъ!-- отвѣтилъ брюнетъ.-- А хочэшь въ мэнэ влюбляться,-- ну, и на здоровье. Мнѣ все равно, хочетъ -- и влюбляйся.
   -- А она вотъ не влюбилась?-- осмѣлился поддразнить его блондинъ.
   -- Ты почэму знаешь? Сорокъ на хвостѣ тэбэ приносилъ это?-- загорячился кавказецъ.-- Ужъ не думаешь ли ты, душа моя, что я обиженъ неудачей? Просто надоѣло мнѣ канитэль тянуть. Я этихъ проволочекъ не терплю. Подвернулась другая, я и плавать на эту хотѣлъ.
   -- Толкуй!-- продолжалъ дразнить блондинъ.-- Просто сама она попросила оставить ее въ покоѣ.
   -- Она-то? она-то?-- загорячился восточный человѣкъ и рѣшилъ:-- Да предложи ей Арцымовъ свои услуги, она и къ нэму повѣсится на шею. И что ты мнэ говоришь, будто я жэнщинъ не знаю! Тоже видалъ я ихъ!
   -- Арцымовъ!-- воскликнулъ юноша.-- Нашелъ кого сравнить!
   -- Что ты хочешь сказать? Богатъ? со связями? Такъ за то онъ старикъ!
   -- А о серьезномъ умѣ-то что она говорила?
   -- Ахъ, да, для тебя вѣдь всэ геніи!-- насмѣшливо проговорилъ брюнетъ и обидѣлся не на шутку.-- Тэбэ сказали про его умъ, ты и повэрилъ! Тэбэ только скажи, а ты ужъ и повѣришь.
   Онъ всегда сердился и обижался, когда называли кого-нибудь умнымъ, точно наносили этимъ личное оскорбленіе ему.
   -- Ну, ты, голубчикъ, ужъ и сердишься!-- печально произнесъ блондинъ и струсилъ.
   -- А ты мэнэ не серды!-- грубо отвѣтилъ брюнетъ, отворачиваясь отъ него.
   -- Ты же долженъ понять, что я шучу!
   -- А ты нэ шуты!
   Кавказецъ круто повернулся и пошелъ; блондинъ, какъ провинившаяся собачонка, засѣменилъ вслѣдъ за нимъ, что-то бормоча въ свое оправданіе.
   Они тоже затерялись въ толпѣ, какъ и Софья Леонтьевна съ Арцымовымъ. Кто-то спросилъ у Ивашинцева:
   -- Кто это?
   -- Бѣлокурый?-- спросилъ въ свою очередь Ивашинцевъ.
   И самъ же отвѣтилъ:
   -- Адамовичъ! полячекъ изъ мозглявыхъ.
   -- Нѣтъ, я про того, что постарше, спрашиваю, про брюнета,-- пояснилъ спрашивавшій.
   -- Это-съ... по его мнѣнію, онъ геній, а по мнѣнію другихъ, злой пошлякъ... Князь Шеринадзе.
   -- Восточный человѣкъ?
   -- Человѣкъ или нѣтъ -- не знаю, а что это ходячая восточная глупость -- это вѣрно. Впрочемъ, красивъ и влюбленъ въ себя не меньше, чѣмъ влюбленъ въ него Адамовичъ, его живая тѣнь.
   

XI.

   На слѣдующій день, часу во второмъ, Софья Леонтьевна услыхала въ передней сильный звонокъ и взволновалась: она сразу угадала, что это, должно-быть, звонитъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ Арцымовъ.
   Она изрѣдка встрѣчала этого серьезнаго старика въ теченіе двухъ послѣднихъ лѣтъ на общихъ собраніяхъ общества покровителей убогихъ сиротъ и иногда во время своихъ утреннихъ визитовъ къ Серафимѣ Степановнѣ Кусовой. Говорить съ нимъ ей почти не приходилось, такъ какъ въ обществѣ онъ былъ вообще очень молчаливъ и только изрѣдка вставлялъ въ общій, разговоръ серьезныя и дѣловыя замѣчанія. Что-то строгое и неприступное было въ выраженіи лица, въ манерѣ себя держать, въ характерѣ разговора этого старика. Софья Леонтьевна немного какъ бы боялась и избѣгала его, смущаясь его молчаливостью и строгимъ видомъ, и ея лицо невольно заливалось яркимъ румянцемъ, когда она ловила на себѣ его испытующій пристальный взглядъ. Взглядъ Ѳедора Ѳедоровича, холодный, спокойный, строгій, какъ ей казалось, какъ бы допрашивалъ ее о чемъ-то, какъ бы стремился заглянуть въ ея душу. Особенно стали ее безпокоить эти взгляды послѣ ея сближенія съ Александромъ Ивановичемъ Кусовымъ: ей все казалось, что Арцымовъ все знаетъ и хочетъ уличить ее, опозорить передо всѣми съ той безпощадностью, на которую, какъ казалось ей, можетъ быть способенъ такой человѣкъ, какъ онъ. Но откуда же могъ онъ узнать про ея связь съ Кусовымъ? Александръ не могъ сказать этого Арцымову, а она умѣетъ держать себя такъ, чтобы стоять выше подозрѣній! Наконецъ, Володя говорилъ ей не разъ, что Серафима Степановна и Аделаида Ивановна расхваливаютъ ее, Арцымову, какъ примѣрную женщину. Но онъ -- почему онъ такъ интересуется ею? Онъ вовсе не изъ тѣхъ стариковъ, которые увиваются за дѣвушками и женщинами и заводятъ интрижки. Неужели же онъ всматривается въ нее такъ только ради того, что желаетъ убѣдиться, стоитъ ли хлопотать за ея дѣвочекъ? Отъ него этого можно ожидать! Это какой-то ходячій идолъ... Отвѣта, однако, на всѣ ея вопросы не находилось. Только въ послѣднее время ей пришлось говорить съ Арцымовымъ, который нѣсколько разъ подходилъ къ ней на разныхъ вечерахъ и собраніяхъ, спрашивать о ея дѣвочкахъ, за которыхъ онъ хлопоталъ, и сообщалъ о результатахъ своихъ хлопотъ, выслушивая ея благодарности и жалобы на то, что ей приходится вращаться на этихъ вечерахъ "общества", въ дѣятельности котораго она видитъ все болѣе и болѣе темныхъ сторонъ... Вчера Арцымовъ прошелъ съ нею въ одну изъ гостиныхъ собранія и тамъ, сидя съ нею на диванѣ, сообщилъ, что ея дѣвочки зачислены пансіонерками кого-то изъ высокопоставленныхъ особъ, а потомъ мелькомъ спросилъ, много ли у нея еще дѣтей. По обыкновенію, она нѣсколько растерялась, говоря съ нимъ, чувствуя на себѣ его пристальный, допрашивающій взглядъ, слыша его сухой и глухой голосъ. Переговоривъ съ нею дѣловымъ тономъ, онъ попросилъ у нея позволенія пріѣхать къ ней на слѣдующій день. Зачѣмъ? Это сильно волновало ее, такъ какъ Арцымовъ былъ единственнымъ человѣкомъ, съ которымъ она не знала, какъ держать себя.
   Чтобы скоротать утро, она взялась за какую-то года три-четыре тому назадъ начатую вышивку, которую и бросила на диванъ, заслышавъ его звонокъ.
   -- Я вамъ не помѣшалъ, Софья Леонтьевна?-- спросилъ Арцымовъ, здороваясь съ нею и глядя прямо на ея разгорѣвшееся лицо.
   -- О, нѣтъ, я же ждала васъ, Ѳедоръ Ѳедоровичъ,-- отвѣтила она, невольно опуская глаза, чтобы избѣжать его пристальнаго взгляда.
   Она чуть-чуть подвинула ему кресло и сѣла сама спиной къ свѣту, точно боясь, что онъ можетъ замѣтить, какъ она краснѣетъ отъ смущенія. Онъ не торопился начать разговоръ, и она, чувствуя себя неловко среди молчанія, поспѣшила еще разъ поблагодарить гостя за своихъ дѣвочекъ.
   -- Теперь я могу смотрѣть впередъ спокойно,-- пояснила ему она.-- Участь дѣтей меня страшно безпокоила, а теперь, что бы ни случилось, я не боюсь за нихъ.
   Онъ опять взглянулъ на нее пытливымъ взглядомъ.
   -- Что же можетъ случиться?-- неторопливо и спокойно спросилъ онъ.
   -- О, мало ли что!-- воскликнула она.-- Я могу умереть...
   -- Въ ваши годы рано бояться смерти...
   -- Ея можно бояться во всякомъ возрастѣ; можно во всякомъ возрастѣ и не бояться ея,-- проговорила Никитина.-- Что касается до меня, то я ея и прежде не боялась, а теперь менѣе, чѣмъ когда-либо. Наконецъ, моя смерть не самое худшее, что можетъ случиться въ моей жизни...
   Онъ, не прерывая ея, казалось, ждалъ, что она объяснить ему, что можетъ быть хуже смерти.
   -- Наше матеріальное положеніе далеко не прочно,-- пояснила она, сдѣлавъ нѣкоторое усиліе надъ собой.-- Дѣти могутъ остаться безъ средствъ, безъ возможности получить образованіе. Теперь, конечно, они будутъ застрахованы отъ этого несчастія.
   Онъ неожиданно спросилъ ее:
   -- Вашего мужа нѣтъ?
   -- Да, онъ на службѣ.
   -- Мнѣ никогда не приходилось встрѣчаться съ нимъ,-- сказалъ Арцымовъ.
   -- Онъ не вхожъ въ домъ Кусовыхъ, гдѣ вы встрѣчались со мной,-- объяснила Софья Леонтьевна.
   -- Я видѣлъ васъ однѣхъ и на благотворительныхъ вечерахъ,-- пояснилъ Арцымовъ.
   -- Мой мужъ не бываетъ на нихъ. У него дѣла.
   -- Такъ много дѣлъ?-- проговорилъ онъ вопросительно, и она опять почувствовала его пытливый взглядъ на себѣ.
   Ее начало это немного раздражать: чего онъ ищетъ въ ея душѣ? чего ему надо отъ нея?
   Съ минуту длилось неловкое молчаніе. Наконецъ, онъ ровнымъ голосомъ спросилъ ее:
   -- Вы сказали, что ваше положеніе можетъ измѣниться къ худшему. Но вашъ мужъ состоитъ на коронной службѣ. Развѣ онъ можетъ почему-либо потерять мѣсто?
   Она смутилась и немного раздражительно отвѣтила:
   -- Есть вопросы, Ѳедоръ Ѳедоровичъ, на которые неудобно отвѣчать постороннимъ лицамъ.
   Въ ея голосѣ прозвучала нотка, которая должна была дать почувствовать Арцымову, что онъ держитъ себя неделикатно. Онъ уловилъ эту нотку.
   -- Даже тогда, когда эти лица сильно интересуются дѣломъ?-- спросилъ онъ, и въ его тонѣ послышалась непривычная мягкость.
   Не дожидаясь ея отвѣта, онъ сказалъ:
   -- Въ вашей душѣ есть какое-то горе, въ вашей жизни есть какое-то несчастіе, о которыхъ вы стараетесь не говорить. Зачѣмъ?
   -- Не говорю? Кому? Чужимъ? Покровителямъ убогихъ сиротъ?-- страстно и съ раздраженіемъ произнесла она и засмѣялась нервнымъ смѣхомъ, растерявшись и не умѣя найти надлежащаго тона въ разговорѣ съ этимъ загадочнымъ для нея старикомъ.
   -- Я былъ въ этомъ увѣренъ!-- проговорилъ онъ, точно она сама подтвердила высказанное имъ предположеніе о ея затаенномъ горѣ и несчастій.
   -- Наконецъ, если бы я даже говорила объ этомъ,-- въ волненіи продолжала она:-- то изъ этого ничего бы не вышло, никто не помогъ бы, не могъ бы помочь. Бываютъ положенія, отъ которыхъ спасаетъ только смерть!
   И, стараясь овладѣть собою, она попробовала улыбнуться.
   -- Но мнѣ, право, странно, что за оборотъ принялъ нашъ разговоръ -- первый нашъ разговоръ здѣсь, у меня въ домѣ,-- сказала она съ особеннымъ удареніемъ на послѣдней фразѣ.-- Мнѣ самой...
   Онъ неторопливо перебилъ ее.
   -- Я именно этого оборота и желалъ,-- твердо проговорилъ онъ.
   Она широко открыла глаза, окончательно недоумѣвая, что хочетъ онъ сказать.
   -- Мнѣ хотѣлось знать, слышать отъ васъ самихъ -- счастливы ли вы,-- произнесъ онъ, какъ бы желая пояснить ей свои мысли.-- Вѣдь если вы еще очень мало знаете меня, то я-то знаю васъ какъ свои пять пальцевъ, и я очень радъ, что я не ошибся въ своихъ предположеніяхъ.
   И, перемѣняя разговоръ, онъ спросилъ ее, какъ пристроены ея мальчики, пансіонерами или приходящими учениками. Если приходящими, то ихъ надо пристроить пансіонерами, такъ же, какъ и дѣвочекъ. Она замѣтила о средствахъ, которыя нужны на это,-- онъ отвѣтилъ ей, сильно подчеркивая слова:
   -- О средствахъ думайте меньше всего; матеріальные расчеты пусть будутъ на самомъ послѣднемъ планѣ.
   И, поднимаясь съ мѣста, онъ съ необычайной ласковостью въ тонѣ замѣтилъ:
   -- А главное, о чемъ не думайте -- это о смерти! Пока мы живы, счастье всегда впереди; его нѣтъ только для мертвыхъ. Вотъ я и старикъ, а думаю еще о счастіи.
   -- Какой же вы старикъ!-- сорвалась у нея съ языка банальная фраза.
   -- Сѣдой,-- отвѣтилъ онъ, улыбаясь:-- хотя мнѣ только пятьдесятъ пять лѣтъ...
   Онъ дружески пожалъ ея руку и уѣхалъ, попросивъ позволенія бывать у нея.
   У нея точно гора съ плечъ свалилась, когда онъ ушелъ. Совсѣмъ не умѣла она говорить съ нимъ. И съ чего это онъ заговорилъ о ея несчастій и горѣ? По какому праву? Не потому ли, что она только Никитина и не больше того, что ей можетъ говорить Серафима Степановна "душа моя", что ее могутъ посылать распоряжаться куда-нибудь въ манежъ съ Ивашинцевымъ, въ эту сутолоку писарьковъ, кантонистиковъ, подонокъ и отбросовъ кутящей черни. Или, никогда не волочившись за женщинами, этотъ живой манекенъ, этотъ ходячій идолъ приволокнуться хочетъ за нею на старости лѣтъ? Впрочемъ, какой же онъ старикъ, если ему всего пятьдесятъ пять лѣтъ? Красивъ и бодръ, какъ молодой человѣкъ. Взглядъ только тяжелъ, точно въ душу заглядываетъ, холодно, строго, неотступно. Она вдругъ нервно расхохоталась. Нѣтъ, нѣтъ, это какой-то маніей у нея становится! Чуть не въ грудныхъ младенцахъ, чуть не въ семидесятилѣтнихъ старцахъ она ищетъ замѣстителей Александру!.. О, позоръ, позоръ!
   Ея думы прервалъ звонокъ, и она съ неудовольствіемъ увидала самаго частаго посѣтителя ея дома, Ивашинцева. Онъ за послѣднее время довелъ свою безцеремонность съ нею до того, что даже не приказывать докладывать о своемъ приходѣ. На этотъ разъ онъ пошелъ еще далѣе и явился не одинъ, и еще въ дверяхъ гостиной объявилъ:
   -- А я къ вамъ свою супружницу привезъ, хоть и не звали!
   И онъ ввелъ за руку ту грубо набѣленную и нарумяненную женщину, которая была имъ представлена Софьѣ Леонтьевнѣ на костюмированномъ балу. Приземистая, нѣсколько расплывшаяся, съ плоскимъ лицомъ, она не представляла ни одной характерной черты и напоминала тѣхъ шаблонныхъ молоденькихъ швеекъ, продавщицъ, мѣщаночекъ, которыя работаютъ только до той поры, покуда ихъ не возьмутъ на содержаніе. Одѣта она была неряшливо въ довольно затасканныя платье и шляпку.
   -- Ѣхали мимо,-- пояснилъ Ивашинцевъ:-- надо было мнѣ завернуть къ вамъ по дѣлу, ну, я и сказалъ ей: "зайдемъ вмѣстѣ, благо ужъ на балу познакомились, а то что-жъ на улицѣ мерзнуть". Валентиной Фортунатовной ее зовутъ.
   Волей-неволей Никитиной пришлось принять непрошенную гостью. Валентина Фортунатовна, повидимому, никакого значенія не придала сухому и холодному пріему Софьи Леонтьевны, и очень развязно протянула ей руку, обтянутую грязной и вылинявшей отъ поту перчаткой. Она, кривляясь и жеманясь, заговорила съ сильнымъ польско-еврейскимъ акцентомъ:
   -- Онъ у меня такій глупій, что его нельзя одного пущать, и я тоже занята, у меня свое дѣло.
   -- Вы развѣ занимаетесь чѣмъ-нибудь?-- вскользь спросила Никитина.
   -- А я же пою въ хорѣ,-- отвѣтила Валентина Фортунатовна.-- Въ опереттѣ пою. Дѣла тоже много, потому въ нами, въ хористами, не церемонятся. На однѣ репетиціи сколько башмаковъ стопчешь.
   По лицу Никитиной скользнула брезгливая гримаса.
   -- А я сейчасъ Арцымова встрѣтилъ, у васъ на лѣстницѣ,-- сказалъ Ивашинцевъ.-- Вотъ-то козырной тузъ. Богатъ, на видномъ мѣстѣ стоитъ, только малаго и недостаетъ -- счастья.
   -- То-есть какъ это счастья?-- спросила Никитина.
   -- Жену года три тому назадъ потерялъ и до сихъ поръ не утѣшился. Да я бы на его мѣстѣ десятокъ женъ успѣлъ за три-то года найти. Онъ только свистни.
   -- О, ты, глупій человѣкъ!-- воскликнула Валентина Фортунатовна, смазавъ его по носу пальцемъ.-- За тобой не присмотри жена, такъ ты и въ самомъ дѣлѣ каждый день въ новыми зубы скалить начнешь. Завсѣмъ вѣтрогонъ, даромъ, что плѣшь на затылкѣ. Такій сластолюбивій, такій сластолюбивій, что срамъ!
   -- А что-жъ лучше, скажешь, носъ на квинту повѣсить и ждать у моря погоды, какъ Арцымовъ?-- сказалъ Ивашинцевъ, и оскалилъ зубы скверной улыбкой, обращаясь къ Софьѣ Леонтьевнѣ.-- Онъ, барынька, изволите видѣть, непремѣнно, коли полюбитъ, въ законномъ бракѣ любить желаетъ. Иначе и любви не признаетъ. Это, говоритъ, все развратъ.
   -- А што-жъ тутъ дурного, если жона законная будетъ, а не незаконная? Незаконная-то только и бѣгай за вами, да накрывай васъ, штобы вы не путались въ другими,-- загорячилась Валентина Фортунатовна.-- Сладко, што ли, бѣгать-то да накрывать васъ? Законная-то всегда покойна за себя, спи себѣ да и не думай въ кѣмъ мужъ путается, потому -- попутается, попутается да и придетъ домой же...
   Софья Леонтьевна поспѣшила заговорить съ Николаемъ Тарасовичемъ о базарѣ, чтобы только скорѣй отдѣлаться и отъ самого Ивашинцева, и отъ его жены. Оба они были ей противны. Но отъ нихъ было трудно скоро отдѣлаться. Когда Николай Тарасовичъ заговорилъ объ устройствѣ базара, его жена начала ходить по комнатѣ и разсматривать вещи, ощупывая портьеры и занавѣси, прерывая бесѣду мужа и хозяйки вопросами о цѣнѣ тѣхъ или другихъ вещей.
   -- А у насъ такіе-жъ подсвѣчники,-- проговорила она, разсматривая и ощупывая бронзовые подсвѣчники на подзеркальномъ столикѣ.
   -- Да тоже у Никонова взяты,-- отозвался Ивашинцевъ.
   Лицо Софьи Леонтьевны залилось румянцемъ.
   -- А я его ругала, ругала,-- обратилась Валентина Фортунатовна къ Никитиной:-- зачѣмъ лучшихъ не бралъ: чего мнѣ, что эти въ амурами, другіе тяжельче были; амуры все равно не живые, а поди продавать -- въ вѣсу будутъ покупать.
   -- Не стрекочи!-- прервалъ ее Ивашинцевъ, грозя ей пальцемъ.-- Видишь, смѣту составляемъ.
   -- Ну да, ты-жъ ее дома уже составилъ!
   -- Прикуси языкъ!
   Она, тѣмъ не менѣе, продолжала и ворчать, и осматривать все, направившись съ обыскомъ въ слѣдующую комнату.
   Съ какимъ наслажденіемъ выгнала бы ее отъ себя Софья Леонтьевна! И еще счастье, что эти люди пришли послѣ Арцымова, который брезгливо протягиваетъ Ивашинцеву только два пальца. О, будь у нея, у Софьи Леонтьевны, средства, она и двухъ пальцевъ не подала бы ни Ивашинцеву, ни этой нарумяненной женщинѣ, а теперь... Ей стыдно было глядѣть на подсвѣчники, стоявшіе на подзеркальномъ столѣ, потому что Ивашинцевъ и его жена знали, откуда и какъ они взяты. "Презентъ" какого-то Никонова! Взятка за мелкое мошенничество! Проклятая бѣдность! До чего она доводитъ, до униженій, до подлостей. А что будетъ впереди, когда Эмма потребуетъ уплаты по векселю Егора Егоровича? Ему что? Онъ пулю въ лобъ себѣ пуститъ и конецъ. А что станетъ дѣлать она, Софья Леонтьевна? Останется съ дѣтьми съ грошовой пенсіей! Гдѣ же выходъ? И опять въ ея головѣ зароились вопросы. Ужъ не у князя ли Владиміра Васильевича просить. Какое право она имѣетъ обирать его? Наконецъ, его братъ узнаетъ и подумаетъ Богь вѣсть что о ней. Нѣтъ, ужъ лучше броситься въ объятія какому-нибудь наглецу красавцу-мужчинѣ князю Шеринадзе, благо онъ такъ неотступно преслѣдуетъ ее. Пошлякъ, становится въ театральныя позы передъ нею и точно хочетъ сказать: "влюбитесь въ меня". Нѣтъ, никогда, никогда она не скажетъ ему привѣтливаго слова, хоть бы петля у нея была на шеѣ! И что ей лѣзутъ въ голову всѣ эти мысли? Каждый день лѣзутъ! О чемъ ни начнетъ думать, все придетъ къ этимъ мыслямъ о томъ, къ кому броситься на шею! Продажною женщиной она хочетъ сдѣлаться, что ли? Никогда. Она разъ оступилась во все время замужней жизни и довольно! Лучше смерть, чѣмъ этотъ позоръ. Сходиться, быть брошенной, искать новыхъ покровителей -- нѣтъ, нѣтъ, никогда! Но гдѣ же исходъ? Вѣдь другого-то исхода нѣтъ? Ужъ не работой ли поправить свое положеніе? Какой работой? Что она знаетъ?.. Ее вѣдь барышней честный отецъ воспиталъ: исторію, литературу, географію она изучила. Ей вспомнились всѣ родственницы ея тетки, перчаточницы, жены сапожниковъ, булочницы. Онѣ только читать и писать умѣютъ, а хлѣбъ онѣ всѣ зарабатываютъ...
   Ее душила злоба на ея положеніе, на отца, который воспиталъ ее барышней, на мужа, который кутитъ, мотаетъ деньги и не думаетъ о томъ, что и она, и дѣти пойдутъ въ концѣ концовъ по міру, на ремесленницъ родственницъ, которыя могутъ честно зарабатывать хлѣбъ...
   И опять князь Владиміръ Васильевичъ засталъ ее въ слезахъ. Онъ быстро сталъ разспрашивать ее. Что случилось? Какое несчастіе? Сначала она молчала, отвѣчая ничего незначащими фразами, потомъ горе взяло верхъ, и она отрывисто проговорила:
   -- Развѣ вы не видите, что я все одна, одна? Вы еще мальчикъ, вы, конечно, не понимаете семейныхъ драмъ.
   -- Вашъ мужъ...-- началъ онъ нерѣшительно.
   -- Сталъ кутить, мотать деньги!-- пояснила она.
   -- Вы же были такъ счастливы?-- проговорилъ онъ, недоумѣвая.
   Она болѣзненно воскликнула:
   -- Счастье небогатыхъ людей! Счастье изломанныхъ людей! О, это такая непрочная, такая хрупкая игрушка! Гдѣ ужъ намъ быть счастливыми! Я но виню ни его, ни себя; это что-то фатальное, что-то такое, что выше насъ.
   Она сбивчиво и страстно начала жаловаться на судьбу. И она и мужъ въ сущности нищіе, а ихъ воспитали и образовали, какъ бѣлоручекъ. Въ этомъ ихъ несчастіе: они не могутъ шить сапогъ, содержать мелочную лавку, жить одними животными интересами, безъ книгъ, безъ общества...
   -- Успокойтесь,-- заботливо проговорилъ онъ, видя, какъ возрастаетъ ея волненіе.
   -- Нѣтъ, Владиміръ Васильевичъ, мое спокойствіе навсегда убито,-- страстно сказала она.-- Я теряю голову, что будетъ дальше! Тутъ нельзя даже ничѣмъ помочь. Передо мной бездонная пропасть открылась, которой не забучишь ничѣмъ!
   Его это взволновало до глубины души, и онъ только дружески сжималъ ея руки, говоря какія-то нѣжныя слова утѣшенія, покрывая поцѣлуями эти руки, не зная, какими ласками выразить ей свое участіе. Онъ видимо готовъ быль на все, что могло бы хотя немного облегчить ея участь, успокоить ее. Въ эту минуту она, страдающая, плачущая, была ему дороже всего на свѣтѣ. Она смутно угадала это. Сейчасъ она можетъ сдѣлаться его любовницей. Ее всю точно передернуло. Она почти безсознательно вдругъ порывисто поднялась и, быстро отеревъ слезы, съ трудомъ переводя духъ, рѣзко проговорила:
   -- Нѣтъ, довольно!.. Ничѣмъ не можете вы мнѣ помочь!.. Идите!.. Вы сами не знаете, что играете съ огнемъ!.. Вы милый мальчикъ, и оставайтесь имъ дольше, какъ можно дольше!.. Оставьте меня!
   Онъ растерянно бормоталъ:
   -- Софья Леонтьевна!
   Это была какая-то мольба. О чемъ онъ молилъ -- онъ и самъ не зналъ.
   -- Идите же, идите!-- приказала ему Никитина и почти грубо, точно онъ хотѣлъ погубить ее, произнесла: -- Я же честная женщина!
   Она почти насильно, заставила его уйти, боясь не его, а самой себя.
   Онъ точно очнулся и разомъ почувствовалъ, что онъ безумно влюбленъ въ эту женщину и что она это угадала -- угадала и, какъ честная женщина, удалила его. До этой минуты онъ не задумывался надъ вопросомъ, какое чувство влечетъ его къ Никитиной. Теперь это стало ему ясно, когда она сама выяснила ему это. Такъ вотъ она, его первая любовь. Невѣдомая ему до этой минуты тоска охватила то. Онъ почувствовалъ, что онъ не имѣетъ права разсчитывать на что-нибудь: и онъ не негодяй, чтобы играть съ ней въ любовь, и она не изъ тѣхъ, которыя идутъ на подобныя сдѣлки. Вѣдь на серьезную связь они не могутъ разсчитывать, даже если бы Софья Леонтьевна была свободна, такъ какъ онъ годится ей въ сыновья, а играть въ нобовь... О, она такая честная, такая безупречная женцина! Но побороть въ себѣ пробудившагося въ немъ чувства онъ, тѣмъ не менѣе, не могъ: впервые онъ сблизился такъ съ посторонней женщиной, какъ съ ней; впервые онъ, какъ взрослый, сдѣлался повѣреннымъ женскихъ сердечныхъ тайнъ; впервые онъ покрывалъ руки женщины такими поцѣлуями, какъ цѣловалъ ея руки. И теперь все это должно кончиться, потому что и она, и онъ вдругъ поняли настоящій смыслъ своихъ отношеній. Онъ плакалъ, какъ ребенокъ...
   Не безслѣдно прошло это свиданіе и для Софьи Леонтьевны. Она сознавала, что она, разстроенная, взволнованная, была на шагъ отъ увлеченія этого юноши на ту дорогу, по которой идетъ вся окружающая ее молодежь, на дорогу мелкихъ любовныхъ интригъ и связей, заканчивающихся самымъ обыденнымъ, самымъ разнузданнымъ развратомъ. Она негодовала на себя за то, что она изнервничалась, что она, брошенная и мужемъ, и Александромъ, чувствуетъ себя такой одинокой, что готова броситься на шею каждому, полная жажды утѣшеній, ласки и -- почти съ скрежетомъ добавила она -- и денегъ, денегъ! О, если бы всѣ эти сапожницы, булочницы, перчаточницы изъ ея родни заглянули въ ей душу, какъ бы онѣ ужаснулись ея развращенности. Онѣ вѣдь честныя буржуазки, онѣ позволяютъ себѣ скабрезничать и сальничать только со своими мужьями. Съ нѣкотораго времени она все чаще и чаще вспоминала о нихъ и все болѣе и болѣе ненавидѣла ихъ...
   Въ одинъ изъ слѣдующихъ дней былъ базаръ. Ей не хотѣлось ѣхать на него, не хотѣлось никуда выходить. И для чего? Обойдутся и безъ нея! Что ей тамъ дѣлать? Слушать наглости Ивашинцева? Видѣть князя Шеринадзе, какъ онъ избоченясь станетъ въ профиль къ ней и будетъ ждать, чтобы она влюбилась въ него? Смотрѣть, какъ млѣетъ около нея этотъ несчастный мальчикъ, князь Владиміръ Васильевичъ? И зачѣмъ она открыла ему глаза на смыслъ его отношеній къ ней? Самъ онъ не понялъ бы этого! Онъ изъ такихъ, кажется, которые могутъ платонически млѣть передъ женщинами цѣлые годы, не допустивъ себя ни до одной нецѣломудренной мысли. Юродивый тоже! Теперь придется избѣгать встрѣчъ съ нимъ, а онъ навѣрное явится на базаръ и будетъ ей смотрѣть въ глаза съ глупой мольбой во взглядѣ. Еще Александръ явится туда же, полупьяный, оправдывающійся трусливо въ томъ, Что онъ "все не можетъ попасть къ ней". Нѣтъ, нѣтъ, пора кончить со всѣмъ этимъ! Все равно, не сегодня, такъ завтра ея пѣсня будетъ спѣта. Эмма, когда настанетъ срокъ векселю, предъявитъ его ко взысканію и опишетъ весь ихъ скарбъ. Они останутся нищими. Господи, что заговорятъ тогда-то всѣ эти сапожники, всѣ эти булочники и ихъ жены, которыхъ такъ любитъ и ставитъ въ примѣръ ей Дениза Андреевна! Вѣдь ей придется каждый день встрѣчать ихъ, слышать о нихъ, такъ какъ ей некуда будетъ пріютиться, кромѣ тетки. Она вспомнила, что всѣ сходятся по большимъ праздникамъ у тетки, пьютъ пиво, играютъ въ лото и сальничаютъ на законномъ основаніи со своими супругами въ семейномъ кругу. Они не постѣснятся кольнуть ее, "надворную совѣтницу", ея бѣдностью. Всѣ они ненавидятъ ее за то, что она и умнѣе, и образованнѣе ихъ. Имъ будетъ доставлять наслажденіе возможность дѣлать ей дерзости. У нихъ чувства вѣжливости, деликатности, мягкости, пощады нечего искать. Для нихъ люди то же, что вьючный скотъ. Не даромъ же ихъ то и дѣло судятъ за истязанія учениковъ и ученицъ...
   Ее заставилъ вздрогнуть звонокъ. Она вспомнила, что забыла сказать, чтобы никого не принимали, и услышала голосъ Арцымова. Зачѣмъ онъ? Что ему еще нужно? Съ чего онъ преслѣдуетъ ее?
   -- Вы не сердитесь, что я зачастилъ?-- спросилъ онъ ее, здороваясь съ нею и съ тревогой всматриваясь въ ея лицо, хранившее слѣды недавнихъ слезъ.-- Я встревожился, не видя васъ на базарѣ. Услыхалъ, что вы, вѣроятно, не такъ здоровы, встревожился и вотъ пріѣхалъ справиться.
   Въ его голосѣ звучала необычайная для нея тревога; въ его всегда суровомъ взглядѣ выражалось участіе.
   -- Да, я не такъ здорова,-- сухо отвѣтила Софья Леонтьевна:-- да и въ нашемъ обществѣ я, кажется, болѣе не буду появляться на этихъ выставкахъ...
   -- Да?-- спросилъ онъ мягко.-- Знаете, я этому и радъ, и не радъ. Съ одной стороны, мнѣ всегда досадно видѣть васъ на этихъ, какъ вы вѣрно сказали, выставкахъ, а съ другой -- мнѣ представится рѣже случай видѣть васъ.
   -- Мои двери, кажется, не закрыты для васъ.
   -- А вы не боитесь того, что могутъ говорить, видя меня слишкомъ частымъ вашимъ гостемъ?-- спросилъ онъ.-- Я вѣдь только вашъ знакомый, а не вашего мужа...
   -- Я, кажется, не изъ тѣхъ женщинъ, про которыхъ могутъ говорить Богъ вѣсть что,-- начала она тѣмъ надменнымъ тономъ, которымъ она всегда останавливала Иваншнцева и Шеринадзе отъ ихъ неумѣстныхъ двусмысленностей.
   -- О, я знаю, иначе я не былъ бы у васъ,-- поспѣшно перебилъ онъ ее.
   Его лицо приняло озабоченное выраженіе. Онъ потеръ вой лобъ и, немного стѣсняясь, заговорилъ:
   -- Мнѣ нужно бы серьезно поговорить съ вами, Софья Леонтьевна. Я давно собирался сдѣлать это, но не находилъ удобнаго случая и все откладывалъ въ дальній ящикъ. Есть щекотливые вопросы, на которые трудно рѣшиться сразу... Я васъ не утомлю разговоромъ?
   -- Нѣтъ, говорите!-- отвѣтила она, немного волнуясь и не зная, о чемъ онъ хочетъ говорить.
   -- Мнѣ нуженъ вашъ совѣтъ,-- проговорилъ онъ серьезно.-- Будьте вполнѣ откровенны и не стѣсняйтесь сказать мнѣ правду -- полную правду
   Онъ перевелъ духъ и потомъ заговорилъ снова.
   -- Вы, конечно, слышали, что вотъ уже болѣе трехъ отъ, какъ я вдовѣю и живу совершенно одиноко. Я думалъ, что я, какъ старикъ, сумѣю примириться съ этимъ положеніемъ, но оказалось, что это не такъ легко даже въ мои лѣта.
   -- О, я знаю, что значитъ одиночество,-- проговорила она.
   -- Да?-- вопросительно произнесъ онъ и точно обрадовался.-- Это ужасное чувство, его не заглушишь никакой общественной дѣятельностью, никакими самообманами. Жажда личнаго счастья не умираетъ долго. Вотъ что побудило меня искать этого потеряннаго мною счастія. Мнѣ показалось, что я еще могу найти его, но...
   Онъ остановился на минуту и потомъ продолжалъ:
   -- Скажите, не нашли ли бы вы смѣшнымъ, если бы человѣкъ моихъ лѣтъ заговорилъ о любви, о любви серьезной, начавшейся не вчера, а созрѣвшей въ теченіе болѣе чѣмъ цѣлаго года, медленно, прочно?
   -- Что же тутъ смѣшного? Это такъ естественно!-- сказала она, взглянувъ съ удивленіемъ на него.
   Почему онъ спрашиваетъ объ этомъ ее? На что ему знать именно ея мнѣніе?
   -- Да, но какъ бы вы отвѣтили, если бы такой старикъ заговорилъ о своей любви именно съ вами?-- спросилъ онъ, пытливо смотря на нее.
   -- Я? Я не отвѣтила бы вовсе никакъ,-- проговорила она, мѣряя его глазами: -- потому что со мной не посмѣли бы говорить о любви. Я замужемъ.
   -- За человѣкомъ, съ которымъ вы несчастны,-- тихо добавилъ онъ.
   Она подняла гордо свою голову: теперь ей было ясно, что онъ знаетъ про ея связь и разрывъ съ Александромъ и что онъ хочетъ быть его преемникомъ. Наглецъ, старый фарисей! Воображаетъ, что ему стоитъ махнуть женщинѣ, рукой, и она бросится тотчасъ же къ его ногамъ. Не потрудился даже хотя бы изъ приличія сначала прикинуться влюбленнымъ, ухаживать за нею. Но кто же ему сказалъ о ея связи и разрывѣ съ Александромъ? кто могъ сказать?
   -- Несчастна съ мужемъ? И вы думаете, что этого достаточно, чтобы быть безчестной женщиной?-- рѣзко сказала она, съ трудомъ дыша отъ негодованія.
   Онъ думаетъ, что онъ богатъ, въ чинахъ, такъ у него и есть право презирать ее, потому что она какая-то Никитина, мелкая чиновница! Она готова была выгнать его вонъ. Онъ, видя, что она поднимается съ мѣста, сдѣлалъ движеніе рукою, какъ бы прося ее успокоиться. Она невольно безсильно опустилась на стулъ.
   -- Если бы я не уважалъ васъ, я не былъ бы здѣсь,-- твердо сказалъ онъ.-- Я не изъ тѣхъ, которые ѣздятъ къ женщинамъ, которыхъ нельзя уважать. Я васъ полюбилъ потому, что въ теченіе года научился уважать васъ.
   Она сдѣлала опять движеніе, онъ опять остановилъ ее.
   -- Не хоронитесь. Вы несчастны въ замужествѣ. Вашъ мужъ измѣняетъ вамъ. Онъ путается въ долгахъ.
   -- Я вамъ не говорила!-- страстно перебила она.
   -- Я васъ и не спрашивалъ, потому что узналъ все это прежде, чѣмъ явился сюда съ опредѣленными намѣреніями,-- пояснилъ онъ.-- Вы несчастны, между вами и вашимъ мужемъ все порвано. Вы не отвѣтите ни передъ Богомъ, ни передъ нимъ, если вы рѣшитесь быть женой другого...
   И опять останавливая движеніемъ руки ее, растерявшуюся, взволнованную, онъ закончилъ:
   -- Не спѣшите разбивать мои надежды отказомъ. Въ мои годы подобные удары переживаются не легко. Подумайте и дайте мнѣ отвѣтъ. Я не мальчикъ, я, не очертя голову, дѣлаю вамъ предложеніе. Оно обдумано, повторяю вамъ, въ теченіе цѣлаго года, въ который я слѣдилъ за вашей дѣятельностью въ обществѣ, за проявленіями вашего характера, за всѣмъ, что все болѣе и болѣе привязывало меня къ вамъ и что говорило мнѣ, что вы стоите не на своемъ мѣстѣ, не въ тѣхъ условіяхъ, въ которыхъ вы были бы должны стоять. Я прослѣдилъ въ послѣднее время и за поступками вашего мужа, я узналъ, что онъ живетъ не по средствамъ, что у него есть теперь...
   Онъ сдѣлалъ неопредѣленный жестъ рукою и сказалъ:
   -- Не станемъ говорить о грязи жизни. Это было бы оскорбительно для васъ и противно для меня. Скажу просто: я убѣдился, что онъ не стоитъ васъ и что онъ тянетъ васъ въ пропасть...
   Онъ опять перевелъ духъ и закончилъ;
   -- Я ни завтра, ни черезъ годъ не откажусь отъ своего рѣшенія, если вы дадите свое согласіе быть моею женою.
   Онъ поднялся съ мѣста и сказалъ съ нѣкоторой горечью:
   -- Конечно, я не заблуждаюсь на счетъ того, что вы хоть когда-нибудь полюбите меня страстно, какъ юношу, но, можетъ-быть, и въ васъ проснется немного теплаго чувства въ отвѣтъ на мою безпредѣльную любовь. Честною же женою вы будете во всякомъ случаѣ.
   Она хотѣла что-то сказать; но онъ, видимо боясь ея отвѣта, остановилъ ее:
   -- Не спѣшите! Обдумайте и тогда все будетъ рѣшено.
   Онъ крѣпко пожалъ ея руку и тихо, немного понуривъ голову, вышелъ.
   

XII.

   "И что это у насъ съ самой-то сегодня дѣлается? Ровно помѣшалась!" -- разсуждала горничная Никитиныхъ въ кухнѣ и стала сообщать кухаркѣ замѣченную ею перемѣну въ Софьѣ Леонтьевнѣ.
   -- И ни пьетъ, и ни ѣстъ, ходитъ, какъ угорѣлая, изъ угла въ уголъ. Спрашивала ее сейчасъ: обѣдать подавать? А она смотритъ на меня, ровно ничего не понимаетъ, потомъ говоритъ: "Обѣдать? Нѣтъ! Я не буду. Обѣдайте сами". А сама взялась за голову и къ окну встала, лбомъ въ стекло уткнувшись, смотрѣть, Богъ вѣсть, куда. Съ чего это?
   -- Извѣстно, какъ самъ-то отъ дому отбился, такъ хвостъ и поджала,-- сообразила кухарка.-- Вотъ ужъ поистинѣ скажу, пять мѣстъ за эти два года перемѣнила, а такого ералашнаго дома не видывала. Тутъ долги, тамъ долги, а сама расфуфыренной ходитъ, а самъ на ночи цѣлыя на тройкахъ закатывается.
   -- Тоже выдумала, чему дивиться. Да нѣшто кто нынче изъ господъ иначе-то живетъ?-- возразила горничная.-- Вонъ я на послѣднемъ мѣстѣ, такъ и не то видала. Сама-то на клубныхъ сценахъ, чтобы себя показать, играла, хоть и изъ благородныхъ, а онъ-то, мужъ ейный, значитъ, не то аблокатъ, комилисіонеръ, либо писатель, такъ днемъ-то, бывало, они спятъ, а на вечеръ да на ночь въ клубы эти самые закатятся и, глядишь, къ утру кого-нибудь къ себѣ, какъ на постоялый дворъ, привезутъ; у него, значитъ, свои, а у нея свои знакомства. Ровно въ трактиръ въ нумера люди пріѣзжали. И ни стыда, ни совѣсти: одинъ это подлипало ейный захотѣлъ, чтобы она перекрасилась изъ брюнетокъ въ бѣлокурую, и что-жъ ты думаешь -- вѣдь перекрасилась на старости лѣтъ.
   -- А мужъ?
   -- Что мужъ! Мужу все равно, будь брюнеткой, будь бѣлокурой, въ пьяномъ видѣ всякая хороша ему. Да и у него, говорю я, тоже свои амуры были.
   -- Богаты, видно, были!
   -- Нѣтъ, какое богаты. Тоже, какъ и наши, съ хлѣба на квасъ перебивались, все въ долгъ да въ долгъ. Опечатывали сколько разъ ихъ, да имъ что -- какъ съ гуся вода: днемъ спятъ, ночь въ клубахъ коромболятъ, чего имъ тужить? Нѣтъ, нашей вонъ, видно, хвостъ совсѣмъ отдавили, потому и ополоумѣла. Еще вотъ попляшетъ, какъ Дениза Андреевна придетъ да начнетъ ее пробирать. Вотъ ужъ фельдфебелемъ бы ей быть, Денизѣ-то Андреевнѣ, ей-Богу. Распушить умѣетъ, первый сортъ. Смѣхота да и только, какъ начнетъ она пилить: папиросу въ зубы, руку въ бокъ и отчитываетъ, и отчитываетъ. Однако, надо взглянуть, что сама-то дѣлаетъ.
   И горничная пошла подсматривать, что дѣлаетъ сама.
   Сама же Софья Леонтьевна все еще не могла придти въ себя и продолжала то молча сидѣть на одномъ мѣстѣ съ тупымъ выраженіемъ на лицѣ, то ходить изъ угла въ уголъ по спальнѣ, кусая себѣ губы и пожимая плечами. Дѣйствительно, она походила на помѣшанную. Не только въ продолженіе всего дня послѣ Арцымова, но и въ теченіе всей ночи Софія Леонтьевна не могла ни успокоиться, ни сомкнуть глазъ. Ей все казалось, что она сходитъ съ ума и бредитъ, что она видитъ на яву фантастическіе, несбыточные сны. Сдѣлаться женою Ѳедора Ѳедоровича Арцымова, играть видную роль въ обществѣ, не пресмыкаться болѣе никогда ни передъ кѣмъ, не завидовать никому, не бояться завтрашняго дня, видѣть у своихъ ногъ того самаго человѣка, передъ которымъ она всегда смущалась и робѣла, въ которомъ заискиваютъ всѣ окружающіе, чего же больше могла она желать? Развѣ все это не фантастическій сонъ, не несбыточныя грёзы? И какъ могло все это случиться такъ вдругъ: пришелъ, объявилъ, что любитъ, попросилъ руки? Какъ вдругъ? Совсѣмъ не вдругъ! Развѣ Арцымовъ не вглядывался въ нее въ теченіе почти года испытующими взглядами, точно желая разгадать, что она за человѣкъ? Развѣ не говорилъ Володя, что Арцымовъ никогда не устаетъ слушать разсказы Кусовой и Адочки о ней? Развѣ самъ Арцымовъ не сознался, что онъ справлялся о ея мужѣ, о ея житьѣ-бытьѣ, слѣдилъ шагъ за шагомъ за ней?.. Слѣдилъ? А ея связь съ Александромъ? Неужели онъ знаетъ это? Нѣтъ, нѣтъ, если бы онъ зналъ это, онъ никогда не предложилъ бы ей руки. Онъ не можетъ любить женщину, которую онъ не уважаетъ или которую не уважаютъ въ его кругу. Онъ самъ это сказалъ, да это и такъ ясно: стоитъ только взглянуть на этого гордаго, почти суроваго старика, чтобы понять, что онъ не свяжетъ своей судьбы съ падшей, презираемой женщиной. Господи, что же будетъ, если онъ узнаетъ все? Онъ ее оттолкнетъ отъ себя, какъ гадину! Нѣтъ, нѣтъ, не отъ кого ему узнать о ея связи съ Александромъ: эта связь извѣстна только ей и Александру, да еще ея мужу. Она вдругъ съ ужасомъ вспомнила о мужѣ. О, этотъ мужъ! Онъ, только онъ одинъ, стоить на дорогѣ къ ея счастію. Онъ давно не любитъ ее, да и никогда онъ не любилъ ее, женила его на ней насильно ея тетка, въ капканъ онъ попался; потомъ десятки разъ онъ заводилъ разныя интрижки съ горничными, Богъ вѣсть съ кѣмъ. Она тоже давно не только не любитъ его, но чувствуетъ къ нему презрѣніе, порой ненависть. Они, въ сущности, должны только радоваться тому, что они могутъ, наконецъ, разстаться. Каторжники, скованные вмѣстѣ одной цѣпью, они только тогда и вздохнутъ свободно, когда порвется эта цѣпь. Но кто знаетъ, на что способенъ тряпичный человѣкъ, человѣкъ съ мелкими капризами, съ мелкимъ упрямствомъ? Ему стоитъ сказать: "нѣтъ, я не желаю развода!" -- и она останется навсегда прикованною къ нему, обязанною выносить съ нимъ всѣ ужасы грозящаго имъ полнаго разоренія. Мало того, онъ можетъ очернить ее въ глазахъ Арцымова, и Арцымовъ съ презрѣніемъ отвернется отъ нея, отъ развратной женщины. За одно право мужа не дать ей свободы она чувствовала къ нему теперь непримиримую вражду, злобу, ненависть, какъ къ тюремщику. И чѣмъ болѣе увѣряла она себя въ томъ, что онъ не согласится на разводъ, тѣмъ болѣе ненавидѣла его. Жены убійцъ, каторжниковъ, казалось ей, счастливѣе ея: онѣ могутъ не слѣдовать за своими мужьями въ каторгу, но мужъ, доводящій семью до разоренія, путающійся съ падшими женщинами, не обращающій вниманія на жену, остается главою ея, остается распорядителемъ ея судьбы. Она прикована къ нему цѣпью. Это доводило ее до бѣшенства. Были минуты, когда въ ея головѣ мелькали чудовищныя мысли, и въ ярости она, какъ безумная, шептала:
   -- "Убью! отравлю! задушу!"
   Потомъ она приходила въ себя, вздрагивала отъ ужаса и гнѣвно говорила:
   -- Это все онъ доводитъ меня до такихъ мыслей!
   И вдругъ передъ нею всталъ вопросъ:
   -- Что же отвѣтить Арцымову?
   Онъ долженъ былъ заѣхать дня черезъ два. Согласна ли она на его предложеніе? Развѣ можно быть несогласной? Но что въ этомъ согласіи, если мужъ не дастъ развода? Нѣтъ, нѣтъ, надо и не думать обо всемъ этомъ и ждать покорно, когда настанетъ нищета. Можетъ-быть, тогда онъ, Егоръ Егоровичъ, самъ покончитъ съ собою. Ахъ, если бы это такъ сдѣлалось! Это былъ бы лучшій исходъ!.. И она начинала мечтать объ этомъ, какъ мечтаютъ о самыхъ свѣтлыхъ надеждахъ... Среди этого настроенія опять мелькали у нея мысли о томъ, что она сходитъ съ ума...
   Пріѣхавшій къ ней за отвѣтомъ Арцымовъ засталъ ее въ слезахъ и испугался. Она поблѣднѣла, похудѣла за послѣдніе два дня. Казалось, она пережила тяжкую болѣзнь.
   Онъ съ несвойственною ему живостію засыпалъ ее вопросами: что случилось? новыя непріятности? больна она?
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣтила она:-- но...
   Она съ трудомъ перевела духъ.
   -- Зачѣмъ вы сдѣлали меня еще болѣе несчастною, чѣмъ прежде!-- съ упрекомъ закончила она хватающимъ за сердце голосомъ.-- Я примирилась давно съ участью брошенной жены, я ждала безъ ужаса разоренія, а теперь -- теперь я сознаю, что я могла бы быть и любимой, и уважаемой...
   Онъ радостно промолвилъ:
   -- Если вы только согласны, то...
   -- Согласна ли?-- воскликнула она: -- вы спрашиваете! Согласна ли идти къ свѣту, къ счастью, къ любви!
   У нея навернулись на глазахъ слезы. Онъ съ любовью всматривался въ ея лицо, ловя искренніе звуки ея голоса. Она съ горечью вздохнула.
   -- Но тутъ все зависитъ не отъ моей воли, не отъ моего согласія, а отъ него,-- пояснила она.
   -- Отъ вашего мужа?-- спросилъ Арцымовъ и небрежно пожалъ плечами.-- Я даже не беру въ расчетъ его согласія въ вопросѣ о нашемъ будущемъ. Это дѣло -- дѣло моего повѣреннаго. За упрямство придется заплатить лишнихъ десять-пятнадцать тысячъ -- вотъ и все.
   Онъ сдѣлалъ брезгливую гримасу.
   -- Мой повѣренный устроитъ все: тутъ нужны разные свидѣтели, взятки, отступныя деньги, можетъ-быть, даже искусственное запутыванье вашего мужа въ долги, но не станемъ говорить, не станемъ думать объ этой грязи. Очень грустно, что нельзя обойтись безъ нея, дѣйствуя прямо и открыто, но и то счастіе, что и вы, и я будемъ избавлены отъ присутствія при всѣхъ этихъ сдѣлкахъ.
   -- Я васъ не понимаю?-- сказала она, удивленно взглянувъ на него.
   -- Я все обдумалъ, давно обдумалъ: вы поѣдете за границу, я тоже, здѣсь безъ насъ все это устроитъ мой повѣренный. Какъ? не будемъ даже думать объ этомъ.
   -- Но... но дѣти...
   Она хотѣла сказать не то. Дѣти ее не безпокоили: ихъ пристроятъ, они будутъ сыты, получатъ образованіе. Ее смущало, какъ она скажетъ мужу о своемъ отъѣздѣ. Не обрадуется ли онъ возможности еще разъ надругаться надъ нею. О, она не забыла, какъ онъ называлъ ее тварью, трясъ за плечи, готовъ былъ избить!
   -- У васъ, вѣроятно, есть кто-нибудь изъ родни,-- сказалъ Ѳедоръ Ѳедоровичъ: -- кому можно будетъ поручить дѣтей на-время. Потомъ мы отдадимъ ихъ на полный пансіонъ. Лишать васъ дѣтей я вовсе не намѣренъ...
   -- Да, конечно, устроить ихъ на-время можно, но какъ же мужъ... какъ я скажу о своемъ отъѣздѣ за границу?-- наконецъ, спросила она.
   Онъ пожалъ плечами.
   -- Мало ли что можно придумать... Положимъ, можно сказать, что ваше "общество" отправляетъ васъ заграницу ознакомиться съ пріютами. Вѣдь вамъ только бы уѣхать отсюда, а тамъ... тамъ вы даже не услышите о мужѣ, о всей этой процедурѣ развода, объ этой грязной сторонѣ дѣла...
   Онъ началъ развивать весь планъ будущихъ дѣйствій. Она поѣдетъ за границу, онъ тоже. Онъ, разумѣется, не скомпрометируетъ ее ничѣмъ; онъ даже не скажетъ, что и онъ ѣдетъ за границу, и всѣ будутъ думать, что онъ ѣдетъ къ себѣ въ имѣніе на отдыхъ. Если онъ хочетъ ѣхать въ одномъ поѣздѣ съ нею, то только для того, чтобы ей не подвергаться никакимъ случайностямъ въ дорогѣ. Онъ даже будетъ останавливаться съ нею въ разныхъ отеляхъ, такъ какъ ея репутація -- репутація его будущей жены -- для него святыня. На будущей женѣ Арцымова не должно лежать ни одной тѣни, ни одного пятна. Она только твердила:
   -- Вы воскрешаете меня къ жизни и уже за одно это я сумѣю сдѣлать васъ счастливымъ!
   -- Любите немного меня, вотъ все, что я прошу,-- сказалъ онъ.
   -- Развѣ вы можете сомнѣваться въ моей любви!-- воскликнула она.
   Онъ нѣжно поцѣловалъ ея руку, и ея губы коснулись его широкаго открытаго лба. Ни онъ, ни она не замѣтили, какъ пролетѣло нѣсколько часовъ въ ихъ толкахъ о будущемъ. Обоимъ оно казалось безоблачно-свѣтлымъ. Они обсудили малѣйшія мелочи этого будущаго, начиная съ того, когда и какъ они уѣдутъ изъ Петербурга, и обоимъ все еще казалось, что они наговорились не обо всемъ. Арцымовъ говорилъ съ твердымъ убѣжденіемъ, что все должно дѣлаться такъ, какъ хочетъ онъ. Въ своихъ планахъ онъ принималъ въ расчетъ только свое счастье и не заботился ни о чемъ остальномъ, зная, что въ его положеніи можно достигнуть всего при помощи связей и денегъ. На него можно было положиться безъ колебаній, безъ сомнѣній. Софья Леонтьевна понимала это и оживилась. Она точно сразу помолодѣла на десятокъ лѣтъ, развеселилась, почувствовала приливъ прежней своей находчивости, и Арцымовъ, глядя на нее, слушая ее, чувствовалъ, что она вполнѣ счастлива. Это краснорѣчивѣе всякихъ клятвъ и увѣреній говорило ему, что онъ любимъ...
   Когда онъ уѣхалъ, Софья Леонтьевна никакъ не могла успокоиться.
   Она обезумѣла отъ радости; свобода, богатство, положеніе въ свѣтѣ были у нея впереди. Ни передъ кѣмъ уже не будетъ она унижаться, ни въ комъ не будетъ заискивать. О, она сумѣетъ держалъ себя на недоступной высотѣ, сумѣетъ сдѣлать такъ, что Арцымовъ будетъ гордиться своею женою. Какое счастіе, что отецъ далъ ей заботливо хорошее образованіе. Она способна вращаться въ какомъ угодно кругу общества и ужъ, конечно, ей не придется краснѣть за себя. И какъ все это легко устраивалось! Да, деньги величайшій рычагъ, при помощи денегъ все легко устроить -- смирить строптиваго, покорить непокорнаго, запутать невиннаго. Мужа принудятъ согласиться на все. Ни дрязгъ, ни препирательствъ не будетъ. Мужъ получить деньги, ему дадугь мѣсто въ провинціи къ тому времени, какъ она вернется женой Арцымова. Да если бы онъ и остался въ Петербургѣ, то гдѣ же имъ встрѣтиться? Она будетъ вращаться въ иномъ кругу людей, чѣмъ мужъ. Никогда, никогда не опустится она въ этотъ жалкій мірокъ людей, перебивающихся съ хлѣба на квасъ, подличающихъ изъ-за грошей, подкапывающихся другъ подъ друга изъ-за теплаго мѣстечка. Въ этомъ міркѣ нѣтъ, и не можетъ быть ничего честнаго, святого, непорочнаго, потому что этотъ міровъ бѣдняковъ. Бѣднякъ не можетъ быть ни независимымъ, ни честнымъ; бѣднякъ долженъ идти на сдѣлки, если не ради себя, то ради семьи. Правда, въ этомъ міркѣ могутъ быть юродивые въ родѣ ея отца, которые выше всего дорожатъ своею честью, своею совѣстью, своими убѣжденіями, но -- эти помѣшанные даже понять не могутъ, что изъ-за ихъ юродства гибнутъ ихъ жены, дочери, сыновья отъ голода и холода. Ихъ дѣти болѣютъ отъ дурныхъ условій жизни и отъ отсутствія докторовъ, а они носятся со своею честностью; ихъ сыновья не могутъ получить разносторонняго образованія, такъ какъ за нихъ не изъ чего платить въ училище и имъ негдѣ спокойно учиться, а они кричатъ о своей неподкупности. О, они хуже всякихъ злодѣевъ, потому что они губятъ ни въ чемъ неповинныхъ людей ради какого-то призрака, надъ которымъ смѣются и потѣшаются всѣ, даже тѣ, которые громко ораторствуютъ о совѣсти и честности за сытными обѣдами. Она глубоко презирала этотъ мірокъ бѣдняковъ и прежде, и теперь,-- теперь болѣе чѣмъ когда-либо. Только бы скорѣй ей уѣхать, кончивъ объясненіе съ мужемъ и теткою, на попеченіи которой должны были остаться дѣти.
   Она немного боялась этихъ объясненій. Тѣмъ не менѣе, она на слѣдующій же день рѣшилась поговорить съ мужемъ. Уловивъ свободную минуту, когда Никитинъ былъ дома, Софья Леонтьевна сказала ему, что ее хотятъ отправить за границу для осмотра благотворительныхъ пріютовъ.
   -- Наши денежныя дѣла такъ плохи,-- сказала она:-- что эта поѣздка будетъ, пожалуй, кстати. Денегъ мнѣ дадутъ, вѣроятно, достаточно, и я могу часть ихъ удѣлить тебѣ. У тебя вѣдь долги?
   Она очень боялась, что мужъ запротестуетъ. Однако, противъ ея ожиданія, Егоръ Егоровичъ даже обрадовался, узнавъ, что она ѣдетъ на деньги общества покровителей убогихъ сиротъ за границу, особенно обрадовало его то, что она, уѣзжая, могла, удѣлить ему нѣсколько сотъ рублей. Онъ даже посмѣялся вмѣстѣ съ нею надъ щедростью членовъ общества. На грошъ принесутъ пользы, а швыряютъ тысячи.
   -- Ну, не тысячи, а только одну тысячу рублей,-- замѣтила она, испугавшись, что онъ потребуетъ съ нея, то-есть съ Арцымова, много денегъ.-- Я дамъ тебѣ рублей триста, хотя мнѣ придется ради этого во многомъ обрѣзать свои расходы. Я поѣду въ третьемъ классѣ, остановлюсь гдѣ-нибудь въ маленькомъ отелѣ. Конечно, онѣ, эти барыни, думаютъ, что иначе нельзя ѣхать, какъ въ первомъ классѣ, потому и даютъ щедро деньги.
   -- Еще бы! Онѣ иначе не умѣютъ жить, хотя и кормятъ своихъ убогихъ сиротъ впроголодь,-- полиберальничалъ онъ.
   Она намекнула ему, что она все знаетъ о его долгахъ: онъ можетъ уплатить ихъ и безъ нея изъ оставляемыхъ ею денегъ и изъ того, что сбережетъ изъ жалованья. Заложить тоже ея золотыя вещи онъ можетъ. Лѣтомъ ей онѣ не понадобятся.
   -- Да ты долго намѣрена пробыть тамъ?-- спросилъ онъ.
   -- Право, не знаю,-- отвѣтила Софья Леонтьевна.-- Въ нашихъ выгодахъ нужно бы подольше пробыть. Денегъ мнѣ, вѣроятно, вышлютъ еще.
   -- Конечно, конечно,-- согласился онъ, предвкушая всѣ наслажденія, ожидающія его въ эти мѣсяцы свободы.-- Право, онѣ лучше ничего не могли придумать. Наши дѣлишки дѣйствительно пошатнулись.
   Онъ сталъ серьезно разсуждать о выгодахъ всего этого дѣла для нихъ, Никитиныхъ, и самъ думалъ только о томъ, какъ бы скорѣе она уѣхала. Тогда онъ кутнетъ во всю. Срокъ векселя настанетъ еще не скоро, а когда настанетъ -- онъ какъ-нибудь извернется, перепишетъ вексель, попроситъ Александра Кусова поставить бланкъ. Всѣ живутъ такъ: дѣлаютъ долги, пока не получатъ крупнаго или выгоднаго мѣста, ростовщики это знаютъ и вѣрятъ людямъ "стоящимъ на хорошей дорогѣ".
   -- А какъ же дѣти?-- вспомнилъ онъ о дѣтяхъ.
   -- Что-жъ дѣти? Я ихъ поручу теткѣ. Не держать же ради нихъ эту квартиру. Тетка присмотритъ за ними.
   -- Да, да, это такъ!-- обрадовался онъ.-- У меня, ты знаешь, дѣлъ по горло...
   Вспомнивъ о дѣлахъ, онъ началъ собираться идти. Софья Леонтьевна вздохнула спокойно.
   Объясненіе съ теткой Софьѣ Леонтьевнѣ казалось гораздо болѣе легкимъ, и она поѣхала къ Денизѣ Андреевнѣ въ самомъ веселомъ настроеніи, рѣшивъ разсказать ей придуманную сказку самымъ небрежнымъ тономъ, смѣясь надъ глупыми затѣями филантропокъ. Обрадовались, что нынѣшняя зима дала много денегъ, и рѣшились раствырять ихъ. Пришла тоже фантазія посылать для осмотра пріютовъ ее, Софью Леонтьевну. Тутъ и осматривать нечего. Все это давно извѣстно. Тетка презрительно смотритъ на всѣхъ этихъ барынь и, конечно, вмѣстѣ съ Софьей Леонтьевной посмѣется надъ ними.
   Старуха выслушала торопливую, насмѣшливую рѣчь племянницы молча, сосредоточенно куря папиросу, и когда Никитина кончила, высказавъ все, спросила отрывисто:
   -- На содержаніе къ кому-нибудь попала?
   Никитину точно холодной водой обдало.
   -- Что вы выдумываете?-- воскликнула Софья Леонтьевна, чувствуя, что кровь прихлынула ей къ лицу.-- У васъ однѣ пошлости на умѣ!
   -- Неужели Кусовъ?-- продолжала тетка равнодушно.-- Ивашинцевъ и эта вотъ... какъ ее зовутъ?.. ну, жена эта самая, содержанка-то его, Фортунатовна... говорили, что молодой Кусовъ путается съ Птицыной теперь...
   -- Я вамъ говорю, что я насчетъ общества ѣду,-- перебила ее Никитина.
   Тетка усмѣхнулась.
   -- Да ты чего же думаешь, что я не спрошу Ивашинцева?-- спросила она.-- Спрошу и узнаю все. Очень просто.
   -- Вы съ ума сошли! Вы всю мою жизнь исковеркаете!-- воскликнула въ ужасѣ Никитина.-- Разъ ужъ испортили мою жизнь, вытолкнувъ меня замужъ за этого негодяя...
   -- А ты не лги,-- рѣзко сказала старуха:-- тогда я и буду знать, чего держаться въ разговорѣ. Дурочку изъ себя валять я не привыкла. Съ кѣмъ ѣдешь?-- повелительно закончила она.
   -- Съ Арцымовымъ,-- тихо, какъ пришибленная, проговорила Софья Леонтьевна, пугливо оглядываясь кругомъ.
   -- Не подслушаютъ, ушей нѣтъ,-- замѣтила тетка, гася папироску, и насмѣшливо закончила:-- И его сумѣла соблазнить!
   -- Онъ женится на мнѣ!-- поторопилась объяснить Никитина.
   -- Женится?-- спросила Дениза Андреевна.-- При живомъ мужѣ.
   -- Какой мнѣ мужъ Егоръ! Онъ по-міру готовъ меня пустить съ дѣтьми! Онъ путается Богъ вѣсть съ кѣмъ, должаетъ. Я потребую развода!.. Но ради Бога, ради Бога, ни одного слова не говорите никому! Вѣдь отъ того зависитъ счастіе и мое, и Егора, и дѣтей. Арцымовъ обезпечитъ всѣхъ насъ, спасетъ насъ отъ нищеты. Я уѣду, и тогда мы станемъ хлопотать о разводѣ. Егору заплатятъ. Онъ долженъ согласиться!
   Тетка покачала головой.
   -- Какъ не согласиться. Душу свою за деньги, а не то что жену или мужа продадите! Эхъ, вы!
   И совсѣмъ сурово она замѣтила:
   -- Только помни: теперь тебѣ другимъ человѣкомъ придется быть; Арцымовъ не Егоръ Егоровичъ!
   -- За кого вы меня считаете!-- воскликнула Софья Леонтьевна высокомѣрно.-- Я честная женщина! Если бы я захотѣла, у меня на каждомъ шагу были бы возлюбленные! Я тринадцать лѣтъ терпѣла все, все, нужду, униженія, измѣны... Я...
   Тетка презрительно усмѣхнулась.
   -- Нашла чѣмъ хвастать: тринадцать лѣтъ не имѣла случая въ грязь шлепнуться. Честность!
   

XIII.

   Въ воздухѣ начинало вѣять близостью весны. Зимній сезонъ приходилъ къ концу и сравнительное затишье Великаго поста смѣнило уже давно шумную масленицу. Веселящемуся Петербургу успѣли уже надоѣсть даже представленія дутыхъ знаменитостей и иностранцевъ, всякіе малолѣтніе и слѣпые концертанты, всякіе фокусники и чревовѣщатели, однимъ словомъ, весь тотъ бродячій сбродъ, который только въ Великомъ посту можетъ разсчитывать на поживу въ Петербургѣ. Софья Леонтьевна въ эту пору лихорадочно приготовлялась къ отъѣзду за границу и разомъ отшатнулась отъ всякихъ развлеченій. Она теперь вся жила въ будущемъ: поѣздка за границу, освобожденіе отъ Егора Егоровича, бракъ съ Арцымовымъ и потомъ возвращеніе въ Петербургъ чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ съ новымъ именемъ, съ новымъ положеніемъ въ обществѣ, все это рисовалось въ ея грезахъ. Не будетъ ее болѣе преслѣдовать страшнѣйшій изъ призраковъ -- призракъ бѣдности; не нужно ей будетъ ни хитрить, ни интриговать, ни кланяться; она не только никогда не падетъ болѣе сама, но не допуститъ даже въ свой домъ такихъ грязныхъ, ничтожныхъ людей, какъ какой-нибудь Ивашинцевъ, при имени котораго ей теперь бросалась въ лицо краска стыда, такъ какъ онъ не только считалъ ее воровкою и способною продаваться женщиной, но даже осмѣлился подъ именемъ жены ввести къ ней какую-то хористку изъ оперетки, которая живетъ у него на содержаніи. О, негодяй, негодяй! Все это прошлое будетъ забыто ею, и она сумѣетъ явиться женщиной, достойной носить имя Арцымова. Она всегда чувствовала, что она создана приказывать, а не повиноваться, держать голову высоко, не гнуть спину, быть образцомъ нравственности и строгости, а не какой-то куртизанкой. Иногда только ей становилось жутко, когда она вспоминала о своемъ проступкѣ. Одинъ, только одинъ проступокъ, и между тѣмъ узнай объ этомъ Арцымовъ -- и для нея погибло все. Арцымовъ не изъ тѣхъ, которые прощаютъ виноватыхъ передъ ними людей. Онъ можетъ равнодушно говорить о ворахъ и убійцахъ, презирая ихъ; но онъ не проститъ того, кто хотя по неосторожности на минуту смутитъ его покой. Непростительно виноватъ въ его глазахъ только тотъ, кто виноватъ передъ нимъ, Арцымовымъ. А ужъ ее ли не сочтетъ онъ виноватою передъ нимъ, если узнаетъ о ея проступкѣ. Но объ этомъ знаютъ только Александръ Ивановичъ и ея мужъ. Александръ Ивановичъ, каковы бы ни были его недостатки, хорошо воспитанъ и имѣетъ твердыя понятія о чести; онъ, конечно, никогда не унизится до того, чтобы кому-нибудь разсказать о своей прошлой связи съ замужней женщиной, съ женщиной изъ семьи, а Егоръ Егоровичъ,-- во-первыхъ, его постараются удалить въ провинцію на службу, а, во-вторыхъ, если бы онъ даже вздумалъ по злобѣ говорить что-нибудь про нее, то ея второй мужъ пойметъ, что это клевета изъ мести низкаго негодяя и, не повѣривъ ему, заставитъ его силою молчать. Но главное, что нужно теперь, такъ это осторожность въ данную минуту, умѣнье въ это время недолгаго пребыванія въ Петербургѣ вести себя съ тактомъ, не подавать повода ни къ какимъ толкамъ.
   Никогда Софья Леонтьевна еще не вела такого замкнутаго образа жизни, какъ теперь; даже князь Владиміръ Васильевичъ сталъ очень рѣдко допускаться къ ней, такъ какъ она боялась, что и его частые визиты къ ней могутъ быть замѣчены Арцымовымъ и показаться непріятными ему. Мальчикъ... И почему это всѣ его считаютъ мальчикомъ, когда молодежь въ его годы въ Петербургѣ уже смотритъ и развращенной, и потасканной... Мальчикъ слишкомъ восторженъ по отношенію къ ней и стоитъ взглянуть на него, когда онъ смотритъ на нее и говоритъ съ ней съ блестящими глазами и рдѣющими щеками, чтобы понять, что онъ влюбленъ въ нее по-уши -- влюбленъ именно такъ, какъ влюбляются впервые мальчики, глупо, не обращая вниманія ни на кого, забывая всякія предосторожности и думая, что ихъ молча раскрытые рты краснорѣчивѣе всякаго ораторства. Когда онъ съ нѣкоторою робостью жаловался ей, что онъ теперь такъ рѣдко застаетъ ее дома,-- она вздыхала и поясняла, что -- увы!-- они скоро и совсѣмъ не будутъ встрѣчаться, такъ какъ ей скоро придется уѣхать изъ Петербурга. Она почему-то стѣснялась сказать ему, что она ѣдетъ за границу, и изъ ея намековъ онъ заключилъ, что она уѣзжаетъ изъ Петербурга ради дурныхъ денежныхъ обстоятельствъ, ради экономическихъ соображеній. Этотъ отъѣздъ печалилъ его, такъ какъ домъ Никитиныхъ былъ единственнымъ домомъ, куда привыкъ заходить чуть не ежедневно Владиміръ Васильевичъ, чувствуя себя здѣсь почти такимъ же свободнымъ, какъ у себя въ деревнѣ. Въ Петербургѣ все было чуждо его вкусамъ и привычкамъ, но покуда онъ жилъ здѣсь съ братомъ и женою послѣдняго, онъ не чувствовалъ себя еще вполнѣ одинокимъ; когда же петербургскія медицинскія знаменитости окончательно рѣшили, что жена старшаго князя Жеребцова должна уѣхать за границу, и Егоръ Васильевичъ уѣхалъ съ нею, Владиміръ Васильевичъ чуть не смалодушничалъ и не удралъ обратно въ деревню отъ предстоящихъ ему на весну экзаменовъ. Если его что удержало отъ этого, такъ это именно встрѣча съ Никитиной. Незамѣтно для самого себя, онъ увлекся ею, и частыя посѣщенія ея дома примирили его съ жизнью въ Петербургѣ, гдѣ онъ чувствовалъ себя, одинокимъ, чужимъ. Правда, видя, что ему не удобно жить въ гостиницѣ, онъ перебрался тогда къ Кусовымъ, какъ къ своимъ ближайшимъ родственникамъ, на половину Александра Ивановича. Но родственныя связи не всегда совпадаютъ съ нравственными связами: юноша не имѣлъ ничего общаго съ сухою и фарисействовавшею Серафимой Степановной, съ глуповатой сплетницей-жалобщицей Аделаидой Ивановной, съ добродушнымъ кутилой Александромъ Ивановичемъ. Здѣсь нечего было ему искать даже той ласки и привѣтливости, на которыя была сначала очень щедра въ отношеніи къ нему Софья Леонтьевна, здѣсь нельзя было забыться даже въ ребяческой вознѣ, которую онъ начиналъ у Никитиныхъ, завоевавъ расположеніе даже дикаря Миши Никитина, здѣсь нечего было и думать даже разсказывать о деревенской жизни, такъ какъ Кусовыхъ возмущало и юродство его брата, и простые вкусы жены князя Жеребцова, и самыя привычки Володи, начиная съ крестьянской одежды, въ которой онъ разъ рискнулъ появиться въ общихъ комнатахъ въ домѣ Кусовыхъ. Серафима Степановна дрожащимъ отъ содроганія голосомъ заявила тогда, что она никогда не допуститъ въ своемъ домѣ никакихъ неприличій, а Адочка начала плаксиво жаловаться на наше время, когда такъ много людей совращается съ пути истины и развиваются эти нигилисты, опростѣлые и санкюлоты, а мама, бѣдная мама, такъ боится всего этого. Александръ Ивановичъ, правда, не ужасался, слыша о взглядахъ и привычкахъ молодого своего кузена, но на каждомъ шагу вышучивалъ его: "А ты навозъ на поле будешь самъ возить?" "А платки носовые у тебя будутъ?" "А женишься ты на крестьянской дѣвкѣ или только на своей хроменькой поповнѣ?" Болѣе всего задѣвали за живое князя Владиміра Васильевича шутки надъ хроменькой поповной. И зачѣмъ онъ не сдержался, проговорился о ней! Да какъ же было не проговориться о ней, когда онъ гордился этимъ другомъ своего дѣтства, этой круглолицей, розовой, какъ румяное яблоко, никогда не унывающей дѣвушкой, отдавшей себя всецѣло служенію народу въ качествѣ учительницы и бывшей душою ихъ семьи? Если онъ незамѣтно для самого себя могъ влюбиться до безумія въ кокетничавшую съ нимъ Никитину, если она расшевелила въ немъ первыя уже не дѣтскія желанія, то хроменькая поповна оставалась попрежнему его святыней, чѣмъ-то въ родѣ его воплощенной въ человѣческій образъ совѣсти. Дѣлая тотъ или другой шагъ, онъ прежде всего думалъ: "а что бы сказала она?" Сколько они передумали вмѣстѣ, сколько переговорили вмѣстѣ обо всемъ! И зачѣмъ онъ уѣхалъ въ Петербургъ приготовляться къ сдачѣ выпускныхъ экзаменовъ? На что ему дипломъ? Для того, чтобы имѣть образовательный цензъ? Да развѣ безъ этого онъ, богачъ, не могъ бы попасть даже на тѣ выборныя должности, которыя требуютъ извѣстнаго образовательнаго ценза? Могъ бы, но ему не хотѣлось быть нигдѣ недоучившимся недорослемъ. Съ первыми предвѣстниками весны -- болѣе долгими днями, тающимъ снѣгомъ, голубыми небесами, раздававшимся въ воздухѣ щебетаніемъ птицъ -- тоска по деревнѣ начала у него расти и расти и, кончивъ свои занятія съ посѣщавшими его учителями, онъ начиналъ бродить, какъ тѣнь, гдѣ-нибудь по окрестностямъ Петербурга, не зная, какъ убить въ себѣ это щемящее чувство стремленія бѣжать туда, туда, гдѣ все и мило, и дорого ему. Иногда онъ подолгу останавливался гдѣ-нибудь у перилъ Невы и засматривался на бѣлыя облака, быстро проносившіяся въ лазурномъ небѣ, и ему казалось, что они, счастливыя, бѣгутъ туда, въ его родную глушь. Не глядитъ ли на нихъ въ эту минуту она, его милая "хроменькая поповна"?...
   Въ одинъ изъ такихъ дней Владиміръ Васильевичъ, не зная куда дѣваться отъ щемящей сердце тоски, зашелъ послѣ обѣда въ комнату Александра Ивановича Кусова. Тамъ были гости, Адамовичъ и Шеринадзе. На столикахъ стояли рюмки съ ликерами и чашки съ чернымъ кофе. Адамовичъ въ разстегнутомъ сюртукѣ полулежалъ въ граціозной позѣ на турецкомъ диванѣ и пускалъ розовыми губками колечки дыма, держа въ женственно маленькихъ бѣлыхъ рукахъ тоненькую папиросу. Шеринадзе, избоченясь, рисовался около книжнаго шкапа, точно позируя передъ фотографомъ. Александръ Ивановичъ качался въ качалкѣ, откинувъ назадъ голову. Всѣ были слегка навеселѣ.-- А! ненаходящая покоя тѣнь!-- воскликнули они, завидѣвъ Владиміра. Надъ нимъ уже давно подсмѣивались, видя, что онъ тоскуетъ. Владиміръ поздоровался съ присутствующими и замѣтилъ:-- Весной вообще всѣмъ, должно-быть, тяжело въ городѣ. Въ эту пору людей, какъ перелетныхъ птицъ, невольно тянетъ куда-то въ иные края...
   Александръ Ивановичъ засмѣялся.
   -- Вотъ Зоологическій садъ, Аркадія откроются, туда и насъ потянетъ.
   -- Ну, меня дальше тянетъ,-- замѣтилъ Владиміръ.
   -- Не за Софьей ли Леонтьевной?-- усмѣхнулся многозначительно Шеринадзе.
   Не отвѣчая ему, Владиміръ Васильевичъ съ разлившейся по лицу его краской сказалъ:
   -- Да, она на-дняхъ куда-то ѣдетъ въ деревню, кажется...
   -- Нэтъ, за границу и притомъ, не на этихъ дняхъ, а нэ далѣе какъ послѣзавтра,-- пояснилъ Шеринадзе.
   -- За границу?-- спросилъ Владиміръ Васильевичъ, не безъ удивленія взглянувъ на него.-- Вы вѣрно ошибаетесь.
   -- Ну вотъ, эщэ!-- возразилъ небрежно Шеринадзе.-- Она это скрываетъ.
   -- Что же тутъ скрывать?-- сказалъ Жеребцовъ.
   -- Вѣроятно, имѣетъ свои основанія,-- произнесъ Шеринадзе.-- Ея мужъ какъ-то проговорился. На счетъ общества покровителей убогихъ сиротъ ѣдетъ, говорятъ. Конечно, вретъ. Ты не слыхалъ, Александръ?
   -- Я въ дѣла благотворителей не вмѣшиваюсь,-- сухо отвѣтилъ Александръ Ивановичъ, старавшійся какъ можно менѣе говорить о Софьѣ Леонтьевнѣ.
   -- Конэчно, вретъ,-- повторилъ Шеринадзе.-- Я спрашивалъ у Ивашинцева. Онъ скалитъ зубы. "Неужели, говоритъ, столько могла съэкономить?"
   -- Негодяй этотъ Ивашинцевъ,-- рѣзко и сердито замѣтилъ съ краской на лицѣ Владиміръ Васильевичъ.
   -- Что-жъ, тамъ кто можэтъ, тотъ и воруетъ; и онъ, и она воровали,-- сказалъ Шеринадзе.
   -- Вы не имѣете права говорить такъ о честной женщинѣ!-- загорячился Владиміръ Васильевичъ.
   Шеринадзе сдѣлалъ презрительную гримасу.
   -- Это она-то частная жэнщина? Ха, ха, ха! Адамовичъ, душа моя, слышишь? Это она-то частная жэнщина!
   Адамовичъ счелъ долгомъ захихикать въ отвѣтъ на слова своего друга.
   -- Да, она! И потому я,-- началъ запальчиво Жеребцовъ.
   Шеринадзе перебилъ его:
   -- Влюблены были? Въ неэ многіе влюблялись и влюбляются. Конечно, не всѣ были такъ счастливы, какъ Александръ.
   -- Что ты глупости говоришь, никогда я не былъ счастливъ!-- сказалъ раздражительно Александръ Ивановичъ, въ свою очередь, перебивая его.
   -- А кто же тэбэ на-время отъ Птицыной отбилъ?-- спросилъ Шеринадзе невозмутимымъ тономъ.-- Птицына этого ей вэкъ на проститъ!
   -- Птицына дура!-- нетерпѣливо сказалъ Кусовъ.
   -- Ну, я на знаю, умна она или нѣтъ, а фактъ остается фактомъ: ты сорвалъ долю счастія съ Никитиной и, конечно, не первый и не послѣдній.
   -- Это низко говорить такъ о женщинѣ, чернить ее!-- воскликнулъ Владиміръ Васильевичъ, стискивая зубы и сжимая кулаки.
   -- Что вы горячитесь, юноша? Малака не обсохло на губахъ, а горячитесь!-- сказалъ шипящимъ тономъ Шеринадзе и видимо сталъ злиться.-- Завидуете всэмъ ея любовникамъ и тому, на содержаніе къ которому она попала таперъ и котораго будетъ обирать.
   -- Мерзавецъ!-- неистово крикнулъ Владиміръ Васильевичъ, не помня себя, и звонко ударилъ по щекѣ Шеринадзе.
   Шеринадзе рванулся къ нему, чтобы дать ему тоже пощечину, но сильный и ловкій Жеребцовъ ударилъ его съ такою силой кулакомъ въ грудь, что Шеринадзе повалился на турецкій диванъ около Адамовича.
   -- Я къ вашимъ услугамъ!-- пробормоталъ, задыхаясь, Жеребцовъ и вышелъ изъ комнаты, сквозь зубы повторяя:-- Мерзавецъ! право, мерзавецъ!
   Переступивъ порогъ своей комнаты, онъ налилъ въ стаканъ воды, выпилъ ее залпомъ и заходилъ изъ угла въ уголъ. Съ его языка срывались ругательства, грудь тяжело дышала. Онъ пилъ стаканъ за стаканомъ воду, чтобы только хотя немного успокоиться, и никакъ не могъ совладать съ собою. Никогда еще не чувствовалъ онъ ничего подобнаго, что испытывалъ теперь. Онъ сознавалъ, что онъ пережилъ минуту невмѣняемости. Ему было стыдно за себя, за эту дикую вспышку, и въ то же время онъ въ бѣшенствѣ повторялъ про Шеринадзе: "мерзавецъ! мерзавецъ! мараетъ честную женщину за то, что она не согласилась быть его любовницей!" Онъ сознавалъ, что подвернись ему Шеринадзе и теперь -- онъ снова изобьетъ его, хотя ему и противна кулачная расправа.
   

XIV.

   Софья Леонтьевна собиралась въ дорогу. Ея багажъ былъ отобранъ ею, сложенъ на стульяхъ и могъ помѣститься весь въ маленькомъ чемоданчикѣ, который лежалъ уже на полу. За границей она думала вышвырнуть всѣ эти "тряпки" и запастись всѣмъ новымъ, чтобы ничто не напоминало ей о быломъ. Ей были противны самые вензеля на ея бѣльѣ и платкахъ. Относительно домашняго скарба она не могла, конечно, дѣлать распоряженій, но все же посовѣтовала мужу поставить мебель къ Денизѣ Андреевнѣ, чтобы во время ея отсутствія не платить даромъ за квартиру и сдѣлать какъ можно болѣе экономіи. Вообще она дѣлала все, чтобы Егоръ Егоровичъ не заподозрилъ ни на минуту ея настоящихъ плановъ. Егоръ же Егоровичъ соглашался съ нею во всемъ и только думалъ о томъ, какъ бы скорѣе она развязала ему руки и дала бы возможность покутить вволю, по-холостому, какъ кутили Александръ Ивановичъ, Шеринадзе, Адамовичъ, вообще вся золотая молодежь. До отъѣзда Софьи Леонтьевны оставался только одинъ день, и она не чувствовала отъ радости подъ собою земли: завтра сядетъ она въ вагонъ второго класса и помчится по варшавской желѣзной дорогѣ, на первой же станціи она перейдетъ въ купэ перваго класса, гдѣ уже будетъ сидѣть Арцымовъ, и съ прошлымъ будетъ порвано. Арцымовъ не изъ тѣхъ людей, которые легкомысленно сходятся и расходятся съ женщинами. Это навѣкъ! Только бы ей уѣхать завтра съ нимъ, а тамъ уже ея судьба будетъ обезпечена.
   Весь этотъ день она хотѣла провести дома, но, проснувшись утромъ, съ досадой вспомнила, что этотъ день былъ днемъ рожденія Денизы Андреевны. Не поздравить старуху -- это значило раздражить ее, и она могла Богъ знаетъ чего надѣлать, разгласивъ изъ злобы все дѣло прежде времени. Но Софья Леонтьевна знала, что въ этотъ день у Денизы Андреевны собирается вся ея родня, всѣ ея племянники и племянницы, всѣ эти сапожники, перчаточницы, парикмахеры. Встрѣчаться со всѣми этими людьми для Софьи Леонтьевны было крайне непріятно. Всегда они смотрѣли на нее съ насмѣшливыми улыбками сытыхъ мѣщанъ, смотрящихъ на голодную барыню: на брюхѣ шелкъ, а въ брюхѣ щелкъ, что твоя честь, когда нечего ѣсть. Она старалась бравировать, говорила съ ними свысока, "задавала тону" и чувствовала, что она сама въ эти минуты является такой же мѣщанкой, какъ они. Теперь ей было болѣе, чѣмъ когда-нибудь, тяжело встрѣтиться съ ними, такъ какъ ей уже хотѣлось совсѣмъ забыть, что у нея была когда-то такая родня: къ Арцымовой эта родня не посмѣетъ перешагнуть порога, передъ Арцымовой она ползкомъ поползетъ при встрѣчѣ. Тѣмъ не менѣе, ѣхать въ теткѣ было необходимо хоть утромъ, хоть на полчаса. Она поѣхала и, къ счастію, застала старуху еще одну безъ гостей. Дениза Андреевна хлопотала въ большой комнатѣ, которую занималъ ея племянникъ Луи, служившій въ банкирской конторѣ. Въ этой комнатѣ обыкновенно устраивались Денизой Андреевной обѣды для родныхъ Въ торжественные дни. Посрединѣ комнаты, какъ это дѣлалось всегда въ подобныхъ случаяхъ, былъ съ утра уже вытянутъ во всю длину обѣденный столъ, покрытый бѣлой скатертью и украшенный парою вазъ съ маккартовскими букетами домашняго издѣлія одной изъ племянницъ Денизы Андреевны. Серебряныя ложки, ножи и вилки изъ мельхіора, бѣлыя салфетки съ вензелями лежали еще грудами на столѣ въ ожиданіи разныхъ молодыхъ родственницъ хозяйки, которыя помогутъ ей и служанкѣ симметрично разставить приборы и затѣйливо свернуть салфетки. Онѣ же помогутъ и убрать со стола посуду послѣ обѣда, когда подастся неизмѣнный вареный шоколадъ, при чемъ мужская половина гостей непремѣнно заявитъ, что она будетъ пить пиво. За шоколадомъ послѣдуетъ игра дамъ въ лото, а нѣкоторые изъ мужчинъ усядутся за винтъ или шахматы и домино. Въ это время сдѣлается въ комнатѣ шумнѣе, посыплются остроты и тосты и непремѣнно Вилли Шольцъ, толстый плѣшивый сапожникъ съ широкими золотыми цѣпочками на животѣ, заявитъ обществу:
   -- А Лотта будетъ сегодня играть въ лото на четыре карты, за двоихъ!
   И съ громкимъ смѣхомъ пояснитъ:
   -- Die ist schon wieder gefuellt!
   При этомъ онъ обратитъ вниманіе всѣхъ на талью краснѣющей и смѣющейся Шарлотты Шольцъ, и всѣ увидятъ, что она опять пополнѣла въ двѣнадцатый разъ послѣ тринадцатилѣтняго супружества.
   -- Она у меня счастлива!-- проговоритъ Вилли и въ видѣ ласки тяжело похлопаетъ своей широкой огрубѣлой рукой жену по спинѣ.
   Всѣ начнутъ острить, говоря двусмысленныя сальности, и всѣмъ станетъ весело.
   Сколько разъ присутствовала на этихъ торжественныхъ пирахъ она, Софья Леонтьевна, и каждый разъ всѣ считали долгомъ чѣмъ-нибудь уколоть ее.
   -- А что, господинъ надворный совѣтникъ скоро въ министры попадетъ?-- спрашивалъ съ жирнымъ смѣхомъ одинъ изъ сапожниковъ, толстый, румяный, самодовольный.
   -- Тетя мнѣ предлагала купить это платье, но я старыхъ не ношу,-- замѣчала жена какого-нибудь перчаточника, оглядывая костюмъ Никитиной.-- Богъ знаетъ, съ чьего плеча.
   -- И что же ты цѣлый день дѣлаешь?-- разспрашивала съ презрительной улыбкой Софью Леонтьевну толстая и красная булочница Стефанія Еублицкая, двоюродная сестра Денизы Андреевны.-- Визиты все дѣлаешь? гостей принимаешь? Теперь мужъ много ли жалованья получаетъ? Прибавили?
   О, какое счастіе, что она, Софья Леонтьевна никогда болѣе не увидитъ этихъ людей!
   -- Ты не останешься обѣдать?-- спросила се Дениза Андреевна, видя, что она не снимаетъ шляпки.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, тетя!-- заторопилась Никитина.-- Я завтра ѣду. Я только хотѣла непремѣнно поздравить васъ сегодня.
   -- Еще бы ты не поздравила меня,-- сказала старуха.-- Кажется, другіе-то и не подумали изъ грязи тебя вытаскивать, когда на улицѣ, какъ собачонка, осталась...
   Софья Леонтьевна промолчала.
   -- Дѣти-то когда переберутся ко мнѣ?-- спросила тетка.
   -- Завтра же. Егоръ радъ будетъ поскорѣй отдѣлаться отъ нихъ,-- сказала Никитина.-- Потомъ я ихъ пристрою. Но покуда иначе нельзя, какъ къ вамъ помѣстить.
   Въ коридорѣ послышались тяжелые шаги и громкій мужской голосъ. Софья Леонтьевна быстро встала.
   -- Мнѣ пора!-- сказала она, обнимая тетку.-- Вы меня простите, что я не могу остаться.
   -- Честныхъ людей боишься,-- проговорила Дениза Андреевна.
   Въ дверяхъ Софья Леонтьевна столкнулась съ мужчиной гигантскихъ размѣровъ съ совершенно лысой головой. Это былъ Вилли Шольцъ.
   -- А! вы здѣсь!-- воскликнулъ онъ, увидавъ Никитину.-- А я держалъ съ Лоттой пари, что нынче мы будемъ первые. Да вы куда же?
   -- За границу завтра уѣзжаетъ,-- пояснила Дениза Андреевна, здороваясь съ Шольцомъ.
   -- Ого!-- воскликнулъ съ удивленіемъ Шольцъ.
   Въ коридорѣ Никитина увидала Шарлотту Шольцъ, неуклюже шедшую съ перевальцомъ и сильною одышкою беременной женщины. Обѣ женщины сухо поздоровались и разошлись въ разныя стороны, при чемъ Шарлотта Шольцъ окинула завистливымъ взглядомъ модный костюмъ Никитиной. Софья Леонтьевна почувствовала этотъ взглядъ и поняла, что вотъ сейчасъ тамъ, за ея спиною, начнутъ перемывать бока ей, "надворной совѣтницѣ", допытываясь у Денизы Андреевны, изъ какихъ средствъ ѣдетъ "надворная совѣтница" за границу. Дениза Андреевна не выдастъ ея тайны, но и не вступится за нее... Ахъ, да ей-то что за дѣло до всего этого! Завтра она навсегда порветъ со всѣмъ этимъ мѣщанскимъ міркомъ. Она наняла извозчика и поѣхала домой, спокойная, счастливая, полная радужныхъ надеждъ.
   Дома она сама принялась укладывать необходимыя вещи въ чемоданчикъ, продолжая думать о будущемъ и строить различные широкіе планы. Арцымовъ занимаетъ видное положеніе въ обществѣ, но, сдѣлавшись ея мужемъ, онъ поднимется еще выше, такъ какъ она сумѣетъ постоянно разжигать его честолюбіе. Тогда до нея и до него не дойдутъ никакія сплетни о ней. Это одна изъ привилегій высокопоставленныхъ лицъ: имъ не смѣютъ говорить въ глаза, за кого ихъ считаютъ; они могутъ быть негодяями, не боясь, что имъ бросятъ въ лицо этимъ названіемъ...
   Рѣзкій звонокъ заставилъ ее вздрогнуть, очнуться отъ думъ и оторваться отъ укладки вещей въ чемоданчикъ. Кто это могъ быть? Досадно, что она не распорядилась, чтобы никого не принимали.
   -- Барыня никого не велѣла принимать,-- послышался голосъ горничной.
   Софья Леонтьевна обрадовалась, что служанка впервые въ жизни догадалась, какъ слѣдовало поступить.
   -- Все равно, все равно! Мнѣ непремѣнно нужно ее видѣть!-- раздался тревожный голосъ.
   Софья Леонтьевна узнала голосъ Александра Ивановича Кусова и помертвѣла. Испугъ, недоумѣніе, гнѣвъ, все смѣшалось въ ея душѣ. Что случилось? Узналъ онъ, что ли, о ея отъѣздѣ съ Арцымовымъ? Ревность проснулась? Сцену желаетъ ей сдѣлать? Она нетерпѣливо передернула плечами. Шаги Александра Ивановича уже раздавались въ гостиной. Она поднялась съ пола отъ чемодана и быстро распахнула дверь въ гостиную.
   -- Чему я обязана, что вы силой врываетесь ко мнѣ?-- рѣзко начала она.
   -- Ахъ, ради Бога, ради Бога, оставьте въ сторонѣ всѣ эти глупыя церемоніи!-- быстро заговорилъ Кусовъ, видимо взволнованный и растерявшійся до послѣдней степени.-- Дѣло идетъ о жизни человѣка, я потому и позволилъ себѣ потревожить васъ. Тутъ не до приличій!
   -- Какого человѣка?-- спросила Софья Леонтьевна, сдвигая брови.-- Что вы говорите?
   -- Вы должны спасти Володю!-- проговорилъ Кусовъ.-- Не далѣе, какъ вчера, у меня въ квартирѣ произошелъ скандалъ...
   -- Ахъ, что мнѣ за дѣло до всѣхъ вашихъ скандаловъ!-- воскликнула она, нетерпѣливо пожиная плечами.
   -- Шеринадзе,-- продолжалъ онъ, не обращая вниманія на ея слова:-- заговорилъ у меня о васъ. Этотъ пошлякъ, негодяй...
   -- И вы его принимаете, и позволяете ему въ вашемъ домѣ говорить о порядочныхъ женщинахъ!-- вставила она съ ироніей.
   -- Я ему не позволялъ,-- торопливо продолжалъ Кусовъ.-- Но дѣло не въ этомъ! Прежде, чѣмъ онъ успѣлъ кончить, Володя далъ ему пощечину... и, разумѣется, теперь неизбѣжна дуэль.
   -- А, сумасшедшіе, сумасшедшіе люди!-- воскликнула она, блѣднѣя.-- Кутятъ, пьянствуютъ, производятъ скандалы, путаютъ имена честныхъ женщинъ въ грязныя исторіи...
   -- Ради Бога, предупредите несчастье!-- заговорилъ онъ, продолжая волноваться.-- Вы можете, не упоминая моего имени, не говоря, что вы узнали все это отъ меня, предупредить кого слѣдуетъ о готовящейся дуэли. Мнѣ нельзя этого сдѣлать, такъ какъ я приглашенъ секундантомъ, и поступилъ бы противъ правилъ чести, долженъ бы былъ самъ драться за это. А вы женщина, вы можете объяснить все...
   -- Я? я?-- съ ужасомъ воскликнула Софья Леонтьевна, широко открывая глаза.-- Да вы съ ума сошли! Я буду предупреждать, разсказывать, изъ-за чего должна состояться дуэль? Нѣтъ, нѣтъ, вы съ ума сошли! Запятнать самое себя, разсказать, что одинъ негодяй говорилъ обо мнѣ, что другой глупецъ вступился за меня, что это было въ вашемъ домѣ, въ вашей квартирѣ... Нѣтъ, нѣтъ, вы съ ума сошли!
   Она почти бѣгала по комнатѣ, не помня себя отъ страха. Что если все узнаетъ Арцымовъ? Тогда все пропало, все; она будетъ опозорена и нищею.
   -- Если бы я могла уѣхать сегодня же, сейчасъ же, я не задумалась бы ни на минуту!-- вслухъ говорила она, сходя съ ума отъ паническаго ужаса.-- Кого-то могутъ ранить, избить за то, что вы всѣ топтали мое имя въ грязь, и я должна вступаться, спасать, чтобы быть опозоренной, чтобы мою честь убили, меня убили, обрекли Богъ вѣсть на что.
   Она засмѣялась истерическимъ смѣхомъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, вы всѣ съ ума сошли! вамъ надо лѣчиться!
   -- Васъ просятъ спасти того, кто заступился за васъ!?-- рѣзко сказалъ Кусовъ:-- или вы не понимаете, что вамъ говорятъ? Это можетъ сдѣлать только женщина, можете сдѣлать только вы. Мужчинѣ пришлось бы подставить себя подъ пулю...
   -- Заступаться?-- воскликнула она, не слушая его объясненій и глядя на него безсмысленнымъ, выражавшимъ ужасъ взглядомъ.-- По какому праву? Что онъ!-- мой мужъ, братъ, сынъ? А, вы хотите, чтобы я еще разсказала, что и онъ былъ моимъ любовникомъ, этотъ глупый мальчишка!
   Ей вдругъ вспомнилось, что сейчасъ долженъ пріѣхать Арцымовъ. Она помертвѣла. Что если онъ застанетъ здѣсь Александра Ивановича. Все откроется разомъ. Тогда все пропало. Она быстро обратилась къ Кусову.
   -- Идите! Вамъ здѣсь нечего больше дѣлать! Идите!
   -- Такъ вы не только падшая, но и низкая, бездушная женщина!-- крикнулъ онъ, выходя изъ себя.
   -- Вонъ! Идите вонъ!-- не своимъ голосомъ закричала она, указывая ему на дверь.
   -- Вы освобождаете меня отъ обязанности молчать о вашемъ поведеніи,-- проговорилъ онъ съ угрозой.
   Она стояла, прислонившись къ косяку двери, и тяжело дышала; она не слышала, не понимала, что онъ говоритъ, замирая отъ страха, при одной мысли, что вотъ-вотъ сейчасъ войдетъ Арцымовъ. Кусовъ еще горячился, угрожая ей, но она уже ничего не понимала и только кричала:
   -- Идите вонъ! идите вонъ!
   Она почти упала на стоявшій около двери стулъ, когда ушелъ Александръ Ивановичъ, и залилась слезами. Это были истерическія рыданія. Опять эта жизнь впроголодь, потеря всего, что было кое-какъ подготовлено для будущаго счастія, горькая жизнь съ нелюбимымъ ею и не любящимъ ее мужемъ, все это можетъ случиться теперь въ какія-нибудь нѣсколько минутъ. А тамъ пойдутъ цѣлые годы нищеты, презрѣнія со стороны ближнихъ, невыносимыя муки.
   -- Что съ вами, Софья Леонтьевна? Другъ мой!-- раздался около нея тревожный голосъ Арцымова.
   -- О, спасите, спасите меня!-- воскликнула она и впервые бросилась къ нему на грудь, какъ бы ища на этой груди защиты.-- Я болѣе не могу здѣсь оставаться, ни минуты не могу!
   -- Что случилось? что случилось?-- встревожился онъ не на шутку.-- Мы же ѣдемъ завтра!
   -- Завтра! завтра! Еще сутки ждать!-- воскликнула она, заламывая въ отчаяніи руки.
   И вдругъ обрадовалась озарившей ее, какъ молнія, мысли.
   -- Спасите меня отъ мужа!-- воплемъ вырвалось изъ ея груди.-- Спасите меня отъ унизительной роли жены, которой хотятъ на прощанье доказать, что ее любятъ, которую терзаютъ притворными нѣжностями, которую... О... я съ ума схожу! Я не умѣю притворяться... это низко... гадко!
   Онъ нахмурился и твердо рѣшительнымъ тономъ объявилъ:
   -- Успокойтесь! Сегодня до наступленія вечера мы уже будемъ внѣ Петербурга!..
   По московскому шоссе на слѣдующее утро ѣхали двѣ коляски. Въ одной изъ нихъ сидѣли Шеринадзе и Адамовичъ, въ другой помѣщались Жеребцовъ и Кусовъ. По бокамъ дороги тянулись гладкія унылыя поля и болота, съ которыхъ уже сбѣжалъ снѣгъ и кое-гдѣ уступилъ мѣсто ярко зеленой свѣтлой и жидкой травкѣ. Съ одной стороны виднѣлись, какъ бы въ дымкѣ утренняго тумана, очертанія Чулковой горы и ленты желѣзно-дорожныхъ насыпей, съ другой, кое-гдѣ синѣли лѣса и обозначались фабричныя зданія, тянувшіяся на нѣсколько верстъ и покрытыя клубами поднимавшагося изъ высокихъ трубъ дыма. Небо было прозрачно-синее и только бѣлыя, точно пуховыя, облачка уносились куда-то далеко-далеко. Въ обѣихъ коляскахъ царствовало почти непрерывающееся молчаніе. Только раза два Шеринадзе прервалъ его злобною, какъ скрежетъ, произнесенною сквозь зубы фразою:
   -- Я никогда не ходилъ съ битой мордою!
   Также прервалось раза два молчаніе и въ другой коляскѣ Владиміромъ Васильевичемъ, слѣдившимъ пристально за бѣгущими бѣлыми облачками и точно вздохнувшимъ вслухъ:
   -- Хорошо, должно-быть, теперь у насъ въ деревнѣ!
   Наконецъ, коляски остановились въ какомъ-то поселкѣ, и господа, приказавъ кучерамъ ждать, пошли пѣшкомъ по размытой грязью дорогѣ, свернули за небольшой лѣсокъ и остановились.
   -- Здѣсь удобно, кажется?-- въ видѣ вопроса сказалъ Адамовичъ, уже забрызгавшій чуть не до колѣней свои щегольскіе сапоги.
   -- Да, очень ужъ грязно тащиться дальше,-- рѣшилъ Кусовъ:-- до колѣней забрызгались.
   Они стали отмѣривать шаги, условливаться, когда можно стрѣлять. Шеринадзе стоялъ, избоченясь, и грызъ съ злымъ лицомъ ноготь большого пальца. Владиміръ Васильевичъ взглянулъ въ сторону, завидѣлъ катившійся по рельсамъ въ отдаленіи поѣздъ, и подумалъ, что онъ тотчасъ же уѣдетъ въ деревню, какъ только кончится дуэль, а стрѣлять онъ будетъ на воздухъ. Что бы сказали братъ, жена брата и она, милая его хроменькая поповна, если бы его увидѣли теперь. "Ай-ай-ай! какихъ ты глупостей надѣлалъ!" пожурила бы она его. Милые, милые, какъ онъ ихъ любитъ! И изъ-за чего все произошло? Вчера весь вечеръ Александръ объяснялъ ему, что за личность Софья Леонтьевна, и настаивалъ на томъ, что глупо и нелѣпо жертвовать жизнью за такую женщину. "Что-жъ дѣлать,-- говорилъ Володя:-- я вѣдь далъ ему пощечину. Не на колѣняхъ же просить прощенія?" Александръ чуть не плакалъ: онъ уже ѣздилъ для переговоровъ съ Адамовичемъ, желая добиться примиренія, но Адамовичъ растерянно говорилъ, что Шеринадзе повторяетъ одну и ту же фразу: "Я никогда не ходылъ съ битою мордой". Юный полячокъ былъ растерянъ не менѣе Александра Кусова и не столько жалѣлъ Жеребцова, сколько ощущалъ ужасъ при мысли, что онъ увидитъ, какъ они убиваютъ другъ друга. Бодрѣе обоихъ секундантовъ смотрѣлъ самъ Володя: онъ былъ увѣренъ, что все кончится пустяками, но ему было обидно сознавать, что Софья Леонтьевна такая женщина, что за нее онъ оскорбилъ человѣка, что изъ-за нея они будутъ драться... Нѣтъ, нѣтъ, никогда болѣе онъ не вернется въ этотъ омутъ... Раздалась команда, напоминавшая, что надо начинать.
   Жеребцовъ двинулся впередъ, увидавъ, что Шеринадзе сильно щурится, цѣлясь въ него. Въ его головѣ мелькнула мысль: "Неужели онъ непремѣнно хочетъ убить меня?" Раздался выстрѣлъ. Въ головѣ Володи пронеслась молніей опять мысль о деревнѣ, мелькнуло кругленькое, какъ румяное яблочко, личико хроменькой поповны и одновременно съ этимъ онъ почувствовалъ жгучую боль, точно что-то разорвалось въ немъ. Онъ инстинктивно схватился за грудь и упалъ навзничь, широко открывъ большіе удивленные глаза, вперивъ ихъ вверхъ. Надъ нимъ было голубое яркое небо и бѣлыя легкія облачка быстро-быстро неслись куда-то вдаль отъ дымнаго города.
   -- Убитъ!-- злобнымъ крикомъ вырвалось изъ груди склонившагося надъ нимъ Александра Ивановича Кусова.
   Женоподобное лицо Адамовича поблѣднѣло, какъ снѣгъ, исказилось страхомъ, и онъ какъ-то опасливо и растерянно искоса взглянулъ на Шеринадзе, прошептавъ плаксиво:
   -- Да, можетъ-быть, еще есть надежда!
   -- На что?-- спросилъ его тѣмъ же злымъ тономъ Кусовъ.-- Сердце большая цѣль!
   Шеринадзе съ угрюмымъ видомъ осматривалъ свой дорогой револьверъ.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru