Алексей Константинович Толстой. 
Детские и юношеские стихотворения

     ---------------------------------------------------------------------
     ПРИМЕЧАНИЯ OCR Zmiy:
     Текст данного сборника сформирован по следующим источникам:
     1) Сайт:
        http://www.friends-partners.org/friends/literature/19century.html
     2) Книга: OCR & SpellCheck Zmiy (zmiy@inbox.ru)
        Толстой А.К. Сочинения. В 2-х т. Т. 1. Стихотворения
        М.: Худож. лит., 1981
     Содержание отмеченное [*], взято из (1). Остальное - (2).
     Текст, отмеченный в содержании [**] взят из (2). Остальное - (1).
     Анонс и примечания взяты из (2).

     Все претензии предъявлять сюда: zmiy@inbox.ru.

     Оформление: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 28 февраля 2003 года
     ---------------------------------------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ

  *                  ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

  *  Сказка про короля и про монаха
  *  Вихорь-конь
  *  Телескоп (баллада)
  *  Прости
  *  Молитва стрелков
  *  Я верю в чистую любовь...

  *           СТИХОТВОРНЫЕ ЗАПИСКИ. ЭКСПРОМТЫ. НАДПИСИ. БУРИМЕ

  *  [Б.М.Маркевичу]
  *  [М.Н.Лонгинову]
  *  Аминь, глаголю вам,- в восторге рек Маркeвич...
  *  Под шум балтийских волн...
  *  Элегия
  *  [М.М.Стасюлевичу]
  *  [В.А.Арцимовичу]
  *  [А.М. и Н.М.Жемчужниковым]
  *  Неожиданное наказание
  *  [Н.М.Жемчужникову] (Горька нам, Николай...)
  *  Прогулка под качелями
  *  Переход через Балканские горы
  *  Об этом я терзаюся и плачу...
  *  Басня про Ромула и Рема
  *  Прогулка с подругой жизни
  *  Молчите! - Мне не нужен розмарин!..
  *  Не приставай ко мне, Борис Перовский...
  *  Бегство Наполеона из России
  *  Почему Александр 1 отказался от названия великого
  *  Часто от паштета корка...
  *  Баллада
  *  Аскольд, зовет тебя Мальвина...
  *  [А.П.Бобринскому]

  *                   НЕЗАКОНЧЕННОЕ. НАБРОСКИ. ОТРЫВКИ

  *  Бегут разорванные тучи...
  *  Как часто ночью в тишине глубокой...
  *  Слова для мазурки
  *  Ты меня поняла не вполне...
  *  Что за время, что за нравы!..
  *  Как вчера хорош у моря...
  *  О, не страшись несбыточной измены...
  *  Закревский так сказал пожарным...
  *  Причину моего смятенья и испуга...
  *  И на крыльце по вечерам...
  *  Друзья, вы совершенно правы...
  *  Святой отец, постой...
  *  В дни златые вашего царенья...
  *  Желтобрюхого Гаврила...
  *  О, будь же мене голосист...
  *  Ища в мужчине идеала...
  *  То древний лес. Дуб мощный своенравно...
  *  Теперь в глуши полей, поклонник мирных граций...
  *  Честь вашего я круга...
  *  Но были для девы другие отрады...
  *  Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость...

  
  

ДЕТСКИЕ И ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ


СКАЗКА ПРО КОРОЛЯ И ПРО МОНАХА

     Жил-был однажды король, и с ним жила королева,
     Оба любили друг друга, и всякий любил их обоих.
     Правда, и было за что их любить; бывало, как выйдет
     В поле король погулять, набьет он карман пирогами,
     Бедного встретит - пирог! "На, брат,- говорит,- на
                                                здоровье!"
     Бедный поклонится в пояс, а тот пойдет себе дальше.
     Часто король возвращался с пустым совершенно
                                              карманом.
     Также случалось порой, что странник пройдет через
                                                  город,
     Тотчас за странником шлет королева своих скороходов.
     "Гей,- говорит,- скороход! Скорей вы его воротите!"
     Тот воротится в страхе, прижмется в угол прихожей,
     Думает, что-то с ним будет, уж не казнить привели ли?
     АН совсем не казнить! Ведут его к королеве.
     "Здравствуйте, братец,- ему говорит королева,-
                                              присядьте.
     Чем бы попотчевать вас? Повара, готовьте закуску!"
     Вот повара, поварихи и дети их, поваренки,
     Скачут, хлопочут, шумят, и варят, и жарят закуску.
     Стол приносят два гайдука с богатым прибором.
     Гостя сажают за стол, а сами становятся сзади.
     Странник садится, жует да, глотая, вином запивает,
     А королева меж тем бранит и порочит закуску:
     "Вы,- говорит,- на нас не сердитесь, мы люди простые.
     Муж ушел со двора, так повара оплошали!"
     Гость же себе на уме: "Добро, королева, спасибо!
     Пусть бы везде на дороге так плохо меня угощали!"

     Вот как жили король с королевой, и нечего молвить,
     Были они добряки, прямые, без всяких претензий...
     Кажется, как бы, имея такой счастливый характер,
     Им счастливым не быть на земле? Ан вышло иначе!

     Помнится, я говорил, что жители все королевства
     Страх короля как любили. Все! Одного исключая!
     Этот один был монах, не такой, как бывают монахи,
     Смирные, скромные, так что и громкого слова не молвят.
     Нет, куда! Он первый был в королевстве гуляка!
     Тьфу ты! Ужас берет, как подумаешь, что за буян был!
     А меж тем такой уж пролаз, такая лисица,
     Что, пожалуй, святым прикинется, если захочет.
     Дьяком он был при дворе; то есть если какие бумаги
     Надобно было писать, то ему их всегда поручали.
     Так как король был добряк, то и всех он считал
                                             добряками,
     Дьяк же то знал, и ему короля удалося уверить,
     Что святее его на свете нет человека.
     Добрый король с ним всегда и гулял, и спал, и обедал,
     "Вот,- говаривал он, на плечо опираясь монаха,-
     Вот мой лучший друг, вот мой вернейший товарищ".
     Да, хорош был товарищ! Послушайте, что он за друг
                                                     был!
     Раз король на охоте, наскучив быстрою скачкой,
     Слез, запыхавшись, с коня и сел отдохнуть под дубочки.
     Гаркая, гукая, мимо его пронеслась охота,
     Стихли мало-помалу и топот, и лай, и взыванья.
     Стал он думать о разных делах в своем королевстве:
     Как бы счастливее сделать народ, доходы умножить,
     Податей лишних не брать, а требовать то лишь, что
                                                 можно.
     Вдруг шорохнулись кусты, король оглянулся и видит,
     С видом смиренным монах стоит, за поясом четки,
     "Ваше величество,- он говорит,- давно мне хотелось
     Тайно о важном деле с тобою молвить словечко!
     Ты мой отец, ты меня и кормишь, и поишь, и кров мне
     От непогоды даешь, так как тебя не любить мне!"
     В ноги упал лицемер и стал обнимать их, рыдая.
     Бедный король прослезился: "Вставай,- говорит он,-
                                           вставай, брат!
     Все, чего хочешь, проси! Коль только можно, исполню!"
     - "Нет, не просить я пришел, уж ты и так мне
                                              кормилец!
     Хочется чем-нибудь доказать мне свою благодарность.
     Слушай, какую тебе я открою дивную тайну!
     Если в то самое время, как кто-нибудь умирает,
     Сильно ты пожелаешь, душа твоя в труп угнездится,
     Тело ж на землю падет и будет лежать без дыханья.
     Так ты в теле чужом хозяином сделаться можешь!"
     В эту минуту олень, пронзенный пернатой стрелою,
     Прямо на них налетел и грянулся мертвый об землю.
     "Ну,- воскликнул монах,- теперь смотри в оба глаза".
     Стал пред убитым оленем и молча вперил в него очи.
     Мало-помалу начал бледнеть, потом зашатался
     И без дыхания вдруг как сноп повалился на землю.
     В то же мгновенье олень вскочил и проворно запрыгал,
     Вкруг короля облетел, подбежал, полизал ему руку,
     Стал пред монаховым телом и грянулся б землю
                                                мертвый.
     Тотчас на ноги вспрянул монах как ни в чем не бывало -
     Ахнул добрый король, и вправду дивная тайна!
     Он в удивленье вскричал: "Как, братец, это ты сделал?"
     - "Ваше величество,- тот отвечал, лишь стоит
                                                серьезно
     Вам захотеть, так и вы то же самое можете сделать!
     Вот, например, посмотри: сквозь лес пробирается серна,
     В серну стрелой я пущу, а ты, не теряя минуты,
     В тело ее перейди, и будешь на время ты серной".
     Тут монах схватил самострел, стрела полетела,
     Серна прыгнула вверх и пала без жизни на землю.
     Вскоре потом упал и король, а серна вскочила.
     То лишь увидел монах, тотчас в королевское тело
     Он перешел и рожок поднял с земли королевский.
     Начал охоту сзывать, и вмиг прискакала охота.
     "Гей, вы, псари!- он вскричал.- Собак спустите со
                                                 своров,
     Серну я подстрелил, спешите, трубите, скачите!"
     Прыгнул мнимый король на коня, залаяла стая,
     Серна пустилась бежать, и вслед поскакала охота.
     Долго несчастный король сквозь чащу легкою серной
     Быстро бежал, наконец он видит в сторонке пещеру,
     Мигом в нее он влетел, и след его псы потеряли.

     Гордо на статном коне в ворота въехал изменник,
     Слез на средине двора и прямо идет к королеве.
     "Милая ты королева моя,- изменник вещает,-
     Солнце ты красное, свет ты очей моих, месяц мой ясный,
     Был я сейчас на охоте, невесело что-то мне стало;
     Скучно, вишь, без тебя, скорей я домой воротился,
     Ах ты, мой перл дорогой, ах ты, мой яхонт бесценный!"
     Слышит его королева, и странно ей показалось:
     Видит, пред нею король, но что-то другие приемы,
     Тот, бывало, придет да скажет: "Здравствуй, хозяйка!",
     Этот же сладкий такой, ну что за сахар медович!
     Дня не прошло, в короле заметили все перемену.
     Прежде, бывало, придут к нему министры с докладами,
     Он переслушает всех, обо всем потолкует, посудит,
     Дело, подумав, решит и скажет: "Прощайте, министры!"
     Ныне ж, лишь только прийдут, ото всех отберет он
                                                 бумаги,
     Бросит под стол и велит принесть побольше наливки.
     Пьет неумеренно сам да министрам своим подливает.
     Те из учтивости пьют, а он подливает все больше.
     Вот у них зашумит в голове, начнут они спорить,
     Он их давай поджигать, от спора дойдет и до драки,
     Кто кого за хохол, кто за уши схватит, кто за нос,
     Шум подымут, что все прибегут царедворцы,
     Видят, что в тронной министры катаются все на паркете,
     Сам же на троне король, схватившись за боки, хохочет.
     Вот крикунов разоймут, с трудом подымут с паркета,
     И на другой день король их улицы мыть отсылает:
     "Вы-де пьяницы, я-де вас научу напиваться,
     Это-де значит разврат, а я не терплю-де разврата!"

     Если ж в другой раз придет к нему с вопросом
                                             кухмейстер:
     "Сколько прикажешь испечь пирогов сегодня для
                                                бедных?"
     - "Я тебе дам пирогов,- закричит король в
                                           исступленье,-
     Я и сам небогат, а то еще бедных кормить мне!
     В кухню скорей убирайся, не то тебе розги, разбойник!"
     Если же странник пройдет и его позовет королева,
     Только о том лишь узнает король, наделает шуму.
     "Вон его,- закричит,- в позатыльцы его, в позатыльцы!
     Много бродяг есть на свете, еще того и смотри, что
     Ложку иль вилку он стянет, а у меня их немного!"
     Вот каков был мнимый король, монах-душегубец.
     А настоящий король меж тем одинокою серной
     Грустно средь леса бродил и лил горячие слезы.
     "Что-то,- он думал,- теперь происходит с моей
                                              королевой!
     Что, удалось ли ее обмануть лицемеру монаху?
     Уж не о собственном плачу я горе, уж пусть бы один я
     В деле сем пострадал, да жаль мне подданных бедных!"
     Так сам с собой рассуждая, скитался в лесу он дремучем,
     Серны другие к нему подбегали, но только лишь взглянут
     В очи ему, как назад бежать они пустятся в страхе.
     Странное дело, что он, когда был еще человеком,
     В шорохе листьев, иль в пении птиц, иль в ветре сердитом
     Смысла совсем не видал, а слышал простые лишь звуки,
     Ныне ж, как сделался серной, то все ему стало понятно:
     "Бедный ты, бедный король,- ему говорили деревья,-
     Спрячься под ветви ты наши, так дождь тебя не
                                               замочит!"
     "Бедный ты, бедный король,- говорил ручеек
                                          торопливый,-
     Выпей струи ты мои, так жажда тебя не измучит!"
     "Бедный ты, бедный король,- кричал ему ветер
                                             сердитый,-
     Ты не бойся дождя, я тучи умчу дождевые!"
     Птички порхали вокруг короля и весело пели.
     "Бедный король,- они говорили,- мы будем стараться
     Песней тебя забавлять, мы рады служить, как умеем!"

     Шел однажды король через гущу и видит, на травке
     Чижик лежит, умирая, и тяжко, с трудом уже дышит.
     Чижик другой для него натаскал зеленого моху,
     Стал над головкой его, и начали оба прощаться.
     "Ты прощай, мой дружок,- чирикал чижик здоровый,-
     Грустно будет мне жить одному, ты сам не поверишь!"
     - "Ты прощай, мой дружок,- шептал умирающий
                                             чижик,-
     Только не плачь обо мне, ведь этим ты мне не поможешь,
     Много чижиков есть здесь в лесу, ты к ним приютися!"
     - "Полно,- тот отвечал,- за кого ты меня
                                           принимаешь!
     Может ли чижик чужой родного тебя заменить мне?"
     Он еще говорил, а тот уж не мог его слышать!
     Тут внезапно счастливая мысль короля поразила.
     Стал перед птичкою он, на землю упал и из серны
     Сделался чижиком вдруг, вспорхнул, захлопал крылами,
     Весело вверх поднялся и прямо из темного леса
     В свой дворец полетел.
                         Сидела одна королева;
     В пяльцах она вышивала, и капали слезы на пяльцы.
     Чижик в окошко впорхнул и сел на плечо к королеве,
     Носиком начал ее целовать и песню запел ей.
     Слушая песню, вовсе она позабыла работу.
     Голос его как будто бы ей показался знакомым,
     Будто она когда-то уже чижика этого знала,
     Только припомнить никак не могла, когда это было.
     Слушала долго она, и так ее тронула песня,
     Что и вдвое сильней потекли из очей ее слезы.
     Птичку она приласкала, тихонько прикрыла рукою
     И, прижав ко груди, сказала: "Ты будешь моею!"
     С этой поры куда ни пойдет королева, а чижик
     Так за ней и летит и к ней садится на плечи.
     Видя это, король, иль правильней молвить, изменник,
     Тотчас смекнул, в чем дело, и говорит королеве:
     "Что это, душенька, возле тебя вертится все чижик?
     Я их терпеть не могу, они пищат, как котенки,
     Сделай ты одолженье, вели его выгнать в окошко!"
     - "Нет,- говорит королева,- я с ним ни за что не
     - "Ну, так, по крайней мере, вели его ты изжарить.
     Пусть мне завтра пораньше его подадут на закуску!"
     Страшно сделалось тут королеве, она еще больше
     Стала за птичкой смотреть, а тот еще больше сердитый.
     Вот пришлось, что соседи войну королю объявили.
     Грянули в трубы, забили в щиты, загремели в литавры,
     С грозным оружьем к стенам городским подступил
                                             неприятель,
     Город стал осаждать и стены ломать рычагами.
     Вскоре он сделал пролом, и все его воины с криком
     Хлынули в город и прямо к дворцу короля побежали.
     Входят толпы во дворец, все падают ниц царедворцы.
     Просят пощады, кричат, но на них никто и не смотрит,
     Ищут все короля и нигде его не находят.
     Вот за печку один заглянул, ан глядь!- там,
                                             прикрывшись,
     Бледный, как тряпка, король сидит и дрожит как осина.
     Тотчас схватили его за хохол, тащить его стали,
     Но внезапно на них с ужасным визгом и лаем
     Бросился старый Полкан, любимый пес королевский.
     Смирно лежал он в углу и на все смотрел равнодушно.
     Старость давно отняла у Полкана прежнюю ревность,
     Но, увидя теперь, что тащат его господина,
     Кровь в нем взыграла, он встал, глаза его засверкали,
     Хвост закрутился, и он полетел господину на помощь...
     Бедный Полкан! Зачем на свою он надеялся силу!
     Сильный удар он в грудь получил и мертвый на землю
     Грянулся,- тотчас в него перешел трусишка изменник,
     Хвост поджал и пустился бежать, бежать без оглядки.
     Чижик меж тем сидел на плече у милой хозяйки.
     Видя, что мнимый король обратился со страху в
                                               Полкана,
     В прежнее тело свое он скорей перешел и из птички
     Сделался вновь королем. Он первый попавшийся в руки
     Меч схватил и громко вскричал: "За мною, ребята!"
     Грозно напал на врагов, и враги от него побежали.
     Тут, обратившись к народу: "Послушайте, дети,- он
                                                 молвил,-
     Долго монах вас морочил, теперь он достиг наказанья,
     Сделался старым он псом, а я королем вашим прежним!"
     - "Батюшка!- крикнул народ,- и впрямь ты король
                                            наш родимый!"
     Все закричали "ура!" и начали гнать супостата.
     Вскоре очистился город, король с королевою в церковь
     Оба пошли и набожно там помолилися богу.
     После ж обедни король богатый дал праздник народу.
     Три дни народ веселился. Достаточно ели и пили,
     Всяк короля прославлял и желал ему многие лета.

x x x



ВИХОРЬ-КОНЬ

     В диком месте в лесу...
     Из соломы был низкий построен шалаш.
     Частым хворостом вход осторожно покрыт,
     Мертвый конь на траве перед входом лежит.
     И чтоб гладных волков конь из лесу привлек,
     Притаясь в шалаше, ожидает стрелок.

     Вот уж месяц с небес на чернеющий лес
     Смотрит, длинные тени рисуя древес,
     И туман над землей тихо всходит седой,
     Под воздушной скрывает он лес пеленой.
     Ни куста, ни листа не шатнет ветерок,
     В шалаше притаясь, молча смотрит стрелок,
     Терпеливо он ждет, месяц тихо плывет,
     И как будто бы времени слышен полет.

     Чу! Не шорох ли вдруг по кустам пробежал?
     Отчего близ коня старый пень задрожал?
     Что-то там забелело, туман не туман,
     В чаще что-то шумит, будто дальний буран,
     И внезапно стрелка странный холод потряс,
     В шуме листьев сухих дивный слышит он глас:
     "Вихорь-конь мой, вставай, я уж боле не пень,
     Вихорь-конь, торопися, Иванов уж день!"
     И как озера плеск и как полымя треск,
     Между пний и кустов словно угольев блеск,
     Что-то ближе спешит, и хрустит, и трещит,
     И от тысячи ног вся земля дребезжит.
     "Встань, мой конь, я не пень, брось, мой конь, свою лень!
     Конь, проворней, проворней, в лесу дребедень!"
     Страшен чудный был голос, конь мертвый вскочил,
     Кто-то прыг на него, конь копытом забил,
     Поднялся на дыбы, задрожал, захрапел
     И как вихорь сквозь бор с седоком полетел,
     И за ним между пнев, и кустов, и бугров
     Полетела, шумя, стая гладных волков.

     Долго видел стрелок, как чудесным огнем
     Их мелькали глаза в буераке лесном
     И как далей и далей в чернеющий лес
     Их неистовый бег, углубляясь, исчез.
     И опять воцарилась кругом тишина,
     Мирно сумрачный лес освещает луна,
     Расстилаясь туман над сырою землей,
     Под таинственной чащу сокрыл пеленой.
     И, о виденном диве мечтая, стрелок
     До зари в шалаше просидел, одинок.
     И едва на востоке заря занялась,
     Слышен топот в лесу, и внимает он глас:
     "Конь, недолго уж нам по кустам и буграм
     Остается бежать, не догнать нас волкам!"
     И как озера плеск и как полымя треск,
     Между пнев и кустов, словно угольев блеск,
     И шумит, и спешит, и хрустит, и трещит,
     И от тысячи ног вся земля дребезжит.
     "Конь, не долго бежать, нас волкам не догнать.
     Сладко будешь, мой конь, на траве отдыхать!"
     И, весь пеной покрыт, конь летит и пыхтит,
     И за ним по пятам волчья стая бежит.
     Вот на хуторе дальнем петух прокричал,
     Вихорь-конь добежал, без дыханья упал,
     Седока не видать, унялась дребедень,
     И в тумане по-прежнему виден лишь пень.
     У стрелка ж голова закружилась, и он
     Пал на землю, и слуха и зренья лишен.
     И тогда он очнулся, как полдень уж был,
     И чернеющий лес он покинуть спешил.

x x x



ТЕЛЕСКОП

               Баллада

     Умен и учен монах Артамон,
     И оптик, и физик, и врач он,
     Но вот уж три года бежит его сон,
     Три года покой им утрачен.
     Глаза его впалы, ужасен их вид,
     И как-то он странно на братий глядит.

     Вот братья по кельям пошли толковать:
     "С ума, знать, сошел наш ученый!
     Не может он есть, не может он спать,
     Всю ночь он стоит пред иконой.
     Ужели (господь, отпусти ему грех!)
     Он сделаться хочет святее нас всех?"

     И вот до игумена толки дошли,
     Игумен был строгого нрава:
     Отца Гавриила моли не моли,-
     Ты грешен, с тобой и расправа!
     "Монах,- говорит он,- сейчас мне открой,
     Что твой отравляет так долго покой?"

     И инок в ответ: "Отец Гавриил,
     Твоей покоряюсь я воле.
     Три года я страшную тайну хранил,
     Нет силы хранить ее доле!
     Хоть тяжко мне будет, но так уж и быть,
     Я стану открыто при всех говорить.

     Я чаю, то знаете все вы, друзья,
     Что, сидя один в своей келье,
     Давно занимался механикой я
     И разные варивал зелья,
     Что силою дивных стекол и зеркал
     В сосуды я солнца лучи собирал.

     К несчастью, я раз, недостойный холоп,
     В угодность познаний кумиру,
     Затеял составить большой телескоп,
     Всему в удивление миру.
     Двух братьев себе попросил я помочь,
     И стали работать мы целую ночь.

     И множество так мы ночей провели,
     Вперед подвигалося дело,
     Я лил, и точил, и железо пилил,
     Работа не шла, а кипела.
     Так, махина наша, честнейший отец,
     Поспела, но, ах, не на добрый конец.

     Чтоб видеть, как силен мой дивный снаряд,
     Трубу я направил на гору,
     Где башни и стены, белеясь, стоят,
     Простому чуть зримые взору.
     Обитель святой Анастасии там.
     И что же моим показалось очам?

     С трудом по утесам крутым на коне
     Взбирается витязь усталом,
     Он в тяжких доспехах, в железной броне,
     Шелом с опущенным забралом,
     И, стоя с поникшей главой у ворот,
     Отшельница юная витязя ждет.

     И зрел я (хоть слышать речей их не мог),
     Как обнял свою он подругу,
     И ясно мне было, что шепчет упрек
     Она запоздалому другу.
     Но вместо ответа железным перстом
     На наш указал он отшельнице дом.

     И кудри вилися его по плечам,
     Он поднял забрало стальное,
     И ясно узрел я на лбу его шрам,
     Добытый средь грозного боя.
     Взирая ж на грешницу, думал я, ах,
     Зачем я не витязь, а только монах!

     В ту пору дни на три с мощами к больным
     Ты, честный отец, отлучился,
     Отсутствием я ободренный твоим
     Во храме три дня не молился,
     Но до ночи самой на гору смотрел,
     Где с юной отшельницей витязь сидел.

     Помощников двух я своих подозвал,
     Мы сменивать стали друг друга.
     Такого, каким я в то время сгорал,
     Не знал никогда я недуга.
     Когда ж возвратился ты в наш монастырь,
     По-прежнему начал читать я псалтырь.

     Но все мне отшельницы чудился лик,
     Я чувствовал сердца терзанье,
     Товарищей двух ты тогда же расстриг
     За малое к службе вниманье,
     И я себе той же судьбы ожидал,
     Но, знать, я смущенье удачней скрывал.

     И вот уж три года, лишь только взойдет
     На небо дневное светило,
     Из церкви меня к телескопу влечет
     Какая-то страшная сила.
     Увы, уж ничто не поможет мне ныне,
     Одно лишь осталось: спасаться в пустыне".

     Так рек Артамон, и торжественно ждет
     В молчанье глубоком собранье,
     Какому игумен его обречет
     В пример для других наказанью.
     Но, брови нахмурив, игумен молчит,
     Он то на монаха, то в землю глядит.

     Вдруг снял он клобук, и рассеченный лоб
     Собранью всему показался.
     "Хорош твой, монах,- он сказал,- телескоп,
     Я в вражии сети попался!
     Отныне игуменом будет другой,
     Я ж должен в пустыне спасаться с тобой".

x x x



ПРОСТИ

     Ты помнишь ли вечер, когда мы с тобой
     Шли молча чрез лес одинокой тропой,
     И солнышко нам, готовясь уйти,
     Сквозь ветви шептало: "Прости, прости!"

     Нам весело было, не слышали мы,
     Как ветер шумел, предвестник зимы,
     Как листья хрустели на нашем пути
     И лето шептало: "Прости, прости!"

     Зима пролетела, в весенних цветах
     Природа, красуясь, пестреет, но, ах,
     Далеко, далеко я должен идти,
     Подруга, надолго прости, прости!

     Ты плачешь? Утешься! Мы встретимся там,
     Где радость и счастье готовятся нам,
     Судьба нам позволит друг друга найти,
     Тогда, когда жизни мы скажем "прости!"

x x x



МОЛИТВА СТРЕЛКОВ

     Великий Губертус, могучий стрелок,
     К тебе мы прибегнуть дерзнули!
     К тебе мы взываем, чтоб нам ты помог
     И к цели направил бы пули!
     Тебя и отцы призывали и деды,
     Губертус, Губертус, податель победы!

     Пусть дерзкий безбожник волшебный свинец
     В дремучем лесу растопляет,
     Ужасен безбожнику будет конец,
     Нас счастье его не прельщает:
     Он в трепете вечном и в страхе живет,
     Покуда час смерти его не пробьет.

     Пусть Гакельберг ночью шумит и трубит
     И грозно над бором несется,
     Охотника доброго он не страшит,
     Виновный пред ним лишь трясется,
     И слышит, чуть жив, над главою своей
     Лай псов, и взыванья, и ржанье коней.

     Пусть яростный вепрь иль сердитый медведь
     Лихого стрелка одолеет,
     Уж если ему суждено умереть,
     Он с верой погибнуть умеет.
     Чья верой душа в провиденье полна,
     Тому не бывает погибель страшна.

     Великий Губертус, могучий стрелок,
     К тебе мы прибегнуть дерзнули!
     К тебе мы взываем, чтоб нам ты помог
     И к цели направил бы пули!
     Тебя кто забудет на помощь призвать,
     Какого успеха тому ожидать!

x x x


x x x

     Я верю в чистую любовь
     И в душ соединенье;
     И мысли все, и жизнь, и кровь,
     И каждой жилки бьенье
     Отдам я с радостию той,
     Которой образ милый
     Меня любовию святой
     Исполнит до могилы.

1832



СТИХОТВОРНЫЕ ЗАПИСКИ. 

      ЭКСПРОМТЫ. НАДПИСИ. БУРИМЕ

       
       [Б. М. МАРКЕВИЧУ]

     Где нет толку никакого,
     Где сумбур и дребедень -
     Плюнь, Маркевич, на Буткова
     И явись как ясный день!

     24 февраля 1859


         [М. Н. ЛОНГИНОВУ]

     Очень, Лонгинов, мне жаль,
     Что нельзя с тобой обедать -
     Какова моя печаль,
     То тебе нетрудно ведать.

      1864


x x x

     "Аминь, глаголю вам,- в восторге рек  Маркeвич,
     Когда к Москве-реке, задумчив, шел    Катков,-
     Се агнца божья зрим!" Но злобный      Стасюлевич
     Возненавидел вес классических         оков
     И фарисейски плел, с враждою вечно    новой,
     Прилегши за кустом, ему венец         терновый.

     28 декабря 1869


x x x

     Под шум балтийских волн Самарина    фон Бок
     Разит без умолку. Их битву петь     возьмусь ли?
     Ко матушке Москве решпект во мне    глубок,
     Но "Lieber Augustin"(*) мои играют  гусли,
     И, как ни повернусь, везде найду    изъян:
     Самарин - Муромец, фон Бок же -     грубиян.
     __________
     (*) "Милый Августин" (нем.).- Ред.

     28 декабря 1869


ЭЛЕГИЯ

     Где Майков, Мей, и Мин, и Марков, и Миняев,
     И Фет, что девам люб?
     Полонский сладостный, невидящий Ширяев
     И грешный Соллогуб?
     Передо мной стоят лишь голые березы
     И пожелтевший дуб,
     Но нет с кем разделить в бору холодном слезы
     И насморк дать кому б!

     11 января 1870


      [М. М. СТАСЮЛЕВИЧУ]

     Скорее на небе луну
     Заменит круг презренной....,
     Чем я хоть мысленно дерзну
     Обидеть "Вестника Европы!"

     18 ноября 1873


        [В. А. АРЦИМОВИЧУ]

     Ты властитель всех сердец,
     Нам же дядя и отец!

     3 апреля 1875


      [А. М. и Н. М. ЖЕМЧУЖНИКОВЫМ]

     Милые дети, вас просят обедать.
     Дайте посланцу ответ;
     Нужен ответ, чтобы повару ведать,
     Сколько состряпать котлет.

x x x

НЕОЖИДАННОЕ НАКАЗАНИЕ

     Толстый юнкер Арапетов
     В этот новый год,
     Взявши дюжину браслетов,
     К дядюшке несет.
     Он к Арапову приходит:
     "Дяденька,- браслет!"
     Видя бронзу, тот находит,
     Что родства-де нет.
     Оробел наш Арапетов,
     Услыхав ответ:
     "Мой племянник лишь Бекетов".
     - "Ну так я ваш внук?"
     И вся дюжина браслетов
     Выпала из рук...
     "Внук ты мой? Так как же, сиречь -
     Значит, я ваш дед?
     Ну так я вас должен высечь
     И принять браслет..."

x x x


      [Н. М. ЖЕМЧУЖНИКОВУ]

     Горька нам, Николай,
     Была б твоя утрата,
     К обеду приезжай
     И привези нам брата.
     Отсутствием твоим
     Отчасти поражен,
     Вчера я был один
     Урусовой пленен.
     Сам храбрый Бирюлев
     И звонкий Опочинин
     Явились без штанов,
     И вечер был бесчинен...

x x x

ПРОГУЛКА ПОД КАЧЕЛЯМИ

     Вон тянется вдали колясок           полоса,
     И из одной из них, свой выставив    чубук,
     Лакей какой-то .... Все мокро, как  роса,
     И древо мостовой сияет, будто       бук.
     Люблю я праздников невинное         смятенье,
     Вид пьяных мужиков мне просто       утешенье!
     Мне нравился всегда народных игр    состав,
     Поеду в балаган, поеду -            решено!
     Гостиных модных мне наскучил уж     устав,
     Дни юности я в них рассыпал, как    пшено!

x x x

ПЕРЕХОД ЧЕРЕЗ БАЛКАНСКИЕ ГОРЫ

     Вершины закутала туч                полоса.
     Денщик, дай кисет и                 чубук!
     Меня до костей промочила            роса,
     Здесь сыро - все ольха да           бук!
     Вот выстрел!- Чу, что там вдали за  смятенье?
     Врагов ли господь нам послал в      утешенье?
     Цыганской ли шайки презренный       состав
     Нам встретить в горах               решено?
     Что б ни было, вспомним воинский    устав,
     Рассыпем врагов, как                пшено!

x x x



x x x

     Об этом я терзаюся и          плачу
     Зимой, весною, осенью и       летом,
     Печаль моя и жалобна и        громка,
     И скоро я красу свою          утрачу,
     Глядя порой, как с маленьким  лафетом
     Невинный твой в траве играет  Фомка.

x x x



БАСНЯ ПРО РОМУЛА И РЕМА

     Реин батюшка   проспал,
     Он прямая      ижица!
     Не видал, как  генерал1
     С его дочкой   лижется,2
     Как берет      оделаванд
     После с        перекладины,
     Которую        Монферранд
     Сделал среди   впадины.

x x x
     __________
     1  Марс.
     2  От сего произошли Ромул и Рем.


ПРОГУЛКА С ПОДРУГОЙ ЖИЗНИ

     Покройся, юная            девица,
     С тебя покров стыдливый   пал,
     Закройся, юная            девица,
     Кратка дней красных       вереница,
     И ты состаришься,         девица,
     И твой прийдет девятый    вал,
     Закройся ж, юная          девица,
     С тебя покров стыдливый   пал.

x x x


x x x

1
     Молчите!- Мне не нужен            розмарин!
     Я знаю вас, крамольная            палата!
     Теперь не вы, а я здесь           властелин,
     И русских грудь крепчайшие мне    латы!
     Я презираю вас и ваше             злато,
     Мне вас милей лабазник            бородатый,
     Ступайте ж лучше вы в отель       "Берлин",
     Да осенит теперь орел             крылатый
     Гнездо измены, подлости и         вин,
     Я постелю матрасы, вам без        ваты!

2
     И впредь, друзья, коль дорог вам  живот -
     Вы не забудьте, я какой           детина!
     Я вами поверну, как мышью         кот,
     Вам не поможет польская вся       тина,
     Я посажу к вам Федорова           cына,(*)
     Вы будете как в хрене             осетрина,
     В костелах будет греческий        кивот,
     Вблизи Варшавы желтая есть        глина,
     Паскевич вам замажет ею           рот,
     И верьте мне, что это не          малина.

3
     И на домах я не оставлю           кровли,
     Скорей с моих вы убирайтесь       глаз,
     He разобьет молочник медный       таз,
     Не перегнет соломинка             оглобли.

x x x
     _________
     (*) Иван Федоров сын Паскевич.


x x x

     Не приставай ко мне, Борис  Перовский,
     Ужасны мне любви твоей      желанья,
     К тебе любовию горит        Маланья,
     Зачем же к ней, Борис, ты   не таковский?
     Но ты, как древле старый    Березовский,
     Одной музыки созидаешь      зданья,
     Мила тебе котлета лишь      баранья,
     И лишь калач пленил тебя    московский.

x x x

БЕГСТВО НАПОЛЕОНА ИЗ РОССИИ

     Готова ль мне, готова ли        карета?
     Пешком бежать во Францию        боюсь!
     Я побежден, но да поглотит      Лета
     Меня, коль я от робости         у. . . .
     Хрупка Фортуны ломкая           пружина,
     Но мне верна французская        дружина!
     Со мной языков было двадцать    восемь,
     Морозы их с пожарами            сразили,
     И так, как сено мы на нивах     косим,
     Нас косит смерть. Я возвращуся  или. . .
     Но нет, давайте мне скорее      бриться,
     Когда ж обреюсь, буду я         молиться!

x x x


ПОЧЕМУ АЛЕКСАНДР I
           ОТКАЗАЛСЯ ОТ НАЗВАНИЯ ВЕЛИКОГО

     Сенат! Почто меня трактуешь как     янтарь?
     Как редкое и вкусное                варенье?
     Сенат! Я не Зевес, я просто бедный  царь,
     Не я, а Саваоф унял крамол          смятенье.
     За пользу общую я рад пролить свой  сок,
     Но мир вам даровал не Александр, а  рок.
     Хоть долго я, друзья, не скидывал   рейтузы,
     Хотя среди тревог не спал недели    три,
     Учтивости своей, друзья, заприте    шлюзы
     И верьте, что мы все ерши - не      осетры!

x x x


x x x

     Часто от паштета               корка
     Наш ломает крепкий             зуб,
     Часто на прохожих              зорко
     Смотрит старый                 Соллогуб,
     Смотрит зорко он,              ей-ей,
     Соловей, соловей, быстроногий  соловей!

x x x


БАЛЛАДА

     Аскольд плывет, свой сняв     шелом,
     Кругом ладьи разбитой         доски -
     Уносит ветр его               паром,
     Луна зашла - брега не         плоски!
     И видит в тумане, как в рясе  чернец,
     На брег его молотом манит     купец,
     А берега скаты не             плоски!

x x x


x x x

     Аскольд, зовет тебя Мальв   ина,
     Забудь, что ты природный р  ос,
     Твой щит давно взяла пуч    ина,
     Твой замок тернием пор      ос.
     Не обращай напрасно вз      ора
     Туда, где юность провод     ил,
     Мальвины ты страшись ук     ора,
     Страшися ночи мрачных с     ил!

x x x



                  Коллективное

            [А. П. БОБРИНСКОМУ]

     Когда ж окончишь ты нелепый свой устав
     По всем его частям, отделам, параграфам?
     Два графа здесь сошлись, ты тоже родом граф,
     Теперь уж час ночной, и к чаю пора графам.
     Когда, скажи ты мне, та выйдет колея,
     Где встретятся с тобой забытые друзья,
     Когда ж ты явишься к охрипшему соседу
     И снова поведешь с ним длинную беседу?
     Здесь ждут тебя давно, словам моим поверь,
     Для дружбы и стихов приют у нас келейный,
     А утомительный твой люд узкоколейный
     Без всякой жалости толкай скорее в дверь!

     Начало 1870-х


        
НЕЗАКОНЧЕННОЕ. НАБРОСКИ. ОТРЫВКИ


x x x

     Бегут разорванные тучи,
     Луна задумчиво плывет,
     От моря брызжет дождь летучий,
     Шумя несется пароход.

     [А там дворец с широкой крышей,
     Там истуканов виден ряд,
     Стоят, один другого выше,
     Вослед печально мне глядят.

     Простите вы, картины юга,
     Прости, гитар веселый звон,
     И песней пламенная вьюга,
     И соблазнительный балкон!]

     Увижу ль я страны другие,
     Простор испаханных степей,
     Страны, где волны золотые
     Колышет ветер средь полей,

     Где ночи зимние так долги
     И где весна так молода,
     И вниз по матушке по Волге
     Идут тяжелые суда?

     Увижу ль тройку удалую
     Среди степей на всем бегу,
     Гремушки, кованую сбрую
     И золоченую дугу?

     Бегите ж ... тучи,
     Луна, плыви над бездной вод,
     От моря брызжи, дождь летучий,
     Лети на север, пароход!

     1840-е годы


x x x

     Как часто ночью в тишине глубокой
     Меня тревожит тот же дивный сон:
     В туманной мгле стоит дворец высокий
     И длинный ряд дорических колонн;
     Средь диких гор от них ложатся тени,
     К реке ведут широкие ступени.

     И солнце там приветливо не блещет,
     Порой сквозь тучи выглянет луна,
     О влажный брег порой лениво плещет,
     Катяся мимо, сонная волна,
     И истуканов рой на плоской крыше
     Стоит во тьме, один другого выше.

     Туда, туда неведомая сила
     Вдоль по реке влечет мою ладью,
     К высоким окнам взор мой пригвоздила,
     Желаньем грудь наполнила мою.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

     Я жду тебя. Я жду, чтоб ты склонила
     На темный дол свой животворный взгляд,
     Тогда взойдет огнистое светило,
     В алмазных искрах струи заблестят,
     Проснется замок, позлатятся горы
     И загремят невидимые хоры.

     Я жду, но тщетно грудь моя трепещет,
     Лишь сквозь туман виднеется луна,
     О влажный берег лишь лениво плещет,
     Катяся мимо, сонная волна,
     И истуканов рой на плоской крыше
     Стоит во тьме, один другого выше.

     1840-е годы


СЛОВА ДЛЯ МАЗУРКИ

     Вон на кладбище белеют кресты.
     Месяц взирает на них с высоты.

     Там дремлют кости вельможного рода,
     Рядом с гетманом лежит воевода.

     "Скучно, панове, все спать на погосте,
     Седлаем коней, едемте в гости!

     Вишь, серебром как дорога устлана.
     Едем на свадьбу до пана гетмана!"

     [Вот пошатнулись кресты и упали,
     По полю мертвые вдаль поскакали.]

     Там, над Двиною, напротив парома
     Светятся окна вельможного дома.

     Слышны в нем скрыпки, цимбалы да флейты,
     "Ну же, маршалок, докладывал, гей ты!"

     В страхе маршалок из рук бросил блюдо:
     "Пане вельможный, случилося чудо!

     От, далибуг же! До панскои мости
     Прямо с кладбища приехали гости!"

     "Брешешь ты, бестья, зараз изувечу!"
     Встал и, ругаясь, идет к ним навстречу.

     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

                             ... похоронный.
     Так был наказан гетман коронный.

     1840-е годы


x x x

     Ты меня поняла не вполне,
     И хоть сердце открылось.
     .  .  .  .  .  .  .  .
     О, как хочется мне передать
     .  .  .  .  .  .  .  .
     О, узнай же, как горестен я
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Мы друг друга никак не поймем
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Никогда мы себя не поймем?
     .  .  .  .  .  .  .  .
     И души увядающий май
     Ты пойми иль душой отгадай
     .  .  .  .  .  .  .  .
     О, узнай мое горе, узнай!
     И душою меня отгадай.

     Лето 1856


x x x

     Что за время, что за нравы!
     Где вы, Генуи сыны!
     По руинам Балаклавы
     Ходят красные штаны!

     Лето 1856


x x x

     Как вчера хорош у моря
     Был наш русский самовар,
     Шли мы долго вместе, споря,
     Между саклями татар.

     Лето 1856


x x x

     О, не страшись несбыточной измены
     И не кляни грядущего, мой друг,
     Любовь души не знает перемены,
     Моя душа любить не будет двух...
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     И если я .  .  .  .  . отчизной
     .  .  .  .  . отдам остаток сил,
     Не говори про друга с укоризной:
     "Он для другой обетам изменил".
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Быть может, грусть, страдания и годы
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . вид.
     Быть может, вихрь житейской непогоды
     Меня с тобой надолго разлучит.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  . не прокляну.
     Я сквозь земной увижу оболочки
     Твоей души бессмертную весну.

     Осень 1856


x x x

     Закревский так сказал пожарным:
     "Пойдем, ребята, напролом!
     На крыше, в свете лучезарном,
     Я вижу Беринга, сидящего орлом!"

     Осень 1856


x x x

     Причину моего смятенья и испуга
     Узнать желаешь ты, невинная подруга
     Моих девичьих игр; послушай.  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Ложились на спину участники их игр,
     Ласкаясь, пестрый барс и полосатый тигр
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  . с румяными устами.
     Лев морщится.  .  .  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  . душистый
     Из фиговых ветвей венок широколистый
     Мне жрица подала, и [пьяная] тогда,
     Волненье подавив последнего стыда
     И взор отворотив  .  .  .  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     И трепетной рукой касаясь пьедестала,
     Могучую красу я бога увенчала.

     Осень 1856


x x x

     И на крыльце по вечерам,
     Внимая тихим разговорам,
     Лягушек слушать дружный гам,
     Вдали звенящий слитым хором.

     1857 (?)


x x x

     Друзья, вы совершенно правы,
     Сойтися трудно вам со мной,
     Я чту отеческие нравы,
     Я патриот, друзья, квасной!

     На Русь взирая русским оком,
     А не насквозь ей чуждых приcм,
     Храню в сознании глубоком
     Я свой квасной патриотисм.

     Вы высшим преданы заботам,
     Меня, который не за вас,
     Квасным зовете патриотом,
     Пусть будет так и в добрый час!

     Хоть вам со мной стезя иная,
     Но лишь одно замечу я:
     Меня отсталым называя,
     Вы ошибаетесь, друзья!

     Нет, я не враг всего, что ново,
     Я также с веком шел вперед.
     Блюсти законов Годунова
     Квасной не хочет патриот.

     Конца семейного разрыва,
     Слиянья всех в один народ,
     Всего, что в жизни русской живо,
     Квасной хотел бы патриот.
             ________

     Уж так и быть, признаюсь в этом,
     Я патриот, друзья, квасной:
     Моя душа летит приветом
     Навстречу вьюге снеговой.

     Люблю я тройку удалую
     И свист саней на всем бегу,
     Гремушки, кованую сбрую
     И золоченую дугу.

     Люблю тот край, где зимы долги,
     Но где весна так молода,
     Где вниз по матушке по Волге
     Идут бурлацкие суда.

     Люблю пустынные дубравы,
     Колоколов призывный гул
     И нашей песни величавой
     Тоску, свободу и разгул.

     Она, как Волга, отражает
     Родные степи и леса,
     Стесненья мелкого не знает,
     Длинна, как девичья коса.

     Как синий вал, звучит глубоко,
     Как белый лебедь, хороша,
     И с ней уносится далеко
     Моя славянская душа.

     Люблю Москву, наш гор[од] ц[арский],
     Люблю наш Киев, столь[ный] гр[ад],
     Кафта[н] .  .  .  .  .  . боярский
     .  .  .  .  .  .  .  .  .

     Я, признаюсь, беды не вижу
     Ни от усов, ни от бород.
     Одно лишь зло я ненавижу,-
     Квасной, квасной я патриот!

     Идя вперед родной дорогой,
     Вперед идти жел[аю] всем,
     Служу цар[ю].  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  .

     Иным вы преданы заботам.
     Того, кто к родине влеком,
     Квасным зовете патриотом,
     Движенья всякого врагом.

     Нет, он не враг всего, что ново,
     Он вместе с веком шел вперед,
     Блюсти законов Годунова
     Квасной не хочет патриот.

     Нет, он успеха не поносит
     И, честью русской дорожа,
     O возвращении не просит
     Ни языков, ни правежа.

     Исполнен к подлости враждою,
     Не хочет царск[их] он шутов,
     Ни, нам завещанных ордою,
     Застенков, пыток и кнутов.

     В заблудш[ем] видя человека,
     Не хочет он теперь опять
     Казнить тюрьмой Максима Грека,
     Костры скуфьями раздувать.

     Но к братьям он горит любовью,
     Он полн к насилию вражды,
     Грустит о том, что русской кровью
     Жиреют немцы и жиды.

     Да, он грустит во дни невзгоды,
     Родному голосу внемля,
     Что на два разные народа
     Распалась русская земля.

     Конца семейного разрыва,
     Слиянья всех в один народ,
     Всего, что в жизни русской живо,
     Квасной хотел бы патриот.

     1857-1858 (?)


x x x

                 Б а р о н
     Святой отец, постой: тебе утру я нос,
     Хотя б меня за то сослали и в Милоc.

                 П а п а
     Не хочешь ли, барон, ты выпрыгнуть в оконце?
     Пожалуй, подостлать велю тебе суконце!

                 Б а р о н
     Не прыгну ни за что! Не прыгну за мильон!

                 П а п а
               (в сторону)
     Мне кажется, меня в досаду вводит он!

                 Б а р о н
               (в сторону)
     Придет пора - и он, не знающий, что брак,
     Румянцем от стыда покроется, как рак!

                (Уходит.)

1866


x x x

     В дни златые вашего царенья,
     В дни, когда любящею рукой
     Вы вели младые поколенья,
     О созданья юности мирской,
     Как иначе все тогда являлось.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .
     И твои цветами, о Киприда,
     Украшались алтари.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Гелиос в величии спокойном
     Колесницей правил золотой.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Благородил вымыслом природу,
     Прижимал к груди ее поэт,
     И во всем.  .  .  .  . народу
     Божества являлся след!

     Октябрь 1867


x x x

     Желтобрюхого Гаврила
     Обливали молоком,
     А Маланья говорила:
     "Он мне вовсе незнаком!"

     9 декабря 1868


x x x

     О, будь же мене голосист,
     Но боле сам с собой согласен...
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Стяжал себе двойной венец:
     Литературный и цензурный.

     Декабрь 1868


x x x

     Ища в мужчине идеала,
     Но стыд храня,
     Пиявка доктору сказала:
         "Люби меня!.."

     1868 (?)


x x x

     То древний лес. Дуб мощный своенравно
     Над суком сук кривит в кудрях ветвей;
     Клен, сока полн, восходит к небу плавно
     И, чист, играет ношею своей.

     15 декабря 1869


x x x

     Теперь в глуши полей, поклонник мирных граций,
     В деревне дедовской под тению акаций,
     От шума удален, он любит в летний зной
     Вкушать наедине прохладу и покой,
     Степенных классиков все боле любит чтенье
     И дружеских бесед умеренные пренья,
     Прогулки к мельнице иль к полному гумну,
     Блеяние стадов, лесную тишину,
     Сокровища своей картинной галереи
     И мудрой роскоши полезные затеи,
     И .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     И .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     [А осенью глухой, усевшись у камина,
     Велит себе принесть он дедовские вина,
     И старый эскулап, друг дома и знаток,
     Бутылки пыльной с ним оценивает ток.]
     [Блажен .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Кто, просвещением себя не охладив,
     Умел остепенить страстей своих порыв
     И кто от оргии неистовой и шумной
     Мог впору отойти, достойный и разумный.
     Кто, верен и душе, и светлому уму,
     Идет, не торопясь, к закату своему.]
     Блажен, кто с оргии, неистовой и шумной,
     Уходит впору прочь, достойный и разумный,
     Кто, мужеством врагов упорных победив,
     Умеет торжества удерживать порыв.
     Блажен, кто каждый час готов к судьбы ударам,
     Кто в суете пустой не тратит силы даром,
     Кто, верный до конца спокойному уму,
     Идет, не торопясь, к закату своему.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     Так в цирке правящий квадригою возница,
     Соперников в пыли оставя за собой,
     Умеривает бег звенящей колесницы
     И вожжи коротит искусною рукой.
     И кони мощные, прощаяся с ареной,
     Обходят вкруг нее, слегка покрыты пеной.

     Конец 1860-х годов


x x x

     Честь вашего я круга,
     Друзья, высоко чту,
     Но надо знать друг друга,
     Игра начистоту!

     Пора нам объясниться -
     Вам пригожусь ли я?
     Не будем же чиниться,
     Вот исповедь моя!
     .  .  .  .  .  .  .  .
     И всякого, кто плачет,
     Утешить я бы рад -
     Но это ведь не значит,
     Чтоб был я демократ!
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Во всем же прочем, братцы,
     На четверть иль на треть,
     Быть может, мы сойдемся,
     Лишь надо посмотреть!
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Чтобы в суде был прав
     Лишь тот, чьи руки черны,
     Чьи ж белы - виноват,
     Нет, нет, слуга покорный!
     Нет, я не демократ!
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Чтоб вместо твердых правил
     В суде на мненья шло?
     Чтобы землею правил
     Не разум, а число?
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Чтоб каждой пьяной роже
     Я стал считаться брат?
     Нет, нет, избави боже!
     Нет, я не демократ!
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Барон остзейский ближе,
     Чем  русский казнокрад.
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Vox populi - vox Dei!(*)
     Зипун - гражданства знак.
     Да сгинут все злодеи,
     Что носят черный фрак!
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Не филантроп я тоже
     .  .  .  .  .  .  .  .
     И каждый гражданин
     Имел чтоб позволенье
     Быть на руку нечист?
     Нет, нет, мое почтенье!
     Нет, я не коммунист!
     .  .  .  .  .  .  .  .
     Чтоб всем в свои карманы
     Дал руки запускать?

     _________
     (*) Глас народа - глас божий! (лат.).- Ред.

     Сентябрь 1870


x x x

     Но были для девы другие отрады,
     Шептали о боге ей ночь и луна,
     Лавровые рощи цветущей Эллады,
     Залива изгибы и звезд мириады;
     И в юном восторге познала она,
     Молитвой паря в необъятном просторе,
     Бездонной любови безбрежное море.

x x x


x x x

     Улыбка кроткая, в движенье каждом тихость,
     Застенчивость в делах, а в помышленьях лихость,
     Стремленье тайное к заоблачной отчизне,
     Грусть безотчетная по неземной отчизне,
     Меж тем уступчивость вседневной грубой жизни,
     И мягкая коса, и стан изящно-гибкий,
        грусть
     И  ______, застенчиво прикрытая улыбкой,
        смерть
            восторженный
     Порой  _____________, порой убитый взор,
            встревоженный
     И в сердце над собой всегдашний приговор.

x x x