Зайцев Борис Константинович
Рождественское письмо

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
   М: Русская книга, 2000.
   

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ПИСЬМО

   Иногда спрашивают -- с оттенком упрека: "Почему мало пишете о современности? Мы живем в страшное время. Вокруг столько борьбы, страданий. Да и решаются, возможно, наши судьбы. Как же не сказать о злободневном, остром... Или уж такая замкнутость, художническая брезгливость? Данте, Италия, Жуковский..."
   Чувствуешь некоторое смущение. Конечно, надо бы быть "общественнее", "отзывчивей". Нет уж, какая там "башня из слоновой кости" -- не башня, но, разумеется, радостней быть в воздухе света и красоты, чем спускаться в адские долины. В общем же: кому что дано. Петь можно то, что по голосу. И писать также. "Вот это" -- мое, могу, а "вот то" не мое, ничего не выйдет.
   Человеческое, однако, скорбное и страдальческое, это "мое" (а не внешняя политика или "перевыполнение плана").
   Вспоминая о том, что тысячи людей, а на родине нашей миллионы, сидят сейчас в тюрьмах, лагерях, "на горьких работах" -- чувствуешь и неловкость, и вину. Рождественский гусь с яблоками... -- а те, кто в это время ждет, что его "выведут в расход", или au poteau {На столбе (виселице) (фр.).}? Или на гильотину? Или еще на какую виселицу? (В Англии, я читал, даже духовенство оправдывает казнь: так благолепно рассказано, что выходит -- pendaison {Повесят (фр.).} почти даже приятное и уж, конечно, для преступников полезное времяпрепровождение. Тут возникает даже некая "народная гордость": не встречал еще русского батюшку, с немодными длинными власами, который бы одобрял так нежно проклятую перекладину.)
   Да, этим всем, на постройках разных "дорог", "каналов" подвизающимся, загнанным и затравленным, ждущим смертного часа, может быть, как освобождения, не до встречи Рождества, не до гусей с яблоками.
   "Не могу молчать"... -- помню, Толстой крикнул о казни. Его голос был слышен на весь мир. Помню, как меня самого, тогда юного литератора, он потряс (помню и странное письмо, которое ему написал: пожелал ему самому мученического венца как достойного завершения великой жизни. Все-таки не отправил. Выходило как-то, что желаю ему эшафота?).
   Толстовский голос бывает раз в столетия, и я очень уважаю голоса даже скромные, малые, кто что-то объясняет иностранцам, например, о России. Или пытается действовать, как Руссо. Но смотрю на это со стороны. Смотрю и тоскую. С детства ненавидел насилие -- с тем и умру. Всегда был с гонимыми против гонителей, с жертвами против палачей. Некрасова никогда не возносил, а вот строчка: "Уведи меня в стан погибающих" -- с дальних лет бередит сердце.
   Но что значит мой голос? И в действительной жизни что я могу сделать?

* * *

   Современность пестра. Не из одних жертв состоит. Есть и удачники. Победители, боги, юбиляры. Одного такого тридцать лет знаем. Теперь ему стукнуло семьдесят. Мир воспламенился. Поезда с подарками, на родине гигантские изображения спускаются прямо с неба, поэты пишут, художники изображают, академики превозносят... -- верно, еще при жизни поставят памятник, а потом, понемногу, возведут и в сан божественный (если уже не сделали).
   Это приятная современность, без страданий и тяжелых чувств.
   Следовало бы тоже откликнуться. Прославить или осудить, смотря по вкусам.
   Но вот, не хочется. И всегда так было. Есть такие, что нагоняют скуку. Да не простую, а как бы мировую, или "метафизическую", что ли. Маркс, например. Я его пробовал в юности читать -- да закаялся. Наверно, есть у него некоторая правда. Но нет ни света, ни воздуха, дышать в общем нечем. Питания нет! Да это еще были "теории". А теперешние, "последователи", юбиляры... Они могут быть внешне очень ярки, победоносны и кровавы и начинены "мировыми" словами, но надушу действуют опустошающе.
   Есть в жизни то, что питает: луч солнца, звук песни, улыбка ребенка... -- мало ли еще что! -- от Божественного дыхания.
   Этим живем. И это есть настоящая действительность. Прекрасное стихотворение так же всегда существует, как Господь. Музыка композиции у Рафаэля отражает Божество -- и это всегда будет привлекать, животворить.
   Как животворит скромный рождественский "вертеп", "crèche", подаренный ребенку. В вертепе лежит Младенец, вечный Младенец, над которым склонилась Вечная Мать, и барашки, "осляти", львы, верблюды, волхвы идут к Нему с доверием и истинною любовью (они просто поражены этой любовью, сами не понимают откуда, но их ведет чувство: Бог! Не идол, Бог).
   Ребенок с восторгом рассматривает подарок, он его любит и целует, тоже уж смутно чувствует, что это священное. Показывает каждому входящему, беспокоится, как-то crèche с Младенцем будет ночью спать, хорошо бы положить с собой в кровать, но трудновато, велико размером.
   Младенец шествует по миру две тысячи лет, но всегда был и всегда будет. Люди, звери, цветы, звезды вечно склоняются перед Ним. Говорить о Нем и любить Его не устанет человечество.
   А от страшных и скучных кошмаров, живущих призрачно, останется горсть пепла.
   "Не будем говорить о них: взгляни, и проходи".
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Русская мысль. 1950. 6 янв. No 204. Печ. по воспроизведению текста рукописи в кн. "Дни".
   С. 284. "Уведи меня в стан погибающих". -- Из стихотворения Н. А. Некрасова "Рыцарь на час".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru