Шевырев Степан Петрович
Cписок стихотворений и стихотворных переводов С. П. Шевырёва, созданных им во время первого заграничного путешествия 1829-1832 гг

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   РУССКО-ИТАЛЬЯНСКИЙ АРХИВ XI
   Составители Джузеппина Джулиано, Андрей Шишкин
   Салерно 2020
   

Игорь Вишневецкий

II. Полный список известных к настоящему моменту стихотворений и стихотворных переводов С. П. Шевырёва, созданных им во время первого заграничного путешествия 1829-1832 гг., с публикацией неизданных произведений и неизданных авторских вариантов

   II.1 Бессмертие ("Везде, где ни промчался я...", 22 апреля 1829. Страстной вторник. Берлин)
   "Laлaтeя". 1829. Ч. 4. С. 303-305, под загл. "Бессмертие"; Стихотворения / Вступ. ст., ред. и примеч. М. Аронсона. Л.: Сов. писатель, 1939 (далее -- Стихотворения 1939). С. 63-65 под загл. "Два духа". Подробно мотивацию для переименования стих. см. там же, с. 221-222. В автографе -- РГАЛИ, ф. 563, оп. 1, ед. хр. 4 (далее -- зап. книжка), л. 14-15 об.-- без загл., поэтому мы возвращаемся к первопеч. заглавию. Уточнённая датировка по автографу.
   
   II.2. Ночь ("Немая ночь! прими меня...", 20 июня 1829. Рим)
   "Гaлaтeя". 1829. Ч. 9. С. 371-373; Стихотворения 1937 С. 137-138; Стихотворения 1939. С. 65-66; Поэты 1820-1830-х годов: В 2 т. / Общая ред. Л.Я. Гинзбург; биогр. справки, сост., подгот. текста и примеч. В. С. Киселёва-Сергенина. Т. 2. Л.: Сов. Писатель, 1972. С. 172-173, с восстановлением цензурных купюр и уточнённой датировкой по зап. книжке, лл. 16-17; Поэты тютчевской плеяды / Сост. В. Кожинов и Е. Кузнецова; вступ. ст. В. Кожинова, статьи о поэтах и примеч. Е. Кузнецовой. М.: Сов. Россия, 1982. С. 296-297. В автографе разбивка на строфы и пунктуация отличаются от изд. 1972 и 1982.
   
   II.3. К непригожей матери ("Пусть говорят, что ты дурна...", Июля 16 <1829>. Искио. Вечер)
   "Телескоп". 1831. Ч. 2. No 5. С. 49-52, под заглавием "Непригожей матери" и с датой "Исхио [sic!]. Июля 16"; Стихотворения 1937. С. 139-142; Стихотворения 1939. С. 68-70; впервые по автографу из зап. книжки Поэты 1820-1830-х годов. С. 174-176; Русская поэзия 1826-1836 / Вступ. ст., сост. и коммент. А. Немзера. М.: Худ. литература, 1991. С. 185-188 (по первопеч. изд.). По мнению М. И. Аронсона, опирающемуся на переписку Ш. с Погодиным, стихотворение "относится к России и выражает ранние славянофильские чаяния об особой исторической миссии России" (Стихотворения 1939. С. 223). Действительно, в письме к Погодину от 21/9 июля 1829 г. стихотворение предваряет примечание поэта: "То есть к России, дурной собою" (ОР ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 37).
   Автографы: дневник ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 14, лл. 78 об.-- 80 об.; РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 37-37 об. с датой, указанной в первом издании; зап. книжка, л. 17-19 об.; первоначальное название "К дурной матери".
   В изд. 1831, 1939 и 1991 гг. есть разночтения с изд. 1972 и автографом в зап. книжке.
   М. И. Аронсон (Стихотворения 1939. С. 222), также упоминает об известном ему автографе (1831? -- в издании опечатка "1821"), определить место хранения которого в настоящий момент затруднительно.
   
   II.4. Петроград
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   
   Море спорило с Петром:
   "Не построишь Петрограда;
   Покачу я шведской гром,
   Кораблей крылатых стадо.
   Хлынет вспять моя Нева,
   Ополчённая водами;
   За отъятые права
   Отомщу её волнами.
   
   Что тебе мои поля,
   Вечно полные волнений?
   Велика твоя земля,
   Не озреть твоих владений!"
   Глухо Пётр внимал речам:
   Море злилось и шумело,
   По синеющим устам
   Пена белая кипела.
   
   Речь Петра гремит в ответ:
   "Сдайся, дерзостное море!
   Нет,-- так пусть узнает свет:
   Кто из нас могучей в споре?
   Станет град же, наречён
   По строителе высоком:
   Для моей России он
   Просвещенья будет оком.
   
   По хребтам твоих же вод,
   Благодарна, изумленна,
   Плод наук мне принесёт
   В пользу чад моих вселенна,--
   И с твоих же берегов
   Да узрят народы славу
   Руси бодрственных сынов
   И окрепшую державу".
   
   Рек могучий -- и речам
   Море вторило сурово,
   Пена билась по устам.
   Но сбылось Петрово слово.
   Чу!.. в Рифей стучит булат!
   Истекают реки злата,
   И родится чудо-град
   Из неплодных топей блата.
   
   Тяжкой движется стопой
   Исполин -- гранит упорный
   И приемлет вид живой,
   Млату бодрому покорный.
   И в основу зыбких блат
   Улеглися миллионы:
   Всходят храмы из громад
   И чертоги, и колонны.
   
   Шпиц, прорезав недра туч,
   С башни вспыхнул величавый,
   Как ниспадший солнца луч
   Или луч Петровой славы!
   Что чернеет лоно вод?
   Что шумят валы морские?
   То дары Петру несёт
   Побеждённая стихия.
   
   Прилетели корабли,
   Вышли чуждые народы
   И России принесли
   Дань наук и плод свободы.
   Отряхнув она с очей
   Мрак невежественной ночи,
   К свету утренних лучей
   Отверзает бодры очи.
   
   Помнит древнюю вражду,
   Помнит мстительное море,
   И да мщенья примет мзду,
   Шлёт на град потоп и горе.
   Ополчается Нева,
   Но от твердого гранита,
   Не отъяв свои права,
   Удаляется сердита.
   
   На отломок диких гор
   На коне взлетел строитель;
   И к добыче острый взор
   Пригвождает победитель;
   Зоркий страж своих работ
   Взором сдерживает море
   И насмешливо зовёт:
   "Кто ж из нас могучей в споре?
   
   9 авг<уста н. с. 1829>.
   Воскрес<енье>. <Остров> Искио
   
   "Московский вестник". 1830. Ч. 1. No 1. С. 3-6; М. Аронсон. К истории "Медного всадника" // Временник Пушкинской комиссии 1. М.-Л.: 1936. С. 221-223; Стихотворения 1937. С. 143-145; Стихотворения 1939. С. 70-72; Поэты 1820-1830-х годов. С. 176-178; Русские поэты XIX века: В 2 т. / Сост. Е. Винокуров, В. Коровин; вступ. ст. Е. Винокурова. М.: Худ. литература, 1974. Т. 1. С. 486-488; Русская поэзия 1826-1836. С. 189-191 (по первопеч. изд.); Итальянские впечатления / Вступ. ст., подгот. текста, сост. и примеч. М.И. Медового. СПб.: Академический проект, 2006. С. 96-98 (с многочисл. черновыми вариантами); Науки жрец и правды воин! / Сост., вступ. ст., путеводитель и коммент. Е. Ю. Филькиной. М.: Русскій міръ, 2009. С. 169-171 (по изд. 1939). Наиболее интересный черновой вариант по изд. 2006 в строфе 8 ст. 1-4:
   
   Прилетели корабли,
   Вышли чужды поколенья
   И России принесли
   Семя первое ученья.
   
   После подробной работы М. И. Аронсона "К истории "Медного всадника"" (1936) общепризнанным является тот факт, что Пушкин во вступлении к поэме "Медный всадник" заимствовал ряд словесных оборотов и образов из шевырёвского "Петрограда".
   Автографы: дневник ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 14, лл. 82-84 об., письмо к М. П. Погодину от 17 сентября <1829> РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 36-36 об. (с вариантами и примечаниями), зап. книжка, л. 21 об.-- 24.
   Отброшенные позднее варианты строк, имеющиеся в посланной Погодину версии:
   Строфа 4, ст. 8: И подъятую державу.
   Строфа 8, ст. 1-4 -- поверх незачёркнутого оконч. варианта вписан тот же, что сохранился в качестве чернового в дневнике (см. выше).
   В этой рукописи имеются следующие примечания: к заключительным двум ст. 2 строфы -- "Эти два стиха, милый друг, взяты из природы" (РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 36), а к закл. ст. 4 строфы -- "Хотел я сказать: окрепшую, да скажут<,> украл у П.: окрепла Русь" (там же). Погодин самолично заменил "подъятую" на "окрепшую" и не стал пользоваться вариантом, вписанным поверх ст. 1-4 8 строфы.
   Впервые публикуется по последней прижизненной версии в зап. книжке. В печатной версии последней строфы ст. 3-4 прежде звучали так:
   
   На добычу острый взор
   Устремляет победитель
   
   II.5. Очи ("Видал ли очи львицы гладной...", 2 сентября -- ноябрь 1829. Кастелламаре, в окрестностях Неаполя -- Рим)
   "Телескоп". 1831. Ч. 4. No 14. С. 191-192; Стихотворения 1937. С. 146-147; Стихотворения 1939. С. 72-73; Поэты 1820-1830-х годов. С. 178-179; Русская поэзия 1826-1836. С. 191-192.
   Автографы: письмо к Погодину от 6 декабря/24 ноября 1829 г. РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 68 об., с пометкой: "Кастелламаре, в окрестн<остях> Неаполя, сентября 2. День впечатления, а не день стихов" и с датой "Рим. Ноябрь 1829" зап. книжка, л. 24-25. И в зап. книжке и в письме к Погодину имеются исключённые из оконч. текста стихи (те же самые).
   
   II.6. Ода Горация ("Муж праведный, в делах неколебимый...", не позднее сент<ября> 17 н<ового> с<тиля> 1829, Рим)
   Без имён переводчиков и под загл. "Ода Горациева". "Эхо". 1830. С. 89-93.
   Представляет собой совместную работу Ш. и его ученика князя Александра Волконского -- переложение одной из т.н. "Римских од", а именно 3 оды из III книги "Carmina" Квинта Горация Флакка (Quintus Horatius Flaccus, 65-8 до РХ), обращенной к цезарю Августу и в оригинале написанной алкеевой строфой.
   Автограф рукою самого Ш.-- в письме к Погодину от 17 сентября (н. ст.) 1829. РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 37-37 об. со следующим пояснением: "Ода Горация переведена моим подмастерьем с моею помощью. Если сочтёшь перевод достаточным, то помести его для одобрения молодого трудолюбца..." (там же, л. 36 об.)
   
   II.7 Женщине
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   
   Ты асмодей иль божество!
   Не раздражай души Поэта!
   Как безотвязная комета,
   Так впечатление его:
   Оно пройдёт и возвратится,
   Кинжалом огненным блеснёт,
   В палящих искрах разразится,
   Тебя осыплет и сожжёт.
   Ноябрь 1829. Рим
   
   "Телескоп". 1831. Ч. 5. No 19. С. 369; Стихотворения 1937 С. 148; Стихотворения 1939. С. 73; Поэты 1820-1830-х годов. С. 179.
   Автографы: письмо к Погодину от 6 декабря/24 ноября 1829 г. РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 68 об.-- 69 и с датой -- зап. книжка, л. 25. Впервые публикуется по последней прижизненной версии в зап. книжке. Прежняя печатная версия ст. 7: В палящих искрах раздробится.
   
   II.8. Тяжёлый поэт ("Как гусь, подбитый на лету...", Ноябрь 1829. Рим) "Московский вестник". 1830. Ч. 4. No XIII. С. 7, под загл. "Поэт"; Стихотворения 1937 С. 149 и Стихотворения 1939. С. 73-74 под загл. "Тяжёлый поэт" с детальной мотивировкой нового заглавия в примечаниях (там же: 224); Русские поэты XIX века. С. 48; Поэты тютчевской плеяды. С. 299; Русская поэзия 1826-1836. С. 192-193. Автографы: письмо к Погодину от 6 декабря/24 ноября 1829 г. РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 68 об.-- 69 и с датой, но без загл.-- зап. книжка, л. 25 об. Первоначально в автографе начиналось: "Как строус, битый на лету" (в письме к Погодину) и "Как страус, подбитый на лету" (в зап. книжке) -- но страусы не летают, и слово вычеркнуто и заменено на "гусь".
   
   II.9. Преображение
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   
   Звуком ангельского хора
   Полны были небеса:
   В светлой скинии Фавора
   Совершались чудеса.
   Средь эфирного чертога,
   В блеске славы и лучей,
   Созерцали образ Бога
   Илия и Моисей.
   
   В то мгновенье, над Фавором
   Серафим, покинув лик,
   Вожделенья полным взором
   К диву светлому приник.
   Братья пели; но, счастливый,
   Он их звукам не внимал
   И украдкой, молчаливый,
   Тайну Бога созерцал.
   
   И в небесное селенье
   Возвратился серафим:
   Лучезарное виденье
   Неразлучно было с ним.
   И полётом неприметным
   Век за веком пролетел:
   Лишь о нём в эфире светлом
   Братьям внемлющим он пел.
   
   Раз, затерянные звуки
   Долетели до земли:
   Сколько слез, молитв и муки
   Звуки те произвели!
   Не одна душа желала
   Зреть блистательный Фавор,
   Не узревши отлетала
   В Божий ангелов собор.
   
   К тем молениям Создатель
   Слух любови преклонил:
   Божьей тайны созерцатель
   К нам на землю послан был.
   Ангел смелый в наказанье
   С жизнью принял горе слез;
   Но своё воспоминанье
   Он в усладу взял с небес.
   
   Духом Божьим вышний гений
   Осенился с первых лет,
   И утраченных видений
   Рано в нем проснулся свет.
   Слезы лья по небе ясном,
   Сквозь их радужный кристалл
   Он в величии прекрасном
   Чистых братьев созерцал.
   
   Как любил, осиротелый,
   Думой в небо залетать! --
   И замыслил кистью смелой
   К прочной ткани приковать
   Возвращённые виденья,
   Часто облаком живым
   В миг великого прозренья
   Пролетавшие пред ним.
   
   Вспоминал, как мир призванный
   Он на лоне свежих крил,
   Гость небес богоизбранный,
   За Создателем парил;
   Как с крылатым роем братий
   В день творенья нёс дары;
   Как из Божеских объятий
   Всюду сыпались миры.
   
   Он означил, как стопами
   Бог раздвинул свет и тьму;
   Как повесил над звездами
   В небе солнце и луну;
   Как по остову планеты
   Океан перстом провёл;
   Как из недр её без сметы
   Сонм творений произвёл.
   
   Раз, томясь своей утратой,
   Наяву он видел сон:
   Вдруг молитвою крылатой
   В небо был перенесён;
   Слышал Ангелов напевы,
   Сонмы их изобразил,
   И в среде их образ Девы
   Кистью быстрой уловил.
   
   Но любимое виденье,
   Что утратил Серафим,
   В недоступном отдаленье
   Всё туманилось пред ним.
   Тщетно не смыкались вежды
   И пылал молитвой взор:
   Погасал уж луч надежды,
   Не сходил к нему Фавор.
   
   Что земные краски тленья,
   Солнца пышные лучи? --
   Пред лучом Преображенья,
   Как пред солнцем блеск свечи.
   К смерти шествовал унылый.
   Не сверша души завет,
   И в расселинах могилы
   Что ж он видит? -- Божий свет!..
   
   Луч сверкнул... и воспылала
   Кисть Божественным огнём;
   Море горнего кристалла
   Пролилось над полотном,--
   И уж Бога лик открытый
   Он очами ясно зрел;
   Но видением несытый,
   Бросил кисть -- и улетел!
   
   Там его виденье вечно;
   Там без горя и без слез
   Созерцает он беспечно
   Диво тайное небес.
   У Фавора величавый
   Стражем стал -- и на крылах
   Свет Божественныя славы
   Блещет в радужных лучах.
   Рим. 3 декабря 1829. Четверг
   
   "Московский Вестник". 1830. Ч. 1. No 2. С. 126-130; Литературные прибавления к "Русскому инвалиду" 1835. No 94. С. 750-751 с датировкой "Рим, 3 декабря 1829 гола" и несколько изменённой графикой (с отступом вправо в каждой чётной строке); Стихотворения 1937. С. 150-154 с датировкой по изд. 1835; Стихотворния 1939. С. 74-77 с ошибочной датировкой "Рим. 13 декабря 1829"; Поэты 1820-1830-х годов. С. 180-183 с переменой неправильной даты "13 декабря" на правильную "3 декабря"; Русская поэзия 1826-1836. С. 193-196 (по первопеч. изд.).
   Автографы: письмо к Погодину от 6 декабря/24 ноября 1829 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 69, с правкой, и зап. книжка, л. 26-29.
   Первоначальный вариант ст. 8 в строфе 6 из письма Погодину:
   
   Тайну Бога созерцал.
   
   М. И. Аронсон, опираясь на автограф в письме к Погодину, указал, что в строфе 9 ст. 1-4 относятся к "Ложам Рафаэля", а в строфе 10 ст. 6-8 к его "Мадонне" (Стихотворния 1939. С. 224). Действительно, слова "Ложи Рафаэля" и "Мадонна" вписаны автором на полях строф 9 и 10 соответственно, но без привязки к определённым строкам.
   В наст. изд. впервые по зап. книжке, в которой содержится правка поверх белового варианта, отданного в печать. Разночтения многократно воспроизводившейся печатной версии с окончательной авторской, публикуемой в наст. изд., следующие:
   Строфа 2, ст. 4: К диву горнему приник.
   Строфа 4, ст. 5-8:
   Не одна душа, желаньем
   Истомясь узреть Фавор,
   С несвершенным упованьем
   Отлетела в Божий хор.
   Строфа 7, ст. 1-2:
   И любил, осиротелый,
   Думой в небо залетать,
   Строфа 13, ст. 3-4:
   Море яркого кристалла
   Пролилось над полотном...
   Ст. 8: Бросил кисть... и улетел!
   
   II.9. К<нягине> З. А. В<олконск>ой
   13/15 дек<абря> 1829. Рим
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   К Риму древнему взывает
   Златоглавая Москва
   И любовью окриляет
   Хладом сжатые слова:
   
   "Древней славой град шумящий!
   Приими привет Москвы,
   Юной славою гремящей
   В золотых устах молвы.
   
   Я в покров твой благосклонный
   Доверяю, царь градов,
   Лучший перл моей короны,
   Лучший цвет моих садов,--
   
   И не с завистью ревнивой
   Цвет тебе вручаю я,--
   Нет, с тоской чадолюбивой
   Отрываю от себя.
   
   Нежно я его растила
   С бескорыстностью любви,
   На него я расточила
   Все сокровища свои.
   
   Но не может ненаглядный
   Он на севере блеснуть.
   Руки матери так хладны,
   Льдом моя одета грудь.
   
   Что же делать? Как ни тошно
   На чужбину цвет отдать,
   Коль не может он роскошно
   У меня благоухать,
   
   У тебя светило наше
   Льёт обильный, тёплый свет,
   У тебя и небо краше,--
   Так возьми ж к себе мой цвет,
   
   И согрей с любовью нежной
   У пылающей груди:
   На могилах славы прежней
   В нём цветущее блюди.
   
   Лишь бы он, в лавровых сенях
   У тебя красой цветя,
   О моих любовных пенях
   Помнил, милое дитя.
   
   Сам любуйся на созданье
   Наших северных степей,
   Но его благоуханье
   В сень родную перелей".
   [Не позднее 3/15 декабря 1829. Рим]
   
   Впервые: "Эхо". 1830. С. 218-220 без подписи, без даты и под загл. "К. З. А. В-ой"; Стихотворения 1937. С. 158-159 по тексту публ. 1830 под загл. "К[нягине] З. А. В[олконск]ой" с датой "Рим. 15/3 декабря (1829)" и с испр. в 3-й строфе, ст. 1: "Я в призор твой благосклонный". В известных нам автографах точная датировка отсутствует.
   В наст. изд. заново сверено по автографу -- зап. книжка, лл. 33-34. Сохранился также неисправный автограф в РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 75 об -- с вариантами и ещё двумя (или более) строфами, которые из-за порчи текста практически утрачены.
   Разночтения изд. 1830 с автографом из зап. книжки в 4-й строфе, ст. 2: "Цвет родной вручаю я,--". У изд. 1937 по сравнению с изд. 1830, помимо указанного исправления, более нигде не отмеченного, начиная с 7-й строфы -- совпадение с изд. 1865 и с гарвардским автографом (М. И. Аронсону не известным, так как автограф этот в 1930-е находился в частных руках в Европе).
   Без заглавия и даты: Сочинения княгини Зинаиды Александровны Волконской, урождённой княжны Белосельской. Париж и Карлсруэ: в придворной тип. В. Гаспера в Карлсруэ, 1865. С. 169-170, По более раннему автографу -- ZAVP, MS Russian 46.1 II (датированному в записи в альбом кн. З. А. Волконской как стихи "1829 года") со следующими разночтениями с публикуемым нами текстом:
   4-я строфа:
   Я не с завистью ревнивой
   Цвет тебе передала,
   Нет, с тоской чадолюбивой
   От себя оторвала.
   5-я строфа, ст. 2: С бескорыстием любви 7-я строфа:
   Что же делать мне несчастной?
   На чужбину цвет отдать,
   Коль не может он прекрасный
   У меня благоухать.
   8-я строфа, ст. 2: Льёт роскошней тёплый свет,
   10-я строфа:
   Только б он, в лавровых сенях
   У тебя красой цветя,
   О моих любовных тенях
   Помнил, милое дитя.
   
   Воспроизведено без загл., б. д. и каких-либо пояснений по тексту первой публикации (основанной на хранящемся ныне в Гарварде альбоме кн. З. А. Волконской) в: Итальянские впечатления. С. 494-495.
   
   II.10. Тибр (песня)
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   Варвар севера надменной
   Землю Рима хладно мнёт
   И с угрозой дерзновенной
   Тибру древнему поёт:
   
   "Тибр! ты ль это? чем же славен?
   Что добра в твоих волнах?
   Что так шумен, своенравен
   Расплескался в берегах?
   
   Тесен, мутен!..-- незавидно
   Прокатил тебя твой рок;
   Солнцу красному обидно
   Поглядеться в твой поток.
   
   Не гордись! -- Когда б ты -- горе!
   Нашу Волгу увидал,
   От стыда, от страха б в море
   Струи грязные умчал.
   
   Как парчою голубою
   Разостлалась по степям!
   Как привольно в ней собою
   Любоваться небесам!
   
   Как младой народ могуча,
   Как РОССИЯ широка,
   Как язык её гремуча,
   Льётся дивная река!
   
   Далеко валы глубоки
   Для побед отважных шлёт
   И послушные потоки
   В царство влажное берёт.
   
   Посмотрел бы ты, как вскинет
   Со хребта упорный лёд,
   И суда свои подвинет
   Да на Каспия пойдёт!
   
   О, когда бы доплеснула
   До тебя её волна,
   Словно каплю бы сглотнула
   И в свой Каспий унесла!"
   
   Тибр в ответ: "Ужели, дикой,
   Мой тебе невнятен вой?
   Пред тобою Тибр великой
   Плещет вольною волной.
   
   Славен я между реками
   Не простором берегов,
   Не богатыми водами,
   Не корыстию судов.
   
   Славен тем я, Тибр свободной,
   Что моих отважных вод
   Цепью тяжкой и холодной
   Не ковал могучий лёд.
   
   Славен тем непобежденной,
   Что об мой несдержный вал
   Конь подковою презренной
   В гордом беге не стучал.
   
   Пусть же реки на просторе
   Спят под цепью ледяной:
   Я ж бегу, свободный, в море
   Неумолчною волной".
   8-10 декабря 1829. Рим
   
   "Московский вестник". 1830. Ч. 2. No VIII. С. 311-314; Стихотворения 1937. С. 155-157 и Стихотворения 1939. С. 77-78 с мотивировкой уточнённой даты (там же: 224). С исправлениями в тексте и уточнённым загл. "Тибр" по зап. книжке в книге "Поэты 1820-1830-х годов". С. 183-185.
   Автографы -- письмо Погодину б. д., с пометкой: "Письмо пойдет в субботу дек. 12 (1829 г.)" под загл. "Тибр или песня (как хочешь)" (РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, лл. 22-22 об.) и зап. книжка, л. 29 об.-31. В наст. изд. сохранено первопечатное загл., а текст и пунктуация заново уточнены по зап. книжке.
   Строфа 5 следовала в письме к Погодину за 6-й строфой. Вычеркнутый вариант ст. 21-24 по записной книжке:
   
   Как младая Русь могуча,
   Как народ её сильна,
   Как язык её гремуча,
   Льётся дивная ока!
   
   Прежде печатавшийся вариант ст. 25: Далеко валы широки.
   
   II.11. Храм Пес ту м а ("Храм пустынный, храм великой!..", [Не позднее 22 декабря 1829])
   "Московский Вестник". 1830. Ч. 3. No X. С. 193-194; Стихотворения 1937.
   С. 160-161; Стихотворения 1939. С. 78-79; Поэты 1820-1830-х годов. С. 186-187
   Автографы -- письмо к Погодину от 22 декабря 1829 г. РО ИРЛИ, ф. 26,
   ед. хр. 14, л. 75 (текст стихотворения сохранился частично: первые семь строф)
   и зап. книжка, л. 32-33. Утрачено и имевшееся в письме к Погодину примечание.
   Ниже приводятся варианты стихов из письма к Погодину.
   Строфа 4, ст. 3-4:
   Уж не влагою ль небесной.
   Гневный Бог тебя губил?
   Строфа 5, ст. 4: Кто скорей сшибёт меня?
   
   II.12. К Риму
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   Когда в тебе, веками полный Рим,
   По стогнам гром небесный пробегает,
   И дерзостно раскатом роковым
   В твои дворцы и храмы ударяет:
   Тогда я мню, что это ты гремишь,
   Тяжёлый прах надменно отрясаешь
   И сгибами виссона шевелишь
   И громом тем Сатурна устрашаешь.
   [Не позднее 22 декабря 1829]
   
   "Московский Вестник". 1830. Ч. 1, No 4. С. 335; Стихотворения 1937. С. 162; Стихотворения 1939. С. 80. Поэты 1820-1830-х годов. С. 186.
   Автографы -- письмо к Погодину от 22 декабря 1829 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 75 (текст стихотворения сохранился лишь частично: окончания заключительных строк) и зап. книжка, л. 31. В наст. изд. впервые по зап. книжке. Прежде ст. 6 публиковался так:
   
   Во гневе прах столетий отрясаешь
   
   В зап. книжке имеется следующий вычеркнутый вариант ст. 6:
   
   С виссона прах тяжёлый отрясаешь
   
   II.13. К Риму ("По лествице торжественной веков..." [Не позднее 22 декабря 1829]) Под загл. "Стансы Риму" с цензурными пропусками "Телескоп". 1831. No 2. С. 179-180 (цензурное разрешение 6 января 1831, цензор С. Т. Аксаков). Эта же версия включена в: Стихотворения 1937 С. 163-164 и Стихотворения 1939. С. 80. Впервые с восстановлением цензурной купюры (последние две строки второй строфы), оконч. авторского загл. "К Риму" и заменой "Колизея" на "Колосея" в 3-ей строке 3-ей строфы в: Поэты 1820-1830-х годов. С. 185-186; Русская поэзия 1826-1836. С. 193-196 (по изд. 1972).
   Автографы -- РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 75 об. (текст стихотворения сохранился лишь частично) и зап. книжка, лл. 31-32.
   Возникновение этого и других политически окрашенных римских стихотворений Ш., таких как "Форум" (см. 11.38), относится к началу интенсивного общения между Ш. и приехавшими в Рим Адамом Мицкевичем и Антонием-Эдуардом (Фаддеевичем) Одынцом, о чём Ш. пишет Погодину уже 24 ноября / 6 декабря 1829: "Одынец -- славный малый. Я до смерти рад им. Есть с кем родное слово молвить и рифму сказать" (РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 69). В свою очередь молодой Ш. и высокие оценки, данные ему Мицкевичем, присутствуют на страницах третьего, римского тома "Дорожных писем" А.-Э Одынца [см. Listy z podróży Antoniego Edwarda Odyńca (z Rhymu). Tom III, wydanie drugie. Warszawa: Gebetner i Wolff, 1885].
   "Стансы Риму", как первоначально называлось стихотворение, и другие "тёмные" ораторски возвышенные философские стихи Ш., присылаемые им из Рима для публикации в русских журналах, вызвали стихотворную пародию Картофелина (Н. А. Полевого), которая обсуждается выше в 1.3.
   
   II.14. Кн. Гагари<ной> в альбом [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   Бывало, скиф, наш предок круглолицый,
   Склонив к рукам закованным главу,
   Смиренно шёл за римской колесницей,
   Служа рабом чужому торжеству,--
   А ныне скиф гордится, созерцая,
   Как дочери его родной земли,
   Красою чувств возвышенных сияя,
   На торжество в Рим древний притекли;
   Как их душа в развалинах пылает;
   Как римлянин, наш данник в свой черёд,
   Их кроткий плен с покорностью несёт
   И языком Петрарки воспевает.
   Рим. 1829
   
   Под заглавием "В Альбом... (1830. Рим)" Молодик на 1843 год: Украинский литературный сборник, издаваемый И. Бецким. Харьков: в Университетской тип., 1843. Ч. 1. С. 268-269; Стихотворения 1937. С. 170; Стихотворения 1939. С. 83-84 с датировкой "Рим. 1830". М. И. Аронсон предположил: "Стих "На торжество в Рим древний притекли" имеет в виду, видимо, карнавал в Риме 1830 г. (см. "М<осковский> В<естник>", 1830, ч. 2, стр. 361), что позволяет датировать стихотворение приблизительно февралём 1830 г." (там же, 266). С изменённой датировкой "Рим. 1829" на основании перечня на л. 56 зап. книжки в: Поэты 1820-1830-х годов. С. 188.
   Автографы -- зап. книжка, л. 45 и НИОР РГБ, ф. 32, И. Е. Бецкой, к. 15, ед. хр. 25, л. 3 с, насколько можно судить, ошибочной, датой "1830. Рим".
   В наст. изд. восстановлено авторское заглавие и убрано смысловое искажение в поел, слове. Прежде заключительная строка -- по обоим сохранившимся автографам -- печаталась так:
   
   И языком Петрарки напевает.
   
   Не указанный во всех предшествующих публикациях адресат стихов -- жена русского дипломата, посла в Риме князя Григория Ивановича Гагарина (1782-1837) княгиня Екатерина Петровна, урождённая Соймонова (1790-1873). Как и Зинаида Волконская, княгиня Гагарина, долго живя заграницей, перешла в католичество, что ещё в России сделала её сестра, известная русская католичка ультра-монтанского толка, переселившаяся в Париж писательница Софья Петровна Свечина (1782-1857). В Риме Шевырёв давал уроки не только Александру Волконскому, но и младшим сыновьям четы Гагариных.
   Тематически стихотворение представляет собой развитие финала П-й из "Римских элегий" (1788) Гёте; только римлянка, которая рада "полярному гостю" -- поэту из северной страны, лирическому герою "Элегий" -- превращается в римского "данника"-поэта, воспевающего на "языке Петрарки" гостью из "полярной" Скифии. Вот как звучит соответствующее место из "Римских элегий" в современном Ш. переводе А. Н. Струговщикова:
   
   Щедро ей платит за это пришлец, рассказом про снежные
   Горы, леса дремучие, льдины, моря и гранит;
   Нет ей отказа ни в чём. Рада Римлянка полярному
   Гостю, а он, варвар, полный её властелин!
   [Римские элегии. Сочинение Гёте /
   Пер. А. Струговщикова. СПб., 1840
   (далее -- Гёте 1840). С. 6]
   
   II.15. Сцена из 1-го действия " Пикколо мини" (Шиллера) (Из Явления пятого, 1829)
   "Денница". 1834. С. 207-218 с датой "1829" и за подписью "С. Шевырёв". Автограф неизвестен. Представляет собой перевод (без окончания) четвёртого явления первого действия второй части драматической трилогии Шиллера "Валленштейн" (1799).
   В 1826-1829 Ш. работал над переводом всей трилогии, который не был завершён: в Москве в 1826-м он перевёл первые пять явлений первого действия заключительной части трилогии "Смерть Валленштейна", в 1827-м первую часть "Валленштейнов лагерь" (целиком), в Италии в 1829-м -- вторую часть "Пикколомини" (фрагментарно). См. также "Романс Теклы (из Пикколомини)" (1829-1856).
   
   II.16. Русская история ["Про царство -- Русь, про ход её судьбин...", 1829 (?)] Итальянские впечатления. С. 578 (в составе комментария).
   Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 22 (далее -- черновики и беловики), л. 82. Полемический выпад против первого тома "Истории русского народа" (М., 1829) Н. А. Полевого, вошедший в переработанном виде в "Послание к А. С. Пушкину".
   
   II.17. Ромул, трагедия в пяти действиях (Действие первое. Август 1829, о. Искъя -- б августа 1830. Рим; Действие второе. Окончено 9 ноября 1830. Рим) Стихотворения 1939. С. 91-144 по рукописи ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 23. При жизни автора за подписью "С. Шевырёв" был опубликован только монолог сивиллы Карменты (действие первое, явление шестое) без указания, откуда он взят, под заглавием "Пророчество Карменты о Риме (отрывок)": "Денница" 1834. С. 22-25 (цензурное разрешению альманаха от 24 октября 1833) -- отрывок, связанный как с "Одой Горация последней (IVкн., 16-я)" (1830), так и с переводами из Данте, и вообще с тематикой трагических гражданственных пророчеств о будущем Рима и его наследников (например, Москвы, см. неопубликованное стихотворение 1843-го года "Urbi", III.2.2).
   Разночтений у опубликованного при жизни Ш. отрывка с текстом трагедии -- за исключением не меняющих смысла пунктуационных -- нет.
   
   II.18. Вадим (либретто к опере А. Н. Верстовского, 1829-1830. О. Искья и Рим) В последующих переделках либретто в отсутствие находившегося в Италии Ш. приняли участие Сергей Аксаков, Михаил Загоскин и кн. Александр Шаховской. Согласно сведениям H. H. Финдейзена, опера "дана была в первый раз в Москве 25-го ноября 1832 г. (в Петербурге же не исполнялась), на сцене Петровского театра и имела большой успех. Эта опера была написана под влиянием возникшего в то время, славянофильского стремления к, исключительно, народным сторонам" [Н<иколай> Ф<индейзен>. Алексей Николаевич Верстовский. Очерк его музыкальной деятельности (с портретом композитора). СПб.: в тип. Ю. Штауфа (И. Фишона), 1890. С. 49]. Однако тот же автор отмечает нескладность окончательного либретто и отсутствие в музыке запоминающихся номеров, за исключением песни сторожевой девы из 3-го действия. Ноты "Вадима" хранятся в Центральной музыкальной библиотеке Государственного академического Мариинского театра (Санкт-Петербург) и в Государственном архиве Ярославской области, а либретто -- в Отделе рукописей, редких книг и художественно-постановочных материалов Санкт-Петербургской государственной театральной библиотеки (А. А. Соболева. Алексей Николаевич Верстовский. Биобиблиографический указатель. Тамбов: <Тамбовский гос. университет им. Г. Р. Державина,> 1999: 315), в Историко-музыкальном музее им А. Н. Верстовского Староюрьевского района Тамбовской области хранятся фотокопии эскизов 1832-го года к декорациям 1-го, 3-го и 4-го действий оперы "Вадим" (там же, с. 252-253 и 254).
   Некоторую известность получила "Песня Гремиславы" ("Участь моя горькая..."), опубл. "Денница" 1830. С. 254-256, откуда перепечатано в: Венера, или Собрание стихотворений разных авторов: В 4 ч. М.: иждивением моек, купца О. И. Хрусталёва (тип. Н. Степанова при Имп. театре), 1831. Ч. 2. С. 39-42 и Стихотворения 1939. С. 66-68. В РГАЛИ хранится помеченный 11 февраля 1829 автограф "Романса из оперы "Вадим"", безусловно указывающий на то, что работа над либретто была начата ещё до отъезда, в Москве (РГАЛИ. Ф. 563, оп 1, ед. хр. 10). Автограф либретто "Вадима" -- РГАЛИ, ф. 10, оп. 4, ед. хр. 166. И хотя в архивном описании автограф либретто указан как шевырёвский, ни стилистикой, ни типом почерка он не производит впечатления принадлежащего одному только Ш.
   
   II.19. Романс Теклы (из Пикколомини) ("Бушует бор, шумят небеса...", 1829 -- сентября 13, 1856 г.)
   Две начальные строфы за подписью Ит<альянец> под загл. "Романс Теклы (из Шиллера)" и с датой "1829" в "Москвитянине" 1841. Ч. 5. No 10. С. 338. Впервые полностью в: Стихотворения 1939. С. 191-192. Автограф первых двух строф -- зап. книжка, л. 45 об., под загл. "Перевод романса Теклы из "Пикколомини"" с датировкой 1829. Заключительная строфа приписана в 1856. Автограф оконч. ред. в альбоме Н. В. Гербеля: ОР РНБ, ф. 179, ед. хр. 12, л. 195 (в пагинации хозяина альбома -- 291).
   Текла -- действующее лицо второй части "Пикколомини" в драматической трилогии Шиллера "Валленштеин", дочь австро-чешского полководца эпохи Тридцатилетней войны Альбрехта Венцеля (Войтеха или Вячеслава) Евсевия фон Валленштейна (1583-1634), историческое лицо.
   
   II.20. Две реки
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   Из единого истока
   На родную грудь земли
   Два кристальные потока
   Тихоструйно истекли.
   Истекли -- и разлучились,
   Но, кляня враждебный рок,
   Волны верные любились,
   Помня свой родной исток.
   
   На чужбины брег далекой
   Занесен с своих полей,
   Так Налии одинокой
   Издали журчал Пеней:
   "Жажда вод моих, Налия!
   Там, где ты, лугов краса,
   Стелешь струи голубые,--
   Чисты ль, светлы ль небеса?
   
   Ток мой ясен: над брегами
   В нём глядится пышный сад:
   Розы, лавры и кистями
   Наклонённый виноград.
   Облака сребром трепещут
   В зыбком зеркале струи;
   Мимолетом часто блещут
   Белокрылые ладьи.
   
   Песни слышатся живые;
   Берег светлый, но чужой,
   Имя звучное -- Налия! --
   Повторяет за волной.
   Много рек вокруг златится,
   Но их ток не нужен мне, --
   И волна моя стремится
   Всё к Налииной волне.
   
   Скоро ль, скоро ль вожделенный,
   Тот проглянет светлый день,
   Как с чужбины, утомленный,
   Притеку в родную сень?
   С той же ль лаской друга примешь?
   Верно ль ток усталый мой
   Ты с любовию обнимешь
   Неизменною волной?"
   
   Из родных полей Налия
   Другу так журчит в ответ:
   "Любят волны голубые,
   Но грозит преградой свет.
   Он твердит: дары любови
   У меня не суждены
   Ни сердцам единой крови,
   Ни рекам одной волны".--
   
   "Утечём же в степь изгнанья,
   Где ни скал, ни камней нет,
   Где любовного слиянья
   Не услышит строгий свет.
   Если ж там мы, беззащитно,
   Волн своих не можем слить,
   На себе клянусь неслитно
   Ток твой девственный носить.
   
   Скрывшись в дебри, в мрак лесистый.
   Ясных струй твоих красу,
   Как елей прозрачно-чистый,
   Не слияв туда снесу,
   Где все реки притекают
   Со четырех мира стран
   И течения сливают
   В безграничный океан".
   [Начало января 1830]
   
   "Альциона". 1832. С. 89-92; Стихотворения 1937. С. 166-168; Стихотворения 1939. С. 81-82. М. И. Аронсон считал, что ""Две реки" являются памятником неудачного романа Ш. с его двоюродной сестрою Натальей Степановной Топорниной (впоследствии, с 1833 г., женой товарища Ш. по Московскому Университетскому Пансиону -- саратовского помещика Николая Ивановича Митракова). Завязка этого романа относится, вероятно, к 1827 г., когда Ш. провел в кругу родных в Саратовской губернии более полугода. Во всяком случае, в январе 1829 г., когда Ш. ездил в Саратовскую губ. прощаться с матерью и родными, в том числе и с семейством своей тетки Марии Александровны Топорниной, сестры его матери, последняя уже знала о его любви; вероятно, с ней были даже разговоры, окончившиеся неблагополучно для ГЛ., так как по правилам православной церкви брак близких родственников был запрещен. К роману с Н. С. Топорниной относится ряд анонимных произведений Ш." (там же, с. 226).
   Автографы -- письмо к Погодину от 11 января 1830 г. (поправка -- в письме к нему же от 6 марта 1830 г.). РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, лл. 80-80 об. с вариантами и зап. книжка, л. 34 об.-36. Первоначальный вычеркнутый вариант строфы 8, ст. 1-2 из письма Погодину:
   
   Скрывшись в дебри каменисты,
   Чистых волн твоих красу,
   
   В наст. изд. текст уточнён по зап. книжке. Последняя строка прежде публиковалась так: В беспредельный океан.
   
   II.21. Стансы ("Стен городских затворник своенравный...", Рим. 9 февраля 1830, среда)
   С заглавием "Педантам-изыскателям" в альманахе "Сиротка: Литературный альманах на 1831 год, изданный в пользу заведения призрения бедных сирот". М.: В тип. С. Селивановского, 1831. С. 85-86. С неточной датировкой и под первопеч. заглавием в: Стихотворения 1937. С. 169 и Стихотворения 1939. С. 83, 226 (пояснение). С восстановлением авторского заглавия по зап. Книжке в: Поэты 1820-1830-х годов. С. 189; Науки жрец и правды воин! С. 172.
   Автографы -- письмо Погодину No 14, от 11 февраля 1830 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 84 об. и зап. книжка, л. 36 об. Уточнённая датировка по зап. книжке.
   Тематически стихотворение представляет собой оклик на V-ую из "Римских элегий" Гёте с её дихотомией учёных занятий днём и любовных утех ночами, с той существенной разницей, что Ш. говорит лишь об интересе -- чисто поэтическом -- к жизни природного мира, "светлой флоры". Современный Ш. перевод данной элегии см. Гёте 1840. С. 13-14.
   
   II.22. Стены Рима
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   Веками тканая величия одежда!
             О каменная летопись времён!
   С благоговением, как набожный невежда,
             Вникаю в смысл твоих немых письмён.
   Великой буквою мне зрится всяк обломок,
             В нём речи прерванной ищу следов...
   Всё дразнит жадный ум -- и каждый камень, громок
             Отзывами отгрянувших веков.
   [Не позднее 22 марта 1830]
   
   Первопечатный вариант стихов -- "Московский вестник". 1830. Ч. 4. No XIV, XV и XVI. С. 109. Повторен Стихотворения 1937. С. 165 и Стихотворения 1939. С. 81. Первоначально предпоследняя строка читалась так: Здесь всё таинственно -- и каждый камень, громок.
   В наст. изд. впервые публикуется окончательная авторская редакция (с отличиями в предпоследней строке) по зап. книжке, л. 37 Она совпадает с дневниковой версией, опубликованной в: Итальянские впечатления. С. 123 (с черновым вариантом в предпоследней строке: Всё раздражает мысль -- и каждый камень, громок). Другие автографы -- письмо к Погодину, No 17 (вторая половина письма датирована 22 марта 1830 г.). РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 28; ОР РНБ. Ф. 850, ед. хр. 14, л. 95 об.
   Финал стихотворения -- аллюзия на начальные две строки 1-ой из "Римских элегий" Гёте, которые в переводе А. Н. Струговщикова звучат так:
   
   Камни, ответствуйте мне, обелиски, дворцы, отзовитесь!
   Капища, молвите слово! Гений, иль ты недвижим?
   (Гёте 1840. С. 1)
   
   II.23. "Хоры ангелов несутся..." (Рим. 27/15 марта [1830]) Автограф РГАЛИ, ф. 563, оп. 1, ед. хр. 21 в составе любовного письма неустановленному адресату из Рима с обращением "Уж давно, мой Ангел Н..., я хотел повести тебя по Риму". Год устанавливается предположительно. В рукописи вычеркнуты 14 начальных строк.
   В первой публикации -- Поэты тютчевской плеяды. С. 302-303 -- вычеркнутые 14 начальных стихов воспроизведены вместе с оставленными.
   
   II.24. Русский соловей в Риме (в альбом A.M. В<ласов>ой) [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   
   "Лавры, тополи густые!
   Кто теперь у наших вод
   Песни новые, живые
   Гармонически поёт?
   Как полны любовной муки,
   Отзываются в струях:
   То неведомые звуки
   На полуденных брегах!
   
   Часто я, забывшись в беге,
   В море волн не тороплю
   И, покоясь в звучной неге,
   Их дослушивать люблю.
   Много песен, голосистый,
   Распевает мой народ:
   Сей же песни звонкой, чистой
   Не слыхать у наших вод".
   
   Лавры, тополи, густыми
   Сеньми к Тибру наклонясь,
   Шепчут листьями живыми,
   В струи жёлтые глядясь:
   "Древний праотец -- поитель!
   С хладных, северных степей
   В изумрудную обитель
   К нам принёсся соловей.
   
   Заунывный, тихий, нежный,
   Чувством звук его дрожит;
   Голос, правильно небрежный,
   Чистым золотом звенит.
   В песне русской, в песне томной
   Выливает душу он,
   Душу, любящую скромно,
   Душу нежных русских жён".
   
   Тибр и шумная дубрава
   Сочетали дружный глас:
   "Соловей российской, слава!
   Пой нам песни, радуй нас
   На наречье свежем, новом!
   Счастье будь твой римский друг
   И тебе приветным словом
   Отвечай на каждый звук".
   29 мая/11 июня 1830. Рим
   
   Под заглавием, приводимым в наст. изд. "Альциона" 1832. С. 11-13. Также под заглавием "Русская песня в Риме (1830. Рим)". Молодик. 1843. Ч. 1. С. 191-193. Повторено в: Стихотворения 1937 С. 184-185 и Стихотворения 1939. С. 144-145. М. И. Аронсон высказал предположение, что "М.А. В-а, в альбом которой записаны стихи, по-видимому -- Мария Александровна Власова, родственница 3. А. Волконской, жившая в Риме вместе с нею" (там же, 229). На самом деле Мария (Магдалина) Александровна Власова (урожд. княжна Белосельская, 1787-1857) была не просто родственницей, а старшей сестрой княгини Зинаиды Волконской, вышедшей замуж за помещика Александра Сергеевича Власова (1777-1825), и стихи приурочены к 43-й годовщине её рождения. Брак с Власовым оказался бездетен, и после смерти мужа Мария Александровна жила в семье сестры. См. также обращенные к ней стихи "Кружася с вами в вальсе шумном..." (1832) и "На заданные слова" (1832) в наст. изд.
   Черновой автограф без загл. (на обороте черновика "Оды Горация последней") -- черновики и беловики, л. 95 об. На полях 4-й строфы черновика написан следующий вариант начала:
   
   Глас пронзительный, и чувство
   Песни русские творит
   Златом чистого искусства
   
   В черновике след. разночтения с оконч. редакцией в ст. 29-31:
   
   В песне русской и прекрасной
   Выливает душу он,
   Душу, любящую страстно,
   
   Беловые автографы: ZAVP, под заглавием "Русский соловей в Риме" и с датой (приводимой в наст, изд.), НИОР РГБ, ф. 32, И. Е. Бецкой, к. 15, ед. хр. 25, л. 2 (текст для "Молодика") под загл. "Русская песня в Риме" и зап. книжка, л. 38-39 об под загл. "Русский соловей в Риме".
   В беловом автографе, подаренном М. А. Власовой (ZAVP), имеется следующий отброшенный при печатании вариант ст. 29-32, отчасти совпадающий с черновиком в ОР РНБ:
   
   В песне русской и прекрасной
   Выливает душу он,
   Душу, любящую страстно,
   Душу пылких русских жён".
   
   Этот же вариант был первоначально вписан в зап. книжку, но впоследствии исправлен на опубликованный. Заключительная строка в рукописи, подаренной М. А. Власовой: "Отвечай на русский звук".
   Вариант строфы 3, ст. 5 в изд. 1832 и 1939, отброшенный в рукописях ZAVP, НИОР РГБ и зап. книжки, а также в изд. 1843 и наст, изд.: "Древний праотцев поите ль!"
   Вариант строфы 5, ст. 3 беловой рукописи из НИОР РГБ, опубликованный в "Молодике": "Соловей России, слава!"
   Для наст. изд. текст стихотворения сверен и выправлен по зап. книжке.
   
   II.25. Ода Горация последняя (IV кн., 16-я) ("Что грязен, Тибр? Струя желта, мутна!", [Май или июнь 1830])
   "Северные цветы: Альманах". 1831. С. 49-50; Стихотворения 1939. С. 90-91; Поэты 1820-1830-х годов. С. 196. Автографы: черновой автограф б. д. (на обороте черновика стихотворения "Русский соловей в Риме") под заглавием "Ода Горация IV книги 16я" -- черновики и беловики, л. 95, беловой автограф -- зап. книжка, л. 39 об-40. Датируется по сочинённому одновременно стихотворению "Русский соловей в Риме".
   М. И. Аронсон также упоминает об известном ему автографе в письме к А. Дельвигу от 14/2 сентября 1830 г. (Стихотворения 1939. С. 228), определить место хранения которого в настоящий момент затруднительно.
   В IV-й книге "Од" Квинта Горация Флакка (65-8 до Р. X.) их только пятнадцать.
   
   II.26. Стансы ("Когда безмолвствуешь, природа...", [Первая половина 1830]) "Венера". 1831. Ч. 2. С. 34 (цензурное разрешение 18 сентября 1830, что позволяет датировать стихи первой половиной года); Стихотворения 1937. С. 127 (с произвольной датировкой "1828"); Стихотворения 1939. С. 54 (с по-прежнему неверной датировкой "1828?"); Поэты 1820-1830-х годов. С. 188-189 (с уточнённой датировкой "1830"); Русские поэты XIX века. С. 485-486 (с прежней неверной датировкой "1828?"); Поэты тютчевской плеяды. С. 298 (с повтором неверной датировки "1828?"); Русская поэзия 1826-1836. С. 248-249 (по изд. 1972); Науки жрец и правды воин! С. 171-172 (по изд. 1972). Автограф неизвестен.
   
   II.27 Послание к А. С. Пушкину [неизданная авторская версия, РГАЛИ]
   Из гроба древности тебе привет!
   Тебе сей глас -- глас неокреплый, юный!
   Тебе звучат, наш камертон Поэт,
   На лад твоих настроенные струны.
   Простишь меня великодушно в том,
   Когда твой слух, взыскательный и нежной,
   Я оскорблю неслаженным стихом
   Иль рифмою нестройной и мятежной;
   Но, может быть, порадуешь себя
   В моем стихе своим же ты успехом,
   Что в древний Рим отозвалась твоя
   Гармония, хотя и слабым эхом.
   
   Из Рима мой к тебе несётся стих,
   Весь трепетный, но полный чувством тайным,
   Пророчеством, невнятным для других,
   Но для тебя не тёмным, не случайным.
   Здесь, как в гробу, грядущее видней;
   Здесь и слепец дерзает быть пророком;
   Здесь мысль, полна предания, смелей
   Потьмы веков пронзает орлим оком;
   Здесь Дантов стих всю землю исходил
   От дна земли до горнего эфира!
   Здесь Анжело, зря день последний мира,
   Пророчественной кистью гробы вскрыл.
   Здесь, расшатавшись от изнеможенья,
   В развалины распался древний мир,
   И на обломках начат новый пир,
   Блистательный, во здравье просвещенья,
   Куда чредой все племена земли,
   Избранники, сосуды принесли;
   Куда и мы приходим, с честью равной,
   Последние, как древле Рим пришел,
   Да скажем в пре решительный глагол,
   Да поднесем и свой сосуд заздравный! --
   Здесь двух миров и гроб и колыбель!
   Здесь нового святое зарожденье!
   Предчувствием объемлю я отсель
   Великое отчизны назначенье!
   
   Когда, крылат мечтою дивной сей,
   Мой быстрый дух родную Русь объемлет
   И ей отсель прилежным слухом внемлет,--
   Он слышит там: со плесками морей,
   Внутри её просторно заключенных,
   И с воем рек, лесов благословенных,
   Гремит язык, созвучно вторя им,
   От белых льдов до вод, биющих в Крым,
   Из свежих уст могучего народа,
   Весь звуками богатый как природа:
   Душа кипит!..-- Когда же вспомяну,
   Что сей язык на пиршестве готовом
   Призван решить последним, полным словом
   Священнейшую разума войну,
   Да мир смирит безумную тревогу,
   Да царствуют закон и правота,
   Какой тогда хвалой гремлю я Богу,
   Что сей язык он мне вложил в уста.
   
   Но чьи из всех родимых звуков мне
   Теснятся в грудь неотразимой силой?
   Всё русское звучит в их глубине,
   Надежды все и слава Руси милой,
   Что с детских лет втвердилося в слова,
   Что сердце жмёт и будит вздох заочный,--
   Твои, певец! избранник божества!
   Любовию народа полномочный!
   Ты русских дум на все лады орган!
   Помазанный Державиным предтечей
   Наш депутат на Европейском вече,
   Ты -- колокол во славу россиян!
   
   Кому ж, певец, коль не тебе, открою
   Вопрос, в уме раздавшийся моём
   И тщетно в нём гремящий без покою:
   Что сделалось с российским языком?
   Что он творит безумные проказы?
   Тебе странна, быть может, речь моя,
   Но краткие его развернем фазы --
   И ты поймешь, к чему стремлюся я.
   
   Сей богатырь, сей Муромец Илья,
   Баюканный на льдах под вихрем мразным,
   Во тьме веков сидевший сиднем праздным,
   Стал на ноги уменьем рыбаря
   И начал песнь от Бога и Царя.--
   Воскормленный средь северного хлада
   Родной зимы и льдистых Альп певцом,
   Окреп совсем и стал богатырём,
   И с ним гремел под бурю водопада.
   Но, отгремев, он плавно речь повёл
   И чистыми Карамзина устами
   Нам исповедь народную прочёл,--
   И речь неслась широкими волнами:
   Что далее -- то глубже и светлей;
   Как в зеркале, вся Русь гляделась в ней,--
   И в Океан лишь только превратилась,
   Как Нил в песках, внезапная сокрылась,
   Сокровища с собою унесла,
   И тайного никто не сметил хода...
   И что ж теперь? -- вдруг лужею всплыла
   В Истории не-русского народа.
   
   Меж тем когда из уст Карамзина
   Минувшее рекою очищенной
   Текло в народ: священная война
   Звала язык на подвиг современной;
   С Жуковским он, на отческих стенах
   Развив с Кремля воинственное знамя,
   Вещал за Русь: пылали в тех речах
   И дух Москвы и жертвенное пламя:
   Со славой он родную славу пел,--
   И мира звук в ответ мечу гремел.
   Теперь, кому ж, коль не тебе, по праву
   Грядущую свою вручит он славу?
   
   Что ж ныне стал наш мощный богатырь?
   Он, гальскою диэтою замучен,
   Весь испитой, стал бледен, вял и скучен,
   И прихотлив, как лакомый визирь,
   Иль сибарит, средь томного дреманья
   На ложе роз подемлющий стенанья,
   Когда под ним сомненья лепесток: --
   Так наш язык: от слова ль праздный слог
   Чуть отогнешь, небережно ли вынешь,
   Теснее ль в речь мысль новую водвинешь,--
   Уж болен он, не вынесет, кряхтит,
   И мысль на нём, как груз какой, лежит!
   Лишь песенки ему да слёзы милы;
   Лишь только б ум был тихо усыплён
   Под рифменный, отборный пустозвон!..
   Что, если б встал Державин из могилы?
   Какую б он наслал ему грозу?
   На то ли он его взлелеял силы,
   Чтоб превратить в ленивого мурзу?
   Иль чтоб ругал заезжий иностранец,
   Какой-нибудь писатель-самозванец,
   Святую Русь российским языком
   И нас бранил -- и нашим же пером!..
   
   Недужного иные врачевали,
   Но тайного состава не узнали:
   Тянули из его расслабших недр
   Зазубренный спондеем гекзаметр*,
   Но он охрип...
                       -- И кто ж его оправит?
   Кто от одра болящего восставит?
   Тебе открыт природный в нем состав,
   Тебе знаком и звук его и нрав,
   Врачуй его: под хладным русским Фебом
   Корми его почаще чёрным хлебом,
   От суетных печалей отучи
   И русскими в нём чувствами звучи,--
   Да призови в сотрудники Поэта
   На важные Иракловы дела,
   Кого судьба, в знак доброго привета,
   По языку недаром назвала:
   Чтоб богатырь стряхнул свой сон глубокой,
   Дал звук густой и сильный и широкой,
   Чтоб славою отчизны прогудел,
   Как колокол из меди лит Рифейской,
   Чтоб перешел за свой родной предел
   И понят был на почве Европейской.
   * Это не может относиться ни к гекзаметрам Жуковского, ни Гнедича, потому что они не зазубрены спондеями. Автор. [В авторской рукописи стихов -- в зап. книжке, л. 47-51 об.-- данное примечание отсутствует -- И.Г.В.].
   [20 июня --17 июля и август 1830. Рим]
   
   "Денница". 1831. С. 107-114, с многочисленными цензурными купюрами и искажениями и датой: "Рим. Август 1830". На самом деле "Послание" закончено 17 июля (н. ст.) 1830 г. (Итальянские впечатления. С. 166). Очевидно, что оно продолжало дорабатываться и в августе 1830 г. С уточнённой (но всё равно не вполне точной датой) "Рим. [14 июля] 1830 г." и сохранением прежних купюр и искажений в: Стихотворения 1937 С. 172-177 и Стихотворения 1939. С. 86-90. С восстановлением главных цензурных купюр и частичными исправлениями по зап. книжке, л. 47-51 об. (единственный сохранившийся автограф), а также новой датой "Июль 1830. Рим" в: Поэты 1820-1830-х годов. С. 189-193 и Науки жрец и правды воин! С. 175-177 В Русская поэзия 1826-1836. С. 249-254 б. д. (в разделе "1830") но по изд. 1972. Однако и эти публикации далеки от исправности.
   История бесконечных превращений текста "Послания к А. С. Пушкину", впервые публикуемого в авторской версии лишь в наст, изд., когда с момента написания прошло, напомним, почти 200 лет,-- может быть, наиболее очевидный случай того, как текстология служит политике, а редактор и публикатор видят только то, что им хочется увидеть (о чём подробнее в разделе 1.4).
   Ниже приводим основные отличия цензурного варианта 1831 (переизданного в 1939) от публикуемого в наст, изд., а также отличия от изд. в книгах: Поэты 1820-1830-х годов (1972), Русская поэзия 1826-1836 (1991) и Науки жрец и правды воин! (2009).
   Ст. 21 (исправлен в изд. 1972 и 2009): Здесь Дантов стих всю бездну исходил.
   Ст. 33 (исправлен в изд. 1972 и 2009): Да скажем наш решительный глагол.
   Ст. 49-54 после "Душа кипит!.." отсутствовали вовсе (исправлено в изд. 1972, 1991 и 2009).
   Между ст. 76 и 77 отсутствует разбивка на строфы в предыдущих изд.
   Ст. 97: В Истории российского народа.
   Тот же ст. 97 в изд. 1972, 1991 и 2009: В "Истории не русского народа".
   Ст. 109 во всех предыдущих изд.: Грядущую вручит он славу?
   Ст. 114-116:
   Иль сибарит, на розах почивавший,
   Недужные стенанья издававший,
   Когда под ним сминался лепесток.
   Те же ст. 114-116 в изд. 1972, 1991 и 2009:
   Иль сибарит, на розах почивавший,
   Недужные стенанья издававший,
   Когда под ним сминался лепесток.
   Ст. 122 во всех предыдущих изд.: Лишь песенки ему да брани милы; Ст. 136 -- в рукописи (зап. книжка, л. 51) отсутствует сноска. Ст. 142 (исправлено в изд. 1972,1991 и 2009): Корми его почаще сытным хлебом, Заключительный ст. отсутствовал. В изд. 1972, 1991 и 2009 он читался так:
   
   И понят был на вече европейском.
   
   II.28. К Фебу ("Плодов и звуков божество!", [Рим. Лето 1830]) "Северные цветы" 1831. С. 67; Стихотворения 1937. С. 180 (с датировкой "1830"); Стихотворения 1939. С. 84-85 (с мотивацией датировки там же: 227). Автограф -- зап. книжка, л. 40.
   
   II.29. Чтение Данта ("Что в море купаться, то Данта читать...", [Рим. Лето 1830])
   "Северные цветы" 1831. С. 7; Стихотворения 1937 С. 181 (с датировкой "1830"); Стихотворения 1939. С. 85 (с мотивацией датировки там же: 227); Поэты 1820-1830-х годов. С. 194; Русские поэты XIX века. С. 489; Поэты тютчевской плеяды. С. 300; Русская поэзия 1826-1836. С. 254. Автограф -- зап. книжка, лл. 40-40 об.
   
   II.30. Критику ("Вменяешь в грех ты мне мой тёмный стих...", [Рим. Лето 1830])
   "Литературная газета" 1830. Т. II. С. 161 под заглавием: "Сравнение", принадлежащим, как можно предположить, А. А. Дельвигу. Под предположительно прочитанным М. И. Аронсоном заглавием "Пушкину" (в рукописи -- письме Ш. к Дельвигу -- оно вымарано) в: Стихотворения 1937. С. 178 (без пояснения почему) и Стихотворения 1939. С. 90 (с мотивацией датировки там же, с. 228). На этом, вполне безосновательном, гадательном чтении, Аронсон строит предположительную полемику Ш. с Пушкиным, проецируя нетерпимо полемическую атмосферу 1920-1930-х на 1820-1830-е и на взаимоотношения внутри "аристократической партии" в литературе, к которой принадлежали Пушкин, Дельвиг, Вяземский, Ш. В. С. Киселёв-Сергенин счёл такое прочтение ошибочным и указал в качестве адресата стихов Ореста Сомова (Поэты 1820-1830-х годов. С. 702-703). Под новым заглавием "Критику", восстановленным по зап. книжке, в книгах: Поэты 1820-1830-х годов. С. 195; Науки жрец и правды воин! С. 173.
   Дошедший до нас автограф -- зап. книжка, л. 40 об. В 10-й строке в зап. книжке вписан вариант "Вот Алеатико струя густая", впоследствии отвергнутый.
   М. И. Аронсон также упоминает об известном ему автографе в письме к А. Дельвигу от 14/2 сентября 1830 г. (Стихотворения 1939. С. 228), определить место хранения которого в настоящий момент затруднительно.
   Интересный анализ эпиграммы (хотя и основанный на ложном прочтении Аронсоном её адресата как Пушкина) дан В. Н. Топоровым, в частности, указывающим на финал Каллимахова "Гимна к Аполлону" в издании и переводе И. И. Мартынова (Гимны Каллимаха Киринейского / Пер. с греч. и примеч. Ивана Мартынова. СПб.: в тип. Иос. Иоаннесова, 1823. С. 39 и 41) как на вероятный источник образов стихотворения Ш. (В. Н. Топоров. О стихотворении Шевырёва "(Пушкину}" и античной параллели к нему // Лотмановский сборник. М.: ОГИ, Издательство РГГУ, 1997. Вып. 2. С. 237-241).
   
   II.31. Тройство ("Я, в лучшие минуты окрыляясь...", [Рим. Лето 1830]) "Северные цветы" 1831. С. 101; Стихотворения 1937. С. 182; Стихотворения 1939. С. 85; Поэты тютчевской плеяды. С. 285. Автограф -- зап. книжка, л. 41.
   
   II.32. К Италии ("Лобзай и жги и жми меня к устам...", [Рим. Лето 1830]) Под заголовком "Италии", без подписи и с датировкой "1829" впервые "Московский наблюдатель" 1835. Ч. 2. Кн. 5. С. 54. Повторено в Стихотворениях 1937. С. 183. В Стихотворениях 1939. С. 86 уточнена дата написания "лето 1830" и сообщается, что стихотворение предназначалось Ш. в качестве эпиграфа к воспоминаниям о Риме, "которые посвящу друзьям под именем Альбома" (письмо Погодину от 12 декабря 1830 РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 136 об.). Автограф -- зап. книжка, л. 41. Восстановлен авторский вариант заглавия.
   
   II.33. К матери ("Во мне бьёт радостью твоя живая кровь...", [Рим. Лето 1830])
   Под заголовком "Матери", без подписи и с датировкой "1829" впервые "Московский наблюдатель" 1835. Ч. 2. Кн. 5. С. 54. Предположительно дата и место написания те же, что и у стихотворения "К Италии". Автограф -- зап. книжка, л. 41.
   
   II.34. Широкко ("Воздух скован теплотой...", [Рим. Лето 1830]) "Северные цветы". 1831. С. 36; Стихотворения 1939. С. 85-86 (с мотивацией датировки там же: 227); Поэты тютчевской плеяды. С. 301. Как уже отмечалось в 1.4, редакторское исправление в изд. 1939 в 10-й строке "морит" вм. диалектного "марит" (т.е. сильно парит как перед дождём или грозою), повторенное в книге Поэты тютчевской плеяды, следует снять, поскольку в автографе -- зап. книжка, л. 41 об.-- именно "марит".
   
   II.35. Соболевскому
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   Видел ты все страны чужды:
   Все народы знают нужды,
   Всюду плачут небеса,
   Всюду люди состарелись
   И довольно нагляделись
   На святые чудеса.
   Видел ты, как Папа дрищет,
   Как француз над картой свищет,
   Как пути германец ищет,
   Как британец в свете рыщет
   И сказал: "Дай поплетусь
   Лучше в нашу Божью Русь!"
   Что мне Рим? -- уж он нанюхан;
   Как на камнях вздуть огонь?
   И кому ж приятна вонь
   От опространных уж кухонь!
   Портер Лондона хорош,
   Рейнвейн германской тож,
   Но и тот и этот движим:
   "Всё осталось за Парижем";
   Но желудок, говорят,
   Эгоист, аристократ:
   Кухня любит монархию,
   Так бегом, бегом в Россию!
   Ты одна лишь без греха,
   Волга -- русская уха! --
   [После 13 июля 1830]
   
   Valentina Rossi. Tre testi inediti di S.P. Sevyrev // Russica Romana. Roma: La Fenice Edizioni, 1994. Vol. I. R 187 (с прочтениями, отличными от нашего). Автограф -- зап. книжка, л. 46. Библиофил и библиограф Сергей Александрович Соболевский (1803-1870) путешествовал в эту пору по Европе. Это, как и три следующие стихотворения, возможно, вдохновлено стихотворным посланием от 13 июля 1830 из Мюнхена, написанным Соболевским от имени их общего друга, переводчика Гёте Н.М. Рожалина (1805-1834), с 1828 жившего за границей, сперва в Германии, а затем в 1831 по протекции Шевырёва переселившегося в Италию для занятий с сыном З. А. Волконской: "Описать тебе хочу я, / Почему, о милый мой, / К вам приехать не могу я / Из Баварии пивной. / Здесь держи лишь востро ухо / И глаза впери горе: / Мудрствовать не будет сухо / Для жильцов Буасере. / Гередиток очи черны / На меня устремлены; / Пухты, Шеллинги и Шорны / Чуть в меня не влюблены; / На меня лишь уповает / Славный Тирш в ученой пре, / И слюну свою пускает / Госпожа Буасере. / Мне прославиться на свете, / Если здесь пробуду я, / И великий скажет Гете / Всей Европе про меня: / "Вот студент, рекомендую! / Что ни день, то по заре / Голову его младую / Мочит друг Буасере"" (Соболевский С. А. Эпиграммы и экспромты / Ред. В. В. Каллаш. М.: С. Г. Мамиконян, 1912. С. 29). В комментарии к "Эпиграммам и экспромтам" В. В. Каллаш поясняет: "Буасере -- знаток искусства, которому покровительствовал Гёте; в его доме, в нижнем этаже, жил Рожалин. Пухта, Шеллинг, Шорн и Тирш -- профессора" (там же, 116).
   
   II.36. Отрывок из путешествия его же [не публиковалось, РГАЛИ]
   
   Приелась родина: как грустно!
   Ничто не естся, всё невкусно.
   Ничто не щиплет аппетит:
   Что за тоска? За апатия?
   Нет, голодна моя Россия,
   И к ней желудок не лежит.
   Уж надоели эти глыбы
   Одной и той же мёрзлой рыбы:
   Как рыбный стол и ни хорош,
   Но наконец одно и то ж
   Кому же в мире не наскучит?
   Меня же голод, голод мучит:
   Так, решено, в коляску сесть!
   Европу всю опить, объесть!
   [После 13 июля 1830]
   Зап. книжка, л. 46 об.
   
   II.37. О н ("Он все концы земли изведал...", [После 13 июля 1830])
   За подписью Ит<альянец> б. д. в "Москвитянин". 1841. Ч. 5. No 10. С. 338; Стихотворения 1939. С. 84 с ложным утверждением в комментариях, что "печатается впервые по рукописи" (там же, 227). Автографы: черновики и беловики, л. 82 об. (черновик) и зап. книжка, л. 42 (беловик). Восстановлен авторский заголовок по зап. книжке.
   
   II.38. Форум
   [неизданная окончательная версия на основе рукописи из РГАЛИ]
   Распаялись связи мира:
   Вещий Форум пал во прах:
   Тяжко возлегла порфира
   На его святых костях.
   Но истлел хитон почтенный --
   И испуганным очам
   Вскрылись веча, там и там,
   Порознь кинутые члены.
   
   И стоят печально ныне
   Кой-где сирые столпы:
   По заброшенной пустыне
   Псы гуляют да попы.
   Есть же форума обломки:
   Так прияли ж от отцов
   Благороднейшую кровь
   Искажённые потомки!
   [Рим. После 13 июля 1830]
   
   Под заглавием "Римский форум (1830. Рим)" в "Молодик" на 1843 год. Ч. 1. С. 104. В Стихотворениях 1937. С. 171 и Стихотворениях 1939. С. 84 М. И. Аронсон издал отличный от опубликованного прежде вариант под новым заголовком "Форум" по черновикам и беловикам, л. 82 об. (где черновик "Форума" следует сразу за черновиком стихов, сочинённых в ответ на стихотворное послание от Соболевского), объявив прижизненную публикацию "цензурным вариантом текста". Беловой автограф (зап. книжка, л. 41 об. -42) демонстрирует, что дело не в цензуре и окончательная редакция "Форума" представляет собой текстологическую проблему: в записанный автором беловой текст были внесены исправления, частично отражающие первопечатную редакцию, частично учтённые в редакции, опубликованной М. И. Аронсоном, при этом исправления эти были неокончательными и некоторые из них оказались впоследствии сняты. Поэт, очевидно, искал наиболее точного выражения своим мыслям о новой, свежей, варварской силе, пришедшей на смену традициям латинской античности и средневековья.
   Ниже приводим разночтения изданий 1843 и 1939:
   Ст. 2: Вещий форум пал во прах (1843) Вольный Форум пал во прах (1939)
   Ст. 10: Кой-где сирые столбы (1843) Кой-где сирые столпы (1939)
   Ст. 12: Псы гуляют да рабы (1843) Псы гуляют да попы (1839)
   Ст. 16: Угнетённые потомки (1843) Недостойные потомки (1939)
   В рукописи, отправленной в "Молодик", имеется следующий вариант 4-го ст., "если Ц<енсура> не позволит": На его немых костях.
   (НИОР РГБ. Ф. 32, И.Е. Бецкой, к. 15, ед. хр. 25. л. 3 об.)
   Рукописная редакция зап. книжки с вариантами:
   

Форум

   Распаялись связи мира:
   Вольный [<-- карандашом, стёрто]
   Вещий форум пал во прах:
   Тяжко возлегла порфира
   На его святых костях.
   Но истлел хитон почтенный --
   И испуганным очам
   Вскрылись веча, там и там,
   Порознь кинутые члены.
   
   И стоят печально ныне
                                                     бы
   Кой-где сирые столпы:
   По заброшенной пустыне
                                                     рабы
   Псы гуляют да попы.
   Есть же форума обломки:
   Так прияли ж от отцов
   Благороднейшую кровь
   Недостойные
   Угнетённые потомки!
   Искажённые [<-- карандашом, прописано довольно ясно]
   
   Таким образом, публикуемая в наст, издании редакция ближе всего к окончательной рукописной, в то время как редакция стихотворения, помещённая В. С. Киселёвым-Сергениным в: Поэты 1820-1830-х годов. С. 195, представляет собой компромисс между текстом, опубликованным М. И. Аронсоном, и зап. книжкой.
   Судя по всему, замысел стихотворения относится ещё к концу предыдущего года, когда в Михайлов день (8/22 ноября 1829-го года) Ш. посетил римский форум в компании двух польских романтиков, о чём 24 ноября/6 декабря 1829-го с извинением сообщал Погодину: "В прошлом письме обещал тебе писать в день твоего Ангела, но с Мицкевичем и Одынцом был на форуме, устал и вечером забыл. Они приехали сюда уж 2 недели, <...> мы часто видимся" (РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 69).
   
   II.39. [Из Беды Достопочтенного] ("Колос<с> сей падёт...", 2 августа 1830. Рим)
   Итальянские впечатления. С. 176. Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 11 об.
   
   II.40. "...Дианы о к о..." (8 августа 1830. Озеро Альбано) Итальянские впечатления. С. 176. Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 13.
   
   II.41. Из двенадцатой песни "Освобождённого Иерусалима" Т. Тассо (Строфа LXIX, "И бледность -- белый лик её покрыла...", 25 сентября 1830. Рим)
   Итальянские впечатления. С. 192 (с черновыми вариантами). Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 29 об.
   
   II.42. Из тринадцатой песни "Освобождённого Иерусалима" Т. Тассо (Строфа XXI, "Но вот из бора зашумела вьюга...", 25 сентября 1830. Рим) Итальянские впечатления. С. 192 (с черновыми вариантами). Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 20 об.
   
   II.43. Эпиграмма
   [не публиковалось, РГАЛИ]
   Наш миньятюрный Рафаэль,
   Наш Рафаэль a l'aquarrel,
   Ты всем на первого походишь,
   И только тем ты не Урбин,
   Что краски на воде разводишь
   И в ней бессмертишь Форнарин.
   [До 15/27 декабря 1830. Рим]
   
   Зап. книжка, л. 43. Форнарина (La Fornarina, "дочь хлебопёка", наст, имя Маргерита Лути, Margherita Luti) -- полулегендарная натурщица и возлюбленная великого урбинца Рафаэля Санти (Raffaello Santi, также известен как Raffaello Sanzio, Rafael(o), Raffael da Urbino; 1483, Урбино -- 1520, Рим).
   
   II.44. Ещё
   [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   Не в славу нам, не к чести невских жён
   На древний Тибр ты гордо притекаешь:
   Там, где веков гремит бессмертный звон,
   Вчерашний титл уместно ль выставляешь?
   Хотя б красой блеснула в сих стенах,
   Но не горишь, как северная роза:
   Лишь след больной лапландского мороза
   Рябит красно в застуженных щеках.
   Хотя б сиял сапфир Невы зыбей
   В твоих очах; но чёрные глазёнки
   Перунами полуденных очей
   Потушат вмиг альбанские девчонки.
   По мрамору изящных римских зал
   Средь смуглых лиц гордясь недужной краской,
   Танцуешь ты малёванною маской,
   Предупредив зараней карнавал.
   Рим. Декабрь 27/151830 г.
   
   Стихотворения 1939. С. 145 по автографу РО ИРЛИ с вариантом 12 ст.: Потушат вмиг затибрские девчонки.
   Автографы: черновики и беловики, л. 1 (черновая рукопись); письмо Погодину от 13 декабря 1830 г.-- 1 января 1831 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 136 и зап. книжка, л. 43. куда вписаны следующие варианты:
   Ст. 1: Не в славу нам, не к чести наших жён
   Ст. 12: Потушат вмиг ал<ь>банские девчонки.
   В черновиках и беловиках, л. 1 в окончательном варианте ст. 12 не выбран ни один эпитет и "затибрские" написано поверх "Ал<ь>банские". Мы сохраняем последний вариант "Альбанские" как встречающийся и в первоначальном черновике и в окончательной редакции. В наст. изд. мы возвращаемся к этому варианту как к окончательному авторскому.
   Черновик позволяет восстановить начальный вариант стихотворения, до его последующей правки:
   
   Не в славу нам, не к чести Невских жён
   В Рим вековой ты гордо притекаешь:
   Где слышен был тысячелетний звон,
   Вчерашний титл уместно ль выставляешь?
   Блестишь ли ты как Северная роза,
   Невы ли цвет лазурится в очах,
   Лишь след больной Лапландского мороза
   Рябит красно в застуженных щеках.
   Хотя б сиял сапфир Невы зыбей
   В твоих очах; но чёрные глазёнки
   Перунами полуденных очей
   Потушат вмиг Альбанские девчонки.
   В толпе богинь средь Ватиканских зал,
   Ты, разордясь своей недужной краской,
   Являешься малёванною маской,
   Предупредив зараней карнавал.
   Рим. Дек. 27/15. 1830.
   
   Черновики и беловики, л. 1.
   
   II.45. Две песни: любовь до счастия и после (1. "Медли, солнце! Стань на долы..."; 2. "Солнце скучное, иди же!.." [1830])
   "Северные цветы". 1831. С. 26-28; Литературные прибавления к "Русскому инвалиду" 1834. No 10. С. 807-808 (с графически несколько иным расположением строк). Неясности первых публикаций легко выправляются по автографу -- зап. книжка, лл. 37-38. Первонач. загл. в автографе "Песня. Любовь до счастия".
   
   II.46. Седьмая песнь "Освобождённого Иерусалима" Торквато Тассо ["Меж тем Эрминия между кустами...", после 25 сентября 1830 -- Четверг, 10 марта 1831. Рим; 1835. Москва (окончательный вариант)}
   Впервые: строфы I-XXII вместе с "Рассуждением о возможности ввести ита-лианскую октаву в русское стихосложение" "Телескоп". 1831. Ч. 3. No 11-12: 263-299 и 466-497 (491-497 сам перевод), строфы LI-CXXIII "Телескоп". 1831. Ч. 6. No 24. С. 461-481. Полностью и с неточной датировкой "1830, Рим" в "Московский наблюдатель". 1835. Ч. 3. Кн. 9. С. 1-35 (строфы I-XLIX с новым предисловием автора) и кн. 10. С. 159-196 (строфы L-CXXIII). Переиздано со сверкой текста перевода по письму к М. Погодину от 15 марта 1831 г. и с предисловием 1835-го года в Стихотворения 1939. С. 148-179; затем в виде отрывка (строфы CXVII-CXXIII) в: Поэты 1820-1830-х годов. С. 196-198 и Науки жрец и правды воин! С. 177-178. В Итальянских впечатлениях (С. 218-221, 222-228, 230-231, 233, 234-237, 241-244) напечатаны только строфы 54, 56-59, 70-78, 60-69 и 79-123 с черновыми вариантами. Автографы -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17 (приводимые в публикации Итальянских впечатлений строфы) и письмо Погодину от 15 марта 1831 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, лл. 148 об. -150 об. и 153-155. Датировка по дневнику (ОР РНБ. Ф. 850, ед. хр. 17; Итальянские впечатления). Версии перевода, изданные в 1831 и 1835 (основа последующих переизданий) не идентичны.
   
   II.47. Песнь попугая. Подражание Тассу из "Освобождённого Иерусалима"
   [не публиковалось, РГАЛИ]
   Взгляни, взгляни, как роза расцветает
   В тиши родной стыдлива и нежна,
   Чуть развернув себя полускрывает,
   Прелестней тем, чем менее видна...
   Вот обнажась в своей красе блистает,
   Вдруг томная, не та уже она:
   Не тот цветок, который, пышно рдея,
   Был юношам и девам всех милее.
   
   Навек, увы! навек от нас умчится
   Пролётным днём цвет юности живой.
   Зелёный Май к долинам возвратится,
   Но уж для нас не быть весне другой.
   Срывай цветок скорей, пока не тмится
   Меж близких туч час утра золотой.
   Спеши любить, ведь дни невозвратимы
   Когда любя, мы можем быть любимы.
   <1830-1831. Рим>
   
   Две приводимые выше октавы датируются временем работы Ш. над переводами из "Освобождённого Иерусалима" и публикуются в наст. изд. впервые. Пунктуация, довольно небрежная, приведена в порядок в соответствии со смыслом.
   Стихотворение сообщено Г. Иоффе в 1957-м Т. Г. Цявловской со следующим примечанием к посылаемой им из Генуи в Москву фотокопии: "Найдено среди бумаг Миниатто Риччи (1792-1877) в родовом замке Риччи в Montepulciano (Италия), среди других рукописей Дениса Давыдова, Шевырёва, Зинаиды Волконской и др." (РГАЛИ. Ф. 2558, оп. 2, ед. хр. 1839, л. 17). В том же почтовом отправлении Г. Иоффе сообщал: "Дубликат и более подробные сведения об архиве Риччи, а также другие немаловажные открытия в заграничных архивах посылаются Б. Томашевскому" (там же, л. 17 об). Т. Г. Цявловская первая атрибутировала стихи как принадлежащие Ш.
   
   II.48. Песнь третья Дантова "Ада" (начало) ("Мною входят в град скорбей безутешных...", <14 октября 1830 и 15 июня 1832. Рим и Боцен>) Вариант начала перевода. Первая публикация в: Дант и его век: исследование о "Божественной комедии" адъюнкт-профессора С. Шевырёва // Учёные записки Имп. Московского университета. 1833 (ноябрь). No V. С. 344 (только первые девять строк); первая полная публикация (двадцать одна строка) в составе Дневника 1829-1832 (Итальянские впечатления. С. 198 и 407).
   
   II.49.
   [не публиковалось, ОР РНБ]
   Свет разума сияет миру:
   Царь мира на земли рождён,
   Облекся не в царей порфиру,
   А в нищету простых пелён.
   Не негой царского чертога
   Он колыбель свою снабдил;
   Но в яслях низменных сокрыл
   Могущество и славу Бога.
   
   Не в громе туч, не в клике брани
   Он к нам с небес своих сошёл;
   Нет, он младенческие длани
   На человечество низвёл,--
   И первый вопль наш, вопль рожденья
   Был первым голосом Его:
   Нам стало братом Божество
   В великой тайне воплощенья.
   <Между 1830 и 1832? Рим?>
   
   Беловой автограф б. д.-- черновики и беловики, л. 94. Место и время написания устанавливается предположительно по типу бумаги и почерку.
   
   II.50. Из восемнадцатой песни "Освобождённого Иерусалима" Т. Тассо ("Не зная<,> кто виною звуков стальных...", 6 января 1831. Рим)
   Итальянские впечатления. С. 220. Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 49.
   
   II.51. Русским литераторам о необходимости издать русский рифмарь ("Я вам спишу Рифмарь, я сделаю услугу...", 26 февраля 1831) "Телескоп". 1831. No 7 С. 382, за подписью: "S"; Стихотворения 1939. С. 145-146; Поэты 1820-1830-х годов. С. 198-19; Науки жрец и правды воин! С. 178-179. Датировка по: Итальянские впечатления. С. 238-239 (с черновыми вариантами). Автографы: письмо к Погодину б. д. (М. И. Аронсон датирует его 15 марта 1831 г.-- см. Стихотворения 1939. С. 230), РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 148; ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 58 и зап. книжка, л. 43 об.
   
   II.52. Кошмар ("Я автор: автора вы исповедь внемлите!..", 26 февраля 1831) Стихотворения 1939. С. 146 по автографу РО ИРЛИ. Датировка по: Итальянские впечатления. С. 239 (с черновыми вариантами)
   Автографы: письмо к Погодину б. д. (М. И. Аронсон датирует его 15 марта 1831 г.-- см. Стихотворения 1939. С. 230) РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 148; ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 58-58 об. и зап. книжка, л. 44-44 об.
   
   II. 53. Камень Данта -- Гвич<ч>иоли (в альбом Влад<имир>у) [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   
   На площади столичной незамечен,
   Ничтожный камень в прахе возлежал:
   Его прохожий, хладен и беспечен,
   Презрительной стопою попирал.
   Но камень тот певец отдохновеньем
   От горних мук навеки освятил:
   И странник днесь идёт к нему с почтеньем,
   И юноша не раз главу склонил,
   И дрожь берёт надменного педанта,
   Когда на нём читает имя Данта.
   
   В красавицах полуденных краёв
   Одна цвела красою незаметной,
   Пока на ней орла земных певцов
   Не опочил случайно взор приветный; --
   Он к ней на грудь с своих небес летал,
   От горнего полета утомлённый,--
   И луч певца над нею воссиял,--
   И юноша, лучом тем ослеплённый,
   В ней полюбил не цвет, не красоту,
   Но грешную Байронову мечту.
   Рим. Апреля 7<1831>
   
   Под загл. "Камень Данта (в Альбом В<ладимиру> Д. П.)" "Альциона" 1833. С. 86-87 (цензурное разрешение 18 октября 1832). С датой по автографу РО ИРЛИ в Стихотворения 1937. С. 186 и Стихотворения 1939. С. 147. Тереза Гвиччоли (Teresa Guiccioli, 1800-1873), жена равеннского аристократа графа Гвиччоли, в 1819-1823 любовница Джорджа Гордона Ноэла Байрона (George Gordon Noel, 6th Baron Byron, 1788-1824), с которой тот жил в 1819-1821 в Равенне, а затем и в Генуе. В 1830-1831 Ш. часто виделся с Терезой Гвиччоли и, находясь, как и Пушкин, под впечатлением от общеевропейского культа Байрона, с некоторым недоумением писал Погодину о сердечном увлечении английского поэта: "...В этом у него предурной вкус. Она рыжая, шея очень белая, но вообще более дурна, чем хороша. Говорят, ума необыкновенного" (Письмо от 13 февраля 1830 г. РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 85). А чуть более чем через год, посылая сочинённые стихи: "Прочел последние три тома "Записок Байрона" -- и как это приятно! Внизу читаю о его любви к гр. Гвиччиоли, а из верхнего этажа [дворца Поли] слышу её звуки. Она живет над нами, -- и я всегда засыпаю под её голос: играет и поет до полночи и, кажется, живет музыкой. Пиеса к ней относится, но я надеюсь её прославить лично, ибо она очень интересна. Локоны волшебные -- и сравнение им готово. Не думай, чтоб я влюбился. Нет, я очень живу скромно..." (Письмо от 21 апреля 1831 г. РО ИРЛИ. Ф. 26, ед. хр. 14, л. 157).
   Автографы: письмо к Погодину от 21 апреля 1831 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 157 и зап. книжка, л. 42 об.
   В наст. изд. под новым загл. и с уточнением текста по зап. книжке. Прежде ст. 10 публиковалась так: Когда на нём читает: Камень Данта!
   
   II.54. ("Там море млечными парами...", 14 апреля 1831, четверг. УМонте Каво) Итальянские впечатления. С. 248. Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17, л. 62.
   
   II.55. Сонет (италиянским размером) ("Люблю, люблю, когда в тени густой...", [21 апреля 1831])
   "Альциона". 1832. С. 45; Стихотворения 1937. С. 187; Стихотворения 1939. С. 147-148; Поэты 1820-1830-х годов. С. 199; Русская поэзия 1826-1836. С. 290-291 (по первопеч. изд.). Итальянские впечатления. С. 250.
   Автографы: ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 17 (позволяющий датировать текст) и зап. книжка, л. 44 об. под загл. "Сонет" б. д.
   Тематически стихотворение развивает 1-ую из "Римских элегий" Гёте, в которой лирический герой, поэт из северной страны вопрошает самого себя о том, не останутся ли речь и мысль, и даже любовное томление его безответными:
   
   Все наслаждается жизнью в стенах вековечного Рима,
   Я лишь напрасно взываю, мне отзыва нет одному!
   Где она? кто назовёт мне её, кто мне укажет
   Ту, которая некогда примет в объятья меня?
   (Гёте 1840. С. 1)
   
   II.56. Журналисту ("Певец любви, уныния и неги...", [Апрель -- июль 1831]) Стихотворения 1939. С. 148 по автографу РО ИРЛИ. М. И. Аронсон считал, что объектом эпиграммы был в качестве издателя "Московского вестника" друг Ш. Погодин (там же, 231).
   Автографы: письмо к Погодину от 2 августа 1831 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14 и зап. книжка, л. 45об.
   
   II.57.
   [не публиковалось, ОР и PK Гарвардского университета]
   Кружася с вами в вальсе шумном,
   Так завертелась голова,
   Что я в кружении безумном
   Утратил мысли и слова.--
   Быть может, многим то завидно,
   Но мне-то бедному как быть?
   И, согласитесь,-- ведь вам стыдно
   Так наши головы кружить? --
   
   Растанцевал я вдохновенье,
   Оно утомлено и спит,
   Но ваше светлое рожденье
   Его мне снова возвратит.
   Так утром солнца луч живящий
   От сна тревожит небеса,
   И песне<й> звонкой и гремящей
   Звучат глубокие леса.--
   29 мая/11 июня 1831, в пятницу. Рим
   
   Лист с припиской "в знак дружбы -- Степан Шевырёв --", вложенный в альбом М. А. Власовой, -- ZAVP, MS Russian 46.8 IX.
   Об адресате стихов см. комментарий к стихотворению "Русский соловей в Риме (в альбом A.M. В<ласов>ой)" (1830). См. также стихотворение "На заданные слова" (1832) в наст. изд.
   29 мая/11 июня 1831 М. А. Власовой исполнилось 44 года.
   
   II.58. Эпиграмма -- октава ("Рифмач, стихом российским недовольный...", [До 2 августа 1831])
   "Московский наблюдатель". 1835. Ч. 3. Кн. 9. С. 10; Стихотворения 1937. С. 188; Стихотворения 1939. С. 179. Автоэпиграмма с долей самодистанцирования, необходимой всякому автору: в данном случае от стихотворного перевода Ш. Седьмой песни "Освобождённого Иерусалима" Т. Тассо.
   Автографы: письмо к Погодину от 2 августа 1831 г. РО ИРЛИ, ф. 26, ед. хр. 14, л. 162 и зап. книжка, л. 45.
   
   II.59. Княгине З. А. Волконской для окт<ября> 10/22 <1831> [неизданная окончательная версия, РГАЛИ]
   
   Вняв мольбе Москвы державной,
   Ветхий прадед городов,
   Под своею сенью славной,
   Угощает дочь снегов.
   Часть бессмертьем шитой тоги,
   В кою мощь он облачил,
   Ей на светлые чертоги,
   Благородно уступил.
   
   Плющ любовный, радость льющий
   В соке гроздий виноград,
   Лавр, торжественно цветущий
   Для возвышенных наград,
   В сенный сад сочетавает --
   И венец из них ей сплёл,
   Да и древо выражает
   Бытия её символ.
   
   Все драгое, что сберёг он,
   Взяв себе на зло векам,
   Вкруг чертога светлых окон
   Разметал он по садам.
   Округлённые их рамы
   Естеством он расписал,
   И окрест святые храмы
   В хор молебный сочетал.
   
   Там герой его достойной,
   В ранах гордый инвалид,
   Сын от древности покойной
   Величаяся стоит,
   Члены тела сохраненны
   Обратив приветно к ней,
   Цезарь в зданиях надменный,
   Озарённый Колоссей.
   
   Там, всю жизни мощь раскинув,
   Где златой горит закат,
   Сосен куполы воздвинув,
   Башни, рамена палат,
   По лазури небосклона,
   Крестоносную главу,
   Во подобье Пантеона,
   Рим возносит в синеву.
   
   Но к востоку покидает
   Он живое бытиё,
   И печально простирает
   Поле мёртвое своё,
   Но живое вечной славой,
   Древле поприще векам,
   Днесь в бездейственности правой
   Отдыхающее там.
   
   Там бегут водопроводы,
   Рвутся, тянутся вдали,
   Там гробниц мелькают своды,
   Тщетно давят грудь земли
   Безымянных зданий группы,
   Божьим пламенем дыша,
   Оживляет эти трупы,
   Мысль -- минувшего душа.
   
   Поле смерти, поле славы
   Рим достойно оградил:
   Окрест цепи величавы
   Гор эфирных округлил.
   Как Олимпы подпирают
   Небо знойное оне:
   Сладострастно возлегают
   Облака на вышине.
   
   Уготованы чертоги,
   Но ужель на облаках
   Не воссядут древни боги,
   В человеческих красах?
   Мысль её -- их лик чудесный,
   Созовет на вертоград,
   Боги красоты небесной
   Снова горы населят.
   
   Но с какой же мыслью нежной,
   Украшая сей чертог,
   Прадед-Рим хламидой снежной
   Апеннин главы облёк?
   Дщерь снегов! ты понимаешь
   Тонкой замысел его?
   Там ты родину встречаешь,
   Ризу края своего.
   
   Будто близ она с тобою,
   Но без хлада, без вреда:
   Утешает мысль мечтою,
   И манит её туда.
   А огни лучей горящих
   Со снегов к чему палят?
   То сердца тебя любящих:
   Так они к тебе горят.
   
   Все с тобой -- любовью друга!
   Прадед-Рим тебя взлюбил,
   Дщерь снегов с душою юга!
   И себе усыновил.
   Веселись же помышленьем:
   Я -- владычица сих мест!
   Все со мной его раденьем:
   Рим и родина окрест.
   
   С неба взор орлицы ясный
   Обнимает край земель:
   Так душой своей всевластной
   Обнимай свой мир отсель:
   Пусть из памятных преданий,
   Как семянный сочный плод,
   Вертоградом вспоминаний
   Жизнь твоя нам расцветёт.
   
   Дивной сей метаморфозой,
   Всё заветное любви,
   Кипарисом, лавром, розой,
   Ты отметь иль оживи.
   Дай расцвесть дерев семьёю
   Всем сочувствием твоим!
   Весь твой мир здесь будь с тобою:
   Долго, долго будь ты с ним!
   Окт. 9/211831
   
   Впервые без заглавия и даты в Сочинениях княгини Зинаиды Александровны Волконской, урождённой княжны Белосельской. Париж и Карлсруэ, 1865. С. 171-175 по первоначальному автографу в альбоме кн. З. А. Волконской в: ZAVP, MS Russian 46.1 II (данный автограф озаглавлен "Октября 11/23 Рим" и имеет в конце ту же датировку, что и в зап. книжке, "Окт. 9/211831"). В наст, изд. впервые публикуется по позднейшему автографу в зап. книжке, л. 52-54. Основные разночтения с прежним автографом и публикацией 1865: Строфа 4, ст. 7-8: Цесарь в зданиях надменный (изд. 1865) В тоге, тканной из лучей (гарвардский автограф и изд. 1865).
   Строфа 5, ст. 3: Сосен куполы воздвигнув (изд. 1865). Строфа 7, ст. 4-5: Тщетно давят грудь земли. Безмятежнных зданий группа (изд. 1865)
   Воспроизведено без загл., б. д. и каких-либо пояснений по неточному тексту первой публикации в: Итальянские впечатления. С. 495-496.
   
   II.60. "Варшава вновь у ног российского владыки!" (<После 21 октября 1831. Рим>)
   Впервые в составе статьи: К. В. Ратников. Русские стихотворные отклики на Польское восстание 1830-1831 гг. как дополнительный исторический источник // Альманах современной науки и образования. Тамбов: Грамота, 2007. No 7 (7): в 2-х ч. Ч. I. С. 153-155.
   Автограф -- зап. книжка, л. 54, где помещено сразу вслед за стихами, помеченными 9/21 октября 1831 года. Именно 21 октября 1831 -- в день, когда перед русской армией сдался гарнизон Замостья,-- окончательно завершилось Польское восстание 1830-1831. Варшава капитулировала за полтора месяца до того, 8 сентября 1831 года, после чего руководивший штурмом генерал И. Ф. Паскевич (раненый при штурме в руку) написал Николаю I: "Варшава у ног Вашего Величества".
   
   II.61.
   [не публиковалось, РГАЛИ]
   Как со гнезда младой птенец орлицы
   Бессильным порывается крылом
   Обнять лазурные поля денницы:
   Так юным встрепенувшися умом,
   Мечтою о бессмертии ты страждешь,--
   Давно ль? -- течёшь -- и океана жаждешь!
   <Между 21 октября и 10 ноября 1831. Рим>
   
   Автограф -- зап. книжка, л. 54.
   
   II.62. Начало отрывка из "Неистового Роланда" Ариоста [не публиковалось, РГАЛИ]
   Но уж пора нам вспомнить о Рогере,
   Что мерит небо на крылатом звере.
   Хоть Витязь мой и не прищурил глазом,
   Хоть цвету в нём лицо не изменяло,
   Но верить не хочу его рассказам,
   Чтоб сердце в нём как лист не трепетало.
   Уж всю Европу промахнул он разом
   И лёгкое снотворное (?) уж мчало
   Его за гранию четы столбов,
   Поставленных Гераклом для пловцов.
   <Между 21 октября и 10 ноября 1831. Рим>
   
   Автограф -- зап. книжка, лл. 54-54 об.
   
   II.63. Стансы
   на 29 октября/10 ноября <1831>
   [не публиковалось, РГАЛИ]
   В тот самый день, когда, приявши дух,
   Из лона ты рождающего вышел,
   И матери оторопевший слух
   Твой первый крик, надежды крик услышал,
   В тот самый день (о дивная звезда!
   Благоговей перед её решеньем!)
   Сопутствуем родным благословеньем,
   Слетаешь ты с лелейного гнезда,
   Где мать тебя млеком души поила,
   Где для тебя второе лоно было.
   
   Родился ты -- тебя не пеленали:
   Не встретил уз твой первый в мир исход,
   И члены жизнь свободно развивали:
   Да будет так и твой второй исход:
   Тебе и днесь не надобны пелена;
   Свободные две силы тут тебе:
   Глас разума и совесть -- глас закона.
   Будь верен им и начерти в себе,
   Что то одно лишь в смертном благородно,
   Что из души его течёт свободно.
   
   На выходе из этой колыбели
   Внезапно сил души не расточи:
   Младой атлет, держи коней у цели;
   В ней собери очей своих лучи,
   Упрись в неё: пусть мысль о ней заляжет
   Во глубь души, как в глубь горы металл;
   По имени я цели не назвал,
   Но твой язык родным то звуком скажет.
   Цель не везде, хоть к ней и разен путь:
   Везде лишь Бог, а смертный где-нибудь.
   
   Иди же к ней: мне сладко будет зреть
   Твой первый лёт и первые движенья,
   И сладостны мне будут помышленья:
   Не даром мне пришлось о нём радеть,
   И от меня, быть может, в сих порывах
   Хоть искра есть: меня он понимал,
   Когда я с ним в сердечных переливах
   Весь свой сосуд в него переливал,
   Когда на нём свои лелеял вежды
   Со взорами гадающей надежды.
   
   Лети, птенец, прямей к своей мете,
   Но если ты, возвившися высоко,
   Почувствуешь, что сердцу одиноко
   И тяжело на хладной высоте,
   Спустися -- вот готовые объятья,
   И вот рука, ты крепко жми её
   И свято мне то будет рукожатье;
   Скрепившись так, удвоив бытиё,
   Бодрей свершим любую мы дорогу,
   Вручив себя самих себе и Богу.
   29 октября/10 ноября <1831>. Рим.
   
   Автографы -- ZAVP, MS Russian 46.1 II под загл. "Стансы на 29 октября" и зап. книжка, лл. 54 об-55 под загл. наст. публ. Публикуется по зап. книжке. Основные разночтения гарвардского автографа из альбома кн. 3. А. Волконской:
   Строфа 2, ст. 2: Не встретил уз твой первый в жизнь исход.
   Строфа 2, ст. 6: Свободные две силы при тебе:
   Строфа 3, ст. 1: Но выходя из этой колыбели
   Строфа 3, ст. 4: В ней собери очей твоих лучи,
   Строфа 3, ст. 9: Цель не везде, хоть к ней m розен путь:
   Строфа 4, ст. 6: Хоть искра есть: меня он поминал,
   Строфа 5, ст. 5: Не презри -- вот безмездное объятье,
   Обращено к ученику Шевырёва юному князю А. Н. Волконскому.
   
   II.64. "О дщерь небес по Вышнему совету!.." (11 ноября 1831. Рим) Итальянские впечатления. С. 334 (с черновыми вариантами и с неточными прочтениями). Автограф -- ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 18, л. 2. Датируется по дате, непосредственно предшествовавшей данной записи.
   
   II.65. "Страна счастливая довольства и покоя..." (22 апреля 1832. У подножия Монблана)
   Итальянские впечатления. С. 401-402. Автограф -- среди дневниковых записей от 22 апреля 1832 в ОР РНБ, ф. 850, ед. хр. 18, л. 48 об., л. 49.
   
   II.66.
   [не публиковалось, ОР РНБ]
   Друг! иль не знаешь ты века златого? -- Давно песнопе<нья>
             С детской невинностью нам много сказали о нём;
   В том незапамятном веке вся жизнь была храмом святыни,
             Чистое пламя любви в чистых хранилось душах,
   А всемогущий закон, который солнцами правит,
             В семени злаков земных тайный зародыш живит,
   Вечный и мирный закон неизбежной, божественной Воли
             Двигал волнами чувств в сердце свободных граждан.
   И вдохновенная мысль, как стрела в указателе Кроно,
             Вечныя истины свет верно являла уму.
   Не было в мире тогда ни отверженных, ни посвященных,
             Чувства живого души не искали у смерти в гробах:
   Каждое сердце равно понимало закон неизменный --
             Горний источник его тайной остался для всех.
   Время златое умчалось -- и произвол дерзновенный
             В тихой природе на век [sic!] рушил божественный мир.
   В чувстве души омрачённой не слышен глас Бога живого --
             И в оглашенной груди замер пророка глагол.
   Только <и> слышны они в глубине душ тихих и бдящих --
             Слово завета таит Волю святую небес.
   В нём испытатель, сходящий на дно <мирозданья,>
             В тайных откроет речах ясный премудрость <свою>.
   Если, счастливец, тебя не оставил твой Ангел-Хранитель,
             Если верен душой веры внушеньям святым,
   Если в девственном взоре луч истины светел и ровен,
             Если голос её в сердце невинном звучит...
   [До 15 июня 1832?]
   
   Автограф -- черновики и беловики, лл. 70-71 об. Край листа оборван, слово в конце ст. 21 восстанавливается предположительно. Также добавлено концевое слово в ст. 22, требуемое элегическим дистихом, которым написано стихотворение. Датируется по типу почерка ("итальянский") и содержанию стихотворения, располагающемуся где-то между "Посланием к A.C. Пушкину" (1830), в котором упоминается о "Дантовом стихе", который "всю землю исходил / От дна земли до горнего эфира", и первым переводом из Третьей песни Дантова "Ада" (1830-1832), основная часть которого была сделана Ш. после 15 июня 1832. Понятие "века златого" (aurea saecula) впервые появляется у Вергилия ("Энеида", кн. VI, ст. 792-797) и связано с восстановлением изначального времени Кроноса-Сатурна, за которым последует переход к благоденствию Рима как мировой державы: "Август Цезарь, отцом божественным вскормленый, снова / Век вернет золотой на Латинские пашни, где древле / Сам Сатурн был царем, и пределы державы продвинет, / Индов край покорив и страну гарамантов, в те земли, / Где не увидишь светил, меж которыми движется солнце, / Где небодержец Атлант вращает свод многозвездный" (пер. С. Ошерова). Эти стихи -- прообраз всех будущих политических "концов истории" в европо-американской традиции с "неизбежным" самоутверждением той или иной страны как мировой державы -- занимали Ш. и в дальнейшем, особенно в связи с казавшейся ему "назначенной" к "высшей цели" судьбой двух великих городов -- Москвы и Рима, о чём см. неизданное стихотворение "Urbi" (1843; III.2.2).
   
   II.67. Начало третьей песни Дантова "Ада" [не публиковалось, ОР РНБ]
   "Мною входят в град скорбей безутешных,
             Мною входят в мученье без конца,
             Мною входят в обитель падших грешных.
   
   Правда подвигла моего Творца:
             Властию Бога, высшей мощью Знанья
             И первою Любовию Отца
   
   Я создана до всякого созданья,
             Кроме предвечного, и нет конца мне:
             Входящие! сложите упованья".
   
   Сии слова на темноцветном камне
             Поверх ворот увидел я, смятенный,
             И рек: "Учитель! речь сия жестка мне",--
   
   И отвечал вожатай искушенный:
             "Здесь отряхаешь прах твоих сомнений.
             Здесь умертвится всякой страх презренный.
   
   Мы прибыли в места вечных селений,
             Где узришь горьких человеков муку,
             Утративших всё благо помышлений".
   
   Потом свою в мою вложил он руку,
             Скрепив меня веселием лица,
             Ввёл в тайное,-- да вскроет их науку.
   
   Здесь вздохи, плачи, крики без конца
             По тверди сей беззвездной так звучали,
             Что в первый миг взрыдал я трепеща.
   
   Языки разные, слова печали,
             Рукобиенья, гнева восклицанья,
             Хрипенья голосов -- шум составляли,
   
   Вечно кружащийся без умолканья
             В сей тверди, коей цвет кладёт <время>,
             Как прах крутится от взрыва дыханья.
   
   Я ж, на главе неведения бремя
             Неся, сказал: "Учитель! ум мой мрачен.
             Открой мне свет, сказав -- что это племя?"
   
   Он отвечал: "Сей жалкой быт назначен
             Для тёмных душ, путь коих на земле
             Ни славой, ни бесславьем не означен.
   
   Причислены к той Ангелов толпе,
             Коих племя Отцу не показало
             Ни буйства, ни вражды, живя в себе.
   
   Блюдя красу, их небо не прияло;
             Их не приемлет ниже ад глубокой,
             Зане от них и грешным славы мало".
   
   Я продолжал: "Какой недуг жестокой
             Так мучит их, что так они взывают?"
             "Кратко скажу,-- сказал мне вождь высокой.--
   
   Сии на смерть уже не уповают..."
   <После 15 июня 1832>
   
   Автограф -- черновики и беловики, лл. 88-88 об.
   
   II.68. На заданные слова
   Бурмистр -- рыба -- сходка -- богоматерь -- ковёр -- мир -- хозяин -- благословение
   [не публиковалось, ОР и PK Гарвардского университета]
   Бурмистр сердец её в бурмистерши избрал
   И дождик стрел и сеть ей дал к проказам:
   Кто в эту сеть как рыба ни попал?
   Кто сходки всех красот ни находил в ней разом?
   Тем именем она прекрасным названа,
   Что богоматери подруга здесь носила,
   Ей упрекают в том, что любит жить она,
   Как та страдать и умирать любила.
   Что же ей не жить, когда вся жизнь при ней
   Ковром живым и гладким разостлалась,
   И сердца мир не ведал тех страстей,
   С которыми страдалица сражалась!
   Когда весь мир для ней весёлый дом,
   Где приготовил ей хозяин угощенье,
   Снабдил его родными и добром
   И всем послал любви благословенье]
   17 июня 1832 в 4-м часу. Воскресенье. Боцен
   
   Автограф экспромта за подписью "С. Ш." в альбоме М. А. Власовой -- ZAVP, MS Russian 46.8 IX. Вторым именем Марии Власовой было Магдалена.
   См. также стихи "Русский соловей в Риме (в альбом A.M. В<ласов>ой)" (1830) и "Кружася с вами в вальсе шумном..." (1832) в наст. изд. и комментарий к ним.
   
   II.69. Три молнии ("Три молнии громодержавный Царь...". [Не позднее октября 1832])
   "Комета Белы". 1833. С. 215-216 перед публикацией очерка Ш. "Болонская школа" (там же: 217-245), что предполагает, что местом и временем создания "Трёх молний" могла быть Италия 1829-1832 годов. Цензурное разрешение на выпуск альманаха получено 30 октября 1832.
   
   III.1. Постскриптум первый: неизданное стихотворение 1833 года
   
   Глаза
   [не публиковалось, РГАЛИ]
   Глаза Италии -- вы уголь чернотою,
   Вы солнце пламенем! -- когда покинул вас,
   И небо южное скатилося за мною:
   Я думал -- с ним и ваш прекрасный блеск угас.
   
   Но на снегах родных вы снова загорелись;
   В холодной родине вы душу мне зажгли:
   Не солнцем вспыхнули, звездами вы зарделись,
   И думы счастия на душу навели.
   
   Вы засверкали мне не ревности кинжалом,
   Не страсти пламенем, как римские глаза,
   И вашей тьмы густой под чёрным покрывалом
   Не теплится любви полуденной слеза!
   
   В вас пламя чистое, как огнь стыдливый Весты!
   Чудесно в нём слились улыбка и слеза:
   Вы, в вечер счастия, глаза младой невесты;
   Над первенцем любви вы матери глаза.
   1833. Октябрь
   
   Автограф -- РГАЛИ, ф. 563, оп. 1 ед. хр. 3, л. 1.
   
   III.2. Постскриптум второй: юношеское гетеанство, вечный город. Неизданные стихотворения 1837 и 1843 годов
   1. <Кёнигу>
   [не публиковалось, ОР РНБ]
   Давно уж Север наш угрюмой,
   Стряхнув незнанья тяжкий сон,
   Питается германской думой
   Её волшебством покорён.
   Во славу нас на русском свете,
   На льдах полунощной страны,
   Трофеи Шиллера и Гете
   Уже давно водружены.
   Отсель сочувствием священным,
   Приемля мысли чудеса,
   Мы за тевтоном дерзновенным
   Летаем гордо в небеса.
   
   Но на прекрасные порывы
   Народа, юного душой,
   Германцы были молчаливы
   И чужд им Север молодой.
   Напрасно там, в лесах дубовых,
   Где льются Днепр, Нева и Дон,
   Неслися звуки песен новых:
   Им не хотел внимать тевтон.
   Ты первый здесь в германском свете,
   В священных мысли областях,
   Всемирным чувством, чувством Гете,
   Завещанным в его словах,
   Трудом ума, душой свободной
   В поэта русского проник,
   И пред тобой певец народный
   Раскрыл и душу, и язык.
   Хвала тебе -- спасибо наше
   Читай в доступных уж словах.
   Нам Муза наша будет краше
   У Музы Гетевой в гостях.
   Её пера живой наследник,
   Её души всемирной полн,
   Будь русской музы проповедник
   От Немана до Рейнских волн.
   <1837>
   
   Лексически, метрически и образно связано с приветственными стихами Ш. "Брюллову" (1836). Заглавие дано по содержанию. Черновой автограф без загл. и даты -- черновики и беловики, лл. 44-45 на сложенном вдвое половинном листе бумаги с водяным знаком: "J. WHATMAN 1837" (знаменитая тонкая бумага с водяными знаками ручного производства фирмы Джеймса Ватмана). В рукописи есть следующие первоначальные варианты строк, впоследствии вычеркнутые:
   Ст. 5: Во славу мысли в русском свете,
   Ст. 18: На Волге, Каме и Неве
   Ст. 21-23: И то сочувствие святое
   Приемля хладною душой
   Он пребы<вал> в своём покое
   Адресат стихов -- судя по всему, Генрих-Иозеф Кёниг, официальный автор книги "Literarische Bilder aus Russland" (1837), отчасти "надиктованой" Кёнигу товарищем Ш. Н. А. Мельгуновым, о чём много и подробно говорится в разделах 1.1 и 1.2. Так как Мельгунов поселился к этому времени в Германии и Ш. не был посвящен в детали его сотрудничества с Кёнигом, то стихи представляют собой первый, непосредственный и благодарный отклик на издание.
   Дело в том, что в книге "Очерки русской литературы" Кёнига-Мельгунова Ш. была отведена отдельная глава (Очерки русской литературы. С. 188-195; ср. Literarische Bilder aus Russland. S. 256-265), в которой он охарактеризован как автор с "философическим умом" и "эрудициею в области философии, особенно немецкой" (Очерки русской литературы. С. 191). Всё это так, но скорее описывает Ш. до первой поездки в Италию (1829-1832). После 1832-го и общей переориентации с "гётеанства" на "дантеанство" эстетическая позиция Ш. стала куда сложнее, чем то, что о нём думал в своё время очень близко знавший его Мельгунов, впрочем, сам к этому времени поселившийся в Германии и непосредственно с Ш. не общавшийся.
   Очевидно, что после того, как Ш. узнал о том, кто был вторым соавтором книги, он решил от публикации похвал немецкому сочинителю, который "трудом ума, душой свободной / В поэта русского проник", отказаться. Однако стихотворение, пусть и не до конца обработанное, сохраняет ценность как изложение собственных взглядов Ш. на место "наследников" Гёте в общемировом разговоре о будущем.
   
   2.URBI
   [не публиковалось, НИОР РГБ]
   Бездействием тебя безумно упрекая,
   Не ведая судеб страны своей родной,
   Смеётся над тобой толпа людей пустая...
   Но жалкий смех её ничтожен пред тобой!
   Лишь там, где вечный блеск и шум без смысла бродит,
   Где красок пестрота, сменяющихся вмиг,--
   Там жизни яркое присутствие находит,
   Кто жизни таинства душою не постиг.
   Но не понять толпе свободного творенья,
   Движенья тихого глубоко скрытых сил...
   Без шума восстаёт из семени растенье,
   И вот уж гордый дуб всё поле осенил!..
   Невидно, в тишине творится всё живое,
   Чтоб после в красоте могущества предстать;
   И взор лишь разума, иль сердце молодое
   Его до времени умеют угадать.
   Так! не понять толпе великого молчанья,
   Великого труда в себе живущих сил!
   Чудес условных блеск от простоты созданья
   Её безумный взор давно уж отвратил.
   Но ты молчишь теперь, затем что к высшей цели
   Тебя назначила всесильная Судьба;
   Затем, что времена, быть может, не созрели,
   И вкруг тебя ещё не решена борьба.--
   Твой час придёт: падут всё ломкие строенья,
   Громады страшные, незыблемый оплот,
   Все жизни будто бы роскошные явленья
   Ты обличишь во лжи -- и призрак пропадёт!
   Но ты молчишь теперь, молчишь, пренебрегая
   Бесплодною молвой пустых, гремящих дел,
   И силы тихие в груди своей питая --
   Грядущих, славных дней торжественный удел!
   Так иногда корабль, царь гордый океана,
   Толпы покорных волн видавший под собой,
   В бездействии стоит, как остов великана,
   На мелком озере, заброшенный судьбой.
   Пускай, вокруг его, скользя мелькают чёлны,
   Подемля за собой чуть видные струи --
   Он будет недвижим, пока иные волны
   Не примут вновь его в объятия свои...
   Но небосклон над ним опять необозримый,
   Под ним опять темна пучины глубина,
   Вновь океан его объял неодолимый,
   И парусов его надулась ширина.
   Он двинулся, идёт... шумите, непогоды!
   Вдали за ним исчез оставленный им брег.
   Вослед за ним катят взволнованные воды
   И царственный его далёко виден бег!
   1843
   
   Автограф -- НИОР РГБ, ф. 41, Булгаковы, к. 163, ед. хр. 8. Копия рукой неустановленного лица с опиской в заглавии "Urbis" (в действительности требуется либо дательный падеж Urbi -- Граду, либо именительный Urbs -- Град, но никак не родительный -- Града, Urbis), с датой "1843 года" и за подписью "Москвич" (достаточно обычная подпись Ш. под многими стихами и заметками, появлявшимися в "Москвитянине"). При описи материалов идентифицировано как текст Ш. Интонация, метрическое (шестистопный ямб с цезурой) и образное построение, напоминающие о "Думе" Лермонтова (1838), известной Ш. как минимум по изд. 1840-го года {Стихотворения М. Лермонтова. СПб.: в тип. Ильи Глазунова и Ко, 1840. С. 45-48.}, и тот факт, что Ш. в 1841-1843 упорно размышлял о месте Лермонтова в современной ему русской литературе и о судьбах написанного Лермонтовым [см. "Москвитянин". 1841. Ч. 1. No 2. С. 515-538 (рецензия на "Героя нашего времени"); "Москвитянин". 1841. Ч. 2. No 4. С. 525-540 (рецензия на "Стихотворения М. Лермонтова"); "Москвитянин". 1842. Ч. 2. No 3. С. 175-176 (характеристика Лермонтова в отношении к Пушкину); "Москвитянин". 1843. Ч. 2. No 3:. С. 181-182 (о "Валерике" Лермонтова); а также стихотворение Ш. "На смерть Лермонтова" (1841) и мемориальную заметку "Кончина Лермонтова" ("Москвитянин". 1841. Ч. 5. No 9. С. 320)],-- всё это лишь подтверждает авторство Ш. и делает "Urbi" ответом на лермонтовские упрёки собственному поколению, сорвавшемуся с древа жизни как "плод до времени созрелый" (Лермонтов 1840. С. 46; М. Ю. Лермонтов. Собрание сочинений: В 4 т. СПб.: Изд. Пушкинского дома, 2014. Т. 1. С. 299). В противоположность неизбежной гибели, предначертанной Лермонтовым своему поколению, дремлющему до времени "Граду" Ш. (латинское Urbs) -- в первую очередь страстно любимому им Риму, но также и Москве -- ещё предстоит пробуждение и выход на вольный океанический простор истории. Эти стихи делают понятными позднейшую поддержку Ш. гарибальдийского движения и определение им радикальных форм славянофильства как "русского гарибальдизма" [см. письмо Ш. к М. А. Максимовичу из Флоренции в Киев от 13 апреля 1861: "Покойный Костя <Аксаков> был бы и у нас Гарибальди, если бы не сгубил его Гегель, и поняла бы Россия" ("Русский архив". 1872. Т. VI. С. 1208)]. Одновременно очерчиваются и границы литературного дела Лермонтова -- его заслуга была в критике отделённого от подлинности существования, "вечного блеска и шума без смысла", но будущее ему, увы, по мнению Ш., не раскрылось.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru