Тихонравов Николай Саввич
H. С. Тихонравов. Том второй. Русская литература XVII и XVIII вв

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Н. С. Тихонравовъ. Томъ второй. Русская литература XVII и XVIII вв. Москва. Изд. М. и С. Сабашниковыхъ. 1898 г. Второй томъ сочиненій знаменитаго московскаго профессора начинается вступительной лекціей, въ которой Тихонравовъ излагаетъ сжато и вкратцѣ рядъ положеній о необходимости начать изученіе новаго періода русской литературы съ памятниковъ XVII вѣка. По его мнѣнію, только "выяснивши себѣ содержаніе литературы этого времени", исторія новой русской литературы "осмыслитъ все историческое развитіе нашей словесности, въ первой половинѣ прошлаго столѣтія еще державшейся средневѣковыми началами, и. избавившись отъ ложной исключительности, оставить за второй половиной столѣтія тотъ богатый литературный запасъ, который удовлетворялъ потребностямъ низшихъ классовъ народа и вызывалъ дѣятельность писателей, отдавшихъ народной массѣ свое полное сочувствіе. Ставши живою картиною всего русскаго общества XVIII столѣтія (а не высшаго только слоя его), она поставитъ лицомъ къ лицу нашъ древній и новый быть, укажетъ его переливы одинъ въ другой и, сдѣлавши, невозможными возгласы о насильственности реформы Петра и ни на чемъ не основанныя похвалы нашей древней жизни, укрѣпитъ и возвыситъ вѣру въ нравственную силу европейскаго просвѣщенія". Этотъ превосходный планъ не былъ выполненъ Тихонравовымъ, и второй томъ представляетъ рядъ прекрасныхъ отдѣльныхъ очерковъ, отчасти не законченныхъ, отчасти іолько намѣченныхъ, служащихъ подготовленіемъ къ стройной работѣ, имѣвшейся въ виду.
   Тѣмъ не менѣе, каждый изъ очерковъ самъ по себѣ уже есть прекрасная работа, интересная по темѣ и превосходно обработанная. Въ первомъ изъ нихъ "Боярыня Морозова" дана яркая картина изъ первой эпохи раскола. Суровая личность Морозовой и ея вдохновеннаго учителя Аввакума очерчены немногими, но сильными штрихами, такъ же какъ и быть того времени и условія, среди которыхъ слагались такіе несокрушимые, цѣльные характеры. Ѳедосья Прокопьевна Морозова принадлежала къ знатнѣйшимъ и богатѣйшимъ боярынямъ, была въ большой чести при дворѣ. Рано овдовѣвъ, она мало интересовалась внѣшней, свѣтской жизнью и сильно тяготѣла къ религіознымъ предметамъ. Вѣроятно, она кончила бы монастыремъ, если бы ея не захватила взволновавшая русскій міръ никоніанская реформа. Аввакумъ, только что вернувшійся изъ ссылки, всецѣло завладѣлъ страстной душой боярыни, ко то рая. убѣдившись изъ его проповѣди о "развращеніяхъ", внесенныхъ въ русскую церковь Никономъ, "зѣло о томъ возревновала" и со всѣмъ жаромъ сильной натуры отдалась борьбѣ "за крестъ, что на просвирахъ во всей Руси потребили". Исходъ этой борьбы извѣстенъ. Столкнулись два начала -- старое и новое,-- которымъ не было примиренія, и, при всемъ сочувствіи, которое возбуждаютъ эти двѣ удивительныя личности -- Аввакумъ и его ревностная ученица, представляется до очевидности яснымъ, что побѣда этихъ ревнителей "порушеннаго креста" была бы гибелью для тѣхъ началъ, выразителемъ которыхъ явились реформы Петра. Во второмъ томѣ это лучшій очеркъ, по законченности и яркости изложенія, и читается съ захватывающимъ интересомъ.
   Слѣдующій за нимъ очеркъ "Начало русскаго театра" и служащій дополненіемъ къ нему "Первое пятидесятилѣтіе русскаго театра" -- остается до сихъ поръ единственнымъ въ нашей литературѣ краткимъ, но вполнѣ яснымъ изложеніемъ возникновенія театра у насъ, начиная съ игръ и свадебныхъ обрядовъ до "комедійныхъ дѣйствій" временъ царя Алексѣя Михайловича, когда, учреждена была по повелѣнію царя особая школа "комедійнаго дѣйствія", ученики которой, изъ подьяческихъ дѣтей, жаловались, между прочимъ, на свою горькую долю въ слѣдующей челобитной: "Царю государю и великому князю Алексѣю Михайловичу, всеа великня и малыя и бѣлыя Россіи самодержцу, бьютъ челомъ подъячишка Васка Мешалкинъ е товарищи. И ныцешнемъ государь во 181 году нюня въ день по твоему великаго государя указу отослали насъ, холопей твоихъ, въ ненецкую слободу для научення камедѣйнаго дѣла къ магистру къ Ягану Готфрету, а твоего великаго Государя жалованья корму намъ, холопемъ твоимъ, ничего не учинено и ныне мы, холопи твои, по вся дни ходя къ нему магистру и учася у него, платьишкомъ ободрались и сапожишками обносились, а пить ѣсіь нечего и помираемъ мы, холопи твои, голодною смертію. Милосердый государь, царь и великій князь Алексѣй Михайловичъ, всеа великня и малыя и бѣлыя Росіи самодержецъ! пожалуй насъ, холопей своихъ: вели, осударь, намъ своего великаго государя жалованье въ препитанье поденной кормъ учинить, чтобъ намъ, холопемъ твоимъ, будучи у того камидѣйнаго дѣла, голодною смертію не умереть. Царь государь, смилуйся!" Эта наивная жалоба лучше всего характеризуетъ положеніе первыхъ русскихъ оффиціальныхъ актеровъ, послѣ того, какъ гонимые и преслѣдуемые церковью и законами скоморошники и гудочники были, наконецъ, признаны и допущены къ "дѣйству" въ палатахъ самого царя. Статья "Первое пятидесятилѣтіе театра" излагаетъ судьбу его при Петрѣ, когда театръ уже становится на ноги и расширяетъ свое вліяніе, хотя весь его матеріалъ еще не русскій. "Комедіальной храминѣ Петра Великаго,-- говоритъ Тихонравовъ,-- не доставало самыхъ жизненныхъ, основныхъ условій существованія; у нея не было того, что составляетъ душу театра -- художественной драматической литературы. Она поднялась на Красной площади въ то время, когда преобразованная Россія еще не успѣла создать себѣ литературнаго языка. Почти два вѣка прошло съ того времени. Литературный русскій языкъ созданъ. Развитіе общественной жизни, независимости слова и совѣсти, широкій разливъ образованности, уваженіе своей народности, "русскаго поведенія" -- выростять крѣпкій силами родной литературы народный театръ, этотъ роскошный плодъ цивилизаціи, медленно созрѣвающій на народной нивѣ". Прошло двадцать пять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ были произнёсены эти слова, но выраженная въ нихъ надежда еще не осуществилась, по крайней мѣрѣ, въ такихъ размѣрахъ, какъ это было бы желательно. Въ статьѣ "Трагикомедія "Владиміръ" Ѳеофана Прокоповича", относящейся тоже къ исторіи театра, авторъ разбираетъ вліяніе польской школы на русскую и дѣлаетъ характеристику Прокоповича, какъ одного изъ сильнѣйшихъ борцовъ за новыя начала. "Героемъ своей школьной драмы Ѳеофанъ дѣлаетъ великаго реформатора древней Россіи; весь интересъ пьесы сосредоточенъ на борьбѣ новаго просвѣщенія съ старымъ невѣжествомъ. Въ школьной драмѣ молодого монаха образы невѣжественныхъ жрецовъ, которыхъ нельзя сдѣлать пастухами даже "овчему стаду", даютъ ясно видѣть черты современнаго Прокоповичу духовенства". Театръ, такимъ образомъ, становится уже орудіемъ въ борьбѣ общественныхъ направленій, орудіемъ, пока еще несовершеннымъ, но уже чувствительнымъ для противниковъ.
   Послѣдніе двѣ статьи второго тома -- "Московскіе вольнодумцы" и "Квиринъ Кульманъ" -- посвящены первымъ раціоналистамъ на русской почвѣ. Въ первой статьѣ, къ сожалѣнію, не конченной, излагается исторія "вольнодумца" Тверитинова, стремившагося найти основу вѣры въ "разумѣ" и возмущеннаго косностью и невѣжествомъ тѣхъ, кто "мнилъ себя учителями". Эпизодъ съ Тверитиновымъ принадлежитъ къ самымъ интереснымъ и поучительнымъ въ исторіи русскаго просвѣщенія начала XVIII вѣка. "Перечитывая Тверитинова,-- говоритъ авторъ,-- знакомимся съ человѣкомъ, глубоко возмущеннымъ низкимъ нравственнымъ уровнемъ современнаго ему общества, его суевѣріемъ, религіознымъ формализмомъ и невѣжествомъ,-- съ человѣкомъ, который желаетъ выхода къ лучшему, требуетъ новыхъ наставниковъ и особенно занятъ разъясненіемъ свойствъ и обязанностей истиннаго пастыря и наставника. Увлеченіе Тверитинова, тѣ оригинальные, крайніе выводы, до которыхъ онъ иногда доходилъ, "новая догма" его имѣли своимъ источникомъ рѣшительный протестъ его русской старинѣ, особенно въ дѣлахъ вѣры и церкви". Тверитиновъ попалъ, къ счастью для него, между двумя боровшимися въ то время сторонами -- Стефаномъ Яворскимъ, отстаивавшимъ прерогативы церкви, и Петромъ, и потому уцѣлѣлъ, претерпѣвъ немалыя мытарства по тюрьмамъ и застѣнкамъ.
   Печальнѣе оказалась судьба Кульмана, бѣднаго фанатическаго анабаптисга и мистика, явившагося въ Россію миссіонеромъ своей вѣры. Вмѣстѣ съ однимъ изъ ближайшихъ учениковъ, Нордерманомъ, онъ былъ сожженъ въ Москвѣ. Въ письмѣ матери Кульмана сохранились о послѣднихъ минутахъ этихъ страдальцевъ и борцовъ за свободу совѣсти слѣдующія подробности: "3-го октября "(1691 г.) вечеромъ имъ (Кульману и Нордерману) сказали, чтобъ они приготовились: завтра утромъ они будутъ освобождены. Но на слѣдующій день въ одиннадцать часовъ утра ихъ, какъ ложныхъ пророковъ, привели изъ заключенія на обширную городскую площадь, гдѣ уже приготовленъ былъ изъ смоляныхъ бочекъ и соломы небольшой домикъ. И когда этихъ невинныхъ людей повели на смерть, и не было около нихъ никого, кто подалъ бы имъ утѣшеніе, и не хотѣли дать имъ отсрочки, они оба остановились и стали молиться, обративши глаза къ небу. Когда же подошли они къ домику и уже не видѣли себѣ спасенія, тогда сынъ мой поднялъ руки и воскликнулъ громкимъ голосомъ: "Ты справедливъ, Великій Боже! и праведны суды твои -- Ты вѣдаешь, что мы умираемъ нынѣ безъ вины". И оба утѣшенные, вошли въ домикъ и тотчасъ же преданы были огню; но больше не слышно было никакого голоса".
   Таково содержаніе второго тома. Изъ этого бѣглаго просмотра уже можно видѣть, насколько глубоко-интересны вошедшіе въ него очерки, а также, какимъ высоко-гуманнымъ и истинно-просвѣщеннымъ духомъ вѣетъ отъ ихъ содержанія и направленія. Въ высшей степени освѣжающее впечатлѣніе производитъ это стремленіе автора къ свободѣ и истинѣ, вытекающее изъ глубокой эрудиціи его и проникновеннаго пониманія описываемой имъ эпохи.

"Міръ Божій", No 4, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru