Аннотация: Перевод Б. К. Леонтьевой.
Текст издания: журнал "Вестник иностранной литературы", 1916, No 5.
На реке Хондура
Рассказ Амалии Скрамм
Перевод с норвежско-датского Б. К. Леонтьевой
По реке Хондура скользила длинная пирога, экипаж которой состоял из четырех босоногих негров, одетых в панталоны и рубаху из белой бумажной ткани в красную полоску и в шляпы из кокосовой коры. Своими широкими веслами они стройно гребли в такт, перерезая гладкую водяную поверхность.
Позади на корме сидел пожилой, гладко выбритый господин в светло-желтом костюме и полотняной шляпе между двумя дамами, одетыми во все белое; одна из них--постарше -- была жена его, а другая -- совсем молоденькая -- гостья их. Супруги были англичане: он был пастором в колонии с тех пор, как женился год тому назад. /
Солнце стояло высоко на безоблачном небе, а жара была так сильна, что пастор и его спутницы поминутно вытирали пот со своих лиц, несмотря на то, что они старались укрываться от палящих-лучей солнца под светлыми камышовыми зонтиками. С негров-гребцов пот скатывался крупными каплями, а одежда их была так мокра, что прилипла к телу.
Вдоль обоих берегов, в извилинах рек, стоял высокий кустарник камышовых растений, да порезник ярких цветов и замечательных форм, отражавшийся в блестяще-зеленой воде, как в зеркале, вместе с кактусами, пальмами и исполинскими великолепными водяными лилиями, а посреди реки небо отражалось голубоватым, светящимся серебристо-перламутровым покрывалом.
-- Когда мы теперь начнем подниматься выше по реке, так будем говорить потише, фрекен Анна, не будем ни смеяться, ни восклицать, -- сказал пастор Вест молодой девушке, которая деловито интересовалась и расспрашивала обо всем, встречавшемся им на пути, выражая при этом свое удивление громкими восклицаниями и время от времени похлопывая в ладоши.
-- Отчего мы должны говорить тихо? -- спросила Анна, не сводя глаз с господина Веста.
-- Из-за крокодилов. Они очень опасны, если производить шум; здесь недавно... впрочем лучше ты, Луиза, расскажи... ну, и жарища же какая!..
-- Здесь недавно, -- продолжала пасторша пониженным голосом и дружелюбная улыбка засветилась в ее кротких глазах -- да, впрочем это произошло как раз два года тому назад, когда общество молодежи предприняло маленькую прогулку по этой вот реке. Их было всего шесть человек дам и мужчин, не считая гребцов, совершенно все зеленая молодежь; четверо чернокожих и двое белых. Гребцы также предупреждали их, как сейчас мой муж, чтобы все молчали и были спокойны при передвижении вверх по реке, да, впрочем, все отлично знали это и сами, но они все так увлеклись, были в таком веселом настроении, что не обратили никакого внимания на предостережение. Когда же им на пути стали попадаться крокодилы, которые всегда лежат у берегов, наполовину притаившись в камышовых зарослях, и никому никакого вреда не причиняют, если их только не раздражишь, то молодежь поступила как раз наоборот, она--кричала, смеялась и ^гикала так громко, словно нарочно вызывала крокодилов. Один из молодых людей поднял даже бокал с шампанским и, выпив здравицу за самую красивую самку крокодилов, громко при этом провозгласил, что пьет с ней брудершафт и просит ее -выйти к нему поблагодарить его за этот тост. Гребцы пытались сначала образумить молодежь, наконец стали их умолять прекратить эти шалости. Они напоминали им о том, что жизнь всех людей, находящихся в лодке, в большой опасности, грозили даже броситься в воду и уплыть от них. Но ничто не помогало, унять их было невозможно! Крокодилы были на этот раз, должно быть, в особенно мирном настроении, что, несмотря на шум, крик п гам молодежи, лежали себе преспокойно, греясь на солнышке. Но когда пирога при изгибе реки приблизилась к берегу и одна из дам, протянув свой зонтик, ткнула им одного из крокодилов, тогда длинное узкое тело моментально задвигалось. С быстротой молнии оно повернулось, очутилось около них, высунуло свою пасть на поверхность воды, чтобы набрать воздуху, нырнуло острою головою в воду и скользнув под судно, высоко подтолкнуло его своею спиною вверх и хлоп... пирога летит на воздух. Все попадали в воду, а пирога, разбиваясь в щепы, падает на нескольких других крокодилов, плавающих около берега. И вот тогда-то началась бешеная охота крокодилов на несчастных людей, которые выбивались из сил, спасая свою жизнь. Все крокодилы с берега собрались сюда; они разрывали в куски, и клочья попадавших в воду людей; члены человеческих тел и одежды взметывались на поверхность воды; все это произошло почти моментально. Погибли все, за исключением одного -- одного из гребцов, который спасся, сам не постигая, каким чудом...
Нам не следовало бы, впрочем, рассказывать вам эту историю, вам кажется дурно.
-- Мне страшно, -- шепнула Анна, побледнев при этом, и мурашки пробежали по ее спине и плечам.
-- Да, мне бы не следовало рассказывать вам это, -- сказала фру Вест, решительно покачав головой.
И после такого ужаса люди еще отваживаются кататься по этой реке, -- пробормотала Анна, согнувшись и пряча свою голову в коленях пасторши.
-- Ни малейшей нет опасности, если мы будем вести себя совершенно спокойно, -- успокаивал ее пастор. -- Ни малейшей нет опасности! Со дня нашего здесь пребывания я регулярно раз в неделю езжу этим путем, исключая, конечно, время дождей. Не так ли, Луиза?
-- Много раз и я присоединялась к этой прогулке, -- кивнув головой, прибавила фру Луиза. -- Крокодилы не откусили ни одного даже из моих пальцев. Убедись же в этом сама, Анна! Ну, подними же свою голову!
-- О нет, дайте мне так полежать. Все время эти несчастные погибшие вертятся перед моими глазами. Не только утонуть, но еще быть разодранными на куски, этими ужасными чудовищами и к тому же еще погибнуть такими молодыми и жизнерадостными.
-- Слишком уж они шумели, -- сказал пастор, -- запомните пословицу: что посеешь, то пожнешь!
Анна продолжала сидеть, уткнувшись головой в колени фру Вест, между тем, как пирога быстро, почти беззвучно скользила вперед по поверхности теплой, освещенной солнцем воды. Никто не говорил ни слова и глубокая тишина только изредка прерывалась сонным попискиванием разноцветных птиц, сидевших в дремоте на деревьях за рекой вдоль опушки леса, да дрожащим кваканием исполинских лягушек в камышах на берегу, полумертвых от зноя, таращивших свои усталые глаза.
-- Мы доехали уже до крокодилов? -- спрашивала шепотом Анна, выглядывая иногда на один миг из-за своей засады.
-- Да, мы с лодки видели уже многих, -- шептала в ответ фру Луиза. -- Видите, они совершенно спокойны.
-- Да, выпрямитесь же наконец, фрекен Анна, -- сказал пастор. -- Вы должны же посмотреть на них, чтобы иметь возможность сказать, когда вернетесь назад в Европу, чти сами воочию видели на воле живых крокодилов.
Анна осторожно подняла голову, сперва чуть-чуть, затем немножко выше и еще выше. Наконец она уже сидела открыто, поставив локти на колени п подпирая щеки руками.
-- Я не вижу ни одного, -- тихо сказала она.
-- Вон там, -- и пастор указал налево, на берег, который находился от них не далее 3--4 взмахов весел. -- Две штуки, один около другого. Вот смотрите: один из них еще машет хвостом, а другой положил голову на какое-то водяное растение.
Анна взглянула, куда указывал пастор.
-- Это узкое, что там светится, и есть крокодил? -- спросила она. -- Ведь его даже трудно отличить от воды.
-- Они цветом немного зеленее воды; вот один, тело которого еще наполовину на суше, там, в камышах!
-- А вот тут, смотрите, один из великанов, -- шепнула фру Вест, указав на противоположный берег. -- Этот больше всех, которых я когда-либо видела до сих пор.
-- Как вы думаете, мадам, что стало бы с нами, если бы этому господину вздумалось понюхать нас, -- спросил кормовой, прищурив при этом добродушные свои негритянские глаза и беззвучно засмеявшись большим, красным зевом, сверкнул белыми зубами.
Мало-помалу веселое настроение и спокойствие других спутников, и совершенная невозмутимость страшных зверей успокоительно подействовала и на Анну. Она теперь сидела уже совершенно выпрямившись, причем поворачивала голову то вправо, то влево, жадно всматриваясь при этом глазами в крокодилов. И только тогда, когда они проехали то место реки, где водились эти чудовища и пастор с женой стали говорить громче, она, облегченно вздохнув, почувствовала себя так же хорошо, как и вначале.
Позавтракали они на реке и приблизились к месту своего назначения после четырехчасового пути. Гребцы направили к берегу лодку, которая своим носом врезалась в камыш, высокие стебли которого, расступаясь с гулким звуком, давали место пироге. Немного погодя все находившиеся в лодке спрыгнули на берег и пошли по светло-коричневому мелколиственному пласту мха, который расстилался ковром под кокосовыми пальмами и бамбуковыми деревьями.
Анна останавливалась через каждые два шага. Ей казалось почему-то нужным сосчитать кокосовые орехи, причем раз она встретила ствол, на, котором их было до -двадцати штук. Эти тяжелые орехи были иногда больше кочна капусты и висели так низко на пригнувшихся от тяжести ветвях, что Анна могла бы достать их почти рукой. Великолепные папоротники величиной с нашу березу, бамбуковые деревья с такими стройными, высокими стволами, что могучие, похожие на снопы ветви свешивались с головокружительной высоты; а рядом с ними тенистые пальмы с развевающимися пятнистыми листьями и прямые пальмы с узкими листьями, раскидывающиеся в воздухе, стояли бок о бок с банановыми деревьями, желтовато-золотистые плоды которых висели связками друг на друге. Ананас с похожею на кактус зеленью сгибался под тяжестью исполинских плодов и множество других деревьев в этом лесу были переполнены всевозможными светло-красными, бело-желтыми, темно-фиолетовыми и огненного цвета фруктами.
Наконец, они дошли до леса красного дерева, где древесные стволы были так толсты в объеме, что Анна ничего не нашла, с чем бы сравнить их, как с круглой ареной для верховой езды дома у себя, в провинциальном городке. Эти колоссальные деревья, с бесчисленной массой зеленой листвы, закрывавшей небо и распространявшей вокруг себя полумрак, имели вид, как будто они стояли здесь с самого сотворения мира. Анне казалось, что и здесь она должна вести себя как" можно тише, не говорить громко, как в присутствии крокодилов, так подействовало на нее могучее, торжественное спокойствие девственного леса.
Иногда они выходили на открытое место, которое было ярко озарено раскаленным до бела солнечным диском, и поляны эти были окаймлены темною рамкою из леса красного дерева. В таких местах почва была мягкой, мшистой, как и внизу у реки, тут же почти у самых ног протекал маленький ручеек.
Посреди этого торжественного лесного уединения, около самой опушки леса, находился маленький, низенький, сероватый домик из бамбукового тростника, с плоской крышей, со входом посредине; перед домиком были сени из "камыша, переплетенного с порез- травой. Перед этим навесом-сенями сверкало на солнце какое-то разноцветное пятно; это был распущенный хвост павлина, который гордо расхаживал перед домом между целым стадом каплунов, время от времени поклевывающих зернышки маиса. Когда, пастор с женой и Анной приблизились к домику, павлин взлетел вверх на навес, а каплуны, недовольные, принялись рыть землю и валяться в ней. Перед самым входом в домик росли два кокосовых дерева, а между ними была протянута веревка, на которой покачивался попугай, беспрерывно повторявший: "Доброе утро господин, доброе утро, госпожа, доброе утро, барышня, доброе утро, мальчик. Немного поодаль стояла на коленях маленькая негритяночка, черное тело которой было едва прикрыто оранжевого цвета рубашонкой. Она доила козу, привязанную к банановому дереву.
-- Здравствуй, Салли! Как ты поживаешь? -- воскликнул пастор и его жена в один голос, кивая негритянке.
-- Хорошо поживаю, господин, госпожа и барышня! А как поживаете вы? -- ответила им девочка и в то же время она с достоинством наклонила свою голову и тут-же как по-военному дотронулась рукою до своего лба.
-- Все по-старому, -- воскликнул пастор и, не дожидаясь ответа, вошёл в этот домик в сопровождении своей жены и Анны. Стены дома были прямо врыты в землю. Пола не было ни в первой комнате, которая по-видимому служила кухней, ни во второй, в которой стояла кровать с пологом, устроенным из четырех столбов, на которых была прикреплена сетка от москит. Постель эта занимала треть всей комнаты. Посреди комнаты стоял молодой олень с маленькими рожками на голове и серовато-коричневой шерстью. Он уставившись смотрел в открытые окна своими прекрасными большими глазами. Быстро бросив взгляд на входящих, он не сдвинулся, однако, с места. Куры, кудахтая, входили и выходили из комнаты, поклевывая на ходу разбросанный на полу корм и подзывая к нему своих цыпляток.
-- Мир вам и здравствуйте! -- сказал пастор громко откашливаясь, чтобы хоть немного заглушить кудахтанье кур. -- Как поживаете, старушка Люси?
Постельный полог был тотчас же раздвинут изнутри по обе стороны, так что посередине образовалось отверстие и из белоснежной простыни показалось худенькое человеческое тельце. Темная худая рука приветствовала вошедших и пискливый голосок - этого существа надрываясь стал звать: Салли, Салли!
Салли вошла и поставила глиняный кувшин с молоком на тростниковый столик перед кроватью.
-- Убери-ка цыплят, -- проговорил голос с постели, -- старая Люси не может слышать, что говорит его преподобие.
Салли с полу подобрала разбросанный корм и, пятясь спиной к дверям, стала созывать наседок с их потомством, называя их самыми нежными прозвищами.
Анна наклонилась в сторону постели, желая лучше рассмотреть говорившую. На белоснежном ложе покоилось черное, сморщенное лицо с белыми курчавыми, всклокоченными волосами, торчавшими во все стороны.
-- Господь да благословит твое священство, благодарю, что ты пришел сегодня, -- сказала старая негритянка, когда Салли с курами вышла вон. -- Также и тебя, госпожа, приветствую и радуюсь твоему приходу, -- сказала она, протягивая свою исхудавшую руку жене пастора. --А кто такая эта чужая, которую вы привели с собою?
-- Это моя приятельница--сказала фру Луиза. -- Эта дама приехала издалека, из страны, которая еще дальше отсюда, чем Англия.
-- Господь да благословит твой приход, чужестранка! Люси радуется, что ты пришла, что глаза Люси могут видеть тебя!
Анна близко подошла к постели. Жена пастора приподняла старую женщину, лежавшую уже много лет в постели, и стала поддерживать ее за спину. Люси высунула свое черное, сморщенное лицо с ввалившимися, подслеповатыми глазами и пытливо рассматривала Анну, осторожно тем временем поглаживая руки Анны своей рукой поверх белых тонких рукавов.
-- Старая она или молодая? -- спросила Люси.
-- Ей двадцать лет, -- ответила за нее пасторша. -- Она приехала. на пакет-боте, которым командует ее отец.
-- Господи помилуй нас! Верит ли она в того самого Бога, как и его преподобие, как госпожа моя и старая Люси?
-- Да, Люси. Она такая же христианка, как и мы. Она тоже молится тому же Христу Спасителю, как и мы с тобой.
-- Старая Люси благодарит Бога и просит Предвечного, чтобы Он не допустил неверия в ее дом. Ты мне сестра во Христе, чужестранная дама. Поцелуй же старую Люси!
Анна медлила. Ей не хотелось прикасаться своими губами до чёрного, вперед выступающего рта Люси с бледно-сероватыми, высохшими губами, но г-жа Вест глазами упрашивала ее исполнить это желание.
-- А, милосердный Боже, помилуй меня! Ведь его преподобие все еще стоит. Салли, Салли, принеси же стулья! -- кричала Люси.
Салли в припрыжку вбежала в комнату с несколькими камышовыми стульями.
-- Благодарю, я сидеть не буду, -- сказал г. Вест. -- Я отправлюсь по соседству к семействам Иохима, Иепса и Томми, ты ведь знаешь их, Люси? Моя жена и приезжая дама останутся пока у тебя. Когда я вернусь, мы будем вместе молиться, а затем я тебя причащу.
-- Идите с Богом, ваше преподобие! Старая Люси будет вас дожидаться. А есть ли у вас там дома, откуда ты приехала, тоже козы, да попугаи? -- спросила Люси, когда пастор ушел, а Анна с г-жею Вест заняли свои места у постели.
-- Попугаев у нас нет.
-- Почему же?
-- У нас слишком холодно.
-- Господи помилуй меня! Слишком холодно! Как же это так? Что это такое?
-- Это означает, что ты, Люси, чувствуешь, как тебе холодно!
-- Старая Люси не понимает этого, -- сказала она. покачав при этом решительно головой.
-- Разве старая Люси не помнит, когда у нее была лихорадка? -- спросила г-жа Вест. -- Спина ведь тогда у Люси тоже зябла.
-- Милосердный Боже, помилуй нас! Так вот как мерзнут в вашем крае, -- воскликнула Люси и затем прибавила: -- Да, Полли, замолчи же наконец.
-- Да замолчи же, Полли, -- повторил попугай и засмеялся, -- да замолчи же, Полли, да замолчи же, Полли, -- крикнул он таким пронзительным голосом, что Анна заткнула себе уши.
-- Салли, накинь сетку на эту бестию! -- воскликнула Люси.
Олень стоял этим временем, как и раньше, посреди комнаты и своими подвижными ушами и быстрым наклоном головы, казалось, следил за всем и принимал участие во всем происходившем вокруг него.
-- Этот олень тоже собственность старой Люси? -- спросила Анна.
-- Да, это любимчик старой Люси, это ее овечка, ее голубок, ее благословенная оливковая ветвь. Пэт, Пэт, поди-ка сюда!
Олень сейчас же обернулся и семеня ногами приблизился к постели, принявшись лизать руку Люси.
-- Сколько бы ни прожила старая Люси, а Пэт не должен покинуть ее; а когда мы умрем, то свидимся с ним там, на верху! Понимаешь, Пэт?
Олень положил свою морду на край постели и Люси стала ласкать его голову и шею. Затем он повернулся, сделал несколько шагов и после этого легко и грациозно выпрыгнул в открытое окно.
-- Куда это он отправился? -- спросила Анна.
Старая Люси лукаво улыбнулась, затем, сделав жест рукой, сказала.
-- Так, так, изящная, молодая дама хочет это звать? Пэт должен был выйти, чтобы позаботиться о своей чистоте. -- И она опять засмеялась.
Старая Люси все время болтала. Она не уставала выспрашивать у Анны о той стране, которая находится даже дальше Англии, и все время поглаживала руки Анны и ее одежду, упрашивая ее между тем отведать свежеиспеченные пирожки из маиса, которые Салли поставила на стол.
Когда пастор вернулся, он встал на колени и стал молиться. Г-жа Вест и Анна, также встав на колени, привяли участие в молитве. Затем пастор приобщил святых тайн старую Люся, после чего гости, распрощавшись с хозяйкой, спустились вниз к берегу.
Вскоре после того, как они все уселись в лодку п пустились в обратный путь, темнота наступила так внезапно, что казалось, будто им навстречу накинули какую-то темную дымку.
Анна оглянулась вокруг. Мало по малу в воздухе появился какой-то блеск и уже можно было различать очертания берегов реки.
Расстилавшийся над путешественниками небесный свод весь был усыпан звездами, большими и малыми, сверкающими, горящими и мерцающими планетами, светящимися сверху, как маленькие луны, окруженные белой, матово-сверкающей мглой. Местами звезды так близко соприкасались друг к другу, что казалось, как будто по всему небосклону протянулась серебристая газовая лента с белыми на ней мушками. Вдоль реки в камышах светились летающие светлячки, словно прыгающие-огоньки, а теперь они стали летать и поперек реки. Везде и повсюду копошились насекомые и мелкие животные, точно вся земля, вода и воздух принялись шептаться и разговаривать между собою. А крокодилы между тем выходили из воды, чтобы улечься спать на берегу.
Вдруг прямо на путешественников налетел летающий светлячок, по размеру только побольше, чем предыдущие. Светлячок этот испустил золотистый отблеск по воде во время его перелета через пирогу, и этот блеск отразился на черном лице сидевшего на руле гребца.
Вдруг все четыре негра молча вздрогнули к словно по команде подняли вверх свои весла, между тем как пирога не останавливаясь пролетела мимо.
-- Что это такое, -- хотела спросить Анна, но негр-рулевой молча сделал жест указательным пальцем, напоминая всем об опасности.
Все находившиеся в лодке сидели несколько минут совершенно неподвижно. Затем негры опять начали грести.
-- Сам, что там случилось? -- спросил пастор.
-- Да сир, масса, это был запоздавший крокодил, который отправлялся спать. Он плыл как раз под моим правым веслом, я чуть было им не ударил его, но светлячок как раз вовремя предупредил меня.
Анна вздрогнула от ужаса.
Несколько часов спустя все они счастливо добрались до города.
-- Возможно, что негр Сам принял за крокодила пальмовый лист, -- сказала жена священника.
Но Анна была уверена, что Сам был прав. Она вместе со всеми другими подвергалась крайней опасности и спаслась только случайно. И, странное дело, вспомнив о поцелуе, который она дала старой Люси, она почему-то мысленно соединила этот поцелуй с радостью, что она счастливо избегла страшной опасности.