-- У нас сегодня гость будет! -- объявил Константин Васильевич Калинин, здороваясь с женой.
-- Кто? -- без особенного любопытства спросила та.
-- Кто? Гм. Субъект, к сожалению, тебе не особенно приятный, хотя я, с своей стороны, положительно не понимаю...-- начал было, заминаясь, муж, но Наталья Николаевна перебила его.
-- Короедов, конечно? Ну, так что ж, мне это безразлично, я могу и не выходить.
-- Он у нас будет обедать.
-- Обедать!.. Да, вот это другое дело. Это действительно неприятно, и не потому, что Короедов именно, а...
-- Знаю, знаю...-- остановил ее Калинин,-- я уже распорядился -- сейчас от Смурова принесут кое-что.
Наталья Николаевна укоризненно взглянула на своего красивого и щеголеватого мужа.
-- А я думала, что ты сегодня кроватку купишь: Коле совсем спать не в чем,-- тихо проговорила она и вышла из комнаты.
Оставшись один, Калинин сердито посмотрел ей вслед и с досадой швырнул только что снятые перчатки.
-- Вот тут и извольте свою судьбу устраивать! -- почти вслух проворчал он, направляясь к себе в кабинет.
-- Ну, как... кто объяснит ей, что подобный педантизм может быть гибельнее всякой беспорядочности? Это какая-то упрямая, тупоголовая прямолинейность, от которой самые логические заключения как от стены горох отскакивают! -- рассуждал он через минуту, шагая взад и вперед по легкому пушистому ковру.-- Видите, у Смурова вина и закусок купил -- так это разорение. Коле кроватку купить надо! А на что ее купишь, если в доме вина и закусок не будет? И ведь чем всегда найдет упрекнуть -- детьми! Как будто он не отец им, будто он мало любит их. Да для кого же и живет-то он, и знается-то с разными Короедовыми, как не для них! А вот сама-то она что для них сделала? Родила, выкормила да следит теперь, чтобы они не озябли,-- вот и все! Это всякая наемная мамка или нянька может сделать. Не велика заслуга. Нет, ты, матушка, себя-то принеси-ка им в жертву, а потом уж и хвастайся!
Почувствовав, что он достаточно обозлился, Калинин отправился отыскивать жену, чтобы в глаза высказать ей то, что накипело у него на сердце.
Наталья Николаевна была в столовой и занималась разборкой корзины, принесенной от Смурова.
-- Это что же, все к сегодняшнему обеду подавать? -- обратилась она к вошедшему мужу, указывая рукой на расставленные по столу бутылки, банки, свертки и проч.
-- Да, к сегодняшнему обеду! -- раздражительно подтвердил Константин Васильевич.
-- Должно быть, Короедов для тебя действительно очень дорог, если ты накупил такую пропасть всяких деликатесов.
-- Да, дорог! И не для меня одного, а и для тебя, и для всей нашей семьи должен быть дорог.
Наталья Николаевна подняла свои большие, задумчивые глаза и удивленно посмотрела на Калинина.
-- Да, вот это тебя удивляет! Потому, что ты дальше носа видеть ничего не хочешь! -- горячо заговорил тот, порывисто жестикулируя руками.-- Да! Ты вся ушла в свой мелкий эгоизм! Ты вся для себя!.. "И для детей",-- скажешь ты мне -- вздор скажешь! Именно не для детей, а для себя одной. Если бы ты о них думала, то не стала бы фыркать и разыгрывать царевну Несмеяну. Ты вот все думаешь о сокращении расходов, но знай, что с ними неизбежно и доходы сокращаются. Мы уж и без того дошли до такого предела, что дальше и идти некуда.
-- Мы не нищие! -- остановила его Наталья Николаевна, продолжая заниматься своим делом.
-- А все благодаря кому? Благодаря тебе! -- продолжал горячиться Калинин, не обратив внимания на замечание жены.-- Да, благодаря тебе! Ты вносишь в наш дом какой-то мещанский, скопидомнический элемент! Благодаря твоим настояниям я согласился переехать на эту квартиру! Ты уговорила меня уволить Степана и довольствоваться одной горничной. Ты и детей хочешь воспитать в этой мещанской убогой атмосфере.
-- Я хочу их приучить к тому, что у них есть и на что они могут рассчитывать! -- спокойно проговорила молодая женщина.
-- А я-то что же? Я-то разве ни при чем?! -- еще более раздражаясь, закричал муж.-- И что ты мне все своим приданым глаза тычешь!
-- Нисколько я моим приданым...
-- Нет, тычешь! Нет, тычешь! Я даже скажу тебе больше,-- ты разорила меня своими тридцатью тысячами. Да! Ты отняла у меня веру в себя. Я стал робок! Я стал нерешителен! Я обленился даже, зная, что у нас есть основной фонд! Тридцать тысяч! Скажите пожалуйста, какой громадный капитал! Да я втрое, вчетверо больше мог бы заработать!..
-- Ну, и зарабатывай! Кто тебе мешает?
-- Ты! Ты мешаешь! Для того чтобы работать, мне прежде всего нужна вера в себя! Мне размах нужен! А ты что делаешь? Села на свой капитал да стрижешь купон-чики.
-- Ну, уж детских денег я ни за что не трону, не для того их дедушка положил! -- твердо, хотя и очень тихим голосом проговорила Наталья Николаевна.
-- Да и не нужно мне твоих денег! С чего ты взяла! Можешь быть уверена, что я и не прикоснусь к ним.
-- Так чего же тебе нужно?
-- Мне нужно, чтобы ты не мешала мне. Мне нужно, чтобы в моем доме рассчитывали не на одни только проценты с дедушкина капитала, а и на меня самого, на мою голову, на мои способности. Вот что мне нужно! Я должен, я, и никто другой, кормить и воспитывать мою семью. Слышишь ты! Я! Я!
-- Господи! Да кто же тебе мешает? -- всплеснула руками Наталья Николаевна.
-- Ты, повторяю тебе, ты!
-- Да чем же?
-- Как чем? А вот сейчас... вот сегодня: мне нужно было пригласить и угостить делового человека, человека необходимого, хорошие отношения с которым для нас клад! А как ты встретила это известие? Ты зафыркала, как овца! Ты с немым укором указываешь мне на эти закуски и бутылки и при этом вздыхаешь, что у Коли нет удобной кровати. Да знаешь ли, каких ты этим результатов можешь достигнуть? А? Ты обезличишь меня и в конце концов пошлешь в Галерную гавань ловить плывущие дрова! Вот до чего ты можешь довести нас.
-- Ну полно! Зачем так преувеличивать. Ну, извини меня -- я не буду вмешиваться в твои дела.
-- Не будешь вмешиваться! Ха, ха, ха! -- иронически захохотал Константин Васильевич,-- не будешь вмешиваться! И только? И только?
-- Да чего же тебе еще?
-- А помочь мужу -- это не твое дело? А поддержать его в тяжелые минуты неудач и неприятностей -- это не твое дело? Облегчить ему его работу, разделить с ним заботы его -- на это тебя нет?!
-- Да чем же я могу помочь тебе? -- почти умоляюще проговорила жена, устремляя на него горький и недоумевающий взгляд.
-- Чем? Чем? Сама, конечно, ты нигде и никогда не догадаешься! -- укоризненно закачал головой Константин Васильевич.-- Нет, Наталья Николаевна, не жена ты мне, не друг, а враг! Да, враг, лютый враг! -- И, бросив этот последний упрек, он быстро вышел из столовой, сильно хлопнув дверью.
Возвратясь к себе в кабинет и успокоившись немного, Калинин сообразил, что он погорячился не вовремя, именно -- не вовремя. Положим, Наталья Николаевна добра, она, конечно, не рассердится и не придаст особенного значения его словам, но этого мало: теперь ему трудно будет приступить к тому щекотливому объяснению, которое предстоит ему сегодня с женой. Когда он пять минут тому назад сказал ей, что ему детских денег не нужно, он сказал неправду, денег-то ему, положим, и не нужно, но зато необходимо поручительство на сумму, равную почти всему дедушкину капиталу. Короедов предложил ему прекрасную аферу, сулившую в будущем всякие блага, но без поручительства жены и доброго расположения самого Короедова сделать было ничего невозможно, и он, возвращаясь сегодня домой, соображал, как бы получше умаслить и уговорить жену помочь ему в этом заманчивом деле. И вдруг, вместо нежных и мягких подходов, сочиненных им дорогой, наговорил ей кучу резкостей и даже дерзостей. Как ни добра, как ни снисходительна его жена, но все-таки и с ней нельзя безнаказанно говорить таким образом. А главное -- тон взят не тот, вот что скверно; теперь переход труден, а до обеда-то осталось каких-нибудь два часа, Короедов же может приехать и раньше.
-- Скверно, черт возьми! -- почти вслух проговорил он, останавливаясь у письменного стола и закуривая сигару,-- Скверно!
Нет, не пара она ему, совсем не пара: другая бы сразу, с полслова, с намека поняла, что нужно делать, а этой и в три года не вобьешь. Как растолкуешь ей, например, что некоторая снисходительность к какому-нибудь Короедову не есть еще осквернение домашнего очага. И притом она почему-то совсем перестала верить ему. В последнее время это особенно ясно заметно. Смотрит в глаза и не верит. И ведь любит его, несомненно любит, хотя, конечно, уже далеко не так, как любила в первые годы их супружества, когда она с благоговейной жадностью ловила его речи, когда каждое слово его было для нее законом... Отчего же это она вдруг изверилась в нем? Разве он когда-нибудь лгал ей? Нет, все это оттого, что она слишком прямолинейна и ни в чем не допускает каких-либо уступок. Кто говорит, все это может быть и прекрасно, но жить так нельзя, особенно когда на руках дети и нужно думать об их будущности.
"Однако что же это! уж четверть пятого! -- удивился Калинин, взглянув на часы, стоявшие на камине.-- Этак, того и гляди, Короедов пожалует. Ведь если это сегодня не удастся, может и совсем не удаться!" -- И он быстрыми и решительными шагами пошел опять к жене.
В столовой ее уже не было. Там молоденькая и хорошенькая горничная Таня суетливо накрывала на стол.
-- Барыня, кажется, в детскую прошли,-- сообщила она.
Калинин направился в детскую. Насколько хорошо или, по крайней мере, прилично были убраны передние, казовые комнаты, настолько в остальных бросалось в глаза какое-то странное, совершенно неожиданное убожество. Детская, впрочем, еще была получше других. Наталья - Николаевна настойчиво отвоевала эту большую и светлую комнату для детей, предпочтя самой приютиться в узенькой и полутемной каморке, служившей ей и рабочей и спальной (сам Константин Васильевич спал в кабинете). Но зато обстановка детской была до крайности мизерна. Мебель стояла там старая, поломанная, да и той не хватало для самых существенных потребностей. Например, младший сын Коля спал просто в корзиночке, снятой со старой Лизиной колясочки. Нянька Давыдовна покоила свои старые кости на истрепанном донельзя матрасике. Детское белье, не поместившись в крошечном, убогом комодике, большею частью лежало в сундуке.
Константин Васильевич застал жену кормящей маленького Колю манной кашкой. Увидав отца, ребенок бойко затараторил:
-- Па-па-па-па! Ка-ха! Ка-ха! -- и протянул к нему ручонки.
Калинин подошел и потрепал сына по пухлой и румяной щечке. Тот сейчас же воспользовался отцовским пальцем и вместе с кашей потащил его в рот.
-- Сколько у него зубов? -- обратился Калинин к жене.
-- Одиннадцать! -- не без гордости ответила та и любовно посмотрела на своего мальчугана.
-- Ого! Мы делаем успехи! А мне, Наташа, нужно с тобой поговорить.
Наталья Николаевна вопросительно подняла глаза на мужа.
-- Нет, не здесь... Когда ты освободишься, приди ко мне.
-- Хорошо! Да, впрочем, я сейчас свободна.-- И, передав осторожно сына Давыдовне, она пошла вслед за мужем.
В ее тесной спаленке они остановились, и Калинин уселся в низенькое кресло в позе человека, собирающегося много и долго говорить.
-- Видишь ли что, Наташа,-- начал он ласково, но как будто несколько обиженным тоном.-- Мне бы хотелось раз и навсегда выяснить установившиеся между нами за последнее время отношения. Я замечаю, что ты стала относиться ко мне как-то недоверчиво и недружелюбно.
-- Недружелюбно? Нет!-- поправила его жена.
-- А недоверчиво -- значит, да?
Наталья Николаевна молчала.
-- Ну, да, конечно, конечно! А за что? Чем я заслужил подобную недоверчивость с твоей стороны? А? Чем? Ну, скажи! -- настаивал Калинин.
-- Не будем лучше касаться этого вопроса -- он слишком сложен,-- тихо проговорила она.
-- Нет, отчего же? Отчего не выяснить и сложные недоразумения? Хуже, если они застареют.
-- Подумай хорошенько, Костя, сам,-- может быть, ты и натолкнешься на ответ.
-- Ничего я не хочу думать! Ты должна мне сказать! Разве я обманывал тебя когда-нибудь? Скажи, разве обманывал?
-- Ты себя обманывал, это все равно.
-- Да, действительно, если мы будем говорить так туманно, то трудно договориться до чего-нибудь.
-- Так бросим лучше... Скажи, что тебе от меня нужно?
Константин Васильевич замялся, он положительно не знал теперь, как приступить к щекотливому объяснению... Наталья Николаевна молча ждала.
-- Видишь ли, Наташа,-- начал он после небольшого молчания,-- я уж сказал тебе, что у нас обедает сегодня Короедов. Ну, да, я сам знаю, что он человек неприятный, тяжелый, невоспитанный человек, что он позволяет себе в разговоре иногда и много лишнего, но он человек в настоящую минуту крайне нужный нам. Я, видишь ли, затеял одно дело... дело, которое сразу изменит наше материальное положение. Без Короедова дело это сделать нельзя: от него все зависит, потому хорошие отношения с ним... Боже мой! да разве я требую от тебя чего-нибудь особенного! -- вдруг загорячился опять Константин Васильевич, заметя, что какая-то тень пробежала по лицу его жены.-- Да ничуть! Ну, будь только с ним поласковее, не принимай близко к сердцу разные его шуточки и словечки, не смотри на него такой букой. Ну, что за беда, если он лишний раз поцелует у тебя руку? Разве убудет тебя от этого? Сделай это ради детей, ради их будущности... Ведь, право, дедушкины тридцать тысяч далеко не такой капитал...
-- Послушай, Костя,-- перебила его жена, с грустной улыбкой глядя ему в глаза,-- ты вот все о детях толкуешь... да нет, постой -- отвечу тебе на это твоими же словами! -- И Наталья Николаевна торопливо обернулась к своему рабочему столику, отперла ящик и, порывшись в нем несколько секунд, вынула оттуда голубоватый листок почтовой бумаги.-- Вот это одно из твоих писем,-- это еще когда у нас была одна Лиза,-- вот посмотри, это ты писал мне тогда из Москвы -- это по поводу абонемента в оперу. Вот видишь эти строки: "Я бы считал преступлением заглушать в моей жене чувство изящного, уж по одному тому, что этим самым я заглушил бы его и в моей дочери..." -- прочла Наталья Николаевна.-- Это ты писал о чувстве изящного, а разве чувство нравственности не менее важно? -- тихо проговорила она.
-- Ну что ж? Ну что же... разве я отказываюсь от своих слов и разве я думал когда-нибудь посягать на твою нравственность? Я не понимаю, как ты могла растолковать так мои слова! Положительно не понимаю,-- немного растерянно заговорил Калинин.
-- А о чем ты меня сейчас просил?,
-- Как о чем? Это о Короедове-то?.
-- Да!
-- Что же такого -- разве уж это так безнравственно быть несколько полюбезнее с нужным нам человеком?
-- Ты просил меня, то есть по крайней мере так могла я понять твои слова, ты желал бы, чтобы я немного пококетничала с ним?
-- Ну, хотя бы и так!
Наталья Николаевна горько улыбнулась.
-- Во имя нашей дочери я не могу себе позволить этого! -- не без иронии ответила она после небольшого молчания.
-- Ну что ж делать! Что ж делать! Ты слишком чиста, чтоб понять меня,-- хлопая себя рукой по колену, пробормотал Константин Васильевич.
-- Нет, Костя, вовсе я не слишком чиста, хотя ты совершенно напрасно глумишься над этим,-- не чистота моя не позволяет делать этого...
В передней в это время продребезжал звонок. И муж, и жена вздрогнули и переглянулись друг с другом.
-- Вероятно, он! -- ответил Калинин, поднимаясь с кресла.-- Послушай, Наташа,-- быстро заговорил он,-- еще один вопрос: согласишься ты поручиться за меня в одном деле и представить в обеспечение тысяч двадцать?..
-- Из детских денег?
-- Ну... да...
-- Ни за что! -- твердо ответила молодая женщина, отрицательно качая головой.
-- Ни за что? -- переспросил муж,
-- Ни под каким видом.
Калинин махнул рукой и пошел в гостиную.
-- Мир сему дому! -- прохрипел громким басом необъятных размеров мужчина лет сорока пяти, с большой окладистой черной бородой и коротко остриженной круглой головой, вваливаясь из передней навстречу Константину Васильевичу.
-- Матвей Саввич! Здравствуйте! -- несколько конфузясь приветствовал его хозяин, пожимая его пухлую мохнатую руку.
-- Ну, батенька, и живете же вы! -- пыхтя и отдуваясь, продолжал толстяк, осматривая комнату маленькими свиными, но зоркими глазками,
-- А что, высоко?
-- Да высоконько-таки! Уф! Насилу взобрался... с полудороги вернуться хотел. Ну-с, а сама барыня где? Дома? -- бесцеремонно вдруг спросил он, грузно опускаясь на широкое кресло около дивана.
Калинина несколько передернуло.
-- Да, жена дома... вероятно, с обедом хлопочет! -- неохотно ответил он.
-- Дело! Соловья баснями кормить не следует! Ну-с, почтеннейший, а как наши дела?
-- Это вы насчет поручительства?
-- Да-с.
-- Да еще не знаю -- я еще не успел хорошенько переговорить с женой.
-- Напрасно.
-- То есть я начинал... но она, конечно, как женщина, опасается еще и...
-- Гм! Опасается! Плохо, стало быть, вразумляли. Ну, да я сам примусь -- авось-ко она меня лучше послушает, чем своего благоверного. Однако, тово: если вы меня ждали к обеду, то я приехал!
-- Ах, да, сейчас! Сейчас! Я спрошу... вероятно, готово,-- сконфузился Калинин и быстро вышел из комнаты.
Оставшись один, Короедов меланхолично замурлыкал какой-то мотив, постукивая жирными пальцами по столу, и принялся внимательно осматривать обстановку гостиной. Через минуту вернулся Калинин.
-- Готово! Пойдемте обедать! -- объявил он.
-- Чудесно!-- одобрил гость, кряхтя и сопя поднимаясь с кресла.
-- А сама? -- еще раз спросил он.
-- В столовой.
-- "Привет тебе, приют родимый! И нимфе здешних мест привет!" -- запел Короедов, вступая в столовую и первым протягивая руку Наталье Николаевне. Та хотя и неохотно, но протянула свою. Короедов, не сгибаясь, поднес ее к своим губам и намеревался было поцеловать. Наталья Николаевна очень энергично выдернула свою руку у него под самым носом. Короедов в душе страшно обозлился, но не подал виду. Калинин, занятый осмотром стола с закусками, не видал этой сцены.
-- Матвей Саввич, милости просим водочки,-- обратился он к гостю. Тот повернулся к нему и окинул глазами расставленные закуски.
-- Добре! -- крякнул он и взял большую рюмку.
-- За здоровье прекрасной, хотя и неприветливой хозяйки,-- проговорил он и залпом выпил водку. Калинин сконфуженно улыбнулся, Наталья Николаевна сделала вид, что не слыхала его слов.
Перепробовав почти все закуски, жадно набивая ими рот и громко чавкая, Короедов занял наконец свое место за обеденным столом.
Суп прошел в полном молчании, все сосредоточенно ели и смотрели в свои тарелки. Затем Короедов сам протянул руку к мадере и налил себе довольно объемистый стаканчик.
-- Так как же, сударыня, вы наше дело не одобряете? -- обратился он после этого к Наталье Николаевне.
-- Какое дело? -- не поняла та.
-- Как какое? -- удивился в свою очередь Короедов.-- Да разве же вам супруг не объяснил?
-- Да, да,-- быстро вмешался вдруг Калинин,-- я говорил ей, но не успел еще хорошенько посвятить в подробности.
-- Не успели? Ну, что ж, тогда я посвящу! Видите ли, в чем дело, прелестнейшая Наталья Николаевна,-- начал гость, аппетитно прихлебывая мадеру и бесцеремонно поглядывая на хозяйку.-- Дело это довольно сложное и в то же время для супруга вашего весьма прибыльное...-- И Короедов принялся не торопясь и очень обстоятельно объяснять ей самую суть предполагаемой аферы.
Наталья Николаевна слушала как будто и внимательно, но с видом человека, у которого уже давно готов обдуманный ответ. Калинин молчал.
Короедов говорил долго. Съели рыбу, была подана дичь, а он еще все продолжал говорить, добираясь уже и до деталей, и до мелких подробностей.
-- Так вот-с, на основании всего вышеизложенного нам и нужно ваше вмешательство и, так сказать, порука своим капиталом! -- заключил он наконец, наливая себе привычным жестом стакан вина.-- Что же вы мне на это скажете? -- переспросил он, видя, что Наталья Николаевна не отвечает.
-- Что я вам скажу? -- спокойно заговорила она, приподнимая голову и смело глядя ему в глаза.-- Во-первых, скажу: несмотря на всю обстоятельность ваших объяснений, многое для меня, как для женщины непрактической, осталось непонятным, а во-вторых, я вижу, что вы глубоко убеждены в неоспоримой выгодности вашего предприятия, и удивляюсь только, почему вы сами не внесете нужного обеспечения? Вы человек, как говорят, очень богатый, и двадцать тысяч для вас, вероятно, ничего не значат...
Короедов, выслушав эту тираду, злобно сверкнул на нее глазами и насупился.
-- Во-первых, Наталья Николаевна, в чужом кармане считать... неудобно! -- глухо заговорил он.-- А во-вторых, дело это я делаю не для себя, а для вас и потому надеюсь, что вы, а не я должны вложить в него капитал.
-- Для нас? Во имя чего же? -- сделала удивленное лицо Наталья Николаевна.
-- Во имя чего-с? Ха, ха, ха! Во имя чего-с? -- начал было Короедов и вдруг почему-то замолк.
Калинин сидел как на иголках и как-то особенно внимательно ел бисквиты со сливками.
-- Да, во имя чего? -- настойчиво повторила Наталья Николаевна.
-- Хе, хе, хе! -- нехорошо захихикал Короедов.-- Да так, блажь вот пришла помочь вам, вот и все!
-- Очень благодарны вам за эту блажь, но воспользоваться ей мы не намерены,-- я, по крайней мере.
-- Тем хуже для вас! -- буркнул Короедов и посмотрел на Константина Васильевича: ты, дескать, что же молчишь?
Но Калинину сделалось вдруг чрезвычайно неловко: нахальный гость и угнетал и раздражал его; в словах жены и в ответе Короедова он услыхал что-то такое, что прежде ему не приходило на мысль. Не зная, как выйти из своего скверного положения он стал растерянно улыбаться. Прошло несколько секунд тяжелого, напряженного молчания.
-- Ну, да что тут!.. бросим этот разговор... ну его! -- пробормотал он наконец.
-- Как бросим?! Как ну его?! -- грубо проговорил Короедов.
-- Да так и бросим! -- уж более решительно повторил Константин Васильевич.-- Вот пейте-ко лучше кофе... Ликерцу вот не хотите ли?
Наталья Николаевна слегка побледнела. Короедов усиленно засопел.
-- То есть что же это такое? -- раздраженно проговорил он, впиваясь глазами в хозяина.
-- Это бенедиктин, а это вот коинор,-- отвечал тот, как будто не поняв вопроса и продолжая улыбаться.
-- Да я вас не об этом спрашиваю! Зачем же было огород городить, когда в результате вы ни с того ни с сего решаете все бросить? Вот о чем я спрашиваю вас!
-- Я, Матвей Саввич, не ни с того и ни с сего решаю это.
-- Как? Значит, вы вполне разделяете мнение вашей почтенной супруги?
-- Да-с, вполне разделяю и даже скажу вам еще больше...-- начал было Калинин слегка задрожавшим голосом и вдруг сразу оборвался.
-- Ну-с, что же вы еще больше-то скажете? -- нахально приставал Короедов.
-- Наташа, выйди отсюда! -- едва сдерживаясь, проговорил Калинин.
Наталья Николаевна поднялась со стула и умоляюще посмотрела на мужа.
-- Выйди, говорю, Наташа, и не волнуйся...-- повторил он как будто спокойнее.
-- Ну-с? Я жду! -- с вызывающим видом выговорил Короедов, когда та вышла из столовой.
-- А вы чего ждете? -- глухо спросил его Калинин.
-- Как чего? Ваших объяснений!
-- Моих объяснений,-- о, они будут непродолжительны! Вы допили ваш кофе?
-- Ну-с -- допил-с!
-- Ну так теперь прощайте!
-- То есть как это? -- запыхтел Короедов, поднимаясь с места.
-- Ну да, да, да! Не заставляйте меня еще раз повторить это! -- нервно проговорил Калинин, комкая салфетку.
-- Так вот оно что! Что же это -- ревность, что ли? А? Не опоздали ли, сеньор?
-- Вон! -- прошипел, совсем бледнея, Калинин.-- Вон, иначе я тебе глотку перерву!
-- А! Вот как! Ну хорошо! Ну хорошо! Погоди же! -- захрипел Короедов, бросаясь в переднюю и торопливо схватывая свое пальто.-- Хорошо же! Погоди! Я тебя, голубчик, заставлю поплясать! -- продолжал он бормотать.
Калинин, бледный как полотно, прислонился к косяку двери и лихорадочно дрожал.
-- Вон! -- визгливо крикнул он еще раз.
Короедов опрометью бросился на лестницу.
Испуганная и трепещущая Наталья Николаевна вбежала в переднюю,
-- Костя! Костя! Успокойся! Что с тобой? -- обратилась она к мужу, схватив его руку. Тот посмотрел на нее каким-то тупым, ничего не соображающим взглядом.
-- Да Костя же! Голубчик! Ну успокойся! -- шептала она, трепля его за плечо.
-- Ничего... Ничего... Оставь меня...-- тихо проговорил он, приходя в себя.-- Ничего, это пройдет...
-- Поди ты скорее к себе в кабинет, ляг! -- настаивала жена.
-- Хорошо! Хорошо! Только оставь меня... Я сейчас успокоюсь...-- И Константин Васильевич, пошатываясь, пошел в кабинет; Наталья Николаевна последовала за ним.
-- Да оставь же ты меня! -- раздраженно крикнул он ей, опускаясь на широкую оттоманку.-- Уйди!..
Наталья Николаевна нерешительно вышла из кабинета.
-- Фу! Как это возмутительно! -- простонал Калинин через минуту, хватаясь руками за голову.-- Теперь все пропало! Все рухнуло! Проклятые нервы! И потом, зачем он столько пил за обедом? Теперь Короедов одними векселями его задушит... Этот не помилует! Ужасно! А все из-за нее!.. Конечно, из-за нее. Нет, не такая бы ему жена нужна была! Нет, не пара она ему! Совсем не пара! -- И Константин Васильевич почти злобно уставился на большой портрет Натальи Николаевны, стоявший на его письменном столе.
Примечание
Написано в 1890 г. Печатается по изданию: Вл. А. Тихонов. В наши дни. Повести и рассказы. СПб., 1892.
1 Слова Фауста из одноименной оперы Ш. Гуно (1859).
----------------------------------------
Писатели чеховской поры: Избранные произведения писателей 80--90-х годов: В 2-х т.-- М., Худож. лит., 1982. Т. 2.