Критическія замѣтки къ вопросу объ экономическомъ развитіи Россіи. П. Струве. Спб., 1894 г. Давно ли успѣла замолкнуть полемика, возбужденная статьями г. В. И въ Русскомъ Богатствѣ, и вотъ передъ нами опять, на этотъ разъ, уже дѣлая книга, посвященная критикѣ основныхъ положеній народничества. Г. Струве -- экономистъ по преимуществу, но въ разбираемомъ имъ ученіи онъ старается опровергнуть не только его экономическую, но и философскую сторону Критика эта получаетъ еще тѣмъ большую полноту, что, не довольствуясь опроверженіемъ ошибочныхъ по мнѣнію автора, мнѣній, онъ противупоставляетъ имъ тѣ, которыя ему кажутся истинными. Признавая Критическія замѣтки г Струве серьезною и любопытною попыткой разсмотрѣть народническое ученіе въ томъ, что составляетъ его дѣйствительную сущность, мы считаемъ необходимымъ ознакомить сначала читателя съ ходомъ мыслей нашего автора и только тогда сдѣлать необходимыя возраженія.
Понятіе народничества опредѣляетъ г. Струве довольно широко: "Теорія самобытнаго экономическаго развитія Россіи или вѣра въ такое развитіе,-- говоритъ онъ на страницѣ 2 своей книги,-- составляетъ сущность того направленія, представителей котораго, несмотря на всѣ различія во взглядахъ на тѣ или другіе частные (иногда очень важные) вопросы, можно объединить подъ общимъ именемъ народничества. Эта теорія имѣетъ два основныхъ источника 1) опредѣленное ученіе о роли личности въ историческомъ процессѣ и 2) непосредственное убѣжденіе въ специфическомъ національномъ характерѣ и духѣ русскаго народа и въ особенныхъ его историческихъ судьбахъ. На первое опираются тѣ представители "народничества"' которые составляютъ, такъ сказать, его западническую фракцію Второе есть основа всей теоретической постройки славянофильской группы народниковъ, если вообще можно говорить о какой-либо теоріи у ея представителей". Народниками-западниками авторъ считаетъ гг. Миртова, Михайловскаго и Южакова. Ихъ соціологическія построенія формулируются слѣдующими словами перваго: "личности создали исторію; всякій критически мыслящій (человѣкъ) можетъ осуществлять прогрессъ въ человѣчествѣ". Изъ трехъ представителей того міросозерцанія, которое г. Струве называетъ "субъективнымъ идеализмомъ", г Михайловскій является наиболѣе западникомъ, г. Южаковъ же съ его націоналистическими тенденціями стоитъ всего ближе ко второй группѣ -- славянофильской. Теоретическими представителями ея нашъ критикъ считаетъ гг. Юзова, Пругавина и В. В. Взгляды перваго запечатлѣны субъективнымъ идеализмомъ и слѣпымъ преклоненіемъ передъ народомъ, второй же и третій, исходя изъ матеріалистическихъ предпосылокъ, тѣмъ не менѣе, вводятъ въ свои построенія элементъ личной воли, причемъ г. В. В. заявляетъ, что дальнѣйшее развитіе Россіи "въ значительной степени зависитъ отъ случая" (Русское Богатство, No 6, стр. 139). Общая обѣимъ группамъ черта -- увѣренность, что Россія пойдетъ своими "особыми" путями.
Соціологическимъ обобщеніямъ народниковъ г. Струве противуполагаетъ ученіе, согласно которому весь ходъ исторіи опредѣляется экокомическими причинами, а дѣятельными факторами являются не отдѣльныя личности, а соціальныя группы. Индивидуальное мышленіе по этому взгляду уступаетъ свое мѣсто въ общественной жизни мышленію коллективному, истина оказывается ничѣмъ инымъ, какъ представленіемъ рода, а нравственныя нормы -- простымъ выраженіемъ фактическихъ нормъ, управляющихъ соціальною группой (стр. 35). Личность, такимъ образомъ, въ противность общепринятому взгляду, представляетъ собою явленіе производное, а не первичное, ея дѣятельность строго обусловлена; самое понятіе цѣли, повидимому, столь субъективное, по выраженію Риля, "есть понятіе особаго вида причинности, именно причинности воли". Дѣятельность общества и государства обусловлена ничуть не меньше, чѣмъ дѣятельность личности. "Но какъ детерминизмъ не есть фатализмъ, а, напротивъ, исключаетъ послѣдній, такъ же точно объективизмъ... не осуждаетъ людей на бездѣйствіе" (стр. 69). Тѣмъ не менѣе, обусловленность всѣхъ общественныхъ явленій,-- обусловленность преимущественно экономическими факторами, -- препятствуетъ всякимъ желательнымъ, но не мотивированнымъ жизнью поворотамъ въ дѣятельности общества и государства. Отсюда г. Струве непосредственно заключаетъ, что "безсословная интеллигенція не есть реальная общественная сила" и что "пока основы экономическаго строя не испытали коренного измѣненія, вмѣшательство государства въ область распредѣленія не можетъ простираться такъ далеко, какъ этого хотѣлось бы "кающемуся дворянину", хотя бы потому, что кающіеся тонутъ въ массѣ нераскаянныхъ" (стр. 72).
Признавая полную обусловленность въ мірѣ этическихъ и психологическихъ явленій, г. Струве тѣмъ строже долженъ ее проводить въ толкованіи фактовъ экономическихъ. И дѣйствительно, по его мнѣнію, здѣсь нѣтъ мѣста для произвольныхъ уклоненій, для поворотовъ, обусловленныхъ только волею отдѣльныхъ лицъ. На основаніи нѣкоторыхъ нѣмецкихъ изслѣдованій (Бюхера, Брентано, Инама-Стернегга и друг.) онъ набрасываетъ картину постепеннаго развитія западно-европейской промышленности, причемъ особенно подчеркиваетъ коренное вліяніе увеличивающихся народныхъ потребностей и производное, но очень важное вліяніе парового транспорта и денежнаго обмѣна. Вопросамъ производства авторъ придаетъ рѣшающее значеніе, полагая, въ полномъ согласіи съ ученіемъ Маркса, что формы распредѣленія непосредственно вытекаютъ изъ формъ производства. Автору кажется неправильнымъ особое вниманіе, удѣляемое вопросамъ распредѣленія, а еще болѣе неправильнымъ "возведеніе въ идеалъ натуральнаго примитивнаго производства", опирающагося всецѣло на низкій уровень потребностей народа. Между тѣмъ, и то, и другое составляютъ отличительныя особенности народническаго ученія. Но больше всего вооружается г. Струве противъ теоретической оппозиціи народниковъ наступленію у насъ капиталистическаго строя. Послѣдній авторъ считаетъ не только неизбѣжнымъ, но и благотворнымъ. Усматривая въ современной Россіи всѣ признаки "перенаселенія", обусловленнаго техническимъ несовершенствомъ народнаго производства, авторъ полагаетъ, что одинъ капитализмъ способенъ принести намъ спасеніе техническими усовершенствованіями и увеличеніемъ ёмкости страны. Обезземеленье части крестьянства при этомъ неизбѣжно, и хотя личныя симпатіи автора, какъ онъ заявляетъ (стр. 281),, не на сторонѣ экономически крѣпкаго, приспособленнаго къ товарному производству крестьянства", тѣмъ не менѣе, "политика, которая направится на созданіе такого крестьянства, будетъ единственною разумною и прогрессивною политикой". "Симпатіи къ трудящейся массѣ, -- заканчиваетъ авторъ свою книгу,-- не монополія народниковъ. И мы также чувствуемъ глубокое сожалѣніе къ разоренному страдальцу-народу. Но картина его разоренія лучше всего доказываетъ его культурную безпомощность. На почвѣ ея, страшно вымолвить, крѣпостное право -- меньшая утопія, чѣмъ обобществленіе труда. Нѣтъ, признаемъ нашу некультурность и пойдемъ на выучку къ капитализму".
Таково въ сжатомъ видѣ содержаніе книги и таковы взгляды г. Струве. Излагая ихъ, мы поневолѣ оставили въ сторонѣ всѣ болѣе второстепенные вопросы, занимающіе, однако, въ книгѣ не мало мѣста. Мы оставили въ сторонѣ и полемику автора съ г. Н--ономъ, нуждающуюся, по нашему мнѣнію, въ большемъ фактическомъ обоснованіи. То же самое, впрочемъ, можно сказать и обо всей книгѣ,-- она написана à vol d'oiseau. Даже въ критикѣ народничества г. Струве, какъ онъ и самъ сознается, ограничивается часто однимъ противупоставленіемъ своихъ взглядовъ взглядамъ противниковъ, мало заботясь объ опроверженіи этихъ послѣднихъ. Намъ думается поэтому, что народники немного пострадаютъ отъ язвительныхъ стрѣлъ ихъ оппонента-марксиста, по мнѣнію котораго contra principia negantem disputari non potest. Авторъ немного забываетъ, что этихъ principia могутъ не раздѣлять его читатели и что тогда для нихъ не только не убѣдительна, но даже немного комична его система спора при помощи вопросительныхъ и восклицательныхъ знаковъ. Самое раздѣленіе народниковъ на западниковъ и славянофиловъ кажется намъ ошибочнымъ и произвольнымъ. Г. Струве самъ сознается, что г. В. В. примыкаетъ то къ западникамъ, то къ славянофиламъ, что г. Южаковъ, относимый къ западнической группѣ, "съ полною ясностью документируетъ славянофильскіе корни народничества" и что между Западомъ и г. Михайловскимъ, этимъ "изъ западниковъ западникомъ", "лежитъ вся его соціологія, которую западная жизнь и западная наука давно уже опровергли". Что же остается тогда отъ принятаго раздѣленія?
Именно критики, какъ мы уже сказали, въ Критическихъ замѣткахъ г. Струве очень мало. За то въ нихъ много мѣста удѣлено собственнымъ соціологическимъ и экономическимъ взглядамъ автора. Говоря объ его "собственныхъ" взглядахъ, мы должны сдѣлать оговорку, къ которой насъ вынуждаютъ высказанное авторомъ въ предисловіи опасеніе, что его назовутъ "несамостоятельнымъ", и затѣмъ его фраза о "совершенно новой точкѣ зрѣнія" и "новыхъ общихъ взглядахъ". Эта претензія г. Струве на новизну въ общихъ взглядахъ намъ представляется неосновательной. Авторъ является вѣрнымъ послѣдователемъ философско-экономической системы, имѣющей въ Германіи обширную литературу; ничего своего въ эту систему г. Струве не вноситъ, но такъ какъ въ Россіи ученіе экономическаго матеріализма слишкомъ мало представлено въ литературѣ и еще меньше разрабатывается теоретически, книга г. Струве является, конечно, кстати и даетъ русскимъ читателямъ много дѣйствительно новаго матеріала; новизна эта, однако, надо помнить, вполнѣ относительная. Въ заслугу г. Струве надо поставить, что онъ обладаетъ большою начитанностью, книга его переполнена любопытными цитатами, самъ онъ осторожно лавируетъ между крайностями различныхъ представителей защищаемаго имъ ученія, хотя вполнѣ отъ этихъ крайностей избавиться ему все же не удается. Крайностью считаемъ мы тотъ остракизмъ, которому г. Струве предаетъ вопросъ распредѣленія по той причинѣ, что, молъ, распредѣленіе обусловливается производствомъ. "Массовое производство,-- читаемъ мы на стр. 160,-- вынуждено искать опоры въ массовомъ потребленіи, экономическій прогрессъ требуетъ соціальной реформы". Требуетъ, но до сихъ поръ напрасно. Нѣтъ ничего удивительнаго, что западно-европейская, а за нею и русская интеллигенція думаетъ объ этомъ требуемомъ. Такою же крайностью считаемъ мы отрицательный взглядъ автора на роль интеллигенціи,-- взглядъ, стоящій въ противорѣчіи съ его же собственнымъ признаніемъ "огромной роли идеальныхъ факторовъ вообще и въ частности въ крестьянской реформѣ" (стр. 196). Вопіющимъ противорѣчіемъ со всѣмъ направленіемъ книги считаемъ мы приведенныя выше заключительныя слова. Уже одно приглашеніе, обращенное къ интеллигенціи или къ государству пойти на выучку къ капитализму, нѣсколько странно намъ слышать отъ послѣдовательнаго марксиста. Особенно страннымъ оно становится въ связи со всѣмъ заключеніемъ. Не вѣря въ обобществленіе ("крѣпостное право -- меньшая утопія"), намъ непонятно, ради какихъ благъ авторъ насъ зазываетъ въ лавочку капитализма. Если крѣпостное право возможнѣе обобществленія, подумаютъ иные читатели, лучше ужъ отказаться вообще отъ прогресса и всячески его тормазить. Еще логичнѣе разсудятъ другіе, что такимъ образомъ сотрудники Московскихъ Вѣдомостей и Гражданина, мечтающіе о крѣпостничествѣ, куда какъ позитивнѣе г. Струве, не смѣющаго, но желающаго мечтать объ обобществленіи.
Въ заключеніе еще одно замѣчаніе полемика г. Струве отличается чрезмѣрно рѣзкимъ характеромъ Та легкость, съ которой онъ говоритъ о "недомысліи" и "непониманіи" своихъ оппонентовъ, свидѣтельствуетъ лишь о нѣкоторой его неблагодарности къ людямъ, которымъ и онъ, конечно, не мало обязанъ въ своемъ общемъ и спеціально экономическомъ развитіи. Но было бы жаль, еслибъ авторскій задоръ и еще нѣкоторая тяжеловѣстность языка, которымъ написана книга, отвратили кого-нибудь отъ чтенія Критическихъ замѣтокъ г. Струве, безспорно интересныхъ, возбуждающихъ много вопросовъ и положительно полезныхъ для ознакомленія съ однимъ изъ видныхъ теченій западно-европейской научной мысли.