Западное вліяніе въ новой русской литературѣ. Историко-сравнительные очерки. Алексѣя Веселовскаго. Второе переработанное изданіе. М., 1896 г. "Желая напомнить о великихъ результатахъ западнаго вліянія, неизбѣжнаго въ періодъ ученичества литературы, живительнаго по нравственной поддержкѣ и творческимъ возбужденіямъ въ періодъ ея зрѣлости,-- показать, что оно не отдаляло отъ своего народнаго дѣла, а научило выполнять общественное призваніе литературы, наконецъ, ввести развитіе русской мысли и творчества въ кругъ европейскаго умственнаго движенія, обусловленнаго единствомъ цѣлей, и разъяснить, что при самомъ широкомъ развитіи племенныхъ элементовъ намъ никогда уже не отрѣшиться отъ участія въ поступательномъ движеніи человѣчества -- вотъ намѣренія, побудившія автора взяться за перо". Нельзя не привѣтствовать такую точку зрѣнія, единственно возможную въ серьезномъ научномъ трудѣ, способную примирить своимъ безпристрастіемъ поклонниковъ европейской культуры и ревнивыхъ защитниковъ національной самостоятельности. Обширная эрудиція автора даетъ ему возможность прослѣдить не только въ главныхъ чертахъ, но даже нерѣдко въ отдѣльныхъ мелкихъ подробностяхъ исторію волновавшихъ Западную Европу идей, отражавшихся въ Россіи то въ видѣ дѣятельности цѣлыхъ литературныхъ школъ, то въ появленіи одинокихъ, часто мало извѣстныхъ сочиненій, то, наконецъ, въ видѣ отдѣльныхъ фразъ и мыслей, высказанныхъ тѣмъ или другимъ историческимъ дѣятелемъ. Несмотря на то, что характеръ книги, посвященной изслѣдованію такого широкаго вопроса, требовалъ по возможности краткаго изложенія, авторъ сумѣлъ отыскать и указать значеніе этихъ отдѣльныхъ мыслей, затерявшихся въ морѣ русской литературы, въ тѣхъ случаяхъ, когда онѣ могли освѣтить тотъ или другой уголокъ исторіи нашихъ духовныхъ столкновеній съ Западомъ. Эта полнота обзора составляетъ одно изъ главныхъ достоинствъ разсматриваемаго труда. Книга г. Веселовскаго выходитъ вторымъ изданіемъ и объемъ ея значительно расширился сравнительно съ первымъ, появившимся 13 лѣтъ тому назадъ.
Авторъ начинаетъ свой обзоръ задолго до Петровской эпохи, эпохи оффиціальнаго признанія западничества. Въ этотъ отдѣлъ внесено много новыхъ подробностей и малоизвѣстныхъ фактовъ. Но въ нѣкоторыхъ случаяхъ можно спорить съ г. Веселовскимъ относительно степени важности сообщаемыхъ имъ фактовъ. Едва ли, наприм., "вольнодумство" дьяка Грознаго Висковатова, или симпатіи Мисюря Мунехина можно считать характерными признаками западнаго вліянія въ эпоху Домостроя. Хотя эти факты и указываютъ на пробужденіе, которое почуяли отдѣльные умы, но они не убѣдятъ насъ въ томъ, что Домострой остался "тоскливымъ призывомъ". Вся масса русскаго народа и даже высшаго общества продолжала долго еще жить по Домострою. Его вліяніе пережило даже Петровскую эпоху; онъ -- синтезъ всей древне-русской жизни, какъ поэма Данте воплотила въ себѣ эпоху среднихъ вѣковъ на Западѣ.
Намъ кажется также, что въ лицѣ Максима Грека авторъ несправедливо видитъ пропагандиста итальянскаго возрожденія въ Россіи. Хотя Максимъ Грекъ и былъ человѣкомъ гуманистически образованнымъ, но ученикъ Саванароллы, сторонникъ строгой монастырской жизни, человѣкъ глубоко религіозный и ожесточенный противникъ язычества, Максимъ Грекъ не могъ пропагандировать въ Россіи идеи итальянскихъ гуманистовъ съ ихъ нетвердыми политическими и религіозными убѣжденіями, страстною любовью къ языческому, античному міру, съ ихъ эпикурейскими идеалами и легкомысленнымъ отношеніемъ къ вопросамъ нравственности.
Сдѣлавъ обзоръ западнаго вліянія до Петра, авторъ переходитъ къ Петровской эпохѣ, онъ указываетъ на бодрое сознаніе всеобщаго пробужденія силъ, на научную требовательность, которыми вѣетъ отъ сочиненій лучшихъ представителей эпохи: Посошкова, Татищева, Максима Суворова и другихъ. Рѣшимость всѣ силы затратить, чтобъ овладѣть знаніемъ, развитіе личной энергіи, не отступающей передъ лишеніями, странствіями, бѣдностью, своего рода фанатизмъ къ наукѣ и образованности, ненасытная любознательность -- вотъ въ чемъ, по мнѣнію автора, состояли традиціи Петровскаго западничества,-- наслѣдіе, усвоенное и развитое преемниками. Авторъ не скрываетъ, что эти преемники, дѣятели переходной эпохи, обращаютъ вниманіе на Западъ не изъ простой переимчивости, а со скрытыми помыслами о будущей самостоятельности, подсказанными народною гордостью. Они не были рабами чужой науки. Кантемиръ и Ломоносовъ, даже Тредьяковскій какъ бы хотятъ показать міру, что Русская земля можетъ "рождать своихъ Ньютоновъ". Эпоха классицизма и просвѣтительный періодъ оказали огромное вліяніе на развитіе русской литературы: классическая школа была ея воспріемницею, она водворила извѣстное количество новыхъ для насъ формъ, а движеніе, связанное съ просвѣтительнымъ періодомъ, дало во-время противоядіе противъ искаженій и ошибокъ, которыя могли возникнуть отъ преобладанія ложно-классической искусственности.
Причинами безуспѣшности въ Россіи западныхъ идей въ эпоху Екатерины II авторъ считаетъ, во-первыхъ, недостатокъ образованности, вызвавшій дилетантическое отношеніе къ дѣлу, и, во-вторыхъ, неясное отношеніе правительственныхъ сферъ къ движенію впослѣдствіи, когда "дилетанты-начетчики" смѣнились уже людьми образованными. Несмотря на эти неблагопріятныя условія, несмотря на то, что при первыхъ раскатахъ французской революціи старые боги были покинуты, и Екатерина II, покровительница французскихъ идей, охваченная чувствомъ самосохраненія, стала заботиться о прегражденіи доступа въ Россію "французскимъ принципамъ", г. Веселовскій однако высоко цѣнитъ результаты, которые дало вліяніе просвѣтительной эпохи въ Россіи. Высшія права личности и народа, человѣческія отношенія къ низшей братіи, преступнику, рабу, дѣтямъ, смѣлая сатира, направленная противъ высшаго дворянства и двора, свобода печати и проч.,-- все это поставила себѣ идеаломъ съ этого времени литература. Одна русская дѣйствительность съ своимъ еще слабымъ культурнымъ строемъ не могла, по мнѣнію автора, выдвинуть этихъ вопросовъ. Авторъ отмѣчаетъ появленіе въ эту эпоху первыхъ предшественниковъ позднѣйшаго славянофильства, которыхъ онъ видитъ въ лицѣ Болтина и Щербатова. Указавъ на уваженіе Болтина къ западно-европейскимъ мыслителямъ, г. Веселовскій признаетъ его однако первымъ убѣжденнымъ "руссофиломъ".
Излагая вліяніе западнаго сантиментализма и романтизма на русскую литературу, указывая далѣе на цѣлый рядъ европейскихъ писателей, которымъ обязаны своимъ развитіемъ Пушкинъ, Лермонтовъ и даже такой "коренной" русскій писатель, какъ Гоголь, авторъ старается показать, что усвоеніе западныхъ идей не влекло русскихъ поэтовъ къ рабскому подражанію; оно нерѣдко будило мысль и вело ихъ къ дальнѣйшему самостоятельному развитію усвоенныхъ идей. Обращаясь къ характеристикѣ славянофильской школы, г. Веселовскій дѣлаетъ любопытный обзоръ сходныхъ ученій на Западѣ. Идеализація родного прошлаго и мысль объ исторической миссіи народа проходятъ черезъ литературы всѣхъ странъ въ извѣстные періоды, и послѣднимъ отголоскомъ этого ученія являются претензіи старой норвежской школы. Намъ кажется несправедливымъ полное отрицаніе заслугъ славянофильства въ дѣлѣ изученія родного прошлаго, особенно въ дѣлѣ собиранія и разработки памятниковъ народнаго творчества. Западническія тенденціи, проявляющіяся иногда и въ другихъ мѣстахъ книги, нарушаютъ по временамъ объективность изслѣдованія, которую авторъ поставилъ своимъ девизомъ въ предисловіи.
Обзоръ заканчивается указаніемъ на наступившую самостоятельность русской литературы, когда сталъ, наконецъ, возможнымъ литературный обмѣнъ въ полномъ смыслѣ этого слова, когда обѣ участвующія въ немъ стороны равноправно дѣлаютъ свои вклады въ общую работу. Партійные счеты, самонадѣянныя грёзы о роли избранника исчезаютъ, по мнѣнію автора, такъ какъ "встаетъ заря общечеловѣческаго единства, примиреннаго съ племенною самостоятельностью".
Живое, мѣстами картинное изложеніе и широкія обобщенія дѣлаютъ книгу г. Веселовскаго необходимой для каждаго читателя, который пожелаетъ ознакомиться съ такимъ важнымъ фактомъ въ исторіи русской литературы, какъ вліяніе ея западныхъ сосѣдокъ.