Тургенев Иван Сергеевич
Воспоминания Е. С. Иловайской

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   Тургеневский сборник. Материалы к полному собранию сочинений и писем И. С. Тургенева
   Л., "НАУКА", 1968
   

ВОСПОМИНАНИЯ Е. С. ИЛОВАЙСКОЙ (СОМОВОЙ) О ТУРГЕНЕВЕ

   Екатерина Сергеевна Иловайская (рожд. Сомова; 1863--1944) -- преподавательница иностранных языков, родилась в Петербурге; в 1879 г. окончила Коломенскую гимназию. После этого вместе с отцом, сестрами и одним из братьев Е. С. Сомова переехала на постоянное жительство в Одессу, где позднее окончила вечерние курсы Новороссийского университета и вышла замуж за приват-доцента Сергея Ивановича Иловайского. С Тургеневым Иловайская (Сомова) познакомилась в 1879 г., когда он, приехав в Петербург, выступил с чтением отрывка из романа "Отцы и дети" в гимназии, где она училась вместе со своей младшей сестрой. Об этой встрече Иловайская и рассказывает в своих воспоминаниях, представляющих интерес еще и потому, что в них приведены отрывки из дневника ее матери, Ольги Александровны Сомовой (рожд. Тургеневой; 1836--1872),! родственницы писателя, часто бывавшего в начале 50-х годов в доме ее отца, Александра Михайловича Тургенева (1772--1862).
   Воспоминания Е. С. Иловайской (Сомовой), отрывок из которых публикуется ниже, написаны в 1934 г. Рукопись хранится в ИРЛИ (Р. I, оп. 29, No 50, тетрадь I, лл. 1--10).

Л. Н. Назарова

-----

   В 1878--1880 гг. Иван Сергеевич Тургенев вернулся в Россию, на родину, после очень продолжительного пребывания за границей.2 Приезд этот был настоящим триумфом. Молодежь встречала Ивана Сергеевича бурными овациями, приветственными речами, цветами, банкетами. Растроганный такой встречей молодежи, Иван Сергеевич выразил желание читать ей свои произведения. Он читал в университете, в институтах путей сообщения и в Горном, в женских институтах3 и в мужских и женских гимназиях. И на долю Коломенской гимназии, где мы с моей младшей сестрой, Надеждой Сергеевной Сомовой, оканчивали 1-й (старший) класс, выпала эта честь. Иван Сергеевич читал в нашей гимназии "Отцы и дети", с тою неподдельной простотой и искренностью, которая всегда производит самое сильное и глубокое впечатление на слушателей. Едва умолкли рукоплескания восторженной юной аудитории, к нам подошла наша классная дама, добрейшая старушка О. В. Пиленко, со словами: "Катя и Надя, вас вызывает Варвара Александровна" (В. А. Нейдгард была наша начальница). Мы с сестрою молча обменялись взглядами: что бы это могло значить? Варвара Александровна вызывала к себе учениц, либо чтобы похвалить, либо чтобы высказать им свое порицание по поводу какого-нибудь поступка. Но в этот день, отмеченный чтением Ивана Сергеевича, ничего не произошло, что бы могло быть причиной вызова. Мы молча спустились в квартиру Варвары Александровны в первом этаже здания гимназии. В ее уютной гостиной за круглым столом сидел Иван Сергеевич; он встретил нас ласковой улыбкой со словами: "Подойдите поближе, Катя и Надя, милые девочки, я хочу с вами познакомиться и поцеловать вас (Иван Сергеевич поочередно поцеловал сестру и меня в лоб); вы дочери хмоего дорогого друга Ольги Александровны Тургеневой. Помните ли вы свою маму?" -- "Очень хорошо помним", -- ответили мы вместе. -- "Кто из вас больше похож на маму? Обе напоминают ее", -- продолжал Иван Сергеевич. -- "Надя больше похожа", -- заявила я, помня, что так всегда говорили друзья матери, часто нас навещавшие. -- "Правда, правда, -- сказал Иван Сергеевич, -- Надя больше похожа на мать; а как онп учатся?" -- продолжал Иван Сергеевич, обращаясь к Варваре Александровне. -- "Прекрасно", -- ответила она. -- "А учитесь ли вы языкам и каким? -- продолжал задавать нам вопросы Иван Сергеевич. -- Ваша мать владела в совершенстве французским, немецким, английским и итальянским". -- "Мы знаем французский, немецкий и английский, а после гимназии будем учиться и итальянскому", -- отвечали мы зараз. -- "А кто из вас играет на фортепиано?" -- продолжал Иван Сергеевич. -- "Обе", -- ответили мы хором. -- "Катя играет лучше, чем я", -- немедленно заявила Надя. -- "Ах, вы милые правдивые девочки, -- смеясь сказал Иван Сергеевич, -- такая же правдивая была и ваша мама". -- "Играешь ли ты "Mondschein Sonate" ("Лунную сонату") Беттовена", -- спросил Иван Сергеевич меня. -- "Да, играю", -- ответила я робко, боясь, чтобы Иван Сергеевич не сказал мне сыграть тут же на рояле сонату. -- "Как прекрасно исполняла эту чудную вещь ваша мать", -- продолжал Иван Сергеевич. Он глубоко вздохнул и поник головою, седая прядь его волос низко спустилась ему на лоб; опираясь на правую руку, Иван Сергеевич провел левою рукою по глазам. Воцарилось глубокое молчание в комнате; мы стояли в недоумении перед Иваном Сергеевичем и, взглянув на Варвару Александровну, по ее знаку, стараясь не шуметь, вышли из гостиной.
   Дома, передавая бабушке Надежде Михайловне,4 как прошло чтение Ивана Сергеевича и как он нас обласкал, мы с сестрой удивились, что она тоже глубоко вздохнула и грустно сказала: "Да, ваша мама была очень дружна с Иван Сергеевичем" -- и больше не говорила об этом событии, которое нам казалось таким неожиданным и непонятным.
   Через несколько недель после этого знакомства с Иваном Сергеевичем в нашей жизни произошла большая и неожиданная перемена. Террористическая тревожная эпоха последних лет царствования Александра II, почти ежедневных взрывов, убийств, арестов, ссылки молодежи на каторгу и осуждения ее на долгое заточение в крепости -- все это пагубно отразилось на здоровье отца моего Сергея Николаевича Сомова,5 расшатанного горем, -- смертью моей матери в 34 года и старшей дочери Ольги 14 лет,6 через три года после потери жены. Отец служил в Министерстве государственных имуществ, начальником отделения. Встревоженный своим болезненным состоянием, потерею сна и прежней трудоспособности, отец обратился за советом к врачам, которые посоветовали отцу уехать из Петербурга. Случайно в это же время освободилось место управляющего государственными имуществами в Одессе; отцу моему было предложено его занять, он, не колеблясь, принял предложение, и нам предстояло уехать навсегда из родного Петербурга, где мы родились, воспитывались и откуда уезжали только на летние каникулы либо в Старый Петергоф, либо в Финляндию. С одной стороны, нас соблазняла мысль поехать в новое место, в Одессу, на берег Черного моря, о красоте которого мы часто слышали. С другой стороны, предстояла разлука с бабушкой Надеждой Михайловной, которая решила остаться с моим старшим братом, Александром Сергеевичем, окончившим весною Петербургский университет и поступившим на службу в Министерство иностранных дел. Ей не хотелось лишать его семейной обстановки до посылки его за границу по месту назначения службы. Больше всего мы жалели, что, покидая Петербург, мы лишались Бестужевских курсов, куда должны были поступить с осени. В Одессе в то время еще не было Высших женских курсов, а двери университета еще не были открыты женщинам (мы с сестрою несколько позже сделались вольнослушательницами вечерних курсов Новороссийского университета7 и получили, таким путем, высшее образование). Вот это решение отца покинуть Петербург и было причпной обнаруживания мною писем Ивана Сергеевича к моей матери.
   По поручению отца я должна была пересмотреть и уложить безделушки, вещицы и корреспонденцию моей матери в ее ореховом старинном шкафчике в гостиной. Мать моя умерла еще молодою -- 34 лет -- в 1872 г. Летом этого года в Петербурге свирепствовала настоящая [черная] оспа. В нашем доме заболел ребенок дворника, крестник няни моей младшей сестры Даши. Несмотря на строгое запрещение, няня навещала крестника и заразила оспой мою маленькую сестру Дашу.8 Несмотря на то, что мать была на седьмом месяце беременности, она сама стала ухаживать за Дашей, заразилась от нее и умерла вместе с нею через три дня, дав рождение семимесячной девочке, моей младшей сестре, Евпраксип Сергеевне.9 Нас всех, остальных детей, отослали на дачу еще накануне с няней и бонной Амалией Андреевной Рейне, немкой из Либавы, Микой, как мы звали ее. Поступив к нам в 1870 г., она прожила в нашей семье вплоть до своей смерти в 1925 г. в Одессе. Благодаря ей мы прекрасно владели немецким языком и никогда не могли говорить с нею иначе, чем на ее родном языке. Она привязалась к нам и всю жизнь трудилась для нашей семьи, ведя все хозяйство и обучая потом второе поколение немецкому языку. Но с русской грамматикой она не ладила до конца дней, продолжая говорить "она пошел, он принесла, она устал" и т. д., к великой радости своих маленьких учеников и учениц, которые постоянно ее поправляли.
   Предчувствуя свою смерть, мать просила Амалию Андреевну не покидать нас и помочь Надежде Михайловне воспитать нас. Мика обещала и свято выполнила обещание. Во время скарлатины в очень тяжелой форме, от которой умерла моя старшая сестра Ольга 14 лет, Мика просидела две недели, не раздеваясь, у моей постели, и, по словам врача, я обязана жизнью ее уходу за мной.
   Среди этого ужасного несчастья, так внезапно поразившего нашу семью, все забыли маленькую новорожденную, которая вероятно бы погибла от истощения, если бы о ней не позаботилась наша бабушка. Она обернула крошку с головою толстым слоем ваты и, не имея ничего, чем заменить колыбельку, уложила ее в 5-фунтовую пустую коробку от конфет, где она свободно поместилась, и поила ее сахарной водой, пока не привезла кормилицу. Несмотря на такое преждевременное появление на свет, сестра моя Евпраксия Сергеевна росла совершенно нормально, наследовала музыкальный талант матери, была очень на нее похожа своей миловидностью и, выйдя замуж, имела двух сыновей. Смерть матери, которую мы все обожали, отразилась на всех нас; мне было девять с половиной лет, и я горевала не по-детски, скрывая свое горе и особенно от отца, давая волю слезам, когда ложилась вечером, и заглушая рыдания в подушке. В семье у нас развился культ матери <и> всех мелочей, которые ей принадлежали, -- кружевные платочки, веера, несессер из слоновой кости с золотым швейным прибором, письма друзей и т. д.
   Исполняя поручение отца, я тотчас после завтрака, который подавался в 12 часов, принялась бережно перебирать и складывать в ящик эти вещицы и вдруг на нижней полке в углу нашла несколько писем, связанных ленточкой с четырьмя тетрадочками, на первой было написано рукою матери "Мой дневник. 1855--56 годы".10 Я трепетно принялась за чтение дневника, усевшись поудобнее на персидском ковре у старинного шкафчика; я очнулась только в 6 часов, когда позвали обедать. Теперь, после чтения дневника матери, я поняла, почему Иван Сергеевич знал о нашем существовании, назвал нас Катей и Надей, как старый наш знакомый, и знал, живя в Париже, что мы учимся в Петербурге в Коломенской гимназии, и почему он так опечалился, вспоминая мать. К сожалению, дневник матери, который вместе с записками деда моего, Александра Михайловича Тургенева, хранился у моего старшего брата Александра Сергеевича Сомова, сгорел во время пожара дома, где он жил. Часть записок, про царствование Екатерины II и Павла I, была разрешена для печати при царском режиме и появилась в "Русской старине" в 1890-х годах,11 неразрешенная часть записок -- царствование Александра I и Николая I -- была передана редактором "Русской старины", Семевским, по распоряжению брата моего, тогда первого секретаря нашего посольства в Тегеране, в Академию наук. Небольшая оставшаяся часть записок, переписка с Герценом, с Жуковским и Николаем Ивановичем Тургеневым сгорела вместе с дневником матери. Под впечатлением дневника матери я переписала в свой дневник те страницы, которые меня больше всего поразили:
   "Сегодня, -- пишет мать, -- на нашем литературном чтении Иван Сергеевич прочел свой рассказ "Бежин луг".12 Какая это прелесть, какое живое описание природы, ночи в поле и крестьянских мальчиков. Мне "Охотничьи рассказы" Ивана Сергеевича гораздо больше нравятся, чем военные рассказы Льва Николаевича",13 и далее:
   "Сегодня Иван Сергеевич принес в рукописи свою повесть "Муму";14 чтение ее произвело на всех, слушавших его в этот вечер, очень сильное впечатление. Сперва никто не проронил ни слова. Чувствуя, что глаза мои полны слез, я боялась заговорить, но, почувствовав на себе испытующий взгляд Ивана Сергеевича, который всегда просил меня первой высказывать мое суждение, называя его чутким и правдивым, я вместо слов, не удержавшись, ответила слезами, которые неудержимо катились по моим щекам. Иван Сергеевич, глядя нежно и ласково на меня, сказал мне: "Ваши слезы, дорогая Ольга Александровна, лучше слов передали мне, что "Муму" вам понравилась". Мне сделалось так хорошо, так радостно на душе, я почувствовала, что между нами установилась новая, более тесная связь и понимание друг друга. Весь следующий день я была под впечатлением этого бесхитростного рассказа. А сколько в нем глубины, какая чуткость, какое понимание душевных переживаний. Я никогда ничего подобного не встречала у других писателей, даже у моего любимца Диккенса, я не знаю вещи, которую могла бы считать равной "Муму". Каким надо быть гуманным хорошим человеком, чтобы так понять и передать переживания и муки чужой души".15
   "Сегодня наш литературный вечер не состоялся. Лев Николаевич уехал в Москву, Боткин тоже в отъезде, Анненков чем-то занят. Папа известил Ивана Сергеевича, что чтение не состоится сегодня, но он пришел в обычный час и сказал: "Ольга Александровна, я пришел вас послушать, сыграйте мне мою любимую Лунную сонату Бетговена". Я сама ее люблю больше других и в этот вечер, исполняя ее, совсем отдалась всеми своими чувствами этой дивной музыке, забыв все окружающее. Когда я кончила, Иван Сергеевич протянул мне обе руки и, пожимая мои, сказал: "Вы мне дали высокое наслаждение, оно навсегда сохранится в моей памяти, благодарю вас, милая Ольга Александровна". Я покраснела от радости, сердце сильнее забилось, мне стало так хорошо от его слов. Почему меня так сильно волнуют и радуют похвалы Ивана Сергеевича, хвалят мою игру и другие, но почему я счастлива, когда Иван Сергеевич хвалит меня, неужели я его люблю? ...".1б
   Дневник обрывается в день отъезда Ивана Сергеевича и прощания с матерью. Она записала: "Иван Сергеевич приезжал сегодня прощаться, он уехал за границу, надолго, быть может, навсегда, я чувствую, что никогда больше его не увижу".17
   Предчувствие моей матери оправдалось. Иван Сергеевич, увлеченный дивным голосом знаменитой артистки Паулины Виардо, последовал за нею и после ее блестящей артистической турне по столицам Европы поселился в Париже. Он вернулся на родину через много лет, стариком, когда матери уже не было в живых. Страстно увлекшись Паулиной Виардо, Иван Сергеевич всю жизнь сохранял глубокое и искреннее чувство к моей матери, то чувство, о котором он ей пишет в последнем письме, перед отъездом, прося мать простить его за то смущение, которое он внес в ее душу.18
   Мнение это мне пришлось слышать от вдовы Николая Ивановича Тургенева -- декабриста.19 Иван Сергеевич был с ним очень дружен, посвятил ему некролог20 и после смерти его остался в самых дружеских отношениях с его семьею, ежедневным посетителем их на вилле Николая Ивановича Vert-bois в Буживале, окрестностях Парижа, где он <И. С. Тургенев> жил в отдельном павильоне в саду на соседней вилле Паулины Виардо. По рассказам бабушки, Надежды Михайловны, отъезд Ивана Сергеевича сказался не столько на здоровье, как на настроении моей матери. Исчез беззаботный молодой смех, пропала прежняя жизнерадостность. Жизнь текла по-прежнему, но бабушка и Александр Михайлович, отец матери, который жил любовью к своей сиротке, как он всегда называл мою мать, были озабочены, встревожены и, наконец, по инициативе бабушки, решили исполнить самое заветное желание моей матери: поехать за границу, посетить Дрезденскую картинную галерею21 -- Сикстинскую Мадонну -- и Луврскую галерею, побывать на Рейнском водопаде и, если позволят средства, повидать и Венецию. Приготовления заняли много времени и были очень хлопотливы. Но радость матери и заметная перемена в настроении ее вознаграждали нас, -- говорила бабушка...

-----

   1 Об О. А. Тургеневой см.: Анненков, стр. 391, 398; К. К. Истомин. "Старая манера" Тургенева (1834--1855 гг.). СПб., 1913, стр. 113; Воспоминания К. Я. Грота об О. А. Тургеневой и Н. M. Еропкиной. Тургенев, Сб., вып. I, стр. 299--303.
   2 Автор воспоминаний допускает неточность. В действительности Тургенев, живя за границей с 1861 г., постоянно наездами бывал в России. В дальнейшем речь идет о его приезде в Петербург во второй половине марта 1879 г.
   3 На самом деле Тургенев из-за болезни не смог принять участие в литературно-музыкальном вечере, устраиваемом с благотворительной целью студентами Петербургского университета и Горного института. См. его ответ студентам, опубликованный в "Петербургском листке" (1879, 27 марта, No 60). В заметке "И. С. Тургенев среди слушательниц Педагогических и Высших женских курсов" сообщалось, что 15 марта 1879 г. писатель после посещения спектакля "Месяц в деревне" в Александрийском театре отправился в Александровскую гимназию. В ней был устроен "литературный вечер в пользу слушательниц Педагогических курсов". На этом вечере Тургеневу, который прочел рассказ "Льгов", преподнесли два адреса: от слушательниц Педагогических курсов и от слушательниц Высших женских курсов ("Петербургский листок", 1879, 17 марта, No 53).
   4 Надежда Михайловна Еропкина (1808--1895) была дочерью друга и родственника А. М. Тургенева -- Михаила Николаевича Еропкина (Тургенев, Сб., вып. I, стр. 293).
   5 Сергей Николаевич Сомов умер в Париже в 1906 г.
   6 О. А. Сомова (рожд. Тургенева) умерла в возрасте 36 лет. Ее дочь -- Ольга Сергеевна Сомова (1861--1875).
   7 Об открытии в Одессе Высших женских курсов см.: "Женское образование", 1879, No 1, стр. 71--76.
   8 Даша -- Дарья Сергеевна Сомова (1868--1872).
   9 Евпраксия Сергеевна Сомова впоследствии была замужем за гр. В. В. Стенбок-Фермором.
   10 Вероятно, первая из этих дат не соответствует действительности, так как в дальнейшем цитируются отрывки из "Дневника" О. А. Тургеневой, относящиеся к более раннему времени, --1852 или 1854 г. (см. примеч. 12 и 14).
   11 Записки А. М. Тургенева были опубликованы в "Русской старине" за 1885--1887, 1889 и 1895 гг., "Былом" за 1919 и 1925 гг. и в сборнике "Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя" (вып. 1, СПб., 1907).
   12 "Бежин луг" впервые был напечатан в "Современнике" (1851, No 2). По-видимому, речь идет о чтении Тургеневым уже опубликованного рассказа.
   13 "Охотничьи рассказы" (т. е. "Записки охотника") Тургенева начали публиковаться в "Современнике" с 1847 г. н вышли отдельным изданием в 1852 г. "Военные рассказы" Л. Н. Толстого ("Набег", "Рубка леса", "Севастопольские рассказы"), печатавшиеся в том же журнале в 1853, 1855 и 1856 гг., вышли отдельным изданием в 1856 г. Так как О. А. Тургенева в данной записи своего "Дневника", цитируемой ее дочерью, говорит о Тургеневе и Толстом как о близких знакомых, называя их по имени и отчеству, ее следует датировать временем не ранее декабря 1855 г. В это время Толстой, приехавший в Петербург 19 ноября, начал бывать у Тургеневых (Н. Н. Гусев. Летопись жизни и творчества Л. Н. Толстого. 1828--1890. М., 1958, стр. 102, 130). О том, что Толстой читал у Тургеневых "Военные рассказы", свидетельствует А. С. Сомов ("Русская старина", 1885, No 9, стр. 373).
   14 А. С. Сомов пишет также, что на квартире Тургеневых на Миллионной Тургенев "впервые прочел свой рассказ "Муму"" ("Русская старина", 1885, No 9, стр. 372). Это чтение могло происходить, очевидно, 16 или 17 мая 1852 г., после освобождения Тургенева из-под ареста и до отъезда его в ссылку. Менее вероятно, что Тургенев читал здесь "Муму" уже после возвращения из ссылки, в конце 1853 -- начале 1854 г., так как тогда рассказ этот уже не был новинкой и вскоре был напечатан в "Современнике" (1854, No ?). Следует также учесть, что Е. С. Иловайская говорит о чтении рукописи "Муму", а ее брат -- о чтении этого рассказа "впервые". Отметим, что в том и в другом случае (т. е. чтения в 1852 или в 1854 г.) автор публикуемых воспоминаний, цитируя дневник О. А. Тургеневой, должна была, соблюдая хронологию, сначала дать отрывок, в котором рассказывается о чтении "Муму", а затем -- отрывок о чтении "Бежина луга" (с сравнительной оценкой "Записок охотника" и "Военных рассказов").
   15 Отрывок из дневника о чтении "Муму" частично опубликован (Сочинения, т. V, стр. 596).
   16 Этот отрывок из дневника опубликован в статье: Л. Н. Назарова. Тургенев и О. А. Тургенева. Тургенев, Сб., вып. I, стр. 294.
   17 В действительности Тургенев и в дальнейшем (в 1857 и 1858 гг.) встречался с О. А. Тургеневой за границей, в Париже (см.: Письма, т. III, стр. 151, 153, 161,218).
   18 Имеется в виду письмо Тургенева к О. А. Тургеневой от 6 (18) января 1855 г. (Письма, т. II, стр. 253--254). Всего известно семь писем Тургенева к О. А. Тургеневой (1855--1856), из них одно обращено к ней, А. М. Тургеневу и Н. M. Еропкиной.
   19 Речь идет о Кларе Тургеневой (рожд. Виарис; 1814--1891).
   20 Этот некролог был напечатан в "Вестнике Европы" (1871, No 12).
   21 В Дрезден адресовано письмо Тургенева к А. М. Тургеневу, О. А. Тургеневой и Н. M. Еропкиной от 31 мая (12 июня) 1858 г. (Письма, т. III, стр. 222). 21 сентября 1857 г. В. П. Боткин писал Тургеневу из Парижа: "Милая Ольга Александровна поправилась, посвежела, пополнела, оживилась. Я увидал ее, как родную <...> На все эта девушка бросает часть своей милой тени" (Боткин и Тургенев, стр. 136).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru