Уйда
Два друга

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод Любови Хавкиной.
    Текст издания: журнал "Юный Читатель", No 2, 1900.

   

Два друга.

Разсказъ Уйда

Съ англійскаго.

   Мальчику Руффо было только двѣнадцать лѣтъ, но онъ помнилъ такъ много вещей, совершенно непохожихъ на его теперешнее существованіе, что считалъ себя совсѣмъ старикомъ. Онъ не повѣрялъ этихъ незабвенныхъ воспоминаній никому, кромѣ собачки Руффъ, когда они вмѣстѣ ночевали гдѣ-нибудь на соломѣ въ хлѣву или среди хлама на чердакѣ. Руффъ всегда слушалъ съ большимъ вниманіемъ; вѣдь и у него было свое прошлое, о которомъ онъ не могъ разсказать, но отъ котораго непрестанно ныло его вѣрное собачье сердце.
   Руффо помнилъ синее море, благоухающія рощи, большіе золотистые плоды, домикъ подъ пальмами, женщину, которая сажала его къ себѣ на спину, бѣгала съ нимъ по соленой сверкающей пѣнѣ волнъ, смѣялась, пѣна и подставляла ему лицо для поцѣлуевъ. Кто она была? Что они дѣлали? Гдѣ все это происходило?
   Иногда на грязныхъ лоткахъ безобразныхъ англійскихъ улицъ, при свѣтѣ газовыхъ рожковъ, онъ видѣлъ круглые желтые плоды, которыми когда-то игралъ среди цвѣтовъ. Это были несчастные апельсины въ изгнаніи, сморщенные, гнилые, туго набитые въ ящики или корзины и освѣщенные газомъ, вмѣсто солнца. Видъ ихъ особенно напоминалъ ему родину, и онъ вечеромъ горько плакалъ, обнимая Руффа.
   Онъ родился въ приморской деревушкѣ, въ Италіи. Его звали Руффо Аниллино. Такъ гласила выданная ему бумага, которая переходила изъ рукъ въ руки по мѣрѣ того какъ у него мѣнялись хозяева.
   Отецъ его утонулъ во время бури, когда онъ еще былъ крохотнымъ ребенкомъ. Черезъ годъ послѣ того мать его умерла отъ холеры, а оставшаяся родня продала мальчика иностранному торговцу дѣтьми, который увезъ его съ собой на кораблѣ.
   Онъ смутно помнилъ это; вѣдь съ тѣхъ поръ его перепродавали нѣсколько разъ и таскали по различнымъ странамъ, городамъ и мѣстечкамъ. Онъ всегда терпѣлъ голодъ, холодъ и побои, и въ умѣ его стоялъ какой-то смутный, сѣрый туманъ, въ которомъ ярко выступали только его раннія воспоминанія.
   Онъ былъ очень малъ для своихъ лѣтъ, и немудрено -- его всегда кормили впроголодь. На его блѣдномъ и худенькомъ личикѣ выдѣлялись большіе темные глаза съ такимъ же выраженіемъ безконечнаго терпѣнія, утомленія и грусти, какъ у дрессированной собачки Руффъ.
   Оба они принадлежали бѣдному кукольному театру, который постоянно переѣзжалъ съ мѣста на мѣсто и давалъ представленія на ярмаркахъ, улицахъ, пристаняхъ и деревенскихъ выгонахъ.
   Онъ даже не мечталъ о томъ, что его рабство можетъ когда-нибудь кончиться. Онъ не представлялъ себѣ, куда можно пойти и чего искать. Онъ ничего не умѣлъ дѣлать. Единственное искусство его состояло въ томъ, чтобы выдвигать куколъ и говорить за нихъ, если его хозяева были слишкомъ пьяны. Когда же они сами могли давать представленіе, онъ крутилъ шарманку и игралъ на свирѣли. Однако съ этими людьми его несчастная судьба была все-таки сноснѣе, чѣмъ прежде. Напившись, хозяева били его, но въ трезвомъ видѣ рѣдко обижали. Ему больше нравилось кочевать съ кукольнымъ театромъ, чѣмъ ходить съ шарманкой по Лондону и другимъ большимъ городамъ. Къ тому же при немъ былъ Руффъ -- его другъ, утѣшитель и товарищъ по страданіямъ и неволѣ.
   Руффъ былъ маленькій серебристо-сѣрый шпицъ. Когда-то онъ лежалъ на колѣняхъ у хозяйки или на подушкахъ экипажа, бѣгалъ но зеленымъ лужайкамъ, ѣлъ сахаръ, носилъ серебряный колокольчикъ и слышалъ ласковыя слова. Но любившая его госпожа умерла на восемнадцатомъ году жизни. Ея родители отдали Руффа изъ дому, такъ какъ видъ его слишкомъ растравлялъ ихъ горе. Разумѣется, онъ убѣжалъ изъ большого, чужого дома въ Лондонѣ, куда его отвезли, и попытался розыскать свое прежнее жилище. Но онъ заблудился среди множества мощеныхъ улицъ и попался въ руки комедіанта, у котораго за три дня до этого околѣла ученая собака. Его остригли, чтобы сдѣлать неузнаваемымъ, посадили на цѣпь, колотили, одѣвали и заставляли играть. Онъ былъ разбитъ тѣломъ и душой, но не умеръ.
   Однажды хозяева привезли маленькаго, блѣднаго, дрожащаго мальчика; и съ тѣхъ поръ Руффо и Руффъ стали утѣшать другъ друга.
   Когда имъ доставались побои, они, забившись куда-нибудь въ уголъ, прижимались другъ къ другу, и боль какъ-будто стихала. Испытывая голодъ и холодъ, они вмѣстѣ забирались на солому и рыдали, пока сонъ не смыкалъ ихъ глазъ. Въ солнечные дни, когда имъ удавалось что нибудь поѣсть и когда въ промежуткахъ между представленіями куклы лежали въ ящикѣ, а хозяинъ съ хозяйкой сидѣли въ пивной, Руффо и Руффъ убѣгали въ поле по какимъ-нибудь глухимъ переулкамъ или окольнымъ тропинкамъ. Часто вслѣдъ имъ летѣли камни; иногда по дорогѣ они получали пинки и слышали замѣчанія, что поля и луга -- "не для ихъ брата писаны". Но случалось и такъ, что какая-нибудь добрая женщина давала имъ глотокъ молока или ломоть хлѣба, а не то какой нибудь пахарь, грѣвшій старыя кости на солнцѣ, дѣлилъ съ ними свой кусокъ черствой булки и тухлаго сала.
   -- Отчего у тебя съ твоей дворняжкой только кожа да кости?-- спросилъ какъ-то одинъ старый крестьянинъ.-- Вы комедіанты? Ахъ, нехорошее это ремесло.
   -- А насъ возьмутъ на какую-нибудь ферму, какъ вы думаете, сэръ?-- сказалъ Руффо на своемъ ломанномъ англійскомъ языкѣ.
   -- Нѣтъ, не возьмутъ, дитя,-- отвѣтилъ старикъ, которому понравилось, что его назвали сэромъ.-- Отъ васъ проку никакого, а фермеры не любятъ чужаковъ.
   -- Развѣ мы чужаки?-- спросилъ Руффо, смутно представляя себѣ, что это значитъ.
   -- Да, по крайней мѣрѣ,-- ты. Насчетъ собаки я не знаю, но ты, несомнѣнно, изъ чужой страны. Ты такъ диковинно говоришь по англійски.
   -- Развѣ, сэръ?-- печально произнесъ Руффо. Онъ самъ не замѣчалъ, что его рѣчь отличалась отъ другихъ.-- Но Руффъ -- англичанинъ, -- прибавилъ онъ, въ надеждѣ, что его товарищъ встрѣтитъ больше участія, чѣмъ онъ самъ.
   Пахарь только покачалъ голоѣою.
   -- Собаки теперь не въ цѣнѣ. Еще если-бъ твоя собака была крысоловка, а то она комедію ломаетъ. Никто ея не возьметъ.
   -- Что такое крысоловка, Руффъ?-- спрашивалъ Руффо, когда они ушли подъ тѣнь деревьевъ. Руффъ не зналъ. До злосчастнаго "комедіантства" онъ всегда былъ при своей милой молодой госпожѣ, ходилъ за ней, какъ тѣнь, бѣгалъ въ припрыжку за ея верховой лошадью, со всѣхъ ногъ бросался поднимать оброненную ею перчатку и спалъ на ея бѣлоснѣжной постели.
   Его нѣжные темные глаза, такъ похожіе на глаза самого Руффо, смотрѣли печально. Они какъ бы говорили: "О, если бы я могъ разсказать про свое горе".
   Онъ медленно и грустно плелся рядомъ съ Руффо. Подобно ему и онъ хотѣлъ-бы знать, гдѣ и когда это было? И за что онъ такъ жестоко наказанъ? Куда дѣвалась его дорогая леди Елена? Онъ помнилъ, какъ во время ея болѣзни лежалъ у нея на постели и какъ испугался, когда она вдругъ сдѣлалась холодной и неподвижной. Экономка насильно увела его и заперла въ отдаленной комнатѣ. Послѣ того онъ уже больше не видѣлъ своей хозяйки, и его отослали изъ дому, гдѣ она его такъ баловала, хотя онъ за собой не чувствовалъ никакой вины и не понималъ, за что его постигло наказаніе. Онъ слышалъ, что она умерла. Но что значитъ: "умерла"?
   Руффо въ это время мысленно также переносился назадъ къ свѣтлому, серебристому берегу, синему морю, зеленымъ вѣткамъ съ золотыми плодами и улыбающемуся розовому лицу своей молодой матери, озаренному солнцемъ. Ни тотъ, ни другой не могли ясно представить себѣ, что они потеряли и почему потеряли, но ихъ сердца отъ этого ныли не меньше.
   Затѣмъ, послѣ одного или двухъ часовъ свободы и покоя, они возвращались къ своей неволѣ, кнуту и черной работѣ и шли давать представленія въ переулкахъ и на улицахъ маленькихъ мѣстечекъ, гдѣ кукольная комедія имѣла наибольшій успѣхъ.
   Эти недолгія минуты свободы и покоя все-таки поддерживали ихъ, иначе они совсѣмъ пали бы духомъ подъ гнетомъ лишеній и наказаній, которыя доставались имъ ежедневно. Оба они старались изо всѣхъ силъ, но Тоддъ и его жена постоянно ворчали и почти всегда были подъ хмѣлькомъ.
   Если сборъ былъ плохъ, то Руффо и Руффъ получали колотушки, хотя они вовсе не были виноваты въ томъ, что народу собралось мало или кварталъ попался бѣдный.
   Не разъ Тодда штрафовали за жестокое обращеніе, но это не приносило пользы ни мальчику, ни собакѣ. Онъ платилъ. деньги, а они получали двойную порцію побоевъ.
   -- Пожалуйста, сэръ, не жалуйтесь на него,-- просилъ однажды Руффо добраго человѣка, который возмущался видомъ синяковъ и царапинъ на лицѣ ребенка.-- Чѣмъ больше ему приходится платить, тѣмъ хуже намъ достается.
   -- Да его надо упрятать на мѣсяцъ въ тюрьму,-- говорилъ сердобольный господинъ.
   -- А выйдя изъ тюрьмы, онъ убьетъ насъ обоихъ, сэръ.
   -- Я помѣщу тебя въ ремесленную школу, гдѣ онъ надъ тобой не будетъ имѣть власти.
   -- А какъ же Руффъ, сэръ?
   -- Кто, собака? собаку возьмутъ въ полицію,
   -- Тогда я останусь у Тодда,-- сказалъ Руффо и, къ крайнему негодованію господина, пустился бѣжать въ сопровожденіи вѣрнаго Руффа, юркнулъ въ темную аллею и вскорѣ исчезъ изъ виду.
   Для Руффо было великимъ облегченіемъ, что Тоддъ въ тотъ же день покинулъ городокъ, гдѣ они остановились, испугавшись вопросовъ, которые ему задавали относительно его правъ на ребенка.
   -- Я купилъ его. Вѣдь, правда-же, купилъ?-- обращался онъ за подтвержденіемъ къ женѣ.-- Далъ за него три новенькихъ золотыхъ и то два переплатилъ. Онъ больше не стоитъ, этотъ лѣнивый мальчишка.
   М-сисъ Тоддъ возражала. Ей Руффо былъ очень полезенъ. Она заставляла его готовить, убирать, бѣгать на посылкахъ, покупать ей пиво тайкомъ отъ мужа и даже стирать бѣлье на рѣчкѣ. Она могла потребовать отъ него какой угодно работы, лишь бы хорошо накормила собаку.
   -- Онъ собакѣ дастъ раньше, чѣмъ самъ съѣстъ,-- говорила она своимъ знакомымъ.-- Вотъ дурачекъ! никогда въ въ жизни я не видала, чтобы мальчикъ заботился о собакѣ больше, чѣмъ о себѣ. Но какъ бы глупъ онъ ни былъ, а несомнѣнно стоилъ тѣхъ денегъ, которые за него были заплачены хозяевами.
   Какъ ему хотѣлось вернуться назадъ, къ солнцу, къ морю и къ апельсинамъ и захватить съ собою Руффа!
   Какія невзгоды приходилось переживать ему и Руффу, перекочевывая съ кукольнымъ театромъ по пыльнымъ и грязнымъ англійскимъ дорогомъ! Руффо возилъ, тачку, на которой уложенъ былъ разобранный театръ. Когда Тоддъ бывалъ въ благодушномъ настроеніи или же отсутствовалъ, Руффо устраивалъ на тачкѣ маленькую постельку для Руффа, чтобы дать отдыхъ его больнымъ лапкамъ. Отъ продолжительнаго пути Руффъ всегда начиналъ прихрамывать, такъ какъ всю жизнь привыкъ бѣгать только по садамъ и лугамъ, да кататься въ экипажѣ. Тачка была тяжелая; дороги отъ засухи и отъ дождей портились, а силенки у Руффа было очень мало.
   Однажды они съ тачкой пришли въ маленькій городокъ, отстоявшій на семь миль отъ моря. Это былъ старинный, веселый и мирный городокъ съ улицами, выходившими въ поля и лѣса, и съ малочисленнымъ, но привѣтливымъ и добрымъ населеніемъ. Тамъ у Тодда были родственники, и онъ остался въ городкѣ дольше, чѣмъ гдѣ бы то ни было, такъ что Руффо и Руффъ успѣли пріобрѣсти нѣкоторую извѣстность. Супруги Тоддъ опасались посторонняго вмѣшательства, но даже и они поняли, что въ ихъ интересахъ не мѣшать мальчику и собакѣ дружить съ тѣми, кто выказывалъ имъ расположеніе. Миссисъ Тоддъ только при всякомъ удобномъ, случаѣ выворачивала карманы у Руффо, а Руффа вовсе не кормила на томъ основаніи, что онъ постоянно получаетъ подачки отъ чужихъ и уже успѣлъ разжирѣть и облѣниться.
   -- Я покажу тебѣ, какъ клянчить у добрыхъ людей, словно тебѣ ѣсть не даютъ,-- говорила м-сисъ Тоддъ. И чѣмъ счастливѣе Руффо былъ, получая что-нибудь съѣстное отъ благодѣтелей, тѣмъ несчастнѣе -- навлекая на себя гнѣвъ хозяйки и чувствуя ея тяжелую руку на своемъ маленькомъ тѣльцѣ.
   У Тоддовъ въ самомъ городѣ и въ окрестностяхъ было много старыхъ знакомыхъ. Руффо и Руффъ имѣли теперь достаточно свободнаго времени, такъ какъ представленія давались здѣсь рѣже, чѣмъ въ другихъ, болѣе населенныхъ и менѣе гостепріимныхъ мѣстахъ. Куклы преспокойно лежали въ ящикѣ, а мальчикъ съ собакой отправлялись за городъ. Однажды они выбрались рано утромъ, когда ихъ хозяева послѣ попойки еще спали тяжелымъ сномъ. Дѣло было въ серединѣ лѣта, и погода стояла теплая и ясная. Птички звонко чирикали; коровы, пригнанныя на водопой къ зарослямъ камыша, выглядѣли такими сытыми и довольными, что у Руффо явилось желаніе помѣняться съ какой-нибудь изъ нихъ. Это былъ глухой уголокъ Англіи, гдѣ крытые соломою дома тонули въ фруктовыхъ садахъ и церковная колокольня высилась надъ вязами. Узкія песчаныя дороги вились между нависшими кустами боярышника и душистыми лугами. Руффо чувствовалъ, какъ миръ, которымъ вѣяло отъ этой мѣстности, сходилъ въ его маленькую измученную душу.
   Руффъ бѣгалъ взадъ и впередъ, съѣдалъ стебелекъ травы, купалъ свои больныя пораненныя лапки въ ручейкахъ и припоминалъ такія же тропинки и такіе же дни изъ временъ, когда онъ еще былъ любимцемъ леди Елены и носилъ серебряный колокольчикъ на голубой лентѣ. Когда это было? Отчего онъ не могъ найти того мѣста? Почему во всѣхъ странствіяхъ ему ни разу не доводилось опять попасть туда?
   Руффо думалъ, какъ хорошо было бы, если бъ ихъ обоихъ взяли на одну изъ фермъ, которыя казались ему необыкновенно привлекательными. Онъ ничего не зналъ объ осиротѣлыхъ коровахъ, у которыхъ телятъ отняли и послали на убой, объ изнемогающихъ отъ работы вьючныхъ лошадяхъ, о голодныхъ овчаркахъ, о зарѣзанныхъ цыплятахъ, объ отравленныхъ птицахъ въ фруктовыхъ садахъ.
   Посреди его мечтаній какая то металлическая штука -- не то звѣрь, не то птица -- со свистомъ покатилась по тропинкѣ, толкнула его, повалила, смяла и исчезла, а въ воздухѣ прозвучалъ рѣзкій и недобрый смѣхъ. Это былъ велосипедистъ.
   Руффъ, очнувшись отъ раздумья, съ сердитымъ лаемъ бросился за обидчикомъ, но велосипедъ уже скрылся изъ виду. Тогда Руффъ прибѣжалъ назадъ къ своему опрокинутому другу и принялся лизать его и жалобно визжать.
   -- Ничего, мнѣ не очень больно,-- говорилъ Руффо, чтобы утѣшить пріятеля, хотя у него искры сыпались изъ глазъ и въ ушахъ какъ будто жужжалъ цѣлый рой пчелъ. Что скажетъ хозяинъ, если у него окажется какой-нибудь переломъ? Его выгонятъ вонъ или отдадутъ въ больницу, и что-же тогда будетъ?-- думалъ онъ. Онъ никогда не увидитъ Руффа. Собачку уведутъ съ кукольнымъ театромъ, Богъ вѣсть куда.
   -- Кажется, я цѣлъ, Руффъ; онъ меня не искалѣчилъ, -- сказалъ мальчикъ, вытягивая и ощупывая руки и ноги. Онъ видѣлъ, что люди такъ дѣлаютъ въ случаѣ паденія или ушиба. У него все болѣло, но незамѣтно было ни перелома, ни вывиха.
   -- Какъ я радъ, что это не съ тобой случилось, Руффъ, -- тебя бы убили, бѣдняжка,-- шепталъ онъ собакѣ, которая опять визжала, но уже отъ радости, подпрыгивая на его рукахъ.
   Большая тѣнь заслонила залитую солнцемъ тропинку.
   -- Что ты тутъ дѣлаешь? эй, ты, бродяга!-- сказалъ рослый и дюжій мужчина, который появился изъ-за поломаннаго забора. Это былъ одинъ изъ городскихъ полицейскихъ.
   Руффо зналъ, что такое "бродяга" и поспѣшилъ, снявъ свою истрепанную шапчонку, дать отвѣетъ.
   -- О, нѣтъ, сэръ, мы, не бродяги, -- сказалъ онъ испуганнымъ голосомъ.-- Руффъ играетъ собачку, а я играю на свирѣли.
   -- Что такое?-- крикнулъ полицейскій.
   -- Это правда, сэръ, -- жалобно сказалъ Руффо.-- Спросите м-ра Тодда въ...
   - Такъ ты Тоддовъ мальчишка,-- съ презрительной усмѣшкой сказалъ великанъ, стоя передъ нимъ.-- Тоддъ -- пьяница, а ты -- воришка. Вѣдь ты, навѣрное, кралъ яйца? Ну-ка, я тебя заберу!
   Смуглое личико Руффо покраснѣло. При случаѣ Тоддъ дѣйствительно посылалъ его въ курятникъ, чтобы принести яицъ или даже жирную курицу. Онъ не любилъ этого и никогда не дѣлалъ по собственной волѣ, но Тодду, подъ страхомъ палки, надо было немедленно повиноваться. Къ тому же проницательный Тоддъ замѣтилъ, что если обижать Руффа, то Руффо больше страдаетъ, чѣмъ если бить его самого, и пользовался этимъ.
   -- Ну, я заберу тебя, -- свирѣпо сказалъ огромный полицейскій. И въ подтвержденіе угрозы онъ одной рукой схватилъ за порванную курточку Руффо, приподнялъ его на воздухъ и встряхнулъ.
   Руффо вскрикнулъ, потому что у него послѣ ушиба и безъ того все тѣло болѣло и ныло. Руффъ метался и кусалъ полицейскаго за ноги.
   -- Уходи, Руффъ! милый Руффъ, не трогай, не надо, пожалуйста, не надо!-- въ ужасѣ лепеталъ мальчикъ. Руффъ и прежде не разъ вступался за него и всегда платился за это.
   -- Прочь, гадина!-- сказалъ полицейскій и далъ ей такого пинка, что могъ бы убить или изувѣчить собаку, если бы она во время не увернулась и не стала между ногами Руффо, рыча и ожидая новаго нападенія.
   Руффо бросился на колѣни.
   -- Убейте меня, сэръ, мнѣ все равно! Убейте меня, если желаете, но, пожалуйста, не трогайте Руффа. Онъ не хочетъ вамъ грубить: онъ только безпокоится за меня.
   -- Славная парочка, нечего сказать!-- замѣтилъ полицейскій, но все-таки отнялъ руку отъ куртки Руффо.-- Я съ вами еще расправлюсь.
   Руффо содрогнулся, но молчалъ и только судорожно сжималъ колѣнями бока Руффа, чтобы удержать его на мѣстѣ.
   -- Еще до новолунія ты будешь въ тюрьмѣ, а собака получитъ свою порцію мышьяку, -- сказалъ блюститель порядка. Убирайтесь оба. иначе я заберу васъ!
   Руффо вскочилъ на ноги, схватилъ Руффа въ объятія и пустился бѣжать по крутой тропинкѣ такъ скоро, какъ только позволяли ему больные члены.
   Онъ бѣжалъ, спотыкаясь по дорогѣ и стискивая собачку въ своихъ объятіяхъ такъ сильно, что она чуть не задохлась. Но на этотъ разъ они были спасены.
   Рослый, дюжій человѣкъ смотрѣлъ имъ вслѣдъ злыми глазами.
   -- Погодите, придетъ вашъ часъ,-- говорилъ онъ про себя.-- Скоро и у насъ будетъ объявлено постановленіе о намордникахъ. Ты поплатишься, грязный мальчишка со своей заморенной дворняжкой. Надо бы подвести подъ одинъ законъ бродягъ и собакъ!
   Руффо и Руффъ вернулись въ трактиръ на окраинѣ городка, гдѣ ночевали супруги Тодды, и забрались на отведенный имъ обоимъ чердакъ. Хозяева не хватились ихъ отсутствія. Черезъ часъ они вышли съ куклами и съ одной м-сисъ Тоддъ, такъ какъ ея мужъ еще не очнулся послѣ кутежа. Руффо шелъ и пошатывался подъ тяжестью театра.
   Былъ прекрасный вечеръ. Жителямъ извѣстно было, что комедіанты даютъ одно изъ послѣднихъ представленій въ этомъ городѣ, и со всѣхъ сторонъ сходились къ театру. У Руффо спина и ноги ужасно болѣли, но онъ старался не думать объ этомъ и, по обыкновенію, игралъ на свирѣли. По временамъ онъ съ улыбкой смотрѣлъ вверхъ на Руффа, который находился надъ его головой, на сценѣ театрика. Руффъ смотрѣлъ внизъ и вилялъ хвостикомъ, насколько позволяло красное платьице, которое на него напяливали каждый разъ передъ выходомъ на сцену, къ великому его неудовольствію.
   Когда представленіе было окончено, Руффъ сталъ обходить публику съ маленькимъ подносикомъ, который привязанъ былъ ремешкомъ къ его правой лапкѣ. Эту часть своихъ принудительныхъ обязанностей онъ ненавидѣлъ больше всего. Стоять или ходить на заднихъ лапкахъ трудно для всякой собаки, такъ какъ это требуетъ отъ нея большого напряженія, а Руффъ, вдобавокъ, еще былъ оскорбленъ въ своей гордости. Онъ не могъ примириться съ тѣмъ, чтобы попрошайничать. Руффо тоже не могъ видѣть, какъ Руффъ въ шапочкѣ и платьицѣ ходилъ и просилъ подаянія у насмѣшливыхъ зубоскаловъ. При первой возможности онъ проскальзывалъ въ толпу, отвязывалъ подносикъ отъ лапки несчастной собаки и обходилъ публику самъ, чтобы избавить своего друга отъ этой обязанности. Подносъ скоро наполнялся мѣдяками; въ описанный вечеръ между ними попалось даже нѣсколько серебряныхъ монетъ.
   Личико Руффо всегда возбуждало участіе въ сердцахъ матерей: такое ужъ оно было блѣдное и худенькое, съ большими лучистыми глазами и густыми, но пыльными и всклокоченными каштановыми кудрями, нависшими надъ низкимъ лбомъ.
   -- Онъ какъ-будто тоскуетъ по родинѣ, -- сказала одна изъ женщинъ.-- Скажи, ты изъ-за моря, мальчуганъ?
   -- Да, сударыя, -- тихо отвѣтилъ Руффо. Онъ зналъ, что его везли по огромной водяной пустынѣ, которую при немъ называли моремъ.
   Добрая женщина зашла въ булочную, купила нѣсколько черствыхъ булочекъ да кусокъ пряника и сунула пакетъ въ карманъ Руффо.
   -- Скушай это, когда придешь домой, дитя: ты выглядишь такимъ заморышемъ.
   Глаза Руффо блеснули: онъ надѣялся, что хоть на этотъ разъ они съ Руффомъ наѣдятся до-сыта передъ сномъ.
   Но миссисъ Тоддъ, которая стерегла театръ и куколъ, издали слѣдила за нимъ. Ему никогда не позволялось удерживать для себя то, что давала публика. Она выхватила у него хлѣбъ и пряникъ, какъ только можно было сдѣлать это незамѣтно, потомъ надрала ему уши, такъ какъ онъ расплакался, и ударила Руффа, который вылъ изъ сочувствія къ своему другу.
   -- Тебѣ дали? это твое собственное? я тебѣ покажу, какая у тебя можетъ быть, собственность!-- злобно приговаривала она и колотила его по головѣ деревяннымъ подносикомъ для денегъ.
   Его съ Руффомъ безъ ужина отправили спать на соломенную подстилку.
   -- Эта добрая женщина сказала: "домой", Руффъ. А что такое домъ?-- говорилъ Руффо, въ темнотѣ прижимаясь къ своему товарищу по страданіямъ.-- У насъ нѣтъ дома, Руффъ, у насъ съ тобой нѣтъ дома!
   Онъ рыдалъ, пока они не заснули вмѣстѣ съ Руффомъ, болѣзненнымъ, тревожнымъ, безпокойнымъ сномъ, какой бываетъ на пустой желудокъ. Руффо видѣлъ во снѣ яркое синее море, блестящій песокъ и перистыя пальмы, а Руффъ свою молоденькую госпожу такой, какой онъ ее засталъ въ послѣдній разъ: бѣлую, неподвижную, съ разсыпавшимися но подушкѣ золотистыми волосами и скрещенными на груди безжизненными мягкими руками, которыя иначе не дотрагивались до него, какъ съ ласкою.
   Кому какое было дѣло до сновъ и до голода нищаго итальянскаго мальчика и дрессированной собачки?..
   Руффо былъ огорченъ, когда Тоддъ черезъ нѣсколько дней сказалъ, что они завтра идутъ дальше. Тоддъ рѣдко оставался гдѣ-нибудь надолго. Онъ вообще не уживался съ полиціей, тѣмъ болѣе, что мелкія кражи изъ курятниковъ и фруктовыхъ садовъ всегда учащались въ томъ мѣстѣ, которое онъ удостаивалъ своимъ присутствіемъ.
   -- Погода ясная и хорошая, и намъ надо идти дальше,-- говорилъ онъ своей женѣ, которая возражала, что имъ и здѣсь очень хорошо. Руффо слышалъ это.
   -- Не дурно, но всегда лучше кочевать,-- сказалъ Тоддъ. Онъ любилъ передвиженіе. Самъ онъ всегда ѣздилъ по желѣзной дорогѣ третьимъ классомъ, а своей "старухѣ" предоставлялъ тащиться пѣшкомъ и гнать впереди себя Руффо. Иногда она садилась на проѣзжую повозку, но не часто, такъ какъ боялась спускать съ глазъ своихъ маленькихъ рабовъ.
   -- Онъ можетъ уйти и гдѣ-нибудь спрятаться съ собакой,-- говорила она про себя.-- Дѣти вѣдь неблагодарный народъ.
   Однако, они еще четыре дня оставались въ гостепріимномъ городкѣ съ немощеными, неровными улицами, съ квадратной колокольней, гдѣ совы вили гнѣзда, и съ нѣжнымъ запахомъ сѣна и земляники, который приносило вѣтромъ изъ окрестностей.
   Въ- городкѣ былъ базаръ, и въ базарный день, когда изъ сосѣднихъ деревень приходило много крестьянъ, на открытомъ воздухѣ велась торговля и слышалось громкое блеяніе испуганныхъ овецъ, мычаніе телятъ, кудахтаніе куръ и кукуреканіе пѣтуховъ, а на землѣ лежали груды свѣжихъ овощей, охапки травы и огромные снопы шиповника, желтофіоли и нолевой гвоздики.
   Надъ базарными палатками съ кожаными навѣсами и деревянными лотками виднѣлось голубое небо, и при видѣ его въ душѣ Руффо оживало смутное, но незабвенное прошлое. Теперь ему рѣдко приходилось видѣть голубое небо, но при видѣ его, ему каждый разъ на память приходили морской берегъ, апельсинныя деревья и смѣющееся лицо матери, а окружающая дѣйствительность переставала существовать для него.
   -- Это что такое? ты опять зѣваешь! проснись и одѣвай собаку!-- крикнула м-сисъ Тоддъ надъ самымъ его ухомъ.
   Руффо вздрогнулъ и окинулъ испуганнымъ взоромъ окружающую его картину: низкіе, простенькіе дома, ряды палатокъ, овецъ и свиней, толпу крестьянъ и величественную сѣрую церковь, замыкающую площадь. Онъ нѣжно взялъ Руффа на руки, надѣлъ на него красное платьице, воротникъ и шляпу съ перомъ и поцѣловалъ собаку въ мордочку, что бы облегчить ей униженіе. Привычка не могла отбить у бѣднаго Руффа отвращенія къ переодѣванію, и его темные глаза, почти такіе же большіе, какъ у Руффо, и также полные удивленной нѣмой грусти, смотрѣли страдальчески изъ подъ шляпки съ перомъ, завязанной подъ мордочкой.
   Уличные мальчишки смотрѣли на него, смѣялись и указывали пальцами. Руффо поспѣшилъ скрыться съ нимъ за кулисами театра.
   -- Чего они насмѣхаются надъ нами, дорогой Руффикъ!-- шепталъ онъ своему другу.-- О, еслибъ я могъ, задалъ-бы я этимъ мальчишкамъ!
   Въ жилахъ Руффо текла, хотя и сдержанная лишеніями и страхомъ, но все-таки горячая кровь сицилійскихъ рыбаковъ, которые изъ рода въ родъ привыкли мстить за оскорбленія. Когда англійскія дѣти смѣялись и указывали на его четвероногаго друга, Руффо чувствовалъ, какъ вся кровь кипѣла въ его изможденномъ, изнуренномъ тѣльцѣ.
   -- Смѣйтесь, смѣйтесь, -- говорилъ онъ, стиснувъ свои мелкіе бѣлые зубы.-- Смѣйтесь, смѣйтесь, ослы! Всѣ вы не стоите ни одного волоса съ головы Руффа!
   -- Что ты тамъ бормочешь?-- сказала м-сисъ Тоддъ.-- Вѣдь мальчишки могутъ растерзать тебя на части. Держи лучше языкъ за зубами. Счастье еще, что ты такъ чудно говоришь и тебя не легко понять. Дай мнѣ собаку и начинай музыку.
   Тяжелыя руки вытолкнули его изъ-за кулисъ, и Руффо повиновался. Свирѣль возвѣстила о предстоящемъ представленіи, а м-сисъ Тоддъ приготовилась съ Руффомъ и куклами начать извѣстную, но всегда полную интереса, комедію. При звукахъ "музыки" къ нѣсколькимъ уличнымъ мальчишкамъ, которые уже стояли передъ театромъ, присоединились новые. Со всѣхъ кварталовъ сбѣжались дѣти. Прислуги, которыя шли съ базара домой съ нагруженными корзинами, остановились; ломовые, извозчики, барышники и зѣваки примкнули къ толпѣ, и даже торговки подъ навѣсами повернулись лицомъ къ театрику и на минуту, припомнивъ дѣтство, забыли о своихъ покупателяхъ.
   Внезапно какой-то рослый человѣкъ растолкалъ народъ и пробился къ театру.
   -- Остановите представленіе!-- сказалъ онъ громкимъ, повелительнымъ голосомъ.-- Собака безъ намордника!
   Руффо поднялъ взоръ и сразу пересталъ играть на свирѣли и бить въ треугольникъ.
   Онъ узналъ человѣка, который угрожалъ ему въ полѣ десять дней тому назадъ.
   -- Остановите представленіе!-- повторилъ пришедшій;-- надѣньте собакѣ намордникъ!
   Намордникъ ученой собачкѣ! Толпа встрѣтила этотъ приказъ смѣхомъ и ропотомъ. Комедія пользовалась любовью въ народѣ.
   -- Надѣньте намордникъ собакѣ!-- сказалъ великанъ.-- Это нарушеніе общественной безопасности. Гдѣ хозяинъ?
   Руффо бросилъ треугольникъ на землю и ринулся за кулисы.
   -- О, м-сисъ Тоддъ, они придираются къ Руффу! Дайте мнѣ его и позвольте убѣжать.
   -- Какъ такъ?-- крикнула ничего не понимавшая м-сисъ Тоддъ.
   Красное лицо полицейскаго черезъ открытую сцену виднѣлось надъ хрупкими фигурками куколъ, лежавшихъ ничкомъ на деревянныхъ подмосткахъ.
   -- Остановите представленіе!-- повторилъ полицейскій,-- по крайней мѣрѣ, пока собакѣ не надѣнутъ намордникъ.
   -- Намордникъ? что за вздоръ!-- сказала м-сисъ Тоддъ. Ея голова и плечи съ Руффомъ подъ мышкой появились на одномъ уровнѣ съ куклами.
   -- Вздоръ? я тебѣ покажу вздоръ!-- сказалъ блюститель порядка.-- Вчера вышло постановленіе. Приказъ по начальству! Каждая собака въ графствѣ обязана носить проволочный намордникъ. Ваше имя? мѣстожительство? занятіе? Покажите вашу росписку въ уплатѣ налога за собаку?
   -- Это не простая собака, а ученая!-- взвизгнула м-сисъ Тоддъ.-- Она не можетъ играть въ намордникѣ. Самъ Ирвингъ {Ирвингъ -- знаменитый англійскій актеръ.} не могъ играть въ намордникѣ, вы это знаете, сударь. Уходите и не мѣшайте намъ продолжать представленіе...
   -- Я тебя сейчасъ же упрячу съ твоей дворняжкой и твоимъ мальчишкой,-- если ты не будешь держать языкъ за зубами!-- повелительно крикнулъ полицейскій.
   Толпа, все еще смѣявшаяся, стала бунтоваться.
   -- Собака не можетъ играть, если вы ей перевяжете морду,-- сказалъ смѣлый кузнецъ,-- нужно заранѣе предупреждать публику.
   -- Не разсуждайте, а то хуже будетъ,-- заявилъ полицейскій, бросая зловѣщіе взгляды по сторонамъ.-- Законъ, это -- законъ, и, пока я на службѣ, его будутъ уважать. Всѣ вы знаете Джоба Перрета. Женщина, твое занятіе? гдѣ твоя росписка въ уплатѣ налога за собаку?
   -- Я, женщина! батюшки свѣты!-- воскликнула м-сисъ Тоддъ, въ душѣ содрогаясь и робѣя и придавливая несчастнаго Руффа своимъ костлявымъ локтемъ.-- Побойтесь Бога, м-ръ Перретъ! вѣдь вы насъ хорошо знаете. Мы съ мужемъ уже двадцать лѣтъ бываемъ здѣсь, а эта ученая собачка...
   -- Перестань ревѣть, ты только напортишь,-- яростно прошептала она на ухо Руффо, который цѣплялся за нее и за Руффа.
   -- Дайте имъ продолжать! дайте имъ продолжать! кричали голоса изъ толпы.
   -- Это невѣжливо перебивать представленіе посерединѣ!-- сказалъ смѣлый кузнецъ.
   Пришелъ еще одинъ полицейскій.
   -- Составилъ бы ты протоколъ, Джобъ. Это самое лучшее!
   -- И прекрасно!-- кричали въ толпѣ.
   -- Сколько есть бездомныхъ собакъ. Заберите ихъ раньше!-- кричала м-сисъ Тоддъ.-- А наша собака -- ученая и никому не вредитъ.
   -- Мы всѣхъ ихъ заберемъ, не безпокойтесь,-- свирѣпо сказалъ Джобъ Перретъ. Но у васъ скверный песъ, опасный для общества. Онъ безъ намордника въ публичномъ мѣстѣ. Законъ, вѣдь, законъ, не правда-ли, Джоржъ?
   Другой полицейскій, по имени Джоржъ, поддакнулъ не совсѣмъ охотно.
   -- Составь протоколъ. Это лучше, -- опять сказалъ онъ. Между тѣмъ толпа волновалась все больше и больше, недовольная приказомъ о намордникѣ и озлобленная пріостановкой комедіи. Въ эту минуту, послѣ ряда неистовыхъ усилій, Руффу удалось освободиться изъ тисковъ м-сисъ Тоддъ и даже изъ нѣжныхъ объятій Руффо. Онъ узналъ недавняго врага Руффо, выскочилъ на подмостки, гдѣ безпомощно валялись упавшія куклы, и бросился на полицейскаго, дрожа отъ ярости всѣмъ маленькимъ тѣльцемъ, сверкая глазами и оскаливая бѣлые зубы. Джобъ Перретъ въ ужасѣ отскочилъ назадъ, а развеселившаяся толпа стала науськивать собачку. Руффъ побѣдоносно стоялъ на самомъ краю сцены и заливался отчаяннымъ лаемъ и воемъ; отъ приступовъ ярости у него дрожалъ воротникъ; шляпа съ перомъ свалилась на землю. Онъ неистово помахивалъ хвостомъ изъ-подъ завязокъ платья, не обращая вниманія на мольбы и трепетныя увѣщанія Руффо. Онъ отогналъ врага и послѣ многихъ лѣтъ бѣдствій въ первый разъ былъ доволенъ и счастливъ.
   -- Молодецъ, ай да молодецъ!-- кричалъ кузнецъ, и толпа продолжала науськивать собачку и награждать полицейскаго насмѣшками.
   Руффъ былъ очень малъ, но въ эту минуту, когда онъ стоялъ надъ опрокинутыми куклами, поднявъ голову въ безстрашномъ гнѣвѣ, и смѣло вызывалъ врага, онъ казался настоящимъ львомъ.
   -- Составь протоколъ, говорятъ тебѣ, -- шепталъ Джобу Перрету товарищъ Джоржъ.-- Такъ будетъ лучше.
   -- Протоколъ?!-- воскликнулъ Прретъ.-- Протоколъ, когда они выводятъ бѣшеную собаку? Да ты посмотри: она, вѣдь, бѣшеная. Я долженъ исполнить свою обязанность и исполню.
   Маленькій Руффъ все еще стоялъ на краю сцены, оскаливъ жемчужные зубы и тяжело переводя духъ. Его благородная шотландская кровь кипѣла, и онъ не слышалъ даже голоса друга. Пятилѣтняя тяжелая неволя была забыта. Онъ опять превратился въ любимца леди Елены, вызывающаго на бой всѣхъ храбрецовъ и трусовъ въ мірѣ.
   -- Я исполню свой долгъ!-- крикнулъ Джобъ Перретъ.-- Такъ вотъ-же тебѣ!
   И изо всей силы рослаго человѣка, отъ страха доведенной до высшаго напряженія, онъ размахнулся дубиной и опустилъ ее на маленькую серебристую головку Руффа.
   Руффъ упалъ, какъ подкошенный, съ раздробленнымъ черепомъ.
   Въ негодующей толпѣ послышался неодобрительный гулъ.
   -- Кто же тутъ настоящій звѣрь?!-- воскликнулъ кузнецъ.
   -- Бѣдная собачка ничѣмъ не провинилась! кричала торговка яблоками.
   Свистки раздавались въ толпѣ все громче и громче. Полицейскіе отошли въ сторону и смотрѣли на шумѣвшую толпу, сознавая, что общественное мнѣніе противъ нихъ.
   -- Ахъ, вы негодяи!-- вопила м-сисъ Тоддъ.-- Теперь Тоддъ убьетъ меня. Вы погубили мои барыши, Богъ знаетъ, на сколько времени. Пока еще мы выучимъ другую собачку!
   Прислонившись къ сценѣ, она плакала и вопила, думая только о потерянномъ доходѣ и трудностяхъ дрессировки.
   Среди шума, смятенія, сочувственныхъ криковъ толпы и собственныхъ бурныхъ изліяній она не видѣла, какъ Руффо бросился бѣгомъ изъ театра, прижимая къ груди теплое, еще трепетавшее тѣло своего маленькаго друга.
   Мальчикъ думалъ, что Руффъ оглушенъ ударомъ, и бѣжалъ во всю мочь по узкимъ, старымъ улицамъ, примыкавшимъ къ базарной площади. Онъ остановился только передъ лавкой коновала, которая находилась въ глухомъ и темномъ переулкѣ. За нѣсколько дней передъ этимъ коновалъ какъ-то похвалилъ Руффа и сказалъ, что стыдно держать на подмосткахъ собачку такой хорошей породы. Руффо, запыхавшись, кинулся въ лавку и засталъ хозяина дома.
   -- О, сэръ, пожалуйста, посмотрите на него,-- кричалъ онъ.-- Злой человѣкъ ударилъ его по головѣ. Пожалуйста, пожалуйста, взгляните! Спасите его!
   Коновалъ торопливо надѣлъ очки и нагнулся, чтобы осмотрѣть собачку, которую мальчикъ держалъ на рукахъ.
   -- Ай -- ай, какая жалость!-- грустно сказалъ онъ.-- Мой бѣдный паренекъ, онъ не ушибленъ, а убитъ!
   -- Убитъ!?.
   -- Конечно. Посмотри сюда, -- сказалъ коновалъ, осторожно дотрагиваясь до маленькаго, окровавленнаго и разбитаго черепа.
   -- Кто сдѣлалъ это? Вотъ звѣрство!
   -- Убитъ...-- безсмысленно повторилъ Руффо.
   Онъ не понималъ, что случилось. Онъ видѣлъ, что Руффъ получилъ сильный ушибъ, но не подозрѣвалъ, что это -- смерть, такъ какъ тѣло собаки еще не остыло и глаза были открыты. Онъ стоялъ молча, прижимая къ себѣ Руффа; темная кровь капала ему на рубашку.
   -- Не смотри такъ, мальчуганъ -- ласково сказалъ старикъ.-- Бѣдная собачка несомнѣнно умерла, но, вѣдь не ты въ этомъ виноватъ. Кто сдѣлалъ это?
   Руффо не отвѣчалъ и даже, какъ-будто, не слышалъ. Его взглядъ былъ неподвижно устремленъ въ пространство, а смуглое личико покрылось смертельной блѣдностью.
   -- Оставь мнѣ тѣло, -- ласково предложилъ старикъ.-- У меня за домомъ есть садикъ. Я похороню твою собачку подъ бузиною. Ты самъ можешь вырыть ямку, если хочешь.
   Руффо все еще ничего не понималъ, и только крѣпко прижималъ къ себѣ головку Руффа.
   -- Смотри, ты кровью запачкалъ себѣ платье,-- сказалъ коновалъ.-- Что съ тобой дитя? да не смотри такъ. Тебѣ дадутъ другую собаку. Пойдемъ со мной въ садикъ.
   Онъ протянулъ руку, намѣреваясь взять тѣльце Руффа, но мальчикъ въ ужасѣ отшатнулся отъ него.
   -- Не трогайте, или я убью васъ!-- прошипѣлъ онъ сквозь бѣлые и острые зубки, такіе же бѣлые и острые, какіе были у бѣднаго Руффа. Онъ выскочилъ изъ лавки и скрылся изъ виду раньше, чѣмъ коновалъ успѣлъ выйти за дверь и позвать его назадъ.
   Перешагнувъ черезъ порогъ, Руффо пустился бѣжать по кривому переулку, безмолвному и пустому, такъ какъ всѣ жители ушли на базаръ.
   Никто не остановилъ его и даже не обратилъ вниманія на маленькаго, плохо одѣтаго, изможденнаго мальчика, со спутанными волосами, развѣвавшимися но вѣтру. Онъ крѣпко держалъ тѣло Руффа, и окровавленная головка покоилась на его правомъ плечѣ.
   Сначала онъ бѣжалъ ожесточеннымъ галопомъ, потомъ болѣе сдержанной рысью и, наконецъ, пошелъ неутомимымъ, безостановочнымъ шагомъ. Онъ прошелъ большое пространство, вышелъ за черту города и выбрался въ поле.
   Онъ не замѣтилъ, что вокругъ него все было тихо и покойно, что, вмѣсто домовъ и стѣнъ, здѣсь были рощи и заборы, высокія деревья, огромныя зеленыя поля и медленная, извилистая рѣчка.
   Онъ продолжалъ бѣжать впередъ, несмотря на то, что у него болѣли ноги и ныли кости.
   Онъ не чувствовалъ утомленія. Онъ чувствовалъ только одно -- что Руффъ умеръ и что онъ остался одинокимъ. Онъ бѣжалъ изъ жестокаго города, подальше отъ людей, которые убили Руффа и хотѣли отнять и закопать его въ землѣ.
   Какіе-то косари оторвались отъ работы и посмотрѣли на него.
   -- Что это за странный мальчишка!-- сказалъ одинъ изъ нихъ.
   Другой отвѣчалъ:-- Не видишь развѣ? Онъ несетъ топить щенка.-- Со своего мѣста косари не могли разглядѣть, что собачка была мертва.
   -- Чудной какой!-- сказалъ первый косарь. Затѣмъ они перестали думать о мальчикѣ.
   Руффо не имѣлъ опредѣленной цѣли и не составилъ себѣ яснаго плана. Онъ зналъ только, что Руффъ умеръ и у него хотятъ отнять тѣло друга. Онъ бѣжалъ, словно за нимъ гнались но пятамъ. Онъ не думалъ о томъ, куда идти, или что дѣлать. Онъ хотѣлъ только убѣжать и спрятаться вмѣстѣ съ Руффомъ.
   Маленькая фигурка мальчика съ усиліемъ шла по дорогамъ, переходя изъ солнца въ тѣнь и изъ тѣни на солнце, пока не кончились дороги, пока всѣ воздѣланныя поля не остались далеко позади, а на сѣверъ, на западъ и на востокъ разстилался только пустырь. Къ югу лежала равнина, но текучая равнина: блестящая, серебристая, сверкающая, журчащая, волнующаяся. Это былъ морской рукавъ. Погода стояла ясная, и вода, обыкновенно мрачная и непривѣтливая, сверкала необычнымъ блескомъ и весело играла, приводимая въ движеніе сѣверозанаднымъ вѣтромъ.
   Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ его привезли въ Англію, Руффо увидѣлъ необъятную массу воды. Онъ думалъ, что это синее море изъ его дѣтскихъ воспоминаній, южное море его далекой родины.
   -- Экккоми! эккоми! {Эккоми по итальянски значить: вотъ я.} воскликнулъ онъ на родномъ языкѣ. Онъ пришелъ, неужели же море не узнаетъ его?
   Въ морѣ -- спасеніе, отдыхъ, миръ. Море возьметъ его домой!
   Прижимая къ груди тѣло Руффа, онъ сбѣжалъ съ откоса на взморье и вступилъ въ кайму пѣны. Веселая вода прыгала и рѣзвилась вокругъ его утомленнаго тѣла, лизала его израненныя ноги и до-чиста обмыла головку Руффа.
   -- Вотъ я! Вотъ я!-- опять воскликнулъ онъ и, не выпуская собаки, побѣжалъ дальше, дальше и дальше по прохладными волнамъ...
   Море сострадательно приняло ихъ обоихъ.
   Смерть не разлучила ихъ.

Съ англійскаго Л. Хавкиной.

"Юный Читатель" No 2, 1900

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru