Lib.ru/Классика: Ткачев Петр Никитич. Новые книги

НОВЫЯ КНИГИ.

Іезуиты въ Россіи въ царствованіе Екатерины I и до нашего времени. Часть I, обнимающая исторію іезуитовъ въ царствованіе Екатерины великой и Павла I. Свящ. Михаила Морошкина. Спб. 1867 г.

Путешествіе къ верховьямъ Нила и изслѣдованіе его источниковъ. Соч. Самуила Уайтъ Бэккера. Москва. Изд. Мамонтова 1868 г.

Философія естествознанія: объ общемъ характерѣ, пользѣ и принципахъ изслѣдованія природы. Джона Гершеля, пер. съ анг. Изд. Русской книж. торг. Спб. 1868. Нравственная статистика въ связи съ исторіею приложенія чиселъ къ наукамъ нравственнымъ. T. 1 Спб. Изд. Лаланскаго.

Философія уголовнаго права въ популярномъ изложеніи. Ад. Франка, профессора въ Collège de France. Пер. съ француз. Д. Слонимскаго. Спб. 1868 г.

Въ нынѣшнюю хронику намъ приходится вписать не одно, а цѣлыхъ два самостоятельныхъ сочиненія нашей собственной фабрикаціи.

Это трогаетъ и радуетъ наше патріотическое сердце. Темныя пятна, которыя мы замѣтили и на которыя мы указали въ трудѣ г. Ушинскаго, нисколько не умаляютъ этой радости; не умаляютъ ее и тѣ темныя пятна, которыя мы замѣчаемъ и на которыя мы укажемъ въ трудѣ г. Морошкина. Что за бѣда? вѣдь и на солнцѣ есть темныя пятна, какъ же имъ не быть въ первыхъ самостоятельныхъ опытахъ нашихъ собственныхъ ученыхъ? Одинъ изъ существенныхъ недостатковъ- труда г. Ушинскаго состоялъ, какъ мы видѣли, въ томъ, что авторъ, прикрываясь заманчивымъ словомъ "фактъ", преподноситъ намъ подъ этой благовидной формой собственныя свои гипотезы и притомъ гипотезы весьма сомнительнаго характера, т. е. онъ постоянно старается выйти изъ области дѣйствительныхъ фактовъ, чтобы перейти въ область фантазіи, фантазіи, правда, благонамѣренной, но все-же фантазіи. Такія поползновенія, на обыденномъ языкѣ, называются обыкновенно "широкими" взглядами, и во многихъ случаяхъ они бываютъ очень полезны и даже необходимы, хотя г. Ушинскій сдѣлалъ бы лучше, если бы оставилъ ихъ въ сторонѣ. Совершенно противоположный упрекъ мы можемъ сдѣлать г. Морошкину. Трудъ его страдаетъ крайнею узкостью и односторонностью взгляда. Онъ хотѣлъ написать исторію іезуитовъ въ Россіи, но вмѣсто того далъ намъ только сборникъ фактовъ, рисующихъ отношенія іезуитовъ къ русскому правительству; объ отношеніи же ихъ къ русскому обществу -- онъ почти ничего не говорить, а если и говоритъ, то не иначе какъ общими мѣстами: "развращали молъ, искушали." На іезуитовъ и ихъ стремленія онъ смотритъ въ высшей степени односторонне. Мы далеки оттого, чтобы идеализировать эти стремленія; мы далеки оттого, чтобы защищать этотъ дикій цвѣтокъ, выросшій на гниломъ болотѣ среднихъ вѣковъ. Но мы все-таки не можемъ допустить, чтобы только одни эгоистическіе, чисто-личные мотивы двигали лучшими а ревностнѣйшими представителями этого ордена, которымъ самъ г. Морошкинъ не отказываетъ ни въ обширномъ умѣ, ни въ высокой образованности. Прочтя его книгу, мы остаемся въ недоумѣніи; въ чемъ же заключалась та магическая сила, которая покоряла іезуитамъ толпы поклонниковъ ихъ, разбросанныхъ но Европѣ отъ дворца и до монашеской кельи. Въ чемъ заключалась таинственная сила ихъ могущественнаго вліянія? И какое дѣйствіе производило это вліяніе на общество, разсматриваемое внѣ правительственныхъ сферъ? Г. Морошкинъ не даетъ отвѣта на эти вопросы. Онъ даже не подозрѣваетъ ихъ существованія, что, но нашему мнѣнію, составляетъ существенный недостатокъ его книги, отнимающій у нея право на значеніе строго-историческаго труда. Но опять повторимъ, какъ сборникъ, въ высшей степени любопытныхъ фактовъ, ясно обрисовывающихъ одну изъ сторонъ исторіи іезуитовъ въ Россіи, -- она заслуживаетъ полнаго вниманія читателей,-- тѣмъ болѣе, что большинство этихъ фактовъ будетъ для нихъ совершенною новостью. Объ отношеніяхъ правительства Екатерины II и Павла I къ іезуитамъ очень мало говорится въ нашихъ историческихъ руководствахъ, между тѣмъ эти отношенія отличаются такими своеобразными чертами, что на нихъ стоитъ остановиться не одному только историку, но и всякому мыслящему человѣку.

Восемнадцатый вѣкъ былъ очень несчастнымъ вѣкомъ для іезуитскаго ордена. Противъ него возстали не только вольнодумцы философы, но и всѣ сильные міра сего, министры и короли, банкиры и капиталисты,-- возстали съ такою же фанатическою яростью, съ которою прежде заискивали и раболѣпствовали передъ нимъ. Не было такой мерзости, которая не приписывалась бы іезуитамъ; полицейскіе сыщики видѣли въ нихъ заговорщиковъ и цареубійцъ, ихъ проискамъ приписывались народныя волненія; либералы, вышедшіе изъ іезуитскихъ коллегій, видѣли въ нихъ отъявленныхъ враговъ разума, неисправимыхъ обскурантовъ; поэты и романисты рисовали ихъ какими-то невѣроятными чудовищами, похожими.... на все, что хотите, но только не на людей. Однимъ словомъ, гнѣвъ учениковъ противъ своихъ наставниковъ не зналъ ни предѣла, ни приличія; и подъ ударами этого гнѣва, говоритъ г. Морошкинъ, "іезуиты пали, какъ надаютъ червивые плоды, при малѣйшемъ движеніи вѣтра." Паденіе это, какъ и водится, историки приписываютъ торжеству разума надъ духомъ тьмы и невѣжества. Мы отъ души рады видѣть, вмѣстѣ съ историками, въ каждомъ историческомъ фактѣ торжество разума надъ духомъ тьмы и невѣжества,-- но насъ удивляетъ одно: отчего тотъ же духъ разума такъ щепетиленъ и разборчивъ на счетъ проявленій духа тьмы и невѣжества. Отчего онъ такъ строгъ и неумолимъ къ однимъ изъ нихъ, и такъ милостивъ и любезенъ -- къ другимъ? Отчего онъ, возставая противъ принциповъ іезуитскаго ордена, защищалъ и восхвалялъ тѣ же самые принципы, только подъ другою формою и въ другомъ видѣ? Въ политикѣ, въ администраціи, въ общественной и семейной жизни были свои Лойолы, маленькіе и большіе, съ тѣми же назиданіями и взглядами на человѣческія отношенія, но только въ разноцвѣтныхъ костюмахъ, и духъ разума не только не вооружался противъ нихъ, но жилъ съ ними душа въ душу, какъ и теперь продолжаетъ мирно уживаться. За что же этотъ духъ разума особенно не возлюбилъ іезуитовъ и произвелъ противъ нихъ яростную реакцію?

Какъ бы то ни было, но эта реакція заставила іезуитовъ бѣжать отвсюду, и вынудила наконецъ у папы Климента XIV (въ 1773 г.) его знаменитый бреве, которымъ изрекался смертный приговоръ всему іезуитскому ордену, "этой папской гвардіи, папскому аргусу", какъ говоритъ г. Морошкинъ. Этимъ бреве орденъ совершенно уничтожался; но прочтеніи его, бумаги и документы іезуитскихъ общинъ, ризницы, мебель и другія вещи немедленно опечатывались. При этомъ іезуитамъ запрещалось носить платье своего ордена, а также отправлять какія бы то ни было духовныя должности: священнодѣйствовать, проповѣдывать, исповѣдывать и выходить изъ своихъ домовъ до опредѣленнаго времени.

Самыя ревностныя католическія страны отказывались дать имъ поддержку; папское бреве разверзло, повидимому, ничѣмъ не наполненную пропасть между католицизмомъ и іезуитизмомъ. Дѣйствительно, ни одинъ католическій государь не рѣшался взять ихъ подъ свою защиту. Проклятые, изгнанные и преслѣдуемые іезуиты нашли себѣ пристанище и покровительство только въ двухъ государствахъ Европы въ протестантской Пруссіи и въ православной Россіи. Но и въ Пруссіи они удержались недолго; въ 1787 году она были удалены и оттуда. Главнымъ ихъ пріютомъ и центромъ ихъ дѣятельности осталась одна Россія.

Въ періодъ присоединенія бѣлорусскихъ областей къ Россіи (что случилось за годъ до изданія папскаго бреве) іезуиты, поселившіеся въ Бѣлоруссіи еще со временъ Баторія, составляли уже тамъ настолько обширную корпорацію, что могли выдѣлить изъ себя необходимое число для образованія литовской іезуитской вице-провинціи.

"Во всей литовской провинціи, говоритъ г. Морошкинъ, считалось тогда 1,077 іезуитовъ, изъ которыхъ 473 были священниками. Провинціаломъ этой провинціи былъ Казиміръ Соболевскій. На долю же Бѣлоруссіи приходилось 200 іезуитовъ или около того. Здѣсь они имѣли 6 коллегій (въ Полоцкѣ, Витебскъ, Оршѣ, Мстиславѣ, Могилевѣ и Динабургѣ; и нѣсколько миссій и резиденцій (стр. 54-- 55).

Соболевскій, какъ подданный Польши, гдѣ папское бреве объ уничтоженіи іезуитскаго ордена, немедленно приведено было въ исполненіе, не хотѣлъ болѣе оставаться въ іезуитскомъ орденѣ, снялъ съ себя іезуитское платье и поступилъ въ одну приходскую церковь простымъ священникомъ. За отреченіемъ провинціала вся власть его должна была перейти въ руки вице-провинціала Станислава Черневича, ректора полоцкаго Коллегіума. Вотъ что говоритъ о немъ г. Морошкинъ:

"Едва ли когда нибудь судьба іезуитскаго ордена, въ его критическія минуты, находилась въ такихъ надежныхъ рукахъ, въ какихъ она была теперь. Черневичъ получилъ воспитаніе въ виленскомъ Коллегіумѣ, въ которомъ впослѣдствіи самъ сдѣлался наставникомъ и пріобрѣлъ репутацію весьма ученаго и образованнаго человѣка. Какъ человѣкъ, выдававшійся въ ряду своихъ собратій, особенною изворотливостью своего ума, онъ призванъ былъ генераломъ іезуитовъ Риччи въ Римъ, гдѣ состоялъ нѣсколько лѣтъ въ родѣ секретаря или товарища главнаго представителя интересовъ польскихъ іезуитовъ при іезуитскомъ генералѣ. Главная обязанность "то состояла въ томъ, чтобы знакомить генерала іезуитовъ со всѣми событіями своей родины, а также съ лицами и ихъ склонностями и сообщать ему не столько офиціальныя, сколько неофиціальныя свѣденія о нихъ. Науку шпіонства, столь усовершенствованную въ іезуитскомъ институтѣ, Черпевичъ долженъ быль изучить до основаній я всѣхъ тонкостей, такъ сказать ex officio, но обязанности своего званія. Здѣсь же у самого центра іезуитизма, онъ вполнѣ познакомился съ духомъ іезуитскаго ордена и проникся его стремленіями" (стр. 66.)

Вотъ этотъ-то человѣкъ стоялъ во главѣ управленія бѣлорусскими іезуитами, въ тотъ критическій моментъ, когда мечъ Дамокла, казалось, готовъ былъ опуститься на ихъ головы. Отвергнутые своимъ римскимъ главою и всѣмъ католическимъ міромъ, они рѣшились ойереться на свѣтскую власть не католическаго правительства. Повидимому, это рѣшеніе было столько же смѣлымъ, сколько и неудобоисполнимымъ. Бѣлорусскимъ іезуитамъ были не безъизвѣстны традиціи русской политики, но отношенію къ ихъ ордену. Петръ изгналъ ихъ изъ Россіи и навсегда воспретилъ имъ въѣздъ въ ея предѣлы. Екатерина II, въ первое время своего царствованія, относилась къ іезуитамъ крайне неблагосклонно; она постоянно старалась противодѣйствовать имъ въ Польшѣ и ни подъ какимъ видомъ не допускала ихъ въ Россію. Но присоединеніи къ имперіи Бѣлоруссіи, большинство населенія которой при надлежало къ католическому вѣроисповѣданію, наше правительство должно было бы невидимому отнестись къ нимъ еще строже, такъ какъ въ интересахъ его политики было, по возможности, стараться стѣснить и ограничить католическій элементъ въ новыхъ провинціяхъ; іезуиты же являлись самыми могущественными и вліятельными представителями этого элемента. И дѣйствительно" въ своемъ Наказѣ, ново-назначенному бѣлорусскому генералъ-губернатору Чернышеву, Екатерина писала объ іезуитахъ:

"Іезуитскимъ монастырямъ, школамъ и учителямъ сдѣлайте перепись. Вы за ними наипаче недреманно смотрѣть имѣете, яко за коварнѣйшимъ изъ всѣхъ прочихъ латинскихъ орденовъ."

Несмотря на такое неблагопріятное отношеніе къ нимъ свѣтской власти, отношеніе, вызываемое ни какимъ нибудь мимолетнымъ капризомъ, а весьма простыми и правильными политическими соображеніями, іезуиты не теряли надежды привлечь эту власть на свою сторону. Съ этою цѣлью они прежде всего старались внушить правительству мысль, что оно можетъ воспользоваться ихъ услугами въ своихъ собственныхъ, правительственныхъ интересахъ, что они пользуются въ странѣ огромнымъ вліяніемъ (что и было совершенно справедливо) и что все это вліяніе они готовы употребить для искорененія въ краѣ элементовъ, враждебныхъ Россіи, этими элементами были: полонизмъ и католицизмъ, и если бы іезуиты, дѣйствительно, вздумали вступить съ ними въ борьбу, то они сами затянули бы петлю на своей шеѣ. Исходъ борьбы, (если бы она когда нибудь могла имѣть мѣсто, былъ до того очевиденъ что, конечно, іезуиты и въ мысляхъ ее никогда не имѣли. Ихъ прямая выгода состояла въ усиленіи въ краѣ антирусскаго католическаго элемента, и въ этомъ смыслѣ они постоянно дѣйствовали. Однако, внушенія ихъ правительству не остались безъ послѣдствій. Не прошло и года, по присоединеніи Бѣлоруссіи, какъ уже іезуиты склонили его въ свою пользу; петровскіе законы, изгонявшіе ихъ изъ Россіи, были отмѣнены, и іезуитскій орденъ признанъ неприкосновеннымъ и узаконеннымъ. Чернышевъ и Екатерина самымъ явнымъ и недвусмысленнымъ образомъ выражали къ нему свое благоволеніе, и осыпали милостями его представителей (Черненича, Лешсевича и Катебринга), лично прибывшихъ въ Петербургъ для принесенія присяги на вѣрноподданичество.

Обезпечивъ себя такимъ образомъ со стороны свѣтской власти, іезуиты -- не безъ волненія однако, ждали рѣшенія своей судьбы изъ Рима. Ждать пришлось недолго. Въ Варшавѣ объявили бреве Климента XIV и вслѣдъ за тѣмъ виленскій списковъ Масальскій разослалъ его но своей епархіи, въ томъ числѣ и но Бѣлоруссіи, которая, собственно говоря, теперь уже не подлежала его вѣдомству, такъ какъ Екатерина II образовала изъ нея особую бѣлорусскую епархію, поставивъ во главѣ ея извѣстнаго епископа Сестренцевича. На обязанности этого послѣдняго и лежало приведеніе папскаго бреве въ исполненіе. Но, по указанію Екатерины, никакая папская булла, никакое папское бреве не могли быть приводимы въ исполненіе безъ ея предварительнаго согласія. Сестренцевичъ, заклятый врагъ и ненавистникъ іезуитовъ, спѣшитъ къ Екатеринѣ съ панскимъ бреве, но Черневичъ, Ленкевичъ и Катебрнигъ предупреждаютъ его. Прибывъ въ столицу нѣсколькими днями раньше епископа, они тотчасъ же обратились за помощью и совѣтомъ къ своему покровителю Чернышеву. Результатомъ переговоровъ ихъ съ Чернышевымъ было прошеніе, поднесенное ими отъ имени всѣхъ русскихъ іезуитовъ -- Екатеринѣ II. Въ этомъ прошеніи іезуиты смиренно просятъ у Екатерины II позволенія покориться бреве Климента XIV объ уничтоженіи ихъ ордена. Относительно отвѣта они не безпокоились: онъ былъ имъ данъ уже заранѣе. Принявъ прошеніе, Екатерина отвѣчала Черневичу слѣдующими словами:

"Вы должны повиноваться папѣ въ предметахъ догматическихъ, а въ остальныхъ вещахъ вашимъ государямъ. Я замѣчаю, что вы совѣстливы. И напишу моему посланнику въ Варшавѣ, чтобы онъ переговорилъ объ этомъ съ папскимъ нунціемъ и разсѣялъ бы вашу мнительность".

Къ этому Чернышевъ проницательно добавилъ, что:

"Папа вѣроятно, будетъ смотрѣть не безъ удовольствія на существованіе іезуитовъ въ Бѣлоруссіи".

Вслѣдъ за тѣмъ Сестренцевичъ получилъ предписаніе не обнародовать папскаго бреве и оставить іезуитовъ въ томъ положеніи, въ какомъ они были.

Однако предсказаніе Чернышева относительно того удовольствія, которое будто бы испытаетъ папа, узнавъ, что его бреве не обнародовано и не приведено въ исполненіе, не совсѣмъ оправдалось. Папа чувствовалъ себя глубоко оскорбленнымъ и страшно разгнѣвался. Гнѣвъ его прежде всего обратился на непокорныхъ сыновъ церкви, на дерзкихъ ослушниковъ его повелѣнія, а непокорные сыны съ смиреніемъ отвѣчали ему, что они отъ всей души рады покориться св. отцу, но вѣрноподданическая присяга не дозволяетъ имъ ослушаться распоряженія императрицы. Тогда пана, видя, что съ сынами ничего не подѣлаешь, обратился къ иностраннымъ дворамъ, прося ихъ посредничества. Бурбонскій и австрійскій дворы изъявили ему на это полную готовность. Однако и ихъ посредничество ни къ чему не привело. Іезуиты не только не были потревожены, но напротивъ съ каждымъ годомъ на нихъ сыпались все новыя и новыя милости. Послѣ всѣхъ этихъ попытокъ, Римскій дворъ рѣшился отказаться отъ прямаго образа дѣйствій и пустилъ въ ходъ хитрости: Сестренцевичу, какъ мы уже сказали, врагу іезуитовъ, предложенъ былъ слѣдующій планъ къ уничтоженію іезуитскаго ордена, онъ долженъ былъ стараться опустошить іезутскія коллегіи разсылкою іезуитовъ въ разныя мѣста для исправленія будто бы разныхъ духовныхъ требъ и порученій; такимъ образомъ іезуиты были бы разсѣяны и не имѣли бы центровъ для соединенія своего института; коллегіи ихъ сами собою опустѣли бы. Планъ былъ очень хитрый и очень тонкій. Но іезуиты нашли и тутъ возможность увернуться: чуть только Сестренцевичъ началъ приводить его въ исполненіе, они сейчасъ же обратились съ жалобою на него Чернышеву. И хотя епископъ дѣйствовалъ въ предѣлахъ своей власти и закона, хотя онъ имѣлъ полное право разстасовывать по произволу подчиненное ему духовенство, однако Чернышевъ не только принялъ жалобу іезуитовъ, но еще послалъ Сестренцевичу нагоняй.

"Вашему преосвященству извѣстно, писалъ онъ ему, что Государыня приняла подъ свою защиту и покровительство іезуитовъ Бѣлоруссіи, и желаетъ, чтобы они пребывали въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ бы ш прежде, т. е. со всѣми своими прежними правами, привилегіями, правилами и обычаями, и чтобы никто не смѣлъ никакъ, ни прямо, ни косвенно противодѣйствовать имъ, не только во внутреннемъ ихъ управленіи, въ отправленіи ихъ обязанностей, но даже и въ томъ, что относится къ ихъ храмамъ, домамъ, коллегіямъ и т. п.. Августѣйшая Государыня не потерпитъ, чтобы дѣлалось имъ какое нибудь притѣсненіе и обида. Обо всемъ этомъ были предувѣдомлены ваше преосвященство, но несмотря на то, дошло до свѣдѣнія нашего, что вы простираете власть свою надъ іезуитами далѣе начертанныхъ вамъ границъ и. кажется, стремитесь угнетать и ослаблять это общество".

Затѣмъ слѣдуетъ изложеніе жалобы іезуитовъ и внушеніе.

"Я надѣюсь, что на будущее время вы всѣми силами постараетесь исполнять предписанія Государыни, такъ что на будущее время іезуиты не только не встрѣтятъ со стороны вашей какого либо оскорбленія и стѣсненія, но даже не подадите имъ ни малѣйшаго повода жаловаться на васъ".

По этому документу, читатели, могутъ составить себѣ понятіе о томъ, какою силою и вліяніемъ пользовались іезуиты при Екатеринѣ. И эта сила и вліяніе съ каждымъ годомъ росли все болѣе и болѣе, и съ 1780 года, когда въ Полоцкѣ открытъ былъ іезуитскій новиціатъ, Бѣлоруссія сдѣлалась для іезуитовъ такимъ же центромъ, какимъ прежде былъ Римъ.

"На вѣсть объ открытіи новиціата въ Полоцкѣ, говоритъ г. Морошкинъ, тотчасъ отозвались всѣ іезуиты во всемъ свѣтѣ и потянулись изъ всѣхъ угловъ въ Бѣлоруссію,-- по преимуществу явились выходцы изъ Польши, Франціи, Германіи, Швейцаріи и Италіи. Сюда стремились теперь люди разныхъ званій, съ различными знаніями, искуствами и ремеслами; тутъ были механики, живописцы, медики, библіофилы, археологи, астрономы, химики, доктора, изобрѣтатели и строители разныхъ машинъ. Натискъ іезуитовъ изъ за границы въ Полоцкъ былъ такъ великъ, что принуждены были начальники ордена отказывать нѣкоторымъ за недостаткомъ помѣщенія. Для облегченія пріѣзда заграничныхъ іезуитовъ было сдѣлано все возможное со стороны русскаго правительства и со стороны бѣлорусскихъ іезуитовъ и ихъ друзей". (стр. 1711--171).

Теперь для того, чтобы окончательно упрочиться и организоваться, іезуитамъ оставалось только одно -- учредить у себя генерала. Имѣя своего генерала. іезуиты вышли бы изъ подъ ферулы епископа и образовали бы замкнутый и объединенный институтъ. Въ 1782 году они достигли и этой цѣли: имъ дозволено было избрать изъ среды своей "генеральнаго викарія, которымъ провинціалы и прочіе ихъ начальники, по правиламъ ордена ихъ, перемѣняемы будутъ". Такимъ-то образомъ, іезуитскій орденъ снова возродился и окрѣпъ, вдали отъ Рима и Италіи, и панское бреве не уничтожило, а только на время парализировало его дѣятельность, перенеся его центръ изъ одного угла Европы въ другой. Но, разумѣется, папа тутъ былъ не причемъ: факты, которые мы обозрѣли здѣсь въ бѣгломъ очеркѣ, ясно показываютъ, что возрожденіе іезуитскаго ордена произошло противъ его воли. Пана также искренно хотѣлъ уничтожить одну изъ могущественнѣйшихъ опоръ католицизма, одну изъ могущественнѣйшихъ опоръ своего трона, какъ искренно правительство Екатерины II старалось поддержать и разнять въ Бѣлоруссіи элементъ, наиболѣе противный видамъ и интересамъ его политики.

Политика Павла, по отношенію къ іезуитамъ, составляетъ только продолженіе политики Екатерины, съ тою разницею, что Навелъ еще съ большею энергіею покровительствовалъ ихъ видамъ и стремленіямъ. При немъ іезуиты перенесли центръ своей дѣятельности изъ Бѣлоруссіи въ Петербургъ. Здѣсь въ ихъ pj ш была передана католическая церковь св. Екатерины, при которой они устроили коллегіи, аптеку и выставку механическихъ произведеній; имъ возвращены были имѣнія, отнятыя у ордена во время польскаго владычества я теперь находившіяся въ казенномъ управленіи. Представители ихъ, въ особенности извѣстный іезуитъ Груберъ и Мануччи пользова лисъ самымъ сильнымъ и неотразимымъ вліяніемъ на государя.

"Вліяніе Грубера, говоритъ г. Морошкинъ, достигло такой недосягаемой высоты, что передъ нимъ изгибались (сильные въ то время вельможи) Лопухинъ и Кутайсовъ" (стр. 378).

Наполеонъ I, желая привлечь Павла на свою сторону и разорвать союзъ Англіи съ Россіей), обратился прежде всего къ Груберу; въ секретныхъ письмахъ къ іезуиту онъ умоляетъ его склонить императора на союзъ съ нимъ. И Груберъ дѣйствительно сдѣлалъ чудо: послѣ нѣсколькихъ бѣседъ съ Павломъ ему удалось превратить его изъ заклятыхъ враговъ Наполеона въ его восторженнаго друга. Немедленно союзъ съ Англіей былъ разорванъ, а союзъ съ Франціей заключенъ. Этотъ фактъ всего лучше характеризуетъ тогдашнее положеніе іезуитовъ при дворѣ. Разумѣется іезуиты пользовались этимъ положеніемъ и старались извлечь изъ него всевозможныя выгоды. И наконецъ въ первый годъ нынѣшняго столѣтія имъ удалось достигнуть осуществленія своей давнишней мечты. Въ августѣ 1800 года Павелъ отправилъ къ папѣ (Пію VII) собственноручное письмо, въ которомъ онъ просилъ его отмѣнить Климентовское бреве и возстановить іезуитскій о денъ. Письмо это встрѣтило въ Римѣ весьма благосклонный пріемъ. Взгляды римскаго двора на дѣятельность и значеніе іезуитскаго ордена теперь уже значительно измѣнились; въ Римѣ опять заговорили о великихъ услугахъ, оказанныхъ орденомъ католичеству; Пій VII открыто выражалъ ему свои симпатіи. Въ то же время и въ другихъ католическихъ государствахъ буря, поднятая противъ іезуитовъ XVIII вѣкомъ, стала мало-по-малу утихать. Тяжелая реакція начинала чувствоваться повсюду и однимъ изъ первыхъ предтечъ ея былъ поворотъ общественнаго мнѣнія въ пользу ордена. Еще ранѣе письма Павла, подобная же просьба была прислана къ панѣ отъ герцога Пармcкаго. Прусскій, австрійскій и испанскій дворы объявили Пію, что они не намѣрены вмѣшиваться въ его распоряженія относительно ордена, и предоставляютъ ему въ этомъ случаѣ полную свободу дѣйствій. Въ виду такого настроенія общественнаго мнѣнія, папа не долго колебался отвѣтомъ на просьбу русскаго императора. Онъ отвѣчалъ ему собственноручнымъ письмомъ, къ которому было приложено бреве о возстановленіи іезуитскаго ордена въ Россіи. Письмо это, однако, не застало Павла въ живыхъ.

"Груберъ, говоритъ г. Морошкинъ, знавшій все, что говорилось въ Римѣ, Мадритѣ, Вѣнѣ, Парижѣ, Петербургѣ, Америкѣ, Китаѣ и Индіи, не предузналъ близкой кончины своего благодѣтеля и покровителя".

Его преемнику суждено было объявить іезуитамъ папское бреве. Съ этого момента исторія іезуитовъ въ Россіи вступаетъ въ новый періодъ, этому періоду будетъ посвященъ 2-й томъ труда г. Морошкина, который, вѣроятно, не замедлитъ выходомъ въ свѣтъ.

-----

Перейдемъ теперь къ вышедшимъ въ послѣднее время переводнымъ книгамъ. Изъ нихъ особенное вниманіе обращаетъ на себя_:Путешествіе Самуила Уайта Бэккера къ верховьямъ Нила во внутренность Африки.

Самуилъ Бэккеръ, въ мартѣ 1861 года, предпринялъ, вмѣстѣ съ своею женою, путешествіе во внутренность Африки. Цѣлью путешествія было -- открытіе таинственныхъ источниковъ Нила. Эти несчастные источники давно уже служатъ заманчивою приманкою для предпріимчивыхъ путешественниковъ. Давно уже они служатъ соблазномъ для географовъ; географическое самолюбіе давно уже страдаетъ и оскорбляется, что какъ это такъ, лосихъ поръ нельзя съ точностью узнать, откуда беретъ Нилъ свое начало? Этотъ мучительный вопросъ не даетъ имъ покоя, и такое безпокойство со стороны спеціалиста весьма понятно и, если хотите, извинительно. Но, удивительно, какъ могутъ подобныя вещи волновать и трогать обыкновенныхъ смертныхъ, непричисляющихъ себя къ цеху географовъ.

Бэккеръ, напримѣръ, полагаетъ, что въ этомъ вопросѣ замѣшана національная честь Англіи, и потому своему африканскому путешествію онъ придаетъ какой-то патріотическій характеръ.

"Мнѣ не вѣрилось, говорить онъ, чтобы Англія была побита, и хотя я не могъ навѣрное расчитывать на удачу гамъ, гдѣ многіе и лучше меня потерпѣли неудачу, но тѣмъ не менѣе и рѣшился пожертвовать всѣмъ для попытки.

Когда въ Гондоноро онъ встрѣтилъ друзей своихъ Спика и Гранта, посланныхъ англійскимъ правительствомъ для изслѣдованія источниковъ Нила, и узналъ отъ нихъ, что эти источники уже открыты, онъ страшно опечалился, несмотря на то, что уже съ избыткомъ успѣлъ испытать всѣ прелести путешествія по дикой, неизвѣстной странѣ, населенной жестокими и кровожадными варварами.

"И, разсказываетъ онъ самъ про себя, упалъ духомъ и сказалъ даже Спику: "неужели на мою долю не осталось и листочка отъ вашихъ лавровъ" (стр, 61.)

Отсюда ясно, что Бэккеръ смотрѣлъ на открытіе источниковъ Нила, какъ на такую міровую задачу, участвовать въ разрѣшеніи которой, хотя чѣмъ нибудь, уже значитъ заслужить право на вѣчную благодарность современниковъ и потомства. На такія увлеченія въ наше время можно смотрѣть съ такимъ же пожиманіемъ плечей, какъ въ средніе вѣки смотрѣли на сытыхъ дилеттантовъ, увлекавшихся открытіемъ философскаго камня. Тратить умъ, энергію, трудъ и время въ погонѣ за источниками Нила, въ разрѣшеніи нильскаго вопроса, въ то время, когда дома еще остается такъ много насущныхъ задачъ, связанныхъ съ интересами сотни милліоновъ людей -- это, но меньшей мѣрѣ, нерасчетливо. Впрочемъ это ниломанство имѣетъ въ себѣ одну хорошую сторону, или, правильнѣе сказать, одно хорошее послѣдствіе, которому мы не можемъ отказать въ относительной полезности. Дѣло въ томъ, что путешественники, отыскивая начало Нила и изслѣдуя линію его теченія, встрѣчались на своемъ пути со множествомъ совершенно неизвѣстныхъ туземныхъ народцевъ и оставили намъ подробныя описанія ихъ; эти описанія имѣютъ важное антропологическое и соціальное значеніе; и онѣ-то придаютъ ихъ географическимъ изслѣдованіямъ тотъ живой интересъ, ту общедоступность и занимательность, которыхъ въ противномъ случаѣ они конечно бы не имѣли. Смотря на дѣло съ этой точки зрѣнія, мы полагаемъ, что путешествіе Бэккера прочтется нашими читателями съ большимъ удовольствіемъ и дастъ имъ богатый запасъ поучительныхъ фактовъ. Бэккеръ не утомитъ ихъ географическими подробностями и вычисленіями. но онъ представитъ имъ довольно живую картину быта и нравовъ туземныхъ дикарей,-- быта и нравовъ, съ одной стороны такъ рѣзко отличающихся отъ утонченной жизни цивилизованной Европы, а съ другой стороны представляющихъ такъ много сходныхъ и аналогичныхъ съ нею чертъ. Единственный упрекъ, который, быть можетъ, можно сдѣлать Бэккеру -- это то, что онъ слишкомъ много останавливается на внѣшней сторонѣ быта дикарей. на ихъ прическахъ, костюмахъ и т. д. и слишкомъ поверхностно рисуетъ ихъ внутреннія отношенія, ихъ внутреннюю жизнь. Иногда даже онъ не говоритъ о ней ни слова. Впрочемъ упрекъ этотъ значительно ослабляется тѣмъ обстоятельствомъ, что Бэккеръ провелъ во внутренностяхъ Африки весьма короткое время и слѣдовательно не имѣлъ рѣшительно никакой возможности познакомиться съ туземцами ближе. Чтобы нагляднѣе показать читателю, чего онъ можетъ ожидать отъ беккеровскаго описанія быта и жизни африканскихъ дикарей, мы считаемъ необходимымъ привести здѣсь одинъ или два примѣра. Возьмемъ на выдержку хоть описаніе двухъ туземныхъ племенъ -- бари и лира. Замѣтимъ кстати, что эти описанія принадлежать еще къ числу наиболѣе обстоятельныхъ. Вотъ что онъ говоритъ о первомъ изъ названныхъ племенъ:

"Жилища туземцевъ отличаются полнѣйшею опрятностью. Мѣсто, занимаемое каждою отдѣльною семьею, обнесено обыкновенно густой, непроницаемой растительною изгородью изъ евфорбіи. Все пространство внутри отрады покрыто цементомъ изъ золы, песка и коровьяго помета. На этой чисто выметенной площадкѣ стоитъ одна или нѣсколько хижинъ, окруженныхъ хлѣбными амбарами, искусно сдѣланными изъ плетня, крытыми соломой и построенными на довольно высокихъ подставкахъ. Крыши хижинъ выступаютъ впередъ и такимъ образомъ даютъ тѣнь; входъ обыкновенно бываетъ фута въ два вышины. Каждый членъ семейства, по смерти, погребается въ этомъ дворѣ. На томъ мѣстѣ, гдѣ онъ зарытъ, втыкаютъ шестъ, привѣшиваютъ къ нему бычачьи рога и черепа, а верхушку украшаютъ пукомъ пѣтушиныхъ перьевъ. Мужчины всегда носятъ съ собою свое оружіе, трубку, скамейку, и когда стоятъ, то держатъ все это, исключая скамейки, ущемивъ между ногами. Мужчины стройны,-- но женщины непривлекательны, хотя и не имѣютъ, обычныхъ негритянскому типу, толстыхъ губъ и приплюснутаго носа. Естественнымъ признакомъ негритянской крови у нихъ служатъ волоса, похожія на шерсть. На животѣ, бокахъ и спинѣ, они такъ густо татуированы, что когда натираются красной охрой -- что въ большой модѣ -- то мѣста эти бываютъ похожи на широкій поясъ изъ рыбьей чешуи.

Вышеозначенная краска получается изъ собственной глины, богатой окисью желѣза. Глину эту жгутъ, толкутъ въ порошокъ и дѣлаютъ изъ нея комья, похожіе на куски мыла, съ помощью жира превращаютъ ихъ въ родъ тѣста, которымъ и натираются, какъ мужчины, такъ и женщины; они становятся похожими на свѣжіе, алые кирпичи. На всемъ тѣлѣ у нихъ нѣтъ ни волоска, кромѣ маленькаго пучка на макушкѣ, въ который они втыкаютъ одно или нѣсколько перьевъ. У женщинъ и на головѣ ничего не оставляется. Вмѣсто фиговаго листа, онѣ носятъ маленькій фартучекъ, дюймовъ въ шесть длиною, сдѣланный изъ бусъ или изъ маленькихъ колечекъ въ родѣ кольчуги; сзади привѣшивается хвостъ изъ тоненькихъ полосокъ кожи или нитокъ, спряденныхъ изъ туземнаго хлопка. Какъ фартучекъ, такъ и хвостъ прикрѣпляются къ такому же поясу какъ и у племени лира. Вотъ и весь ихъ туалетъ (стр. 53).

Далѣе говорится о томъ, что рогатый скотъ у нихъ мелокъ,-- что стрѣлы свои они намазываютъ ядовитыми веществами и что

"тетиву они натягиваютъ не двумя передними пальцами, какъ въ другихъ странахъ, а просто притягиваютъ ее немного, держа стрѣлу между среднимъ суставомъ указательнаго пальца и большимъ пальцемъ. Наконецъ "племя бари очень враждебно (кому?) и считается чуть не злѣйшимъ на всемъ Бѣломъ Нилѣ" (стр. 55).

Вотъ и все, что вы узнаете объ этомъ племени. Почти также поверхностно описаніе и другихъ племенъ. Мы выше упомянули о племени лира,-- вотъ какія свѣденія сообщаетъ, о немъ Бэккеръ:

"Они дѣлаютъ изъ волосъ войлокъ, довольно большой, покрывающія плечи и висящій сзади до лопатокъ. Носить фальшивые волосы не только не считается предосудительнымъ, по, напротивъ, всякій радуется, если ему удастся гдѣ нибудь достать ихъ. Когда человѣкъ умираетъ, у него тотчасъ-же обрѣзаютъ волоса и дѣлятъ ихъ между друзьями покойнаго, которые присоединяютъ ихъ къ своимъ. Парадный нарядъ туземцы ходятъ голые состоитъ весь въ,томъ, что этотъ волосяной войлокъ покрывается слоемъ голубоватой глины, гладко примазаннымъ, и по немъ иглой терновника тщательно выцарапываются ряды зубчиковъ, подобныхъ зубцамъ пилы. Потомъ на эту поверхность накладываются, сдѣланныя изъ бѣлой трубочной глины разныя фигуры, сверху втыкается украшеніе изъ сухожилій антилопы или жирафа, около фута въ длину и загнутое къ верху. Племя лира управляется начальникомъ, но власть его не превышаетъ власти мелкихъ начальниковъ въ странѣ Бари. Вообще, во всѣхъ странахъ, за исключеніемъ Уніора, власть начальниковъ на самомъ дѣлѣ весьма ограничена ч положеніе ихъ такъ непрочно, что власть очень рѣдко остается, въ теченіи двухъ поколѣній въ одномъ семействѣ. По смерти отца, многочисленные сыновья обыкновенно начинаютъ ссору изъ-за наслѣдства, кончающуюся всегда открытою войною и раздѣломъ коровъ и куръ, послѣ чего каждый поселяется отдѣльно и дѣлается мелкимъ начальникомъ" (стр. 292).

Полагаемъ, что эти выписки могутъ дать читателю понятіе о характерѣ описаній Бэккера, такъ что намъ съ своей стороны ничего уже не приходится прибавлять. Что же касается до внѣшней стороны изданія, то мы должны замѣтить, что оно вполнѣ удовлетворительно: переводъ сдѣланъ весьма тщательно, а приложенныя гравюры -- отличаются отчетливостью и изяществомъ.

-----

Книжка, изданная "Русскою книжною торговлею", подъ заглавіемъ: Философія естествознанія и книжка, изданная г. Таманскимъ подъ заглавіемъ: Нравственная статистика въ связи съ исторіею приложенія чиселъ къ наукамъ нравственнымъ -- имѣютъ между собою то общее сходство, что, по своему содержанію, онѣ далеко не соотвѣтствуютъ своимъ пышнымъ названіямъ. Но на этомъ сходство ихъ и прекращается. Трудъ Джона Гершеля, хотя и не соотвѣтствуетъ названію, приданному ему услужливыми издателями (на англійскомъ языкѣ онъ просто озаглавленъ "введеніе въ изученіе естественной философіи), однако, вполнѣ заслуживаетъ вниманія, читателей. Въ первыхъ главахъ авторъ говоритъ вообще о значеніи естественныхъ наукъ, -- о ихъ пользѣ и о ихъ совершенной благонадежности въ нравственномъ отношеніи. Разсужденія эти не отличаются особою оригинальностью и вращаются въ сферѣ самыхъ избитыхъ мѣстъ и совершенно безспорныхъ положеній. Едва-ли есть надобность доказывать въ настоящее время, что естественныя науки полезны, и что они не ведутъ къ невѣрію. Если еще встрѣчаются такіе чудаки, которые смотрятъ на естественно-научныя знанія, какъ на нѣчто крайне опасное и неблагонамѣренное, то съ такими людьми доводами и разсужденіями ничего не подѣлаешь. Человѣческая логика для нихъ недоступна, потому что ихъ невѣжество самымъ надежнымъ образомъ гарантируетъ ихъ отъ всякихъ поползновеній разсуждать и соображать. Большаго вниманія заслуживаетъ вторая часть книги, гдѣ авторъ разсматриваетъ принципы, на которыхъ основана успѣшная разработка естествознанія и излагаются правила, которыми долженъ руководствоваться наблюдатель при изслѣдованіи природы. Особенно важны двѣ послѣднія главы объ индукціи, о нисшихъ и высшихъ, степеняхъ обобщенія, о составленіи и повѣркѣ теоріи. Авторъ, вполнѣ признавая ту легкость, съ которою умъ человѣческій склоненъ къ умозрѣнію, къ выведенію общихъ законовъ, чуть только онъ замѣчаетъ между ними какую-нибудь аналогію, -- точно опредѣляетъ правило для повѣрки гипотетическихъ теорій.

"Встрѣчая часто противорѣчивыя теоріи и объясненія одного и того-же явленія, -- говоритъ онъ, -- не должны ли мы воздержаться отъ всякихъ теорій и гипотезъ? Конечно не должны. Est quodam prodire tenus si non datur ultra. Гипотеза относительно теорій -- тоже самое, что ближайшія при чины относительно частныхъ индукцій, онѣ заставляютъ насъ отыскивать аналогію, побуждаютъ насъ къ изслѣдованіямъ. Гипотеза хорошо задуманная и вызванная разумнымъ индуктивнымъ обсужденіемъ общихъ законовъ, въ заключеніе почти всегда даетъ намъ возможность сдѣлать новый шагъ въ обобщеніяхъ, и свести многіе изъ такихъ законовъ въ одно общее выраженіе. Но въ этомъ заключается только очень ограниченная доля важности и пользы, приносимой гипотезами: можетъ случиться (и это случилось съ ученіемъ о волнообразномъ движеніи свѣта), что на сторонѣ гипотезы накопляется такое количество аналогій и вѣроятностей, что намъ остается принять одно изъ двухъ, -- или дѣло дѣйствительно происходитъ согласно съ предположеніемъ, или оно идетъ настолько паралельно съ послѣднимъ, что можетъ имѣть съ нимъ нѣкоторые общіе способы выраженія, по крайней мѣрѣ, относительло извѣстныхъ явленій. Это уже очень большой шагъ, не только самъ но себѣ, какъ путь для философскихъ умозаключеній, но и по своимъ примѣненіямъ. Какіе бы выводы мы не дѣлали изъ подобной гипотезы, выводы эти должны имѣть въ свою пользу, по крайней мѣрѣ, значительную вѣроятность. Такимъ образомъ мы наталкиваемся на многіе любопытные опыты, -- на многія полезныя и важныя изобрѣтенія, о которыхъ безъ этой гипотезы мы никогда и не подумали бы и которыя, если оправдаются практикою, уже сами по себѣ составляютъ пріобрѣтеніе для науки и искуства". (стр. 195).

Однако, для того, чтобы свобода умозрѣнія не перешла въ "буйное своеволіе раба, вырвавшагося изъ своихъ оковъ", какъ выражается Гершель,-- необходимо ограничить ее извѣстными правилами.

Создавая какую нибудь теорію или гипотезу, мы, продолжаетъ Гершель, должны отдать себѣ разумный отчетъ въ тѣхъ естественныхъ явленіяхъ, которыхъ она касается; намъ прежде всего необходимо разобрать тѣ факторы, которыми эти явленія обусловливаются, или тѣ условія, которыя мы считаемъ за конечныя причины послѣднихъ. Факторовъ этихъ мы не можемъ изобрѣтать по своему произволу, они, но своимъ свойствамъ, должны быть согласны съ тѣми основными принципами, которые опытъ открываетъ въ природѣ и принимать участіе въ явленіяхъ, сходныхъ съ тѣми, о которыхъ идетъ рѣчь; или факторы эти должны быть такими, чтобы присутствіе въ данномъ случаѣ могло бы быть обнаружено несомнѣнными признаками".

Далѣе онъ разсматриваетъ законы, управляющіе дѣйствіемъ этихъ первичныхъ факторовъ и установляетъ правила для провѣрки теоріи вообще. Въ третьей части книги представленъ краткій обзоръ главнѣйшихъ ученій физики, раздѣленіе ея на части и соотношеніе этихъ частей между собою. Изложеніе отличается необыкновенною ясностью и популярностью, и въ тоже время даетъ читателю весьма удовлетворительное понятіе о современномъ положеніи этой науки и объ относительномъ значеніи каждой изъ ея частей. Заключительная глава посвящена разсмотрѣнію причинъ быстраго успѣха физическихъ знаній въ настоящее время, сравнительно съ успѣхомъ ихъ въ болѣе ранніе періоды. Причины эти, какъ и слѣдовало ожидать, авторъ видитъ въ

"громадномъ увеличеніи богатствъ и распространеніи образованія, доставившихъ необходимый досугъ и развившихъ вкусъ къ умственнымъ занятіямъ, а также въ расширеніи средствъ для этого занятія", (стр. 344).

Вообще эта глава не заслуживаетъ особаго вниманія и безъ всякаго ущерба для читателей могла бы быть даже и не написана авторомъ. Помѣщая ее въ концѣ книги, онъ руководствовался, вѣроятно, тѣми же побужденіями, которыя заставляютъ дирекцію театра давать обыкновенно въ заключеніе спектакля какой нибудь веселый дивертисментъ.

-----

Что же касается до книжки, преподнесенной публикѣ г. Ламанскимъ, то о ней не стоитъ много и распространяться. Половину ея не стоитъ даже и разрѣзать, другую половину (88 страничекъ разгонистой печати, въ 16-ю долю листа) читатели, никогда ничего нечитавшіе по части статистики, могутъ пробѣжать не безъ пользы для себя. Однако, даже ради этихъ 88 страничекъ не стоитъ покупать цѣлой книги (въ которой впрочемъ всего только 148 странички малаго формата), за которую издатель назначилъ не только уже неумѣренную, а просто невѣроятную цѣну -- 2 р. 25 к. Та половина книги, о которой мы сказали, что ее не стоитъ разрѣзать, состоитъ изъ безсодержательнаго предисловіи (неизвѣстно дли кого и для чего написаннаго) Вагнера и еще болѣе безсодержательной статьи Герри, весьма неосновательно названной изслѣдованіемъ и весьма легкомысленно озаглавленной: "Исторія приложенія чиселъ къ наукамъ нравственнымъ". Это совсѣмъ не исторія, а просто самый краткій и поверхностный обзоръ развитія статистическихъ учрежденій во Франціи, въ связи съ развитіемъ теоріи математической школы. Обзоръ этотъ, какъ и вся статья Герри, не заслуживаетъ ни малѣйшаго вниманія. Остановиться можно только на другой статьѣ маститаго математика, статистика и философа Дробиша (занимающей остальную половину книги), озаглавленной "Нравственная статистика". Авторъ, разсмотрѣвъ въ ней общія основанія теоріи вѣроятности въ приложеніи къ статистикѣ, устанавливаетъ весьма точный и правильный взглядъ на такъ называемые законы необходимости, законы неизмѣннаго повторенія явленій въ сферѣ человѣческихъ дѣйствій и поступковъ. Вотъ главнѣйшіе результаты, къ которымъ приводитъ его анализъ фактовъ нравственной статистики:

1) Вѣчная законность, какую нравственная статистика доказываетъ для произвольныхъ человѣческихъ дѣйствій, происходитъ не отъ фаталистическаго закона, не отъ судьбы, требующей слѣпой покорности и свершающейся съ неодолимой силой, а напротивъ того составляетъ продуктъ постоянныхъ, но могущихъ видоизмѣняться причинъ. 2) Законность, доказываемая нравственною статистикою, относится только къ извѣстнымъ классамъ произвольныхъ человѣческихъ дѣйствій и всегда только къ небольшой дробной части населенія страны,-- части, особенно способной къ этимъ дѣйствіямъ. Какъ средній человѣкъ вообще, такъ и въ особенности средній человѣкъ мужского и женскаго пола и извѣстнаго возраста, ничто иное, какъ отвлеченная математическая фикціи, которую можно допустить потому, что она показываетъ отношенія числа лицъ, совершающихъ извѣстное дѣйствіе, къ числу лиць того же класса, не совершающихъ его; но это отвлеченное понятіе вовсе не имѣетъ того значенія, что будто всѣ индивидуумы этого класса принимаютъ дѣйствительное участіе въ этихъ различныхъ дѣйствіяхъ. 3) Способность къ дѣйствіямъ, изслѣдуемымъ нравственною статистикою, основывается частью на свойствахъ человѣческой природы вообще, частью на особенныхъ племенныхъ и въ особенности соціальныхъ условіяхъ. 4) Постоянство статистическихъ цифръ указываетъ только на то, что въ современныхъ обществахъ поводы и случай къ дѣйствіямъ, къ которымъ относятся эти цифры, ежегодно повторяются почти равномѣрно, вслѣдствіе слишкомъ упорной устойчивости даннаго общественнаго statu quo. Наконецъ 5) Если подъ именемъ произвольныхъ дѣйствій понимать такія, которыя единственно и цѣликомъ составляютъ результатъ одного желанія (или, какъ иногда выражаются метафизики,-- самоопредѣленія), то нравственная статистика, въ предѣлахъ, по крайней мѣрѣ, доступной ея области, отрицаетъ дѣйствительность существованія подобныхъ дѣйствій и объявляетъ такой произволъ чистымъ заблужденіемъ, потому что она вездѣ находитъ поводы, основанія, побудительныя причины дѣйствовать" (стр. 85).

-----

Послѣ такого вывода нравственной статистики весьма назидательно перейти къ умозрѣніямъ философіи уголовнаго права. Философія уголовнаго права!! Но неужели есть еще такіе наивные простаки, которыя вѣрятъ въ эту удивительную и по истинѣ неуловимую науку? Признаемся, мы сомнѣвались въ возможности ихъ существованія въ нашъ положительный реальный вѣкъ. Мы полагали, что эту странную науку можно еще излагать съ кафедръ разныхъ учебныхъ заведеній. Но мы никакъ не могли себѣ представить, чтобы могъ найтись такой чудакъ, который бы вздумалъ открывать ея таинственныя истины простымъ смертнымъ изъ одной любви къ искуству. Теперь однако оказывается, что мы ошибались. Оказывается, что есть чудаки, не только отваживающіеся преподносить почтенной публикѣ "философію уголовною права" въ популярномъ изложеніи; но даже дерзко увѣряющіе, что будто преподносимое ими кушанье -- очень вкусное и крайне необходимое для нормальнаго питанія организма. Такимъ невѣроятнымъ чудомъ является г. Франкъ, профессоръ въ парижской "Collège de France", издавшій въ популярномъ изложеніи философію уголовнаго нрава, и объявившій, будто безъ нея "государство разрушится, нравственность неосуществима на землѣ, личная свобода и общественный порядокъ явятся въ опасности" и т. д. и что вслѣдствіе всего этого она должна интересовать "не только философа и законовѣда," но и каждаго образованнаго человѣка (стр. 2J. Послѣ этой балаганной рекламы, читатель догадывается, отъ какихъ бѣдъ и напастей спасаетъ насъ эта удивительная философія. Но какъ же это происходитъ? Откуда она почерпаетъ свои волшебные талисманы? Мы много уже разъ поднимали эти вопросы и каждый разъ анализъ фактовъ приводилъ насъ къ тому убѣжденію, что такъ-называемая философія уголовнаго права есть не болѣе, какъ тоже самое положительное уголовное право, только изложенное въ нѣсколько другомъ порядкѣ и съ другою цѣлью. Мы считаемъ излишнимъ снова повторять и доказывать эти мысли но поводу такой, во всѣхъ отношеніяхъ, пустой и ничтожной книжонки, какъ сочиненіе профессора Франка.

Въ ней нельзя отыскать, при самомъ тщательнѣйшемъ осмотрѣ, ни единой крупинки оригинальности, ни одной сколько нибудь самостоятельной мысли, все старо и избито; избитое изложеніе избитыхъ теорій, избитое опроверженіе ихъ -- избитыми аргументами, избитая постановка вмѣсто нихъ другой, столь же мало состоятельной теоріи; избитыя разсужденія о соразмѣрности между преступленіемъ и наказаніемъ, избитыя жалобы на нѣкоторыя слишкомъ жестокія наказанія, избитый протестъ противъ смертной казни и проч. и проч. Какимъ образомъ могло кому нибудь придти въ голову переводить на нашъ многострадальный языкъ весь этотъ избитый и старый хламъ, и притомъ еще хламъ, изложенный крайне-безпорядочно и ненаучно, мы рѣшительно недоумѣваемъ. И полагаемъ, что всякій, кто будетъ имѣть несчастіе, подобно намъ, прочесть эту книгу до конца, придетъ въ точно такое же недоумѣніе. И на кого это разсчитывалъ переводчикъ даже въ нашей благодушной и всепрощающей публикѣ? На чей это счетъ онъ спекулировалъ? Вѣрно, онъ разсчитывалъ на учащуюся молодежь. Потому спѣшимъ предупредить ее, что она не найдетъ въ книжонкѣ Франка рѣшительно ничего для себя пригоднаго, рѣшительно ничего такого, чего бы она не знала гораздо лучше и основательнѣе изъ своихъ школьныхъ записокъ. Историческая часть, т. е. изложеніе основныхъ теорій уголовнаго права, крайне поверхностна и нелѣпа. Такъ, напримѣръ, о теоріи Гегеля и его послѣдователей не говорится у франка ни слова, какъ будто ее совсѣмъ не существовало. Критика теорій изъ рукъ вонъ плоха, собственная же теорія, какъ извѣстно, очень старая и столь же мало состоятельная какъ и всѣ предыдущія теоріи. Вторая часть книги, въ которой опредѣляется понятіе о преступленіи вообще и разсматриваются нѣкоторые особые роды преступленій (самоубійство, дуэль, диффамація мертвыхъ, ростовщичество и преступленія по дѣламъ печати) -- еще слабѣе (если только это возможно) первой. Авторъ здѣсь возстаетъ противъ общепринятаго опредѣленія, даваемаго обыкновенно юристами преступленію (преступленіе есть дѣяніе, закономъ уголовнымъ воспрещенное подъ страхомъ наказанія) и смѣшивая нравственную точку зрѣнія съ юридической, измышляетъ свое собственное опредѣленіе, но которому преступленіе есть дѣйствіе, нарушающее не право вообще, охраняемое даннымъ уголовнымъ закономъ, а право, "основанное на нравственномъ законѣ. Это образчикъ франконскаго глубокомыслія! И это называется философіею уголовнаго нрава въ популярномъ изложеніи. Замѣчательно, что эта вторая часть, начинающаяся такимъ удачнымъ опредѣленіемъ преступленія, кончается неменѣе удачнымъ и въ особенности весьма" умѣстнымъ разборомъ романа Б. Гюго (Les Misérables.) Разборъ этотъ до того уже нелѣпъ, что даже самъ переводчикъ, человѣкъ крайне-снисходительный ко всякаго рода нелѣпостямъ, не рѣшился переводить его на русскій языкъ. Такая воздержанность дѣлаетъ ему большую честь. Дѣйствительно, но тѣмъ отрывкамъ, которые онъ приводитъ изъ этого знаменитаго разбора, можно съ достаточною основательностью судить, каковъ долженъ быть весь разборъ. Глубокомысленный авторъ, видите ли, силится доказать, что идея романа невѣрна, потому что, говоритъ онъ,

"такихъ людей какъ Жанъ Вальжанъ, вовсе нѣтъ во Франціи: и французскіе присяжные не осуждаютъ на каторгу человѣка за кражу хлѣба, хотя бы ночью и хотя бы со взломомъ."

Сколько унцій можетъ вѣсить мозгъ человѣка, способнаго разсуждать такимъ образомъ? Какъ вы думаете объ этомъ, читатель? Но какъ бы вы объ этомъ не думали, а мы все-таки полагаемъ, что приведеннаго образчика авторскаго глубокомыслія слишкомъ достаточно для того, чтобы снять съ насъ непріятную обязанность входить въ болѣе подробный разборъ его великаго творенія. Отъ души желаемъ читателю никогда съ этимъ твореніемъ не встрѣчаться и никогда его не читать. Отъ души также желаемъ г. Слонимскому отказаться навсегда или, по крайней мѣрѣ, на долгое время отъ чтенія французскихъ книжекъ, а то онъ еще, пожалуй, чѣмъ нибудь подаритъ насъ въ родѣ "Философіи уголовнаго нрава."

П. Т.

"Дѣло", No 2, 1868

Оставить комментарий Ткачев Петр Никитич (bmn@lib.ru) Год: 1868 Обновлено: 18/07/2019. 54k. Статистика. Статья: Критика Новые книги	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Иезуиты в России в царствование Екатерины I и до нашего времени. Часть I, обнимающая историю иезуитов в царствование Екатерины великой и Павла I. Свящ. Михаила Морошкина. Спб. 1867 г. Путешествие к верховьям Нила и исследование его источников. Соч. Самуила Уайт Бэккера. Москва. Изд. Мамонтова 1868 г. Философия естествознания: об общем характере, пользе и принципах исследования природы. Джона Гершеля, пер. с анг. Изд. Русской книж. торг. Спб. 1868. Нравственная статистика в связи с историею приложения чисел к наукам нравственным. T. 1 Спб. Изд. Лаланского. Философия уголовного права в популярном изложении. Ад. Франка, профессора в Collège de France. Пер. с француз. Д. Слонимского. Спб. 1868 г.

Ткачев Петр Никитич Новые книги

НОВЫЯ КНИГИ.

Ткачев Петр Никитич
Новые книги