Трачевский Александр Семенович
Политическая летопись

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛѢТОПИСЬ

I.
Къ портрету Гладстона.

   Мы видѣли, какъ, 19 августа, въ маститыхъ залахъ на Даунингъ-стритѣ водворились новые обитатели. Общество отборное: все лица съ прошлымъ, съ заслугами, разнесшими ихъ имена не только по отечеству, но и далеко за его предѣлами.
   Если въ Англіи такой ужъ обычай, чтобы правители были причастны къ идеальной культурѣ, которая даруетъ самую чистую и міровую извѣстность, то новое министерство по преимуществу называютъ литературнымъ. Самъ Гладстонъ писалъ не по однимъ государственнымъ и общественнымъ вопросамъ, но и по филологіи, исторіи, богословію: одинъ перечень его сочиненій въ каталогѣ Британскаго Музея занимаетъ 22 страницы. Надняхъ онъ то сражался въ журналахъ, какъ опытный политическій полемистъ, то изливалъ свой юношескій восторгъ предъ поэтической памятью Башкирцевой, то излагалъ остроумныя соображенія объ Иліадѣ и объ обученіи Данта въ Оксфордѣ, наконецъ, подарилъ съѣздъ востоковѣдовъ изслѣдованіями о вліяніи Финикіи и Египта на Грецію. Джонъ Морлей прославился рядомъ превосходныхъ изслѣдованій о французскихъ энциклопедистахъ. Онъ написалъ много глубокомысленныхъ критикъ и живыхъ біографій отечественныхъ писателей и руководитъ кружкомъ ученыхъ, издающихъ образцовую исторію англійской литературы. Сверхъ того, онъ долго редактировалъ такой прекрасный журналъ, какъ Fortnightly Beview. Профессоръ Брайсъ -- авторъ знаменитаго сочиненія объ американской республикѣ (извѣстнаго и русской публикѣ), помимо другихъ важныхъ ученыхъ трудовъ. Тревельяну принадлежатъ лучшія біографіи Маколея и Фокса, а лорду Розбери -- біографія Питта. Гаркортъ прославился своими письмами (Times, 1863 г.) о международномъ правѣ; Гершель -- сочиненіемъ оправахъ и обязанностяхъ адвокатовъ; Шоу Лефевръ -- дѣльными трудами о коопераціяхъ, о политическомъ воспитаніи гражданъ, а также по исторіи Англіи. Мы говоримъ только о выдающихся научныхъ работахъ. Въ новомъ министерствѣ есть даже поэты. Англичане любятъ посвященную Теннисону лирику юнаго вице-короля Ирландіи, Гоутона (Houghton), и сельскія идилліи министра земледѣлія, Гарднера (и по фамиліи-то Садовникъ!).
   Пока новые министры странствуютъ, пользуясь парламентскими каникулами, познакомимся съ ихъ личностями. Конечно, журнальныя рамки дозволяютъ намъ лишь дѣлать наброски, да и то ограничиваясь козырями.
   Про самого старшину ужъ столько писали, что составилась цѣлая литература -- Gladstoniana. Въ прошломъ году она увѣнчалась вышедшею уже вторымъ изданіемъ лучшею біографіей Гладстона, популярно написанною его старымъ другомъ, Росселемъ 1). А въ газетахъ на всѣхъ языкахъ появилось множество мелкихъ замѣтокъ о частной жизни "великаго старца". Во главѣ ихъ должно поставить теплую и искусную характеристику извѣстнаго автора путешествія по Россіи, Стеда, помѣщенную въ послѣднихъ нумерахъ журнала Review of Reviews. Мы займемся именно этими мелочами: онѣ схватываютъ наименѣе извѣстныя и наиболѣе любопытныя черты нашего героя. Предварительно выскажемъ нашъ взглядъ на значеніе Гладстона. Это для насъ не обязательная злоба лѣтописца, а нравственное освѣженіе. Да сослужатъ эти строки ту же службу читателю.
   Принято завидовать богатству и могуществу Великобританіи. Но слѣдуетъ завидовать не этому, а изобилію въ ней умственныхъ и нравственныхъ силъ. Есть страны, гдѣ вѣчно плачутся на отсутствіе людей: Англія-же издавна славится ихъ присутствіемъ на каждомъ мѣстѣ, у всякаго дѣла, и даже по нѣскольку человѣкъ разомъ, -- только выбирай. Здѣсь и аристократы, которые на материкѣ полагаютъ счастье жизни въ dolce far niente, работаютъ изо всѣхъ силъ, и безъ жалованья. Начиная съ отца британской свободы, графа Монфорскаго, они даже добровольно кладутъ свои головы за отечество.
   Тутъ трудно выдвинуться хоть на волосъ изъ ряду. А Гладстонъ головой выше всѣхъ: ему свободно повинуется цѣлый штабъ людей, изъ
   George Bussell: The righthonourable William Gladstone. London. 1891. Это 4-й томикъ изданія Beid'а: The queen's prime ministers. Къ нему приложена прекрасная фотогравюра, изображающая нынѣшняго Гладстона, которыхъ почти каждый въ другой странѣ былъ-бы полководцемъ. Такое явленіе можетъ быть плодомъ лишь великой душевной силы. Къ счастью, крупный умъ, большія познанія -- ужъ не такая рѣдкость въ цивилизованныхъ странахъ: на этой соли земли покоится прогрессъ. Но истинная нравственность -- большая рѣдкость. Въ теоріи, на словахъ и въ мозгу, и она не рѣдкость, къ чести человѣчества. Фактическая нравственность: вотъ это рѣдкость, это -- почти чудо!
   Съ молоду окруженный богатствомъ, успѣхами, поклоненіемъ, Гладстонъ сохранилъ дѣвственную душу, пронесъ эту хрупкую драгоцѣнность чуть не черезъ цѣлое столѣтіе, ни разу не уронивъ ее. Онъ не философъ, онъ замѣчательно практическій боецъ: онъ вѣчно вертѣлся въ вихрѣ жизни, считая непосредственное счастье людское достойною задачей разумнаго существа. Но онъ далъ столь нужный и столь трудный примѣръ того, какъ, при пониманіи реальныхъ "интересовъ", можно вести человѣчество по пути самаго возвышеннаго, непорочнаго идеализма. Кромѣ Брайта, котораго уже унесла могила, "никто изъ современныхъ дѣятелей не повиновался такъ голосу совѣсти, какъ онъ", -- сказалъ Карлейль. Своею личностью, каждымъ своимъ шагомъ и вздохомъ онъ въ теченіе двухъ слишкомъ поколѣній убѣждаетъ міръ въ томъ, что безупречная нравственность -- родникъ и душевнаго, и физическаго долголѣтія, а также той высшей награды, которая состоитъ въ безкорыстномъ преклоненіи человѣчества предъ своими Периклами, Вашингтонами и Гладстонами. "Человѣкъ Божій!", говоритъ британецъ, глядя съ любовью на своего "Уильяма". "Спаситель!", шепчетъ ирландецъ, освобождаемый имъ изъ-подъ ярма многовѣковаго рабства.
   Сознаніе дѣвственности души -- безсмертная, несокрушимая сила. Она придаетъ закалъ, убѣжденность, цѣльность человѣку, а отсюда благодатная вѣра въ себя, при которой легко, съ улыбкой жизнерадости, совершается много тяжелыхъ подвиговъ. Гладстонъ пойдетъ на все, воспринявъ извѣстную идею. Его мужество несокрушимо: карикатуристы изображаютъ его "благороднымъ старымъ львомъ". Таково-же, почти страшное, выраженіе въ его горящихъ и пронизывающихъ глазахъ.
   Эта неувядающая сила жизни поразительнѣе всего проявилась въ томъ, что Гладстонъ словно попираетъ законы природы во всемъ. Обыкновенно, чѣмъ старѣе человѣкъ, тѣмъ онъ недовѣрчивѣе къ новымъ біеніямъ жизни, тѣмъ консервативнѣе, тѣмъ онъ безжалостнѣе разбиваетъ идеалы своей молодости, какъ вздорныя "утопіи". А у Гладстона наоборотъ: 26 лѣтъ онъ былъ звѣздой самаго упорнаго торизма, по выраженію Маколея, 26 лѣтъ -- либераломъ, и сравнительно недавно сталъ радикаломъ, какъ сказалъ ему одинъ другъ, желая ему и тутъ дотянуть до 25-лѣтняго юбилея. Всѣ убѣждены въ эту минуту, что не брюжжаніе разочарованнаго старца будетъ руководить Гладстономъ въ этомъ послѣднемъ походѣ противъ людской пошлости, эгоизма и несправедливости. Всѣ ждутъ отъ него самаго великаго подвига идеализма,-- такого, чтобы возсталъ изъ гроба практикъ старой школы, Пальмерстонъ, и воскликнулъ: "исполнилось мое предсказаніе -- онъ умретъ въ сумасшедшемъ домѣ!"
   Такой человѣкъ долженъ идти теперь быстрою походкой старца, приближающагося къ могилѣ: нынѣшній годъ можетъ стать "эрой великаго старца". Никогда еще Гладстонъ не былъ такъ могущественъ. Англичане подавлены не только чувствомъ національной гордости и признательности, но и какимъ-то суевѣрнымъ благоговѣніемъ предъ этимъ несокрушимымъ дубомъ среди свалившихся лѣсовъ. Да они и настолько созрѣли, что уже не станутъ глумиться, какъ надъ "утопіей", надъ возвышеннымъ идеализмомъ. А если бы смерть внезапно сразила "благороднаго льва",-- и то не бѣда: за нимъ выстроилась цѣлая школа, которой довѣряетъ народъ. Такія свѣжія силы, какъ Розбери да Джонъ Морлей, поведутъ дальше дѣло общественной справедливости. Гладстонъ еще связанъ съ нѣкоторыми преданіями чисто-англійскаго свойства. На его нравственности лежитъ отпечатокъ пристрастія къ богословскимъ трактатамъ, которыми щеголяетъ библіотека въ Говарденѣ. Онъ кажется намъ Кромвелемъ, но очищеннымъ и уравновѣшеннымъ подъ глубокимъ вліяніемъ цивилизаціи послѣднихъ вѣковъ. Въ немъ воплощается все тотъ же духъ нравственно-демократичнаго пуританства, только вспыхнувшій передъ смертью своими лучшими сторонами.
   Мы не ждемъ отъ патріарха британской политики исполненія "благихъ пожеланій" американца Беллами, напоминающихъ скорѣе работу лондонскаго совѣта графства, душой котораго служитъ Розбери. Гладстонъ отказываетъ въ зрѣлости тремъ четвертямъ человѣчества: онъ не считаетъ своевременнымъ уступить женщинѣ "политическую вольность", а рабочему -- 8-ми-часовой день (у Беллами всѣ работаютъ часика два). Но Гладстонъ можетъ закончить свой благородной путь блестящею подготовкой поприща для "утопіи" добра и правды. Во всякомъ случаѣ, любуясь этимъ крѣпкимъ дубомъ, среди физическаго и душевнаго растлѣнія, закоренѣлый грѣшникъ почувствуетъ раскаяніе, а клеветникъ человѣчества перестанетъ лицемѣрно оплакивать "бездну матеріализма", въ которую якобы погрузился нашъ вѣкъ. Любуясь этою человѣчною силой, спокойнѣе умретъ самый отчаянный пессимистъ, озаренный лучемъ свѣта на темномъ фонѣ жизни...?
   Но вотъ Гладстонъ у себя, въ Говарденѣ -- богатомъ, старомъ замкѣ съ роскошнымъ, необозримымъ паркомъ, который служитъ общественною рощей для прогулокъ окрестныхъ жителей. Каждое утро, часовъ въ 7, онъ отправляется въ сельскую церковь, гдѣ его сынъ состоитъ ректоромъ; по воскресеньямъ даже самъ читаетъ молитвы на клиросѣ. Затѣмъ онъ рубитъ дрова, засучивъ рукава, безъ шапки; а поклонники подбираютъ щепки и хранятъ ихъ, какъ святыню. Но больше всего онъ сидитъ въ своей библіотекѣ, гдѣ 12,000 томовъ по богословію и литературѣ Гомера, Данта и Шекспира. Когда-то онъ усердно собиралъ старый фарфоръ, но потомъ вдругъ продалъ его съ молотка. Проживая въ Лондонѣ, Гладстонъ любитъ прогуливаться по люднымъ улицамъ, останавливаясь передъ магазинами; потомъ съ юношеской ловкостью пробирается промежъ экипажей и торопливо идетъ куда ему нужно. Онъ, видно, не прочь щегольнуть, но это не удается ему: его платье напоминаетъ не то пуританскій архалукъ, не то искусство деревенскаго портного. Зато когда онъ держитъ рѣчь, у него въ петличкѣ красуется цвѣтокъ. Замѣчателенъ его раскольничій, старомодный высокій воротникъ рубашки, увѣковѣченный Пончемъ.
   Всѣ изумляются бодрости старика; но немногіе знаютъ, что ею онъ много обязанъ хорошему сну, который, говорятъ, у него въ карманѣ: стоитъ ему добраться до подушки -- ужъ спитъ, какъ ребенокъ, и просыпается ровно черезъ 7 часовъ. Лѣтомъ и зимой Гладстонъ гуляетъ, часто съ открытой головой. Онъ возвращается съ прогулки, когда обитатели Говардена только протираютъ глаза. Такъ, онъ закалилъ себя до того, что однажды держалъ рѣчь въ Шотландіи въ снѣжную мятель, стоя почти цѣлый часъ безъ шляпы, тогда какъ его слушатели закрылись зонтиками, ѣстъ Гладстонъ медленно: поклонники сосчитали, что каждый кусокъ онъ жуетъ 30 разъ. Послѣ обѣда пьетъ портвейнъ, изрѣдка -- шампанское. Зато онъ большой любитель чая, въ особенности во время позднихъ засѣданій парламента. Во время длинной рѣчи онъ проглатываетъ иногда смѣсь желтка съ хересомъ для очистки голоса. Гладстонъ всегда вѣжливо отвѣчаетъ на письма: онъ отправилъ въ своей жизни до 40,000 открытыхъ (другихъ писемъ не употребляетъ) въ отвѣтъ на запросы своихъ почитателей обо всемъ -- отъ политики до садоводства и астрономіи. Но въ разговорѣ онъ не терпитъ противорѣчій. Одному спорщику, который осмѣлился возражать ему, мистриссъ Гладстонъ прислала записочку: "мистеру Гладстону не противорѣчатъ". Жена -- истинное его провидѣніе. Она заботится объ его здоровьѣ съ домашнимъ докторомъ, оберегаетъ его отъ непріятныхъ собесѣдниковъ и сценъ, сопровождаетъ въ путешествіяхъ, слушаетъ его рѣчи съ дамской галереи въ палатѣ.
   Талантливый сотрудникъ "Indépendance belge" искусно обрисовываетъ нравственную сторону нашего героя. "Гладстонъ обладаетъ вѣрой -- вѣрой во все: вѣрой въ Божество, существованія котораго нельзя оспаривать при немъ, не вызвавъ его глубокаго изумленія; полной вѣрой въ кодексъ несокрушимой пуританской нравственности, въ которой воспитываются всѣ англо-саксы; безусловной вѣрой въ себя самого, до того безусловной, что онъ, человѣкъ идей, никогда не читаетъ ни одного журнала, убѣжденный, что ему не надо другихъ совѣтовъ или руководителей, кромѣ его собственнаго разума, который всегда правь. Чистая душа ребенка или угольщика, которую никогда не смущали мучительныя колебанія, не раздирали сомнѣнія. Его частная жизнь чиста, пряма, безукоризненна; ни разу въ нее не вторгалась страсть; не было ни тѣни сердечныхъ приключеній. Вполнѣ, до возвышенной наивности, подчиняясь предписаніямъ церкви, онъ очень рано женился, чтобы добросовѣстно исполнить завѣтъ -- "родитесь и плодитесь", и всегда находилъ очень простымъ дѣломъ -- оставаться цѣломудреннымъ. Всѣ женщины любили и любятъ, но особеннымъ образомъ, этого знаменитаго государственнаго мужа, оратора, писателя, который обращался съ ними и смотрѣлъ на нихъ яснымъ и спокойнымъ взоромъ святого или ребенка, безъ всякаго недовѣрія какъ къ нимъ, такъ и къ себѣ. Одна маркиза говорила о немъ, смѣясь, съ оттѣнкомъ нѣжной ироніи, когда ему было тридцать лѣтъ, а ей двадцать пять: "Я схожу съ ума отъ Гладстона. Всякій разъ, какъ я его вижу, мнѣ хочется посадить его на колѣни и дать ему леденца".
   

II.
Розбери.-- Джонъ Морлей.-- Гаркортъ.

   Первое мѣсто среди сподвижниковъ "благороднаго стараго льва" принадлежитъ лорду Розбери (Rosebery) -- "секретарю (титулъ министра въ Англіи) для иностранныхъ дѣлъ". Онъ интереснѣе всѣхъ и для всего міра, въ особенности же для Россіи -- по посту, занятому имъ теперь. Это -- старый соратникъ Гладстона, его правая рука какъ въ прежнее министерство, такъ и въ работѣ оппозиціи. Общественное мнѣніе видитъ въ немъ вождя Англіи по смерти старца: лѣтами онъ годится въ сыновья Гладстону. Но онъ поведетъ ее нѣсколько иначе -- не то чтобы по другой дорогѣ, но другимъ шагомъ. Странная, хотя, говорятъ, естественная игра психологіи! Эти два человѣка издавна соединены узами тѣсной дружбы: они не могутъ обойтись другъ безъ друга. А это -- двѣ крайности и по природѣ, и даже по положенію въ жизни. Розбери непосѣда, любезникъ, весельчакъ, мастеръ срывать цвѣты жизни,-- словомъ, ходячая насмѣшка надъ пуританствомъ. Между тѣмъ какъ Гладстонъ всегда священнодѣйствуетъ на трибунѣ, Розбери извивается ужомъ въ своихъ рѣчахъ, блещетъ удачными сравненіями, колкостями, экивоками: у него что ни фраза, то слетаетъ съ языка самъ Момусъ, богъ смѣха и шутокъ. Розбери -- чистокровный британскій аристократъ, цѣлый ярлъ (earl), т. е. графъ древняго рода, членъ спѣсивой палаты лордовъ. Его не только хорошо знаютъ, не только терпятъ, но неизмѣнно любятъ на самыхъ недоступныхъ и скользкихъ паркетахъ: говорятъ, сейчасъ собственноручная записочка изъ Осборна уломала его принять министерскій портфель. Лѣтъ семь тому назадъ, въ юмористическомъ листкѣ "Vanity Fair" (Ярмарка Тщеславія) появился его портретъ съ надписью -- "лошади": тогда онъ увлекался скачками. Аподъ портретомъ подпись: "очень свѣжъ, очень любимъ, очень хорошо одѣтъ; очень извѣстенъ въ клубахъ; если захочетъ, можетъ сдѣлаться особой". Ему даже угрожала цѣлая подводная скала: ему предназначалась рука одной принцессы королевскаго дома. Эта скала, о которую разбилась не одна будущность государственнаго мужа, миновала его. Онъ женился на одной изъ властительницъ царства злата: къ своимъ родовымъ земельнымъ маетностямъ онъ прибавилъ звонкую движимость Ротшильдовъ.
   Британскій ярлъ и зять парижскаго Ротшильда: это странно! Еще страннѣе, что лордъ и царедворецъ -- чуть не "красный": Розбери -- вождь "новаго радикализма", глава лондонскаго совѣта графства, называемаго консерваторами "коммуной".
   Еще страннѣе, что этотъ министръ, который послѣ Салисбери считается геніемъ въ иностранныхъ дѣлахъ, смотритъ на дипломатію, какъ мальчишка, словно какой-нибудь публицистъ или ученый. Этому ли ловкому полотеру неизвѣстно, что ставши министромъ, да еще иностранныхъ дѣлъ, нужно тотчасъ же изобразить изъ себя мумію съ наложеннымъ на уста пальцемъ и поставить на лѣстницѣ дюжину курьеровъ и швейцаровъ для докладовъ. Этому ли мастеру свѣтскаго сердцевѣдѣнія неизвѣстно, что и сейчасъ его товарищи на материкѣ, конечно, выражаютъ негодованіе при фразѣ:-- "слово дано человѣку для сокрытія его мыслей", а въ душѣ говорятъ: -- "но, канальство, какіе умницы этотъ Талейранъ и Меттернихъ, вотъ тоже -- Бисмаркъ!" И что-же! Не успѣлъ Розбери стать министромъ, какъ удралъ такую штуку. Нелегкая понесла его, 10 сентября, -- стыдно сказать... на годичный банкетъ журналистовъ въ Эдинбургѣ. Онъ сказалъ тамъ одну изъ лучшихъ своихъ рѣчей, въ теченіе которой всѣ помирали со смѣху; а она основана на глубочайшихъ мысляхъ. Розбери жаловался на свою судьбу, какъ министра. Онъ разсказывалъ, какъ ему приходится "интервьювировать" дипломатовъ. А вотъ скоро будетъ новая забота. Одинъ профессоръ открылъ языкъ у обезьянъ въ Конго. Придется отмежевать границы ихъ государства, "по правиламъ брюссельской конференціи", и бесѣдовать съ ихъ посланниками. И вдругъ -- открытіе въ обезьяньей клѣткѣ въ зоологическомъ саду: "то, что считалось до сихъ поръ невинной болтовней, въ сущности есть важное засѣданіе законодательнаго корпуса". Далѣе, по легкомыслію Розбери выходитъ, что министръ иностранныхъ дѣлъ и журналистъ -- одно и то же. Оба возятся съ ворохами телеграммъ; оба вѣчно "интервьювируютъ" кого-нибудь. Только министръ печатаетъ обо всемъ этомъ годъ спустя -- въ "Британской Синей Книгѣ". Но Розбери завидуетъ участи журналистовъ, -- и не по одному тому, что имъ не приходится бесѣдовать съ представителями новаго государства въ Конго. "Мы, министры, простые смертные предъ безсмертною печатью. Мы вѣчно находимся подъ надзоромъ неусыпныхъ глазъ 450 критиковъ, которые одни только, наравнѣ съ монархами, говорятъ о себѣ -- мы. Наша печать руководитъ государственными мужами и поучаетъ народъ. Скажемъ же ей пословицей: будь справедлива -- и дерзай!" Ораторъ далъ ей и нѣкоторые совѣты, и во главѣ ихъ такой: "поменьше дипломатіи, больше мѣста общественнымъ задачамъ современности!" "Kölnische Zeitung", изумляясь смѣлости ярла Розбери явиться "въ самомъ лагерѣ Аргусовъ", восклицаетъ: "Придетъ ли время, когда на собраніи журналистовъ съ языка нѣмецкаго министра иностранныхъ дѣлъ слетятъ такія признательныя и любезныя слова относительно званія и значенія журналиста?"
   Но всего страннѣе, что такой-то опасный министръ-нововводитель склоняется къ консерваторамъ во взглядахъ на частности текущей иностранной политики: онъ расходится тутъ съ своимъ пріятелемъ, Гладстономъ, и открыто преклоняется предъ бисмарковской энергіей Биконсфильда и Салисбери.
   Все это признаки не одного англійскаго чудачества, но вообще страстной натуры. Это ясно, если сопоставить Розбери съ "благороднымъ львомъ". Гладстонъ -- олицетворенный разсудокъ, только счастливо окрыленный могущественною фантазіей: это -- устойчивое, даже упорное, равновѣсіе душевныхъ силъ; онъ такъ медленно отставалъ отъ крайностей консерватизма и такъ далекъ теперь отъ крайностей радикализма. Страстность Розбери особенно давала себя чувствовать въ послѣднее время. У него умерла жена -- и стало совсѣмъ исчезать его душевное равновѣсіе. Онъ тосковалъ, болѣлъ. Его одолѣвала безсонница: начались его безпокойныя, безцѣльныя странствованія. Всѣ, кто видалъ его недавно, были поражены тѣмъ, какъ онъ постарѣлъ.
   Немудрено, что и вступленіе его въ министерство было цѣлымъ вопросомъ, о которомъ долго говорили газеты на всѣхъ языкахъ. Англичане опасались за свои иностранныя дѣла. Даже завзятые радикалы признаютъ, что Салисбери былъ мастакъ въ этомъ департаментѣ. Англичане знаютъ, что съ нимъ могъ бы помѣряться силами одинъ только Розбери: онъ блистательно заявилъ себя здѣсь во время краткаго своего управленія въ 1886 г. Но тотчасъ прошли слухи, что Розбери уклонится, расходясь съ Гладстономъ во взглядахъ. Говорили также, что онъ боится поскользнуться, повредить своей блестящей карьерѣ, что онъ хочетъ "выждать наслѣдства", т. е. смерти старика, которая вручила бы ему бразды премьера. Но его утѣшило отношеніе общественнаго мнѣнія къ слуху объ его отказѣ: оно было какъ бы плебисцитомъ, который дѣлалъ его довѣреннымъ человѣкомъ всей Европы. Его шотландская осторожность была побѣждена чувствомъ рыцарственности, не дозволявшей подвести своего вождя и друга. Записочка королевы разсѣяла послѣднія сомнѣнія.
   Послѣ Розбери, Джонъ Морлей -- самая крупная личность, и по своимъ достоинствамъ, и по выдающемуся, опасному посту: онъ -- "секретарь для Ирландіи". Морлей, какъ говорятъ враги, "первый святой въ гладстонской религіи гомрюля", самый горячій защитникъ Ирландіи среди государственныхъ мужей Англіи. Это человѣкъ уже пожилой, всѣми уважаемый: его называютъ "честнымъ Джономъ" (honest John). Онъ отличается непоколебимою твердостью убѣжденій, искренностью и мужествомъ. Онъ не боялся отстаивать Францію во время нѣмецкой войны, когда всѣ "патріоты" въ Англіи радовались погибели своей соперницы. Въ одной статьѣ онъ повторилъ bon mot одного англійскаго дипломата: "съ 1870 г. Европа потеряла во Франціи свою любовницу и пріобрѣла въ Германіи суроваго господина". Морлей питаетъ увѣренность, что рано или поздно дѣло Бисмарка рухнетъ точно также, какъ рухнуло колоссальное зданіе Наполеона I.
   Вслѣдствіе своей непреклонности, этотъ почтенный, дѣловитый, трудолюбивый и краснорѣчивый человѣкъ кажется суховатымъ, холоднымъ, немного прямолинейнымъ: онъ напоминаетъ французскихъ энциклопедистовъ XVIII в., которыхъ изучалъ съ такою любовью. Враги даже называютъ его больше литераторомъ, чѣмъ политикомъ. Они еще обзываютъ его радикаломъ. Да, онъ упорный радикалъ, близкій къ Розбери, но -- радикалъ англійскій, т. е. чудакъ, дорожащій даже странными убѣжденіями. Онъ упорнѣе Гладстона возстаетъ противъ 8-часоваго дня: его чуть не провалили рабочіе на переизбраніи въ Ньюкестлѣ. Передъ самыми выборами они приходили къ нему резониться: думали запугать. Кто-то изъ нихъ крикнулъ ему: "собака!" "Да, подхватилъ онъ, я собака въ смыслѣ вѣрности своимъ убѣжденіямъ; и я не измѣню имъ по вашему требованію". Но, тѣмъ не менѣе, Морлей былъ вновь избранъ 25 августа, и большинствомъ 1,700 голосовъ (въ іюлѣ было только 700). Это доказываетъ, какъ воспитаны и вдумчивы рабочіе въ Англіи. Ихъ вожди, Бёртъ и Гарди, вспомнили, что этотъ вѣрный человѣкъ всегда неустрашимо находился въ первомъ ряду борцовъ за счастье рабочихъ: онъ только не вѣритъ въ нее-уніонизмъ и, какъ индивидуалистъ, какъ ученикъ и другъ Стюарта Милля, написалъ "Компромиссы" -- сильную книгу противъ соціалистовъ позднѣйшей формаціи.
   Про ближайшаго "лейтенанта" Гладстона, Гаркорта, мы говорили уже не разъ. Къ нему конечно перешли финансы. Этотъ жирный, веселый скептикъ, котораго называютъ Фальстафомъ парламента, считается лучшимъ послѣ Гладстона финансистомъ у либераловъ: недавно онъ блистательно разнесъ бюджетъ торійскаго казначея, Гошена, также сильнаго финансиста. Гаркортъ никого не задѣваетъ рѣзкостью и упорствомъ въ своихъ убѣжденіяхъ. Его всѣ любятъ. Ему ничего не стоило переизбраніе, кромѣ 750 фунтовъ обычныхъ расходовъ. Замѣтимъ, что въ Англіи всѣ новые министры подвергаются переизбранію. Только Гладстона не приходилось подвергать этой операціи: у него не оказалось соперника.
   

III.
Брайсъ.-- Асквитъ.-- Аклендъ.-- Бертъ.-- Лабушеръ.

   Остальные сподвижники Гладстона менѣе извѣстны; но и въ этой группѣ есть крупные таланты съ завидною будущностью. Прежде всего заслуживаетъ вниманія извѣстный и у насъ, но не какъ политикъ, а какъ ученый, Брайсъ, его замѣчательное сочиненіе о республикѣ Соединенныхъ Штатовъ недавно переведено на русскій языкъ. Простота изложенія этого, грузнаго по массѣ фактовъ и мыслей, труда доказывается анекдотомъ, который дѣлаетъ честь и просвѣщенію янки, ѣдетъ Брайсъ въ Америкѣ по желѣзной дорогѣ и, разговорившись съ кочегаромъ, какъ-то назвалъ себя. Кочегаръ: -- Брайсъ? Не тотъ ли, что написалъ "Священную Римскую имперію" и "Американскую республику?" -- Брайсъ:-- Тотъ самый.-- Кочегаръ (протягивая руку въ углѣ): пожмите ее.
   Брайсъ и сейчасъ regius (ординарный, полный) профессоръ въ Оксфордѣ. Онъ читаетъ гражданское право, нерѣдко прибѣгая къ прекрасной латыни. Это -- неисповѣдимая глубина знаній. Когда въ Оксфордѣ кто-нибудь затруднится въ фактѣ или годѣ, ему говорятъ: "посмотри въ Брайса", разумѣя не книги его, а его самого. Дизраели, отличавшійся, какъ извѣстно, ловкостью почти военнаго человѣка, говаривалъ, что англичане не любятъ профессоровъ: Брайса всѣ любятъ, всѣ радуются его успѣхамъ. Самъ мистеръ "Пончъ", въ собраніи чудищъ новаго кабинета, почтительно поставилъ его въ уголъ и одѣлъ въ академическій саванъ. Daily News замѣчаетъ: "даже палата общинъ, при всѣхъ ея предразсудкахъ и невѣжествѣ, любитъ и цѣнитъ истиннаго ученаго; а Брайсъ здѣсь, пожалуй, самый свѣдущій и наилучше воспитанный человѣкъ". Это -- настоящій джентльменъ: онъ скроменъ, не кричитъ о своихъ знаніяхъ, но лѣзетъ съ своимъ профессорствомъ. Брайсу 54 года. Въ третье министерство Гладстона онъ былъ товарищемъ министра иностранныхъ дѣлъ и обыкновенно излагалъ взгляды Розбери въ нижней палатѣ. Но онъ некраснорѣчивъ; у него нѣтъ никакихъ привлеченій оратора; но зато всегда много дѣльности и особенно поучительности. Пишетъ онъ гораздо лучше. Это крѣпкая и проницательная шотландская голова, украшенная превосходнымъ воспитаніемъ. Брайсъ равно знакомъ какъ съ древними, такъ и съ новыми языками; его считаютъ однимъ изъ первыхъ юристовъ, особенно конституціоналистовъ, въ Европѣ. Про него говорятъ: "его мѣсто въ министерствѣ случайно, а въ царствѣ ума -- прочно". Въ бытность товарищемъ министра иностранныхъ дѣлъ Брайсъ доказалъ свою непоколебимую дружбу къ угнетеннымъ на Востокѣ и ненависть къ турецкому деспотизму: ему много одолжены армяне и греки.
   Все это "старая гвардія" великаго старца: и всѣ находятъ, что тутъ гораздо больше умственнаго капитала, чѣмъ у тройственнаго созвѣздія торіевъ (Салисбери, Бальфуръ и Гошенъ). Сверхъ того, возлагаютъ большія надежды на новичковъ. Ихъ только трое среди 17 членовъ министерства 19 августа. Но тутъ двѣ звѣзды первой величины.
   Особенно интересенъ Асквитъ (Asquith), "домашній (home) секретарь", т. е. министръ внутреннихъ дѣлъ. Это совсѣмъ мальчишка, по англійскимъ понятіямъ: ему 40 лѣтъ. Но англичане собираютъ медъ со всѣхъ возрастовъ: сто лѣтъ тому назадъ, 23-лѣтній Питтъ управлялъ ихъ страной и ворочалъ цѣлою Европой; а теперь Бальфуръ сталъ министромъ для Ирландіи 39-ти лѣтъ, а Чемберленъ вступилъ въ кабинетъ 44-хъ лѣтъ. Асквитъ другъ массъ, горячій, энергичный радикалъ: онъ провелъ въ министерство рабочаго Бёрта. Онъ упорный "нонконформистъ" (раскольникъ) и "либераціонистъ", т. е.членъ всякихъ освободительныхъ обществъ. Асквиту пророчатъ самую великую будущность. Когда онъ былъ студентомъ въ Оксфордѣ, про него говорили: "его здравый смыслъ граничитъ съ геніальностью". Злѣйшіе враги называютъ его "умницей". Его никогда не покидаетъ равновѣсіе мозговъ; онъ всегда бьетъ въ цѣль; и рѣдко кто изъ современниковъ сдѣлалъ меньше ошибокъ въ жизни.
   Асквитъ вступилъ въ парламентъ лишь въ 1886 г., и уже успѣлъ проявить тамъ много такту, много этого счастливаго здраваго смысла. Недавно либералы дали ему почетное порученіе -- провести въ палатѣ вопросъ о недовѣріи кабинету Салисбери. Конечно онъ исполнилъ его блистательно. Асквитъ одинъ изъ первыхъ юристовъ Англіи: онъ помогъ знаменитому адвокату, Росселю, спасти гладстонцевъ въ трудномъ процессѣ Парнеля. По широтѣ образованія съ нимъ могутъ поспорить развѣ только Брайсъ да Морлей; а по краснорѣчію, это -- звѣзда первой величины въ нынѣшнемъ парламентѣ. Онъ студентомъ говорилъ не хуже нынѣшняго; его "дѣвственная" (первая) рѣчь вызвала рукоплесканія министровъ, хотя она громила ихъ за Ирландію. Его рѣчи украшаются сократовскою ироніей, счастливыми эпиграммами, художественнымъ распредѣленіемъ богатаго содержанія. А главное -- и здѣсь этотъ здравый смыслъ, рѣдкая прозрачность и удобопонятность изложенія. Въ послѣднее время палата жадно слушала его рѣчи, тѣмъ болѣе что она рѣдко имѣла это удовольствіе: Асквиту недосугъ; его берутъ на расхватъ на платформы, гдѣ у него нѣтъ соперниковъ по свободѣ рѣчи. Этотъ солидный ученый, пожиратель всякихъ книгъ, безустанный труженикъ, никогда не былъ кабинетнымъ отшельникомъ: въ немъ нѣтъ и тѣни педантизма, заскорузлости. Истинный джентльменъ, онъ не обидитъ невниманіемъ послѣдняго нищаго, какъ не затруднитъ самаго неповоротливаго ума. Асквитъ -- лучшее опроверженіе сплетенъ торіевъ насчетъ непотизма Гладстона: онъ не принадлежитъ къ "правящимъ фамиліямъ". Онъ всѣмъ обязанъ себѣ. Трудомъ и талантомъ стяжалъ онъ себѣ громкое имя въ адвокатурѣ и промѣнялъ это поприще на политику, какъ рожденный государственный мужъ. Такой примѣръ изумилъ и еще болѣе плѣнилъ англичанъ. Съ нимъ соперничаетъ только поступокъ сэра Чарльза Росселя, перваго адвоката страны, который одинъ только могъ спасти гладстонцевъ отъ пораженія въ процессѣ Парнеля: онъ промѣнялъ адвокатуру, доставлявшую ему 20,000 ливровъ, на званіе министерскаго юрисконсульта съ 7,000 л. Жалованья, т. е. потерялъ около 130,000 р. въ годъ!
   Товарищемъ Асквита сдѣланъ сынъ Гладстона, Гербертъ, съ окладомъ въ 1,500 д. Онъ отличается безукоризненными манерами и свѣдѣніями по исторіи. До сихъ поръ онъ былъ частнымъ секретаремъ у своего отца и "младшимъ лордомъ" въ министерствѣ финансовъ безъ жалованья. Конечно ему сильно вредитъ сравненіе съ отцомъ.
   Другая звѣзда изъ новенькихъ -- Аклендъ (Acland), "вице-президентъ комитета воспитательнаго совѣта", по нашему -- министръ народнаго просвѣщенія. Это не столь блестящій, но надежный, честный человѣкъ. Онъ горячій поборникъ общественной коопераціи: его слава -- искусное проведеніе билля о земскихъ совѣтахъ (родъ земства), которые, наряду съ совѣтами графствъ, служатъ гнѣздами духа новаго демократизма. При этомъ Аклендъ выказалъ краснорѣчіе, которое поставило его въ рядъ первыхъ одаторовъ парламента. А главное, онъ на своемъ мѣстѣ. Пламенный приверженецъ просвѣщенія, онъ всегда былъ вездѣ, гдѣ дѣло шло объ его интересахъ: за нимъ издавна установилось, какъ-бы титулъ, названіе "членъ по просвѣщенію". Какъ искренній радикалъ и вѣрный другъ рабочихъ, онъ не только не боится свѣта, но именно всегда старался провести его въ глубину темныхъ массъ. Онъ знатокъ техническаго образованія. Лучшимъ аттестатомъ ему на званіе министра просвѣщенія служатъ слѣдующія строки, недавно напечатанныя въ Газетѣ Широкаго Университета: "Да будетъ намъ дозволено съ особымъ удовольствіемъ признать заслуги Акленда, перваго секретаря оксфордскаго отдѣла Широкаго Университета, друга профессора Грина и Арнольда Тойнби, человѣка, который послужилъ личною связью между Оксфордомъ и кооперативнымъ движеніемъ. Въ лицѣ Акленда нація пріобрѣтаетъ министра просвѣщенія съ идеями".
   Широкій университетъ (University Extension) -- это профессора, которымъ помогаютъ лучшіе люди страны безъ различія партій. Цѣль его -- сдѣлать для массъ то, что казенные университеты дѣлаютъ для студентовъ, т. е. только для достаточныхъ классовъ. Въ этомъ отношеніи Англія нѣсколько отстала отъ Америки и Германіи, которыя издавна славятся распространеніемъ просвѣщенія въ массахъ. Въ Германіи уже въ 1872 г. основалось "Общество распространенія народнаго образованія". Еще далеко до зимы, а оно уже собираетъ свои силы для зимняго похода противъ невѣжества. Оно недавно издало "Адресную книгу нѣмецкаго ораторства", гдѣ указаны лица, желающія служить этому святому дѣлу, и по большей части безвозмездно: ихъ 194! Тоже дѣлаютъ сельскія и провинціальныя отдѣлы Общества, Впрочемъ все это случайныя, безсвязныя публичныя лекціи. Англичане взялись за дѣло позже, но создали цѣлый народный университетъ, съ правильными курсами, экзаменами и дипломами: тамъ сами профессора выступили на этотъ путь, и имъ помогаетъ общество и правительство всѣми мѣрами. Дѣло начали старѣйшіе университеты, Оксфордъ и Кембриджъ; прошлою зимой къ нимъ присталъ лондонскій университетъ съ юношескою энергій.
   Есть еще одинъ новенькій въ сонмѣ сподвижниковъ Гладстона -- не звѣзда, но его назначеніе едва-ли не больше всего произвело впечатлѣнія, по крайней мѣрѣ на материкѣ. Это дѣйствительно диковина -- углекопъ сдѣланъ товарищемъ министра торговли, съ жалованьемъ въ 1,200 ливровъ (около 12,000 рублей)! Англичане впрочемъ уже привыкаютъ къ такимъ превратностямъ судьбы. У нихъ теперь въ нижней палатѣ рудокопъ Гарди, въ знаменитой "шапкѣ", и машинистъ Бёртъ, съ мозолями на рукахъ, заправляютъ цѣлою партіей, "въ рукахъ которой судьба всѣхъ странъ", по замѣчанію Daily News. Съ этими юными царями четвертаго чина можетъ бороться, по вліянію, новый товарищъ министра торговли, мистеръ Бёртъ (Burt), хотя онъ человѣкъ прежняго поколѣнія: ему 55 лѣтъ. Всѣ партіи частью любятъ, частью уважаютъ этого честнаго и даровитаго представителя первоначальнаго тредъ-уніонизма, который придерживается "индивидуализма" Джона Стюарта Милля и дружитъ съ либералами. Бёртъ и по внѣшности отличается отъ угловатыхъ, рѣзкихъ вожаковъ новаго радикализма: у него спокойныя пріятныя манеры; онъ обладаетъ свободною, плавною рѣчью, только безъ всякаго литературнаго оттѣнка. Такъ говорятъ всѣ самоучки, а мистеръ Бёртъ самъ образовалъ себя до высокой степени: Англія, какъ извѣстно, кишитъ Ломоносовыми. Бёртъ былъ простымъ углекопомъ Нортумберленда. Ему не было и 30 лѣтъ, какъ товарищи сдѣлали его своимъ "секретаремъ", т. е. вождемъ. А въ 1874 г. они провели его въ парламентъ, и съ тѣхъ поръ каждый годъ собираютъ между собой по 500 ливровъ на его представительство. Въ 1890 г. Бёртъ ѣздилъ въ качествѣ ихъ посланца на берлинскую конференцію о рабочемъ вопросѣ. Въ прошломъ году онъ былъ предсѣдателемъ съѣзда британскихъ рабочихъ.
   Играя словами, торіи говорятъ: "disappointments (разочарованія) интереснѣе appointments (назначеній)". Во главѣ разочарованныхъ стоитъ крупная личность Лабушера (Labouchere): его портретъ характеризуетъ и политическіе порядки Англіи. Лабушеръ изъ той рѣдкой породы упрямыхъ, рѣзкихъ, но возвышенныхъ чудаковъ, къ которой принадлежалъ покойный Брадло. Это -- англійскій Рошфоръ, въ смыслѣ журнальнаго фонарщика, -- поноситель королей, придворныхъ паразитовъ и биржевыхъ толстосумовъ. Ему 62 года по метрикѣ и лѣтъ 30 съ виду, когда слышишь его живую, неумолкаемую рѣчь, когда смотришь на его коварные глазки, на его нервные, размашистые жесты, на его громадную шляпу набекрень: настоящій Фра-Дьяволо печати! Вслѣдствіе новѣйшей исторіи, Лабушера называютъ "человѣкомъ дня"; но это человѣкъ каждаго дня. Что бы ни случилось, ужъ онъ встрялъ: на всякое событіе ложится его тѣнь дьяволенка. Въ застегнутомъ до верху обществѣ, въ царствѣ этикета и допотопныхъ условностей, которое называется въ Англіи кентомъ (cant -- жеманство), Лабушеръ -- олицетворенный капризъ, ходячій парадоксъ. Онъ -- вмѣстилище потѣшныхъ, но естественныхъ, не вымученныхъ противорѣчій. Племянникъ важнаго лорда Тоунтона, Лабушеръ смолоду задался цѣлью быть куралесникомъ въ чопорной средѣ британской знати: онъ женился на звѣздочкѣ кулисъ, когда это считалось преступленіемъ Каина, даже у буржуазіи. Эксъ-секретарь посольства, воспитанный для роли нѣмыхъ и чревовѣщателей, онъ не только вѣчно болтаетъ, но посрамляетъ правило Талейрана: выкладываетъ всю свою душу, и даже больше того, суетъ свой носъ всюду. Этотъ скептикъ или, какъ выражаются англичане, "циникъ", подаетъ примѣръ непорочности и замѣчательнаго человѣколюбія. Взгляните, какъ этотъ Хохотунъ (L'homme qui rit) или Квазимодо раздаетъ куклы дѣтямъ нищихъ объ Рождествѣ; прочтите, съ какимъ энтузіазмомъ Донъ-Кихота бичуетъ онъ каждую недѣлю, въ своей "Правдѣ" (Truth) всякую человѣческую пакость! Этотъ красный, какъ раскаленное желѣзо, демократъ -- свѣтскій человѣкъ: онъ задаетъ изящные пиры и не пропускаетъ ни чужихъ баловъ, ни партій въ экартэ. Этотъ членъ его степенства, британскаго парламента, вѣчно производитъ шумъ, учиняетъ театральныя сцены: однажды онъ развлекъ депутатовъ тѣмъ, что зазвалъ въ палату отгадывателя мыслей; другой разъ бился объ закладъ, что превзойдетъ "магнетическую дѣву", поднимавшую шесть гренадеровъ однимъ пальцемъ. Настоящій парижскій "шарлатанъ" (онъ потомокъ изгнанныхъ гугенотовъ)! У этого пиротехника журналистики и мага политики куча обожателей. Ему простили даже новѣйшій скандальчикъ, хотя цѣлью послѣдняго было ни больше, ни меньше, какъ опозорить "великаго старца" въ глазахъ архи-радикаловъ и королеву -- въ глазахъ конституціоналистовъ-недотрогъ. А самъ Хохотунъ собралъ дань съ остолбенѣлой Англіи, раскупившей "Правду" въ сотняхъ тысячъ экземпляровъ, и -- маршъ въ увеселительное путешествіе по материку.
   Чудная страна, эта Англія, порождающая такія чудачества полной воли душевной! Но еще чуднѣе то, что Лабушеръ -- мастеръ въ иностранной политикѣ и оказалъ не мало услугъ странѣ, въ есобенности либераламъ, давно состоя въ дружбѣ съ Гладстономъ. Глаза всѣхъ англичанъ искали его въ спискѣ министровъ. И оказывается, что онъ былъ-бы министромъ, если бы... Мы видѣли, какъ королева прослезилась, узнавъ о паденіи Салисбери. Она кое-какъ допустила Гладстона до обряда цѣлованія руки, но Квазимодо -- это ужъ слишкомъ! "Правда" и повѣдала всю, всю правду, какъ ярая республиканка. Авторъ статьи "Entre nons" (Между нами), "его ничтожество", закричалъ: сВикторія вычеркнула имя Лабушера изъ министерскаго списка Гладстона: она вышла изъ предѣловъ конституціонныхъ преданій!" Гладстонъ хотѣлъ выгородить королеву: онъ заявилъ, что этого имени и не было. Вышло еще хуже. "Его ничтожество" пустилось въ новыя разоблаченія: тутъ-то всплыла наверхъ и записочка Викторіи ярлу Розбери, этому "сторожевому псу торіевъ". Тутъ наговорены такіе ужасы, что мы рады, что недостатокъ мѣста заставляетъ насъ поставить точку. А англичане только посмѣиваются и продолжаютъ удивляться, отчего-же страна лишается услугъ такого полезнаго, благороднаго и неподкупнаго человѣка? Они говорятъ: "Вѣдь, былъ-же министромъ Дилькъ, который гремѣлъ противъ прибавки содержанія двору. А вонъ, у насъ теперь получилъ мѣсто въ министерствѣ Гладстона упрямый уэльсецъ Эллисъ, хотя всѣмъ извѣстно, что при одномъ тостѣ въ честь королевы онъ отказался встать"...
   

IV.
Востокъ и Изумрудный островъ.

   Такіе молодцы не станутъ сидѣть, сложа руки; да и жизнь въ Англіи кинитъ ключемъ, не даетъ задремать. Прошелъ всего мѣсяцъ съ водворенія гладстонцевъ на Доунингъ-стритѣ, а уже сдѣланы важныя дѣла, и печать переполнена извѣстіями изъ Англіи. При описанныхъ условіяхъ, политика въ этой странѣ ясна, какъ день, несмотря на сложность и обширность вопросовъ.
   Англія -- образцовая страна "министерской солидарности" или товарищескаго единодушія между правителями, основаннаго на идеѣ, на общей программѣ. Поэтому неправо "его ничтожество": Розбери будетъ псомъ Гладстона, а не Салисбери. Онъ только внесетъ болѣе быстрый темпъ въ иностранную оперу Англіи, что уже и замѣчается явственно въ оживленіи восточнаго вопроса.
   Этотъ вопросъ принимаетъ небывалые размѣры: Франція серьезно вовлекается въ него и по дѣламъ Египта, и по участію въ двойственномъ союзѣ. Этотъ союзъ, судя по слухамъ, или уже подписанъ надняхъ, или подписывается, когда мы пишемъ эти строки. Съ другой стороны, нашъ отрядъ, подъ начальствомъ полковника Іонова, явился на Памирѣ и уже имѣлъ стычки съ афганцами; а эмиръ афганскій вступаетъ въ переговоры съ индійскимъ правительствомъ, чтобы вытѣснить насъ обратно, къ предѣламъ Ферганы. Розбери засыпали запросами. Онъ отвѣчаетъ однимъ, что "все его вниманіе" сосредоточено на русскихъ отношеніяхъ на Памирѣ и въ Беринговомъ морѣ; другимъ -- что его задача миръ и согласіе вселенной. Когда Вильгельмъ II, узнавъ о паденіи Салисбери, бросился въ Англію изъ своего путешествія по Норвегіи, и пригласилъ къ себѣ Розбери, тотъ отказался; и внуку Викторіи дали замѣтить, что "устранить недовѣріе къ Франціи значитъ послужить дѣлу европейскаго мира". Въ то же время у Розбери пошли бесѣды съ турецкимъ посланникомъ, который естественно заговорилъ объ очищеніи англичанами Египта. Покуда видно одно слѣдствіе этихъ бесѣдъ: подготовляется пріемъ Фердинанда Кобургскаго султаномъ. А это вызвало оживленіе въ нашемъ министерствѣ, которое, за болѣзнью г. Гирса, перешло къ новому лицу -- къ г. Шишкину: это -- бывшій директоръ азіатскаго департамента, котораго на западѣ принято называть "славянофиломъ, московитомъ". Теперь много говорятъ о "русской нотѣ", проникнутой такимъ приподнятымъ тономъ, какимъ уже давно не говорила наша дипломатія: она касается именно возможнаго пріема принца Фердинанда султаномъ.
   Впрочемъ болгарскій вопросъ штука такая сложная и деликатная, что лучше воздержаться отъ разсужденій... Спѣшимъ перейти къ внутренней политикѣ Англіи, которая къ тому-же гораздо важнѣе и любопытнѣе.
   Здѣсь у гластонцевъ конечно на первомъ планѣ пресловутый гомлюль. Враги выпустили было такую утку, что Гладстонъ пользовался имъ, лишь какъ орудіемъ на выборахъ, а теперь броситъ его, какъ выжатый лимонъ. Слухъ былъ до того упоренъ, что Гладстонъ счелъ нужнымъ выступить самолично. 12 сентября онъ сказалъ въ Кернарвонѣ, въ Уэльсѣ, цѣлую политическую рѣчь, въ которой настаивалъ на томъ, что "ирландскій вопросъ важнѣе и неотложнѣе всего въ эту минуту". Мало того. Новый министръ еще разъ поднялся на высоту истинно великаго старца. Пребываніе Гладстона въ Уэльсѣ такъ полно поэзіи и теплоты, что оно, пожалуй, войдетъ въ легенду, на поученіе министрамъ материка. Нужно было видѣть, какъ этотъ патріархъ взбирался на хребетъ Снаудона и тихо спускался оттуда по освященной имъ новой тропинкѣ, окруженный толпой восхищенныхъ уэльцевъ; нужно было слышать сердечныя слова, сказанныя его ласкающимъ голосомъ въ похвалу дѣтской музыки и допотопныхъ обычаевъ бѣдныхъ горцевъ, чтобы понять все величіе истинной гуманности, этого трогательнаго уваженія къ святынѣ самой жалкой національности. Горцы сказали старцу Англіи: "въ нашихъ горахъ витаетъ духъ свободы". Онъ отвѣчалъ имъ поэтично словами своего органа, Daily News. "Та же мысль была у грековъ,-- мысль, прекрасно истолкованная Байрономъ въ его воззваніи къ духу свободы на высотахъ Филъ. Но есть большой запасъ духа свободы и на низменностяхъ -- и въ болотахъ Линкольншира, и въ трясинахъ Эссекса, и на плотинахъ Голландіи. Да, конечно, духъ свободы живетъ на холмахъ и въ долахъ Снаудона; но это тотъ духъ, который сочувствуетъ свободѣ и другихъ народовъ".
   Несчастный "Изумрудный островъ", утопающій въ мшистой зелени луговъ! Что съ нимъ сдѣлали эти самые англичане, которыхъ мы прославляемъ за ихъ внутреннія дѣла,-- сдѣлали, ослѣпленные ложно, односторонне понятымъ націонализмомъ! "Ирландія -- раба", слышишь повсюду. Этого страшнаго, дикаго слова довольно, чтобы содрогнулось сердце европейца "конца вѣка". Самые завзятые политики отжившихъ школъ теперь только прячутся за вопросъ: да полно, такъ-ли? Надняхъ имъ данъ краснорѣчивый отвѣтъ неопровержимымъ свидѣтельствомъ цифръ. Объ этомъ постарался одинъ изъ самыхъ честныхъ и талантливыхъ политиковъ нашего времени, Девитъ (Davitt), который изъ простого рабочаго сталъ однимъ изъ трибуновъ и кумировъ Ирландіи. Онъ изобразилъ въ "Revue de famille" сравнительную картину свободы и угнетенія.
   Исторія какъ-бы нарочно оказалась отличнымъ статистикомъ для соціологическихъ выводовъ: Ирландія уже пережила свой первый гомрюль или независимое, человѣческое существованіе въ эпоху первой французской революціи. А съ тѣхъ поръ она вотъ уже 90 лѣтъ стонетъ подъ игомъ властной руки Англіи. И страшно, и стыдно сказать, что сдѣлала съ нею эта рука въ то самое время, когда она поднимала Англію на высоту богатства, могущества, просвѣщенія! 90 лѣтъ тому назадъ въ Ирландіи было больше жителей, чѣмъ теперь, между тѣмъ какъ въ Англіи населеніе чуть не удесятерилось: этимъ все сказано. Англія даже при Бальфурѣ, въ послѣднія 5 лѣтъ, съѣла 230,000 ирландцевъ. И могло-ли быть иначе при такихъ прелестяхъ, какъ пресловутая "дворцовая система" (англійскій лордъ-намѣстникъ или вице-король помѣщается въ дублинскомъ дворцѣ)? Вѣдь главнымъ орудіемъ этой системы и бичемъ Ирландіи былъ гнусный пережитокъ феодализма -- лендлордизмъ или "землевладѣтельство". Это -- крѣпостничество, если не похуже: лендлордъ -- англичанинъ и протестантъ. Земля-кормилица вся въ рукахъ лендлорда, который сдаетъ ее мужикамъ на условіяхъ фермерства, тяжкой аренды. И ему же дана судебная власть, но на него не возложено никакихъ обязанностей относительно фермеровъ. Лендлордъ даже не жилъ въ своей вотчинѣ: онъ прохлаждался въ Англіи или на материкѣ, чтобы не видѣть непристойныхъ сценъ "выжиманія" послѣднихъ соковъ съ фермеровъ его рьяными прикащиками. Самымъ вопіющимъ преступленіемъ предъ лицомъ человѣчества была пресловутая эвикція (eviction) или выдвореніе -- по просту выкидываніе фермера, по истеченіи аренднаго срока, на улицу изъ избы, имъ же построенной, съ хозяйства, имъ же улучшеннаго. Была! Увы, она процвѣтаетъ и теперь во всей красѣ. Сейчасъ есть даже "Общества выдворенныхъ арендаторовъ" (Evicted Tenant's Associations). Всего за послѣднее полстолѣтіе было выдворено 3.600,000 земледѣльцевъ!
   Словомъ, Ирландія была угнетена и политически, и экономически, т. е. совсѣмъ не могла дышать. У ирландцевъ лопнуло терпѣніе. Въ 1870 г. началось движеніе въ видѣ протестовъ противъ "дворцовой системы"; и оно дошло, въ пылу борьбы, до революціоннаго "феніанизма". Творцомъ его былъ покойный адвокатъ Бэтъ (Butt). А въ 1879 г. къ нему присоединилось соціальное движеніе, въ видѣ Земельнаго Союза (Land League) съ его "бойкотированіемъ" {Boycott -- по имени капитана Бойкотта, котораго Союзъ взялъ изморомъ въ 1880 г.: онъ приговорилъ, чтобы не только никто не работалъ у него, но даже не имѣлъ съ нимъ никакихъ сношеній.} или общественной опалой. Оба движенія были слиты преемникомъ Бэта, Парнелемъ: въ этомъ величіе "невѣнчаннаго короля Ирландіи", который силою одного нравственнаго вліянія владѣлъ своею націей 12 лѣтъ, до своей безвременной кончины въ прошломъ году {См. нашу лѣтопись за декабрь 1891 г.}.
   Англичане разсвирѣпѣло. Они ввели осадное положеніе на Изумрудномъ островѣ и, безъ суда, наполнили тюрьмы сотнями его патріотовъ, съ Парнелемъ и Девитомъ во главѣ. Но коса нашла на камень. Ирландцы не уступали ни на волосъ; а у англичанъ проснулась совѣсть въ лицѣ "великаго старца". Въ 1886 г. Гладстонъ выступилъ съ биллемъ о возстановленіи гомрюля. Парламентъ отвергъ его только большинствомъ 30 голосовъ, да и то лишь потому, что явились "отступники" въ лагерѣ виговъ -- либералы-уніонисты, съ Чемберленомъ во главѣ. Но поколебленная, раздраженная власть ужаснѣе прочной, спокойной. Консерваторы отомстили несчастнымъ жертвамъ за заступничество виговъ. Въ 1887 г. они провели въ парламентѣ драконовскій законъ, одно имя котораго составляетъ позоръ "конца вѣка". Это -- Актъ Принужденія (Coercion Act). А черезъ четыре дня за нимъ послѣдовали жестокіе "указы" ("ukase", иронически говорятъ виги) племяши, Бальфура, который былъ сдѣланъ лордомъ-намѣстникомъ Ирландіи. Этотъ проконсулъ старался отягчить послѣдствія Акта, "искалѣчившаго законодательство Англіи", по выраженію гладстонцевъ. Ему доставляли наслажденіе не радость и благословенія, а стоны и проклятія ввѣреннаго его попеченіямъ народа. Онъ подвелъ его подъ иго Акта Преступленій (Crimes Act): были отмѣнены суды присяжныхъ; была отнята самостоятельность у муниципалитетовъ; была подавлена свобода рѣчи и сходокъ. За одно всенародное слово, хотя-бы невинное, бросали въ тюрьму на цѣлые мѣсяцы; человѣкъ, который отсовѣтовалъ мужику взять какую-нибудь ферму, обвинялся въ "заговорѣ". Земельный Союзъ былъ объявленъ "опаснымъ", и сразу были закрыты 200 его отдѣленій -- мѣра, которая возмутила самого Чемберлена, какъ "излишняя".
   Какъ только образовалось новое министерство въ прошломъ августѣ, взоры ирландцевъ обратились къ Гладстону, какъ къ "предназначенному освободителю" Изумруднаго острова". А несчастные выдворенные бросились къ Морлею. Они плачутся на послѣдніе подвиги "хищничества землевладѣльцевъ". Предвидя близкую гибель "указовъ" Бальфура, лендлорды вдругъ стали массами выгонять фермеровъ, чтобы повыгоднѣе отдать участки въ другія руки. Они безпощадно требуютъ взноса недоимокъ, о которыхъ молчали при Бальфурѣ. Это -- знакомый историку, безчеловѣчный заговоръ отживающаго зла, чтобы вызвать волненіе и сказать: "видите, что значитъ снять оковы съ рабовъ!"
   Но "честный Джонъ" оказался на высотѣ задачи. Какъ истинный государственный мужъ, онъ твердо пошелъ по пути снисканія любви ввѣреннаго ему народа. Не успѣлъ онъ водвориться въ дублинскомъ замкѣ, какъ изъ этого вѣковаго застѣнка блеснулъ лучъ, сразу согрѣвшій и освѣтившій Изумрудный островъ. 14-го сентября Морлей смѣлою рукою снялъ съ Ирландіи иго акта принужденія. Конечно, онъ не могъ отмѣнить самаго акта: это -- дѣло парламента, гдѣ новый герой, гомрюль, скоро низвергнетъ этого стараго грѣшника, какъ доказываютъ новые выборы, на которыхъ рабочіе опять стали за гладстонцевъ. Но новый лордъ-намѣстникъ вправѣ отмѣнить распоряженія стараго; а онъ -- кукла въ рукахъ Морлея. Это -- лордъ Гоугтонъ, юный поэтъ и политическое ничтожество, которое можетъ сіять только внѣшнимъ блескомъ: у этого холостяка 40,000 фунт. собственнаго дохода, да 20,000 жалованья!
   Теперь можно сказать, что ненавистный, опозорившій Англію актъ уже "повисъ на стѣнѣ дублинскаго замка монументальною насмѣшкой", какъ выразился Гладстонъ, когда онъ проваливалъ правленіе Салисбери. Но политическіе вопросы рѣшаются сравнительно легко, когда приспѣетъ время. Какъ-то справится Джонъ съ вопросомъ соціальнымъ? А съ нимъ тѣмъ больше нельзя медлить. Вѣдь подходитъ зима: куда преклонятъ голову выдворенные съ ихъ женами и ребятишками? Они уже не разъ обращались къ Морлею и письменно, и устно, черезъ своихъ посланцевъ. Они заявляютъ, что "не въ силахъ ждать до весны". Они просятъ, чтобы "казна теперь же" дала имъ денегъ взаймы. Возлагая всѣ свои надежды на новое правительство, ирландскіе паріи восклицаютъ: "дай Богъ, чтобы мы не ошиблись!"
   

V.
"Обмірщеніе".-- "Рожденные законодатели".-- "Мелковладѣніе".

   Гомрюль сливается, въ своихъ основахъ, съ Молохомъ нашихъ дней -- съ всепожирающимъ соціальнымъ вопросомъ. И онъ-то ложится теперь всею своею тяжестью на плечи стараго Атласа Англіи. Но эти плечи надежны: въ знаменитой ньюкестльской рѣчи Гладстона, въ прошломъ году, ясно отчеканена вся цѣпь вопросовъ, одинъ другого важнѣе, изъ которыхъ слагается этотъ вопросище. И эта программа поддерживается сочувствіемъ всѣхъ лучшихъ людей Европы, которая несетъ то же самое бремя. А въ Англіи она удовлетворяетъ главную массу четвертаго чина и всѣхъ демократовъ, не исключая неукротимаго Лабушера, который только-что прислалъ примирительное письмо изъ Италіи: Квазимодо требуетъ только поскорѣе исполнить ее, ибо "отсрочки опасны для правителей".
   Гладстонъ и не думаетъ уклоняться. Что священнѣе такихъ основъ, какъ англиканизмъ, или "установленная" (established) церковь, да палата лордовъ, въ такой странѣ, какъ Англія, которая славится преданностью старинѣ и аристократизму до ханжества и чопорности? А Гладстонъ смѣло высказался, въ кернарвонской рѣчи, за "строгое религіозное равенство" не только для католическаго Уэльса, который особенно страдаетъ отъ гнета государственной церкви, но и "ради гармоніи всей страны". Это значитъ, что новое министерство желаетъ прекратить по всей "имперіи" послѣдній пережитокъ средневѣковья -- церковное крѣпостничество или обязательныя отношенія между государственною церковью и раскольниками всякихъ толковъ, имя же имъ въ Англіи -- легіонъ. Говоря по-англійски, это -- великій вопросъ объ "обезгосудареніи" (disestablishment) или "обмірщеніе" церкви: на материкѣ другой терминъ, который теперь также въ большомъ ходу -- отдѣленіе церкви отъ государства.
   Что же касается лордовъ, то мы уже видѣли, какъ Гладстонъ не побоялся пророчествовать, подъ удары грома, объ истребленіи ихъ палаты, если они дерзнутъ пойти противъ требованіи жизни. Никогда еще англійскій кабинетъ такъ не блисталъ отсутствіемъ ихъ сіятельствъ: въ нынѣшнемъ министерствѣ всего пять членовъ верхней палаты. И среди нихъ... намъ стыдно сказать -- Розбери, этотъ главарь лондонской "коммуны", который на митингахъ поднимаетъ на смѣхъ почтенною палату, доказывая, что старушку нужно "реформировать въ самомъ демократическомъ духѣ", т. е. помолодить ее, какъ кузнецъ, сварившій барина въ котлѣ. Если у британскихъ лордовъ до того внѣдренъ анархизмъ, что они готовы сами себя пожрать, то чего ожидать отъ такихъ мальчишекъ, какъ Асквитъ? Этотъ архи-юристъ на каждомъ шагу бранитъ верхнюю палату. Надняхъ какой-то мѣстный гражданинъ хотѣлъ подкузмить его ехиднымъ вопросцемъ: "а чѣмъ бы вамъ угодно было замѣнить ее?" -- "Ничѣмъ", огрызнулся на него нигилистъ -- и попалъ не въ Аляску, а на министерское кресло.
   А либеральная печать Англіи давай собирать досадныя историческія справки. Оказалось, что уже давно сталъ ненавистенъ принципъ наслѣдственности перовъ, котораго нѣтъ нигдѣ въ мірѣ: даже Шотландія и Ирландія посылаютъ свою знать въ верхнюю палату лишь пожизненно или на время одной сессіи. Полвѣка тому назадъ, Россель предлагалъ давать перское достоинство пожизненно за заслуги передъ страной, и его горячо поддерживалъ Салисбери. Лабушеръ ужъ сколько разъ вносилъ билль объ уничтоженіи наслѣдственности почти 500 лордовъ, и подконецъ противъ него было большинство только 62 голосовъ. Теперь со всѣхъ сторонъ указываютъ на удовлетворительность выборныхъ сенатовъ въ Бельгіи, Франціи, Италіи, Америкѣ. Сама англійская знать негодуетъ на неправильное распредѣленіе наслѣдственности между ея фамиліями. И вообще это помѣщичье, землевладѣльческое начало совсѣмъ претитъ Англіи, давно превратившейся въ страну промышленную.
   Но въ центрѣ внутренней политики Англіи лежитъ основа всей будущности страны -- вопросъ объ обезпеченіи массъ. Онъ сводится къ 8-ми-часовому дню для рабочихъ и къ надѣленію землей -- для крестьянъ.
   Ирландская парія можетъ утѣшаться однимъ: властители Англіи не щадили и родной націи. На нихъ лежитъ неизгладимое пятно, въ видѣ такого многовѣковаго преступленія, какъ бездомность крестьянина. Оставить сапожника безъ кожи и дратвы, плотника безъ пилы и топора, каменьщика безъ лома и кирки -- это немыслимо! воскликнетъ всякій. А ухитрились оставить земледѣльца, притомъ своего кормильца, безъ земли. У нихъ до сихъ поръ есть только "крупное землевладѣніе", помѣщичьи вотчины, да такое же "фермерство", какъ въ Ирландіи. Правда, это такая вопіющая безсмыслица (мы уже не говоримъ о несправедливости) для "конца вѣка" что даже при Салисбери недавно прошелъ Актъ Мелковладѣнія (Small holdings Act). Но консерваторы, сами помѣщики, конечно долго еще держали бы его въ состояніи прелестной поэмы. А гладстонцы не успѣли появиться на Даунингъ-стритѣ, какъ уже сдѣлали великій шагъ, и съ поразительнымъ тактомъ.
   Тихонько, такъ что печать на материкѣ почти и не раскусила, министерство земледѣлія издало наказъ совѣтамъ графствъ (родъ губернскихъ земствъ) о томъ, какъ поступать съ Актомъ Мелковладѣнія. Мелковладѣлецъ вноситъ при покупкѣ участка лишь 1/5 всей суммы, а на остальное представляетъ поручительство или ипотеку на имя совѣта графства. Свой долгъ онъ уплачиваетъ въ теченіе 50 лѣтъ посредствомъ полугодичныхъ взносовъ съ процентами. При этомъ совѣтъ можетъ занимать у правительства за 3 1/2% деньги на скупку земель, а съ мелковладѣльца брать 4% на уплату процентовъ и на погашеніе долга. Примѣръ: если мелковладѣлецъ покупаетъ участокъ въ 20 акровъ по 50 фунтовъ за акръ и съ разсрочкой на 50 лѣтъ, то онъ долженъ заплатить 200 ф. сейчасъ и вносить по 16 ф. каждое полугодіе. Такъ какъ въ теченіе этихъ 50 л. онъ еще не полный владѣлецъ, то онъ не имѣетъ права ни дѣлить своего участка, ни сдавать его въ аренду, ни строить на немъ новой усадьбы. Мало того. И по истеченіи 50 лѣтъ, онъ подчиняется нѣкоторымъ требованіямъ совѣта графства при продажѣ своего участка. Въ "особыхъ случаяхъ" совѣтъ можетъ отдавать земли въ аренду, но участками не свыше 15 акровъ, а болѣе обширные -- лишь за арендную плату не свыше 15 ф. въ годъ. Въ случаѣ смерти мелковладѣльца, участокъ переходитъ нераздѣльно къ одному лицу, а именно къ родственнику.
   Во всемъ сказанномъ видна глубокая продуманность, замѣтно что-то гракховское...
   Недавно въ Говарденѣ происходила ежегодная цвѣточная выставка. Въ паркѣ премьера Англіи гуляло 20,000 окрестныхъ жителей. Мистриссъ Гладстонъ раздавала награды. Подошелъ мистеръ Гладстонъ и сказалъ: "надѣюсь, что въ будущемъ въ Англіи будетъ много мелкихъ владѣній, гдѣ будутъ произростать цвѣты, овощи и плоды"...

А. Трачевскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", Кн. 10, 1892

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru