Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 1: "И стало так..."
М., "Лаком", 1997.
Когда я пришла к Сундуковым, они торопились на вокзал провожать кого-то, но меня отпустить ни за что не согласились.
-- Ровно через час, а то и того меньше, мы будем дома. Посидите пока с детками, -- вы такая редкая гостья, что потом опять три года не дозовешься. Посидите с детками! Кокося! Тотося! Тюля! Идите сюда! Займите тетю.
Пришли Кокося, Тотося и Тюля.
Кокося -- чистенький мальчик с проборчиком на голове, в крахмальном воротничке.
Тотося -- чистенькая девочка с косичкой в передничке.
Тюля -- толстый пузырь, соединивший крахмальный воротничок и передничек.
Поздоровались чинно, усадили меня в гостиной на диван и стали занимать.
-- У нас папа фрейлейн прогнал, -- сказал Кокося.
-- Прогнал фрейлейн, -- сказала Тотося.
Толстый Тюля вздохнул и прошептал:
-- Плогнал!
-- Она была ужасная дурища! -- любезно пояснил Кокося.
-- Дурища была! -- поддержала Тотося.
-- Дулища! -- вздохнул толстый.
А папа купил лианозовские акции! -- продолжал занимать Кокося. -- Как вы полагаете, они не упадут?
-- А я почем знаю!
-- Ну, да, у вас, верно, нет лианозовских акций, так вам все равно. А я ужасно боюсь.
-- Боюсь! -- вздохнул Тюля и поежился.
-- Чего же вы так боитесь?
-- Ну, как же вы не понимаете? Ведь мы прямые наследники. Умри папа сегодня, -- все будет наше, а как лианозовские упадут, -- тогда будет пожалуй не густо!
-- Тогда не густо! -- повторила Тотося.
-- Да уж не густо! -- прошептал Тюля.
-- Милые детки, бросьте печальные мысли, -- сказала я. Папа ваш молод и здоров, и ничего с ним не случится. Давайте веселиться. Теперь святки. Любите вы страшные сказки?
-- Да мы не знаем, -- какие такие страшные?
-- Не знаете, ну, так я вам расскажу. Хотите?
-- Хочу!
-- Хочу!
-- Хацу!
-- Ну-с, так вот слушайте: в некотором царстве, да не в нашем государстве, жила-была царевна, красавица-раскрасавица. Ручки у нее были сахарные, глазки васильковые, а волоски медовые.
-- Француженка? -- деловито осведомился Кокося.
-- Гм... пожалуй, что не без того. Ну-с, жила царевна, жила, вдруг смотрит: волк идет...
Тут я остановилась, потому что сама немножко испугалась.
-- Ну-с, идет этот волк и говорит ей человеческим голосом: "Царевна, а царевна, я тебя съем!"
Испугалась царевна, упала волку в ноги, лежит, землю грызет.
-- Отпусти ты меня, волк, на волю.
-- Нет, -- говорит, -- не пущу!
Тут я снова остановилась, вспомнила про толстого Тюлю, -- еще перепугается, захворает.
-- Тюля! Тебе не очень страшно?
-- Мне-то? А ни капельки.
Кокося и Тотося усмехнулись презрительно.
-- Мы, знаете ли, волков не боимся. Я сконфузилась.
-- Ну, хорошо, так я вам другую расскажу. Только, чур, потом по ночам не пугаться. Ну, слушайте! Жила-была на свете старая царица, и пошла эта царица в лес погулять. Идет-идет, идет-идет, идет-идет, вдруг, откуда ни возьмись, выходит горбатая старушонка. Подходит старушонка к царице и говорит ей человечьим голосом:
-- Здравствуй, матушка!
Отдала царица старушонке поклон.
-- Кто же ты, -- говорит, бабушка, что по лесу ходишь да человечьим голосом разговариваешь?
А старушонка вдруг как засмеется, зубы у нее так и скрипнули.
-- А я, -- говорит, -- матушка, та самая, которую никто не знает, а всякий встречает. -- Я, -- говорит, -- матушка, твоя Смерть!
Я перевела дух, потому что горло у меня от страха стянуло.
Взглянула на детей. Сидят, не шевелятся. Только Тотося вдруг придвинулась ко мне поближе (ara, y девочки-то, небось, нервы потоньше, чем у этих идиотских парней) и спросила что-то.
-- Что ты говоришь?
-- Я спрашиваю, сколько ваша муфта стоит?
-- А? Что? Не знаю... не помню... Вам, верно, эта сказка не нравится? Тюля, ты, может быть, очень испугался? Отчего ты молчишь?
-- Чего испугался? Я старухов не боюсь.
Я приуныла. Что бы такое выдумать, чтобы их немножко проняло?
-- Да вы, может быть, не хотите сказки слушать?
-- Нет, очень хотим, пожалуйста, расскажите, только что-нибудь страшное!
-- Ну, хорошо, уж так и быть. Только, может быть, нехорошо Тюлю пугать, он еще совсем маленький.
-- Нет, ничего, пожалуйста, расскажите.
-- Ну-с, так вот! Жил-был на свете старый граф. И такой этот граф был злой, что к старости у него даже выросли рога.
Тотося подтолкнула Кокосю, и оба, закрыв рот ладонью, хихикнули.
-- Чего это вы? Ну-с, так вот выросли у него рога, а когда вывалились от старости зубы, то на место них прорезались кабаньи клыки. Ну, вот жил он, жил, рогами мотал, клыками щелкал, и пришло ему, наконец, время помирать. Вырыл он себе сам большую могилу, да не простую, а с подземным ходом, и вел этот подземный ход из могилы прямо в главную залу, под графский трон. А детям своим сказал, чтоб не смели без него никаких дел решать, и чтоб после его похорон три дня ждали. А потом -- говорит, -- увидите, что будет.
А как стал граф помирать, позвал к себе двух своих сыновей и велел старшему у меньшого через три дня сердце вырезать, и положить это сердце в стеклянный кувщин. А потом, -- говорит, -- увидите, что будет.
Тут я до того сама перепугалась, что мне даже холодно стало. Глупо! Насочиняла тут всякие страхи, а потом через темную комнату пройти не решусь.
-- Дети, вы что? Может быть... не надо больше?
-- Это у вас настоящая цепочка? -- спросил Кокося.
-- А где же проба? -- спросила Тотося.
Но что это с Тюлей? Он глаза закрыл! Ему положительно дурно от страха!
-- Дети! Смотрите! Тюля! Тюля!
-- Да это он заснул. Открой же глаза, так невежливо.
-- Знаете, милые детки, мне, очевидно, не дождаться вашей мамы. Уже поздно, темнеет, а впотьмах мне, пожалуй, будет страшновато идти после... после всего. Но на прощанье я вам расскажу еще одну сказочку, коротенькую, но очень страшную.
Вот слушайте:
-- Жили-были на свете лианозовские акции. Жили, жили, жили, жили, жили, жили, да вдруг... и упали!
Ай! Что с вами? Господи! Что же это с ними!
Кокося дрожит, как осиновый лист. Рот перекосило... Паралич, что ли?
Тотося вся белая, глаза широко открыла, хочет что-то сказать и не может, только в ужасе отталкивает руками какой-то страшный призрак.