Lib.ru/Классика: Зайцев Борис Константинович. "Зори"

Зайцев Б. К. Собрание сочинений: В 5 т.

Т. 6 (доп.). Мои современники: Воспоминания. Портреты. Мемуарные повести.

М., "Русская книга", 1999.

"ЗОРИ"

В 1904--1906 гг. выходил в Москве марксистский журнал "Правда". Его издавал В. А. Кожевников, инженер, математик и фантасмагорист. Этот скромный и своеобразный человек со странностями взял да и всадил чуть не все свои средства в издание, где сотрудники -- Луначарские, Скворцовы, Базаровы ему же и доказывали, что он эксплуататор, буржуй, темная личность. Удивительно было его терпение. Барство, должно быть, чрезмерное. Захотел сам себя сожигать -- и сожигал.

Однако, весной 1906 г. Валентин Алексеевич, загадочно расширив свои глаза и поиграв, по обыкновению, ноздрями, объявил, что он еще новый журнал хочет издавать, но маленький, чисто литературный, вроде приложения к "Правде" (эта "Правда" была необычайно-нелепого вида: пол-аршина длины и узенькая, так что страница выходила чуть не газетным столбцом). Новое детище окрестили "Зори" и отдали молодежи.

К "Правде" я имел некоторое отношение. Первые номера мною корректировались. Я получал за это 50 рублей в месяц, пропускал много ошибок и напечатал там два собственных рассказа: "Мглу", "Сон", а уже третий, "Тихие зори", не прошел в этом "магазине", а попал, как и дальнейшее, в петербургский "Новый путь".

Из корректоров тоже я был изгнан (вполне справедливо). Но с Валентином Алексеевичем сохранил добрые отношения и бывал в его квартире на Кудринской площади в знаменитом доме Курносова, куда упирается Новинский бульвар, откуда видна вся Москва. И вот в эти "Зори" меня посадили уж в редакцию.

Как все, что затевал Валентин Алексеевич, наши "Зори" оказывались малозлатоносными: журнальчик, где золото пущено было на обложке (и Москва на ней тоже изображена), расходился, кажется, в 60 экземплярах. Существовал недолго -- одну весну,-- литературного влияния не имел, и теперь представляет величайшую редкость. Но в жизни молодой Москвы того времени известную память оставил и не в одной душе провел свой след.

* * *

Весна, Москва! Не зря назвали мы журнальчик "Зори", и не зря Сергей Глаголь и К. К. Первухин пустили золото на обложку. Что-то от светлой зари, юношеское и чистое, было в этих "Зорях", и навсегда они для меня овеяны светом весны, тех особых неповторимых чувств... Нас было несколько молодых литераторов, и два-три старших, и через всех нас прошел какой-то романтически-весенний ток: "Зори" сделались не только лишь журналом, но и умонастроением и какой-то душевной направленностью.

27 апреля. Открытие первой в России Думы. Наш поэт Александр Диесперов -- студент в очках, живущий на 15 рублей в месяц, отшельник, страстный и патетический книжник,-- впоследствии автор тома о блаженном Иерониме,-- читает свою лирическую передовую для "Зорь" об эре свободы, о вольном народе и о другом, начинающемся... Апрельское золото на его некрасивом, и умном, и восторженном лице. Золото -- во влажных от волнения глазах, да и по нас пробегает содрогание восторга. Вообще восторг -- одна из важных черт "зоризма". Мы так иногда называли свое настроение. Диесперов воспевал в своих стихах Русь, апрель, колокола, березки, некий град Китеж, иногда приходил ко мне, задыхаясь от волнения и слез. Он был мистик, но не декадент. Страстно поклонялся Белому (времен "Золота в лазури"), Блоку "Прекрасной Дамы". Поэзию и святую бедность он избрал себе для обручения. Сколько его я помню, облик монаха в нем рос, углублялся. Он совсем отдавал уже свою жизнь другим, иногда с некоторою суровостью; но тогда, в апреле "Зорь", он более всего остался в моей памяти с золотом слез восторга.

П. М. Ярцев, драматург и театральный критик {О нем см. ниже.}.

Еще наш зорист был Владимир Высоцкий,-- русский поляк с миндалевидными индусскими глазами, изящный, томный и всегда влюбленный, бредивший Каспровичем, Словацким ("Ангелли" -- его перевод), переведшим всего Пшибышевского. Он воспламенялся, когда речь касалась Польши или женщин. Верный сопутчик по кабачкам, славный товарищ в жизни, звали мы его "Пшерва Тетмайер" или "Пшесмыцкий", а чаще: Пшесмыка. В этом слове казалось всегда мне что-то ласково-нелепое, весьма шедшее к человеку богемы.

П. П. Муратова не было тою весной в Москве. Он писал нам из Парижа, как из Петербурга прислал мне А. Блок свое чудесное стихотворение, впервые у нас в "Зорях" напечатанное (названия не помню: там есть строчка: "твой узорный, твой цветной рукав"). Андрей Белый тоже был наш, но не так близко-лично, и на наших собраниях, у меня, или Ярцева, кончавшихся иногда на рассвете, не участвовал. Но зорист, и упорный, был тогдашний ближайший друг его Эллис,-- в то время бодлерианец и мистик, с большой исступленностью. Он писал нам мистические стихи, переводил Данте и всегда был готов к крайностям. Однажды покойный Б. А. Койранский оскорбительно пошутил над гипсовым Данте, стоявшим у Эллиса. Тот не стерпел и, схватив бюст (поруганный, по его мнению), разбил его вдребезги. Эта мучительная и "летящая" душа прошла много испытаний, ныне, надо думать, нашла прочную успокоенность в лоне католической Церкви. (Эллис -- ученый монах и переводчик русских религиозных писателей на немецкий язык).

"Зорям" принадлежал также поэт Самуил Викторович Киссин (Муни). С грустью вспоминаю его прекрасные глаза, черную еврейско-ассирийскую бороду, его всегдашнюю тоску и ненасыщенность,-- с грустью за недолгую жизнь, за горький конец. (Он застрелился во время войны.) И я зашел бы слишком далеко, если бы подробней написал о двух мне лично очень близких зористах А. А. Койранском и В. И. Стражеве. Кажется, мне остается добавить, что лирико-мистическнй "рассказ" был у нас представлен П. Кожевниковым, Венеция -- К. К. Первухиным, санскрит и Индия -- М. А. Эртелем, ученейшим филологом, Византия и Рим -- А. П. Воротниковым.

* * *

Кто мы такие были: сотрудники, редакторы, издатели? Почему при марксистском журнале для увеличения его тиража печатался в двухстах экземплярах тоненький журнальчик мистико-романтического свойства? Почему мы все собирались и вслух читали свои произведения, а потом обсуждали, спорили, "выясняли отношения", отвратительно сами корректировали и т. д.,-- для чего все это? Значит, так по-русски полагается, чтобы выходило бестолково. Но нам было весело и легко. Мы прожили отличную весну с тем сознанием делаемого дела, которое всегда есть у писателя, если даже разумом он понимает, что, в сущности, никому до его писания дела нет. Какая была наша публика? На кого мы влияли? Кому что-нибудь приносили? Женам, сестрам, разным молодым людям и барышням, для которых я был Зайчик, а Муратов -- Патя. Но мы так разохотились, что, проведя кто где лето 1906 года, осенью вновь соединились, и всю зиму собирались у меня на Спиридоновке, где мы с В. И. Стражевым вместе сняли квартиру. Собирались для издания нового "органа", на этот раз вполне собственного: "Литературно-художественная неделя". Это было продолжением "Зорь", но более боевого и задирчивого типа. "Зори" никого не трогали. В "Литературно-художественной неделе" Б. Грифцов ставил Блока выше Толстого, кажется, мы заодно разгромили и Репина, а за нападки на Брюсова (вот от чего меньше всего отрекаюсь) вышла целая история с Андреем Белым.

"Неделя" наша тоже погибла,-- и тоже от безденежья и "холодности" публики. Зористы же ходили ко мне целую зиму. Эти собеседования были очень горячи, искренни и светлы. Все-таки у нас было что-то вроде братства, секты романтиков; внутренний голос нас сводил; из душевной потребности родилось общение. Мы даже пытались определить "зорическое" миросозерцание. Конечно, мы все со всем "соединяли", "примиряли", разумеется, не обходилось без Владимира Соловьева. В то же время был у нас и особенный "русский" уклон и христианский. С христианством нас сближал как бы свет наших душевных устремлений и их музыка. Но мы были литературный кружок, а не религиозно-философский.

Все это прошло: но хорошо, что было. Вспоминая Москву, всегда вспоминаешь светлую горячку "Зорь". Молодость, братская дружба, энтузиазм,-- не так это уже мало. И если для литературы -- песчинка скромная "Зори", то для живых людей, вот для наших душ, это время есть нечто.

Годы нас разбросали -- и мировые потрясения. Много лет ничего я не слышу о В. Высоцком, Пшесмыке "Зорь". Горькое чувство мне говорит, что, всего вернее, сложил он, белый офицер, свою головушку где-нибудь под Ростовом. Диесперов, если жив, трудится в глубине России. Остальные мы разбросаны по всему свету. Москва, Россия, Франция, Германия, Чехословакия, Америка... Мир так просторен.

С. 43. ...прислал мне А. Блок свое чудесное стихотворение...-- Имеется в виду стихотворение "Осенняя воля" ("Выхожу я в путь, открытый взорам..."), напечатанное в сб. "Факелы" (СПб., 1905. Кн. 1).

С. 44, В "Литературно-художественной неделе" Б. Грифцов ставил Блока выше Толстого, кажется, мы заодно разгромили и Репина...-- Б. Грифцов в статье "Москва, 17 сентября" заявил, что "Снежная маска" Блока является "более волнующим, более желанным событием литературной жизни, чем новые произведения Льва Толстого" (1907. 17 сент. No 1), а К. Миткевич в статье "К уходу Репина" утверждал, что "...как педагог, Репин скорее плох, чем хорош. Даром твердой инициативы он не наделен совершенно! <...> Вся суть в том, что громкое имя Репина, его всемирная известность служили прекрасной ширмой для прикрытия мертвого застоя, царящего в высшем художественном училище" (1907. 8 окт. No 4).

Зайцев Борис Константинович
"Зори"

"ЗОРИ"

КОММЕНТАРИИ

Оставить комментарий Зайцев Борис Константинович (yes@lib.ru) Год: 1926 Обновлено: 24/09/2018. 10k. Статистика. Очерк: Мемуары Мемуары и переписка	Скачать FB2 Ваша оценка:

Зайцев Борис Константинович "Зори"

"ЗОРИ"

КОММЕНТАРИИ

Зайцев Борис Константинович
"Зори"