Lib.ru/Классика: Вильденбрух Эрнст. Благородное сердце

Благородное сердце.

Разсказъ Э. Вильденбруха.

Насъ было трое: хозяинъ ресторана, толстый, коренастый человѣкъ, наливавшій въ мой стаканъ изъ сѣрой запыленной бутылки золотистое вино,-- я и еще одинъ посѣтитель, сидѣвшій у одного изъ открытыхъ оконъ ресторана. На подоконникѣ передъ нимъ стоялъ стаканъ краснаго вина, во рту онъ держалъ длинную пѣнковую трубку. Человѣкъ этотъ, съ изсиня-краснымъ лицомъ и длинной сѣдой бородой, былъ полковникомъ въ отставкѣ; его знали всѣ рѣшительно въ городѣ. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ постоянныхъ посѣтителей этого ресторана. Это была очень замкнутая, несообщительная натура. Рѣдко можно было его съ кѣмъ нибудь встрѣтить. Онъ жилъ на краю города, за рѣкой, и передъ его домикомъ разстилались только безконечныя поля, каждую весну при разливѣ рѣки заливаемыя водой.

Когда мнѣ случалось бывать въ той сторонѣ, я не разъ видалъ, какъ онъ стоитъ у окна и съ задумчивымъ видомъ пристально смотритъ въ даль своими старческими, окаймленными красноватыми вѣками, глазами. И съ такимъ же точно задумчивымъ выраженіемъ сидѣлъ онъ и теперь передъ раскрытымъ окномъ маленькаго ресторана и смотрѣлъ на площадь, на которой сильный вѣтеръ поднималъ цѣлые клубы пыли. Я смотрѣлъ на него и спрашивалъ себя -- на что это онъ такъ заглядѣлся? Толстаго хозяина ресторана, которому было скучно въ обществѣ такихъ молчаливыхъ людей, какъ мы -- это тоже, очевидно, заинтересовало. Заложивъ руки за спину, онъ стоялъ посреди комнаты и смотрѣлъ черезъ другое окно на ту же площадь. Не было сомнѣнія, что на ней что-то происходило. Я тихо всталъ съ мѣста и подошелъ къ окну. Площадь была совершенно пустынна. Только на самой ея серединѣ, у большаго фонаря, я увидѣлъ двѣ человѣческія фигуры. Это были два мальчика, стоявшіе другъ передъ другомъ съ угрожающимъ видомъ.

Такъ вотъ что такъ сильно заинтересовало стараго полковника! И такова уже натура человѣка: я чувствовалъ, что и я тоже не въ состояніи отойти отъ окна, не дождавшись того, что произойдетъ между этими двумя мальчиками, стоявшими другъ передъ другомъ въ такой враждебной позѣ. Они, очевидно, только что кончили свои школьныя занятія и возвращались теперь домой съ ранцами въ рукахъ. Повидимому они были однихъ лѣтъ, но одинъ изъ нихъ былъ на цѣлую голову выше своего товарища. Высокій мальчикъ, худощавый, съ непріятнымъ выраженіемъ на покрытомъ веснушками лицѣ, преградилъ дорогу своему спутнику, маленькому толстячку съ добродушнымъ краснощекимъ лицомъ, и чѣмъ то очевидно дразнилъ его. Разстояніе мѣшало слышать слова. Такъ прошло нѣсколько минутъ, потомъ оба они бросили ранцы на землю, и маленькій толстякъ, наклонивъ голову, побѣжалъ на товарища.

-- Ну, и задастъ же ему этотъ долговязый хорошую трепку,-- проговорилъ вдругъ полковникъ, внимательно слѣдившій за поведеніемъ двухъ противниковъ. Къ кому были обращены эти слова, не знаю. Онъ проговорилъ ихъ, не глядя не на одного изъ насъ. Предсказаніе его скоро сбылось. Длинный мальчикъ увернулся отъ удара, лѣвой рукой обхватилъ своего противника за шею, такъ что голова его оказалась какъ бы въ петлѣ, правой схватилъ его за правую руку и, держа его такимъ образомъ въ тискахъ, съ торжествомъ сталъ таскать его вокругъ фонаря -- разъ и другой, и третій.

-- Вѣдь этакій недогадливый оселъ!-- снова громко проговорилъ полковникъ, -- вѣдь каждый разъ почти такъ попадается!-- Онъ очевидно былъ очень недоволенъ поведеніемъ маленькаго толстяка и терпѣть не могъ его долговязаго противника.

-- Они дерутся такъ почти каждый день,-- сказалъ онъ -- повернувшись къ хозяину ресторана и желая объяснить ему, почему онъ такъ заинтересовался этимъ зрѣлищемъ. Потомъ онъ снова сталъ смотрѣть въ окно.

-- Любопытно, придетъ ли маленькій,-- проговорилъ онъ. Не успѣлъ онъ еще кончить этихъ словъ, какъ изъ городскаго сада, прилегавшаго къ площади, выбѣжалъ худенькій, стройный мальчуганъ и направился къ дерущимся.

-- Ну, вотъ и онъ наконецъ!-- сказалъ старый полковникъ. Онъ сдѣлалъ глотокъ вина и съ довольнымъ видомъ погладилъ свою бороду.

Прибѣжавшій мальчикъ, который, судя по сходству съ толстякомъ, былъ, очевидно, его братомъ, быстро добѣжалъ до фонаря, поднялъ съ земли ранецъ и изо всѣхъ силъ ударилъ имъ по спинѣ долговязаго.

Звукъ этого удара донесся даже до насъ.

-- Молодчина!-- воскликнулъ полковникъ.

Долговязый хотѣлъ было оттолкнуть ногой своего новаго противника, но тотъ ловко увернулся и снова ударилъ его ранцемъ, на этотъ разъ по головѣ, такъ что свалилъ съ нея фуражку. Не смотря на это, длинный, однако, все еще не выпускалъ своего плѣнника и держалъ его по прежнему крѣпко. Тогда мальчуганъ съ изумительной быстротой раскрылъ ранецъ, вытащилъ изъ него перо и сталъ колоть имъ правую руку противника, который все еще не выпускалъ его брата.

-- Ловкій малый! молодчина!-- одобрительно восклицалъ полковникъ, глядя на него съ восхищеніемъ. Положеніе долговязаго становилось серьезнымъ. Боль заставила его выпустить, наконецъ, свою жертву, и съ окрававленной рукой онъ кинулся теперь на своего новаго противника. Но тотъ точно превратился въ дикую кошку. Фуражка свалилась у него съ головы, бѣлокурые волнистые волосы прилипли къ мертвенно блѣдному личику съ сверкающими глазами. Онъ ловко увернулся отъ удара и своими маленькими, сильными кулачками такъ принялся колотить своего врага, что тому пришлось отступить. Тѣмъ временемъ толстякъ пришелъ въ себя и тоже принялъ участіе въ битвѣ. Долговязому приходилось плохо. Онъ оттолкнулъ, наконецъ, своихъ противниковъ, сдѣлалъ два шага назадъ и поднялъ съ земли фуражку.

Драка кончилась.

Тяжело дыша, стояли всѣ трое другъ передъ другомъ. Долговязый улыбался съ непріятной гримасой, подъ которой силился скрыть стыдъ своего пораженія. Кулачки маленькаго были по прежнему сжаты, онъ не спускалъ съ противника горящаго взгляда и слѣдилъ за каждымъ его движеніемъ, готовый кинуться на него при первомъ его поползновеніи снова начать драку. Но тотъ и не думалъ объ этомъ. Презрительно пожимая плечами, онъ отступалъ все дальше и дальше и только, когда отошелъ на значительное разстояніе, началъ снова ругаться.

Братья собрали книги, лежавшія разбросанными на землѣ, закрыли ранцы, подняли фуражки, стряхнули съ нихъ пыль и направились домой. Итти имъ приходилось мимо самаго ресторана, и я могъ хорошо разсмотрѣть маленькаго храбреца. Ихъ противникъ шелъ за ними по площади и что то снова громко кричалъ имъ вслѣдъ. Младшій изъ братьевъ съ невыразимымъ презрѣніемъ пожалъ плечами.

-- Этакой трусишка!-- сказалъ онъ и вдругъ остановился и повернулся лицомъ къ своему врагу,-- тотъ моментально тоже остановился. Оба брата разразились насмѣшливымъ хохотомъ.

Они стояли теперь какъ разъ подъ самымъ окномъ, у котораго сидѣлъ полковникъ.

-- Молодчина,-- сказалъ онъ, высовываясь изъ окна,-- ты храбрый малый -- на вотъ, выпей немного вина.-- И онъ подалъ ему стаканъ. Мальчикъ съ изумленіемъ взглянулъ вверхъ, прошепталъ что то своему старшему брату, далъ ему свой ранецъ и обѣими руками взялъ стаканъ.

Сдѣлавъ нѣсколько глотковъ, онъ взялъ отъ брата обратно ранецъ и, не говоря ни слова, передалъ ему стаканъ.

Толстякъ сдѣлалъ тоже глотокъ.

-- Вѣдь этакій плутъ,-- тихо проговорилъ старый полковникъ, усмѣхаясь;-- я даю ему выпить глотокъ своего вина, а онъ, не спрашивая позволенія, передаетъ стаканъ своему милѣйшему брату.

Въ это время мальчуганъ подалъ пустой стаканъ обратно въ окно.

-- Что же? вкусно? Понравилось?-- спросилъ полковникъ.

-- Да, благодарю, очень вкусно,-- сказалъ мальчикъ, поклонился и пошелъ съ братомъ дальше.

Полковникъ глядѣлъ имъ вслѣдъ, пока они не завернули за уголъ улицы и не исчезли изъ виду.

-- Удивительные иногда бываютъ эти мальчуганы,-- проговорилъ онъ, по прежнему ни къ кому въ особенности не обращаясь.

Онъ грузно поднялся со стула, такъ что тотъ затрещалъ подъ нимъ, бросилъ окурокъ сигары въ пепельницу и, тяжело ступая, пошелъ къ стѣнѣ, гдѣ на гвоздѣ висѣла его шляпа.

-- Въ такіе годы,-- продолжалъ онъ,-- натура во всемъ сказывается. Когда состарѣешься, то поневолѣ ко всему начнешь относиться равнодушно. Тогда вотъ и остается только смотрѣть на молодежь.

Хозяинъ подалъ ему шляпу; полковникъ поднялъ свой стаканъ, въ которомъ оставалась только одна капля краснаго вина.

-- Этакіе мошенники,-- проворчалъ онъ,-- все у меня выпили.

Хозяинъ вдругъ оживился.

-- Не выпьете ли, полковникъ -- еще чего нибудь?

Полковникъ развернулъ карту винъ.

-- Гм,-- пробурчалъ онъ, можетъ быть другаго сорта... только цѣлой бутылки на одного, пожалуй, слишкомъ много.-- Говоря это, онъ взглянулъ на меня, и въ глазахъ его я прочелъ нѣмой вопросъ, -- не захочу ли я помочь ему одолѣть бутылку?

-- Если вы позволите полковникъ,-- сказалъ я,-- я охотно разопью съ вами бутылку вина. Онъ согласился съ видимой охотой и, взявъ отъ хозяина карту вина, ткнулъ въ нее указательнымъ пальцемъ и повелительно проговорилъ:-- Вотъ этого вина.

-- Этотъ сортъ я знаю,-- сказалъ онъ мнѣ, снимая шляпу и садясь къ столу.-- Доброе вино! То, что называется "благородная кровь".

Я присѣлъ къ столу около него. Въ первый разъ видѣлъ я его такъ близко. Глаза его смотрѣли задумчиво въ окно. Онъ машинально проводилъ рукой по своей длинной, сѣдой бородѣ и на лицѣ его было такое выраженіе, точно въ душѣ его поднимались въ эту минуту какія то воспоминанія.

Хозяинъ ресторана принесъ бутылку и поставилъ ее на столъ передъ нами. Это было превосходное вино, совсѣмъ темное и душистое. Наливъ себѣ вина, полковникъ сдѣлалъ большой глотокъ, вытеръ усы и, поднявъ стаканъ, пристально посмотрѣлъ черезъ него на свѣтъ.

-- Это удивительно,-- сказалъ онъ,-- до чего подъ старость хочется думать все только о томъ, что было въ самые ранніе годы, а не о томъ, что было недавно.

Я молчалъ, чувствуя, что мнѣ не надо ни говорить, ни спрашивать.

-- Какихъ только людей не перевидаешь на своемъ вѣку,-- продолжалъ онъ. И вѣдь какъ бываетъ на свѣтѣ: одни вотъ живутъ себѣ, да живутъ, тогда какъ, право, было бы лучше, если бы ихъ вовсе не было. Другіе же уходятъ изъ этого міра такъ рано... да, слишкомъ, слишкомъ рано...

-- Мнѣ это все снова вспомнилось,-- глухо сказалъ онъ,-- когда я смотрѣлъ сейчасъ на этихъ мальчиковъ. Этотъ маленькій... худенькій какъ тростинка, а жизнь такъ вѣдь и брызжетъ изъ него... Сразу видно, что это за кровь. Только жалко: благородная кровь скоро уходитъ, скорѣе чѣмъ другая... Зналъ я такого мальчика...

Хозяинъ снова удалился въ свой уголъ. Я сидѣлъ неподвижно. Въ тишинѣ комнаты раздался только грубый, хриповатый голосъ стараго полковника. Его глаза снова на мгновеніе остановились на мнѣ, точно хотѣли убѣдиться, что я готовъ его слушать. Онъ ничего не спросилъ,-- я ничего не говорилъ, но взглядъ мой сказалъ ему: "разсказывайте". Онъ медленно вынулъ изъ кармана коричневый портсигаръ, досталъ изъ него сигару и закурилъ.

-- Вы хорошо знаете Берлинъ?-- спросилъ онъ.-- Случалось вамъ ѣздить по городской желѣзной дорогѣ?

-- Да, нѣсколько разъ.

-- Гм., ну такъ вотъ,-- когда вы ѣдете отъ Александровской площади на мостъ, который находится позади Новой Фридрихской улицы, то вы проѣзжаете мимо стараго кадетскаго корпуса -- помните?

Я утвердительно кивнулъ головой.

-- Новый кадетскій корпусъ, того я совсѣмъ не знаю, но старый мнѣ хорошо знакомъ. Гм...-- да.... я вѣдь тоже былъ кадетомъ. Я помню его отлично... Когда въ него въѣзжаешь съ Александровской площади, то попадаешь прежде всего въ большой дворъ, обсаженный деревьями. Теперь на немъ растетъ трава, но прежде этого не было. Въ мое время на этомъ дворѣ производилось ученье кадетамъ, а въ свободные часы они тамъ гуляли. За этимъ дворомъ находился другой поменьше, 4-хъугольный, на которомъ помѣщалось главное зданіе кадетскаго корпуса, и который назывался квадратнымъ дворомъ. И, наконецъ, былъ еще третій дворъ, очень маленькій, примыкающій къ отдѣльному домику. Въ этомъ домикѣ въ мое время помѣщался лазаретъ. Одна изъ дверей лазарета выходила прямо на дворикъ, но эта дверь была всегда заперта, и въ лазаретъ можно было попасть только съ другой стороны. Запертая же дверь открывалась только въ исключительныхъ случаяхъ, въ очень грустныхъ случаяхъ: она вела въ покойницкую, и когда умиралъ какой-нибудь кадетъ, его туда вносили, и дверь оставалась открытой, для того чтобы всѣ кадеты имѣли возможность придти проститься съ покойнымъ товарищемъ, пока его не уносили въ церковь... Гм... да... только въ такихъ случаяхъ.

Наступило долгое молчаніе.

-- Въ новомъ кадетскомъ корпусѣ, -- продолжалъ старый полковникъ, и въ голосѣ его зазвучало презрѣніе,-- какъ я слышалъ, кадетъ цѣлая куча,-- у насъ же, въ мое время, ихъ было очень немного. Только четыре роты, каждая изъ нихъ дѣлилась на два класса, старшій и младшій. Въ тотъ годъ, о которомъ идетъ рѣчь, я былъ въ младшемъ классѣ четвертой роты, и со мной вмѣстѣ были два мальчика, два родные брата... Фамилія ихъ къ дѣлу не относится,-- два брата Л. Начальство называло ихъ -- старшаго Л. I, младшаго, который былъ на 1 ¹/₂ года моложе,-- Л. II,-- мы же, кадеты, звали ихъ: большой и маленькій Л.-- Маленькій Л...

Старый полковникъ вдругъ замолчалъ, пристально глядя куда-то вдаль. Воспоминанія казалось совсѣмъ поглотили его. Потомъ, откашлявшись, онъ продолжалъ:

-- Такой разницы между двумя родными братьями мнѣ никогда не случалось видѣть. Старшій Л.-- неуклюжій и коренастый, съ тяжелыми членами и огромной головой, младшій Л.-- стройный и гибкій, какъ ивовый прутикъ. Головка маленькая, изящная, бѣлокурые волнистые волосы, тонкій орлиный носикъ... И во всѣхъ рѣшительно отношеніяхъ это былъ рѣдкій, удивительный мальчикъ...

Старый полковникъ глубоко вздохнулъ.

-- Отношенія къ нимъ кадетъ, -- продолжалъ онъ послѣ минутнаго молчанія,-- были совершенно различныя. Съ перваго дня появленія въ корпусѣ маленькій Л. сдѣлался общимъ любимцемъ; къ большому же Л. относились холодно. Обыкновенно среди такихъ юнцовъ тѣ, кто постарше и посильнѣе, властвуютъ надъ своими товарищами, и тѣмъ, къ кому они благоволятъ, живется хорошо. Въ этомъ отношеніи между ними происходитъ то же, что и въ царствѣ звѣрей: большіе и сильные подчиняютъ себѣ остальныхъ.

Новое молчаніе и новые клубы дыма сопровождали эти слова.

-- Во время рекреацій,-- продолжалъ полковникъ,-- едва кадеты выбѣгали изъ корпуса, какъ они разбивались на группы, въ нѣсколько человѣкъ, которые, взявшись подъ руки, гуляли по квадратному дворику. И часто въ такихъ случаяхъ большого Л. можно было видѣть одиноко стоявшимъ гдѣ-нибудь въ углу, съ нахмуреннымъ, угрюмымъ видомъ. Что же касается до маленькаго Л., то едва показывался онъ во дворѣ, какъ его окружали нѣсколько человѣкъ изъ старшаго класса и гуляли съ нимъ во все продолженіе рекреакціи. Надо замѣтить при этомъ, что обыкновенно для учениковъ старшихъ классовъ считалось унизительнымъ гулять съ младшими, и такое исключеніе дѣлалось единственно только для маленькаго Л. И онъ пользовался такой любовью не однихъ только старшеклассниковъ. Его любили всѣ рѣшительно товарищи. Въ классахъ у насъ сажали по алфавиту и потому братья Л. сидѣли рядомъ, какъ разъ почти въ самой серединѣ класса. Учились они почти одинаково. Старшій Л. имѣлъ большія способности къ математикѣ, въ которой онъ, какъ говорится, "собаку съѣлъ", а его братъ, который не былъ силенъ въ вычисленіи, списывалъ у него задачи; но во всемъ остальномъ маленькій Л. былъ сильнѣе и считается однимъ изъ лучшихъ учениковъ въ классѣ. Между братьями была еще та разница, что большой Л. никогда не дѣлился своими знаніями съ другими, маленькій же Л. всегда всѣмъ помогалъ...

На лицѣ стараго, полковника появилась при этихъ словахъ добродушная улыбка.

-- Да, да,-- продолжалъ онъ,-- онъ всегда всѣмъ помогалъ. Какъ бы кто далеко отъ него ни сидѣлъ, онъ всегда умудрялся всѣмъ подсказать. Старый учитель латинскаго языка во время своихъ уроковъ всегда становился около маленькаго Л. "Какъ вамъ не стыдно, Л. II, вы опять подсказываете! Берегитесь же Л. II: если я еще разъ услышу, что вы подсказываете, я строго накажу васъ. Пусть это послужитъ примѣромъ для другихъ. Слышите?! я говорю вамъ это сегодня въ послѣдній разъ..."

Старый полковникъ засмѣялся.

-- И каждый разъ оказывался этимъ "послѣднимъ разомъ" и угроза никогда не исполнялась. Л. II далеко не былъ то, что называется примѣрнымъ кадетомъ, скорѣе даже наоборотъ, но тѣмъ не менѣе его любили и учителя, и офицеры. Да это и понятно. Онъ всегда былъ веселъ, всегда всѣмъ доволенъ, точно каждый день былъ для него праздникомъ и онъ получалъ подарки. На самомъ же дѣлѣ онъ никогда ничего не получалъ, такъ какъ отецъ его былъ очень бѣденъ и служилъ майоромъ въ какомъ-то армейскомъ полку. Сыновьямъ онъ присылалъ гроши на карманныя деньги. И онъ былъ всегда такой чистенькій, нашъ маленькій Л., точно только что вылупившійся птенчикъ,-- и тѣломъ, и душой чистенькій. Вообще...

Полковникъ замолчалъ. Казалось, онъ искалъ и не находилъ словъ, которыя выразили бы въ достаточной силѣ всю любовь къ этому маленькому товарищу его дѣтскихъ лѣтъ.

-- Вообще,-- продолжалъ онъ послѣ минутнаго молчанія,-- онъ производилъ такое впечатлѣніе, точно природа въ день его рожденія была въ особенно хорошемъ настроеніи духа и щедро надѣлила его всѣми рѣшительно качествами. И что удивительно, это то, что братья, несмотря на огромнѣйшее различіе между собою, были другъ съ другомъ очень дружны. Большой Л. не особенно это выражалъ, такъ какъ онъ былъ очень угрюмъ и несообщителенъ и по немъ никогда ничего не было видно, но маленькій Л. никогда ничего не могъ скрыть. Онъ глубоко страдалъ, видя, что кадеты относятся къ его брату совершенно иначе, чѣмъ къ нему, и, гуляя во время рекреацій по двору, то и дѣло оборачивался въ ту сторону, гдѣ былъ его братъ, съ безпокойствомъ слѣдя за тѣмъ, ходитъ-ли съ нимъ кто-нибудь или нѣтъ. Онъ все смотрѣлъ, не обижаетъ-ли кто-нибудь его брата, и часто, когда онъ взглядывалъ на него въ тѣ минуты когда тотъ послѣдній этого не видѣлъ, на лицѣ его появлялось какое-то необыкновенно серьезное, озабоченное выраженіе.

Старый полковникъ вздохнулъ и затянулся сигарой.

-- Но все это я припомнилъ и сообразилъ только значительно позднѣе, когда все, что должно было случиться, уже случилось. Оба брата спали въ одной комнатѣ. Какъ я уже сказалъ, маленькій Л. былъ необычайно аккуратный и чистенькій, старшій же ужасно неряшливъ. Младшій просто на просто прислуживалъ своему брату: за всѣмъ смотрѣлъ и чистилъ ему даже пуговицы на мундирѣ, а каждое утро, когда кадеты призывались къ осмотру, онъ подолгу стоялъ передъ нимъ съ щеткой въ рукахъ и чистилъ самымъ тщательнымъ образомъ его мундирчикъ. Осмотръ производился кадетамъ каждое утро на "квадратномъ" дворѣ; дежурный офицеръ проходилъ по рядамъ и смотрѣлъ, всѣ-ли одѣты по формѣ. Одинъ изъ лейтенантовъ славился въ этомъ отношеніи особенной придирчивостью. Его такъ и звали "злымъ лейтенантомъ" и всякій разъ, когда была его очередь, сердца кадетъ сжимались страхомъ. "Злой" лейтенантъ подходилъ обыкновенно къ каждому кадету и потряхивалъ мундиръ, чтобы посмотрѣть, нѣтъ-ли въ немъ пыли. И когда ея не оказывалось, то онъ выворачивалъ ихъ карманы и едва видѣлъ въ нихъ малѣйшую пылинку, тотчасъ же отдавалъ приказаніе своимъ рѣзкимъ козлинымъ голосомъ: "записать и доложить начальству". И въ такихъ случаяхъ воскресный отпускъ шелъ на смарку, что, конечно, было ужаснымъ наказаніемъ для кадетъ.

Старый полковникъ сдѣлалъ нѣсколько большихъ глотковъ и вытеръ усы и бороду. Видно было, что воспоминаніе о зломъ лейтенантѣ очень его раздражило.

-- Подумаешь, какая подлость! пробурчалъ онъ.-- Бѣдныхъ мальчиковъ, которые въ теченіи 7-ми дней только и думаютъ, что о воскресномъ отпускѣ, изъ-за всякаго вздора оставлять въ этотъ день въ корпусѣ. Подобныя притѣсненія меня всегда ужасно возмущали, и въ своемъ полку я этого никогда не допускалъ. Можно наказывать и сажать подъ арестъ за дѣло, это я понимаю, но чтобы притѣснять изъ за всякихъ пустяковъ, это низость!.

-- Совершенно вѣрно!-- воскликнулъ изъ своего угла хозяинъ ресторана, съ интересомъ слушавшій разсказъ полковника. Этотъ послѣдній продолжалъ.

-- Такъ обстояли дѣла въ теченіи всего учебнаго года. Наконецъ наступило время экзаменовъ. Суматоха тогда начиналась въ корпусѣ страшная. Кадетъ старшаго класса, державшихъ экзаменъ на прапорщиковъ, экзаменовали не всѣхъ сразу, а по отдѣленіямъ и отсылали домой по очереди, и пока они еще оставались въ корпусѣ -- все шло вверхъ дномъ.

Въ ту комнату, гдѣ помѣщались братья Л., помѣстили на это время и одного кадета старшаго класса, который слылъ среди товарищей за перваго щеголя. Въ ожиданіи скораго вступленія въ "свѣтъ", онъ заказалъ себѣ, между прочимъ, вмѣсто казенной портупеи, которая давалась каждому кадету -- свою собственную, изъ лакированной кожи, гораздо болѣе изящную, чѣмъ казенная. Получивъ ее, онъ очень ею гордился, передъ всѣми ей хвастался и всѣ младшіе кадеты ею восхищались. Но когда экзамены этого старшаго ученика кончились и насталъ день, въ который онъ уложивъ, свои вещи, собрался уходить изъ корпуса и пошелъ за своей портупеей, то оказалась, что она исчезла. Поднялся невообразимый переполохъ. Портупею искали повсюду, гдѣ только могли, но она точно сгинула. Оказалось, что ея владѣлецъ не спряталъ ее въ шкапъ, а оставилъ висѣть въ спальнѣ на стѣнѣ за занавѣской, гдѣ кадеты имѣли обыкновеніе вѣшать свои каски. И вотъ оттуда то она и исчезла. Въ томъ, что ее кто нибудь укралъ, не было никакого сомнѣнія,-- но кто? Сначала подумали было на прислугу, на солдата, чистившаго кадетамъ сапоги и убиравшаго спальни. Но этотъ послѣдній былъ старый унтеръ-офицеръ, всѣми уважаемый и не заслужившій за всѣ годы своего пребыванія въ корпусѣ ни одного замѣчанія. Подозрѣвать его было, конечно, немыслимо. Но кто же въ такомъ случаѣ? Кто нибудь изъ кадетъ? Это послѣднее предположеніе было разумѣется совершенно ужъ дико, и дѣло продолжало оставаться таинственнымъ по прежнему. Оставшійся безъ своей нарядной портупеи кадетъ ругался и суетился, но, въ концѣ концовъ, принужденъ былъ надѣть казенную. Всѣ кадеты изъ его дортуара были ужасно огорчены и разстроены. Они всѣ отперли свои шкапы и просили его осмотрѣть ихъ, но онъ отъ этого, конечно, отказался, сказавъ, что они очевидно съума сошли, если полагаютъ, что онъ можетъ подозрѣвать ихъ. И вотъ произошло нѣчто удивительное: въ моментъ отъѣзда, портупея неожиданно оказалась снова въ рукахъ своего владѣльца!

Онъ уже спускался по лѣстницѣ съ чемоданомъ въ рукахъ, когда его кто-то окликнулъ. Обернувшись, онъ увидѣлъ маленькаго Л., бѣжавшаго за нимъ со всѣхъ ногъ и державшаго что-то въ рукахъ. Эта и была такъ долго пропадавшая портупея. Случилось такъ, что въ это же самое время два кадета подымались по лѣстницѣ и все это видѣли. Они разсказывали потомъ, что маленькій Л. былъ мертвенно блѣденъ и дрожалъ съ головы до ногъ. Онъ сказалъ что-то на ухо уѣзжавшему товарищу, съ минуту они о чемъ то тихо говорили, потомъ старшій погладилъ его по головѣ, надѣлъ свою портупею, а казенную снялъ и передалъ маленькому Л. Очевидно, что все это происшествіе не могло остаться въ тайнѣ, и скоро о немъ узнали всѣ кадеты.

Надо сказать, что въ то время вышелъ приказъ переселить кадетъ изъ одного дортуара въ другой, и большой Л. былъ занятъ перемѣщеніемъ своихъ вещей какъ разъ въ то самое время, когда все это случилось.

Впослѣдствіи кадеты вспоминали, что онъ при этомъ велъ себя какъ то необычайно тихо и видъ былъ у него какой-то странный. Одно только было несомнѣнно, что при этомъ перемѣщеніи большой Л. никому не хотѣлъ позволить себѣ помогать, и когда маленькій Л. предложилъ ему свои услуги, онъ отвѣтилъ ему очень грубо. Но маленькій Л. не испугался и, желая во что бы то ни стало помочь своему брату, сталъ доставать изъ шкапа его вещи. И прежде всего ему попалась въ руки его суконная куртка, тщательно сложенная. Въ ней было завернуто что то жесткое. Это и была исчезнувшая портупея. Что произошло въ этотъ моментъ между братьями, что они говорили и говорили ли вообще что нибудь -- навсегда осталось тайной. Маленькій Л. сохранилъ на столько присутствіе духа., что безшумно вышелъ изъ комнаты, но едва очутился онъ за дверью, какъ, бросивъ куртку на полъ, и не думая о томъ, что изъ этого можетъ выйти, съ портупеей въ рукахъ бѣгомъ кинулся вслѣдъ за уѣзжавшимъ кадетомъ.

Естественно, что скрыть этотъ случай не было никакой возможности, и черезъ какихъ нибудь пять минутъ о немъ знали всѣ кадеты. "Большого Л. попуталъ чортъ, это онъ укралъ портупею", передавали они другъ другу.

Прошло полчаса, и новое извѣстіе переходило шепотомъ отъ одного къ другому: "сегодня вечеромъ всѣмъ собираться для совѣщанія въ большую залу".

И вотъ вечеромъ, едва потушили лампы, какъ изо всѣхъ дверей начали показываться кадеты и тихо подыматься но лѣстницѣ. Двери безшумно открывались; всѣ шли въ чулкахъ, такъ какъ ни полковникъ, ни офицеры не знали объ этомъ и не должны были знать: иначе мы рисковали навлечь на себя ужасныя непріятности. Когда мы дошли такимъ образомъ до дверей большой залы, то увидѣли стоявшаго неподвижно у стѣны, блѣднаго какъ мѣлъ, маленькаго Л.

Двое товарищей схватили его тотчасъ же за руки. "Маленькій Л. можетъ итти вмѣстѣ съ нами! Онъ тутъ не при чемъ!" раздались голоса. Только одинъ изо всѣхъ хотѣлъ было протестовать: это былъ огромный, долговязый парень, звали его... да, впрочемъ, зачѣмъ знать его имя?.. Скажемъ, что это былъ нѣкто К. Но его слова тотчасъ же заглушились всеобщимъ крикомъ и маленькаго Л. ввели въ залу. Зажгли двѣ свѣчки, поставили ихъ на столъ, и совѣщаніе началось.

-- Теперь, когда вспоминаешь, и разсказываешь объ этомъ, все это, можетъ быть, кажется смѣшнымъ. Но тогда, увѣряю васъ, намъ было не до смѣха. Намъ было страшно. Кадетъ -- воръ! Было отъ чего придти въ ужасъ. Всѣ кадеты были блѣдны, говорили шепотомъ. Обыкновенно доносъ начальству на товарищей считался подлостью, но совершившій такой проступокъ, считаться кадетомъ уже не могъ, и мы для того то и собрались въ этотъ вечеръ, чтобы общимъ совѣтомъ рѣшить -- итти ли доносить обо всемъ этомъ полковнику или нѣтъ. Долговязый К. заговорилъ первымъ. Онъ сказалъ, что не можетъ быть никакого сомнѣнія въ томъ, что мы должны итти къ полковнику и все ему разсказать. Это былъ самый большой и первый силачъ во всемъ собраніи и потому слова его произвели глубокое впечатлѣніе. Къ тому же, въ душѣ каждый изъ насъ былъ такого же мнѣнія. Никто поэтому ничего не возразилъ на его слова, и въ залѣ воцарилась мертвая тишина. Но въ этотъ моментъ ряды стоявшихъ кадетъ разступились, и маленькій Л., который до тѣхъ поръ стоялъ въ самомъ дальнемъ углу залы, вышелъ впередъ. Онъ стоялъ передъ нами, потупивъ глаза, съ безпомощно опущенными руками. Видно было, что онъ хотѣлъ что то сказать, но не находилъ силъ. Долговязый К. снова заговорилъ: "Л. ІІ-й!" -- повелительно сказалъ онъ -- "тебѣ нечего мѣшаться въ это дѣло"! Но никто не поддержалъ его. Онъ всегда, единственный изъ всѣхъ кадетъ, непріязненно относился не только къ большому Л., но и къ маленькому, и всѣ это знали. Къ тому же самъ онъ не пользовался ничьей любовью. Молодыя сердца на этотъ счетъ очень чутки: всѣ мы инстинктивно чувствовали, что въ этомъ большомъ тѣлѣ сидѣла самая маленькая, дряннная, трусливая душонка. Это была одна изъ тѣхъ натуръ, которыя никогда не рѣшаются выступать въ борьбу съ болѣе сильными, но всегда притѣсняютъ и обижаютъ маленькихъ и слабыхъ.-- Вотъ почему въ отвѣтъ на его слова раздались со всѣхъ сторонъ неодобрительные возгласы: "Выслушать маленькаго Л.!.. выслушать!... Онъ имѣетъ полное право говорить!" -- Когда тотъ увидѣлъ, что товарищи берутъ его сторону, крупныя слезы ручьемъ хлынули изъ его глазъ, онъ закрылъ лицо руками и зарыдалъ такъ отчаянно, что все его худенькое тѣло вздрагивало и трепетало съ головы до ногъ. Одинъ изъ кадетъ подошелъ къ нему и погладилъ его по головѣ: "успокойся же, успокойся", сказалъ онъ ему.-- "Ну, что же хотѣлъ ты сказать намъ?" "Маленькій Л. рыдалъ все сильнѣй и сильнѣй.-- "Если вы на него донесете, проговорилъ онъ наконецъ, захлебываясь отъ рыданій,-- его тогда исключатъ изъ корпуса... и что же, что же съ нимъ будетъ тогда?"...

Мы молчали. Мы знали, что мальчикъ правъ, что слѣдствіемъ донесенія будетъ, конечно, исключеніе его брата изъ корпуса. И мы знали также и то, что у отца его не было никакихъ средствъ, и невольно каждому изъ насъ представилось все его горе, когда онъ узнаетъ о проступкѣ сына.

-- Но вѣдь ты же самъ знаешь,-- продолжалъ кадетъ,-- что твой братъ совершилъ подлость и заслуживаетъ наказанія?

Маленькій Л. молча наклонилъ голову. Въ душѣ онъ былъ совершенно такого же взгляда на проступокъ брата, какъ и всѣ его товарищи.

Говорившій съ нимъ кадетъ нѣсколько времени тоже молчалъ, потомъ обратился къ остальнымъ:-- Я предлагаю вотъ что, сказалъ онъ -- не будемте дѣлать Л. І-го несчастнымъ на всю жизнь, безъ крайней необходимости; Попробуемъ сначала, не осталась ли въ немъ хоть капля порядочности. Пусть Л. I самъ рѣшитъ -- что будетъ для него лучше: если мы донесемъ на него начальству, или если оставимъ это между нами, но только съ условіемъ, что зададимъ ему хорошую порку.

Это было необычайно удачно придумано и всѣ поспѣшно согласились. Кадетъ положилъ свою руку на плечо маленькаго Л.

-- Бѣги же въ такомъ случаѣ и приводи къ намъ скорѣе сюда брата!-- сказалъ онъ.

Маленькій Л. вытеръ слезы и бѣгомъ кинулся изъ залы. Черезъ нѣсколько мгновеній онъ вернулся вмѣстѣ съ братомъ.

Большой Л. вошелъ въ комнату ни на кого не глядя. Какъ быкъ, котораго ударили по головѣ, стоялъ онъ среди насъ и смотрѣлъ въ полъ. Маленькій Л. стоялъ позади брата, не спуская съ него глазъ.

Кадетъ, который все это придумалъ, началъ свой допросъ.

-- Л. I, сознаешься ли ты въ томъ, что укралъ портупею?

-- Да, сознаюсь.

-- Понимаешь-ли ты, что совершилъ нѣчто такое, послѣ чего ты недостоинъ считаться долѣе кадетомъ?

-- Да, понимаю.

-- Что ты предпочитаешь въ та комъ случаѣ -- чтобы мы донесли на тебя полковнику, или же, чтобы мы тебя хорошенько выдрали, съ тѣмъ, чтобы вся эта исторія осталась между нами?

Онъ предпочелъ, чтобы его выдрали. Вздохъ облегченія вырвался при этихъ словахъ изъ груди всѣхъ присутствующихъ.

Рѣшено было покончить съ этимъ дѣломъ тутъ-же немедленно.

Одного изъ кадетъ послали за длинной камышевкой, которая обыкновенно употреблялась для выколачиванія нашихъ платьевъ. Пока онъ ходилъ за ней, мы пробовали уговорить маленькаго Л. уйти изъ залы и не присутствовать при наказаніи, но онъ только молча отрицательно покачалъ головой.

Какъ только принесли камышевку, большой Л. легъ на столъ лицомъ внизъ, двое изъ кадетъ схватили его за руки, двое другихъ за ноги. Мы взяли со стола свѣчи и держали ихъ высоко надъ головами... До чего это было ужасно!

Большой К, какъ самый сильный, долженъ былъ исполнять приговоръ. Онъ взялъ камышевку, отошелъ въ сторону и изо всѣхъ силъ ударилъ ею большаго Л. по спинѣ.

Подъ ужаснымъ ударомъ несчастный содрогнулся всѣмъ тѣломъ, хотѣлъ было закричать, но въ этотъ же моментъ къ нему кинулся маленькій Л., схватилъ его голову обѣими руками и прижалъ къ себѣ: "не кричи!" шепталъ онъ, "не кричи! иначе все вѣдь узнается!"

Большой Л. заглушилъ невольный крикъ и полусдавленнымъ голосомъ застоналъ...

Длинный К. опять поднялъ палку, и второй ударъ просвистѣлъ въ воздухѣ.

Несчастный весь извивался отъ боли. Кадеты едва могли удерживать его за руки и за ноги. Маленькій Л. обхватилъ обѣими руками голову брата и изо всѣхъ силъ прижималъ ее къ себѣ. Глаза его были широко раскрыты, лицо побѣлѣло какъ мѣлъ, онъ весь дрожалъ съ головы до ногъ.

Въ комнатѣ стояла мертвая тишина. Слышны были только хрипъ и тяжелое дыханіе большаго Л., полузаглушенное въ судорожныхъ объятіяхъ младшаго брата. Мы не могли оторвать своихъ глазъ отъ маленькаго Л., мы всѣ чувствовали, что не въ силахъ дольше вынести такое зрѣлище...

Поэтому, когда въ третій разъ раздался ударъ и повторилось то-же самое, поднялся взволнованный шопотъ: "Довольно!.. Довольно бить! Больше не надо!"

Длинный К., совсѣмъ красный отъ усилія, хотѣлъ было размахнуться для четвертаго удара, но нѣсколько кадетъ бросились между нимъ и большимъ Л., вырвали у него камышевку и оттолкнули его.

Наказаніе кончилось.

Прежній кадетъ опять заговорилъ тихимъ голосомъ:-- Теперь вся эта исторія кончена разъ навсегда,-- сказалъ онъ.-- Пусть же каждый изъ насъ дастъ Л. I руку, и подлецомъ будетъ тотъ, кто когда нибудь вспомнитъ про это хоть однимъ словомъ!

-- Да! да! да! раздалось со всѣхъ сторонъ. Всѣ приблизились къ столу и протянули большому Л. руку; потомъ, точно по командѣ, всѣ подошли къ маленькому Л. Всѣ столпились вокругъ него, каждый хотѣлъ пожать ему руку. Кадеты, которые стояли сзади, тянулись къ нему черезъ тѣхъ, кто стоялъ впереди, нѣкоторые влѣзли даже на столъ. Его гладили по головѣ, хлопали по плечу, по спинѣ: "маленькій Л.,-- молодецъ!.. Славный парень, Л.!" раздавалось шопотомъ со всѣхъ сторонъ!-- Старый полковникъ поднесъ стаканъ ко рту -- его какъ будто что-то душило.

-- Да,-- проговорилъ онъ, наконецъ, съ усиліемъ,-- у этихъ ребятъ есть чутье.

-- Свѣчи были потушены, всѣ на цыпочкахъ осторожно прокрались назадъ въ свои комнаты; а спустя пять минутъ всѣ лежали уже въ своихъ кроватяхъ. Все было кончено. Директоръ и остальные офицеры ничего не знали обо всей этой исторіи. Все было кончено... да...-- голосъ полковника снова прервался; онъ засунулъ обѣ руки въ карманы и пристально смотрѣлъ передъ собой сквозь дымъ сигары.-- Да, всѣ мы такъ думали, ложась спать въ тотъ вечеръ, рѣшительно всѣ... Не знаю -- спалъ ли въ эту ночь маленькій Л., но когда на другой день мы увидѣли его въ классѣ, мы не узнали его. Раньше его всегда звали въ классѣ маленькимъ бѣсенкомъ, до того онъ шумѣлъ и кричалъ всегда на весь классъ. Теперь казалось, что на его мѣстѣ черная дыра, до того онъ былъ неподвиженъ и тихъ. Онъ былъ точно бабочка, съ крылышекъ которой стерли всю ея нѣжную пыль. Да именно такъ, я не могу этого иначе выразить... Въ послѣобѣденные часы онъ теперь гулялъ всегда со своимъ братомъ. Онъ чувствовалъ, что большой Л. не нашелъ бы теперь другихъ товарищей, и поэтому ни на минуту не оставлялъ его одного. И они ходили взадъ и впередъ но квадратному дворику, обсаженному деревьями, тотъ и другой низко опустивъ голову, и только изрѣдка перекидываясь другъ съ другомъ нѣсколькими словами...

Снова наступило молчаніе, и я снова наполнилъ виномъ пустой стаканъ полковника.

-- Все это,-- продолжалъ онъ,-- должно было со временемъ, конечно, позабыться и войти въ обычную колею, но, къ несчастью, есть люди...

Онъ ударилъ кулакомъ но столу.

-- Есть люди, сказалъ онъ,-- которые похожи на ядовитыя травы, растущія въ полѣ, попробовавъ которыя животныя умираютъ. Такъ вотъ и эти люди отравляютъ жизнь другихъ людей!...

Какъ то разъ былъ у насъ урокъ физики. Учитель показывалъ намъ опыты съ электрической машиной и нужно было провести электрическій токъ черезъ весь классъ. Каждый изъ насъ долженъ былъ дать руку своему сосѣду, чтобы образовать такимъ образомъ цѣпь. И вотъ, когда большой Л., который сидѣлъ рядомъ съ длиннымъ К., хотѣлъ взять его за руку, то этотъ негодяй сдѣлалъ такую гримасу, точно до него дотронулась жаба, и быстро выдернулъ свою руку. Большой Л. весь вдругъ какъ то съежился и вся кровь кинулась ему въ лицо, но въ тотъ же моментъ маленькій Л. вскочилъ со скамейки, подбѣжалъ къ брату, сѣлъ на его мѣсто, схватилъ длиннаго К. за руку и изо всѣхъ силъ ударилъ его объ столъ. Тотъ вскрикнулъ отъ боли и схватилъ своего противника за горло. Началась драка. Учитель, все еще возившійся около своей машины, услыхавъ шумъ, подбѣжалъ къ нимъ.

-- Что это! что это! что это!-- кричалъ онъ, но всѣ его слова были безсильны. Оба такъ вцѣпились другъ въ друга, что продолжали драться даже тогда, когда онъ подошелъ къ нимъ совсѣмъ близко.

-- Какое безобразіе!-- съ негодованіемъ воскликнулъ онъ.-- Какое неприличіе!-- Извольте сейчасъ же оставить другъ друга!

Длинный К. сдѣлалъ такое лицо, точно онъ хотѣлъ разревѣться.

-- Это Л. II началъ,-- сказалъ онъ,-- я ему ничего не сдѣлалъ.

Маленькій Л. стоялъ, выпрямившись, на своемъ мѣстѣ; онъ не говорилъ ни слова, только стиснулъ дубы такъ крѣпко, что были видны всѣ мускулы на его худенькомъ, дѣтскомъ личикѣ. Услыхавъ слова длиннаго К., онъ ничего не возразилъ и продолжалъ стоять также молча; только какая то странная усмѣшка пробѣжала въ этотъ моментъ по его лицу...

Учитель продолжалъ распространяться о такомъ неприличномъ поведеніи, свидѣтельствующемъ о душевной грубости, но мы его не слушали. Всѣ наши мысли были обращены на маленькаго Л. и длиннаго К.

Какъ только урокъ кончился и учитель ушелъ, черезъ весь классъ полетѣла книга и ударилась прямо въ високъ длиннаго К., и когда онъ въ бѣшенствѣ обернулся, кто-то ударилъ его съ другой стороны.

-- Бить его, бить!-- раздавалось со всѣхъ сторонъ. И негодяю такъ досталось, что онъ долго помнилъ эту трепку.

Полковникъ злобно усмѣхнулся и значительно посмотрѣлъ на свой кулакъ.

-- Я тоже помогалъ, и здорово -- съ довольнымъ видомъ сказалъ онъ,-- могу въ этомъ поручиться!-- И говоря это, онъ съ такимъ угрожающимъ видомъ потрясъ своимъ кулакомъ, точно видѣлъ передъ собой снова всю эту сцену и готовъ былъ опять кинуться на ненавистнаго кадета.

-- Длинный К.-- продолжалъ онъ свой разсказъ,-- былъ мстительная и коварная каналья. Ему ничего бы не стоило пойти и нажаловаться полковнику, но для этого онъ былъ слишкомъ большимъ трусомъ; забыть же, что причиной того, что его такъ избили, былъ маленькій Л.-- этого онъ никогда не могъ...

И вотъ, вскорѣ послѣ этого случая произошло вотъ что: какъ то разъ послѣ обѣда всѣ кадеты гуляли по двору; оба брата, по обыкновенію, вмѣстѣ; длинный К. подъ руку съ двумя своими товарищами. Проходить изъ квадратнаго дворика въ другой приходилось черезъ узенькій проходъ, на столько узкій, что итти черезъ него подъ руку строго воспрещалось. На несчастье, въ этотъ день случилось такъ, что длинный К. со своими товарищами столкнулся съ братьями Л. въ тотъ самый моментъ, когда они, очевидно задумавшись, проходили черезъ проходъ, продолжая держать другъ друга за руку. Длинный К., увидавъ это, остановился и, вытаращивъ глаза, закричалъ во все горло: "это что еще значитъ? Вы кажется хотите загородить дорогу порядочнымъ людямъ, вы, воровское отродье"!

Полковникъ остановился.

-- Вотъ уже пятьдесятъ лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ,-- продолжалъ онъ черезъ минуту,-- а между тѣмъ мнѣ кажется, что это было только вчера. Я ходилъ въ то время съ двумя товарищами по квадратному дворику, когда вдругъ мы услышали крикъ -- какой крикъ!.. Я совсѣмъ не могу описать вамъ, какъ это звучало, но мнѣ кажется, что только когда какой нибудь дикій звѣрь вырывается изъ клѣтки и кидается на человѣка, что только тогда можно услышать нѣчто подобное! Это было такъ ужасно, что у насъ, у всѣхъ, захватило дыханіе и мы не въ состояніи были двинуться съ мѣста. И всѣ, кто только былъ на квадратномъ дворикѣ, всѣ остановились какъ вкопанные, все кругомъ стало вдругъ мертвенно тихо. Прошло мгновеніе, и всѣ, толкая другъ друга, бѣгомъ кинулись туда, откуда раздался этотъ отчаянный крикъ. Тамъ уже образовалась толпа. Я очутился впереди другихъ и вотъ что я увидѣлъ: маленькій Л., какъ дикая кошка, вцѣпился въ длиннаго К. Лѣвой рукой онъ держалъ его за воротъ и почти совсѣмъ повисъ на немъ, такъ что К. задыхался; правой же все время ударялъ его по лицу, по которому кровь текла струей. Прибѣжалъ дежурный офицеръ и пробрался сквозь толпу кадетъ: "Л. II! Отпустите сейчасъ же!, прогремѣлъ онъ. Дежурный офицеръ былъ человѣкъ огромнаго роста и у него былъ такой голосъ, который былъ слышенъ съ одного конца корпуса до другаго. Всѣ его страшно боялись, но маленькій Л. точно и не разслышалъ его словъ. Онъ все продолжалъ бить длиннаго К. по лицу и, не умолкая, кричалъ тѣмъ страшнымъ, пронзительнымъ, нечеловѣческимъ крикомъ, который пронизалъ насъ до мозга костей. Увидавъ это, офицеръ схватилъ мальчика за плечи и насильно оторвалъ отъ противника. Но едва только маленькій Л. всталъ на ноги, какъ глаза его закатились, онъ грохнулся на землю, и съ нимъ начались страшнѣйшія судороги... Мы никогда не видѣли ничего подобнаго и стояли пораженные ужасомъ. Дежурный офицеръ наклонился къ нему, потомъ взялъ его подъ мышки, а двумъ кадетамъ велѣлъ держать за ноги. "Живѣй, живѣй!" командовалъ онъ. "Прямо въ лазаретъ"! И маленькаго Л. унесли. Мы подошли къ большому Л. и отъ него и отъ тѣхъ двухъ кадетъ, которые гуляли съ длиннымъ К., узнали, какъ было дѣло.

Самъ длинный К, стоялъ въ это время, какъ побитая собака, и вытиралъ съ лица кровь. Если бы не это послѣднее обстоятельство, мы, конечно, страшно бы избили его. Теперь же всѣ только отвернулись отъ него и всѣ перестали говорить съ нимъ: онъ сдѣлалъ подлость,-- онъ не сдержалъ своего слова...

Полковникъ ударилъ кулакомъ но столу.

-- Какъ долго держали его въ опалѣ другіе -- не знаю,-- продолжалъ онъ.-- Я еще цѣлый годъ былъ съ нимъ въ классѣ и за все это время не сказалъ съ нимъ ни единаго слова. Мы вмѣстѣ вышли прапорщиками въ армію. При прощаніи я не подалъ ему руки. Не знаю, былъ ли онъ произведенъ въ офицеры,-- я не искалъ его имени въ послужномъ спискѣ,-- не знаю, что съ нимъ сталось -- живъ ли онъ или умеръ? Для меня онъ тогда уже пересталъ существовать, но воспоминаніе о немъ я не въ силахъ вырвать изъ моей памяти, какъ я ни стараюсь...

На другой день изъ лазарета дошли до насъ дурныя вѣсти: маленькій Л. лежалъ безъ сознанія, въ сильнѣйшей нервной горячкѣ. Послѣ обѣда прислали изъ лазарета за его старшимъ братомъ, но онъ его уже не узнавалъ...

А въ тотъ же день вечеромъ,-- мы всѣ сидѣли въ столовой за ужиномъ,-- распространилась ужасная вѣсть,-- точно огромная зловѣщая птица безшумно пронеслась надъ нашими головами, распространился слухъ, что маленькій Л. скончался! Когда мы шли изъ столовой въ рекреаціонную залу мы встрѣтили и полковника: онъ остановилъ насъ и сказалъ, что нашъ маленькій товарищъ заснулъ вѣчнымъ сномъ, потомъ онъ вошелъ вмѣстѣ съ нами въ залу, велѣлъ всѣмъ встать на молитву, а одному изъ насъ прочесть "Отче нашъ". И тогда-то, въ первый разъ, понялъ я весь смыслъ и все величіе этой молитвы... Полковникъ нашъ былъ очень хорошимъ человѣкомъ. Онъ былъ одинъ изъ самыхъ отважныхъ храбрецовъ во время послѣдней войны... Онъ любилъ своихъ кадетъ и, когда сообщалъ намъ вѣсть о смерти маленькаго Л., слезы градомъ катились по его лицу.

И вотъ на другой день, послѣ обѣда, дверь, ведущая изъ лазарета во дворикъ, отворилась. Ужасная, роковая дверь! Мы должны были войти въ нее, чтобы въ послѣдній разъ взглянуть на нашего усопшаго товарища... Шаги наши гулко звучали но камнямъ, никто не говорилъ ни слова, слышалось только тяжелое, прерывистое дыханіе... И вотъ мы увидѣли нашего Л., нашего бѣднаго, маленькаго Л. Онъ лежалъ въ бѣлой рубашкѣ, со сложенными на груди руками. Бѣлокурые локоны спускались на его желтый, какъ воскъ, лобъ, щеки страшно ввалились, прелестный маленькій носикъ обострился и вытянулся, а во всемъ лицѣ было такое выраженіе... Старый полковникъ замолчалъ, онъ тяжело дышалъ.

-- Я уже старый человѣкъ,-- сказалъ онъ,-- не мало смертей видѣлъ я на своемъ вѣку. Я видѣлъ людей, умиравшихъ на полѣ битвы, но такого выраженія страданія, какое я видѣлъ на лицѣ этого мальчика, я никогда больше не видѣлъ, никогда...

Полнѣйшая тишина воцарилась въ комнатѣ. Полковникъ кончилъ свой разсказъ. Уже совсѣмъ стемнѣло. Хозяинъ всталъ, безшумно вышелъ изъ своего угла и зажегъ газъ. Я приподнялъ стоявшую на столѣ бутылку вина, но она была уже пуста, и только одна капля упала изъ нея въ стаканъ -- послѣдняя капля благородной крови...

"Юный Читатель", No 7, 1901

Оставить комментарий Вильденбрух Эрнст (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1901 Обновлено: 01/03/2019. 49k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Юный Читатель", No 7, 1901.

Вильденбрух Эрнст Благородное сердце

Благородное сердце.

Вильденбрух Эрнст
Благородное сердце