Вонлярлярский Василий Александрович
Байя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Василий Вонлярлярский

БАЙЯ

  
   Источник: Василий Вонлярлярский. "Большая барыня". Москва, изд-во "Правда", 1988. Стр. 338 - 344.
   OCR и правка: Давид Титиевский, май 2008.
   Оригинал здесь: Библиотека А.Белоусенко.
   --------------------------------------------
  
    
   Ежели когда-нибудь судьба забросит вас в Алжир и удушливый сирокко навеет на вас грусть и тоску, пройдите после солнечного заката по Королевской площади, полюбуйтесь на лазурный залив, на изумрудный берег мыса Матифу и, выпив полчашки кофе в Cafй de la Bourse, ступайте по направлению улицы Бабемоэт. На углу первого переулка спросите у лежащих арабов: где улица Локдор? Арабы улыбнутся, отчего медные лица их сделаются еще безобразнее, и все они в один голос скажут вам, чтобы вы шли по переулку прямо, потом, взойдя по узким ступеням, повернули бы сорок раз направо, и сто раз налево, а там, если будет у кого спросить, то спросили бы, и вам укажут улицу Локдор. Улица Локдор заставит улыбнуться арабов потому, что на ней живет красавица Байя; а к Байе ходит -- полюбоваться на нее -- все, что есть богатого и знатного в Алжире, и никто еще не выходил от Байи, не унося уверенности, что Байя превосходит красотою всех земных гурий Востока. В жилах одалиски течет благородная кровь Гусейн-паши, последнего алжирского дея; четырнадцатую весну поэтической жизни своей встретила Байя в полном и роскошном развитии, с глазами, на блеск которых больно было бы смотреть, если б глаз этих не оттеняли густые и черные ресницы,-- с грудью белою, как пена, и с длинными великолепными косами, черными, как крыло ворона. Одежда одалиски состоит из золотистой ткани, покрытой жемчужною корою, испещренною мириадами самоцветных камней. До детской ножки ее едва касается алой башмачок, с загнутым кверху носком. Байя улыбается, не смеясь; Байя говорит по-французски и делает такие ошибки, из которых каждая может свести с ума бедного смертного; так очаровательно милы эти ошибки! Пять лет назад, вам не трудно было бы
   338
    
   узнать ее жилище в улице Локдор. Против самых окон Байи, у грязных дверей мавританского дома, вы заметили бы безобразного бедуина, сидящего у столика, покрытого кучею сигар; кровавые глаза бедуина проводили бы вас к ней с выражением адской ревности; глаза эти встретили бы вас на возвратном пути с ненавистью, понятною только в Африке. Бедуина звали Джевулом, сигары, которые продавал он, принадлежали его благодетелю Филиппу Россу, отставному ветерану французской службы. Не знаю, замечала ли Байя страстно-наблюдательные взоры 15-летнего Джевула, но знаю, что старый Филипп, пересчитывая каждый вечер сигары и вырученные деньги, постоянно замечал недочет в тех и других. Он спросил однажды у Джевула: "Ты куришь?" -- "Нет!" -- отвечал Джевул. На следующий вечер Филипп перечел снова и деньги и товар, оказался тот же недочет. "Джевул, ты негодяй!"-- сказал ветеран. "Нет!" -- отвечал Джевул, бледнея. Старик вошел в дом и несколько минут спустя вышел из него с ременною арабскою плетью в руках. Увидя это, Джевул опустил правую руку в карман широких шаровар своих. Старик взял Джевула за ворот кисейной рубашки, нагнул его смуглую шею и взмахнул плетью! Джевул раскрыл нож и замахнулся. Ремень плети свистя опустился на спину Джевула, и в тот же миг проколотый насквозь старик пал полумертвый. Обоих взяли; но оба были правы; старик не досчитывался денег, Джевул не курил и не крал, а засматривался на Байю; а в это время мальчишки таскали сигары; вот и все.
   То было в первых числах октября 1846 года.
   Прошло два месяца, и в конце декабря алжирский журнал "L'Akhbar" возвестил жителям города о первом представлении "Двух Маргарит" на сцене алжирского театра к 7 часам следующего вечера, и о первом заседании Cour d'Assises1 по делу Джевула к 7 часам утра.
   На оба представления собралось множество зрителей. За час до восхождения солнца зала суда наполнилась уже любопытными, а ровно в 7 часов говор умолк и секретарь присутствия прочел собранию мелко исписанную тетрадь об умышленном убийстве Филиппа Росса бедуином Джевулом. Окончив чтение, секретарь сложил тетрадь и сел, а президент назвал подсудимого по имени.
   Джевул, сидевший между двумя жандармами, встал с своего места.
   _________________
   1 Суд присяжных (фр.).
   339
    
   -- Твое имя? -- спросил президент.
   -- Настоящего не знаю!-- отвечал подсудимый
   -- Твои лета и твоя родина?
   -- Не знаю.
   -- Ты обвинен в умышленном покушении на жизнь Филиппа Росса?
   Джевул молчал.
   -- Преступление твое ужасно, тем более, что Филипп Росс был твоим благодетелем,-- сказал президент. Джевул улыбнулся.-- Преступление твое ужасно тем более,-- продолжал президент,-- что Филипп Росс, как известно, был к тебе всегда снисходителен и добр. Причина же его справедливого негодования, как ты сам знаешь, была более чем основательна. Ты употребил во зло его доверенность и прежде, чем покусился на жизнь, покушался на его собственность.
   -- Я не покушался на его собственность! -- сказал отрывисто Джевул.
   -- Господа свидетели! -- воскликнул президент.
   Женщина пожилых лет, сидевшая на первой скамье между зрителями, встала со своего места.
   -- Имя ваше? -- спросил президент.
   -- Амелия Росс!
   -- Что вы имеете сказать о подсудимом?
   -- Я жена Филиппа,-- отвечала женщина,-- и утверждаю, что Джевул постоянно замечен был в утрате выручаемых денег за доверенный ему мужем моим товар, и что это самое обстоятельство понудило Филиппа прибегнуть к строгим мерам, на что, впрочем, муж мой решился в первый раз, так он был слаб и добр к неблагодарному.
   Президент: Имеет ли подсудимый сказать что-нибудь в свое оправдание?
   Джевул: Нет, ничего не имею.
   Президент: Господа прочие свидетели!
   Несколько человек встало с своих мест.
   Президент: Прошу вас говорить по очереди.
   1-й свидетель, человек лет 40, глупой наружности: Господин президент! все, что сказала госпожа Росс, совершенная правда.
   Президент: Имеете ли вы прибавить что-нибудь?
   1-й свидетель: Я говорю, господин президент, что госпожа Росс сказала сущую правду.
   Президент: Второй свидетель! Ваша очередь.
   2-й свидетель (мучной торговец): Я, господин прези-
   340
    
   дент, считаю священною обязанностию, как перед богом, то есть, перед совестью и всем, как для меня, так и для всякого, и для вас, господин президент, вот что!
   Президент (с нетерпением): Прошу вас не терять слов.
   2-й свидетель: Я, господин президент, говорю и готов говорить ясно; потом, не только в таком деле и в таком месте, и при таких обстоятельствах, и в присутствии, то есть, всех и вас, господин президент, решающих, по сущности, дела всякого, и участь всякого, по делам и поступкам...
   Президент (с возрастающим нетерпением): Еще раз, милостивый государь, изъясняйтесь короче.
   2-й свидетель: Прежде всего, господин президент, я, как уже имел честь объяснить тут пред всеми и вами, господин президент, что долгом, честному человеку свойственным, считаю...
   Президент: Но что же наконец?
   2-й свидетель: Что в то время, как убийство или не убийство, потому что Филипп Росс не убит, а только ранен и, благодаря мерам правительства, чувствует в некотором роде даже облегчение от раны, и сильную слабость...
   Президент: В последний раз прошу объясняться короче.
   2-й свидетель: Я и говорю, господин президент, что, как во время этого дела, или во время этого преступления, находясь в Мустафе, то есть в полуторе миле от места происшествия...
   Президент: Следовательно, вам сказать нечего.
   2-й свидетель: Именно, господин президент! тем более, что, по месту моего жительства, весьма отдаленного, я не мог наблюдать за предварительным ходом этого дела, но не менее того нахожу...
   Президент: Довольно; извольте сесть на свое место. Господин генеральный адвокат! Слово принадлежит вам!
   Речь генерального адвоката была и длинна и напыщенна. В ней почтенный защитник прав старался сделать из несчастного Джевула не только злоумышленного убийцу, но человека, виновного в предательстве, в чудовищной неблагодарности, похищении чужой собственности, и заключил тем, что за подобные преступления приличного наказания придумать невозможно, потому что до сих пор существующие законы и слабы и неудовлетворительны. По окончании речи президент вызвал адвоката подсудимого; но как у бедного Джевула такого не оказалось, то и защищал его один из очередных адвокатов Палаты. В защи-
   341
    
   те этой упомянулось слегка о молодости подсудимого, о восточных нравах, допускающих месть, и тому подобное. В заключение же, хотя адвокат и находил преступление важным, но убеждал судей быть снисходительными. Защитник умолк, а присяжные встали с своих мест и медленно вышли из залы.
   Джевул, сидевший между двумя жандармами, горько плакал. Никогда еще преступник не возбуждал так мало участия в присутствующих, как в этот раз; он был одинок и беззащитен посреди равнодушной толпы. Совещание присяжных продолжалось не долго, показания были положительны, преступление тяжко, оправданий никаких, защиты ниоткуда, и потому, когда президент, приняв бумагу из рук секретаря, встал с своего места и громко провозгласил, что Джевул приговорен к казни, никто из присутствующих не оказал ни удивления, ни ужаса. Но вдруг позади толпы произошло страшное волнение: "Остановитесь!"-- закричал кто-то у входа в залу. Толпа расступилась и пропустила человека, лет пятидесяти, худого и бледного, как труп. Человек этот не прошел, а пробежал пространство, отделявшее его от президента, и прежде чем последний успел оказать какое-либо сопротивление, вырвал у него из рук смертный приговор Джевула и разорвал в клочки.
   -- Остановите этого человека!-- воскликнул испуганный президент.
   -- Не нужно,-- отвечал старик. Он был так ужасен, что жандармы остались, как прикованные к своим местам.
   -- Я,-- продолжал незнакомец,-- отставной солдат и гражданин Франции, объявляю здесь в присутствии всех членов суда и королевского прокурора, что бедуин Джевул Али Махмет, приговоренный к смертной и постыдной казни за убийство Филиппа Росса, невинен!
   Вся толпа дрогнула от изумления.
   -- Но кто же вы? -- спросил президент.
   -- Я Филипп Росс! -- отвечал незнакомец.
   -- Вы защищаете преступника?
   -- Джевул невинен. Президент, клянусь честию!
   Волнение между присутствующими усилилось.
   Президент: Он убийца!
   Филипп: Убийца -- я!
   При этих словах взоры присутствующих обратились на Филиппа Росса, стоявшего гордо и спокойно против места, занимаемого президентом.
   342
    
   Президент: Вы больны, Филипп Росс! Мозг ваш не в порядке. Приговор прочтен, присутствие кончилось (президент взялся за колокольчик).
   Филипп: Господин Президент! я требую допроса.
   "Допрос! Допрос!" -- раздалось в толпе, и вся зала огласилась страшными криками. Президент подал знак к молчанию.
   Президент (обращаясь к Филиппу): Ваше имя?
   Филипп: Филипп Антоний Росс!
   Президент: Ваши лета?
   Филипп: Пятьдесят два года и два месяца.
   Президент: Место рождения?
   Филипп: Руан.
   Президент: Что имеете вы сказать в оправдание бедуина Джевула?
   Филипп: В мое обвинение очень много.
   Президент: Объяснитесь.
   Филипп: Господин Президент! я находился в числе тех людей, которых вице-адмирал Дюперре высадил на африканскую землю, в числе тех, которые имели честь водрузить своими руками первое французское знамя на бруствере крепостцы Императора, и с торжеством войти в стены побежденного Алжира 5 июля 1830 года. Крестом этим прикрыл мне рану генерал Бурмон, господин президент!
   Президент: Вы купили его ценою вашей крови.
   Филипп горько улыбнулся, глубоко вздохнул и, не отвечая на лестное замечание президента, продолжал.
   "Наступила осень, и французско-африканские войска перешли под начальство генерала Клозеля. В одну из экспедиций нам удалось загнать на обнаженный холм несколько сотен беззащитных бедуинов. Голодная, изнуренная и безоружная горсть людей в рубищах дралась против 10000 наших; упоенные недавнею победою, мы резали все, что было перед нами; но солнце скрылось, дела не сочли нужным продолжать, и ударили отбой. Солдаты улеглись вокруг костров, часовых расставили по холмам, и все утихло; лишь изредка тишину темной ночи нарушали писк шакалов и стоны умирающих. Около полуночи один из часовых окликнул кого-то; но выстрел не раздавался, и мимо меня проскользнула тень; я приподнял голову и схватил ружье. "Не тронь, это женщина!" -- закричал мне часовой, продолжая ходить мерным шагом вдоль своей дистанции. Несчастная, заметив движение мое и блеск оружия, остановилась и, упав на колена, простерла ко мне руки; я не-
   343
    
   медленно приподнял ружье и стал целиться. "Не тронь!"-- повторил часовой. Было поздно; курок щелкнул, и несчастная вскрикнула. В тот же миг раздался плач младенца; я вскочил, подбежал к моей жертве; удар был меток, и пуля, зацепив грудного ребенка, прошла через грудь матери. Борясь со смертию, бедуинка прятала сына на окровавленной груди, и не имея сил говорить, потому что кровь лилась изо рта у нее ручьями, она целовала ноги мои, она рыдала, она...
   Случалось ли вам, господин президент, видеть у ног ваших подстреленную вами мать и мать, молящую вас же о сыне, младенце? Сын этот, младенец этот -- Джевул. Казните же его, господа судьи!" -- закричал с неистовством старик Росс, бросаясь на грудь Джевула, который, рыдая, принял его в свои объятия.
   Президент не отвечал ни слова и закрыл лицо руками; присяжные вышли вторично из залы заседания; а глаза всех присутствующих отуманились невольными слезами.
   Через час Филипп Росс и Джевул возвращались домой. Старик смеялся.
   -- Ну, растолкуй же мне, Джевул! -- сказал весело Филипп своему питомцу,-- ведь мне сказали, что товар твой таскали мальчишки; где же были твои глаза? и на что же ты смотрел?
   -- На Байю,-- отвечал Джевул.
    
    

ПРИМЕЧАНИЯ

(А. Ильин-Томич)

БАЙЯ

    
   Впервые в кн.: Раут. Литературный сборник в пользу Александрийского детского приюта. Издание Н. В. Сушкова. М., 1851, с. 64-- 75. Фрагменты чернового автографа сохранились в ГАСО (ф. 1313, оп. 2, ед. хр. 17, л. 32--33 об., 34 об.--35 об.).
  
   С. 338. Улица Бабемоэт -- может быть, имеется в виду улица Баб-эль-Уэд (центральная улица, идущая от Королевской площади).
   Гурия -- по мусульманским верованиям, райская дева, красавица, служащая наградой правоверным.
   Гусейн-паша (правильнее: Хусейн)-- правитель янычарского государства в Алжире (дей), выехавший с семьей летом 1830 года, после захвата страны Францией (умер в Александрии в 1838 году). Действие рассказа происходит в октябре 1846 года, следовательно, четырнадцатилетняя Байя, в жилах которой текла кровь дея, могла быть лишь его внучкой или правнучкой.
  
   С. 339. "L'Akhbar"-- оплачиваемая французским правительством газета, издававшаяся в Алжире на французском языке.
  
   С. 340. Президент -- председатель суда (от франц. president).
  
   С. 341. Мустафа -- предместье города Алжира.
   Генеральный адвокат -- помощник прокурора (а не адвокат!) судебной палаты (от. фр. general advocate).
   ...один из очередных адвокатов... -- дежурный адвокат.
  
   С. 342. ...Никогда еще...-- В рукописи это место выглядело так: "Никогда еще не возбуждал преступник так мало участия в присутствующих и так много во мне, как в этот раз! Не быв французом, я не смотрел на бедуина Джевула, как на врага моей нации; он был так одинок среди этой равнодушной толпы, он был так беззащитен, что, смотря на него, мне невольно становилось грустно".
   ...отставной солдат и гражданин Франции...-- В черновике говорящий именовал себя также кавалером ордена Почетного легиона.
  
   С. 343. ...Руан.-- В рукописи диалог далее сбивался в анахронизм, но приобретал публицистический накал.
   "Президент: Образ жизни?
   Филипп: до 30 лет я был покорным сыном строгого и честного отца и славной старой матери. В 30 лет я лишился отца и, забыв обязанности сына и честного человека, сделался разбойником!
   Президент: Объяснитесь!
   Филипп: Я бросил мать и последовал за принцем Орлеанским!
   Президент: Вы поступили на службу и сделались солдатом!
   Филипп: Я взялся за оружие не для защиты родины, не поневоле, а взялся за него как тать или вор, как грабитель.-- Нужна была война королю. Понятно, ценою крови нашей купил он детям и славу и народную известность, но я, я бросил мать, мать дряхлую, и для чего же?"
   Дюперре Гай Виктор, барон (1775--1846)--французский адмирал, командовавший в 1830 году флотом, отправленным на захват Алжира.
   Крепостца Императора -- важнейшее укрепление города Алжира, находившееся "прямо над городом, над которым господствует" (Р<атьков> В. Алжир.-- Морской сборник, 1857, No 8, с. 7).
   Бурмон Луи Огюст де, граф (1773--1846) -- военный министр Карла I, один из инициаторов захвата Алжира, лично возглавлявший высадившуюся там в июне 1830 года французскую армию.
   Клозель Бертран, граф (1772--1842)--генерал, дважды командовавший французским войском в Алжире. В рассказе имеется в виду первое его командование -- с августа 1830 по февраль 1831 года.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru