Lib.ru/Классика: Станюкович Константин Михайлович. Времена "Иудушек"

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ К. М. СТАНЮКОВИЧА.

Томъ X.
Картинки общественной жизни. Письма знатнаго иностранца.

Изданіе А. А. Карцева.

МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровка, д. No 17, Савостьяновой.
1888.

http://az.lib.ru

Времена "Іудушекъ".

Нѣтъ, видно, мало еще съ насъ безподобныхъ "перловъ" инсинуаціи, которыми столь ярко блещутъ многіе публицистическіе этюды и беллетристическія упражненія! Видномаяо еще развелось въ взбаломученномъ морѣ русской жизни разныхъ "Іудушекъ",-- большихъ и малыхъ,-- которые клевещутъ не всегда даже за тридцать серебренниковъ, а часто даромъ, изъ "чести", и не только не испытываютъ ни малѣйшаго желанія пріобщиться къ осинѣ, а, напротивъ, еще хвалятся съ апломбомъ шуллера, съ яснымъ взоромъ мѣднаго лба, когда слѣпой случай приведетъ неопытнаго Іудушку къ отвѣту передъ судомъ! Видно, повторяю, въ многочисленныхъ "увражахъ" не вполнѣ разносторонне разработанъ вопросъ о благородствѣ сикофантства и недостаточно ясно доказана безнравственность и слѣпота людей, клеймящихъ презрѣніемъ это "благородство",-- если на помощь къ этой славной стаѣ комментаторовъ сочла долгомъ явиться еще дама -- писательница!

Да, такая дама явилась и торжественно представила читателямъ даму же, свершившую "столь славный подвигъ", въ видѣ жертвы, стараясь при помощи дамской "психологіи" привлечь къ "героинѣ" то сочувствіе, которымъ преисполненъ къ ней самъ авторъ.

Реабилитированный извѣтъ! Извѣтчица въ видѣ несчастной жертвы! Въ нѣкоторомъ родѣ "дама изъ Амстердама" на правахъ героини! Даже и по нынѣшнимъ временамъ, когда практики-"психологи" наводнили "улицу", такая "психологія" нѣсколько рискованна. Ужъ на что опытны такіе беллетристы-психологи, какъ гг. Маркевичъ и Авсѣенко, а и тѣ не дерзнули возвести въ перлъ созданія подобное "психологическое" положеніе.

Но на что не посягнулъ дерзкій мужчина, на то, къ крайнему изумленію, посягнула представительница слабаго пола, г-жа Ольга Шапиръ, напечатавшая въ апрѣльской книжкѣ "Журнала романовъ и повѣстей", издаваемыхъ редакціей "Недѣли", разсказъ свой "Жертва", въ которомъ пытается утвердить на "психологическихъ" началахъ булюбашевскую теорію, во имя высокаго чувства любви.

Я сказалъ: къ крайнему изумленію, потому что до сихъ поръ вещи названной дамы-писательницы не подавали повода прозрѣвать въ г-жѣ Ольгѣ Шапиръ такого серьезнаго конкуррента гг. Маркевичамъ и Авсѣенкамъ. Правда, нѣсколько повѣстей и разсказовъ, написанныхъ г-жей Ольгой Шапиръ, никогда не обнаруживали не только глубокаго, но даже и большого пониманія описываемыхъ ею явленій и не особенно рекомендовали глубину авторскихъ соображеній, но, согласитесь, что отъ недостаточнаго пониманія до той "психологіи", какую даетъ намъ теперь г-жа Шаппръ -- "дистанція огромнаго размѣра", которую перешагнуть даже и не особенно сообразительной дамѣ, казалось бы, не такъ-то легко!

Чтобы читатель не обвинилъ меня въ голословности дѣйствительно тяжкихъ обвиненій, взводимыхъ мною на г-жу Ольгу Шапиръ, я познакомлю его вкратцѣ съ сущностью разсказа, съ его специфическимъ запахомъ и своеобразной "психологіей". Итакъ, къ дѣлу.

Въ нѣкоторомъ провинціальномъ городѣ жили поживали двѣ барышни: одна, которая передаетъ исторію своей подруги, барышня благоразумная и солидная, другая -- будущая "жертва", по словамъ автора, "миловидная, цвѣтущая дѣвушка, живая, горячая и порывистая". Какъ и слѣдуетъ настоящимъ барышнямъ, онѣ "вмѣстѣ танцовали на вечерахъ, вмѣстѣ переживали сладкіе бальные тріумфы, кружили головы молодежи и влюблялись сами". Къ концу третьей зимы, Маша ужъ была почти невѣста мѣстнаго интереснаго прокурора, какъ вдругъ, вмѣсто того, чтобы выйти замужъ за интереснаго прокурора, влюбилась въ пріѣзжаго изъ Петербурга студента 4-го курса и, несмотря на проклятіе родителей, вышла за него замужъ... Полюбила эта барышня, если вѣрить словамъ разскащнцы, не просто, а, такъ сказать, необычайно. "Во всю свою жизнь я больше не видала такой любви; эта не была обыкновенная привязанность человѣка къ человѣку -- это было рабское обожаніе, недостойное самоуниженіе, возмутительное плѣненіе человѣческой личности".

Я нѣсколько подробно цитирую объясненія автора, какъ полюбила милая дѣвушка, не безъ нѣкотораго умысла относительно дальнѣйшей "психологіи" г-жи Ольги Шапиръ. Но это еще впереди; а пока Маша Волкова безумствовала и восторгалась своимъ героемъ... Нужно ли прибавлять читателю, что солидная подруга Маши не особенно долюбливала этого господина. И въ самомъ дѣлѣ, любить его было не за что: онъ обращался съ невѣстой "сдержанно, иронически, подчасъ прямо грубо". Что заставило, тѣмъ не менѣе, студента жениться на барышнѣ Волковой -- о томъ не только не можетъ догадаться читатель, но, по чистосердечному признанію автора, этого не берется рѣшить и онъ самъ. Однако, сыграли свадьбу и уѣхали въ Петербургъ. Вотъ тутъ-то многолюбящая Маша и узнала, что значитъ выйти замужъ и не слушаться совѣтовъ благоразумной подруги... Изъ Петербурга она шлетъ рядъ писемъ, въ которыхъ жалуется на свою судьбу, и эти письма таковы жалостливы, что солидная подруга, успѣвшая къ тому времени выйти замужъ за солиднаго человѣка, много плакала надъ ними, сравнивая обоюдныя доли: "себя, въ нашемъ уютномъ, комфортабельномъ гнѣздышкѣ, окруженную ежеминутнымъ вниманіемъ преданнаго мужа -- и мою бѣдную Машу, на каждомъ шагу отталкиваемую, униженную, виноватую, не смѣющую быть самой собой, выносящую скуку, одиночество, лишенія... Она дорого расплачивалась за превосходство своего Сережи".

Читатель прозрѣваетъ, каковъ гусь былъ этотъ Сережа! Рядъ писемъ обрисовываетъ его въ надлежащемъ свѣтѣ. Правда, краски, которыми описываетъ г-жа Ольга Шапиръ злополучнаго Сережу, не новы и взяты изъ склада окрасочныхъ матеріаловъ "Русскаго Вѣстника"; несомнѣнно и то, что г-жа Ольга Шапиръ совсѣмъ не обнаруживаетъ знанія среды, которую живописуетъ, и если что слышала о ней, то, такъ сказать, однимъ ухомъ, но все это, тѣмъ не менѣе, нисколько не помѣшаетъ извѣстнаго сорта читателямъ признать въ Сережѣ самаго заправскаго гуся.

Въ самомъ дѣлѣ, вы только полюбуйтесь, какъ поступаетъ этотъ "гусь" съ влюбленной въ него Машей. Онъ почти съ ней не говоритъ, такъ какъ занятъ "дѣлами", и если говоритъ, то рѣзко и грубо, постоянно глумясь надъ нею. Друзья его, которые немножко презираютъ Машу, постоянно толкутся въ комнатѣ, пропитанной табачнымъ запахомъ, говорятъ и безконечно спорятъ, всецѣло увлеченные своимъ дѣломъ, а Маша съ своею любовью въ сторонѣ, постоянно одна, униженная и оскорбленная. Свое недоумѣніе она между прочимъ высказываетъ въ такихъ словахъ: "Какъ могутъ эти юноши, эти дѣвушки любить или ненавидѣть все это сердцемъ, а не воображеніемъ!" И далѣе: "Куда дѣвать свое несчастное сердце, если оно, глупое, не соглашается стушеваться передъ "великими вопросами?"

Рѣзкій, грубый, унижающій жену, не позволяющій ей (о варваръ!) даже надѣть простого бантика, этотъ Сережа не обнаруживаетъ даже никакой радости, когда жена сообщаетъ ему о своей беременности, и такъ-таки и выпаливаетъ ей, что ребенокъ -- "лишняя обуза", и что онъ, Сережа, въ сущности "не имѣлъ права жениться" и т. п.

Когда ребенокъ, наконецъ, явился на свѣтъ Божій, то Сережа не только не проявляетъ ни малѣйшаго чувства,-- эти люди вѣдь не имѣютъ никакихъ человѣческихъ чувствъ!-- но даже объявляетъ бѣдной Машѣ непремѣнное желаніе помѣстить куда-нибудь на время несчастнаго крошку. Я не стану перечислять дальнѣйшихъ злодѣйствъ Сережи, которыми кишмя кишатъ письма столь многолюбящей жены. Короче сказать, въ повѣсти г-жи Ольги Шаппръ Сережа является тѣмъ шаблоннымъ чудищемъ, какимъ обыкновенно рисуетъ суздальская живопись извѣстной школы. И если г-жа Ольга Шапиръ не заставила Сережу поджарить и скушать собственнаго своего ребенка, то, надо полагать, единственно потому, что имѣла намѣреніе пріуготовить изъ ребенка полезнаго гражданина отечества, отнявъ его у столь невозможнаго отца, для передачи на воспитаніе солидной подругѣ злополучной Маши.

Въ самомъ дѣлѣ, нельзя сколько-нибудь серьезно говорить объ этомъ манекенѣ, выдаваемомъ г-жей Ольгой Шапиръ за человѣческое подобіе! Нельзя трактовать бездарно и грубо намалеванное чучело какъ произведеніе художественной кисти! Можно еще возражать, напримѣръ, по поводу фальши тургеневскаго Нежданова, но доказывать, что Сережа -- плодъ дамской фантазіи, испуганной возможностью жить и поживать не въ уютномъ и комфортабельномъ гнѣздышкѣ и имѣть мужа, который осмѣлился бы не нести все въ домъ, а изъ дому,-- доказывать, говорю, все это было бы полнѣйшимъ неуваженіемъ къ читателю, знакомому достаточно со всѣми "чудищами" по гг. Незлобину и Цитовичу. Поэтому я оставляю на сообразительности автора даже такой естественный вопросъ: почему этотъ Сережа, не любившій жены, которая вдобавокъ ему мѣшала, не разстался съ ней по добру по здорову, а продолжалъ ее мучить?-- и затѣмъ перейду къ дальнѣйшей "психологіи", приведшей, по волѣ г-жи Ольги Шапиръ, эту многолюбящую и преданную жену къ булюбашевскому подвигу. Пока были цвѣточки, ягодки еще впереди.

Есть дамы, для которыхъ безъ любви и свѣтъ не милъ, и что бы ни творилъ надъ ними любимый человѣкъ, онѣ все-таки будутъ обожать его. Такъ и наша Маша, настрадавшись вволю и отъ грубаго обращенія, и отъ табачнаго дыма, и отъ умышленнаго скрыванія отъ нея мужемъ своихъ дѣлъ, не только не приходитъ къ убѣжденію, что самое лучшее было бы ей уйти отъ мужа, которому мѣшаетъ,-- такой исходъ дѣйствительно показалъ бы настоящую любовь,-- но показываетъ образецъ во истину идіотскаго терпѣнія. Это, впрочемъ, не столько можно поставить на счетъ Маши, сколько на счетъ Ольги Шапиръ. Она, т.е. злополучная Маша, продолжаетъ терзаться, страдать, еще сугубѣе любитъ Сереліу и въ концѣ концовъ придумываетъ, наконецъ, средство спасти любимаго человѣка отъ нравственной гибели, при чемъ наивно разсчитываетъ, что послѣ спасенія этотъ любимый человѣкъ посвятитъ одной любви всѣ дни живота своего. Средство это -- необычайное средство и, если не ошибаюсь, едва ли приходившее доселѣ на умъ какимъ-нибудь "героинямъ" какой-нибудь изъ европейскихъ литературъ,-- но явившееся внезапно въ головку злополучной Маши, вѣроятно, подъ впечатлѣніемъ долгаго чтенія "Московскихъ Вѣдомостей" тайкомъ отъ Сережи. Средство это не болѣе не менѣе, какъ "сообщеніе" куда слѣдуетъ о любимомъ человѣкѣ... Сюрпризъ, какъ видите, неожиданный даже и по нынѣшнимъ временамъ, даже и для женъ, ненавидящихъ мужей... Мы слышали съ вами и читали, что изъ-за любви люди вѣшаются, топятся, убиваютъ любимыхъ людей -- все это понятно, но чтобы чувство любви,-- само по себѣ чувство почтенное и нравственное,-- проявилось въ такой грандіозной, можно сказать, подлости, объ этомъ едва ли кто когда-либо слышалъ. Ужъ если и законъ отводитъ близкихъ людей отъ свидѣтельства, основываясь, именно, на естественномъ чувствѣ любви и привязанности, то что же сказать о проявленіи его въ такой гнусной формѣ, уничтожающей самое понятіе любви... Мы читали о предательствѣ ради тѣхъ или другихъ корыстныхъ цѣлей, но предателей "изъ любви" не знаемъ...

Было бы, конечно, несправедливо винить въ такой сугубой пакости злополучную Машу. Она дѣйствительно жертва, но жертва г-жи Ольги Шапиръ. При всей своей недальности и слащавости, Машѣ и въ голову не пришло бы разрѣшить свои сомнѣнія по рецепту Булюбаша... Нѣтъ, если она любила, она бы этого не сдѣлала -- иначе она не любила... Все это за нее сдѣлала г-жа Ольга Шапиръ и потому отвѣтственна за ту сугубую мерзость, какую всклепала, во-первыхъ, на любящую женщину, и, во-вторыхъ, за то сочувствіе, которое она тщится возбудить къ своей героинѣ, свершившей, по ея волѣ, подобную гадость...

Послѣ этого не далеко до того, что всякій литературный "Іудушка" будетъ объяснять свои "подвиги" любовью къ человѣчеству, и мы, если слушать г-жу Шапиръ, должны будемъ вѣрить ему на слово, особенно если найдутся болѣе сообразительные, чѣмъ г-жа Шапиръ, комментаторы этой "любви" къ человѣчеству.

Г-жа Ольга Шапиръ виновна въ томъ, что написала свою "Жертву", но, по совѣсти говоря, несравненно болѣе виновна редакція "Недѣли", пріютившая у себя такую недвусмысленную "психологію". Если г-жа Шапиръ, судя по ея повѣсти, и не отличается особенной сообразительностью, то она еще молодая писательница, репутація ея только что устанавливается и, быть можетъ, на нее подѣйствовалъ бы добрый совѣтъ изорвать рукопись. При нѣкоторомъ усиліи, она -- хотѣлось бы думать -- поняла бы, что ея произведеніе -- одна клевета, одинъ комъ грязи, что выставлять "жертвой" женщину, свершившую глубочайшую мерзость -- значитъ содѣйствовать распространенію безнравственности и играть въ руку всякимъ литературнымъ предателямъ, которыхъ и безъ того много. Повторяю, очень вѣроятно, что послѣ дружескаго совѣта, г-жа Ольга Шапиръ одумалась бы и, такимъ образомъ, избавила бы свое литературное имя отъ посрамленія.

Но редакція "Недѣли" не спасла литературной репутаціи молодого собрата, а напечатала себѣ дѣтище г-жи Шапиръ съ легкимъ сердцемъ. Какъ ни странно "народничество" журнала "Недѣля", какъ ни удивителенъ ея "панглоссовскій" оптимизмъ за послѣднее время, какъ ни часты въ наши дни разныя журнальныя "превращенія" страха іудейска ради, но, признаюсь, я не ожидалъ, чтобы реабилитація извѣта могла найти себѣ мѣсто въ "Недѣлѣ", которая когда-то... Въ дѣлѣ помѣщенія подобной повѣсти вопросъ ужъ идетъ не о направленіи, а о простой чистоплотности.

Или г. Гайдебуровъ не вникъ въ смыслъ шапировской "психологіи"? Ужъ не увидалъ ли онъ въ разсказѣ безпристрастной и художественно разсказанной исторійки и, чего добраго, не прозрѣлъ ли въ ней выраженія особеннаго, одной "Недѣлѣ" свойственнаго, либерализма?..

Предположить это трудно, безъ особенно обидныхъ представленій насчетъ редакціоннаго глубокомыслія, но такое предположеніе, какъ оно ни обидно, во всякомъ случаѣ было бы самымъ лучшимъ для литературной репутаціи "Недѣли".

Я хотѣлъ, было, совсѣмъ покончить съ этимъ разсказомъ, въ которомъ злополучная Маша является жертвой г-жи О. Шапиръ, а г-жа О. Шапиръ жертвой г. Гайдебурова, но еще два слова...

Въ этомъ разсказѣ, несмотря на общую его нелѣпость, затронута, однако, тема, которая у болѣе сообразительнаго беллетриста могла быть разработана не безъ интереса. Я говорю о сопоставленіи двухъ разныхъ натуръ, двухъ разныхъ умственныхъ организацій, соединенныхъ между собою узами любви,-- въ жизни это часто бываетъ. Тема не новая, но не лишенная поучительности. Вообразите себѣ любящее, доброе, честное, преданное созданіе, но не понимающее, что занимаетъ, что волнуетъ, чѣмъ бьется сердце любимаго человѣка. Естественно, что обѣ стороны страдаютъ, и обѣ стороны по своему правы.

Это преданное и любящее существо, которое подчасъ коробитъ любимаго человѣка своимъ непониманіемъ, ежедневно, ежечасно, ежеминутно самымъ трогательнымъ образомъ выражаетъ свою любовь и самымъ искреннимъ образомъ оскорбляется, что любимый человѣкъ не всецѣло принадлежитъ ей и не такъ любитъ, какъ любитъ она и какъ, по ея понятіямъ, должно любить. Сначала это обыкновенно выражается въ менѣе рѣзкой формѣ, оскорбительность которой скрадывается первыми годами любви и не слишкомъ близкимъ знаніемъ другъ друга, но потомъ все это идетъ crescendo. Она страдаетъ, подозрѣвая нелюбовь мужа, страдаетъ, глядя по темпераменту, молча или разразкаясь упреками. Онъ страдаетъ не менѣе ея, глядя на страданіе любимаго человѣка. Положеніе обоихъ въ высшей степени тяжелое. И та и другая стороны считаютъ себя жертвами. Если вдобавокъ "жертва" женскаго пола вполнѣ порядочный человѣкъ, то положеніе усложняется до того, что у другой жертвы мужского пола явится, наконецъ, неодолимое желаніе бѣжать отъ такой безпредѣльной привязанности, которая въ концѣ концовъ обращается въ пытку, и тѣмъ неодолимѣе будетъ стремленіе, чѣмъ покорнѣе и преданнѣе будетъ "жертва" женщина. Эта тема, мимоходомъ, затронута у графа Толстого, но разработка ея, повторяю, была бы весьма интересна, въ виду всѣхъ нелѣпыхъ разъясненій супружескаго вопроса, которыми въ послѣднее время занимаются "калужскіе" мужья и "калужскія" жены въ печати.

Г-жа Шапиръ разрѣшила вопросъ по своему -- такъ, какъ разрѣшаютъ нынче всевозможные вопросы "патріоты своего отечества".

II.

А "патріотовъ своего отечества" объявляется нынче во всѣхъ уголкахъ Россіи столько, что ими хоть прудъ пруди, а не то, что жаловаться и грозить, грозить и жаловаться, какъ дѣлаютъ "Московскія Вѣдомости", что настоящихъ людей, понимаете ли, настоящихъ, совсѣмъ нѣтъ или очень мало. По обыкновенію, почтеннѣйшая газета преувеличиваетъ, съ дипломатической цѣлью, свое безсиліе. Напротивъ, такихъ "настоящихъ" людей, какіе именно ей нужны -- а для кого-же секретъ какіе ей нужны,-- не только не мало, а ихъ избытокъ, такъ это предложеніе несомнѣнно превысило бы спросъ, если бы почтеннѣйшая газета могла кликнуть кличъ, чтобы пристроить, глядя по способностямъ, всю эту "соль" земли русской.

И -- Боже мой!-- какое разнообразіе типовъ, какая градація профессій при общемъ, такъ сказать, уравнивающемъ ихъ всѣхъ, "доподлинномъ патріотизмѣ", обнаруживающимся, повременамъ, во всемъ своемъ блескѣ въ судебныхъ учрежденіяхъ. Въ этомъ "патріотическомъ" сборищѣ вы найдете и стараго отставного Держиморду, и молодого Китъ Китыча, добирающагося до сосѣда, и юркаго проходимца, готоваго рѣшительно на все за два пятіалтынныхъ, и содержателя увеселительнаго заведенія наряду съ редакторомъ-издателемъ, и кляузнаго подъячаго, строчащаго доносы по пятачку на кого угодно, хотя бы на самого Господа Бога, и отщепенца студента, и "даму сомнительнаго поведенія", и кулака-мѣщанина, мастерящаго кляузу на "социловистовъ"... Если собрать всѣ эти устныя, письменныя и печатныя произведенія "кляузы" -- и все во имя "патріотизма" -- за послѣднее время, то какая громадная библіотека россійскаго развращенія и безграмотства составилась бы изъ этихъ сочиненій!.. Портретная галлерея авторовъ тоже была бы любопытная по своему разнообразію, если начать ее съ представителей печатной кляузы и кончить хоть знаменитымъ г. Тальквистомъ, тѣмъ самымъ казанскимъ нѣмцемъ и содержателемъ увеселительнаго заведенія, который, если возможно, "катковистѣе" самого "божка" своего...

Г. Тальквистъ въ своемъ родѣ характерная современная "знаменитость", заставляющая о себѣ говорить мѣстныя газеты. Для посѣщающихъ Казань посмотрѣть на этого ультра-проходимца почти всякому обязательно. Это остервенѣлый, повидимому, поклонникъ "Московскихъ Вѣдомостей", хотя по происхожденію нѣмецъ и прусскій подданный. Изъ своего увеселительнаго заведенія онъ устроилъ нѣкую своеобразную академію пропаганды. На самомъ почетномъ мѣстѣ заведенія, г. Тальквистъ, какъ удостовѣряютъ мѣстныя газеты, повѣсилъ въ золоченыхъ рамахъ портреты гг. Каткова и Скарятина, бывшаго казанскаго губернатора, а по стѣнамъ избранныя передовыя статьи въ рамкахъ, такъ сказать, для напоминанія посѣтителямъ, какъ должно дѣйствовать доброму россіянину. Въ читальнѣ находятся только "Моск. Вѣд." и газеты, близкія имъ по духу, остальныя не допускаются. Кромѣ такой пропаганды прусскимъ нѣмцемъ "истинно русскаго" духа, г. Тальквистъ пропагандируетъ его самолично, за что не разъ и судился у мировыхъ судей: онъ ужъ черезъ-чуръ усердно проявлялъ свой "патріотизмъ", ругая посѣтителей, которые, по его мнѣнію, недостаточно проявляли свои чувства, съ тѣмъ нахальствомъ, на которое способенъ всякій проходимецъ, торгующій "патріотизмомъ" распивочно и на выносъ.

Замѣчательно, что всѣ эти "высокія" чувства прусско-русскій "патріотъ" сталъ проявлять только въ послѣднее время; до того онъ былъ обыкновенный нѣмецъ какъ нѣмецъ. Недавно онъ вновь отличился, по словамъ казанскихъ газетъ. Когда появилась передовая статья "Моск. Вѣд.", метавшая громы и молніи за то, что г. Скарятина отдали подъ судъ, г. Тальквистъ громогласно читалъ названную статью среди своихъ посѣтителей и выказывалъ чувства восторга передъ Катковымъ. Затѣмъ, названная статья была заключена въ рамку, и горе посѣтителю, если бы онъ выказалъ передъ г. Тальквистомъ неодобреніе.

Какъ реклама, реклама, придуманная г. Тальквистомъ, пожалуй, и не лишена остроумія: о немъ заговорили газеты, ему этого и надо. До сихъ поръ онъ, конечно, въ своемъ правѣ. Но что вы скажете, если такой джентльменъ, въ самомъ дѣлѣ, можетъ, здорово живешь, надѣлать вамъ непріятностей? Не улыбайтесь, нынче подобныя дѣла не рѣдкость, и мало ли выкинули судебныя разбирательства на свѣтъ божій такихъ проходимцевъ, которые, ради сведенія личныхъ счетовъ, а то и просто ради "отлички", возводятъ на ближняго обвиненія? Подите, судитесь съ такимъ "патріотомъ"! Ему терять нечего -- напротивъ, быть можетъ, онъ даже мечтаетъ выиграть!-- а вамъ предстоитъ рядъ непріятныхъ объясненій, пока не прекратится это такъ называемое "недоразумѣніе", вызванное иногда пьянымъ безстыдникомъ.

Недавно еще въ Петербургѣ случилось слѣдующее происшествіе. Одинъ молодой человѣкъ проходилъ по улицѣ, когда засталъ его дождь. Онъ укрылся подъ навѣсомъ одного изъ трактировъ, какъ вдругъ изъ трактира спускается пьяный субъектъ и кричитъ городовому, указывая на господина: "бери его, веди въ участокъ!" Городовой, было, поколебался, но магическое: "по политическому дѣлу", прекратило всякія колебанія, и ни въ чемъ неповиннаго человѣка новели въ участокъ. "Субъектъ" слѣдомъ за ними. Въ участкѣ частнаго пристава не оказалось, и когда помощникъ просилъ объяснить въ чемъ дѣло, то "субъектъ" пьянымъ голосомъ потребовалъ самого пристава, опять прибавивъ магическое: "по политическому дѣлу!" Наконецъ, явился приставъ, и пьяный субъектъ объяснилъ слѣдующее: Пригласилъ онъ своихъ товарищей обѣдать въ трактиръ "Золотой Якорь" и въ концѣ обѣда приказалъ играть народный гимнъ. Всѣ встали, но двое господъ не встали и, когда онъ, "субъектъ", шелъ къ нимъ, чтобы потребовать объясненій, то они скрылись. Онъ бросился за ними и вотъ одинъ изъ нихъ оказался стоящимъ подъ навѣсомъ крыльца.

Осторожный частный приставъ счелъ долгомъ провѣрить показаніе молодого человѣка, объяснившаго, что онъ не былъ въ трактирѣ и случайно остановился подъ навѣсомъ, возвращаясь къ себѣ домой отъ брата. Послали къ брату, разбудили его и допросили; оказалось, часъ выхода молодого человѣка отъ брата совпадалъ co-временемъ, когда онъ могъ быть у подъѣзда гостиницы; затѣмъ призвали половыхъ; они показали, что молодого человѣка въ числѣ посѣтителей трактира не было, а что "субъектъ" напился и сильно буянилъ. Тогда приставъ перемѣнилъ тонъ и сообщилъ по телефону о происшествіи плацъ-адъютанту, который пріѣхалъ и посадилъ на гауптвахту пьянаго "патріота".

Фактъ мелкій, но, согласитесь, характерный. Какъ бы тамъ ни было, а приходится на каждомъ шагу чувствовать свою незащищенность отъ тѣхъ "настоящихъ" людей, къ которымъ взываютъ "Московскія Вѣдомости".

III.

Вотъ и еще "настоящій человѣкъ", на этотъ разъ литературный -- бездарный публицистъ г. Комаровъ. Убѣдите его, что сикофанствовать во меньшей мѣрѣ гнусно, и при томъ, для него лично, пожалуй, и безполезно? Есть люди, усердіе которыхъ даже и не замѣчается.

А между тѣмъ, по поводу выбора редактора "Вѣстника Европы", г. Стасюлевича, въ товарищи городского головы, "С.-П. Вѣдомости" испустили такого рода подлѣйшую кляузу:

"Какъ гласный нашей думы, говорятъ "Спб. Вѣд.", г. Стасюлевичъ появился въ двухъ-трехъ довольно эффектныхъ роляхъ. Такъ, онъ предложилъ обложить всѣхъ квартирантовъ налогомъ, но зато дать имъ избирательныя права -- одно изъ пожеланій петербургскихъ жителей. Когда недавно минуло десятилѣтіе со времени появленія здѣсь новаго городового положенія, г. Стасюлевичъ щегольски составилъ и прочиталъ въ думѣ отчетъ о дѣятельности городской администраціи; отчетъ, разумѣется, вышелъ хвалебнымъ гимномъ въ честь нашихъ муниципаловъ. Это самыя выдающіяся дѣйствія г. Стасюлевича, какъ гласнаго петербургской думы. Профессура г. Стасюлевича сдѣлала ему выгодное положеніе; на подписку на "Вѣстникъ Европы" жаловаться не приходится; теперь г. Стасюлевичъ неожиданно сталъ de facto нашимъ лордъ-мэромъ. Все это сдѣлалось шагъ за шагомъ, незамѣтно, ловко. Въ этомъ отношеніи дѣятельность г. Стасюлевича однородна съ дѣятельностью г. Спасовича, о которой мы говорили на-дняхъ. Въ общественномъ отношеніи они положительно сіамскіе близнецы, тѣмъ болѣе, что оба, въ одно и то же время, заняли два видные въ столицѣ поста: одинъ глаза столицы, другой -- столичной адвокатуры, у обоихъ за спиною стоитъ цѣлый кружокъ, если не цѣлая партія,-- люди не безъ средствъ и не безъ рѣшимости сейчасъ же дѣйствовать. Является вопросъ: кто они, къ чему стремятся, что будетъ дѣлать на новомъ посту г. Стасюлевичъ?

Спросите, къ чему нужно было г. Комарову въ нѣсколькихъ строкахъ обнаружить столько... столько "благородства"? И, главное, онъ вѣдь самъ отлично знаетъ, что лжетъ, на каждомъ словѣ лжетъ: что г. Стасюлевичъ никакой партіи за спиной не имѣетъ и никакой рѣшимости "сейчасъ же дѣйствовать" не проявлялъ. Къ чему, спрашивается, эта сикофантская ложь?

Если для того, чтобы помѣшать назначенію г. Стасюлевича товарищемъ городского головы,-- сообщеніе г. Комарова опять-таки безполезно, такъ какъ правительство, разумѣется, несравненно лучше его знаетъ политическій "dossier" г. Стасюлевича и, конечно, не нуждается въ добровольныхъ услугахъ г. Комарова. Наконецъ, и самъ г. Комаровъ ужъ не на столько же несообразителенъ, чтобы не понять, что даже и съ его точки зрѣнія было бы желательно видѣть въ должности товарища городского головы человѣка образованнаго и добросовѣстнаго, хорошаго работника и т. п. Вѣдь на этомъ мѣстѣ не придется заниматься политикой, а просто блюсти городское хозяйство.

Иль ужъ таково свойство каждаго "патріота своего отечества" -- инсинуировать на порядочныхъ людей, инсинуировать съ тѣмъ большимъ безстыдствомъ, чѣмъ порядочнѣе и граждански-нравственнѣе человѣкъ? Вѣдь и у отпѣтаго проходимца шевелится же когда-нибудь нѣчто въ родѣ стыда, и его безстыжіе глаза должна же рѣзать чужая безупречная общественная дѣятельность!.. И вотъ, чтобы заглушить эти проблески стыдливаго чувства, чтобы успокоить сознаніе своей дрянности и своего нравственнаго ничтожества, нерѣдко подобные люди клевещутъ съ какимъ-то озлобленіемъ, съ какой-то слѣпотой разсвирѣпѣвшаго звѣря. Съ самого начала своей издательской дѣятельности, г. Комаровъ былъ тѣмъ, что есть -- бездарнѣйшимъ журналистомъ ина всѣ руки мастеромъ. Слышала о немъ публика еще какъ и о сербскомъ генералѣ, но эти слухи тоже были не особенно лестны для репутаціи г. Комарова. Съ тѣхъ поръ г. Комаровъ лѣзъ изъ кожи вонъ, чтобы отличиться въ газетѣ, въ родѣ того, какъ казанскій Тальквистъ въ своемъ увеселительномъ заведеніи: онъ и "истинно народную" политику одобрялъ, онъ и пасквили противъ графа Милютина печаталъ, онъ славословилъ "Моск. Вѣд." и юродствовалъ, прославлялъ и гг. Ламанскаго и Полякова, кадилъ желѣзнодорожникамъ, подмазывался и къ полякамъ, завелъ и "Свѣтъ", и журналъ романовъ,-- но всѣ эти старанія остались втунѣ. Газета его влачитъ печальное существованіе, а самъ онъ пріобрѣлъ репутацію такого журнальнаго ничтожества, которое не стоитъ даже и поощренія.

И вотъ подобный "дѣятель" журналистики кричитъ: "караулъ!" и, какъ человѣкъ мало сообразительный, но черезъ-чуръ усердный, даже не соображаетъ, что обвинять г. Стасюлевича чуть ли не въ "революціонныхъ" вожделѣніяхъ такъ же неправдоподобно, какъ неправдоподобно было бы "обвинить" г. Комарова въ литературной порядочности!

А именно литературной порядочностью и можетъ, по совѣсти, гордиться М. М. Стасюлевичъ. Въ теченіи долгой своей журнальной дѣятельности онъ не свершилъ ни одного литературнаго поступка, который бросилъ бы тѣнь на его репутацію, а этимъ могутъ похвалиться немногіе изъ его собратьевъ. Онъ честно и искренно служилъ тому направленію, которому сочувствовалъ, не топталъ своего знамени въ годины журнальныхъ бѣдствій и постоянно боролся съ противниками прогресса и знанія. Съ направленіемъ, которое защищалъ г. Стасюлевичъ, можно было не вполнѣ соглашаться, но это разногласіе нисколько не отнимало у г. Стасюлевича правъ на уваженіе. Быть можетъ, "его стаканъ былъ малъ, но онъ пилъ изъ своего стакана". Онъ никогда не отклонялся отъ прямого пути, никогда не отрекался, страха ради іудейска, отъ своихъ мнѣній и высказывалъ ихъ съ обычной неуклонностью и съ обычнымъ доктринерскимъ спокойствіемъ, какъ въ "Вѣстникѣ Европы", такъ и въ "Порядкѣ", въ теченіи всѣхъ вѣяній, нережитыхъ журналистикой за послѣднее время. Онъ умѣлъ честно молчать, и на страницахъ его органовъ никогда не появлялось тѣхъ льстиво-фальшивыхъ статей, которыми по-временамъ разражалась почти вся газетная печать. "Порядокъ", какъ извѣстно, просуществовалъ недолго. Когда г. Стасюлевичъ увидѣлъ, что онъ не можетъ вести газету такъ, какъ считалъ нужнымъ, онъ прекратилъ ее, хотя число подписчиковъ и не вынуждало его къ такому шагу.

Теперь г. Стасюлевичъ, какъ говорятъ, оставляетъ журнальное поприще для новой дѣятельности. Что заставляетъ его промѣнять тяжелую, но заманчивую дѣятельность на другую -- это его дѣло. Быть можетъ, онъ изнемогъ въ этихъ мелочахъ журнальной борьбы?

Какъ бы то ни было, но нельзя не пожалѣть, что на нашей, и безъ того небогатой, журнальной нивѣ однимъ стойкимъ и честнымъ журналистомъ можетъ стать меньше.

IV.

Замѣтили ли вы, какъ въ тиши нашего прозябанія, нарушаемаго лишь скандальными выходками разныхъ Тальквистовъ и Комаровыхъ да непрерывающимися рѣчами прокуроровъ, вообще взывающихъ о стыдѣ хищенія,-- замѣтили ли, говорю, какъ въ разныхъ углахъ и уголкахъ нашего отечества возникаютъ надежды, казалось бы давно похороненныя, вожделѣнія чисто опереточнаго свойства, которыя были бы только потѣшны, еслибъ мы имѣли съ ними дѣло въ "Аркадіи", а не въ дѣйствительной жизни. Еще недавно робкія, неувѣренныя, боявшіяся дружнаго смѣха печати и общаго презрѣнія, онѣ выползали на свѣтъ божій, крадучись, нерѣдко обволакивая свои завѣтныя мысли болѣе или менѣе приличными покровами, но теперь... долой даже фиговые листки! Вѣдь можно явиться во всей наготѣ невѣжества безъ боязни. Къ чему -- скажите на малость -- стыдливость, когда стыдливые зрители стыдливо молчатъ, а безстыжіе одобряютъ, лелѣя мечтанія о славѣ?

Прислушайтесь ко всѣмъ этимъ свободно раздающимся "голосамъ изъ провинціи", къ разнымъ дебатамъ дворянскихъ, земскихъ и городскихъ собраній, прочитывайте проекты разныхъ захолустныхъ Бисмарковъ изъ Сызрани, вникайте въ подвиги разныхъ мѣстныхъ Держимордъ, и вы уловите торжествующую нотку такого нахальнаго невѣжества, такихъ безстыжихъ вожделѣній, что можно было бы подумать, будто мы разсчитываемъ вернуться совсѣмъ "домой", еслибъ не ободряющая увѣренность, что эти пѣсни -- не общія пѣсни, что эти люди -- не вся Россія.

То въ "оживившихся" мѣстныхъ собраніяхъ ландъ-лордовъ вы слышите какъ пресерьезно говорятъ о необходимости вернуть ландъ-лордамъ прежній блескъ, разумѣется, на счетъ государственнаго казначейства, то вдругъ до васъ донесется, словно изъ подземелья, хриплый старческій голосъ какого-то захолустнаго педагога о необходимости "обновить" гимназіи введеніемъ розогъ, то раздастся окрикъ: "А bas гласный судъ" и вамъ предложатъ "возрожденіе" капитанъ-исправника (онъ же и судья) на основаніи проекта "Моск. Вѣд."; то вдругъ, изъ среды крѣпостниковъ и разныхъ оголтѣлыхъ и цивилизованныхъ Деруновыхъ, ходящихъ въ чуйкахъ и во фракахъ, пронесется горчайшая жалоба о бѣдномъ народѣ, развращаемомъ интеллигенціей; словомъ, то тамъ, то здѣсь, то въ Торжкѣ, то въ Уржумѣ... гдѣ-нибудь да раздаются отраженные голоса: "сократить, искоренить, обновить!"

Надъ всѣмъ этимъ гуломъ высится, конечно, знамя народное. Всѣ эти слова произносятся, разумѣется, во имя "народа", надъ именемъ котораго только лѣнивый проходимецъ не пробуетъ теперь своей силы. И всѣ эти вновь объявляющіеся изъ захолустій реформаторы, еще недавно точившіе въ своихъ углахъ безсильную злобу на солнце за то, что оно свѣтитъ,-- теперь спѣшатъ вынести на стогны накопившуюся желчь, серьезно думая, будто можно заслонить солнце, остановить рѣки и сравнять горы...

Подчасъ, просто они смѣшны,-- смѣшны, когда претензіи не преступаютъ области мечтаній. Мечтайте себѣ, милостивые государи, сколько вамъ угодно,-- мечтать не возбраняется!

Такимъ особенно мечтательнымъ настроеніемъ отличалось послѣднее дворянское собраніе въ Смоленской губерніи. Ландъ-лорды размечтались такъ, что впору самому Манилову. Но не ручейки и цвѣты занимали смоленскихъ ландъ-лордовъ,-- послѣ "эмансипаціи" ручейки и долинки остались лишь пріятнымъ воспоминаніемъ. По словамъ "Недѣли", они "особенно скорбѣли объ оскудѣніи дворянской кассы, о переходѣ дворянскихъ имѣній въ руки разночинцевъ и исчезновеніи дворянскаго престижа: если у дворянъ нѣтъ имѣній, если ихъ родовые "майонтки" разошлись по чужимъ постылымъ рукамъ, то какіе же они послѣ этого дворяне! И вотъ встаетъ дворянинъ Бартоломей и держитъ такую рѣчь:-- Дворянство, говоритъ онъ, имѣетъ полное юридическое право при переходѣ дворянскаго имѣнія въ руки разночинца получать соотвѣтственное вознагражденіе за потерю источника обложенія. Такимъ образомъ, съ каждаго имѣнія, сдѣлавшагося, путемъ продажи, не дворянскимъ, слѣдуетъ взыскивать такую сумму, проценты съ которой доставляли бы въ оскудѣвшую дворянскую кассу капиталъ, равный дворянскому сбору за извѣстный смѣтный періодъ. (То есть, г-ну Бартоломею желательно заставить разночинцевъ платить за честь, которою они не будутъ пользоваться!)

На замѣчаніе губернскаго предводителя, что такое ходатайство было уже однажды возбуждено и отклонено, находчивый г. Бартоломей отвѣтилъ такъ:

-- Да, прежнее ходатайство было отклонено, вѣроятно потому, что облагаемый ни прямо, ни косвенно не принималъ бы участія въ опредѣленіи размѣровъ обложенія... Теперь совсѣмъ не то. Я предлагаю облагать вовсе не лицо, не того или другого разночинца, купившаго дворянское помѣстье вовсе нѣтъ! Я предлагаю облагать самое помѣстье, т. е. хочу удержать источникъ обложенія, укрѣпить дворянскій сборъ, вотъ и все. Оскудѣніе дворянской кассы заставляетъ насъ позаботиться, чтобы дворянскій сборъ не былъ постоянно измѣняющейся и притомъ уменьшающейся величиной. Напримѣръ, въ Бѣльскомъ уѣздѣ въ руки разночинцевъ перешла масса дворянскихъ имѣній...

-- Но оскудѣніе дворянской кассы не можетъ служить достаточнымъ основаніемъ къ тому, чтобы лица другихъ сословій были обложены въ пользу дворянства, возражаетъ оратору предводитель Рославльскаго уѣзда, г. Азанчевскій.

-- Объ интересахъ лицъ другихъ сословій неумѣстно даже говорить въ залѣ дворянскаго собранія! воскликнулъ г. Бартоломей.

Всѣ эти требованія и іереміады, какъ видите, имѣютъ главной цѣлью "презрѣнный металлъ". Имъ нуженъ собственный дворянскій банкъ, нужны деньги на дворянскій институтъ, они просятъ сложить съ дворянскихъ имѣній недоимки. "Возрожденіе", о которомъ мечтаютъ ландъ-лорды, нисколько, впрочемъ, не мѣшаетъ имъ торговать "распивочно и на выносъ" водкой не хуже любого кабатчика. Такъ, по словамъ "Смоленскаго Вѣстника", одинъ изъ ландъ-лордовъ, особенно заботившійся о дворянскихъ хартіяхъ, торговалъ водкой въ кабакѣ подъ поэтической вывѣской "Кудрявой березы"; въ то же время онъ былъ и мировымъ судьей, но сосѣдство камеры съ "Кудрявой березой" нисколько не кололо глазъ благороднаго ландъ-лорда.

"Кудрявая береза" наряду съ рыцарскимъ шлемомъ! Вотъ завѣтная мечта современнаго потомка какого-нибудь счастливца!.. Кто, впрочемъ, нынче не мечтаетъ! Кто только не пишетъ проектовъ, тревожа прахъ покойнаго Аракчеева?.. Мечтаетъ и ландъ-лордъ, мечтаетъ и тотъ самый провинціальный "административный человѣкъ", который одно время, было, смутился, прочитавъ въ "Новомъ Времени", что на счетъ правды и хищенія будетъ нынче строго.

Не такъ давно я встрѣтился съ такимъ человѣкомъ, пріѣхавшимъ изъ далекой провинціи, и подивился происшедшей въ немъ перемѣнѣ. Во время прежнихъ его наѣздовъ спеціально для того, чтобы понюхать чѣмъ пахнетъ въ департаментѣ, онъ былъ чинуша какъ чинуша; помню, какъ въ первый пріѣздъ онъ отчаянно либеральничалъ и такъ трогательно говорилъ объ умиротвореніи, что хоть сейчасъ плачь, если обладаешь такими слабыми нервами, какъ г. Суворинъ, который чуть попадетъ въ Москву -- сейчасъ плачетъ. И у всѣхъ знакомыхъ просилъ содѣйствія. Придетъ, бывало, и проситъ: "окажите содѣйствіе". Затѣмъ, въ слѣдующій пріѣздъ, онъ либеральничалъ гораздо меньше, но за то объявился такимъ народникомъ, что страхъ! Тѣмъ не менѣе, онъ по-прежнему жаловался на свою исправничью долю, на трудности положенія, испытаннаго имъ во время различныхъ вѣяній. Съ одной стороны "взыскать во что бы то ни стало", съ другой -- чтобы народъ чувствовалъ правду и въ меланхолію не впадалъ. А какъ тутъ ухитриться, чтобы поротый плательщикъ не чувствовалъ меланхоліи? Однако, дѣлать нечего, приходилось ухищряться: посѣчь маленько и объяснять, что это, молъ, больше для виду. "И шарлатанишь", прибавлялъ разскащикъ, "потому что тоже дѣти, а жить дорого". По тогдашнему времени онъ и съ мужичкомъ заигрывалъ: "мужичекъ, такой-сякой, не писанный"; даже адресъ себѣ отъ нихъ написалъ и представилъ по начальству. Адресъ былъ слѣдующій:

"Ваше Высокоблагородіе,
Многолюбимый Кузьма Кузьмичъ!

Всѣ мы, поселяне волостей (слѣдуетъ перечисленіе волостей) много довольны Вами и надѣемся впредь быть довольными, такъ какъ Вы начальство справедливое и милостивое и свято чтите заповѣди Господни и высшія распоряженія начальства. Вы насъ надоумили на счетъ правды, и Вы насъ отвратили отъ хищенія. Вы, Ваше Высокоблагородіе, памятуя законъ, всегда къ нему были нелицепріятны и по взыску недоимокъ снисходительны безъ послабленія, за что и считаемъ долгомъ, какъ истинные сыны Отечества и Престола, нелицемѣрно все сіе выставить доподлинно передъ лицомъ всего свѣта за Вашу добродѣтель. Властительствуй же надъ нами, мудрый исправникъ, а мы завсегда готовы повиноваться и въ случаѣ чего какъ одинъ человѣкъ встанемъ въ славу и честь Россіи".

Слѣдуютъ подписи.

Не знаю, произвелъ ли этотъ адресъ какое-нибудь существенное впечатлѣніе въ видѣ единовременнаго пособія... Кажется, что нѣтъ, но помню, что Кузьма Кузьмичъ очень носился съ этимъ адресомъ и, наконецъ, пристроилъ его въ одну газету, редакція которой предпослала слѣдующую краткую замѣтку:

"Изъ этого, отъ души вылившагося, безхитростнаго мужицкаго заявленія да поймутъ наши либералы, сколько мудрости и политическаго прозрѣнія кроется въ народѣ! Въ чествованіи почтеннаго исправника чествуется власть исправника, власть сильная и справедливая, въ самой себѣ черпающая мудрость и въ самой себѣ находящая правду, ненуждающаяся ни въ какихъ постороннихъ указаніяхъ, кромѣ указаній высшаго начальства. Гдѣ, въ какой странѣ, можетъ быть такое единеніе начальства съ поселянами? А намъ говорятъ объ антагонизмѣ... Ахъ, вы, либералы!"

Но, вскорѣ за напечатаніемъ этого заявленія случился маленькій скандалъ. Въ одной изъ газетъ, кажется, что въ "Голосѣ", мѣстный корреспондентъ сообщалъ, что никакого адреса крестьяне не писали, а что нѣсколько писарей и волостныхъ старшинъ дѣйствительно подписали заявленіе, сочиненное самимъ же исправникомъ. Къ этому прибавлялось нѣсколько фактовъ, рисующихъ любовь поселянъ къ Кузьмѣ Кузьмичу нѣсколько въ иномъ свѣтѣ.

Какъ теперь помню негодованіе Кузьмы Кузьмича на "Голосъ". О, онъ знаетъ, кто смастерилъ эту фальшивую корреспонденцію, кто хотѣлъ набросить тѣнь на его доброе имя и повредить ему въ глазахъ начальства! Это -- никто иной, какъ одинъ изъ становыхъ приставовъ, давно кующій на него ковы и желающій спихнуть его съ мѣста. Онъ такъ этого не оставитъ... Однако, онъ такъ и оставилъ дѣло, хотя ѣздилъ объясняться съ г. Бильбасовымъ. Съ этихъ поръ онъ такъ разсердился на "Голосъ", что, вернувшись домой, сталъ убѣждать знакомыхъ не возобновлять подписки на "Голосъ" (дѣло было какъ разъ передъ подпиской), а подписываться на "Новое Время", причемъ на ухо сообщалъ, что г. Бильбасовъ опасный человѣкъ и дни его сочтены...

Встрѣчаю на дняхъ Кузьму Кузьмича и сразу даже не призналъ его -- такъ онъ преобразился. Идетъ по улицѣ гоголемъ, сіяющій, словно только что получилъ Станислава на шею; поступь твердая, увѣренная, точно за душой у него нѣтъ никакихъ хищеній; обыкновенно толстое, мордастое лицо его стало еще толще и мордастѣй, его свиные глазки, прежде не совсѣмъ увѣренно блиставшіе въ щелкахъ, смотрятъ весело и беззаботно; словомъ, вся его коренастая, приземистая фигура точно просвѣтлѣла и сіяла.

Онъ пожалъ мнѣ руку и проговорилъ съ какой-то особенной развязностью:

-- Дышете еще?

-- Отчего же не дышать, Кузьма Кузьмичъ!

Слово за слово -- и пошелъ Кузьма Кузьмичъ. Откуда у него явился даже и слогъ -- прежде его не было -- слогъ нѣсколько возвышенный и патетическій. И сколько апломба! Его словно прорвало, и онъ сталъ выкладывать передо мной историческія свѣдѣнія, обнаруживъ нѣкоторое знакомство съ учебникомъ Иловайскаго. При этомъ онъ колотилъ свою грудь съ такимъ азартомъ, что можно было подумать, будто онъ только что свершилъ какую-нибудь пакость. Онъ объявилъ, что въ провинціи всѣ ждутъ не дождутся, когда наконецъ исправники станутъ на высоту положенія, чтобъ успѣшно руководить... Прошли времена, когда можно было шутить... Шабашъ!

И вдругъ, точно его поддало, онъ съ какой-то злостью прибавилъ:

-- Какой-нибудь мерзавецъ и вдругъ смѣетъ писать о человѣкѣ, который тридцать лѣтъ...

Я подумалъ, что Кузьма Кузьмичъ сдѣлалъ какую-нибудь "неловкость" и попалъ въ газеты -- и не ошибся. Послѣдовалъ разсказъ, убѣдившій меня въ справедливости предположенія. Оказалось, что Кузьма Кузьмичъ "разнесъ" штундистовъ, получилъ выговоръ и по этому случаю пріѣхалъ въ Петербургъ.

Я полагалъ, что онъ вытащитъ изъ кармана благодарственный адресъ отъ штундистовъ, но когда я деликатно намекнулъ, нѣтъ ли у него таковаго, онъ даже обидѣлся и сказалъ:

-- Здѣсь у васъ въ Петербургѣ все шутки... Пора перестать шутить -- нашутились. Давно надо вотъ какъ!

И, взмахнувъ здоровеннымъ кулачищемъ, онъ показалъ какъ надо и что бы онъ могъ сотворить, если бы этотъ кулакъ былъ возстановленъ во всей своей мощи... А кулакъ, я вамъ скажу, былъ величины необыкновенной.

-- Есть люди, они понимаютъ,-- заговорилъ онъ,-- необходимость обновленія; надо, чтобы всѣ, понимаете ли, всѣ окончательно поняли, что мы не просто исправники, а, такъ сказать, носители власти... Особенно надо, чтобы понялъ это мужикъ.

-- А развѣ онъ не понимаетъ?

-- Развратили его. Подлецы, въ самомъ дѣлѣ, на что-то надѣются... Сидитъ онъ въ деревнѣ и все больше на счетъ земли мечтаетъ... Даже иной разъ прямо спрашиваетъ: "Скоро ли прирѣзка будетъ?.." Ну ему и задашь прирѣзку!.. Что подѣлаешь. А тутъ эти ваши газеты... То нехорошо, то неладно...

Вдругъ замолчалъ и, сердито взглянувъ на меня, распрощался.

Вотъ такого "настоящаго" человѣка непремѣнно бы похвалили "Московскія Вѣдомости", но какъ бы они попались въ просакъ! Сегодня онъ "настоящій", а завтра?.. Что будетъ съ Кузьмой Кузьмичемъ завтра, если придется распространять не одну меланхолію?

Не возьметъ ли подъ свою защиту почтенная газета и каменецъ-подольскаго полнціймейстера, г. Горячко, о которомъ на дняхъ сообщали въ подцензурную газету "Одесскій Лист." слѣдующее: "Недавно жена одного ссыльнаго, котораго, по приговору общества, надлежало выслать изъ города, явилась къ полиціймейстеру просить за своего мужа. Г. Горячко (фамилія полиціймейстера) погорячился и ударилъ просительницу ногою въ животъ. Та была въ интересномъ положеніи и тутъ же родила мертваго ребенка".

Дѣло передано судебному слѣдователю. Что жъ дремлетъ газета и не мечетъ громовъ и молній за то, что полиціймейстеръ отданъ подъ судъ? Быть можетъ, онъ и увлекся, но увлекся во имя соблюденія власти, а такъ какъ власть -- и въ увлеченіи власть, то, слѣдовательно, г. Горячко правъ...

Или почтенная газета поддерживаетъ только увлекающихся представителей власти высшихъ ранговъ, а маленькихъ готова принести въ жертву прокуроровъ?.. А всѣ эти младшіе представители играютъ важную роль въ нашей жизни. Съ ними приходится сталкиваться на каждомъ шагу непосредственно; безъ этихъ невольныхъ спутниковъ всей нашей жизни вы не можете, выражаясь метафорически, чихнуть. Онъ всегда можетъ освѣдомиться: на какомъ основаніи вы чихнули. Онъ въ состояніи не только испортить вашу жизнь, но отъ него, нерѣдко, зависитъ благополучіе массы людей, какъ напр. въ деревняхъ. Какой-нибудь не въ мѣру усердный становой можетъ (примѣры бывали) вызвать серьезныя бѣды; какой-нибудь тюремный смотритель властенъ сдѣлать то, чего не въ силахъ высшее начальство -- смягчить или обратить въ муку жизнь человѣка, имѣвшаго несчастье попасть въ тюрьму. Всякій изъ маленькихъ чиновниковъ, имѣющихъ непосредственное отношеніе къ публикѣ, можетъ раздражить самаго скромнаго человѣка, и роль ихъ гораздо важнѣе, чѣмъ обыкновенно думаютъ -- не даромъ и начальство часто напоминаетъ имъ о вѣжливомъ обращеніи. Министра или директора департамента я, быть можетъ, во всю жизнь не увижу и не буду имѣть случая узнать его любезнаго обращенія, но почтамтскаго чиновника, урядника, станового, городового, квартальнаго и т. п. маленькихъ чиновниковъ я принужденъ видѣть и имѣть съ ними дѣло въ теченіи всей своей жизни, такъ какъ безъ ихъ просвѣщеннаго содѣйствія нельзя родиться, жениться, умереть. Онъ, какъ ангелъ-хранитель, постоянно у васъ за спиной, готовый во всякую минуту оказать вамъ содѣйствіе во всѣхъ мелочахъ жизни; отъ благоразумія какого-нибудь отставного унтеръ-офицера иногда зависитъ, чтобы эта роль архангела не обратилась въ роль маленькаго тирана; отъ расположенія духа какого-нибудь маленькаго чиновника въ банкѣ, въ почтамтѣ, въ департаментѣ зависитъ ваше собственное расположеніе... Каждый изъ нихъ можетъ отравить вамъ цѣлый день, заставить потерять время и т. п. Все это мелочи, но изъ этихъ мелочей складывается цѣлая жизнь, по крайней мѣрѣ для маленькаго человѣка. Я не говорю о тѣхъ "большихъ" людяхъ, которые любятъ иногда обходиться безъ всякаго закона и для которыхъ "ангелы хранители" не нужны... Они, такъ сказать, внѣ конкурса, но для насъ съ вами, для массы, которая только и имѣетъ дѣло съ "маленькими" чиновниками, это вопросъ первостепенной важности, иногда нѣчто въ родѣ гамлетовскаго "быть или не быть". Конечно, затруднительно отыскать такую массу "ангеловъ-хранителей", (предполагая, что безъ нихъ невозможно) которые бы стояли на высотѣ положенія и не смѣшивали понятія о чести съ поврежденіемъ какой-либо части тѣла; лично они не всегда даже и виноваты -- все это азбука, но тѣмъ не менѣе азбука, повторять которую приходится каждый день.

Оставить комментарий Станюкович Константин Михайлович (bmn@lib.ru) Год: 1876 Обновлено: 30/11/2015. 51k. Статистика. Статья: Публицистика Картинки общественной жизни	Скачать FB2 Ваша оценка:

Станюкович Константин Михайлович Времена "Иудушек"

Времена "Іудушекъ".

Станюкович Константин Михайлович
Времена "Иудушек"