Скабичевский Александр Михайлович
Николай Алексеевич Некрасов
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Скабичевский Александр Михайлович
(
bmn@lib.ru
)
Год: 1878
Обновлено: 15/12/2023. 65k.
Статистика.
Статья
:
Критика
Критика и публицистика
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
Аннотация:
(Его жизнь и поэзия).
НИКОЛАЙ АЛЕКСѢЕВИЧЪ НЕКРАСОВЪ.
(ЕГО ЖИЗНЬ И ПОЭЗІЯ)
Да не подумаетъ читатель, чтобы въ статьѣ моей онъ нашелъ полную и всестороннюю, характеристику Николая Алексѣевича Некрасова, и какъ поэта, и какъ журналиста, и какъ человѣка. Представить такую характеристику -- иными словами значило бы произнести полный судъ надъ умершимъ литературнымъ дѣятелемъ. Но не говоря уже о томъ, что въ виду только что закрывшейся могилы, подобный судъ былъ бы слишкомъ поспѣшенъ, въ журналѣ, находившемся подъ его завѣдываніемъ, онъ и невозможенъ, по недостатку какъ исторической перспективы, такъ и историческихъ данныхъ. Для такой полной характеристики необходимо, чтобы были изданы массы писемъ, воспоминаній, записокъ и всевозможныхъ документовъ, по которымъ можно было бы судить о разнообразныхъ отношеніяхъ покойнаго къ массѣ людей всевозможныхъ слоевъ общества и лагерей въ теченіи сорока-лѣтней литературной дѣятельности его. При такихъ условіяхъ понятно, что нетолько полная характеристика, но и мало-мальски обстоятельная біографія Н. А. Некрасова возможна будетъ не ранѣе, какъ лѣтъ черезъ двадцать или тридцать.
Цѣль моей статьи предполагается гораздо болѣе спеціальная. Я намѣренъ представить характеристику лишь одной поэтической дѣятельности Н. А. Некрасова, значенія его стихотвореній, какъ въ настоящее время, такъ и по отношенію къ прошлому нашей литературы. Біографическія данныя, которыя у меня подъ рукою и которыя будутъ представлены ниже, какъ ни скудны они сами по себѣ для полной и всесторонней характеристики личности Н. А. Некрасова, будутъ для насъ вполнѣ достаточны, если они познакомятъ насъ, подъ вліяніемъ какихъ обстоятельствъ жизни сложился талантъ Некрасова и въ какую сторону они направили его.
Съ перваго, поверхностнаго взгляда, поэзія Некрасова представляетъ въ себѣ не мало загадочнаго, можетъ показаться даже стоящею въ вопіющемъ противорѣчіи съ тѣми элементарными данными, какія выработаны относительно соотвѣтствія общихъ.условій жизни поэта и характера его поэзіи. Дѣтство и юность Н. А. Некрасова мало кому извѣстны, но за то всѣ отлично знаютъ, что въ продолженіи послѣднихъ 30 лѣтъ Н. А. Некрасивъ пользовался полнымъ обезпеченіемъ и комфортомъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ извѣстно и то, что по происхожденію принадлежалъ онъ къ дворянскому классу. Сопоставляя эти два факта, слѣдовало бы ожидать, что стихотворенія Н. А. Некрасова должны были бы принадлежать къ той художественно созерцательной школѣ поэзіи, которая развилась именно на этой самой почвѣ дворянскаго комфорта.
Нужно ли повторять въ сотый разъ, что отсутствіе въ личной жизни всякихъ гнетущихъ насущныхъ вопросовъ и мелочныхъ дрязгъ, отдаленность той скорбной среды, гдѣ эти вопросы и дрязги составляютъ всю суть существованія, изящный декорумъ, неизмѣнно окружающій человѣка съ младенчества и до могилы, легкость исполненія всякихъ желаній и прихотей -- все это вмѣстѣ весьма естественно исполняетъ духъ человѣка эллинскимъ ликованіемъ и благодушіемъ, при которыхъ развивается наклонность видѣть въ поэзіи исключительно эстетическое наслажденіе созерцанія божественныхъ сферъ тагъ называемаго "прекраснаго". Такова поэзія А. Толстаго, А. Майкова, Тютчева, Фета и проч. Казалось бы, что и муза Некрасова, выросшая на той же почвѣ, должна была бы принадлежать къ той же школѣ чистаго искуства. Между тѣмъ, поэзія Некрасова представляетъ изъ себя нѣчто діаметрально противоположное. Еслибы вы начали читать стихотворенія Некрасова, не имѣя главнѣйшихъ свѣдѣній о его жизни, вы подумали бы, что онъ вышелъ изъ народа или, по крайней мѣрѣ, очень близко стоялъ къ народной средѣ и что въ тоже время это былъ человѣкъ, котораго жизнь весьма не баловала. Въ самомъ дѣлѣ: какимъ бы образомъ человѣкъ, прожившій всю жизнь въ нѣгѣ и холѣ, могъ-бы такъ чутко постигать всю суть необъятныхъ народныхъ страданій и скудныхъ народныхъ радостей, какъ постигалъ ихъ Некрасовъ? Какъ могъ бы человѣкъ, получившій элегантное, салонное воспитаніе, писать такимъ богатымъ, образнымъ, и въ тоже время простымъ, чисто народнымъ языкомъ, какимъ напитано большинство его произведеній. А главное дѣло -- какъ бы могъ счастливый человѣкъ излить въ своихъ произведеніяхъ такую массу скорби -- скорби, потрясающей васъ до глубины души во многихъ наиболѣе лирическихъ его произведеніяхъ? Въ нашей лирикѣ вообще не мало излито всякаго рода скорби. Возьмите вы, напримѣръ, Полежаева. Всѣмъ извѣстно, что это былъ несчастнѣйшій изъ всѣхъ несчастныхъ русскихъ поэтовъ, что жизнь его въ самой цвѣтущей юности была разбита самымъ безжалостнымъ и безчеловѣчнымъ образомъ, и. естественно, что всѣ стихотворенія его проникнуты мрачнымъ и безотраднымъ отчаяніемъ. но какъ ни много скорби выражается въ стихотвореніяхъ Полежаева, ни одно не способно взволновать, потрясти вашу душу въ такой степени, какъ многія стихотворенія Некрасова. Конечно, большую роль играетъ здѣсь разница въ силѣ таланта. Но одна эта разница еще ничего не объясняетъ. Все-таки остается неразрѣшеннымъ вопросъ, почему же именно сила била употреблена такъ, а не иначе? Что заставило Некрасова свою большую силу употребить на выраженіе никакихъ иныхъ чувствъ, какъ именно на выраженіе скорби, подобно Полежаеву, поэту, о правахъ котораго на подобную же трату своего маленькаго таланта не можетъ быть никакихъ сомнѣній?
Подобныя кажущіяся противорѣчія между жизнію Н. А. Некрасова и.характеромъ его стихотвореній обращали на себя вниманіе весьма многихъ, и не разъ прорывались въ литературѣ намеки и даже прямыя указанія на нихъ. Составилось даже ходячее мнѣніе, за которое особенно крѣпко держались литературные враги покойнаго поэта, что будто Н. А. Некрасовъ искуственно настраивалъ себя на гражданскую скорбь, подъ вліяніемъ разныхъ модныхъ идей, и что поэтому вся эта скорбь дѣланная, напускная. Но противъ подобнаго злостнаго предразсудка лучшимъ опроверженіемъ представляются самыя стихотворенія Н. А. Некрасова и то неотразимое дѣйствіе, которое производятъ они на каждаго читателя, мало-мальски свѣжаго и незараженнаго никакими предвзятыми предубѣжденіями. Извѣстное дѣло, что какъ бы ни былъ великъ талантъ и какимъ бы искуствомъ ни обладалъ онъ по части поддѣлыванья къ чужимъ чувствамъ, онъ никогда не будетъ способенъ всецѣло овладѣть душею читателю, если въ самомъ сердцѣ писателя не найдется никакихъ струнъ, соотвѣтствующихъ выражаемому чувству. Самое большее, что ему можетъ удаться, это съ точною вѣрностью передать внѣшній, такъ сказать, обликъ чувства, дать вамъ объективное представленіе о способахъ и мотивахъ его выраженія; но между подобнымъ объективнымъ представленіемъ и личнымъ проникновеніемъ даннымъ чувствомъ лежитъ непроходимая пропасть.
Что бы вы ни говорили о возможности имѣть такіе воспріимчивые нервы, которые могли бы мгновенно отзываться на какія угодно чувства, совершенно независимо отъ субъективной настроенности поэта, вы не убѣдите въ томъ, чтобы субъективная настроенность не играла здѣсь никакой роли, чтобы поэтъ могъ уподобиться музыкальному инструменту, способному безразлично извлекать какіе угодно звуки. Не говора уже о томъ, что самая эта нервная воспріимчивость можетъ или притупляться, или, напротивъ того, обостряться подъ вліяніемъ личныхъ условій жизни поэта, но и оставаясь тою же самою, она, непремѣнно, подвергаясь вліянію этихъ условій, должна направляться въ ту или другую сторону.
Чтобы разрѣшить эти мнимыя противорѣчія, слѣдуетъ обратиться къ фактамъ жизни Н. А. Некрасова. Они тотчасъ же покажутъ намъ, откуда взялись скорбные звуки некрасовской музы. Въ томъ то и дѣло, что подъ наружнымъ видомъ счастливца, которому многіе завидовали, въ лицѣ Н. А. Некрасова таился человѣкъ, испытавшій много тяжелыхъ минутъ въ своей жизни. Это обстоятельство именно и дѣлало его столь чуткимъ въ народному горю, по пословицѣ, "сердце сердцу вѣсть подаетъ"; оно-то, конечно, и было причиною, что музы ласково ноющей и прекрасной не помнилъ надъ собой онъ пѣсни сладкогласной, и что напротивъ того рано надъ нимъ
... отяготѣли узы
Другой, неласковой и нелюбимой музы,
Печальной спутницы печальныхъ бѣдняковъ,
Рожденныхъ для труда, страданья и оковъ...
Отецъ Н. А. Некрасова, Алексѣй Сергѣевичъ, былъ помѣщикъ средней руки, армейскій офицеръ, не блестѣвшій, какъ видно, особеннымъ образованіемъ, судя по слѣдующимъ стихамъ изъ поэмы "Мать":
Безспорно онъ приличенъ по манерамъ,
Природный умъ я замѣчала въ немъ.
Но нравъ его, привычки, воспитанье...
Умѣетъ ли онъ имя подписать?
Б
о
льшую часть свой службы онъ состоялъ въ гражданскихъ должностяхъ, то при какомъ-нибудь полку, то при какомъ-нибудь генералѣ. Эти адъютантскія должности соединялись съ постоянными разъѣздами, такъ что Алексѣй Сергѣевичъ очень часто бывалъ то въ Кіевѣ, то въ Одессѣ, то въ Варшавѣ. По однимъ извѣстіямъ, въ Варшавѣ, а подругамъ -- въ Херсонской Губерніи, онъ случайно познакомился съ семействомъ богатаго польскаго магната Андрея Закревскаго и влюбился въ старшую дочь его Александру Андреевну, которая и съ своей стороны отвѣчала склонности молодого русскаго офицера. Но о согласіи родителей, игравшихъ въ Варшавѣ видную роль, нечего было и думать. Что могло быть общаго между бѣднымъ, едва гранатнымъ армейскимъ офицеровъ и дочерью знатнаго польскаго богача, получившей изысканное образованіе, красавицы, окруженной поклонниками, по богатству и знатности не уступавшими ея родителямъ? Тогда, не долго думая, Алексѣй Сергѣевичъ увезъ свою возлюбленную прямо съ бала и обвѣнчался съ нею по дорогѣ въ свой полкъ. Разгнѣванный тесть отвергъ свою дочь и не выдалъ ей капитала, назначеннаго ей въ приданое. И вотъ жизнь изнѣженной и привыкшей къ роскоши польской панни съ перваго же дня потянулась среди всякаго рода лишеній и дрязгъ походной армейской жизни. Пространствовавъ еще нѣсколько лѣтъ съ полкомъ, дослужившись до чина капитана, Алексѣй Сергѣевичъ вышелъ въ отставку
и
поселился съ семействомъ въ родовомъ своемъ имѣніи Ярославской Губерніи и уѣзда, въ сельцѣ Грешневѣ, на почтовомъ трактѣ, на знаменитой Владимірской дорогѣ..
Въ опроверженіе тѣхъ ложныхъ слуховъ, какіе ходятъ на Руси объ обширныхъ будто бы наслѣдственныхъ владѣніяхъ Н. А. Некрасова, считаю нелишнимъ сообщить объ этомъ предметѣ свѣдѣнія, переданныя мнѣ сестрою покойнаго поэта, Анною Алексѣевною Буткевичъ. "Сельцо Грешнево, сообщаетъ она:-- начинавшееся и оканчивавшееся столбами съ надписью столько-то душъ, принадлежавшихъ гг. Некрасовымъ, составляла только небольшую часть родовыхъ нашихъ помѣстій, находившихся кромѣ Ярославской, еще въ Рязанской, Орловской и Симбирской губерніяхъ. Въ одно время, довольно отдаленное, все имѣніе представляло жъ цѣломъ нѣсколько тысячъ душъ. Изъ нихъ прадѣдъ нашъ (воевода) проигралъ половину; дѣдъ нашъ, штыкъ-юнкеръ въ отставкѣ, проигралъ вторую; отцу нашему проигрывать было нечего, а въ карты играть онъ тоже любилъ. Къ выходу его въ отставку, по случаю раздѣла имѣнія съ братьями, на всѣхъ т. е. трехъ братьевъ и двухъ сестеръ оставалось 400 душъ".
Изъ этого сообщенія мы можемъ заключить, что имѣніе родителей Н. А. Некрасова едва ли превышало 100 душъ. Между тѣмъ, семейство Алексѣя Сергѣевича было весьма многочисленно: всего было 13 братьевъ и сестеръ, изъ которыхъ въ живыхъ остались въ настоящее время лишь два брата Н. А. Некрасова, Константинъ и Ѳедоръ Алексѣевичи и одна сестра, Анна Алексѣевна. Алексѣй Сергѣевичъ, повидимому, не отличался скопидомствомъ, жизнь велъ разгульную, страстно любя охоту и карты; кромѣ того, велъ какія-то тяжбы по имѣнію, что еще болѣе разстраивало благосостояніе семьи и послѣдняя становилась не рѣдко въ затруднительное положеніе. Соображая все это, мы можемъ заключить, что если на долю Н. А. Некрасова и досталось кое-что родовое, то это могли быть лишь жалкія крохи.
"Сельцо Грешнево, сообщаетъ далѣе сестра покойнаго поэта:-- стоитъ на низовой ярославско-костромской дорогѣ. Трактъ этотъ назывался Владимірскимъ и Симбирскимъ. Барскій домъ выходилъ на самую дорогу, и все, что по ней ѣхало и было видно, начиная съ почтовыхъ троекъ и кончая арестантами, закованными въ цѣпи въ сопровожденіи конвойныхъ, было постоянной пищей нашего дѣтскаго любопытства. Во всемъ остальномъ Грешневская усадьба ничѣмъ не отличалась отъ обыкновеннаго типа тогдашнихъ помѣщичьихъ усадебъ. Мѣстность ровная, плоская, перерѣзываемая извилистою рѣчкою Самаркою. Передъ нею пастбища, луга, нивы, а позади безконечные дремучіе лѣса, сливающіеся съ съ горизонтомъ. Невдалекѣ Волга.
"Въ самой усадьбѣ болѣе всего замѣчателенъ старый обширный садъ, обнесенный рѣшетчатымъ заборомъ, остатки котораго сохранились донынѣ. Ничего остального нѣтъ и слѣда. Гдѣ стоялъ обширный домъ, тамъ теперь скромное зданіе съ надписью: "Распивочно и на выносъ" -- и ничего больше. Самый трактъ, по случаю сильныхъ весеннихъ разливовъ, давно упраздненъ, почтовая гоньба идетъ теперь по другому, высокому берегу Волги, гдѣ въ старое время почта ѣздила только весною, по случаю бездорожицъ. Куда какъ глухо тамъ теперь стало. Не вѣрится, что 20 верстъ до Ярославля и 40 до Костромы".
Николай Алексѣевичъ родился во время еще походной жизни отца, въ 1821 году 22 ноября, въ Подольской Губерніи въ Винмцкомъ Уѣздѣ, въ какомъ-то жидовскомъ мѣстечкѣ. Онъ очень рано началъ помнить себя. По крайней мѣрѣ, въ памяти его живо сохранился со всѣми подробностями эпизодъ вступленія въ наслѣдственный пріютъ, между тѣмъ, какъ ему было тогда. всего три года. "Я помню, разсказывалъ онъ впослѣдствіи матери:-- какъ мы подъѣхали къ дому, какъ меня взяли на руки; кто-то свѣтилъ, идя впереди, и внесли въ комнату, въ которой былъ на половину снятъ полъ и виднѣлись земля и поперечины. Въ слѣдующей комнатѣ я увидалъ двухъ старушекъ, сидѣвшихъ передъ нагорѣвшей свѣчей, другъ противъ друга, за большимъ столомъ (это были бабушка и тетка Алексѣя Сергѣевича). Онѣ вязали чулки и обѣ были въ очкахъ". Хорошая память всю жизнь составляла одно изъ главныхъ качествъ ума Н. А. Некрасова.
Но не веселыя картины дѣтства сохранились въ этой, такъ рано пробудившейся памяти. Помѣщичья жизнь обернулась къ мальчику не тѣми нѣжущими и усыпляющими сторонами, какими прославилась знаменитая "Обломовка", а, напротивъ того, мрачными куролесовскими чертами, напрягающими и раздражающими нервы, преждевременно ожесточающими или запугиващими. Въ нѣкоторыхъ своихъ стихотвореніяхъ Н. А. Некрасовъ даетъ намъ ясное представленіе о впечатлѣніяхъ, внесенныхъ имъ изъ родительскаго дома. Я считаю не лишнимъ припомнить читателю, эти стихотворенія, приведя изъ нихъ извлеченія. Такъ, лирическое стихотвореніе "Родина" всецѣло посвящено воспоминаніямъ дѣтства:
И вотъ они опять, знакомыя мѣста,
Гдѣ жизнь отцовъ моихъ, безплотна и пуста,
Текла среди пировъ, безсмысленнаго чванства,
Разврата грязнаго и мелкаго тиранства;
Гдѣ рой подавленныхъ и трепетныхъ рабовъ
Завидовалъ житью послѣднихъ барскихъ псовъ,
Гдѣ было суждено мнѣ Божій свѣтъ увидѣть,
Гдѣ научился я терпѣть и ненавидѣть,
Но ненависть въ душѣ постыдно притая,
Гдѣ иногда бывалъ помѣщикомъ и я;
Гдѣ отъ души моей, довременно растлѣнной,
Такъ рано отлетѣлъ покой благословенный
И не ребяческихъ желаній и тревогъ
Огонь томительной до срока сердце жогъ...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вотъ сѣрый старый домъ... Теперь онъ пустъ и глухъ:
Ни женщинъ, ни собакъ, ни гаеровъ, ни слугъ,
А встарь? Но помню я: здѣсь что-то всѣхъ давило,
Здѣсь въ маломъ и большомъ тоскливо сердце ныло,
Я къ нянѣ убѣгалъ. . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Нѣтъ! въ юности моей, мятежной и суровой,
Отраднаго душѣ воспоминанья нѣтъ;
Не все, что жизнь мою опутавъ съ первыхъ лѣтъ,
Проклятьемъ на меня легло неотразимымъ --
Всему начало здѣсь, въ краю моемъ родимомъ!..
И съ отвращеніемъ кругомъ кидая взоръ,
Съ отрадой вижу я, что срубленъ синій боръ --
Въ томящій лѣтній зной защита и прохлада --
И нива выжжена, и праздно дремлетъ стадо,
Понуривъ голову надъ высохшимъ ручьемъ,
И на бокъ валится пустой и мрачный домъ,
Гдѣ вторилъ звону чашъ и гласу ликованій
Глухой и вѣчный гулъ подавленныхъ страданій,
И только тотъ одинъ, кто всѣхъ собой давилъ,
Свободно и дышалъ, и дѣйствовалъ, и жилъ...
Въ поэмѣ "Несчастные" подобныя же дѣтскія воспоминанія рисуются еще въ болѣе подробныхъ и рѣзкихъ чертахъ:
Рога трубятъ ретиво,
Пугая ранній сонъ дѣтей,
И воютъ псы нетерпѣливо...
До солнца сѣли на коней -- Ушли...
Орды вооруженной
Не видитъ глазъ, не слышатъ слухъ,
И бѣдный домъ, какъ осажденный,
Свободно переводитъ духъ.
Мѣняя быстро постъ невольный
На празднословье и вино,
Спѣшитъ забыться рабъ довольный.
Но есть одна: ей все равно!
Въ ея думѣ свѣтлѣй не станетъ,
Все тотъ же мракъ, все тотъ же гнетъ:
И сонъ перерванный не манитъ,
И утро къ жизни не зоветъ.
Скорѣй затворница нѣмая,
Рыданьемъ душу отведи!
Терпи любя, терпи прощая,
И лучшей участи не жди!..
Осаду не надолго сняли...
Вотъ вечеръ -- снова рогъ трубитъ.
Примолкнувъ, дѣти побѣжали,
Но мать остаться имъ велитъ:
Ихъ взоръ унылъ, не внятенъ лепетъ...
Опять содомъ, тревога, трепетъ!
А ночью свѣчи зажжены,
Обычный пиръ кипитъ мятежно,
И блѣдный мальчикъ у стѣны
Прижавшись, слушаетъ прилежно
И смотритъ жадно (узнаю
Привычку дѣтскую мою)...
Что слышитъ? пѣсни удалыя
Подъ топотъ пляски удалой;
Глядитъ, какъ чаши круговыя
Пустѣютъ быстрой чередой;
Какъ на лету куски хватаютъ
И ротъ захлопываютъ псы,
Какъ на тѣни ростутъ, киваютъ
Большіе дядины усы...
Смѣются гости надъ ребенкомъ
И чей-то голосъ говоритъ:
"Не правда-ль, онъ всегда глядитъ
Какимъ-то травленнымъ волченкомъ?
Поди сюда!" Блѣднѣетъ мать;
Волченокъ смотритъ и ни шагу.
"Упрямство надо наказать --
Поди сюда!" -- Волченокъ тягу...
"Ату его!" -- Тяжелый сонъ!
Нѣтъ, мой восходъ не лучезаренъ --
Ничѣмъ я въ дѣтствѣ не плѣненъ
И никому не благодаренъ.
Для дополненія нерадостной картины, представьте вы себѣ, что тутъ же на глазахъ мальчика плакала и увядала молодая, прекрасная женщина, угнетенная безобразіями всего этого содома, непригрѣтая и оскорбленная во всѣхъ своихъ самыхъ завѣтныхъ чувствахъ -- и эта женщина была мать несчастнаго ребенка -- Вышедшая изъ болѣе цивилизованной среды и получившая блестящее образованіе, она, конечно, была лучомъ свѣта среди того непрогляднаго мрака, какой окружалъ дѣтство Н. А. Некрасова. Вліяніе ея на дѣтей было, конечно, громадно и нужно ли прибавлять, что "въ высшей степени благотворно. Недаромъ Н. А. Некрасовъ такъ часто вспоминалъ ее въ своихъ стихотвореніяхъ и постоянно относился къ ней съ страстнымъ благоговѣніемъ, какъ къ своему ангелу хранителю, которому онъ обязанъ въ себѣ всѣмъ святымъ и хорошимъ. Такъ, въ поэмѣ "Мать", спеціально посвященной ея воспѣванію, вотъ что свидѣтельствуетъ онъ о ея благотворномъ вліяніи на всѣхъ окружающихъ и на него въ томъ числѣ:
Душа твоя -- она горитъ алмазомъ,
Раздробленнымъ на тысячи крупицъ
Въ величьи дѣлъ, неуловимыхъ глазомъ
Я понялъ ихъ -- я палъ передъ ними ницъ,
Я ихъ пою (даруй мнѣ силы небо!..)
Обречена на скромную борьбу,
Ты не могла голодному дать хлѣба,
Ты не могла свободы дать рабу.
Но лишній разъ не сжало чувство страха
Его души -- ты то дала рабамъ --
Но лишній разъ изъ трепета и праха
Онъ поднялъ взоръ бодрѣе къ небесамъ...
Быть можетъ, даръ бѣднѣе капли въ морѣ,
Но двадцать лѣтъ! Но тысячи сердецъ,
Чей идеалъ -- убавленное горе,
Границы зла открыты наконецъ!
Твой властелинъ -- наслѣдственные нравы
То покидалъ, то буйно проявлялъ,
Но если онъ въ безумныя забавы
Въ недобрый часъ дѣтей не посвящалъ,
Но если онъ разнузданной свободы
До роковой черты не доводилъ, --
На стражѣ ты надъ нимъ стояла годы,
Покуда мракъ въ душѣ его царилъ...
И если я легко стряхнулъ съ годами
Съ души тлетворные слѣды,
Поправшей все разумное ногами,
Гордившейся невѣжествомъ среды,
И если я наполнилъ жизнь борьбою
За идеалъ добра и красоты,
И носитъ пѣснь, слагаемая пою,
Живой любви глубокія черты --
О, мать моя, подвигнутъ я тобою!
Во мнѣ спасла живую душу ты!
Если мы возьмемъ въ разсчетъ сильное, неотразимое нравственное вліяніе, какое оказывала мать на своего сына и которое, безъ сомнѣнія, еще болѣе усиливало привязанность его къ ней. то можно себѣ представить, что долженъ былъ чувствовать несчастный мальчикъ при видѣ слезъ и рыданій этого прекраснаго существа, всѣхъ тѣхъ униженій и оскорбленій, какія она безропотно переносила, наконецъ, холодности и измѣны со стороны общаго тирана. Подумайте, какое мрачное, ѣдко непримиримое ожесточеніе на всю жизнь долженъ былъ вынести юноша изъ всего этого ада кромешнаго. А что всѣ вышеприведенныя выдержки изъ стихотвореній представляютъ не вымышленныя, а живыя черты, непосредственно относящіяся къ личной жизни поэта, въ этомъ можетъ убѣдить насъ свидѣтельство г. Ѳ. Достоевскаго, знавшаго Н. А. Некрасова съ эпоху его молодости и передающаго о немъ слѣдующее воспоминаніе (см. "Дневникъ писателя", No 12, 1877 г.):
"Лично мы сходилась мало и рѣдко, говоритъ г. Достоевскій:-- и лишь однажды вполнѣ съ беззавѣтнымъ, горячимъ чувствомъ, именно въ самомъ началѣ нашего знакомства, въ сорокъ пятомъ году, въ эпоху "Бѣдныхъ людей". Тогда было между нами нѣсколько мгновеній, въ которыя, разъ навсегда, обрисовался передо мною этотъ загадочный человѣкъ самой существенной и самой затаенной стороной своего духа. Это именно, какъ мнѣ разомъ почувствовалось когда, было раненное въ самомъ началѣ жизни сердце, и эта-то
некогда не зажившая
рана его и была началомъ и источникомъ всей страстной, страдальческой поэзіи его на всю потомъ жизнь.
Онъ говорилъ мн
&#
1123;
тогда со слезами о своемъ д
ѣ
тств
ѣ
, о безобразной жизни, которая измучила его въ родительскомъ дом
ѣ
, о своей матери -- и то, какъ говорилъ онъ о своей матери, та сила умиленія, съ которою онъ вспоминалъ о ней, рождали уже и тогда предчувствіе, что если будетъ что-нибудь святое въ его жизни, но такое, что могло бы спасти его и послужитъ ему маякомъ, путевой зв
ѣ
здой даже въ самыя темныя и роковыя мгновенія судьбы ею, то ужъ, конечно, лишь одно это первоначальное д
ѣ
тское впечатл
ѣ
ніе д
ѣ
тскихъ слезъ, д
ѣ
тскихъ рыданій вм
ѣ
ст
ѣ
, обнявшись гд
ѣ
-нибудь украдкой, чтобъ не видали (какъ разсказывалъ онъ мн
ѣ
) съ мученицей-матерью, съ существомъ, столь любившимъ его!
Я думаю, что ни одна потомъ привязанность въ жизни его не могла бы также, какъ эта, повліять и властительно подѣйствовать на волю и на иныя темныя неудержимыя влеченія его духа, преслѣдовавшія его всю жизнь.
Въ дореформенной помѣщичьей жизни мы встрѣчаемъ многочисленные примѣры, что дѣти, воспитавшіяся при такихъ обстоятельствахъ, при какихъ воспитывался Н. А. Некрасовъ, въ первые же годы дѣтства получали стремленіе сближаться съ народомъ. Естественно, что ничто такъ не сближаетъ людей, какъ общій гнетъ или общее горе. Отъ шума и содома грязныхъ оргій и дикихъ порывовъ необузданнаго гнѣва малютки убѣгали въ дѣвичьи, въ людскіе флигеля, а не то и въ деревню, если она была по близости отъ усадьбы. Тамъ они находили свои дѣтскія привязанности среди простого люда, страдали за нихъ и съ ними, плакали и заступались за своихъ любимцевъ. Одинъ изъ сверстниковъ Н. А. Некрасова, еще болѣе знаменитый, чѣмъ онъ, и принесшій своему отечеству еще болѣе значительныя заслуги, провелъ свое дѣтство подъ такимъ же гнетомъ со стороны родительскаго деспотизма, и онъ самъ свидѣтельствуетъ въ своихъ воспоминаніяхъ, какъ этотъ гнетъ вліялъ на сближеніе его съ слугами. Тоже самое, безъ сомнѣнія, было и съ Н. А. Некрасовымъ, какъ мы уже отчасти видѣли въ одномъ изъ приведенныхъ нами стихотвореній:
Но помню я: здѣсь что-то всѣхъ давило,
Здѣсь въ маломъ и большомъ тоскливо сердце ныло.
Я къ нян
ѣ
уб
ѣ
галъ.
"За нашимъ садомъ, сообщаетъ объ этомъ предметѣ сестра покойнаго поэта:-- непосредственно начинались крестьянскія избы. Я помню, что это сосѣдство было постояннымъ огорченіемъ для вашей матери: толпа ребятишекъ, нарочно избиравшая для своихъ игръ мѣсто возлѣ рѣшетки усадебнаго сада, какъ магнитъ притягивала туда брата, никакія преслѣдованія не помогали. Впослѣдствіи онъ продѣлалъ лазѣйку и при каждомъ удобномъ случаѣ вылѣзалъ къ нимъ въ деревню, принималъ участіе въ ихъ играхъ, которыя не рѣдко оканчивались общей дракой. Иногда, высмотрѣвъ, когда отецъ уходилъ въ мастерскую, гдѣ доморощенный столяръ Баталинъ изготовлялъ незатѣйливую мебель, братъ зазывалъ къ себѣ своихъ пріятелей. Бѣловолосыя головы одна за другою пролѣзали въ садъ, разсыпались по аллеямъ и начинали безразличное опустошеніе отъ цвѣтовъ до зеленой смородины и пр.; заслыша гамъ, старуха нянька, принаровившаяся выживать "пострѣловъ", трусила съ другого конца сада, крича: "баринъ, баринъ идетъ". Спугнутые ребята бросались опрометью къ своей лазѣйкѣ. Впослѣдствіи, когда братъ уже былъ въ гимназіи и пріѣзжалъ въ деревню на каникулы, сношенія съ пріятелями возобновлялись: онъ пропадалъ по цѣлымъ днямъ, бродилъ съ ними по лѣсамъ или отправлялся на рѣку удить рыбу. Еще позднѣе, когда пріѣзжалъ уже изъ Петербурга (съ 1844 года), тѣ же пріятели возили его въ своихъ незатѣйливыхъ экипажахъ на охоту".
Въ тоже самое время, какъ было уже говорено выше, передъ окошками родительской усадьбы постоянно мелькали сцены изъ народной жизни весьма мрачнаго характера: бурлаки, охая и крехтя, тянули свои лямки, оглашая окрестность своими заунывными пѣснями; по дорогѣ проходили, звѣня цѣпями, этапы съ каторжниками. Прибавьте къ этому, что одно время отецъ его былъ исправникомъ и любилъ часто, скуки ради, брать сына въ разъѣзды по дѣламъ службы. Такимъ образомъ, мальчикъ 12--13 лѣтъ присутствовалъ при разныхъ сценахъ народной жизни, иногда очень печальныхъ и раздирающихъ душу, при уголовныхъ слѣдствіяхъ, при вскрытіи труповъ и кулачныхъ расправахъ въ духѣ прежняго времени. Все это и само по себѣ должно было тяжело дѣйствовать на воспріимчивые нервы мальчика, но это дѣйствіе, конечно, было еще сильнѣе на ребенка несчастнаго и угнетеннаго, ребенка, который самъ дрожалъ, какъ осиновый листъ, смотря, какъ въ ногахъ у его отца валялся, прося помилованія, какой-нибудь провинившійся мужикъ, весь въ грязи и крови... Понятно послѣ того, что въ то время, какъ заунывныя пѣсни и жалобы бурлаковъ безслѣдно пронеслись мимо ушей не одного изъ нашихъ поэтовъ, подобно Н. А. Некрасову проведшихъ дѣтство на Волгѣ, на послѣдняго они произвели такое потрясающее впечатлѣніе, о которомъ онъ свидѣтельствуетъ намъ въ своей поэмѣ "На Волгѣ":
"Безъ шапки, блѣдный, чуть живой,
Лишь поздно вечеромъ домой
Я воротился. Кто тутъ былъ --
У всѣхъ отвѣта я просилъ
На то, что видѣлъ, и во снѣ
О томъ, что разсказали мнѣ,
Я бредилъ. Няню испугалъ:
"Сиди, родименькій, сиди!
Гулять сегодня не ходи!
Но я на Волгу убѣжалъ.
Богъ вѣсть, что сдѣлалось со мной?
Я не узналъ рѣки родной:
Съ трудомъ ступаетъ на песокъ
Моя нога: онъ такъ глубокъ;
Ужъ не манитъ на острова
Ихъ ярко-свѣтлая трава,
Прибрежныхъ птицъ знакомый крикъ
Зловѣщъ, пронзителенъ и дикъ,
И говоръ тѣхъ же самыхъ волнъ
Иною музыкою полнъ!
О, горько, горько я рыдалъ,
Когда въ то утро я стоялъ
На берегу родной рѣки,
И въ первый разъ ее назвалъ
Рѣкою рабства и тоски!..
Что я въ ту пору замышлялъ,
Созвавъ товарищей дѣтей,
Какія клятвы я давалъ --
Пускай умретъ въ душѣ моей,
Чтобъ кто-нибудь не осмѣялъ!
Началомъ своего умственнаго развитія Н. А. Некрасовъ былъ обязанъ, въ свою очередь, конечно, материно чемъ онъ свидѣтельствуетъ въ своей поэмѣ "Мать".
Та блѣдная рука, ласкавшая меня,
Когда у догорѣвшаго огня
Въ младенчествѣ я сиживалъ съ тобою,
Мнѣ въ сумерки мерещилась порою,
И голосъ твой мнѣ слышался въ потьмахъ,
Исполненный мелодіи и ласки,
Которымъ ты мнѣ сказывала сказки
О рыцаряхъ, монахахъ, короляхъ.
Потомъ, когда читалъ я Данта и Шекспира,
Казалось, я встрѣчалъ знакомыя черты:
То образы изъ ихъ живаго міра
Въ моемъ умѣ напечатлѣла ты.
И сталъ
я
понимать, гдѣ мысль твоя блуждала,
Гдѣ ты душой страдалица жила.
Когда кругомъ насилье ликовало,
И стая псовъ на псарнѣ завывала,
И вьюга въ окна била и мела!
Рано, съ семилѣтняго возраста началъ мальчикъ писать стихи и у матери его сохранялись первыя его безсвязныя младенческія вирши, начинавшіяся такъ:
Любезна маменька, примите
Сей слабый трудъ
И разсмотрите,
Годится ли куда нибудь.
Впослѣдствіи онъ читалъ все безъ разбора, что попадалось въ руки и, по собственнымъ словамъ его, "что прочитаетъ, тому и подражаетъ". Такимъ образомъ къ 15 годамъ составилась у него уже цѣлая тетрадь, съ которой онъ и уѣхалъ въ Петербургъ.
Что же касается первоначальнаго обученія, то имъ занимались съ дѣтьми наемные учителя изъ ярославскихъ семинаристовъ, а въ 1832 году Н. А. Некрасовъ былъ опредѣленъ въ ярославскую гимназію. Изъ подъ суроваго гнета родительскаго дома одинадцатилѣтній мальчикъ попалъ вдругъ на безграничную свободу почти вполнѣ самостоятельной жизни: онъ поступилъ въ гимназію приходящимъ, а для жительства ему съ братомъ была нанята отдѣльная квартира въ городѣ, а къ нимъ приставленъ былъ для прислуживанья и надзора крѣпостной человѣкъ, при чемъ, конечно, ужъ праздники и каникулы братья проводили дома, въ деревнѣ.
Такой внезапный переходъ отъ строгости домашней ферулы на безграничную свободу, при отсутствіи всякаго разумнаго надзора и попеченія за дѣтьми, самъ по себѣ не представлялъ ничего утѣшительнаго. Но зло еще увеличивалось недобросовѣстностью дядьки. Ему полагалось на содержаніе, какъ себя, такъ и дѣтей по 50 копеекъ въ сутки, и деньги сдавались ему на руки, но онъ 20 копеекъ удерживалъ себѣ и тратилъ ихъ на выпивку, просиживая по цѣлымъ днямъ въ кабакѣ, а тридцать копеекъ отдавалъ дѣтямъ, предоставляя имъ кормиться на нихъ, гдѣ и какъ угодно. Они не отставали отъ своего пестуна и въ свою очередь шатались по трактирамъ.
Квартира Некрасовыхъ сдѣлалась притономъ всякаго рода гимназическихъ шалостей, сначала дѣтскихъ, а потомъ уже и не дѣтскихъ. Ученье шло при этомъ, разумѣется, не завидно. Особенно не удавались Н. А. Некрасову древніе языки. Однакожъ, все-таки въ теченіе шести лѣтъ онъ дотянулъ кое какъ до 5-го класса. По всей вѣроятности, онъ прошелъ бы и весь курсъ, но, къ несчастью, примѣшались весьма натянутыя отношенія къ начальству. Продолжая неуклонно писать стихи, Н. А. Некрасовъ между прочимъ написалъ нѣсколько шуточныхъ и скабрезныхъ сатиръ на товарищей и на гимназическое начальство. Сатиры эти съ восторгомъ читались и заучивались наизусть товарищами, но когда, наконецъ, дошли они до начальства, оставаться долѣе въ гимназіи было немыслимо.
Въ одно время съ этимъ преждевременнымъ выходомъ изъ гимназіи произошло событіе, произведшее на юношу не менѣе потрясающее впечатлѣніе: это была смерть любимаго брата Андрея, первая потеря близкаго человѣка. По словамъ сестры Николая Алексѣевича, эта потеря произвела сильный нравственный переворотъ въ юношѣ: онъ словно очнулся отъ той распущенности, въ какой провелъ свои гимназическіе годы, и впервые серьёзно задумался о своей участи. Подобныя размышленія, безъ сомнѣнія, еще болѣе обострялись тѣмъ опальнымъ положеніемъ, какое испытываетъ въ родительскомъ домѣ юноша, исключенный изъ училища. Отецъ Некрасова, послѣ неудачи сына въ гимназіи, рѣшился послать его доканчивать ученіе въ Петербургъ въ "Дворянскій полкъ" (одинъ изъ тогдашнихъ корпусовъ, бывшій на Петербургской Сторонѣ). Этимъ исполнялось всегдашнее желаніе его, чтобы сынъ шелъ по его пути въ военную службу. И вотъ съ родительскимъ письмомъ отъ пріятеля отца, ярославскаго прокурора Полозова, къ начальнику III округа корпуса жандармовъ генералу Полозову и вмѣстѣ съ тѣмъ съ тетрадкою стиховъ, отправился 15-лѣтній мальчикъ одинъ одинёхонекъ, скудно снабженный матеріальными средствами изъ деревенской глуши въ омутъ столичной жизни. Въ которомъ это было году, объ этомъ существуютъ разнорѣчивыя извѣстія. Такъ, въ краткой біографіи, приложенной къ изданію стихотвореній Н. А. Некрасова "Русская библіотека" вып. VII, и написанной со словъ Н. А. Некрасова, означенъ 1839 г. Между тѣмъ; по сообщенію сестры покойнаго" онъ отправился въ Петербургъ въ 1838 году. Самъ же Николай Алексѣевичъ, при мнѣ и при другихъ свидѣтеляхъ, говорилъ, что онъ прибылъ въ Петербургъ въ 1837 году, именно въ годъ смерти Пушкина, при чемъ онъ особенно подчеркивалъ это совпаденіе. Это послѣднее извѣстіе вполнѣ согласуется и съ разсказами Н. А. о первыхъ своихъ мытарствахъ въ Петербургѣ, при чемъ онъ представлялъ себя во время этихъ мытарствъ 15 лѣтнимъ мальчикомъ; въ 1839 же году ему было уже 17 лѣтъ.
Во всякомъ случаѣ, годъ, въ который Н. А. Некрасовъ прибылъ въ столицу, принадлежитъ къ числу самыхъ печальныхъ, какъ въ русской жизни вообще, такъ въ литературѣ въ особенности. Жизнь, казалось, совершенно замерла и оконченѣла. Ни малѣйшаго просвѣта въ будущемъ, ни тѣни какого-либо движенія въ настоящемъ. Разъединенность, мелкость интересовъ, скука и апатія безусловно царствовали во всѣхъ слояхъ общества. Только въ Москвѣ шевелилось въ тиши кое-что похожее на нѣкоторое умственное броженіе, въ отвлеченныхъ сферахъ метафизики. Тамъ слагались новыя философско-литературныя партіи, готовыя лѣтъ черезъ пять выступить на состязаніе, воспитывались и развивались новыя, могучія силы. Петербургъ же представлялъ изъ себя полнѣйшую мерзость запустѣнія, совершенно согласно съ слѣдующимъ началомъ одного малоизвѣстнаго стихотворенія Н. А. Некрасова:
Въ то время пусто и мертво
Въ литературѣ нашей было.
Скончался Пушкинъ -- безъ него
Любовь къ ней въ публикѣ остыла.
Ничья могучая рука
Ея не направляла къ цѣли.
Лишь два задорныхъ поляка
На первомъ планѣ въ ней шумѣли.
Это была эпоха тріумвирата Сенковскаго, Греча и Булгарина, которые безусловно царили въ петербургской прессѣ, раздавали вѣнки на славу и безсмертіе своимъ приверженцамъ и кліентамъ и глумились свысока надъ такими дорогими русскими именами, какъ Гоголь и Лермонтовъ. Полевой въ это время не тревожилъ уже молодыя сердца задоромъ романтическаго свободомыслія. "Телеграфъ" давно былъ закрытъ, и издатель его мыкался по петербургскимъ редакціямъ и книжнымъ лавкамъ, принижаясь до кумовства съ вышепоименованными тріумвирами и подлаживаясь подъ господствующій въ литературѣ ихъ камертонъ, ругалъ Гоголя, ставилъ на сцену патріотическія драмы и издавалъ спекулятивныя книжонки, помышляя лишь о прокормленіи семейства. Бѣлинскій былъ извѣстенъ въ этой литературѣ, какъ недоучившійся мальчишка, задорный московскій крикунъ, разражающійся гегелевскими цитатами съ чужого голоса, и надъ нимъ тоже глумились свысока. Его звѣзда только что восходила. Онъ сотрудничалъ еще въ жалкихъ, едва влачившихъ свое существованіе московскихъ журнальцахъ "и къ тому же былъ увлеченъ въ то время правымъ лагеремъ гегелизма, что въ сильной степени затемняло его природное, геніальное, критическое чутье. Литературныя свѣтила первой величины, Жуковскій, Лермонтовъ -- чуждались литературныхъ кружковъ и пребывали въ великосвѣтскихъ и придворныхъ сферахъ. Гоголь, только-что замышлявшій "Мертвыя Души", бѣжалъ за границу, смущенный и разочарованный тѣми враждебными толками, какіе возбудилъ въ полуобразованномъ обществѣ его "Ревизоръ"; онъ былъ уже исполненъ мистицизма и былъ уже объятъ той душевной болѣзней, которая разрушила его талантъ и свела его въ преждевременную могилу. Литературные кружки состояли изъ посредственностей, въ родѣ Кукольника, Воейкова, Р. Зотова, Тимоѳеева, Бернета, Межевича и т. п., которые воображали себя геніями и, въ напыщенномъ самолюбіи, то ублажали другъ друга грубою лестью, то грызлись, осыпая другъ друга оскорбительными колкостями и бранью устно и печатно. Въ то же время, на первомъ планѣ во всѣхъ этихъ кружкахъ господствовала спекуляція. Это былъ вѣкъ необузданнаго литературнаго ажіотажа, когда впервые люди вполнѣ ясно сознали, что литература не есть одно безкорыстное служеніе музамъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и коммерческое дѣло, при удачномъ веденіи котораго можно наживаться. И вотъ различнаго рода литературныхъ дѣлъ мастера и лавочники, люди безъ всякихъ убѣжденій, безъ знанія дѣла, иногда и съ весьма покладливою совѣстью, съ алчностью ухватились за эту сторону литературной промышленности -- и духъ спекуляціи всецѣло воцарился въ петербургской литературѣ, заразивъ даже и такія когда-то почтенныя личности, какъ Н. А. Полевой. Въ печати духъ этотъ выразился цѣлымъ рядомъ эфемерныхъ изданій, въ родѣ "Панорамы С.-Петербурга" Башуцкаго, энциклопедическаго лексикона Плюшара, "Утренней Зари" Владиславлева, массы всякаго рода альманаховъ, сборниковъ и лубочныхъ, на скорую руку состряпанныхъ изданій для полуобразованнаго класса, исторій великихъ людей, сказокъ, иностранныхъ романовъ скабрёзнаго содержанія, и т. п. Еще болѣе усилился этотъ спекулятивный духѣ, когда перестали разрѣшать основаніе новыхъ журналовъ; тогда существовавшіе журналы стали перепродаваться за значительныя суммы. Нѣкоторые изъ немногихъ, имѣвшихъ привилегіи на изданіе журналовъ и кое-какъ издававшіе ихъ -- ловко воспользовались этимъ и перепродавали ихъ, дѣлая такимъ образомъ очень хорошія спекуляціи. Вотъ въ этомъ-то омутѣ пришлось провести Н. А. Некрасову первыя самыя нѣжные и впечатлительные года своей юности. Очень можетъ быть, что этой школѣ онъ былъ обязанъ и тѣмъ литературно-промышленнымъ практицизмомъ, какой развился въ немъ ко времени знакомства съ Бѣлинскимъ. Вы подумайте только, что юный, 16-ти лѣтній литературный работникъ, какъ волъ трудившійся ради скуднаго заработка, вмѣсто какого либо правильнаго развитія въ разумномъ кружкѣ, въ духѣ тѣхъ или другихъ идей, только и слышалъ, что одни спекулятивно-копеечные разсчеты; вокругъ него то и дѣло раздувались и лопались литературно-коммерческія предпріятія и долгое время, цѣлые годы, литературное дѣло было обращено къ нему преимущественно своею матеріально-промышленною стороною.
Въ первые дни по прибытіи въ Петербургъ, Некрасовъ не покидалъ еще намѣренія поступить въ Дворянскій полкъ, явился къ Полозову съ рекомендательнымъ письмомъ, былъ имъ представленъ Ростовцову, и дѣло было почти рѣшено. Но случайная встрѣча съ ярославскимъ товарищемъ, студентомъ Глушицкимъ, перерѣшила всю судьбу юноши. Глушицкій началъ отговаривать своего товарища отъ поступленія въ корпусъ и развивать передъ нимъ всѣ преимущества университетскаго образованія, и такъ увлекъ его, что Некрасовъ рѣшился во что бы то ни стало идти въ университетъ. Остановка была за вступительными экзаменами, такъ какъ Некрасовъ былъ слабъ въ древнихъ языкахъ и въ математикѣ, но Глушицкій познакомилъ своего товарища съ профессоромъ духовной семинаріи Д. И. Успенскимъ и они вдвоемъ взялись приготовить Некрасова въ университетъ. Тогда Некрасовъ сообщилъ Полозовымъ о своемъ намѣреніи промѣнять Дворянскій полкъ на университетъ. Они одобрили это намѣреніе и вмѣстѣ съ тѣмъ сообщили о томъ въ Ярославль своему родственнику. Когда, наконецъ, узналъ объ этомъ отецъ Некрасова, онъ воспылалъ сильнымъ гнѣвомъ на ослушнаго сына и отписалъ ему, что если онъ не отложитъ своего намѣреніе итти въ университетъ и не покорится родительской волѣ, такъ чтобъ онъ впредь не разсчитывалъ ни на одну копейку родительской помощи, а существовалъ какъ и чѣмъ знаетъ.
Такимъ образомъ, пятнадцатилѣтній мальчикъ очутился безъ всякихъ средствъ къ жизни и безъ всякаго положенія съ 150 рублями въ карманѣ и съ паспортомъ "недоросля изъ дворянъ", по которому Н. А. Некрасовъ жилъ до конца своихъ дней. Тогда Глушицкій принялъ еще болѣе горячее участіе въ своемъ обездоленномъ товарищѣ и предложилъ ему жить вмѣстѣ съ нимъ на одной квартирѣ. На возраженіе Некрасова, что у него нѣту никакихъ средствъ, онъ отвѣчалъ: "что у него тоже очень мало, но какъ-нибудь перебьемся".
И вотъ Некрасовъ поселился къ Глушицкому на Малую Охту. Довольствоваться имъ приходилось дѣйствительно очень немногимъ: у Глушицкаго былъ еще крѣпостной мальчикъ, приставленный къ нему родителями -- и они не могли тратить болѣе 15 коп. на троихъ на обѣдъ, который брали изъ какой-то ужасающей кухмистерской. Пріятныя, должно быть, впечатлѣнія оставили на себѣ эти пятнадцати-копеечные обѣды на троихъ, когда Некрасовъ, будучи уже на смертномъ одрѣ, серьёзно говорилъ, что именно этимъ обѣдамъ онъ былъ обязанъ зародышемъ той болѣзни, которая сводила его, 46 лѣтъ спустя, въ гробъ. Потомъ Некрасовъ перебрался къ профессору Успенскому, у котораго ему было все-таки немного посытнѣе, хотя и довольно иногда безпокойно. Это былъ человѣкъ добрый и очень усердно занимался со своимъ ученикомъ классическими языками.