Шиль Софья Николаевна
Наш Митя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

[]

Наш Митя

I.

   Собственно говоря, он был чужой, а все звали его "наш Митя". Когда он приходил за книжками, старая барышня Антонина Петровна приветливо взглядывала на него поверх очков, которые держались у нее на кончике носа, говорила:
   -- А! Наш Митя! Здравствуй, здравствуй!
   Митя улыбался во весь рот и садился на табуретку возле стола, за которым Антонина Петровна раздавала книги.
   Бывало, что Митя не приходил, тогда Антонина Петровна и другие барыни и барышни в читальне беспокоились и спрашивали друг у друга:
   -- Не слышали, что с нашим Митей? -- Не захворал ли он? -- Что-то не видать нашего Мити!
   Антонина Петровна беспокоилась пуще всех расспрашивала других ребят, приходивших в читальню:
   -- Узнайте, ребятки, отчего наш Митя не приходит. Не случилось ли с ним чего? Не раздавила ли его лошадь?
   Проходило несколько дней, и Митя снова являлся с узелком книг, завязанных в старый ситцевый платок. Лицо его было бледнее обыкновенного, но глаза его -- огромные, черные глаза -- по-прежнему светились, как два уголька.
   -- Вот и ты, брат! -- приветствовала его Антонина Петровна. -- Где пропадал?
   Митя досадливо отмахивался рукой, точно от какого-то невидимого врага, и отвечал:
   -- Опять клубком свертело!
   -- Нога болела?
   -- Да, -- со вздохом говорил Митя, и сейчас же шутливо прибавлял: -- нам не привыкать стать прихварывать!
   Славный мальчик был наш Митя.
   Одна нога у него постоянно болела, и он сильно прихрамывал. Перед непогодой или холодами боль в ноге усиливалась, и он лежал у себя дома, иногда несколько дней подряд.
   Но вы не подумайте, что он был уныл или раздражителен -- совсем напротив! Он всегда говорил о своей болезни шутя, любил приводить разные пословицы, подходящие к случаю, и не падал духом.
   -- Не привыкать кувыкать! -- скажет он, бывало, и так смешно подернет плечом, что, кажется, так и расцеловал бы его.
  

II.

   Митя жил с бабушкой на окраине города, на большой фабрике, где отец его работал у машин. Когда он умер, хозяин позволил старухе с внуком остаться в том углу, в котором семья жила раньше.
   Не велик был этот уголок. Маленькая, низенькая комнатка в одно окно -- вот и все родимое гнездо Мити! Тут они жили раньше вчетвером, потом, когда умерла Митина мать -- жили втроем, а когда умер отец, то Митя с бабушкой остались вдвоем, и в комнате стадо просторней.
   Комната была оклеена дешевыми синими обоями с красными пятнышками, которые должны были изображать маковые цветочки. У самой входной двери стояла большая русская печь, перед которой возилась бабушка. Когда Митя лежал больной на постели, он смотрел, как бабушка своими костлявыми руками бралась за ухват и вынимала из печи чугуны с вареной картошкой, кашей или щами; когда печь только еще разгоралась, он смотрел на прыгающее веселое пламя, следил, как оно лизало дрова, черневшие и тлевшие под красными языками огня. Мите нравилось смотреть прямо на огонь и ему становилось скучно, когда, сгребши уголья в одну большую золотую кучу, бабушка подвигала к ним чугуны и притворяла печь железной заслонкой.
   В комнате у Мити был свой уголок под образами, где он хранил в лубочной корзиночке свои сокровища -- рубанок и долото, подаренные еще отцом. Он любил строгать, но был нетерпелив к работе, -- редко, бывало, сделает что-нибудь до конца.
   Несмотря на больную ногу, Митя не любил сидеть дома и в ясные дни всегда убегал во двор, а иногда подальше. Бабушка ворчала, шамкая беззубым ртом, -- старенька она была! Плохо видела, плохо слышала, зябла и зимой и летом.
   -- В старой кости сугреву нет. -- приговаривала она, залезая на нечь.
   Однако, нраву она была доброго и только для виду поворчит, бывало, на внука, когда он заиграется и не придет вовремя к обеду. Обедали они тогда, когда загудит фабричная труба, и все работники, как муравьи поползут в большую столовую из разных корпусов фабрики.
   -- Что это, бабушка, опять у нас каша? -- спрашивает Митя.
   -- Не наша еда орехи, а наша -- каша, старикам по зубам,--отвечает бабушка.
  

III.

   На фабрике у Мити были знакомые.
   Стоило ему выбежать в сени, чтоб тотчас отворились и другие двери, выходившие в те же сени; оттуда выглядывали растрепанные головы его товарищей.
   Особенно любил Митя одного из мальчиков -- Проньку. Пронька был краснощекий, застенчивый мальчик. Недавно только приехал он с матерью из деревни, и всего стыдился и боялся. Митя принял его под свое покровительство, и между обоими соседями завязалась прочная дружба.
   Но любовь Мити к Проньке не была исключительной. Митя любил еще и других ребяток; потом он любил мастера Селиверстова, который показывал ему машины, любил и плотников Федора и Тараса, главным образом за их богатырский рост и насмешливые замечания по поводу его больной ноги, -- и еще многих других рабочих, живших в корпусах, считал он своими знакомыми.
   Фабрика занимала огромное место у берега реки. Вокруг нее тянулись высокие заборы; только вдоль улицы они прерывались, и уступали место высокому, четырех - этажному кирпичному дому, в котором было проделано столько больших окошек, что дом казался почти стеклянным. За окошками стучали и грохотали машины; особенно страшен был этот шум и гуденье в летнее время, когда бывали вставлены только одни рамы, и когда окна часто открывались; зимою вставляли вторые рамы, и шум утихал. становился глуше.
   Целый день можно было видеть, как неутомимо вертелись за окнами какие-то огромные колеса, стучали большие молотки, опускались и подымались рычаги. Казалось, будто этот огромный дом был не дом, а живое существо, в котором бьется и дрожит жизнь. Как в живом человеке бьется, не переставая, сердце и стучит кровь в жилах, так в большой фабрике стучали колеса, подымались и опускались молотки. На ночь они утихали, и тогда большая красная фабрика спала.
   Во дворе стояли другие корпуса, такие же большие и шумные; между корпусами смиренно ютились маленькие домики, деревянные и каменные: стояли сараи и амбары, был сделан огромный навес, под которым постоянно работала плотничья артель и лежали груды белых пахучих стружек.
   Это было любимое место нашего Мити. Федор и Тарас в красных рубашках стругали и пилили доски, обделывали их для разных надобностей; работа спорилась в их могучих руках, сыпались свежие стружки, сыпались и прибаутки, а Митя стоял и глядел.
  

IV.

   Настоящее царство Мити была фабрика. Но он любил также уходить подальше, особенно в те дни, когда нога не болела и не ныла. Тогда он забирался на берег реки, шел вдоль него далеко-далеко, до тех пор, пока заборы не оставались позади, а перед ним расстилалась только река, да зеленые берега.
   Берег, на котором гулял Митя, был нагорный и спускался к реке крутым откосом. Другой берег реки лежал гораздо ниже, и в весеннее половодье река заливала его.
   Митя обыкновенно уходил гулять один и не любил провожатых. Он старался выбрать время, когда мальчики были чем-либо заняты, -- тихонько выходил за ворота и, ковыляя, шел себе, да шагал вдоль берега реки.
   Митя не знал настоящей деревни и только помнил, как отец всегда рассказывал про свое село, точно про что-то дорогое, чего забыть нельзя Митя представлял себе деревенскую жизнь настоящим раем, а вместе с тем он любил и свою шумную фабрику, и ему жалко было бы расстаться с ней.
   Вместе с отцом ходил он вдоль берега реки, когда еще был совсем маленьким. Отец посидит-посидит на бережку, насмотрится на зеленые луга да на простор, вздохнет и скажет:
   -- Эх-ма!.. Ну, Митяй, по домам!
   Когда отец умер, Митя по-прежнему ходили на берег и забирался гораздо дальше, чем прежде.
   Митя садился на откосе, смотрел, как сплавляют лес по реке, как идут, не спеша, расшивы, точно лебедушки плывут; проедет мимо рыбачья лодка, потом река опустеет и видно только, как играет рыбка у лозняка, ветки которого нежно спускаются к самой воде. Потом опять проплывает расшива; на ней ходят мужики с шестами, упираются грудью в шесты и гонят расшиву. Так и сменяются картины за картиной, а кругом такая тишина, что всякий звук раздается гулко и звонко.
   Раз как-то Пронька увязался за Митей. Мите не хотелось брать его с собой, но потом он махнул рукой и проговорил:
   -- Иди, да не отставай, слышь!
   Пронька молча шел позади, даже не решаясь идти рядом с Митей. Однако, когда оба мальчика миновали последние заборы и вышли на открытое место, Пронька вдруг встрепенулся, дернулся вперед и закричал во все горло, красный от волнения и радости:
   -- Ишь ты! Ишь ты!
   Зеленые поля и простор, спокойная блестящая река точно обожгли Проньку: он скакал, как козел, по траве и, наконец, стад кувыркаться, приговаривая:
   -- А я вот как! А я вот как!
   Митя с удивлением глядел на него, и вдруг вспомнил своего отца и засмеялся.
   -- Эх ты, деревенщина!
   С этих пор он часто брал с собою Проньку.
  

V.

   Кажется, недурно жилось Мите, а он все-таки скучал. И друзья у него водились, и бабушка не била, а все же ему было скучно. Отчего же Митя скучал, спросите вы?
   Не всегда бывал он здоров, чтоб гулять и выходить во двор. Как он ни крепился, как он ни балагурил, а больная нога донимала-таки его. Когда она болела, Митя пропадал от тоски... Еще не рассвело, ночь на дворе -- а гудок уже гудит упорно и зычно. Митя просыпается. Ему нельзя вставать -- нога разболелась. Бабушка ворочается на печи. Митя лежит и думает:
   -- Вот, теперь все встают, спешат, как бы не опоздать на работу. И мастер Селиверстов одевается, торопится чаю выпить.
   В шесть часов тысячи людей уже стоят у станков, и до тонкого слуха больного мальчика доносится смутное грохотанье проснувшейся фабрики. Завертелись в корпусах колеса, свистят ремни, стучат огромные молотки, и Мите становится веселее.
   Рассветает. В окно видно, как растворяется напротив дверь в слесарню, ходят люди, суетятся.
   Бабушка, кряхтя, слезает с печи, -- сколько не лежи, а встать надо! Ея седые всклокоченные волосы, вся ее худощавая, сгорбленная фигура кажутся особенно жалостными в сероватом свете пасмурного ноябрьского утра. Митя смотрит, как бабушка прибирает в комнате, и ему думается, что она всегда была такой старой; ему смешно вспомнить, что она рассказывала накануне про свою молодость -- неужели она была резвой и бедовой девушкой и первой красавицей в деревне? Митя смеется при этой мысли и ворочается на постели.
   -- Лежи, лежи, небось, -- говорит бабушка.
   Она ставит старенький самовар. В комнате запахло дымом; пришлось приотворить дверь в сени. Пахнуло свежим, сырым воздухом. Митя кашляет, бабушка затворяет дверь.
   От свежего воздуха и веселого шума в самоваре к Мите возвращается его обычное доброе настроение. После чаепития он, кажется, так бы и выскочил во двор, и мысль, что он прикован к постели, ужасает его. Чтоб развлечься, он смотрит, как бабушка возится у печки, как роскошно рдеет груда углей, словно драгоценное, червонное золото, --- и старается не думать о фабрике. А фабрика живет без остановки своей жизнью, и вот второй гудок -- значит, восемь часов, люди идут завтракать.
   -- Господи! Какой еще долгий день впереди!.. Бабушка, позови Проню!
   Является Проня с куском хлеба в руке. Он уже побывал у плотников, потом выпросил у кого-то лист помятого картона и собирается сделать из него машину. Оба мальчика решают, что лучше смастерить из него большую лодку и спустить ее в большом чану с дождевой водой, который стоит у слесарни.
   Конечно, лодка не так-то легко делается, и, насорив, Пронька убегает.
   Опять гудок -- двенадцать часов. Митя видит, как из слесарни выходят рабочие, а за ними сам Селиверстов. Никто и не думает зайти к Мите. Все устали, спешат пообедать и отдохнуть.
   Длинный серенький день тянется, тянется, -- и кажется не будет ему конца!..
   Когда еще погасят огни! Когда наступит вечер и желанная ночь! Хоть бы заснуть--нет, не спится Мите! Он лежит и скучает... Таких дней у Мити выпадало много.
  

VI.

   Отец Мити, Андрей, еще за год до своей смерти, попросил знакомого челночника Демьяныча поучить Митю грамоте.
   Челночник Демьяныч был человек сурового нрава, -- молчалив и скуп на ответы. Он держался в стороне от товарищей, никогда не пил. водки и никогда не участвовал в веселых сборищах. Про него знали, что он пришел издалека, с Урала, что у него нет ни кола, ни двора, и что он одинок, "как былина в поле". Никто не водил с ним дружбы, а за советом часто обращались; бывало, что он и деньгами ссудит, поможет выпутаться из беды.
   -- Пропащая твоя голова! -- сказал Демьяныч, а все-таки даст, сколько просят.
   В верхнем этаже большого корпуса, где находились спальни рабочих, в окне Демьяныча до поздней ночи светился огонь. Все улягутся, а он примостится у медного подсвечника и, надев очки, примется за книгу. Лицо его, обыкновенно суровое, становилось еще строже, и на лбу выступали глубокие морщины. Он читал, далеко держа перед собою книгу, и иногда тихонько шевелил губами. Помешает ему кто-нибудь, или заговорит -- он вскинет на подошедшего глаза и посмотрит так, что станет страшно. Каждый поймет, что Демьянычу не до людей.
   И правда: когда Демьяныч читал, мысли его были далеко от всего житейского. Он беседовал душою с Богом и Его праведниками. Демьяныч читал только "божественное". На воскресном базаре, на другом конце города, он купил себе подержанную Библию в порыжелом кожаном переплете. а иногда покупал и тоненькие книжки в бумажных обложках жития святых. У него был сундучок под койкой, куда он запирал книги под замок. Этот сундучок было его единственное сокровище и утешение. Он заменял ему все; и отца, и мать, и любимую жену. Демьянычу ничего не надо было. ни богатства. ни веселья, пока у него был этот заветный ларец, куда он мог бережно складывать каждый вечер свои драгоценные книги.
   Душа его горела восторгом, когда он читал о подвигах святых праведников; чем тяжелее были страдания, которые они принимали за веру Христа, тем радостнее становилось на душе у Демьяныча. Он сам, если бы нужно было, пошел на встречу лютым зверям, львам и тиграм, чтобы пострадать за Христа. Еще любил Демьяныч ветхозаветных пророков, которые стояли за Бога и укоряли народ Израильский в грешной жизни.
   Днем, при работе на фабрике, Демьянычу некогда было думать: дело его требовало сноровки и внимания; но как только работа кончалась, а особенно в праздничные дни, он спешил к своей усладе и забывал все на свете, -- и свою одинокую, трудовую жизнь, и фабрику, и товарищей.-- и улетал мыслями в иной мир, к чудесным подвигам далекой старины.
   Сам Демьяныч сказал как-то Андрею, что не мешало бы приохотить мальчишку к книжной мудрости. Отец Мити обрадовался и поклонился ему, прося взять на себя ученье. Митя скоро одолел грамоту. Демьяныч удивлялся его прыткому уму, но держал себя с мальчиком строго и даже сурово.
  

VII.

   Случилось, что Митя лежал уже четвертый день, а боль в ноге все не проходила. Погода стояла сырая, холодная. Было так скучно, что, кажется, лучше бы и не родиться на свет.
   Прогудел гудок к вечернему чаю -- был пятый час. Бабушка ушла вешать белье, Митя лежал одиноко, и не знал, чем занять свою думушку.
   Дверь скрипнула; Митя обернулся и увидел на пороге Проньку, который таинственно размахивал руками и оглядывался на другого мальчика, стоявшего в сенях.
   -- Пронь!.. Ты чего? -- спросил Митя, приподымаясь на локте. -- Но мальчик медлил в дверях. -- Пронька! Али язык за порогом оставил? -- крикнул Митя. -- Входи, да дверь затворяй, чай теперь не лето. Ишь холоду напустил.
   Энергический окрик Мити подействовал, и Пронька с товарищем вошли в горницу.
   Митя узнал пришедшего. Это был сын дворника с кожевенного завода, находившегося на берегу реки. Летом они часто удили вместе рыбу с маленькой пристани, где стояли лодочники.
   -- А, Мурза! Здорово, брат! -- сказал Митя, улыбаясь. Дворникова сына звали Кирюшей, но Митя, а за ним все остальные, прозвали его Мурзой, потому что у него уши торчали, как у татарина.
   Мурза был страшный разиня и мямля, и про него ребята говорили: "глядит, ровно смотрит, а все мимо!"
   Но Проня не дал Мурзе и рта раскрыть, выхватил у него из рук что-то завернутое в ситцевый платок и, весь красный от волнения, стал развязывать узел и, захлебываясь, говорил:
   -- Вишь, "Кот в сапогах", "Серый волк", "Три "... Их много, много! Еще есть, сколько хошь бери! Много, много их!..
   Но вот узел был развязан и Митя, ничего не понимавший, увидел наконец, в чем дело: Мурза принес книгу. Ребята с жадностью накинулись на нее и чуть не разорвали на кусочки. И было от чего придти в восторг! В книжке были раскрашенные картинки, -- многое множество картинок, на которые нельзя было достаточно наглядеться! На этот раз Мурза оказался важной птицей, он добродушно улыбался и бормотал что-то невнятное: вот, мол, какой он молодец, какую книгу достал!
   Митя не мог понять, откуда у Мурзы такое сокровище? Пронька только лез на кровать и вырывал у него из рук книгу, и даже не давал хорошенько разглядеть, какие-такие "Семь Симеонов" нарисованы на картинке?
   Мите стало досадно и на Мурзу и на Проньку, и он крикнул:
   -- Да что вы оглохли, али очумели?! Дайте мне книжку-то. Откуда взял ее?
   Мурза удивленными глазами посмотрел на Митю и принялся долго и пространно рассказывать, как и вчерась в училище... как вчерась Марья Егоровна... как вчерась ребята говорили... -- но Пронька энергично выхватил из его рук книжку и, подняв ее над головой, сердито крикнул:
   -- В читальне взяли, вот и все тут!.. Ишь ты, ишь ты, "Сивка-бурка!" -- продолжал он, впиваясь глазами в новую картинку.
   Когда прошел первый пыл восторга и картинки, с великой опасностью для их целости, были рассмотрены и Проней, и Мурзой, и Митей,-- последний предложил мальчикам читать вслух. Вернулась бабушка, зажгла лампочку, и трое ребят весь вечер просидели вместе за сказками.
  

VIII.

   Прошло несколько дней.
   В небольшом домике, стоявшем во дворе за конторой фабрики, засветились два окна. Просторная комната, где по утрам учились грамоте дети рабочих, стояла еще пустая. Дворник Липат оправлял и зажигал лампы, потом начал сдвигать простые некрашеные столы и табуретки ближе к середине, к висевшей с потолка лампе.
   Бедна и даже неприглядна была обстановка этой огромной комнаты; только образ в углу, да маленький портрет Государя украшали ее стены, оклеенные дешевенькими и уже побуревшими обоями. Столы и табуретки были грязны и запачканы чернилами; видно было, что за ними уже не год, и не два, а гораздо больше времени учились школьники-бедняки: краска пола тоже давно слиняла и из-под нее проступало дерево.
   Липат оглянулся, заслышав шаги. Вошла пожилая барыня с мешочком в руках; лицо ее дышало добротой и энергией. Она, кажется, и не замечала, как бедна и неуютна была комната. С ее приходом и лицо Липата -- всегда угрюмого -- оживилось.
   -- Здравствуй, здравствуй, -- весело говорила она, суетливо вынимая ключ из мешочка, Она подошла к шкапам, стоявшим у. стены, и стала их отпирать. Замки щелкнули, шкапы раскрылись. Барыня вынула оттуда чернильницу и книги разных величин, и стала выкладывать все на стол. Когда все нужное было выложено, она села на табуретку за столом, и потирая руки, спросила:
   ---- Что, топили нынче, Липат?
   -- Топили, -- отвечал он, ставя лампу на стол перед шкапами. -- Только, доложу вам, Антонина Петровна, сил моих нет с Кузьмой.
   -- А что?
   -- Злодейская у него душа, вот что! Все норовит, как бы меня подвести. Вчерашний день с ног сбился, ключ от двери искал; на печку его упрятал, леший!
   -- Ну, погоди, я с ним поговорю, -- сказала Антонина Петровна. Липат ушел, а вслед за тем раздался топот детских ног -- прибежали читатели, большею частью дети фабричных рабочих.
   Пришли еще две барышни помогать Антонине Петровне раздавать книги мальчикам. Некоторые из них, забрав книжку, усаживались за столы поближе к лампе; другие уносили книги домой; приходили и взрослые, и тоже брали книги.
   Антонина Петровна и обе барышни, сидя за столом, вполголоса разговаривали между собой. Читальня только недавно открылась, и они толковали между собою о том, найдутся ли охотники до чтения?.. Захотят ли дети и большие учиться уму-разуму из книжек?..
   Антонина Петровна и барышни оглядывались на шкапы, где стояли на полках книги, и задумчиво качали головой. Они желали всей душой, чтобы дело их наладилось, и ласково посматривали на первых своих читателей, -- ребят, которые сидели смирнёхонько за столом под висячей лампой и читали сказки и разные истории.
   Отворилась дверь и пропустила двух мальчиков. Один из них был Пронька, другой -- Митя, только что вставший с постели. Пронька тащил за рукав своего товарища, потому что на этот раз робел не он, а Митя.
   Митя удивленно смотрел на раскрытые шкапы, где на полочках стояли рядами точно солдатики. Он никогда в жизни не видывал столько книг! Потом он стал глядеть на старую барыню и двух смеющихся веселых барышень, на стол, где лежали билетики и книжки, и еще больше, когда одна из барышень поцеловала Проньку в щеку и сказала:
   -- Что, опять пришел бутуз.
   Оправившись от смущенья, Митя подошел к столу и попросил сказки. Ему выложили целую кучу книг, одна другой лучше, -- все раскрашенные, с картинками, с золотыми буквами. Митя взял ту, которая была самая толстая, просто из жадности, потому что знал, что не успеет прочесть и тоненькой, -- и сел к другим детям за длинный стол.
   Барышни, улыбаясь, смотрели на него, а Антонина Петровна что-то записывала на бумажке.
   С этого дня началась счастливая пора жизни нашего Мити.
  

IX.

   Да, скоро он стал для всех "наш Митя".
   Наш Митя приходил первым и уходил последним. Он садился на табуретке возле Антонины Петровны и принимал к сердцу все, что делалось в читальне. Он зажигал лампы, когда не могли дозваться Липата, он помогал барышням сдвигать столы, он резал из бумаги билетики. Ему было так весело, что, кажется, лучше и представить ничего нельзя! Когда барышни радовались, что много стало приходить народу и брали много книг, Митя тоже радовался и гордился своей читальней. Когда Мурза вернул книжку--увы! -- с оборванным корешком у переплета, и Антонина Петровна сделала ему выговор, -- Митя страшно рассердился на Мурзу и готов был поколотить за такое небрежное отношение к "нашим" книгам. Сам он тщательно завертывал книги в бумажку и берег их, как зеницу ока. Особенно радовался Митя, когда Антонина Петровна говорила ему:
   -- Вот тебе клей и кисточка, приклеивай ярлычки!
   Митя сидел и клеил, а между тем прислушивался, о чем говорили барышни, и подмигивал одним глазом, когда ему что-нибудь нравилось.
   Настали морозы; барышни думали, что Митя не станет ходить -- как бы не так! Просидев дома с неделю, Митя опять появился в читальне.
   -- А! Наш Митя! Отчего не показывался?
   -- Бабушка шубу шила. -- важно отвечал он.
   И в самом деле, на нем была ватная шуба, да еще какая! Антонина Петровна едва удержалась от улыбки.
   Бабушка, очевидно, перерыла весь свой сундук, чтобы найти из чего смастерить внучку шубейку: вся она была покрыта черным полинялым сукном, а рукава были синие. Митя, видя, что его осматривают, сам стал поглядывать на себя, и проговорил:
   -- Ничего, пусть заплаточки с лоскуточками беседуют!
   В сущности, он был ужасно доволен своей шубой, -- можно было ходить в читальню и не мерзнуть даже в самые сильные морозы.
   Понемногу он так привык к Антонине Петровне и к барышням, так привык помогать им, так гордился и радовался, что может быть полезным, -- что дни болезни стали ему казаться еще мрачнее и печальнее. Но и тут Антонина Петровна сумела развеселить его. Когда он не приходил, и ребята говорили, что Митюха лежит, Антонина Петровна посылала ему книги, одна другой лучше, одна другой толще. И так случилось, что Митя вдруг полюбил читать, и как еще полюбил! Оторваться не мог от книжки!
   Антонина Петровна смеялась и говорила, что он скоро все книжки проглотит, и слова ее были справедливы.
   Подошли жестокие морозы, и даже в бабушкиной знаменитой шубейке было холодно выходить на улицу... Митя засел у себя дома и не показывался в читальне. И другие ребята тоже сидели по домам, точно маленькие звери попрятались они все в свои норки, -- и даже некого было послать к Антонине Петровне. Тогда Митя призвал к себе Демьяныча и со слезами на глазах попросил его достать книжку. Демьяныч нахмурился, но видно, ему жаль стало хромоногого мальчугана, и он в тот же вечер принес ему "Робинзона".
  

X.

   И так вышло, что даже несмотря на долгие дни болезни, Митя почувствовал себя совершенно счастливым.
   Сначала он прочитал все сказки, какие были у Антонины Петровны, потом увлекся книгами, где объяснялись чудеса природы. Ему пришло в голову -- нельзя ли делать опыты, про которые он читал в книжке -- и теперь самой страстной его мечтою стала мечта о трубочках, скляночках, физических приборах и спиртовой лампочке. Но увы! Все это было недоступно для Мити. На трубочки и лампочку нужно было много денег, у Мити же не было ни гроша. Бабушка кое-как перебивалась с внучком, ходила стирать на рабочих, и едва-едва хватало у нее на хлеб насущный. И то она денно и нощно молила Бога за хозяина, который пожалел ее, старуху, да хромоногого ребенка, и не выгнал из теплого, дорогого угла.
   Все это Митя хорошо знал; он думал, вздыхая, что есть же на свете счастливые люди, которые могут проделывать все опыты, какие только вздумается.
   Митя с новым рвением принимался читать и понемногу успокаивался. Дни казались ему удивительно короткими и он ухитрялся читать и по вечерам, при свете маленькой лампы.
   Наступили теплые дни и снова он выползал на свет Божий, снова лазал по столам в читальне, чтобы зажечь лампы, снова смотрел на шкапы и сам себе говорил:
   -- Сколько душе угодно! В волюшку, в раздолюшку!
   Когда кто-нибудь из детворы, сидевшей с книгами за большими столами, начинал дурачиться или щипал соседа, или громко смеялся, читая смешную сказку -- Митя унимал шалунов и сердился не на шутку.
   -- Голова с лукошко, а мозгу ни крошки, -- бормотал он и досадливо отмахивался рукою.
  

XI.

   Случилось однажды, что Митя оказал Антонине Петровне большую услугу. Всего удивительнее было то, что известный разиня Мурза, -- тот самый, который рвал у книг корешки, -- помог Мите и явился настоящим героем.
   Но расскажем все с начала.
   Дворник Липат не даром жаловался Антонине Петровне на Кузьму. Этот Кузьма тоже служил в дворниках на фабрике, и вместе с Липатом сторожил контору и школу. Кузьма завидовал, что уборку шкоды и читальни поручили не ему, а Липату: он сердился, что Липат получает лишний рубль в месяц.
   Кузьма стал всячески досаждать Липату. Он хотел показать и хозяину и Антонине Петровне, что Липат -- негодный мужик. Он прятал ключ от дверей, и когда Антонина Петровна приходила в читальню, а Липат бегал как угорелый, ища ключ, -- он стоял и, посмеиваясь, говорил:
   -- Сами изволите видеть -- не его бы рылом мышей ловить! Какие тут будут распорядки!
   Кузьма разбил тайком стекло в окне, выходившем в сад, и потом рассказывал, что виноват никто иной, как Липат: ушел к куму, не остерег, как приходили работники и озорничали в саду.
   Липат клонил свою головушку, вздыхал и угрюмо молчал, -- и только изредка жаловался на Кузьму Антонине Петровне.
   -- Окажите Божескую милость, -- говорил он, -- заступитесь за меня перед хозяином!
   Липат боялся, что его прогонят; у него была жена и трое детей.
  

XII.

   Так обстояли дела, когда Мурза рассказал однажды Мите, что Кузьма часто приходит к его отцу и хвастает, будто скоро сживет Липата со света.
   Митя знал проделки Кузьмы и весь загорелся гневом.
   -- Погоди, погоди, мы его поймаем! -- воскликнул он, и черные глаза его метнули искры.-- Попадется он, небось!
   Оба мальчика стали думать, то есть, думал Митя, а Мурза только хлопал глазами и смотрел ему прямо в лицо.
   -- Вот что, -- сказал наконец Митя.-- Ты, брат, не зевай, а когда Кузьма придет к вам, беги за мной; там видно будет!
   Дело было уже постом: На солнышке снег таял и был таким хрупким, точно мокрый сахар; становилось тепло, в воздухе уже тепло нежной лаской весны. Ночи стояли тихие и звездные, и луна была круглая, как щит.
   Раз вечером Мурза прибежал за Митей.
   Оба мальчика, возбужденные приключением, живо пробежали по освещенным луною улицам к дворницкой, где жил Кирюшин отец. Там было светло и жарко. Они незаметно проскользнули на кровать и закрылись ситцевым пологом. В дворницкой кроме Кузьмы были еще два мужика в красных рубахах, которых Митя не знал. Они пили и ели, и шумно разговаривали.
   И вот случилось, что Кузьма стал опять хвастать, что сживет со света Липата, и, ударив кулаком по столу, закричал:
   -- Я ему утру нос-то! Погоди! Потянут Варвару на расправу! Отсмею я ему насмешку! Зачешет он у меня затылок!
   Долго он так шумел и бранился, наконец встал и начал прощаться с хозяином.
   Митя и Мурза незаметно выбежали из избы и стали следить: куда пойдет Кузьма?
   Кузьма, выйдя из дворницкой, постоял с минуту, точно раздумывая о чем-то, потом махнул рукой, пробормотал что-то и быстро зашагал по переулку. Мальчики тихонько шли за ним.
   Как забилось сердце Мити, когда вдруг Кузьма своротил в сторону и направился к знакомым воротам! Мальчики не ошиблись: злой умысел искушал Кузьму. Он зашел на минуту в дворницкую и скоро вышел, направляясь к читальне. Он и не подозревал, что два мальчика стояли, притаившись у забора, и наблюдали за ним. А он зашагал к маленькому домику, отворил дверь и вошел в большую комнату, освещенную луною.
   В первую минуту ему стало жутко, словно кто-то стоял в комнате и смотрел на него во все глаза, но он оправился от страха, вспомнив про Липата, и сердце его задрожало от злобы.
   Он вынул из кармана долото, и хотел уже взломать замок у большого шкапа с книгами, стоявшего у самых дверей, как вдруг раздался неистовый крик, и долото выпало из его рук.
   Это закричал Мурза, не помня себя от страха. Митя тоже стоял у дверей; ноги его дрожали, он молча глядел на освещенную луною фигуру Кузьмы и не мог вымолвить ни слова.
   Кузьма, опомнившись, бросился бежать, толкнул в дверях Мурзу, и скоро след его простыл. Тогда Митя пришел в себя и пролепетал:
   -- Беги! Приведи сюда!..
   Мурза хотел бежать за Липатом, но в сенях встретился с управляющим, который слышал крик и хотел узнать, что случилось.
   Подняли долото, мальчики дрожащим голосом рассказали, что видели и слышали, и управляющий велел им идти спать.
  

XIII.

   На другой день чинили суд и расправу. Допросили Кирюшина отца и обоих мужиков, но они не захотели выдавать товарища и отвечали, что Кузьма был пьян и городил чепуху. Так и не могли доказать, что Кузьма хотел сломать замок шкапа.
   Однако, хозяин не пожелал держать Кузьму и велел ему уходить на другое место.
   Мите ночное путешествие не прошло даром; он слег в постель и пролежал целую неделю. Но он не скучал: мысль о том, что он не допустил Кузьму взломать шкап, наполняла его гордостью.
   Все ребята приходили к нему и смотрели на него с почтением, а Митя рассказывал им про ту страшную ночь. Мурза ходил поднявши нос кверху, и чувствовал себя героем. Пронька ужасно жалел, что Митя не взял его с собою, но зато побежал в читальню и первый рассказал всю историю Антонине Петровне. Старая барыня улыбнулась и сказала Проньке, что она уже слышала про подвиг Мити и Мурзы.
   Радовался и Липат, и благодарил Бога, что отделался от своего врага.
   Когда Митя через неделю пришел в читальню, барышни целовали его и называли умником, и к удивлению Мити жалели Кузьму.
   -- Сам заварил кашу и расхлебывай, -- сказал Митя.
   Но Антонина Петровна строго посмотрела на Митю и стала говорить о том, что жалко всякого человека, у которого зависть и злоба в сердце, вот отчего жалко и Кузьму.
   -- Хотелось бы мне помочь ему теперь, когда он сам на себя накликал беду, да показать ему, что не злобой, а добрым делом бывает счастлив человек, -- задумчиво проговорила старая барыня.
  

XIV.

   Прошел пост, зазвонили пасхальные колокола, повеяло теплом -- радостно и весело было на сердце каждого человека, дождавшегося Светлого праздника весны.
   Только наш Митяя сидел у себя и горько плакал.
   Бабушка не дождалась пасхальных колоколов, -- она умерла и лежала теперь в гробу, под образами. Соседи увели к себе .мальчика и утешали его. Лучше всего умел утешать Митю Демьяныч. Он говорил Мите, что не плакать надо, а радоваться: душа бабушки теперь в райской обители и беседует с ангелами; и хоронить бабушку будут не по обыкновенному, а с пением "Христос Воскресе", и священник будет в белой ризе.
   Эти речи успокоили мальчика. Только когда пришли на кладбище, где пахло березовыми почками и молодой зеленью, и опустили гроб в могилу, Митя громко зарыдал и упал на колени.
   Какая-то сердобольная женщина увела его к себе, напоила его, накормила и уложила спать; и Митя скоро уснул крепким сном.
   Женщина эта оказалась Кирюшиной матерью, и Митя проснулся в дворницкой у Мурзы.
   Мурза как умел ухаживал за Митей, и оказался таким добрым парнем, что Митя вспомнил свои прежние насмешки над ним и устыдился их в своей душе.
   Возвращаться домой, в пустую комнату, было страшно. Митя только раз забежал к себе, захватил книжки и вернулся к Мурзе. На дворе фабрики все встречали его с улыбкой соболезнования, жалели "безродного сиротинку" и покачивали головой. Плотники подарили Мите" старый рубанок, Пронькина мать сунула ему в руку пару горячих пирогов с рисом, а мастер Селиверстов подозвал к себе и сказал, что доложит про него хозяину и будет за него просить.
   Когда в читальне узнали про горе, которое постигло "нашего Митю", Антонина Петровна пригорюнилась, и барышни опечалились.
   -- Что-то будет с Митей? -- говорили они.
   -- Что бы такое придумать, куда бы пристроить сироту?
   Но скоро дела нашего Мити приняли неожиданный оборот.
  

XV.

   Мастер Селиверстов сдержал свое слово: он доложил хозяину о смерти бабушки и просил помочь мальчику, оставшемуся без родных. Навели справки: оказалось, что и в деревне, откуда пришел Андрей, у Мити не было родственников. Думали, думали, куда бы деть сироту, и наконец, хозяин фабрики решил послать Митю к своему брату, жившему в имении, в Воронежской губернии.
   -- Может быть, пригодится по письменной части, а в деревне и сам здоровьем поправится, -- сказал хозяин.
   Итак, Митя уезжал из города! Эта весть облетела всю фабрику; иные завидовали ему, другие жалели. Сам Митя не знал, радоваться ли ему, или печалиться. Ему жаль было расставаться с фабрикой, со всеми своими друзьями, но особенно жалко было ему Антонины Петровны и читальни. Он ужасался, когда думал, что может быть в деревне не найдет таких хороших книг; ему жалко было, что не придется больше сидеть в читальне и слушать, что говорят барышни, не придется зажигать лампы, обметать пыль с книг, резать билетики -- одним словом нужно проститься с читальней и со всей прежней хорошо знакомой жизнью!
   Но зато, с другой стороны, Митя ждал чего- то особенного и чудесного от деревни. Он вспоминал отца и его разговоры про деревенскую жизнь, и радовался, что теперь сам будет жить в деревне и узнает наконец, как живут на стоящие мужики.
   Прошли незаметно последние дни и Митю стали собирать в дорогу.
   На прощанье он зашел к Антонине Петровне. В читальне все было по-прежнему: только лампы не горели, потому что стояли светлые дни. Ребятишки сидели у самых окон и читали сказки и разные истории; у стола перед шкапами суетились барышни и Антонина Петровна; так же, как и прежде, лежали на столе билетики и были приготовлены книги.
   Когда узнали, что Митя пришел прощаться, Антонина Петровна заплакала, прижала его к своей груди и перекрестила. Барышни улыбались, но видно было, что им тоже жалко было расставаться с Митей, и они предложили ему на прощанье нарезать еще билетиков. Когда Митя, посидев, собрался уходить, барышни ему сунули что-то в руку.
   -- Это тебе на пряники, -- шепнули они ему. -- Прощай, Митя! Не забывай нас!
   -- Никогда не забуду! -- воскликнул Митя и исчез за дверью читальни.
   На другой день утром, перед самым отъездом, Митя получил от Антонины Петровны большой узел, в котором оказалось разное теплое платье.
   Так и уехал наш Митя в Воронежскую губернию. Что-то он поделывает в деревне? Как-то ему живется в новой обстановке, среди чужих людей?..
   Через несколько дней после отъезда Мити в читальню пришел Демьяныч. Он сурово оглядел шкапы, комнату, сидевших за книгами ребят и попросил у Антонины Петровны что-нибудь "серьезное". Когда ему выложили на стол горку книг, он выбрал себе проповеди святого Димитрия Ростовского.
   Демьяныч стал одним из самых усердных посетителей читальни.

Сергей Орловский.

  

------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Наш Митя. Рассказ Сергея Орловского. Изд. 2-е. -- СПб: 1904. 36 с. ("Читальня Народной Школы")
   Распознание, современная орфография, подготовка текста - В. Г. Есаулов, 23 июля 2015 г.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru