Забытый О.
Встреча

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

О. Забытый

(Григорий Иванович Недетовский)

Встреча

I

   На 23 августа 186... года в село Рождественское назначен был, по маршруту, приезд местного архиерея.
   Еще недели за две до этого события в рождественской причте началось сильное движение. В церкви закипела работа. Священник гусиным крылом смахивал с престола и жертвенника пыль, несколько раз вынимал из ковчега и тщательно пересматривал запасные дары, перекладывал с места на место метрические книги и т. д. Дьякон усердно чистил сосуды, Евангелие и выносил из алтаря лишние вещи. Дьячок и пономарь то терли суконками подсвечники и паникадила, а то, обернувши головы холстиной, мели пол и снимали по стенам паутину, причем засматривали в такие углы, в которые в обыкновенное время им и в голову не приходило заглянуть. Пономарь до того проникся стремлением к чистоте и опрятности, что даже смел сор с ведущих на колокольню лестниц и счистил с колоколов птичий помет. Кроме того, он позаботился заменить полусгнившие веревки у колоколов новыми, потому что, если, дескать, порвутся при владыке, так -- беда! Навозившись вдоволь в церкви, клирики не сразу расходились но домам, а все шли прямо на речку и там омывались.
   Но вымести, вычистить и привести в порядок церковь для рождественского причта не значило еще вполне приготовиться к приезду владыки.
   Нужно было еще получше заняться собой: твердо-натвердо выучить "ставленую грамоту", катехизис и т. п. А тут -- рабочая пора, в поле яровое перезрело, и время уже сеять рожь. Нужно было везде поспеть -- и рождественский причт поспевал.
   Дьякон Лука Иваныч и дьячок Филипп Гаврилыч с крюками на плечах идут в поле и беседуют:
   -- Тебе, Гаврилыч, хорошо: ты катехизис-то готовил в прошлые петровки, к празднику благо- чинного. Тебе теперь только слегка просмотреть его-- и довольно. А вот нас с попом благочинный-то не спрашивает, так и Филарета-то еще с того архиерейского приезда в руки не брал -- вот уже третий год.
   -- Да, слегка, толкуйте! У меня память-то что решето: сейчас выучил, сейчас же все и просыпалось. Да и мудрен же этот Филарет, особливо тексты! Я думаю, и сам владыко-то не все их знает.
   -- Это, брат, не твое дело. А ты учи да отвечай, коли тебя спрашивают. Ты бы в школе-то получше учился да шел бы в академию; вот и не зубрил бы теперь, а ездил бы по епархии да других спрашивал.
   -- Ну, да ведь... Вот наш Потапыч -- пономарь -- учит "Начатки" и то говорит -- трудно. Как же мы-то теперь -- Филарета? а? да еще в этакую пору?
   -- Бог поможет как-нибудь. Я вот взял книгу с собой: поношу-поношу да и поучу; ан все дело-то впереди будет.
   -- Да и я тоже взял: все, думаю, текстик другой подгоню между дел.
   Сказано -- сделано. Дьякон пройдет рядов пять, положит крюк, подойдет к меже, напьется из кувшина квасу, сядет на разостланной подрясник и -- ну зубрить. То же повторяется с буквальною точностию и на соседней полосе Гаврилыча.
   -- Что, Гаврилыч?-- осведомляется отец дьякон у своего сподвижника.-- Как у тебя идет?
   -- Плохо!-- отзывается со своей межи Гаврилыч.-- Все мучусь над одним текстом... Ничего не поделаешь, хоть брось!
   -- Ничего, ничего, брат! -- ободряет отец дьякон.-- Главное -- веруй! Что Кирилл-то Иерусалимский говорит? "На вере основывается земледелие, ибо кто не верит тому, что соберет произросшие плоды, тот не станет сносить трудов".
   -- Да мало ли что! а поди-ка вот тут... Вон и поп в снопах с книгой сидит: видно, тоже лихо пришло. Недаром в эти дни он присмирел-то -- словно шелковый стал. Почуял, знать, что и над ним начальство есть. Это ведь не с нами: болван да такой-сякой... Так-то вот, вникни... и узнаешь...
   По диагонали дьяконской полосы проходит пошабашивший пономарь.
   -- Бог помочь!
   -- Спасибо. Овес кончил?
   -- Кончил.
   -- А "Начатки" кончил?
   -- Какое кончил! Ничего в голову не идет, хоть тресни! Только и знаю, что насчет икон... Зато уж так знаю, что хоть сейчас к ответу.
   -- Ну-ка, прочти.
   Пономарь садится на межу и, откашлявшись, начинает: "Впрочем, сие правильное и святое икон почтение может быть обращено в порок идолослужения, когда кто к святым иконам все свое почтение привязывает и на их вещество надеется, не вознося ума и сердца к тому, что оные изображают".
   -- А где ж у тебя начало-то?
   -- Я это сейчас только позабыл, а то знал и начало.
   -- Ну, брат, вижу, что тебе гонка будет,-- замечает отец дьякон.
   -- А кому ж она и не будет в этакое-то время?-- возражает пономарь.-- Мне-то, кажись, и бояться бы нечего: ведь ниже пономаря не съедешь, а оторопь так и забирает! Поди ты вот...

II

   Наступило наконец грозное 23 августа. С раннего утра клирики села Рождественской) были уже на ногах и в параде. Все они выкупались чуть не до свету; у всех сапоги были вымазаны салом; подрясники понадеты чистенькие; на шее повязаны белые коленкоровые косынки; волосы до глянцевитости намаслены были коровьим маслом. Пономарь ради торжественного случая распустил даже свою косу, дотоле постоянно закрученную в пучок.
   В доме дьякона шла репетиция. Пономарь излагая свои "Начатки", а дьячок с отцом дьяконом "гоняли" друг друга по "пространному" катехизису. Вопросы предлагались сгоряча, без всякого внимания к связи речи. Например: "Покажите все сие из священного писания?" Или: "Почему оно нужно?" И вопрошаемый, не мудрствуя лукаво, спешил показать все сие из священного писания или объяснить, почему оно нужно.
   Во время репетиции пришел в дом дьякона церковный староста, крестьянин соседней деревни, бойкий и разухабистый.
   -- Мир честной компании!.. Чего вы тут сидите? Владыко давно уж в церкви!
   -- Э, ну тебя совсем, Прохорыч, не мешай!
   -- Что, отцы духовные, попались, верно? Вот он вам, владыка-то, задаст! Особливо ІІотапычу... уж и будет ему на орехи! А ну-ка, скажет, вычитай мне "Помилуй мя боже...".
   -- Ох ты, храбрец!-- отозвался пономарь.-- У самого ведь тоже душа в пятки уйдет.
   -- У меня-то? Небось, брат. Мне что? По науке меня не спросят, а сумма у меня вся на виду: смотри, кто хочешь...
   -- Как это так?
   -- Да так. Вот ужо все будете дрожать, а я с владыкой в разговор войду. Моя упокойница матушка для своей памяти отказала сто рублей на решетки в церковь. Как только владыко-то в церковь, я сейчас в ноги: мол, ваше преосвященство! Хочу матушке торжество сделать -- вот и все...
   -- Будет тебе!-- ограничил оратора отец дьякон.-- Ну-ка, Гаврилыч,-- тропарь воскресен, глас пятый?
   -- "Светлую воскресения проповедь..." -- затянул Гаврилыч.
   -- Попал!-- осадил его отец дьякон.-- Он тебе задаст светлую проповедь.
   -- Да! Что я? "Собезначальное слово" надо-то, а я -- "светлую"! -- поправился Гаврилыч.
   Между тем староста, ища исхода своему игривому настроению, обратился к семинаристику, безмолвному свидетелю репетиции:
   -- Петруша! Ты, коли учишься, так учись по-настоящему, чтоб повыше куда забрать, а в причт не ходи: последнее дело... не стоит! Архиереем быть -- ну, это так. А то этак-то вот мучиться?.. Тьфу! Мы -- мужики, да и то никого не боимся.
   Репетиция была прервана приходом сторожа, который возвестил, что батюшка велел всем сей- час -- в церковь.
   -- Ну, братие, приде час!-- сказал с глубоким вздохом дьякон и положил "Филарета" на божницу.-- Вскую прискорбна еси, душа моя? Уповай на бога!..
   -- Оказия!-- с испугом воскликнул дьячок.-- Чем ближе дело подходит к владыке, тем пуще забываешь...
   -- Эх, кабы он меня об иконах! А то -- боже упаси...-- в каком-то раздумье пробормотал пономарь.
   -- Ничего, отцы, не робейте: я подскажу, коли часом у вас чего недохватит!-- острил неустрашимый Прохорыч.
   -- Скаль зубы-то!-- мрачно проговорил дьякон и, перекрестившись, двинулся во главе процессии.
   Вошедши в церковь, клирики еще раз подвергли все осмотру и приведению в порядок. Порядок в церкви был до такой степени надлежащий, что причту, по-видимому, ничего не оставалось делать по этой части. Тем не менее причт нашел-таки себе дело. Священник протер полой подрясника и без того чистое зеркало в алтаре; потянул ковер от престола к царским дверям; приподнял зачем-то с престола Евангелие и снова положил. Дьякон опрокинул вверх дном серебряный корчик на жертвеннике и снял с оконного переплета иссохший труп мухи. Дьячок ходил возле иконостаса и, водя пальцем но позолоте, удостоверялся, нет ли на ней пыли. Пономарь преусердно сколупывал ногтем воск с крышки октоиха и т. п.
   Во все это время староста неподвижно стоял пред картиною, изображающею богача в пламени.
   Кончив осмотр, причт сгруппировался на амвоне в кучку.
   -- Кажется, все как следует,-- сказал священник.
   -- Нам-то кажется так,-- заметил дьячок,-- а ведь бог его знает: вдруг что-нибудь такое...
   И дьячок взглянул вверх, под купол, как бы опасаясь, нет ли там чего подозрительного.
   -- Не облачиться ли нам теперь?-- предложил священник.-- Станем в притворе и будем ждать. Владыка подъедет, а мы тут и есть!..
   -- Чего же ждать?-- возрази л дьякон.-- Может быть, он еще не скоро. Мы лучше пойдем теперь за церковь да послушаем, где звонят: тогда и видно будет, скоро ли...
   Причт вместе со старостой вышел за церковь на гору. С этой горы открывался вид за реку на весьма большое пространство, на котором можно было рассмотреть до восьми церквей. Выстроившись в ряд, рождественцы с напряженным вниманием смотрели вдаль и чутко прислушивались. В селе Прудках, верстах в четырех, раздался звон. Клирики вздрогнули, староста улыбнулся.
   -- Вон он, вон он где! -- каким-то таинственный голосом проговорил дьячок.
   Звон затих.
   -- Теперь, значит, началось там самое...-- продолжая дьячок.-- Ух, издали страх берет!
   Через несколько времени звон раздался снова, и все устремили глаза на пролегающую вдали, за рекой полевую дорогу, рассчитывая увидеть там владыку. Чтоб заслужить себе честь первого вестника, дьячок выступил шагов на десять вперед и зачем-то поднялся даже на цыпочки.
   -- Видите, видите -- едет!-- воскликнул он.
   -- Где?
   -- Да вон, вон: смотрите правей-то!
   -- Городи там еще,-- строго проговорил свя- щенник,-- это всего одна подвода, а если бы он-то ехал, так было бы три: впереди становой, за ним благочинный, а там уж и владыка -- в карете.
   Минут через десять дьячок снова закричал:
   -- Так вон же он, теперь уж, ей-богу, он! Три повозки, впереди низенькие, а позади высокая -- значит, карета.
   -- Где? Что ты? -- не без смущения спросил священник, увидавший подлинно три повозки, причем позади -- высокую. -- Отец дьякон! Нам теперь уж не того ли?..
   -- Да, может, он еще не к нам? -- возразил дьякон.
   -- Нет, но всему, что к нам,-- уверял священ- ник.
   -- Значит, мне сейчас на колокольню?-- засуетился пономарь.
   -- Что вы, что вы! Где это вы видите владыку?-- воскликнул наконец староста, доселе пристально смотревший вдаль из-под ладони.-- Две повозки впереди -- навоз везут, а высокая сзади -- везут снопа, сейчас умереть -- снопы!
   Клирики еще посмотрели вдаль и убедились, что точно -- навоз, снопы и ничего больше.
   Прошел час, другой, третий, седьмой, восьмой -- а владыки все нет. Несколько раз рождественцы отпирали и запирали церковь, несколько раз взлезали на колокольню, несколько раз выходили на гору -- а владыки все нет. Стало наконец смеркаться. Голодные и трепетные, клирики, как тени, бродили по горе и все прислушивались. Звон, раздававшийся то в том, то в другом из ближайших сел, наконец совсем затих. Клирики чувствовали крайнюю усталость и дошли до совершенного отупения.
   -- Легче бы полосы две овса скосить, нежели вот так-то...-- упавшим голосом проговорил дьякон.
   -- Авось, бог даст, теперь скоро,-- утешал священник,-- того и жди, что вот подкатит.
   Пономарь, отступивши несколько в сторону и приложивши палец к носу, шептал про себя: "Впрочем, сие правильное и святое икон почтение... икон почтение... почтение..." Тьфу! Господи, что же это такое? Все равно что не учил!
   Затем, подойдя к дьячку и слегка ткнув его пальцем в плечо, вполголоса спрашивал:
   -- Гаврилыч! Аще случится полиелей...
   -- Отстань!-- сердито перебил его Гаврилыч.-- Что теперь за полиелей? Тут живот к си и не подвело, а он -- полиелей! Теперь, брат, удобнее молчание. Я уж на отчаянную пошел: что будет -- то будет.
   К пономарю впопыхах подбегает жена.
   -- Что тебе?
   -- Да кобыла пропала... Скотину давно пригнали, а ее до сей поры нет. Искала, искала...
   -- Провались ты совсем с кобылой! Тут обзор, а она лезет!..
   -- Какой теперь обзор? Ночь на дворе. Владыка, стало быть, уж завтра...
   -- Ведь вот черт-баба, толкует свое! Уйди от греха, пока цела!
   Пономариха пошла и забормотала:
   -- Я тебе не пойду теперь искать... Ищи сам, а то хоть и на корове езди -- мне все равно...
   Хоть бедной пономарихе и досталось, но ее появление на горе послужило чем-то вроде "deus et machina" ["Бог и машины" -- развязка (лат.)] для затруднительного положения клириков. Ее слова: "Владыка, стало быть, уж завтра"-- произвели на них* решительное действие.
   -- Видно, и вправду нам не дождаться ныне владыки,-- сказал дьякон.-- С какой стати ему ездить по ночам? Пойдемте-ка теперь спать, а завтра, бог даст, встанем пораньше и -- прямо в церковь. Завтра, я думаю, он ранехонько припожалует.
   Все с минуту помолчали.
   -- Что же,-- решил наконец священник,-- домой так домой; не всю же ночь нам торчать здесь!
   -- А что, если он как жених в полунощи? -- возразил с некоторым колебанием пономарь.-- Разойдемся, а он тут и есть!..
   -- Не приедет, это уж верно!-- утверждая староста.-- Прямое дело -- заночевал где-нибудь.
   -- Э-эх, господи, господи,-- размышляя дьячок,-- думали нынче отмучиться, ан еще день маячить придется. Страх страхом, а опущение в работе-то какое!
   -- И не говори! -- проговорил староста, махнув рукой.-- Я вот за нынешний-то день бог знает чего не взял бы! Теперь у меня на постоялом дворе народу-то страсть. Нужен счет-расчет, а жена ничего не понимает. Вот владыка-то ваш что мне наделал! Вы, батюшка, позвольте мне на ночь домой сходить -- посмотреть, что и как, а завтра я чуть свет верхом прискачу.
   -- Пойди, только смотри у меня...
   -- Да уж будьте покойны!
   Все разошлись. Староста поспешил в свою деревню; пономарь, переодевшись, отправился отыскивать кобылу; дьячок уселся с женой на крыльце перевёсла вертеть, дьякон и священник залегли спать.
   Прошло более полчаса с того времени, как наши клирики попрощались друг с другом и со старостой. Вдруг на площади, возле церковных до- мов, послышался топот тяжелых сапог и раздался хриплый, прерывистый крик: "Едет! Едет! Едет! Скорей в церковь!.."
   -- Где?-- крикнул с крыльца дьячок и остолбенел с перевёслом в руках.
   -- Там... Иду, а он... навстречу... Лошадей -- страсть!.. Шагом. А я по песку-то... в гору-то... Ох, смерть!..
   Этот марафонский вестник был не кто иной, как староста.
   Торжественный звон внезапно огласил уснувшее село и окрестности. Поднялось смятение. Бабы и девки, мужики и мальчишки, полураздетые и раздетые, густыми толпами повалили к церкви.
   Пономарь, пораженный звоном версты за полторы от села, на лугу, чуть не умер от испуга. Сняв с себя сапоги и подхватив их под мышку, он пустился во все лопатки и в отчаянии причитал: "Так и есть -- в полунощи! Пропал! Куда уж теперь иконы!.. Пресвятая богородица! Антоний и Феодосий! Детушки мои милые!"
   В церкви между тем происходила страшная суматоха. Старосте насилу удалось осветить церковь. Второпях он несколько раз зажигал и несколько раз гасил свечи. Священник и дьякон, толкаясь друг о друга в темном алтаре, ощупью отыскивали свои облачения.
   Собравшись кое-как, клирики (за исключением пономаря) выстроились наконец в притворе, откашлянулись и с трепетом ожидали великого момента. Вот послышался возле церкви топот копыт и стук колес... Священник крепко сжал в руке крест; дьякон судорожно замахал кадилом; дьячок поправил себе галстух и поднял глаза к небу. Экипаж остановился, и через минуту но ступеням паперти раздались тяжелые, медленные шаги. Народ расступился, и среди мертвой тишины дрожащие голоса затянули: "Достойно есть яко..."
   -- Стойте, стой!-- прервал клириков густой бас полунощного жениха.
   И клирики с удивлением увидели перед собой протодьякона.
   -- Владыка к вам -- завтра, а сегодня он ночует у помещика Т.
   Народ отхлынул от церкви и загалдел.
   Наткнувшись за оградою на пономаря, мужики заговорили: "Вернись, Потапыч! Они там обознались: протодьякон с певчими приехал, а они за владыку почли. У страха глаза-то велики..."
   -- О-ох, господи!-- простонал пономарь и в изнеможении прислонился к ограде.
   -- Что за "господи!". Там вон благочинный весь мокрый прискакал. Услыхамши наш звон-то, он хотел было тоже к владыке подоспеть -- кинулся вброд да впотьмах-то чуть было не утонул. Во ведь как!..

III

   Утром следующего дня владыка действительно пожаловал в Рождественское и, пробывши в церкви часа полтора, уехал в другое село.
   Скатилось бремя тяжелое, от сердца отлегло, языки развязались, почувствовался простор.
   Священник, сидя с женой за чаем, изъяснял:
   -- Теперь подумаешь: ну чего я боялся? Все сошло по-надлежащему. Первое: из катехизиса попадались места самые хорошие. Второе: "ставленую" прочел твердо и без ошибок. Только одно слово он мне поправил; я прочел: "От самого великого архиерея", а он говорит: "От самаго"... Опять же вот это... У вас, говорит, на иконе пророка Ильи кони очень толсты нарисованы. А я взял смелость да и пошутил... Усмехнулся и -- ничего... Одно слово, попадья, жди скуфьи -- и конец делу! А то -- бояться! Смешно даже...
   Дьякон позвал к себе дьячка и пономаря с женами -- поделиться и вкупе утешиться. На столе красовались самовар, графин водки и т. п.
   -- Вот и проводили!-- возгласил пономарь.-- Долго ждали, да скоро расстались: приехал, про- слушал и -- марш! А не спросил, как мы тут живем, треплемся, горемычем...
   -- Вишь ведь чего захотел!-- ироническим тоном заметил дьякон.-- Напрасно владыка не растрял с тобой почтение: мол, как вы поживаете, Максим Потапыч? Супруга ваша здорова ли? Может быть, тебе хотелось еще, чтобы он с тобой водочки выпил? А? Ха-ха-ха-ха!
   Хозяин и гости вслед за тем выпили.
   -- А ты благодари господа,-- продолжал дьякон, утерши губы рукавом,-- что обзор-то благополучно сошел.
   -- Да это уж само собой: великая милость божия! Ведь надо ж было спросить меня об иконах!
   Верно, ангел-хранитель шепнул... либо детишки умолили. Только что Гаврилыч кончил "ставленую", он сейчас -- ко мне: а как, говорит, нужно думать о почитании икон? Господи, боже мой! Ровно бы я тут сто рублей нашел: всякий страх потерял! Ведь как я выручился на этих иконах-то!
   -- А как было он ко мне за "иже на всякое время-то" придрался!-- возгласил дьячок.-- У-у, боже мой! Разве, говорит, многоутробне? Многоблагоутробне! Дурак!-- говорит. А потом и ничего -- обошелся.
   Дьяконица, дьячиха и пономариха, отделившись от мужьев в угол, толковали:
   -- Мой то-то испугался-то давча -- страх! Он и так всегда бледен, а тут еще надел белый стихарь, да струсил-то... ровно бы вот полотно белое стоит! Кабы меня так-то на экзамен: кажись, так бы и обмер!
   -- Экзамен! Тут только посмотреть да послушать -- и то страсть. Я давча какого страху-то набралась! После "многолетия" вошли это они к владыке в алтарь. Думаю: что-то будет? Вдруг слышу, мой затянул: "Господи воззвах"... Голос-то у него дрожит, а владыка там что-то таково строго: то-то-то-то-то... Так у меня коленки и подсеклись!
   -- Это все ничего, слава богу. Мне-то вот горе какое: святительского благословения получить не пришлось. Идет он, батюшка, по церкви да бла- гословляет, идет да благословляет. Взяла я свою Машутку за руку, кое-как протолкнулась к нему сквозь народ и только было хотела... Откуда ни возьмись кузнечиха! Так и сует меня локтями, так, сволочь, и сует! Я, этак, хочу с правой стороны -- и она с правой; я с левой -- и она с левой. Так до самой паперти и толклись. Благословил он тут кузнечиху -- да и в карету. Так я и не сподобилась. Вот ведь горе какое... А все кузнечиха окаянная!
   -- По-настоящему,-- рассуждал между тем дьякон,-- староста какое угощение-то теперь дол- жен бы сделать! А он вот домой улизнул. Да еще давча какую штуку отмочил: у вас, говорит, что у баб, только волос долог, а на расправу-то, говорит, вы жидки. Каков? Носится с своими решетками и хвалится, что никого не боится, а кто вчера кутерьму поднял? Он же ведь, животное!
   -- А как ты, Потаныч, вчера с лугу-то на своих на двоих скакал?-- острил заметно подгулявший дьячок.
   -- Век не забыть!-- воскликнул пономарь.-- Дух захватило, совсем было карачун задал.
   -- Дух захватило... Эх ты, слабость!-- упрек- нул дьячок.
   -- Эх ты, крепость!-- передразнил пономарь.-- Сам мухи не раздавит, а ведь туда же...
   -- Я-то?-- вскричал дьячок.-- Да я таких, как ты-то, десяток расшибу!
   -- Э!
   -- Вот тебе "э"! Хочешь?
   Дьячок встал из-за стола и поднял кулак.
   -- А вот мы сейчас сделаем пробу твоей силе,-- вметался дьякон,-- коли раздавишь в руках сырое яйцо поперек -- значит, силач.
   -- Да не раздавит, где ж ему!-- подзадоривая пономарь.
   -- Раздавлю!
   -- Не раздавишь!
   -- Совсем с курицей раздавлю!-- горячился силач.
   Принесли сырое яйцо и вручили дьячку. Он выступил на средину комнаты, взял яйцо поперек между ладонями и, стиснув зубы, изо всей мочи сдавил его. Яйцо треснуло, желток потек по поле подрясника, мокрая скорлупа пристала к рукам.
   -- Что ты, изверг, сделал с подрясником-то? -- вскрикнула дьячиха.
   -- Ничего, ничего,-- бормотал дьячок, растопырив руки и посматривая на подрясник.
   Вертевшаяся в комнате собачонка подбежала к дьячку, обнюхала его -- и ну слизывать желток с подрясника.
   -- И лизаху... и лизаху его... и лизаху его пси! -- едва мог выговорить дьякон, заливаясь со смеху и показывая пальцем на дьячка.
   -- А посему выпьем вси!-- срифмовал пономарь.
   Сильные и слабые примирились, и выпивка пошла своим чередом.
   Было уже часов десять ночи. Все село спало крепким сном, а в доме дьякона все еще светился огонь, и дьячок все продолжая возглашать: "Господину нашему, преосвященнейшему... с богохранимою его паствою мно-о-о-гая ле-е-е-е-ета-а!.."
  

Примечания
"Встреча"

   Впервые: Вестник Европы.-- 1875.-- No 6.-- С. 739--750.
   Г. И. Недетовский писал А. Н. Пыпину по поводу этого рассказа: "Названия сел и имена действующих лиц <...> вымышленные, но в основании рассказа лежат действительные факты, преувеличений -- ни капли".-- ИРЛИ, ф. 293, оп. 4, ед. хр. 33. В редакции "Вестника Европы" это произведение вызвало наибольшие цензурные опасения. М. М. Стасюлевич писал автору рассказа 5 октября 1874 г.: "...я лучше подожду, когда Вы пришлете мне что-нибудь из обещанного, а "Встречу" я отложу для более благоприятного времени".-- ГАВО, ф. 189, оп. 1, ед. хр. 3, л. 16. Г. И. Недетовский в период публикации рассказа тревожился: "...могут ли меня распечь архиереи за "Встречу", если ей удастся пройти?" -- ИРЛИ, ф. 293, оп. 1, ед. хр. 966, л. 14.
  
   Тексты печатаются по изданию: Забытый О. Рассказы. Очерки. Отрывок из повести.-- Воронеж: Центрально-Черноземное кн. изд-во, 1982.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru