В. В. Толбин Обыкновенный случай (Князю В. Ф. Одоевскому.) ---------------------------------------------------------------------------- Поэты-петрашевцы А. П. Баласогло, А. И. Пальм, Д. Д. Ахшарумов, С. Ф. Дуров, А. Н. Плещеев Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л., Советский писатель, 1957 ---------------------------------------------------------------------------- Василий Васильевич Толбин (1821-1869), привлекавшийся в 1849 г. к допросу, но оставленный на свободе под секретным надзором, {Петрашевцы. Сборник материалов под ред. П. Е. Щеголева, т. 3. М.-Л., 1928, стр. 273.} посещал вечера Петрашевского с 1847 г. По словам Баласогло, он являлся "почти только как сотрудник Дершау по "Финскому вестнику" или вместе с самим Дершау, или, весьма редко, и без него". Баласогло показал также, что Толбин "живет едва ли не одной литературой". В "Финском вестнике", "Литературной газете" и других изданиях Толбин помещал рассказы, так называемые "нравоописательные очерки", исторические обзоры. Кроме того, он напечатал Несколько стихотворений (в том числе - "Домовой. Подражание Беранже", "Литературная газета", 1845, No 37). В 60-е годы некоторые его стихотворения распространялись в списках и даже были опубликованы в "Колоколе" Герцена. {Указано в Энциклопедическом словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, т. 65. СПб., 1901, стр. 430.} Прожитых лет воспоминанья: Без пользы сгибнувшие дни, Пустые сердца упованья, Смешные юности страданья, Надежд блудящие огни И, словом, всё, что только было Душе так тягостно иль мило, В тот краткий срок, когда от нас Сокрыто жизни назначенье: Борьба, утраты и терпенье, Всё здесь - всё слито в мои рассказ. Вот он! Его простые звуки Вас не займут, уверен я; Быть может, даже много скуки На вас навеет песнь моя... Но, полон памяти блеснувшей О том мгновении, когда Казали вы мечте уснувшей На подвиг славы и труда, Когда в день скорби и печали Вы дружно руку мне пожали, Я ныне первой мысли звуки Вручаю в творческие руки! Si jeunesse savait {*}. {* Если б знала молодость (франц.). - Ред.} 1 Короткий день угас; вечерняя заря Лазури западной не кроет блеском алым; На небесах свинцовых декабря Подернуты туч снежным покрывалом И звезды и луна. Едва-едва горя, Мерцают фонари сияньем запоздалым, Метель шумит, и в мерзлое окно В дверь просится мороз с уныньем заодно. 2 Среди приютных стен камин свой затопив, Пред пламенем, подернутым золою, Прозябнувшую грудь от холода прикрыв, Усталые, томимые тоскою, Зевая, мы грустим о зелени олив И, недовольные родимою зимою, Без наслаждения, пред легкой теплотой, В раздумий сидим, поникнув головой. 3 И просятся тогда, в таинственной тиши, На сердце лет увядших вспоминанья: Всё бытие минувшее души - И первая любовь и первые страданья - И мысль средь новых дум, забытая в глуши, Опять свои приемлет очертанья, Как будто бы, от уз разрешены, Мы прошлому опять возвращены. 4 Тогда блажен, кто может вспомянуть Игрунью-молодость весельем и пирами, Заветной радостью, живившей прежде грудь, Надеждой светлою, не взятою годами. О, пусть тогда грядущей жизни путь. Нерадостный, лежит перед очами; Счастливца в прошлое стремится взор и слух И кровь его кипит, хотя камин потух. 5 Но ежели одни тяжелые утраты, Едва забытые в кровавых хлопотах, И сон надежд, существенностью взятый, И чувства милых к нам, остывшие в гробах, Придется вспомянуть... несчастливый трикраты. Не находя отрад минувшего в мечтах, Закрыв глаза рукой, рыдает, и с очей Слеза, струясь, кипит на золоте углей! 6 О чем грустить! Нам жизнь погибших дней Не возвратит и, внемля без участья И лепету оставшихся скорбей И ропоту несбывшегося счастья, Идет вперед, бросая на людей, С довольною улыбкой самовластья, Свои дары, и ей заботы нет, Какой они на них оставят след. 7 В минувшем жить отвык уж я давно...- Что пользы жить несбыточной мечтою? Печаль и радость, всё прошло равно И не предстанет снова предо мною! Но вспомнил я влияние одно Причуды странной над иной душою, И хочет память бледный свой рассказ Здесь передать, чтоб позабавить вас. 8 Под небом тем, где средь крутых холмов Стоит Москва провинциальной дамой И мутная река, синея меж домов, На лужи вешние струится эпиграммой, Где колокольный звон, от золота крестов Стремяся к облакам, гудит до ночи самой, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9 Жила-была...- без этого никак, Как труд ученого иль свадьба без огласки. Не начинаются ни в прозе, ни в стихах Ни эпитафия, ни повести, ни сказки. На юге, западе, в различных сторонах, У всякого конька свои салазки, А жил да был для русской сказки, право, Приличная народная оправа. 10 Не помню, как звалася героиня, А ежели и помню - что вам в том? Мужчине имя женское святыня, О нем молчу, да не помянет злом Меня их пол. Она была... графиня - Но это звание не имя, и притом Графинь так много-много, что едва ли Мою когда б вы в жизни повстречали. 11 Она была не то чтобы стройна, Не то чтобы была пригожа иль полна, Бела как снег, как сумрак черноока, Зато всегда во всем окружена Всем блеском мод - изящностью глубокой, Она казалась милой, и при ней Вы забывали многих, кто ее милей. 12 Ее чело хранило гордый вид, Но взгляд ее так полон был томленья, Тиха так речь, так бледен цвет ланит, Как будто бы тяжелое терпенье Досталось ей на долю и манит К ней силой вас любви и сожаленья; Как будто бы ей небом суждено Страдание нести, и не одно. 13 По праздникам, бывало, у обедни Она, уединясь, стояла у окна В смирении, как грешный раб последний, Потупя взор, в себя углублена. Молва о ней носилась... Но те бредни Казались клеветой, - искусно так она Умела скрыть под ликом Магдалины Все страсти буйные, как чувства след единый. 14 Ни одного ни раута, ни бала, Ни зрелищ городских, ни сельских вечеров Графиня модная моя не пропускала, Усталости не зная, хоть годов Ей было под тридцать. Чего она искала - Веселья, почестей? Нет! в толкотне пиров И в храме, грешница, при гимнах алтарей, Искала жертв для прихоти своей. 15 И между тем как алые уста Шептали гимны, взгляд ее, блуждая, Летел не к знаменью высокому креста, И мысль стремилась не к пределам рая, Нет, в тех стенах, где благодать Христа Приемлет всех, всё отчески прощая, И там она - прости ей правый бог - Была полна одних земных тревог. 16 Хотя любовь безумную из моды Повыбили из нас примеры и расчет, И даже смысл ее в пустые наши годы Теперь из нас едва кой-кто поймет; Но женщина, сей лучший цвет природы, Везде, всегда поклонника найдет - Идет к ним в плен не знающий науки, Как рыбка бедная на зуб лукавой щуки. 17 Близ места, где ее высокий дом Вознес свои узорные колонны, Жил некто Пронский. Часто вечерком, Когда луна свой блеск на город сонный Бросала тихо, плавя серебром Ее палат чугунные балконы, Глядел он долго, как в окнах мелькала Соседка модная, приехавшая с бала. 18 И мысль его стремилася за ней По залам длинным до заветной спальни, До ложа, где сомкнутых сном очей Не смел тревожить отблеск утра дальний Сквозь темных штор. И ярче и сильней Мечта чертила век тот идеальный, Когда, без риз, в тот миг, как бродят сны, Вверялись жены скромности луны. 19 Но Пронский был еще так молод. Ум Его, не занятый печальным наблюденьем Иных картин житейских нужд и дум, Настроен был к единым побужденьям Любить мечтательно и странно. Наобум, Без всяких данных, сладким убежденьям Он предавался, что душе душа Ответная дана здесь, и, спеша 20 Найти ее, мечтатель встретил где-то Графиню. Юностью цветущее чело Средь лиц, измятых трудной бурей света, Ее внимание невольно привлекло. Как дева робкий, как мечта поэта Восторженный и слабый, как стекло, Пред красотой и женскою причудой, Графине Пронский показался чудом. 21 Так посреди безлиственных долин, Когда цветок нам встретится случайно В траве сухой - блистающий один Весенней свежестью, хранимый силой тайной До времени от непогод и льдин Несносной осени, поры бесцветной крайно, - О вешних днях тоскуя, мы его, Сорвав, храним у сердца своего. 22 Графине Пронский показался мил Незнаньем жизни, свежестию чувства; В его душе ей взгляд открыл Возможность страсти, безо лжи искусства И тех измен, которыми сгубил В ней веру свет, и с самого замужства До той поры, как Пронский ей явился, Ни разу пульс в ней сильно так не бился. 23 Она воскресла! Газовый покров Вздымался сильно на груди прекрасной, Дрожала ножка на шелку ковров, Уста пылали. Юноша, опасной Беги минуты; розовых оков Ярмо тяжеле уз стальных. Напрасно! Благой совет исчез, как звук в пустыне!.. Он как сосед представился графине. 24 Под говор скрипок, под мотив живой Кадрилей их уста открылись вздором: Поверкой балов будущих зимой, Убранства дам критическим обзором, На скуку жизни эпиграммой злой, Про новые романы легким спором - Условною, обычной болтовней Менялися они между собой. 25 Но вскоре изменился разговор, И толк иной пошел меж ними смело О том, что речь кончает часто взор, Что миг иной дороже жизни целой; Что часто свет, вменяя нам в укор Влеченье чистое, - корыстный, охладелый, Прощает нам порыв других страстей, Которые и ниже и грубей. 26 И мыслию согретых много слов Она бросала с детской простотою; Такою искренней казалась, что готов Ей Пронский был предаться всей душою И верить ей. Таков - всегда таков Тот возраст, где пред женской красотою Молчит рассудок, говорят мечты. Но он еще не перешел черты, 27 Когда, освободясь младенческих пелен, Вокруг себя впервые сердце взглянет И, пылкое, отбросив долгий сон От вежд своих, просить привета станет. Кто первая отдаст ему поклон, В его желания заветной думой канет. Доверчиво, страдательно-смешно Уж сердце к той навек привлечено. 28 Какою красотой тогда сияет свет Средь призраков восторженных видений! Какой тогда душисто-чудный цвет Растят мечты! Все чары наслаждений: И рай отрад и горный лавр побед - Нам видятся средь наших сновидений! Волшебный миг, недолог ты - года Тебя от нас уносят, и тогда 29 Где слезы счастия, восторги ожиданья, И сны, томящие средь сумрака ночей, И робость детская в миг первого свиданья, Лобзаний сот и музыка речей, Нам в грудь лиющая волну очарованья?.. То ж сердце в нас, но в полдень наших дней Любовь не та, и милых жен к ногам Несем уж мы не тот душистый фимиам! 30 Но Пронский был еще далек от лет, Когда наш ум, отринув заблужденья, Мечтам любви приюта не дает. Сребристый голос, стройные движенья, Порхливой ножки чуть заметный след Его влекли. Его воображенья Росли черты. В графине видел он Своей мечты осуществленный сон. 31 И стал следить повсюду он за ней, Ловя ее ласкающие взгляды, Дыша ее дыханьем, от речей Ее приветных ждя себе награды За тяжкий срок с ней врозь прожитых дней За ночь без сна, без мрака и отрады, Вдали ее. Примерный раб терпенью, По свету он ее носился тенью. 32 Он был и там, где по паркету зал Влекут толпу властительные звуки; В круженьи вальса робко он сжимал В руках горячих маленькие руки И счастлив был, хотя сперва зевал Он на балах от тесноты и скуки, И сердце билось, взор светился искрой, И длинный вечер мчался быстро-быстро. 33 Он был и там, где не приветствий льстивых Гостиной гул слова передавал; Где век наш грешный рой благочестивых Старушек сплетниц грозно порицал. Средь этих душ, к соблазнам боязливых, Средь этих уст, не знающих похвал, - Бывалых грешниц, ныне ж без упрека Былинку видящих в зрачке чужого ока, - 34 Он не скучал, когда в их круг честной Она входила вестницей спасенья От тяжкой скуки, немощи земной. Про суеты идут там чинно пренья, А он, плененный этой суетой, Без помысла благого исправленья Езжал домой, целуя на разлуку Графинею протянутую руку. 35 Бывал он и на тех почетных вечерах, Не развлекаясь где ни сплетнями, ни скрипкой Вы повстречаете философа в очках, Иль критика с значительной улыбкой, Или помещика, в чьих пахотных полях От чтенья Теэра не зреет колос гибкой, Где быт варяг и мурмолка в чести, Где нас хотят от Запада спасти... 36 Повсюду с ней и для нее одной Он тратил жизнь без цели и значенья, И день за днем обычной шел чредой, Не принося недугу излеченья. С лица свели румянец молодой Сокрытой страсти тайные мученья, - Им овладела скука и хандра... Когда любовь доводит до добра! 37 Да, сколько чувств высоких и скорбей Тлетворной жизни изменяет жало!.. На сколько дней ничтожных и страстей Мы кинули цветное покрывало! Святыня в небе вечном - меж людей Любовь есть ложь и гордости начало. Сомненья, ревность, мщенье - вот ея Черты; любви давно боюся я! 38 И где же те, в груди чьей зреет свято Не чувственность, но чувство, - где же те, От чьей души изменой не отъято Доверье к дружбе, вера к правоте, Чьей легкой жизни горькая утрата Не трогала; кто сердца в простоте Еще уверен, что друзей участье Вполне заменит призрачное счастье?.. 37 Но дружба есть, и дружба дев прекрасных И нежных жен верней любови их, И легких слез, и поцелуев страстных, И тверже их алмазов дорогих! И есть одна, когда, в хулах напрасных, Свет гнал меня за пыл грехов моих, - При ней о мне молчала, знаю я, Людской молвы гремучая змея! 40 И ныне там, где Тассовы октавы Ей заменили песнь родных степей, Где вечный Рим, свидетель столькой славы И стольких игр, и стольких мятежей, Ее приял и новые забавы И впечатления раскинул перед ней, Она, я знаю, помнит в час досуга Далекого, покинутого друга! 41 Но, виноват! Воспоминаний тени, Мелькнувшие невольно предо мной, О той поре, когда, не знав сомнений, Я также жил сей жизнию пустой, Так полной грез и сладких заблуждений, Меня невольно чуть в рассказ иной Не увлекли. Прочь, милый призрак, - снова Пою я грусть приятеля младого. 42 Задумчивый, рассеянный, смешной Желанием взаимных мук и страсти, Не знал мой Пронский, как - чего ценой Ему достичь хотя минутной власти И передать графине бред свой злой И равные желания. Отчасти Он был неправ: смотря сквозь чистых призм На чувство, бросить надо эгоизм. 43 Но виноват ли Пронский мой, когда Мы ныне все подвластны себялюбью? Другим стал свет, другая череда Пришла всему, и, видно, чувства глубью Не щеголять нам больше и следа Не отыскать на сердце. Самолюбью В нем место лишь. Приемля вид любви, Оно одно тревожит сон крови 44 И будит страсти. Нет, минуло время, Когда любили мы не для себя, Когда легко казалося нам бремя Тоски безмолвной. Память истребя О рыцарских преданьях, наше племя Давно их осмеяло, и, любя, Мы требуем, чтоб нас любили тоже, Чтоб знали мы... не то, избави боже! 45 Не терпим мы, чтоб язвы наших ран Изгладились одни, без исцеленья. Милей нам даже льстящий нам обман, Чем истина любви без разделенья. Везде, во всем иначе воссоздан, - Нам точный век желает проявленья... Приняв, как все мы, этакое мненье, Наш Пронский скоро потерял терпенье. 46 Гас летний день; туманом голубым Покрылся город; улицы пустые От шума смолкли; по крестам златым Уселись галки; сторожа ночные Перекликались; дружно вторя им, Собаки выли... но черты такие Московской ночи не пленяют вас. Итак, бог с нею - дальше мой рассказ! 47 Скучна на севере ночь летняя. Ночей Душистых юга радостней картины; Отчизна хладная! зато твоих степей Торжественна мгла зимняя; равнины Белеют ярко; от нагих ветвей, Колеблемых, струятся искры; льдины, Как яхонт, светят - в тысяче лучах Сиянье севера играет в небесах; 48 Лихая тройка скачет; голосит В пустом пространстве звонко "дар Валдая", Дымятся кони... всё кругом блестит, Всё тихо, ясно, только, упадая На снег, чернеют тени... Чудный вид!.. И сколько дум различных, пробегая, Тогда нам в грудь теснятся!.. Но опять Увлекся я, пора мне продолжать. 49 Угрюмо Пронский подошел к окну, На дом графини поглядел, вздыхая; Потом глаза на "бледную луну, Влюбленных солнце", поднял, напевая Романс какой-то, славный в старину, А ныне глупый... вот хвала земная! Потом, как будто мыслию какой Вдруг поражен, он плащ накинул свой, 50 И вдоль по улицам пошел он... Перед ним В одной светлице луч мерцал из окон. От любопытных тьмой ночной храним, В нее глядеть стал Пронский, сколько мог он; И увидал он: к персям молодым Склонив головку и развеяв локон Густых кудрей небрежно по плечам, Сидела девушка. Склонясь к ее ногам, 51 Ей в очи глядя и сжимая руки, Сидел мужчина. На его чертах Сияла радость. Трудный час разлуки Их не пугал, казалось; в их устах Надежд каких-то раздавались звуки, Как будто бы им было в небесах Так суждено, чтоб поприще земное - Слив жизнь в одно - они свершали двое. 52 А он один был!.. Над его главой Мерцали звезды, слившися лучами; Цветок к цветку склонился над травой, Шептались листья с ближними листами... Природа вся такою тишиной И негою дышала, так волнами Тепла и света брызгала на мир, Что вдвое в нем, казалось, был он сир. 53 И вмиг окрепла воля. Он решился Весь бред, всю страсть сомкнув в письмо одно, В нем высказать: как долго он томился, Какой недуг в груди его давно Сменил покой; с лица его струился Холодный пот, рука дрожала, но - Несвязных строк черты из-под пера На лист ложилися до самого утра. <1846> Примечания Обыкновенный случай (стр. 326). Впервые - "Финский вестник", 1846, т. 11, стр. 184-200, с посвящением кн. В. Ф. Одоевскому и с указанием в конце: "Продолжение следует". Продолжения, однако, не последовало. Отрывок Толбина примыкает к аналогичным опытам реалистической поэмы в октавах у Пальма и Мея, подражавших Лермонтову.