Зайцев Борис Константинович
Мой вечер

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Борис Зайцев

Мой вечер

   -- Боже мой, когда же все это кончится? -- Я села у окна, в своей комнате, и смотрела тупо на позлащенный луною узор инея. В нем играли, блестя, огоньки.
   Ну, жизнь! Как нарочно все складывалось против меня. Даже сегодняшняя ссора с Олей. Я знаю ее характер, ей хотелось пойти в синематограф, я не позволила; она стала ворчать. Тогда я сказала ей резкость, и она обиделась. Завтра весь день будет дуться. Таня не хочет на праздник готовиться по-немецки, между тем, она ничего не знает; даже не умеет проспрягать вспомогательного глагола.
   Впрочем, это, конечно, мелочи. Есть вещи хуже. Где сейчас, например, Андрей? С ним в дурных отношениях мы уже неделю. Что -- неделю! Мы устали, измотались, раздражаем друг друга постоянно.
   Сесть бы в вагон, чтобы Андрюша был добрый, сесть и махнуть в Ниццу, в экспрессе, понюхать цветов, море поглядеть, а весной пожить в Тоскане...
   Я улыбнулась, поняла, как я глупа. Где же будут Таня, Оля? Как Андрею уехать? Нет, это далеко. Я встала с кресла, в полумгле, медленно прошлась вальсом. В зеркальном шкафу бледно проплыло что-то -- это мое отражение. Я приблизилась. Ничего себе; волосы устроены неважно, платье более чем домашнее. Если бы меня подобрать, приодеть, я могла бы сойти кой за что. Для кого? -- Я вспомнила Андрея. -- Стоит ли? Но мне хотелось танцевать что-то пронзительное, тургеневское, старый вальс, и, танцуя, заплакать.
   В этом странном настроении застала меня Маруся. Она явилась неожиданно, в декольте, вся в духах, и кинулась меня целовать.
   -- Ты откуда это?
   Я была немного удивлена, но Марусю я люблю за красоту и ласковый нрав и была рада ее приходу.
   -- Ангел, милая, едем!
   -- Да куда?
   -- В собрание.
   -- Ну?
   -- На бал.
   Маруся хохотала, визжала, бросалась на колени. По ее глазам я догадалась, что она влюблена. Дело просто: на балу будет "он", а одной ехать неудобно. Я уж знаю, что меня зовут, когда надо устраивать чьи-нибудь чужие дела.
   -- Слушай, -- спросила я, -- ты знаешь ланнеровские вальсы?
   -- Ланнеровские? -- Маруся захохотала. -- Да это старье какое-то, кажется, совсем не интересно.
   -- Ну, нет, если будет ланнеровский вальс, я поеду, а то нет.
   -- Будет, будет, милая моя, золотая, серебряная. -- Маруся ловко вытянулась в длину по ковру и стала целовать мне руки. -- Хорошая, любимая, будут какие хочешь, только едем.
   Я поколебалась немного и вдруг решила. Едем. Я давно уже не выезжала. Семейные дела, огорчения, холодность Андрея парализовали меня. Между тем девушкой я любила танцы; даже с Андреем познакомилась на весеннем балу у предводителя. И когда сейчас Маруся помогала мне одеться, я заволновалась старыми волнениями, и мое сердце защемило; отчего не будет там Андрея, отчего он обо мне не думает, и не влюблен так нежно, как хотелось бы? Я вздохнула.
   -- Сию минуту, дуся, мгновение!
   Маруся застегивала мне платье и думала, что я соскучилась. Счастливые всегда глупы.
   Около одиннадцати мы катили в санках. Было морозно, от луны все туманилось. Хрустел снег, что-то рождественское было в вечере, мне вспомнились стихи: "И месяц с левой стороны сопровождал меня уныло". Почему это я все думаю о Тургеневе, Пушкине?
   -- Ну, я буду твоей мамашей, -- я смеялась, когда мы всходили по лестнице собрания. -- Буду сидеть в уголке, дремать, разговаривать со старыми дамами о болезнях и судачить.
   -- Не ломайся, -- сказала Маруся весело, -- не люблю.
   В проходе я взглянула в зеркало: нет, шея у меня неплохая, бело-матовая, черное платье с розой; все-таки порода есть.
   Белые колонны, золотой свет, бледные плечи дам, духи, все это казалось свежим, тонким и молодящим. Что-то зеркальное сияло вокруг.
   -- Ну, где же твой хахаль? -- спросила я.
   -- Как ты сказала?
   -- Хахаль. Маруся закатилась.
   -- Ты думаешь, я кухарка... ку-хар-ка, -- она тряслась от хохота, -- к которой ходит ку-м пожар-ный?
   "Опять смех от счастья", -- подумала я и позавидовала.
   -- В слове хахаль нет ничего смешного.
   Мамашей в тот вечер мне, действительно, не пришлось быть. Видимо, благодаря Марусе, меня приглашали какие-то юные, полузнакомые лицеисты, штатские, и я танцевала много. Я думала об Андрее, но послушно исполняла, что требовалось; опять меня преследовали литературные воспоминания. Если бы я была Наташей, и вдруг у колонны увидела бы князя Андрея, в белом адъютантском мундире...
   -- Проведите меня в гостиную.
   Ловко лавируя, правовед вальсом двигался к дверям; на пороге откланялся. Я одна вступила в зеленоватый мрак; здесь горели лишь две лампочки по углам, затянутые тюлем. Подойдя к окну, старинному, с полукругом наверху, я стала за портьерой и взглянула в сад. Тихо струилось и переливалось что-то на снегу под луной. Знаете ли вы эти вечера, под Новый год, когда веришь, что обаятельные виденья могут посетить душу? Когда снова возможна девическая любовь, к Наташе явится князь Андрей в белом адъютантском мундире?
   Я стояла довольно долго, потом отошла. "Ну, что же, помечтала, поплясала, пора домой. Все-таки, вечер прошел, даже лучше он прошел, чем можно было ждать".
   И с покойным сердцем я стала пробираться к выходу. В проходе меня стеснили, я должна была переждать, и случайно мой взор упал на подножие двух колонн. Спиной ко мне, во фраке, тоньше и моложе обыкновенного, стоял Андреи. Я вздрогнула; он обернулся; по усталому, как мне показалось, лицу прошла улыбка.
   -- Ты здесь? Вот неожиданно!
   Все улыбаясь, он подошел ко мне, поцеловал руку. Мы давно уже не бывали нигде вместе, и меня тронул этот поцелуй, этот новый ласковый блеск его глаз. "Какой он худой... -- И через секунду добавила: -- Милый". Если бы все было как прежде, я должна была бы посмотреть на него, колко намекнуть на кого-нибудь из дам и, чувствуя, что в его же глазах гибну, взять тон озлобленности. Но сейчас я ничего этого не могла сделать; достоинство жены, традиционное, осталось неподдержанным, и, напротив, я покраснела и взглянула ему робко в глаза.
   -- Как это ты надумала?
   -- Меня сманила Маруся.
   Положительно, я становилась девчонкой; не только я не могла быть ничьей матерью, но самой мне нужна была гувернантка.
   Андрей взял меня под руку. Все с той же улыбкой, он повел меня тихим шагом.
   -- Я не ждал, никак не ждал, что вы тут! Это очень славно, я рад.
   Когда он добр, он называет меня на "вы".
   Гуляя, мы разговаривали. Он чувствовал себя плохо; в этот вечер его томили тяжелые мысли; по смутному побужденью он поехал сюда после клубского обеда.
   -- А вам весело?
   Я хотела прижаться к нему, крикнуть, что без его любви мне не может быть весело, но сдержалась, скромно шепнула:
   -- Да.
   -- Natalie, -- вздумал он вдруг, -- и я вспыхнула, -- хотите, мы пройдемся с вами в вальсе?
   Он увидел смущение и нерешительность в моих глазах.
   -- Помните, мы танцевали с вами когда-то?
   В это время музыка заиграла. Это был ланнеровский вальс.
   -- Можно вас пригласить? -- Андрей поклонился, ласково блеснул глазами.
   Неужели мне на самом деле семнадцать лет?
   Я не запомню даже, когда мы танцевали с ним после той весны. Еще вчера я засмеялась бы и съязвила ему что-нибудь, если б он предложил мне это. Но сейчас, опираясь на крепкую, сухую руку, я шла вольным движением за старыми, милыми звуками; мне было радостно, что Андрей, мой князь, так прекрасно танцует, что и я не уступаю ему, и что этот медленный полет уводит нас Бог знает куда.
   -- Не устали? -- шепнул он, над самым ухом. -- Может быть, отдохнем?
   -- Нет, ничего.
   Мы обходили во второй раз залу.
   -- Милая Наташа, милая, -- это едва было слышно. -- Как люблю я вас!
   -- Да?
   -- Вы чудесно-прекрасны нынче. Милая Наташа! Голова моя кружилась. Как сквозь сон слышала я эти слова, так давно не слышанные мною, и мое усталое сердце, как и вся я, таинственно молодело и расцветало.
   Да, это был наполовину уже не его голос, а нового, жениха, дорогого князя Андрея.
   Я видела его руку, с тонкими пальцами.
   -- Хотите, -- произнесла я негромко, -- я поцелую вам руку?
   Я бы сделала это легко и с благоговением. Любви все можно.
   Он не ответил. В его влажных глазах, сияющих, я прочла ту же любовь.
   Стало тихо. Мы опять очутились в той гостиной и сидели на диване, как влюбленные.
   -- Все последнее время я страдал. Потому что мы мало любили друг друга. А сегодня в особенности было мне плохо. Я не мог найти себе места, весь день. Почему я попал сюда? Кто меня подтолкнул? Как я счастлив!
   -- Это любовь, -- она нас соединила. Думала ли я попасть сюда и...
   -- Что?
   -- Встретить тебя, такого...
   -- Да, как неожиданно! Как прекрасно!
   Больше мы почти и не говорили. Когда очень любишь, то можно, прижавшись щекой к щеке, читать все в любимой душе.
   Показалась Маруся. Она шла под руку и, видимо, сама хотела сесть в этой же комнате. Мы встали. Она всплеснула руками.
   -- Бог ты мой!
   -- Вы чего удивляетесь? -- Андрей счастливо смеялся. -- Почему мы не можем сидеть вместе!
   -- Да давно не видала, признаюсь! Ай да Наташа.
   Она познакомила нас; вчетвером, сияющие, мы болтали.
   Потом в киоске пили шампанское, и чокались бокалами крест-накрест.
   -- Свадьба, -- закричала Маруся, -- кто ж выходит замуж?
   С Андреем я чокнулась робко, как с женихом.
   -- Ну что, -- мигнула мне Маруся, -- maman, можно мне еще кадриль?
   В кадрили мы были визави, а потом вместе уезжали. Бал кончался. Садясь в санки с Андреем, я увидела, как Маруся садится тоже со своим. Я не выдержала. Как в хмелю выскочила я из саней, потеряла ботик и в туфельке пробежала по снегу, обняла ее. Я поцеловала ее крепко, восторженно, как целуют гимназистки. Через минуту мы неслись уже в разные стороны. Андрей держал меня крепко, справа бежала за нами луна, сопровождая снова наш бег. Все улицы, люди, город казались мне теперь иными, завороженными любовью.
   И прибавить я могу только то, что вся эта ночь, дома, которую мы провели с Андреем, осталась в моей памяти таким же блистательным сновидением, каким была встреча и вальс.
   Да, среди невзгод и скорбей жизнь дарит нам иногда незабываемые мгновения. Верно, когда придет наш конец, мы вспомним о них. И если скажем: девять десятых пропало, но одна сотая вечна -- то и за нее мы умрем покойно.
   Да будет благословенна любовь.
   
   <1909>

Комментарии

   Газ. "Утро России". 1909. 25 дек. No 34(67). Печ. по изд.: Собр. соч. Кн. 2. Берлин; Пб.; М., 1922.
   
   ...ты знаешь ланнеровские вальсы? - Имеются в виду знаменитые венские вальсы австрийского композитора, дирижера и скрипача Йозефа Франца Карла Лайнера (1801-1843) - одного из создателей (наряду с И. Штраусом) этого ставшего классическим жанра танцевальной музыки.
   "И месяц с левой стороны сопровождал меня уныло". - Из стихотворения А. С. Пушкина "Приметы" (1829).

------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Борис Зайцев. Собрание сочинений. Том 1. Тихие зори. Рассказы. Повести. Роман. -- М: Русская книга, 1999. 603 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru