Василий Вонлярлярский. "Большая барыня".Москва, изд-во "Правда", 1988. С. 396 --422
OCR и правка: Давид Титиевский, май 2008.
Оригинал здесь: Библиотека А.Белоусенко.
--------------------------------------------
Приехать в Рим и не сделаться артистом так же трудно молодому русскому путешественнику, как, бывало, в старые годы трудно французу, приехавшему в Москву, не сделаться учителем или по крайней мере виконтом. По прибытии в Рим русский путешественник приобретает краски, палитру, кисти, белую войлочную шляпу с широкими полями и на дверях своей квартиры наклеивает бумажку с лаконическою надписью: "Pittore Russo" 1. На другой же день преобразования, часу в девятом утра, у двери его непременно раздается звонок, и на вопрос артиста-самозванца: "Кто там?" -- женский голос ответит: "Una modela, signor"2, и артист с улыбкою отопрет дверь, и чрез пять минут копия модели начнет принимать на холсте вид бог знает чего. Заметьте притом, что русские путешественники, поступая на артистическое поприще и не имея ни малейшего понятия о рисовании, предпочитают преимущественно исторический род, то есть самый трудный из всех родов живописи.
Находясь а Риме, я, правда, был не совсем молодым человеком, но все-таки в качестве русского путешественника не отстал от соотечественников и, на третий день по прибытии своем в вечный город, возвращался уже на квартиру свою с большим запасом гипсовых голов, рук, ног, и пр. и пр., добытых мною за весьма сходную цену в какой-то лавочке, но вдруг... о несчастие! на углу Корсо и Лаурино огромная черная собака попала с разбега под ноги итальянцам, несшим гипсовый запас мой, и все собрание форм разбилось вдребезги! Я был в отчаянии. Хозяин собаки, человек средних лет с белокурою бород-
___________________-
1 "Русский художник" (ит.).
2 Это натурщица, синьор (ит.).
396
кою и одетый очень пестро, извинился передо мною на чистом французском наречии, попросил снабдить его моим адресом и обещался доставить точно такое же количество вещей, какого лишила меня собака.
Я взглянул на пестрого господина, призвал на помощь свои воспоминания, которые удостоверяли меня, что лицо его когда-то и где-то мне встречалось; моя наружность, по-видимому, произвела на него то же действие, и почти в одно время мы назвали друг друга по имени.
-- Какими судьбами вы здесь? -- воскликнул он,-- и как я рад...
-- Очень просто, cher monsieur David 1.
-- Не David, a Crosel к услугам вашим,-- заметил француз.
-- Давно ли?
-- С тех пор, как соотечественник ваш, у которого я, помните, учил детей латыни, вследствие небольшого недоразумения сказал мне: "Monsieur David, faites graisser les roues de vorte voiture et filez..." 2
-- А в чем состояло маленькое недоразумение?
-- В том, что латынь, мною преподаваемая, показалась более похожа на марсельский patois3, чем на настоящую латынь! Я и сам постичь не могу, как мог я так ошибиться; но как бы то ни было, имя Давида потеряло весь кредит в губернии; а имея в запасе другое имя, я предпочел называться им.
-- И прекрасно сделали.
-- Как же не хорошо, сами посудите! Mr. Crosel значило -- новый француз, только что выпущенный первым из Политехнической школы, следовательно, обладающий бездною учености; и в Ecaterinoslavl такое сокровище e'est trois tzelkovy le cachet...4
-- И посчастливилось вам в Екатеринославле?
-- Да, покуда не прибыл какой-то inspecteur des hautes иcoles...5. Но в сторону эти мелочи! Встретить вас для меня такая радость, такое счастие... Надолго ли вы здесь?
-- Не знаю.
-- А на что вам вся эта дрянь?
___________________
1 дорогой господин Давид (фр.).
2 Мсье Давид, смажьте колеса вашего экипажа и катите-ка... (фр.)
3 говор, наречие (фр.).
4 в Екатеринославе... три целковых за урок... (фр.)
5 инспектор высших учебных заведений (фр.).
397
-- Гипсовые формы?
-- Ну да.
-- Я занимаюсь скульптурою.
-- Право?
-- Не шутя.
... -- Ну, так завтра же я пришлю вам целого человека.
-- От души благодарю.
-- Человека с ногами, головою и такими шишками на голове, каких вы, конечно, не встречали никогда... по системе Галля, прелесть что за череп!
-- Гризель... так, кажется?..
-- Не Гризель, а Крозель.
-- Да, Крозель. Вы тот же, что были?
-- О нет, далеко не тот! -- со вздохом отвечал француз,-- сколько несчастий перенес, сколько неудач!..
-- Вы расскажете мне их?
-- Разумеется.
-- И я похохочу?
-- Вдоволь, ручаюсь! Но мне недосуг; дайте адрес, и до свиданья.
-- Куда же вы?
-- Догонять милорда.
-- Какого милорда?
-- Того самого, форму которого пришлю вам. Он не изящен, предупреждаю; но череп чудо, просто чудо! -- С этим словом Крозель пожал мне руку, дал слово непременно быть у меня завтра и, позвав собаку свою, пустился бегом вдоль Корсо.
"Что за шут!" -- подумал я и, не имея ни малейшего желания приобрести обещанные формы, я уговорил своих итальянцев возвратиться со мною в лавочку. По прошествии часа с новым запасом достиг я благополучно квартиры и провел весь вечер в приятнейшем far niente1, то есть лежа на диване с кистью винограда в одной руке и сигарою в другой.
С наступлением ночи весь артистический Рим переносится обыкновенно на Монте-Пиннчи и виллу Боргезе. С Монте-Пиннчи вид очарователен: весь город со всеми окрестностями как бы нарисован на золоте; а как хорош Колизей, как велик храм Петра! и даже мутный Тибр принимает перламутровый цвет, когда смотришь на него с высоты. А дворец Монте-Кавалло, а колонна Адриана
________________
1 ничегонеделанье, безделье (ит.).
398
и вся древняя часть города!.. Но кто же не восхищался этим громадным свидетелем былого величия, этою гробницею древних квиритов?
В час пополуночи город, по обыкновению, опустел, и я, по обыкновению же, возвращался с прогулки, толчком ноги приводил в чувства слугу своего Доминика, который, по своему обыкновению, бросался спросонья на первый попавшийся ему предмет и хватался за что ни попало. Нередко, бросаясь на столы, Доминик опрокидывал стоявшую на них посуду или другие вещи, и тогда в честь сонного итальянца я высыпал все итальянские бранные фразы, какие только знал. Signer Dominico поставлял себе в обязанность поправлять ошибки, если таковые оказывались в моей речи, и тем оканчивались все незабвенные дни, проведенные мною в Риме.
На следующее утро два фактора внесли в студию мою такое диво, какого действительно не вмещал ни один кабинет редкостей. Француз сдержал слово и отформировал для меня человеческий остов с головою, ногами, носом и прочими частями; но откуда добыл Крозель подобный образец несовершенств -- вот вопрос, который я обещал себе разрешить и разрешить немедленно.
Крозель не мог не знать, что в два часа пополудни на Испанской площади в Cafй de l'Europe1 выставляют для приманки посетителей превкусные пирожки с неопределенным фаршем; а знать, что подобные пирожки существуют, и не есть их -- невозможно. И действительно, входя в два часа в Cafй de l'Europe, я застал француза с пирогом во рту.
-- Скажите, пожалуйста, кому я обязан теми вещами, которые прислали вы мне сегодня утром?-- спросил я у Крозеля.
-- То есть гипсовыми оттисками?
-- Ну да.
-- Во-первых, мне, потом милорду,-- пресерьезно отвечал француз.
-- Да что это за милорд? скажите ради бога.
-- Его отрекомендовал мне один из приятелей моих в Висбадене. Ему, то есть приятелю, посчастливилось выиграть в рулетку пятьдесят тысяч франков. Человек он одинокий -- довольно с него пока; а если есть деньги, кому же охота возиться с милордом
____________
1 кафе "Европейское" (фр.).
399
-- Все-таки не понимаю
-- Да длинная история; расскажу, пожалуй, на досуге.
-- Почему же не сейчас?
-- Неловко.
-- Пойдем ко мне.
-- Нельзя.
-- Знаете ли что, Крозель? Вы более нравились мне преподавателем марсельского patois, чем компаньоном вашего милорда.
-- Но ведь неудачи и несчастия страх как действуют на натуру человека.
-- А я, напротив того, думаю, что слишком большие удачи делают людей менее любезными.
-- Во всяком случае, не в отношении к вам,-- сказал Крозель, улыбаясь,-- а в доказательство назначьте день, час, минуту, пожалуй, и не будь я Крозель, если не явлюсь к вам.
-- Постойте! Я предпочел бы другого рода клятву, а то, чего доброго, вы перемените и в третий раз собственное имя и все-таки не явитесь!
-- Ну, ну... не будь я честный... или нет, этого мало, пусть лишусь моего милорда... достаточно ли вам?
-- Вот этак чуть ли не лучше будет.
Мы, смеясь, пожали друг другу руки, отложили свиданье до следующего вечера у меня на квартире и расстались друзьями.
Не только история милорда, но и самые неудачи Крозеля очень интересовали меня, и потому я с большим нетерпением ожидал назначенного свидания.
На следующее утро пробуждение мое было не совсем приятно: на дворе был нестерпимый жар, а в комнате сидел некто вроде уездного антиквария -- оба утомили меня донельзя. Русский любитель древностей являлся ко мне только что не с восходом солнца и, разумеется, за делом: он показывал добытые им драгоценности и такие, которые я, может быть, а Доминик -- непременно, выбросил бы за окно.
-- Не разбудил ли я вас? -- повторял обыкновенно двадцать раз антикварий, пока наконец совершенно пробужденный, я не отвечал ему: "нет". В это утро знакомый вопрос явственно долетел до моего слуха, и обычное "нет" завязало разговор.
400
-- А я уж часов шесть как на ногах,-- продолжал он.-- А сколько обегал!
-- Право?
-- Прямо с Монте-Мария.
-- Гм!
-- И не без добычи.
-- Что ж приобрели?
-- Вещицу...
-- Редкую?
-- Веков двадцать назад не была редкостью, правда; зато теперь...
-- Покажите.
-- За тем и пришел.
Иван Петрович Сочин (так звали антиквария) вынул из шляпы фуляр, из фуляра сверток бумаги, а из бумаги заржавелую медную лампу с носиком.
-- Ба, знакомая!
-- По описаниям как не быть знакомой? Например, в "Собрании Древностей"... есть оно у вас?
-- Нет.
-- Купите; занимательная книга с печатными изображениями, отчетливо...
-- Случится, куплю; а что дали за эту лампочку?
-- Отгадайте.
-- Не знаю.
-- Ну, примерно?
-- Право, не знаю, что она стоит здесь.
-- Два пиастра; дорого?
-- В окрестностях Неаполя дешевле.
-- Где же это в окрестностях Неаполя?
-- В Пуцоло, например.
-- Стало, находят и там.
-- Зачем находить? Там их делают.
-- Что делают?
-- Всякого рода древности, и за такую лампу дайте карлино -- отдадут с радостью.
-- Ну, уж извините, чтоб эта была сделана, не поверю.
-- Как хотите.
-- Сейчас видно, что древность и что свежая вещь; этим проведут ребенка разве!
-- Или антиквария.
-- Я не антикварий.
-- Так любитель антиков.
401
-- Что ж из этого?
-- Только то, что ручаюсь чем угодно за юность большей части добытых вами древностей.
-- Вы проиграете.
-- Не думаю.
-- Да уж я вам говорю, проиграете.
-- Все-таки не думаю.
-- Ну, ну, какое пари?
-- С моей стороны, две, а хотите, три дюжины точно таких ламп, как эта, и по экземпляру всех медалей, купленных вами здесь.
-- Ведь только жаль вас, а то бы...
-- Не жалейте, пожалуйста.
-- Я честный человек, извольте видеть, и таких пари не держу...
-- Напрасно.
-- Напрасно? А где бы, например, взяли вы дубликаты медалей?
-- Хотите знать?
-- Хотел бы.
-- Ничего нет легче,-- отвечал я с уверенностью, которая заметно смутила Ивана Петровича,-- но если Доминик чрез час принесет медали, уступите ли вы лучшую вещь из вашей коллекции?
-- Сребренник?
-- О, нет!
-- Так окаменелый глаз кита?
-- И не глаз кита.
-- Что ж?
-- Фунт Жуковского табаку.
Едва я произнес свое скромное требование, как антикварий схватил шляпу, трость и выбежал из комнаты, не удостоив меня ни одним словом. Иван Петрович был очень разгневан еще более потому, что, казалось, в сердце его запала искра сомнения.
По уходе его я вздохнул свободнее. Будь он истинный любитель древностей, конечно, я не позволил бы себе разочаровывать его и охотно набавил бы лет хоть по тысяче на каждый добытый им антик.
Он ушел, а я стал лепить из глины бюст Доминика. К обеденному часу вместо бюста вышел вздор, и, возвратив глине первобытный вид ее, я пообедал наскоро, наелся винограду и лег отдохнуть в ожидании Крозеля. В семь часов Крозель явился.
402
-- Какова аккуратность? -- воскликнул он.-- Я обещался быть в семь; взгляните: семь без пяти минут; эти пять минут я хотел было простоять на лестнице. Есть сигара?..
-- Есть все, что угодно,-- отвечал я, усаживая Крозеля на кушетку и пододвигая к нему несколько сигарных ящиков.
-- Чем же мне выкупить такое роскошное угощенье?
-- Разумеется, рассказом.
-- Про милорда?
-- И прежде всего про себя.
-- А вы станете смеяться?
-- Только над серьезными несчастиями.
-- Жестокосердный!
-- Как быть!
-- Суди же вас небо! Делать нечего: обещал -- надо выполнить.
-- Надеюсь!
-- С чего ж начать?
-- Говорю, с вас самих.
-- Неужели с самого начала?
-- С минуты рождения.
-- Будь по-вашему,-- сказал Крозель.
Он перевел дух; я пододвинул кресло к кушетке и приготовился слушать.
-- Отец мой,-- начал француз,-- родом из Дижона и журналист, по свойствам сердца страстный любитель прекрасного пола, женился в молодости на дочери суконного фабриканта. На двадцать втором году от рождения я лишился отца и наследовал право издавать отцовский журнал, и первая статья, сочиненная мною с большими усилиями, не имела, как говорили, здравого смысла: ее осмеяли завистливые сотоварищи, и из двух тысяч подписчиков осталось к концу года только четверо -- очень немного! Я предпочел драматическое поприще и написал в бенефис претрогательную пьесу. Я сидел в оркестре, и в начале пьесы зрители смотрели на меня с любопытством, в средине -- пьесу освистали, а в конце увенчали голову мою не лаврами, а печеными яблоками и выгнали вон. Оставался в ресурсе -- латинский язык.
-- То есть марсельский patois,-- перебил я, смеясь от всего сердца.
-- Как бы то ни было,-- продолжал француз,-- а не встреться со мною l'inspecteur des hautes еcoles!..
403
-- Вся новая генерация Екатеринославля говорила бы и поднесь марсельским наречием.
-- Не думаю; ученики попадались претупые... Впрочем, это дело не мое; а все-таки возвратился я не с пустыми руками в Париж; и не проживи я собранных в России пяти тысяч франков...
-- Следовательно, вы их прожили?
-- Я прожил их и дал себе честное слово застрелиться, если не найду средств жить прилично.
-- Нашли ли ж вы это средство?
-- Нет,-- отвечал Крозель.
-- А честное слово?
-- То есть лишить себя жизни?
-- Да.
-- Я расчел впоследствии, что человек с умом умереть с голоду не может, и решился ждать. Благоразумное решение мое, как видите, не осталось безуспешным; и как ни скучно возиться с полоумным милордом, а все-таки двенадцать тысяч франков не валяются на улице.
-- Стало быть, милорд ваш...
-- Отчасти сумасшедший.
-- А пункт помешательства?
-- Недоступен уму тех, которые не знают истории милорда. Он путешествует по целому миру... как вы думаете, для чего? -- спросил Крозель.
-- Мудрено отгадать.
-- Да, нелегко, ручаюсь.
-- А с какою целью путешествует милорд?
-- С целью позабыть бесшерстную обезьяну!
-- Что за вздор?
-- Честное слово!
-- И вы до сей минуты не рассказали мне историю милорда, Крозель!
-- Не рассказал и не расскажу сегодня, потому что должен немедленно возвратиться к должности.
-- Из чего ж состоит она, эта должность? Неужели неотлучно быть при англичанине?
-- А вы думаете, что двенадцать тысяч франков даются мне только потому, что мне нечем жить: когда бы так! Нет, не угодно ли читать ему в каждом городе и ежедневно лист приехавших и отъехавших, играть в шахматы по целым вечерам и пробуждаться среди ночи, если милорду не спится.
404
-- Жаль мне вас, любезный Крозель, а все-таки подавайте историю.
-- Долго будет: боюсь опоздать.
-- Ну, делать нечего, а завтра в семь часов прошу непременно пожаловать.
-- До девяти я всегда свободен и ваш слуга.
В эту минуту в дверях показалась черная собака, которая с лаем радости бросилась на Крозеля.
-- Откуда у вас этот пес? -- спросил я.
-- О, презанимательная история,-- отвечал француз.-- Он родился от презлобных родителей, проживавших некогда в одном из замков Саксонии. Некто барон Христиан Нордзон получил от отца своего в наследство семью моей собаки и употребил целые два года на воспитание юного пса, которого выучил, во-первых, брать волка прямо за горло, а во-вторых, нырять в совершенстве. Цель изучения второго искусства была чисто филантропическая. Барон заказал куклу в рост человека с предлинными волосами; посредством бечевки, один конец которой прицеплен был к середине куклы, а другой пропущен сквозь кольцо, утвержденное на дне глубокого пруда, барон произвольно заставлял нырять куклу, а собака в свою очередь ныряла за куклой, хваталась за ее волосы и вытаскивала на берег. Смотря на точное исполнение своих приказаний, барон приходил в восторг. В прошедшую весну он занемог. Врачи предписали морские ванны и отправили его в Гавр. Находясь уже в этом городе, раз поутру больной барон отправился на берег моря; собака последовала за ним; барон разделся и бросился в воду; собака, не любившая купаться без цели, осталась пока на берегу; но барону вздумалось нырять: он поднял руки вверх и погрузился в глубину; пес, следя за движениями своего господина, махнул хвостом, взвизгнул и присел поближе к воде; барон, вынырнув на минуту, снова поднял руки и снова погрузился на дно; на этот раз сметливое животное не удовольствовалось ролею простого зрителя и стремглав бросилось за бароном; но, не отыскав длинных волос, украшавших голову куклы (барон стригся коротко), схватило барона за самое горло и, описав с ним большой круг, вытащило его на берег. В продолжение десяти минут заметно было у обоих одно только движение, а именно: движение хвоста животного. Нужно ли прибавлять, что услугу, оказанную собакой, барон мог оценить уже не в здешнем мире... Барона похоронили со всевозможною пышностью, а черный
405
пес достался мне. Находясь в то время в Гавре, я купил его за бесценок, то есть почти даром. Когда же иду купаться, то, конечно, собаки не беру с собою,-- прибавил Крозель.-- Рассудите беспристрастно, и вы невольно согласитесь, что в смерти своей виноват сам барон: что стоило ему предварительно велеть обстричь куклу a lа mal content1, а потом уже приучать собаку хватать ее, пожалуй, хоть за нос, лишь бы не за горло?
Окончив назидательное замечание свое о дурных распоряжениях несчастного барона, Крозель повторил обещание явиться завтра и собрался идти.
-- Но куда вы так спешите? -- спросил я у француза.
-- Опять-таки к нему.
-- К кому?
-- К милорду: он обещал не выходить из Лаурино до девяти часов, а теперь без двух минут -- опоздаю!
-- И вы уверены, что найдете его еще на этой улице?
-- Желаете удостовериться в том, что найду непременно? -- спросил Крозель.
-- Очень желал бы.
-- Так пойдемте со мною.
Я согласился и последовал за французом, который пустился бегом по лестнице. Дорогою я предупредил Крозеля, что сумасшедших не люблю, и если его англичанин принадлежит к этому числу, то предпочитаю возвратиться домой.
-- О нет! -- отвечал Крозель,-- не упоминайте только о голой обезьяне и не хвалите французов -- вот два пункта, до которых не нужно касаться в его присутствии; о всем же прочем говорите сколько угодно, и будьте уверены, что милорд не ответит ни слова.
-- Как весело!
-- Для вас, может быть, нет; но так как я таскаюсь с ним целые десять лет... Но вот они,-- воскликнул Крозель,-- видите...
В это время из-за угла переулка, пересекающего улицу Лаурино, показалась длинная-предлинная фигура милорда; огромные ступни сухих ног его, вывороченных в средину, как бы переплетались на ходу, а руки, привязанные к узким плечам, схватившись одна за другую, висели на согнутой спине. На милорде была коротенькая клетчатая жакет-
_____________________
1 на манер "недовольного" (фр.).
406
ка, желтые панталоны, такой же галстух и соломенная белая фуражка, надетая на самый затылок, так что темя было почти обнажено.
-- Вы представите меня англичанину?-- спросил я вполголоса Крозеля.
-- Зачем?
-- Все-таки!
-- По мне, пожалуй; но ведь это ни к чему не ведет, он говорить не станет.
С этим словом Кррзель, загородив дорогу милорду, назвал меня по имени... Англичанин снял фуражку. Я почел долгом сказать ему что-то очень любезное; милорд, не переменяя положения, стоял как вкопанный; я прибавил к сказанной фразе еще несколько слов -- милорд молчал и все-таки не двигался.
-- Да что же он молчит? -- спросил я, обращаясь к Крозелю.
-- Это еще очень хорошо, потому что нередко милорд во время самого разговора с посторонним лицом продолжает идти прямо на него; а вы, верно, ему понравились,-- отвечал Крозель.
И действительно, едва последнее слово француза долетело до моего Слуха, как милорд закинул руки за спину и выступил прямо на меня; но, не ожидая второго шага, я отскочил в сторону и, простясь с Крозелем, возвратился домой.
На квартире ожидало меня приглашение одного из наших художников -- пожаловать к нему немедленно, если только желаю видеть преинтересные вещи. "Как не желать!"-- подумал я и тотчас же отправился к артисту. Он жил в двух шагах от Капитолия в доме, принадлежавшем какому-то духовному лицу. У артиста нашел я огромное сборище разнохарактерных лиц его собратий: все они суетились около корзин, расставленных у стен обширной студии, вытаскивая из них прегрязную ветошь, внимательно рассматривали ее и потом раскладывали на стол, стулья и даже на пол. Другие разрезывали на части сырые артишоки, третьи отбирали деревянное оружие, подкрашивали его, обклеивали, золотою и серебряною бумагой и переходили от оружия к куче мишурных, почерневших кистей и прочего.
-- Что это вы делаете, господа? -- воскликнул я, входя в студию,
407
-- И вы не догадываетесь? -- спросил хозяин, выходя ко мне навстречу.