Джон Вильсон Город Чумы Драматическая поэма в 3 актах Перевод Ю. Верховского и П. Сухотина М., ГИХЛ, 1938 ОТ РЕДАКЦИИ "Город Чумы" ("The сity of the Plague"),- драматическая поэма Джона Вильсона (1785-1854), одного из видных поэтов "озёрной школы", - послужила, как известно, источником пушкинского "Пира во время чумы": Пушкин гениально переработал в своей "маленькой трагедии" IV сцену I акта вильсоновой поэмы. Английский текст поэмы был издан в Эдинбурге в 1816 г. и перепечатан в Париже в 1829 г. На русский язык поэма переводится полностью впервые. Над переводом "Города Чумы" начал работать покойный П. С. Сухотин. Он оставил несколько отдельных сцен I и II актов, преимущественно, к сожалению, в недоработанном или черновом виде. Наиболее ценные и законченные части этого труда, после бережной редактуры, имевшей в виду преимущественно единство тона и языка всей драмы, включены в настоящее издание. Таковы: в I акте отдельные места первой сцены, - всего 49 стихов из 445; первая часть третьей сцены - до ремарки: "Сцена меняется" и пр. (стихи 1-69 без изменений); первая, вторая и третья сцены II акта. В первой сцене этого акта из 214 стихов заменены новыми в переводе Ю. Н. Верховского 39. Во второй сцене добавлены Ю. Н. Верховским Погребальная песнь и Гимн; из остальных 226 стихов заменено 39. Третья сцена, наиболее законченная, дана почти неприкосновенно в переводе. П. С. Сухотина; из 399 стихов заменено лишь 15. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Франкфорт, Вильмот, его друг, Магдалена Ломбарт, его невеста, Председатель пира (он же Вальсингам), Молодой человек (он же Фицжеральд), Священник, Леди (она же Амелия), Изабелла, Мери Грей, Луиза, Астролог (он же Фрэнсис Беннерман), Незнакомец, Помешаный, Девочка (она же Маргрэт Ривингтон), Старик, Толпа. Женщины, мужчины; могильщики и пр. АКТ I СЦЕНА I Время - после полудня. Два морских офицера идут по берегу Темзы, потом садятся на каменную скамью лицом к реке. Франкфорт. Чем ближе к городу я подхожу, Тем на душе тяжеле. Если б мог я, Как птица до гнезда, вмиг долететь До дома матери. Ведь там покой, Хоть в пустоте безмолвной, говорящей, Что мать моя погибла! Вильмот. Все кругом И тихо, и светло, и безмятежно, Во всем благое предзнаменованье Средь опасений страшных нас крепит. Франкфорт. Моей душе могилок поле, Вильмот, Все в памятниках мраморных, глубоко Затихшее в святыне смерти, мнится Не боле чуждым голосу надежды, Чем вся пустынность шпилей и соборов, Над бездыханным городом висящих. Вильмот. Взгляни, как веселится яркий луч Спокойных вод теченьем величавым. Не знаю, но гляжу на этот свет, Такой прекрасный, - и виденья смерти В душе смятенной тают. Крепко верю: Наш путь окончится благополучно. Франкфорт. Сейчас ведь служба? Вильмот. Думаю, вечерня Должна уж отойти. Франкфорт. И не слыхать Органной музыки и пенья хора В пустынности собора. Видишь, он Стоит среди безмолвных зданий в странном Молчании глубоком. Мнится, много Воскресных дней прошло здесь без молитвы И в одиночестве святом; а ныне Не падал ниц никто пред алтарем. Вильмот. Величественный храм! И вижу: ясен, Спокоен над священною громадой Лазурный воздух. Франкфорт. Величавый храм! Стоит он здесь торжественной руиной, В пустыне истлевая, где ни звука Живого сердцу нет. Я испытал, Как музыка здесь воздымала душу В благоговеньи к небу. Страшный год Свершил веков работу. Смех Чумы Неистов над рукой времен неспешной! Вильмот. Улыбка солнца на стенах. Франкфорт. Что ж стрелка На Минстерских часах, в свету желтея, Нам указует этот час? Ужасно Пред ликом дня о полночи вещать! Глубокой ночью стрелка замерла В тот миг, как с ней внезапно сто сердец Остановилось, чтоб не биться больше. К чему же обегать ей праздный круг? Ведь людям нужды нет считать часы, Когда они на вечности стоят. Вот образ смерти! Вильмот. Смех меня берет От этих бредней, этих страхов. Франкфорт. Мне ли С предчувствиями темными бороться, Когда в самой Природе чую смерть? Вдали отсюда о Чуме я думал, И образ матери душе моей Являлся - кроткий, ясный, и тогда Страх исчезал. Но берега, все в травах, С цветами, так разросшимися дивно, Я помню, были буры под ногами Людей, с утра до вечера сновавших, А ныне гробной красотой объемлют Почивший обреченный город мертвых. Вильмот. Ведь нынче день покоя - воскресенье. Франкфорт. Воскресный - безотрадный день! Бывало, Не умирал над Темзой вечер нежный Так тихо. Ныне паруса свернулись, Весло упало из руки гребца, И ты струишься в мертвенном величьи, Река пустыни, радостная прежде, А над могучей дикостью камней, Как на море, безоблачно и чисто: Ни огонька над кораблем скользящим, Ни струйки дыма над громадой башен, Неколебимых с остриями шпилей. Как праздно этот дивный мост повис Над праздною рекой! Ни точки малой На нем не шевелится. Он висит, Как радуга на чистых небесах. Вильмот. Твои слова располагают душу Средь этого покоя покориться, Каков бы ни был приговор судьбы. Франкфорт. Торжественные образы распада, Я чувствую, призвали душу вновь От собственного горя прочь - к себе. Я как бы вмиг о матери забыл, О всех друзьях возлюбленных - в высоком Присутствии все подавившей смерти. Вильмот. Душа твоя окрепла. Поспешим же С надеждой робкой в материнский дом. Франкфорт. Нет, друг, расстанемся! А если вновь В сем грустном мире встретимся, увидишь Несчастного, согнувшегося в горе, Как призрак средь живых; но твердо верь. Друг благородный: будь хоть ко всему Душа мертва, - тебя увидя, вспыхнет Как бы бессмертным радостным огнем, Вмиг узы смертных бедствий разрывая. Вильмот. Расстаться нам нельзя. Франкфорт. Сейчас - навек. Иду я в этот город, как в могилу; С безмолвных башен слышится мне голос: "Дни сочтены твои!" Иду. Но раньше Целуй, клянись, что в памяти твоей Век будет жить священным имя друга. Вильмот. Мы не должны расстаться! Франкфорт. Что, мой друг? Вильмот. Клянусь душой отца (он был бесстрашен И говорил, что лишь в боях с судьбою Превратною любил друзей своих), Клянусь (и, клятвы страшной не сдержав, Пусть в небесах тебя не встречу), ночью И днем, покуда ты в трудах любви, Плечом к плечу средь города чумного, Пойду с тобой помощницею-тенью, Среди безмолвия и воплей смерти Бестрепетно, невозмутимо веря, Что невредим пройдешь и дом обрящешь Твоей родимой и семью святую, Над коей ангел божий пролетел. Благословенье бедных освятило Вдовы смиренный дом. Там жизнь - жива! Друг, жесточайший от любви чрезмерной! В сияньи несмирившегося духа Идешь ты к гибели. Не я ль кажусь, - Я чувствую, - как бы твоим убийцей? Вернись на наш корабль! Вильмот. О, вспомни, Франкфорт: Лишь крик ужасный: "Человек за бортом!" Всю палубу потряс, - нема, недвижна, Стояла вся команда в страхе шторма, - Кто во мгновенье ока прыгнул в море И за волосы тонущего поднял - Вопящего, смельчак? И кто - несчастный, Из волн спасенный? Я любил тебя; Но, на руке спасающей повиснув Над ярой бездной, понял в страшный миг: Мою призвало душу Провиденье, Чтобы тебе предаться навсегда. Исполнить должно волю божью. Франкфорт. Вильмот, Ведь мать жива? Вильмот. Душа нередко чует Присутствие таинственное жизни, Бог весть откуда веющей, но мощно Сметающей все страхи и сомненья. Так чую в этот миг: она жива. Франкфорт. Не дай мне бог поверить этим мнимым Теням грядущего. Вот здесь, где мы Сейчас стоим, когда в последний раз Я отплывал из Англии, в то утро Мне шею мать руками обвила И голосом торжественным, без слез Сказала: "Сын! В последний раз прости!" Рев одиночества над океаном. Тот голос проницал,! пронзал мне душу И таял в солнечной тиши, печально Звучавшей. Мы, в пути домой, окликнув Корабль, услышали: "Чума!" Я знал, Что рупор нам пошлет плохие вести: Вдали чернели паруса, небрежно Отбрасывая чистый ливень солнца, И чуялось - команде чужд покой. Вильмот. Склонна к боязни нежная любовь. Утешен будь: издавна сны мои Все радостны. Франкфорт. О, радостные сны! Сна моего часы теперь не длинны. Но что ж мне грезилось? Здоровых лиц Признательность за ласку очага? Домашнего уюта мягкий голос? Смех, взрывом радости мечтанья духа Перебивающий? О, друг, иные И звуки, и виденья в снах моих. Бесшумный пол, нетронутый шагами, Пустые стулья в грустной пустоте, Запущенный очаг в пыли и пепле, Постели с виснущими пологами, Где нет дыханья жизни, настежь окна, Чтоб свежий воздух горницу очистил От вредоносных испарений мора; А в мрачной комнате, как склеп холодной, Простерто тело матери моей, Все искаженное ужасным тленьем; Мой дух поник, дрожа под погребальный Тягучий, мрачный, страшный смертный звон; А колокол качался в пальцах смерти. Но это праздный бред: ушла надежда, Предчувствия и страхи день и ночь Влекут бессильную добычу - душу. Вильмот. Ведь свет дневной кругом. Я б мог поверить, Что там вон, движась берегом реки, Подходит призрак. Чей же взор встречал Столь явно смерть в обличьи человека? Подходит старик несчастного и жалкого вида, неся ребенка на руках. Франкфорт. Спаси господь, старик! Сядь, отдохни На перепутьи здесь. Старик. Спаси господь! Насмешкой мыслишь мучить старика, Бредущего к могиле? Что за радость Вам, молодым бездельникам, в издевках Над сединой голодной нищеты? Иль нет у вас отцов? И благо им, Коль их сердца сухие минет горечь - Средь бела дня своих детей увидеть, Глумящихся над старостью беспечно. Франкфорт. Суди, отец, о нас добрее. Старик. Дайте Спокойно мне итти. Вам жаль меня? Подайте милостыню: эта ноша Меня тягчит: чем вскормишь? Пищи нет. Подайте мне. Франкфорт. Смотри: вот хлеб, старик. Благослови меня. Ты бросил город - И никого, чтоб проводить тебя Окрай реки? Старик. Да, перемерли все, Кто некогда ходил со мной любовно Медлительней меня. Вот этот посох - Все, что теперь осталось мне опорой. У этого несчастного младенца, Что мамка деду подержать давала, Теперь кормилицею только старость, - Горька, темна, - господь ее забыл. Франкфорт. Чума бушует? Старик. Да, и долго будет. Пророков древних предсказанья ныне Свершаются, и обреченный град Бросают юноши. Хотите слышать, Что в сердце чудища сейчас творится? Франкфорт. Мы слушаем. Старик. Три месяца назад Услышал я в душе могучий звук. Так буйствует река и день, и ночь, Победно шествуя по граду: Лондон, Во всем великолепьи встав, вещал, Я слушал: "Ты мертва, царица мира!" Я сердце потрясенное спросил - И ни дыханья жизни средь безмолвья Царящей смерти. Ледяной рукой, Коснувшись, вмиг она остановила Реки источник - тот, что веселил Град островной. Франкфорт. Мы слушаем тебя. Старик. Грех вынес приговор, - он был ужасен. Юнцы, читайте библию; внемлите Тому, кто в грезе видел ярость льва. Средь башен Иудеи весь народ Пал ниц - и сгинули сердца царей, И в ужасе пророки удивились. И ветр сухой повеял из пустыни К холму Сиона - и не освежить, И не очистить, но снести как вихрь Шатры князей и воинов простых. Франкфорт. Он мнится, Вильмот, мне пророком древним: В седых кудрях, с нездешним, диким взором Из города пустынного приходит, Не зная смерти. О, могу ль спросить Почтенного отца... Старик. Ба_ю_, молчи! Ты слышал крик младенца? Слабый звук Что ж так несчастного пугает - после Трехмесячного пребыванья в склепе? Вот, жуй, дитя, свой хлеб и успокойся. К чему, юнцы, нелепые расспросы? Вы в город? В логове не устрашитесь Чудовища? - Идите умирать. Две маленькие капли с буйным ливнем Вмиг, не заметив, поглотит земля. Франкфорт. Мне хочется спросить тебя, старик: Здесь мать моя жила, и я иду Искать ее средь города могил. Старик. В живых ее не числи. Судно в море (Сдается, говорю я с моряками) Идет ко дну. Ты думал бы найти Из обреченных друга одного - С утра - живого, на доске средь волн? Ее в живых не числи - и молись. Вильмот. Пойдем: уж вечереет. Старик. В град вступив,- Вам ясно ли, что встретите? Пойдете По длинным-длинным улицам, простертым В безмолвии, как в полуночном храме. Услышите лишь шелест буро-красных Трав под ногами: собственных сердец Биенье страшно будет; слабый лепет Игрушки той, что праздно числит время, Вещать вам будет голосом пустыни. Взгляните в небо: громом угрожая, Все ниже знойных туч злорадный мрак, Как будто дух Чумы в них обитает, Мрача тенями смерти град. Знаком ли Вам этот гнусный гам? Вдали он слышен Смятенным эхом. Он растет, расчет, - Плач, крики, вопли, стоны и молитвы И надо всем - раскаты богохульства. Пронесшись, буря обрекла молчанью Громады улиц. Тут дома безлюдны?. Вдруг из окна у вас над головой - Ужасное лицо - вопит о смерти Нечеловечьим воплем. Кто бежит, Как демоном гонимый по пятам? Растрепан, бледен, кровью взор налит, - Вам вслед как вихрь, пока не упадет На камни ниц, как молнией сражен, В безумьи ли слепом с разгона в стену - И навзничь - трупом. Стойте вдалеке, И пусть Чума победной колесницей Проложит путь к могиле, пусть глумится Над славой и пустым великолепьем Земных царей! О, жалкая повозка Под грузной грудой трупов до краев! О, тени бледные коней-скелетов! Вас понукает тощий негодяй, Что обречен судьбой вонючей яме, Куда с проклятьем страшный груз везет. Там седины и пряди золотые, Морщины синих щек, не знавших смеха, И все еще румяные улыбки; В лохмотьях мерзких нищеты - тела, Что дряхлость изглодала до костей. И юные - в величьи красоты, Хоть в муках смерти, - все лежат они В объятьях мрака. Дольше не смотри: Случайно вдруг меж лиц, что там мелькают, Любимый друг знакомые черты Явит очам, или блеснет кольцо С заветной памяткой на белой ручке. Позвольте с вами сесть: я ослабел, Об ужасах твердя, хоть подконец Без дрожи видел их. Франкфорт. Дай мне ребенка. Старик. Пусть отдохнет малыш. Я бодр опять, Вся боль прошла. Смеешься ты, бедняжка? Открытому ты радуешься взгляду, Сияющему свежему лицу, Румяному здоровью. Ты пошел бы С тем, кто младенческому дорог сердцу, На старика бы и не оглянулся, Унесшего тебя из гроба. Милый, Неблагодарный, за тебя цепляюсь С любовью безнадежною. Франкфорт. Старик, В нем кровь твоя? Старик. Все померли, все, все. С молитвою склонялись у купели Четыре милых дочери с мужьями И я с последней внучкой на руках. Но чуть вода лица ее коснулась, - Занемогла, бледнея, леденя Сердца родительские. "Здесь Чума!" - Священник возопил; как привиденья Расстались мы на кладбище. О, боже, Я знаю, ты и в гневе милосерд: Мне, старику, ты внука сохранил! Но все, стоявшие вокруг купели Воскресным утром - шесть лишь дней назад!- В могиле, - кроме малого ребенка С восьмидесятилетним стариком. Франкфорт. Не смею утешать. Старик. Напрасно, милый! Уже твой голос - утешенье мне, Для тусклых глаз ты радости виденье, В красе встающее из бездны лет. Дай вновь услышать голос твой! Франкфорт. Отец! Дитя играет ветхими листами - То библия? Твой взор потускший в ней Найдет бодрящий свет, и милосердья Небесные слова с святой страницы В измученное сердце возлетят. С тобою милость божья. Старик. Отрок чистый, Твой голос мне о мальчике напомнил, Умершем тридцать лет назад. Пройдешь, - Не встретимся. Но все ж я думал бы, Что ты мой сын, вернувшийся из гроба, Иль из далеких стран, куда уехал, Оставив нас одним слезам. Франкфорт. Не гибнет, Кто дом отцов сменил на сень небес. Прости, что молодой так молвит старцу: Он чтит и любит. Старик. Библия, да, да. Я знаю мощь благословенной книги, Я помню - слез поток она прервала В дни бед моих, на рану положив Целебную траву могучей силы. Меня ты пожалеешь: я признаюсь, Что часто мука мне, больнее смертной, Пронзает сердце, лишь слова Христа Святые засияют мне: в них чудо Спасающей любви и милосердья: Вдова поет от счастия; к безумцу Грядет освобожденье от оков; Жива могила. Книгу закрываю, Дивясь, где я: кругом все так, как будто Несчастную оставил землю бог Отчаянью и разрушенью: слово Его - мечта; иль страхами сомнений Душа смущается в тревоге тяжкой. К пророчествам еврейским дух влечет - Питаться стоном жалоб или мраком Угроз: вот грянет гневом всемогущий. Да, часто мыслю: ими и Чума Предречена в бреду. Их песнопенья Унылые звенят мне в слух об этом Ужасном посещеньи. Бред пустой Рассудка слабого! Но он терзает Обычных слов таинственным значеньем Помимо смысла. Тяжко заблужденье, Когда душа с оковами в борьбе, Но как бы рада им. Франкфорт. Исчезнут грезы В дыханьи нив или под ветром моря, Тебе поющем. Ты идешь домой, Где ждут жена, дитя? Старик. Дитя, молчи. У моря есть пустынное жилье, Куда снесу тебя. Покинуть город Мне голос ангельский велел. Узрите Вы ангела несчастных. Сетью улиц Проходит лучезарная. Вильмот (Франкфорту). В померкшем Мозгу - как бы небесный посетитель На утешенье, коль исчезнул разум. Старик. То не обман. Но лик ее узрите, И, бледный, вам внезапно улыбнется Чуть не бледней ее одежды белой; Но голос, низкий и печальный звук, Вмиг чарами отчаянье прогонит,- "Вот ангел, предреченный стариком", Вы скажете. Но что-то в глуби глаз Вам смертную укажет в ней. Простите! Но, юноши, когда придете, бойтесь Жилищ ужасных у Ольтгетской церкви. Сдается, эта злая груда - черный Дворец Чумы, и мимо не пройдет Никто живым. Бог вас благослови. Старик уходит. Франкфорт. Его слова проклятье в сердце шлют И на прощанье жалостная речь Лишь о злосчастьи. О, Ольтгетский храм! Вильмот. Из города проходит словно призрак Он, величавый путник в мир духов. Казалось мне, глухой нездешний голос Раздался из души опустошенной, Как ветра в полночь стон над кораблем. Поговори со мной. Франкфорт. Ольтгетский храм! Он так сказал? А у стены кладбища Дом матери. Глядит окошко спальни На холод плит и мраморных надгробий. Надежда умерла. Вильмот. Пойду, спрошу У старика о матери твоей. Быть может... Франкфорт. Нет, не надо. Час один - И к дому мы придем, где я родился. Хотел бы я, чтоб с нами побыл он: Держал меня в пледу безумный голос И изможденный лик. Не замечал Меня и горя моего несчастный Слепой, глухой, беспомощный старик: Мне видится холодный влажный камень. Где прах отца; на нем - другое имя: "Жена его, Мария". Вильмот. Все ль погибли? Франкфорт. Ты все надеешься? Пойдем вперед С открытой головой, с душой бессильной В униженный отчаянием город. Когда ревел пустынный океан, Господь был с нами. Пусть его рука Нам будет якорем и в этом страшном Спокойном и безмолвном море смерти. СЦЕНА II Большая городская площадь. Толпа жалких мужчин и женщин окружает человека странного и дикого вида, в фантастическом одеяньи, с песочными часами в руке. Астролог. Садится солнце, а с его закатом Дар прорицанья, коим проклят я, Отходит от меня, и я - слепец, Несчастным братьям брат. Тогда Чуме Разгул впотьмах среди безвестных жертв, А я прочесть не в силах имена, Что в этом свитке выведены кровью Приди ко мне, кто жаждет отдохнуть, Могильною прохладой заменив Горящую подушку лихорадки! Приди, кто в этот день осиротел, - И я скажу, когда челом на грудь Родителей склонитесь. Разве вам Не хочется, обняв их бедный прах. Лечь в темной яме, что светла любовью? Где вы - во вдовьих покрывалах? Брачный Светильник в тьме могил неугасим. Вы, девственницы светлые, не плачьте, С могилой в чистоте обручены. И в смерти лик прекрасен человека, И в эту ночь он склонится на снег Невинной, безупречно белой груди. Взываю к нечестивцу: пусть покажет Лицо в толпе! Поведаю ему Сны ужаса и грешных дел его. Человек свирепого и жестокого вида из толпы приближается к нему. Незнакомец. Тебя я не спрошу, фигляр-болтун, В меня ль вперен разящий взор Чумы. Пусть, кто боится смерти и могил, Тот, руки бледные сложив с мольбой, За деньги купит приговор судьбы И нищ умрет. Ты о вине твердишь И, верно, знаешь каждый тайный грех, Свершенный в темный час. Скажи, болтун: Я, пренебрегши честностью, куда Ходил за этим золотом? Тебе За правду - половина. Был грабеж? Астролог. Беги, убийца! Золота коснусь ли, Скверня персты? Смотрите - кровь на нем! Ты, в дикой дерзости, оттуда прямо, С стучащим сердцем. Вижу, как убил; Вот седины, дрожащий голос, старца Глаза невидящие... Ха! Бежишь, Боишься болтуна? Держи убийцу! При нем и нож в крови. Человек бросается прочь, все расступаются перед ним. Астролог. Мой взор мгновенно Прочел убийцы душу. Голос из толпы. Преступленье, Болезнь - все видит он, все знает он. Женщины порывисто проталкиваются сквозь толпу. 1-я женщина. Ты раньше выслушай меня, чем эту Я утром к дому милого пошла; Он - суженый, он - муж - вернулся с моря День-два тому назад. Но дом был пуст, Как холодна, сыра, пуста могила, Что алчет гроба. Зря вопила я К тому, кто глух. Судьбу его поведай, Скажи, что жив, что умер, - но скажи, Скажи, чтобы я бога не кляла. Дай весть, хоть бы его ты видел в страшной Вон этой яме. Слышишь? Говори! Его лицо ужасней всяких слов, - Недвижно-мрачное, надежду губит, Больную душу леденит. Проклятье Немой насмешке над разбитым сердцем! Астролог. Он мне не виден, облаком окутан! Женщина. Из города ушел он на корабль? Астролог. Он мне не виден, облаком окутан! Женщина. Ты ж видишь все, что было и что будет, Сквозь чудное стекло. Дай раз взглянуть На столь прекрасное лицо его, Где б ни был он, хоть в этой мерзкой яме, На палубе ль, с улыбкой, меж друзей Попутным ветерком несомый в море Вдаль от Чумы, в благословенный край, Где жить он может вечно. Астролог. Твой любимый - Высокий, тонкий юноша в кудрях, Блестящих, словно ворона крыло? Женщина. Да, он высок... Да, кажется, высок, И кудри темны, да, почти черны, - Так говорят; ты видишь, да? Он жив? Астролог. Здесь в яме много юных и прекрасных, Но твой моряк в уборе боевом Лежит, заметный в груде мертвецов! Когда телегу мертвых разгрузили, Толпа над юным моряком рыдала; Такому телу в лоне океана Должно почить - и гордый грохот грома Салютовал бы тонущему гробу. Женщина (как помешанная). Должна ль ему я верить? К яме! К яме! Взглянуть - и погрузиться в этот ужас. Меня любил один моряк мой кроткий. И нежность губ - как лед. Я брошусь вниз. Как безумная, бросается прочь. Голос из толпы. Конечно, взглянет, прежде чем прыгнуть. Да, жизнь есть жизнь. Я б не расстался с нею Для девушек всех христианских стран. 2-я женщина. Мое дитя осилит ли Чуму? Астролог. Дитя? Безумная! Его уж нет. Ты не ушла ль на долгих два часа, Не слушала ль, что ни к чему тебе, Не бросила ли при смерти дитя У очага, в объятиях безумца? Ступай домой. Спроси, - ответит муж. Яр и жесток пылал огонь. Отец Не сознавал, что держит на коленях - Жизнь! А когда младенец закричал В огне, - отец сидел, вперив в него Недвижный взор, с окаменелым сердцем. Мать извращенная! Злей слабоумья - Уйдя, ребенка бросить на безумца. Оковы за детоубийство - рук Не охранили смертоносных. Женщина (бросаясь прочь). Боже! Астролог. Ты, выходи - с обличьем привиденья, - Хоть прямо в саван! Если в силах звук С дрожащих синих губ еще слететь, Что скажешь? Глаз движенье - выдает: Желанье дикое таишь ты в сердце. Выходит мужчина и кладет деньги перед астрологом. Мужчина. Я верю: час мой близок. Я один В сем мире темном. Жажду смерти. Астролог. Ты Несчастьем будешь сохранен в живых. Так дерево: давно гниенье съест Всю сердцевину; но течет сок жизни Сквозь дряблую кору, и вот - живет; В лесу густом, зеленом жалок вид Разрухи и насмешки. Мужчина. Так живу - С тех пор, как грянула впервой Чума, Мне чудится - уж много сотен лет. Весь этот мир - что ад. Я осужден Скитаться в мире зол века веков. Убью себя. Астролог. Безумцем быть не можешь: Со всеми муками ты любишь жизнь. Яд купишь - пролежит года, не тронут, Он под подушкой, - пусть ночные страхи Всего страшней. Трус! Умереть не можешь! Мужчина. Он душу видит: адский вихрь стремит Прочь от могилы! Умереть не смею. Исчезает в толпе. Молодая и прекрасная леди подходит к астрологу. Леди. О, муж судьбы! Моих малюток нет! Нет кротких близнецов! В тот самый час, Как ты предрек, они угасли оба. Муж видел смерть их на руках моих - И ни одной слезы! Все ж он любил их И даже мать злосчастную любил. Со мною он ни слова, все сидит В молчаньи жутком и стеклянным взором Глядит в лицо, как будто и не любит, А ненавидит. Голову склоняю К его коленам я, шепчу мольбы, - Но хоть бы слово, взгляд, прикосновенье... И встанет, и по комнатам заходит, Как дух встревоженный или лунатик, Во сне бродящий. Нет ли у Чумы Столь странных признаков? Ужель погибнет Он вне сознания души бессмертной? Или, - благослови небесным словом, - Скажи, что исцелится он и склонит К жене своей ответный взор любви. Астролог. Где золото, алмазы, жемчуга, Что оттеняли смело смоль волос Игрою звезд меж темных облаков? Отдай их мне: немало нищих есть, А вам они не будут нужны, леди, Как суетное смертных украшенье. Ты обещала. Святость подаянья К сочтенным дням минуты не прибавит, Но умирает на пуховом ложе Благотворящий. Золото с тобой? Леди. Все, чем владею, здесь. Мой муж мне дал В день свадебный простое ожерелье. Возьми его. Вот в золотой оправе Портрет. Его мне вынь. Когда б лицо Прекрасное так ясно улыбалось, Похожее на ангела теперь! Кольцо заветное! Не в гроб со мной, А к беднякам иди! Пусть их молитвы Спасут того, ради кого носила С благословеньем, уступлю с надеждой. Возьми все это, ты, служитель бедных. Хоть ты суров, но человек святой. Астролог. Тебе не нужен перстень обручальный. Рукой костлявой смерть освободила Тебя от безделушки на персте: Сейчас твой муж есть труп. Сказать я мог Бессмертна красота твоя! Но дух, Ее всю прелесть на земле носивший, При лунном свете по кладбищу бродит. И знаю я: тень смертного созданья В слезах возле меня. Франкфорт и Вильмот появляются и подходят к астрологу. Франкфорт. Амелия! Леди. О, горе мне! Чей голос нежный слышу? Франкфорт. Я Франкфорт, твой товарищ в детских играх, Брат юности твоей, друг твоего Возлюбленного мужа, близнецам Прелестным - крестный (да хранит их небо!). Леди. Младенцы со спасителем своим, Муж к ним ушел. О, уведи меня! Я более не в силах видеть грозный Лик прорицателя. Франкфорт. Подумать горько: Столь милой небесам, Христом любимой За безупречность жизни тихой, чистой, Вымаливать в печальном заблужденья Изобличенья злобного враля, Издевки над разбитою душою! Астролог. С приездом в Лондон, горе-моряки! А нынче в маскараде город наш: Сказать по правде, задает Чума Нам пир дневной, пляс невообразимый, С особой музыкой - не по ушам, Изрядно избалованным в морях Весельем ветров да задором труб, Гремящих средь вооруженных палуб. Франкфорт (Вилъмоту). Чудак-энтузиаст в годину бед Других обманывает поневоле В тенетах заблуждений, или - враг, Что жаждет золота, хоть бы в могиле? Вильмот. Как злобно он уставился на нас! Франкфорт. Коль ты обманщик, под прикрытьем смерти Губящий душу негодяй, - сойди С трибуны, страхом смерти возведенной, Иль тут, на месте лжи, свершится кара - Чумой. Амелия, дай руку мне. Астролог. С веленьем бога шутишь, Гарри Франкфорт! Зной лихорадки в море пощадил Загар лица и стройность тела, - здесь Мощнее власть, и может осмеять Еще до ночи твой раздутый труп. Не презрела невеста моряка Меня, моих пророчеств. Магдалена В одежде белой схожа с той, что шла При погребеньи девушки другой, Стояла на камнях, где ты стоишь, И вопрошала о своей судьбе. Ее красе быть на земле не должно. Франкфорт (Вильмоту). Та девушка отсюда далеко, На тихом озере, в отцовском доме Среди холмов Вестерморленда пьет, Счастливая, родимый горный воздух. Он что-то мне знаком - и жесткий взор Мерцает в дымке памяти моей... Когда и где? - Амелия, пойдем. Я провожу тебя. В толпе я слышу Молву, что муж твой жив, и небо может Хранить вас друг для друга много лет. Жива ли мать моя? Леди. Прости мне, боже, Как я надеюсь на прощенье друга! Жива ль она, не знаю. От Чумы Пошло повсюду только себялюбье, И каждый дом, один в своей беде, Закрылся горем от людского братства. Голос из толпы. Смотрите на волшебника! Лицо Ввалилось! Как искажено ужасно! Тень сквозь него прошла, как в море шквал И мрак. Другой голос. Как раз я видел человека, Что нынче утром поражен Чумой. Он через три часа был - дух. Спасайтесь, Кто жизнью дорожит! Вот-вот зловонье Пойдет от мертвеца. Бежимте прочь! Толпа рассеивается. Астролог. На мне десница божья. В злодеяньи Я гибну. Франкфорт, у не видел вовсе Тобой любимой Магдалены. Глянь, - Я с "Громовержца" - Фрэнсис Беннерман, - Не вспомнишь ли? Франкфорт. Дай бог тебе прощенье, Безумец, дар небес обманом взявший. Астролог. О, болен я смертельно; дух погряз В отчаяньи мгновенно. Вильмот. Как он стонет! О, горя пагубен порыв, когда Проложит путь к душе, закоренелой В жестокости! Как будто распахнул Шторм настежь двери в трюм - и через миг Его темницы мрачные рычат Все сразу, будто сотня водопадов. Астролог. Я пролил кровь. Пожрите, волны, призрак, Что, беспощадный, вечно бродит в море За нашим кораблем. Закрой глаза, Кровавые, пылающие местью - И вытерплю, как костяной рукой Сожмешь мне шею, - но закрой глаза! Взор привиденья дик, впиваясь лишь В оторопелый взгляд его убийцы! Не сознает, где море, воздух, небо, Но вечно звездным ужасом вперен В вопящий дух, его обрекший аду! Франкфорт (Вильмоту). Мятежник всё своим злодейством бредит. Астролог. Ха! Все построено в черте отлива, Вверх футов пятьдесят; злодей в цепях Молчит на эшафоте, разъяренный, А поп поет псалмы. Глазам проклятье На праздном зрелище! Но все прошло. Не страшен ад, лишь вечный призрак там Не встретился бы. Брось молиться, Франкфорт: Я обречен отчаянью; слова Святые - просто-напросто насмешка Для знающих, что вечно жить придется В пределах, гневом божьим омраченных. Леди. Уйдем, мне страшно. Астролог. Если б слышать мог Я голос кроткий, дышащий прощеньем! Молчи, молчи! Когда-то здесь звучавший, Теперь бы небо он молил не тщетно, Хоть за врага, как я. Ты в небесах И знаешь все нечестье злого мужа; Так спрячь всю жалость глаз, дай утонуть Мне без тебя в бездонных глубинах Отчаянья. Христос! Я умираю. Франкфорт. Несчастнейший конец! Злой человек, Ниспровергавший диким красноречьем Несчастных души, правивший разгул На попираньи прав людской природы, Готовой смерть принять, на грабеже Несхороненных мертвых, как безбожник! Не знаю, как мне вымолить прощенье Душе твоей у бога. Астролог. Вечный рок! Слепящий пламень пышет в царстве ада. Отвратны лица. Смилуйся, Христос! Леди. Ведите же меня: я заблудилась. Пойдемте, Франкфорт; обрекла Чума Безумью мужа, - я боюсь его. Боюсь того, кого люблю, - о, боже! Франкфорт. Все искалечены, преступны, мертвы; Но образы зловещие, что здесь Вопят, толпятся, затемняют свет, Меня с великим горем примирили - С могилой матери. Мне перерыв Дарован, чтоб тебя свести домой; Потом я отыщу могилу, сяду И сквозь смятенье слушать буду голос, Поющий в тихой памяти моей, Как ангельский. Леди. Она еще жива. Франкфорт. Друг милый, голос твой - мне глас надежды. Ободрись, не дрожи: ведь с нами бог. СЦЕНА III Кладбище. Две дамы в трауре сидят на могильном камне. 1-я дама. Смотри, в соборе обе двери настежь. Быть может, кто-нибудь у алтаря Хвалу возносит, или молит небо Супруга вырвать из когтей Чумы. Коль так, то я свою молитву вдовью С ее мольбой соединяю. 2-я дама. Тише! Мне в церкви чьи-то чудятся шаги, Как будто кто стопою легкой ходит. Послушай! Не во сне ли эти звуки Небесной музыки? То гимн хвалебный. Из собора слышно пение. 1-я дама. Я слышала такой небесный голос, Когда Чумой болела; он так дивно Пел надо мною целыми ночами, Но он звучал во сне и был мечтой Моей души, для жизни возрожденной, Неясным отзвуком иного мира. А эта музыка - земная; та, Что так поет, похожа, несомненно, На ангела. 2-я дама. Я знаю этот голос. В воскресный вечер я сидела тут, Гадая, кто покоится под камнем, И донеслись ко мне такие ж звуки, Но затерялись в толще стен церковных И смолкнули. Я вслушивалась жадно, Не повторится ль горестный напев. Но - нет, и я подумала тогда, Что это греза сердца моего Или дыханье вечера, под сводом Собора прозвучавшее, как вздох. 1-я дама. Ты видела кого-нибудь? 2-я дама. О, да: Там, в строгом полусумраке собора, У алтаря склонилося созданье В одеждах белых, и сначала мне Подумалось, что это дух бесплотный; Но вот, поднявшись медленно с колен, Виденье вниз сошло по ступеням, Взгляд встретился с моим. Нет, глаз таких Земной печали полных, но сквозь слезы Сиявших тихой радостью небесной, Я не видала. Был то лик пречистой, В тот миг, как от сыновнего креста Она свой взор скорбящий отвела, И луч божественного утешенья Души ее прорезал скорбный мрак. Я поняла, что предо мною дева, - Отрада города всего, чей образ Встает у ложа одинокой смерти И взорам обреченных предстает Как ангел, им ниспосланный от неба, Чтоб отпустить грехи. Хотела я Упасть пред ней и поклониться, но, Безмолвная, она скользнула мимо, Как лунный луч, и скрылася из глаз. 1-я дама. Как слабы мы и низки по сравненью С такою добродетелью! 2-я дама. Она Родилась смертною, и в дни былые Сама не знала, до каких высот Ее душа способна воспарить. Единое дитя, она, любовью Родительской взлелеяна, как цветик, Растя под сенью крова благодатной, Выносится на волю, лишь когда Пригреет солнце. 1-я дама. А нельзя ль увидеть Прославленную? 2-я дама. Нет: мы в час священный Ей помешаем. Холодна роса Обильная, а ты давно ль так долго Болела? Дай лобзать тебя, о, камень Сырой, холодный; врезанное в камне Любимое, печальнейшее имя! Сцена меняется. Внутренность собора. Магдалена на коленях перед алтарем. Магдалена. Воздену ль взоры, отче милосердья, С святыни, мной слезами орошенной В безмолвии небес, при свете лунном Сиявших мне улыбкою любви, Прощенья, состраданья? В них же - ты На троне всемогущества и славы, Но из обители средь вечных звезд В кругу поющих гимны серафимов, На землю бренную взирая, видишь Созданье, плачущее на коленях, И внемлешь: бьется сердце одиноко. Как в дни безгрешной юности моей Невинности твой лик благоволил, Как в юности, - но молода я все же; Я жить старалась по твоим веленьям И чтила библию, и воздыхала Над ней о том, что умер на кресте; Коль я моим родителям под старость Пыталась счастье дать и получила Благословенье их на смертном ложе, - Пусть по волнам пройду в сем страшном мире Все с той же верою, - простри десницу К отверженной и в море одинокой, Что чает отдыха лишь в небесах. Спокойствие святое, мир глубокий, Торжественная бесконечность неба, Бесчисленные сонмы тихих звезд, Весь этот мир, плывущий мир сиянья, Речет, мой дух подъемля над могилой: Услышаны мои молитвы небом; Ты здесь, о, всемогущий, милосердный! Слышен возглас какого-то невидимого человека. Голос. О, помянула б ты меня в молитве! Магдалена (подымаясь с колен). Кто говорил? Голос. Преступный грешник молит Тебя: стань между ним и гневом бога Поруганного. Магдалена. Выйди к алтарю. Человек выходит из-за колонны и становится на колени перед алтарем. Незнакомец. Боюсь, нет сил молиться. К сердцу злому, Забывшему коленопреклоненья, Обрядные движенья не дойдут. Ад ждет меня. Магдалена. Раскаянье находит Глубины бездн в душе греха мрачнейшей, Смятенье там смиряет, как господь На бурном море воющие волны. Незнакомец. К благословенной слишком близок я. Дыханье столь святой пасть не должно Ожесточенному убийце в сердце. Магдалена. Меня убить сюда пришел ты? Незнакомец. Вот Жестокий нож. Магдалена. Да будет воля божья. Незнакомец. Скорей, чем он хоть бы волос коснется У белого бесстрашного чела, Какими ты на ангела похожа, В ночь с неба сшедшего, уйду и скроюсь Во мраке и гниеньи гробовом. Магдалена. Хоть сердце бьется, не боюсь тебя. Ты не убьешь меня? Незнакомец. Тебе ль бояться? Ты на коленях, в белом, - вся как дух; Твой лик прекрасен - не для пятен слез; Взор кроткий - в небо; белоснежность рук - Благочестиво на груди крестом; Грудь дышит верой, - что тебе бояться Врага иль человека? Не вставай! Ты на коленях ангелу подобна. Ты молишься - и даже я надеюсь. Магдалена. Коль душу облегчить пришел, - склонись. Незнакомец. Я, кроткая, тебя убить пришел. Неслышно крался за тобою к церкви, Стал за колонной, чтобы на тебя Вдруг броситься и здесь у алтаря Зарезать за молитвой. Сжал я нож, - И вот внезапно голос твой печальный Запел тихонько странный гимн. Я замер; С святым напевом ты бессмертной мнилась. И я дерзнул взглянуть в лицо твое, И луч луны упал, и я увидел В улыбке все величье чистоты. Я с жалостью былой склонил колена И плакал. Магдалена. Что ж понудило к убийству Той, от кого не видел ты обиды? Незнакомец. Проклятье - золото. Магдалена. В добычу бедность Хватает душу и к греху влечет. А любит он ввалившиеся щеки Несчастных; или, может быть, жена, Жена - в тюрьме, больна? Незнакомец. Нет, продал душу Я злому духу. Даже ты не в силах Небесным голосом зачаровать Слух непреклонный ада. Магдалена. Бедный, бедный! Что ты дрожишь? Незнакомец. Средь воплей безобразных, Немного мрака, дикого безумья, Злых мук вне жизни, иль в земном дому На раскаленной добела цепи,- Куда же Сатана привел? В притоны Разгула, сладострастья, богохульства. Под этот вечный похоронный звон, В толпе теней, час-от-часу густевшей Над грудой мертвых, я, безумец, пьяный Злодействами, спасителя хулил,- Гнуснейший лицемер; святую книгу С презреньем изорвал, попрал и сжег, А ужас оргий! В полночь - в тишину Мы в масках, в саванах, как мертвецы, На кладбище врывались; дикий пляс Кончали как бы смертью; труп живой, Убравши, как покойника мы клали И с пением торжественным несли, Похожим издали на гимн священный, По тихим улицам и площадям. Один, напялив вроде как стихарь Священника, шел во главе и вторил Шутливой песне, грубой и бесстыдной, Хуле на человека и на бога. Иль дроги кто-нибудь из нас волок; Мы, маски смерти, взгромоздясь, кружили По улицам на страшной колеснице; Проклятья, песни, хохот, взрывы криков Неслись, покамест адское веселье Душ наших ужасом не леденило И друг на друга мы, вдруг онемев, Глядели. Магдалена. Все - безумье. Незнакомец. Если б так! Но были ль мы безумны, похищая То, что зовут причастием? Магдалена. Молчи! Незнакомец. Нет, я откроюсь. Преломляли хлеб, Налив вино, вкушали, испивали - Погибель наших душ. Магдалена. Ужели тут И женщины кощунствовали? Незнакомец. Да! У оскверненного стола созданьям Прекрасным мнилось дьявольским весельем Толкать к кощунству нас, презренных тварей, Умильны голоса, хоть и разбиты; Красивы лица, только вмиг как пепел Бледнели; взор улыбчивый бродил И вдруг с восторгом устремлялся к небу; Тут плакали оне безумно, рвали Одежды на груди. А мы - опора ль Для задыхающейся красоты В отчаяньи и боли угрызений? Мы знали, что погибли; но сбирали Цветы у края кратера без страха Разверстой бездны. Магдалена. Почему ты здесь? Незнакомец. Разгул нас сделал нищими - и вот Нам нужно золото. Мне шопот был - Соблазн к убийству - с именем твоим, Звучавшим ясно. Тщетно я боролся С ним, с искусителем. Я шел на кровь, Но вот - в раскаяньи напрасном. Даже Молитв не надо. Решена судьба. Падает ниц перед алтарем. Магдалена. Будь милосердный бог с тобою, бедный, Горюю, а улыбчивы и мирны Святые лики на стене церковной В нежданном лунном свете. Этот, кроткий, Похож на мать мою. И покрывало, И даже вязь волос. Взгляните вниз, Благословенные, на дочь в смущеньи. Ведь сердце-то болит. Свет лунный меркнет, - Мне страшен мрак. Несчастный человек, Обрел ты утешенье? Стон в ответ. А я должна спешить на погребенье. СЦЕНА IV Улица. - Длинный накрытый стол. - Общество пирующих молодых мужчин и женщин. Молодой человек. Встаю, наш благородный председатель, Я в память всем нам близкого знакомца. Дар острых шуток, россказней веселых, Находчивых ответов, слов забавных, Язвительных в торжественности важной, Всегда живил наш стол, свевая тучи, Что гостья хмурая - Чума спускает На редкостные светлые умы. Два дня тому - встречал наш дружный хохот Его разнообразные рассказы; Не может быть, чтоб мы среди пиров Забыли Гарри Вентворта. Вот кресло Его пустует вправо от тебя И ждет весельчака; но он сошел В холодное и тесное жилище. Вовек могильный прах не запер уст Красноречивейших; но раз уж так, И нас, веселых, без него не мало, - Нет повода к унынью. Выпьем в память Его - под одобрительные клики, Как он любил при жизни. Председатель пира. Эта смерть Средь нас ведь первая. Так выпьем в память Его в молчании. Молодой человек. Да будет так. Все встают и осушают стаканы в молчании. Председатель пира. Спой, Мэри Грей! Твой голос - серебро, И дикие родимые напевы Выводит словно флейта. Спой нам песню - И пусть она среди веселья будет Протяжной, заунывной; а замрет - Мы с большим буйством перейдем к разгулу От тишины как от небесных снов К мирским делам спешат внезапно люди. Мэри Грей (поет). По склонам душистым одна я бродила, Когда Ярро одет был в июльский покров, Но журчанье ключа лишь тоску наводило У брошенных гнезд, у холодных домов. Я в утро, я в высь голубую глядела, - Ни облачка дыму не виделось в ней, Что в лазури бы плыло, и домик пригрело, И над купой висело садовых ветвей. Поняла я тогда: брошен двор постоялый, - Там не было слышно движенья людей... Пел петух, но будить ему некого стало; Дикий ворон хрипел на скамье у дверей. Молчанье пугало, безлюдье пугало! Ни песни резвушки, пасущей козлят, Ни ярких венков на кудрях не встречала. Ни бегущих вприпрыжку учиться ребят. Прошла мимо школы; явись-ка чужие, - Румяными лицами окна цветут; Не слышны жужжания звуки живые. Словно в черном дыму пчелы в улье замрут. И пруд обошла я, где девушки рано Полоскали одежды, - веселый народ; Только таяла пена в молчаньи, так странно, Звонкий смех не глушил лепетания вод. Я вошла в городок, утомясь от скитаний; Бывало, там - скрипка, кларнет, барабан; Час, любезный труду, тишь вечерних сияний,- Но на травке, где крест, не видать горожан. На лужок желтоцветный, на скудные нивы Забытые овцы вернулись с долин; Дикий голубь один стонал, сиротливый, А касатка - далеко, где жив селянин. О, Денгольм родной! В наше время, бывало, Как сердце мечтало в воскресную ночь! И самых усталых любовь пробуждала, Печаль шла плясать, хоть смеяться невмочь. Я плакала грустно, а в лунном сияньи Колокольня вздымалась, безмолвна, бела; Застыл круг часов на свету, в обаяньи, И недвижная стрелка вперед не звала. Шла медленно ночь: тихий плач и томленье... Очнулась - и рада природа росе; Над Шотландией кроткой спало воскресенье И небо спускалось на землю в красе. Веселое утро, - что ж звон колокольный? Где синяя шляпа и клетчатый плед? Храм заперт, не слышен напев богомольный, Голосов и псалмов умилительных нет. Гляжу на пустынное смерти жилище: Пичужка молчит; ни травы, ни цветов. Лишь год, как зеленое было кладбище, - Пятьдесят наросло свежих бурых холмов. Пуста колыбель и постель не измята: Младенец у груди родимой потух; Ребенок, играя, пал на руки брата, И лежит на лугу старый мертвый пастух. О, страшно весенней желанной порою Поджидать щебетанья в лесах и лугах, - А дрозд с коноплянкой под мертвой листвою, Ни песни, ни звука в зеленых ветвях. Страшней, как земля благодарно готова Смеяться за то, что ей небом дано - И слушать; ни слова людского, родного... И светлой порою на сердце темно. Председатель пира. За песню трогательную спасибо. Знать, и в былом такую же чуму Твои холмы и долы знали; стоны И вопли разносились вдоль потоков, Бегущих ныне сквозь свой дикий рай С веселым пеньем. Все, что сберегла Людская память о печальном годе, Унесшем столько смелых и прекрасных, - Два-три приятно-жалостных напева В их простоте. Но ни один не веет Такою грустью нам среди веселий, Как зазвучавший ныне в наших душах. Мэри Грей. Когда б я песню пела лишь под кровом Родителей! Для слуха стариков Всегда звучали стройно песни Мэри. Мне чудится - над вереском пою У домика родного, и не тот Мой голос, что так хвалит Вальсингам, Но ангельской невинностью звучит. Вторая женщина. Я думала, не в моде эта песня. Есть и теперь чувствительные души, - От слез девицы слабой тают, веря Ее чистосердечью. Ей сдается: Заплачет, взглянет - прямо вас убьет. Когда б таким свой смех она считала, В улыбке б расплывалась. Вальсингам Вознес плаксивых северных красавиц, - Знать, в моде плач. О, эту скуку, тусклость Волос шотландских желтых - ненавижу! Председатель пира. Потише! Или стук колес я слышу? Проезжает телега Мертвых, управляемая негром. Тебе, Луиза, дурно? А, сдавалось, Язык насмешлив, значит - сердце твердо. Но так всегда. Жестокий слабосильней Мягкосердечного, и низкий страх Таим душой, страстям подвластной. Мэри. Плесни в лицо воды ей! Вот - очнулась. Мэри Грей. Подруга участи моей презренной, Склонись на грудь ко мне. Душа больна От обморока, схожего со смертью. Луиза (приходя в себя). Пригрезился мне страшный демон. Черный, С пылающими белыми глазами, Он дал мне знак, чтоб я вошла в телегу С телами мертвыми, и бормотал На чуждом языке. Те звуки - ужас! Но не беда: ведь это сон. Скажите, Была ли здесь телега Мертвых? Молодой человек. Брось, Не унывай, Луиза. Хоть тиха Вся наша улица, что откупили У смерти мы для пира без помех, Вольна, ты знаешь, всюду громыхать Телега, уж приходится терпеть. Чтоб кончить эти ссоры и дурноты От бабьих бредней - спой нам, Вальсингам, Свободную и радостную песню, Не сотканную из шотландских вздохов, - Английскую вакхическую песню Весельчаков с бокалами в руках. Председатель пира. Нет у меня такой. Но спеть хочу Песнь о Чуме. Расставшись с вами, ночью Слова придумал я. Стихописанье Вдруг на меня нашло впервые в жизни. Так слушайте, хоть скверный хриплый голос Не больно делу впрок. Много голосов. Песнь о Чуме! Песнь о Чуме! Вниманье! Браво! Браво! Председатель пира (поет). Два флота в море сшиблись вдруг, - Могил раскрытых зев вокруг. Бой яр; щадит ли он кого? За бортом все до одного. Равно,- кто ранен, кто убит,- И стоны океан глушит. И кто бы в бездну ни упал, Хохочет мрачно кровью вал. Так пусть Чума разит, шутя, Пловца, косца, жену, дитя! Вот на подушке голова; Лишь сон сойдет, - она мертва. Так пусть мы в яму все падем, Как хлопья снега зимним днем! Что тело без дыханья? Стон Сквозь смерть прорваться не силен. Хор. Потому, склонясь на нежной груди, Чуме я хвалу пою: иди! Если в эту ночь ко мне слетишь, В объятьях неги меня сразишь. Председатель пира (поет). Два войска сшиблись на холме; Ушли - все тихо, все во тьме. Нет! Трижды десять тысяч тут Лежат, дрожат; вздохнут - умрут. Вот раненый, готов к концу, Лицом склонился к мертвецу, - Чьи крики празднуют рассвет? Пожар пришел вослед побед! Кого за день Чума пожрет, Телега ночью увезет. И ветром зыблется, суров, Как знамя черное, покров. Геката свет прозрачный льет, С улыбкой мертвым счет ведет, Трофеи громоздит в холмы В честь победившей все Чумы. Хор. Потому, склонясь на нежной груди, Чуме я хвалу пою: иди! Если в эту ночь ко мне слетишь, В объятьях неги меня сразишь. Председатель пира (поет) Царица кладбищ и гробниц! Тебе к лицу наряд цариц. И мрачность мантии ночной Осыпал пятен желтый рой, - Как звезды, вестницы войны, Когда и троны сметены. В твоей руке оружья нет: Перста смертелен легкий след, А тщится жертва дать отпор, - Вращаешь ты кровавый взор; Безумье прядает в -цепях, Ударом мощным - мозг во прах, Иль Слабоумья глупый смех Напенит чашу для утех - И пьяница лежит ничком, Нагой на кладбище нагом. Хор. Потому, склонясь на нежной груди, Чуме я хвалу пою: иди! Если в эту ночь ко мне слетишь, В объятьях неги меня сразишь. Председатель пира (пост). С дыханьем жгучим, ты одна Достойно Смертью названа. Спрячь, Лихорадка, рдяный лик: Ждет девять дней твой страшный миг, А врач водой в тебя плеснет - Подмокши, вдаль стремишь полет. Чахотка, убирайся прочь: Убить в тепле - тебе невмочь. Под громкий смех румяных уст Уходишь ты, - твой саван пуст. Эй, Паралич! В крови хоть лед,- Полчеловека все живет. Рука, нога, щека и бок Тебе смеются под шумок, А пред тобой не все ли - ниц, Царица кладбищ и гробниц?! Хор. Потому, склонясь на нежной груди, Чуме я хвалу пою: иди! Если в эту ночь ко мне слетишь, В объятьях неги меня сразишь. Председатель пира (поет). Тебе, Чума, я песнь пою! Пришла - продли же власть свою! Разишь законника во лжи, Попа в усердии ханжи, Скупца над полным сундуком, Наследника над злым замком; Вдовец, освободясь от уз, Невестой новой тешит вкус; И, плача, не одна вдова Над! мужем, что зарыт едва, Глазами влажными следит, Как щеголь под окном скользит. Нам, людям в самом цвете сил, Плач девушки влюбленной мил, Когда с останков милых взгляд Сойдется с нашим невпопад. Хор. Потому, склонясь на нежной груди, Чуме я хвалу пою: иди! Если в эту ночь ко мне слетишь, В объятьях неги меня сразишь. Входит старый седой священник. Священник. Стол нечестивый, брашна нечестивцев! Глумленье пира, песен и разгула Над воздухом беззвучным, что над нами Покровом виснет, савана мрачней! На кладбище, где я стоял впотьмах При страшном погребении, в толпе Как привиденья мрачных, безутешных, - Забава мерзкая, гроба смущая, Со святотатством буйным отряхала Песок сыпучий на тела нагие. Когда б молитвы благочестных старцев И стариц той могилы не святили Широкой, братской, - мнил бы: духи ада Под хохот дьявольский влекут на гибель Безбожника отъявленного душу. Несколько голосов. А ловко врет об аде! Дальше, дед! Как платит чорт, а он его поносит! Священник. Распятого благословенной кровью Вас заклинаю я: остановите Чудовищную оргию. Коль встретить На небе уповаете вы души Любимых вами и при вас погибших Столь жалостно, - домой идите. Председатель пира. В наших Домах печаль. Утехи любит юность. Священник. Ты ль это, Эдвард, - человек, который, От горя бледен, три тому недели, Рыдал над прахом матери, целуя Закрытый гроб, в безумьи горя бился О склеп и требовал, чтоб скрыли камни Тебя от мрака мира. Не она ли Взрыдает, - если даже в небесах, - Увидя сына первым на пиру Гуляк безбожных, запевалой песен Безумных, возносящихся с молитвой, Рыданьем прерванной? Молодой человек Что ж, мы молиться И без попа умеем преусердно - В руке с бокалом. Дать ему стакан! Председатель пира. Чти седины его! Священник. Злосчастный отрок! Седому ли вотще к тебе взывать? Иди к хранителю твоих годов Младенческих! Мольбой благочестивых, Что о грехах рыдают, заглушим Мы жуткое веселье - род предсмертья! Взамен зажжем надежду, ясный свет, Как лик померкший матери твоей. Покорность небесам! Пойдем со мною! Молодой человек. Тут что-то есть из сотого псалма. О, Вальсингам свирепо разгромит "Всех человеков, населивших землю". Что, если спеть его?- напев я знаю. Председатель пира (заставляя его умолкнуть и обращаясь к священнику). Что ты прибрел сюда смущать меня? Уйти я не могу, не смею. Держат Грядущего весь безнадежный мрак, Воспоминаний ужас, и презренье, И ненависть к ничтожеству в себе, И страх перед безжизненностью жуткой В жилье моем, и новая любовь Безумная - к разгулу, и целебный Яд в этом кубке и, - мне в помощь небо! - Лобзания вот этого созданья, Погибшего, но и в грехе своем Прекрасного. Тень матери самой Не оторвет меня от этой груди Прелестной. Поздно! Внемлю голос твой, Но не спасусь. Иди, почтенный старец, Своей дорогой с миром, но проклятье Стопам моим, коль за тобой пойдут. Много голосов. Так! Браво, благородный председатель! Конец проповедям! Прочь! Прочь! Священник. Матильды Тебя душа святая призывает! Председатель пира (безотчетно вставая). Не клялся ль ты, воздев худые руки, Что ты оставишь горестное имя Почить безмолвно навсегда в гробу? Когда бы от очей ее нетленных Мрак это зрелище сокрыл! Она, Со мною обрученная, считала Мой дух высоким, чистым и свободным, Дышала небом на груди моей. А ныне! (глядя вверх) Ты, святое чадо света!- Я вижу - там, куда не воспарить Мне, падшему! Женский голос. Он помешался! Глупый! Так бредить о схороненной жене! И взгляд остановился... Председатель пира. О, звезда! Ты - светлый дух невинности! С укором Того Ты озаряешь, кто отринул И веру в небо, и к нему стремленье! Священник. Пойдем же! Председатель пира. О, отец! Из состраданья Покинь меня с отчаяньем моим. Священник. Да будет мир с тобой. Прости, мой сын. Священник печально уходит. Молодой человек. Спой, спой ему еще. Смотри, как с неба Он взор ко груди Мэри устремил: Влюблен! Эй, Вальсингам, ну, не смешно ль? Председатель пира (гневно). Противен мне ирландский этот говор! Мари Грей. Мне страшно, Вальсингам, коснуться груди, Покоившей столь чистую жену. Но все ж - взгляни на грешное созданье И позабудь видение небес, Что мучит красотой тебя. Послушай! Председатель пира. Да, Мэри, с духом твердым и спокойным Клянусь, мой друг, любить тебя, как в силах Оставшийся несчастным безгранично Отчаяния дочь любить. Глупцы Слезливые, что славят Непорочность Царицей Добродетелей. У груди Вот этой проститутки (для чего Бояться четырех слогов без смысла?), Наперекор шептанию могилы, Искать хочу, и буду, и найду, С открытыми глазами грезя, счастью Разбитому - забвенье. Мэри Грей. Все прозванья Мне одинаковы. Люблю нередко Проклятья грубые: ведь, каясь тщетно, Я чувствую, что заслужила их. Ты ж убиваешь лаской состраданья, Даря и нежный взор, и речи дружбы Созданью, оскверненному позором. Молодой человек. Жаль, нет враля седого в стихаре, Эмблеме святости притворной, с постной Личиною, поповскому присущей Всему отродью, - дал бы я ему О вере износившейся урок. Теперь как раз - вот самая пора Для плутовства церковных лицедеев. Председатель пира. Молчи, глупец! "Несть бог", - сказал ты в сердце. Но знаешь сам, что лжешь. Молодой человек (вскакивая в бешенстве). Пусть на коленях, Да, на коленях просит Вальсингам Прощения за гнусные слова, Или мой меч сквозь грудь его дорогу Пробьет быстрей Чумы. Председатель пира. Я - на коленям? Свирепый гладиатор! Испугать Меня ты мнишь рапирою багряной, Дымящейся в крови горячих, слабых, Неопытных детей, тобой убитых? Так берегись! Посмотрим, как поможет Французское искусство фехтованья Да итальянский опыт темных брави {*} Блеск молнии отвесть от глаз твоих! {* "Брави" - наемные убийцы.} Входят Франкфорт и Вильмот и бросаются между ними. Франкфорт. Безумцы! Шпаги прочь! Как, Вальсингам?! На берегу бушует капитан Царицы Океана! Председатель пира. Да, глупа И ссора, а конец грозит глупей. Его язык отъявленный посмел Глумиться дерзостно над сединами, Что после смерти матери моей Мне на земле всего святей. Так горе Хулителю! Молодой человек (шопотом) В полях Мартина, в полночь. Посветит нам луна. Председатель пира. Удачный час. Тебя под вязом встречу, знаешь, тот - Вяз королевского оленя. В полночь. Общество пировавших расходится. Как на море? Франкфорт. В порядке. Председатель пира. Что ты бледен? Бесстрашные бледнеют перед боем, Не улыбаются. Но, в бой вступив, Полны веселости, смеясь над смертью. Резня на палубе не так ужасна, Как город, побеждаемый Чумой. Но глянь: еще ведь флаги наши вьются. Ужель их спустит Франкфорт? Франкфорт. Да, я трус. Часы бродил по городу; сейчас От дома матери в двух-трех шагах; Все медлил на окраинах далеких, Из улицы все в улицу тащился, Ведущую, однако, не сюда. Взор отводил я от родного дома, Рад отдалить тот миг, что принесет Мучительно-желанное известье. Но здесь непрошеным явился я. Эдвард, прощай! Привет прекрасным дамам! Идем, Вильмот. За крышей той я вижу Над домом флюгер - там, где... Вальсингам. Ваша мать В четверг была жива. Франкфорт. Благословен Будь, Вальсингам! Сегодня только ночь На воскресенье. О, она должна быть Еще жива. Но, говорят, Чума Разит так быстро! Трех часов довольно... Три дня, три ночи - роковых часов Безумно много. Может быть, она Больна - мертва - погребена - забыта. АКТ II СЦЕНА I Улица против дома, стоящего у Ольтгетского кладбища. Франкфорт. Побудем, Вильмот, здесь, я помолюсь, А вон мой дом, но я боюсь взглянуть, Его душой я только созерцаю. Дай руку мне. Ты слышишь что-нибудь? Вильмот. Я ничего не слышу. Время сну, - Дома, мне кажется, счастливо дремлют При ясном лунном свете. В ночь такую Они красивы, и внутри их мир. Франкфорт. И этот дом как будто не заброшен? Вильмот. Там тишина покоя, но не смерти. Франкфорт. Луна, скользнув по раме легким светом, Глядит печально в черное окно. Увы, и все дома мне возвещают, Как эти камни кладбища, о смерти. Вильмот. Но успокойся... Франкфорт. Вильмот! Вон, я слышу, Как матушка поет! Ты слышишь голос И звуки погребального напева? Вильмот. Твой слух обманывает горе. Там Никто не пел... Франкфорт. Но пусть бы в самом деле Он прозвучал, и ожил бы весь мир! О, боже, в этой улице пустынной Жилища, как могилы; все они Полны ли трупов или вовсе пусты, - Не знаю я, но этот дом молчит Всей тишиною улицы, и стены Вселяют в душу безнадежность. Видишь, Ничьей ногой не тронут на ступенях Слой праха. Нет, я чей-то вижу след, И в матушкиной комнате шаги Мне чудятся, и свет я вижу: он От призрака какого-то исходит... Дверь отворяется и священник, появлявшийся в первом акте, выходит на улицу. Лицо встревожено, смертельно бледно... Дом падает. Вся улица куда-то Вниз рушится. Мне худо. Дай мне руку... Священник (Вильмоту, вместе с ним поддерживая Франкфорта). В печальный час моряк наш возвратился, Остался б в море он... Франкфорт. Твой голос слышу, И знаю верно: я осиротел! Священник. Благословен, кто в боге жил смиренно И в боге опочил. Франкфорт. Аминь. А с нею И Вильям маленький покинул землю? Священник. Немного раньше матери. Я видел, Она к груди прекрасное дитя С улыбкою прижала, и подумал, Что это не душа была земная, Но ангел, к нам слетевший - унести Младенца в тихий рай. Франкфорт. И воспарили Прекрасные в мир вечного блаженства Прочь от того, кто их лелеял в сердце, Как вечную отраду, в этом бурном И мрачном море... Священник. Плачь, мой сын. Хочу, Чтоб плакал ты. Франкфорт. Зачем должны рыдать О них, прекрасных и благословенных, Мы, жалкие насельники жилищ - Телесных оболочек. Вильмот, Как ты бледен! Плачь на моей груди и не стыдись: Я видел, как скорбел ты о ребенке, Когда он жил и весело резвился. Франкфорт. Резвился! Умер он, прелестный мальчик! Мечты его, как розы, облетели, И детство светлое прошло, как сон. Но поцелуй последний жив... (плачет.) Вильмот. И я Оплакивать его, как брата, стану, Хоть лишь виденьем нежным было мне Младенческое личико... Франкфорт. Нежданно Над горем веет радость. Время, мир - Как будто тени; чувствую: стою Я возле матери. Но что за слабость! Далеко распростерто царство неба, Душа - прикована к земле; могила Взывает голосом незаглушимым, И жизнь земная длится, словно вечность, С тех пор, как нет ее, любимой... Священник. Сын мой, Нам говорят, что время - друг печали. Но утешители есть выше; ты ли Надежду заменишь слепым забвеньем? Я знаю, что из сердца твоего Изъято то, что не вернется - радость. Она далеко в море с берегов Неслась к тебе мечтой о вашем доме, На корабле она была желанней И сладостней, чем ароматный ветер, С неведомых летящий островов. Франкфорт. Торжественный твой голос, добрый старец, Согласный с этой мирною картиной, Мне душу успокоил. Эти ж кудри, Годами убеленные и горем, Нам светятся улыбкой всепрощенья И учат нас, неопытных в печали, Твоей покорности судьбе, смиренью И кротости такой же, как твоя. Священник. Мой сын, ты в силах ли взглянуть на тех, Чья прелесть, озаренная улыбкой Последней, стала боле совершенна? Франкфорт. Так, значит, их не погребли? Священник. Сегодня В тот самый час, когда в былое время К заутрене звонили, дух ее Вознесся к небу, а немного раньше Скончался младший брат. Франкфорт. И в этом доме Мать и малютка-сын, почив, лежат. К ним подойти, поцеловать их лица, Холодные и белые, обнять Тела, душой покинутые нежной, На сомкнутые веки поглядеть, Откуда дивный свет не излучится, И прошептать слова любви и горя, Склонившись к ним, хоть замерли они В молчании и ничего не слышат. Священник. Я провожу тебя. Франкфорт. В час смерти их Я приближался к берегу на шлюпке. В воде медлительной и черной весла Беззвучно падали, как будто их Для этого окутали нарочно. Был мрачный час, но то, что встретил здесь, - Темнее мрака. Все же я взгляну На них. О, много есть тяжелых дум, Их слышит бог. Священник. На улице пустынной Помолимся мы, обнажив главы, Пока твоя душа не усладится Благоговейною беседой с ними. И мы придем к тебе и посидим С тобой близ них. Тебя да не оставит В такой тяжелой горести господь. Франкфорт. Войти не смею, хоть и жажду лечь Навеки возле них. Та красота, Что в их уснувших лицах я увижу, Скует меня недвижно. Мрак бездонный За этой дверью. Досточтимый пастырь, Поведай мне, как умерли они. Тогда, быть мажет, хватит сил пойти - Узреть их мертвыми. Сейчас - не в силах. О чем ты плачешь, Вильмот? Друг, утешься. Священник. Внезапность смерти их гласит о том, Что их Чума сразила; но лежат, Не схожи с жертвами ее другими, Не в смертной красоте. Их лиц покой В последний раз предстал мне в лунном свете Как сон невинности в любви небесной И в жалости, хоть там была улыбка, Едва ль понятная людскому взору, И мне в лицо сияла - свет печали, Всю комнату наполнивший безмолвьем Одной сладчайшей святости своей. Франкфорт. Но в жизни мне они милее были. Скажи, как умерли они? Священник. В тот вечер Провел я с ней спокойно два часа В беседе о тебе. И крошка Вильям Сидел, привычно кроток, молчалив, Придвинув стул к коленям материнским, Поглядывая снизу ей в лицо, Следя рассказ о брате в море дальном. С утра я заглянул к ним мимоходом. Но маленький светловолосый Вильям Лежал с румянцем на лице - и мертв! Сперва подумал я: он просто спит. "Ты думаешь, он спит, - сказала мать, - Он умер! Только ночью занемог; Молилась я, а он вздохнул глубоко, - И больше не дышал..." Франкфорт. О, кроткий мальчик! Ну, дальше, дальше! Священник. Я взглянул на мать. В ее сухих глазах увидел нечто, Что больше горя матери: холодный И тусклый блеск смертельного недуга, Спешащего к концу. Она просила Остаться с ней, и я был там, пока Святой ненужны стали утешенья. Достойней быть ли христианской смерти? Ее душа померкла, как звезда, Торжественно в великолепьи утра, Франкфорт. Добро, коль слез не тратила она О бедном моряке. Жесток был ветер, Державший в дальнем море наш корабль! Священник. Она сказала: "В жизни я была Счастлива сыном, и теперь, в час смерти, Счастлива им, как ни одна на свете". Я видел: на постели разложила Она подарки первые твои Из Индии: вот раковин морских Печально-тусклый блеск на белизне Покровов погребальных, пышность перьев, Которыми вот-вот играл ребенок, Все время имя брата лепеча. Тонувшее в каштановых кудрях Ее лицо меж них так было бледно, А судорожно сжатая рука Держала два письма. Одно пришло От капитана с вестью о победе Над Рюйтером, с высокой похвалою Отваге сына, образца в бою, Где жизнь он спас двум юным, благородным Голландцам, в бурю бросившись за борт. Другое, смытое ее слезами, - Последнее твое, где ты писал, Что скоро возвратишься. Мальчик мой! Я слишком стар, чтоб плакать, но не в силах Слез удержать в изнеможенном сердце При этой встрече матери и сына. Франкфорт. Горька разлука: непомерно в ней Нежна, печальна, глубока любовь Ко всем друзьям далеким. Возвратимся - И мертвы те, о ком мы слезы лили Напрасные в их радостные дни. И вновь моряк идет с разбитым сердцем Обратно в море, плещущее мрачно У берегов бездомных. Священник. В красоте И мире сына ожидает мать. Франкфорт. Я к ней пойду, ты за меня не бойся, Я не ворвусь в священную обитель, Неистово шагая, с диким воплем, Столь не идущим к смертной тишине. Нет, затаив дыханье, не слышней, Чем падает роса, я подойду К безмолвной матери и лягу рядом, Склонивши голову на грудь ее - Холодную, холодную, как лед. СЦЕНА II Маленькая комната в глухой улице, на окраине. Изабелла сидит с библией на коленях. Входит Mагдалена. Изабелла. Благослови тебя святая дева! Я провела проклятый долгий день Совсем одна, и в страхе уж решила: Ты не вернешься. Магдалена. Тщетный страх! Сестра, Не научить испуганное сердце Подумать о себе, не о других. Друзьям в тебе и недостатки милы, - За них сильнее любят. Изабелла. Как бледна ты! Бледна, слаба, устала! Сядь же здесь, Благотворенье свято, госпожа, Из рук обыкновенных; из твоих же На деток бедняков оно нисходит, Как росы неба на ягнят невинных.. Магдалена. Я посижу. К назначенному часу Быть не могла. Меня остановило Печальное событье - мать Франкфорта И брат-малютка поутру скончались. Изабелла. Как, оба? По лицу узнать могла бы... Магдалена. Я убрала их прах для погребенья Цветами разными, какие можно Еще набрать в заброшенном саду. Почившие спят рядом - крепко, тихо... Изабелла. Что ж будет с этим добрым моряком, Когда вернется?! Магдалена. Сердцем содрогаюсь При этой мысли. Изабелла. Да, но ты и Франкфорт, Чета, соединенная любовью И красотой, теперь, осиротев, Теснее станете вы друг ко другу, И, словно голуби на голой ветке, Вы, юные, прильнете грудь ко груди. Магдалена. Пусть будет счастлив он, пускай корабль В далеком море, в долгом-долгом штиле Иль в дружественной гавани уснет, Но не вернется в этот чумный город. Пусть он живет, пусть долго будет жить - Вот счастье для меня. Его я вижу: По палубе идет, вот - говорит... О, Изабелла, свет виденья сходит С молитвой в душу даже у постели, Где смерть на страже. Затемнить, крушась, Хочу его, но, ангелу подобный, Он дорог человечностью своей, И, словно дух, бродящий у могилы, Он - у моей опустошенной груди. Изабелла. Лелей же этот образ: он вернется, Чтоб вечно жить с тобой. Магдалена. Дух благородный! Мне вспоминалось время: я любила, Счастливой радостью мы жили вместе В блаженном соучастьи. Смерть пришла, Оставила в любви нас сиротами, И ныне, кажется, любовь к отцу И к матери - вся разлилась над этим Отважным, кротким, благородным сердцем. Ах, что-то, возвратясь, мне скажет он? Изабелла. Лишь месяц, как родители скончались Тут, на твоих глазах, а ты все так же Озарена бессмертным светом счастья, Как ни одно живое существо, - О, Магдалена! Магдалена. Иногда боюсь: Во мне не сердце - камень. Изабелла. Он вернется, И тишина, что дышит в сердце вашем, Повеет в душу Франкфорта, и вместе Вы памятовать станете о них - Ушедших в мир далекий и счастливый, Который ждет и вас, и всех. Магдалена. Я знаю, Что нежно любящий всегда теплее Поймет потерю друга. Есть в любви Таинственная сила, и она Приходит к нам из глубины сердечной, Когда покой ее нарушит смерть. Она превыше этих знаков горя, - И слез, и вздохов, - все они пройдут, Но не она, в спокойствии прекрасном Подобная луне средь темной ночи, В которой грусть сливается с покоем. Изабелла. Так веруя, вы будете счастливы. Магдалена. Каким прекрасным, светлым был тот вечер, Когда расстались мы. Еще теперь Я чувствую его росистый холод, Над озером я слышу гимны ветра, Он с острова, от тех высоких сосен Примчался с дружеским приветом к нам, Стоявшим на весеннем берегу. В восторге Франкфорт был, и был оплачен Незримый музыкант его улыбкой, - Спросил он: "Дикий менестрель холмов, Споешь ли так, когда вернусь сюда?" Но он замолк, и тишина сошла На этот час последний расставанья. В природе нет такого ветерка, Который бы любила так. Изабелла. Ужели Ты больше не вернешься в ту долину, Где мы родились? Возвратится Франкфорт, Ты - нареченная его, жить розно Таким двум душам, видит бог, нельзя. До той поры, пока не съединитесь С блаженно отошедшими, они В селеньях светлых возликуют, глядя, Как бродите вы тихо по долинам И по лесам, и будут вас хранить От всяких зол. Магдалена. Чтоб ни было со мной, - Несчастлива не буду никогда: Мне дан от бога отреченья дар. Пусть даже смерть, - я ужасы ее Перенесу спокойно, как теперь. А если суждено вернуться мне В родимую долину, почему Должна бояться я сказать, что там Я буду счастлива не по заслугам?.. Увижу ль вновь я озеро Рейдаля, Услышу ль волн его счастливый плеск? Изабелла. Вот, как сейчас я вижу: мы гуляем Веселою гурьбою у залива, Где летний домик... Магдалена.. Хижина моя, В уютной тишине, в тени прохладной, И долгий вечер, полный милых снов! Там грусть была легка, равно как радость, И в горе там печальную отраду Мы находили. Птичка-коноплянка Свила ль опять весной свое гнездо У тихой двери, в розовом кусте? Нет нас - ее друзей... А сад фруктовый Уж, верно, без призора весь заглох. Изабелла. Случись мы там, - в неделю было б все, Как и тогда. Не враг себе природа, Она и в своевольи диких трав Нам говорит о росах и о солнце. Магдалена. Я слышу пчел бесчисленных жужжанье В душистой жимолости, у стены, Защитою служившей той семье, Счастливее какой я не встречала. И где ж она теперь! О, Изабелла, Как будто я в могилу погружаюсь, И в прах рассеяны картины эти, Как волны у пустынных берегов. Изабелла. А розы у окна гостиной нашей, Залитые потоком ярким солнца! Хоть посидеть бы там еще разок! Магдалена. Жестоко быть счастливой там, когда Родители скончались. Как гуляла б Я по аллее моего отца, Так мною названной, раз он - в могиле? На матушкино деревцо глядела б - В цветах, в плодах, - где я рукою детской Святое имя врезала в коре? Изабелла. Туда, к святыне, души бы слетались. Магдалена. Как Франкфорт полюбил отца и мать! Он с первой встречи образ свой оставил Глубоко в лоне нашего семейства, Знак, что при нас - отсутствующий друг. И все мне кажется: вот, он читает Стихи иль песню дикую поет О бедствиях безжалостного моря. У моряков бывает бодрый голос, А у него он - тихий и печальный, Как будто в сердце память сохранила И отзвуки бунтующей стихии, И грохот битв, и с тонущих судов Привет друзей пред смертью или пленом Изабелла. Он, сильный, много выстрадал, но, чуток К чужому горю, о себе не больше Он думает, чем о печальном сне. Магдалена. Ты помнишь грустный сладостный напев, Им сложенный у нас в тот летний вечер, Когда пришла сиротка, вся в слезах, Нам сообщить, что госпожа ле Флеминг, Владетельница замка, умирает. Изабелла. Да, помню хорошо. Магдалена. Скорбящим, грустным Всегда любезны думы о печали, А смерть ее печальна. Повтори же Напев, возникший в смертный час ее. Ты запоешь - и вижу я страну Прекрасную озер, лесов и гор, Всю озаренную печальным светом Для глаз моих навеки. Изабелла, Лишь над унылым городом восстанет Грассмирской белоснежной церкви башня... Нет, нет, я брежу... Спой же, спой скорее! Изабелла (поет). Хелвеллин фея озаряет, Горит алмазами краса И росы каплями вплетает В сверканьи дивном в волоса. Пусть вихрь и ливень сокрушит Убежища ее тайник, - Навечно камень сохранит Прекраснейший бессмертный лик. У нашей леди, врождена, Лучилась радость из очей - И в боли, не омрачена, Сквозит улыбка первых дней. Есть чудо-птица, говорят: Не сядет, крыльев не свернет, Но даль небес наполнит в лад Напев ее, как запоет. И славит радость, и парит, Светясь в своей родной дали, И перьев вечных не сквернит Прикосновением земли. Так леди, чьи стопы скользят Земным движеньем, мнится нам; Но ангелы с небес спешат Вдыхать хваленый фимиам. Вон в том пруду, где глух затон, Сквозь зелень колыбель видна; Смотри, кувшинок легок сон, В них тишина сердец ясна! Равны цветку в красе бесстрастья Бальзам росы, колючий град, - Улыбка солнца, мрак ненастья Покой ее навек хранят. Над ложем леди нашей, дик, Пронесся вихорь, дух могил; Но на подушке тихий лик - Как на волне кувшинка, мил. Созданья дивные летят Сон смертных ночью охранять, - Нет слаще ангелам отрад, Как плачущего утешать. Ласкают спящего чело Касанья нежных белых рук. Улыбка, миг, - несет крыло Их в край, чужой для наших мук. Проснусь, гляжу, - а леди вот - С улыбкою над сиротой Очарованья жизни льет В согласьи с мертвой красотой. Прекрасен жалостный напев, Когда в вечерней мгле летит И, лунный сумрак одолев, С землею небо единит. И память выстраданных мук Неясно брезжит сквозь туман, И радостью отраден звук, Хоть дышит горем прежних ран. И нашей леди чистый дух - Как музыка минувших грез. Она ль земной взлелеет слух, Вся - грусть, вся - тень, вся - чаша слез? Магдалена. Я словно вижу пышность похорон На кладбище Грассмирском, блеск ненужный Для толп рыдающих, стоящих там, Над этим столь прекрасным мертвым телом, В цветах лежащим перед их очами. Старинный замок в этот день, казалось, Вдруг начал разрушаться. Лес дубовый В день солнечный был черед и угрюм И на берег зеленый и цветущий Рейдальский, ей родной, струи доносят Печально-мирный похоронный гимн Природы - госпоже своей любимой. Так тихи были проводы природы. Пред взорами потускшими проплыли Картины, милые душе ее, Сойдя с небес на землю. Как различна Вся наша участь! Слушай вопли ночи! Все тот же час! Колес все тот же грохот! Изабелла. О, слышу я не этот мерзкий шум, - В Грассмирском доле колокольный звон, Звучащий стройно в тишине рассветной, А в озере - все краски неба. Магдалена. Полно Об этом, Изабелла! Что так долго Все лишь о нас! Мать Франкфорта, лежит Мертва. Ее мы как бы не любили, Себялюбивые, когда и мыслим, Что далеки от радостей земных. Изабелла. Когда ее хоронят? Магдалена. Завтра в полдень. А в ночь хотел притти тот старец чудный - Покойников в могилу проводить. Пойду и я среди немногих близких У изголовья милой, чтимой всеми, Кто с нею в жизни встретился хоть раз. О, как она прекрасна грустью кроткой, Счастливая, в торжественном вдовстве! Изабелла. Вернешься в полночь? Магдалена. Да, мой добрый друг. На этот день единый удержусь И не пойду к больным. День испытанья Он для меня. О, праведники, вы, Совместники святых в блаженстве, долу На нас воззрите, здесь в уединеньи Поникших с думой темною о смерти, Со скорбью в душах! Друг мой Изабелла, Петь не могу с тобой вечерний гимн,- Так я устала. Сердце ж излила В священной песне на ухо Христу Жалеющему. Спой ее одна, Я молча буду следовать напеву, Изабелла (поет). Дыша нам в души, смерть глядит; Всему, что жило - тлеть; И похоронный звон гудит: "Готовься умереть". Лик, нам сиявший так светло На солнце в блеске дней, Поблек,- едва оно зашло, - Под золотом кудрей. Серебряная седина Могиле отдана И детских локонов волна Под глиной холодна. Ушли, как замирает звук, - Кто любит, кто любим; И, бледный, смотрит лунный круг На памятники им. Но, помолясь, забыв тщету, Живой живет с живым: В могиле тело, - красоту В сердцах своих храним. В святую полночь сладкий зов Плывет, как фимиам, В тиши блаженный сонм духов, Сияя, сходит к нам. Мы знаем, кто виденья шлет И из какой страны! Смежаем взор, лишь свет взойдет, Которым спасены! Телесный тлен и слабый вздох - Добычею Чумы; Но в смерти зрим, коль в сердце бог, Живую радость мы. Туманен свет минувших лет Во славе, что грядет. Напрасно горе! Плача нет! Христос домой зовет. Младенец, плакать подожди, Игрой не теша глаз! Умрем - проснемся: на груди Сокровище у нас. СЦЕНА III Улица. Собралась взволнованная толпа. 1-й мужчина. Вот он - известный шут. Взошла луна И светит, правда, потусклее солнца, Но хорошо, а этот сальный плут Все рыщет с факелом, дымит всем в рожу Вонючим маслом и спешит, мошенник, На улицах, куда бы ни приткнулся, Зажечь свои ничтожные светила. А что за польза в фонарях? Чуме Не страшен свет: и днем она разит, При фонарях, при месяце, при звездах, При всяком свете. Или хочет он, Чтоб мы яснее видели друг друга? Клянусь, на всяком встречном человеке Прочтете вы одно и то же: смерть, Вот этот, - тощий, длинный, - он подобен Анатома сухому препарату, Сбежавшему из-под стекла. И вас, Красоток лондонских, Чума сразила. А ну, девчонка, покажись при свете. Ошибся я: фонарик не без пользы. Будь Евой ты, Адам не согрешил бы. 2-й мужчина. Шутить - все шутят, а на сердце тяжко. Уверен я: пока не перемрут Все, здесь живущие, Чума навряд ли Уйдет от нас. Касательно ж луны, Что светит ярко, то слыхали ль вы, Что говорят астрологи о ней? Женщина. Что говорят астрологи, скажите? 2-й мужчина. Что это нам луна Чуму наслала. 1-й мужчина. Да, человек, живущий на луне. Он сильно изменился. Помню, в детстве Я знал его согбенным под вязанкой Сухого хвороста. Он должен был За нарушенье воскресенья вечно Таскать свой груз. Теперь же он, огромный, Косою острой лондонцев несчастных Сечет, как травы на лугу. 3-й мужчина. Доныне Кто не был слеп, свидетельствовать может О жутких знаменьях, томивших нас Предвестьем страшных бед. К нам свет дневной, Казалось, не от солнца исходил, А от земли мерцающим туманом Вставал. И люди с видом изнуренным По улицам бродили, и во тьме Их поступь эхо гулко повторяло. Когда ж рассеялся туман, за ним Кроваво-красное открылось солнце, От ярости лишенное лучей. Таким оно на зорях и весь день Над городом маячило, и все Не верили, что это было солнце. Скажите, видел кто-нибудь из вас, Как видел это я, что над собором Святого Павла трижды, ровно в полночь, Являлся призрак в облаках, на троне, И королевским манием оттуда Он мощную к нам руку простирал, Сверкавшую как молния, и в этом Была, казалось, верная угроза. И хмурились под мрачною короной Его гигантские черты, когда Он нам и Лондону сулил погибель. Потом вставал величественный дух, Сурово глядя вниз, и исчезал За облаками в черной бездне неба, Светящейся рукою угрожая. Голос из толпы. Я видел это, я, в ту ночь, когда Пришла Чума. 3-й мужчина. А не видали ль вы, Как по небу прошествовали трупы. Увиты саванами, длинной-длинной И молчаливой вереницей, вниз Скользя по ряду темных ступеней, Которые вели как будто в вечность? Голос из толпы. Так расскажи подробней, что ты видел, Ученый человек. Ты говоришь, Как пишут в книгах. Что ж еще ты видел? 3-й мужчина. Как двигались по небу катафалки... Не так, как по земле - поодиночке Пустынною дорогой проезжают, А тысячи, десятки тысяч в ряд На милю растянулися по небу, И, с ветром споря, бунтовали перья, Торчавшие на конских головах, И кони черной, дикой кавалькадой Бесшумно двигались сквозь ураган, Неудержимые, казалось... Но... Вдруг прояснились небеса и там На синем своде заблестели звезды. Голос. Предвестие Чумы... 3-й мужчина. Еще я видел, Что кладбище раскинулось в полнеба. Там, в черноте процессий погребальных, Стесненных у ворот, стонали люди И плакали, и горько причитали, А над воздушным кладбищем из тучи, Вот-вот готовой громом разразиться, Спускался колокол. Качался он, Звонил, и звоном потрясал все небо. Не я один, а многие слыхали, Вскочив с постели, думали: "не сон ли? Землетрясенье, может быть?" И больше Не смели спать. 1-я женщина. Ну, о виденьях в небе Ты не болтай-ка: в городе довольно И призраков, и похорон, и кладбищ И без небесных знамений твоих. Голос. Не слушай эту тварь и продолжай. Люблю, чтоб волос дыбом поднимался И было слышно, как колотит сердце. 3-й мужчина. А помните, как ночь была черна, Когда внезапно прекратилась буря, И так, как свет сменяет тьму, ее Безмолвие сменило? Город наш, Как чудище, лежал и задыхался В ужасной тишине и ждал беды, Не знал, какой, но знал - она близка. Тогда, подобно реву океана, С нависших туч раздался голос: "Смерть", И эхо подхватило мощный крик, И лишь тогда он начал затихать, Когда опять забушевала буря, И смолк совсем, оставив город в страхе. 2-я женщина. Его рассказ я слушаю, как сон, И эти звуки и виденья с неба Страшнее ужасов самой Чумы. 1-й мужчина. Ну, женщина, ты, вижу, не мечтатель: Глаза горят, как уголь, а в усмешке Есть горечь, мне приятная. Что скажешь? 1-я женщина. Я б не сказала, что Чума плоха. Нам, беднякам, приверженным к труду, Она дает изрядную добычу: Сидеть ночами у таких постелей, К которым вряд ли подойти решится Кто побогаче. И притом скажу я, Что не Чума разит, а страх. К примеру; Идет солдат, испытанный в боях. Кивните на него, словечко бросьте - Достаточно: его в могилу тащат. Л женщины, иль эти простачки, -- Купцы, писцы присяжные, - так те От страха мрут, увидев, как сиделка Посмотрит на часы. Пустое дело. Лет через сто все будет хорошо. 2-я женщина. А ты, любезная, видала виды. 1-я женщина. Два месяца я по десятку в день В могилу снаряжала. Тоже надо Похлопотать. Коль хорошо платили - И я старалась. А скупых и бедных - Тех уберешь без всякого старанья: Закроешь рты, потом опустишь веки, Разок-другой оправишь - вот и все. Что говорить, небрежная работа. 2-я женщина. А почему же так добра была ты К ленивым и жестоким богачам? Но, впрочем, пусть богач хоть в этом деле Окажется полезен бедняку. 1-я женщина. Вот, что о погребении таком Подумает дворянство - я не знаю. Банкир и нищий, джентльмен и крючник, Бездомница и леди-белоручка - В бездумном сне, в соседстве необычном Лежат теперь в одной и той же яме. 2-я женщина. Ты б что-нибудь о них нам рассказала. 1-я женщина. Боюсь, вы станете еще бледней, Коль развяжу язык свой перед вами. А впрочем, расскажу о Ривингтоне. Сегодня умер негодяй. Да будет Навеки имя проклято его. Будь проклят он и там, в могиле общей, Пусть бремя сотни тел гнетет его Стесненный дух, пока он в тяжких муках Не, свергнется под ними в ад стремглав. 2-я женщина. Достаточно проклятий. Ты, ей-ей, Испортишь глотку. Джентльмен твой умер, Душе его найдется место. Дальше. 1-я женщина. Меня позвали в дом чумной убрать Двух деток. Ривингтон. Мне это имя Знакомо двадцать лет. И уж не тот ли Отцом их стал, что, в Оксфорде живя, Церковные науки изучал? Он слыл тогда у матери такой, Как церковь наша, благонравным сыном И пестуном у Оксфорда, у няньки; Мерзавца я узнала. Смертный час Застиг его средь мертвого семейства, И лица посиневшие детей С отцом своим чертами были схожи. Добра от них не ждать, коль были б живы, Когда в них кровь такая же текла. Забыла помянуть, что и жена Лежала мертвая. Как у живой, Лицо ее прекрасное скорбело: Снесла она, наверное, не мало, Проживши с ним бок-о-бок десять лет. Я кончила работу и спросила: "А где же плата?" Он молчал, и тупо И неподвижно на меня глядел. "Где ж золотые у тебя, злодей?" Да что рассказывать. Конечно, он Узнал меня и понял, что пришла я Не с тем, чтоб хриплый вопль его услышать, Взывающий трусливо о прощеньи, А с тем, чтобы проклясть. Будь проклят он. 2-я женщина. За что ж? 1-я женщина. Росло нас три сестры. Мы были Красивые, беспечно-молодые. Мы, весело трудясь, кормили мать, Разбитую параличом. И вот Явился этот демон-соблазнитель И золотом своим поверг нас всех И в грех, и в стыд, и в скорбь. Тут наша мать Скончалася от горя, а сестра Не вынесла родов. Другая вскоре Зачахла от печали; я одна Осталась жить и ждать судьбы несчастной. И, кажется мне, только день один, Те два часа, пока он умирал, Тот краткий миг, когда в предсмертном хрипе Его язык коварный онемел, И, в корчах извиваясь, стал он трупом, - Послали мне земного счастья долю, И месть моя мне усладила жизнь. 2-я женщина Ужель тебя совсем не мучит совесть? Ведь ты ж его любила. 1-я женщина. Никогда Я не любила. Знал и он, какую Питает страсть. Наказаны мы оба. Я - за свое тщеславье, спесь да глупость, И к деньгам низкую любовь (теперь Она не то, она - необходимость). Влачила жизнь бесстыдную, на голод, Презрение и смерть обречена. А он - за похоть, ложь и за жестокость Был обречен увидеть смерть детей И смерть жены, что сгинула под вопли Безумия. Раскаянье смутило Помятую постель, изрыв могилу. А та, чья грудь была ему утехой, Смотрела с яростью, как негодяй В страданьях и отчаяньи томится И мечется на ложе. Божий перст Избрал меня орудьем недостойным. 2-я женщина. Давай гулять. С тобой мы будем пара. Я с малых лет, в чем родила мамаша, На улице осталась, и все детство В приюте провела, - будь проклят он. А в годы женские, как ты, шаталась На улице, где начинала жизнь Бродячею девчонкой, посейчас Без крова, без еды и без гроша. Так что же мне Чума? Пойдем, подружка, Гулять со мной. 1-й мужчина. Хоть это хорошо, Да ни к чему. Эй, бледнолицый, хочешь, - Ограбим церковь? А? Ограбить церковь И с нашею ватагой оборванцев Добычу разделить? 2-й мужчина. Не церковь только. 1-й мужчина. Так ты - грабитель, видно, щепетильный. А вдруг на клиросе, при лунном свете, Да запоют гнусавые хористы. Но стоило б собраться с духом, парень. Подсвечники серебряные там Стоят без дела, их любой мальчишка Способен унести. Да, кстати, посох, Украшенный камнями, не стоит ли В каком углу? Игрушка не пустая. Но, в десять раз дороже всех безделиц, Увесисты сосуды для причастья, Которые священник в стихаре Обеими руками преподносит. Что, если растопить их, езуит? Сам Крез нам позавидует тогда. Пойдем к собору. 2-й мужчина. Нет, я здесь останусь, Иль поищу какой другой работы. А это - святотатство. Я бы сна Лишился, только посягнув на церковь. Я, правда, не хожу туда молиться, Но грабить тоже не пойду. А, впрочем, Я не упрям. И жаль мне расставаться С таким приятным обществом. Положим, Мы нападем на дом чумной, где люди, Возможно, умерли, иль, умирая, Не могут защищаться. Так убить их - Ведь не убийство. Голоса. Прав он! Прав! Согласны! Слышится дикий крик, и в толпу врывается полуобнаженный человек. Помешаный. Несчастный город! Горе! Горе! Горе! Царь воздуха в свои дворцы сгоняет Преступников и нечестивых души. Покайтесь! Красноглазый Гнев вас всех Иссушит, и вы станете тенями. Над городом его кровавый меч. Падите, богохульники! Нет, поздно. Несчастный город! Горе! Горе! Горе! 2-й мужчина. Мы нынче храмов и домов не грабим. Помешаный. Покайтесь, вы, толпа несчастных духов. 2-й мужчина. И рады бы, да страшно повиниться. Помешаный. Лишь месяц - и один останусь тут, В огромном городе, вопя, как демон, И вечным одиночеством казним, И духами немыми осажденный. Вот, посинелые, скользят за мной, В глазах проклятье, смертный холод веет От рук костлявых, а персты презреньем Клеймят меня, а я к камням прикован, Глухим к остановившемуся сердцу. Толпа. Что за ужасный сон его томит! Помешаный. Мой грех наслал на город эту кару. Есть грех, которого простить нельзя. Я в нем повинен, оттого могучий И страшный снизошел на землю бог И молньей иссушил сердца несчастных; Лишь я один навеки осужден - Жить! Вечно жить! И стану я напрасно, Как стонущая птица тьму пещеры, Безмолвие могильного покоя Пытаться разбудить безумным воплем. О, Иисус! О, разрушитель! Твой Громовый голос оглушил меня. Вдоль улиц кровь бежит, и стоны смерти Вдруг рушат стены, как землетрясенье. Вон башня падает... Ура! Вниз! В ад! Что ж вы-то, бледные, немые духи? Вот вас бы крылья бури разметали, Как клочья облаков, как лист осенний, Свистящий в злом, холодном сердце леса! Я слышу: граду - горе, горе, горе! Убегает с воплем. 1-й мужчина. Сброд жалких трусов, воплями безумца Повергнутый и в страх, и в ужас! Так Все, что хватают за бороду совесть, Поднявши насмех голос, чуждый лжи, Своей же тени трусят! Вас в столбняк Вгоняет бред слюнтяя-идиота! 1-я женщина. Смотрите! Небо явлено над адом! За демоном измученным вослед - Наш ангел, - милосердие за горем. 2-я женщина. Падем же ниц, чтобы почтить ее! Входит Магдалена, вся в белом, с библией в руке. 1-я женщина. Никто не знает этой чудной леди. Она по захолустьям всюду бродит И бедняков дарит, и утешает В предсмертный час, и погребает мертвых. Я грешница, но от ее улыбки Вновь нежно сердце, и душе невинность Ее волшебный голос возвращает. Магдалена. О, встаньте, сестры, братья, встаньте, встаньте! Голос. Как ласково ты бедных привечаешь! Слыхали мы, что ангелы слетали На землю; если ангел ты, позволь Нам пасть перед тобою ниц. Мы грешны, И наша жизнь бесчестия полна, Но знай, дитя небес, что вера в бога И в наших душах теплится еще. Магдалена. О, зрелище печали! По рожденью Я грешное созданье, как и вы, И если жизнь моя была чиста, Я чистотой обязана тому, Чья кровь грехи людские омывает И душу делает белее снега. 2-я женщина. В бесчестьи нашем нет для нас прощенья. Магдалена. Вы сами предрекли себе погибель И не надеетесь. Воспряньте духом. Покой душевный приведет к надежде, Надежда - к вере, вера же - к блаженству; Оно отучит вас бояться смерти И, победивши тлен, восторжествует. 2-я женщина. Не уходи. Скажи еще хоть слово. Магдалена. Вернитесь в дом - те, у кого он есть. Он и пустой покажется отрадным. А если там недужный или старый - Вы вспомните, что делал утешитель. А если все погибли - обратите К сидящему в Сионе ваши взоры И не страшитесь одинокой смерти. Я помолюсь за вас. Всегда молитесь. Вам радостно благословлять меня, Созданье грешное, за доброту, Которую мне даровало небо, - Молитеся распятому за вас. И днем, и утром, и в ночи молитесь, - И если даже дом ваш опустеет, Сердца от счастья ваши будут петь, Как жаворонок на закате солнца, Забывший, что жестокая рука Разрушила его гнездо поутру. 2-я женщина. Пускай скорее нас разит Чума. Небесный Дик твой скроется, и кто Нас защитит от гнусной образины И голоса порока? Магдалена. Обещайте Всю эту ночь молиться. Голоса. Обещаем! 1-й мужчина. О, как она прекрасна! Страшно думать, Что небо - это только сон глупца. Зачем дивлюсь я на нее, как будто Она бессмертна? Но печальный голос, От суеты мирской такой далекий И неземной, мне проникает в душу, И я, ему внимая, погружаюсь В извечный океан покоя. Как? Разубедить ужель улыбка может Безбожника? Насмешка. 2-я женщина. Вот она Рукою белоснежной посылает Благословенье. Тихая плывет Над нами ночь, усыпана звездами, И светит ясный месяц. Этот ангел Своей невинностью и красотой К нам, гибнущим в отчаяньи, склонил Всеблагостного бога взор. Мир нам. СЦЕНА IV Франкфорт сидит возле мертвых тел матери и маленького брата. Поодаль стоят Священник и Вильмот. Франкфорт. Что смотришь на меня печально, старец Возлюбленный? Так долго я глядел На этот лик, - его покой глубокий И мне овеял сердце. Священник. Утешитель Сошел к тебе в уединеньи. Франкфорт. Слушай: Один оставшись с ней, недвижной, я, Неистово крича, стал звать ее, Вернуть желая к жизни. И улыбка Помнилась на устах с укором нежным Бессмысленному горю моему. Взгляни на лик ее! На нем вся вечность Отражена. Покой бессмертья чистый, При коем вся мирская суета - Как мимолетный ветер, а в душе Эфир иных высот неслышно веет. Священник. Не мало нежных лиц я видел в смерти, Такого ж - нет. Смерть умягчает даже Преступника суровый лик. Я видел - И грешника тревожные черты Покрылись - только жизнь прошла - нежнейшей Тончайшей тенью, словно от крыла Невинности, пришедшей слезы лить Над некогда и юным, и любимым. Здесь - совершенная краса почиет. И кротких черт, как и ее дитяти, Грех не коснулся: святостью сияют, Им отворившей рай обетованный. Франкфорт (Вильмоту). Ты плачешь, друг! Такие слезы ей Сна не смутят. Смотри, текут безмолвно К ней на ланиту, но она недвижна: Твои глаза как бы не смеют плакать. Вильмот. Дай, я склонюсь с лобзанием прощальным. Франкфорт. Знай: страшен холод дивного лица. Сулил я часто: друга приведу Взглянуть на матушку. Так обещанье Исполнил. Вот она! Вильмот. Чуть уст коснулся, - Вдруг улыбнулась мне, благословляя. Франкфорт. Возьми себе ты прядь ее волос, Нежно-каштановых, хоть в них мелькает И серебро. Пускай они совьются С кудрями радости неомраченной От лучезарной головы ребенка Прелестного - и ради дружбы нашей Их сохрани. Вильмот. Коль заслужил любовью, Святых останков часть моей да будет, Франкфорт. Так! Чьей благочестивою заботой - Спрошу теперь - у гроба здесь цветы? В красивом их расположеньи мнится Мне дело женской ласковой руки, Не позабывшей сладкого искусства Времен счастливейших - здесь, при печальном Убранстве мертвых. Лишь одна рука, Одна на всей земле, была достойна Так положить цветы, - она далеко. Священник. Что если тут и есть она? Франкфорт. Не смейся. Ты, к счастию, не понял слов моих. Священник. Ты прав, одна рука была достойна Здесь укрепить венок. Персты ее Не спутали прикосновеньем кос, Ни складочки покрова не измяли; Цветы, разложенные ими - словно Роса с небес. Твоя то Магдалена - Вот чьи персты почившую убрали. Франкфорт. Как? Магдалена средь Чумы свирепой! Судьба моя таинственна. О, дух, Дух матери, прости мне, если тут, Где ты почиешь, с мукою душа Невольно возвращается к живым, - Коль Магдалена, правда, средь живых! В улыбке этой жизнь. Благословенный Старик, ты истинно слуга господний. Священник. Она жива! И в этот миг идет Мать хоронить твою. Франкфорт. Скажи - скажи - Священник. Она - сиротка. Франкфорт. Сердце - знаю - сухо. Будь Магдалена труп, я б не заплакал. Священник. Мне б не касаться этой грустной были. С прелестной дочкой три недели чудных Они здесь жили. Был назначен день Их возвращения в родные горы. И вот - Чума. Франкфорт (страстно). Не бросили же их Пред состраданьем, плачущим напрасно, Всех вместе в отвратительную яму?.. Священник. Тогда не мало мест упокоенья Давала мать-земля. Их погребли В день смерти их в спокойном месте, даже Красивом; под широкой тенью древа, Посаженного здесь самой природой, На кладбище укромном городском. Франкфорт. Была ль на погребеньи Магдалена? Священник. Об этом дне не должно говорить С тобой: прошел, исчез - и Магдалена Жива. Вот все, что я сказать решаюсь. Есть воздух, коим да не дышит память, Есть место свято - черному забвенью, Хранимое навек несчастьем горьким. Франкфорт. Могила в городе, в толпе могил! И в бурях океана убеленный Борец ночей, и эта голова, Над коей снег годов так нежно падал Из тишины миров - в земле, в земле! Не вспомнили ль о кладбище родном? Священник. Да, но с улыбкой. Франкфорт. Это все равно. Есть маленькое кладбище на склоне Полугоры над озером Рейдальским, За домом, где родилась Магдалена, Красивое, в прогалине весенней Среди лесистых скал; могил не много, Защищены и в вечном спят покое. Поди туда, когда захочешь, - место Зеленое, все светится. И лечь Они желали там, и Магдалене Нередко говорили. Смерть похожа На ангела в краю, который ею Был освящен. Я вижу уголок, Для сна избранный ими; но далеко От тихого святилища они Покоятся - и не его покоем. Страшусь, не возвратиться Магдалене В свой дом родной. Священник. Она лишь улыбнулась, Как я ее молил покинуть город, Примолвив, что не бросит прах отцов. Мать вашу навещала б каждый день, Когда бы не зараза. Франкфорт Мать! О, мать! Прости мне, небо! Нет, я не забыл, Что слушаю тебя - здесь, возле гроба. Напрасно опасалась Магдалена: Пришла ж с венком на гроб. Священник. Живет она Не в одиночестве смертоподобном, Невдалеке (от смерти. Целый день, Три месяца - и ночи напролет У смертного одра она проводит, Откуда с трусостью бесчеловечной Любовь, горячая во дни веселий, Бежала, - чтоб споткнуться о могилу. Хоть раньше знала наша Магдалена Лишь по названью горе и жила Глубоко в сердце мира со стадами И птицами, с цветами и звездами - Ее любви и чистоты друзьями, - Она, дремавшая в саду отрад, В сияньи дня или в тени укромной, - Вдруг вспрянув вместе с бурей, словно ангел (И прядь волос не шелохнулась!) стала У ложа мечущейся муки смертной! Вся бестревожна, как весенний день, Одна гуляя в горной тишине, Чтобы новорожденного козленка, В руках согрев, снести домой. Франкфорт. Да, знаю! Любил я трогательную красу, Улыбчивый и светлый лик души; Но я смотрел с немым благоговеньем В спокойствие бездонное глубин, Где отражался нежный лик небес. Священник. Иные мнят: у ней есть талисман Против Чумы. Да, так - он ей дарован; Но не в кольце, не в амулете: спит Он в тишине души ее безгрешной. Иные мнят, что дух она; иные В слезах глядят на смертное созданье, Что смерть вот-вот похитит - и согласны Все: сострадательней, добрей, прекрасней Здесь по земле созданья не ступало. Отворяется дверь и входит Магдалена. Священник. Она, благословенная! Смотри! Магдалена (видя Франкфорта и Вильмота. коленопреклоненных, с лицами, обращенными к ложу). Неведомые скорбные друзья! Франкфорт (вставая). Ты, ты, моя святая Магдалена! Магдалена (бросаясь на колени рядом с ним). Тс! Тс! Мой Франкфорт! Обнимаю правой Тебя, мой друг, а левою касаюсь Почившей и безмолвной. Франкфорт. Магдалена! Безумна ночь и счастия, и горя. Магдалена. Мы оба - сироты. Франкфорт. Молчи, все знаю. Иль руки ангела вокруг меня? Нет, смертной, но преображенной горем, Что многие сердца сломить сильно. В твоих объятьях что мне смерть сама! В святом дыханьи этой груди - вера, Благоговение и мир души. Тень мира преходящего, дохнув В лицо чистейшей смертной красоты, Не замутит святой души твоей: Не знает, светлая, потоков слезных. Священник (Вильмоту). Час погребенья близок. Удалимся. Вильмот. Небесным милосердьем этот ангел Ниспослан - с этим голосом кристальным, С прозрачным взором, - у могилы другу Поведать, как прекрасна в небе мать Должна быть ныне. Тихая улыбка Преобратит отчаянье в покорность. Священник и Вильмот уходят. СЦЕНА V Кладбище. Полночь, яркая луна и чистое небо; свежевырытая могила возле церковной стены, к которой прислонились Могильщик и его помощник. Могильщик. Работа не плохая; для начала Порядочно ты заступом владеешь. На путь бы стать кладбищенскому делу (А то ведь яма с пастью безобразной -ї Что разоренье), - станешь, мальчик мой, Могильщиком заправским. Но послушай! На добрых футов пять в могиле стоя, Распяль глаза и не швыряй песком В глаза мне, филин! Бодро подтянись, Как истый сын могильщика, отвал Отделай хорошенько над собой. К моим могилам я хочу доверья; Хоть родственники и плохие судьи, На эти вещи не глядят, да глаз Могильщика есть у меня; он любит, Чтоб яма честно вырыта была. Что там, как лист осиновый, дрожишь? Мальчик. В жисть не любил по кладбищу ходить, А ныне, в самый мертвый час ночной Стоять в могиле с головой, - как хочешь, А сделаешься холодней ледяшки, Застынешь вроде как могильный камень. Непрочь бы я могилку вырыть в поле. На вольном воздухе, да днем, на солнце; А то сиди в глубокой черной яме Средь мостовой из гробовых камней, - А над башкой - луна, что привиденье, - Заместо гладких голышей швыряй Изъеденный червями жёлтый череп Оскаленный. Работа - жуть. Могильщик. Позорь Старинное благое ремесло! Вот позову с деревни пачкуна - Псаломщика, а то и звонаря - Зарыть тебя, как пса; не в тот конец Гроб изголовьем вдвину. Ну тебя! Мальчик. Уж и старик! Одной ногой в могиле, Как говорится... Могильщик. Ну, молчи, болтун! Одной ногой в могиле! Буду петь За годом год я над своей работой, Как вас, певцов с цыплячьими сердцами, Давно уж в клетку приберут. Смерть любит Могильщика - и волоска не тронет. Что до Чумы - она боится нас, С мотыгой и лопатой на плече. Взгляд кинет - и пойдет на дичь, как ты, Как девочка, что на тебя похожа. Мальчик. Ты видел леди и ее ребенка, Тех, для кого могила эта? Видел И жалости не ведал за работой; И Желтый Чарльз {*} - король тебе не в страх, Ты б в летаргии спящего зарыл. {* Золотая монета с изображением короля Ричарда (Чарльза).} Могильщик. Шесть лет прошло, как добрый, благородный Ее супруг мной в землю положен. Я все семейство знал в трех поколеньях И всех любил. Но что за польза хныкать, Как маленький ребенок, что могилы Не видел отродясь? Клянусь лопатой, Когда б я был способен слезы лить, Все б излились над этою могилой. Прелестней леди не ходила к храму По этим плитам - и она на небе! Кто мыслит так, тот ей могилу роет С весельем, как садовник по весне. Мальчик. Смотри! Ведь нас убьют! Вон - эти двое! И шпаги обнажили! Могильщик. Вздор, - убьют! Ограбят - да. Держи-ка деньги крепче, Коль деньги есть. Могильщики еще Без золота не ходят на работу. Убьют, ограбят и зароют вмиг. Могильщик и мальчик стоят молча в тени церковной стены, а Вальсингам и Фицжеральд приближаются. Фицжеральд. Вот это место лучше нам годится, Чем выбранное раньше. Здесь могила Как раз тебе готова, Вальсингам! Ночлег теплей тебе дало бы нынче Коротенькое слово: "извини". Вальсингам. Я думаю, надменность эта мало Подходит к делу. Что? Просить прощенья У низкой твари? Зрит великий бог: Стоим мы тут и мыслим об убийстве Над темной бездной вечности. Подумай, Что ты и чем стать можешь через миг. Фицжеральд. Дурак! Мерзавец! Лжец! Таков ответ Твоим словам невыносимым. Ты - Ожесточен, насмешлив. Час пришел, Я б мог простить тебя. Но нет! Смотри На эту шпагу и готовься к смерти. Вальсингам. Не трус я. Да! Хочу я умереть, - Однакоже в тени господня дома Не должен быть убийцей. Фицжеральд. Дом господень! Благочестива речь, да не поможет. Могла б Чума спугнуть мечты такие, Что в детской дороги, или у баб: Опоры ищут слабые сердца, - О нас, мол, бог заботится, о верных! И все ж, хоть в ночь мы тысячами гибнем И как скотов хоронят нас, - его Зовем господь, отец, восстать надеясь Из общей ямы, где лежим, как пчелы, Задушенные серными парами, - И духами во славе воспарить! Насмешка горькая! Ты в яму -глянь, Откуда тленье паром всходит к небу, Как брошенная в небреженьи жертва, - И о бессмертьи говорить посмей. Могильщик (появляясь). Почтеннейшие господа, простите, Могилу эту рыл я не для вас. Она заказана. Ее владелец Чрез полчаса прибудет взять ее. Из пустяков, слыхать, дерутся люди; Но перерезать горло на кладбище, Хоть дело ново, больно неказисто. Фицжеральд (бросаясь на Вальсингама). Вот в сердце получи! Он получает от Вальсингама удар в сердце и восклицает: О, боже! Смерть! Могильщик. Тут не убийство, тут самозащита. А быстрый глаз! Не то б он вас проткнул. Уродливы и неудобны шпаги, - Я не люблю. Вальсингам. Теперь убийца я! К лицу мне это мерзостное имя. Его безбожное слепое сердце Послать на суд! Мне руки обагрила Навеки кровь его. Я - негодяй. Могильщик. Они идут, я слышу. Вальсингам. Кто идет? Могильщик. Молчи и слушай звук святых псалмов. Похоронная процессия приближается к могиле, у которой Вальсингам сидит возле мертвого тела. Магдалена, Изабелла, Священник, Франкфорт и Вильмот. Священник. Что за ужасный вид? О, Вальсингам! Многолюбимый и заблудший мальчик! Боюсь, ты грех великий совершил, Обрек себя раскаянью до гроба. Вальсингам. Тебя я слышу, глаз поднять на смея На лик твой величавый. Снес бы я Твой гнев; но жалость праведника будит Остатки доброго в душе безумной, И, внемля ей, я чувствую: лежать Мне лучше бы во тьме глухой, немой! Франкфорт. Друг, мы с тобою братья по несчастью. Вальсингам. О, Франкфорт! Знаю, кто лежит в гробу. Смотри, как я дрожу пред этим прахом - С руками, выпачканными в крови! Взгляни сюда - на труп, что коченеет И в судороге мне кричит: "Убийца!" Бросается ниц. Могильщик. Намеренного здесь убийства нет. Франкфорт. Он нас не слышит, погруженный в боль Раскаянья. Дух с большим состраданьем И Отвращением к пролитью крови, А на свою щедрейший - никогда Не звался моряком. Священник. Опустим гроб В могилу? Час прощания настал. Готовы ль вы к заупокойной службе? Иль подождете - вон за той могилой? Вальсингам. Заупокойная прекрасна служба. Ей со слезами я могу внимать, В печали успокоясь. День я вспомнил, Когда сказал последнее прости Той, что на небе; причащались оба Мы тела господа в тот самый день. Когда мы шли домой из церкви нашей С улыбкой благочестия в глазах, Мать, на меня взглянув, шепнула тихо: "Любой твоей судьбе я подчинюсь; Коль ты вернешься, а меня не будет, Святое причащенье это вспомни И верь: я со Христом". Магдалена. Ляг мне на грудь: Начнется испытание. Гроб опускается в могилу. Франкфорт. Бросайте На гроб тихонько землю. Магдалена! Смотри, он исчезает. О, конец Годам блаженства, радости и солнца! Погибло все в тупом и жутком звуке! Магдалена. Не прожил смертный жизни безмятежней. Муж умер у нее, - она скорбела, Но ясности несчастье не смущало В душе ее, как дом молитвы тихой И днем и ночью, - иль напевом гимнов Так нежно пело, достигая неба. Франкфорт. Не так дивлюсь, что умерла она; Но как столь совершенная душа Жила так долго в этом грустном мире! Малютка Вильям, в кроткой красоте Схороненный, прощай. Тебя и словом - Хвала творцу - я не обидел, милый! Я отплывал в последний раз; сказал, Что раковин красивых привезу; Он улыбнулся и заплакал. Ныне Он улыбается в могиле темной. АКТ III СЦЕНА I Священник и Вильмот проходят по городской площади. Вечер после похорон матери Франкфорта. Вильмот. Я отдохнул, лишь мглою осенил Покой смятенье делового дня Большого города. Безмолвно звезды Украдкой просквозили в небе темном. Их не встревожил беспокойный гул Соборов, колоколен здесь, внизу, Что спят уже, как ночью тучи. Священник. Да. Взгляни - была ль луна когда ясней, Безоблачнее небо, гуще звезды? Вильмот. Ночь так тиха, как тихим был и день. Но чудится - небес великолепье Омрачено отчаяньем земли. Так моря дивного тиха краса Над тысячами кораблекрушений. Священник. Присядем на скамью - здесь, под ветвями. И, если дух мой в силах созерцать Весь виденный и выстраданный ужас, Услышь, как сгинул город, - целый город! Ведь, берегом идя, ты б мог назвать Спокойным океан, хоть волны где-то! Со стоном разбиваются о скалы. Вильмот. У места здесь безумный разговор: Дома пустынны, недостроен шпиль, Торчащий между праздными лесами. Священник. Рои видений зрю, тебе не видных. Вокруг мерцают смутно лики горя, Вплетаясь в хоры радости и счастья. У ног моих повсюду детвора За играми: здесь площадь - место спорта; Людей благополучных семьи здесь, Нарядные, на солнце, меж цветов, Смеясь, гуляли. Вереницей дроги, Я вижу, тянутся и одиноки Мужчины в черном с гробиком подмышкой. Так в образах смешались жизнь и смерть. Задумавшись над личиком немым Умершего ребенка, вижу - духи Идут, поют, живые; вижу гроб; Они - не видят, светлыми стопами Скользя над черным, уходя навеки. Вильмот. Вы ожидали ль? Священник. Громовой удар! Вдруг утром слух, - и город побледнел: В безумьи глядя друг на друга, люди Дрожащим топотом твердили слово: "Чума!" Потом, во сне, глухою ночью Был многим голос, предвещавший горе. Вставали в ужасе и покидали Дома, где мрак отчаянья давил Невмоготу. Как убивает гром Детей бессильных воздуха и персти, Чума вдруг смяла человечьи души; Отважный рядом с трусом прирожденным Шел и дрожал. До черни беспокойной, В жизнь деловую погруженной слепо, Не слышащей в смятеньи душ своих Обычного предвестья разрушенья, Донесся глас, что слушать всех понудил. Внезапное их привело в себя Касанье леденящих пальцев смерти, В могилы свергших целые кварталы. Тут встала жуткая борьба с Чумой. Все распорядки жизни повседневной Напор отчаянья бесследно смел. Широко распахнулись все театры И зритель бледный, страшный и смятенный Боль обнажал сквозь взрыв рукоплесканий И судорожный смех, вопил приветы Распутству, непристойности, бесчестью. По улицам войска маршировали Под звуки труб, султаны развевались Привычно-гордо. Выставка пустая Орудий смерти, жалких, недостойных - И обреченных. Детская насмешка! Над ней Чума глумилась, в ночь одну Пробив литавры и плюмажи скомкав. Воскресный день, хоть откровенный страх - Не благочестье - полнил божий дом, Вдруг почитаем стал. Друзья, встречая На улице друзей, решались робко Приветить их, и были очаги, Еще хранившие все счастье дома Средь не распавшейся семьи, а разум Весь изощрялся на борьбе с Чумой, В искусстве, рвеньи, милосердьи ужас Позабывал и, мнилось, восставал Для жизни средь опустошений смерти. Но вскоре благороднейшие души Исчезли - где? Скажи!- и град стоял, Как крепость осажденная, утратив Весь цвет защитников. Тогда Чума Как буйный победитель разразилась, И тщетно милосердия искал, Кто повстречался с ней. Восставший вновь Полз по земле, покорный агонии. Вильмот. Отец! Что ни воскресный день, как мрачно Отсутствие давно знакомых лиц! Глядишь - в неделю скольких смерть скосила! Скамьи пустуют, библия на них Лежит в пыли. Священник. О, ведь и божий дом Был для Чумы открыт. Среди молитв Коленопреклоненные вставали - Больны, смертельно-бледны, - зарыдав, С биеньем сердца, слышным издалека; Звон гробовой не молк, пока умрут. Иль молча паства пастыря ждала - И вся под саванами каменела. Иль приходил он - и таил в глазах Тревожащую жуть, священный возглас Был смерти глас глухой. Вильмот. Где был король? Вельможи, судьи, власти всей страны? Священник. Уехали. Куда, - спросил ли кто? Сейчас не до могущества земного И пэров, и монархов. Сильных мира На тронах их не видят. Дух глядит За океан, за сушу и за воздух. Ему нет дела: чьи поля? чьи волны? Как будто заповедный лес стоит Среди могучего материка, Священный остров - в зыби океана, Куда уносятся мечтою люди От ярого владычества Чумы. Она здесь царь. И смертный не дерзнет Носить венец в пределах рокового Размаха костяной руки. Ей либо Безмолвье и безлюдье царств. Священник. Раз в полдень Один стоял на башне я, взнесенной Средь города. Вниз с ужасом глядел На этот мир мучений - и скажу: На миг не видел ничего, как только Тончайшее, широко разлитое Сияние смущающего дух Величия. Тут все обычным стало, Явился город, широко раскинут Вокруг в пространство, где сливался с небом. И первыми сады (увидел я: Безлюдны и кудрявы, расстилались С вершинами деревьев на свету Отрадные места картин природы, Давая красоту великолепью. Безмолвны, как пустынные долины, Дремали улицы. Могучий Лондон С чертогами, соборами, церквами, Высоких величавых скал собранье, Всю тишь небес низведших долу, чтобы Прикрыться ей в пустыне. Мачт леса Вздымались в блеске солнцем озаренной Реки; но флаги сняты, даруса Все спущены. Для скольких дальних стран Вдруг сердце мощное не билось больше. Тщета стремлений человека, мнилось, Сходна с величьем, столь внезапно в прах Низвергнутым. Когда смотрел я вниз На все дворы и рынки, где когда-то Мирское сердце билось, как прибой, Тот звук боролся в памяти напрасно С неодолимой силою молчанья, Давившего меня, как тень небес Туманных или туча грозовая, Покоем каменным всемирной смерти. Вильмот. Страх жалкий за себя пропал: так внятен Мне голос твой; но он уже дрожит,- Довольно слушать. Почему - бог весть, Но ужасом я жажду насладиться. В ночь видел я довольно. О, кладбище И пляс безумного! Священник. Дрожит мой голос, Мне не видать восьмидесяти лет, Но говорить могу с тобой спокойно О буйствующей здесь вокруг Чуме. Как будто больше сотни лет назад Вот этот дом чумной услышал вопли - Не просто агонии! Вильмот. Дом Чумы! О, страшный вид! Гляжу - как бы пустой, Безмолвный он стоит. Но слышишь? Вопли! Они же в силах стены разметать И выплеснуть толпу - как привиденья - На воздух, страхом скованный. Молчат! Как будто в этом вопле все погибли. Священник. Не проникай душой за эти стены. Спаситель их жалеет. Вильмот. Кто ж пойдет В ужасное могильное жилье? Священник. О, этот страшный замок тут стоит, Так мрачен! Стены знают, что за муки В нем смертные. И все ж туда бредут Сыны отчаянья и нищеты С раскрытой грудью в желтых чумных пятнах, "Впустите", - молят голосом глухим И пламенно благодарят, страдальцы, Коль головы истерзанные склонят На пук соломы и умелый врач Их посетит, хоть говорят, бедняги, Что нет надежды в них. Пусть наконец В предсмертный час к ним утоленье сходит, Но, лишь туда войдет жилец как призрак - Ему не видеть солнца. Вильмот. Ты молился Когда-нибудь в ужасном доме? Священник. Да. Тому две ночи, я туда ходил Для причащенья. Не достигнув двери, Я жуткий шум услышал, а войдя, Увидел ужасающих больных, Бродящих в беспорядке по палате, Кто - в злобе, все - в отчаяньи немом. Служители меж них лежали мертвы! Томилась жаждой бледная толпа: Раскрыты рты, и дики взмахи рук, И замерли мольбы или проклятья. Вильмот. Тут высший ужас. Священник. Нет, воспринял я Ужасней зрелище. Пожар Чумы Забушевал в угрюмом сердце дома Умалишенных. Бурной ночью шел я Мимо огромных врат железных. С громом Они разверзлись - и творений стадо, Не сознающих мира в обаяньи Грез пожирающих, загромыхало Оковами в туманном лунном свете Из-за бегущих туч. Они прошли По светлой площади - одни спеша, Гонимы сдоено вихрем, а другие За шагом шаг, в задумчивости - лица Бескровные, бессмысленно-пустые. День-два встречал то дикий взор и вопли, То неподвижность горького молчанья С заломом рук над копнами волос. Все умерли, не зная о Чуме, Что их освободила. Вильмот. Выживают В Чуме? Священник. На тысячи - ни одного. Двоих таких несчастных видел я. Они еще живут. Но лучше смерть. Нет прошлого, грядущего не будет - Вот чувства их. Имен своих не помнят, Не знают о себе: ты человек. Сидят, как каменные изваянья, Где умирают люди. Засмеются - Лишь страшно искажаются черты, А нет души. О, длителен и громок Зловещий хохот тел окаменелых С недвижными стеклянными глазами! И не сказать, чему смеются те, Что слез не знают. Вильмот. Сколько этим летом Убил детей невинных и прелестных Жестокий рок! Священник. Погибло нежных, чистых Цветов не мало! Чаще никли в мире; Все ж иногда, бывало, с болью слышишь Мольбы к родителям - прогнать Чуму. Боялись спать одни в своих постельках: Вдруг чудище - Чума! Теряло детство Всю радость, все беспечное веселье. Младенцы пятилетние бродили С тревогою в глазах; дрожа, таились Возле родных, их слыша разговор О смерти, видя слезы, не улыбки. Вильмот. Но лето не было ли дивным, даже Среди невзгод? Священник. Чудесная пора! Дни яркие, торжественные ночи Над городом проплыли величаво, Когда внизу все было боль и смерть. "О, жители далеких тихих звезд, Горящих ласково в своем блаженстве!" - Взывали души наши, - "Племена Неведомых миров! Не досягнет Несчастье тех, кто одарен бессмертьем!" Река мимотекущая, казалось, Из некой дивной стороны плывет, Не знающей стремительной Чумы, С улыбкою катится в океан, - Избранный путник в этом царстве смерти! В разладе душ людских им был завиден Бездушных сил блистательный покой. Густая зелень скверов городских, Росой сияя, мнилась им блаженной: На них небес дыхание лило Красу и тишь; вокруг все умирало. На всей земле, казалось, проклят Лондон. О, счастья уголки - в деревне ль, здесь ли, В глуши ли дикой, в шуме ль темных улиц, Но без людей; убежища ль порока, Печалей, нищеты и преступленья Манили всех благословеньем рая, Куда б на крыльях легких улететь - И без возврата,- стон стоит повсюду: "Где нет Чумы, там пребывает счастье!" Вильмот. Подумать страх: ведь месяцы без счета Прошли, идут, - ни признака надежды. Священник. И жил народ, скажу я, не в домах, - На кладбищах: там укрывались люди; Как ты себе представишь, тяжкий вид. Повсюду гладь могильных плит темнят Ряды людей, сидящих день и ночь, Друзей оплакивающих. Тяжеле Увидеть те же плиты вновь пустыми: Как мало наконец и тех, что плачут! Порой на одиноком я посту На кладбище пространном. Предо мной Проходит множество знакомцев - смутно, Как существа, покинувшие мир. Пока смотрю, все отвергает память Созданье дикое моих же дум; И образы несчетных мириад - Как странный ход неведомых существ, Неведомым путем идущих мимо, Как облако - прочь из души моей - Зыбучей вереницей в бесконечность. Вильмот. И души все бессмертные, из мира Как дуновеньем взятые внезапно, - Рой насекомых - легким ветерком В горячий летний полдень. Священник. Что ты видишь? Вильмот. Взглянь - это Франкфорт к нам сюда идет. Его не дико ль странное обличье? Благополучна, верю, Магдалена; Увы, жива ль она? Священник. О нем самом, Боюсь, не плакать ли? Походка шатка; То остановится, то вдруг спешит, Гонимый словно ветром против волн. Дрожу я за него: порой Чума Так забавляется своею жертвой. К тому же возбуждение ума... Вильмот подходит к Франкфорту, между тем как тот с видом помешаного проходит мимо, их не замечая. Вильмот. Товарищ и соратник, лучший друг, Скажи хоть слово нам! Франкфорт. Спустите катер! В прибой его с командой поведу. Мать умирает от Чумы. Вильмот. Мой друг! Любимый! Посмотри кругом! О, горе! Он помешался. Франкфорт. Говори: кто ты, Что так упорно смотришь на меня? Был у тебя когда-то брат? Вильмот. Я Вильмот. Франкфорт. Ты Вильмот? Да, как будто знаю. Вильмот... Да, Вильмот. Вильмот. Жизнь мне спасший! Франкфорт. Боже мой, Смерч обуял мне душу. Но стою И ощущаю камень под ногой; Вокруг домов громады; все ж, коль был На палубе моряк, так это я - На "Громовержце". Что за мрачный дом Там высится как туча? Желтый дом? Я без оков. О, приковать молю Меня к недвижной точке на земле, Не влечь вперед, как гребень на волне, Над морем в ночь. Священник. Коснись моих седин! Франкфорт. Старик! Твой вид и добр, и благороден; Ответь же мне, - благословлю тебя, - Шла ль девушка сегодня на корабль, Прелестная, что Магдаленой Ломбарт Столь грустным голосом себя зовет? Спросил ли обо мне тот грустный голос? Ушла ль в слезах, здесь не найдя меня? Она вся в белом, как поют поэты Об Ангеле Невинности. А молвит... Да, Вильмот, это ты. Какой-то ужас Обрушился на голову мою, - Иль это лихорадка, бред безумный? Священник. Да, мы твои друзья. Вот прядь волос, Ее ношу у сердца, - посмотри: То память матери твоей. Как нежны Каштановые в нитях серебра, Меж кудрей Вильяма, как солнце светлых. Франкфорт падает на колени и плачет. Франкфорт. Домой, домой! Что б я ни говорил! Так не смотрите... Мутные виденья, Не знаю вас... И я у вас в плену... Ведите прочь - в темницу и в оковы! Священник (обращаясь к Вильмоту) Сведем его домой. Готовь свой дух К тому, что друга в эту ночь постигнет, Коль суждено: смерть на его лице. СЦЕНА II Магдалена спит на постели. Изабелла и маленькая девочка сидят возле нее. Изабелла. Видала ль ты прекраснее лицо? Во сне - что за улыбка! Даже в грезах Ее душа благотворит. Ребенок. А можно Мне тихо подойти - поцеловать? Что так бледна? Изабелла. Всегда была такой. Ребенок. Считала бледность я приметой горя. Была как смерть бледна, я помню, мать, Все плакала - о чем, не знаю. Леди Была, ведь, счастлива? Изабелла. Сейчас проснется. Ребенок. Мой поцелуй виною. Изабелла (Магдалене, которая просыпается). Едва ль ты помнишь этого ребенка. Взгляни - уж эти ручки научились Служенью милосердной госпоже: Стол с яствами, потребными тебе, Душист, как сироты благодаренье. Магдалена. А хочешь ты за сотни долгих миль Перенестись, бог весть куда, со мною И с этой нежной девушкой? Тогда, Сестра, ты будешь в дальней той стране По солнечным холмам зеленым бегать Средь беленьких ягнят. А птицы в дроке На гнездышках от счастья будут петь. Ребенок. С тобой - хоть бы в страну, где вечный лед, Где вечный снег. Магдалена. О, как склонна к любви Младенчества безгрешная душа! Ребенок. Все умерли - отец, мать, братья, сестры; Все ж, леди, слыша, как ты говоришь, Я и в слезах невольных быть счастливой Должна. Во сне прошедшей ночью мама У изголовья моего стояла; Велела мне не плакать больше: ангел Меня крылом небесным осенил. Проснулась я, - а у постели ты С улыбкой сладостной. Магдалена. О, Изабелла! Меж горестей, терзаний, умилений, Какие скорбь встречает в мире скорби, Всего печальнее порывы счастья: Младенческое сердце вдруг хватают, Из слез творя восторг. Прекрасны дети! В парении меж радостью и горем, Морские птицы яростно рыдают, Встревоженные шквалом; миг - на волны Садятся тихо в проблесках сиянья, Плывут в красе бесстрашного покоя, Изабелла. Какой глубокий вздох! Магдалена. Пронзила сердце боль смертная мне даже в этот миг. Внезапный страх томит. Взгляни в лицо мне Есть дикое и страшное в глазах? Скажи, не бойся. Изабелла. Ничего не вижу В твоих глазах, как только мягкий свет, Нежнее слез, - а на твоем лице Все та же бледность, милая для всех От детства твоего - живая бледность, Что трогательней яркого румянца Других детей, - вот все, что вижу я. Магдалена. О, стыд! Слеза сбегает по щеке: Жаль умирать. О, вы, - и дни, и ночи У ложа смерти, на коленях, - вы ли Прошли вотще? Дрожу пред смертью, как Ребенок этот мог бы, - что за слабость! Ребенок. Смерть не страшна мне на твоих руках. Магдалена. Подай мне зеркало, дитя мое. С ним подойдя, взгляни в него: прелестней Нет личика, в каком бы созерцала Невинность ясно собственную душу. Ребенок подает зеркало Магдалене, которая, посмотревшись в него, продолжает: Мгновенный взгляд мне вскрыл мою судьбу. Мою ли обману я Изабеллу? Я знаю: это смерть. Изабелла (падая на колени). О, да минует Уста ее святые чаша смерти! Магдалена. Мгновенная тоска - разрыв с землей! Я покорилась. Изабелла. Ужас прошлой ночи Сломил в тебе и дух, и тело. Оба Потрясены, но вскоре, несомненно, Восстанут в мире. Помоги мне, Маргрэт, Мы, ласковы и тихи, словно сон, Ее уложим. Лучше ль госпоже? Магдалена. Знакома я с Чумою слишком близко. Все роковые признаки. Дремота И тяжесть век; тень тусклой синевой Легла на щеки, чтоб уж не сойти, И помертвели губы. Раньше утра... Полночный краток час... храни, о небо, Ты Изабеллу верную! Безбольно Восхить на крыльях ангельских к озерам Родным, которых мне не видеть боле. Изабелла. Мир сразу потемнел. Магдалена. Приди же, Франкфорт! Иль голос милый для меня умолк? Вчера мне снились смерть и погребенье: В тревожном сне меня Чума сразила! Вот клейма смерти на груди! Изабелла бросается к ней в объятья и целует ее грудь. Изабелла. Лобзанья Мне боль целят. Как ты свирепа, смерть! Касанья груди ангельской да склонят Твой дух необоримый к милосердью! О, этой смертной синевой разлит Могильный холод! Магдалена. Не целуй меня. Изабелла. Пока из груди смерть не выйдет - буду! Ребенок. Я слышу, леди, чуть стучатся в дверь. Магдалена. Так отопри, пугливое дитя; Сюда лишь друг войдет. Священник. Как! Все в слезах! Изабелла. Смотрите, сэр! Священник. Дитя мое святое! О, красота духов, - не смертных! Трудно Лицо поднять? Магдалена. Молитесь за меня. Священник. Дочь! Небесам твое любезно имя. В твоем уделе было что-то выше Природы нашей, и душа твоя, Блестя звездой немеркнущей вовек, Сияла городу всему, лия Отраду утешенья. Ты нужна В сем мире злом, порочном и печальном, И потому благоговейно верю: Провеет мимо смерти мрачной тень, Вновь явишься, блистая чистотой, - Коль божья воля. Магдалена. За меня молись, Пока еще я слышу, понимаю. Высоко мыслишь обо мне, а я Всем существом слабей не восхваленных И не оплаканных, но оскверненных. Грех гордости, презренное лукавство, Коль в глубине души унылой я Не каялась. В моей земной природе Нередко тайным наважденьем страсти Осаждена, я, стоя на коленях, Молясь с другими, голову подняв, Сознанье все теряла. Милосердье Тогда почти неискренно, ущербно. Все ж беспредельная любовь не презрит Усилий слабых. И со мною - вера. Уйди все это - я была бы нищей. Священник. Дочь, не могла ты лучше встретить смерть. Магдалена. Порою счастья, испивая радость, Я, грешная, нередко забывала Благодарить дарящего. Шли годы, - Я все цвела цветком, не помышлявшим О солнце, что его благословляет. Но вот неблагодарности печаль Меня долит, и нет мне утешенья. Священник. Для господа невинности довольно. Покорность вышней воле - вот порука: Так благодарна чистая душа. И мыслей мир, и кроткие желанья Не ищутся, а к юности нисходят В прямом, простом, природном благочестьи, Что зрит любовь, красу и радость в мире, На их крылах счастливца подымая К вратам небес. Твои года отрады Их даровавшей властью не забыты. Нет ни одной благой, высокой мысли, Когда-нибудь в твоем мелькнувшем сердце, Что в книгу милосердья не была б Занесена, - так успокой свой дух. Магдалена. Сомнений нет при свете этих глаз, Торжественных, как бы святых. Будь Франкфорт Счастлив, - теперь сошла бы я в могилу С той радостью, с какой ягненок в мае Скользит за матерью, блеющей нежно, В нетоптанной росе на светлый луг. Господь хранитель Изабеллы! Ты же, Подруга милая на день единый, Найдешь отца второго. Вытри слезы. Но их осушит юность. Лишь мой Франкфорт... Внезапно поднимается с постели. Прими, прими прочь руки от лица, Скажи одно мне слово: жив ли он?" Священник. Жив! Но смущенный дух его встревожен И вовлечен в тяжелый мрачный сон. Магдалена. И он один - с безумием своим? О, пусть Чума тела снедает наши, Остался б дух свободен! Священник. Вильмот с ним. Магдалена. Благословен навек бесстрашный друг! Священник. Быть может, не Чума? Магдалена. Чума, я знаю. Чума - и он умрет. Изабелла. О, не вставайте! Нельзя вам, леди. Магдалена встает с постели и стоит среди них. Магдалена. Как! Остаться здесь? На то, что говорю, грех возражать. Вы любите меня - тогда ни слова. Я, к Франкфорту идя, не упаду, Пока не буду с ним. Я так крепка, Что много миль пройду. Дай, Изабелла, Мне прежде приложиться к божьей книге. Ну, комнатка, прощай. Была ты мне Укромной кельей в тишине часов, Проникнутых благоговеньем счастья. Твой одинокий сумрак покидаю Для вечного _спокойного_ жилища. СЦЕНА III Франкфорт лежит на постели в доме покойной мастери, Вильмот бодрствует возле него. Франкфорт. Ступай на палубу. Не вьется ль флаг - Сигнал, что близко линия огня? Не в авангарде ль нынче наш корабль? Иль, трусы острожные, голландцы Все прячутся в береговых водах? Вильмот. Все это сон. Взгляни в лицо мне, Франкфорт. Франкфорт. Да шуток ли? Скажите лейтенанту, Что не было отважней моряка, Но нынче в бой сам свой корабль веду. Он поведет, когда меня убьют. Вильмот. Здесь птичек хор на пологе кровати - Весной, в ветвях. В твоей каюте, Франкфорт, Столь мирных украшений нет. Взгляни: Нет на море у нас таких окон. Моряк ты честный, Франкфорт. И в бреду Тебе бы все с голландцами сражаться Злосчастными. Ну, дай им отдохнуть На плоскодонных суднах хоть денек. Ты улыбаешься? Франкфорт. Смешон, конечно, В блужданьях жалких дух твой. В океане Противустать бушующим ветрам, Царить над ними - дело корабля. Меня Ж! влечет по блещущему морю; Не знаю, как мне шторм одолевать. Вильмот. Ты, к счастью, друга наконец узнал. Франкфорт. Сейчас тебя я знаю, но через миг Твое лицо увижу ли таким - Бог весть. Неизмеримо тяжело. Конь, молнией ошеломленный насмерть, Душа летит, не ведая удил, - И чувствуешь, что конь вперед спешит, Нет сил остановить, - вперед спешит - О, страшно! Прочь, прочь, прочь! Ужасный бег! Вильмот. А помнишь ли то наважденье ты Неистовства тропического солнца, Как мозг мой был раздавлен лихорадкой? Тогда - бог спас!- во снах я был мирней: Воображал, что мир в меня влюблен. Франкфорт. Какой дурак крепит корабль на якорь? Вниз шкипера! Готов поклясться, флот Нас всех поднимет насмех. Слышишь? Залп! За много лиг кильватер адмирала, А он меж тем сшибается с врагом. И дюйм холста поднять! А то я скоро Вновь лягу в дрейф. Стремительно вскакивает с постели и без чувств падает на пол. После продолжительного обморока восклицает: О, Вильмот, где я? Где Ты, чистый дух мой? Где ты, Магдалена? Вильмот. Она придет - и с ней старик-священник - Сейчас. Франкфорт. Ночь бурная? Вильмот. Нет, тишина. Франкфорт. Тут грохоты грозы, тут буйство волн Свирепствуют в душе моей. Вильмот. Все - сон. Франкфорт. О, обними - держи, держи меня! Я на борту, корабль идет ко дну, Вглубь, вглубь, ко дну бездонному - и вдруг - Вдруг прядает из пропасти на гребни, - Скользит без сил, - вот вмиг, полузалит, Спускается, спускается - и тонет, Чтоб вновь не всплыть. Команда! Тише! Тише! Стой в кораблекрушеньи, как в бою! Безмолвно погрузимся в вечность. Вильмот. Милый, Мы наконец на доброй мирной суше, Хоть боковая качка не дает Мозгам покоя. Улыбнись, товарищ. Франкфорт. Мы странствуем по чужеземным странам В опасностях и в диких приключеньях? Ты словно что-то спрашиваешь взглядом! Ну, слушай, расскажу ужасный случай. Но не перебивай. Моя душа - Прилив, пробушевавший ночь в горах. И, с диким одиночеством порвав, Должна нестись, пока найдет покой Неистовым до исступленья мыслям. Меня ты не прервешь? Вильмот. Нет, милый друг. Франкфорт. Как будто много-много лет прошло, Как силюсь что-то вспомнить о себе - И почему лежу я здесь, не знаю. Сном этим не охвачен, видел я Величественнейшую в мире площадь Большого города. То не был Лондон? Нет, абрис и окраска этих туч - Зловещих чудищ - ввек не ужасали Небес прекрасных Англии, ни гром Так не рычал в стране моей родной. Столица королевства то была, Безвестная, в морях несудоходных, Где башни и дворцы восточной стройки Воздушно-пышны, оплели мне душу. Смотря на них, я вдруг был поражен, Распадом памяти, и слепотой, И болью сердца, схожею со смертью: Раскаянье в небывшем преступленьи Меня пронзило. С головокруженьем Стоял, раздавленный - невинный, каясь В немыслимом злодействе, безымянном, Но как-то страшно связанном со мной. Старик отвратный, отрок благородный, - Но жаркий взор с улыбкою свирепой, - Идут ко мне в безмерном изумленьи: У ног моих что здесь за капли крови На грядке цветника? Вскричал старик: "Вот где убийство матери твоей! Ха! Ты зарыл ее - здесь под цветами!" Цветы, смеясь, ногой откинул отрок,- Там мать моя, убитая, лежит С лицом небесным! Молит милосердья Для сына-изверга. Меня в плечо Толкнул старик перстами ледяными, - Боль жгучая объяла вдруг меня - И жар, и дрожь, и огненные слезы, Ошеломляющий вихрь слепоты, Пронзительный укол, сверлящий кости, - Пока не зарыдал я в агонии. И тело матери все время видел, Спокойное пред исступленным сыном, И знал: убил ее во гневе - я. Страшней была судьба моя, чем если б Я подлинно сразил ее. Во сне Душа такой вместить способна ужас, Какого въяве нет. Какой колодник, Которого влекут в санях на казнь, Познал все муки страшных угрызений - Те, что тогда мой истерзали дух? - О, Вильмот! К матери веди - всю душу Отдать порыву нежности, целуя Бесценный лик, что умертвил во сне. Вильмот. Вчерашним утром, тут, на этом ложе Скончалась мать твоя спокойно, мирно, Благословляя сына за любовь. Франкфорт. Ты - лживый враг, тот отрок, что цветы Кровавые в лицо мне отряхал - Из мира снов пошел вослед за мной В наш светлый мир, как призрак, по пятам - В наш этот высший мир. Скажи, где он, Седоволосый дьявол в облаченьи? Чудовищно он на тебя похож, Мой лучший в мире друг. Я на коленях Кричу тебе, взываю прямо в душу: Ты - Вильмот? Дай взглянуть тебе в глаза. Они в слезах? Он плачет, милый брат! Есть отчего: несчастнее меня Бог в мире никого не покидал. Вильмот. Твой дух воспрянет к свету наконец, И мрака, здесь царящего, не бойся, Франкфорт. Чума! Чума! Чума! Не от Чумы ль Мать умерла? Кто хоронил? Никто. Безумца этого - с могилы прочь! Пусть этот ангел глянет, весь в свету, В могилу ликом солнечным: творит Улыбка яму - небом. Магдалена! Твой дух нисходит с тихой высоты И погребенье матери почтит. Что здесь, любя, мы Жалостью зовем, То в кебе именуем Милосердьем. Вот серафим, спасителем любимый. Вильмот. Она жива. О том не должно плакать, Кто, в ужасе проснувшись, будет встречен Благословеньем милых. Магдалена Твоя - жива. Франкфорт. Бездушная насмешка! Здесь мне о Магдалене говорить? Ты дал, как все, зарок убить меня - Сладчайшим именем, но не земным. Покорно знаю: умерла она. Но пусть умрёт и имя: каждый слог Жжет огненными письменами мозг, - Осталось лишь пылающее имя. Вильмот. Жизнь отдал бы, чтоб друг обрел покой. Франкфорт. Жалей же зачумленного, о, Вильмот! Не сознает, что скажет. Сострадай Смертельным мукам, мною понесенным! Во сне, иль бодрствуя в аду, - не знаю, - Но выстрадала их душа моя - И я поник бессильно, словно парус В безветрие. Но что такое? Слышу Легчайший шум шагов у головы, - Шагов живых? Вильмот. Смотри: вот Магдалена! Входят Магдалена, Священник, Изабелла и девочка. Франкфорт. Собранье лиц, мне с юности знакомых, И личико прелестного ребенка. Она в таком сообществе должна быть, Чем кажется, - незнаньем о грехе. Магдалена становится на колени у постели и смотрит на Франкфорта. Магдалена. Скажи, что узнаешь, - умру счастливой. Франкфорт. О, Магдалена! Так зову тебя. Прекрасна ты! Магдалена. Довольно же, довольно! Франкфорт. Но что ж я здесь, в постели, Магдалена? И что вокруг печальных столько лиц? И смотрят на меня, лишь на меня? Уж не узнать вовеки. Вижу слезы, Что льют вокруг меня, - все обо мне. О чем же плач такой, никто не скажет. Бесчестье ль пало на меня какое? Лишь слово от тебя, - все станет ясно. Душе с таким небесным ликом жить Возможно только - улегчая скорби. Магдалена. Бесчестью дальше имя Франкфорт, чем Хвала - хуле. Друг нежный, дай мне руку. Живым касаньем да прервется ужас, Что мнится в сновиденьи. Магдалена Пришла с тобою умереть вдвоем. Франкфорт. О, музыка, истерзанному мозгу Родная! Дышишь ты неложной жизнью Над миром тусклым, что мне дух измаял. Все снова ясно. Сознаю себя; Вот Магдалена, Вильмот, Изабелла И ты, мне милый старец. Как зовут Малютку эту? Ребенок. Маргрэт Ривингтон. Франкфорт. Благословенна кротость простодушья! Магдалена. Покой вдруг разлился в лице твоем, Прекрасней сна, и радости, и счастья. Уж я не безутешна. Мы умрем - Блаженных две волны, что, встретясь в море, Где лунный свет и звуков мерный строй, В пучине умиренной тают мирно. Франкфорт. Отрадный вид для моряка. Покой Во след отчаянью душе так сладок! О, если б вечно мне лежать на ложе Недуга так, а возле бы сидели Родные утешители, святую Песнь напевая, говоря друг с другом Или со мной - и в самый час кончины! Сладчайший голос между многих нежных - Твой, Магдалена! Я - предмет счастливый Любовных взглядов, трогательных звуков. Магдалена. Вгляделся ли в лицо мое ты, Франкфорт? Франкфорт. Сотри, о боже, этот цвет с ланит, Ужасный смерти отсвет! Кто сюда Принес тебя из комнатки далекой? Магдалена. Я шла между любимых двух друзей Без мук, без утомленья. Но сейчас Итти не в силах. Дайте же мне лечь И умереть, чтоб нас похоронили Друг с другом рядом. Франкфорт. О, друзья-враги, - Дать ей итти, измученной и бледной, В такую даль - смотреть, как умирает Злосчастный! Они поднимают Магдалену и укладывают рядом Франкфортом. Магдалена. Друг, тебе не очень больно? Франкфорт. Как белокрылый ангел состраданья, Грудь чистая твоя коснулась сердца! В нем тишина подобна снегу в полночь Безветреную. Магдалена. Шуму нет в мозгу? Франкфорт. Далеко отдается голос кроткий В глубинных областях души моей. Сейчас ясней, сейчас - вновь замирает, Оставив тишь, разлитую как море, Когда все звезды на его груди. Магдалена. Заснем сейчас - и с господом проснемся. Франкфорт. Спой стих из гимна, прежде чем умру, Как петь любила ты в воскресный вечер - Давно, давно. Не плачь же, Магдалена. Магдалена (поет). Высоко сонмы светлых душ Над шумом бурь мирских; Омыты кровию Христа, Как снег - одежды их. Их ложе током струй живых Простер, сладчайший, он, - Ни вздоха, ни слезы: разлит Лишь ясный - вечный сон! Франкфорт. Тебя не вижу, но твой голос внемлю, - Он дышит верою в грядущий мир. Я знаю: умираю, - погружаюсь Я в мягкость волн, лепечущих вокруг В покое приближающейся смерти. Целуй, о, Магдалена! Погружаюсь, - Прости, друг Вильмот, старец, Изабелла, - Целуй меня! Вильмот. Смерть в этом вздохе долгом. Священник Скончался друг. Магдалена. Да! Губы целовала, - Нет жизни в них. Дай голову склонить На грудь не бьющуюся. Нежно кудри Недвижный лик прекрасный затеняют, Не знавший гнева. Я улыбку вижу, - Ее не в силах жизнь занять у смерти! Священник. Она спокойна. Магдалена. Да, отец, в том счастье: Могло б на нас отчаянье смотреть, Безумный стон - окаменелым взором. Я умираю, потому над мертвым Лью слезы радости. Изабелла. А над живыми! Магдалена. Сон клонит. Изабелла, дай уснуть В объятьях Франкфорта. И освеженной, Счастливой я проснусь в соседстве смерти. Священник. Уснула. В этот час оцепененья Снесем же тело Франкфорта в могилу. Она поправится! Дыханье локон Колышет на щеке. С какою лаской В последнем сне ему на грудь и шею Ложатся благородные персты. Была ль подобна этой смерть влюбленных? Колени склоним с тихою молитвой. СЦЕНА IV Кладбище. Полночь. Толпы народа вокруг большой ямы, вырытой для погребенья мертвых. 1-й человек. Вперед не лезьте, други, чтобы всякий Мог ладно видеть яму. Все стоим На равном основаньи здесь, толкаясь. Чем меньше друг на друга напирать, Тем лучше мы все зрелище увидим. 2-й человек. В чем дело? Что за жулик у ворот, Входную плату требуя, в лицо мне Совал костлявые в морщинах пальцы - Плут, полу-нищий, полу-вор, - как знать, Пожалуй, только что стянул он су: Небось, в другой руке блеснул так нежно Мне краешек серебряных мокнет. Я и толкни седого прощалыгу. Он - деньги подбирать,- я (что ж зевать-то?) Сам пообчистил нескольких бродяг. Даешься диву: где ж конец поборам, Нещадным и в жилище мертвецов! 3-й человек. А уже яма эта, ровно вдвое, Чем в Мурфильде. Людей с полсотни рыло Ей черные бока не меньше суток, - А вот в недельку доверху полна. Нет, яма - никуда. Сверх сот пяти Ей взрослых тел не взять. Какого чорта Еще бросать и деньги, чтоб взглянуть На этакую жалкую дыру. 1-й человек. Подвинься, говорю, - ты, полоумный! В тряпье до глаз и в шляпе до бровей, Широкополой - молча жмется к краю ; Подумаешь - вся яма для него, Другим взглянуть украдкой не дает. 2-й человек. Не тронь его: несчастный обезумел, Знать, от Чумы, приплелся, как слепой Живьем себя похоронить: бывает! Пусть вниз прыгнет. Почувствовавши мякоть Холодных тел, как те под ним осядут, Небось начнет карабкаться обратно: Хоть выть, да жить, - а стен отвес-то крут. 3-й человек. В лицо-то дай взглянуть. Или боишься, Обветрит нежное сырая ночь? Приподымает шляпу незнакомца. Незнакомец. Не смейтесь, о, не смейтесь над несчастным, Друзья мои: плохой я вам предлог. Жену, отца и четверых малюток В телеге Мертвых скоро привезут, И я увижу, как их тут зароют - Под смех, под смех, предсмертный, мертвый! Смейтесь, О, смейтесь, ибо целый мир ничто, Как пустота насмешки. Я и сам Смеяться с вами буду, - не боюсь: Веселье, горе - разные названья Единого обмана. О, могила Весь хлад земли послала сквозь меня, Я с плесенью слился, сырой и черной. Бросается прочь и простирается на могильной плите. 3-й человек. Его лицо ты видел? Страшный вид! Припоминаю я совсем такое: В цепях безумец так вопил в темнице, Вскочивши вдруг на каменном полу, Весь - дикий взор отчаянья и вопль. 1-й человек. Да что - безумное лицо живого! Без саванов видали ль мертвецов - Шеренгой, как солдаты, у стены? Они казались издали живыми: Все лица в пятнах, красные глаза Навыкат, но как бы в предсмертном сне 2-й человек. Тут, близко, за углом, как раз сейчас На мерзкий сбор такой же я наткнулся. Мигал фонарь. Вздымалась колокольня Меж мною и луной. Увидел я Вдоль стен мерцающую белизну Домов безмолвных. Шаг - и предо мной Отвратнейшие трупы. Искаженных Лиц - сердобольная рука в последней Услуге не коснулась. Но - вот ужас! - Сквозь маски судорожных черт узнать Друзей - с кем сиживал у очага! Я прочь бегу, от страха весь дрожа, И слышу, чудится: протяжный стон Всей вереницы жалких мертвых лиц Дрожит в сгущающемся мраке улиц. 1-й человек. Молчите! 3-я человек. Звон весь город всколыхнул! 1-й человек. Внезапною волной недвижный воздух Взмывает с каждым медленным ударом. Откуда звон? 2-й человек. С Марии Оверийской. Мне гул знаком. В нем - рой видений смерти. Он наполняет логовище ночи Смертельным страхом, тишину небес - Кишащим клубом ужасов безумных. Прислушайтесь: как внятен стук сердец! 1-й человек. Но кто звонит в полночный мертвый час? 2-й человек. Рука ли человека? 1-й человек. Говорят, Услыша как-то в полночь этот звон, Прокрался пономарь на колокольню И видит: кто-то в саване как дернет Веревку черной костяной рукой, - Как взвоет на напев несосветимый, Неслыханный людьми! А обернулся - Так взгляд один горящих мрачных глаз Бедняге ум скрутил. 2-й человек. Помилуй бог! Ты в привиденья веришь? 1-й человек. Звон такой Тревожит, мыслю, тихий мир духов. Кто усумнится,- как нездешний звук Вдруг загудит в мозгу, - что есть в могилах Кой-что пожутче мрака и червей! Там не живут ли сонмы диких снов, Бесплотных мыслей? Пени, угрызенья - С придушенными воплями? Безумье С полусознаньем божьего проклятья В могилу заточенного! навек? 3-й человек. Я верю так. Порой их цепи слабнут: А то откуда ж эти звуки-вздохи Вдруг в полночь бездыханную провеют, Нечеловечески борясь со смертью? Бывало, видишь лица по ночам Давно умерших; вслед за похоронной Процессией однажды призрак шел, Рыдал и плакал, как и христиане; Спустили гроб в могилу, - он исчез, Лежат в пыли одни сухие кости. 2-й человек. Что за дрожащий звук? 3-й человек. Телега Мертвых. Нагружена, как видно: не спешит. Еще на мостовой, а звук меж тем Глухой, как по притоптанному торфу. Раз гроб с покойником на ней я вез Унылой топью, в полночь. Ни души. И сзади только тот, - завернут в саван. Так вся спина заледенела. Глянь: Два фонаря, как два огромных глаза, Все ближе к нам. Катит телега Мертвых Беззвучно по кладбищенскому торфу. Все дают ей дорогу, когда она подъезжает к яме. 1-й человек. Противный идиот - возница-негр! Взмахнет кнутом над головой, - сверкнет Вдруг в желтом свете фонарей змея, Вся огневая. Идиот смеется! И блеск зубов на черноте лица: От уха и до уха бел оскал. Да, не христианин, а только - негр. Телегу опорожняют в яму. Незнакомец (прыгая вниз). Заройте ж и меня! 1-й человек. И пусть зароют. Я б не решился в эту яму лезть - Помочь ему - за все, чего он стоит, Как бы богат он ни был. 2-й человек. Да. А жаль: Часы, цепочка и печатки - верно, Ведь, золото. Зря пропадут. Прыгну-ка Да притащу, - вот только б удержать их. Негр, собиравшийся отвезти телегу обратно, опускается в могилу и вытаскивает незнакомца оттуда с маленьким мертвым ребенком на руках. Незнакомец. Узнал я дочь по золотым кудрям! Сияли и на дне зловещей ямы Звездой небес. Ее дыханье слышу. Ответь на поцелуй: я спас тебя От погребенья вживе. Эммелина, Лазурный взор открой душе отца. На личике земля - сыра, темна На теплых щечках розовых, невинных. Уж их не целовать. Что ты молчишь? Домой тебя снесу, на грудь родимой. В уюте залепечешь, засмеешься. Скончалась, - бредит мама. Нет, жива Или воскреснешь, мертвой быть не можешь И не должна. Домой, о, Эммелина! Ждет мама нас. Домой! Домой! Домой! Бросается прочь с мертвым ребенком на руках. 1-й человек. Ну, и проваливай. Луна, спасибо, Ясна идет из своего шатра, Как добрая. Чудесный вид на яму До дна как есть. Теперь опять черна - Что деготь. Слышь-ка, слышь: как тупо, глухо Вглубь осыпается земля на нижний Слой каменистый: ужасть - глубина! Небольшая процессия входит на кладбище. Слышны голоса, поющие погребальную песнь. Слова я повторяю, Изрек же дух святой: Благословенны по труде Обретшие покой. Я с неба внемлю голос: "Благословен, - речет, - Кто с верой твердой в бога сил В могилу низойдет". Процессия приближается. Вильмот, Священник и пр. несут тело Франкфорта. Вильмот. Прах милый, отдохни на этом камне. Я вырою тебе могилу сам. Ее зароют, - о, какой пустынной Земля мне будет! Голос из толпы. Слушайте отца! Священник. Все грешны мы, - так и душе твоей Не чужды слабости природы падшей. И вот молю грехам твоим прощенья У господа. Но я дерзну сказать В таинственном покое нивы божьей: Сколь может быть знакомо сердце сердцу, - Отважней, выше, чище, благородней Дух не жил в мире испытаний. Милый И кроткий юноша, любимый с детства! У матери ты на коленях, вижу, Твердишь вечернюю молитву. Ты ли Со спутанными светлыми кудрями Здесь, на плите могильной - мертв, без гроба, Готов от нас навеки воспарить? Лишь месяц - и земная часть твоя Распалась в прах, чтобы смеситься мрачно На кладбище с пустыней чернозема, Где спят одним неразличимым прахом И стар, и млад; зол, благ, урод, красавец,- Все попираемы стопой ничтожной, Людской, звериной, и в немом забвеньи Осмеяны потоком неизбывным Все новых толп труждающихся в мире. Не тяжко ль опускать в могилу, Вильмот, Столь кроткий лик, - тот образ, что вчера Так величаво по земле ступал! Вильмот. Пока лежал в постели, он казался Прекрасным существом, во сне простертым, И мог смотреть я. Но лежащий здесь, Без савана и гроба, у могилы! Отец, - благочестив ли этот плач Над мертвым телом? Ведь душа на небе Должна с улыбкой (нежной, столь знакомой) Зреть на друзей в их неразумном горе, Обнявшем прах. Священник. Его душа на небе Глядит с любовью на такого друга. Здесь - дряхлых рук прими благословенье Главе, его достойной. Был ты другом И в ясную погоду процветанья, А после - дружбы вся краса явилась Как радостная барка возле судна, Несущая сквозь музыку стихий - Что светлый облак - парус. Потонуло Оно; а та, во мраке одинока, Все борется, - нет мачты, парус порван, - Но не без славы, хоть спасти нет сил! Прости мне этот образ: предо мною Живой моряк и друг его усопший, - Мне море грезится. Вильмот. Кто к нам идет! Подходит Магдалена, как бы лишившаяся рассудка, в сопровождении Изабеллы и ребенка. Магдалена. В дремотный слух мой вдруг прорвался голос: "Встань, Магдалена, и спеши: хоронят Возлюбленного Франкфорта". Куда Рукой жестокой мой моряк положен? Лежать в сырой могиле этой ночью, Лишь мысля о себе! Нет, я, невеста, Прильну к его устам, будь даже червь Соперник мне. Я головой склонюсь На грудь, что холодней плиты могильной. Могила - счастья брачная постель За черными стенами скользкой глины. Где он? Иль вами, подлыми, зарыт? Изабелла. Мой долг - сказать тебе: взгляни вокруг,- Увидишь: мертвым здесь лежит твой Франкфорт, Вот твой моряк! Магдалена бросается на тело. Магдалена. Ты на земле еще! Лед поцелуев. Бледность мертвых губ, И кроткий взор ужель закрыт навеки? Он в этом платье плыл по океану! Ты плаванье свершил, и пристань - здесь, В покое вечном стал на якорь ты, А над тобой земного мира волны Все буйствуют в неистовстве холодном. Изабелла. Есть хоть бы слово мне? Магдалена. Да, совершенной Была любовь к тебе, сестра. Что, Вильмот, Ты роешь этим заступом свирепым? Могилу Франкфорту! Тебя - зарыть? Прекрасному не должно быть в могиле. Падает без чувств на тело. Вильмот (священнику). Вручаю умирающую вам. Мой дух силен последнею любовью И беспримерным горем, лишь взялся Я рыть могилу брату. Буду рыть, Покуда гроба матери его Достигну. Голос из толпы. Пусть ему поможет бог. Могилка эта, тело моряка, Пред смертью - леди, чудный круг друзей, Возвышенно-спокойных в общем чувстве, Благоговейней горем человечным Нам души потрясли, чем эта яма С несчетными телами. Следующий голос. Скорбь и смерть И ангела себе в добычу взяли. Вчера лишь видела: вопящий дом Утешен был одной улыбкой кроткой. По ней седые космы будут рвать, И детвора шептать святое имя Во сне, в слезах. Следующий голос. Глаза моих детей Она закрыла,- плачет; повернулась - Уйти; лицо в слезах пронзило сердце Такою прелестью, что я гляжу На тельца бедные - и как бы рада: В улыбке ангельского состраданья - Весть, что они - на небе. Магдалена (приходя в себя). Холод, холод, Тот холод, что живому не под силу. Я у родителей, на их могилке Без чувств упала, да? Кто здесь лежит? Где больно, Франкфорт милый? Изабелла. Магдалена! Магдалена. Благословенная тень друга, ты? Он на земле? Изабелла. Язык могильных плит... И мертвенная бледность этих лиц.,. Магдалена. Здесь похороны? Вильмот. У меня был брат, И мы пришли отдать его могиле. Магдалена. Молчи! Молчи! Священник. Светлей ее сознанье. Магдалена. Вся боль, все горе, жалкий страх земной Меня оставили, и я простерта В великой радости пред полным счастьем. Прекрасно тело, но оно лишь прах, С последними объятьями забытый, И нет его в моих предсмертных думах. Священник. Лик озарен, душа ее уходит. Магдалена. Бог милосердный! Сладостен восторг Душою чистой с вечностью слиянья. Итак, я видела заветный берег Родного озера, зеленый, милый, Где солнца свет и дремлющие воды В прекрасном и недвижном единеньи. Ты, Изабелла, думай обо мне, Гуляя с этим радостным ребенком В тени берез или под шопот сосен. Прости!.. О, этот образ... Да, прости! Вильмот. Так ясен голос, - нет, не голос смерти. Ей лучше. Магдалена. Изабелла, посмотри: Отец и мать со мною. Осените Меня - крылами! Улетели в небо - Небесные. Христос, прими меня! Умирает. Священник. Надгробие тебе своим пером Напишет ангел. Вильмот. Сущность человека - Вы, слезы старости. Священник. Их мне прости; Прекрасны, юны перед тайной мира, - Кто не оплачет их? Изабелла. Оплачет мир, Весь необъятный мир. Я восседала На дальнем облаке над бренным градом, И возле светлый ангел. Он низвергся Из лучезарной той страны -- и вот Моя душа блуждает одиноко, Без сил средь зол, чуть видимых когда-то, Священник. О, будет имя памятно ее И городу, и острову всему, Задышит в гимнах и призывах общих - Высоких од и песен к милосердью, Святых для слез в невинных детских снах. Любовь, страданье, жалость навсегда Уберегут от темного забвенья Его покров святой. Изабелла (с силой). Да, будет жить В горах ее отчизны всем сердцам Родимый звук... И в дом священный тот Придут с поклоном; самый прах его, Когда смиренные истлеют стены, Не попранный в почете сохранится. Пастушьи песни наши не забудут О девушке, вдали Чумою взятой. Ей милые равнины огласятся Отзвучьем имени ее. Весь в белом В долинах будет появляться ангел С такой улыбкой, что не будет страшно И девушкам, домой идущим ночью Холмами при луне. Священник. О, верный друг! И кладбище сейчас не миротворно ль? Изабелла. Да, здесь покой. Мой дух вперяет взор В грядущий мир, где Магдалена с теми, Кого любила здесь. О, смертный прах, В красе увядшей на земле простертый, Люблю тебя, как будто ты - душа. Священник. Друзья, поднимем тело. Изабелла. Здесь, в объятьях, Здесь, на груди моей, на самом сердце Несу мою в могилу Магдалену! Целую лоб, ланиты, губы, веки И волосы. Я руки обвиваю Вкруг шеи дорогой - как лед холодной, - Так облик весь в душе отпечатлен. Священник. Подруге, Вильмот, помоги. Вильмот. Звук волн Вмиг разлился над сирою душой. Ребенок. О, еслиб я могла уснуть в могиле - С такой прекрасной! Призрак не пришел бы Пугать меня на праведной груди. И в полночь бы кладбище мнилось местом, Где можно спать и видеть счастья сны, Где почивает ангел. Умереть бы С тем гимном, что вчера она пропела, Я с ней была б на небе. Изабелла. Осени, О, небо, слезы чистого ребенка! Вильмот. Молитвенник держала Магдалена, - Вот он. Склонимся - и прочти молитву За упокой. Изабелла. В день роковой покинут Наш домик! Магдалена улыбалась... О, нежный свет, на озере сиявший! Священник. Готовы все ли службе вы внимать? Изабелла. Все! На колени стань со мной, дитя. Они ведь в небе - духи. Не рыдай.