Lib.ru/Классика: Старицкий Михаил Петрович. Недоразумение

Михаил Петрович Старицкий

Недоразумение

Необыкновенный случай
(Из галицкой жизни)

Оригинал здесь: Книжная полка Лукьяна Поворотова.

Андрей Степаныч Короп проснулся пятого января довольно поздно: накануне он ужинал в большой компании и совершил обильное возлияние. Открывши на мгновение глаза, раздраженные полоской бледного света, прокравшегося сквозь щель опущенной драпировки алькова, и потянувшись сладко, он снова закрыл их, повернулся к стенке и обнял... несмятую соседнюю подушку; это непривычное ощущение отрезвило его сразу от грез: он осмотрелся и вспомнил, что его жена уехала в Вену.

Вставать Андрею Степанычу не хотелось, -- голова была тяжела; он закурил папироску и, нежась в постели, предался мечтаниям.

"А сильное впечатление произвел я вчера речью, -- вспомнил он, -- всех затмил, поразил и уничтожил! Мысли неслись у меня жгучим вихрем, слова звенели, как сталь, а речь бурлила каскадом, переливала бриллиантами... Это поднимет меня в общественном мнении как адвоката... Да и завинтил же я им, патентованным, на их либеральненькие заигрывания, -- даже переглядываться все стали и притворять двери -- трусишки! А я им сплеча и за скасование классического образования, и за уничтожение привилегированного произвола, и за децентрализацию, и за автономию, и за черт его знает что... Хорошенько уже не припомню: в памяти осталось только, что много кричали и что из соседней залы сбежалась молодежь... чуть ли даже не качали меня. Успех во всяком случае был необычайный, и популярность моя поднялась... Как бы только не дошло?.. Э, вздор!" -- успокоился он и начал думать о другом.

-- Да, я и забыл! -- проговорил Короп вслух. -- Вчера ведь я получил письмо от Нюнчика! -- и он достал из ящика в ночном столике письмо и стал его снова перечитывать.

Среди сердечных излияниий и радужных надежд жена писала ему про его первый роман, посланный в редакцию одной столичной газеты: роман был прочитан и одобрен, за исключением лишь развязки; редактору не понравилось, что герой романа Ясь стреляется на ковре, а героиня Сара вешается на чердаке; он требовал непременно закончить роман счастливо: в середине-де допускал редактор всякие зверства, насилия и лужи крови, но к концу, по его мнению, мрачный колорит обязательно должен был перейти в успокоительную ясность. При последнем условии, исполненном не позже, как к 6 января, он обещал поощрить юного писателя и пустить роман фельетонами в своей газете; но при опоздании хотя бы на один день он брал свое слово назад, так как и без того портфель редакции переполнен произведениями известных литературных имен.

"Да, -- мечтал, затягиваясь ароматным дымом, начинающий писатель, -- роман принят, и где же? В столичной газете, где помещают свои произведения крупные тузы... и среди их, среди этих звезд литературы, буду блистать и я! Значит, судьба моя решена: я -- писатель, литератор, беллетрист, ро-ма-нист!" -- и Андрей Степанович от радости так подпрыгнул в постели, что чуть не свалился на пол; впрочем, такие порывистые движения оправдывались приливом понятного всем восторга, а главное -- молодостью: Коропу было не больше двадцати трех-четырех лет. Окончивши Львовский университет по юридическому факультету, он приписался кандидатом к присяжному поверенному, желая посвятить себя адвокатской карьере; сначала она манила его страшно: блистательные речи, изумленные судьи, умиленные присяжные, растроганные до слез преступники и восторженная толпа... громы рукоплесканий, мелькающие в воздухе дамские платки, звонок председателя... Но вскоре эти иллюзии побледнели и превратились в скучную и кропотливую работу, в беготню за справками по канцеляриям... И вот поэтическая, жаждующая шума и славы душа нашего кандидата не удовлетворилась такой мизерной работой, а стала искать себе другого исхода; в период этих разочарований и женился мечтатель на хорошенькой, шустрой панне Марье.

Новое семейное гнездышко, новый упоительный чад наслаждений погрузили душу счастливца в поэтическую истому и возбудили у него зуд к писательству; результатом всего этого вышел роман, о котором теперь и сообщала жена -- Нюнчик.

"Конец-то переделаю сейчас же, вдруг, -- решил в уме Короп, закуривая вторую папиросу, -- поженю их -- да и шабаш! Только вот в чем затруднение: полиция будет преследовать... Разве покаяться, принести повинную, отговориться соблазном, подкупами, чрезвычайными обстоятельствами?.. Впрочем, придумаем, -- успокоился он и закурил третью папиросу. -- А гонорар там, вероятно, платят порядочный, -- копеек пять, а может быть, и десять... Что, если десять? -- отдался уже совершенно фантазии Короп. -- Ведь сколько-то деньжищ загребу! За фельетон до пятидесяти рублей, а фельетонов выйдет в моем романе штук шестьдесят... итого тысячи три! Недурно! Сейчас же кандидатуру по боку и квартиру переменю -- эта маловата... Кабинета нет, спальня да гостиная!.. А для писателя нужна отдельная комната, уставленная шкафами, бюстами, с большим письменным столом... Нюнчик все это отлично устроит -- у нее много вкуса... Ну, и ей нужно будет соорудить шикарный гардероб... А потом перешагнем мы из газеты в пузатый журнал и перелетим в столицу... Устроимся там, назначим журфиксы: все лучшие литераторы у нас... Меня обнимают, поздравляют... Слава растет, гремит... Я захлебываюсь... и творю, творю и захлебываюсь!.."

В это время скрипнула дверь и оборвала Коропу грезы.

-- Живы ли вы, пане, или померли уже, не доведи боже? -- раздался вслед за скрипом старческий голос.

-- Что ты, Матрена? -- засмеялся Андрей Степанович. -- С чего бы мне помирать?

-- Да что-то вы долго спите! -- проворчала с укором старуха, исправлявшая должность и кухарки и горничной. -- Добро бы с паней, а то сам вылежуется: ведь я уже и узвар, и кутью вон под образами поставила, и три раза самовар грела...

-- Что-о?! -- вскрикнул от изумления Андрей Степанович и потянулся к часам: стрелки показывали два часа дня!

-- Чего ж ты меня не разбудила? -- заволновался Короп. -- Занавеси спущены, в спальне темно... мне и невдомек, что поздно... даже лежать надоело, -- оправдывался он, надевая носки и туфли.

Кухарка между тем не торопясь раскрыла занавеси, подняла стору в окне и проговорила спокойным голосом:

-- Чего не будила? Жалко было; думала: промарновал где-то ночь, так пусть уже дрыхнет... Вон и меня разбудили удосвита... телеграмму принесли... тоже недоспала...

-- Телеграмму, говоришь? Кому? Мне? -- встрепенулся Короп.

-- А то кому ж?

-- Да где ж она?

-- Вот... в кармане... -- и Матрена достала из него засаленный пакетик.

Андрей Степанович вырвал депешу из ее рук и от тревожной торопливости даже разорвал ее в двух местах. Депеша была от жены и гласила следующее: "Снабди паспортами Сару и Яся; пусть скроются немедленно в Швейцарии. Помни, что сегодня должно быть все покончено, выслано; завтра будет поздно. Нюнчик"

Короп, прочитав ее, расхохотался весело и сделал какое-то танцевальное па.

-- Нюнчик мой, родненький! -- воскликнул, целуя депешу. -- А какая она у меня умница, старушенция, -- ударил он ласково по плечу выпучившую на него глаза кухарку, -- видишь ли, и конец романа придумала... Я вот ломал голову, как бы это и от полиции их укрыть, и привести к благополучию, а она сразу придумала, и ловко так... Теперь-то наш роман... ого-го!!

-- Какой такой Роман? Знакомый, что ли? -- развела старуха руками.

-- Э, что с тобой толковать! -- махнул рукой Короп. -- Ты подай лучше мне сейчас пообедать.

-- Что вы, пане, в такой день обедать? Креста на вас нет, что ли? Да сегодня до звезды ничего и не едят... Сегодня ведь голодная кутья... Чайку, пожалуй, напейтесь, да пирожков два принесу вам, а то -- обедать!!

-- Что ни давай, то давай, только мгновенно, потому что каждая минута дорога... и без того запоздал, проспал...

-- Зараз, зараз, -- заторопилась старуха, -- только вот сбегаю к соседям за святой водой...

-- Брось ты эти пустяки, -- крикнул раздражительно Короп, -- а тащи сию минуту сюда чай и пироги.

-- Ой, поплатишься, пане, за такие речи, -- проворчала старуха и хлопнула дверью.

Теперь Короп сообразил, что осталось очень мало времени, а работы масса, -- и заволновался.

Когда старуха внесла самовар и пироги в комнату, то он объявил ей строго:

-- Поставь все это здесь и не входи больше ни за чем... хотя бы горело здесь -- не смей! Да слушай еще, -- добавил он раздражительно, -- кто бы ни пришел ко мне -- не пускай! Всем говори, что меня дома нет, что я умер, издох... и гони просто в шею! Если кого впустишь -- убью! Вот револьвер положу на столе и буду стрелять всякого, кто подвернется...

-- Что вы, паночку, белены объелись, что ли? И слушать-то вас страшно! -- перекрестилась старуха. -- Напейтесь святой воды, а то -- не при хате згадуючи...

-- Молчать! -- рявкнул вне себя Короп.

-- Тьху! -- плюнула только старуха и молча удалилась в свою кухню.

Андрей Степаныч набросился на пироги и, налив стакан чаю с ромом для вдохновения, принялся за работу.

Чем больше он торопился и волновался, тем меньше ему давалась работа: фраза не клеилась, слова повторялись, местоимение "который" совалось в каждую строку... Приходилось рвать четвертушки, перекрещивать их, делать приписки, перемещать фразы... а время как нарочно шло быстро, неудержимо. Короп прихлебывал постоянно и чай с ромом, и ром с чаем, не выпуская папироски изо рта... и все писал да писал... Пот выступил у него на лбу, глаза потускнели, строки стали путаться и слова вертеться, а он все писал; но, к ужасу его, увеличивалась лишь куча изорванной бумаги, а годных листиков на столе все было мало; полфельетона, не больше! А нужно было не только докончить фельетон, но просмотреть и подогнать предыдущее, а главное -- все переписать.

Андрей Степаныч взглянул на часы и обомлел: было уже шесть, а и трети работы не сделано!

-- Пропало, погибло все! -- простонал он. -- Очевидно, не успею! И вот через пьяную болтовню и глупый сон лопнула карьера! Это нечто фатальное!

Он вскочил с кресла и начал в исступлении ходить быстро по комнате.

-- Да что же, неужели спасенья нет? -- завопил он, ломая руки. -- Вздор, вздор! Я малодушничаю, как баба, и теряю лишь время: кончить фельетон, как-нибудь кончить и переписать, а остальное после, -- солгу, что забыл упаковать, что ли... -- и Короп с новой энергией принялся за работу.

Наконец он поставил точку и взглянул на часы: было без пяти минут восемь.

-- Фу, устал! -- вздохнул он облегченно. -- За три часа перепишу... и -- на вокзал!

Короп сбросил для большей свободы движений халат, приготовил бумагу, подтасовал черновые шпаргалы и прилег на кушетке расправить усталые члены; но только что он, потянувшись сладостно, направился было к письменному столу, как у парадной двери раздался резкий звонок.

-- Не пускать никого! -- крикнул Короп вышедшей из кухни старухе. -- Меня дома нет, слышишь? Пропал без вести! -- и он принялся быстро писать.

Но усиленные звонки и дерзкий стук в дверь оторвали снова от работы. Перепуганная кухарка появилась и объявила, что это ломится полиция.

-- По-ли-ция?! -- вскочил Короп и окаменел. -- Отвори! -- прошептал он коснеющим языком, натягивая машинально халат.

В гостиную вошли с шумом нежданные гости: его мосць пан Иван -- адъютант, знакомый Коропу по деловым столкновениям, пан Николай -- полисмен, Циркула, еще больше знакомый, жандарм, два полицейских, два дворника в качестве понятых и два сотрудника.

Андрей Степанович стоял ни жив ни мертв и переводил испуганные глаза от адъютанта к приставу и к понятым, но пан Иван был непроницаем, пан Николай пожимал лишь плечами в знак того, что "не его в том вина", а дворники почесывались совершенно безучастно.

Длилась тягостная минута молчания.

-- Простите, пане, -- прервал наконец молчание адъютант, и его лицо выразило сожаление и непоколебимость, -- простите, что потревожили, но прежде всего долг службы.

-- Да, прежде всего, конечно, долг... -- повторил растерявшийся Короп, улыбнулся глупо и еще больше смутился.

-- Совершенно верно, -- протянул его мосць, пронизывая испытывающим взглядом хозяина. -- Так не будемте терять золотого времени, -- обратился он к сотоварищам, -- и приступим к исполнению печальных обязанностей... Позвольте ваши ключи, пане, от шкафов, ящиков, шкатулок и прочего... Не мешает осмотреть и чердак, -- мигнул он околоточному.

Теперь только понял Короп весь ужас своего положения и почувствовал, что под его ногами разверзается бездна... Молнией пронеслись в его голове вчерашние безумные речи и представилась въявь сидорова коза...

-- За что же? По какому поводу? -- запротестовал было он дрогнувшим голосом.

-- Узнаете своевременно, -- ответил ему сухо блюститель и подчеркнул строго: -- Прошу ключи!

-- Вот мои... а жена свои увезла... Я ничего не понимаю... как хотите, вельможный пане, но с хорошими знакомыми так... -- путался совершенно Короп и вместе с ключами подавал адъютанту и чернильницу, и коробку спичек.

-- Нет, мне пока только ключи, -- отклонил тот любезно чернильницу, -- что же касается ключей супруги вашей, то и без них обойдемся... замков не испортим.

Полисмен в знак сочувствия к Коропу вздохнул и стал подкручивать себе бакенбарды.

Приступили. Сначала осмотрели тщательно обе комнаты и переднюю, освидетельствовали помещения под кроватью, под диваном и стульями и даже в печке, но никого не нашли.

-- Здесь решительно никого нет, -- доложил мягко и пристав.

-- А в кухне? -- спросил с раздражением адъютант.

-- Ни в кухне, ни на чердаке! -- пробасил хрипло солдат. -- Кухарка клянется, что никто здесь, окромя сторожа из суда, не бывал.

-- Неужто успели? -- процедил злобно блюститель. -- Гм, гм! Из молодых, да ранний! Стали перебирать бумаги и письма Андрея Степаныча.

-- Это что? -- спросил адъютант, рассматривая исписанные листики на столе ина полу.

-- Мои сочинения, -- вздохнул грустно Короп и почувствовал холодное лезвие в своем сердце.

-- Какого сорта?

-- Романические...

-- Романические? -- усомнился было адъютант, но, рассмотрев несколько листиков, бросил их небрежно на стол.

Отперли ящики в бюро, перебрали все до строчки, но подозрительного ничего не нашли. Это бесило сотрудников, и они в поте лица изощряли свои способности: все ящики, сундуки, шкатулочки были перешарены... и все напрасно! Чем ближе приближалась работа к концу, тем мрачней и мрачней становился его мосць: подрывалась его распорядительность, компрометировалась бдительность, страдал авторитет... Короп же до того был убит, что и не радовался даже отсутствию улик.

Наконец все было вскрыто, обнажено, растерзано и, к ужасу пана Ивана, ничего в оном не усмотрено.

-- Напишете протокол там, в участке, -- произнес наконец он глухо, -- что никого и ничего не нашли; возьмите для подписи двух понятых... мы после... а остальные -- по домам!

По уходе околоточного и гостей адъютант пригласил Коропа сесть и приступил к допросу.

После обычных опросов относительно лет, звания, вероисповедания и прочего пан Иван поинтересовался следующим:

-- Скажите, пожалуйста, много у вас бывает молодежи?

-- Какой молодежи? -- побледнел Короп.

-- Такой, всякой... студентов, например, и тому подобное.

-- Никто, никто у меня не бывает... -- поторопился как-то искусно отречься от такого предположения Короп.

-- Странно, -- улыбнулся саркастически адъютант, -- вам молодежь так сочувствует, и вы, кажется, симпатизируете зеленым порывам...

-- Я? Помилуйте!.. С какой стати?.. Весь погружен в кропотливую канцелярскую работу... у меня и времени нет на порывы... да и вообще я к этим глупостям ни малейшего... -- путался Андрей Степаныч, а в голове у него гудело: "А что, ужин? Публичные речи? Язычок?"

-- Так к вам молодежь не питает доверия и вы ей не сочувствуете?

-- Боже меня сохрани!.. Напротив... -- заикнулся и смолк Короп, а в виски ему стучало: "Ой, значит, качали, наверно, качали! Ну, теперь и отправляйся к Макару с телятами!"

-- Слушайте, Андрей Степаныч, -- заговорил серьезным, громовержным тоном испытующий. -- Бросьте играть роль, хотя вы и прекрасно ее исполняете, умеете концы хоронить, но лучше бросьте! Для нас ведь формальных улик не нужно, достаточно одного убеждения... и вот это убеждение вы поколебать можете лишь полной откровенностью и детским чистосердечием, а своими увертками и формальной казуистикой вы лишь утвердите нас в нем и сами себе выроете яму... Заметьте себе, Андрей Степаныч, что правосудие не спит, а имеет тысячу глаз и две тысячи ушей.

-- Ради бога, вельможный пане, -- залепетал плохо ворочавшимся языком Короп, -- я ничего... никакой комедии, потому что у меня здесь, -- показал он на голову, -- никогда ничего не было... такого, боже сохрани! Разве под пьяную руку... Но кто же за бессознательное состояние может быть ответчиком? Я никогда не пью... и если что -- сразу теряю сознание, и мне тогда все кажется навыворот, верьте! И язык тогда... совершенно противоположное моим убеждениям, клянусь честью! Если я пьян, то мне кажется, что в сухой комнате полно воды, и я порываюсь плавать...

-- Хорошо, мы увидим сейчас, как вы плаваете, -- прикрикнул, теряя терпение, адъютант. -- Скажите, от кого вы получаете по телеграфу приказы?

-- Я? Приказы? -- побледнел как полотно Короп и ухватился за стул, чтоб удержать равновесие.

-- Что, и тут станете запираться? -- вонзил адъютант прищуренные глаза в свою жертву.

-- Клянусь, ни от кого...

-- А это что? -- вынул адъютант из кармана депешу и поднес ее к выпученным глазам Коропа. -- Вы полагали, что, уничтожив оригинал, замели и следы, а у нас-то оказалась копия... Сообщите немедленно адрес и личность этого Нюнчика!

-- Нюнчик -- жена моя, -- ответил машинально Короп.

-- Неудачно! -- прикрикнул возмущенный наглостью Иван Саввич. -- Жену вашу зовут паней Марьей.

-- Да, Марьей... но я придумал, ласкаясь, звать ее Манюнчик, Нюнчик и даже Чик...

-- Так это жена вам депеширует, чтоб вы немедленно доставали фальшивые паспорта и помогли бы бегству преступников в Швейцарию?

Короп взглянул расширенными глазами на адъютанта, а потом внимательно прочел телеграмму.

-- Конечно, жена, это от нее телеграмма, такую самую я получил утром, вот... -- и он между разбросанными на столе шпаргалами нашел и показал свою телеграмму.

-- Так от жены? -- растерялся несколько адъютант. -- А по какой надобности отправилась она в Вену?

-- Похлопотать за мой роман, чтоб приняли его в газету...

-- Гм! А поручение делает по чьей просьбе? Снабди, мол, паспортами Сару и Яся?..

-- Постойте, позвольте, пане, -- спохватился наконец Короп. -- Эти поручения от редактора про роман...

-- Что-о? Про роман? -- оторопел совсем адъютант.

-- Ей-богу! Это герои моего романа -- Сара и Ясь, а Нюнчик телеграфирует мне, как я должен закончить.

-- И вы можете доказать это?

-- Да вот и письмо ее, полученное вчера, здесь она подробно... -- подал Короп адъютанту конверт.

Тот осмотрел его и начал с неудерживаемым волнением пробегать глазами исписанные мелко листки; по мере чтения лицо его стало принимать угрюмое выражение, и по нем заходили тревожные тени.

А Короп, овладевши собой и догадавшись, что в телеграмме лишь заключается corpus delicti {Вещественное доказательство (лат.).}, продолжал донимать адъютанта неопровержимыми доказательствами:

-- У меня, видите ли, герой, преследуемый полицией, стрелялся, а героиня вешалась; ну, это не понравилось редактору, и Нюнчик придумала закончить роман весело и телеграфировала, чтоб я не убивал Сару и Яся, а чтобы, снабдив паспортами, отправил их в Швейцарию... Я так и сделал.

-- Черт знает что! -- вскочил как ужаленный адъютант и бросился к шпаргалам.

-- Непостижимо! -- развел наконец руками молчавший все время полисмен.

Короп поспешил тоже вслед за адъютантом к столу и двумя четвертушками убедил его окончательно в справедливости своих слов.

-- Черт знает что! -- бормотал сконфуженный и смущенный блюститель. -- Разве можно посылать подобные телеграммы? Только женщины способны на такую безрассудную выходку!.. Да еще и подписалась мужским псевдонимом! Ведь поймите же, что наш первый, священный долг -- охранять общественное спокойствие, пресекать... так сказать, в интересах же ваших, господа. Ведь для того, чтобы вы спали спокойно, мы должны бодрствовать, полунощничать. И вдруг такая штука, можно сказать... насмешка!.. Ну, поблагодарите за всю эту чепуху свою супругу... Мы ни при чем! Конечно, вышло недоразумение, и даже глупое недоразумение, но долг службы и общественное спокойствие -- прежде всего!

-- Но я погиб! -- возопил наконец Андрей Степанович, успокоившись относительно дамоклового меча; он теперь ясно сознал, что время ушло, что фельетон переписан не будет, а значит, и роман его не появится в свет.

-- Что вы? -- успокоил его Иван Саввич, добродушно улыбнувшись. -- Я сейчас же протелефонирую и лично разъясню это водевильное недоразумение: последствий никаких не будет.

-- Да не то... не то! -- махнул отчаянно рукой Короп. -- Погиб мой роман... погибла моя литературная карьера! Жена же пишет и телеграфирует, что если я сегодня не вышлю конца, то редактор не примет... Я вот и сел было переписывать... а вы вдруг... Теперь уже я не успею... Половина десятого... вполовине двенадцатого рукопись должна быть сдана!

-- Скажите пожалуйста... какая неприятность! -- отозвался тронутый полисмен.

-- Да, не по вине кара, -- заметил и адъютант. -- А помочь этому нельзя ли?

-- Нет, нет, ничто не поможет, -- простонал Короп, -- нужно к сроку послать... без разговоров... Разве вот что, -- встрепенулся он, -- если б вы помогли переписать... втроем, быть может, успели бы, -- ухватился Короп за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку.

-- А что ж? Это идея! -- засмеялся пан Иван. -- Наши служебные обязанности окончились; мы теперь гости у нашего доброго знакомого, так почему не помочь ему в том, в чем мы, хотя и невольно, а повредили?

-- Совершенно правильно, -- согласился пан Николай, -- только я, как гость, попрошу разрешения у хозяина снять сюртук... свободнее будет, да здесь и тепловатенько.

-- Сделайте одолжение, господа, -- оживился радостно Андрей Степанович, -- пожалуйста, пане Иван, и вы, пане Николо, без церемонии... разоблачайтесь, дам нет, и я халат скину...

Через минуту все уселись за открытый ломберный стол и дружно принялись за работу; среди молчания раздавался только торопливый скрип перьев да вырывались изредка отрывочные фразы: "Не разберу!" -- "Куда это выноска?" -- "Как это слово?!"

Андрей Степанович метался во все стороны и писал, писал...

Как бы то ни было, а фельетон был окончен к половине двенадцатого и отправлен вестовым на вокзал с особой запиской.

-- Спасибо вам, -- обнял своих гостей Андрей Степанович, -- выручили, воскресили! Только я вас так не отпущу... Сегодня ведь кутья... прощальная, святая вечеря, так нас старуха накормит, угощу такой настоялкой и такой наливочкой, каких вы, господа, и не пробовали!

-- Что же, по трудам и довлеет, -- потер руки пан Иван.

-- Основательно, -- крякнул и пан Николай.

Призвана была к исполнению своих обязанностей кухарка; на столе появились и пироги, и борщ с карасями, и грибные котлеты, чиненный кашею короп, и кутья, и узвар...

Все набросились с одобрением на плоды Матрениных рук; но особенно пришли все в восторг от настоялки и наливки... Оживились речи, посыпались шутки, остроты, раздался смех... С каждым новым стаканом наливки неслись и новые пожелания; а к концу сулеи все перешли уже с Коропом на ты...

-- Ты вот пойми их, -- держался за ворот рубахи Коропа полисмен, указывая глазами на пана Ивана, -- они не спят... бдят... а ты, обыватель, дрыхнешь спокойно... стало быть... для твоего бла-го-по-лу-чия...

-- Бла-го-де-те-ли! -- ухмылялся растроганный до слез Короп и лез целоваться...

Подготовка текста -- Лукьян Поворотов

Оставить комментарий Старицкий Михаил Петрович (yes@lib.ru) Год: 1886 Обновлено: 18/01/2021. 26k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Необыкновенный случай (Из галицкой жизни)

Старицкий Михаил Петрович Недоразумение

Михаил Петрович Старицкий

Недоразумение

Старицкий Михаил Петрович
Недоразумение