Тарханов Иван Романович
О воображаемом банкротстве науки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Братская помощь пострадавшимъ въ Турціи армянамъ.
   Литературно-научный сборникъ. 2-е вновь обработанное и дополненное изданіе.
   Москва. Типо-литографія Высочайше утвержденнаго Т-ва И. Н. Кушнеревъ и Ко, Пименовская улица, собственный домъ. 1898.
   

О воображаемомъ банкротствѣ науки.

   Какъ бы это ни казалось страннымъ, a все же приходится признать, что въ переживаемое нами время, отличающееся столь поразительными и блестящими научными открытіями, все чаще и чаще раздаются жалобы на несостоятельность науки, на безсиліе ея объяснить самые животрепещущіе вопросы жизни, на полное ничтожество ея предъ вопросами религіи и морали и на то, что она вовсе не приноситъ людямъ счастія. Конечно, голоса эти, разочарованные въ наукѣ, раздаются всего чаще среди литераторовъ -- не ученыхъ и не философовъ, къ нимъ примыкаютъ изрѣдка и серьезные ученые и мыслители; упреки повторяются затѣмъ на разные лады въ обществѣ и преподносятся не безъ ироніи различнымъ представителямъ науки.
   Это считается теперь тѣмъ болѣе умѣстнымъ и справедливымъ, что въ самой наукѣ о жизни выдѣлилось нынѣ особое неовиталистическое ученіе, защитники котораго силятся доказать непримѣнимость общихъ физико-химическихъ способовъ изслѣдованія къ анализу явленій жизни, утверждающихъ, что то, что есть активнаго въ явленіяхъ жизни, немыслимо объяснить одними только физико-химическими законами, управляющими неодушевленной природой, такъ какъ жизнь опредѣляется еще и другими факторами, ничего не имѣющими общаго съ матеріальными механическими явленіями. На этомъ основаніи наиболѣе выдающіеся представители современнаго неовитализма -- Бунге, Риндфлейшъ, Ганштейнъ и Кернеръ -- заключаютъ, что біологическія науки должны навсегда отказаться отъ мысли объяснить явленія жизни путемъ механическаго изученія ихъ, другими словами: путь изслѣдованія жизненныхъ явленій, избранный такъ называемыми точными науками, есть путь недостаточный, ложный, не могущій привести къ цѣли. Такъ какъ среди явленій жизни, въ особенности относящихся къ психическому ряду, есть не мало лишенныхъ всякаго пространственнаго х-рактера, то къ этимъ послѣднимъ, говорятъ неовиталисты, уже никакъ не могутъ быть прилажены механическіе методы изслѣдованія, примѣнимые только тамъ, гдѣ объектомъ служитъ движеніе, совершающееся въ пространствѣ и во времени; тутъ можетъ имѣть силу только субъективный методъ, самонаблюденіе, могущіе одни только проникнуть въ активный источникъ жизни; но въ этомъ направленіи наука еще не сдѣлала и перваго шага, современное же объективное механическое отношеніе науки оказалось, по мнѣнію неовиталистовъ, совершенно безсильнымъ.
   Нѣтъ словъ, что такіе нападки на біологическія науки, какъ имѣющія дѣло съ наиболѣе сложными явленіями, не остались безъ отвѣта, безъ основательныхъ возраженій со стороны большинства біологовъ и физіологовъ. Тѣмъ не менѣе такое признаніе безсилія науки въ объясненіи активной стороны жизненныхъ явленій, хотя бы и сравнительно малой группой неовиталистовъ, все же способствовало въ извѣстной степени деградированію науки въ глазахъ общества.
   Среди ученыхъ первоклассныхъ, Гёскли первый выразилъ свой безнадежный взглядъ на науку, какъ на факторъ совершенно безсильный въ дѣлѣ усовершенствованія моральнаго и соціальнаго строя современныхъ обществъ, и отчаяніе его въ этомъ отношеніи было настолько велико, что онъ, въ виду безвыходной нищеты и прогрессирующаго моральнаго упадка народныхъ массъ, считалъ за лучшій исходъ, чтобы явилась какая-нибудь добрая комета, которая бы своимъ хвостомъ смела всѣ дѣла людей.
   Еще далѣе этого идутъ нѣкоторые очепь выдающіеся писатели -- мыслители, и среди нихъ въ особенности графъ Л. Н. Толстой, обвинявшіе, конечно, въ пылу раздраженія, науку въ томъ, что она силится созидать гипотезы и теоріи только оправдывающія самыя несправедливыя теченія и вопіющія стороны общественной жизни, санкціонирующія въ ней епожираніе сильнымъ слабаго, побѣду насилія надъ правдой. Это было, конечно, однимъ изъ самыхъ обидныхъ для науки и незаслуженныхъ обвиненій.
   Бенжаменъ князь въ своей "Social èvolution", признавая огромные успѣхи научныхъ знаній и блестящія открытія послѣднихъ лѣтъ, влившія такъ много роскоши и комфорта въ практическую жизнь людей, въ то же время признаетъ, что наука не даетъ и не можетъ дать ключа къ успѣшному разрѣшенію главныхъ соціальныхъ и экономическихъ вопросовъ современныхъ государствъ въ духѣ высшей справедливости и гуманности и что въ этомъ отношеніи наука уступаетъ вполнѣ мѣсто религіи -- этой путеводной звѣздѣ современныхъ обществъ -- на пути моральнаго и соціальнаго совершенствованія.
   Сказаннаго достаточно, чтобы видѣть сущность основныхъ нападокъ на науку. Справедливы ли, однако, они и представляется ли она дѣйствительно банкротомъ передъ жизнью и обществомъ?
   Прежде всего два слова по адресу неовиталистовъ, подрывающихъ вѣру въ цѣлесообразность физико-химическихъ методовъ изслѣдованія жизненныхъ явленій. Оставляя въ сторонѣ подробный анализъ слабыхъ сторонъ неовитализма, мы утверждаемъ, что біологическія науки придерживаются вполнѣ вѣрнаго и единственно мыслимаго пути изслѣдованія жизненныхъ явленій, такъ какъ только механическій физико-химическій способъ изслѣдованія даетъ возможность расчленять шагъ за шагомъ сложныя явленія жизни, анализировать ихъ въ деталяхъ и опредѣлять ихъ основныя матеріальныя причины; только имъ однимъ опредѣляется круговоротъ веществъ и силъ, лежащій въ основѣ жизненныхъ явленій.
   Сказанное вовсе не значитъ, что явленія жизни и жизненные процессы укладываются прямо въ рамки простой физики и химіи неодушевленной природы; эти послѣднія науки вовсе не обнимаютъ собою сложныхъ и разнообразныхъ жизненныхъ явленій и законовъ управляющихъ ими, a даютъ только точно выработанные методы изслѣдованія ихъ, измѣняемые сообразно съ условіями, данными живыми объектами, и къ этимъ методамъ по необходимости прибѣгаютъ всегда біологи при окончательномъ анализѣ ближайшей причины даннаго жизненнаго явленія.
   Жизнь клѣтки или колоній ихъ, входящихъ въ составъ сложныхъ организмовъ, имѣетъ свои цѣли, свои способы достиженія ихъ, свой циклъ развитія, совершенствованія и т. д., и изученіе этихъ спеціальныхъ жизненныхъ явленій всецѣло является задачей различныхъ отраслей біологическихъ наукъ. Эти послѣднія открываютъ намъ, что въ простѣйшихъ и сложныхъ организмахъ отчетливо выражаются три основныхъ стремленія, коимъ отвѣчаютъ три основныхъ чувствованія: чувство самосохраненія, сохраненія рода и соціальность, т.-е. чувство солидарности съ себѣ подобными. Сообразно съ этими основными стремленіями въ живыхъ организмахъ развиваются такія морфологическія и функціональныя измѣненія, которыя наиболѣе всего гарантируютъ анатомофизіологическую цѣлость и безконечное совершенствованіе живыхъ организмовъ. Біологія и изучаетъ вещественный субстратъ жизни, т.-е. клѣточную протоплазму со всѣми ея свойствами, способствующими достиженію высшихъ полезностей, какъ-то: раздражительность, измѣняемость живыхъ образованій, приспособляемость, спеціализацію, объединеніе функцій, общія внѣшнія и внутреннія условія существованія, a также законы размноженія, развитія и наслѣдственности.
   Всѣ эти свойства и явленія жизни, конечно, не входятъ въ рамки однихъ только физико-химическихъ процессовъ неодушевленной природы и составляютъ предметъ чисто біологическихъ изслѣдованій, устанавливающихъ общіе принципы жизненнаго потока и выясняющихъ намъ сцѣпленіе различныхъ жизненныхъ процессовъ съ точки зрѣнія ихъ цѣлесообразности для основныхъ стремленій жизни. Такимъ образомъ устанавливаются біологическіе законы и хотя они по значенію своему и формулировкѣ представляютъ меньшую ясность и опредѣленность, нежели болѣе простые законы механики и химіи, тѣмъ не менѣе они также необходимы для ученія о жизни, какъ простые законы механики и химіи для развитія ученія о мірѣ неограническихъ явленій.
   Изъ сказаннаго вовсе, однако, не вытекаетъ, чтобы біологическіе законы противуполагались простымъ механическимъ законамъ; напротивъ того, они являются естественнымъ дополненіемъ послѣднихъ. Такъ, біологическая точка зрѣнія никогда не даетъ объясненія самаго механизма жизненнаго акта, a служитъ только руководной идеей въ изслѣдованіи его и какъ только дѣло доходитъ до объясненія того, какъ совершается то или другое жизненное явленіе и на основаніи какого обмѣна веществъ и силъ, даннаго спеціальными условіями живаго органа или клѣтки, такъ мы всегда бываемъ вынуждены прибѣгать къ механическому, т.-е. физико-химичеекому методу изслѣдованія, какъ единственному, открывающему намъ коренную непосредственную причину того или иного біологическаго явленія. Касаемся ли мы болѣе простыхъ явленій пищеваренія, кровообращенія или болѣе сложныхъ явленій психики и наслѣдственности, біологическая точка зрѣнія обнимаетъ только общій смыслъ жизненныхъ явленій, условія ихъ теченія, модификаціи ихъ въ индивидуумахъ различнаго вида и т. д; но проникнуть во внутренній механизмъ жизненныхъ процессовъ дано только механическому анализу ихъ, т. е. физико-химическому изслѣдованію субстрата функціи, матеріальныхъ процессовъ, протекающихъ въ немъ, и агента, приводящяго въ дѣйствіе весь механизмъ, т.-е. самаго раздражителя. Безъ этой основы всѣ біологическіе законы являются просто эмпирическими положеніями, скользящими по поверхности жизненныхъ явленій и не проникающими въ глубь ихъ, въ ихъ внутренній механизмъ.
   На основаніи вышеуказаннаго становится яснымъ, что къ анализу явленій жизни слѣдуетъ подступать съ двухъ разныхъ сторонъ -- біологической и физико-химической, и только при этомъ можно разсчитывать на выработку правильныхъ представленій о жизни. Этого, единственнаго мыслимаго направленія, и придерживается наука въ наши дни и если до сихъ поръ многіе біологическіе законы носятъ характеръ чисто эмпирическихъ положеній, то виной тому недостаточность развитія нашихъ физико-химическихъ знаній и методовъ, мѣшающая вникать въ тончайшій анализъ сложныхъ явленій жизни.
   Судя, однако, по громадному движенію впередъ біологическихъ наукъ во второй половинѣ текущаго столѣтія, широко освѣтившихъ намъ многія тѣлесныя и психическія функціи живыхъ организмовъ какъ въ ихъ здоровомъ, такъ и больномъ состояніи, можно выразить твердое убѣжденіе, что біологическія науки попали на вѣрный путь изслѣдованія и что, благодаря ему, эмпиризмъ въ біологіи станетъ постепенно уступать мѣсто, по мѣрѣ развитія физико-химическихъ знаній и методовъ, раціональному объясненію явленій жизни.
   Неовитализмъ поэтому грубо заблуждается, допуская мысль, что прямымъ орудіемъ изслѣдованія жизненныхъ явленій должно служить самонаблюденіе и внутреннее чувство, a не механическій методъ изслѣдованія. Изъ вышесказаннаго явно слѣдуетъ, что самое большее, чего можно было бы достигнуть, сдѣдуя совѣту неовиталистовъ, это установки нѣкоторыхъ біологическихъ законовъ касательно условій теченія и развитія жизненныхъ явленій, и то такихъ, которыя протекаютъ въ полѣ зрѣнія нашего сознанія. Что же касается коренныхъ причин такого, a не иного теченія, данныхъ всегда матеріальными условіями жизни, то о нихъ мы безъ помощи физико-химическихъ методовъ изслѣдованія ни могли бы имѣть ни малѣйшаго представленія, какъ бы долго и усиленно не подвергали бы мы себя самонаблюденію и анализу внутреннихъ чувствъ.
   Неовитализмъ утверждаетъ, что извѣстными законами физики и химіи могутъ быть объяснены одни только пассивныя явленія жизни; что же касается до того, что есть активнаго въ ней, то это навсегда останется недоступнымъ современному механическому методу въ наукѣ; въ такомъ положеніи находятся, напр., вопросы о явленіяхъ развитія, наслѣдственности, возбужденія и т. д. и такое заключеніе подкрѣпляется неовиталистами еще тѣмъ, что даже сравнительно простыя явленія всасыванія, диффузіи, отдѣленія соковъ и т. д. въ живыхъ тѣлахъ протекаютъ наперекоръ физическимъ законамъ ихъ теченія въ мертвыхъ объектахъ; насколько же труднѣе должны поддаваться механическому объясненію всѣ остальныя болѣе сложныя явленія жизни, какъ-то: размноженіе, наслѣдственность, явленія нервнаго, мышечнаго возбужденія и т. д.?
   Такъ восклицаютъ неовиталисты, увлекаясь своимъ нетерпѣливымъ отрицаніемъ могущества механическаго метода изслѣдованія жизненныхъ явленій, забывая только одну съ виду малую вещь, что живое вещество не то же, что мертвое, и что поэтому процессы диффузіи и всякіе другіе должны уже въ силу этого одного протекать въ обоихъ случаяхъ не одинаково. Физико-химическія свойства живаго вещества иныя, нежели мертваго, и такъ какъ о нормальной конституціи живаго вещества мы, въ силу его высокой разлагаеимости, не имѣемъ никакого представленія, то и о физическихъ свойствахъ живого вещества, о томъ, какъ оно должно относиться къ процессамъ всасыванія, диффузіи и т. д., мы не можемъ имѣть никакой точной идеи. Мало того, мы благодаря примѣненію механическаго метода въ біологіи и узнаемъ, что живыя ткани въ явленіяхъ диффузіи, всасыванія и т. д. ведутъ себя не такъ, какъ мертвыя, узнаемъ еще много другихъ дифференціальныхъ различій въ физическихъ и химическихъ свойствахъ живыхъ и мертвыхъ тканей и тѣмъ создаетъ себѣ картину того, чѣмъ въ общихъ чертахъ живое отличается отъ мертваго. Нѣтъ сомнѣнія, что пытливая мысль человѣка не остановится на констатированіи только этихъ отличій, но въ свое время перейдетъ и къ опредѣленію причинъ этихъ отличій и все это путемъ глубокаго знакомства съ физико-химическими свойствами живого вещества и его измѣненій при разнообразныхъ внутреннихъ и внѣшнихъ условіяхъ. Но тутъ мы встрѣчаемся съ категорическимъ утвержденіемъ неовиталистовъ, что всѣ эти попытки останутся тщетными, такъ какъ активныяя стороны различныхъ жизненныхъ явленій останутся навсегда закрытой книгой для изслѣдователей придерживающихся механическаго, т.е. физико-химическаго, способа анализа жизненныхъ явленій.
   Намъ кажется, что подобное утвержденіе черезчуръ смѣло, въ виду огромныхъ завоеваній, дѣлаемыхъ со дня на день біологическими науками; это съ одной стороны; a съ другой --такія категоричныя, безнадежныя предсказанія уже не разъ высказывались въ наукѣ и въ дѣйствительности быстро опровергались.
   Для примѣра напомнимъ слѣдующіе извѣстные факты. Когда Панинъ, изучивъ законы пара, выразилъ мысль о постройкѣ пароходовъ, движимыхъ огнемъ и паромъ, то онъ подвергся всеобщему осмѣянію; такимъ несбыточнымъ, безумнымъ показался всѣмъ его смѣлый проектъ! Кто могъ допустить тогда, что немного пламени надъ котломъ будетъ достаточно, чтобы приводить въ движеніѳ паровозы и машины. Даже много позже, когда Фультонъ предложилъ Наполеону I выстроить первый пароходъ, то императоръ принялъ его за сумасшедшаго. Тьеръ еще такъ недавно сомнѣвался въ томъ, чтобы дилижансы могли замѣниться когда-нибудь желѣзными дорогами. Когда въ Парижской Академіи Наукъ узнали объ изобрѣтеніи телефона, то одинъ изъ извѣстнѣйшихъ знатоковъ электричества отрицалъ всякую возможность устройства такого аппарата; a когда въ слѣдующемъ же засѣданіи той же Академіи Наукъ начали демонстрировать фонографъ, то одинъ изъ академиковъ, сильный скептикъ, заявилъ, что звуки раздававшіеся при дѣйствіи фонографа, принадлежатъ не аппарату, a чревовѣщателю, приводившему его въ движеніе.
   Вотъ какъ велика бываетъ сила отрицанія въ виду вопіющей даже очевидности. Прибавлю еще одинъ поразительный примѣръ того же рода: когда знамевитый Гарвей заявилъ, что ври біеніяхъ сердца слышатся въ груди опредѣленные звуки, тоны, то одинъ итальянскій врачъ отвѣтилъ ему, что быть можетъ это вѣрно для Лондона, но что въ Венеціи не слышно ничего подобнаго. И такіе отвѣты возможны были еще въ ХVІІ столѣтіи. Если уже въ такихъ, сравнительно простыхъ и очевидныхъ вопросахъ мысль человѣческая допускала сомнѣнія и отрицанія, то насколько чаще могли являться они и дѣйствительно являлись въ случаяхъ болѣе сложныхъ, касавшихся различныхъ запутанныхъ задачъ изъ области біологіи, психологіи и т. д. Вотъ нѣсколько примѣровъ.
   Прево и Дюма еще въ 1821 году утверждали на основаніи собственныхъ изслѣдованій, что наукѣ никогда не удастся изолировать красящаго вещества крови и что всѣ попытки въ этомъ направленіи окажутся тщетными. He успѣло пройти послѣ этого нѣсколько десятковъ лѣтъ, какъ извѣстному физіологу-химику Ф. Гоппе-Зейлеру удалось получить прекрасные кристаллы красящаго вещества крови и нынѣ, благодаря трудамъ названнаго ученаго, a также Стокса Клода-Бернара, Ненцкаго и ихъ учениковъ, свѣдѣнія о краскѣ крови, т. е. о гемоглобинѣ, представляютъ одну изъ самыхъ блестящихъ страницъ физіологіи и патологіи человѣческаго организма. Знаменитый химикъ Берцеліусъ въ 1827 г. абсолютно отрицалъ, чтобы людямъ удалось когда-либо добыть лабораторнымъ путемъ хоть одно изъ органическихъ соединеній, вырабатываемыхъ животными или растеніями; и вдругъ послѣ такого пророчества не прошло и года, какъ Велеръ добылъ лабораторнымъ путемъ мочевину изъ ціанистаго амміака. Съ тѣхъ поръ число органическіхъ соединеній, добытыхъ лабораторнымъ путемъ, благодаря руководящей теоріи Кекуле, рѣзко увеличилось, и въ недавнее еще время Ладенбургу удалось получить синтетически алкалоидъ коніинъ, выработываемый растеніями и обладающій всѣми химическими и физіологическими свойствами натуральнаго коніина. Кромѣ того, теперь удалось уже получить синтетическимъ путемъ рядъ веществъ, близкихъ по своему составу и свойствамъ къ сахару, и никто уже не сомнѣвается, что полученіе настоящаго сахара является лишь вопросомъ времени. Въ такомъ же приблизительно положеніи находится и вопросъ объ искусственномъ полученіи частицы мертваго бѣлка. Пока все затрудненіе только въ сознаваемой химиками недостаточности развитія органической химіи, непозволяющей приступить къ синтезу столь сложныхъ бѣлковыхъ соединеній; никто изъ химиковъ не сомнѣвается, однако, въ томъ, что, слѣдуя шагъ за шагомъ по пути своего развитія, химія дойдетъ наконецъ роковымъ образомъ до созиданія бѣлковой частицы.
   Въ концѣ этихъ размышленій нельзя не припомнить словъ извѣстнаго физіолога Іоганна Мюллера, высказанныхъ имъ въ 1839 г. насчетъ скорости движенія нервнаго возбужденія по нервамъ; она казалась столь великой этому знаменитому физіологу, что онъ отрицалъ возможность ея опредѣленія когда бы то ни было и кѣмъ бы то ни было. Несмотря на такое пророчество, геніальному Гельмгольцу удалось вскорѣ разрѣшить эту задачу самымъ простымъ и остроумнымъ способомъ и указать, что скорость эта, напротивъ того, ничтожна сравнительно со скоростью свѣта, электричества и даже звука, a именно, скорость эта равна всего 30 -- 50 метрамъ въ секунду, въ то время, какъ скорость свѣта, какъ извѣстно, равна 300000 километрамъ въ секунду. Этотъ фактъ представляетъ блестящій примѣръ того, какъ рѣзко могутъ ошибаться въ отрицательныхъ пророчествахъ своихъ самыя выдающіяся по уму и знаніямъ личности и притомъ наканунѣ почти дѣлаемыхъ открытій.
   Кто бы могъ предсказать лѣтъ за 60 предъ этимъ, что люди будутъ въ состояніи опредѣлять количество желѣза и натрія на планетѣ Сиріусъ? Или что будутъ фотографировать движенія, длящіяся только 1/1000 сек., что свѣтовые электрическіе токи, убивающіе на повалъ человѣка, будучи превращены въ альтернативные токи высокаго напряженія, но съ большимъ числомъ колебаній, оставаясь свѣтовыми, могутъ безъ всякаго вреда пронизывать живого человѣка, доставляя ему пользу, наконецъ, кто бы даже лѣтъ пять тому назадъ допустилъ возможность фотографированія предметовъ, заключенныхъ въ непроницаемыя для свѣта ящики или конверты или фотографировать кости и внутренности живого человѣка, -- a между тѣмъ, все это дѣлается такъ просто, благодаря случайному открытію X лучей.
   Кто бы думалъ, что живые организмы являются носителями цѣлебныхъ для нихъ же средствъ, живыми ходячими аптеками, способными вырабатывать массу противоядій противъ различныхъ заразныхъ болѣзней? A между тѣмъ успѣхами біологическихъ медицинскихъ наукъ факты эти поставлены нынѣ внѣ всякаго сомнѣнія и на нихъ воздвигнуты два новыхъ могучихъ способа борьбы съ болѣзнями -- органотерапія и сывороточная терапія, та и другая, прибѣгающія къ впрыскиваніямъ и прививкамъ, производящимъ, какъ извѣстно, во многихъ случаяхъ чудеса въ борьбѣ даже съ такими болѣзнями, какъ дифтеритъ и чума.
   Взвѣсивъ все сказанное, трудно себѣ представить человѣка, который бы рѣшился теперь ставить предѣлы прогрессу науки въ грядущія столѣтія и указывать бы на неразрѣшимость тѣхъ или другихъ задачъ для человѣческаго ума. Благоразумнѣе будетъ воздержаться отъ безнадежныхъ пророчествъ и надѣяться, что то, что недоступно сегодня, то можетъ быть объяснено или пріобрѣтено завтра. Каждый день намъ приноситъ все новыя и новыя доказательства того, какъ мы мало еще знаемъ о себѣ и объ окружающей насъ природѣ, и приходится только удивляться, какъ съ этой крохой знаній человѣку удалось уже подчинить себѣ, видоизмѣнить природу, создать массу новыхъ условій и явленій, представляемыхъ цивилизованной жизнью, и стать уже владыкой пространства и времени.
   Правда, существуетъ безчисленное множество вопросовъ, рѣшеніе коихъ еще не назрѣло, но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что промблемы эти навсегда останутся для насъ закрытой тайной. Историческій ходъ развитія науки доказываетъ намъ противное и обѣщаетъ намъ въ будущемъ обильную жатву, тѣмъ болѣе, что и мозгъ человѣческій -- этотъ тончайшій анализаторъ и синтетикъ -- растетъ и совершенствуется съ теченіемъ столѣтій. По вычисленіямъ знаменитаго физика Тампона съ момента отвердѣнія земной коры прошло уже 400 милліоновъ лѣтъ, по измѣреніямъ же череповъ, добытыхъ Брокки и Топинаромъ изъ кладбищъ различныхъ столѣтій, оказывается, что средняя емкость череповъ растетъ изъ столѣтія въ столѣтіе; невольно думается, чѣмъ можетъ стать этотъ мозгъ въ туманной дали грядущихъ тысячелѣтій, если землѣ суждено просуществовать еще сотни милліоновъ лѣтъ? Какія задачи будугь доступны уму человѣческому въ томъ отдаленномъ будущемъ и мыслимо ли намъ теперь имѣть объ этомъ опредѣленное мнѣніе? Благоразумнѣе, конечно, на основаніи всего вышесказаннаго воздержаться отъ всякихъ пессимистическихъ пророчествъ и питать твердую надежду въ безграничный ростъ ума человѣческаго и въ безпредѣльность его завоеваній.
   Наука изучаетъ факты и явленія какъ внѣшняго, такъ и внутренняго намъ міра, изучаетъ весь міръ явленій въ томъ видѣ, въ какомъ онъ рисуется въ нашемъ сознаніи, a также и самое сознаніе. Прямая цѣль, преслѣдуемая наукой -- это открытіе истины т.-е. настоящей причиной связи явленій на основаніи изученія отношеній между фактами и установки законовъ этихъ отношеній, при непремѣнномъ предполагаемомъ соотвѣтствіи между міромъ внутреннихъ и внѣшнихъ явленій. Никто не можетъ требовать чего-либо большаго отъ науки и въ особенности никто не въ правѣ требовать отъ нея объясненія того, что находится внѣ предѣловъ человѣческаго сознанія.
   Если стать на эту правильную точку зрѣнія на задачи науки, то всякій безпристрастный человѣкъ долженъ будетъ признать, что наука именно въ настоящее время переживаетъ блестящія минуты своего существованія, даря міру рядъ поразительныхъ открытій изъ области біологіи, медицины, физики и химіи, находящихъ широкое и плодотворное примѣненіе къ жизни. Она удовлетворяетъ не только требованіямъ разума, стремленію къ истинѣ, но и доставляетъ неоцѣнимыя услуги въ области практической жизни. Біологическія науки -- анатомія, физіологія, медицина, зоологія и т. д. -- объясняютъ, что мы такое представляемъ собою; геологія, палеонтологія, филогенезъ и исторія доисторической эпохи выясняютъ намъ, откуда мы происходимъ, a на вопросъ о томъ куда мы идемъ, отвѣчаютъ по мѣрѣ силъ всѣ такъ называемыя соціальныя науки: исторія право, философія и т. д. Кто же другой можетъ дать болѣе удовлетворительные отвѣты на эти животрепещущіе вопросы, какъ не наука? О какомъ же банкротствѣ науки, о какихъ же несбыточныхъ надеждахъ можетъ быть теперь рѣчь, когда время наше есть пора наиболѣе поразительныхъ и блестящихъ научныхъ открытій, бросающихъ свѣтъ на вышеуказанные вопросы, разливающихъ комфортъ и здоровье среди членовъ современныхъ обществъ.
   Нѣтъ, современное состояніе науки не даетъ никакихъ основаній для разочаровыванія въ ея силахъ, въ ея будущности, и если вопреки этому складываются пессимистическіе взгляды на нее, если раздаются упреки по ея адресу, то главнымъ образомъ отъ нетерпѣливости людей съ одной стороны и отъ того, что наукѣ навязывають совершенно чуждыя ей задачи.
   Ходъ науки медленный, послѣдовательный, вполнѣ надежный, такъ какъ она преслѣдуетъ шагъ за шагомъ раскрывающіяся предъ нею задачи, руководясь только однимъ стремленіемъ къ опредѣленію причинной связи явленій, удовлетворяющимъ врожденный человѣку законъ причинности. Истинная наука не задается прямо практическими житейскими цѣлями, обыкновенно отвлекающими изслѣдователя отъ прямыхъ его задачъ и вводящими его нерѣдко въ цѣлый рядъ ошибокъ, затрудняющихъ раскрытіе истины; нѣтъ, она заботится только о подробнѣйшемъ анализѣ всѣхъ звеньевъ, участвующихъ въ данномъ явленіи, съ цѣлью установленія закономѣрности его теченія и для этого на всемъ пути идетъ отъ извѣстнаго къ неизвѣстному. Путь этотъ, повторяемъ, медленный, трудный и нерѣдко истощаетъ всякое терпѣніе общества, требующаго тщетно отъ науки по возможности скорѣе отвѣта на различные неотложные вопросы практической жизни. Отсюда недовольство наукой, черезчуръ медленно двигающейся, разговоры объ ея безполезности, банкротствѣ и тому подобное.
   Съ другой стороны наукѣ навязываютъ такіе вопросы и задачи, которые вовсе даже не могутъ входить въ кругъ ея изслѣдованія и находятся выше ея компетенціи. Сюда относятся вопросы, касающіеся сущности вещей, сущности атомовъ, одаренныхъ силой, и того, почему они обладаютъ такими, a не иными свойствами, и почему той или другой игрой своей атомы служатъ источникомъ развитія то электрическихъ, то магнитныхъ, то свѣтовыхъ, то психическихъ явленій и т. д. и т. д.
   Всѣмъ извѣстно, что наука уже давно отказалась отъ всякихъ попытокъ рѣшать подобнаго рода задачи, такъ какъ господствующая "теорія познаванія" гласитъ, что весь вещественный сознаваемый нами міръ предметовъ и явленій существуетъ только въ нашемъ представленіи, другими словами, онъ представляетъ только различныя состоянія нашего сознанія, т.-е. условные символы, a вовсе не копіи реально существующаго внѣ насъ. Въ виду такой условности и субъективности нашихъ познаній умъ человѣческій въ томъ видѣ, въ какомъ онъ функціонируетъ нынѣ, не въ силахъ проникнуть въ сущность вещей, какъ онѣ существуютъ сами по себѣ, помимо ихъ отношенія къ намъ, и потому вопросы о томъ, почему онѣ обладаютъ тѣми или другими свойствами, или силами, а не иными, являются праздными въ силу ихъ неразрѣшимости. Символическому языку нашихъ ощущеній, воспріятій и представленій вполнѣ доступно опредѣленіе порядка закономѣрности теченія тѣхъ или другихъ явленій съ указаніемъ ближайшей непосредственной причины ихъ и, такимъ образомъ, наука въ самомъ лучшемъ случаѣ опредѣляетъ лишь то, "какъ" протекаютъ явленія, a вовсе не "почему" текутъ они такъ, a не иначе.
   Положеніе вопроса не измѣнится, если даже согласиться съ мало обоснованнымъ и высказаннымъ недавно Сѣченовымъ мнѣніемъ, что между нашими представленіями о предметахъ и явленіяхъ и внѣшняго міра и этими послѣдними въ томъ видѣ, въ какомъ они находятся внѣ насъ, существуетъ полное тождество. И при этомъ, даже невѣрномъ, взглядѣ на предметъ мы не видимъ возможности допустить, чтобы умъ человѣческій былъ въ состояніи рѣшать вопросы о томъ, почему, напр., водородъ обладаетъ сильнымъ сродствомъ къ кислороду и образуетъ съ нимъ воду, и почему этимъ свойствомъ не обладаетъ, напр., сѣра или хлоръ; почему такой-то нервный центръ при возбужденіи даетъ ощущеніе свѣта, другой ощущеніе звука и т. п. Допущеніе невѣрнаго положенія о томъ, что представленія о предметахъ и явленіяхъ суть почти копіи этихъ послѣднихъ, не можетъ подвинуть въ этомъ отношеніи дѣла и отъ науки можно требовать лишь отвѣта на вопросъ о томъ, "какъ" протекаютъ явленія, a вовсе не "почему". Ни метафизика, ни философія, даже глубоко проникающая во внутренній смыслъ явленій, не въ силахъ до сихъ поръ отвѣтить на вопросы, касающіеся сущности вещей, самихъ по себѣ. Многими всѣ эти положенія не сознаются въ достаточной мѣрѣ и поэтому на науку возлагаются невыполнимыя требованія, ведущія, конечно, къ разочарованію. Но и тутъ, яакъ видно, наука не при чемъ, -- все дѣло въ непониманіи ея задачъ.
   Къ этой же категоріи нападокъ на науку относится и упрекъ въ томъ, что она не дала и не даетъ людямъ счастія; какъ будто наука обѣщала когда-нибудь человѣчеству счастіе! Между тѣмъ взглядъ на историческій ходъ развитія науки ясно показываетъ, что задачей ея было всегда только открытіе истины; въ этомъ же отношеніи наука оправдала всѣ ожиданія, подаривъ обществу массы частныхъ и общихъ истинъ касательно закономѣрности самыхъ разнообразныхъ явленій изъ физическаго живого міра природы и соціальной жизни людей, -- истинъ, легшихъ въ основу цивилизованной жизни націй.
   Хотя заботы о счастіи человѣчества не составляютъ прямой задачи науки, тѣмъ не менѣе она открытіемъ и пропагандированіемъ истинъ облегчаетъ достиженіе имъ счастія; разсѣяніемъ суевѣрій, уменьшеніемъ страданій и смертности, повышеніемъ матеріальнаго благосостоянія интеллектуальнаго развитія наука несетъ великую службу чедовѣчеству, приближая его къ болѣе счастливому будущему. Наука сама по себѣ не создаетъ страданій, a скорѣе учитъ какъ избѣгать ихъ и въ открываемыхъ ею истинахъ видитъ могущее средство согласованія индивидуальнаго блага съ благомъ общимъ всего человѣчества.
   Тутъ мы невольно касаемся связи между наукой и моральными началами жизни. Религіи безспорно принадлежитъ первое мѣсто въ установленіи и распространеніи нравственныхъ началъ въ обществѣ; но не подлежитъ въ то же время сомнѣнію, что наука, просвѣщая людей, знакомя ихъ съ истиннымъ смысломъ и значеніемъ окружающихъ ихъ явленій, служитъ истинной помощницей религіи въ дѣлѣ укрѣпленія моральныхъ началъ въ обществѣ и народѣ; такъ какъ моральныя начала отвѣчаютъ идеѣ любви къ ближнему, a черезъ это и идеѣ общаго блага, a пониманіе этихъ высокихъ общихъ истинъ доступнѣе уму болѣе просвѣщенному, привыкшему къ чарующей силѣ истины, то высокая полезность союза религіи съ наукой является фактомъ безспорнымъ. Вѣдь наука научаетъ насъ понимать, что такое человѣкъ въ его здоровомъ и больномъ состояніи; наука разъясняетъ намъ, что люди въ общемъ равны между собою, что они братья, что человѣчество есть лишь одна семья родственныхъ народовъ; она доказываетъ воочію солидарность людей и народовъ и т. д. и всѣмъ этимъ подготовляетъ благодарную ниву для воспріятія и пышнаго расцвѣта альтруистическихъ моральныхъ началъ, ведущихъ человѣчество къ болѣе счастливому будущему. Какъ же послѣ этого въ видахъ повышенія этическихъ идеаловъ въ обществѣ и народѣ не пожелать самаго близкаго союза религіи съ наукой, разумѣя подъ послѣдней просвѣщеніе. Вотъ почему наука, цивилизація и нравственность являются нераздѣльными и почему истинное знаніе всегда возвышаетъ и облагораживаетъ вѣру. -- О какомъ же банкротствѣ науки можетъ быть рѣчь послѣ всего этого?

И. Тархановъ

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru