Струве Петр Бернгардович
Маркс о Гете

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (К характеристике двух умов).

   

МАРКСЪ О ГЕТЕ.

(КЪ ХАРАКТЕРИСТИКѢ ДВУХЪ УМОВЪ).

   Кто изъ русскихъ людей не знакомъ непосредственно или по наслышкѣ съ знаменитымъ Писаревскимъ развѣнчаніемъ Пушкина? Въ этомъ литературномъ и культурномъ фактѣ, который мы можемъ въ настоящее время разсматривать съ полнымъ спокойствіемъ, исторически-объективно, сказалась цѣлая многозначительная стадія умственнаго развитія нашей страны. Исторія духовной культуры другихъ народовъ представляетъ намъ замѣчательныя аналогіи развѣнчанія Пушкина.
   Менцель и Берне продѣлали то же самое надъ еще болѣе великимъ поэтомъ -- Гёте. И этотъ литературный эпизодъ нашелъ свое любопытное отраженіе въ исторіи русской критики. Бѣлинскій, какъ извѣстно, возсталъ противъ Менцеля: онъ написалъ въ защиту Гёте свою знаменитую статью "Менцель, критикъ Гёте",-- статью, которая отмѣчаетъ собой цѣлый періодъ въ исторіи развитія духовной личности великаго русскаго критика.
   Споръ о Пушкинѣ и о Гёте имѣлъ по существу общій характеръ, и въ общей своей постановкѣ спорный вопросъ продолжаетъ обсуждаться въ литературѣ и еще болѣе продолжаетъ онъ интересовать читателей. "Искусство для искусства", "чистое" самодовлѣющее искусство или же искусство какъ средство для другихъ цѣлей, внѣ его лежащихъ, искусство въ подчиненіи морали и политикѣ?
   Я не задаюсь цѣлыя въ предлагаемой небольшой замѣткѣ исчерпать или хоть сколько-нибудь разобрать этотъ сложный вопросъ; мнѣ хочется лишь подѣлиться съ читателями однимъ замѣчательнымъ мнѣніемъ о Гёте, высказаннымъ болѣе 60 лѣтъ тому назадъ Карломъ Марксомъ {Въ 1846 г., извѣстный въ то время нѣмецкій соціалистъ Грюнъ издалъ книгу "Гёте съ человѣческой точки зрѣнія", въ которой отдѣльныя мѣста и цѣлыя произведенія Гёте толковалъ и комментировалъ въ соціалистическомъ смыслѣ. Эта несообразная книга вызвала Маркса на рядъ фельетоновъ, напечатанныхъ въ нѣмецкой "Брюссельской газетѣ" за 1847 г., издававшейся 2 раза въ недѣлю Адельбертомъ фонъ-Бернштедтомъ. Безпощадно критикуя и осмѣивая "человѣческую" точку зрѣнія Грюна, вскрывая мелкобуржуазную подкладку и реакціонное значеніе этой, повидимому, отвлеченной точки зрѣнія, Марксъ попутно далъ приводимую ниже блестящую характеристику Гёте. Она даже на нѣмецкомъ языкѣ нигдѣ не была перепечатана и извѣстна лишь тѣмъ, кто видѣлъ и читалъ чрезвычайно рѣдкую "Брюссельскую газету", единственный извѣстный намъ экземпляръ которой сохранился въ библіотекѣ покойнаго Энгельса. Это изданіе въ 1847 г. являлось органомъ только-что вылившагося тогда въ стройную систему ученія Маркса, жившаго въ то время съ Энгельсомъ въ столицѣ Бельгіи. До смерти Фр. Энгельса съ "Брюссельской газетой" почти никто не былъ знакомъ. Съ переходомъ въ Берлинъ библіотеки Энгельса, какъ извѣстно, жившаго и умершаго въ Лондонѣ, содержаніе этой газеты стало болѣе доступнымъ. На критическіе фельетоны Маркса: "Deutscher Sozialismus in Versen und Prosa", содержащіе разборъ стихотвореній K. Бека и вышеназванной книги Грюна, первый въ 1896 г. обратилъ вниманіе Фр. Мерить. Данное имъ обозрѣніе содержанія "Брюссельской газеты" было дополнено пишущимъ эти строки, сдѣлавшимъ попытку болѣе или менѣе точно установить, что въ газетѣ принадлежитъ Марксу и Энгельсу (см. Nene Zeit., XV, 1, No 12). Фельетоны о Бекѣ и Грюнѣ напечатаны въ NoNo 73--74 и 93--98 "Brüsseler Zeitung".
   Для тѣхъ, кто хотѣлъ бы ознакомиться съ литературной дѣятельностью Гёте въ ея цѣломъ или освѣжить въ своей памяти важнѣйшіе ея моменты и этапы, можно рекомендовать содержательную и легко написанную книгу А. Шахова: "Гете и его время. Лекціи по исторіи нѣмецкой литературы XVIII вѣка". Изд. 2-ое. Спб. 1897 г.}. Это мнѣніе, какъ мнѣ кажется, и для даннаго частнаго случая, и для общаго вопроса объ искусствѣ намѣчаетъ правильное рѣшеніево всякомъ случаѣ, оно заслуживаетъ вниманія, какъ заявленіе одного изъ величайшихъ умовъ нашего вѣка о всеобъемлющемъ поэтическомъ геніи той же эпохи. Теперь врядъ ли можно, безъ спеціальной претензіи на оригинальность, т. е. безъ оригинальничанья, отрицать могучую силу художническаго генія Гёте; врядъ ли можно характеристикѣ Гёте, данной Бѣлинскимъ въ указанной статьѣ: "Гёте былъ духъ во всемъ жившій и все въ себѣ ощущавшій своимъ поэтическимъ ясновидѣніемъ.... Онъ многостороненъ какъ природа, которой такъ страстно сочувствовалъ, которую такъ горячо любилъ и которую такъ глубоко понималъ",-- врядъ ли этой характеристикѣ можно противопоставить съ разсчетомъ на успѣхъ несправедливо-желчные отзывы Берне:
   "Гёте понималъ лишь то, что заключено во времени и пространствѣ, безконечность и вѣчное были ему недоступны... Гёте понималъ лишь то, что мертво, и потому онъ умерщвлялъ всякую жизнь, чтобы понять ее... Гёте былъ помѣшанъ на неподвижности и спокойное житіе (Bequemlichkeit) было его религіей. Онъ охотно пригвоздилъ бы время къ пространству. Это ему не удалось, но ему удалось задержать свой народъ, во время жизни и послѣ смерти; и если нѣмецкій народъ захочетъ достигнуть славы и счастья, онъ долженъ перейти черезъ трупъ Гёте".
   Въ общемъ истина, конечно, на сторонѣ Бѣлинскаго, но я въ отзывахъ Берне, не смотря на всю чудовищность заключающейся въ нихъ эстетической оцѣнки, есть крупицы истины.
   Бѣлинскій говорилъ, что Гёте былъ "неспособенъ предаться никакой односторонности, ни пристать ни къ какому исключительному ученію, системѣ, партіи". Это вѣрно, но не совсѣмъ.
   Послушаемъ Маркса:
   "Гёте въ своихъ произведеніяхъ обнаруживаетъ двойственное отношеніе къ нѣмецкому обществу своего времени. То онъ враждебенъ этому обществу; оно противно поэту и послѣдній стремится уйти отъ него,-- мы видимъ это въ "Ифигеніи" и вообще во время итальянскаго путешествія; въ лицѣ "Геца", "Прометея" и "Фауста" онъ возстаемъ противъ нѣмецкаго общества, въ лицѣ Мефистофеля онъ обливаетъ его самой ѣдкой насмѣшкой. То, наоборотъ, онъ дружитъ съ этимъ обществомъ, мирится съ нимъ (schickt sich in sie),-- это мы видимъ въ большинствѣ "Zahme Xenien" и во многихъ прозаическихъ произведеніяхъ; въ "Maskenzüge" онъ прославляетъ его, а во всѣхъ своихъ сочиненіяхъ, въ которыхъ, рѣчь идетъ о французской революціи, Гёте защищаетъ современное ему нѣмецкое общество отъ напирающаго на него историческаго движенія. Дѣло тутъ не въ томъ, что онъ признавалъ извѣстныя отдѣль" ныя стороны нѣмецкой жизни, а другія отрицалъ. Чаще всего мы видимъ, что Гёте переживалъ разныя настроенія: въ немъ самомъ происходила непрерывная борьба между геніальнымъ поэтомъ, которому убожество окружающей среды внушало отвращеніе, и степеннымъ сыномъ франкфуртскаго патриція, а потомъ веймарскимъ тайнымъ совѣтникомъ, который вынужденъ былъ идти на перемиріе съ этимъ убожествомъ и сживаться съ нимъ. Вотъ почему Гёте то колоссально-великъ, то мелоченъ, то непокорный, полный насмѣшки, презирающій міръ геній, то почтительный, всѣмъ довольный, узкій филистеръ. И Гёте не былъ въ силахъ побѣдить нѣмецкое убожество; наоборотъ, оно побѣдило его, и эта побѣда убожества надъ величайшимъ нѣмцемъ есть лучшее доказательство того, что нѣмецкое убожество не могло быть побѣждено "изнутри". Гёте былъ слишкомъ универсаленъ, слишкомъ активенъ по природѣ, слишкомъ -- плоть, чтобы искать спасенія отъ убожества въ шиллеровскомъ бѣгствѣ подъ сѣнь кантовскаго идеала; онъ былъ слишкомъ проницателенъ, чтобы не видѣть, какъ это бѣгство сводилось въ концѣ концовъ къ замѣнѣ плоскаго убожества высокопарнымъ. Его темпераментъ, его силы, все направленіе его духа наталкивали его на дѣйствительную жизнь, а дѣйствительная жизнь, которую онъ встрѣчалъ, представляла нѣчто жалкое. Въ этой дилеммѣ -- существовать въ жизненной сферѣ, которой онъ не могъ не презирать, и въ то же время быть прикованнымъ къ ней, какъ къ единственной, въ которой онъ могъ дѣйствовать -- въ этой дилеммѣ Гёте находился все время. И чѣмъ старше становился могучій поэтъ, тѣмъ болѣе онъ, de guerre lasse, прятался за незначительнымъ веймарскимъ министромъ. Мы не ставимъ Гёте -- à la Берне или Менцель -- въ упрекъ, что онъ не былъ либераломъ, мы упрекаемъ его въ томъ, что онъ по временамъ могъ быть и филистеромъ; не въ томъ онъ виноватъ, что не былъ способенъ проникнуться энтузіазмомъ къ нѣмецкой свободѣ, а въ томъ, что мѣщанскому страху передъ всякимъ реальнымъ и великимъ историческимъ ^движеніемъ онъ приносилъ въ жертву свое подчасъ вырывающееся здоровое эстетическое чувство; въ томъ, что онъ въ моментъ, когда Наполеонъ очищалъ великія Авгіевы конюшни Германіи, съ торжественной серьезностью могъ предаваться самымъ мизерно-мелкимъ дѣламъ и menus plaisirs одного изъ наиболѣе мизерно-мелкихъ нѣмецкихъ дворовъ. Вообще, если мы дѣлаемъ упреки, то не съ моральной и не съ партійной точки зрѣнія, а -- самое большее -- съ эстетической и историkческой; мы не измѣряемъ Гёте ни моральнымъ, ни политическимъ, ни "человѣческимъ" масштабомъ".
   Какъ видите, читатель, Марксъ упрекаетъ Гёте не въ политическомъ индифферентизмѣ, не требуетъ отъ него, чтобы онъ былъ либераленъ или радикаленъ. Но онъ съ эстетической точки зрѣнія справедливо возмущается тѣмъ мелкимъ и пошлымъ консерватизмомъ, которымъ проникнуты, напр., драматическія произведенія Гёте, навѣянныя французской революціей, или нѣкоторыя его стихотворныя изреченія, которымъ было въ извѣстной мѣрѣ обезображено все его міросозерцаніе и изуродована его жизнь. Къ великому поэту онъ прилагаетъ чисто эстетическую мѣрку. Въ этомъ отношеніи глубокая противоположность между Марксомъ и Берне знаменательна и въ высшей степени характерна для обоихъ. Берне былъ "резонеръ", какъ выразился Бѣлинскій объ его менѣе славномъ врагѣ Менцелѣ, это былъ моралистъ-раціоналистъ. Спокойное созерцаніе красоты, художественной гармоніи и цѣлостности было ему недоступно. Его психическому складу была до поэлѣдней степени чужда объективность, необходимая для художественнаго наслажденія и эстетическаго пониманія. Какъ Прометей Зевса, такъ Берне вопрошалъ "великагоязычника" Гёте:
   
   Ich dich ehren? wofür?
   Hast du die Schmerzen gelindert
   Je des Beladenen?
   Hast da die Thränen Gestellet
   Je des Gelängstigteten? *)
   *) Бывало-ль, чтобы скорбь ты утолилъ
             Обремененнаго?
   Когда ты слезы осушалъ
             У угнетеннаго?
   (Перев. М. Михайлова).
   
   Борецъ за свободу, который писалъ "не чернилами, а кровью своего сердца", Берне не жалѣлъ, что ему недоставало художнической объективности. У него было извѣстное презрѣніе и къ искусству, и къ объективности. Онъ даже не желалъ доказывать. "Доказывателей было и безъ того достаточно; я стремился двигать". И потому онъ обращался не къ умамъ, а къ сердцамъ.
   Этому психическому складу Марксъ, какъ писатель, представлялъ во многомъ прямую противоположность. Недаромъ Бирне написалъ и произнесъ панегирикъ Жанъ-Поль-Рихтеру, котораго Марксъ считалъ "литературнымъ аптекаремъ". А геній Гёте онъ умѣлъ цѣнить.
   Въ великомъ поэтѣ такъ же, какъ въ Гегелѣ, было что-то родственное великому экономисту. Ширь и объективность духа общи имъ обоимъ, морализирующая тенденція и раціоналистичность чужды до нельзя. Неудивительна, что любимыми писателями Маркса были Гёте, Шекспиръ и Бальзакъ, что Гейне онъ.защищалъ отъ упрековъ въ безнравственности и безпринципности, а ближайшимъ поводомъ ссоры его съ Руге послужили нападки Руге на поэта Гервега за безпорядочный образъ жизни послѣдняго. Марксъ полагалъ, что къ поэтамъ не слѣдуетъ приставать съ моральными требованіями. "Іудейства", которое Гейне считалъ столь характернымъ для Берне и сущность котораго онъ видѣлъ въ "аскетическомъ, иконоборческомъ направленіи духа",-- въ Марксѣ не было ни грана. Скорѣе онъ былъ "эллинъ", съ "жизнерадостной, стремящейся низвергнуться и реалистической душой".
   Научная дѣятельность Маркса шла въ разрѣзъ съ морализированіемъ и раціонализмомъ и требовала объективнаго проникновенія въ дѣйствительность. Какъ ни различны научная объективность и объективность художественная, въ психологическомъ отношеніи они представляютъ много общаго. Ни та,, ни другая отнюдь не требуютъ моральнаго или политическаго индифферентизма, но они неразрывны съ признаніемъ относительной самостоятельности, въ одномъ случаѣ за научной мыслью, въ другомъ -- за художественнымъ творчествомъ. Вотъ почему представитель научнаго объективизма Марксъ, который принималъ самое активное участіе въ общественно-исторической жизни своего времени, критиковалъ Гёте не съ моральной или политической, а съ эстетической точки зрѣнія, не за индифферентизмъ, не за "олимпійство", а за мелочность, филистерство.
   Марксу жаль, что великій поэтъ мельчалъ, приспособлялся и терялъ отъ этого свою прежнюю силу и свѣжесть. "Убожество побѣдило", говоритъ онъ съ эстетическимъ сожалѣніемъ, но въ его словахъ нѣтъ ни намека на сожалѣніе о томъ, что Гёте не отдалъ свой талантъ прямо на службу какимъ-нибудь политическимъ или моральнымъ идеямъ. Марксъ вѣрилъ въ историческую силу своихъ идей, но ему бы никогда не пришла и въ голову мысль крупному художественному таланту рекомендовать заняться популяризаціей естествознанія или политической экономіи. Какъ ученикъ Гегеля, онъ сказалъ бы вмѣстѣ съ Бѣлинскимъ: "поэзія есть истина въ формѣ созерцанія... поэтъ мыслитъ образами; онъ не доказываетъ истины, а показываетъ ее... Поэзія не имѣетъ цѣли внѣ себя -- она сама себѣ цѣль... поэтическій образъ не есть что-нибудь внѣшнее для поэта, или второстепенное, не есть средство, но есть цѣль: въ противномъ случаѣ, онъ не былъ бы образомъ, а былъ бы символомъ". Эта точка зрѣнія одинаково далека и отъ того, чтобы сдѣлать поэзію пустой забавой празднаго и пресыщеннаго ума, и отъ того, чтобы ставить ее на запятки морали и политики. Она не рекомендуетъ изящной литературы безъидейности, но и не навязываетъ поэтическимъ произведеніямъ роли объяснительныхъ картинокъ къ тексту, который пишется политиками и моралистами. Послѣдніе къ тому же не творятъ исторіи, а лишь комментируютъ ее, то удачно, то неудачно. Между тѣмъ какъ поэзія всегда права,-- они очень часто оказываются неправыми. Между тѣмъ какъ истинная поэзія всегда даетъ истину, хотя бы въ формѣ созерцанія, политика и мораль -- по существу своему односторонни и узки и не могутъ не быть таковыми. Въ этомъ ихъ сила; но привитая поэзіи, эта сила становится слабостью. Поэтъ долженъ всегда, выражаясь словами Тургенева, "смотрѣть на свою задачу глазами поэта", т. е. тѣми глазами, которые умѣютъ ловить образы и краски.
   Такова, думается мнѣ, была эстетическая точка зрѣнія Маркса. Съ этой точки зрѣнія можно съ особеннымъ удареніемъ настаивать на томъ, что "поклоненіе Пушкину ни къ чему не обязываетъ", можно наслаждаться поэзіей Майкова и находить эстетически нестерпимой его стихотворную реторику. Это значитъ, что произведенія искусства подлежатъ эстетической оцѣнкѣ. Это вовсе однако не значитъ, что всѣ другія стороны человѣческой жизни можно было бы поставить на службу эстетикѣ. Художникъ имѣетъ право на извѣстную независимость, хотя не надо забывать, что чѣмъ шире его умственный взоръ, тѣмъ больше уловятъ его глаза. Но полновластье искусства, подчиненіе ему всѣхъ прочихъ сферъ жизни, есть не крайность только, а извращеніе человѣческой природы и покушеніе на всестороннее развитіе человѣческаго духа.

Петръ Струве.

"Міръ Божій", No 2, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru