Верхарн Эмиль
Зори

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Les Aubes.
    Пьеса в четырех актах.
    Перевод Георгия Чулкова.
    Текст издания: Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1906 годъ. Книга одиннадцатая.

  

Эмиль Верхарнъ.

Зори.

Пьеса въ четырехъ актахъ.

Переводъ Георгія Чулкова.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   ТОЛПА.
   ГРУППЫ РАБОЧИХЪ, НИЩИХЪ, ФЕРМЕРОВЪ, СОЛДАТЪ, ЖЕНЩИНЪ, ЮНОШЕЙ, ПРОХОЖИХЪ, МАЛЬЧИШЕКЪ, СТАРИКОВЪ.
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ, трибунъ.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ, его отецъ.
   КЛАРА, его жена.
   ЖОРЖЪ, его сынъ.
   ЭНО, братъ Клары.
   ОРДЭНЪ, капитанъ вражеской арміи, ученикъ Эреньена.
   ЛЕ-БРЭ, приверженецъ Эреньена
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ, фермеръ.
   СВЯЩЕННИКЪ.
   ОФИЦЕРЪ.
   РАЗВѢДЧИКЪ.
   ЦЫГАНЪ.
   КОНСУЛЪ ОППИДОМАНИ.
   ПАСТУХЪ.
   НИЩІЙ БЕНУА.
   ДЕРЕВЕНСКІЙ ПРОРОКЪ.
   ГОРОДСКОЙ ПРОРОКЪ.
  

Группы дѣйствуютъ, какъ одно многоликое и разнорѣчивое существо.

  

АКТЪ ПЕРВЫЙ.

  

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

  

Широкій перекрестокъ. Справа спускаются дороги изъ Оппидомани, слѣва -- поднимаются изъ равнины. Безконечные ряды деревьевъ тянутся вдоль дорогъ. Враги приблизились къ городу и обложили его. Страна -- въ огнѣ. Огромное зарево вдали. Набатъ. Группы нищихъ расположились во рвахъ. Другія стоятъ на кучахъ гравія, наблюдаютъ за тѣмъ, что дѣлается вдали, и обмѣниваются впечатлѣніями.

  
   НИЩІЕ.-- Посмотрите: съ этого бугорка видно, какъ пылаютъ селенія.
   -- Влѣземте на деревья; мы лучше увидимъ. нищій, уже взобравшійся на дубъ. Сюда! Сюда!
   НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону города).-- Около города пожаръ все разгорается и растетъ.
   -- Слышны взрывы пороховыхъ погребовъ.

(Громъ картечи и взрывъ)

   -- Загорается заводъ въ гавани, и набережная, и доки. Пламя охватываетъ керосиновые склады. Мачты и реи обугливаются и образуютъ на горизонтѣ кресты.
   НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону равнины).-- На днѣ равнины вся деревня въ огнѣ. Огонь пожираетъ ферму Эреньена: домашнюю утварь бросаютъ во дворъ, какъ попало. Изъ стойлъ выводятъ скотъ съ покрытыми головами. Несутъ больного старика на большой постели.
   -- Теперь очередь за арендаторами: смерть слѣдуетъ за ними по пятамъ.
   -- О, прекрасное и нежданное отмщенье! Теперь изгнаны тѣ, которые насъ выгоняли. Они хлынули потокомъ на большія дороги. Подѣйствовали теперь наши богохуленія, проклятья, мольбы, нашъ великій гнѣвъ!
   -- Въ болота въ ярости бѣгутъ стада,
   И жеребцы порвали повода
   И ржутъ въ безумной слѣпотѣ.
   Одинъ изъ нихъ на согнутомъ хребтѣ
   Несетъ съ собой пожаръ и смерть.
   Кусаетъ въ гнѣвѣ гриву конь:
   Его хребетъ грызетъ огонь.
   Смотрите всѣ, вотъ здѣсь, въ огнѣ
   Безумцы пламя вилами вздымаютъ...
   -- Колокола безумствуютъ среди порывовъ вѣтра. Церкви и башни рушатся. Право, теперь самъ Богъ въ ужасѣ
   -- А почему возгорѣлась война?
   -- Всѣ короли мечтаютъ завладѣть Оппидоманью. Всѣ, со всѣхъ концовъ свѣта, смотрятъ на нее съ вожделѣньемъ.
  

Появляется нѣсколько растерянныхъ людей. Они бѣгутъ по дорогамъ куда попало. Нѣкоторые изъ нихъ останавливаются и кричатъ:

  
   -- Фермеры складываютъ на телѣги пожитки и скарбъ; они направляются въ городъ; они сейчасъ пройдутъ здѣсь.
   ГРУППА НИЩИХЪ.-- Вотъ удобный моментъ проникнуть въ Оппидомань.
   -- Пойдемъ за ними...
   НИЩІЙ БЕНУА. За ними слѣдовать? Откуда ты пришелъ?
   Въ дни, когда мы бунтарями-бродягами стали,
   Всѣхъ насъ и ночью, и днемъ
   Фермеры мучили тяжкимъ трудомъ,
   Бѣдностью насъ угнетали.
   Яствами были они,
   Голодомъ алчнымъ мы были.
   Такъ пожираетъ огонь въ эти дни
   Хлѣбъ, что въ амбарахъ сложили.
   Зубы у насъ, какъ огонь; и пожара страшнѣй
   Ярость горящихъ ногтей.
   Вотъ я бреду, отдыхаю, и снова бреду,
   Кличу я злую бѣду
   Къ нимъ на пороги, гдѣ самъ я прошу подаянье.
   Этой рукой умножаю людей ненавистныхъ страданья.
   Грабили руки мои мертвецовъ изъ могилъ,
   Старой рукой я насилье свершалъ и душилъ
   Ихъ дочерей.
   Я ненавижу этихъ людей,
   Что достойны дубинъ и камней.
   СТАРИКЪ. Зачѣмъ ихъ убивать? Они теперь безвредны, жалки, какъ мы сами.
   НИЩІЙ БЕНУА. Молчи: ты слишкомъ старъ, чтобы чувствовать, какъ мужчина.
  

Новыя толпы торопливо идутъ по дорогѣ Оппидоманьской. Появилась группа рабочихъ. Одинъ изъ нихъ обращается къ нищимъ.

  
   РАБОЧІЙ. Эреньенъ прошелъ уже?
   НИЩІЙ (рабочему). Этотъ пастухъ его знаетъ. Спроси его.
   РАБОЧІЙ (пастуху). Проходилъ здѣсь Эриньенъ?
   ПАСТУХЪ (въ рубищѣ). Я жду его. Онъ пошелъ ухаживать за своимъ отцомъ. Я хотѣлъ бы снова увидѣть его. Я вылѣчилъ его, когда онъ былъ ребенкомъ.
   РАБОЧІЙ. Онъ долженъ прійти. Мы вмѣстѣ подождемъ его.
   ПАСТУХЪ. Какъ онъ покинулъ городъ? Да и враги не должны были бы его выпускать.
   РАБОЧІЙ. Эреньенъ дѣлаетъ то, что хочетъ. Его отецъ умираетъ въ селеніи и звалъ его.
   ПАСТУХЪ. Вѣрители вы, что онъ укротитъ Оппидомань?
   РАБОЧІЙ.
   Но развѣ не учитель онъ народа?
   Вѣдь онъ -- необычайный и священный --
   И въ этотъ мрачный часъ живетъ
   Для будущихъ вѣковъ, рукой ихъ осязая;
   Онъ лучше всѣхъ умѣетъ разсудить,
   Гдѣ нуженъ разумъ, гдѣ безумье
   Для покоренья новыхъ дней;
   И книги ясныя его сознанье наше озаряютъ,
   Въ нихъ съ очевидностію видишь,
   Что къ лучшему ведетъ,
   Что дѣлаетъ людей богами въ мигъ иной.
   ПАСТУХЪ. Вы, вѣрно, одинъ изъ сторонниковъ его, тамъ, въ городѣ, одинъ изъ его друзей?
   РАБОЧІЙ.
   Есть сотни, тысячи людей,
   Готовыхъ слѣдовать за нимъ до той черты,
   Гдѣ воплощаются завѣтныя мечты.
  

Рабочій уходитъ на дорогу ожидать появленія Эреньена. Еще -- бѣглецы; потомъ -- группа крестьянъ, влекущихъ воза и ручныя телѣжки. Лошади съ большою кладью взбираются на косогоръ.

  
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Наши животныя выбились изъ силъ. Нужно имъ дать отдохнуть. Эй, вы тамъ, нищіе, не проходилъ-ли здѣсь эта каналья Эреньенъ?
   НИЩІЙ БЕНУА. Молчи, дядя Гислэнъ.
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Молчать! Молчать! Зачѣмъ? Ради кого? Стало-быть, Эреньенъ васъ знаетъ!..
   НИЩІЙ БЕНУА. Дядя Гислэнъ! Мы здѣсь сила и можемъ убить тебя прежде, чѣмъ ты позовешь на помощь. Хоть ты изъ года въ годъ и бросалъ намъ за дверь объѣдки твоихъ свиней и помои изъ твоей кухни, но вѣдь и мы жертвовали тебѣ изъ года въ годъ наши мольбы и молитвы. Мы покончили съ прошлымъ, и настоящее принадлежитъ намъ.

(Онъ съ угрозой направляется къ Гислэну)

  
   КРЕСТЬЯНИНЪ (подбѣгаетъ). Дядя Гислэнъ! Дядя Гислэнъ! Съ твоей фермы на Звенящихъ Поляхъ огонь перешелъ на всѣ Волчьи Равнины!
   Деревья всѣ пылаютъ вдоль дорогъ,
   И ельникъ весь шипитъ, кричитъ и воетъ,
   И пламя вверхъ растетъ
   До облаковъ
   И лижетъ небо.
   ГИСЛЭНЪ. Меня эти вѣсти теперь не смутятъ. Пусть лѣсъ и поляны пожретъ обезумѣвшій пламень. Пусть вѣтеръ и воздухъ, и небо горятъ, И лопнетъ вся почва, какъ голый изсохнувшій камень.

(Мѣняя тонъ)

  
   Сейчасъ меня нищій грозилъ умертвить...

(Обращаясь къ нищему Бенуа)

   Убивай же скорѣе, не медли же болѣ!
   Вотъ руки мои, что пришлось мнѣ ничтожнымъ трудомъ осквернить,
   Вотъ сердце мое съ непреклонною волей,
   Вотъ кожа сухая въ отверстіяхъ поръ,
   Вотъ жалкій хребетъ...
   Я -- старый калѣка.
   И столько ужъ лѣтъ
   Останки влачу человѣка!
   Скажите, зачѣмъ я живу до сихъ поръ?
   Морозъ погубилъ мою пашню и поле,
   Луга, гдѣ работалъ, погублены тяжкою долей.
   Ліардъ по ліарду копилъ мой отецъ,
   И то, что онъ спряталъ, зарылъ, сохранилъ, какъ скупецъ,
   Я нынѣ проѣлъ, потерялъ...
   Напрасно моихъ сыновей умолялъ:
   Они расточали;
   И городъ голодный
   Пожралъ ихъ; они все мечтали
   О жизни позорной, безплодной.
   Деревни, мѣстечки всѣ стали пустыней,
   Упорство сломила ихъ Оппидомань,--
   И кровь изсушила ихъ Оппидомань.
   И нынѣ
   Вѣтвятся болѣзни на пашнѣ, въ поляхъ:
   Въ водѣ, на землѣ и въ лучахъ!
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Твои скорби -- также и наши скорби. Мы всѣ равно несчастны.
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ.
   Помню я въ дѣтствѣ праздникъ веселый посѣва:
   Почва покорна была и животнымъ, и людямъ.
   Ленъ поднимался, какъ счастье въ расцвѣтѣ...
   Нынѣ же! Почва страшитъ!
   Вѣрно, нельзя было трогать чего-то,
   Что было скрыто въ землѣ и священно.
   Каменный уголь -- владыка всего,--
   Все было нѣкогда въ мракѣ зарыто.
   Рельсы -- звено за звеномъ -- пролагаютъ свой путь по равнинамъ,
   Тамъ -- золотые сигналы, доспѣхи равнинъ;
   Поѣздъ поля задѣваетъ и мызы сверлитъ,
   Дымъ поглотилъ небеса.
   Юная, сильная зелень, трава и вода
   Гибнутъ отъ яда и сѣры.
   Часъ наступилъ,
   Часъ побѣдителей страшный --
   Время огня, чугуна и свинца;
   Можно подумать, что адъ поднимается нынѣ!

(Нищіе отступаютъ отъ него и не угрожаютъ больше)

  
   НИЩІЙ. Бѣдняга!
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Бѣдняга! Какъ бы не такъ!

(Тащитъ одного крестьянина и указываетъ на усадьбу, которая пылаетъ)

  
   Вы, конечно, думаете, что врагъ зажегъ мою усадьбу? Знайте же: (онъ показываетъ на свои руки) вотъ эти руки сдѣлали это. И мой лѣсъ у Болотныхъ Огней? Это онѣ же. И мои житницы и скирды? Это опять онѣ. Нѣтъ, нѣтъ, дядя Гислэнъ не бѣдняга. Онъ тотъ -- можетъ быть единственный,-- кто ясно видитъ. Люди не чтутъ больше своей нивы, не имѣютъ терпѣнія на медленный, но вѣрный трудъ; убиваютъ сѣмена, искусственно выращивая ихъ; все стараются устроить, умничаютъ, хитрятъ... Земля уже больше не женщина, а публичная дѣвка.
   Врагъ ее губитъ теперь,
   Городъ изранилъ ее,
   Факелъ войны сожигаетъ,
   Раньше ученые силу земли истощили,
   Нынѣ же ядра разрушили землю.
   Нынѣ -- увы! -- угрожаетъ косою намъ смерть.
   Почвѣ не нужны ни дождь, ни роса,
   Почвѣ не нужны снѣга на горахъ;
   Съ ясными, нѣжными днями и солнцемъ
   Лучше покончить ударомъ однимъ,
   Сельскій весь міръ уничтоживъ...
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Дядя Гислэнъ, должно быть, сошелъ съ ума.
   ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Преступно оскорблять землю
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Не знаешь больше, что и думать.

(Появляется пророкъ изъ деревни; онъ напѣваетъ, подражая тѣлодвиженіями полету Красныхъ Вороновъ)

  
   ПРОРОКЪ.
   Лѣса бѣгутъ, поля въ движеньѣ,--
   Дробится златомъ неба кругъ,
   Крестами блещетъ Сѣверъ, Югъ...
   Вотъ Красныхъ Вороновъ мгновенье!
  
   Они на хижины полетъ
   Стремятъ съ безумными когтями;
   Въ пожарѣ красный небосводъ
   Пылаетъ перьями-огнями.
  
   Съ низины мшистой вверхъ летятъ
   Пророки-вороны ночные;
   Надъ міромъ тучею кружатъ
   Сіи посланцы огневые.
  
   Съ нѣмымъ полетомъ ужасъ слитъ
   Въ послѣдней тайнѣ молчаливой;
   Взрывая почву, клювъ долбитъ
   И гложетъ землю торопливо,
   Къ земному сердцу вглубь спѣшитъ.
  
   Огонь посѣвы пожираетъ,
   Огонь на западъ поспѣшаетъ
   И мчится, какъ живой бурунъ:
   Какъ будто въ дымѣ убѣгаетъ
   Кровавыхъ кобылицъ табунъ.
  
   Судьба послѣдняя пришла,
   Звоните -- гей! -- въ колокола!
   Землѣ и пашнѣ пойте пѣснь свершенья.
   Судьба послѣдняя пришла,
   Звоните -- гей! -- въ колокола! Въ колокола!
   И пойте міру погребенье!
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Увы! Вотъ кто правъ: этотъ пророкъ, этотъ безумный, надъ которымъ всѣ смѣялись, надъ которымъ смѣялся я самъ и котораго я никогда не понималъ. Ахъ! Воистину нынѣ возсіялъ ужасный свѣтъ.

(Онъ указываетъ на горизонтъ)

  
   Но онъ, онъ давно уже угадывалъ. А мы были тамъ, мы всѣ, съ нашими прежними надеждами, съ нашими старыми иллюзіями, мы клали ничтожную, слабую палку нашего здраваго смысла въ ужасныя колеса судьбы.
  

Толпа молодыхъ людей изъ селеній, прислуга съ фермъ, рабочіе, скотницы, нищіе приносятъ на носилкахъ Пьера-Эреньена. Ихъ сопровождаетъ священникъ. Умирающій дѣлаетъ знакъ, что онъ очень страдаетъ, и проситъ остановиться.

  
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Сюда, друзья мои. Осторожнѣе ставьте носилки.

(Помогаетъ рабочимъ. Потомъ, какъ бы говоря съ самимъ собой)

  
   Бѣдный старикъ! Бѣдный старикъ! Онъ не имѣетъ возможности умереть въ своемъ углу, какъ его отецъ. О, эти войны, эти войны! Ихъ нужно ненавидѣть алмазной ненавистью.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Эреньенъ! Эреньенъ!
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я здѣсь, отецъ, около тебя, совсѣмъ близко,-- около твоихъ глазъ и рукъ; я -- около тебя, какъ въ то время, когда была жива мать; я -- такъ близко, что слышу біеніе твоего сердца, Видишь ли ты меня? Слышишь-ли? Чувствуешь-ли ты, что это тотъ, кто неизмѣнно тебя любитъ?
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (задыхаясь). Теперь -- конецъ. Ты уже не успѣешь отнести меня къ себѣ въ Оппидомань. Я радъ, что вокругъ меня равнина. Я прошу тебя: не запрещай старому кюрэ подойти ко мнѣ.
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Отецъ мой! Ты воленъ во всѣхъ своихъ желаніяхъ. Нужно-ли, чтобы я удалился?
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Во время исповѣди нужно быть одному.
  

Эреньенъ удаляется.Подходитъ священникъ. Дядя Гислэнъ робко подходитъ къ трибуну и говоритъ ему что-то во время исповѣди.

  
   ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Господинъ Эреньенъ! Я вижу, вы остались добрымъ. Я представлялъ васъ другимъ. Вы распоряжаетесь Оппидоманью, и на фермахъ шла о васъ молва... Мои сыновья были на вашей сторонѣ... Можетъ быть, они правы... Но, наконецъ, теперь, когда деревня погибла, скажите мнѣ, откуда можетъ придти къ намъ обновленье? Гдѣ найти уголъ, чтобы посѣять сѣмена, выростить зерна? Гдѣ найти кусокъ земли, еще не погибшей отъ городской копоти, гнилой воды, міазмовъ и войны? Скажите... Скажите!..
  

Эреньенъ молчитъ. Все его вниманіе обращено на отца. Онъ только плечами пожалъ, когда Гислэнъ кончилъ свою рѣчь.

  
   ПАСТУХЪ (медленно подходитъ къ Эреньену). Жакъ, узнаешь меня?
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Какъ! Ты еще живъ, старый пастухъ?

(Сильно взволнованный, обнимаетъ его)

  
   ПАСТУХЪ. Я уходилъ далеко, туда, на цѣлые года; я видѣлъ новыя и чудныя страны. Такъ скитаешься день за днемъ по степямъ и возвращаешься, чтобы видѣть смерть.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я прошу прощенія у всѣхъ, кого я обидѣлъ.
   КЮРЭ. Не волнуйся больше: ты былъ христіаниномъ -- ты будешь спасенъ.

(Священникъ читаетъ молитву объ отпущеніи грѣховъ)

  
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (подводитъ пастуxа къ умирающему). Отецъ! Это -- пастухъ; ты знаешь его хорошо. Онъ -- со Звенящихъ Полей. Это -- самый старый изъ твоихъ слугъ и твоихъ друзей.
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (долго смотритъ на пастуха, вдругъ, узнавъ его, беретъ за руки и привлекаетъ къ себѣ. Говоритъ ему довольно твердымъ голосомъ). Когда я умру, пастухъ, ты уничтожишь всѣ старыя сѣмена. Они покрыты затхлой пылью; они испорчены, загнили. Не съ ними земля будетъ праздновать свое обрученье... И ты, который скитался повсюду, ты снова засѣешь мои поля, мои пашни новыми сѣменами,-- живыми, свѣжими, прекрасными сѣменами, которыя ты видѣлъ и распозналъ тамъ, въ дѣвственныхъ странахъ земли...

(Пауза. Паcтуxъ наклоняется и становится на колѣни. Нищіе и носильщики дѣлаютъ то же)

  
   А теперь пусть меня повернутъ къ солнцу.
  

Исполняютъ просьбу. На западѣ, гдѣ опускается въ это время солнце, пожарище деревень освѣщаетъ мѣстность. Жаръ достигаетъ умирающаго.

  
   КРЕСТЬЯНИНЪ (указываетъ на Пьера Эреньена. Отблескъ пожара скользитъ по его лицу.
   ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Онъ повернулся къ пожару.
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ (тѣмъ, кто помогаетъ Пьеру Эреньену). Осторожнѣе... Осторожнѣе... Онъ не долженъ видѣть пламя.
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Поставьте его правѣе.
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Сюда... Сюда...Правѣй...Правѣй...

(Но старикъ схватился за края носилокъ и держится, повернувъ лицо къ закату и пожару)

  
   ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Бѣдный!.. Если бы онъ зналъ!
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (почти угасшимъ голосомъ). Жакъ Эреньенъ, подойди ко мнѣ поближе... Пусть я умру, касаясь рукой... (онъ ласкаетъ его) и смотря туда... на то, что я больше всего любилъ на свѣтѣ. Я былъ какъ бы безъ ума отъ тебя. Я никогда не отрекался отъ тебя. Я почти благословлялъ горе и скорбь, которыя ты приносилъ мнѣ; и въ то же время, когда я любилъ тебя, я поклонялся землѣ. Я жилъ предъ лицомъ солнца, какъ предъ лицомъ Бога... Это былъ зримый Господь... Я считалъ бы себя наказаннымъ, если бы умеръ ночью, въ его отсутствіи. Къ счастью, оно здѣсь, передо мною, и я простираю къ нему руки. (Онъ тянется къ пожару) Я уже не вижу его, но я ощущаю его благой и побѣдоносный свѣтъ...
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (бормочетъ). Отецъ! Отецъ!
  

Онъ не знаетъ, долженъ-ли онъ вывести своего отца изъ заблужденія, или видѣть въ этихъ словахъ внезапное предсказаніе.

  
   ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. ...я узнаю его, люблю, постигаю... нынѣ только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго...
  

Онъ падаетъ и умираетъ. Жакъ Эреньенъ цѣлуетъ своего отца; касается своими губами его рта, какъ будто хочетъ принять истину, впервые вырвавшуюся изъ его устъ.

  
   ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Зналъ-ли онъ, что сказалъ?.. "Только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго." *
  

Понемногу Эреньенъ выходитъ изъ забытья и снова овладѣваетъ собою. Нищіе, крестьяне, рабочіе окружаютъ его. Паcтуxъ жметъ ему руки и удерживаетъ ихъ въ своихъ рукахъ. Носильщики поднимаютъ тѣло и уходятъ. Въ это время толпа женщинъ и дѣтей, пришедшихъ изъ города, выходитъ на перекрестокъ со стороны верхнихъ дорогъ. Впереди идутъ старики.

  
   СТАРИКЪ (останавливается и указываетъ на Пьера Эреньена). Покойникъ! Это Эреньенъ слѣдуетъ за носилками?
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что это за толпа?
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Это вся деревня стремится къ Оппидомани.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Неужели они думаютъ, что ихъ тамъ примутъ? (Онъ зоветъ) Эреньенъ! Эреньенъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Кто меня зоветъ?
   СТАРИКЪ. Оппидомань укрылась за стѣнами. Она не позволитъ, чтобы равнина вернула ей своихъ бродягъ и мертвецовъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я возвращаюсь къ себѣ: я потерялъ отца; я хочу самъ предать землѣ его тѣло и хочу избавить его отъ поношенія и кощунствъ.
   СТАРИКЪ. Они встрѣтятъ васъ пулями. Оттуда изгоняютъ всѣхъ, кто безполезенъ при оборонѣ.
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Взрываютъ мосты. Войска усыпали насыпи.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Городъ не разбираетъ теперь, кого онъ прогоняетъ. Никто не узнаетъ васъ.
   ЕЩЕ Старикъ. Это безуміе -- туда идти.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Идти на вѣрную смерть.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ (умоляя). Останьтесь среди насъ, съ нами. Вы насъ спасете.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Клянусь вамъ, что я войду въ Оппидомань. Если вы сомнѣваетесь, не ходите за мной.
   СТАРИКЪ. Мы не въ силахъ болѣе томиться.
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Лучше умереть дома.
  

Нищіе, старики и кое-кто изъ крестьянъ остаются. Масса горожанъ и жители долины слѣдуютъ за Эреньеномъ. Похоронная процессія медленно удаляется.

   старикъ. Въ этотъ часъ надвигающейся грозы Эреньенъ единственный твердый и сильный человѣкъ. Быть можетъ, ему тамъ окажутъ хорошій пріемъ.
  
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что касается тѣхъ, что идутъ за нимъ, то ихъ всѣхъ убьютъ.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ (повернувшись къ деревнѣ). Посмотри туда: врагъ заставляетъ воевать стихіи,-- онъ ставитъ имъ предѣлы, отпускаетъ на волю, обуздываетъ и бросаетъ впередъ.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Деревни погибли,-- городамъ грозитъ гибель.
   СТАРИКЪ ИЗЪ ГОРОДА (самый старый изъ всѣхъ).
   О, города! О, города!
   Ихъ ужасъ и волненья,
   Ихъ яростный порывъ и жесты отвращенья
   Къ свободѣ братской простоты...
   О, города,-- и къ небу ихъ укоръ!
   Звѣриный страшенъ ихъ уборъ.
   О, рынокъ старческихъ грѣховъ,
   Гдѣ торгашей томятъ мечты,--
   Гирлянды золота -- игра больныхъ умовъ:
   Такъ груди-гроздья блѣдный станъ
   Тягчили нѣкогда миѳическихъ Діанъ.
   О, города!
   Тамъ чувство юности поблекло навсегда;
   Тамъ чувство смѣлости раздавлено пятой;
   Тамъ справедливость кажется мечтой...
   О, города! О, города!
   Тамъ яства жирныя чудовищнаго пира,
   И спруты алчные -- безстыдныя мечты --
   Простерли щупальцы и рты:
   Кровь высосать хотятъ изъ сердца міра!
   КРЕСТЬЯНИНЪ (старикамъ). Безъ васъ всѣхъ -- городскихъ людей -- наша жатва была бы обильна, наши риги были бы переполнены хлѣбомъ! Безъ васъ мы были бы сильными, здоровыми и спокойными; безъ васъ наши дочери не дѣлались бы проститутками, а наши сыновья солдатами. Вы осквернили насъ своими идеями и своими пороками, и это вы опять возбудили войну.
   НѢКТО ИЗЪ ГОРОЖАНЪ (крестьянамъ). Это вы сами виноваты. Зачѣмъ вы пришли такой жадной толпой? Вы пришли изъ глубины полей, чтобы грабить и торговать съ такой упрямой хитростью, съ такой узкой душой, грубой и наглой! Васъ едва можно было отличить отъ бандитовъ. За каждый прилавокъ вы поставили вашу злую хитрость и мошенничество. Вы заполнили мало-по-малу всѣ конторы земли. Наша эпоха скрипитъ отъ страшнаго царапанья ничтожныхъ и рабскихъ перьевъ: это работаютъ милліоны вашихъ рукъ, готовыхъ писать вплоть до смерти.
   НѢКТО ИЗЪ ПОСЕЛЯНЪ. Вы нуждались въ насъ. Среди нашихъ равнинъ неумолчно звучали ваши призывы.
   НѢКТО Изъ ГОРОЖАНЪ. Вы -- тѣсто, замѣшанное посредственностью; вы -- толпа, отмѣченная печатью ничтожества; вы -- причина медленнаго паденія, косности, неподвижности. Безъ васъ городъ былъ бы нервный, легкій, бодрый; безъ васъ могли бы снова появиться находчивость, живость, смѣлость... Безъ васъ сонъ не парализовалъ бы жизни, и смерть не залила бы кровью пространства.
   СТАРИКЪ. Вы, должно быть, думаете, что враги, сложа руки, ждутъ въ этотъ часъ конца вашихъ споровъ? Вѣроятно, когда погибнетъ нашъ городъ, его похоронятъ въ саванѣ, сотканномъ изъ безполезныхъ словъ, безцѣльныхъ словопреній, многословій и краснобайствъ, которыми его забрасывали въ продолженіе вѣковъ. Болтуны будутъ одни виноваты.
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Всѣ заключили союзъ противъ Оппидомани. Явилась тысяча причинъ для ея разрушенія, какъ будто тысяча личинокъ, пожирающихъ трупъ. Счастье, что еще остаются тамъ, на горизонтѣ, Христы.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Со вчерашняго дня городъ живетъ подъ страхомъ самаго грознаго возстанія. Народъ скрылся на кладбищѣ, которое возвышается посреди старыхъ кварталовъ. Могилы служатъ ему оплотомъ. Устроили стачку. Солдаты городского правительства окружили мятежниковъ и держатъ ихъ въ осадѣ.
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Значитъ, Оппидомань и осаждаетъ и осаждаема въ одно и то же время?
   СТАРИКЪ. Какъ нѣкогда въ Римѣ, нынѣ толпа создала новый Авентинъ.
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ.
   О, стыдъ -- принадлежать къ презрѣнному народу!
   Его зловѣщее и громкое безумье
   Весь міръ ввергаетъ въ трепетъ, оглушаетъ.
   Въ часы, пронизанные молніей,
   Народъ не можетъ слить всѣ силы воедино
   И раздробляется, и падаетъ, и гибнетъ.
   Скажите, развѣ нѣтъ единой правды,
   Понятной всѣмъ,-- нѣтъ истины единой?
   И мощныхъ рукъ, чтобъ стадо слабое желаній бичевать?
   Скажите, развѣ больше нѣтъ мужчины?

(Пророкъ изъ деревни, который неустанно бродилъ по перекрестку, пророчествуетъ)

  
   ПРОРОКЪ.
   То, что свершилось, свершилось велѣніемъ рока,
   Нѣкогда въ городъ, какъ въ зеркало, очи людей устремлялись,
   Жадно -- въ ущербѣ временъ -- искали свое отраженье,
   И ослѣпленье
   Тамъ находили; а нынѣ столица разсѣяла славу далеко.
   Оппидомань!
   Гавань твоя, и колонны, и арки!
   Всѣ горизонты тебѣ угрожаютъ:
   Путь роковой на тебя направляютъ.
   Оппидомань!
   Башни твои, монументы и парки!
   Нынѣ алѣетъ и вѣетъ трауръ на черныхъ стѣнахъ,
   Весь въ похоронныхъ огняхъ.
   Оппидомань! Наступаетъ мгновенье,
   Все погибаетъ, всему угрожаетъ паденье,
   Если нежданно великій не встанетъ
   И мощной руки не протянетъ!
   СТАРИКЪ. О, кто бы онъ ни былъ, его будутъ привѣтствовать, и всѣ -- мы первые -- преклонятся предъ нимъ.
   ПРОРОКЪ.
   И тотъ, кого всѣ ждутъ,
   Такимъ великимъ будетъ,
   Что вамъ возвыситься придется,
   Дабы его постигнуть и узнать.
   СТАРИКЪ. Онъ еще не родился!
   ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Его никто не ждетъ.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Никто не предсказываетъ его пришествія.
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. А Жакъ Эреньенъ?
   ЕЩЕ СТАРИКЪ. Жакъ Эреньенъ? Это -- безумный!
  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

  

При поднятіи занавѣса кавалерійскій отрядъ заграждаетъ ворота Оппидомани. Солдаты готовятся взорвать мосты черезъ рѣку. На холмахъ и насыпяхъ патрули разставляютъ караулъ. Генералъ осматриваетъ въ подзорную трубу горизонтъ. Онъ за всѣмъ наблюдаетъ. Въ это время къ офицеру, командующему кавалерійскимъ отрядомъ, подъѣзжаетъ курьеръ и передаетъ приказъ.

  
   ОФИЦЕРЪ (читаетъ). "Отданъ приказъ -- не пропускать никого въ городъ, за исключеніемъ трибуна Жака Эреньена. Нужно дать ему понять, какую милость ему оказываютъ. Для формы нужно противиться его желанію". (Подпись) Правительство Оппидомани.
  

Эреньенъ подходитъ со стороны большой дороги въ сопровожденіи множества оборванцевъ, женщинъ, рабочихъ, фермеровъ и стариковъ. Убѣдившись, что войти въ городъ ему будетъ трудно, онъ одинъ приближается къ офицеру.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я одинъ изъ тѣхъ, кого слушаютъ. Одпидомань -- тотъ городъ, гдѣ я выросъ, страдалъ, сражался за свои идеи, лучшія идеи, какія могутъ родиться въ головѣ человѣка. Я любилъ Оппидомань, когда она казалась непобѣдимой. Сегодня я хочу занять мѣсто въ ряду тѣхъ, кто умираетъ за нее. Я также требую мѣста для всѣхъ техъ, кто стоитъ тамъ, для всѣхъ, кого я собралъ на моемъ пути. Это я звалъ ихъ слѣдовать за мной. Волна отхлынула къ малодушію, но я снова оттолкнулъ ее къ мужеству.
   ОФИЦЕРЪ. Я знаю, кто вы, но не могу измѣнить полученнаго приказанія.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Что же это за приказаніе?
   ОФИЦЕРЪ. Держать эту заставу запертой.

(Указываетъ на городскія ворота)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Итакъ, Оппидомань,
   Блюдя приказа мертвенную грань,
   Въ тотъ часъ, когда на гордое ея чело упали
   Всѣ горы ужаса и траурной печали,
   Замокъ повѣситъ у воротъ
   И ареградитъ намъ входъ,--
   Всѣмъ намъ, кто ей принесъ любовь,
   И кровь,
   И ревностное пламя страстной воли!
   И мнѣ, который нѣкогда любилъ сидѣть на молѣ,
   Смотрѣть на міра грознаго свободное рожденье
   И распаденье;
   И мнѣ, кто любитъ такъ ее на высотѣ и, можетъ быть, въ паденьѣ,
   Въ чьемъ сердцѣ странная и страстная любовь горитъ...
   Я -- сынъ ея, безумный какъ любовникъ,
   Бѣгу -- затравленный,-- какъ дикій звѣрь бѣжитъ.
   Приказъ! Но это изъ тѣхъ приказовъ, которые губятъ народъ! Подсчитываютъ-ли число защитниковъ, когда скорбь безмѣрна? Раздѣляютъ-ли въ виду смерти тѣхъ, кого связала общая опасность? Я требую, чтобы вы дали мѣсто всѣмъ.
   ОФИЦЕРЪ. Я не могу.

(Эреньенъ приближается къ трупу своего отца и открываетъ ему лицо и тѣло)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Онъ двадцать лѣтъ служилъ солдатомъ,
   Онъ за вождями слѣдовалъ до края свѣта,
   Сражался у послѣдняго предѣла, на морѣ и въ пустынѣ;
   Три раза онъ прошелъ Европу
   Въ ужасной бурѣ
   Знаменъ безумныхъ, золотыхъ орловъ и свѣта!
   И нынѣ
   Не смѣетъ онъ войти въ Оппидомань?
   ОФИЦЕРЪ. Никто изъ тѣхъ, кто слѣдуетъ за вами.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Тогда знайте, что я обращаюсь къ вашей человѣческой честности во имя самаго яснаго закона, самаго простого и вѣчнаго. Черезъ нѣсколько дней эта равнина станетъ развалиной, прахомъ и кровью. Вамъ стоитъ сказать слово, чтобы жизнь, на которую мы всѣ имѣемъ право, была намъ сохранена. Помощь обязательна для всѣхъ людей. Вы, носящій оружіе, вы первый должны помочь намъ всѣмъ. Этотъ долгъ выше всего. Онъ существовалъ тогда, когда еще не знали словъ -- армія и приказъ.
   ОФИЦЕРЪ. Расходитесь! Расходитесь!
   ЭРЕНЬЕНЪ (оглядываетъ огромную толпу, которая слѣдуетъ за нимъ, оглядываетъ солдатъ и направляется къ трупу отца). Я прошу прощенія у мертваго за то, что похороны его будутъ обагрены кровью.

(Въ это время генералъ, наблюдавшій эту сцену съ высоты насыпи, идетъ къ офицеру)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ (обращаясь къ толпѣ). Я истощилъ всѣ средства и мнѣ остается лишь одно. Вы угадываете его всѣ. Насъ тысяча, а ихъ нѣсколько человѣкъ. (Указываетъ на солдатъ) Нѣкоторые изъ нихъ имѣютъ среди васъ отцовъ и дѣтей. Они наши; они пропустятъ насъ... Пусть женщины станутъ впереди: они не будутъ стрѣлять. (Онъ выходитъ одинъ въ то время, какъ толпа группируется. Къ солдатамъ) Вашъ командиръ приказываетъ вамъ совершить преступленіе. Не повинуйтесь. Вы имѣете на это право.
  

Но въ это время генералъ подошелъ къ офицеру и дѣлаетъ ему выговоръ; слышны слова: "неловкость", "безуміе". Генералъ быстро приближается къ Эреньену и кланяется ему.

  
   ГЕНЕРАЛЪ. Жакъ Эреньенъ, вы войдете въ Оппидомань. Правительство васъ принимаетъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Я прекрасно зналъ, что я вамъ нуженъ, я могу вамъ быть полезенъ, проникнувъ къ вамъ. (Указываетъ на толпу) И всѣ они пойдутъ за мной: старцы, дѣти, женщины; они вернутся домой и будутъ полезны. И ты, отецъ мой, ты отдохнешь въ могилѣ, гдѣ почиваютъ два мои ребенка.
  

Генералъ не мѣшаетъ ему говорить. Ряды размыкаются. Жакъ Эреньенъ и нѣсколько рабочихъ входятъ въ городъ, но только-что они прошли, цѣпь быстро смыкается по командѣ офицера. Тѣло Пьера Эреньена, носильщики, старики, крестьяне, женщины и дѣти оказались отстраненными. Прибывшіе отряды оказываютъ вооруженную помощь. Жакъ Эреньенъ пораженъ. Онъ хочетъ вернуться назадъ. Слышно, какъ онъ кричитъ: "подлость", "предательство", "гнусность"... Но шумъ заглушаетъ его голосъ... Его насильно вталкиваютъ въ городъ. И ревущая толпа окончательно отброшена въ равнину.

  

АКТЪ ВТОРОЙ.

  

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

  

Квартира Эреньена. Направо дверь. Мебель обыкновенная. Чугунная печь. Вещи разбросаны, какъ попало. На столѣ -- одежда, которую только-что починяли; дѣтскія игрушки. На стульяхъ навалены груды книгъ. Клара, жена Эреньена, зажигаетъ лампы. Она ждетъ чего-то. Вдругъ съ улицы доносится привѣтственный крикъ. Появляется Эреньенъ. Онъ долго цѣлуетъ жену.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Мы похоронили отца налѣво отъ дѣтей, подъ тиссовымъ деревомъ, которое раскинулось надъ нашимъ мѣстомъ на кладбищѣ. Тамъ онъ отдохнетъ, какъ въ деревнѣ. Его прахъ смѣшается со стихійною жизнью травъ и растеній, которыя онъ такъ любилъ..
   КЛАРА. За тобою шпіонили?

(Во время этой сцены Эреньенъ мѣняетъ свое темное платье на домашнее. Отъ всей сцены вѣетъ интимностью)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Не знаю. Насъ было не очень много. При возвращеніи меня захватила толпа. Мальчишки-газетчики выкрикивали новости объ Авентинѣ. Спорили изъ-за газетъ. Какіе-то люди шли съ факелами и пѣли. Вдоль улицъ и бульваровъ дома полуразрушены или пробиты бомбами. Обломки загораживаютъ тротуаръ. Ни одинъ фонарь не горѣлъ. На Площади Народовъ какой-то каменоломъ выкрикивалъ мое имя. Вотъ и все, что я видѣлъ. Мнѣ позволили перенести трупъ отца въ Оппидомань, Богъ знаетъ, послѣ какихъ хлопотъ,-- и я долженъ былъ обѣщать, что его похоронятъ безъ всякаго участія народа. Я сдержалъ слово. (Замѣтивъ на своемъ бюро связку банковыхъ билетовъ) Что это такое?
   КЛАРА. Тебѣ прислали остатокъ по счету. (Вынимая изъ кармана квитанцію) Посмотри: твоя послѣдняя книга вся разошлась.
   ЭРЕНЬЕНЪ (читая квитанцію). Нужно, чтобы меня изучали и читали въ народѣ. Народъ долженъ жадно внимать моимъ словамъ. (Онъ кладетъ бумагу на столъ и открываетъ окно. Подходя къ Кларѣ) Я думалъ о насъ во время этихъ скромныхъ, интимныхъ похоронъ. Какъ я желалъ чувствовать тебя около себя, когда земля была готова поглотить гробъ! Мое сердце было въ такихъ пыткахъ, такъ полно тайной любви, такъ замкнуто во мнѣ самомъ! Почему я не могъ сжимать твои руки, чтобы передать имъ половину моей печали... (Онъ беретъ ее за руку) Да, да, ты -- моя нѣжная и мужественная. Ты знаешь меня. Ты угадываешь. Передъ тобой одной я смѣю, не упрекая самого себя, быть такимъ, каковъ я на самомъ дѣлѣ, не боюсь быть слабымъ человѣкомъ, рѣдко спокойнымъ, съ порывами гордости и любви... И чѣмъ сильнѣе я люблю, тѣмъ болѣе я становлюсь требовательнымъ... А гдѣ ребенокъ?
   КЛАРА (указывая на дверь, направо). Въ нашей спальнѣ. Онъ спитъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Сколько разъ я приводилъ въ отчаянье моего отца! Мои прихоти были такими безумными, что онъ билъ меня, и подъ ударами я все-таки продолжалъ кричать, плакать и вопить о своихъ желаніяхъ. И подумать только, что теперь я задушилъ бы своего сына, если бы онъ поступалъ такъ, какъ я. (Недалеко отъ дома разрывается граната. Эреньенъ и Клара бросаются къ окну. Толпа привѣтствуетъ Эреньена) Право, это хорошее время для того, чтобы любить другъ друга. Ничто такъ не соединяетъ, какъ подобная тревога и волненія. Мнѣ кажется, что мы живемъ въ первые мѣсяцы нашей любви. Ты мнѣ кажешься еще прекраснѣе. Моя любовь къ тебѣ такъ искренна, такъ горяча, такъ совершенна, какъ никогда.
   КЛАРА. Моя душа полна любви и преданности.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Эти похороны что-то взяли отъ меня... Я не знаю, что -- часть моей жизни мое дѣтство?.. Они оторвали меня отъ моей кипучей жизни, которую я расточалъ для всѣхъ, всѣмъ отдавалъ, разсѣивалъ тамъ, далеко отъ тебя, отъ насъ, въ Оппидомани... Я представлялъ себя въ деревнѣ, въ опустошенной странѣ галлюцинирующихъ равнинъ. Я представлялъ себѣ, какъ я бродяжничаю вечеромъ въ заросляхъ или скачу на бѣшеномъ жеребенкѣ по отцовскимъ полямъ. Я вспоминалъ пастуховъ, слугъ, служанокъ... Я припомнилъ дороги въ школу и церковь и все -- вплоть до отчетливаго звона приходскаго колокола. Я былъ такъ печаленъ и такъ счастливъ; я горѣлъ нетерпѣньемъ снова увидѣть васъ -- тебя и ребенка. (Обнимая Клару) А теперь покажи мнѣ твои глаза, твои прозрачные и кроткіе глаза; они безконечно любятъ меня... и они полны для меня прекраснѣйшаго свѣта. (Наклонивъ лицо къ Кларѣ) Не правда ли, они вѣрные, нѣжные, кроткіе и ясные,-- или, быть можетъ, я бывалъ такъ грубъ, что заставлялъ ихъ иногда плакать?
   КЛАРА. Когда ты говоришь злыя слова, твои мысли не бываютъ такъ дурны.
   ЭРЕНЬЕНЪ. О, я не изъ тѣхъ, кто любитъ покорно. Но ты все-таки любишь меня, хотя и знаешь мою ужасную жизнь, настоящую, которая даетъ мнѣ право существовать на землѣ.
   КЛАРА (съ легкимъ упрекомъ). Ты мнѣ такъ часто говоришь объ этомъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ (властно). И я опять хочу говорить тебѣ объ этомъ. Я хочу грубо утомить тебя этимъ, такъ какъ у меня страсть быть съ тобою искреннимъ до конца. Ты не была бы моей женой, если бы мнѣ пришлось что-нибудь скрыть отъ тебя. Я скорѣе соглашусь видѣть, какъ ты плачешь, но лгать не стану.
   КЛАРА. Если бы ты былъ другимъ, я любила бы тебя меньше.
   ЭРЕНЬЕНЪ. И потомъ ты хорошо знаешь, что я преувеличиваю... Когда я отвожу тебѣ такое маленькое мѣсто въ моей жизни, я обманываюсь и обманываю тебя.
   КЛАРА. Хорошо, оставайся мучителемъ, деспотомъ -- все равно! Моя любовь -- вотъ вся моя власть надъ тобой и надъ ребенкомъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Ты мнѣ воистину жена!
   Когда въ іюньскій вечеръ
   Уже давно ты отдала мнѣ душу,
   Я клятву далъ себѣ, что никогда
   Мои уста
   Не поцѣлуютъ устъ иныхъ,
   Иныхъ грудей.
   Цвѣтокъ тумановъ и озеръ!
   Какъ радостно моей рукой
   Тебя я вырвалъ изъ моей страны суровой
   И въ сердце перенесъ Оппидомани.
   Я вижу и люблю въ твоихъ глазахъ открытыхъ
   Деревню, озеро и пашню.
   Скажи, мы такъ останемся, мы спрячемся, замкнемся?
   Уйдемъ въ любовь, она освобождаетъ насъ.
   Мы будемъ обожать, прощать другъ друга, жить въ экстазѣ.
   И пусть прожорливые дни
   Назначенное время поглощаютъ;
   Вокругъ витаетъ огненная смерть;
   Ночь сѣтью кажется, а вечеръ кажется несчастьемъ;
   И чудится, что въ небесахъ безумныхъ
   Дробятся и сгораютъ звѣзды,
   И падаютъ на насъ горящіе осколки.
  

Ребенокъ Эреньена пришелъ поцѣловать отца; Эреньенъ съ нимъ небреженъ и какъ будто забылъ о немъ. -- Проходитъ толпа съ ужаснымъ ревомъ. -- Эреньенъ спѣшитъ къ окну. Слышны крики: "Биржа горитъ!" "Арсеналъ горитъ!" "Портъ горитъ!" -- Зарево освѣщаетъ комнату.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Оппидомани ужели настала кончина!
   Кровью ужель обагрится вершина
   Страшныхъ костровъ, воздвигаемыхъ нынѣ для пытокъ?
   Законовъ ея лицемѣрный и тягостный свитокъ
   Всѣ злодѣянья, убійства пріялъ,
   Ложь, воровство оправдалъ.
   Отяжелѣла она отъ разврата;
   Нынѣ прижала она опьянѣвшія губы
   Къ черной грязи, что хранятъ ея сточныя трубы.
   Виснутъ у ней на груди преступленья, пороки
   Грудь ея жадно сосутъ, какъ волчата.
   Нынѣ падутъ арсеналы и доки,
   Свѣтлые храмы падутъ.
   Освобожденье отъ путъ
   Міръ этотъ встрѣтитъ привѣтомъ:
   Пепелъ кровавый, что вѣтромъ вздымаемъ
   Къ будущимъ днямъ, къ возрожденному свѣту,
   Мы прославляемъ. Сердце лишь Оинидомани --
   Сердце грядущихъ временъ
   Сгинуть не можетъ въ пучинѣ огня и стенаній;
   Вѣрить нельзя, что уже осужденъ
   Нынѣ разбиться о смерть на безвѣстныхъ путяхъ
   Рока пучокъ узловатый:
   Держитъ его въ разъяренныхъ рукахъ
   Оппидомань.
   Вѣрить нельзя, что сіяющій садъ ея новыхъ временъ
   -- Двери открыла въ нихъ Оппидомань,--
   Будетъ разрушенъ ударами молній крылатыхъ,
   Грудой безжизненныхъ дѣлъ загражденъ.
   Тотъ, кто подумаетъ такъ,
   Разума -- жалкій -- лишенъ.
   Оппидомань!
   Всѣ надежды ея и маякъ,
   Что всегда побѣждалъ вечера,
   Неколебимыми будутъ,
   Пока не настанетъ иная пора,
   Пока люди пребудутъ
   Подобные мнѣ, сохранившіе кровь,
   Чтобы вновь
   Вѣру зачать,--
   Чтобы алчный и немощный міръ стариковъ
   Волею новыхъ боговъ
   Пересоздать.
   КЛАРА. Какіе ужасы и скорби намъ предстоятъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Каковы бы они ни были, я запрещаю тебѣ роптать. Мы живемъ въ грозные дни террора, агоніи и обновленія. Невѣдомый становится Владыкой. Однимъ сильнымъ движеніемъ головы люди стряхиваютъ тяжесть вѣковыхъ заблужденій. Утопія отказывается отъ крыльевъ и сходитъ на землю. Сами осаждающіе сознаютъ это.
   КЛАРА. Сегодня утромъ ты получилъ новости отъ непріятеля?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нѣтъ еще. Но то, что капитанъ Ордэнъ предсказывалъ вчера, придаетъ мнѣ бодрость на многіе дни. Этотъ капитанъ изъ породы пламенныхъ людей, которые осуществляютъ невозможное... Подумай только! Мы вдвоемъ убьемъ войну на глазахъ низверженныхъ и безсильныхъ начальниковъ. Добьемся примиренія непріятельскихъ солдатъ и нашихъ! Употребимъ всѣ силы своего существа, всю энергію своей вѣры для этой послѣдней цѣли! Какая мечта!
   КЛАРА (съ нѣжной ироніей). Какая иллюзія!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Никогда не нужно отталкивать надежду, если она открываетъ широкіе горизонты. То, что кажется сегодня невѣроятнымъ, станетъ завтра явнымъ и возможнымъ. Ордэнъ свидѣтельствуетъ только объ одномъ: существуетъ глухое возмущенье, глубокое, но подавленное недовольство, тайные заговоры и кружки. Войска не хотятъ войны. Они потеряли терпѣніе. Дисцишшна въ нихъ нарушена. Идеи справедливости носятся въ воздухѣ. Смутно говорятъ объ единеніи. Искра брошена въ костеръ. Я жду, чтобы порывъ вѣтра зажегъ солому и дрова.

(Эреньенъ слушаетъ враждебный ропотъ на улицѣ. Кто-то звонитъ. Входитъ консулъ Оппидоманьскій)

  
   КОНСУЛЪ. Жакъ Эреньенъ, я пришелъ къ вамъ отъ имени правительства Оппидомани, которое проситъ васъ исполнить одинъ важный долгъ. Хотя наши взгляды расходятся, но согласіе между нами становится необходимымъ, разъ дѣло идетъ о спасеніи города. Мнѣ кажется, что я говорю съ будущимъ вождемъ того народа, который мы любимъ по-разному, но оба одинаково горячо.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вступленіе излишне. Я хочу звать, что васъ привело сюда и чего вы ожидаете отъ меня.

(Знакомъ приглашаетъ его сѣсть)

  
   КОНСУЛЪ. Положеніе вашихъ друзей тамъ, на кладбищѣ, самое жалкое. Они не выдержатъ ни одной серьезной аттаки. Вчера правительство пыталось сломить ихъ упорство; но ихъ оказалось такъ много, и они такъ молоды и отважны... Они могутъ принести пользу при защитѣ Оппидомани. Пока они только не покорны; они взволнованы, они устроили стачку -- вотъ и все. Можетъ быть, завтра, увидѣвъ ужасные пожары, которые вспыхнули тамъ, они станутъ въ свою очередь поджигателями. Ненависть внушаетъ безуміе, и если бы они стали убивать и грабить -- это не былъ бы еще конецъ, но былъ бы полный позоръ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я питаю отвращеніе къ войнѣ. Война же между людьми одной земли ужасаетъ меня болѣе всякой другой. Вы волновали землю и небо, чтобы вызвать ее въ Оппидомани. Вы разводили народную нищету. Вы отказывали народу въ хлѣбѣ, въ правахъ, въ уваженіи; вы мучили его тѣло и душу. Вы извле. кали выгоду изъ его невѣжества такъ же, какъ изъ вашего вѣроломства, ловкости, лживости, цинизма и презрѣнія. Вы подлы и преступны.
   КОНСУЛЪ. Я представлялъ себѣ ваши взгляды болѣе основательными, безпристрастными и возвышенными.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я высказываю вамъ свои мысли и свое сужденіе, какъ врагу. Я ненавижу васъ, но вы мнѣ жалки.
   КОНСУЛЪ (вставая). Это оскорбленіе.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Это страсть и искренность.
   КОНСУЛЪ. Это прежде всего несправедливость.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Да что толковать! Я могъ бы безконечно разсказывать вамъ о гнѣвѣ городовъ и ужасномъ состояніи деревень. Мнѣ вѣрна моя память; она вооружена воспоминаніями, которыя поражаютъ васъ, какъ коса. Все, что преступнаго сдѣлали вы противъ жизни, она не забыла.
   Знала она вашу душу и васъ призываетъ
   Жить справедливо, правдиво и честно,
   Сильными быть безпорочною силой.
   Если забудусь и вамъ окажу я услугу,
   Скоро начнете вы снова
   Нити свивать вѣроломства.
   Вѣрите вы, что коварство священно.
   Васъ сторожитъ оно, держитъ, влечетъ
   Къ гибели страшной, фатальной.
   КОНСУЛЪ. Вы, слѣдовательно, не имѣете никакого довѣрія?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Никакого.
   КОНСУЛЪ. Тогда я удаляюсь.

(Консулъ поднимается, чтобы идти)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я жду...

(Консулъ колеблется, дѣлаетъ два шага и раздумываетъ)

  
   КОНСУЛЪ. Безумно, конечно, придавать нашимъ словамъ больше значенія, чѣмъ нашимъ поступкамъ. Одна Оппидомань должна занимать насъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я думалъ только о ней, принимая васъ у себя.
   КОНСУЛЪ. Государственный и умный человѣкъ, подобный вамъ, знаетъ лучше всѣхъ, какъ далеко распространено имя и вліяніе Оппидомани.
   Ея исторія -- исторія правителей великихъ
   И консуловъ. Они подъ небомъ золотымъ и пламенемъ объятымъ,
   На почвѣ красной, тамъ, гдѣ кровь пылала,
   До крайняго предѣла міра,
   Своими жестами магнетизировали войско.
   Въ тѣ времена страданья наши были плодотворны.
   Народъ и предводители его, какъ два соперника,
   Побѣды страстно добивались.
   И знаютъ тѣ, что окружили насъ и осаждаютъ,
   Какое красное, побѣдное волненье возбуждали
   Безумныя знамена наши
   На ихъ раввинахъ снѣжныхъ.
   Прекрасенъ городъ -- это знаютъ всѣ;
   Огроменъ городъ -- въ памяти хранятъ его такимъ
   Моря, земля и солнце.
   Такъ подвиги и преступленья славу раздѣляютъ.
   А вы лишь преступленья видѣть
   И указать спѣшите.
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   Прошла ваша слава, покинула нынѣ вершины;
   Своимъ знаменитымъ мечомъ она право убила;
   Возникла торжественно слава иная --
   Могучая, чистая, дѣвство свое сохранивъ,
   Она отъ меня происходитъ и голову нынѣ подъемлетъ.
   Эта слава создана изъ новой глубокой справедливости, изъ внутренняго героизма, изъ пламеннаго упорства, необходимаго и временнаго насилія. Она не такъ блестяща, какъ ваша, но она надежнѣе. Ее ждетъ весь міръ. Мы съ вами ее ждемъ: вы -- со страхомъ, я -- съ нетерпѣніемъ. Мы чувствуемъ, что она неизбѣжна, что она на порогѣ. Вотъ почему вы пришли ко мнѣ. Вотъ почему я имѣю смѣлость обращаться съ вами, какъ съ побѣжденнымъ. Что бы ни дѣлали вы и ваша каста, все зависитъ отъ моего согласія или отказа.
   КОНСУЛЪ. Вы ошибаетесь...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нѣтъ! Вы такъ же, какъ и я, сознаете вашу слабость безъ меня. Въ моихъ рукахъ -- вся духовная и сокровенная мощь Оппидомани.
   КОНСУЛЪ. Но вы забываете, что значитъ крушеніе государства; всѣ прежніе интересы, всѣ вѣковыя привычки поддерживаютъ его. И у насъ есть войско.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Войско? Скорѣе -- командиры, потому что солдаты колеблются и протестуютъ. Они готовы присоединиться къ народу. Они -- моя надежда и вашъ страхъ. Если бы они повиновались вамъ всѣ, если бы вы не боялись огромнаго народнаго и военнаго возстанія, вы уже бомбардировали бы Авентинъ. (Молчаніе) Наконецъ, вы приходите просить меня, не правда ли, идти туда, на гору, къ могиламъ, приказать угнетеннымъ сойти къ тѣмъ, кто ихъ поработилъ. О, я отлично вижу опасность и неудобство этой миссіи!
   КОНСУЛЪ. Вы ошибаетесь. Правительство проситъ васъ возвѣстить, что наступаетъ часъ, когда опасность дѣлается такой большой, что превосходитъ всякую вражду. Тотъ, кто вѣритъ въ Оппидомань, долженъ доказать свой героизмъ. Нашему народу открыта возможность еще неслыханнаго возрожденія.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Какъ поступятъ съ тѣми, кто сюда вернется?
   КОНСУЛЪ. Солдаты снова поступятъ въ армію въ тѣхъ же чинахъ; другіе вернутся къ семьѣ, домой. Если за время ихъ отсутствія въ ихъ семьѣ наступила нищета, мы обезпечимъ ихъ. Впрочемъ, обѣщайте, что хотите: вы не нарушите закона. Мы довѣряемъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вы мнѣ подпишете это?
   Консулъ. Это уже сдѣлано. (Онъ протягиваетъ бумагу) Читайте.

(Эреньенъ провѣряетъ и, повидимому, удовлетворенъ)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Еще одинъ вопросъ. Когда я велъ за собой фермеровъ, стариковъ и городскихъ бродягъ, почему вы ихъ вытолкали за городскія стѣны къ непріятелю?
   КОНСУЛЪ. Это была ошибка. Должны были вамъ повиноваться.
   ЭРЕНЬЕНЪ. А кто позволилъ похоронить моего отца возлѣ моихъ близкихъ?
   КОНСУЛЪ. Я.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Ступайте и передайте правительству, что я иду на Авентинъ.
  

Эреньенъ идетъ къ окну и кричитъ народу, который все еще толпится на улицѣ: "Безъ ропота пропустите человѣка, который выйдетъ отъ меня: онъ только-что исполнилъ свой долгъ... Сегодня вечеромъ -- на кладбищѣ наверху!"

  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

  

На Авентинѣ (кладбище на возвышенности). Народъ собрался. Эно -- на трибунѣ: это просто могила -- повыше другихъ. Козлы изъ ружей поставлены около могильныхъ клумбъ. Между цвѣтами видны кресты, памятники и колоаны. Вооруженные рабочіе стоятъ на стражѣ на стѣнѣ ограды. Спускается ночь. Зажигаютъ огни.

  
   ЭНО. Въ заключеніе я скажу то же, что говорилъ вчера: въ революціи нужно истреблять идеи въ лицѣ тѣхъ, кто ихъ олицетворяетъ. Нужно идти впередъ шагъ за шагомъ, безъ лишнихъ словъ, достигая ближайшихъ цѣлей. Пусть каждый хладнокровно выберетъ себѣ человѣка, свою жертву. Никто не смѣетъ успокоиться до тѣхъ поръ, пока три правителя и два консула Оппидомани не умрутъ. Терроръ повлечетъ за собой спасеніе.
   ТОЛПА.-- Зачѣмъ кричать о томъ, о чемъ нужно молчать?
   -- Каждый -- хозяинъ своего ножа.
   -- Молчите!
   ЭНО. Врагъ поджигаетъ церкви, банки, государственныя учрежденія. Намъ остается Капитолій и Правленіе. Разрушимъ ихъ. Сойдемъ ночью въ Оппидомань, группами.
   НѢКТО. Невозможно. Авентинъ окруженъ.
   ЭНО. Наконецъ, можно подкупить кого-нибудь.
   ТОЛПА.-- Для чего эти убійства?
   -- Одинъ начальникъ погибнетъ, явится другой.
   -- Нужно увлечь массу.
   ЭНО. Это -- головы, которыя нужно отрѣзать, чтобы убить животное. Когда въ Оппидомани началось волненіе среди товарищей, кто могъ думать о полумѣрахъ? Восхищались всѣми, кто уничтожалъ имущество и людей. Банки и театры взлетали на воздухъ,-- и безъ страха, невозмутимо умирали великіе убійцы старыхъ идей, безумные въ глазахъ судей -- герои въ глазахъ народа. Это было время наивныхъ жертвъ, трагическихъ рѣшеній, быстрыхъ исполненій. Презрѣніе къ жизни царствовало надъ всѣмъ. Теперь все дрябло и слабо: настроеніе умовъ сдѣлалось подобнымъ луку съ ослабѣвшей тетивой. Уклоняются, чего-то ждутъ, разсчитываютъ, разсуждаютъ,-- и вы боитесь теперь этой побѣжденной Оппидомани, а вѣдь прежде, когда она была побѣдоносной, вы умѣли выступать противъ нея.
   ТОЛПА.-- Мы любимъ ее теперь: вѣдь ее осаждаютъ.
   -- Наши жены и дѣти еще тамъ.
   -- Наша стачка не кончится.
   -- Вернемся въ Оппидомань.
   ЭНО. Если хочешь чего-нибудь добиться, нужно умѣть желать, несмотря ни на что. Пришелъ часъ послѣдняго отчаянія. Что значатъ скорбь и вопли матерей, если, благодаря нашимъ мукамъ, завоевана новая жизнь!
   НѢКТО (указывая на Эно). У него нѣтъ дѣтей!
   ЭНО. Я хотѣлъ бы ихъ имѣть для того, чтобы посвятить Будущему.
   НѢКТО. Это фразы: вы отступаете, какъ только начинаютъ дѣйствовать.
   ЭНО. Я доказалъ свою готовность во время бунта.
   НѢКТО. Вы спрятались, когда убивали народъ.
   ЭНО. Если бы у меня была тысяча рукъ толпы, я бы дѣйствовалъ одинъ и презрѣлъ бы васъ...

(Свистки; безпорядокъ; Эно прогоняютъ съ трибуны)

  
   ГРУППА ВЪ ТОЛПѢ.-- Вотъ еще одинъ, который не проведетъ насъ.
   -- Онъ слишкомъ ничтоженъ и трусливъ.
   ДРУГАЯ ГРУППА.-- Мы ненавидимъ другъ друга съ тѣхъ поръ, какъ узнали другъ друга лучше.
   -- Мы сразу пожелали всего,-- и теперь у насъ нѣтъ желаній.
   -- Бездѣйствіе губитъ насъ.
   -- Вернемся въ Оппидомань.

(Волненіе стихаетъ. Трибуну занимаетъ Ле-Брэ)

  
   ЛЕ-БРЭ. Эно напрасно погорячился. Онъ обвинилъ васъ въ отсутствіи смѣлости. Развѣ одно наше пребываніе на этой горѣ не есть уже доказательство героизма? Съ минуты на минуту насъ могутъ аттаковать и убить.
   ЭНО. Осторожнѣе: вы испугаете ихъ.
   ЛЕ-БРЭ (смотритъ на Эно, пожимаетъ плечами и продолжаетъ). Наша ненависть должна обрушиться на одну Оппидомань: не слѣдуетъ тратить силы на взаимную вражду. Вотъ недѣля, какъ мы живемъ вмѣстѣ, и уже раздоръ, ревность, злоба, нерѣшительность однихъ, безуміе другихъ торжествуютъ надъ нашимъ союзомъ, закрѣпленнымъ Богъ знаетъ какими обязательствами! Къ счастью, есть хорошая новость. Правительство разрѣшило Эреньену придти къ намъ, сюда, на Авентинъ. (Показываетъ бумагу) Я узналъ объ этомъ изъ его письма.
   ТОЛПА (со всѣхъ сторонъ). -- Эреньенъ разберется во всемъ. Онъ сумѣетъ успокоить нашу тоску.
   -- Онъ знаетъ, что нужно дѣлать.
   -- Онъ вернетъ намъ нашу душу.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Это тотъ самый, къ которому всегда обращаются?
   ДРУГОЙ НЕСОГЛАСНЫЙ. Мы довѣряемся, какъ женщины.
   ЛЕ-БРЭ. Такими словами вы искушаете народъ.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Мы открываемъ ему глаза. Мы предупреждаемъ его быть осторожнымъ.
   ЛЕ-БРЭ. Толпа обожаетъ Эреньено. Она не разбирается въ увлеченіяхъ.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Эреньенъ не Богъ. Почему вечеромъ, во время стачки, онъ покинулъ Оппидомань?
   ЛЕ-БРЭ. Его отецъ умиралъ.
   НЕСОГЛАСНЫЙ. Подъ его исчезновеніемъ скрывалось бѣгство. Вы подкуплены Эреньеномъ!
   ЛЕ-БРЭ. Если бы я былъ подкупленъ, вы давно были бы у меня на жалованьѣ. Вы низменная душа: вамъ непонятны чистыя души

(Крики одобренія)

  
   НѢКТО. Будемъ ждать Эреньена!
   ЮНОША. Я послѣдую за нимъ, но я убью его, если онъ насъ обманывалъ.
   ЛЕ-БРЭ. Я ручаюсь за него, какъ ты за себя. Эреньенъ необходимъ намъ. Мы увѣрены въ немъ. Посмотрите туда! (Происходитъ движеніе у входа на кладбище) Онъ идетъ. Онъ одинъ достаточно силенъ, чтобы соединить и спасти насъ.
  

Толпа собирается на стѣнѣ ограды. Долгіе крики радости. Эреньенъ быстро поднимается на могилу и начинаетъ говорить. Передъ нимъ Эно, на которымъ онъ наблюдаетъ.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ, я среди васъ! Вы и я живемъ лишь наполовину, когда мы -- не вмѣстѣ. Въ деревнѣ, гдѣ умиралъ мой отецъ, я узналъ о вашемъ переселеніи на эту гору. Я думалъ о временахъ Рима, о благородствѣ, твердости, мужествѣ и красотѣ высшихъ народовъ. Что бы ни случилось, этотъ блестящій и смѣлый поступокъ возвысилъ васъ. Вы доказали вашу товарищескую вѣрность и вашу безупречную храбрость. Нынѣ смирились тѣ, кто отказывалъ вамъ, солдаты, въ надлежащей платѣ, и вамъ, граждане, въ томъ, что вы требовали по справедливости. Средство, которымъ вы воспользовались, оказалось превосходнымъ; но пригодно ли оно теперь? Вооруженное столкновеніе съ Оппидоманью было бы несчастьемъ. До сихъ поръ его можно было избѣжать. До сихъ поръ вы были сплочены въ превосходный союзъ самообороны. Я утверждаю открыто, что вы гордились вашей совмѣстной жизнью, которая создалась, благодаря вашему взаимному ясному и доброму желанію. Вы поняли, что будущее зависѣло отъ вашего поведенія. Это хорошо. (Молчаніе. Всѣ склоняютъ головы) Но удержится ли эта связь среди нищеты и голода, которые начнутъ свирѣпствовать тутъ? (Общее молчаніе. Эно пожимаетъ плечами. Эреньенъ понимаетъ, что сейчасъ былъ споръ. Быстро мѣняя тонъ) Я признаю: вы подвергались страшному риску. Правда, съ высоты этой горы смерти вы властвовали надъ тѣми, кто васъ ненавидитъ. Но вамъ не доставало вашего жилища и очага, вамъ не хватало вашихъ женъ, вашихъ сыновей и дочерей! Правительство держитъ ихъ въ своихъ рукахъ, горя нетерпѣніемъ ихъ задушить! Ахъ! Передъ вами прошла безконечная вереница черныхъ часовъ, долгая и медленная процессія тоски въ вашей душѣ! Къ счастью, все можетъ измѣниться: правительство предлагаетъ вамъ миръ.
   ЭНО. Мы никогда не станемъ входить въ сдѣлки съ правительствомъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Если мы откажемся войти въ сдѣлку, будетъ рѣзня. Какъ! Здѣсь собралась кучка смѣльчаковъ, отъ которой зависитъ судьба народа. Неужели мы согласимся умереть, какъ дичь, пойманная въ силки, наканунѣ великой побѣды плебеевъ?

(Крики одобренія)

  
   ЭНО. Всѣ предложенія правительства нужно отвергнуть безъ обсужденія.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Всѣ предложенія нужно обсуждать и принять только часть. Согласенъ, что это средство опасно, но я -- человѣкъ, готовый воспользоваться молніей...

(Крики одобренія)

  
   ЭНО. Вы одурачите насъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Что вы понимаете въ моихъ планахъ въ моихъ надеждахъ и моей жизни? Вы разрушаете, а я созидаю. Кто слушаетъ васъ, тратитъ свои силы на взаимное недовѣріе, заговоры и терроръ. Ужъ недѣлю вы свирѣпствуете: вы не достигли ничего, кромѣ жалкихъ пререканій. Я пришелъ и угадываю вашъ ничтожный замыселъ. Я стыжусь его.

(Крики одобренія)

  
   ЭНО. Я не хочу тирана.

(Свистки)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вы стали бы имъ, если бы я не помѣшалъ вамъ дѣлать то, что вы дѣлаете.

(Одобренія)

  
   ЭНО. Вы свергнете правительство только для того, чтобы занять его мѣсто.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Его мѣсто! Я могъ его занять, но я пренебрегъ имъ.

(Одобренія)

  
   ЭНО. Вы соглашаетесь на самые подозрительные компромиссы, вы торгуете...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Тише! Молчите! Пусть наши споры не касаются личностей. (Обращаясь непосредственно къ толпѣ) Я ненавижу власть до такой степени, что не подсказываю вамъ условій мира. Вы сами ихъ предложите правительству. Говорите.

(Одобренія)

  
   НѢКТО. Мы хотимъ, чтобы съ нами обращались, какъ съ людьми. Мы воспользовались этимъ правомъ, устроивъ стачку
   ЭРЕНЬЕНЪ. Прекрасно.
   ДРУГОЙ НЕИЗВѢСТНЫЙ. Мы хотимъ, чтобы наше имущество было возвращено намъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Это -- обѣщано.
   ДРУГОЙ НЕИЗВѢСТНЫЙ. Мы хотимъ, чтобы рабочимъ заплатили просроченную заработную плату.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Правительство обязываетъ.
   ДРУГОЙ НЕИЗВѢСТНЫЙ. Мы хотимъ вернуться въ городъ вооруженными.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вамъ будетъ это предоставлено. И я прибавлю, что если въ ваше отсутствіе были произведены конфискаціи, ихъ отмѣнятъ. Забудутъ всѣ штрафы. Вы будете судьями тѣхъ, кто судилъ васъ. (Крики одобренія) А теперь, когда мы пришли къ соглашенію, скажите мнѣ, не чудовищно ли, чтобы люди одной и той же земли стали рѣзать другъ друга? Подумайте: тамъ, въ старыхъ кварталахъ, на улицахъ, охваченныхъ лихорадкою, въ атмосферѣ пороха и пожара, растерянные умы ждутъ послѣдняго убѣжища, въ надеждѣ на великое возрожденіе. Это о нашихъ программахъ все болѣе и болѣе спорятъ, наши рѣчи объясняютъ, нашу душу впитываютъ въ себя. Само войско волнуется нашими мечтами. Все недовольство, вся злоба, всѣ несправедливости, притѣсненія, рабство заговорили новымъ языкомъ и заставляютъ слушать себя! Наши правители ненавидятъ другъ друга. Въ нихъ нѣтъ больше силы. Они повинуются призраку. (Повсюду сочувственныя восклицанія) У непріятеля -- то же несогласіе, та же слабость. Среди солдатъ появляются непокорные. Возстаютъ противъ жестокости начальниковъ, противъ ужасовъ и безумія войны. Ненависть выростаетъ въ бурю. Въ крайней скорби, нищетѣ и несказанномъ страхѣ, все стремится къ необходимому человѣческому единенію. Стыдятся быть убійцами. Скажите: если бы это стихійное волненіе могло угаснуть; если бы тѣ, кто осаждаетъ насъ, чувствовали, сколько среди насъ братскихъ сердецъ; если бы, въ силу неожиданнаго соглашенія, мы осуществили сегодня хотя часть великой мечты человѣчества,-- развѣ Оппидомань не была бы тогда достойна прощенія ея позора, безумія и поруганія. Оппидомань сдѣлалась бы тѣмъ мѣстомъ на землѣ, гдѣ совершилось одно изъ рѣдкихъ священныхъ событій. Съ этою мыслью нужно слѣдовать за мной, туда, къ вашимъ дѣтямъ.

(Крики одобренія)

  
   ТОЛПА.-- Одинъ онъ руководитъ событіями.
   -- Безъ него пропало бы наше дѣло.
   НѢКТО (обращаясь прямо къ Эреньену). Мы всѣ будемъ повиноваться вамъ, воистину вы -- учитель.
  

Крики одобренія. Нѣкоторые поднимаютъ Эреньена на плечи и несутъ его къ городу. Ле-Брэ идетъ за нимъ. Всѣ сходятъ. Слышны торжественные крики.

  

АКТЪ ТРЕТІЙ.

  

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

  

Двѣ недѣли спустя.

Квартира Эреньена -- та же, что и во второмъ актѣ. Рабочій столъ, заваленный бумагами, стоитъ у окна, въ которомъ выбиты стекла. На улицѣ толпа проходитъ, удаляется и вновь возвращается. Группы кричатъ: "Долой измѣнника! -- смерть предателю! -- смерть! -- долой!"

  
   КЛАРА. Вотъ уже двѣ недѣли, какъ это продолжается! Домъ похожъ на корабль, потерпѣвшій крушеніе. Его застигла буря криковъ и гнѣва. О, это проклятое предпріятіе тамъ, наверху, на Авентинѣ! Упасть вдругъ со щита восторговъ въ немилость и ненависть.

(Быстро входитъ Эно)

  
   КЛАРА. Ты... здѣсь!
   ЭНО. Да, это -- я.
   КЛАРА. Что тебѣ нужно?
   ЭНО. Такъ ты не знаешь о моей рѣчи на Старомъ Рынкѣ?.. Я ожидалъ лучшаго пріема.
   КЛАРА (указывая на комнату Эреньена). Какъ... Ты! Его соперникъ и врагъ! (Указываетъ на улицу) Ты, который раздуваешь эти крики и эту бурю!
   ЭНО. Теперь, послѣ того, что стало извѣстно Эреньену, онъ, вѣроятно, приметъ меня лучше, чѣмъ ты, мой другъ и моя сестра.
   КЛАРА. Я не понимаю.
   ЭНО. Ты скоро поймешь. А пока скажи мнѣ, какое было у него настроеніе во время этихъ дней напрасной и жалкой злобы.
   КЛАРА. О, не думай, что онъ побѣжденъ! Онъ остался непреклоннымъ; онъ приводитъ къ концу самый смѣлый изъ замысловъ: онъ примиритъ Оппидомань съ непріятелемъ.
   ЭНО (указывая на улицу). А эти бунтовщики, что горланили у его двери?
   КЛАРА. Первое время это было тяжело. Сколько я ни старалась смягчить его гнѣвъ, ухаживать за нимъ, заботиться о немъ больше, чѣмъ когда-либо, онъ снова впадалъ въ ярость, самъ себя раздражалъ, вскакивалъ на окно, грозилъ кулакомъ городу, кричалъ отъ боли, и слезы текли изъ его глазъ. Во всѣхъ своихъ порывахъ онъ оставался ужаснымъ ребенкомъ: вѣдь ты его знаешь.
   ЭНО. Ахъ, если бы онъ слушалъ меня, мы никогда не перестали бы понимать другъ друга. Правительство не обмануло бы его. Народъ продолжалъ бы его любить. Но онъ строптивъ" онъ никогда не зналъ, что значитъ настойчиво добиваться. Онъ дѣйствуетъ стремительно и порывисто, какъ вѣтеръ его родины.
   КЛАРА. Что же ему было дѣлать?
   ЭНО. Продлить возстаніе на Авентинѣ; поддержать его, вмѣсто того, чтобы успокоивать, принять гражданскую войну, обострить нищету, завладѣть банками силою; казенными учрежденіями -- силою; и судьбой -- силой же.
   КЛАРА. Это было невозможно.
   ЭНО. Все было возможно въ состояніи лихорадки, которой мы были охвачены. Но необходимъ былъ планъ, хладнокровно выработанное рѣшеніе, которому надлежало слѣдовать. Прежде всего нужно было организовать самооборону,-- у насъ была стачка тамъ, наверху,-- потомъ нападеніе и, наконецъ, кровавую борьбу. Нужно былоло заботиться о дѣйствіяхъ ближайшихъ, опредѣленныхъ, неотложныхъ. Власть была бы убита: правитель и консулы. Мнѣ начинали повиноваться. Въ недобрый часъ пришелъ Эреньенъ на Авентинъ: ему помогали обстоятельства. Онъ говорилъ, какъ трибунъ, съ чувствамъ, съ трагическими жестами и эффектными словами: онъ вѣдь говоритъ, какъ въ бреду, а не убѣждаетъ. Ахъ! Когда я думаю объ этомъ, вся ненависть возвращается ко мнѣ.
   КЛАРА. Какъ ты обманываешься!

(Крики на улицѣ. -- Эно и Клара не обращаютъ на нихъ вниманія)

  
   ЭНО. Казалось, что онъ самъ не знаетъ, чего онъ хочетъ. Онъ смотритъ всегда дальше настоящаго. Я его никогда не понимаю.
   КЛАРА. Я понимаю его всегда.
   ЭНО. Это заблужденіе -- тратить всю свою волю на служеніе какимъ-то мечтамъ. Кто слишкомъ усердно выдуваетъ стекло, заставляетъ его лопнуть.
   КЛАРА. Не будемъ спорить. Ты -- насильникъ, чувствующій себя слабымъ и неловкимъ. Если ты пришелъ сюда, къ нему, то для того, чтобы просить о чемъ-нибудь. Что же это?
   ЭНО (съ гордостью). Я пришелъ тебѣ сказать, что вчера я, который говоритъ съ тобой, я укротилъ толпу, я защитилъ Эреньена, я добился того, что ему выразили одобреніе. Мое упорство побѣдило его дурную репутацію.
   КЛАРА. Ты сдѣлалъ это, ты... Но почему же ты дѣлаешь одно, а думаешь другое?
   ЭНО. А вотъ... Это значитъ, что когда я дѣйствую за свой страхъ, то терплю неудачу, меня предаютъ; это оттого, что на меня сердятся; это оттого, что Ле-Брэ меня вытѣсняетъ... Это значитъ, что, въ концѣ концовъ, остается одинъ Эреньенъ, несмотря ни на что. Онъ одинъ можетъ спасти все дѣло. Онъ все напуталъ, такъ пусть и распутываетъ теперь.
   КЛАРА. И ты его поддерживалъ, ты?
   ЭНО. Конечно, такъ какъ возстанія нельзя начать снова, такъ какъ все ускользаетъ изъ моихъ рукъ, я терплю несчастье и неудачу. Если бы ты знала, пасколько народъ еще ребенокъ и какъ онъ уже раскаивается, что потерялъ учителя!.. О! это кончено! Это кончено! И нужно было бы имѣть мужество скрыться.
   КЛАРА. Такъ, значитъ, ты поддерживаешь мужа, отчаявшись въ самомъ себѣ?
   ЭНО. Ну, хотя бы и такъ. (Беретъ шляпу и палку и готовится уйти) Прощай. Теперь ты знаешь то, что нужно... Когда Эреньенъ выйдетъ, предупреди его, что я вернусь еще.

(Онъ уходитъ. -- Новый взрывъ свистковъ и криковъ. Входитъ Эреньенъ)

  
   КЛАРА (показывая на толпу). Неужели люди такъ дурны, что даже лучшіе изъ нихъ такъ легко дѣлаются жестокими?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Будь терпѣлива. Я такой же упрямый, какъ тотъ крестьянинъ, который былъ моимъ отцомъ. Вчера эти крики преслѣдовали меня сквозь запертый домъ, они бились о стѣны, сверху до визу, отъ погреба до чердака, всюду, какъ набатъ. Я чувствовалъ поднимающійся гнѣвъ, я хотѣлъ ихъ задушить, уничтожить, испепелить. Ненависть охватила меня лихорадкой. Я отвѣчалъ бранью на ярость этихъ неизвѣстныхъ. Сегодня я чувствую себя очень твердымъ. (Развертывая письмо) Слушай, вотъ что мнѣ пишутъ: "Теперь я могу васъ вполнѣ обнадежить. Всѣ офицеры на сторонѣ нашего дѣла и послѣдуютъ за вами. Одни по злобѣ, другіе по охотѣ, всѣ изъ отвращенія. Мы столковались вчера вечеромъ на тайномъ собраніи. Они у меня въ рукахъ. Они будутъ покорны мнѣ, какъ это перо, которымъ я пишу вамъ, какъ этотъ человѣкъ, котораго я посылаю къ вамъ. Черезъ нихъ вся армія -- наша. Генералы? Они -- слишкомъ далеко, слишкомъ высоко; солдаты не знаютъ ихъ: обойдутся безъ нихъ". (Снова складываетъ письмо) И это пишетъ мнѣ Ордэнъ, капитанъ вражеской арміи.

(Новый взрывъ криковъ: "Смерть! Долой!")

  
   КЛАРА. Другъ мой!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Пусть кричатъ, пусть! Впрочемъ, я предвидѣлъ, что правительство, когда даже обѣщаетъ все, когда оно отдаетъ все, удерживаетъ половину у себя въ рукахъ, какъ рыночные торговцы и шарлатаны. Было, конечно, безразсудно идти на Авентинъ! Но мнѣ былъ нуженъ народъ, мнѣ нуженъ былъ мой народъ и его страсть, чтобы придти къ соглашенію съ осаждающими.
   КЛАРА. Какъ ты разсудителенъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Правительство надменно посмѣялось надо мной! Эти ничтожные люди въ галунахъ, мѣряющіе мою гордость по своей, пришли сюда предложить мнѣ кусокъ своего разрушающагося могущества, какъ будто люди, подобные мнѣ, не могли бы сами завоевать ихъ мѣсто прежде другихъ. Вотъ въ эту дверь они ушли -- эти холопы, которыхъ выгоняютъ изъ дома. И съ тѣхъ поръ мое пораженіе возбуждаетъ ихъ страсти. Имъ осталось жить нѣсколько дней, и они забываютъ о своей агоніи, мечтая о моей казни. Ахъ, если бы народъ зналъ! Всѣ улики противъ меня! Я довѣрился какой-то несчастной роспискѣ, какой-то подписи, которую можно зачеркнуть тѣмъ же перомъ, которымъ написали. Чѣмъ больше давало правительство лживыхъ обѣщаній, тѣмъ большимъ лжецомъ оказывался я. Конечно, меня можно счесть за ихъ сообщника.
   КЛАРА. Это народъ виновенъ. Ты обманывалъ его только потому, что самъ обманывался. Невинность всего, что ты дѣлалъ, бросается въ глаза... Ахъ! У меня есть свое убѣжденіе. Масса такъ же недовѣрчива, злобна, неблагодарна, глупа, какъ тѣ, кто ею правитъ. Никогда она не повѣритъ, что можно быть чистымъ и великимъ такъ, безкорыстно.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Я запрещаю тебѣ думать такъ.
   КЛАРА. Вчера ты самъ говорилъ это.
   ЭРЕНЬЕНЪ. О! Я -- это другое дѣло!.. (Пауза) Народъ любитъ меня, и я люблю его, несмотря ни на что, при всякихъ обстоятельствахъ. То, что происходитъ, не болѣе, какъ ссора между нами двумя.

(Враждебные крики на улицѣ)

  
   КЛАРА. Эта тысячная толпа готова жалить насъ оскорбленіями. И это тѣ же самыя уста, которыя превозносили тебя! Ахъ! Трусы! Презрѣнные! Безумцы!

(Новая буря криковъ)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Въ самомъ дѣлѣ, можно подумать, что они меня никогда не знали. (Идетъ къ окну съ поднятыми кулаками) О, эти звѣри! Звѣри! Звѣри! (Потомъ возвращается къ бюро) Однако, вчера, на собраніи, на Старомъ Рынкѣ, всѣ выразили мнѣ одобреніе. Эно защищалъ меня съ такимъ жаромъ, что я прощаю ему все. Ле-Брэ пришелъ ко мнѣ сегодня ночью, чтобы ободрить меня. Двуличность правителей стала видна насквозь. Вся Оппидомань вернулась къ своему истинному учителю. Мой часъ снова наступилъ. Неправда-ли? (Съ нетерпѣніемъ) Ну, говори же!
   КЛАРА. Да, есть надежда.
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   О, нѣтъ сомнѣнья! Нѣтъ!
   Пусть криковъ множество и пусть они упорны.
   Ко мнѣ -- провижу я -- простерся рукъ букетъ,
   И будутъ руки всѣ моей рукѣ покорны;
   И вновь рождается, какъ памяти приливъ,
   Какъ славословій пѣна,
   Воскресшихъ дней живительная смѣна.

(Говоритъ самъ съ собою)

   Судьбу держу въ рукахъ, насильно подчинивъ.
   И міру вѣдомы мои дѣянья:
   Ревниво ихъ въ душѣ таитъ
   Кто ненавидитъ и молчитъ,
   И тотъ, съ кѣмъ я связалъ мои желанья...
   Во мнѣ отнынѣ воплощенъ
   Прекрасный сонъ.
   Вотъ время и часы, когда пьянятъ мечтанья:
   Какъ никогда -- мечтаю жить и жить,
   И этимъ ужасамъ, и крикамъ, и стенаньямъ
   Души моей не побѣдить.
   И въ ней --
   Лишь будущіе дни -- и нашихъ дней
   Они сильнѣй.
   КЛАРА (указывая на улицу). Если бы они видѣли тебя, какъ бы они были подкуплены твоей увѣренностью!
   Мой другъ, ты гордость мнѣ внушилъ,
   Исполнилось съ твоей душой сліянье:
   Въ тебѣ сгораю я,
   Возьми мое лобзанье,
   Возьми его, носи, какъ ясный щитъ,
   Пусть онъ -- сверкающій -- тебя хранитъ.
   Лобзанья искреннѣй, нѣжнѣй
   Никто не вѣдалъ... (Она цѣлуетъ его)
   ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы я самъ себя потерялъ, я снова нашелъ бы себя въ тебѣ: такъ моя сила перешла къ тебѣ въ сердце! Но я такъ твердъ въ своей судьбѣ, что ничто изъ того, что происходитъ теперь, не кажется мнѣ реальнымъ. Я вѣрю въ неожиданное, въ случай, въ неизвѣстное. (Указываетъ на улицу) Пусть кричатъ и кричатъ еще! Они уже готовы раскаяться.

(Волненіе растетъ. Слышны глухіе удары въ дверь внизу. Стекла въ окнахъ разбиты)

   ЭРЕНЬЕНЪ. Если они будутъ стучать, я отворю имъ.
   КЛАРА. Это было бы безуміемъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Въ иныя минуты одно мое присутствіе было уже побѣдой! Никогда я не отталкивалъ ихъ, когда они стучались въ мою дверь.
  

Эреньенъ бѣжитъ къ окну, оттолкнувъ Клару, которая хотѣла его удержать. Онъ отворяетъ окно и стоитъ передъ нимъ, скрестивъ руки. Шумъ стихаетъ и смѣняется молчаніемъ. Внезапно, издалека, доносятся другіе крики: "Долой правительство! Долой провокаторовъ! Да здравствуетъ Эреньенъ!"

  
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Вотъ настоящій народъ. Это онъ привѣтствовалъ меня на Старомъ Рынкѣ! Мое сердце меня не обмануло. Когда я былъ еще глухъ, онъ уже слышалъ.

(Волненіе. Толкотня. Противорѣчивые возгласы. Потомъ постепенно все стихаетъ)

  
   КЛАРА (у окна). Ле-Брэ хочетъ говорить. Слушай.
   ЭРЕНЬЕНЪ (нетерпѣливо). Я самъ хочу говорить.
   ЛЕ-БРЭ (на улицѣ). Эреньенъ былъ искрененъ и правъ. (Ропотъ) Вотъ васъ тутъ человѣкъ пятьсотъ, и вы освистываете его, а между тѣмъ среди васъ нѣтъ ни одного, кому бы онъ не помогалъ. (Ропотъ) Меня онъ вырвалъ изъ когтей консульскихъ судей. Въ прошломъ году онъ сражался, чтобы выручить Эно. А вы всѣ? Въ страшные дни стачки, когда вамъ угрожалъ голодъ, онъ спасъ васъ, онъ васъ...
   ЭРЕНЬЕНЪ (нетерпѣливо). Я не нуждаюсь въ защитѣ. (Говоритъ на улицу, обращаясь къ Ле-Брэ) Я хочу взять этотъ народъ; я не хочу, чтобы мнѣ его давали.
   ТОЛПА.-- Дайте ему говорить.
   -- Долой! Смерть! -- это предатель!
   -- Дайте ему говорить.
   -- Смерть! Долой! -- это измѣнникъ!
   -- Не шумите!

(Тишина)

  
   ЭНО (на улицѣ). Я -- Шарль Эно -- я не довѣрялъ Жаку Эреньену. Онъ мнѣ казался двуличнымъ человѣкомъ: я его отвергалъ, какъ вы всѣ... Теперь я раскаиваюсь въ этомъ.
   ТОЛПА (перебивая другъ друга) -- Да здравствуетъ Эреньенъ! -- смерть! Долой!
   ЭНО. Правительство послало къ намъ подстрекателей. Я замѣтилъ ихъ вчера на собраніи Стараго Рынка. Они совѣтовали разнымъ бездѣльникамъ пойти убить Эреньена, разушить его домъ и придать этому видъ народной мести.
   ТОЛПА.-- Смерть правительству!
   -- Да здравствуетъ народъ Оппидоманьскій!
   -- Да здравствуетъ Эреньенъ!
   ЭНО. Эреньенъ намъ необходимъ.
   ТОЛПА.-- Зачѣмъ онъ взялъ на себя такое подозрительное порученіе?
   -- Почему онъ покинулъ ваши собранія?
   -- Это -- деспотъ.
   -- Это -- мученикъ.
   -- Пусть защищаетъ себя!
   -- Молчите!
   -- Пусть онъ проститъ насъ!
   ЭРЕНЬЕНЪ. Проститъ васъ, да; потому что такой человѣкъ, какъ я, не долженъ возбуждать сомнѣній; потому что правительство Оппидомани обманываетъ такъ же легко, какъ легко я дышу. Кусокъ за кускомъ обваливается фасадъ его власти; клочки мантіи его могущества слетѣли съ его плечъ. Оно призвало меня сшить эти клочки. Оно послало меня на Авентинъ съ задней мыслью или завладѣть мною, или погубить меня. Миссія была трудна, опасна, соблазнительна. Я расквитался съ этимъ, какъ съ долгомъ. И вотъ я не погибъ для васъ и не взятъ имъ въ плѣнъ. Я былъ и остаюсь свободнымъ; я посвящаю, какъ всегда, всѣ мои силы на служеніе моей высшей идеѣ. (Нѣсколько апплодисментовъ) Я слышалъ только-что крики: Измѣнникъ! Измѣнникъ! (Оборачивается и беретъ со стола пачку бумагъ) "Измѣнникъ", -- чего только не дѣлали, чтобы я сталъ имъ! (Размахиваетъ пачкой бумагъ) Въ этой пачкѣ писемъ мнѣ обѣщаютъ все, что можетъ предложить низость отступнику и подлость измѣннику. Я отдаю вамъ эти письма, чтобы вы могли коснуться пальцами цинизма, коварства, вѣроломства, низости и слѣпоты правительства. Всѣ они сопровождались настойчивыми хлопотами, всѣ были прологомъ къ самымъ горячимъ домогательствамъ, во всѣхъ заключалась лишь тѣнь того вѣроломства, которое разоблачали ихъ личные переговоры. То, что не смѣли писать, говорили; то, что не смѣли запечатлѣть на бумагѣ, повѣряли словамъ; намекали на то, что не смѣли высказать открыто. Послѣ каждой неудачи возобновляли попытку; на отказъ отвѣчали болѣе щедрыми предложеніями. Наконецъ, потеряли всякую гордость. Стоило мнѣ сдѣлать одинъ только жестъ, открыть вотъ эту руку, и я захватилъ бы все могущество и въ одномъ себѣ олицетворилъ бы все прошлое. Ахъ! Я самъ любуюсь собою, когда думаю о томъ, съ какою силой моя рука оставалась сжатой. А теперь читайте сами эти письма. (Онъ бросаетъ ихъ въ толпу) Обсуждайте ихъ, дѣлите ихъ, распространяйте ихъ по всѣмъ угламъ Оппидомани. Въ нихъ обнаруживается полное разложеніе правительства. Вы поймете все. Что касается меня, то я пришелъ къ безумному рѣшенію -- себя обезоружить,-- и въ этомъ я вижу спасенье для себя; охотно и радостно я готовъ навсегда пасть въ глазахъ консуловъ; я наношу имъ оскорбленье, которое не прощаютъ, и отдаю себя на вашъ судъ. Отнынѣ вы будете отвѣчать за мою голову. (Восторженные крики) Меня могутъ поразить со всѣхъ сторонъ. Развѣ я не блестящая мишень, въ которую цѣлятся всѣ стрѣлки? Клянитесь же мнѣ, какую бы клевету ни распространяли обо мнѣ, какую бы басню, безумную или правдоподобную, ни выдумали про меня, клянитесь мнѣ слѣдовать за мной съ закрытыми глазами и яснымъ сердцемъ. (Клянутся, апплодируютъ) Мы должны радоваться и гордиться тѣмъ, что мы принадлежимъ другъ другу, что мы одинаково ненавидимъ, любимъ и думаемъ. (Крики одобренія) Я буду вашей душой, а вы моими руками. И вмѣстѣ мы одержимъ такія великолѣпныя побѣды, что люди, увидѣвъ ихъ, благодаря намъ, живыми и сіяющими, сдѣлаютъ своей эрой день нашей побѣды! (Одобренія; наступаетъ тишина; Эреньенъ продолжаетъ) А теперь я прошу Викентія Ле-Брэ и Шарля Эно присоединиться ко мнѣ. Я хочу, чтобы между нами не было никакихъ недомолвокъ. (Новыя одобренія. Эреньенъ обертывается и подходитъ къ Кларѣ, которая цѣлуетъ его) Теперь ты видишь, что никогда не нужно отчаиваться въ народѣ! (Помолчавъ) Скажи нашему развѣдчику при Ордэнѣ, чтобы онъ вошелъ,-- сейчасъ же.

(Эно и Ле-Брэ входятъ. Клара выходитъ)

  
   ЛЕ-БРЭ. Это побѣда!
   ЭНО. О, вы настоящій учитель. Когда я выступаю противъ васъ, я чувствую себя безсильнымъ; я становлюсь сильнѣе въ тысячу разъ, когда мы вмѣстѣ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! На этотъ разъ, по крайней мѣрѣ, наше старое правительство, кажется, окончательно увязло въ своей грязи. (Садится) Несмотря на всѣ свои обѣщанія и клятвы, оно не помогло еще ни одной семьѣ революціонеровъ. Оно поручило нашимъ исполнять самыя опасныя дѣла -- приготовленіе пороха и взрывчатыхъ веществъ. Непріятельскія бомбы падали на ихъ работу. Составили списки подозрительныхъ: у каждаго изъ военныхъ начальниковъ свой списокъ.
   ЛЕ-БРЭ. Вы, вѣроятно, раскаиваетесь въ вашемъ поступкѣ на Авентинѣ?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Полноте! (Внезапно обращаясь къ Эно) Знаешь ли, Шарль Эно, что я прицумалъ въ то время, когда ты направлялъ противъ меня это мятежное движеніе?
   ЭНО. Учитель, вѣрьте, что во всемъ этомъ моя роль...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Не извиняйся, не прерывай меня, развѣ я не забылъ всего? Да, поверхъ головъ и тысячи рукъ мятежа, побѣжденнаго сегодня, я осуществлялъ самую смѣлую мечту моей жизни, единственную, для которой я живу. (Внезапно поднявшись) Не далѣе, какъ черезъ три дня, врагъ мирно войдетъ въ Оппидомань, и мы его примемъ.
   ЭНО. Это невозможно.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Лица изъ среды правительства непрестанно искушали меня. Я терпѣливо спорилъ съ ними, разспрашивая ихъ, обманывая, требуя гарантій и довѣрія; поочередно то давая, то снова отнимая у нихъ надежду, вывѣдывая ихъ секреты, противопоставляя ихъ старческой тактикѣ мою быстроту и мою злобу. Я дерзко, безумно забавлялся ими -- и теперь я знаю лучше, чѣмъ кто-либо, особенно лучше ихъ самихъ, какъ неизбѣжна и близка ихъ гибель. Ихъ казна? Она опустошена. Ихъ запасы? Истощены. Ихъ житницы? Разграблены. Болѣе нѣтъ хлѣба, чтобы выдержать осаду; нѣтъ денегъ, чтобы защищаться. Спрашивается, на какія безумія, на какія растраты, на какія оргіи ушли общественныя деньги и провіантъ. Каждый обвиняетъ всѣхъ. Армія? Третьяго дня пять батальоновъ отказались идти. Рѣшили казнить зачинщиковъ. Приводятъ на мѣсто казни: ни одинъ солдатъ не хочетъ убивать; они еще живы. (Радостные крики на улицѣ: "Да здравствуетъ Эреньенъ!") Консулы ссорятся въ совѣтѣ. Одинъ предлагаетъ планъ, сосѣдъ его отвергаетъ, излагаетъ свой и желаетъ, чтобы его приняли. Уже восемь дней министры обдумываютъ планъ общей вылазки черезъ Римскія Ворота; они готовы поставить его на голосованіе: никто изъ консуловъ не становится во главѣ полка. Каждый правитель присылалъ мнѣ своего развѣдчика: эти старики даже между собой не могутъ столковаться. Они похожи на несчастныхъ совъ въ клѣткѣ, въ которой перевернули насѣсти. Они горячатся, кричатъ и не замѣчаютъ пожара, который пылаетъ вокругъ. Всѣ неловкости, ошибки и преступленія они сваливаютъ другъ на друга. Они боятся быть отвѣтственными. Девизомъ ихъ управленія становится вопросъ -- что дѣлать?
   КЛАРА (входя). Развѣдчикъ пришелъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Пусть войдетъ. (Обращаясь къ Эно и Ле-Брэ) Я показалъ вамъ положеніе вещей здѣсь, у насъ, въ городѣ; сейчасъ вы увидите, что дѣлается тамъ, у непріятеля. Послѣ этого вы поймете, что война больше невозможна. (Представляетъ развѣдчика) Вотъ одинъ изъ тѣхъ, въ которыхъ я увѣренъ. Онъ знаетъ больше, чѣмъ мы всѣ о настроеніи обѣихъ армій. (Развѣдчику) Разскажите имъ все, что узнали.

(Эреньенъ ходитъ по комнатѣ взадъ и впередъ)

  
   РАЗВѢДЧИКЪ. Въ прошлый вторникъ, ночью, мой братъ былъ посланъ на развѣдки на аванпосты. Онъ отошелъ очень далеко, чтобы узнать, не разрушился ли окопъ, который мы бомбардировали, и не помѣшаетъ ли онъ общей вылазкѣ черезъ Римскія Ворота.
   ЭРЕНЬЕНЪ (прерывая). Это та вылазка, о которой я вамъ говорилъ.
   РАЗВѢДЧИКЪ (продолжаетъ). Неожиданно его спрашиваетъ въ темнотѣ чей-то тихій голосъ, какъ бы опасаясь испугать и заставить убѣжать. Обмѣнялись нѣсколькими мимолетными, дружескими словами. Его спросили, правда ли, что въ Оппидомани не осталось людей съ характеромъ, которымъ не надоѣла бы война окончательно.
   ЭРЕНЬЕНЪ (живо). Это происходило два дня тому назадъ, а съ тѣхъ поръ подобныя бесѣды повторяются все чаще и чаще.
   РАЗВѢДЧИКЪ. Мой братъ отвѣчалъ, что Оппидомань защищается, что возмущеніе противъ истребленія народа должно исходить не отъ побѣжденныхъ, а отъ побѣдителей. Другіе встрѣтившіеся солдаты сказали, что осаждающіе устали, что бѣглецовъ не сочтешь, что нарушеніе дисциплины обнаруживается ежедневно, что нѣтъ больше арміи, что вынуждены будутъ отказаться отъ осады, если ужасная эпидемія, которая опустошаетъ войска, не прекратится. Хотятъ союза всѣхъ бѣдствій противъ всѣхъ властей.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Ну кто, послѣ такого подтвержденія человѣческой солидарности, осмѣлился бы сказать, что сознаніе остается коснымъ.
   О, этотъ трепетъ нежданныхъ признаній
   Въ черный страшный часъ ночной,
   Въ ужасѣ битвъ и стенаній!
   О, этотъ шопотъ души
   Прозрѣвшей отнынѣ!
   Этимъ тайнамъ внимали невольно
   Лишь ясныя звѣзды въ небесной пустынѣ!
   ЭНО. Право, я удивляюсь вамъ! По малѣйшему лучу свѣта, который упадетъ на васъ изъ двери, вы готовы заключить, что тамъ -- огромное солнце. Съ тѣхъ поръ, какъ началась осада Оппидомани, прошелъ ли хоть одинъ день безъ того, чтобы противъ васъ не строили козней? Кто вамъ ручается за искренность этихъ солдатъ? Кто вамъ сказалъ, что Оппидомань откроетъ ворота хотя бы и безоружному врагу? Вы всему вѣрите слѣпо. Сила, влекущая васъ, настолько же безумна, насколько пламенна.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одно несомнѣнно: необходимо помогать обстоятельствамъ и отдаться во власть великой надеждѣ, которая нынѣ проходитъ черезъ міръ.
   ЭНО. Такъ вы думаете, что врагъ откажется отъ побѣды и заключитъ невыгодный для себя миръ?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Вы разсуждаете, ничего не зная. Бродяги и крестьяне, которыхъ въ началѣ осады выбросили въ деревню и которые живутъ Богъ знаетъ какъ, между осаждающими и нами, представляли мнѣ свѣдѣнія изо дня въ день. Ордэнъ подтверждаетъ ихъ донесенія, и я провѣрялъ все. Бомбардировка должна была прекратиться. Эпидемія истребляетъ войско: двадцать тысячъ человѣкъ умерло; всѣ рвы траншей до края наполнены трупами. Одного генерала убилъ солдатъ, внезапно сошедшій съ ума. Подчиненные соединились между собою, чтобы разрушать осадныя работы. Заклепываютъ пушки; бросаютъ въ рѣку пули и порохъ. Нищета, скорбь, тоска, плачъ, гнѣвъ, всемірный ужасъ рождаютъ, наконецъ, эти надежды на согласіе, эти искренніе, братскіе крики. Сами обстоятельства содѣйствуютъ намъ.
   ЛЕ-БРЭ. Вы удивительный! Васъ считали сраженнымъ, а вы больше, чѣмъ когда-либо, приблизились къ великому дѣлу.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Это оттого, что я имѣю вѣру, вѣру, способную сообщиться цѣлому міру. Я вижу себя въ другихъ, я въ другихъ себя чувствую, я во многихъ повторяю себя; я имъ уподобляюсь. Армія Оппидомани принадлежитъ мнѣ; армія вражеская принадлежитъ Ордэну, моему ученику и стороннику. Мы оба работали съ увлеченіемъ. Что за дѣло до прежней мудрости, умѣренной, систематической, записанной въ книгахъ! Она участвовала въ дѣлѣ малаго милосердія вчерашняго дня; сегодня -- дѣло моего милосердія. (Развѣдчику) Иди, скажи тѣмъ, кто сегодня вечеромъ пойдетъ на аванпосты, что я буду съ ними. Ты предупредишь Ордэна.

(Восторженные крики на улицѣ. Солдатъ уходитъ)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно и Ле-Брэ). Вы пойдите со мной? Не правда ли? Говорите скорѣй!
   ЛЕ-БРЭ. Конечно.
   ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно). А вы?
   ЭНО. До тѣхъ поръ, пока живы начальники, они будутъ имѣть возможность вредить. Пока у нихъ оружіе, они будутъ убивать. Они явятся реакціей, которая пойдетъ по пятамъ за вашей побѣдой. Прежде всего необходимо уничтожить ихъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Они будутъ прошлымъ, они будутъ безсильными и ничтожными. Итакъ, вы идете со мной?
   ЭНО. Нѣтъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Хорошо. Великія дѣла мы совершимъ безъ васъ.

(Снова радостные крики на улицѣ. Эреньенъ наклоняется въ окно и принимаетъ привѣтствія)

  
   ЛЕ-БРЭ. Онъ всегда меня удивляетъ. Онъ видитъ препятствія, какъ ты и я. На какое чудо разсчитываетъ онъ, чтобы ихъ побѣдить? И какъ онъ увлекаетъ васъ въ вихрь его бури?
   ЭНО. У этого человѣка какая-то непонятная сила жизни. (Послѣ паузы) Я все-таки пойду съ нимъ.
  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Разоренный домъ. Ночью, на аванпостахъ. Съ одной стороны холмы и траншеи; съ другой -- отдаленныя окрестности Оппидомани, полуосвѣщенныя. Ле-Брэ сидитъ на грудѣ камней; передъ нимъ -- непріятельскій офицеръ и солдаты. Появляются молчаливыя группы.

  
   ЛЕ-БРЭ. Въ Оппидомани правители, судьи, богатые горожане -- всѣ во власти народа. Они не подозрѣваютъ объ ихъ близкомъ пораженіи и думаютъ, что они еще управляютъ. Но то, чего желаетъ Эреньенъ, исполнится.
   ОФИЦЕРЪ. У насъ не осмѣливаются больше наказывать. Всѣ связи, соединявшія насъ съ нашими начальниками и предводителями, порваны. Мы -- подчиненные и ничтожные -- мы стали хозяевами. Подумать только, что послѣ двадцати мѣсяцевъ войны, послѣ завоеванія шести провинцій, послѣ взятія десяти крѣпостей, мы -- безсильные, терпимъ неудачу передъ вашей безумной столицей.
   ЛЕ-БРЭ. Ордэнъ придетъ?
   ОФИЦЕРЪ. Я его жду.
   ЛЕ-БРЭ. Я съ нетерпѣніемъ жду его. Я не знакомъ съ нимъ.
   ОФИЦЕРЪ. Ему пятьдесятъ лѣтъ, онъ простой капитанъ. Въ часы мрачныхъ и суровыхъ зимнихъ вечеровъ нашей холодной страны, среди сѣрой и снѣжной скуки маленькаго городка, гдѣ былъ только гарнизонъ, онъ склонилъ меня къ своимъ замысламъ и къ своей вѣрѣ. Онъ садился у меня, по ночамъ, у камина при свѣтѣ лампы; мы спорили. Труды Эреньена просвѣтили его; они были и моимъ свѣтомъ. Ордэнъ мнѣ ихъ объяснялъ, комментировалъ съ такою искренней убѣжденностью, что ничто мнѣ не казалось болѣе яснымъ въ мысляхъ и сужденіяхъ человѣческихъ. Ахъ! Эти безсонныя ночи, дружескія и пылкія! Вы всѣ, вы, граждане Оппидомани, никогда не поймете, какія чудеса можетъ произвести одна книга въ серьезныхъ душахъ, обманутыхъ и глубокихъ,-- тамъ, въ этихъ мрачныхъ и пустынныхъ странахъ.

(Появляются Ордэнъ и Эреньенъ почти въ одно и то же время, съ разныхъ сторонъ; ихъ сопровождаютъ офицеры и солдаты)

  
   ОРДЭНЪ. Я пришелъ къ вамъ и горжусь тѣмъ, что могу познакомиться. Нѣтъ ни одной идеи, которая не была бы у насъ общей.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Но вашимъ письмамъ я чувствовалъ, что могъ бы всецѣло положиться на васъ. Мы оба рискуемъ жизнью, оба любимъ другъ друга въ одной и той же идеѣ, глубокой и прекрасной.
   Мы не боимся вражескихъ клеветъ,
   И въ гордыхъ душахъ нѣтъ сомнѣнья,
   Мы день предчувствуемъ свершенья,
   Возврата нѣтъ
   И будемъ смѣлы, будемъ ясны,--
   О, наши планы такъ прекрасны!--
   Другъ другу руку подадимъ
   И два народа примиримъ,
   И совершимъ добро мятежными руками...
   ОРДЭНЪ. Моя душа болѣе спокойна и ясна, чѣмъ наканунѣ сраженія. Всѣ слова, которыя оправдываютъ нашъ союзъ, уже прозвучали въ вѣкахъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы нужны были чудеса, они совершились бы сегодня. Воздухъ, которымъ дышатъ; горизонты, на которые смотрятъ; лихорадка, что стучитъ у насъ въ вискахъ; весь этотъ пожаръ, въ которомъ каждый изъ насъ не болѣе, какъ пламя,-- все это предсказываетъ новую справедливость.
   ОРДЭНЪ. Моя пропаганда не прекращалась. Прежде я велъ ее въ глубокой тайнѣ. Потомъ надзоръ до того ослабъ, что моя осторожность оказалась излишней. Съ тѣхъ поръ, какъ маршалъ Арменцъ, который былъ, въ сущности, единственнымъ начальникомъ, подвергся опалѣ, наша армія болѣе не существуетъ. Не зная ничего точно, наши солдаты предугадываютъ, что замышляется. Одинъ приказъ,-- и всѣ уйдутъ къ Оппидомани счастливые, довѣрчивые и братски настроенные. Большинство погибшихъ генераловъ замѣнено офицерами, изъ которыхъ нѣкоторые -- наши друзья. Только старики-начальники кажутся мнѣ безнадежными. Они могутъ быть опасны, если мы не станемъ дѣйствовать немедленно, быстро, завтра.
   ЭНО. Какъ завтра? Но время на подготовку...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нужно дѣйствовать съ быстротою молніи.
   ЭНО. Но я думаю, необходимо, чтобы Оппидомань какъ можно скорѣе узнала то, чего мы хотимъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Она угадываетъ. Завтра узнаетъ.
   ЭНО. Но нельзя же двигать тысячами людей, нельзя открывать воротъ города, не принявъ мѣръ и не обезпечивъ себѣ успѣха.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Всѣ мѣры приняты; всѣ гарантіи у меня въ рукахъ; вы одинъ колеблетесь и дрожите, у васъ нѣтъ вѣры, вы боитесь довѣрять.
   ОРДЭНЪ. Вотъ что я предлагаю: завтра, лишь только стемнѣетъ, въ семь часовъ, всѣ присутствующіе здѣсь и всѣ наши друзья дадутъ приказъ ихъ подчиненнымъ идти миролюбиво къ Опиндомани. Въ это время тѣ, кто останется изъ нашихъ начальниковъ, сойдутся, чтобы отпраздновать ихъ первую побѣду. Мой братъ съ тремя батальонами, которые преданы намъ, составятъ стражу вокругъ пиршества. Движеніе полковъ начнется съ востока; они направятся одновременно къ Римскимъ воротамъ и къ Вавилонскимъ; они достигнутъ ихъ черезъ часъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Римскія ворота находятся слишкомъ близко ко дворцу правительства. Первые полки должны войти въ Вавилонскія ворота и разсыпаться по народнымъ кварталамъ. Ахъ! Вы увидите, какой удивительный нашъ народъ, какъ онъ приметъ васъ, будетъ привѣтствовать, раскроетъ свою душу, бурную и великолѣпную. На пути у васъ будутъ двѣ казармы; изъ нихъ солдаты присоединятся къ вашимъ, и вы будете въ центрѣ города, когда правительство будетъ еще глухо и сонно. Тогда только вы подойдете къ Римскимъ воротамъ. Безуміе нашихъ правителей и ихъ приверженцевъ поможетъ намъ. Только пятьсотъ консульскихъ стражниковъ останутся имъ вѣрны. Всѣ другіе полки, расквартированные во дворцѣ, примутъ васъ съ восторгомъ. Если между стражей и нами произойдетъ схватка, предоставьте нашимъ уладить это дѣло. Оставайтесь внѣ всякихъ столкновеній. Вы не должны произвести вы одного выстрѣла.
   ОРДЭНЪ. Мы добросовѣстно исполнимъ все, что вы совѣтуете.
   ЭРИНЬЕНЪ. Только вы, какъ побѣдители, можете осуществить нашу мечту. Революціи всегда начинаются отказами отъ привиллегій: вы откажитесь отъ побѣды.
   ОФИЦЕРЪ. Войны хотѣлъ только одинъ нашъ король.
   ЭНО. Ахъ, конечно, ваше нападеніе было незаконно, начало вашихъ военныхъ дѣйствій...
   ОРДЭНЪ (перебивая). Послѣдній разъ намѣтимъ роли. Мой братъ позаботится о нашихъ начальникахъ. Въ восемь часовъ три тысячи человѣкъ проникнутъ въ Вавилонскія ворота. Римскія ворота откроются потомъ, чтобы пропустить другіе батальоны. Ни трубъ, ни знаменъ; ни одного выстрѣла, ни одной пѣсни. Вступленіе произойдетъ внезапно, мирно и молчаливо. Не правда ли?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Прекрасно. Остальное касается насъ. Оппидомань готова; она васъ ждетъ. Въ одинъ часъ вы займете весь городъ. А теперь разойдемся; пусть у насъ не будетъ времени для возраженій... Они мѣшаютъ энергіи, они волнуютъ. Наша единственная тактика -- быстрота и отвага. Итакъ, до завтра -- тамъ!

(Жмутъ другъ другу руки; расходятся. Ордэнъ и Эреньенъ обнимаются)

  

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Комната Эреньена. Та же декорація, что во второмъ и третьемъ актахъ. Ребенокъ играетъ. Клара -- въ тревогѣ -- не отходитъ отъ окна.

  
   РЕБЕНОКЪ. Какой костюмъ надѣть на Полишинеля?
   КЛАРА. Самый красивый.
   РЕБЕНОКЪ. Сегодня праздникъ? Правда?
   КЛАРА. Сегодня прекраснѣйшій изъ праздниковъ.
   РЕБЕНОКЪ. Сегодня -- Рождество?
   КЛАРА. Нѣтъ, это -- свѣтлый праздникъ, воистину свѣтлый праздникъ! Его впервые празднуетъ міръ.
   РЕБЕНОКЪ. Мнѣ можно идти туда, на праздникъ?
   КЛАРА. Это праздникъ для большихъ; дѣти его не понимаютъ.
   РЕБЕНОКЪ. Ты мнѣ скажи, что это такое.
   КЛАРА. Ты узнаешь когда-нибудь. И ты будешь говорить, что его устроилъ твой отецъ, твой родной отецъ.
   РЕБЕНОКЪ. Тамъ будетъ много знаменъ?
   КЛАРА. Много.
   РЕБЕНОКЪ. Тогда почему же ты говоришь, что я не пойму? Когда бываютъ знамена, я всегда понимаю.
   КЛАРА (въ окно). Наконецъ-то!

(Эреньенъ входитъ. Одежда его въ безпорядкѣ. Клара спѣшитъ къ нему)

  
   ЭРЕНЬЕНЪ (съ волненіемъ ее обнимаетъ). Ты всѣ знаешь?
   КЛАРА. Я ничего не знаю, но я угадываю. Говори.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Никогда планы не осуществляются такъ, какъ ихъ задумали. Я былъ убѣжденъ, что ни одинъ изъ нашихъ начальниковъ не можетъ появиться въ Вавилонскихъ воротахъ: они никогда не бываютъ тамъ. Вчера вечеромъ тамъ оказались самые главные. Увидавъ вошедшую непріятельскую армію, они рѣшили, что это безуміе. Это не были нападающіе: движеніе полковъ, отсутствіе команды, отсутствіе организаціи доказывали это. Это не были парламентеры: ихъ было слишкомъ много.
   Когда войска приблизились на сто шаговъ, можно было видѣть, какъ солдаты бросаютъ оружіе, а иные поднимаютъ кверху приклады. Нѣкоторые изъ нашихъ тотчасъ же побѣжали и открыли ворота. Наши начальники бѣсновались, ругались, кричали -- всѣ въ одинъ голосъ: никто не хотѣлъ слушать ни ихъ оскорбленій, ни ихъ приказаній. Всѣ предчувствія, которыя они испытывали, всѣ опасенія отпаденія, неповиновенія, которыхъ они не осмѣливались признавать, продолжали ихъ волновать, мучить, терзать. Съ быстротою молніи они поняли все. Ихъ окружили. Трое изъ нихъ убили себя: это были герои. Они видѣли, какъ непріятель входилъ въ Оппидомань. Они думали о пораженіи, о позорѣ послѣдняго униженія. Нѣкоторые плакали. Наши граждане спѣшили заключить въ объятія осаждавшихъ. Жали другъ другу руки, обнимались. Неожиданная радость наэлектризовала душу всѣхъ. Бросаютъ сабли, ранцы, патроны. Враги, у которыхъ фляги были полны, предлагаютъ выпить. И волна, все еще прибывающая, разливается уже по городу, на Площадь Народовъ, гдѣ еще оставались наши начальники, блѣдные, нѣмые, неувѣренные. Ле-Брэ крикнулъ на ухо одному изъ командировъ: "Конецъ войнѣ! Нѣтъ ни побѣды, ни пораженія, это праздникъ." Тогда этотъ негодяй принялся ругаться, бѣшеный отъ гнѣва, онъ наудачу махалъ саблей и ранилъ свою лошадь. Двое изъ его сосѣдей, пользуясь замѣшательствомъ, удрали. Они направились къ властямъ: можетъ быть, они организуютъ нѣкоторое сопротивленіе и консульская гвардія поможетъ имъ. Я уже видѣлъ: здѣсь мелькаютъ ихъ зеленые мундиры.
   КЛАРА. А непріятельскіе генералы?
   ЭРЕНЬЕНЪ. О, тѣ -- въ плѣну у своей арміи. Вчера, убѣдившись, что побѣги и болѣзни уничтожили половину арміи, они рѣшились на безумный поступокъ, N рѣшились предпринять послѣдній штурмъ. Солдаты отказались идти; раздалось нѣсколько выстрѣловъ въ начальниковъ. Это былъ конецъ.
   КЛАРА. Я слышала, какъ отряды входили въ Оппидомань; можно было подумать, что это шумитъ океанъ. Никогда я такъ не волновалась и никогда не была такъ счастлива.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Теперь въ нашемъ распоряженіи двадцать тысячъ человѣкъ. На площадяхъ ставятъ столы. Всѣ, кто наготовилъ въ погребахъ запасы на время осады, раздаютъ ихъ теперь народу. Эно говорилъ: "Никогда Оппидомань не унизится до того, чтобы принимать своихъ враговъ; никогда Оппидомань не позволитъ имъ бродить по ея улицамъ и площадямъ; никогда не уничтожатся предразсудки оскорбленной Оппидомани". Такъ разсуждаютъ въ обыкновенные дни, но не сегодня! Такое смятеніе царствуетъ въ умахъ, застигнутыхъ врасплохъ, что можно было бы основать новыя религіи и огласить неизвѣстныя вѣроученія. Посмотри, на высотахъ горитъ Капитолій! Жгутъ морскія и артиллерійскія казармы. Къ вечеру будутъ дѣлить всѣ запасы оружія и провіанта. Во время осады совершили правосудіе надъ биржами и балками. Пора совершить справедливый судъ надъ основною несправедливостью, надъ войною: ея срокъ насталъ! Съ нею одной исчезнутъ всѣ другія: ненависть деревень противъ городовъ, нищеты противъ золота, слабости противъ силы. Организованное зло поражено въ самое сердце. (На улицѣ слышны крики "ура!") Слушай: это поетъ и безумствуетъ всемірный праздникъ человѣчества.

(Клара и Эреньенъ приближаются къ окну и долго обнимаются. Вдругъ Эреньенъ поспѣшно освобождается)

   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка; я пришелъ за нимъ, чтобы показать ему мое дѣло.
   КЛАРА. Ребенка? Но онъ не понимаетъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Все-таки одѣнь. Я ему скажу предъ лицомъ стараго умирающаго міра такія слова, которыхъ онъ не забудетъ никогда. Одѣнь его. Я хочу повести его туда.
   КЛАРА. А я?
   ЭРЕНЬЕНЪ. За тобой зайдетъ твой братъ, Эно.
   КЛАРА. Почему намъ не идти вмѣстѣ?
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка, говорю тебѣ,-- и поскорѣе...
  

Клара выходитъ. Эреньенъ осматриваетъ свое бюро, кладетъ нѣсколько пакетовъ въ карманъ, потомъ опирается на окно, откуда онъ говорилъ народу.

  
   ЭРЕНЬЕНЪ.
   О, жизнь жестокая -- вся въ блескѣ, въ мятежѣ!
   Тебя я пережилъ, тебя перестрадалъ,--
   Отнынѣ отдыхъ я на славномъ рубежѣ
   Себѣ снискалъ.
   Надъ міромъ мной одержана побѣда: я -- великъ;
   Такъ отъ руки моей покорно міръ поникъ.
   И странно думать мнѣ, что жилъ въ поляхъ крестьянинъ,
   Родилъ ребенка -- то былъ я,--
   И вотъ законъ поверженный израненъ,
   На немъ лежитъ рука моя;
   Я горло пальцами сдавилъ,
   И зубы жадные въ него вонзилъ.
   Такъ гордость древнюю кровавой власти,
   Въ порывѣ страсти,
   Я наземь повалилъ.
   Деревни, фермы и лачуги
   Всѣ гибнутъ, всѣ умрутъ.
   А въ городахъ всеобщій трудъ
   Влечется къ близкому паденью,-- и недуги
   Его снѣдаютъ; золото, грабежъ, развратъ
   Всѣ воютъ вмѣстѣ; громоздятъ
   Въ борьбѣ безобразной холмы насилій;
   Инстинкты борются среди слѣпыхъ усилій
   На замкнутыхъ поляхъ --
   Въ домахъ,
   Гдѣ царствуетъ рулетка, биржа, страсть,--
   И страшная чудовищная власть
   Находитъ яства тамъ, гдѣ грязь во тьмѣ гніетъ,
   Тучнѣетъ власть въ грѣхѣ и жадно мерзость пьетъ.
   И былъ я молніей: окно я освѣтилъ,
   Откуда люди всѣ смотрѣли въ міръ небесный;
   И не разсудокъ мной руководилъ,
   А даръ любви безумный и чудесный:
   Я цѣлый міръ съ собой отождествилъ,
   И человѣческій союзъ
   Отъ каторжныхъ тюремныхъ узъ
   Освободилъ.
   Я наземь старую низвергъ Оппидомань --
   -- Обманы, хартіи, и милости, и дань.--
   Оппидомань воздвигнется для новыхъ дней,
   Что молніи ударами куютъ.
   Оппидомань -- моя, какъ даръ предназначенья;
   Она слѣдитъ за мыслью огненной моей;
   Мое безуміе и страсть моя горятъ, растутъ
   Въ очахъ недвижныхъ Провидѣнья.

(Слышны ружейные выстрѣлы)

  
   КЛАРА (изъ своей комнаты). Эреньенъ, солдаты правительства -- на улицѣ.
   ЭРЕНЬЕНЪ (не слыша, продолжаетъ).
   По плану моему я міръ пересоздалъ,
   И жизненныя силы, и толпу людей
   Со дна инстинкта я воззвалъ
   Къ порогу свѣтлому мечты моей.
   КЛАРА (появляясь). Эреньенъ! Эреньенъ! Вооруженные люди окружили домъ. Они убьютъ тебя, если ты выйдешь.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Полно! Одѣнь ребенка.

(Снова ружейный залпъ)

   КЛАРА. Пальба со стороны перекрестка стала слышнѣй.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка.
   КЛАРА. Они караулятъ тебя; они ждутъ тебя; они хотятъ твоей смерти...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Одѣнь ребенка.

(Она идетъ за ребенкомъ; онъ дрожитъ; Клара беретъ его на руки и защищаетъ)

  
   КЛАРА. Другъ мой! Я умоляю тебя: не рискуй; подожди, когда они пройдутъ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Мнѣ некогда ждать. Сегодня я не боюсь ни другихъ, ни самого себя. Я достигъ такой степени человѣческой силы...
   КЛАРА. Тогда иди одинъ и оставь мнѣ малютку.
   ЭРЕНЬЕНЪ (запальчиво). Мнѣ нуженъ ребенокъ. Я хочу, чтобы онъ былъ со мною тамъ.
   КЛАРА. Онъ сейчасъ придетъ... Эно приведетъ его тебѣ.
   ЭРЕНЬЕНЪ. Нужно, чтобы привѣтствовали вмѣстѣ съ отцомъ и его. Давай его! Полно, давай!
   КЛАРА. Я никогда не противилась тебѣ. Я слушалась тебя, какъ служанка, но сегодня я заклинаго тебя...
   ЭРЕНЬЕНЪ. Дай мнѣ его, говорю я тебѣ!..

(Онъ вырываетъ ребенка изъ рукъ Клары, отталкиваетъ ее и убѣгаетъ съ нимъ)

  
   КЛАРА. Другъ мой! Другъ мой! О, это безуміе! Всегда это несчастное и безграничное безуміе! (Трескъ ружейнаго залпа неожиданно ее прерываетъ. Мгновеніе безумной тоски, и она бросается къ окну, свѣшивается въ него и кричитъ) Сынъ мой! Сынъ мой!
  

Потомъ она выбѣгаетъ на улицу. Топотъ удаляющихся лошадей. Смятеніе. Крики. Молчаніе. Наконецъ, кто-то кричитъ, заглушая всѣхъ.

  
   ГОЛОСЪ. Только-что убили Жака Эреньена!
  

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Утро. Площадь Народовъ, имѣющая видъ террасы. Въ глубинѣ видна панорама Оппидомани, подернутая дымомъ пожаровъ.. Направо -- статуя правительства,-- на виду, на голой землѣ. Налѣво -- горитъ дворецъ войны. Горожане украшаютъ окна флагами; проходятъ пьяные; безумные хороводы мчатся черезъ сцену; одна толпа смѣняется другой. Со всѣхъ сторонъ слышно пѣніе. Мальчишки бросаютъ камни въ статую правительства.

  
   НИЩІЙ. Эй, ребята, берегитесь! Вотъ вамъ надерутъ уши.
   МАЛЬЧИШКИ.-- Мы побиваемъ камнями низверженное правительство.
   -- (Бросая камень) Вотъ этотъ въ скипетръ.
   -- Вотъ этотъ въ корону.
   ТОЛПЫ ЛЮДЕЙ (окружаютъ статую и водятъ хороводы).
   Счетъ ведемъ и разъ, и два,
   Будетъ смѣлымъ нашимъ братомъ,
   Кто не хочетъ быть солдатомъ:
   Нынѣ вольности права!
   Воля смѣлая жива.
  
   Счетъ ведемъ и два, и разъ,
   Будетъ смѣлымъ нашимъ братомъ,
   Кто волнуется набатомъ:
   Въ день кровавый, въ красный часъ
   Слышенъ Неба грозный гласъ!
  
   Разъ, два, три -- ведемъ мы счетъ,
   Будетъ смѣлымъ нашимъ братомъ,
   Тотъ, кто врагъ властямъ проклятымъ:
   Прочь привычекъ старыхъ гнетъ!
   За свободу -- всѣ! Впередъ!
  
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Пусть меня повѣсятъ, если я думалъ, что снова увижу Оппидомань!
   ГРУППА НИЩИХЪ.-- Я зарылся въ нору, какъ животное.
   -- Я былъ поперемѣнно на службѣ двухъ партій. Граждане Оппидомани звали меня кротомъ: я ихъ извѣщалъ о планахъ непріятеля; а врагъ думалъ, что я неуловимъ, какъ дымъ: имъ я давалъ свѣдѣнія о дѣлахъ Оппидомани.
   -- Мы дѣлали то же самое. Я дѣйствовалъ на сѣверѣ.
   -- Я -- на западѣ.
   -- И предавая тѣхъ и другихъ, мы, наконецъ, заставили ихъ помириться. (Иронически) Это мы заключили миръ.
   ЦЫГАНЪ. Часто случается, что такъ называемое преступленіе превращается въ добродѣтель. Не правда ли?
   НИЩІЙ. Правда, что Эреньена нѣтъ въ живыхъ?
   ЦЫГАНЪ. Эреньена! Полно, теперь онъ -- господинъ, король... Когда становятся такими большими, не умираютъ.
   НИЩІЙ. Говорятъ, что его убили на порогѣ его дома.
   ЦЫГАНЪ. Кто это?
   НИЩІЙ. Консульскіе солдаты.
   ЦЫГАНЪ. Не можетъ быть.
   НИЩІЙ. Еще бы! Они должны были его ненавидѣть! Никогда еще человѣкъ не совершалъ такого большого дѣла.
   ЦЫГАНЪ. Это не одинъ человѣкъ; это мы всѣ совершили его.
   ПАСТУХЪ. Наконецъ-то, мы будемъ въ состояніи жить!
   ЦЫГАНЪ. Мы! Полноте! Нужно, чтобы земля наша была перепахана до самой глубины: только тогда проникнетъ свѣтъ въ наши погреба.
   Война иль миръ,
   А мы останемся все въ той же нищетѣ.
   Ея не нарушаетъ суета
   Несчастья или счастья.
   Оппидомань свои законы обновляетъ,
   Освобождаетъ отъ опеки свой народъ;
   И мы одни остались такъ, Богъ знаетъ, до какого дня,
   Бродягами и дикими звѣрями,
   Скупую землю мы съ налета расхищаемъ,
   Какъ вороны, которыхъ гонятъ прочь,
   Пугаютъ съ огородовъ и съ порога хижинъ,
   Въ то время какъ народъ встрѣчаетъ
   Иныхъ свободныхъ птицъ.
   ПАСТУХЪ. Вы говорите такъ, какъ будто правительство существуетъ еще. Деревни возродятся; города должны очиститься.
   ЦЫГАНЪ. Прекрасно! Однако, все на свѣтѣ путь ко всему. Завтрашній день всегда будетъ недоволенъ нынѣшнимъ. (Черезъ сцену проходитъ группа пьяныхъ женщинъ съ факелами. Они кричатъ: "Къ церквамъ! Къ церквамъ! Мы сожжемъ Господа!" Нищему) Посмотрите, вотъ наши союзницы! Когда вы рѣшитесь быть мужчинами, вы придете за мной, какъ другіе шли за Эреньеномъ.

(Онъ уходитъ)

  
   ГРУППА РАБОЧИХЪ (воздвигаютъ эстраду, чтобы положить тамъ трупъ Эреньена. Приносятъ черное сукно) -- это такое несчастье, какого еще никогда не бывало.
   -- Онъ получилъ двѣ пули въ лобъ.
   -- Его сынъ убитъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Какіе-то гвардейцы были убійцами. Они скрылись. Можетъ быть, никогда не узнаютъ негоднаго труса, который убилъ нашего трибуна.
   -- Сражались у входа во дворецъ правительства. Оставался какой-нибудь часъ, чтобы выгнать консульскія войска. Эреньенъ былъ уже мертвъ.
   НИЩІЙ. Говорятъ, это дѣло Эно.
   РАБОЧІЙ. Ты самъ не знаешь, что ты говоришь! Эно! Онъ теперь въ большемъ еще отчаяніи, чѣмъ мы.
   НИЩІЙ. Онъ былъ его врагомъ.
   РАБОЧІЙ. Молчи. Каждый зубъ твоей челюсти лжетъ.
   НИЩІЙ. Я повторяю то, что мнѣ говорили.
   РАБОЧІЙ. Вотъ такіе люди, какъ ты, распространяютъ гнусныя сплетни.

(Непріятельскіе солдаты и солдаты Оппидомани проходятъ подъ руку, толпятся на террасѣ и ступеняхъ)

  
   ТОЛПА.-- Будетъ празднество?
   -- Почему же нѣтъ? Новые правители Оппидомани велѣли его устроить.
   -- При жизни никогда Эреньенъ не казался такимъ великимъ.
   ГРУППА ПРОХОЖИХЪ.-- Его тѣло торжественно носятъ по всему городу.
   -- Я видѣлъ, какъ его тѣло несли по Мраморному Перекрестку. Красная рана зіяла на его лицѣ.
   -- Я видѣлъ тѣло на мосту у Порта;
   И матери простерли руки,
   Дѣтей къ нему протягивали свѣтлыхъ.
   И все, что жизнь даетъ
   Счастливаго и молодого,
   Надъ нимъ парило,
   Склонялося надъ трупомъ...
   -- Такъ тѣло слѣдуетъ -- увѣнчано цвѣтами;
   Его пожаромъ обвиваетъ красный саванъ;
   Порывъ любви, морскимъ волнамъ подобный,
   Подъемлетъ тѣло
   И держитъ надъ толпою.
   И никогда король; сверкавшій златомъ,
   Убійствами, и битвами, и кровью,
   Такою пышностью огромныхъ похоронъ
   Прославленъ не былъ.
   -- У колоннадъ одинъ юноша приблизился къ носилкамъ, онъ намочилъ свой платокъ въ крови, которая была на щекѣ усопшаго, и медленно, благоговѣйно, какъ будто причащаясь, поднесъ его къ своимъ губамъ.
   РАБОЧІЙ (слушавшій прохожихъ). Тѣло Жака Эреньена будетъ выставлено здѣсь, на этой эстрадѣ, среди толпы, во всей своей славѣ.
   КРЕСТЬЯНИНЪ. Пусть смотритъ на него солнце.
   ГРУППА ПРОХОЖИХЪ.-- Слезы, цвѣты, пѣсни, кровь, танцы, пожаръ: противоположныя страсти горятъ въ воздухѣ!
   -- Создается атмосфера, необходимая для созданія міровъ.
  

Происходитъ сильная толкотня. Ле-Брэ, въ сопровожденіи солдатъ и рабочихъ, взбирается на крыльцо одного дома и дѣлаетъ знакъ, что онъ хочетъ говорить. Молчаніе.

  
   ЛЕ-БРЭ. Граждане, черезъ нѣсколько мгновеній на эту площадь Оппидомани, посвященную Народу, принесутъ тѣло Жака Эреньена. Примите его, какъ побѣдителя. Пули могли закрыть ему глаза, сдѣлать недвижными его руки, сдѣлать мертвымъ его лицо, но убить его не могли, нѣтъ,-- Жакъ Эреньенъ живетъ еще въ его словахъ, его дѣлахъ, мысляхъ, его книгахъ; онъ -- та сила, которая въ это самое мгновенье насъ волнуетъ; онъ желаетъ, думаетъ, надѣется, дѣйствуетъ въ насъ. Это не похороны, это послѣдняя побѣда... Разступитесь, вотъ онъ.

(Дѣти взбираются на плечи. Большое волненіе во всѣхъ группахъ. Лѣзутъ на окна. Взбираются на колонны)

  
   РАЗЛИЧНЫЯ ГРУППЫ НА СТУПЕНЯХЪ.-- Какая толпа! Никогда эта площадь не вмѣститъ всѣхъ.
   -- Какъ его любили! Такіе люди, какъ онъ, не должны были бы умирать.
   ГРУППА ЖЕНЩИНЪ.-- Его жена идетъ за носилками.
   -- Она несетъ ребенка.
   -- Она выглядитъ христіанкой!
   -- Римлянкой!
   -- Молчите: вотъ тѣло.
  

Появляются носилки. Ихъ несутъ вокругъ площади. Одни плачутъ, другіе привѣтствуютъ; нѣкоторые падаютъ на колѣни, нѣкоторыя женщины крестятся. -- На ступеняхъ люди висятъ гроздьями, стараясь лучше увидѣть.

  
   МОЛОДЫЕ ЛЮДИ (бросаются къ тѣлу, которое несутъ. Молитвенной съ восторгомъ). -- Эреньенъ! Эреньенъ! Ты былъ нашимъ единственнымъ учителемъ.
   -- Какъ сильнымъ вихремъ, страсть твоя
   Огонь души моей вздымала!
   -- О, Эреньенъ! Ужели насъ оставилъ?
   Тебѣ мы посвящаемъ
   Все то, что вдохновенье наше
   Когда-нибудь свершитъ
   Прекраснаго и сильнаго --
   На жизненныхъ путяхъ.
   -- О, Эреньенъ! О, Эреньенъ! Воспоминанье о тебѣ --
   Какъ трепетъ сердца будущихъ временъ.
   -- О, Эреньенъ! О, Эреньенъ!
   Пусть будемъ мы всегда и сильны, и безумны,
   Какъ въ дни ужасные,
   Когда одинъ твой знакъ
   Сбиралъ раздробленныя силы наши,
   Бросалъ насъ въ бурю духа твоего.

(Трупъ возложили на эстраду; женщины покрываютъ цвѣтами черное сукно)

  
   ПРОРОКЪ (стоитъ на ступени и возвышается надъ толпой).
   Нынѣ часъ наступилъ,
   Когда жалкому плачу не внемлю,
   Нынѣ часъ наступилъ,
   Когда громъ низвергаетъ на землю
   Этихъ древнихъ суровыхъ боговъ
   Передъ правдой нежданно-раскрывшихся словъ.
   Воплощаются снова живыя надежды,
   И желаній одежды
   Въ цвѣтахъ. И въ глазахъ -- красота. И сердца возродились,
   И безвѣстныя силы въ пространствѣ скрестились

(Указываетъ на катафалкъ)

   Поспѣшите на страшный покровъ возложить
   Изъ торжественныхъ пальмъ украшенья
   И страшитесь забыть прославленье,
   И страшитесь обрядъ оскорбить
   Этой памяти, чистой и сильной,
   Что сіяетъ надъ плитой могильной.
   Съ возрожденіемъ міра созвучнымъ онъ былъ
   И со звѣзднымъ путемъ, и съ путями временъ;
   Цѣлый міръ онъ ударомъ однимъ побѣдилъ:
   Нынѣ ужасъ земли сокрушенъ.

(Встаетъ Ордэнъ. Волненіе. Толпа указываетъ на него и привѣтствуетъ. Люди объясняютъ другъ другу)

  
   ТОЛПА.-- Это онъ отказался погубить Оппидомань.
   -- Онъ привлекъ на нашу сторону враговъ.
   -- Онъ такъ же великъ, какъ Эреньенъ.
   ОРДЭНЪ (указывая на трупъ). Я былъ его ученикомъ и его неизвѣстнымъ другомъ. Его книги замѣняли мнѣ библію. Только люди, подобные ему, способны воспитывать такихъ, какъ я -- слабыхъ, покорныхъ, долгое время темныхъ, но которымъ судьба позволяетъ осуществитъ въ одинъ роковой часъ то, что было высшей мечтой ихъ учителя. Если родина прекрасна, мила сердцу и незабвенна, то нація, вооруженная границами, ужасна и отвратительна, а еще весь міръ покрытъ ими. Нашъ союзъ долженъ послужить имъ примѣромъ. (Крики одобренія) Они когда-нибудь оцѣнятъ то, что было сдѣлано безсмертнаго, здѣсь, въ этой прославленной Оппидомани, откуда вылетали самыя высокія идеи, въ теченіе ряда вѣковъ, одна за другой. Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ возникла сила, съ тѣхъ поръ, какъ умъ научился исчислять время, двѣ расы, одна -- отказавшись отъ побѣды, другая -- отъ своей оскорбленной гордости, слились въ одно объятье. Вся земля должна была задрожать отъ радости, вся кровь, всѣ силы должны были снова прилить къ сердцу міра. Союзъ и согласіе побѣдили ненависть. (Крики одобренія) Человѣческой борьбѣ въ ея кровавой формѣ было сказано: нѣтъ! Отнынѣ горитъ маякъ на горизонтѣ будущихъ бурь. Его упорный свѣтъ ослѣпитъ глаза, побѣдитъ умы, заставитъ бредить желанія. Необходимо къ концу испытаній и скорбей придти къ гавани, входъ въ которую онъ указываетъ. Онъ золотитъ своими лучами тихія мачты и суда. (Всеобщій энтузіазмъ: кричатъ, обнимаются. Прежніе непріятели встаютъ и окружаютъ Ордэна. Жители Оппидомани протягиваютъ къ нему руки. Онъ освобождается отъ объятій и возлагаетъ пальмы къ ногамъ Эреньена. Обращаясь къ вдовѣ) Во имя жизни и побѣды я прошу васъ, Клара Эреньенъ, представить этимъ двумъ взволнованнымъ народамъ того, кто явится въ нашихъ глазахъ какъ бы самимъ Жакомъ Эреньеномъ,-- его сына! (Онъ протягиваетъ руки, чтобы показать ребенка)
   КЛАРА (останавливая его). Я сама попытаюсь... (Она встаетъ)
   Въ этомъ сердцѣ столицы,
   Въ часъ великой надежды и грезы,
   На порогѣ грядущихъ временъ,
   Зачинающихъ жизнь для племенъ,
   Я хочу осушить мои слезы... (Она указываетъ на толпу)
   Вамъ отнынѣ ребенка его поручаю
   И великому долгу его посвящаю
   И судьбѣ роковой, и таинственной вѣрѣ,
   Этой свѣтлой, священной химерѣ,
   Укрощенной рукою отца;
   И грядущимъ вѣкамъ я его посвящаю,
   Что поютъ въ ослѣпительномъ блескѣ вѣнца
   Всенародныхъ торжествъ и возстаній,
   Ликованій, стенаній,--
   Здѣсь, предъ вами, у ногъ неостывшаго тѣла.
  

Клара нѣкоторое время высоко держитъ ребенка, среди привѣтствій и протянутыхъ рукъ; потомъ она передаетъ его въ руки Ордэна. Тогда она, теряя силы, склоняется съ рыданіемъ къ трупу. Медленно возстановляется молчаніе.

  
   ЛЕ-БРЭ. Этотъ часъ слишкомъ великъ и слишкомъ прекрасенъ, онъ слишкомъ тѣсно связываетъ насъ, однихъ съ другими, чтобы мы могли думать о договорѣ или клятвѣ! Съ полной свободой, предъ лицомъ всего, что есть ненарушимаго и священнаго, предъ лицомъ этого геніальнаго человѣка, мертвое тѣло и безсмертная душа котораго возбуждаетъ въ насъ лихорадку и вдохновляетъ насъ, мы отдаемся другъ другу навсегда.

(Одобренія)

  
   ОРДЭНЪ. Вчера, когда насъ встрѣтили въ городѣ съ открытыми объятіями и сердцами, я удивлялся, что тотъ, кто болѣе всѣхъ послужилъ нашему дѣлу, можетъ присутствовать -- живой -- при торжествѣ своей побѣды. Такое завоеваніе требуетъ надлежащей жертвы. Если вы представите себѣ, при какихъ странныхъ обстоятельствахъ, безъ конвоя, безъ друзей, безъ защитниковъ, Эреньенъ подставилъ свою грудь пулѣ, быть можетъ, послѣдней пулѣ, вы повѣрите, какъ я, что его смерть связана съ таинствомъ великихъ и высшихъ силъ.
   ЭНО. Онъ растопталъ старую власть, изображеніе которой еще стоитъ. (Онъ указываетъ на статую. -- Свистки, крики: "Долой ее! Долой ее!" -- Рабочіе берутъ шесты, чтобы свалить ее, и лѣзутъ на пьедесталъ) Онъ преодолѣлъ ея разложеніе: ея трусовъ консуловъ, ея незаконнорожденные законы, ея постыдные обычаи, ея наемную армію.
   ТОЛПА. Долой ее! Долой ее!
   ЭНО. Онъ очистилъ отъ грязи ея воровскіе банки,-- ея казну, ея парламенты и совѣты: онъ убилъ всѣ соперничества. Эта статуя глумится надъ тѣмъ, что онъ сдѣлалъ.

(Онъ указываетъ на статую)

  
   ТОЛПА.-- О, древняя каналья!
   -- Зловѣщая кукла!
   -- Отвратительный истуканъ!
   СО ВСѢХЪ СТОРОНЪ. Долой ее! Долой ее!
   ТОЛПА.-- Тащите ее въ сточный каналъ.
   -- Разбить ее! Раздробить!
   -- Долой ее! Долой ее!
   НѢКТО ИЗЪ ДЕРЕВНИ. Это она слопала насъ! нѣкто изъ города. Это она обезчестила насъ! никто изъ деревни. Она была смертью! нѣкто изъ города. Она была преступленьемъ! со всѣхъ сторонъ. Долой ее! Долой ее!
   РАБОЧІЙ (съ высоты пьедестала -- тѣмъ, кто его окружаетъ). Берегитесь! Она падаетъ! Она падаетъ!

Среди криковъ ненависти огромная статуя шатается и падаетъ. Тотчасъ наступаетъ молчаніе. Эно беретъ голову, оставшуюся цѣлой, поднимаетъ ее и, шатаясь, подъ своей колоссальной ношей, молча бросаетъ и разбиваетъ ее у ногъ Эреньена.

  
   ПРОРОКЪ. Пусть нынѣ занимаются Зори!

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1906 годъ. Книга одиннадцатая

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru