Свенцицкий Валентин Павлович
У святителя Иоасафа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   --------------------
   Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
   --------------------
   Я в Белгороде, у святителя Иоасафа.
   Зачем поехал туда -- распространяться не буду: надо было.
   А о том, что видел, слышал и пережил, -- расскажу.
   Когда я ехал в Белгород, к Иоасафу, в душе надеялся, что увижу нечто "монастырское", общее для всех русских монастырей. Ожидания мои не оправдались.
   Начать с того, что остановиться пришлось в обычной "светской" гостинице маленького уездного города. В монастыре своей гостиницы нет. "Лесу" тоже нет -- монастырь стоит на "главной улице", и против белых стен -- возвышается красный двухэтажный дом, в котором гастрономический магазин с винами. И нищие, как "везде", и "странников" не видно, и богомольцы -- не "паломники", а обычные местные "прихожане": уездные барышни с муфтами, вихрастые чиновники, полицейские с рыжими усами.
   Словом, монастыря нет.
   И всё-таки, несмотря на это "разочарование", было очень хорошо.
   Не "по-монастырскому" -- совсем по-другому, но всё же очень хорошо.
   Начну со "службы".
   Служит архиерей.
   Посреди церкви, на кафедре, стоял маленький сухой человек, измождённый, с рыжеватыми волосами, в блестящем архиерейском облачении, и держал в худых, крепких руках "дикирии" и "трикирии".
   Когда он повернулся "благословлять", я увидал очень худое, некрасивое, но выразительное лицо с очень быстрыми, блестящими глазами. Архиерей держался удивительно странно: как-то весь наклонился вперёд, руки почти не сгибал и держал подсвечники, благословляя, далеко от себя, ходил быстро и как-то стремительно.
   Всё это было очень оригинально и понравилось мне. Как-то "шло" к службе, и сам архиерей, видимо, служил, душой участвовал в богослужении.
   Превосходное пение.
   А слева мне видна рака святителя Иоасафа. Кругом ярко горят целые пучки свечей, народ тянется "прикладываться", и виднеется седая голова монаха.
   И я невольно начинаю подчиняться церковному настроению. И начинаю понимать во всём, что передо мной, внутреннюю сущность. И не хочется "осуждать". То, что привык считать за мёртвую "форму", -- оживает, становится "живым символом".
   И я думаю:
   То, что принёс на землю Христос, не есть даже "религия" в привычном древнем смысле этого слова. Христос дал откровение о полном и окончательном перерождении всей жизни. Вся жизнь провозглашалась храмом. И потому не было какой-то отдельной религии -- всё стало религией. Вот почему Христос говорил как бы против специальных, "рукотворённых" храмов. Сама мысль об особом храме была уже непониманием христианства, была уже разделением: жизни и религии. Вся жизнь -- храм, и потому везде храм, а не на той или иной "горе".
   Но это было откровение. Это было раскрытие далёкого будущего. Вселенная как храм и вся жизнь как религия -- это завершение мирового процесса.
   Пока надо было медленно жить и сохранить откровение. И то, что было раскрыто Христом как учение о всей жизни, замкнулось в храмы, и отдельные части этого драгоценного целого хранятся в отдельных исповеданиях. Это -- золотые "ковчеги Завета", в которых заперты крупицы "живой жизни".
   Вот почему так волнуют душу богослужения, как бы "теоретически" к ним ни относиться.
   Архиерей стремительно выходил на амвон, не сгибая рук благословлял народ, монахи в чёрных клобуках медленно проходили по церкви, и народ, не переставая, всё шёл и шёл прикладываться к мощам. С улицы слышно было, как бессвязно кричала хриплым голосом глухонемая нищая.
   Я решил предпринять поездку -- на лошади, вёрст за шесть, в женский монастырь. И надо ещё успеть к поезду. Проталкиваюсь мимо рыжих полицейских к выходу.
   Вот тут-то и началось самое хорошее, что я видел в Белгороде: прежде всего, изумительное отношение к вам совершенно чужих людей.
   Не знаю, может быть, жизнь в больших городах так испортила, но я даже не представлял себе ничего подобного.
   Нанимаю извозчика. Начинаю говорить с ним -- проедем ли в монастырь: дорогу, говорят, совершенно замело снегом.
   Через минуту нас окружают прохожие и с жаром обсуждают вопрос, и не из "любопытства", а как будто бы это их личное дело, даже более важное, чем личное. Таких добрых, ласковых лиц я давно не видывал: все советуют ехать.
   -- Прокатитесь хорошо... дорога ровная.
   Едем.
   Оттепель, и от снега подымается туман. Лошадь с бубенчиками, дорога ухабистая, в лицо так и свистит влажный, точно весенний ветер. Хорошо! Всё хорошо!
   Ямщик -- милый чудак. Он рассказывает, как государь приезжал в Белгород. Как наследник командовал "потешными".
   -- Я близко видел. Исправника вёз.
   -- И государыню видел?..
   -- Видел.
   Его больше всего поразило, что государь и государыня улыбались. И он несколько раз с особенным чувством повторял:
   -- Наследник командует: направо! налево!.. А они стоят и улыбаются. Право!
   Костюмы его нисколько не поразили. И он страшно насмешил меня таким отзывом:
   -- Одеты не больно чисто... У нас которые чище одеваются...
   Ехать приходится полем. За туманом дали не видно. Кое-где, когда совсем уж подъедем, вплотную вырастет из тумана чёрный куст.
   Проезжаем какой-то хутор. Ямщик повёртывает, но дорога оказывается не та, и ему надо свернуть назад. Я выпрыгиваю из саней и по колено вязну в снегу. Откуда ни возьмись -- старуха.
   Она начинает, точно это ей надо ехать, с жаром объяснять ямщику, где сворачивать на монастырь. Увидав, что ноги мои в снегу, она всплёскивает руками, бежит во двор и возвращается с пучком соломы.
   -- Соломкой-то я вас оботру... ах, батюшка... да как же это вы... всё мокрое будет...
   И как я ни отбиваюсь, она торопливо вытирает мои ноги "соломкой", встряхивает пальто, снимает мои калоши.
   Опять едем. Дорога становится узенькой. Сани то и дело вязнут в снегу.
   -- Скоро?
   -- Скоро. Сейчас, кабы не туман, видно было бы.
   И действительно, через несколько минут мы въезжаем в лес.
   Бог мой, что это за роскошь! Великолепный ровный дубовый лес -- на ветках висит мохнатый иней, туман как будто бы совсем не коснулся леса, и после мутного поля всё кажется таким чётким, ярким.
   -- Весной здесь хорошо, -- говорит ямщик, видимо, сам залюбовавшись.
   -- Соловьи, наверно, поют, -- говорю я.
   -- Здорово поют! Всякой птицы много.
   Ещё бы не быть птице! Такое приволье.
   Дорога пошла вниз. Проезжаем мост. Узкий, глубокий овраг. Вот и монастырь. Это уж настоящий монастырь -- всё занесено снегом, и тишина такая особенная, монастырская...
   -- В монастырь пойдёте?
   -- Некогда: к поезду надо.
   Он заворачивает лошадь по глубокому снегу, и снова мы въезжаем в лес...
   -- Как хорошо! Как хорошо! -- повторяю я.
   Ямщик садится боком, смотрит на меня искоса и, улыбаясь, говорит:
   -- На что лучше!..
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru