Сцены изъ еврейскаго быта Павла Вейнберга. Спб. 1870 г.
Въ числѣ придворныхъ слугъ стараго барства занималъ одно изъ непремѣнныхъ мѣстъ домашній шутъ. Обязанность его состояла въ томъ, чтобы развлекать барина послѣ обѣда или въ часы унынія я раздумья; для этого шутъ долженъ былъ придумывать разныя смѣхотворныя штуки -- пѣть пѣтухомъ, кувыркаться, ломаться, ползать и кривляться, подражать мяуканью, ржанью, гоготанію и тому подобнымъ звукамъ животнаго царства. Шута любили и презирали, били и награждали, то заставляя хрюкать, то сочинять стихи и разсказывать анекдоты.
Впослѣдствіи, когда старое барство покрылось лакомъ европейской цивилизаціи, шутовство измѣнило свой прежній видъ и приняло самыя разнообразныя формы, преобразившись въ комедіи г. Дьяченки и въ сценическое балагурство г. Горбунова, такъ что мало-по-малу у насъ образовалась особенная шутовская литература. Главное и единственное назначеніе этой литературы -- потѣшить, разсмѣшить читателя тѣмъ шутовскимъ смѣхомъ, въ которомъ нѣтъ никакой мысли, и никакой цѣли, ни даже признака какого нибудь содержанія. Сцены г. Павла Вейнберга относятся именно къ этому разряду литературныхъ произведеній, и мы думаемъ, что съ г. Павломъ Вейнбергомъ могъ бы конкурировать только знаменитый Балакиревъ, если бы онъ былъ менѣе скроменъ и пожелалъ сдѣлаться писателемъ. Представьте себѣ, читатель, книжку, состоящую изъ 425 страницъ и недающую вамъ ничего другого, кромѣ пошлаго передразниванія евреевъ, говорящихъ ломанымъ русскимъ языкомъ. По нашему мнѣнію, это также занимательно и интересно, какъ пѣніе пѣтухомъ и хрюканье. И въ этомъ литературномъ кривляньи г. Павелъ Вейнбергъ нашелъ предметъ, не только достойный его таланта, но и вниманія публики. Если бы онъ ограничился только одними разсказами своихъ сценъ на обѣдахъ и ужинахъ любителей празднаго смѣха, то мы не сказали бы о немъ ни слова,-- мало ли охотниковъ слушать разныя глупости,-- особенно послѣ сытнаго обѣда и ужина -- но онъ преподнесъ свои сцены публикѣ въ печатномъ экземплярѣ и тѣмъ обнаружилъ желаніе потѣшать en masse и снискать себѣ литературную славу вмѣстѣ съ презрѣннымъ металломъ. Но мы можемъ увѣрить г. Павла Вейнберга, что онъ ошибся въ своихъ разсчетахъ: выведенные имъ дурачки-евреи, которыхъ онъ заставляетъ коверкать русскій языкъ на 125 страницахъ, не понравятся умнымъ евреямъ, и потому они не дадутъ ни одного рубля сер. г. П. Вейнбергу, тѣмъ менѣе прославятъ его. Что же касается до русскихъ читателей, то какъ они ни тароваты на покупку глупыхъ книжонокъ, а тутъ, вѣроятно, поостерегутся и найдутъ лучшее употребленіе своему лишнему рублю. По крайней мѣрѣ, я, въ качествѣ рецензента, внимательно просмотрѣвшій "Сцены изъ еврейскаго быта", могу подтвердить самымъ положительнымъ образомъ, что давно уже мнѣ не приходилось читать ничего болѣе тупого и шарлатанскаго, какъ книжка г. П. Вейнберга, и бросать деньги такъ напрасно, какъ на пріобрѣтеніе ея.
Чтобы не быть бездоказательнымъ въ своемъ отзывѣ, я рѣшаюсь,-- какъ ни жалко мнѣ бумаги и труда наборщиковъ, -- выписать здѣсь одну изъ сценъ г. Павла Вейнберга -- "Въ мировомъ судѣ".
"Въ камеру мироваго судьи влетаетъ простая еврейка, уже немолодая, въ слезахъ, и падаетъ судьѣ въ ноги; тотъ велитъ ей подняться и объяснить, въ чемъ дѣло.
Еврейка (плача.) Дѣло! Ой ежели бы ни знали, какое эта дѣла, вы бы даже и не спрашивали! Ой, ой, ой!
Судья. Да въ чемъ же дѣло? Что, васъ кто нибудь обидѣлъ?
Еврейка. Абидѣлъ? Что мнѣ абидѣлъ: онъ минѣ вся морда набилъ.
Судья. Кто онъ?
Еврейка. Мойше.
Судья. Какой Мойше?
Еврейка. Ни не знаете Мойше?
Судья. Нѣтъ, не знаю.
Еврейка. Кто этатъ мошенникъ не знаетъ? Онъ на базаръ съ зилисинами таргуетъ.
Судья. Да я васъ не про эту фамилію спрашиваю: вы мнѣ скажите, какъ васъ зовутъ?
Еврейка. Минѣ зовуутъ Ривка Голдблатъ.
Судья. Свидѣтели есть у васъ?
Еврейка. Скольки хочете.
Судья. Ну, хорошо; завтра я вызову его; будьте и вы здѣсь я приведите свидѣтелей.
На другой день вызываютъ еврея. Онъ приходитъ; являются также еврейка и свидѣтели.
Судья (обращаясь къ еврею.) Ваша фамилія?
Еврей. Мойше Вездецѣловъ.
Судья. Кто вы такой?
Еврей. Синъ 2-й гильдіи купца.
Судья. Нѣтъ, вы кто такой; ваше званіе?
Еврей. Я же вамъ сказалъ, что я синъ 2-й гильдіи купца.
Судья. Да это все прекрасно; сами по себѣ кто вы?
Еврей. Я?
Судья. Да.
Еврей. Никто.
Судья. Какъ никто? Вѣдь вы торгуете?
Еврей. Таргую.
Судья. Значитъ, вы тоже купецъ?
Еврей. Купецъ.
Судья. Какого вы вѣроисповѣданія?
Еврей. Здѣшняго.
Судья. Какъ здѣшняго?
Еврей. Я еврей.
Судья. Васъ обвиняетъ г-жа Ривка Голдблатъ, что вы ее вчера били.
Еврей. Я ихъ билъ? Я эта дама завсѣмъ ни знаю.
Еврейка. Ти мине не знаешь? А кто минѣ вчера морда билъ?
Еврей (обращаясь къ еврейкѣ.) Ша! {Ша -- тише!} (Къ Судьѣ.) Ваше благородье! Ни вѣрьте благородный купецъ: я эта дама даже въ глаза ни видалъ...
Еврейка (крича.) Какъ же ти минѣ...
Еврей (къ еврейкѣ.) Ша! (Судьѣ.) Вѣрьте слово, господинъ Судья, что я вамъ гаварю -- эта ана сама минѣ ругала въ нехорошими славами...
Судья. Какими же словами она васъ ругала?
Еврей. Эта слава я вамъ сказать ни магу, эта шекретъ.
Судья. Вы должны сказать; иначе я не могу судить, не зная дѣла.
Еврей. Эта даже стѣнки не могутъ слишать эта слова; эта тольки я вамъ на вухо магу сказать.
Судья. Говорите громко.
Еврей (подумавъ.) Ана минѣ сказала, что я паршивый жидъ.
Судья. И вы ее за это побили?
Еврей (обиженно.) Набили?! А ни бы ее за такое дѣло ни набили? (Судья сначала уговариваетъ ихъ помириться, еврейка не соглашается. Судья приговорилъ еврея къ уплатѣ пятирублеваго штрафа.) Гаспадмнъ судья, звыните, иижаласта звыните: ихъ лицо ни стоитъ пять рублей.-- Гаспадинъ судья! Эта такая дама, что ана за всякимъ спорить и другой тожи ихъ будетъ бить, такъ нехай вже тотъ и заплотить...
Судья. Вы должны заплатить штрафу пять рублей.
Еврей, Ой, ой! За одна плюха, что я патихоничьку далъ, давать пьять карбованцевъ... Песъ! (Обращаясь къ еврейкѣ.) Ривка, знаешь что? Вдарь минѣ на морда два раза и гибѣ еще адинъ карбованецъ заплачу и будимъ квиты! Пижаласта здѣлай эта на знакомству.
Еврейка не согласилась на это предложеніе и Мойше долженъ былъ заплатить пять рублей.
И вотъ вся книжонка г. П. Вейнберга сшита изъ подобныхъ обносковъ его жалкаго остроумія.