Въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" помѣщено уже нѣсколько писемъ съ дороги въ Сибирь нашего наиболѣе любимаго писателя-народника, Глѣба Ивановича Успенскаго. Письма эти касаются интересовъ нашей родины,-- и потому, насколько это возможно по объему газеты, мы постараемся познакомить нашего читателя хотя вкратцѣ съ ихъ содержаніемъ.
Въ No 190 названной газеты авторъ пишетъ, что, очутившись въ Казани, на распутьи Сибири и юга Россіи, онъ былъ въ раздумьи: ѣхать-ли ему на югъ, манившій его своей роскошной природой, или на сѣверъ, къ Ледовитому океану? Многосложная суровость впечатлѣній сѣвера, связанныхъ съ представленіемъ о Сибири, какъ мѣстѣ ссылки, была такъ велика, говорить авторъ, что въ его воображеніи представились всевозможныя мрачныя картины, въ реальности которыхъ онъ и самъ наполовину не вѣрилъ.
Рѣшимость ѣхать на сѣверъ явилась, но его словамъ, благодаря встрѣчѣ съ переселенцами. Это живое народное движеніе всецѣло заняло его и ему-то онъ и посвятилъ большую часть писемъ. Вотъ что онъ пишетъ о переселенцахъ и ихъ переѣздѣ отъ Нижняго до Перми. Помѣщались они на палубѣ, въ третьемъ классѣ, на Любимовскихъ пароходахъ.
"На этотъ разъ ѣхало двѣ партіи переселенцевъ, обѣ изъ Курской губерніи, ни изъ разныхъ уѣздовъ, причемъ одна партія въ четыре семьи были малороссы изъ южныхъ уѣздовъ Курской губерніи, а другая, изъ 6-ти семей,-- великороссы изъ сѣверныхъ уѣздовъ губерніи. Малороссы ѣхали въ Красноярскій округъ, гдѣ уже имѣли своихъ земляковъ-поселенцевъ и шли на готовую землю. Великорусскіе переселенцы ѣхали въ Омскій округъ, гдѣ. тоже имъ уже были отведены участки и даже нумера участковъ обозначены (14 и 25) въ проходномъ свидѣтельствѣ. Малороссы переселенцы были одѣты опрятнѣй нашихъ, ѣли аккуратнѣе и въ опредѣленное время, цѣлыми семьями въ кружокъ, и вообще во всѣхъ ихъ поступкахъ было гораздо больше обдуманности и сообразительности, чѣмъ у великороссовъ, которыхъ отличала какая то бабья доброта, бабья распоясанность во всѣхъ смыслахъ и, къ сожалѣнію, весьма значительная нищета и неопрятность одежды. Малороссы были всѣ въ сапогахъ; великороссы всѣ въ лаптяхъ, въ онучахъ, въ самыхъ дерюжныхъ рубахахъ, штанахъ, сарафанахъ. Малороссы спали всегда что-нибудь подстилая, наши валились прямо на полъ,.заплеванный подсолнухами, и только подъ ребята подстилали какія-то не совсѣмъ чистые дерюжные лоскутья. Бѣдность и несытость не подлежали никакому сомнѣнію въ курскихъ переселенцахъ-великороссахъ, тогда какъ у малороссовъ, очевидно, была хоть и небольшая, но все-таки "копѣйка" гдѣ-то спрятана.
"Но въ этихъ кой въ чемъ непохожихъ другъ на друга партіяхъ была одна вполнѣ однородная для всѣхъ ихъ черта: не столько бѣдность, нищета, трудность жизни въ матеріальномъ отношеніи побуждала ихъ къ переселенію, сколько явная боязнь разрушить нравственныя семейныя связи.
"Всѣ эти семьи бѣдны и помяты работой,-- это видно съ перваго взгляда,-- но что всѣ онѣ семьи строгія, именно сплоченныя нравственными связями,-- въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Но стоило поговорить съ отцомъ этой семьи побольше, чтобы несомнѣнно убѣдиться, что это не "мужикъ", боящійся пропасть отъ голода, а "человѣкъ", который не можетъ прекратить во имя матеріальной выгоды ростъ и сложность нравственныхъ связей съ его семьей. Онъ живетъ не хлѣбомъ единымъ, а жизнію своихъ близкихъ". Далѣе, въ нѣсколькихъ мастерскихъ сценахъ обрисовывается положеніе крестьянина въ Европейской Россіи.
Велика и безъисходна должна быть нужда, выгоняющая цѣлыя деревни съ родныхъ, насиженныхъ мѣста и сильна вѣра въ лучшее этихъ темныхъ, обиженныхъ людей.
Вѣра эта, но словамъ автора, основана, но большей части, на разныхъ лоскуткахъ -- бумажкахъ -- "письмахъ отъ земляковъ, настроченныхъ, почти по одному шаблону: "паині сколько хоть, коси сколько хоть, дровъ сколько угодно, руби безъ запрету, скота много, цѣпы дешевыя".
"Выбирайте двухъ человѣкъ, пускай прійдутъ осмотрѣть. Лучшей жизни не найтить!" Такой оказывается по этимъ письмамъ страшная, глухая тайга, наводящая автора на одни мрачныя впечатлѣнія Вотъ что манитъ и что кажется жизнью, лучше которой "не найдтитъ" для обездоленнаго человѣка.
"За Екатеринбургомъ впечатлѣнія путешественника начинаютъ принимать уже болѣе опредѣленный смыслъ." Не говоря уже о просторѣ, о привольѣ, которыми вѣютъ на насъ эти поля, луга и стада, не говори о достаткѣ, который виденъ въ этихъ просторныхъ постройкахъ селъ и деревень, гдѣ нѣтъ ни одной соломенной крыши,-- кромѣ этихъ особенностей (все-таки чрезвычайно пріятныхъ, мало привычныхъ намъ, великороссіянамъ), чувствуется вамъ, что есть тутъ, во всемъ видимомъ, еще что-то невиданное для васъ. Оно уже почему-то веселитъ васъ, поднимаетъ въ душѣ что То радостное, и въ умѣ уже загорается ожиданіе какой-то превеселой мысли,-- но вы сразу никакъ не можете разобрать, въ чемъ тутъ дѣло, и отчего вамъ такъ хочется возвеселиться духомъ своимъ?
-- "Нѣтъ барскаго дома!-- вдругъ озаряетъ васъ молчаливо оказавшееся слово,-- и вся тайна настроенія, и вся сущность непостигаемой до сихъ поръ "новизны" становится дли васъ совершенно ясной и необычайно радостной.
"Нѣтъ барскаго дома, но естъ крестьянинъ, живущій на такомъ просторѣ, расплодившій тамъ огромныя стада, настроившій такія огромныя, просторныя деревни, есть человѣкъ, прожившій на своемъ вѣку безъ малѣйшей прикосновенности къ барскому дому".
Переселенческая станція въ Тюмени была первымъ мѣстомъ, которое посѣтилъ Г. И. Успенскій. Наблюдая переселенцевъ, онъ все болѣе убѣждается на сколько необходима имъ помощь.
"Человѣческое вниманіе, обязательное къ острожнику, къ убійцѣ и каторжнику,-- тѣмъ болѣе и притомъ само собой дѣлается неминучимъ по отношенію къ переселенцу, говорить авторъ. Мольбы о помощи пишутся также на лоскуткахъ, но не должны пропадать безслѣдно: и помощь не можетъ ограничиться только пріютомъ на тюменской переселенческой станціи. "Необходимо хлопотать за человѣка, живущаго "бесъ капеікі!", пишетъ авторъ, тамъ, на мѣстѣ переселенія; необходимо извѣстить его о томъ, что о немъ хлопочутъ, понудить и повторить просьбу, если замѣшкались съ высылкою денегъ, оставшихся отъ продажи за долги дома. Все это необходимо сдѣлать для заброшеннаго на чужбину человѣка и все это дѣлается".
Такія впечатлѣнія выноситъ г. Успенскій въ Тюмени.
Добровольныхъ переселенцевъ за весь прошлый годъ (съ февраля до декабря) прошло чрезъ Тюмень 13,910 душъ обоего пола. въ нынѣшнемъ году но 1-е только іюля прослѣдовало уже 18,000, причемъ нотокъ переселенцевъ идеи, непрерывно и ежедневно, хотя слабѣе, чѣмъ въ маѣ и іюнѣ. Причина этому -- полевыя работы въ Россіи; но тотчасъ по ихъ прекращеніи свѣдующіе люди ждутъ новаго наплыва въ августѣ и сентябрѣ, и вообще ожидается, что въ нынѣшнемъ году ихъ будетъ вчетверо больше противъ прошлаго года.
Въ 4-мъ письмѣ "Русск. Вѣдом." No 209 авторъ описываетъ уже встрѣчи въ тюменскомъ баракѣ и подробно излагаетъ исторію переселенческихъ мытарствъ. Г. Успенскій доподлинно разсказываетъ -- какъ обираются гроши переселенцевъ многими ненасытными ртами.
Барышники и другіе люди, говорить г. Успенскій, надуваютъ ихъ, пользуясь простотой и незнаніемъ мѣстныхъ условій. Лошади, самое главное богатство, часто покупаются пьяными нетерпѣливыми путешественниками и не находится ни одного человѣка со средствами, который-бы занялся этимъ дѣломъ. Въ прошломъ году прошло чрезъ Тюмень болѣе 8,000 человѣкъ. Налагая по одной лошади на десять душъ, понадобилось-бы 800 головъ, "кажется, количество почтенное для любаго предпринимателя, занимающагося лошадиной частью". Но никто изъ промышленниковъ даже не попытался и денегъ-то нажить сразу. Лошади эти покупаются большею частью втридорога у мѣстныхъ жителей и иногда продаются "пьяными". Ѣсть нечего и сбывается по дорогѣ "та лошадь, купленная за 3540 руб., за безцѣнокъ, чтобы только прокормиться.
Далѣе г. Успенскій разсказываетъ факты поражающіе своей правдивостью и наготой. То тамъ, то тутъ голодная и оборванная семья, больныя и нервныя женщины, больная вдова, "буквально нищая", съ лицомъ, покрытымъ какою-то густою малиноваго цвѣта сыпью, вслѣдствіе этого подслѣповатая, съ пятью-малъ-мала меньше дѣтьми.
Всѣ эти сцены и картины поражаютъ, какъ видно, путешественника. Видя ужасную нищету, писатель обращается къ чувствамъ читателя, онъ радуется, что встрѣтилъ въ Тюмени первыя попытки по мощи переселенцу въ видѣ частной и общественной благотворительности. Въ первыхъ письмахъ онъ возлагаетъ надежды на благотворителей и обращается къ русскому обществу, указывая, что помощь его въ этомъ случаѣ необходима.
"Часто-ли удавалось вамъ видѣть, чтобы культурный человѣкъ, безъ всякой корыстной цѣли и личной надобности, по простому указанію человѣческой совѣсти, приходилъ къ простому бѣдному мужику и говорилъ: "Тебѣ надо помочь. Тебѣ трудно. Тебѣ надобно земли, лошадь, кормитъ, поить дѣтей. На-ко, возьми эти деньги". Вы этого не видали, а стало быть и не знаете, что значить видѣть въ этомъ босомъ человѣкѣ, въ его босыхъ дѣтяхъ, изнуренной женѣ, нашихъ родныхъ братьевъ течь въ точь такихъ-же, какъ ваши дѣти и точь въ точь такихъ-же, какъ ваши жены.
"Неужели русское общество упуститъ случай, хоть по много порадовать себя и приподнять свой упавшій духъ, принявъ добровольное участіе въ облегченіи участи десятковъ (а скоро и сотсвъ) тысячъ нашихъ тружениковъ-переселенцевъ. Тысячи семей, безъ всякихъ средствъ, начинаютъ новую жизнь на новомъ мѣстѣ. Принявъ въ немъ участіе, общество и само ощутить нѣчто новое въ своей такъ безплодно старѣющей душѣ".
Это обращеніе почтеннаго писателя къ русскому обществу какъ нельзя болѣе кстати. Какъ мы видимъ, даже въ нашемъ глухомъ краѣ, въ обществѣ, погруженномъ въ невѣжество, признанномъ практическимъ, черствымъ, начинаетъ пробуждаться жалость къ переселенцу, и ему оказывается помощь; странно будить видѣть если русское общество, на которомъ лежатъ прямыя обязанности къ выселяющемуся бѣдняку переселенцу, останется въ сторонѣ. но какъ, въ какой формѣ будетъ оказана эта помощь?
Но мѣрѣ того, какъ путешественникъ двигается къ Томску, картина переселенческаго движенія предъ нимъ открывается шире. Наблюдатель видитъ ст. какимъ сложнымъ явленіемъ народной жизни приходится имѣть дѣло, какого вниманія оно заслуживаетъ, какую массу нуждъ предстоитъ удовлетворить. Прежнія его воззрѣнія на частую благотворительность и на существующую помощь, которая произвела хорошее впечатлѣніе въ Тюмени, совершенно измѣняется въ Томскѣ. Вотъ что онъ говоритъ въ письмѣ изъ Томска, гдѣ. Г. И. осматривалъ также переселенческіе бараки.
"Маленькое пособіе, выдаваемое г Архиповымъ въ Тюмени, можетъ дѣйствительно поддержать переселенца при переходѣ до Томска, гдѣ переселенецъ опять можетъ разсчитывать на поддержку. Но въ Томскѣ, уже послѣдняя станція, и дальше, какія бы разстоянія до мѣста поселенія ни предстояли переселенцу, ужь нѣтъ никакихъ станцій и никто нигдѣ ничѣмъ помочь ему не можетъ. Г. Чарушину приходилось выдавать пособія въ пять рублей такимъ семьямъ, которымъ предстоялъ путь въ четыре тысячи верстъ, на Амуръ, и нужно было видѣть отчаяніе этихъ людей, уже истощенныхъ долгою дорогой, изможденныхъ совершенно, когда вся надежда на будущее сосредоточивалась для нихъ въ пятирублевкѣ.
-- Чтожъ это такое? весь ослабѣвшій отъ голода, усталости, а главное, отъ испуга предъ будущимъ, блѣдными губами лепечетъ переселенецъ, держа въ дрожащей рукѣ пятирублевку.
"Онъ стоить какъ-бы въ столбнякѣ". Затѣмъ авторъ приводитъ цѣлый рядъ жалобъ и воплей, слышащихся изъ устъ переселенцевъ. Они сравниваютъ свое положеніе съ арестантами.
"По этапамъ ѣдутъ на смѣнныхъ лошадяхъ вездѣ на ночлегахъ пріютъ, пища и баня... Конокрадовъ и воровъ этакимъ-то манеромъ предоставляютъ... Почему-же мы-то должны съ голоду подыхать? Ни крова, ни хлѣба, ни пріюта! Дрожишь по ночамъ голодный съ малыми ребятами въ полѣ... Это на какомъ-же основаніи? Подъ мошенника запрягаютъ лошадей и всякое ему оказываютъ уваженіе, а нашъ брать безъ куска хлѣба или невѣдомо куда?
Чисто одинъ обманъ надъ чернонародьемъ!
"Переселенческое движеніе, продолжаетъ авторъ, принимающее съ каждымъ годомъ все большіе и большіе размѣры, есть дѣло государственной важности; оно тихо и мирно разрѣшаетъ тысячи всякихъ неправдъ, отравляющихъ жизнь крестьянина; оно оживляетъ и оплодотворяетъ пустыни, даетъ мѣсто, грудь и жизнь переросту народонаселенія. Дѣло это жизненное, государственное. Какимъ-же образомъ на правильную, серьезную постановку этого дѣла не хватаетъ средствъ въ нашемъ-то обществѣ, гдѣ такъ много богатыхъ людей, обреченныхъ истратить свою жизнь и свои средства въ самой томительной праздности.
Много потерпѣвшій отъ затрудненій переселенческаго дѣла, г. Чарушинъ (чиновникъ по переселенческой части), пришелъ къ мысли о необходимости учрежденія "переселенческаго банка", который сразу можетъ превратитъ скитальчество. голодовку и попрошайничество Христовымъ именемъ въ плодотворную и трудовую жизнь. Всѣхъ владѣльческихъ земель въ Европейской Россіи, изъ которыхъ могутъ быть дѣлаемы покупки при помощи крестьянскаго банка, г. Чарушинъ насчитываетъ до 90 милліоновъ десятинъ. Въ тоже время въ одной только Томской губерніи насчитывается земли до 70 милліоновъ десятинъ, изъ которыхъ 20 милл. могутъ считаться вполнѣ свободными и вполнѣ удобными для новоселовъ. Затративъ въ Европейской Россіи сумму примѣрно въ 150 тыс. руб., крестьянскій банкъ можетъ устроить около 400 семей, тогда какъ на ту-же сумму въ предѣлахъ только Томской губерніи, по разсчету г. Чарушина, можетъ быть устроено болѣе 700. Уже изъ одного того, что учрежденіе переселенческаго банка кажется г. Чарушину дѣломъ прямо неизбѣжнымъ, до крайности необходимымъ, можно видѣть и понять, что такое значить эта современная "пятирублевка", стремящаяся отдѣлаться отъ широкаго и важнаго общественнаго дѣла".
Такъ заканчивается письмо путешественника въ 223 No "Русск. Вѣдом." Изъ этого видно, что путешественникъ, какъ всякій наблюдатель, столкнулся въ первый разъ съ грандіознымъ явленіемъ переселеній, которое уже нѣсколько лѣтъ возбуждаетъ вниманіе русскаго общества,! которое вызвало уже помощь въ Сибири, но въ корнѣ ни мало неразрѣшено, какъ не организовано и само переселеніе. Во всякомъ случаѣ письма Г. И Успенскаго заставить хоть немного подумать въ Европейской Россіи объ обезпеченіи людей съ мѣста выселенія. Одно сибирское общество весьма мало можетъ помочь имъ.