Воронов Михаил Алексеевич
Трудный день

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ТРУДНЫЙ ДЕНЬ.

Очеркъ.

   Осеннее утреннее солнце только-что встало надъ Петербургомъ, всюду разрывая и разгоняя сплошныя стѣны тумана, окутавшаго улицы и мирно покоившагося на сѣрыхъ кровляхъ домовъ и въ глубинѣ вонючихъ, темныхъ городскихъ дворовъ. Смолкнувшая-было на часъ, на другой, уличная жизнь мало-помалу опять просыпается. Позѣвывая и лѣниво крестя ротъ, гужомъ тянутся на работу легковые и ломовые извозчики; съ молитвой на устахъ и съ жаждой барышей въ сердцѣ мелкой рысцой спѣшатъ къ рынкамъ торговцы и торговки; кабаки, рестораціи, трактиры и подобныя заведенія, спозоранку почуявъ добычу, привѣтливо отворили свои двери и охотно принимаютъ потягивающійся, недоспавшій рабочій людъ; перебраниваясь и толкаясь, бредутъ нищіе къ церквямъ, корчась и кутаясь отъ утренняго морозца въ свои грязныя рубища. Короче: все то, что достаетъ свой кусокъ хлѣба съ бою, что обречено вставать до зари и неустанно рыскать или, не разгибая спины, работать, чтобы не погибнуть съ голоду, все, чему сладкій сонъ такъ же мало знакомъ, какъ и сладкій, дешево или даромъ достающійся кусокъ,-- все это давно проснулось и быстро поднялось на ноги съ первыми солнечными лучами, -- все это гомонитъ, суетится, бѣжитъ и спѣшитъ куда-то, порою сбивая даже другъ друга съ ногъ...
   Но солнце поднимается все выше и выше; лучи его, пробираясь все дальше и дальше, будятъ разныхъ портныхъ, сухихъ и чахлыхъ жильцовъ подвала, разныхъ сапожниковъ, швеекъ; лучи того же солнца срываютъ съ постели жирнаго и лакомаго на поживу нѣмца-булочника, гонятъ заспанныхъ дворниковъ мести улицу,-- словомъ, подвалы и чердаки уже бодрствуютъ и тѣмъ или другимъ путемъ уже добываютъ свой хлѣбъ.
   

I.

   Анна Васильевна Двудубская принадлежала къ числу именно такихъ почтенныхъ людей, ѣвшихъ свой хлѣбъ и потому добывавшихъ этотъ хлѣбъ своими же руками. Анна Васильевна рано поднялась съ постели, то есть поднялась вмѣстѣ со всѣмъ тѣмъ людомъ, который предпочитаетъ усталость, суету и заботы, дающія въ результатѣ хлѣбъ, сладкому, по неприводящему къ подобнымъ результатамъ сну: полгода практики самымъ нагляднымъ образомъ убѣдили ее въ такой непреложной истинѣ. Да, вотъ уже полгода, какъ она добываетъ свои скудныя крохи лишь тяжелой работой, лишь безсонными ночами да крѣпкой рѣшимостью во что бы то ни стало завоевать себѣ честное мѣсто даже въ такомъ страшномъ водоворотѣ, каковъ Петербургъ. И надо отдать ей справедливость. Анна Васильевна вѣритъ въ свои силы, работаетъ надъ собой, а потому, несмотря на всѣ неудачи, она твердо надѣется, что достигнетъ своей цѣли... Если мы беремъ теперь для нашего очерка одинъ изъ самыхъ, быть можетъ, неудачныхъ дней въ жизни Анны Васильевны, то дѣлаемъ это лишь для того, чтобы наглядно показать, до какой степени было трудно ея дѣло и черезъ какія подкинутыя на жизненную дорогу бревна довольно часто приходилось ей перескакивать.
   Впрочемъ, прежде всего мы попробуемъ поближе познакомиться съ нашей героиней; остальное -- то есть ея почтенная энергія и вѣра въ лучшіе дни -- полагаемъ, выяснится уже изъ самаго разсказа.
   Аннѣ Васильевнѣ двадцать два, двадцать три года; она нехороша собой, но лицо ея не лишено пріятности, свойственной всякому умному лицу. Худощавый, крѣпкій станъ и маленькія руки съ короткими, сильными пальцами на широкой ладони, ясно говорятъ, что Анна Васильевна не изъ нѣженекъ и труда не боится. Ходитъ она безъ излишней, нервной торопливости, но и безъ той плавной, лебединой выступки, которая составляетъ гордость многихъ женщинъ,-- нѣтъ, ея гордость въ этомъ случаѣ таится совсѣмъ въ иномъ: она свободно дѣлаетъ десятокъ, полтора верстъ по каменной мостовой и не чувствуетъ особенной усталости. Глаза у Анны Васильевны обыкновенные, сѣрые, безъ всякихъ поволокъ и блеска, за то сколько скромности и доброты въ этихъ, честно и открыто смотрящихъ на каждаго, глазахъ! Рода Анна Васильевна далеко незнатнаго и неименитаго: она родилась въ глухой провинціи, въ семьѣ бѣднаго чиновника, послѣ смерти котораго осталась сиротой на десятомъ году. Разсовывая по разнымъ благодѣтелямъ цѣлую полдюжину обреченныхъ на голодную смерть крохотныхъ малютокъ, мать Анны Васильевны какъ-то помѣстила ее на чей-то счетъ въ гимназію, гдѣ героиня наша и кончила курсъ. Разумѣется, для того, чтобы выйти замужъ и рожать дѣтей ума у Аппы Васильевны оказалось бы достаточно; но дѣвушка, какъ оказалось, была не изъ такихъ,-- она сама принялась за дальнѣйшее свое образованіе и потому узы Гименея до времени оставила въ сторонѣ. Чтобы имѣть какія нибудь средства къ жизни, Анна Васильевна сначала давала грошовые уроки; затѣмъ, когда эти средства съ каждымъ годомъ не только не увеличивались, но даже уменьшались, она рѣшилась надѣть на себя ярмо провинціяльной гувернантки, умѣла ужиться съ разными дикарями, считающими гувернантку за прислугу,-- и все работала и работала надъ собой, расширяя кругъ своихъ знаній и пріучая себя къ борьбѣ и лишеніямъ. Такъ прошли три года. Въ двадцать съ небольшимъ лѣтъ Анна Васильевна смотрѣла совершенно зрѣлой женщиной, и силой и непреклонностью характера могла поспорить съ любымъ мужчиной. Она рѣшилась сдѣлать шагъ впередъ -- бросить провинцію. Когда дѣвушка высказала свою мысль матери, послѣдняя долго не могла сказать ни да, ни нѣтъ -- ни одобрить, ни осудить планъ дочери: то она какъ будто надѣялась, что ея Аннушка "нигдѣ по потеряетъ себя", какъ выражалась старушка, то какъ будто боялась чего-то, представляла себѣ Петербургъ какимъ-то всепоглощающимъ чудовищемъ. Эти колебанія, однако, привели въ концѣ къ тому, что старушка только расплакалась, крѣпко обняла свою дочь и дала полное родительское благословеніе. Анна Васильевна подѣлилась съ матерью своимъ денежнымъ сбереженіемъ, состоявшимъ изъ сотни рублей, и покинула родное гнѣздо.
   Петербургъ не поразилъ и не испугалъ Анну Васильевну, потому что прежде чѣмъ ѣхать сюда, она много распрашивала объ этомъ городѣ, многое читала о немъ, до многаго додумалась сама, сопоставляя слышанное изъ устныхъ разсказовъ съ прочитаннымъ въ газетахъ и книгахъ. Остановившись на первое время въ какихъ-то меблированныхъ комнатахъ, которыя скоро оказались просто-на-просто чуть не притономъ всяческаго разврата, героиня наша, однако же, не пришла отъ такой неудачи въ неописуемый ужасъ, но очень скромно удалилась изъ этого вертепа и наняла себѣ комнатку на Пескахъ, за три рубля въ мѣсяцъ съ хозяйскимъ тепломъ. Въ этой комнаткѣ мы и застаемъ ее во время нашего разсказа.
   Въ первые дни своего пребыванія въ столицѣ Анна Васильевна оставалась совершенно одинокою, потому что у нея не было ровно никого знакомыхъ. Это, впрочемъ, не особенно смущало молодую дѣвушку: она на досугѣ осматривала городъ, вела съ хозяевами длинные и очень интересные для нея разговоры о столичномъ житьѣ-бытьѣ, узнала, гдѣ можно получить дешевый и мало-мальски сносный обѣдъ, гдѣ за дешевую же цѣну можно пріобрѣсти платье, обувь и проч. Тутъ же она узнала, что въ полицейской газетѣ очень часто помѣщаются вызовы разныхъ гувернантокъ, учительницъ, швей и т. д., что такъ -- называемыя конторы и коммиссіонерства и агентства, рекомендующія подобныя мѣста, собственно говоря, никуда не пригодны, потому что дерутъ лишь деньги съ нанимателей и нанимающихся, а дѣла никакого не дѣлаютъ; узнала, пожалуй, что -- какъ говорили ея простодушные хозяева -- "нонѣ по Питеру разныхъ женщинъ безъ работы что твоего гороху насыпано", что "суютъ онѣ свой носъ вездѣ: и въ питиграфію (типографію) и въ телеграфъ", что "книжки даже, слышь, нонѣ бабы выдавать стали". Анна Васильевна принимала все это къ свѣденію, и хотя не вполнѣ соглашалась съ мыслью стариковъ, будто такой наплывъ женщинъ означаетъ скорое свѣтопредставленіе, однако и не оспаривала сихъ новозавѣтныхъ пророковъ-самозванцевъ. Какъ бы то ни было, но черезъ недѣлю она, между прочимъ, писала матери: "....Что же касается занятій, то хотя они у меня и незначительны, тѣмъ по менѣе они есть. Такъ я достала себѣ работу у одной портнихи, здѣсь же, на Пескахъ, что даетъ въ недѣлю рубля два или даже два съ полтиной. Кромѣ того, учусь шить на машинѣ -- въ Петербургѣ такая работа требуется чаще, чѣмъ обыкновенная, ручная..." Вообще, черезъ двѣ, три недѣли Анна Васильевна была въ Петербургѣ совсѣмъ свой человѣкъ и знала все, что ей нужно было знать, пожалуй, гораздо лучше многихъ петербургскихъ аборигеновъ, часто разсуждающихъ объ вещахъ, происходящихъ у нихъ подъ носомъ, лишь по однимъ темнымъ слухамъ.
   День Анны Васильевны распредѣлялся такъ...
   Она вставала постоянно между пятью и шестью часами (разумѣется, утра); въ седьмомъ часу, одѣтая, причесанная, она сидѣла уже за работой въ своей, собственными руками прибранной, комнатѣ -- шила, или читала, или переводила что нибудь, если была такая работа; въ девять часовъ она шла гулять и гуляла часъ; въ десять шла на урокъ (она учила двухъ дѣвочекъ, за пять рублей съ мѣсяцъ, по два часа каждый день), гдѣ сидѣла до двѣнадцати; отъ двѣнадцати до двухъ училась шить на машинѣ; между двумя и тремя Анна Васильевна обѣдала, послѣ чего отправлялась домой, часъ употребляла на отдыхъ, остальное время, до сумерекъ, шила или дѣлала другое какое, бывшее подъ рукою, дѣло, и затѣмъ остальное время, до одинадцати часовъ, исключительно читала: работать что либо при огнѣ она считала неудобнымъ, то-есть неудобнымъ тогда, когда въ такой работѣ не было особенной надобности. "Покуда,-- писала она матери черезъ мѣсяцъ съ чѣмъ нибудь по пріѣздѣ въ Петербургъ,-- я довольна своей судьбой -- вижу, что и въ Петербургѣ можно не затеряться. Доходы мои хоть и невелики, однако для меня ихъ покуда совершенно достаточно. Я нарочно подчеркиваю это покуда, чтобы показать тебѣ, мама, что у меня впереди много надеждъ. Одно, признаться, нѣсколько заботитъ меня теперь, это то, что большая часть моихъ работъ случайныя; а такъ какъ Петербургъ лѣтомъ значительно пустѣетъ -- кто уѣзжаетъ на дачу, кто за границу, кто въ деревню -- то думаю, что лѣтомъ-то, пожалуй, мнѣ придется остаться при одномъ урокѣ. Впрочемъ, мама, это одно предположенье и ты такимъ моимъ признаніемъ отнюдь не смущайся". Однако, предположенье скоро оказалось фактомъ, и Анна Васильевна должна была значительно порастратить тотъ небольшой запасъ денегъ, который оставался еще у ней отъ провинціяльнаго сбереженія. Правда, она въ этомъ случаѣ сократила и свои расходы: такъ, она замѣнила булку къ чаю простымъ ржанымъ хлѣбомъ, вмѣсто обѣда зачастую покупала себѣ что нибудь въ колбасной или мелочной лавкѣ, или, просто, ходила обѣдать въ съѣстную, гдѣ за семь, за восемь копеекъ умиротворяла эту злобу дня; правда, она по прежнему была ровна и спокойна, по прежнему съ любовью занималась тѣмъ дѣломъ, какое еще оставалось у ней,-- тѣмъ не меньше дума и дума крѣпкая посѣщала ее не разъ.
   Разсказъ нашъ застаетъ эту почтенную дѣвушку въ то время, когда она, окрыленная надеждами, писала матери: "Искусъ, мама, повидимому, кончается. Нѣсколько дней, можетъ быть, довольно скучныхъ и суетливыхъ, и жизнь моя потечетъ наилучшимъ образомъ! это, мама, вѣрно, какъ дважды два -- четыре!"
   

II.

   Въ день, о которомъ мы намѣрены вести рѣчь, Анна Васильевна встала, по обыкновенію, между пятью и шестью часами. Умывшись, она прибрала свою маленькую каморку, сдѣлала свой туалетъ, наскоро напилась чаю и тотчасъ же сѣла за работу: она торопилась окончить дѣтское платьице, которое нужно было сегодня сдать. Быстро и ловко дѣйствуя иглой, дѣвушка въ то же время соображала свой маршрутъ на нынѣшній день. Оказывалось, что ей придется-таки походить по городу...
   -- Можно войти? раздался голосъ за дверью.
   -- Можно, можно, мягко, ласково поспѣшила отвѣтить Анна Васильевна.
   Вошла старушка-хозяйка.
   -- Ну что, Васильевна, какъ дѣла?-- Съ добрымъ утромъ, матушка.-- Что чаю-то какъ мало хлебала? Здорова ли? засыпала вопросами старушка.
   -- Здорова, благодарю васъ. Садитесь, пожалуйста.
   -- Благодарю. Что, молъ, ковыряешь? щурясь на работу, спросила хозяйка.
   -- Да вотъ портнихѣ платье нужно кончить... дѣтское.
   -- Ужь больно что-то форсисто.-- Ну, какъ, молъ, дѣла? а? разсматривая платье, любопытствовала старуха.
   -- Дѣла ничего, по старому. Вотъ мѣста въ три, четыре нужно сходить сегодня, -- можетъ быть, что нибудь и выгоритъ.
   -- А выгоритъ?
   -- Кто же знаетъ,-- можетъ быть и такъ.
   -- Дай тебѣ Господи!-- Ужь мы, признаться, съ мужемъ этта не мало объ тебѣ печаловались: старается, молъ, она, трудится, а все ей настоящаго счастья нѣтъ, какъ нѣтъ... ровно, молъ, она и не дѣвушка... какъ вонъ иныя прочія... по своей волѣ...
   Старуха мялась на мѣстѣ: по всему видно было, что она хотѣла сказать что-то, но не рѣшалась. Наконецъ, послѣ довольно продолжительнаго молчанья, она вплоть придвинулась къ Аннѣ Васильевнѣ и ласково потрепала ее по плечу.
   -- Женишка бы тебѣ надо, вотъ что, шопотомъ проговорила хозяйка.
   Анна Васильевна посмотрѣла на импровизированную сваху, улыбнулась и опять опустила голову къ работѣ.
   -- Право!-- настаивала хозяйка.
   -- Что это вамъ вдругъ такъ вздумалось выдавать меня замужъ?
   -- А хочешь, поди?!.. лукаво подмигнула старуха.
   -- Вотъ въ томъ-то и дѣло, что не хочу; слѣдовательно, всѣ ваши слова тутъ ни къ чему...
   Старушка подумала минуту, почавкала беззубыми челюстями и нѣсколько разъ взглянула на Анну Васильевну, какъ бы желая прочесть что-то въ ея лицѣ.
   -- А не хочешь женишка, такъ возьми дружка, робко вымолвила хозяйка.
   Анна Васильевна промолчала и ниже опустила голову къ шитью.
   -- Слышишь, Васильевна?
   Дѣвушка медленно подняла голову и просто, но внушительно проговорила:
   -- Вы ко мнѣ съ такими предложеніями не являйтесь, -- я этого не люблю.
   -- Да развѣ такъ-то лучше? Посуди...
   Анна Васильевна не дала ей окончить.
   -- Вы, я вижу, не понимаете, а, можетъ быть, и нарочно не хотите понять меня; потому я васъ прошу выйти вонъ: разговоровъ между нами не можетъ быть никакихъ, прибавила оскорбленная дѣвушка и повернулась спиной къ хозяйкѣ.
   Хозяйка, дѣлать нечего, постояла нѣсколько секундъ, думала сказать что-то, но въ концѣ концовъ рѣшила, вѣроятно, что не стоитъ, и потому волей-неволей полѣзла въ дверь, ворча про себя: "вотъ еще принцесса какая объявилась! Другія-то точно хуже ея."
   Первою мыслью Анны Васильевны по уходѣ старухи было -- искать новую комнату, потому что здѣсь, по ея мнѣнію, оставаться было невозможно. Хотя гнусное предложеніе старухи она объясняла себѣ не больше, какъ глупостью, и хотя, тотчасъ по выходѣ хозяйки за дверь комнаты, Анна Васильевна чуть не упрекала себя за излишнюю рѣзкость,-- тѣмъ не меньше рѣшеніе ея было неизмѣнно: посягательства на свое честное имя, даже и со стороны глупцовъ, она извинить не могла... Въ началѣ девятаго часа Анна Васильевна съ готовой работой вышла изъ дома и отправилась къ портнихѣ.
   

III.

   Невеселыя мысли роились въ головѣ дѣвушки. Хотя Анна Васильевна была и не изъ особенно раздражительныхъ, но та масса житейской тяготы, которая лежала на ней, да еще тяготы, приправляемой сценами въ родѣ приведенной нами, давала-таки себя чувствовать. Отъ природы чуждая всякой мечтательности, Анна Васильевна тѣмъ сильнѣе чувствовала свою трудную жизнь, потому что даже и на минуту не могла забыть объ ней, оторваться отъ нея, потонуть въ мірѣ несбыточныхъ надеждъ и сладкихъ грезъ. Съ перваго шага на улицѣ ее невольно опутывала цѣлая масса жизненныхъ дрязгъ и вопросовъ, въ родѣ: "отдастъ ли портниха за работу? будетъ ли на что сегодня пообѣдать? удастся ли сегодня получить новый урокъ, который имѣется въ виду? что скажетъ сегодня же типографщикъ?" и проч., и проч. Вгѣ эти вопросы, догоняя и опережая другъ друга, такъ и лѣзли, такъ и лѣзли въ голову, стучали въ виски, нагоняли краску на лицо, -- силъ не было отбиться отъ нихъ! Она не могла предаваться эстетическому наслажденію при созерцаніи саженныхъ зеркальныхъ стеколъ, пудовыхъ арбузовъ и вершковой земляники, при видѣ колясокъ и рысаковъ, бархата и блондъ, не могла потому просто, что у ней сапогъ не было, что не имѣла она порядочной пищи, что вся утопала въ мысли о томъ, какъ бы сбить нѣсколько деньжонокъ и послать къ матери, или, какъ бы устроиться такъ прочно, чтобы черезъ два года имѣть возможность опредѣлить брата, по окончаніи гимназическаго курса, въ университетъ, въ технологическій институтъ или куда тамъ придется? Короче: для мечтаній у ней не было досуга; ее ѣла проза жизни.
   Портниха жила въ большой Мѣщанской, въ маленькой, грязной квартиркѣ, на дворѣ. Надо же было такъ случиться, что, какъ нарочно, портниху Анна Васильевна застала въ большомъ горѣ: она потеряла кошелекъ съ деньгами. Бѣдная женщина была въ отчаяніи. Анна Васильевна застала ее въ слезахъ.
   -- Что съ вами Дарья Петровна? участливо спросила дѣвушка.
   -- Да что, Анна Васильевна: бѣда бѣду родитъ... Вчера вонъ дочка захворала, а сегодня я деньги потеряла. He знаю, что и дѣлать? всплеснула она руками и заплакала въ голосъ.
   -- Что же дѣлать, Дарья Петровна... дѣлать нечего. Можетъ быть, Богъ дастъ, какъ нибудь и извернетесь, утѣшала Анна Васильевна.
   -- Ахъ, матушка! Да вѣдь тридцать слишкомъ рублей! Вѣдь какой это для меня подрывъ?! Вы разсудите сами, Анна Васильевна: за квартиру не плачено, въ лавочку не плачено, дровъ нѣтъ, дочь больна, мастерицѣ жалованье нужно отдать, да накормить-напоить шесть, семь человѣкъ -- развѣ это шутка!
   Анна Васильевна подумала съ минуту.
   -- А сколько же вамъ денегъ нужно на первое время? спросила она.
   -- Да у меня гроша нѣтъ въ домѣ.
   -- Но все-таки, сколько нужно?
   -- Да что мнѣ: мнѣ какихъ нибудь пять рублей, такъ я бы извернулась. А гдѣ ихъ взять?
   Анна Васильевна полѣзла въ карманъ и достала маленькій кожаный кошелекъ, въ которомъ хранились остатки ея провинціальнаго сбереженія: два золотыхъ и трехрублевая бумажка, послѣднія деньги.
   -- Вотъ, Дарья Петровна, раздѣлимъ такъ: вотъ вамъ золотой и три рубли: а этотъ останется мнѣ, прибавила она, опуская золотой въ кошелекъ и кладя на столъ остальныя деньги.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, что вы! замотала головой портниха.
   -- Ну, полно, берите -- сочтемся.
   -- Нѣтъ, Апна Васильевна, зачѣмъ же я буду отбирать у васъ послѣднія деньги.
   Но Анна Васильевна больше не разсуждала.
   -- Вотъ платье я вамъ принесла, сказала она развязывая узелокъ:-- посмотрите, хорошо ли?..
   Дарья Петровна мелькомъ взглянула на платье, потомъ на лежащія на столѣ деньги, быстро вскочила съ мѣста и, обнявъ Анну Васильевну, осыпала поцѣлуями ея лицо, волоса, плечи, грудь.
   -- Анна Васильевна! Да вѣдь я и такъ тебѣ, голубка, два семдесятъ пять должна.
   -- Полноте, Дарья Петровна! Теперь не время сводить счеты. Вотъ устроивайте-ка лучше свое дѣло; а объ разсчетахъ мы послѣ поговоримъ.
   Сдавши работу, Анна Васильевна осмотрѣла больную, у которой была лихорадка, посовѣтовала обратиться къ частному врачу, на первое время сама дала кое-какія необходимыя наставленія и затѣмъ отправилась, напутствуемая благословеніями и пожеланіями Дарьи Петровны.
   Дойдя до воротъ, она вдругъ вспомнила что-то и вернулась.
   -- Дарья Петровна! крикнула она изъ прихожей.
   -- Что, родная? откликнулась издали портниха.
   -- На минутку.
   -- Иду, иду, голубчикъ. Что такое?
   -- Вы знаете, что золотой-то стоитъ дороже пяти рублей пятнадцати копѣекъ?
   -- Да у меня ихъ, матушка, никогда въ рукахъ не было.
   -- Ну, такъ вы сходите размѣнять его въ мѣняльную лавку: тамъ вамъ по курсу выдадутъ деньги за него.
   -- Въ мѣняльную?
   -- Да, да. А то въ другихъ лавкахъ васъ, пожалуй, обманутъ -- меньше дадутъ.
   -- А вотъ тутъ на углу она и есть, мѣняльная-то.
   -- Такъ вотъ, сдѣлайте это: тогда у васъ все-таки денегъ будетъ больше.
   -- Хорошо, хорошо, голубчикъ.
   -- Ну, прощайте!
   -- Прощайте! Дай вамъ Богъ всякаго успѣха! Какъ вы для другихъ добры, такъ и Богъ пусть для васъ... святая душа! едва сдерживая слезы, проговорила вслѣдъ уходившей Аннѣ Васильевнѣ Дарья Петровна.
   

IV.

   Анна Васильевна отправилась на урокъ. Дорогой она размѣняла свой послѣдній золотой: пять рублей положила въ одно отдѣленіе кошелька, остальныя деньги, на расходы, въ другое.
   Несмотря на то, что этотъ размѣнъ ясно показывалъ нашей героинѣ, что средства ея умалились до нельзя и скоро грозятъ превратиться чуть не въ нуль,-- все-таки Анна Васильевна чувствовала себя почему-то и бодрѣе, и довольнѣе, и веселѣе: таково, вѣроятно, свойство всякаго добраго дѣла, съ какими бы пожертвованіями оно не было связано! По пути Анна Васильевна осмотрѣла нѣсколько комнатъ; но всѣ онѣ были такъ дороги, что о наймѣ нечего было и думать.
   Послѣ урока, то есть въ двѣнадцать часовъ, изъ Садовой Анна Васильевна отправилась въ Сергіевскую: тамъ нужна была учительница для дѣвочки. По парадной, довольно чистой лѣстницѣ она поднялась въ третій этажъ и позвонила.
   -- Дома госпожа (такая то)? спросила она отворившую дверь горничную.
   -- Дома-съ, пропуская въ дверь Анну Васильевну, отвѣтила горничная.-- Какъ объ васъ доложить? прибавила она, снимая съ нашей героини далеко незатѣйливое пальто.
   -- Скажите, что учительница.
   -- Пожалуйте сюда.
   Анна Васильевна вошла въ довольно прилично убранный залъ, съ роялемъ, саженными трюмо въ простѣнкахъ, цвѣтами на окнахъ и проч. Въ ожиданіи хозяйки она сѣла у окна и стала смотрѣть на улицу, на разныхъ пѣшеходовъ и проѣзжающихъ. Прошла добрая четверть часа. Анна Васильевна ждала терпѣливо. Наконецъ въ сосѣдней комнатѣ послышался глухой шумъ, производимый, какъ она догадалась, цѣлымъ ворохомъ крахмаленыхъ юбокъ, и вотъ -- явилась сама хозяйка, маленькая, сухощавая брюнетка, съ чудовищной куафюрой на головѣ, въ бѣломъ, туго стянутомъ у тальи платьѣ, съ оборкой и длиннымъ шлейфомъ. Брюнетка чуть кивнула гостьѣ, нагло осмотрѣла ее съ ногъ до головы и непріятнымъ горловымъ голосомъ пробормотала:
   -- Съ кѣмъ имѣю честь говорить?
   Анна Васильевна назвала себя.
   -- Ахъ, вы учите у N.
   -- Да.
   -- Пожалуйте сюда, пригласила хозяйка гостью къ дивану и разлеглась на немъ, выставивъ бархатную, шитую золотомъ туфлю; Анна Васильевна сѣла около, на стулѣ.
   Минута прошла въ молчаніи. Хозяйка оправляла платье, прибавляя сборокъ въ одномъ мѣстѣ, сглаживая ихъ въ другомъ и принимая то такую, то иную позу. Гостьѣ она не понравилась сразу: "пустая женщина," подумала наша героиня.
   -- Извините за вопросъ, прервала молчаніе брюнетка: -- вы изъ благородныхъ?
   -- Да, если хотите: мой отецъ былъ чиновникъ, личный дворянинъ...
   -- Нѣтъ, я, видите ли, потому васъ спрашиваю объ этомъ, что я ужасно боюсь этихъ... буржуа. У меня, видите ли, была учительница, но только такая... mauvais... Вотъ потому-то, признаться, я и боюсь. Знаете, прибавила хозяйка: -- дѣти вѣдь ужасно переимчивы,-- а она тамъ съ прислугой, съ хамами, запанибрата: вѣдь это дурной примѣръ.
   Аннѣ Васильевнѣ вступать въ споръ, разумѣется, не приходилось и она молчала.
   -- Вы гдѣ образовывались?
   -- Въ гимназіи.
   -- А языки знаете?
   -- Да, нѣсколько знаю.
   -- У меня одна дѣвочка,-- она теперь гулять ушла,-- геніяльный ребенокъ! Это моя гордость, моя забава, мое утѣшеніе! (Въ избыткѣ чувствъ дама подняла глаза къ небу.)
   Анна Васильевна молчала, потому что положительно не знала, что отвѣчать на такія пустыя рѣчи.
   -- Насъ только трое: я, мужъ и она. Мужъ у меня ни во что не вступается и образованіе ребенка все лежитъ на мнѣ. Согласитесь, вѣдь это нелегко? Не такъ ли?
   -- Да, это дѣло нелегкое, скромно замѣтила наша героиня.
   -- Особенно при моемъ слабомъ здоровья. У меня вѣдь постоянно -- то нервы, то мигрень.
   "И прежде-то ты на меня скверное впечатлѣніе произвела, подумала Анна Васильевна,-- но теперь я, просто, вижу, что съ тобой связываться даже на минуту не стоитъ."
   -- Марья! вдругъ рѣзко крикнула брюнетка,
   На зовъ явилась дѣвушка-горничная.
   -- Отчего не одѣта до сихъ поръ? На постояломъ дворѣ, что ли, живешь?
   Дѣвушка молчала.
   -- Вы не курите? обратилась хозяйка къ Аннѣ Васильевнѣ.
   -- Нѣтъ, не курю.
   -- Ну, ступай! повелительно провозгласила брюнетка, обращаясь къ горничной.
   Героиню нашу просто коробило.
   -- Такъ вотъ-съ, начала брюнетка,-- если вамъ угодно... Я, разумѣется, наукъ вашихъ не знаю, но желала бы, чтобы вы преподавали моей дочери то же, что преподаете и дѣтямъ госпожи N. Разумѣется, вы будете ходить ежедневно и заниматься по часу. Такъ что это будетъ стоить?
   -- Это будетъ стоить по два рубля за урокъ.
   -- Какъ! за каждый день? подпрыгнула на диванѣ хозяйка.
   -- Да, за каждый часовой урокъ.
   -- Но это ужасно! Вѣдь вы разсчитайте: это составитъ шестьдесятъ рублей въ мѣсяцъ.
   -- Да, я знаю, спокойно замѣтила Анна Васильевна.
   -- Такъ за эти деньги я могу имѣть настоящаго учителя, да не одного, а двухъ, трехъ.
   -- Очень можетъ быть.
   -- Такъ вѣдь то будутъ настоящіе учителя,-- она почему-то особенно налегала на слово "настоящіе," едва ли, впрочемъ, проникая въ дѣйствительный смыслъ этого слова.
   Прошла порядочная пауза.
   -- Вы сколько получаете у N?
   -- Пять рублей въ мѣсяцъ.
   -- Боже! за что же вы съ меня столько хотите?
   -- Плата, которую я беру съ N, здѣсь не можетъ идти въ соображеніе, потому что семейству N я многимъ обязана, -- у насъ свои счеты: вамъ же я могу предложить свой трудъ лишь за ту цѣну, которую съ васъ спрашиваю.
   Брюнетка поднялась съ дивана.
   -- Въ такомъ случаѣ... извините, сказала она.
   Анна Васильевна поклонилась и пошла къ двери.
   -- Марья? раздался неистовый ревъ.
   Горничная вбѣжала опрометью.
   -- Проводи!-- Дрыхнешь все!-- Да запри хорошенько дверь, а то всякій народъ тутъ таскается, неизвѣстно къ чему добавила хозяйка.
   Анна Васильева одѣлась и поспѣшила на лѣстницу.
   "Господи! Да это лучше голодной смертью умереть, чѣмъ связаться съ подобной госпожой"! подумала она, быстро спускаясь къ выходу.
   

V.

   Отъ "дикой барыни", какъ впослѣдствіи нерѣдко называла Анна Васильевна этотъ рѣдкій экземпляръ, она отправилась на новые поиски. Ей давно хотѣлось сдѣлаться наборщицей; давно она мѣтила на одну типографію, принадлежавшую нѣмцу изъ евреевъ, въ которой уже работали и съ огромнымъ успѣхомъ нѣсколько женщинъ; давно этотъ нѣмецъ изъ евреевъ обѣщался принять въ число рабочихъ и нашу героиню, но почему-то все откладывалъ, водилъ, назначалъ дни, а дѣла не давалъ. Къ нему-то, еще разъ испытать счастья, и пошла теперь Анна Васильевна.
   Типографщикъ сидѣлъ въ своей конторѣ, окруженный корректурами, сводками, литографскими оттисками, кипами печатной и непечатной бумаги, книгами и проч. Онъ принялъ Анну Васильевну съ обычной своей любезностью; съ такой же любезностью извинился въ томъ, что до сихъ поръ не могъ ничего сдѣлать для нея; съ неменьшей любезностью надавалъ всякихъ обѣщаній и посуловъ,-- но опредѣленнаго ничего не сказалъ.
   -- По крайней мѣрѣ, когда же я могу надѣяться? спросила Анна Васильевна.
   -- Да вотъ завтра.... послѣ завтра.... черезъ недѣлю зайдите, отвѣчалъ длиннобородый сынъ Израиля.
   Анна Васильевна невольно улыбнулась.
   -- Повѣрьте, все будетъ сдѣлано въ самомъ непродолжительномъ времени къ полнѣйшему вашему удовольствію, съ обычной петербургской деликатностью распространялся типографщикъ.
   -- Но вы мнѣ скажите, что же служитъ помѣхой въ настоящее-то время?
   -- Большое число учениковъ и ученицъ -- вотъ что. Какъ только будетъ мѣсто,-- оно за вами.
   Анна Васильевна поблагодарила и вышла: думы просто тяготили ее. Былъ уже четвертый часъ; съ Вознесенскаго проспекта она отправилась на Лиговку обѣдать.
   

VI.

   Пройдя добрыхъ двѣ версты, Анна Васильевна дошла почти до самой станціи московской желѣзной дороги. Здѣсь она спокойно зашла въ съѣстную лавку и сѣла за одинъ изъ столовъ. Хозяйка лавки, толстая, раскраснѣвшаяся отъ жару, баба, ласково поклонилась гостьѣ, какъ давнишней своей знакомой (Анна Васильевна частепько-таки посѣщала эту съѣстную), спросила о здоровьи, о дѣлахъ и потомъ участливо прибавила, вздохнувъ:
   -- Устала, значитъ, сердечная.
   -- Нѣтъ, не особенно.
   -- А что же кушать будешь, милушка?
   -- Да что нибудь. Что тамъ у васъ есть?
   -- Да ужь добре поздно теперь,-- ужь хлебать я тебѣ не совѣтую. А ты возьми, мать, четвертку говядины,-- такъ я тебѣ вотъ какъ въ правилѣ поджарю!
   -- Ну, и отлично.
   Хозяйка пошла къ своей печкѣ.
   За столомъ, напротивъ Анны Васильевны, сидѣло нѣсколько рабочихъ, изъ которыхъ одинъ былъ достаточно пьянъ. Они хлебали какую-то жижу, мѣрно, вразъ, точно по командѣ опуская ложки въ чашки. Пьяный, какъ показалось товарищамъ, велъ себя недостаточно прилично, хотя все неприличіе состояло лишь въ томъ, что онъ отъ времени до времени повышалъ голосъ.
   -- Омельянъ! вдругъ крикнулъ одинъ изъ рабочихъ пьяному:-- ежели ты да теперича хошь одно слово.... Убей меня Богъ!.... то есть такъ прямо чѣмъ-ни-попадя!
   -- Полно, ежова голова! урезонивалъ трезваго пьяный Емельянъ,-- да разрази меня Господи, сліели я да что.... а не только что передъ постороннимъ человѣкомъ какое ни-на-есть черное слово.... Отсохни языкъ!
   -- Ну, мотри, дьяволъ!
   -- Ужь это вѣрное слово!
   Скоро подали Аннѣ Васильевнѣ ея кушанье, приготовленное хоть и неприхотливо, но по крайней мѣрѣ изъ свѣжаго матеріала. Проголодавшись достаточно, она, признаться, съѣла и такую пищу не безъ аппетита.
   -- Что стоитъ? спросила она хозяйку.
   -- Да что съ тебя положить, ужь и сама не знаю.
   Тутъ хозяйка начала высчитывать припасы по своей цѣнѣ, не взяла даже за трудъ приготовленія, какъ ни настаивала на томъ Анна Васильевна:-- всего пришлось заплатить девять копеекъ, считая тутъ же и хлѣбъ.
   -- Такъ ты, сударка, завтра зайдешь ко мнѣ, платье-то скроить? спросила хозяйка провожая гостью къ двери.
   -- Зайду, зайду.
   -- Ну, прощай.
   -- Прощайте.
   Анна Васильевна зашла въ садикъ, разбитый вокругъ греческой церкви: ей хотѣлось побыть одной, отдохнуть, подумать, а главное -- ей противно было идти домой послѣ утренней сцены. Войдя въ ограду, она отыскала скамейку и сѣла. Желтыя, ощипанныя деревья чуть шевелили вѣтвями, сбрасывавшими умирающіе листья. Въ разноцвѣтныхъ стеклахъ купола переливались холодные лучи осенняго да еще вечерняго солнца. Полусмерть, полуразрушеніе царствовало вокругъ. Грустно стало Аннѣ Васильевнѣ! Она сравнила свою жизнь съ этимъ прозябаніемъ, полужизнью, полусномъ природы и рѣшила, что ея жизнь, покуда -- осень.
   Впрочемъ, это-то покуда много значило для Анны Васильевны:-- оно было даже для нея все, потому что она вѣрила въ свои силы!
   Посидѣвъ часъ и давши улечься разнымъ сомнѣніямъ и опасеніямъ, Анна Васильевна вышла изъ сада бодрымъ шагомъ и пошла домой: "я свое возьму"! твердо думала она.

М. Вороновъ.

"Дѣло", No 7, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru