Тетрарх Ирод прибыл в Иерусалим для усмирения волнения, охватившего всё тамошнее население.
Тетрарх остановился в доме прокуратора Пилата, намереваясь пробыть в городе вето Пасху, пока не водворится в нём полное спокойствие. Накануне он посетил цирк, смотрел на состязание гладиаторов, затем был на празднестве оргии и поэтому долго не просыпался поутру; так долго, что хозяин, тщетно ожидавший выхода гостя, один отправился на кровлю дома.
Взору Пилата предстал священный город, с горой Мориа, увенчанной храмом, с горой Сионом и домом Давидовым.
На северо-западе и на западе тянулась долина Сарона, простираясь до берегов Средиземного моря, казавшегося на расстоянии пяти миль голубой полоской, сверкающей в прозрачном воздухе. На востоке возвышалась Масличная гора с её садами, виноградниками, оливами, смоковницами и хвоями; внизу струился поток Кедрон, и берега его сияли весенним убранством цветущих лавров, тамарисков и тучных пастбищ.
Прокуратор волновался и подолгу останавливался у перил, наблюдая, что происходит там, внизу, на перед нем дворе храма, где дарило необычайное оживление, и люди то собирались толпами, то расходились лишь для того, чтобы образовать еще более многочисленные сборища.
Наконец появился и сам тетрарх; лицо его было заспано, глаза налиты кровью. Сухо поклонившись, он поспешил сесть, давая этим понять, что можно начать аудиенцию.
Самому ему было трудно начать разговор; подбородок его отвисал, и сам он не знал с чего начать, так как среди ночной оргии позабыл о цели своего приезда.
Пилат должен был прийти ему на помощь.
-- Не правда ли, Ирод, на сердце у тебя тяжело и дух твой непокоен?
-- Что ты хочешь сказать этим, брат мой?
-- Мы с тобой говорили вчера о странном человеке, возмущающем народ.
-- Совершенно верно! Но я приказал ведь казнить Иоанна; неужели он воскрес?
-- Нет, теперь речь идет о другом.
-- О другом?
-- Да, совсем о другом.
-- Но болтают они одно и то же: что рождению их якобы предшествовало пророчество, затем повторяют какую-то басню о сверхъестественном появлении на свет, подобно Персею в мифологии и Платону в истории. Может быть это перевоплощение?
-- Нет, совсем не то.
-- Как его зовут? Иос... Иесс...
-- Его зовут Иисус, и детство свое он провел в египетских городах Гелиополисе и Леонтополисе...
-- Это маг или колдун; не придет ли он сюда развлечь меня?
-- Его трудно сыскать; он появляется то там, то здесь. Но мы допросим первосвященника; я уже послал за ним, и он, должно быть, ожидает внизу.
-- Что это за шум во дворе храма?
-- Изображение цезаря должно быть выставлено к празднику Пасхи.
-- Совершенно верно! Наш милостивый цезарь Тиберий безумствует на Капрее и терпит оскорбления от Калигулы, своего племянника, если можно считать племянником ребенка, рожденного от брака с своей матерью. И такому человеку воздавать божеские почесть! Ха, ха!
-- Антиох Епифан однажды повелел выставить Зевса во время Иудейской Пасхи. Но ведь Зевс -- бог! Если же выставят это животное, Тиберия, то произойдет восстание.
-- Как же быть? Позови сюда первосвященника.
Пилат вышел и возвратился в сопровождении первосвященника Каиафы.
Ирод сидел с закрытыми глазами и со сложенными на груди руками. Всё, касающееся дел, он считал нарушением приятного времяпрепровождения и любил кончать все дела елико возможно скорее.
Пилат вошел первым, чтобы напомнить тетрарху о происходившем и пробудить его внимание.
-- Как шумят в храме! -- были первые слова Ирода, так как шум мешал ему спать. -- А, священник пришел. Что это за шум там у вас внизу?
-- Виноват во всём этот Галилеянин, он совершает насилия, изгоняет торгующих из храма.
Ирод, по-видимому, заинтересовался.
-- Мы желаем его видеть!
-- Он уже наверное исчез!
-- Скажи-ка нам, первосвященник, что это за человек? Правда ли, что он Мессия?
-- Как могу я этому верить? Какой-то сын плотника да к тому же сумасшедший.
-- Правда, что он пророк?
-- Он возмущает народ, преступает закон; он развратник, пьяница, он великий грешник. Он именует себя сыном Всевышнего.
-- Имеете вы доказательства?
-- Да, но слишком противоречивые.
-- Тогда соберите единодушные показания. А пока, священник, давай-ка поговорим о чем-нибудь другом. Известно тебе желание сената устроить апофеоз цезарю и выставить его статую в храме? Что ты об этом думаешь?
-- Мы все существуем милостью цезаря, а поднимется восстание, подобно Маккавеям, все пойдем на смерть.
-- Ну, и идите на смерть!
Каиафа с минуту подумал, прежде чем ответить.
-- Я созову Синедрион и передам о желании цезаря.
-- Созови! А накануне Пасхи изволь привести мне Галилеянина, я желаю его видеть.
-- Я приведу его.
-- Теперь ступай с миром!
Каиафа удалился.
-- А грубый народ этот Израиль, -- промолвил Пилат, чтобы что-нибудь сказать.
-- Я сам Израильтянин, -- резко ответил Ирод, -- я Идумеянин, из рода Исава, а мать моя от проклятого рода Самаритян.
Пилат, заметив, что Ирод становится рассеян, кончил тем, что трижды стукнул об пол жезлом. Открылся громадный люк, и появился стол, уставленный яствами, о каких только Римляне имели понятие.
Лицо Ирода мгновенно просияло.
Каиафа и Анна, стоя на дворе первосвященников, беседовали между собой:
-- В таком случае ужасное совершится, -- сказал Каиафа -- и изображение цезаря будет выставлено к празднику; будет хуже, если мы допустим разыграться волнению Вместо того, чтобы принести в жертву одного и обречь его на смерть за своих единоверцев.
-- Ты прав, нам необходима чрезвычайная искупительная жертва, и так как Пасха приближается, принесем в жертву Галилеянина.
-- Хорошо! Но ведь жертва должна быть непорочна, а разве этот Галилеянин непорочен?
-- Непорочен как агнец.
-- Тогда пусть омоет своею кровью грехи Израиля. А кто предаст его нам?
-- Один из его учеников, он дожидается там за оградой!
-- Впусти его!
Иоанн, будущий Евангелист, был введен, и Каиафа приступил к допросу.
-- Что ты можешь показать против своего учителя? Преступил ли он закон Моисея?
-- Он исполнил закон.
-- Но какого рода поправки внес он в наш священный закон?
-- Любить друг друга!
-- Не называл ли он себя царем Иудейским?
-- Учитель говорит: -- "Царство мое не от мира сего!"
-- Не возбуждал ли он детей против родителей?
-- Учитель говорит -- "Кто возлюбил отца своего или мать свою больше меня, тот не достоин меня".
-- Не говорил ли он, что люди имеют право пренебрегать своими обязанностями?
Учитель говорит: "Долг человека искать царствия Божие и Правды Его".
-- Не говорил ли он трудящимся, чтобы бросали работу и следовали за ним?
-- Учитель говорит: -- "Придите ко мне все труждающиеся и обремененные!"
-- Не говорил ли он, что овладеет миром?
-- Учитель говорит: "Живя в мире, вы испытываете ужас, но, утешьтесь, я преодолею мир!"
Каиафа устал.
-- Но о чём бы я ни спрашивал этого человека, он на всё молчал.
-- Учитель отвечает в духе и истине, -- вы же спрашиваете о плоти и догме!
-- Я не понимаю тебя!
-- Учитель говорит: "Я послан возвестить страдающим радостную весть, вселить надежду в разбитые сердца, принести свободу плененным, слепым прозрение и мертвым воскресение".
-- Слова, произносимые тобой по неведению, юноша, не делают честь ни тебе, ни твоему учителю.
-- Горе вам, егда хвалят вас, и зачтется каждому, кто кротко переносит поношения злых!
Каиафа обратился к Анне:
-- Этот не предаст нам Галилеянина!
-- У них имеется другой! Слушай-ка, твое имя Искариот?
-- Нет, Иоанн.
-- Тогда ступай с миром и пошли нам Искариота. Постой! Скажи в двух словах как твой учитель определяет смысл жизни?
-- "Смертью снищут блаженство праведники", -- не задумываясь ответил Иоанн.
-- Да разве сама жизнь не есть блаж...
-- Смерть врата к жизни!
-- Ну, довольно! Ступай!
И Каиафа, как бы желая уразуметь слышанное, повторил про себя:
-- Смертью снищут блаженство праведники! -- Но вот со стороны рынка и совета послышался шум, тогда Анна и Каиафа взобрались на зубчатые стены и стали смотреть, что происходит на улице.
Там производили допрос левита.
-- Схватили его?
-- Его уличили в подстрекательстве к восстанию; он говорил своим ученикам: продайте Одежды и купите меч.
-- Он схвачен вооруженным?
-- При нём нашли два меча.
-- В таком случае участь его решена! -- Послышались крики с площади перед Синедрионом. Сначала слов нельзя было разобрать, но с каждой минутой крики возрастали и становились более внятными.
Народ кричал: "Распни! Распни!"
-- Не слишком ли жестокая казнь? -- сказал Каиафа.
-- Нет, -- ответил Левит; один из его учеников, по имени Петр Симон, выхватив меч, ударил им стражника Малха.
-- Какие же нам еще доказательства?
-- Но учитель сказал: "Вложи меч свой в ножны-- хватающиеся за меч, от меча погибнут".