Первое время эмиграции Бунин почти замолк, как художник -- писал довольно много страстных статей. Как будто время владело им, то страшное время, когда никому нет дела до художества, и менее всего клонит к нему натуры с такой яркой чертой действенности, темперамента, как Бунин. Но годы шли. Временно отодвинувшийся художник вновь выступил.
Интересно сравнить то, что он писал до революции, в последней своей полосе, с этим, послереволюционным. Получится: "Сны Чанга", "Петлистые уши" и -- "Несрочная весна", "Емеля", "Безумный художник". Будущему историку литературы нетрудно будет определить мотив борьбы с революцией в этих вещах, очень разных по характеру и достоинствам, но объединенных общей чертой. Борьба была и в статьях, но теперь она приняла иные, более скрытые и сложные формы -- насколько вообще настоящее художество скрытней, сложней и значительней публицистики.
И наконец, пришел час, когда общественность и политика точно бы вовсе ушли из бунинского писания. "Митина любовь" относится к числу так называемых "шедевров", вещей, коими Бог не каждый день благословляет художника. Само название говорит о теме. Этой темы Бунин иногда касался и раньше, в молодом его творчестве есть несколько тихих и романтических произведений "о любви". Но теперь он пишет совсем по-другому!
"Солнечный удар" -- называется новая его книга, по первому рассказу, и рассказ этот, "ударный", действительно дает облик всего тома. "Солнечный удар" -- краткое и густое (как всегда у автора) повествование о страсти, о том, что ослепляет, ошеломляет, о выхождении человека из себя... Бунину, видимо, нравится, что есть в мире стихии, и силы, властвующие над человеком. Не так, пожалуй, важен человек, как то, что больше его: любовь. Точнее надо сказать: любовь-страсть, и лишь одна интересует сейчас Бунина. Все "воздыхательное", романтически-мечтательное ему чуждо. Странно подумать: Бунин никогда не писал драм и вообще пьес, но сейчас он как будто стоит на пути к театру. То, что ему хочется сказать, наилучше выходит именно на сцене. И вдруг мы доживем до дня, когда театральный занавес поднимется над сценой, где будет идти драма любви, страсти, ревности, где вновь появятся шекспировские принадлежности: кинжал, яд, шпага -- и это будет пьеса Бунина?
"Дело корнета Елагина" -- вещь сложная, запутанная, проба нового приема -- очень характерна для данной полосы Бунина. Это значительная повесть. Женщина написана в ней ярко и сурово. Трагедией вся она овеяна и некоторым "разоблачением" человека. "Ида" -- тоже любовная, но иного тона. И очень мрачен "Мордовский сарафан".
В книге есть еще иные линии: "В саду" -- превосходная вещица прославленного бунинского жанра "Мужики", и "Цикады", "Воды многие" -- очень важный центр художнического облика нашего поэта: "рассказ о ничем", то, о чем мечтал Флобер. "Цикады" -- рассказано, как ночью на юге кричат цикады, "Воды многие" -- дневник океанского странствия. В этой последней вещи, между прочим, Бунин проявил довольно загадочную свою черту, давно в нем существующую: "морское" свое сердце. Бунин, человек средней и сухопутной России, всегда удивительно понимал и писал море. Откуда это? Я не понимаю, но это так. Есть точки -- когда он их касается, то особенно ярко развертывается: природа, народ (крестьяне), море, и вот теперь, новый мотив: страсть.
Бунин относится к тем писателям, которые зря не пишут. Если он пишет, значит, ему надо так, не забава, а необходимость, судьба. И ведь, чем более "роковое" писанье, тем он вообще лучше. Для Бунина, как художника, видимо, темы любви-страсти стали теперь роковыми. В этом ответ на вопрос: хороша книга "Солнечный удар", или нет? Плохо-то Бунин вообще не может написать. Но может написать о "самом главном" и о "полуглавном". В "Солнечном ударе" основное из "самого главного".
ПРИМЕЧАНИЯ
Ежемесячный общественно-политический и литературный журнал "Современные записки". Париж, 1927. No 30.