Скиталец
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Я чувствую - во мне растет и зреет сила..."
    "Там, впереди - лежит страна млека и меда..."
    "На могучем коне кто-то гнался за мной..."
    Мне снилось, что мы пировали..."
    На Волге
    Четверо
    "От вашей мерзости спасался я в пустыню..."
    Легенда
    Проклятая страна
    Валькирии
    Поэт

   

Скиталецъ.

Стихотворенія.

I.

             Я чувствую -- во мнѣ растетъ и зрѣетъ сила;
             Чѣмъ болъше я терплю, тѣмъ хуже будетъ вамъ!
             Пусть свѣта я лишенъ, но праздникъ вашъ -- могила:
             На васъ и на себя я опрокину храмъ,
   
             Гдѣ къ богу тьмы вы всѣ сберетесь для моленій,
             И разомъ отомщу за долгій путь лишеній!
   

II.

             Тамъ, впереди -- лежитъ странамлека и меда.
             Пустыня кончена, и ночь уже прошла!
             Идите же впередъ! Впередъ, сыны народа!
             Я вижу блескъ зари, дорога вдаль -- свѣтла!
   
             A я -- печаль мою изъ сердца исторгаю:
             Она -- копье враговъ, разсѣянныхъ въ борьбѣ.
             Обѣтованному я улыбаюсь краю:
             Священная земля! Я шлю привѣтъ тебѣ...
   
             Я умираю здѣсь... A васъ, сыны народа,
             Ждетъ впереди побѣда и свобода!
   

III.

             На могучемъ конѣ кто-то гнался за мной,
             Кто-то темный, по скаламъ, стуча о гранитъ,
             Кто-то гнался, грозя мнѣ костлявой рукой,
             И огонь вылеталъ изъ-подъ конскихъ копытъ.
   
             И настигъ онъ меня у могильной плиты,
             A кругомъ были скользкія спины камней...
             Крѣпко въ пальцахъ зажалъ я сухіе цвѣты,
             Пряча ихъ на груди изболѣвшей моей.
   
             -- "Кто ты?" -- я прошепталъ: -- "отчего ты всегда
             Вѣчно слѣдовалъ всюду за мной вдалекѣ?
             Все ты отнялъ, но я не отдамъ никогда
             Это счастье, что крѣпко держу я въ рукѣ!"
   
             -- "Не довольно-ли счастья?" -- мнѣ всадникъ сказалъ,
             Осадивъ на цѣпяхъ великана-коня:--
             "Не довольно-ль цвѣтовъ? талисманъ твой завялъ;
             Такъ иди-же все дальше, впередъ -- отъ меня!"
   

IV.

             Мнѣ снилось, что мы пировали
             Всѣ вмѣстѣ y берега моря.
             Мы пѣли, a волны звучали,
             Какъ струны, намъ весело вторя.
   
             Но кто-то изъ нашего круга
             Отсутствовалъ въ этомъ собраньи...
             Спросилъ я: "дождемся-ли друга?"
             Тогда наступило молчанье.
   
             И всѣ указали согласно
             На волны со вздохомъ печальнымъ:
             Лежалъ подъ водой онъ такъ ясно,
             Какъ будто подъ сводомъ хрустальнымъ.
   
             "Спасайте! Спасти еще можно!"
             Вскричалъ я товарищамъ грозно.
             И мнѣ отвѣчали тревожно,
             Чуть слышно и жалобно: "поздно!"
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   
             Мнѣ снилось, что онъ уже съ нами,
             Но въ лица взглянуть намъ не смѣетъ:
             Онъ мертвыми смотритъ очами,
             И жалость въ сердцахъ нашихъ зрѣетъ.
   
             Въ томъ другѣ, какого мы знали,
             И въ этомъ -- все-было такъ розно!
             "Будь прежнимъ!" -- всѣхоромъ сказали,
             И тихо онъ вымолвилъ: "поздно!"

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1903 годъ. Книга вторая

   

СКИТАЛЕЦЪ

HA ВОЛГѢ

             
             Я ѣхалъ весною по Волгѣ, безъ дѣла невольно скучая
             Шумѣлъ пароходъ, и зеленыя горы тянулись,
             Смѣнялись косами песковъ золотистыхъ,
             И Волга широко плескалась, какъ море...
             Порою встрѣчались расшивы, и плыли громады-бѣляны,
             Качались плоты, и на нихъ огоньки разгорались,
             И люди въ посконныхъ рубахахъ себѣ котелокъ кипятили,
             Готовя свой скудный обѣдъ или ужинъ.
             И медленно эти картивы, плывя предо мною, тянулись,
             И ревъ парохода внезапно прорѣзывалъ воздухъ
             И каждой горою по нѣскольку разъ повторялся,
             Какъ будто другъ другу онѣ каждый звукъ отдавали.
             И были разлиты величье и строгость въ природѣ.
             Душа насыщалася ею. Но мысли меня тяготили.
             Людей захотѣлось мнѣ видѣть и слышать,
             И къ людямъ я мыслью моею вернулся.
   
             Цвѣтущія дѣвы и пышно-одѣтыя дамы
             Гуляли, смѣялись, забавно играли словами
             И ѣли конфекты, ихъ въ пурпурный ротикъ бросая.
             Античною ручкой бряцали онѣ на рояли,
             И звучно неслись надъ рѣкою Бетховена звуки.
             Мужчины-же, важные, сытые, съ плотной осанкой,
             На воздухѣ свѣжемъ все время лишь пили да ѣли.
             И, вкусный обѣдъ плотоядно и строго смакуя,
             Виномъ золотистымъ обильно его поливали.
             Они говорили увѣренно, громко и важно
             О томъ, будто ими народъ избалованъ,
             Что твердая власть лишь одна успокоитъ голодныхъ.
             О бѣдномъ народѣ заботливость такъ выражая,
             Они наѣдались, оружье сложивъ на тарелки.
             И рѣчи ихъ были такъ лживы и грубы,
             Что, полный презрѣнья, я внизъ торопливо спустился.
   
             Тамъ, въ трюмѣ,-- и грязно, и тѣсно. Товары
             Навалены грудами всюду, и люди
             Гнѣздятся межъ нихъ на полу... И невольно
             Смѣшался я съ бѣдной, сермяжной толпою.
             Предъ ней на скамейкѣ сидѣла сѣдая старуха,
             Одѣтая просто, вся въ черномъ, но что-то
             Въ лицѣ ея было такое, что я поневолѣ
             Къ ней чувствовать сталъ уваженье и робость.
             Она говорила: "возстанетъ родной братъ на брата,
             Возстанутъ отцы на дѣтей своихъ!.. Голодъ настанетъ,
             И будутъ великія войны, и моръ на людей ниспошлется.
             Великіе будутъ и стоны, и слезы, и скрежетъ зубовный!
             И вотъ, когда люди и смыслъ, и любовь потеряютъ,
             Собьются съ дороги, какъ стадо всѣ врозь разбредутся,--
             Появятся тутъ лжепророки, объявится въ мірѣ Антихристъ.
             И будутъ они обѣщать всѣмъ страдальцамъ
             Свободу, прощенье грѣховъ и спасенье.
             И будутъ имъ вѣрить, спасенья отъ нихъ ожидая.
             Но только гласъ трубный съ небесъ, аки громъ, пронесется,
             Какъ истинный Богъ нашъ со славою всею пріидетъ
             Во облацѣхъ свѣтлыхъ, съ громами и силой небесной.
             Тогда Онъ возсядетъ на тронъ, окруженный небесными вои,
             И звѣзды, пылая, падутъ всѣ ва землю,
             И міръ загорится... И всѣ, что въ могилахъ отъ вѣка
             Лежали, воскреснутъ и явятся вновь предъ Судьею.
             Всѣ явятся вмѣстѣ: отцы сыновей повстрѣчають,
             A матери дщерей: всѣ, всѣ, кого смерть разлучила,
             Увидятся послѣ разлуки, чтобъ снова разстаться на вѣки".
   
             На мигъ туть умолкла старуха и крупныя слезы
             Съ морщинистыхъ щекъ рукавами утерла.
             Толпа замерла въ ожиданьи. Слеза за слезою
             У грубыхъ матросовъ по мѣднымъ ихъ лицамъ катились,
             Въ густыхъ бородахъ исчезая, какъ будто металлъ растопленный.
             Она продолжала: "восплачутся, горько восплачутся люди,
             A Богъ, отдѣливъ свое стадо отъ козлищъ,
             Речетъ нечестивымъ: "идите въ огнь вѣчный!"
             Рыданья и стоны въ толпѣ вкругъ меня зазвучали,
             И самъ я, давно уже вѣру во все потерявшій,
             Почуялъ, какъ слезы въ отравленномъ сердцѣ вскипѣли.
   
             Старушка умолкла... Но я къ ней приблизился робко
             И тихо спросилъ ее: "бабушка, кто-жъ эти люди?
             Кто грѣшники злые, что отданы будутъ на муку?
             Не тѣ ли, что въ бѣдности черной живутъ и страдаютъ?
             Ужель, какъ въ аду, на землѣ изнывая,
             Они и за гробомъ за что-то наказаны будутъ?
             A тѣ, что живутъ, какъ въ раю, на землѣ и владѣютъ землею,
             Ужель и за гробомъ всѣ будутъ опять наслаждаться?"
             Старуха меня оглядѣла сначала съ большимъ недовѣрьемъ
             И брови сѣдыя въ молчаньи нахмурила строго.
             Но, видя, что голосъ отъ слезъ y меня прерывался,
             Опять прояснилась и мнѣ отвѣчала любовно,
             И голову гладила мнѣ, какъ ребенку,
             И голосъ ея зазвучалъ такъ отрадно,
             Такъ мягко, съ такой материнской любовыо:
             -- A ты, мой дружочекъ, счастливцамъ земли не завидуй!
             Судья справедливъ, на судѣ все оцѣнить!
             Строптивъ ты, я вижу, и мало, охъ, мало ты вѣришь!
             Пошли тебѣ Господи твердое, сильное сердцв!
             Судья не за гробомъ, a здѣсь всѣхъ разсудитъ,
             Онъ -- видитъ обиженныхъ, слышитъ стенанья!
             Придетъ Онъ, повѣрь мнѣ! Судъ -- будетъ!
             Сказала -- и снова съ разсказомъ къ толпѣ обратилась.
             И долго и строго еще говорила старуха.
             A чуткія горы, какъ прежде, навстрѣчу тянулись
             И съ важною думой на мощныя волны глядѣли.
             Казалось, что рѣчь ея молча онѣ подтверждали,
             И все: и рѣка, и лѣса, и угрюмыя скалы
             Какъ будто таили въ себѣ эти важныя рѣчи,
             Дышали одною великой и строгою думой.
             Шумѣли колеса, и волны, звеня, разбивались,
             И мчался впередъ пароходъ, гладь рѣки разрѣзая.
             Межъ тѣмъ за горами ужъ солнце садилось,
             И тѣни отъ нихъ, словно тучи, ползли надъ рѣкою.
             И день угасалъ, и темнѣли румяныя краски,
             И, вспыхнувъ, какъ искры, одна за другою
             По темному небу зажглись золотистыя звѣзды.
   

ЧЕТВЕРО.

             Какъ мать умирала,-- дѣтей созывала,
                       Своихъ четверыхъ сыновей.
             -- "Ну, дѣти, живите, меня схороните,
                       Да только живите дружнѣй!
   
             "Отецъ и вы сами -- всѣ были крестьяне,
                       "И всѣ -- не имѣля земли...
             "Добились бы, что ли, земельки да воли!.."
                       И мать на кладбище снесли.
   
             Межъ тѣмъ все проснулось, вся Русь всколыхнулась,
                       Вся Русь задымилась въ огнѣ...
             И все сотрясалось и въ узелъ свивалось,
                       Какъ въ страшномъ, чудовищномъ снѣ...
   
             Былъ старшій поэтомъ... Къ народнымъ завѣтамъ,
                       Гремя, его пѣсни неслись...
             Второй былъ суровымъ... жегъ огненнымъ словомъ,
                       A двое -- за ружья взялись.
   
             Одинъ былъ "замѣшанъ", судимъ и повѣшенъ,
                       Второй былъ заколотъ въ бою.
             A двое другіе въ морозы лихіе
                       Погибли въ далекомъ краю.
   
             A мать и не знала -- въ могилѣ лежали,
                       Въ гробу, подъ тяжелой землей...
             Не знала, что въ полѣ за землю и волю
                       Зарыли ихъ ранней зарей!

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1907 годъ. Книги пятнадцатая и шестнадцатая

   
   

Скиталецъ.

Стихотворенія.

I.

             Отъ вашей мерзости спасался я въ пустыню.
             Бороться я не могъ, но ненавидѣлъ васъ.
             Въ скитанья грустныя я взялъ мою святыню
             И прахъ отъ ногъ моихъ съ презрѣніемъ отрясъ.
   
             Не покорился я и не ужился съ вами.
             Безъ крова я бродилъ у волнъ сѣдыхъ морей.
             Но, нищій -- пилигримъ, я былъ богатъ мечтами
             И я возсталъ, уйдя въ пустыню отъ людей.
   
             Теперь -- вернулся я: долой уединенье!
             Я болmiе не чернецъ, я -- грозyый мечъ судьбы!
             Прочь это рубище печальнаго смиренья:
             Хочу я мщенія, и битвы, и борьбы!
   
             Я собралъ вольницу для буйнаго веселья.
             По-прежнему сильна къ вамъ ненависть моя!
             Въ уединеніи отшельнической кельи
             И въ грохотѣ борьбы -- одинъ и тотъ-же я!
   

II.
Легенда.
(По Гейне).

             Раввинъ Бенъ-Нафтали говорилъ въ печали,
             Что живетъ на небѣ ужъ давно Мессія --
             Во дворцѣ, на тронѣ, въ золотой коронѣ,
             Только... онъ закованъ въ цѣпи золотыя!
             "Для чего-же цѣпи?" я спросилъ невольно.
             Съ хитрою улыбкой онъ, вздохнувъ, отвѣтилъ:
             "Цѣпь необходима, хоть ему и больно,
             Не всегда Мессія радостенъ и свѣтелъ.
             Міръ своею злобой, торжествомъ порока
             Тамъ его выводитъ часто изъ терпѣнья, --
             И не будь онъ скованъ, онъ придетъ до срока.
             Ранѣе, чѣмъ нужно для освобожденья.
             Онъ силенъ и молодъ, и хорошъ собою,
             Со слугами шутитъ, позабывъ капризы.
             Слуги ему чешутъ шелковыя кудри,
             Одѣваютъ съ пѣньемъ въ пурпурныя ризы.
             А когда одѣнутъ, Книгу раскрываютъ,
             Книгу, гдѣ извѣстны всѣ дѣянья свѣта...
             И её Мессіи каждый день читаютъ,
             И о всемъ Мессіи скажетъ Книга эта:
             О людскихъ злодѣйствахъ, о людскихъ порокахъ,
             О войнѣ и мирѣ, рабствѣ и свободѣ,
             Слышитъ о вождяхъ онъ, слышитъ о пророкахъ,
             Но когда онъ слышитъ о своемъ народѣ,
             Объ его страданьяхъ или униженьи
             Из-за права жизни, или изъ-за хлѣба,--
             Онъ порвать пытаетъ золотыя звенья,
             Онъ кричитъ -- и крикомъ потрясаетъ небо.
             И тогда въ испугѣ держатъ его слуги,
             Тихо умоляя кроткими рѣчами,
             Что ему для дѣла время не приспѣло,
             И Мессія плачетъ горькими слезами!"
   
                  О, не плачь, прекрасный, о, не плачь, Мессія:
                  Жаркою любовью къ людямъ пламенѣя,
                  Ты весь міръ избавишь, не однихъ евреевъ!
                  О, не обрывайтесь, цѣпи золотыя!
                  О, держите, цѣпи, юнаго титана,
                  Чтобы не пришелъ онъ еще слишкомъ рано.

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1905 годъ. Книга шестая

   

ПРОКЛЯТАЯ СТРАНА.

             Здѣсь густою толпой разрослись на болотѣ цвѣты.
             Словно смерть -- они длинны и тощи и блѣдны.
             Рѣдко грѣетъ ихъ солнце, въ туманѣ грустя съ высоты.
             Золотые лучи его таютъ и гибнутъ безслѣдно.
   
             Красокъ просятъ у солнца цвѣты тихой грустью свое
             Каждый лучъ его ловятъ туманы и гасятъ безстрастно,
             И цвѣты увядаютъ кругомъ самой смерти блѣднѣй,
             Но одинъ изъ нихъ, тотъ, что внизу,-- темно-красный.
   
             Краски солнца достичь до него никогда не могли.
             Но цвѣтетъ онъ роскошно, пышнѣй становясь и махровѣй.
             Ахъ! окраску свою не отъ солнца онъ взялъ,-- отъ земли:
             А земля напилась человѣческой крови.
   

ВАЛЬКИРІИ.

             Окончена грозная битва.
             Тѣлами усѣяно поле.
             Холодная ночь наступила.
             Стихаетъ вдали канонада.
   
             Горятъ, угасая, пожары.
             Клубятся багровыя тучи.
             Уходитъ все дальше, все дальше
             Могучая музыка битвы.
   
             Подъ страшную музыку боя,
             При свѣтѣ горящихъ развалинъ,
             Усопшихъ борцовъ попирая,
             Смерть весело пляшетъ надъ полемъ.
   
             Танцуетъ скелетъ исполинскій,--
             И, въ тактъ уходящему бою,
             Стучатъ у него кастаньеты,
             Сухія, могильныя кости.
   
             Уходитъ все дальше, все дальше
             Могучая музыка боя.
             Стихаетъ вдали канонада.
             Багряные гаснутъ пожары.
   
             И Смерть въ своемъ танцѣ уходитъ
             За звуками пушекъ далекихъ,
             И вотъ тишина наступаетъ
             Надъ полемъ оконченной битвы.
   
             Тогда изъ-за тучъ темно-синихъ,
             Рыдая, луна проглянула,
             И мостъ серебристый спустила
             Съ небесъ на безмолвное поле.
   
             Въ прозрачномъ серебряномъ свѣтѣ
             Прозрачною легкой гирляндой
             Спускаются свѣлыя дѣвы
             Съ небесъ на безмолвное поле.
   
             Крылатыя дѣвы сраженій
             Склоняются къ мертвымъ героямъ,
             Закрылт имъ тяжеія раны
             И шепчутъ имъ тихо: "вставайте!"
   
             Дорога на небо трепещетъ.
             Какъ струнъ серебристое пѣнье,
             И слышится въ воздухѣ лунномъ
             Тѣнь гимна, зовущаго въ битву.
   
             И -- въ ногу, беззвучной колонной,
             Съ ружьемъ на плечѣ, по дорогѣ
             Все выше, все выше и выше
             Погибшіе воины идутъ.
   
             Ихъ лица -- какъ будто изъ камня.
             Могучи, безстрастны и тверды:
             Летятъ передъ ними толпою
             Валькиріи, ангелы битвы!
   
             Летятъ,-- и вѣнками героевъ
             Ихъ путь устилаютъ прозрачный...
             И звѣзды даютъ имъ дорогу...
             Такъ храбрые міръ оставляютъ.

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1905 годъ. Книга девятая

   
   

Скиталецъ.

Поэтъ.

             Земля y насъ истощена...
                  Чего просить y ней?
             Бурьянъ сухой родитъ она
                  И ядовитыхъ змѣй.
   
             Вотъ -- я змѣей вползаю къ вамъ
                  И пѣсней жалю васъ.
             Я только ядъ и раны дамъ,
                  A муки -- Богъ вамъ дастъ.
   
             Я къ вамъ явился возвѣстить:
                  Жизнь казни вашей ждетъ!
             Жизнь хочетъ вамъ нещадно мстить:
                  Она за мной идетъ!
   
             Смѣетесь вы, твердя: "онъ лжетъ,
                  Колючій, какъ бурьянъ!"
             О, нѣтъ! Каковъ теперь народъ,
                  Таковъ и я вамъ данъ!

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1906 годъ. Книга двѣнадцатая

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru