Снядецкий Ян
О польском языке

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

О Польскомъ языкѣ.

(Соч. Профессора Яна Снядецкаго.)

   Надобно ли въ нынѣшнее время Польскій языкъ почитать находящимся во младенчествѣ, въ томъ состояніи дикости, въ которомъ для вещей давно извѣстныхъ нѣтъ ещё приличныхъ названій, -- въ которомъ имена и выраженія употребляются и на словахъ и на письмѣ безъ надлежащей опредѣленности? вотъ первой вопросъ, которой предложилъ я самъ себѣ, вознамѣрившись писать на семъ языкѣ. Когда зрѣлый народъ, нѣкогда простиравшійся отъ Ельбы за Днѣпръ, и отъ Карпатскихъ горъ даже до моря Балтійскаго, отъ самаго начала своего бытія говорилъ онымъ языкомъ, когда въ продолженіе многихъ вѣковъ производилъ на немъ свои общественныя совѣщанія, изслѣдывалъ затруднительнѣйшія дѣла управленія, взвѣшивалъ отношенія свои къ государствамъ заграничнымъ, составлялъ на немъ и писалъ законы, когда имѣетъ на немъ переложенную Библію и драгоцѣннѣйшія творенія древнихъ и новыхъ Европейскихъ народовъ, когда пользуется плодами различныхъ наукъ и знаній, на томъ же языкѣ описанныхъ; когда произвелъ столько истинныхъ и великихъ поетовъ, а въ прозѣ, послѣ Рея изъ Нагловичь, Станислава Орѣховскаго, Луки Горницкаго, Петра Скарги, Казимира Кояловича и другихъ, имѣлъ еще знаменитыхъ писателей въ Игнатіи Красицкомъ, Адамѣ Нарушевичѣ, Францискѣ Дмоховскомъ, Гугонѣ Коллонтаѣ, Григорьи Пирамовичѣ, не упоминая о многихъ до нынѣ живущихъ: то языкъ толикими трудами въ три столѣтія обогащенный, такимъ множествомъ красотъ и преимуществъ сіяющій, не можетъ быть почитаемъ находящимся въ состояніи младенчества. И такъ все что было прежде извѣстнымъ, должно имѣть и свое названіе, котораго искать надобно въ томъ же языкѣ, дабы освободить оное отъ замѣшательства и забвенія; а потому для вещей давно извѣстныхъ творить новыхъ словъ не должно; не должно также словъ и выраженій, давно извѣстныхъ и всѣми принятыхъ, отмѣнять, передѣлывать, уродовать. Ибо ежели хвалимся тѣмъ преимуществомъ, котораго не имѣютъ прочіе народы Европы, ежели всѣ мы разумѣемъ языкъ вѣка Сигизмундовъ; то мы обязаны стараться, чтобы сіи Монархи, отцы языка нашего, когда бы встали изъ могилъ своихъ, могли и насъ взаимно понимать въ вещахъ, которыя были имъ извѣстны. Отъ того, по моему мнѣнію, зависитъ твердость, цѣлость и сохраненiе языка народнаго... Языкъ не то что уборъ женской, подверженный прихотямъ моды и затѣйливымъ прикрасамъ; его не можно гнуть, вертѣть и передѣлывать для того чтобъ послѣ совсѣмъ бросить. Нѣтъ, онъ есть уставъ, предписанный общественною нуждою, утвержденный талантомъ перваго изобрѣтателя, освященный всеобщимъ одобреніемъ и употребленіемъ въ цѣломъ народѣ, установленный такимъ образомъ языкъ есть знаменіе, служащее къ отличенію народовъ и ихъ поколѣній, точно какъ имена, прозванія, гербы, и родословныя росписи служатъ къ отличенію людей и фамилій въ общежитіи. И такъ, ежели каждой оскорбляется и досадуетъ, когда кто нибудь уродуетъ его прозваніе, или дѣлаетъ перемѣну въ гербѣ его и отличительныхъ знакахъ, то какъ же не оскорбляться народу, когда дерзаютъ передѣлывать и уродовать выраженія языка, издавна всѣми принятыя? Всякое такого рода покушеніе по справедливости: я почитаю оскорбленіемъ народа. Во всѣхъ просвѣщенныхъ государствахъ Европы сильно чувствуютъ важность подобныхъ преступленій и никогда ихъ не прощаютъ. Мы знаемъ, какимъ язвительнымъ насмѣшкамъ и укоризнамъ подвергалась Французская Академія, всякой разъ когда, занимаясь усовершенствованіемъ языка, отваживалась ввести какую нибудь перемѣну въ выраженіи. Народъ, произведшій столь много великихъ писателей, почиталъ языкъ свой онымъ священнымъ ковчегомъ, къ которому дозволено было прикасаться только немногимъ особамъ, то есть людямъ, рѣдкими дарованіями отличеннымъ. Всѣ фабриканты новыхъ словъ и вводители перемѣнъ были порицаемы и осыпаемы насмѣшками; ихъ публично называли невѣждами въ языкѣ. И хотя народъ склонный къ излишествамъ весьма уже далеко простиралъ свою ревность; однакожъ ядовитость его и строгость были слѣдствіемъ самолюбія и гордости народной. Языкъ есть указатель степени просвѣщенія и гражданской образованности, до которой народъ достигнулъ. Ежели языкъ теменъ, неопредѣленъ, бѣденъ въ словахъ для выраженія вещей, мыслей и душевныхъ движеній, въ различныхъ ихъ оттѣнкахъ, измѣненіяхъ и степеняхъ; ежели правила его словъ, произношенія и письма не утверждены и не опредѣлены ясно, то народъ еще не вышелъ изъ дикости и не долженъ занимать мѣста на ряду съ образованными и просвѣщенными. Почтожъ мы, Поляки, хвалимся вѣками Сигизмундовъ и Станислава Августа? почто выставляемъ для чести своей столько образцовыхъ произведеній въ разныхъ родахъ наукъ и знаніи? почто въ сихъ произведеніяхъ превозносимъ толикія преимущества ума и вкуса? Почто говоримъ о ясности, богатствѣ и разнообразной выразительности нашего языка, когда въ XIX столѣтіи дозволяемъ твердить на словахъ и печатать о надобности передѣлывать имена, о новомъ способѣ выговаривать ихъ и писать при выраженіи мыслей самыхъ обыкновенныхъ? Чтожъ намъ пользы въ грамматическихъ правилахъ Копчинскаго, открытыхъ при толь многихъ усиліяхъ и предложенныхъ съ такимъ искусствомъ, съ такою основательностію, ежели мы не станемъ имъ слѣдовать, ежели небудемъ соображаться съ ними?
   Къ чемужъ намъ будетъ годиться безцѣнный плодъ столь полезныхъ трудовъ знаменитаго Линде, для составленія Етимологіи и Словаря подъятыхъ на тотъ конецъ, чтобы познакомить насъ съ истиннымъ значеніемъ словъ и выраженій и чтобы приучить насъ къ свойственному ихъ употребленію; къ чему, говорю, послужитъ столь важный трудъ, когда вновь появляется множество геніевъ, преобразователей и фабрикантовъ словесныхъ, которые, пренебрегши всѣ примѣры великихъ писателей, себя только однихъ выдаютъ за наставниковъ цѣлаго народа?
   Такъ спрашивалъ я самъ себя съ чувствомъ прискорбія, когда мнѣ въ руки попались книги, изъ которыхъ однѣ вводятъ въ употребленіе новую, часто перемѣняемую и притомъ несносную для Польскаго уха орѳографію, которой читать же умѣю, а другія наполнены мѣлочными и неискусно предложенными школьными наставленіями, въ которыхъ при составленіи окончаній словъ чужестранныхъ давно принятыхъ нами велятъ намъ сообразоваться съ правилами Греческаго языка, неимѣющаго съ нашимъ никакой связи, точно какъ будто бы здравой разсудокъ не показывалъ намъ, что чужое слово недолжно нарушать порядка въ новомъ своемъ отечествѣ, и что оно должно сообразоваться съ правилами того языка, который его себѣ присвоилъ! Въ иныхъ опять книжкахъ или оскорбляются грамматическія правила, или предлагаются къ употребленію слова дикія, ни смысла, ни значенія не имѣющія,-- слова, которыя портятъ и унижаютъ языкъ, и которыя еще великій Баконъ выгналъ изъ школъ къ чести и пользѣ человѣческаго разума. На конецъ, когда въ нѣкоторыхъ увидѣлъ я, какъ будто въ больницѣ хромыхъ и калѣкъ, настоящія и чистыя Польскія выраженія измѣненными, изуродованными, сжатыми, и точно какъ на ложѣ Прокруста обрубленными, -- увидѣлъ слова безъ всякой нужды изобрѣтенныя и, безтолково слѣпленныя, то не могъ не воскликнуть съ горестнымъ вздохомъ: Праведный Боже! надобно ли было еще и сего послѣдняго пораженія для несчастнаго, толикими бѣдствіями изнеможеннаго народа! надобно ли, чтобы даже языкъ отечества, сей единственный памятникъ славы народной, былъ подвергаемъ разрушенію! чтобы въ столицѣ говорили и писали такимъ языкомъ, которой для истиннаго Поляка становится невразумительнымъ! Издавна обижали насъ Нѣмцы столь многократными политическими притѣсненіями, присвоеніями, грабительствами: надобно ли къ тому еще въ добавокъ, чтобы они омрачали насъ и дурачили своею тяжелою Метафизикой среди вѣка, отличающагося множествомъ наукѣ, чистымъ вкусомъ, здравымъ разумомъ, наблюденіями и опытами очищенныхъ! Въ другихъ странахъ очень долго учатся у великихъ писателей, долго трудятся и размышляютъ; а у насъ каждой вдругъ хочетъ быть наставникомъ" преобразователемъ и законоположникомъ въ языкѣ! Погибли мы отъ политическаго безначалія: надобно ли, чтобы утратили еще и языкъ и вкусъ и здравой смыслъ отъ безначалія въ литтературѣ? Не уже ли разумъ у Поляковъ отъ природы составленъ изъ нестройнаго хаоса, когда, за что ни возмемся, все смѣшиваемъ, переиначиваемъ, верхъ дномъ ставимъ? И перо выпало изъ рукѣ моихъ......
   Чувство прискорбія уступило холодному и безпристрастному разсужденію. Я былъ бы несправедливъ, когдабъ, упрекая земляковъ моихъ въ ошибкахъ, обвинялъ ихъ въ пагубныхъ покушеніяхъ не цѣлость языка. Нѣтъ, конечно всѣ имѣютъ равное, а можетъ быть и большее моего усердіе къ усовершенію отечественнаго слова; но можетъ быть не всѣ такъ принимаются за дѣло, какъ бы надлежало. Критическое изслѣдованіе показать должно, кто ошибается. Жаль, очень жаль, что литтературная критика не всегда была упражненіемъ разума, свободнаго отъ вліянія страсти. Попова Дунціада, имъ же и Свифтомъ сочиненные толки Мартына Скриблера, суть плоды ума, напитаннаго желчію и вооруженнаго язвительными стрѣлами насмѣшки. Перо Польское должно повиноваться внушенію истины кроткой и вразумительной. Станемъ же искать ее; удерживаясь отъ бранчивости и оскорбительныхъ покушеній; станемъ вразумлять и просвѣщать взаимно другъ друга строгимъ разсмотрѣніемъ мыслей и трудовъ нашихъ.
   У каждаго народа законодателями въ языкѣ бываютъ великіе витіи и писатели. Прежде начали говорить и писать; а потомъ изъ хорошихъ рѣчей и сочиненій, какъ изъ представленныхъ образцовъ, извлечены правила о томъ, какъ говорить и писать должно ибо правила почитать надобно не столько за средства къ усовершенствованію языка, сколько за полицейскіе законы, изданные для того чтобы удержать оный въ предѣлахъ порядка. Когда Петрарка въ XIV вѣкѣ началъ писать поиталіански, удивился народъ новому образцу, и новому еще невиданному складу языка. Когда Паскаль издалъ свои Провинціальныя письма, тогда узнали Французы о новомъ способѣ изъяснить мысли свои на бумагѣ и о новомъ достоинствѣ своего языка. А мало ли приобрѣлъ онъ ясности, красоты и силы отъ сочиненій Монтескія и Жанъ-Жака? Въ Англіи, во время королевы Анны и въ началѣ царствованія Георгія I, великія писатели возвели отечественный языкъ на высокую степень совершенства; однакожъ показанъ примѣръ новой силы и восхитительнаго слога въ началѣ 1769 года, когда вышли въ свѣтъ славныя Юніевы {Іориковы?} Письма.
   Когда человѣкъ, необыкновеннымъ талантомъ одаренный, употребитъ новое слово или фразу для выраженія новой мысли, новаго образа, или для возбужденія новаго чувства въ читателяхъ; то его изобрѣтеніе, какъ служащее къ обогащенію языка, должно быть свято сохраняемо въ народѣ. Коллонтай въ одной Сеймовой Рѣчи, назвавши кабинетѣ внѣшнихъ дѣлѣ Observatorium zdarzen politycznych (обсерваторіею политическихъ происшествій), сотворилъ новый, прекрасный и благозвучный образѣ въ нашемъ языкѣ. Положимъ вмѣсто обсерваторіи straznig gwiazd., gwjazduwaznia, и проч. и мы все испортимъ {Тутъ-сочинитель, кажется, на кого-то мѣтитъ. Для объясненія примѣра его для Русскихъ читателей прибавимъ, что все то же было бы, когдабъ кто нибудь изъ нашихъ словесниковъ, для избѣжанія чужеязычія, вздумалъ обсерваторію назвать звѣздоблюстилищемъ. Рдк.}. Предложенный выше примѣръ показываетъ, что ненадобно быть поспѣшнымъ въ переложеніи словъ техническихъ. Я отнюдь не того мнѣнія, будто бы должно было насильно втирать въ свой природной языкъ слова Латинскія, какъ то и случалось при Короляхъ Янѣ Казимирѣ и Янѣ III, или писать nominow, werbow, temporow, kconiugowac, deklinowac {Такъ изуродованы слова въ одной грамматикѣ, напечатанной въ Полоцкѣ. Порусски было бы тоже, когдабъ говоришь: номины, вербы, темпоры, конъюговать, деклиноаатб, вмѣсто: имена, глаголы, времена, спрягать, склонять. Рдк.} и проч. Ето показываетъ или варварское невѣжество въ отечественномъ языкѣ, или выставленіе онаго на посмѣшище. Повторяю, что я отнюдь не того мнѣнія; скажу однакожъ слишкомъ разборчивымъ людямъ, нетерпящимъ ниже малѣйшаго чужеязычія, что лучше изрѣдка употреблять чужія слова, доброгласныя и всякому вразумительныя, нежели свои неприличныя. Такимъ образомъ я почитаю ненужнымъ дѣломъ переводить тѣ слова Латинскія и Греческія, которыя во всѣхъ Европейскихъ языкахъ удержаны, и у насъ почти всѣмъ извѣстны и вразумительны, на примѣръ названія наукъ Geometria, Geografia, Astronomia, и т. д., Uniwersitet, Gimnasium, barometr, termometr и т. д. ибо употребленныя вмѣсто ихъ слова Польскія были бы или странны, или жестки для уха. И Греки въ своихъ названіяхъ небыли всегда счастливы; однакожъ не лучше ли терпѣти несовершенство, закрываемое чужимъ языкомъ, нежели усильно стараться оное выказать на Своемъ природномъ? Не лучше ли будетъ, когда неразумѣющій чужестранная слова спроситъ знающаго о значеніи онаго, нежели самъ себѣ дастъ ложное о вещи понятіе несоотвѣтствующимъ значенію слова переводомъ? Сколь тѣсное и ложное понятіе даетъ на примѣръ, geometrya, въ переводѣ названная ziemiomierstwem!
   Когда нѣтъ справедливой потребности, когда нѣтъ новой вещи, новой мысли, новаго образа, чувства, то не должно Изобрѣтать новаго выраженія, равно какъ и отмѣнять всѣми принятаго я употребляемаго хорошими писателями: поступать же иначе значило бы портишь языкѣ, затемнять его и доводить до варварства. Римляне послѣ Августа, передѣлывая языкѣ Виргинія и Горація, исказили его и испортили; а метафизики Арабскіе и схоластическіе, послѣдуя имъ въ продолженіе многихъ вѣковъ, довели его до варварства, непринесши никакой пользы наукамъ. За порчею языка, точно какъ тѣнь за вещію, слѣдуетъ упадокъ вкуса, наукъ и просвѣщенія.
   Кажется, что натура соединила нѣкоторые отличительные признаки съ людьми и народами, въ разныхъ климатахъ и въ разныхъ частяхъ свѣта живущими. Осыпавши края полуденные щедрыми дарами изобилія, она сотворила обитателей оныхъ лѣнивыми, пылкими въ движеніяхъ мести, гнѣва и любви, склонными къ утѣхамъ. Кроткой климатъ и избытокъ въ жизненномъ продовольствіи имѣли вліяніе на ихъ языкѣ, изобилующій гласными буквами. Въ странахъ же сѣверныхъ природа, скупая въ дарахъ своихъ, окружила людей невыгодами, и заставила ихъ быть трудолюбивыми, воздержными и мужественными, Какъ плоды такъ и языкъ ихъ она сотворила жесткимъ и шероховатымъ, вмѣшавши въ оный множество со гласныхъ буквъ, которыми наполнены почти всѣ языки полночныхъ народовъ. Положимъ, что иногда нужно и похвально сглаживать нѣкоторыя слишкомъ шероховатыя неровности; однакожъ здравой смыслъ и природа велятъ наблюдать въ томъ должную умѣренность, для того чтобы излишнимъ смягченіемъ не сдѣлать языка изнѣженнымъ, и чтобы рѣчи мужественной и значительной не придать пискливаго звука,
   (Пропускаю десятка три строкѣ о выговорѣ и правописаніи, слѣдственно любопытныхъ болѣе для Польскихъ нежели для Русскихъ читателей, и перевожу далѣе:)
   ... Чужестранцы, глядя на письмо наше, непонимаютъ, какъ, можно выговорить стеченіе толь многихъ согласныхъ. Но слыша разговаривающихъ Поляковъ, они вовсе неощущаютъ той шероховатости, которую предполагали на бумагѣ. Помню, какъ д'Аламберъ, доставши Польскую книгу и всмотрѣвшись въ слова, сказалъ мнѣ, что въ Польшѣ люди должны быть часто больны воспаленіемъ въ горлѣ, по причинѣ насильственнаго произношенія многихъ согласныхъ буквъ, вмѣстѣ находящихся. Когдажъ я прочиталъ ему нѣчто изъ Польской книги, то онѣ съ удивленіемъ признавался, что не замѣчалъ во мнѣ никакого принужденія, а въ словахъ никакой шероховасти, о которыхъ выводилъ заключеніе, смотря на печатныя буквы въ книгѣ. Отъ чего такъ? Отъ того что мы слегка только издаемъ звуки стоящихъ вмѣстѣ согласныхъ, и невыговариваемъ ихъ такимъ образомъ, какъ произносимъ стоящія порознь. Слѣдственно ошибаются, тѣ, кои по письму судятъ о жесткости языка. Еще хуже поступаютъ тѣ, которые, въ угожденіе чужеземцамъ, хотятъ смягчить мнимую жесткость своего языка, и для того выпускаютъ буквы, необходимо нужныя для хорошаго выговора.
   Нѣкоторые языки суть простые и первообразные, то есть ни изъ какихъ другихъ несоставленные и ни отъ какихъ не происходящіе; они служатъ для народовъ отличительнымъ признакомъ ихъ первородства. Такимъ изъ древнихъ былъ Греческій, а изъ новѣйшихъ Славянскій; Польскій языкъ есть вѣтвь сего послѣдняго. Сіи языки весьма трудны касательно грамматическихъ правилъ; имѣютъ болѣе наклоненій, временъ, падежей, родовъ и чиселъ, все съ разными окончаніями; рѣдко требуютъ мѣстоимѣній и мало имѣютъ вспомогательныхъ глаголовъ. упомянутая; трудность правилъ зависитъ отъ различія перемѣнъ и окончаній; она-то есть основаніе прочности и полноты оныхъ языковъ. Въ нихъ всѣ названія вѣрны и независятъ отъ мѣста или положенія; въ нихъ каждая перемѣна слова значительна. Вразумительность, связность, красота доброгласія суть отличительными знаками превосходства сихъ языковъ.
   Другіе же суть составные и производные, то есть выросшіе изъ смѣси различныхъ языковъ и отъ нихъ получившіе свое начало. Такимъ образомъ Латинскій составился изъ Греческаго и древняго Етрурійскаго; изъ Латинскаго и Ломбардскаго произшелъ Италіанскій; Французскій ведетъ свое начало отъ языка Франковъ и Латинскаго; изъ Нормандскаго и стариннаго Саксонскаго составился Англійскій, Адамъ Смитъ {Considerations concerning the first formation of Languages. London 1781.}. Въ небольшомъ, но основательномъ и важномъ сочиненіи, изъяснилъ и доказалъ, что организація производныхъ языковъ самая простая, что мало содержитъ въ себѣ правилъ и измѣненій, и что составъ ихъ тѣмъ простѣе, чѣмъ болѣе сложны языки, отъ которыхъ они восприяли свое начало. Латинскій имѣетъ разныя окончанія, но не имѣетъ столько наклоненій, временъ и чиселъ, сколько ихъ есть въ Греческомъ. Нѣкоторые изъ упомянутыхъ выше Европейскихъ языковъ имѣютъ менѣе, другіе болѣе окончаній; а въ иныхъ нѣтъ ни падежей, ни чиселъ и даже ни различій рода, При выраженіи разнообразныхъ мыслей имъ нужны пособія мѣстоименій, предлоговъ и многихъ глаголовъ вспомогательныхъ. Такимъ образомъ языкъ Англійскій, поелику онъ болѣe другихъ сложенъ, имѣетъ семь вспомогательныхъ глаголовъ. Простота и малое количество грамматическихъ правилъ не только не придаютъ языку совершенства, но даже препятствуютъ ему быть постоянно вразумительнымъ. Приличіе въ употребленіи многихъ вспомогательныхъ глаголовъ, равнымъ образомъ собственность и сила значенія каждаго слова, зависящія отъ мѣста, производятъ новую трудность и связываютъ руки писателю. Составленный такимъ образомъ языкѣ, по видимому, отнимаетъ свободу у мыслей, движеніе и разнообразность у рѣчи, и гармонію у слуха. Потребна была великая сила дарованіи въ Англійскихъ писателяхъ и витіяхъ, чтобъ столь неспособному къ дѣлу языку, изъ такого множества односложныхъ словъ составленному, придать столько силы, ясности, благородной простоты, и въ какое притомъ короткое время! Ибо въ началѣ XVIII столѣтія, пишетъ Свифтъ, {Swift's Works Vol. VI. A letter to the Lord High Treasurer.} языкъ небылъ еще совершенно установленъ; а того, какимъ писано за сто лѣтѣ прежде, даже и природные Англичане не понимали. Слѣдственно языки сложные и производные, при всей простотѣ своихъ грамматическихъ правилъ, терпѣли многоразличныя и великія перемѣны: въ продолженіе сихъ перемѣнъ однѣ поколѣнія не разумѣли языка другихъ и имѣли нужду въ антикваріяхъ и переводчикахъ, точно какъ бы дѣло касалось до чужестраннаго языка. Для возведенія такихъ языковъ на степень постояннаго устройства, ясности, силы и гибкости надлежало бороться со многими и тяжкими трудностями, тѣсно соединенными съ природою сложности оныхъ.
   Польскій языкъ незнаетъ подобныхъ перемѣнъ, которыя затемняли бы его ясность. Многія окончанія, несомнительное и независящее отъ мѣста въ періодѣ значеніе словъ, малое количество вспомогательныхъ глаголовъ даютъ ему твердый и прочный характерѣ. Гнулся онѣ и уступалъ дѣйствію измѣнявшихся мыслей и обычаевъ; однакожъ ни слова первобытнаго своего значенія, ни рѣчь ясности не теряли. Старинныя Польскія сочиненія, будучи написаны по правиламъ нынѣшней орѳографіи, и теперь каждому вразумительны. Вотъ что спасло отъ совершенной утраты разныя нарѣчія Славянскаго языка, разширеннаго по землямъ разныхъ владѣтелей и правительствъ, старающихся истребить оный. Только Россія и Польша, до упадка послѣдней, оставались независимыми Государствами изъ числа всѣхъ прочихъ областей и населеній Славянскихъ. Богемцы, Иллирійцы, Моравы, Венды, обитатели Силезіи, Мекленбургіи, Стирти, Каринтіи, Славоніи и проч. достались правительствамъ, съ давнихъ временъ недоброхотствующимъ Славянскому народу и его нарѣчіямъ.
   Послѣ Сигизмунда Августа (которой, знавши заграничные языки, любилъ отечественный и прекрасно говорилъ на немъ), не смотря на независимость народа, почти все клонило къ упадку языкъ Польскій, Владычество чужестранныхъ государей отдалило его отъ Двора; въ публичныхъ училищамъ почти никакого неимѣли о немъ старанія; знатные чиновники и достаточные дворяне, презирая публичное воспитаніе, сами учились и дѣтей своихъ учили болѣе языкамъ заграничнымъ, нежели отечественному, старосты разоряли города; Государство раздираемо было конфедераціями и мятежами; народѣ, терпѣвшій безбожное притѣсненіе, приученъ къ пьянству, доведенъ до безсилія, отдаленъ отъ науки; въ судахъ и трибуналахъ коронныхъ появилась безтолковая Латынь, единственно служившая къ размноженію и обогащенію ябедниковъ; по смерти Скарги {Славный проповѣдникъ Польскій, умершій въ началѣ семнадцатаго вѣка.}, по причинѣ небрежнаго воспитанія духовенства, испорченное витійство въ самыхъ храмахъ оскорбляло вѣру, языкѣ и здравой разумѣ: вотъ причины, угнѣтавшія отечественное наше слово, которое обрѣло себѣ попечителя и возстановителя уже въ Станиславѣ Августѣ. Если бы образцы хорошаго слога, явившіеся при Сигизмундахъ, не уцѣлѣли, еслибы не возникли при Станиславѣ Августѣ знаменитые писатели, которые признали достоинство прежнихъ образцовыхъ произведеній; если бы не вкусъ самаго Короля въ изящныхъ искусствахъ, не его обширныя и разнообразныя свѣдѣнія въ наукахъ, не его отличный даръ витійства: то, судя по теперешнему порядку вещей, языку Польскому предстояли бы великія опасности искаженія. Но поелику языкѣ нашъ есть первообразный, поелику въ своей природѣ, складѣ, физіономіи заключаетъ зародышь совершенства и имѣетъ всѣ признаки постоянной вразумительности; то двадцати или тридцатилѣтніе труды талантовъ принесли ему болѣе пользы нежели усилія цѣлыхъ вѣковъ другимъ Европейскимъ языкамъ. Онъ неостановится въ шествіи своемъ на пути успѣховъ, если только мы стараться будемъ не превращать его и портить, но распространять и возводить къ совершенству.
   Въ чемъ же состоитъ оное совершенство языка? Трудный и важный вопросъ, о которомъ всѣ литтераторы, какъ порознь, такъ и цѣлыми обществами, должны разсуждать, и который рѣшить обязаны. Я объявлю свое мнѣніе. Языкѣ, при сохраненіи природной Своей физіономіи, хорошо обработанный, долженъ быть ясенъ, ярость и достаточенъ. Первое достоинство состоитъ въ томъ, чтобы каждая вещь имѣла свойственное себѣ названіе, которое должно быть вразумительно всѣмъ, оную вещь знающимъ. Нѣтъ ни одного языка, въ которомъ не было бы такихъ словъ, коихъ совершенной смыслъ объясняется другими ближайшими: чѣмъ менѣе требуется въ языкѣ такихъ объясняющихъ дополненій, тѣмъ болѣе онъ самъ по себѣ ясенъ; Портится ясность языка отъ частаго употребленія слишкомъ длинныхъ вставокъ и придаточныхъ предложеній въ срединѣ главнаго, отъ перепутанности словъ и дальняго размѣщенія существительныхъ нѣтъ прилагательныхъ и проч.
   Языкъ бываетъ простымъ, когда многосложныя вещи. высокія мысли и отвлеченнѣйшія понятія можетъ выразить связно, вразумительно и неслишкомъ удаляясь отъ обыкновенной рѣчи. Языкъ можетъ быть труднымъ въ отношеній къ грамматическимъ своимъ правиламъ, но простымъ въ выраженіи вещей и мыслей. Простота языка составляешь наилучшее украшеніе мысли и служитъ признакомъ его совершенства. Не должно однакожъ смѣшивать этой простоты съ грубостію простонародной рѣчи.
   Когда въ языкѣ есть слова, для свойственныхъ и вразумительнымъ названій выраженій, то онъ достаточенъ или обиленъ словами. Названія надобны намъ для вещей, мыслей, впечатлѣній и движеній внутреннихъ. Въ одинакихъ вещахъ бываешь различіе, въ мысляхъ измѣненія и оттѣнки, во внутреннихъ чувствахъ разныя степени силы и напряженія: во богатомъ языкѣ для всего есть особыя названія.
   Языкъ совершенствуется, когда выше исчисленныя достоинства его распространяются, дополняются, дѣлаются болѣе видными. Тому содѣйствуютъ дарованія пишущихъ и говорящихъ и надлежащее употребленіе наукъ и знаній. Слѣдственно тѣ, которые хотятъ, чтобы науки были преподаваемы на чужестранномъ языкѣ или на Латинскомъ, вовсе неприличномъ нынѣшнему состоянію учености, посягаютъ или на пагубу отечественнаго языка, или на удержаніе успѣховъ его и теченія къ совершенству.
   Слова до наукъ касающіяся обогащаютъ языкъ, когда онъ изобрѣтены искусно и счастливо, -- что однакожъ не всегда и не каждому удается, какъ уже и выше мы упомянули. Человѣкъ отличнаго ума, знающій хорошо свой языкъ и имѣющій о своемъ дѣлѣ надлежащее понятіе, принявшись писать о наукѣ совершенно новой для того языка, безъ сомнѣнія успѣетъ на ономъ выразить мысли, прежде созрѣвшія въ головѣ его и приведенныя въ порядокъ; умѣя владѣть языкомъ, онъ или не встрѣтитъ надобности въ новыхъ словахъ, или изрѣдка съ осторожнымъ искусствомъ будетъ творить и составлять такія только, которыхъ не чѣмъ замѣнить, безъ нарушенія связи и плавности слога. Такимъ сочиненіемъ оказывается важная услуга наукѣ, а для языка оно есть драгоцѣнное сокровище. Къ сему роду Сочиненій принадлежитъ Натуральная Исторія Бонифація Юндзилла, Химія и Теорія существъ органическихъ Андрея Снядецкаго {Оба служатъ въ званіи Профессоровъ при Императорскомъ Виленскомъ Университетѣ. Рдк.}. Послѣдній, предлагая утонченныя мысли и на нашемъ языкѣ до сихъ порѣ неизвѣстную физіологію человѣка, неимѣлъ нужды ни въ какомъ новомъ выраженіи кромѣ нѣкоторыхъ химическихъ принятыхъ вообще всѣми. Но когда писатель прежде гоняется за словами, ловитъ слоги, лѣпитъ ихъ вмѣстѣ, клеитъ, любуется ими, и потомъ уже къ своему драгоцѣнному творенію подбираетъ мысли, понятія и науки, терзаетъ ихъ и коверкаетъ; то конечно такое сооруженіе будетъ безобразнымъ, нелѣпымъ, и для языка и для наукъ безполезнымъ. Въ первомъ случаѣ Авторъ приноровлялъ всѣмъ вразумительный языкъ къ основательнымъ мыслямъ и знаніямъ; а здѣсь къ новоизобрѣтаемому языку прилаживаетъ добычу механической своей памяти. Во всѣхъ худо написанныхъ и худо переведенныхъ книжкахъ вижу сей источникъ погрѣшностей и несовершенства: сперва все вниманіе обращаютъ на слова, а не на дѣло, не на мысли. Надобно, чтобы языкъ повиновался размышленію, а не тѣснилъ бы его своими узами. Нетрудно было бы привести здѣсь въ примѣръ заграничныхъ писателей мысли, которыя съ равною силою можно выразить на нашемъ языкѣ, между тѣмъ намъ нельзя перевести чужестранныхъ словъ, которыми та же мысль предложена. Но такой переводъ требуетъ труда и дарованія, и потому не всякому удается его сдѣлать безъ трудолюбія и таланта никто да недерзнетъ писать о наукѣ, новой для нашего языка.
   Науки имѣютъ техническія слова, безъ которыхъ ни въ какомъ языкѣ обойтись неможно. Но у насъ сколько писателей и наставниковъ, столько разныхъ техническихъ словъ и переложеній. Ето-то есть настоящій якобинизмъ въ литтературѣ; когда всякой почитаетъ себя законодателемъ, и никого неслушается. Общества людей ученыхъ, и дѣло и языкъ хорошо знающихъ, должны бы подвергать новыя слова строгой критикѣ и выставлять въ нихъ хорошее и дурное: наиболѣе сходныя со значительностію вещи и свойствомъ языка объявлять годными къ употребленію, худыя отвергать навсегда, но о принятіи хорошихъ ничего не постановлять рѣшительно, потому что можетъ быть въ какой нибудь счастливой головѣ родится другое слово, гораздо лучшее прежняго и всѣмъ извѣстное. Такая полиція въ литтературѣ послужила бы къ однообразному и постоянному употребленію языка по всѣмъ частямъ наукъ и художествъ, къ облегченію и распространенію его вразумительности и къ удержанію неопытныхъ молодыхъ людей отъ своевольства. Многія слова, неимѣющія опредѣленнаго значенія въ языкѣ и выражающія одну вещь, суть то же что дурная трава въ полѣ, и онѣ вовсе не составляютъ богатства языка.
   Оставимъ слова и выраженія техническія, и скажемъ, что науки имѣютъ гораздо важнѣйшее и полезнѣйшее въ языкѣ вліяніе: онѣ совершенствуютъ и распространяютъ мысль, даютъ работу всѣмъ способностямъ разума человѣческаго и содержатъ ихъ въ безпрестанномъ движеніи; обогащаютъ его новыми истинами. Сіи приобрѣтенія труда и размышленій становятся достояніемъ языка, сего истолкователя мыслей и чувствованій нашихъ. Чѣмъ болѣе углубляемся въ изслѣдованіе предмета, чѣмъ прилѣжнѣе со всѣхъ сторонъ его обозрѣваемъ, чѣмъ сильнѣе чувствуемъ новую истину, -- тѣмъ основательнѣе и гибче становится языкѣ нашъ. Вообще дѣйствіе наукъ сообщаетъ языку обновленіе, новыя красоты, новыя средства изображать душу человѣка. Изъ того легко понять можно причину сильнаго вліянія великихъ писателей на усовершенствованіе языка; легко постигнуть можно тѣ перемѣны, которыя замѣчаемъ въ ономъ, по мѣрѣ расширенія круга наукъ и знаній, -- ту разность, которою отличается косноязычіе невѣжества, или еще младенчествующихъ наукъ, отъ языка ученыхъ вѣковъ, богатыхъ разнообразными и основательными познаніями. Отъ измѣненія обычаевъ въ народѣ языкъ измѣняется только во внѣшнемъ своемъ видѣ; но успѣхи въ просвѣщеніи разума разширяютъ его предѣлы, придаютъ ему силу и способность выражать глубокія мысли. Подробнѣйшее изъясненіе сихъ истинъ могло бы составить важную диссертацію для опроверженія тѣхъ, которые страшатся мнимаго упадка вкуса и краснорѣчія отъ распространенія наукъ основательныхъ.
   Языкъ ознакомленный съ науками обогащается и совершенствуется, когда однѣ и тѣ же мысли, одни и тѣ же предметы изображаются часъ отъ часу съ большею ясностію, силою и простотою. И здѣсь еще писателю предлежитъ обширное поле изобрѣтеній. Одна и та же мысль. Одинъ и тотъ же предметъ могутъ быть различнымъ образомъ выражены и описаны. Въ сихъ выраженіяхъ и описаніяхъ каждой авторъ кладётъ печать своего вкуса, ума, чувства и даже характера. Одинъ предлагаеть мысль съ любезною простотою; другой той же мысли сообщаетъ краски и богатство своего воображенія; третій выразитъ ее съ жаромъ, съ движеніемъ, страсти: и языкъ во всякомъ случаѣ обогащается, отчасу болѣе приобрѣтаеть оборотовъ, красокъ, оттѣнокъ и образовъ. Человѣческія мысли, рукою таланта облеченныя въ одежду языка, являются, говорить Попъ, какъ будто бы въ лучахъ славы.-- За симъ слѣдуетъ высшее усовершенствованіе, зависящее отъ собранія свѣдѣній касательно обработанія языка и искусства писать. Надобно только остановиться надъ тѣмъ, что значитъ писать хорошо, и каждой тотчасъ удостовѣрится, что почти никакое искусство не требуетъ столько природныхъ способностей и столь обильнаго запаса мыслей и представленіи. Талантъ, распоряжающій богатымъ собраніемъ разнообразныхъ и основательныхъ свѣдѣній, вспомоществуемый трудолюбіемъ, творитъ собственные, присваиваетъ чужіе, всегда новые и сильные способы дѣйствовать словами на разумъ и на сердце; онъ становится чудотворящимъ преобразителемъ языка, имъ обогащаемаго красотами словъ, образовъ и мыслей. Я не имѣлъ намѣренія, и не мое дѣло, говорить о краснорѣчіи. Оно неподлежитъ наукѣ, а есть тайна, извѣстная только таланту.
   Сказавши обѣ усовершенствованіи языка, хочу на конецъ предложить хотя одинъ источникѣ онаго, а именно присвоеніе красотѣ чужестранныхъ. Изъ сего источника черпали знаменитые наши писатели. Скарга уразумѣвши всю важность апостольскаго своего званія, погрузился въ чтеніе Священнаго Писанія и Отцевъ церковныхъ, питался ихъ словомъ и духомъ, присвоилъ себѣ и сообщилъ нашему языку истинныя красоты реченій, сравненій и образовъ восточныхъ народовъ. Во многихъ мѣстахъ проповѣдей Скарги языкъ его есть совершенно Библейскій, но такъ принаровленный въ свойству Польскаго, что подумать можно, будто бы нашъ былъ оригинальнымъ языкомъ Священнаго Писанія. Ни одинъ изъ старинныхъ писателей такъ не старался объ истинномъ языка обогащеніи, какъ знаменитый Скарга. Ему одолжены мы множествомъ словъ и оборотовъ, всегда прекрасныхъ, сильныхъ и притомъ настоящихъ Польскихъ. Еслибъ мы имѣли такимъ же образомъ присвоенныя красоты Греческихъ и Латинскихъ авторовъ, то языкъ Польскій богатствомъ своимъ легко превзошелъ бы всѣ другіе Европейскіе языки. Но потребно было, при основательномъ знаніи Польскаго языка, имѣть талантъ Скарги, чтобы остеречься отъ Азіатской надутости, къ которой прилѣплялись люди одного со Скаргою званія, но не одного таланта и вкуса. Не каждой надѣленъ отъ природы способностію чувствовать, что прилично нашему языку и что ему противно. Переводить, на примѣръ, буквально выраженія Греческихъ поетовъ, клеить ихъ и слѣпливать, оскорбляя слухѣ и производя впечатлѣніе странности, а отнюдь не силы и изящества, не значитъ присвоивать ихъ, но передѣлывать свой языкъ по Греческому покрою, а, ето и есть переиначивать его и портить. Греки, составляя слова, смотрѣли на свойство и природу своего языка, никогда неупускали изъ виду ясности, значительности и гармоніи; а мы обѣ етомъ вовсе недумаемъ, даже недогадываемся, болѣе обезьянствуя, нежели стараясь учиться отъ нихъ и просвѣщаться. Творенія Грековъ и Римлянъ сдѣлались образцами для насъ и для всѣхъ Европейскихъ народовъ. Они должны быть для нашего языка тѣмъ, что произведенія Рафаеля, Буонароттія, Корреджія, и проч. для живописцовъ, то есть вообще образцами совершенства, а не формами для лѣпленія и отливки. Азіатскіе народы пишутъ иначе, отъ того что у нихъ были образцы другаго рода. Ихъ красоты намъ ненравятся, точно какъ наши имъ кажутся холодными и неприятными. Мы говоримъ, что красоты наши суть подражаніе натуры; она то же о своихъ сказать могутъ: разница же въ томъ, что они подражаютъ природѣ въ разгоряченномъ состояніи и при сильныхъ движеніяхъ сердца, а мы въ холодной разсудительности и спокойствіи. Подлинная тому причина, по моему мнѣнію, состоитъ въ томъ, что мы болѣе трудимся надъ разсудкомъ, а они надъ воображеніемъ и сильнымъ чувствомъ. Вообще сказать должно, что разность въ выраженіи народовъ зависить отъ прилѣжнѣйшаго образованія той или другой способности души человѣческой. Пылкое воображеніе и сильныя страсти приближаютъ насъ къ состоянію дикости, а разсудительность къ гражданскому порядку; отъ того-то языкъ дикихъ почти всегда бываетъ піитическимъ. Языкъ страсти обнаруживаетъ въ насъ природу животныхъ; напротивъ того языкъ разума открываетъ въ насъ нѣчто Божественное. И такъ станемъ подражать Грекамъ и Римлянамъ, станемъ любить и сберегать языки ихъ, какъ образцы наши; но съ тѣмъ вмѣстѣ мы должны хранить цѣлость отечественнаго нашего слова и часъ отъ часу болѣе: углубляться въ его свойства. На чемъ же основываются оныя свойства Польскаго языка? Вопросъ важный и необходимый, достойный занять голову и перо знаменитаго Литтератора!-- Писано 10 Ноября 1814 въ Вильнѣ.

(Съ Польскаго.)

-----

   Снядецкий Я. О польском языке: [Из Dziennika Wilenskie. 1815. T.1]: (С польскаго) / (Соч. профессора Яна Снядецкаго) // Вестн. Европы. -- 1815. -- Ч.82, N 15. -- С.175-205.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru