В деревне Подбериподол с председателем волисполкома, товарищем Мигуновым, случился грех один. Хоть и коммунист, и колдунов не признавал, а на поверку сердчишко-то оказалось заячьим. Вот как зайцы по весне. Весенний заяц, в совершеннолетнем возрасте, может даже в журавля влюбиться. Так и товарищ Мигунов втюрился, можно сказать, по самое благодарю покорно, в Настю Грачеву, мироеда дочку, -- вот в чем суть. А Настя Грачева -- краше ее нет на белом свете, то есть по всем параграфам. Как ни крепился Мигунов, -- нет, невозможно устоять. А ведь в третьем годе сам громче всех орал:
-- За бороду этого самого мироеда Грачева да в прорубь торчмя башкой...
Но время свой оборот имеет, и частенько концы с концами сходятся. Был теперь товарищ Мигунов самым желанным у Грачева гостем. Уж почитай все покончили, только бы по рукам ударить, но страшное сомненье подступило к Мигунову, никакого ходу не дает.
Пошел Мигунов совещаться к Кешке Зуеву.
-- Я прибыл к тебе, Кешка, совещаться. Как же я могу в порядке дисциплины в бога верить, раз все отменено? А ее родители требуют...
-- Пропаганду пущал?
-- Пущал. Старик чуть в ухо не дал.
-- Тогда прикинься, быдто что веришь... Раз дураки.
-- Да слов нет, я прикинулся-то очень натурально: в церковь, так в церковь. А они требуют, чтобы в свадьбе полный предрассудок был. Например, иконы чтобы везти. Вдруг до города слух дойдет. Боюсь. Неловко. И то товарищ Абрам в городе намеки делал мне, в роде как: "Вы не на своем, мол, месте".
-- Да-а-а, -- протянул Кешка, -- может значительный конфуз произойти.
Долго еще совещались, самогонки с горя выкушали, а все- таки Кешка Зуев успокоил:
-- Ерунда, не бойся. Все будет оборудовано умственно, согласуемо во всех частях, левее левого.
* * *
В деревне Подбериподол творилось неслыханное, невиданное. Шум, суетня, и мальчишки, как грачи, кричат. Кешка Зуев мастерит на краю деревни через дорогу какую-то белендрясину. Это, говорит, по ученой части называется -- Трехвальные ворота, в роде как Нарвская застава и тому подобное.
Мужичонки, конечно, изо всех потов бьются. Как же иначе, раз сам Грачев единственную дочку выдает.
От столба к столбу, по верху, на бечевке буквы привязали из можжевельника. Отойдешь, посмотришь, как есть ворота, а буквы, конечно, гласят:
"Третий Интернационал".
Мальчишкам любо.
А пониже Кешка Зуев укрепил громадное полотнище, как парус. На нем надпись:
"Пролетарии товарищи Андрей и Анастасия, с законным браком вас, ура, ура, у р а!!!"
To есть так прилично вышло, что боже мой.
* * *
Нынче пасха у нас была ранняя. Однако, с шумом ручьи прошли, и кустарник запушнел весь зеленым таким пухом. Очень хороши были зори ввечеру, а утром жаворонки заливались над полями.
Дорога от деревни Подбериподол была не так чтобы сильно грязная, но и не совсем сухая. Поэтому свадебный поезд ехал, как говорится, -- трух, трух, трух. Впереди всех Кешка Зуев при параде, скуластый, черный, усики самым острым шильцем, -- ну, прямо сапоги тачай, -- а брюки--клёш. Высоко над головой, чтоб было всем видать, он держит красное знамя--в исполкоме взял, -- на знамени белая надпись так и прет в глаза: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" А там -- дружки, через плечи--полотенца с петухами, все честь-честью. А там -- невеста да новая родня. И в хвосте -- жених, товарищ Мигунов, Андрей Иванович, с невестиным братом -- пареньком. С ними, в тарантасе, огромная икона, темная, безликая, только венчики горят. Хоть и не полагается жениху с иконой, да так впопыхах вышло.
-- Очень прекрасно жаворонки поют, -- сказал жених, и не успел рта закрыть, как ахнул.
-- Батюшки мои!.. Да ведь это товарищ Абрам катит навстреть... Держи-ка вожжи, я в кусты ударюсь, -- прошептал он парнишке. -- Чтоб он, окаянный, сдох...
А товарищ Абрам уж и лошадь свою остановил.
-- Здравствуйте, товарищ Абрам! -- испуганно вскричал жених и так заулыбался, словно клад нашел.
-- А я за вами, товарищ Мигунов. Я с комиссией из города в ваш исполком. Дельце есть...
-- Очень даже приятно, -- сказал Мигунов и весь краской налился.
-- Что это у вас? Красное знамя провезли, народ... Манифестация? По какому поводу? А это?
-- А это... это, между нами говоря... это -- образ, очень старинный образ, редкостный образ... Он на учет мною взят, согласно декрету.
-- Это мы на свадьбу едем, -- вдруг пропищал парнишка.
-- На свадьбу? Да-да-да, -- удивился товарищ Абрам и даже засвистал слегка.
Жених ткнул парнишку кулаком в бок и сказал дрожащим голосом:
-- Тут, товарищ Абрам, печальное недоразумение вышло, ежели с точки партийной дисциплины. Действительно свадьба. Несознательный элемент один...
-- Не коммунист?
-- Спаси бог. Разве я допущу до такого провала!
-- Ну, отлично, -- сказал товарищ Абрам. -- Я очень интересуюсь, я никогда этого обряда не видал в деревне. Можно мне?
-- Что, в церковь?.. -- побледнев, вскричал жених. -- Ни под каким видом не советую. И чего там интересного?.. Дьячки орут и орут. Ведь здесь не город. Какая же в деревне может быть интересная религия! Пустяковина одна. Да и церковь очень сырая, сразу человек закашляет... Никак невозможно, товарищ.
-- А все-таки я поеду. Ну, трогайте!
-- Товарищ Абрам?! -- совсем отчаянно воскликнул жених и выскочил из тарантаса. -- Ежели вы поедете, за всякие проистекающие следствия а поручиться не могу.
-- То есть?
-- А так что может такой оборот произойти, что вам будет угрожать по меньшей мере смерть.
У товарища Абрама и брови полезли на лоб. Жених перетрусил своих слов и промямлил в землю:
-- Неспокойно у нас. Очень шебаршит народишка. Темный элемент.
Абрам только рукой махнул.
В церкви целое столпотворение. Да как же! Вдруг сам член уездкома прибыл. У казенки, где свечи продают, соткнув лбы, перешептывались четверо.
-- Пропал я. Окончательно пропал, -- хватался за голову жених. -- Пулю в лоб остается.
-- Ерунда какая, -- бодрился Кешка Зуев. -- Объявись в наличную, и вся недолга.
-- Выручай, батя... Придумай как... -- шептал священнику женихов дядя, Куприян Грачев. -- Я те овечку подарю.
А священник был хотя и рыжий весь, но очень хороший человек: бывало, как выпьет где, сейчас на шляпу красную звезду приколет.
-- Выручу, -- гукнул он толстым голосом. -- Эх, водки бы глотка три-четыре.
Тогда поморгали друг дружке и, крадучись, вручили батюшке стеклянницу.
В это время товарищ Абрам окончил рассмотрение икон -- очень шустрый был -- и подходит.
-- А где ж жених? -- стал он озираться на народ. Народу много было. -- Давайте жениха! Венчайте!
Тут Мигунов весь затрясся и выступил вперед.
-- Товарищ Абрам, -- сказал он, щелкая зубами и белый весь. -- Я, товарищ, намерен вам объяснить, что промежду нас с вами вышло на дороге недоразумение. Оказывается, я сам и есть жених-то, товарищ Абрам.
Товарищ Абрам быстро отступил на шаг, поправил очки, и лицо его стало очень длинным.
-- А что за беда такая! -- вступился Кешка Зуев. -- Товарищ Мигунов не виноват: он через родительскую темноту действует. А родительская темнота тоже неизвестно почему.
Тут женихов дядя, Куприян Грачев, чуть не заплакал.
-- Будьте любезны, товарищ дорогой! -- сказал он, хмыкая носом. -- От религии мы никак то есть не можем отвыкнуть. Не взыщите. А мы вашу власть вот как чтим...
-- Почему вашу? -- спросил Абрам и улыбнулся. -- Странно...
-- To есть, прошибся, будьте любезны... Нашу власть, нашу...
Венчание шло чин-чином: Исаия, кольцами менялись -- и все такое. Батюшка кадил товарищу Абраму на особицу, усердно; жениху с невестой так себе, а прочим христианам -- как попало.
И вот вышел под конец батя с крестом, очень красный, глаза на выкате, откашлялся и стал многолетие катать. Он и во Христе новобрачным, он и благочестивым родителям их я всем православным христианам, а сам выше забирает, выше -- в ушах гудит, у всех рты разверзлись -- этакую бог глотку бате дал, -- потом он еще раз откашлялся, уставился глазами в купол и зарявкал, страшно перекосивши рот:
-- Правительственному же нашему уездкому со члены его и первоприсутствующему во всечестном храме сем болярину товарищу Абраму со сродники его мно-о-о-гая... ле-е-е...
Все закрестились неистово, а матерь невесты даже от умиленья на колени пала.
Товарищ же Абрам, хоть и не нашей веры был, так смешался, что тоже осенил себя святым крестом, хихикнул в кепку да из церкви вон.