Зайцев Борис Константинович
"Уходы"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Зайцев Б. К. Собрание сочинений: Т. 9 (доп.). Дни. Мемуарные очерки. Статьи. Заметки. Рецензии.
   М: Русская книга, 2000.
   

"УХОДЫ"

   "Я был счастлив и стал несчастным, я был богатым и стал бедным, у меня была семья и теперь я одинок. Но быть несчастным лучше, чем быть счастливым, доля бедняка завидней доли богача, а одиночество -- это высшая свобода".
   Так начинается роман Я. Н. Горбова "Все отношения" {Горбов Я. Н. Все отношения. Париж, 1964.}.
   Вот "русское" начало, русские слова! Трудно слушать их и принять западному человеку, да и советскому властителю, а уж "лучше быть несчастным, чем счастливым" -- не намек ли на призрачность бытия нашего вообще (лишь тень оно некоего "инобытия") -- совсем против "здравого смысла".
   Действие происходит во Франции. Повествующий о жизни своей -- и он главное лицо -- русский, инженер. Остальные не русские. Своеобразие книги и в том, что сквозь русский глаз говорится о западной жизни и людях Запада. Но без всякой эмигрантской обывательщины. Провинциализма в книге нет. И дело не столько в изображении Запада, сколь в судьбе основной фигуры.
   Вкратце так: сын инженера мальчиком попадает из-за революции за границу. Родители умерли, его поддержал дальний родственник, богатый человек. Высшее техническое образование, успехи, директор фабрики, а потом и владелец ее. Женится на случайно встреченной молодой, очень милой француженке. Семья, богатство, любовь, все как следует. Но на горизонте мрачная полудьявольская тень отчима этой Мари, Леопольда Аллота. У Мари "прошлое", связано оно именно с этим отчимом, ныне ей ненавистным...
   Все-таки, несмотря на тень, на недоговоренность некую, жизнь их идет "хорошо". Мари любит его, он и ее и детей тоже любит -- все, казалось бы, благополучно. Появляется еще такая Зоя, опять Аллот, махинации около Зои, разные переплеты. Но вот в некий момент инженер этот преуспевающий (чувствуя под собою, однако, зыбучие пески?) все бросает и скрывается в Бретани. Самый уход довольно удивителен и отлично написан. Подошел к киоску, надо было купить журнал, взял его, положил деньги и, не дожидаясь сдачи, ушел -- "в никуда". "Тронул ли мою душу какой-нибудь неизвестный луч? Сжала ли его чья-то рука? Или, наоборот, после того, как долго сжимала, -- отпустила? Зажегся ли вокруг меня только мне одному видный свет? Или, наоборот, какую-то область моей души охватила тьма? Перестал ли я двигаться по пути, бывшему моим с мгновения моего рождения, и перешел в иное измерение, на иную орбиту? Или, после долгих блужданий, вернулся снова на предназначенную мне тропинку?"
   Во всяком случае, "зажегся свет". Тропинка его не мещанское благополучие, семья, богатство, покой и сытость, а другое. Конечно, полного покоя уже и не было. Аллот влил свой дьявольский яд. Вообще какой-то мрачно-колдовской "подтекст" сопровождает движение романа и создаст ему совсем особенный, ни на кого не похожий облик. Инженер "попроще" не ушел бы, отделался бы как-нибудь от этого Аллота и наладил бы жизнь с женой, да и с шоколадной фабрикой не расстался бы. А этот вот, не дождавшись сдачи в киоске, под действием какого-то "луча" взял да и преломил жизнь.
   Происходят разные перипетии в жизни его, узнается еще многое страшное об Аллоте этом и Зое (которая любит инженера, а замуж выходит за Аллота). В провинции еще одна милая француженка Заза, соседка по гостинице -- но и от нее он уходит. Оставив львиную долю состояния семье, сам он поселяется на юге, у моря, в полуразвалившейся часовне. Все и всех бросил.
   Произведение одинокое и весьма своеобычное. Никаких влияний литературных -- ни русских, ни французских, не вижу. Нечто целое и стихийное, из духа, плоти и крови автора, потому и в сознании укрепляется, занимает место в душе. Книга, резко выделяющаяся (вверх) из писания среднего.

* * *

   Одинокий роман вызвал воспоминания давние, очень далекие, просто из другого мира. Вспомнился собственный рассказ, более полувека назад написанный. В связи с горбовским произведением перечитал его. Он называется "Изгнание". Размер невелик, звук прозы совершенно другой, но в теме родственное есть. Тоже "уход".
   Повествуется тоже от первого лица -- молодой московский человек просвещенного круга, кончает университет, женится на Анете некоей, тоже благоустроенной, красивой и хозяйственно-толковой. Подходит предреволюция 1905 года. Как либералы тогдашние, они участвуют в банкетах разных, водят знакомство с революционерами, Анета с кем-то встречается, бывает на явках, но молодой адвокат с некиим уклоном к мечтательности (нельзя сказать, чтобы автору удалось написать настоящего "помощника присяжного поверенного" -- скорее это переодетое из литературного мира лицо). Как бы то ни было, и ему, и его знаменитому "патрону" приходится бежать за границу. По тем наивным временам дело довольно легкое. И вот в Париже начинают они новую жизнь, открывают какое-то бюро юридическое, Анета заводит приемы, все отлично.
   От горбовского этот странный адвокат отличается тем, что еще с Москвы несколько уязвлен Евангелием. Никаких темно-дьявольских сил в рассказе нет. И Аллота нет. Тон ясный, даже довольно прозрачный. Но разрешение сходное. Оборот с Анетой несколько иной; он как-то от нее отходит внутренне, она оскорблена сначала, а потом сближается с благополучным синдикалистом французским. Муж уходит, как и у Горбова, "в никуда". Сначала со знакомым старичком-французом, бывшим коммунаром, ныне полубродягой, по Провансу (пешком), а дальше... странничество, Евангелие, Россия -- что Бог пошлет.
   Повествование тоже весьма русское. Если угодно, тоже довольно фантастическое, при внешней благопристойности.
   Но французский писатель вряд ли взялся бы и за горбовскую тему, и за эту.

* * *

   А был в России еще писатель, величины уже мировой. Ни о каких уходах не писал. Наполеона из России выгнали, одни князья умерли, другие графы остались, бывшая Наташа Ростова благополучно разводит потомство от Пьера Безухова. В "Анне Карениной" Левин тоже удачно хозяйничает в своем имении и тоже Китти народит ему достаточно детей, но с самим автором, на девятом десятке лет жизни, происходит нечто, о чем в романах своих он не говорит.
   Толстой сам сыграл удивительное лицо из романа. (По мнению одного французского писателя, Толстой в жизни оказался героем Достоевского.)
   Как бы то ни было, но в полутьме раннего осеннего утра, крадучись, навсегда ушел из Ясной Поляны, от богатства, славы, поклонения всесветного. Разумеется, была и личная драма -- ужас жизни в нелюбви, почти вражде и разладе с той Китти или Наташей, которую в молодости любил с силой толстовской. Но и не одно это. Великое противоречие жизни барской с его же собственным учением, не-барским, опирающимся одним концом на Евангелие, хоть и по-толстовски перекроенное и искаженное, однако сытость не весьма одобряющее. (Сам он жил очень скромно, все же в доме были лакеи, повара, кучера...)
   Недавно Мориак назвал Толстого величайшим романистом всех времен -- назвал правильно (хотя мог бы прибавить и Достоевского). Но вот сам Мориак не писал, насколько знаю, ни о каких уходах, и не вижу его самого, навсегда уходящего из той жизни, в которой он прожил. Он и христианин, католик, а не ушел бы.
   Это "Европа". А у нас -- Русь.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Русская мысль. 1965. 1 апр. No 2289 (с уточнениями по рукописи).
   С. 411. Вспомнился собственный рассказ... -- Рассказ "Изгнание" впервые опубликован в "Вестнике Европы", 1911, No 12.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru