Вагинов Константин Константинович
Звезда Вифлеема

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Константин Вагинов

Звезда Вифлеема*

   Оригинал здесь: http://kvaginov.ru/?cat=21.
  

Марии

Вступление

1

   Сидел я под эвкалиптом над теорией холмов поэтических. Гай Юлий Эврикл, взяв серебряное зеркало мое, медленно срамные части свои аравийскими благовониями смачивал. Отправлялся он в Тибрский квартал к вольноотпущеннице Тури.
    

2

 

   Бр... Финский брег... А новая религия жар разведет от Белого моря до Черного, от мертвых пруссов до длинноволосых айонов распростерла лучи свои звезда.
    

3

 

   Легко летят юнкера вифлеемцы, тих Невский проспект, ни электрических фонарей, ни квадратного освещения окон. Промелькнет девичья пелеринка на углу, лихо подлетят длинные шинели -- купят -- крик девушки в карете -- это Буйран в театр едет.
   Не спят дортуары Ксеньинского, Смольнинского институтов. Мальчики новой религии в постели языческих девушек лезут. Помнят они городские нечистоты и смрадные углы свои и над телами холеными издеваются. Педагоги по утрам в струнной очереди к кабинету Буйрана стоят, пискнуть язычники не смеют, а вечером Буйран новую девушку выбирает, крик девушки в карете -- это Буйран в театр едет.
    

4

    
   Нерукотворный поэт я, люблю длинные дворницкие, где кашу едят и кокаин нюхают. Презирают они меня, и лицо мое, и походку мою, новую религию созидают, по утрам дворы не убирают.

 

5

 

   Помню дом мой, помню холод мраморной ванны и кольца мои и учителя моего Юлия Эврикла. Сладки сливы дамасские и сирийские фиги, часто в тоге останавливался, слушал шум приближающийся.
    
    

Часть первая

 

1

 

   Из Рима в Чернорусские степи бегут астрологи. Гибель пророчат. На Паммене куртка из коричневого бархата и засаленная фетровая шляпа, в руках склянка с териаком. У Астория повязка скрывает безносое лицо, за пазухой шпанские мухи щелкают.
    

2

 

   В проходах Иерусалимских в длинных сюртуках и цилиндрах затерялись Юделович и Клевер. Среди стен, лишенных окон, среди собак, обсыпанных лишаями, нищих, кости коих стучат. Ох, лучше бы им шить пальто на Литейной и по вечерам есть колбасу с детворою своей. Сели на камни, вспоминают магазин ювелирный, смотрят на долину Кедрон. Ветер в дупле маслины шумит.
   Рим, Альгамбра, Берлин и Россия -- позади.
    

3

 

   В Лувре, в Тибрском зале, перед статуей греческого поэта остановился солдат Иностранного легиона. Вспоминает он Петербург и Неву. О, наверно, там снова шумят кафе, наверно, улицы снова дышат античной ночью.
    

4

 

   У Казанского собора ромашка. У терм Каракаллы бурьян. Корабли больше не приходят. Нет пурпурнопарусных трирем. Ночью бежал Юпитер и Капитолия. Видели его на Неве, на Троицком мосту и далеко в поле.
   Утром толпился народ на улицах, читал: Новая Эра наступает.
    

5

 

   Долго жил Афродитиан в лесах Белозерских. Не узнать в нем Боттичелли. Длинная борода скрывает землистое лицо его, горбят вериги его. Вместо кисти клюка в руке его. Проклинает он землю, по которой ходил, здесь на Севере от юности своей оправдывается. Был день и шумело Белое море. Вышел Афродитиан на берег и увидел город неописуемый. Мраморные были дома там, голубая река текла в гранитах. Тысячи каналов прорезывали улицы и вели в пригороды, где дышали статуи. Настала ночь, но Афродитиан не уходил. И видел он, как статуи вышли из сада городского и пошли по улицам. Стояла луна, и звезды отражались в каналах городских.
   Вот спускается Венера по гранитным ступеням к реке, ступает на воду и ходит по ней. Закричал Афродитиан, скинул рясу и вериги свои, камнем срезал бороду. Садится в лодку сосновую, летит в град сияющий.
   А войско сермяжное над статуями уже издевается. Кто камнем грудь отбивает, кто руки ломает. Сталкивается Афродитиан с поэтом и его возлюбленной. Смеются все трое, а затем скрываются на шестом этаже.
    

6

 

   Филострат копал чемерицу и молился Аполлону и Эскулапу, чтобы вылечить свою возлюбленную от сумасшествия. Видит он ее в пустых улицах петербургских. Простоволосая, не знает она, что делать с собой. Взбегает на мост деревянный -- мост вместе с нею бежит. Не сбежать ей с моста. Поднимается мост вместе с нею и летит над городом. А Филострат в руки схватив чемерицу, снова падает у ног Аполлона в Летнем саду.
   Но, когда зари вспыхнула колесница, видит он себя не в Летнем саду, а на Черной речке на греческом саркофаге, а рядом с ним стоит его возлюбленная.
    

7

 

   Ясные дни наступили для Филострата, часто в Павловске на крыше павильона сидел он, Афина стояла внизу, нимфа среди заросшего глухого пруда купалась. Небо и солнце были простые, аттические. Не было бега сквозь века, солнце грело его грудь, ветер расчесывал волосы.
    

8

 

   В сосновом флигеле, где раньше жили и пили чай кучера, живет Филострат. Заря в Павловске розовая, квадратная комната пахнет бурьяном, мальчик пастух в широкополой шляпе по утрам молоко приносит.
    

9

 

   Ох, далеко до шестого этажа, надо пробежать три проспекта, свернуть на Пантелеймоновскую, мимо Летнего сада, на Троицкий мост.
   Снег. Падает и вскакивает, -- бежим! Нева!
   На балконе Мраморного дворца -- Екатерина, окруженная фаворитами. Смотрит на блузы, на сермяги, на бычьи шапки. Позвала Потемкина, отвернулась и заплакала.
    

10

 

   Бежит Филострат по Павловскому парку, поднимается к Елизаветинскому павильону, на обгорелую крышу садится, смотрит. Видит он Рим. Видит он цезаря, последнего цезаря, умом убогого. Ходит цезарь меж цветов, смотрит на солнце, но не видит огромного светила, а только комнатную лампу. И на цезаре не великолепные одежды, а полковничьи погоны. Поднимает цезарь лицо и смотрит на Филострата. Не забыть Филострату дряблого безумного лица маньяка, которому помешали.
    

11

 

   В развалинах Акведука заседает коллегия поэтов. Фанний встал в позу риторическую, проткнул рукой пустое небо, пошарил там, нашел плакат: "Пролетарии всех стран соединяйтесь".
    

12

 

   В Царском селе в доме графини Паниной заседают масоны. Стол покрыт черным сукном, солонка с крупной солью, семисвечник, сухой белый хлеб, дешевое красное вино. Скинула графиня плащ и треуголку, ударила эфесом меча по столу, блеснула старуха глазами, оправила седые кудри свои и упала. И увидели присутствующие на ее месте императрицу. "Любезные братья, -- сказала Екатерина, -- довольно числами заниматься, идите в чернь, чтоб спасти город мой. Ты, граф Орлов, прими личину вифлеемца и сохрани музеи и книгохранилища мои".

 

13

 

   Легко крадутся Паммений и Асторий по улицам Петербурга. Встретят юношу --  Паммений долго говорит ему на ухо и вручает склянку с териаком, а у Астория из-за пазухи шпанские мухи вылетают.
    

14

 

   На Волге, около села Сизикова, растут лотосы. Крестьяне варят из них кашу и едят. День воскресный. В деревянной церкви -- эй-ох, эй-ох -- кричат колокола. Салотелый поп в ситцевой рясе с горошком к обедне плывет. В воздухе пахнет людским навозом.
   -- Эх, православные, -- за ужином говорит поп у предисполкома, -- слышал грех и соблазн: говорят, "Венеру с младенцем везут, в Петроград, нашли ее в поле".
    

15

 

   Давно погас маяк Фаросский, давно нет Птолемеев и Александрии, не несутся от нее благовония в море, не блестит она мраморами. Угрюмо живет Посейдоний в Родосе, рядом англиканская церковь -- больше не притан он в Родосе. Видит он город близкий, среди снегов затерянный. Тянутся руки его к нему, заклинает он души подлунные спасти его.
    

16

 

   В библиотеке Буйрана голые тела вступали во взаимодействие. Часто по ночам, запершись в ней, дорисовывал он и подчеркивал и, закрыв глаза, смаковал. А когда открывал - липкими становились глаза его.
    

17

 

   Бр... Финский брег, Афинская ночь. Граф Орлов пирует. Не косичка за его спиной болтается, не малинового бархата треуголка на нем, а грязная тюбетейка. По утрам в пелерине разгуливает. Странно видеть человека, в пелерине по набережной в университет идущего. Но знает он дело свое и книгохранилища охраняет. И для этого на черные Вифлеемские собрания ездит и с их дьяконами в кожаных френчах пьянствует.
    

18

 

   В рощах холма Джаникола собралась Аркадия. Шепелявит Георгий Иванов, пророчествует Адамович, играет в футбол Оцуп. Истребляют они дурной вкус.
    

19

 

   Нечистоплотный запах в комнате Буйрана. Черное полотенце брошено на смятую простыню. Буйран, в рубашке, на окне сидит, пишет. Ненавистен ему город античный. Режут ему глаза колонны дорийские, сады и храмы.
    

20

 

   Венеру с младенцем поместили в башню. Черный вихрь хлестал за окном, иногда синело небо. А внизу в черных куртках стоял караул и горели костры вифлеемцев. У Венеры золотистые ресницы и платье как морская пена. Хочется ей выбежать на Александрийский плоский берег, поговорить с рыбаками, а потом заснуть на пестром ковре в доме Махмуд-бея.
    

21

 

   Граф Орлов едет цугом в позлащенной карете. В парчу и золото разодет он. Сверкают алмазы на пряжках и перстнях его. Уже видит он Мраморный дворец.
   Запах керосина, автомобильный гудок. Буйран рядом. В кожаной тужурке -- граф, в кожаном галифе -- граф, в кожаной фуражке -- граф. А утром опять в пелерине -- в университет под ясным голубым, спокойным небом.
    

22

 

   Здесь живет гадалка Панина. Принимает по вторникам и четвергам. Гадает по кофейной гуще и на картах. Налево. Рука.
   Помойная яма. Пятый этаж.
   В желтом платке с пятнами сала и сажи. Нос огурцом. Вместо щек -- водой надутые колбы. На столе чечевичная каша и хлеб из овса с отрубями.
   По скрипучей лестнице поднимается Буйран. Хочет будущее узнать, взглянуть на пречистые звезды. Дверь. Отвесный взгляд старухи. Мечи и сердце в окне. Испуганный бежал Буйран.
    

23

 

   Рядом вечность. Рядом Рим и Александрия. Свист и буря. Где Филострат?
   Ночь развертывает крылья над городом. На улицах подъятые ноги обглоданных лошадей прорезают небо. В чревах их дрожат собачьи хвосты. Вокруг растекшиеся люди дерутся за мякоть.

 

24

 

   Я -- в сермяге поэт. Бритый наголо череп. В Выборгской снежной кумачной стране, в бараке No 9, повернул колесо на античность.
   Глухо стонут ветра. Вернулся дух в бренное тело. У дверей часовой чешет винтовкою ухо.

 

25

 

   В бараке 9-м Колька Колумб, Колька Лягавый и Манька Болонка в карты тайно играют. Видят чайнушу в глухом пролете на площади Знаменской. Луна над висячим уличным электрическим фонарем. Мутный чай с тараканами в липких стаканах.
    

26

 

   Качается Болонка. Чувствует большую понюшку в распоротом рукаве. Лезет рукой - ничего. Рассвет.
    

27

 

   Семеновский госпиталь. Рядом артист, укравший сахар. Худой, такой же, как я, и такой же голодный. Нам дают 4 фунта хлеба в день и ? воблы сушеной. Мы все похожи на сушеную воблу. Лица у нас треугольные, волосы твердые и липкие. В коридорах пахнет махоркой. Мы ходим в белье. Опускаем пустые коробки в окна и просим курева, хлеба и сахара.

28

 

   Я -- последний Зевкид-Филострат, сохранивший длину, ширину и глубину.
   Тело весит мое: 2 пуда 30 фунтов, с одеждой.
  

29

 

   На берегу между бледно-зеленой травой, кружевной крапивой, щебнем и обломками утвари -- покинутая медно-красная скотобойня и быки алебастровые. Видит Филострат тень Венеры. Белее жемчуга глаза у нее, они не голубые больше, не сапфировые. Посмотрел на ее руки Филострат -- сморщенные руки у нее, поднял голову -- над ним лицо старухи. Оттолкнулся от берега и видит: к Варшавскому вокзалу вместо нее идет Екатерина.

 

30

 

   От земли до неба стоит Филострат. На плечи его накинут пурпурный плащ, ноги утопают в болоте, голова окружена пречистыми звездами.
   Склонив голову, плачет он над миром. О городах, которые никогда не вернутся, о народах, которые никогда не увидят солнца, о религиях, в сумрак ушедших. Наклонился Филострат к Балтийскому морю. Видит корабли, и рвы, и дымы; слышит выстрелы пушечные.
    

31

 

   Не любит крови Филострат. Сидеть бы ему в рощах пальмовых, и чтоб солнце заходило и снова вставало, и чтоб рядом были овцы и козы, и чтоб в руке его был свирель, на плече -- голова возлюбленной, и чтоб корабли пурпурнопарусные приплывали, и чтоб утром благовониями натираться. Помнит он берег Александрийский и колонны Канобской улицы, и Ворота Месяца, и притоны, где матросы пьют, и Пушкинскую улицу.
    

32

 

   В Петербурге нет и не было туманов, он ясен и прост, и небо над ним голубое. Колонны одами взлетают в стадам облаков. Кругом пахнет травой и мятой.
    
   <1922>
    
    
    * - Далее следовала неопубликованная и, по-видимому, утраченная Часть вторая. Краткие фрагменты из нее сохранились в конспективной заметке Л. В. Пумпянского (начало 1923 г.): "осень Павловская в платке ситцевом; стены еще уцелевших домов; вокруг П<етербурга> снега, но в П<етербурге> еще тепло; на широких конях широкие люди...; и слышит он русскую речь на "а"; звуки не вылетают изо рта..."
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru