Чиновник у Кузьмы Пруткова очень завидовал курице, что она "несется сидя".
Если бы этот поклонник сидячих стремлений дожил до наших дней, он был бы счастлив: в лице г. Петра Струве и его присных он нашел бы идеологов своих смутных желаний.
Он узнал бы, что именно это благотворное, душеспасительное свойство курицы "нестись" и в то же время "сидеть" имманентно группе "смелых и независимых людей" из "Вех", вооружившихся "смелой держающей мыслью" для великой работы -- "борьбы с реакцией в ее подлинном убежище... в нашей собственной слабости, в наших недостатках, возводимых к их самым общим и глубоким источникам".
Итак: самый доподлинный источник нашей теперешней реакции -- "в нашей собственной слабости, в наших недостатках". Причем под слабостью не следует понимать внешнюю, физическую слабость, а чисто внутреннюю, духовную, моральную, религиозную слабость.
Из этой, по глубине проникновения "в корень", чисто прутковской постановки вопроса сразу явствует вывод: нужно обратить все свои силы на внутреннее самовоздействие в духе искоренения слабостей и недостатков.
А для этой великой работы самоуглубления и созерцания собственного пупка не нужно ни перемещений, ни движений. Подобно прутковской курице, можно "нестись сидя".
"Переворот нужно делать не во внешних отношениях,-- смиренно говорит курица, выдавливая из себя номер "Вех", то бишь яичко,-- а исключительно в своем внутреннем мире". Надо поднять свой нравственный и религиозный облик. Вот альфа и омега куриного счастья.
Насколько это внутреннее самоукрашение выше и ценнее наружных преобразований -- можно видеть из такого исторического примера:
"Кто имел,-- спрашивает курица,-- в русском освободительном движении наибольшее личное обаяние и в силу того мог иметь наибольшее влияние и сконцентрировать в себе наибольшую сумму авторитета? Именно люди, которые имели наименьшие права на авторитет. Русская "толпа" -- толпа в самом широком смысле -- сама создавала себе авторитеты. Не подчинялась авторитету, как некоему объективному превосходству, а превращала в авторитет то, что угождало и "служило" ей, толпе".
Но беда в том, что эта "толпа" страдает теми же "слабостями" и "недостатками": "ужасная неспособность к качественным оценкам людей, а не отсутствие людей обусловило отсутствие настоящих авторитетов в движении. "Толпа" не умела ни различать, ни признавать истинного авторитета. Именно в этом сказалась и политическая, и общая духовная незрелость всего народа, и в том числе интеллигентного общества".
Одним словом,
Не всякий вас, как я, поймет,
К беде неопытность ведет.
Ознакомившись с этими взглядами "несущегося сидя" г. Струве, наш чиновник обрел бы сразу две ценности: во-первых, он нашел бы способ применить к человеку свойство, считавшееся монопольным достоянием курицы. Во-вторых, он нашел бы в философии внутреннего самосовершенствования весьма ценные практические указания. Ибо эта философия рекомендует в жизни именно то, на чем воспитывался сам чиновник: примирение с действительностью.
Фавн
"Одесское обозрение",
12 мая 1909 г.
Активно участвуя в борьбе с идеологической реакцией, Воровский одним из первых большевистских публицистов откликнулся на выход кадетского сборника "Вехи", о чем и свидетельствует, в частности, настоящий фельетон.
Объектом убийственного сарказма в фельетоне Воровского явился один из главных участников "Вех", видный идеолог русского либерализма П. Струве. Проделав позорную эволюцию от легального марксизма к воинствующему идеализму и великодержавному шовинизму, этот "известный ренегат", как его назвал Ленин, выражал сожаление, что интеллигенция "делала революцию" вместо того, чтобы "все усилия сосредоточить на политическом воспитании и самовоспитании" ("Вехи", 1909, стр. 8). Идее революционной борьбы кадетский идеолог противопоставлял идею примирения с самодержавной действительностью и "ухода в себя". Сущность философских сентенций Струве, имеющих цель оправдать примирение с реакцией, и разоблачает Воровский в своем фельетоне.